Изредка мне изменяет дар речи. Терпеть этого не могу, вроде как остаешься совершенно беспомощной, а если еще и на глазах абсолютно незнакомых людей… Но от наглости Джордана я буквально онемела и не сразу нашлась с ответом.

— Нет, ну такая подлость! — рявкнула я, выныривая из-под его лапищи. И то пришлось подождать, пока мы отойдем от фотографов. Лично мне драматические сцены ни к чему.

— Чего-то я не понял. — Джордан без смущения уставился мне прямо в лицо. Он не отводил взгляд, на голубом глазу (ох ты, плохой каламбур) доказывая свою искренность. Наконец отвернулся: подозвал официантку и сообщил, что мы завтракаем с Оливией. Девушка повела нас в глубь зала.

Джордан двинулся за официанткой, мне ничего не оставалась, как идти за ним вслед. Пока шла, прикидывала, как ему, дураку, объяснить, чем я недовольна. Люди за столиками оглядывались, узнавали Джордана, кое у кого расширялись в изумлении глаза или приподнимались брови, но это не папарацци — с безумными воплями к нам никто не бросался. И на том спасибо.

Нагнав Джордана, я тихо сказала ему:

— Вы так легко во всеуслышанье рассуждаете о смерти двух самых близких вам людей — и не понимаете, почему это противно?

— Я стараюсь быть во всем честным. Обоих убил один и тот же человек. Почему это следует замалчивать — теперь, когда Оливия наняла вас для расследования?

Мы как раз подошли к столику, официантка тут же растворилась в воздухе — побежала звонить кому-то по сотовому? Оливия поднялась нам навстречу, дрожащими пальцами смяла салфетку.

— Джордан? — Она с упреком посмотрела на меня, я выразительно покачала головой — мол, я тут ни при чем. — Ты что тут делаешь?

— Мама сказала, что ты завтракаешь с Молли, и я подумал, что мне стоит к вам присоединиться. Вчера вечером не удалось поговорить с ней. — Джордан прочно уселся и раскрыл меню. Ему наплевать, что мы с Оливией остались стоять, что Оливия готова силой воли перебросить его миль за пять от ресторана.

— Молли пришла поговорить со мной. — Салфетка того и гляди порвется в ее не знающих покоя руках.

— А папарацци кто навел? Джордан или его мамочка? — поинтересовалась я.

Джордан и ухом не повел. Зато Оливия как глянула в сторону двери, так залилась краской и тяжело рухнула на стул. Жестом она попросила меня сесть, подалась вперед и прошипела прямо в лицо Джордану:

— Тебе обязательно во все влезть?

— Полно, Оливия, — снисходительно отвечал он. — Просто до сих пор я думал, только мне одному кажется подозрительным то, что стряслось с твоим отцом. Я на вашей стороне, девочки.

— И вы нам сильно помогли, подкинув идею, будто и вашего отца убили, — вставила я.

— Что? — Оливия не сдержала вскрик, за соседними столиками начали оборачиваться. Согнувшись, прижав к лицу измятую салфетку, Оливия попыталась справиться с собой. Справилась, но не совсем. — Порой я готова возненавидеть тебя, Джордан.

— Не-а, не готова, — жизнерадостно ответил он.

Оливия снова закрыла лицо — на этот раз ладонями, — и я снова отметила, что рядом с Кроули она выглядит намного моложе и уязвимее. «Все мы дети, когда приезжаем к мамочке на Рождество», из этой серии. Заметила я и другое: куда-то подевался сумрачный артист, напряженно готовившийся к выступлению, Джордан излучал обаяние, совсем как на сцене. Интересно, что нагнало вчера тучу — он всегда нервничает перед концертом или же перед самым нашим приходом в гримерной что-то произошло? Он поссорился с Бонни? С Грэем Бенедеком?

— Вы в самом деле думаете, что ваш отец был убит, или вам захотелось покрасоваться перед прессой? — Я постаралась, чтобы вопрос прозвучал не слишком задиристо.

— Меня интересует правда, и больше ничего, — отрезал он.

— И это вранье. — Оливия резко взмахнула салфеткой, развернула ее в воздухе и положила себе на колени.

Как там было в старой загадке о двух людях, из которых один всегда говорит правду, а другой всегда лжет? У вас в запасе всего один вопрос, чтобы определить, кто из них кто. Взаимные обвинения жужжат в воздухе, словно летние шмели. Требуется срочно отсеять полезную информацию от домыслов.

— Так, я задам вам обоим один и тот же вопрос: кто и почему мог желать смерти вашему отцу?

— Я не стану говорить при нем, — проскрипела Оливия. Подбиравшийся к столу официант состроил вежливую улыбку и попятился. — Прошу тебя, Джордан, уйди по-хорошему.

— Хватит, — в голосе Джордана впервые прозвучало раздражение. — Не держи меня за врага, Оливия. Мы на одной стороне.

— Весьма сомневаюсь, — фыркнула она. — Мы с тобой ни в чем не сходимся, даже в пустяках.

— Мы жертвы одного и того же коварного преступника, — настаивал Джордан, но Оливия все больше хмурилась.

— Нельзя ли обойтись без громких слов? — взмолилась я, предчувствуя пышную фразу насчет славы, поп-культуры и жертв, приносимых художником на алтарь.

Джордан мягко завладел рукой Оливии:

— И твоего, и моего отца убила Клэр.

Не знаю, кто из нас был больше поражен. Лично я чуть не расхлопала стакан, Оливия же испустила негромкий радостный смешок.

— Что вы сказали? — переспросила я.

— Клэр Кроули убила моего отца, а теперь и Рассела, — терпеливо разъяснил мне Джордан. Можно подумать, все на Манхэттене давно догадались об этом, кроме меня, идиотки.

Оливия засияла, точно Джордан преподнес ей шампанское и розы:

— Я и понятия не имела!

— Как — не имели? Вы же говорили, что Клэр убила вашего отца! — возмутилась я.

— Да, но я не знала, что Джордан думает то же самое! — И она обеими руками сжала руки нежданного союзника.

Кто бы подумал, что искреннюю дружбу можно основать на совместных подозрениях в убийстве? Оливия и Джордан нежно смотрели друг другу в глаза, я же пыталась справиться с головокружением. Что-то не сходилось в поведении Джордана: вчера он унижал Оливию, сегодня ее обожает. Его вчерашнее поведение казалось более органичным, сегодняшнее — игрой, но поди пойми, кого он пытается провести — меня или Оливию. Не лучше ли так прямо и спросить:

— Что вы затеяли, Джордан?

— Какая подозрительная девушка. — Джордан обернулся ко мне, но руки Оливии не выпускал.

— Типа, входит в профессию, — отозвалась я. — Но от ваших поступков станешь подозрительной. Прикиньте: спустя много лет после смерти отца человек заявляет, что отец был убит. И как заявляет — прямо в лицо акулам пера и фотокамер. Догадываетесь: информация уже появилась на десятке сайтов. А к ланчу будет хлеще. — Господи, только бы и моя физиономия не замелькала на этих сайтах!

— Надо заглянуть в «Гаукер», — спохватилась Оливия. Она-то хоть смутилась, когда сообразила, что только что сказала: — Ой, я не это хотела…

Бывают моменты, когда вся ваша жизнь в мгновение ока проходит перед глазами. Вся ваша профессиональная жизнь, имею я в виду. Оттолкнувшись от стола, я решительно поднялась.

— Думаю, на пару вы сумеете найти журнал, который согласится играть в ваши игры. «Цайтгайст» в этом не участвует! — заявила я, хватая свою сумочку и лихорадочно соображая, как я объясню «все это» Генри.

Джордан поднялся вместе со мной, наклонился поближе, чтобы другие не слышали:

— Мой отец собирался развестись с Клэр, вот она его и убила. И Рассел, упокой Господи его душу, сделал ту же самую ошибку.

Я не плюхнулась обратно на стул — хотя бы потому, что понимала: именно такой реакции ждет от меня Джордан, — но пришлось напрячь коленки, чтобы устоять. Прежде чем я успела ответить, вслед за Джорданом вскочила на ноги Оливия, и уж ее-то не беспокоило, весь ресторан услышит ее или только ближние столики:

— Омерзительно!

Джордан по-прежнему смотрел на меня в упор, не оборачиваясь к Оливии, как будто ее ярость могла рассеяться сама собой, если только он не обернется к ней.

— Оливия очень огорчена романом Рассела и Клэр, — мягко пояснил он.

— Не было у них никакого романа! Почему тебе всегда хочется выдумать какую-нибудь пакость?

— Ты у нас психотерапевт, душечка, ты и скажи почему.

Оливия схватила свою сумочку и махнула мне рукой:

— Мы уходим вместе.

Я поглядела на ее раскрасневшееся лицо и вдруг вспомнила ответ на ту загадку: лжец и правдолюбец дадут вам одну и ту же информацию, а поступить надо ровно наоборот.

— Погодите минутку, — как можно вежливее попросила я.

Оливия развернулась так, чтобы встать между мной и Джорданом, спиной к нему.

— Забыла вас предупредить: он всегда врет. Сплошное дерьмо.

— За исключением тех случаев, когда он соглашается с вами, — напомнила я.

На миг Оливия заколебалась, потом решительно кивнула головой:

— Вот видите — я права! Если уж и Джордан так думает…

— Однако по вопросу о мотиве вы решительно расходитесь, — продолжала я, поглядывая на Джордана, чтобы уследить и за его реакцией. Джордан буравил взглядом затылок Оливии. Гипнотизировал ее, чтобы она обернулась? Посылал ей телепатический приказ заткнуться? Лицо его было абсолютно лишено выражения. Красивая полая маска.

Обернувшись к Джордану, Оливия вскинула подбородок — хотя бы достала до его ключицы — и заявила:

— Все из-за пленок, и тебе это прекрасно известно.

Казалось, Джордан ответит очередной обтекаемой глупостью, но нет, он вдруг вспыхнул:

— Заткнись, Оливия!

— О нет, я не промолчу! Не в этот раз. — Годы подчинения прозвучали в этом возгласе.

— Нет никаких пленок, и тебе это прекрасно известно, — приглушенным, осевшим голосом настаивал Джордан.

— Я их видела, я их слышала, — гнула свое Оливия. — Пленки существуют, Джордан. Клэр хочет завладеть ими, тогда она выпустит альбом, и все деньги достанутся ей.

С минуту Джордан в молчании созерцал своего оппонента, решая в уме какую-то сложную задачу. Неужели он предпочел бы в качестве мотива убийства любовь или секс, а не деньги? Наконец в голосе его прорвалось подлинное чувство:

— Я должен их услышать, Оливия!

Ага, так вот в чем дело. Возможность услышать пленки, живой голос отца — вот что его заводит, а не сыщицкие гипотезы Оливии. От Мики остались альбомы, записи концертов, теле- и радиоинтервью, но на тех пленках сохранились слова, еще неизвестные миру. Голос Джордана срывался, как будто парень сдерживал слезы, но лицо его по-прежнему смахивало на маску.

Еще больше меня удивила вторая пауза — Оливия тоже ответила не сразу. Она-то о чем думает? Разумеется, сын вправе услышать записи с голосом отца. Странно, что он до сих пор не слышал их, даже не верил в их существование. Я вопросительно поглядела на Оливию, ожидая от нее объяснений.

— Наверное, это будет правильно, — хмурясь, сказала она.

Прежде чем я успела вмешаться, Джордан выпалил:

— Адам уже слушал?

Оливия слегка отодвинулась, как бы признавая, что ее ответ не понравится Джордану:

— Думаю, да.

С ледяной усмешкой Джордан подытожил:

— Ну, так и я должен их услышать. Не откладывая.

— Сегодня вечером? — предложила Оливия. — Мне нужно еще принять пациентов, потом я возьму пленки и…

— Где они? — перебил Джордан.

Оливия покачала головой, к ней вернулось самообладание:

— Так я тебе и сказала.

Ледяная улыбка достигла абсолютного нуля.

— Когда и где?

— Встретимся в папиной квартире в шесть. И вы приходите, — обернулась она ко мне.

Я поспешно согласилась и повела Оливию к выходу, пока Джордан не успел возразить против присутствия посторонних на прослушивании. Папарацци рассеялись, понесли сенсационное заявление Джордана во все концы города, так что мы с Оливией без помех могли переговорить на тротуаре, пока ловили такси.

— Кто еще знает о пленках?

— Клэр. Бонни. Когда Грэй вчера начал скандалить в гримерной, я сперва решила, что он тоже знает, но он добивался только, чтобы Клэр разрешила использовать одну старую песню в рекламе. Знай он, что у меня хранятся песни, которых еще никто не слышал, он бы с меня не слез. — Оливия широко улыбнулась, явно наслаждаясь внезапно обретенной властью над людьми. — И вы тоже никому не говорите, пока я не решу, как поступить с пленками.

— Отец оставил вам какие-нибудь инструкции?

— Я знаю, чего он хотел, — ответила Оливия. Подъехало такси. — Огромное вам спасибо за поддержку, и прошу прощения за Джордана.

— Все в порядке, — сказала я.

— Ничего не в порядке, — возразила она, усаживаясь в машину. — Но он только на такое и способен. Вечером увидимся.

Это означало, прикинула я, стоя в кабинете Эйлин, что у меня остается шесть с половиной часов на расследование, чтобы подготовиться к встрече. И чтобы убедить начальство: я по-прежнему владею и сюжетом, и своими чувствами. Для начала я доказала, что умею соблюдать сроки: тест для желающих занять мое прежнее место был подготовлен.

Дорогая Молли!

Неужели попытки контролировать ситуацию — лишь иллюзия? Или только женщины испытывают в этом потребность, а мужчинам наплевать, и как только отношения обретают какой-то смысл, им нужно поскорее все испортить? Каждый раз, когда мне кажется, что моя жизнь катится по ровной дороге, какой-нибудь козел выскакивает прямо под колеса, и мне приходится тормозить и сворачивать в сторону. Может быть, я еду не по той дороге или следует на все наплевать и жать на газ?

Каскадерша

Эйлин оторвалась от распечатанного листка, подозрительно сощурилась:

— Да, это меня устраивает.

Она откинулась в кресле, едва касаясь стола убийственными каблуками туфель «Боттега Венета», в которые были заключены ее изящные ножки. Я не сводила глаз с каблуков — не дай бог, попадет тетеньке вожжа под хвост, и она как махнет каблучищем на манер Эммы Пил, как воткнет в меня кинжальную шпильку.

Но чтоб не выглядеть подкаблучницей (вот, этот каламбур уже лучше), я ответила кратко и сдержанно:

— Что ж, спасибо, — и воздержалась от комментария насчет неуместного удивления в ее голосе. Откинувшись всем телом назад (только ноги еще удерживала на месте неведомая сила), я ждала момента, когда можно будет одним прыжком выскочить из кабинета. Моя жизнь рушилась над моей головой, мне представилось, как переворачивается дом при пожаре, крышей вниз, полом вверх, сосульки растут снизу вверх из водосточных желобов (или сосульки успели бы растаять?), но я вынуждена была стоять смирно, пока драконша не отпустит меня.

— Мне виделось нечто более девчачье, насчет безответной любви или стоит ли спать с неподходящим парнем и тому подобное, — продолжала Эйлин, — но этот вопрос охватывает разные стороны жизни, так что он вполне сойдет в качестве лакмусовой бумажки для твоего преемника.

Вздох вырвался у меня сам собой. Опыт — лучший учитель, и годы работы с Эйлин научили меня заранее распознавать подставу. Что-то готовится — в лучшем случае разнос или дополнительное задание, в худшем — быть моей голове на блюде, как голове Иоанна Крестителя.

И на то есть причины. С того момента, как Джордан порадовал папарацци известием, будто его отец был убит, я молилась о чуде — нельзя ли повернуть стрелки часов вспять и начать этот день сначала. А лучше всю неделю.

Пока мы завтракали с Оливией и Джорданом — ага, завтракали, — слова Джордана насчет порученного мне «расследования» обрели собственную жизнь. Брось камушек в воду и смотри, как расходятся круги, а Джордан кинул не камушек в пруд — целый валун, и как раз в то место, где дожидалась стая акул, так что тут уж не круги пошли — хищники собрались на обед (а я так и не позавтракала!). Блоги, веб-сайты, светские новости — к той минуте, когда я маялась в кабинете Эйлин, убийство Мики и Рассела стало уже общепризнанным фактом, и всем было известно, что я иду по следам преступника. Мобильный мой разрывался от звонков, двум дюжинам журналистов и двум моим «бывшим» приспичило узнать, что я знаю.

Итак, Эйлин готовилась к кавалерийской атаке, а мне оставалось построиться в каре и выдержать ее натиск. Ледяная улыбка:

— Исходя из предположения, что ты все еще пишешь статью об Оливии Эллиот…

— Разумеется.

— Насколько помню, такое у тебя задание? Или стоит позвонить Генри и уточнить, вдруг ты что-то перепутала? Отвлеклась. Позволила разгуляться фантазии. — Опустив листок с конкурсным вопросом на стол, Эйлин потянулась к телефонной трубке.

— Я сама позвоню Генри и отчитаюсь ему, но спасибо за предложение помощи.

— Я не собираюсь помогать тебе.

— Знаю, но стараюсь соблюдать вежливость.

Фальшивая улыбка перешла в не столь фальшивую гримасу.

— Молли Форрестер, во что это ты вляпалась?

— Просто позволила Джордану Кроули воспользоваться первой поправкой к конституции. Свобода речи. Вот и все. Если парень готов на все ради сенсации, я тут ни при чем.

Эйлин выпрямилась. Ее так легко не прошибешь, а мне удалось удивить ее дважды за одно утро. Быть может, не так уж и плохо складывается денек?

— Что ты сказала?

— Я ему не верю, — ответила я. — Не думаю, чтобы один и тот же человек убил Рассела Эллиота и Мику Кроули.

— Но ты считаешь, что обоих убили? — настаивала она. Раздражение зазвенело в ее голосе — еще не сталью, но, скажем, медью.

— Пока что ничего исключать нельзя. Журналист должен рассмотреть все версии.

— Журналист должен писать ту статью, какую ему поручили! — Эйлин передвинула мой злосчастный листок с места на место, и нарастающее негодование подняло ее с кресла. — Ты полагаешься на удачу и заходишь слишком далеко. — Тощие паучьи лапки уперлись в бока. С большим удовольствием они бы впились мне в горло. — Если Генри будет недоволен, я тебя защитить не смогу.

— И не захочешь.

— Пошла вон — быстро, быстро! — скомандовала Эйлин, и я попятилась к выходу, не забыв уточнить:

— Значит, письмо для конкурса тебя устраивает?

— Письмо устраивает, а ты — нет! — выплюнула она.

Пусть последнее слово останется за начальницей, мне же спокойнее. Закрывая дверь, я прикусила нижнюю губу, чтобы воздержаться от колкой реплики, и не сразу заметила Скайлер, которая подкарауливала меня с широкой и более искренней, чем у Эйлин, улыбкой.

— Вопрос ей понравился? — спросила она.

— Когда ей что нравилось?

— Все относительно.

— Особенно ее отношение.

— Подскажи нам, что это за вопрос, каких ответов ты ждешь, какие качества наиболее важны для ведущего колонки писем. — Карлос, один из секретарей редакции, возник невесть откуда, и блокнот наготове, чтобы записать каждое мое слово. За ним маячило еще четверо — младшие сотрудники редакции подбирались к нам со всех сторон, якобы проходили мимо, якобы случайно остановились и навострили уши в надежде заполучить хоть крошечку полезной информации.

Человеку полезно взглянуть на ситуацию с непривычной точки зрения. Та работа, от которой я спешила отделаться, была пределом вожделений для полудюжины сотрудников, они драться за нее были готовы. Амбиции следует поощрять, так что я взвешивала каждое слово, чтобы не навредить коллегам собственной сумятицей.

— Прислушивайтесь к своему сердцу, — сказала я. — Говорите то, во что сами верите. Тогда ваш совет прозвучит убедительно и поможет людям.

Все замерли, впитывая бесценное наставление, но Скайлер вдруг расхохоталась. Хорошо хоть никто ее не поддержал, но все хищно следили за моей реакцией.

— Ладно, Скайлер, поделись с нами: что тут такого смешного? — тоном воспитательницы детского сада спросила я.

— В нашем журнале на искренности далеко не уедешь, — заявила она. — Вывеска — вот что главное.

— Каждый в жизни сам выбирает свою вывеску, — парировала Ирина, тощая и нервная молодая женщина. Одевалась она вечно так, словно на улице царил русский мороз.

Оттолкнув Карлоса, Дорри приблизилась к Скайлер вплотную.

— Отвратительно! — заверещала она. — Отвратительно! Ты возомнила, будто ты лучше всех, только потому, что сидишь за этим столом!

— О тебе я и словом не упомянула! — фыркнула Скайлер.

— Довольно! — вмешалась я, сама не зная, что меня больше смущает: их внезапно прорвавшаяся вражда или мой неведомо откуда взявшийся авторитет.

— Молли вела колонку идеально. Нужно сохранить этот уровень и эту интонацию, — выслужился Карлос и тут же огреб.

— Подлизываться будешь в свободное время, а сейчас за работу! — Судя по тону Скайлер, она метит уже не на мое место, а на место Эйлин. Отогнала всех от своего стола, развернулась спиной к редакции и принялась за дело.

Народ поплелся прочь, Дорри и Карлос с удивлением оглядывались: чего это я застряла у стола Скайлер. Подавив желание врезать кулаком по идеальному задранному вверх носику, я сказала:

— Круто ты!

Скайлер неторопливо сморгнула:

— У меня есть право на собственное мнение.

— А у твоих коллег есть право на собственное достоинство.

— То-то ты так вежлива с Эйлин.

Я выпрямилась, прикидывая варианты: довериться ей или попытаться от нее избавиться. Мне нравятся уверенные люди, но одно плохо: эта девица всегда попадает в точку.

— Не слишком ли ты быстро делаешь выводы? Ты работаешь-то здесь всего ничего.

— Я сообразительная.

— Ну так используй сообразительность в мирных целях. И не торопись обижать людей.

Вот и еще одно полезное качество: она понимает, где установлены границы. Слегка отпрянула, кивнула — совсем чуть-чуть, так, волосами махнула.

— Благодарю за совет.

— И поскольку ты умеешь с ходу проникать в суть, не забудь принять участие в конкурсе.

Скайлер вытаращилась на меня, прикидывая, не испортила ли она дело. Я и сама еще не решила, как поступлю. Ну что ж, у нас обеих есть время подумать, а пока что я быстренько позвонила Кэссиди и отправилась на свидание с первой в моей жизни рок-звездой.

Когда я вела лайфстайл в подростковом журнале «Фреш», музыкальным редактором там работала Райза Ван Дорен. Райза только что закончила первую свою карьеру — барабанщика в девчачьем панк-бэнде «Эстроген». Группа собиралась на заднем дворе у Райзы в Сан-Диего, школьницы-старшеклассницы, это было что-то новенькое, и девочки оказались талантливые. А потом солистка в зрелом возрасте двадцати одного года слетела в новеньком «порше» прямиком в Тихий океан, и мудрая Райза повесила барабанные палочки на гвоздик и поехала на восток.

— Решила, лучше прожить долгую скучную жизнь, чем быстро сгореть, — пояснила она мне при первой же встрече, хотя Райза и скучная жизнь — что-то тут не сходится. Она обрела новую энергию, можно сказать, заново, с нуля создала себя и добилась успеха уже в другой области. Мы поддерживали отношения и после того, как обе ушли из того журнала, так что утром этого увлекательного дня я позвонила Райзе и задала ей пару вопросов.

Отыскать Райзу у бара в «Бокерии», шумном, но очень славном тапас-баре неподалеку от «Утюга», не составляло труда. Десять лет прошло со времен барабанных палочек, а она все еще носила на голове платиновый ежик — дескать, столько раз отбеливала волосы, что повредила их до самых корней, и теперь они не отрастают. Теперь, когда она сделалась главой административного отдела «Болта», небольшого, но преуспевающего бренда в стиле «инди», Райза одевалась уже не под Кортни Лав, а под Анни Леннокс.

— Замечательно выглядишь, — искренне похвалила я, скользнув на стул возле Райзы.

— Сделаешься публичной персоной — и тебя в любой момент могут сфотографировать, приходится быть наготове. Скоро научишься. — Райза мило сморщила носик.

— Самое удивительное открытие: оказывается, все мои друзья читают таблоиды, — со вздохом отозвалась я.

Райза покачала головой:

— Сегодня утром Рэнди Данн прислала мне ссылку на «Гаукер». — Рэнди тоже работала с нами в журнале «Фрэш», и, когда я представила себе, как в моем почтовом ящике копятся нахальные и насмешливые послания, я вздохнула во второй раз — тяжелее прежнего. Райза, улыбаясь, похлопала меня по колену.

— Не терзайся, выглядела ты замечательно. А мальчики — вот уж действительно, попала между молотом и наковальней. Только будь начеку: говорят, Адам слегка сумасшедший.

— Адам сумасшедший?

— Не для протокола, о'кей? — Дождавшись моего кивка, Райза продолжала говорить, как ей свойственно — откровенно и без осуждения: — Знакомая журналистка, музыкальный критик, встречалась с ним в прошлом году. Познакомились на концерте, но очень быстро отношения пошли под откос. Страдающий художник, перепады настроения и все такое прочее. По правде сказать, девице и самой не помешал бы курс золофта, но судя по ее рассказам… — Глаза Райзы сощурились в улыбке. — Об этом ты хотела спросить: с которым из двоих стоит продолжить?

— Нет-нет.

— Не отнекивайся так поспешно.

— Просто встреча с ними навела меня на… на, так сказать, гипотетический вопрос.

— Давай.

— Как бы котировались на рынке неизвестные записи певца такого уровня, как Мика Кроули?

Райза втянула в себя воздух и очень медленно выпустила его сквозь зубы.

— Не шути со мной.

— Ты о чем?

Ого, как она вцепилась мне в руку:

— Ты их слышала?

— Ты о чем? — повторила я. — Я только пытаюсь прикинуть…

— Чушь! Ты слышала «пленки из отеля»?

В начале наших отношений Кайл объяснил мне: люди часто попадают впросак, отвечая на вопрос больше, чем требовалось. Вопрос был не такой уж трудный, и не следовало мне осложнять себе жизнь, пускаясь в объяснения: дескать, мне известно про эти пленки и вечером я надеюсь их услышать. Следовало попросту ответить «нет» и покончить с этим, хотя краткий ответ мне дался нелегко.

Пальцы на моей руке разжались, но Райза все еще впивалась взглядом в мое лицо, проверяя, а вдруг я слукавила. Никаких признаков двурушничества она не обнаружила (надо же!) и решила ответить на мой вопрос:

— Если «пленки из отеля» в хорошем состоянии, то есть качество записи и сохранность удовлетворительные, речь идет о миллионах. О десятках миллионов долларов.

Десятки миллионов долларов перейдут в чьи-то руки — поскольку Рассел Эллиот умер. Я кивнула, принимая сказанное Райзой и стараясь не возбуждать у нее подозрений. Оливия и мальчики сделают заявление, когда сочтут нужным, а мне только требовалось знать, сколько стоят пленки. Итак, десятки миллионов и жизнь человека. Человеческая жизнь бесценна, само собой, но я видела уже достаточно убийств и знала, что люди нередко назначают цену чужой жизни.

— О'кей, будем рассуждать гипотетически, — продолжала Райза, глаза ее горели незнакомым мне доселе блеском. — «Волт» — компания маленькая, но художник, музыкант — наше все. И он сам, и его семья. Если бы нам доверили такие пленки, мы бы подготовили их к выпуску с величайшей заботой и с уважением к автору, к его семье, к его наследию. — Она кривовато усмехнулась. — Мы бы сняли с себя последнюю рубашку, чтобы уплатить за подобную привилегию.

Никогда прежде я не видела Райзу в ее деловой ипостаси, и надо сказать, это производило впечатление. Особенно то, как дрожала ее рука, все еще лежавшая на моей. Она не слышала пленок, от меня знала, что и я их не слышала, не могла быть даже уверена в их существовании, но прямо-таки раскалилась от желания их заполучить. Могло ли желание завладеть пленками подтолкнуть кого-то к убийству Рассела Кроули? И что дальше? Убийца проник в квартиру, провел там достаточно времени, чтобы покончить с Расселом, а пленки забрать не успел? Это сделал кто-то из ближайшего к нему круга, ведь посторонний человек не сумел бы объяснить, откуда вообще взялись пленки, и не сумел бы их продать. Какую задачу ставил себе убийца — «гипотетический» убийца? Забрать пленки — или получить их по наследству? Упоминаются ли пленки в завещании Рассела? Сейчас они у Оливии, но это не означает, что она имеет на них право. Возможно, убийца выжидает, пока наследство Рассела будет официально распределено. И кто же в таком случае этот «гипотетический»?

Мне требовалось время на детективные размышления, а пока что следовало позаботиться, чтобы Райза не заносилась чересчур в мечтах о неслыханной сделке.

— Честно, я ничего не знаю о пленках, но если что-то всплывет, пока я работаю над статьей, я тебе тут же сообщу.

— Знаешь, сколько заработала Кортни Лав только в прошлом году, продав несколько песен Курта? Двадцать пять миллионов долларов. Не берусь утверждать, что Клэр выручит столько же за пленки, но — приблизительно. — И снова она сдавила мне руку.

— Ты считаешь, пленки у Клэр? Если они существуют?

Райза отняла свою руку, прикусила костяшки пальцев, насмешливо покосилась на меня:

— Не дразни меня. У кого пленки?

— Я не знаю, потому что…

— Ну да, потому что не уверена, что они существуют, — утомленно выдохнула она и покачала головой. — Люди всегда сомневались и в существовании Святого Грааля, но на что они только не шли, чтобы его заполучить.

Выходит, ради этих пленок и впрямь могли убить. Больше вопросов я задавать не осмеливалась, Райза и так догадывалась: мне кое-что известно. С широкой улыбкой я переменила тему:

— И что нынче поделывает Рэнди Данн?

— Такая же хитрюга, как и ты. Почти, — рассмеялась Райза и вскинула руки: сдаюсь, мол. — Продвигается помаленьку. Слыхала о последних назначениях на Большом радио?

Мы отлично закусили, таская лакомые кусочки друг у друга из тарелок и сплетничая о старых друзьях и врагах, но под этот разговор я продолжала перебирать в уме всех, кто мог претендовать на пленки. В редакцию я вернулась переполненная сплетнями и оливками, но — никакой рабочей версии.

Около четырех часов позвонила Кэссиди, и я получила ответ на еще один свой вопрос. Деликатно расспрашивая коллег-юристов, она выяснила, что дела по наследству Рассела еще не урегулированы.

— Значит, тот, кто убил Рассела, понимает, что пленки в итоге могут попасть и не к Оливии, — заметила я, едва успев поблагодарить подругу.

— Сама с собой разговариваешь? — фыркнула она.

— Что, звучит так, будто я заболела? — фыркнула я в ответ.

— Ага, тяжелый случай лихорадки Шерлока Холмса.

Верно. Сама не знаю, когда и как это случилось, но от рассуждений о том, было ли это убийством, я незаметно перешла к практическому поиску убийцы.

— Инстинкт мне подсказывает… — отважилась я.

— Инстинкт как-то раз подсказал тебе покрасить волосы в лиловый цвет, — подхватила Кэссиди. — Лапочка, я же не пытаюсь помешать тебе, но ты хоть придерживайся реальности. Позвоню Трисии, может, она с тобой справится. Я со своей стороны могу порекомендовать одно хорошее средство от сыскной лихорадки.

— Боюсь даже спрашивать какое.

— Один красавец полицейский на ночь и отключить телефон до утра.

— Мы с ним встречаемся за ужином.

— Отлично, значит, дело зашло не так далеко, как я опасалась. И ешь не торопясь.

Итак, пристроившись в шесть вечера на кожаном диване в апартаментах Эллиота, я все еще пыталась вычислить, мог ли убийца предусмотреть, к кому попадут пленки после оглашения завещания. Рассчитывал ли он, что пленки унаследует Оливия, а он уговорит ее расстаться с ними или, по крайней мере, пустить их в оборот? Или по завещанию пленки перейдут в другие руки? А может быть, убийца готовит новый удар?

Непростые вопросы терзали меня, а еще пуще терзало соседство Джордана. Мягкий диван глубоко проваливался, против собственной воли я подвигалась все ближе к Джордану — и он ко мне. Одарив меня профессионально пронзительным взглядом, Джордан прошептал:

— Чувствуешь, как на твоих глазах творится история?

— Пробирает, — кивнула я в ответ.

— Вот именно. — Он поднялся навстречу Оливии, которая внесла в комнату красивую деревянную шкатулку совершенно средневекового вида, с медными заклепками и сложной резьбой по бокам. Мне показалось, Джордан встал из уважения к тому, что таилось в этой шкатулке, а не ради Оливии. Я тоже попыталась привстать, но пучины дивана поглотили меня, и я решила оставаться на месте.

Джордан потянулся к коробке, но Оливия спрятала ее за спину — не из принципа, скорее это было инстинктивное движение.

— Погоди, — взмолилась она, ставя шкатулку на тот самый увенчанный медным диском столик. Джордан нависал над ней, с трудом сдерживая нетерпение.

И не сдержался. Едва Оливия выпустила из рук шкатулку, он уже набросился на нее (на шкатулку) и попытался открыть замок. Оливия тихо простонала — так тихо, что яростный вопль Джордана почти заглушил ее стон:

— Что за черт, Оливия?

Достаточно было взглянуть на их лица, чтобы понять: ларец пуст.