Когда-то я полагала, что во имя любви сделала бы что угодно: покорила бы горную вершину, написала поэму, отказалась от трона. Позже я узнала, на какие жертвы ради нее идут некоторые: увеличивают грудь, разрушают семьи, совершают убийства. Поэтому (хотя о себе мне нравится думать как об истинно романтической натуре) я для себя решила, что моя готовность к самопожертвованию в этой области, вероятно, находится где-то между нанесением на тело татуировки и приобретением абонемента в спортзал. Оставляю за другими право на более кардинальные меры, а сама постараюсь как следует во всем этом разбираться и подводить итоги, учась на чужих ошибках.

Через два дня после гала-представления, все еще пытаясь оправиться от синяков на теле и впечатлений от удара по самолюбию, я решила, что пора кое в чем разобраться и подвести кое-какие итоги. Но Кайл не захотел: у него, оказывается, был собственный план, который он намеревался воплотить в жизнь. Я не смогла его отговорить, потому что он, пожалуй, единственный человек на земле, который отличается большим, чем у меня, упрямством.

Даже когда мы с Дэниелом и Эйлин свалились с подиума, гости, наконец переставшие снимать происходящее на мобильные телефоны, продолжали названивать в полицию и службу спасения. Одетый во фрак Донован появился буквально за несколько минут до того, как место происшествия наводнили наряды полиции. Он полагал, что это будет эффектное опоздание, потому что пришел с новостями, которые как громом должны были поразить всех нас: найденный мной пистолет зарегистрирован на имя секретаря Дэниела, которая за неделю до убийства заявила, что его украли. Донован вошел в зал в ту минуту, когда богатые и знаменитые поспешно направлялись к выходу, а приведенный в чувство, но все еще нетвердо стоявший на ногах Кайл защелкивал наручники на руках Дэниела.

Впрочем, Дэниел при всем желании не смог бы двинуться с места, по крайней мере пока ему не вправят колено. В ожидании машины скорой помощи Кайл и Донован кратко переговорили с Дэниелом, зачитав ему права. Трисия и Кэссиди помогли мне подняться с пола и усадили за стол, где тихо и безутешно плакала Линдси. Эмиль, подхватив на руки Эйлин, отнес ее к другому столу, где остальные приглашенные сотрудники «Цайтгайст» бросились ее утешать.

— Это я во всем виновата, — сквозь рыдания, заикаясь, проговорила Линдси, когда подруги усаживали меня на соседний стул.

Кэссиди втянула воздух сквозь зубы.

— У вас, уважаемая, есть право требовать адвоката, причем на вашем месте я бы этим правом непременно воспользовалась.

— К тому же вы не убивали Гарта — в чем ваша вина? — сказала я, не обращая внимания на предостерегающий взгляд Кэссиди.

— Нет, не убивала. Это сделал Дэниел, — подтвердила Линдси.

— Детектив! — крикнула Трисия Доновану.

Мы все ждали продолжения, не желая на нее давить, чтобы она не замолчала совсем.

— Дэниел убил Гарта, потому что Гарт ни за что не соглашался со мной переспать, — сказала она, как будто говорила о чем-то само собой разумеющемся. Ее заявление повергло всех в шок.

— Вы не могли бы повторить, а то я что-то не очень поняла, — попросила я, а Трисия и Кэссиди так надавили мне на плечи, что я думала, у меня останутся синяки, зато навсегда исправится осанка.

— Все они добивались повышения, потому что спали с этим скотом. Я тоже хотела, чтобы мне дали шанс. Но он не желал со мной спать, потому что я замужем.

Подошел Аарон с графином и парой бокалов, которые он добыл с другого стола. Услышав слова Линдси, он остолбенел и очнулся, только когда Кэссиди легонько его толкнула. Она помогла ему разлить воду по бокалам и протянула их нам, но только Линдси взяла свой. Мы все, затаив дыхание, напряженно ждали, когда она сделает глоток.

— Мы с Дэниелом долго это обсуждали, взвешивали каждое «за» и «против». Казалось, единственное, что можно было сделать, чтобы возродить конкуренцию… это конкурировать с ними и здесь. И вот я намекнула Гарту, что не против лечь с ним в постель. А он… он меня отверг. — Она с такой силой поставила бокал на стол, что он раскололся. Трисия тут же собрала осколки, чтобы Линдси не пришло в голову что-то с собой сделать.

— Тогда почему же Дэниел его убил? — задала я вопрос и подумала, что, кажется, знаю, как она на него ответит.

— Потому что он меня любит, — сказала она с горечью в голосе. — Потому что хочет видеть меня счастливой. Состоявшейся. Успешной. Но что бы я ни делала — пыталась забеременеть или получить повышение, — Гарт мне мешал.

— Простите, но как Гарт мешал вам забеременеть? — спросила Трисия в легком замешательстве.

— Потому что нам нужна была помощь. Искусственное оплодотворение. Но того, что мы зарабатываем, на это бы не хватило. А как заработать больше, если Гарт не давал мне шанс?

— Значит, вы собирались спать с начальником, чтобы получить повышение, — сказала Кэссиди скорее утвердительно, чем вопросительно.

— Да. Чтобы родить и спасти свой брак. Господи, — воскликнула она, — Гарт даже не пожелал дать мне шанс. А Дэниел просил именно об этом — дать шанс. Чего мы только не делали! Перебрали миллион самых разных способов — оставался единственный, который мы еще не попробовали. Мы убедили себя, что ничего страшного с нами не произойдет, главное — добиться того, чего мы хотим.

Линдси судорожно вздохнула.

— Но Гарт сказал «нет». И кому? Мне, черт бы его побрал! А ведь я не хуже всех остальных. Может быть, даже лучше. В чем ни возьми… да во всем! Но он сказал «нет». — Она обмякла, слезы текли из зажмуренных глаз, она часто и прерывисто дышала. — Значит, можно было доверять мне руководить рекламной кампанией или учить кого-то из этих… — Она помолчала, потому что слезы хлынули с новой силой. — Но я, оказывается, не подходила для… — Она снова замолчала, дав себе выплакаться. — Мы не могли позволить себе ничего из того, что хотели, потому что он не желал меня как женщину.

Мне почему-то стало так ее жаль, что я готова была похлопать ее по руке, погладить по голове — сделать что-нибудь, чтобы ее успокоить, но она вдруг выпрямилась и посмотрела на всех с гордой улыбкой:

— Мне кажется, то, что Гарт отказал мне в мужском внимании, задевало Дэниела даже сильнее, чем то, что пришлось расстаться с мечтой о ребенке.

Такой поворот поразил бы даже Тэмми Винетт, сочинившую нашумевший в свое время сингл «Будь ему опорой». Я попробовала представить Дэниела, который, воображая себя защитником, входит в номер Гарта и требует, чтобы тот переспал с его женой.

В эту минуту к нам подошел Донован:

— Миссис Фрэнклин, вашего супруга отвезли в больницу, его сопровождает мой напарник. Мы не могли бы с вами поговорить?

Линдси громко шмыгнула носом, и я протянула ей салфетку.

— Присядьте, — сказала она, властно указав ему на стул. — Я тут рассказываю, что произошло.

— Мне кажется, более уместным было бы… — начал Донован.

— Я должна кое-что объяснить своей подруге, — сказала Линдси и так же властно посмотрела на меня.

— Нет, вы мне ничего не должны, — сказала я, понимая, что как бы мне ни хотелось дослушать ее историю до конца, и Донован, и Кэссиди стремятся соблюсти закон.

— Дэниел у меня очень гордый, — продолжила Линдси, не обращая внимания на наши озабоченные лица. — Возможно, даже чересчур. Вы не можете себе представить, чего ему стоило пойти к Гарту, чтобы рассказать о нашем положении. Но он не собирался делать ему ничего плохого, а просто хотел произвести на него впечатление… Чтобы Гарт понял, насколько решительно мы настроены… — Она снова шмыгнула носом и промокнула салфеткой глаза и нос.

— Но Гарт рассмеялся ему в лицо, — процедила она сквозь зубы. — Дэниел не выносит насмешек, поэтому он вытащил пистолет, бросил брелок от моего браслета в бокал с шампанским и заставил Гарта выпить и зубами поймать брелок. Но Гарт продолжал смеяться, зажав брелок в зубах. Тогда Дэниел его и ударил. Думаете, почему я не отнесла брелок в мастерскую «Тиффани»? Там могли понять, что на нем была кровь… Когда Дэниел выбил Гарту зуб, тот по-настоящему разозлился. Они подрались, и Дэниел его убил.

— При чем здесь блузка и духи? — спросил Донован, единственный, кто еще был способен что-то произнести.

— Дэниел пришел домой и начал вытряхивать мои вещи из гардероба и рвать их, твердя, что я не должна возвращаться на работу, потому что там со мной не считаются. А потом схватил пробник с «Успехом» и вылил на мою любимую блузку, говоря, что так они на меня мочатся и я не должна с этим мириться, я достойна лучшего… — У нее сорвался голос, но она сделала глубокий вдох и продолжала: — А потом он рассказал, что произошло. А я сказала, что сама все улажу.

Линдси посмотрела на меня выжидающе, но я сумела только произнести:

— Спасибо, что рассказали.

— Мы так здорово тогда провели время. Дэниелу действительно понравился ваш друг, — сказала она.

Сначала я не увидела никакой связи между последним ее замечанием и рассказом, но потом поняла, что так она выразила сожаление о том, как все обернулось. Я кивнула и сказала:

— Спасибо.

Донован громко захлопнул блокнот.

— Молли, «скорая» увезла и Кайла. В больницу Святого Луки.

Я виновато оглянулась, потому что не заметила, как его увозили.

— Благодарим вас. Мы сами отвезем туда Молли, — сказала Кэссиди.

— А сейчас нам пора. — Донован протянул Линдси руку, она на нее оперлась и встала из-за стола. Мы тоже все встали, словно повинуясь какому-то внутреннему порыву, и смотрели, как Донован сопровождает ее к выходу мимо баннеров с женщинами, соблазняющими «Успех». Или наоборот?

— На тебе же нет туфель, — показала на мои ноги Кэссиди.

Я посмотрела вниз. Я и забыла, что скинула их перед последним рывком.

— Никогда не оставляйте мужчину без внимания, — сказала я, собираясь с духом и ведя всех за кулисы. К счастью, туфли валялись там, где я их оставила. Трисия поддерживала меня, пока я их надевала. Выпрямившись, я поймала на себе такой недоуменный взгляд Аарона, что не сдержала улыбку:

— Правда, Аарон, мы знаем толк в праздниках?

— Сам процесс проходит у вас замечательно, но его завершение нуждается в некоторой корректировке, — сказал он, и я улыбнулась ему в благодарность за искренность.

— Итак, опять Святой Лука, — сказала я. — Будем надеяться, сегодня у них другая смена.

На этот раз Трисия, Кэссиди и Аарон ждали в коридоре, а я зашла в приемный покой. Кайл сидел на краешке каталки, у него был усталый и жалкий вид, а только что заступивший на смену врач пытался снова его уложить.

— Нет-нет, вы никуда не пойдете, — сказал он.

— Разве я не могу забрать его домой? — спросила я.

— Вы подруга? — спросил врач, глядя на меня с изумлением.

— Да.

Он повернулся к Кайлу:

— Вы же говорили, что она за вами не приедет.

Я постаралась скрыть, как мне больно это слышать, а Кайл сказал:

— Я говорил, что не знаю, когда она за мной приедет.

Судя по выражению лица эскулапа, он был уверен, что в первый раз не ослышался, но вместо того чтобы спорить, он подробно проинструктировал меня, как обращаться с пациентом: периодически будить; приводить в чувство, едва появятся симптомы чрезмерной сонливости, потеря ориентации или тошнота.

— Похоже, сегодня нас ждет веселая ночь, — сказала я как можно радостнее.

Кайл был любезен с Кэссиди, Трисией и Аароном, но все хорошо понимали, что ему надо ехать домой. Когда мы садились с ним в такси, я взяла с друзей обещание, что они куда-нибудь сходят: не зря же надевали вечерние туалеты.

— Значит, подонок, с которым мы тогда обедали, — произнес Кайл задумчиво, когда мы проехали несколько кварталов и я уже решила, что он вообще не проронит ни слова, — убил Хендерсона, потому что пытался положить свою жену ему в постель и у него ничего не вышло. Что, черт побери, творится с людьми?

— Помнишь, он тебе сразу не понравился? У тебя хороший нюх, — сказала я.

— Если бы у меня был хороший нюх, я не позволил бы сбить себя с ног. Сволочь — ну и удар у него!

Я погладила его по волосам, он поймал мою руку, но не оттолкнул, а сильнее прижал к голове, словно искал в ней опоры. Опасаясь сделать ему больно, я попробовала убрать руку, но он не позволил, так и продолжал ее держать, пока такси не остановилось у моего дома.

Я поставила будильник, чтобы просыпаться через каждые два часа, но это оказалось лишним: я не могла заснуть. Я лежала рядом с Кайлом, наблюдала, как он дышит, и изучала его профиль в сумерках спальни. При каждом сигнале будильника он просыпался, а потом так же быстро засыпал снова. Я встала и попробовала читать, но совершенно не воспринимала текст.

Мысленно я все время возвращалась к империи, которую создал Гарт, — империи, где люди перестали ценить себя за свои таланты, свою индивидуальность и измеряли собственную значимость степенью близости к мерзавцу, упивавшемуся своей властью. В борьбе за успех они потерялись, запутались. Неудивительно, что у кого-то жизнь пошла прахом. И речь не только о Линдси и Дэниеле — достаточно вспомнить, в какую клетку загнала себя Венди. А Гвен и Ронни! Они пытаются возродить прежние отношения, чтобы убедить себя, что еще способны создать нечто особенное. И эти люди диктуют нам, чего требовать от жизни!

Наступило утро, и нельзя было укрыться от вчерашних событий. Газеты, которые освещали рекламную акцию, поместили не только снимки, предоставленные Эмилем, но и полученные от гостей, снимавших происходящее на мобильные. В каждом киоске красовались наглядные свидетельства всеобщей свалки. Мое размытое изображение где-то на заднем плане смотрелось чуть лучше изображения Эйлин, заснятой во время падения с выражением лица обиженной девочки, у которой соседская немецкая овчарка только что стащила большой рожок любимого мороженого.

По своей привычке она позвонила рано утром и объявила, что Эмиль специально для нее придумает рукава, которые на ближайший месяц скроют наложенный на предплечье гипс, потом без всякого перехода спросила, когда будет готова статья.

— Эйлин, я сейчас занята, — сказала я. — Не могли бы мы поговорить об этом позже?

— Не смей разговаривать со мной в таком тоне! Любой другой редактор уволил бы тебя за то, что ты натворила.

— Ты имеешь в виду раскрытие преступления или то, что я спасла тебе жизнь?

— Я говорю о том, что ты набросилась на меня на виду у сотен моих ближайших друзей.

В этой ее фразе столько всего не соответствовало действительности, что, так и не решив, с чего начать, я ограничилась самым простым ответом:

— Вот за это прошу прощения.

— Между прочим, не уволена ты благодаря всему остальному. Принимайся за дело, — рявкнула она и повесила трубку. Разве дождешься от нее благодарности, но человек вправе надеяться на лучшее.

Я отложила телефон и увидела, что Кайл внимательно на меня смотрит.

— Тебя разбудил телефон?

— Не знаю, возможно. Это Эйлин?

— Да, — сказала я и вдруг вспомнила, что говорила ей о раскрытии преступления и спасении жизни. — Как обычно, взаимный обмен гиперболами. Как ты себя чувствуешь?

— Все обойдется, — не сразу ответил он.

Он молчал, пока мы готовили завтрак, ели и когда принесли первый букет. Это были орхидеи и другие экзотические цветы, а в сопроводительной карточке было написано: «Спасибо Вам. Гвен Линкольн». Второй букет — до нелепости огромный, с невероятным количеством роз — был от Издателя: «С нетерпением жду Вашу статью». Третий принесли от Питера: «Вряд ли кому-то другому я позволил бы себя обойти».

Кайл задумчиво и долго смотрел на цветы (трудно было бы на них не смотреть, они заняли половину гостиной), потом сказал:

— Поздравляю, ты была права.

— Нет, не была. Я только в самую последнюю минуту поняла, что убийца — Дэниел.

— Ты была убеждена, что это не Гвен, и не сдавала позиций. Даже когда я требовал от тебя остановиться.

— Извини, пожалуйста.

— Тебе не за что извиняться. А я не должен ставить тебя в такое положение, когда ты чувствуешь в этом необходимость.

— Ты и не ставишь.

— Нет, ставлю. Пойду приму душ. — И прежде чем я успела что-то сказать, он вышел из комнаты.

Целых две минуты я шагала туда-сюда перед ванной, потом решилась, сбросила с себя ночнушку и юркнула к нему под душ. Душевая кабинка у меня крошечная, и, наверное, физика наших тел, одновременно пребывающих в столь ограниченном пространстве, немало позабавила бы Аарона, но мне так хотелось обнять Кайла, поцеловать, раствориться в нем, помочь стряхнуть с себя напряжение и тревогу.

Остаток дня прошел отлично. Мы перестали подходить к телефону, смотрели старые фильмы, слушали музыку. Мы совершенно затерялись друг в друге, забыли обо всем вне нашего крошечного мирка. А поздно вечером он сказал:

— Как хорошо дома. Плохо, что за его пределами еще целый мир.

Из меня словно выпустили воздух.

— Но ведь этому миру мы противостоим вдвоем, правда? — с трудом выговорила я.

— Я люблю тебя, Молли, — отозвался он.

— Я тоже тебя люблю.

— Тогда нужно решить, как все исправить.

У меня в глазах появились слезы, но их вкус я ощутила еще раньше.

— Исправить что?

— Ты знаешь что, — сказал он мягко и очень искренне. — Мы оба хорошо делаем то, что любим. Но если из-за этого постоянно сталкиваться лбами…

— Мы что-нибудь придумаем.

— Да, конечно, — кивнул он. — Рано или поздно.

Ночью я плохо спала и все время просыпалась с мыслью, что он ушел. Но утром он по-прежнему был рядом. А после завтрака начал собирать вещи.

— Тебе вовсе не обязательно уходить.

— Нам обоим не помешает взглянуть на все это со стороны.

— Но ты мне нужен.

Он сгреб меня за волосы и притянул к себе.

— Все будет хорошо, — прошептал он мне в ухо. — Я позвоню. — И поцеловал с такой нежностью, что стало очень больно. А потом взял свою дорожную сумку с вещами и вышел.

Я долго не отрываясь смотрела на закрывшуюся за ним дверь. В голову почему-то пришла мысль о Линдси и Дэниеле. Они разрушили свою жизнь, свой брак, отчаянно пытаясь построить то, что им казалось безупречным будущим. Готовые пойти на что угодно, они в конце концов потеряли все. Так на какие жертвы можно пойти во имя любви? Неужели страсть и чувство меры не в состоянии ужиться? Неужели всегда приходится выбирать между любимым делом и любимым человеком?

К приезду Трисии и Кэссиди я извела две упаковки бумажных салфеток. Кэссиди тут же указала на то, что Кайл, между прочим, не отдал мне ключи от квартиры, а Трисия авторитетно заявила, что мужчина с мелкой душой потребовал бы от меня найти другую работу, если мы не хотим расстаться. Все это, конечно, немного утешало, но не до такой степени, чтобы избавиться от щемящей боли в груди.

Кэссиди сказала, что единственно разумное решение сейчас — отправиться в хороший ресторан и устроить себе поздний завтрак, переходящий в ранний обед с ведром легкого нарядного коктейля «Мимоза»; и они потащили меня в спальню выбирать приличествующий случаю наряд.

— А где Аарон? — спросила я, когда Кэссиди вручала мне мой любимый белый батник.

— Какие-то там атомы расщепляет… что-то в этом духе. В общем, я сказала, что позвоню позже.

— А ты, как я понимаю, больше так и не встретилась с Донованом, — сказала я Трисии. Она протягивала мне черные брюки, которые извлекла из шкафа.

— Кажется, это был всплеск адреналина, а не гормонов, — весело ответила она. — Так что едем дальше.

— А я нет? В смысле, я ведь остаюсь?

— Конечно, если мы видим у человека такое количество достоинств, — сказала Кэссиди.

Трисия выхватила с нижней полки черные босоножки.

— Дорога интересна ухабами.

Кэссиди расхохоталась:

— Которая из твоих незамужних тетушек тебя этому научила?

— Тетя Джессика, — нахмурилась Трисия. — Мне всегда казалось, что это мудрое замечание.

— Это скорее для персидского кота, который спит на вышитой подушке и дважды в день лопает креветки. — Кэссиди обхватила Трисию за плечи и повернулась ко мне: — Не знаю, стоит ли следовать такому совету. Но не беспокойся, подружка, я тебя поддержу.

— Мы поддержим, — поправила Трисия и обняла ее за талию.

— Хочу я этого или нет? — спросила я, и они рассмеялись, оценив намек.

Я улыбнулась: если рядом дорогие тебе люди и ты им доверяешь, тебе не страшны любые испытания.

По крайней мере, я на это очень надеюсь.