Нортон в течение нескольких лет бывал на приемах в Восточном зале Белого дома, на собраниях в Западном крыле, в кабинетах различных советников президента, но в Овальном кабинете – ни разу. Кабинет этот в его представлении оставался таинственным, недоступным, неким Олимпом, куда взобраться могут лишь немногие, и поэтому на другое утро он был слегка потрясен, обнаружив, как легко попасть в кабинет президента, если ты там нужен.

Когда Нортон представился охраннику у входа в Западное крыло, тот проверил его документы, махнул ему рукой и схватился за телефон. Минуту спустя из Западного крыла навстречу ему вышел Джо Сарадино. Когда Нортон работал в сенате, Сарадино был лоббистом Пентагона и одним из партнеров Уитмора по гольфу, а теперь стал одним из его военных советников. Джо, долговязый флоридец с лошадиным лицом, был обаятельным, раскованным и хитрым. Недавно он получил звание бригадного генерала, но одет был в штатское – яркую спортивную куртку и двухцветные туфли. Он потряс руку Нортону и повел его в Западное крыло.

– Бен, что происходит, черт возьми? – спросил Сарадино, когда они шли мимо одетых в черные костюмы агентов секретной службы, казалось, почти не обращавших на них внимания.

– Ты о чем?

– Я никогда не видел шефа таким встревоженным. В чем дело?

– Не имею права говорить, Джо.

Сарадино бросил на него быстрый, недоверчивый взгляд. Остановились в застланном зеленым ковром коридоре напротив Овального кабинета, и Сарадино взглянул на часы. Было без двух минут десять.

– Вот что я скажу тебе, Бен. Если можешь как-то облегчить душу этому человеку, постарайся. У него сейчас столько забот, что он не в состоянии упомянуть их все в своих молитвах. Весь Ближний Восток может взорваться в любое время, в любой час. Этот человек находится поистине меж двух огней. Поверь, жутко смотреть, как его терзают все эти заботы. Кабинет его больше всего похож на камеру пыток. Ты уж не создавай ему новых проблем, дружище.

Сарадино снова взглянул на часы и, когда минутная стрелка встала вертикально, ровно в десять постучал в дверь, распахнул ее, и Нортон вошел в кабинет президента.

Он позволил себе быстро окинуть взглядом прекрасно обставленную комнату. В глаза ему бросились пиловский портрет Вашингтона над камином, бюсты Линкольна и Кеннеди, большой стол президента, стоящий возле него покрытый плексигласом глобус, высокие окна, выходящие на Розовый сад, а потом он сосредоточил внимание на двух людях, вставших, чтобы приветствовать его. Эд Мерфи был взъерошенным, недоверчивым, угрюмым. Фрэнк Кифнер – прилизанным, радушным, бодрым.

– Президент спустится через минуту, – сказал Мерфи.

– Отлично.

– Давай сядем, – продолжал Мерфи. – Поговорим, пока его нет. Он сказал, у тебя есть что-то новое по делу Хендрикс.

– Есть, – сказал Нортон и сел на один из диванов лицом к собеседникам.

– Может, есть смысл поговорить сперва со мной или с Фрэнком?

– Я должен говорить лично с ним, – сказал Нортон. – Он с этим согласился.

Мерфи нахмурился.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Нортон тоже на это надеялся, но промолчал. Дверь отворилась, и все трое напряглись, готовясь встать при появлении президента, но в кабинет вошел морской пехотинец в красной куртке, он нес на подносе кофе. Нортон и Кифнер отказались. Мерфи взял чашку, когда он пил, руки его тревожно дрожали.

– А я собирался на пляж, Бен, – сказал Кифнер. – Ты испортил мне выходной. Это, знаешь ли, уголовное преступление.

Нортон выдавил улыбку. Шутка показалась ему не особенно остроумной, но лучше было поболтать, чем слушать стук зубов Мерфи о чашку.

– Выходной, по-моему, испорчен у многих, – сказал он. – Слышал кто-нибудь, как состояние Макнейра?

– Утром я говорил с врачами, – сказал Мерфи. – Он поправится. Врачи говорят: войди пуля на дюйм ниже, ему бы конец.

– Кстати, Бен, – сказал Кифнер, – в Виргинии выписан ордер на твой арест. Из-за того, что ты скрылся с места преступления.

Нортон не понял, шутка это или нет, но не успел спросить, как дверь распахнулась снова и на сей раз вошел президент. За ним следовал Ник Гальяно. Все трое встали, и президент, кивнув Мерфи и Кифнеру, подошел к Нортону и протянул руку.

– Давно мы не виделись, Бен, – сказал Чарлз Уитмор.

Голос его был мягок и звучен, загорелое лицо уверенно, и в тот миг, когда они стояли почти вплотную, лицом к лицу, Нортон почувствовал, что его подавляет ореол уверенности и власти, окружающий как личность Уитмора, так и его должность. Появилось желание верить и содействовать этому человеку. Он ощутил, что слабеет, словно в кабинет поступал какой-то газ, от которого люди теряют решимость.

Выпустив руку президента, Нортон отступил назад.

– Спасибо, что приняли меня, – сказал он, нарочно опустив почти обязательное «сэр».

Нортон постоянно твердил себе: «Он такой же человек, как и все».

– После того, что ты сказал по телефону, у меня не оставалось выбора, – ответил Уитмор. – Давайте присядем, джентльмены, и послушаем, что Бен скажет нам.

Президент сел за свой стол и вынул из верхнего ящика коробку сигар. Ник Гальяно подошел к камину и сел в кресло. Трое остальных сели в кресла, обращенные к президенту.

– Хочет кто-нибудь присоединиться ко мне? – спросил Уитмор и поднял сигару «монте-кристо».

Все покачали головами, и президент рассмеялся.

– Кубу я признал, поэтому имею право курить их, – сказал он и зажег сигару.

С удовольствием пыхнул, подался вперед и уставился на Нортона.

– Возможно, ты не знаешь, Бен, но я был в таком же неведении относительно гибели Донны, как и все остальные. Эду я велел поднажать на полицию, но в ответ только и слышал, что у них есть несколько подозреваемых, но ничего определенного. Вдруг звонишь ты и говоришь, что знаешь, кто ее убил. – Он покачал головой и затянулся снова. – После вчерашней истории я догадываюсь, что этот Риддл имел серьезное отношение к делу. Черт, я встречался с ним только один раз, теперь начинает казаться, что он был сюда кем-то подослан.

– Вину за Риддла принимаю на себя, – сказал Эд Мерфи. – Вчера я свел некоторых людей и узнал много такого, о чем никто не потрудился сказать мне сразу. Он служил в ЦРУ и был связан с Уитом Стоуном. Видимо, нам никогда не узнать, какие планы вынашивал этот тип. Но мы знаем, что вчера он стрелял в Макнейра, и, по-моему, Донну убил он же. Мне кажется, Бен выяснил именно это. И должен сказать, что извиняюсь перед Беном. Он предупреждал меня насчет Риддла и оказался прав. Риддл был мерзавцем, я рад, что мы, наконец, от него избавились. Об этом ты и хотел сказать, не так ли, Бен?

Нортон поглядел на Мерфи с невольным уважением. До чего же хитер и расчетлив! Свалить всю вину на Риддла, раздать сигары, принести поздравления, пожать всем руки и с улыбкой уйти. Но этому не бывать.

– Риддл не убивал Донну, – сказал Нортон.

– Откуда ты знаешь? – спросил Кифнер. – Какие у тебя есть доказательства?

– Думаю, следует начать сначала, – сказал Нортон. – Вы не против, мистер президент?

– Начинай, – сказал Уитмор и подался вперед, не расставаясь с кубинской сигарой.

– Хорошо. Прежде всего я узнал, что Джефф Филдс установил в своем доме на Вольта-плейс звукозаписывающую систему, включающуюся от звука голоса.

– Откуда узнал? – требовательно спросил Эд Мерфи.

– От Гейба Пинкуса, а он, видимо, от полицейских.

– Это правда, – сказал Фрэнк Кифнер. – Наши люди обнаружили эту систему, но пленки не нашли. Филдс утверждал, что никогда не заправлял туда пленку.

– Да, – сказал Нортон, – однако накануне гибели он проговорился мне, что пленка где-то есть. Где именно, он не сказал, но к тому времени я был убежден, что Риддл находится в центре событий, и поэтому не отставал от Макнейра в надежде, что он расскажет мне кое-что о Риддле. Вчера утром Макнейр согласился поговорить со мной после теннисного матча, но Риддл его ранил.

– Как мог Риддл узнать о согласии Макнейра? – спросил президент.

– Точно не знаю, – ответил Нортон, – но Риддл был специалистом по подслушиванию, так что вывод делайте сами. Похоже, он немало знал о том, кто что говорил и делал. Держу пари, если вы найдете жилище Риддла, то обнаружите там множество пленок, копий документов и бог знает чего еще.

– Займешься этим немедленно, Эд, – приказал президент. – Бен, как по-твоему, что за игру вел этот Риддл? Чего он хотел?

– Трудно сказать, – ответил Нортон. – Может, приключений. Может, высокой должности. Думаю, он был не совсем нормален. У меня есть сведения о его связи с Уитом Стоуном – Стоун подсунул вам Риддла с целью раздобыть материал для шантажа. Хотелось бы знать, что за планы были у Стоуна.

– Этот тип ведет много игр, – сказал президент. – Он думал, что я сделаю его министром юстиции, как-то я сказал ему это в шутку, а он, видимо, принял всерьез. Кроме того, он адвокат многих крупных нефтепромышленников, а эта публика ведет игру грубо. Раздобудь Стоун что-то против меня, так они полезли бы ко мне со своими грязными делами. Ну а что пленка, Бен? Давай вернемся к ней.

– Небольшое сообщение, – сказал Кифнер. – Сегодня утром я был у Макнейра в больнице, он сказал, что видел в столе у Риддла коробку с пленкой, на ней стояли буквы «Д.Х.», и Риддл грозился убить его, если он кому-нибудь проболтается. Об этом Макнейр и хотел рассказать вчера Бену.

– Охотно верю, – сказал Нортон. – Потому что, когда Риддл разбился, я нашел эту пленку. Вот почему я так поспешно уехал. Не хотел отдавать ее виргинской полиции, да и никому другому. Пленку я привез домой, прослушал, а потом позвонил президенту и попросил об этой встрече.

Он мог бы добавить, что после звонка взял пленку, поехал в отель и провел там ночь под вымышленной фамилией. Даже теперь где-то в глубине сознания у него таился страх, что в любой миг кто-то может нажать кнопку, он провалится и бесследно исчезнет.

– И эта пленка у тебя при себе? – сказал президент.

– Да, сэр, – ответил Нортон, машинально похлопав себя по карману пиджака. – Я прокручу ее, как только все будет готово.

– Все готово, – сказал президент. – Магнитофон в этом шкафу.

Нортон встал и подошел к шкафу.

– Пленка ничего не доказывает, – впервые подал голос Ник Гальяно. – Ее можно подделать, смонтировать, сделать все, что угодно.

– Это может определить эксперт, – сказал Кифнер.

– Никакого житья от этих проклятых экспертов, – сказал Ник.

Нортон открыл шкаф и уставился на лучший магнитофон из всех, какие ему доводилось видеть.

– Я не записываю то, что здесь говорится, если ты думаешь об этом, – сказал президент. – Знаешь, как обращаться с ним? Или кого-нибудь вызвать?

– Думаю, справлюсь сам, – ответил Нортон, достал из кармана пленку и стал ее устанавливать.

– Не знаю, правомочны ли мы так поступать, – сказал Эд Мерфи. – Раз это новая улика, ее нужно сразу передать в прокуратуру. Мы не вправе ничего нарушать ради удовлетворения любопытства.

Президент вопросительно глянул на молодого прокурора.

– Фрэнк?

– У меня нет никаких возражений, – ответил Кифнер. – Я представляю здесь министерство юстиции. А вы, в конце концов, президент.

– Так меня уверяют, – пробормотал Уитмор. – Ладно, Бен, действуй.

Нортон воззрился на президента, удивляясь его спокойствию. Неужели он не знает, что сейчас услышит? Неужели ему это безразлично? Или он изображает неведение? Как бы там ни было, этот сукин сын умеет владеть собой.

Нортон нажал кнопку. Послышался какой-то шум, потом раздался телефонный звонок, и женский голос произнес: «Алло?» Нортон включил перемотку, и пленка с громким свистом завертелась.

– Это Донна отвечает по телефону, – сказал Нортон. – Полагаю, что данный разговор особого значения не имеет.

Ему стало любопытно, понял ли президент, что это за разговор. Выждав несколько секунд, он снова включил запись, свист перешел в негромкий шум. Фрэнк Кифнер закашлялся, кресло президента скрипнуло. Внезапно на весь Овальный кабинет раздался стук в дверь. Этот звук, последующие шумы и голоса слышались совершенно ясно; Нортону вспомнились старые радиопьесы, которые он слушал в детстве, лежа на полу в гостиной.

«Кто там?» – спросила Донна.

«Я. Открой». – Это был мужской голос, грубый и нетерпеливый. Нортону стало интересно, узнают ли его остальные. Он сидел, глядя на вертящуюся катушку, почему-то не желая смотреть на лица присутствующих.

«Кто? А, сейчас».

Послышался лязг цепочки, щелканье засова, скрип двери.

«Это ты? Что тебе нужно?»

«Поговорить».

«Нам не о чем говорить».

«По-моему, есть. Ну что, пригласишь меня войти или нет?»

«Ладно, входи».

Дверь закрылась, по коридору дома на Вольта-плейс прозвучали шаги.

«Можешь сесть сюда, – сказала Донна. – Что ты хотел мне сказать?»

Нортон украдкой оглянулся. Все сидели неподвижно, с застывшими лицами. Однако он чувствовал, что напряжение нарастает. Несомненно, они уже все поняли.

«Эта твоя книга, – сказал мужчина. – Письма. Ты что, не понимаешь…»

«Господи, так вот зачем ты приехал», – раздраженно сказала она.

«Послушай, ты создаешь никому не нужные проблемы».

«Пошел к черту! – крикнула Донна. – Убирайся!»

Послышалась гневная брань мужчины, скрип кресла, шаги – и потом, словно эхо, скрип кресла и шаги здесь, в Овальном кабинете.

– Выключи! – крикнул Ник Гальяно и бросился к магнитофону, оттолкнув Нортона.

Ник выключил магнитофон, Нортон схватил его, и внезапно Ник вцепился в горло Нортону, но тут на весь кабинет раздался крик:

– Ник! Перестань! Сейчас же!

Это крикнул президент; услышав его, Гальяно мгновенно опустил руки и, бледный, с дрожащими пальцами, застыл возле шкафа.

– Незачем крутить дальше эту проклятую пленку, – злобно сказал Ник. – Я сам расскажу, что случилось. Я требовал у Донны рукопись. Мы поссорились. Она влепила мне пощечину, я дал сдачи. Она упала и стукнулась головой о столик. Вот и все. Это был несчастный случай. Злого умысла против нее у меня не было. Я только хотел помочь тебе, босс.

Он снова сел в свое кресло и закрыл лицо руками. Президент нахмурился. Эд Мерфи дрожащими руками зажег сигарету. Наконец, Фрэнк Кифнер нарушил молчание:

– Что было дальше, Ник? Кому ты об этом рассказал? Кто взял пленку?

Ник Гальяно медленно поднял голову, говоря, он все время смотрел на президента, будто в кабинете никого больше не было.

– Я сразу же увидел, что она мертва. Помочь ей было невозможно. Я перепугался и поехал домой. Потом подумал об отпечатках пальцев. Что делать, я не представлял. За себя я не беспокоился – не беспокоюсь и сейчас, клянусь богом, босс, – но понимал, что этот случай даст твоим врагам повод для шантажа. Я хотел вернуться туда и стереть отпечатки, но не мог решиться. Нужен был кто-то другой. Тогда я вспомнил о Риддле. Он был специалистом в таких делах. И я позвонил ему. Сказал, что зашел в тот дом и обнаружил эту женщину мертвой, что не знаю, кто ее убил, но прошлым вечером там был один значительный человек, и может возникнуть неприятное дело. Пообещал, что, если он сделает все как надо, я в долгу не останусь. Он ответил: «Не волнуйся, Ник. Байрон Риддл все сделает как надо». Два дня спустя я решил, что он сдержал слово. А потом я узнал о пропаже пленки и понял, что Риддл меня обманул. Я поехал к нему, у нас был крупный разговор, но он утверждал, что о пленке ничего не знает. А потом взял и скрылся. Вот и все.

Ник поднялся и встал перед столом президента, словно подсудимый. Выглядел он усталым, постаревшим, опустошенным.

– Я старался помочь тебе, босс. Ты сказал, что она пишет книгу, может этим навредить тебе, и я хотел отнять рукопись. Но даже и не притронулся к ней – наверно, ее взял Риддл. Хотел замять эту историю. Однако только испортил дело, как и все дела в своей бестолковой жизни. Но вину я полностью беру на себя. Замешаны тут только мы с Риддлом. Я подпишу признание, сделаю заявление, признаю себя виновным – как ты скажешь.

Уитмор медленно поднялся, вышел из-за стола и обнял Ника за плечи.

– Крепко тебе не повезло, а, Ник? – Уитмор печально покачал головой. – Туго придется тебе, дружище. Тут уж я ничем не могу помочь. Тем не менее, я по-прежнему твой друг.

Ник сделал попытку улыбнуться.

– Это самое главное, босс. Теперь я должен отсюда уйти. Я сказал все. Теперь только скажи мне, что делать.

Фрэнк Кифнер откашлялся.

– Мистер президент, я считаю, что мне следует выслушать признание мистера Гальяно как можно скорее. Разумеется, если он хочет, при этом может присутствовать адвокат.

– Адвокат мне ни к чему, – сказал Ник. – Я пойду к себе в кабинет. Буду ждать там, пока вы не закончите.

Сунув руки в карманы, волоча ноги, Ник вышел, взгляд его был потуплен, жизнь, казалось, ушла из него.

Наступило короткое молчание, потом заговорил Кифнер:

– Мистер президент, есть несколько вопросов, которыми нужно заняться как можно скорее.

– Какие еще вопросы? – резко спросил Эд Мерфи. – Во всем повинны только Ник и Риддл. Ник признался, а Риддл мертв.

– Подождите немного, – сказал президент. – Я должен поговорить с Ником. Он пустит себе пулю в лоб, если решит, что окажет мне этим услугу. Надо его успокоить. И позаботиться об адвокате. Вернусь я через пятнадцать минут, и мы все доведем до конца.

Все трое поднялись, когда президент широким шагом выходил из кабинета, потом сели снова. Нортон думал о помиловании и о том, подобает ли президенту говорить сейчас с Ником. Но что тут поделаешь?

– А какое было чудесное утро, – устало сказал Эд Мерфи. – Жутко подумать, что это Ник, но, по крайней мере, эта проклятая история завершилась. Слушайте, а выпить никто не хочет?

Нортон и Кифнер покачали головой.

– Бен, я снова скажу, – продолжал Эд Мерфи, – поработал ты прекрасно. Ты был прав, а я нет. Упрямства тебе не занимать, но я тобой восхищаюсь. Босс тоже. И поверь, когда все утрясется, предложение работы остается в силе.

Нортон не знал, что ответить, но тут распахнулась дверь, и вошел расфранченный военный советник Джо Сарадино.

– Тебе записка, Бен, – сказал он и подал Нортону листок бумаги.

– Сейчас он занят, – проворчал Эд Мерфи. – Этому делу придется подождать.

Нортон взял записку, прочел ее и встал.

– Нет, – сказал он, – это дело ждать не может. Я вернусь через десять минут.

– Что за черт? – запротестовал Эд Мерфи, однако Нортон был уже за дверью.

По коридору он прошел всего несколько футов к соседнему кабинету. Клэр в одиночестве ждала его за столом, глядя в окно на Розовый сад. Когда Нортон вошел, она встала и подала ему руку.

– Миссис Уитмор… – начал было он.

– Бен, у нас мало времени, – перебила Клэр Уитмор. – Можете вы сказать мне, о чем там шла речь?

– Ник случайно убил Донну. Он признался. Риддл, тот самый человек, что погиб вчера, помогал ему заметать следы.

Клэр изумленно взглянула на Нортона, потом кивком пригласила его сесть рядом.

– А о чем пойдет речь теперь?

– Не знаю.

– Но все будет не так просто, как хотелось бы кое-кому?

– Нет, – ответил он.

– Можно обратиться к вам с просьбой?

Нортон уставился на полированный стол красного дерева; это была самая неприятная минута за все утро.

– Даже не знаю, стоит ли вести этот разговор, – сказал он. – Мне и так нелегко. Вы знаете, что лично для вас я сделал бы все, однако…

– Я ничего не прошу для себя. Или для Чарлза. Бен, я не меньше вас хочу, чтобы свершилось правосудие. Помните записку о вскрытии?

Нортон был ошеломлен.

– Значит, вы…

– Один знакомый наводил для меня справки. Думаете, я не хотела знать, причастен ли мой муж к смерти этой несчастной женщины? Но я могла сделать очень мало, не привлекая к себе внимания, поэтому, узнав, что она была беременна, я решила, что лучше всего будет сообщить об этом вам. Видите, я ничего не скрываю.

– Я вовсе не думал, будто вы что-то скрываете. Что вы мне хотели сказать, миссис Уитмор?

Она стала складывать на коленях платок.

– Как-то неловко говорить это вам. Я не знаю всех фактов дела. Возможно, их никто никогда и не узнает. Но вскоре при вашем участии будет принято несколько очень важных решений. В общем, я хочу сказать вот что, Бен: принимая эти решения, старайтесь помнить, как напряженно работал Чарлз, вступив в эту должность. Вы не можете представить себе, что это такое. Никто не может. Как говорил Гамлет, один человек, ополчившийся против моря смут. Это невозможная работа, Бен. Поэтому он вынужден полагаться на других людей и, возможно, не всегда выбирает подходящих. В этом он похож на всех других президентов. Когда приходится выбирать между умным и преданным человеком, выбираешь преданного. И почему-то именно преданность неизменно заставляет их поступать не так, как нужно. Чарлз совершал ошибки; никто не знает этого лучше, чем я. Но, несмотря на все свои недостатки, по-моему, он всегда стремился сделать для страны все, что в его силах. Помните, как Марк Антоний сказал о Цезаре? «Когда бедняк стонал, то Цезарь плакал». Чарлз тоже плакал, Бен, ночи напролет ходил по комнате, ругался, молился, напивался – и не только – из-за тягот своей работы и невозможности сделать все, что он хочет. Я вижу это все, и мое сердце стремится к нему, не к мужу, которого я давно потеряла, а к человеку, которым я восхищаюсь, в которого верю и которого, в конце концов, прощаю. Поэтому, Бен, прошу вас только о том, чтобы, принимая свое решение, вы постарались понять, как трудно было ему, и помнили, как много в этом человеке хорошего.

Раздался стук в дверь.

– Мне пора, – сказал Нортон. – Прошу прощения. К сожалению, не могу передать вам, каково мне сейчас. Я согласен со многим, что вы говорили. Я… я запомню, что вы сказали. Благодарю вас.

Он поднялся и вышел, оставив ее глядеть на Розовый сад. Президент вернулся и сидел за своим столом. Никто не спросил у Нортона, где он был. Видимо, они знали. Ему казалось, что все, кроме него, знают всё.

– Мы с Фрэнком обговорили этот вопрос, – сказал Эд Мерфи президенту. – Он считает, что Ник должен немедленно предстать перед большим жюри. Рассказать, что сделал он, что сделал Риддл, и вся история завершится в два счета. Вам, мистер президент, видимо, следует сделать заявление. Пригласите репортеров, сообщите, что вам стало известно, скажите о показаниях Ника, признайте наши ошибки, воздайте Бену должное за то, что он сделал, и все будет в прошлом. Это очень важно, потому что по всему городу ходят слухи, и, если мы не покончим быстро с этим делом, нас ждет кризис.

Президент перевел взгляд на прокурора.

– Ты считаешь так, Фрэнк?

Лицо молодого прокурора было суровым.

– Сэр, очевидно, я должен выслушать показания мистера Гальяно полностью. Однако на основании уже известного могу сказать, что, когда он все изложит перед большим жюри, дело может окончиться так, как предположил мистер Мерфи. Разумеется, на основании своего признания мистер Гальяно, очевидно, будет признан виновным в смерти мисс Хендрикс и окажется в тюрьме.

Президент неторопливо кивнул и повернулся к Нортону.

– Что скажешь, Бен? Устраивает тебя такое завершение дела?

Нортон ответил Уитмору взглядом, в сущности, не видя его. Он думал о многом. О словах Клэр Уитмор. О том, что очень устал, что хорошо бы скорей покончить с этим испытанием. Но думал и о пленке, той ее части, которую Ник не дал дослушать, той, где он заорал: «Паршивая сука!» – потом быстро последовали шлепок и звук удара кулаком по лицу, вскрик Донны, стук головы о столик, потом крики Ника: «Очнись! Очнись!» – и наконец долгое, жуткое молчание.

Он прикрыл глаза, потом открыл и увидел, что президент ждет ответа на свой вопрос.

Нортон оглядел всех троих, стараясь увидеть их такими, какие они есть: Чарлз Уитмор, самый талантливый, самый целеустремленный политик, какого он знал, человек немалого мужества и бесконечного коварства; Эд Мерфи, профессиональный сукин сын, чье грубоватое обаяние не могло скрыть его постоянной, возможно, и оправданной жестокости; Фрэнк Кифнер, молодой человек, быстро делающий карьеру, видимо, не чета двум другим, но из-за стремления наверх готовый делать все, что сможет пойти на пользу его боссам и его будущему. И подумал, что понимает их лучше, чем себя. Ему было ясно, что они представляют собой; вопрос заключался в том, что представляет собой он. В памяти его всплыл знаменитый совет Сэма Рейберна одному молодому конгрессмену, фраза, которую он много раз слышал в Капитолии и считал, что ее нужно высечь там на камне: «Если хочешь жить в ладу с самим собой, уходи».

И они постоянно толкали его к уходу.

– Мистер президент, – сказал он, – кажется, мы слишком забегаем вперед. Забываем о многих вопросах, ответов на которые пока нет.

– Каких же, Бен? – спросил Уитмор.

– По записи на пленке мы знаем, что Ник убил Донну и ушел из того дома, – сказал Нортон. – Знаем, что кто-то – по словам Ника, Риддл – позднее явился в тот дом, стер все отпечатки пальцев и взял катушку с пленкой. Видимо, это действительно Риддл, потому что, в конце концов, пленка оказалась у него. Но вопрос в том, кто послал Риддла туда.

– Вопрос? Как тебя понять, черт возьми? – возмутился Мерфи. – Ник сказал нам, что он обратился к Риддлу за помощью!

– Я знаю, что сказал Ник, – ответил Нортон. – Но сомневаюсь в правдивости его слов. Я не уверен, что Ник в такой отчаянной ситуации, когда ему грозило обвинение в убийстве, а президенту – бог весть какие осложнения, обратился бы к кому-то вроде Риддла, которого едва знал. По-моему, он обратился к тому, кому доверял полностью.

– К чему ты клонишь? – спросил Уитмор.

– Мистер президент, – ответил Нортон, – будучи полностью объективным, я подозреваю, что Ник обратился к Эду Мерфи или к вам.

Эд Мерфи подскочил.

– Сукин сын!..

– Сядь и замолчи! – прикрикнул президент. Мерфи повиновался. – Ясно, Бен, понимаю. Ты считаешь, что Ник обратился ко мне или к Эду и кто-то из нас решил послать туда Риддла. Это логично. Но могу твердо заявить, что Ник не обращался ко мне по поводу смерти Донны.

– Ко мне тоже не обращался! – крикнул Мерфи. – И я возмущен этим предположением. Подтверди его, Нортон, или помалкивай. Предъяви доказательство, и я сдамся. А в противном случае пошел к черту.

– Никаких доказательств у меня нет, – сказал Нортон. – Я лишь поднимаю вопрос. И кроме него, еще полно неясностей.

– Например? – спросил Уитмор.

– Многое, мистер президент, – ответил Нортон. – Многое, что по отдельности может быть случайностью, но, взятое вместе, говорит о попытке укрывательства. Во-первых, кто-то неизвестный позвонил мне в то утро, когда обнаружили тело Донны. Во-вторых, Фил Росс сказал мне, что видел Эда с Донной, а потом, после разговора с Эдом, отказался от своих слов. В-третьих, Гвен Бауэрс получила большую должность после того, как взяла назад свои слова о ваших отношениях с Донной. В-четвертых, сенатор Нолан рассказал мне, что вы приезжали к Донне в Кармел, и после этого был убит. В-пятых, министерство юстиции сфабриковало против Филдса дело о наркотиках, вынудив его тем самым заявить, будто Донна забеременела от него, а потом, когда он решил сказать правду, его убили. Потом министерство юстиции затеяло игру со мной, и Уит Стоун тоже; целью этих игр было заткнуть мне рот.

– Постой, постой, – сказал Эд Мерфи. – Половина того, что ты сказал, – домыслы, другая половина – дело рук Риддла. Ты разве не слышал, что сказал Ник? Они с Риддлом действовали на пару.

– Я не удивлюсь, если это Риддл звонил мне в то утро, когда обнаружили Донну, чтобы навлечь на меня подозрения, – сказал Нортон. – Не удивлюсь, если это Риддл убил Нолана и Филдса. Но вопрос в том, действовал ли он по собственному почину, или кто-то его направлял. А кое-что из того, о чем я упомянул, – получение Гвен должности или давление министерства юстиции на Филдса – от Риддла не зависело. Я хочу сказать, что все эти факты предполагают организованное в высоких сферах укрывательство того, что Ник убил Донну и что президент состоял в связи с Донной.

– Ты ничего не сможешь доказать! – крикнул Эд Мерфи. – Ты хочешь только раскопать грязные подробности и погубить президента. И все из-за того, что подружка отвергла тебя.

– Я только хочу, – ответил Нортон, – нормального расследования смерти Донны с учетом всех обстоятельств. Сейчас складывается впечатление, что Ник хочет взять на себя вину вышестоящих, а прокуратура прячет голову в песок.

– Я возмущен этим предположением, – сказал Фрэнк Кифнер.

– Тогда веди это дело, как и все дела об убийстве.

– Как и все дела об убийстве, – злобно повторил Эд Мерфи. – Почему не говоришь напрямик? Ты хочешь мести. Ты прекрасно знаешь: стоит репортерам узнать о нем и о Донне, этой администрации конец.

– Не знаю, конец ли, – ответил Нортон. – Если да, то ничего не поделаешь.

– Так спокойно говоришь об этом, гад, – прошипел Мерфи. – Ты…

– Успокойся, Эд, – сказал президент. – Может, вам с Фрэнком посидеть у тебя в кабинете, а мы с Нортоном поговорим.

Кифнер и Мерфи встали. Эд злобно поглядел на Нортона, потом пошел к двери вслед за Кифнером. Президент поднялся, поглядел в окно и с каким-то изумлением повернулся к Нортону.

– А ведь сегодня выходной, Бен. Ну и выходной! Хочешь виски, сигару, чего-то еще?

– Нет, благодарю.

Уитмор сел снова.

– Работу ты проделал громадную, Бен, – сказал он. – Ты всегда был усердным работником. И упрямым, как мул. Донна вспоминала о тебе. Говорила, что такого надежного человека, как ты, не встречала. Жаль, что ты не женился на ней.

– Я собирался, но тут вмешались вы, – сказал Нортон и поразился собственной злости. Неужели он так ненавидит Уитмора? Может, Мерфи прав, может, он хочет мести?

Увидев благоприятную возможность, Уитмор тут же за нее ухватился.

– Понимаю твои чувства, Бен, и не осуждаю тебя. Но представь себя на моем месте. Я не прошу прощения за то, что сошелся с Донной. Черт возьми, я даже не могу объяснить этого, все произошло само собой. Но произошло с обоими и всерьез. Несколько раз мы пытались разорвать связь, но ничего не получалось. Поэтому в январе я приезжал к ней – ты об этом знаешь. А два месяца спустя я узнал, что она беременна. Она даже не хотела сообщать мне об этом. Я как-то позвонил ей и понял: произошло что-то неладное. В конце концов, она открылась мне. Я чуть с ума не сошел. Кончилось тем, что я уговорил ее приехать в Вашингтон и все обговорить вдвоем. Она собиралась родить ребенка и никому ничего не сообщать.

Нортон глядел под ноги; выслушивать это ему не хотелось, но выбора у него не было.

– Меня это не устраивало, – продолжал Уитмор. – Я боялся, что она выйдет замуж, что моего ребенка будет воспитывать кто-то другой. И не знал, что делать. Две недели перед ее приездом я места себе не находил. То подумывал развестись с Клэр, жениться на Донне и заявить всей стране: нравится вам это или нет – глотайте. То подумывал жениться на ней после первого срока. Только не знаю, согласилась бы она. Вот чем был вызван ее приезд. Она приехала. И Эд виделся с ней, обсуждал кое-какие детали. А в тот вечер, когда я собирался к ней, на той стороне улицы была демонстрация, и все сорвалось. Да еще я беспокоился из-за той книги, что она писала, это беспокоило и Ника, а остальное ты знаешь.

– Да, остальное я знаю.

– Я только хочу сказать, как бы ты ни относился ко мне из-за Донны, не руководствуйся этим в своих решениях.

– Я не руководствуюсь, – сказал Нортон. – Донна мертва, ее убил Ник. Речь не о ней. Речь о том, что после ее смерти кое-кто пытался покрыть преступление.

– Ладно, – сказал Уитмор. – Давай поговорим об этом. Ты считаешь, что Ник после убийства обратился к Эду, Эд обратился к Риддлу, и с тех пор Эд занимался укрывательством. Так?

– Думаю, что это вполне вероятно. Вероятно также, что к укрывательству были причастны и другие.

– Например?

– Например, Уит Стоун. Например…

Уитмор усмехнулся.

– Договаривай, Бен.

– Например, вы.

Уитмор еще с минуту сохранял усмешку, словно наслаждаясь, потом она увяла.

– Предположить можно все, Бен, – сказал он, – но я к этому не был причастен. Что касается Уита Стоуна, он, по-моему, вел собственную игру. Конечно, не исключено, что этот Риддл занимался двойной игрой, работая на Мерфи и на Стоуна. Я не знаю. Но главное, если Эд и был к этому причастен, доказать это будет чертовски трудно, покуда Ник и он будут утверждать обратное. А если не сможешь ничего доказать, эта история будет очень неприятна для всех сторон. Я прав?

– Видимо, да.

– Тогда позволь задать тебе такой вопрос. Что, если Эд подаст в отставку? Сегодня же уйдет отсюда и больше не вернется? И мы покончим с этой историей здесь? Ник признается в непредумышленном убийстве, Эд уходит, и на этом конец.

Нортон покачал головой.

– Так не пойдет, мистер президент. Если Эд покрывал убийство, он совершил преступление. Если нет, он должен остаться на своей работе. Компромисс здесь невозможен.

– Это обычный способ улаживать дела.

– В политике – да. Но не в законе.

– Закон для тебя так много значит?

– Это основное, что у нас есть, – сказал Нортон. – Либо у нас существует закон, либо мы снова живем в джунглях.

– У нас есть хорошие вакансии в министерстве юстиции, – сказал Уитмор. – Мы могли бы взять тебя туда.

Нортон поглядел в хмурое лицо Уитмора и понял, что говорят они на разных языках. Расстроенный этим, он ответил резче, чем следовало:

– Меня не интересует работа в министерстве юстиции.

Уитмор поглядел на свою сигару, зажег ее снова, с удовольствием пыхнул несколько раз, а потом с меньшим удовольствием обратил взгляд на Нортона.

– Значит, не интересует? – с презрением сказал он. – Ну вот что, мистер Праведник, позволь задать тебе такой вопрос. Интересует тебя мой законопроект о страховании здоровья? Интересует тебя моя школьная программа? Помнится, работая у меня в штате, ты ими очень интересовался.

– Интересуюсь и сейчас.

– Да? Так вот, если ты втянешь меня в скандал, им конец. Послушай, Бен, я многого добился, я многое делал для страны, но, если эта история получит огласку, мои противники дискредитируют меня и все, за что я стою. Тебе ясно? Ты играешь им на руку. В самом лучшем случае моя программа провалится. И, возможно, это еще не все. Конгресс в последние несколько лет чувствует свою силу и может использовать ее полностью. Я имею в виду импичмент.

Уитмор сделал паузу, чтобы его слова дошли. Нортон неловко заерзал в кресле.

– Ты знаешь, кто такой вице-президент и за что он стоит, – сказал Уитмор. – Я взял его, потому что он был мне нужен на выборах, но, если он займет мое место, все повернется на сто восемьдесят градусов.

Нортон беспомощно развел руками.

– Мистер президент, не исключено, что расследование убийства Донны приведет к этому. Я не знаю. Но поделать ничего не могу.

– Ничего не можешь! – гневно сказал президент. – Для начала можешь спуститься на грешную землю. Нельзя заварить такую кашу и уйти в сторону. Ты должен отвечать за свои поступки.

– И вы тоже. В том-то и дело.

Уитмор поднялся и стал расхаживать по кабинету.

– Бен, когда это дело раскрутится, кое-кто заинтересуется твоими мотивами. Учти, тебя будут всячески обзывать.

– Ничего.

– И, судя по тому, что мне сказал Кифнер, у тебя могут быть неприятности за утаивание сведений от полиции.

Нортон чуть не рассмеялся.

– Хотите верьте, хотите нет, я старался оберечь вас. Не хотел без крайней необходимости рассказывать о вашей связи с Донной. Но это обвинение принять рискну.

– Дело не только во мне и конгрессе, – сказал Уитмор. – Видишь глобус? Послушай, у нас есть осложнения в таких местах, о которых ты даже не слышал. И будь уверен, другая сторона воспользуется ими, видя, что дома меня режут под корень. А если они начнут теснить, я отвечу тем же. Так и начинаются войны. Подумай об этом. То, что ты делаешь, может надолго испортить судьбу страны.

– Если вы находитесь над законом, ее судьба испорчена навсегда, – ответил Нортон.

– Это твое последнее слово?

– Пожалуй.

– И ты так уверен в себе, что рискнешь расколотить страну, лишь бы настоять на своем?

– Нет, я так в себе не уверен, – сказал Нортон. – Мне страшно до смерти, что я делаю не то. Но я напряженно думал, принял решение, и, пожалуй, это решение единственное, с которым я могу жить.

– А что, если я не стану играть в твою игру? – вдруг спросил Уитмор. – Если я скажу Кифнеру, что расследование должно касаться только Ника, и министр юстиции меня поддержит?

– Тогда я позвоню Гейбу Пинкусу и расскажу все, что знаю, включая этот разговор. В любом случае эта история станет известна. Но лучше, если от вас.

Президент вздохнул, тело его, казалось, слегка обвисло.

– Для этого потребуется время, – сказал он.

– Двадцать четыре часа я буду молчать, – сказал Нортон. – До завтрашнего полудня. К тому времени вы успеете собрать пресс-конференцию.

– Ты хочешь присутствовать на ней?

– Не особенно, – сказал Нортон. – Посмотрю по телевизору.

– А что станется с тобой, Бен? – спросил президент. – Когда все будет позади?

– Не знаю, – ответил Нортон. – Наверно, вернусь в Северную Каролину и займусь адвокатской практикой.

Уитмор в изумлении поглядел на него, потом внезапно встал. Решение было принято, встреча окончена.

– Ну что ж, кажется, все. Ты крепкий орешек, Бен. Жаль, что ты не на моей стороне.

– На вашей, мистер президент. Честное слово, на вашей.

Они обменялись рукопожатием, и секунду спустя Нортон покидал Белый дом, как ему казалось, навсегда. Когда он вышел из ворот и пошел по Пенсильвания-авеню, ему, как жене Лота, захотелось оглянуться в последний раз, но в то же время было страшно, и поэтому он шел, не оглядываясь.