Отчего американцы сходят с ума по звездам? Мы создали индустрию производства звезд и еще одну — чтобы при малейшей возможности гасить звезды, критиковать их внешность и манеру одеваться, супружеские измены, отсутствие или наличие нижнего белья, сексуальную ориентацию, всех тех, с кем они встречаются, вступают в брак и разводятся (необязательно именно в такой последовательности), их детей, их образ жизни, их собачек и кошечек. Мы требуем от звезд совершенства и празднуем тот момент, когда они обнаруживают человеческие слабости и мы вправе объявить перед лицом всей страны: «Вот еще одна богатая, красивая, талантливая женщина, только посмотрите, как плохо она подбирает себе наряды и бойфрендов».

Актерами звездомания не ограничивается. Рок-певцы. Дизайнеры. Спортсмены. Политики. Золотая молодежь, пока еще ничего не сделавшая для общества. Мы сметаем всяческие границы частной жизни, под микроскопом исследуем каждый их шаг, громко торжествуем, когда публичные люди рушатся с тех самых постаментов, на которые мы сами их и водрузили. Почему?

В два часа ночи, задремывая под «Рождение звезды» (фильм с Джуди Гарленд по каналу Тернер Классик Мувиз), я пришла к выводу, что таково наше пуританское наследие: всякий возвысившийся повинен в гордыни и тщеславии и должен быть низвергнут.

В четыре утра я проснулась от пронзительного вопля: «Вторжение похитителей тел», Дана Винтер бранилась с Кевином Маккарти. Не пуританское наследие, решила я, а присущее каждому инстинктивное недоверие к людям, заметно отличающимся от нас самих.

В шесть часов в мой хрупкий сон вторгся «Шпион, вернувшийся с холода», и примстилось, будто я должна заставить Джордана поменять бренд. Хватит, решила я, пора вставать.

В полседьмого, пока я намывалась, Трисия оставила сообщение на моей голосовой почте: ха-ха-ха да хи-хи-хи, она только что вернулась домой, всю ночь таскалась с Джорданом по кабакам, позвонит мне, когда проснется. Так вот она, инстинктивная, дарвинистская реакция на славу: чем ярче оперение, тем легче совокупление.

В десять часов я выслушала версию Грэя Бенедека: такова структура драмы.

— Все любят хороший сюжет, и западная культура приучена к трехактной структуре, возвышение-падение, а затем второй шанс и хеппи-энд или отсутствие такового, если это трагедия. От Аристотеля до Шекспира и вечерних новостей. Присоединяйтесь, — пригласил он, закладывая левый локоть под затылок.

Когда я набирала номер Грэя, я отнюдь не рассчитывала встретиться с ним для обсуждения законов драмы. А уж когда он пригласил меня заглянуть к нему в студию, я чуть слюной не истекла от счастья взять интервью у звезды и заодно полюбоваться, как Грэй Бенедек готовит новый альбом. Однако «студия» в роскошном особняке в районе Парк-Уэст оказалась не звукозаписывающей студией, а просто самой большой комнатой в апартаментах Грэя — той самой, где он занимался йогой.

Конечно, в эту «студию» влезла бы вся моя квартира целиком, а уж вид из окон был такой — люди годами и десятилетиями копят, чтобы переехать в квартирку с таким видом. Секс-символ моего отрочества (один из) простерся у моих ног, потный, соблазнительный, в облегающей маечке и еще более облегающих шортах. Коленки подгибались, а он, видите ли, пригласил меня «присоединиться».

Я отказалась — как можно вежливее. Йогу я уже испробовала, и неоднократно. Упражняться и расслабляться в одно и то же время — весьма соблазнительно, однако я из тех людей, кто не может расслабиться. Пыхчу, изгибаюсь, подчиняюсь командам, а в итоге завязываюсь еще более тугим узлом. Ни тело, ни душа не способны расслабиться до такой степени, чтобы перенестись в обитель блаженства и правильных поз.

Грэю Бенедеку подобные трудности незнакомы. Он переходил от одной позы к другой с таким изяществом, словно танцевал под неслышную мне песню — ни с дыхания не сбился, ни тему разговора не забыл. Впечатляюще — и немного страшно. Попробую я как-нибудь еще записаться на йогу. В последний раз.

Меня интересовали отношения Бенедека с Клэр Кроули, а также известно ли ему что-нибудь о пленках. По телефону я предупредила, что пишу статью об Оливии и хотела бы, мол, поговорить с ним, раз уж они всегда были так близки.

Но стоя над принимающим всевозможные позы Бенедеком, я, в отличие от него, никак не могла сосредоточиться. Адам и Джордан — звезды, но Грэй — мегазвезда. Идол моей юности. И вблизи он выглядел еще «горячее», нежели тогда, когда мы разминулись с ним за кулисами клуба. Профессиональной журналисткой я вполне себя чувствовала, покуда ассистент Бенедека — с виду магистр экономических наук, а не помощник рок-звезды — вел меня по коридору, выстланному ценным паркетом и с абстрактной живописью музейного уровня. Однако стоило мне пожать руку самому Грэю Бенедеку, и в глазах у меня вспыхнули искры, имя свое я выговорила заикаясь: МММолли. Чтобы скрыть смущение, я пошутила: мол, понастроила теорий о социальной природе славы, а встреча с ним все теории развеяла. Грэй не засмеялся, а на полном серьезе предложил мне свою теорию, насчет драмы. Такого я уж точно не ожидала.

— Комедия или трагедия — это вам решать, — завершил он свою речь.

Этого я тоже не ожидала.

— Решать мне?

— Можете представить Оливию бедной маленькой девочкой, которая росла в тени знаменитого отца, среди людей, мучившихся аналогичными проблемами. А можете изобразить ее молодой женщиной, которая самостоятельно прокладывает себе путь, ошибается и все такое, но в результате преуспеет, — жестко сформулировал он.

— Какой вариант предпочитаете вы?

— А в том-то и беда: лично я не воспринимаю Оливию — и вообще мало что в жизни воспринимаю — столь упрощенно. Однако мое сложное мировосприятие никак не вместится в ту гламурную паутину, что вы ткете, так что не стоит входить в детали.

Что почувствовала Красная Шапочка, когда вместо Бабушки обнаружила в постели Серого Волка? Разочарование? А покрепче слова не найдется? Только я растопырилась на интеллектуальный разговор с Грэем Бенедеком: уникальное мировосприятие музыканта, начинавшего как классический пианист и сделавшегося принцем рок-н-ролл, бла-бла-бла, — тут-то он меня и оглоушил.

Он вообще прессу недолюбливает или против меня лично что-то затаил? И зачем в начале разговора изображал дружелюбие? От этого еще обиднее.

Удерживая улыбку, я сказала:

— Мистер Бенедек, если вы не хотите разговаривать со мной, могли бы предупредить и по телефону.

Он поднялся, взял полотенце и принялся вытирать затылок и шею.

— Напротив, я очень хочу поговорить с вами. Особенно если вы будете называть меня Грэй. Отличная выйдет беседа.

— Вам не нравится моя работа?

Он фыркнул, прочистил нос кончиком полотенца:

— Считаете, я не прав? Просто вы не видите свою работу с другой стороны.

— Что вам известно о моей работе? — настаивала я.

— Клэр много чего насказала, так что я слазил в интернет. Кстати, на рождественской вечеринке в редакции вы смотритесь очень ничего. Почаще распускайте так волосы.

В студии было нежарко, но меня залила горячая волна, пришлось куртку расстегнуть.

— Что вы хотите выведать? — жестко спросила я. Отлично: теперь он хотя бы смотрит мне в глаза.

— Это вы просили об интервью.

— Но я же вижу, вы на журналистов зря время не тратите. Либо вам что-то нужно от меня, либо Клэр Кроули поручила выведать у меня то, чего не может узнать сама.

Грэй с такой силой потер свой затылок, что я поняла: истина где-то рядом.

— Гляди-ка! А она умнее, чем кажется.

Я прикусила язык, но недостаточно крепко:

— Значит, я не смогу сделать никаких выводов насчет Оливии исходя из собранного материала, а вы по внешности судите о моем уме?

— Я был неправ. — Его сексуальная усмешка вызвала у меня желание испробовать одну специфическую позу с участием моего колена и его интимных органов, но Грэй уселся на стул и скрестил свои длинные мускулистые ноги — неужели что-то почуял?

— Извините, не хотел вас обидеть.

— Хотели! — не уступила я.

Он снова усмехнулся, на сей раз уважительно.

— Скажем так: я вас прощупывал.

— Я журналистка. Что меня прощупывать?

— Джордан думает иначе.

— Я не отвечаю за домыслы Джордана.

— А за слова Оливии?

— Даже за слова Клэр. Вы бы могли к этому уже привыкнуть, все ваши знакомые по очереди твердят мне, что другим вашим знакомым верить нельзя. Они все параноики или как?

— Наверное, это от кокаина. От кокаина в восьмидесятые и от всего прочего в семидесятые, — захихикал он.

Чему он радуется? И чем дальше, тем больше.

— Недоверие отрицательно сказывается на отношениях.

— О да! Жизнь опасна, от нее умирают.

Я села на такой же деревянный стул, чтобы смотреть Грэю глаза в глаза.

— Давно вы спите с Клэр Кроули?

Его хохот взмыл к потолку, словно высокая нота, завершающая мелодию, отразился от зеркальных стен. Сам по себе весьма обаятельный смех, но смеялся он надо мной, так что я аж зубами заскрипела.

— Она трахает меня без малого тридцать лет, но секса у нас с ней не было, если вы об этом.

— Джордан утверждает, что был.

Грэй сморгнул:

— Вы тут новичок, но могли бы уже сообразить: Джордан говорит не то, во что он верит, а то, что считает наиболее эффектным.

— Клэр Кроули спала с Расселом Эллиотом?

Грэй снова сморгнул, помедлил, обдумывая ответ. Подозрительная пауза.

— Мужчина и женщина могут быть друзьями, даже если они не спят вместе, или в вашем мире это не так?

Я приняла это как положительный ответ на вопрос относительно Клэр и Рассела, однако настаивать не стала.

— Вы тоже исполняете ее просьбы только потому, что вы друзья?

— Мы с Клэр знакомы с колледжа. Все равно что родственники. — У Грэя не было детей, он никогда не вступал в брак, хотя заводил продолжительные романы с большеглазыми и нежными исполнительницами авторских песен. Исполнительницам неизменно было двадцать с небольшим лет, Грэю — постепенно ближе к пятидесяти. В отличие от остальных членов группы Грэй остался в семье Кроули после смерти Мики. Так что насчет «родственников» он не солгал, вот только какие родственники — брат с сестрой, муж с женой?

Словно повернули ручку радио, и в голове моей зазвучала «Икона», одна из немногих песен группы, написанных и исполненных Грэем Бенедеком: «Сердце одиночества, боль моя и рана, ты сводишь меня с ума, но быть здоровым странно». Слова растворялись в пронзительном соло на пианино, от этой мелодии мы застывали на месте во время танцев и болтовни в школе и даже в колледже — разве что в этот момент парочка целовалась, тогда поцелуи становились горячее и слаще. В аннотации «Икону» именовали «потрясающим гимном славе, ненависти/любви, которая связывает музыкантов с их делом», но заглянув в лицо Грэю Бенедеку и услышав в своей голове эту песню, я поняла, что писал он не о славе, а о женщине, которая не хотела, не могла, не ответила ему взаимностью. Например, о Клэр. Знал ли об этом Мика?

Но и по этой линии давить не следовало, так что я проглотила очередной напрашивавшийся вопрос и сказала:

— Для родственников люди готовы сделать больше, чем для друзей.

— Смотря какие родственники и какие друзья.

— Верно.

— Я решил поговорить с вами. Клэр кое-что рассказала о вас, я заинтересовался и решил выяснить все сам.

— Вряд ли она сочла меня красивой или умной, так что же вас заинтересовало?

— Она сказала, что вы знаете, где находятся пленки из отеля.

Ого! Я попыталась захохотать не хуже Грэя Бенедека, но вместо его серебряного колокола вышло кряканье чайки. Откашлявшись, я мягко напомнила:

— Но ведь Клэр уверяет, что пленок больше нет. Она их сожгла.

Грэй выпятил нижнюю челюсть:

— Быть может, какие-то уцелели.

— Это ее теория или ваша?

Грэй демонстративно отвернулся к окну, но тут уж я не сдавалась:

— Даже если пленки сохранились, я не знаю, где они сейчас. Пленки были украдены.

— Якобы.

— Значит, вы считаете, что я утаиваю информацию о пленках, и вы пообещали Клэр выудить у меня эту информацию. В обмен на что? Долю в доходах?

— Доля у меня и так есть, — усмехнулся он. — Мы подписали договор: если после смерти Мики будут выпущены какие-то записи, мы все делим отчисления поровну.

— Вы все?

— Я, Роб, Джефф, Дэвид, Клэр, Бонни и Рассел. Обычно львиную долю получает автор. Потому-то и приходится ездить на гастроли — чтобы все остальные тоже заработали денежку. Почти все наши песни писал Мика, он был в миллион раз богаче нас.

— Это вызывало трения?

— Только в тех случаях, когда мы затевали поездку, а он упирался. Но после того как он чуть не навернулся от передоза в «Мидоу-лендз» — мы там играли с «Дед», — Мика сказал: если он уйдет рано, пусть вечеринка продолжается.

— Но вечеринка закончилась.

После смерти Элвиса его диски продаются не хуже, чем при жизни. Не странно ли, что после смерти Мики «Перемены» не выпустили ни одного альбома? Более чем странно, судя по выражению лица Грэя Бенедека.

— Клэр сочла, что ничего достойного не осталось.

— Последнее слово остается за ней?

— Решали она и Рассел, но Рассел соглашался с ней. — Спохватившись, Грэй принялся растираться с удвоенной силой, чуть кожу с себя не содрал. — То же самое с рекламой. Любое рекламное агентство в стране счастливо было бы воспользоваться нашей музыкой, но нет, Клэр говорит, это дешевка. «Айронмен» продает грузовики, Долтри и Таунсенд пишут заставки для телевидения, а Клэр озабочена сохранением наследил и ангельского образа Мики. Еще бы, она себе может позволить идеализм.

— Почему вы не продали «Икону»? Уж она-то ваша.

На миг его лицо вспыхнуло радостью — приятно, когда помнят, что ты написал, — но эта вспышка растворилась в гневе:

— «Икона» никому не требуется.

— Все же вы не голодаете, — заметила я, обводя рукой открыточную панораму Центрального парка за окном.

— Даже если не бедствую, противно, когда обманывают, — рявкнул он. — И она ничего не делает, чтобы закрепиться на рынке. У кого теперь пленки?

Он схватил меня за руку, оторвал от стула, того и гляди вывихнет мне плечо своей на весь свет знаменитой рукой. У меня перехватило дыхание, и не столько от испуга, сколько… Подруги, с которыми я болтала, мальчики, с которыми я целовалась, пока эта самая рука на заднем плане играла нам божественную музыку в наши ленивые полдни и хлопотливые полночи… Как долго я была его верной поклонницей и мечтала о том, как мы понравимся друг другу при личной встрече, но похоже, он вовсе не нравится мне, а уж я ему — тем паче. А главное, мне так нужен был насыщенный разговор о рок-н-ролле, славе, Оливии и о том, кто мог убить Рассела, а мой собеседник принял меня за врага.

— Оливия сказала, что пленки у Клэр, — сказала я, глядя ему прямо в глаза (я уже достаточно обозлилась, чтобы не заморачиваться по поводу красоты его глаз). Он отвел глаза, и я угадала ответ: — Но это вам и так известно.

— Мы уже договорились. — Бенедек понял, что сам подал мне знак, и заставил себя смотреть на меня в упор. — Оливии доверять нельзя.

Я уловила печаль в его взоре и решилась спросить:

— Даже если вы хотите ей верить?

— С чего бы?

— Потому что вы и сами подозреваете, что пленки у Клэр.

Он резко выпустил мою руку и рухнул на стул:

— Ничего подобного.

Я подалась к нему, стараясь воспользоваться преимуществом, пока оно на моей стороне.

— Потому что это означало бы, что Клэр хитрит с вами, а куда ж годятся такие отношения? Если нет искренности, нет и возможности быть вместе. Я знаю, сама только что через такое прошла.

Грэй положил босые ступни на край моего стула, легонько задев мое бедро. Собирается выбить из-под меня стул? Просто запугивает? Лучше уж встать, подумала я, и так и сделала. Через мгновение Грэй сбросил свои ноги с моего стула и тоже поднялся.

— Рассел рассуждал «гипотетически». «Было бы здорово, если бы нам удалось выпустить в свет «пленки из отеля». В таком духе. Мечтал, что мы все соберемся и устроим ретрогастроли с одним из младших Кроули вместо Мики. Клэр всегда его затыкала, дескать, качество записи никуда не годится, но Рассел возражал: с современными продвинутыми технологиями пленки удастся восстановить… — Грэй волнообразно повел рукой, дескать, эти разговоры возобновлялись снова и снова — и никакого результата. Я кивнула: понимаю, мол. — Да и все это было впустую, потому что пленки исчезли.

Глубоко вздохнув, Грэй продолжал:

— Недавно Рассел опять завел речь о пленках. Если б они нашлись и если б удалось привести их в порядок, как бы мы ими распорядились? Главным образом его беспокоило, чтобы восстановление пленок не превратилось в чисто коммерческий или рекламный акт. — Лицо Грэя передернулось. — Он был слишком хорош, Рассел, слишком чистый человек.

— Так все о нем отзываются, — подхватила я. — А когда это было? Когда он заговорил о гастролях и пленках?

— Перед самой своей смертью, — негромко ответил Грэй. Покачал головой, бросил на меня сердитый взгляд. Разумеется, он понимал, какой вывод напрашивался, и этот вывод ему не нравился, Грэй боролся с ним с того самого момента, как Рассел умер.

В какой мере к этой истории причастен сам Грэй? Я собиралась расспросить его о прочих участниках игры, но сейчас, стоя рядом, я прямо-таки чувствовала, как Грэй Бенедек, вопреки всем своим занятиям йогой, излучает тревогу.

Так же негромко, как говорил сам Грэй, я задала вопрос:

— Если пленки качественные, что Клэр может иметь против?

— Она боится отнять аудиторию у мальчиков. Дескать, кто купит диски Кроули-младших, когда есть новинка от самого Мастера? Глупости! Пленки только подогрели бы интерес к мальчикам, а они оба достаточно талантливы, чтобы выдержать любую конкуренцию.

— Оба? — в растерянности переспросила я. Все с нетерпением ждали нового альбома Джордана, однако при чем тут Адам?

Грэй печально усмехнулся:

— Адам возвращается. Это моя инициатива. Пока все под секретом, чтобы не подумали, будто братья состязаются друг с другом. Опять же паранойя Клэр.

— Разве Адам не завязал?

— Он взял тайм-аут. — Грэй вновь сурово сжал мой локоть. — Есть люди, для которых вопрос так не формулируется: хочешь ты играть или нет. Ты вынужден играть. Ты просто не можешь остановиться. Говоришь себе, что в любой момент сумеешь бросить, заняться чем-то другим, но это пустое. Музыка вернет тебя.

— Музыка — или вы и мамочка?

— Вы не понимаете.

— Еще как понимаю. Миллионы долларов на кону, после смерти Рассела идет борьба за власть, но давайте притворимся, будто нас интересует лишь искусство. Понимаю. И еще я понимаю, отчего вы сходите с ума: ведь когда вы услышали, что Расселу удалось сделать с пленками… это было потрясающе.

— Невероятно! — Зажмурившись, словно от яркого света, Грэй кивнул, воспоминания взяли над ним верх, и он даже не сразу сообразил, в чем только что признался: пленки существовали, он слышал их, знал, что Рассел готовит обновленную запись. Потом Грэй распахнул веки, и пальцы на моей руке обмякли — он понял, что проговорился: — Невероятно — вы все же сумели понять!

— Не надо, мистер Бенедек. Мы оба знаем, что вы хотели сказать. — Допустим, Клэр не забрала пленки у Рассела, тогда следует рассмотреть другого подозреваемого в убийстве — Бенедека. Может быть, умысла у него не было, но таков был исход. Годы суровых битв между любовью к искусству и выгодой избавили Грэя Бенедека от излишне строгих принципов. Допустим, он потребовал, чтобы Рассел вместе с ним восстал против Клэр, а когда Рассел отказался, он…

Что-то такое Грэй прочел у меня на лице и встревожился. Выдавил из себя улыбку:

— Мы несколько отклонились от курса. Ведь ваша статья посвящена Оливии?

— Как вы сами говорили, — моя улыбка по накалу не уступала его, — статья может принять любое из двух противоположных направлений: верная дочь, пекущаяся о великолепном наследии отца, — или бедная сиротка в окружении убийц своего отца.

Что (по словам Оливии) сказал ей Рассел? Его работу использовали против него. Быть может, он имел в виду как раз эти пленки — он трудился, восстанавливал их, а Грэй ими же его шантажировал, требуя, чтобы Рассел поступил вопреки воле Клэр: мол, пленки великолепны, ты столько с ними возился, как можно лишить поклонников этой музыки. Я прямо-таки видела, как Грэй подливает Расселу в стакан, быть может, он понятия не имел о таблетках, подпаивал Рассела, чтобы тот сделался более покладистым и отдал пленки. Вот почему магнитофон остался стоять посреди комнаты: Рассел хотел показать Грэю — а может быть, и Клэр, — как идет работа. Вытащил магнитофон, поставил пленки. Грэй услышал их — маховик раскручивается…

Я решила усилить давление:

— Трагическая ирония: если кто-то убил Рассела, чтобы завладеть пленками, теперь этот человек не сможет предъявить пленки, не рискуя навлечь на себя обвинение в убийстве.

Грэй с резким хлопком сложил полотенце:

— Убийца и похититель пленок не обязательно одно и то же лицо.

Моя улыбка превратилась в лед:

— Попробуйте-ка это доказать.

А его улыбка достигла абсолютного нуля:

— После вас.