Поскольку западный проход был закрыт, я решил попробовать второй путь — на юг от острова Св. Лаврентия, а затем на север от берегов Аляски. Мы должны были пройти очень мелководные участки, где пришлось бы маневрировать часть времени в позиционном или в надводном положении, что увеличило бы возможность обнаружения. Но другого выхода не было.

В шесть часов утра следующего дня мы вышли из сибирских льдов. Всплыли без хода, чтобы определить курс на остров Св. Лаврентия. Ветер был слабый, льдов не было. Днем, когда мы снова всплыли на перископную глубину для вентиляции помещений, была туманная погода; видимость не превышала девятисот метров. Мы взяли курс на остров Св. Лаврентия. Я объявил экипажу, что через западный проход мы не пойдем, а попробуем пройти мимо Аляски. Все разделили мое разочарование по поводу того, что нам не удалось пройти сразу в глубокие арктические воды. Экипажу было также сообщено, что мы будем маневрировать в мелководье и что нам придется идти в надводном положении.

Экипаж был настроен оптимистически, но меня мучило подозрение, что не все обстоит благополучно. Просачивание воды прекратилось. Не было никаких признаков пожара. Однако возникли новые трудности. Подход к паковому льду через западный проход не удался. Главный гирокомпас, наиболее важный прибор нашего навигационного оборудования, работал неустойчиво. Мы обошли остров Св. Лаврентия с востока и повернули на север, направляясь к побережью Аляски. Глубины уменьшались. Мы шли на глубине двадцать шесть метров, но даже на этой глубине эхолоты показывали только четырнадцать метров под килем. К вечеру мы подвсплыли на глубину двадцать метров, так что верхняя часть рубки была едва скрыта под водой. Вахтенный офицер вел непрерывное наблюдение через перископ. Было слишком мелко. Уйти на глубину было невозможно, и нам пришлось маневрировать, двигаясь с очень малой скоростью.

Затем внезапно произошло несколько неприятностей. Во-первых, вышел из строя главный гирокомпас. Вскоре после этого на горизонте почти по носу обнаружили мачту. Меня немедленно вызвали, и я бросился к перископу, надеясь на то, что наша рубка, в тот момент частично выступавшая из воды, не была обнаружена. Первое впечатление было, что это подводная лодка под шноркелем. «Но что она делает в этих отдаленных водах? Не может ли она оказаться советской подводной лодкой?» — задавал я себе вопросы.

Мы быстро приближались к цели, готовые ко всему. Но вскоре вздохнули свободно. Оказалось, что это было плавающее бревно с двумя выступающими корнями, которые делали его очень похожим на подводную лодку с перископами. Мы находились рядом с устьем реки Юкон и на своем пути встречали много таких бревен. Спустя два часа мы подошли к одному бревну настолько близко, что не успели убрать перископ, который с силой стукнулся о него. К счастью, перископ не был поврежден. Днем мы снова вышли в широкую часть пролива. Стояла сравнительно ясная погода, температура воды была положительная, не было никаких признаков льда. Новость о том, что мы можем теперь держать курс на север при более благоприятных условиях, молниеносно облетела корабль. Настроение поднялось. К вечеру показались резкие очертания острова Кинг в южной части Берингова пролива, которые мы наблюдали через перископ. Погрузившись на большую глубину, мы легли на курс 270 градусов в расчете, что нам удастся пройти пролив на перископной глубине или глубже, избежав обнаружения радиолокационными станциями. В этот вечер вахтенный офицер сообщил о появлении нескольких льдин. Поворотом на север оставили лед слева. Вскоре после этого была замечена огромная плавающая льдина, выступающая из воды более чем на метр. Мы находились у входа в Берингов пролив — у ворот в Чукотское море и Арктику. 17 июня, вскоре после полуночи, мы увидели острова Диомида.

Затем начали вырисовываться сквозь туман берега Сибири и Аляски. Мы оставались на перископной глубине в этом мелководном и ограниченном районе. Кроме нескольких льдин около сибирского берега, льда не было видно. По морю шли волны с барашками высотой до одного метра. Условия были весьма благоприятны для того, чтобы пройти незамеченными через узкий пролив, находящийся под непрерывным наблюдением радиолокационных станций. Подводная лодка легко прошла через пролив на перископной глубине, и в пять часов тридцать минут утра мы вошли в воды Чукотского моря. Как и Берингово, Чукотское море мелководное, с плоским дном и глубиной, колеблющейся от тридцати двух до пятидесяти двух метров. Большие глубины Арктического бассейна пролегают в ста милях севернее Берингова пролива. Если бы нам удалось достигнуть этого района, не столкнувшись с глубоко сидящим сплоченным торосистым льдом, то все обошлось бы благополучно.

Двигаясь на север, мы старались держаться на глубине сорок один метр. Через несколько часов после выхода в Чукотское море прямо перед нами на расстоянии пяти миль появилась первая глыба льда. Ее неправильная форма напоминала плывущий корабль. Солнце отражалось от ее поверхности множеством зеленых и голубых огней. Это было захватывающее зрелище. Год назад мы убедились, что прочность льда почти равна прочности бетона, поэтому мы отвернули, чтобы избежать столкновения. Вскоре мы встретились с другими плавающими льдинами. Маневрируя до девяти часов утра, мы вошли в лед, который закрывал весь горизонт. Выхода не было — нужно было погружаться. Я приказал погрузиться на глубину тридцать четыре метра, и на средней скорости хода мы прошли под плавающими льдами и глыбами. На меридиане 168 градусов западной долготы корабль пересек Северный полярный круг. Приподнятое настроение, которое овладело нами, когда мы достигли этого района, стало постепенно исчезать. Море начало быстро мелеть. Так как сообщения об обнаружении льдов были нерегулярными, я решил всплыть и определить, можем ли мы маневрировать на поверхности. После наблюдения при помощи эхоледомера я приказал поднять «ледовый щуп» — одну из штыревых радиоантенн. Когда мы медленно всплывали, я наблюдал за поднятой антенной в перископ. Если бы она согнулась, то это свидетельствовало бы о наличии над нами льда и я имел бы время опустить перископ. Медленно всплыв, мы, к счастью, увидели вокруг себя чистую воду. Я приказал идти в надводном положении, поскольку мы были очень далеко от земли и вероятность обнаружения нас была невелика. В мелких неисследованных водах Чукотского моря мы могли идти в этом положении быстрее. Меня беспокоила мысль о том, чтобы наверстать время, потерянное при безнадежных попытках пройти через западный проход. Уклоняясь от плавающих льдин, мы прошли девяносто миль за семь часов. Наконец на параллели 68 градусов 30 минут северной широты вахтенный офицер доложил, что горизонт полностью закрыт льдом. После кратковременного наблюдения за этим огромным, казалось бесконечным, ледяным барьером мы заключили, что это была, возможно, долгожданная кромка полярного пакового льда. Мы с радостью ушли под воду, чтобы пройти подо льдом. С этого момента мы не надеялись увидеть дневной свет и чистую воду до тех пор, пока не всплывем в другой части света — около Гренландии.

Вначале все шло хорошо. Лед покрывал только 5 процентов поверхности воды, что было безошибочно обнаружено нашими чувствительными эхоледомерами. Расстояния от подводной части некоторых больших льдин до верхней части нашей рубки колебались в пределах шести — пятнадцати метров, а глубина под килем — около двенадцати метров. Многие подводники сочли бы эти расстояния опасно малыми, однако, имея некоторый опыт плавания подо льдами, мы не очень расстраивались и чувствовали себя в безопасности при увеличении скорости хода до восьми узлов, причем весь личный состав находился на своих постах. После того как мы около часа наблюдали за тем, как самописец эхоледомера вычерчивает профиль подводной части льда, я пришел к выводу, что над нами находится не беспорядочный береговой припай, а арктический паковый лед. Мы прошли 1383 мили под таким льдом во время плавания в 1957 году и знали его хорошо. Я приказал вахтенному офицеру увеличить скорость хода до десяти узлов.

Во вторник, 17 июня, в одиннадцать часов вечера, через восемь дней после выхода из Сиэтла, мой сон был прерван спокойной, но настойчивой просьбой вахтенного офицера:

— Командир, прошу вас прийти сюда.

Я поспешил в центральный пост.

Вахтенный офицер доложил, что «Наутилус» только что прошел подо льдом толщиной девятнадцать метров. Запись самописца показала, что лед находится лишь в двух с половиной метрах от рубки. Я немедленно приказал отклониться влево и увеличить глубину до сорока трех метров, рассчитывая этим маневром вывести лодку на расстояние шести метров от дна океана. Во время поворота гидроакустик спокойно доложил о том, что прямо по носу находятся две огромные подводные глыбы льда. «Наутилус» почти подошел под первую. Я приказал уменьшить скорость хода до самого малого. Гидроакустические приборы показывали, что огромная глыба, под которой мы очутились, имела ширину более мили. Давно я уже не чувствовал себя в подводной лодке так тревожно. Очевидно, нужно было срочно уходить из этих льдов. Стараясь говорить спокойно, я приказал переложить руль.

Когда мы совершали поворот, перо самописца эхоледомера нерешительно поползло вниз — все мы замерли, пораженные; затем оно медленно пошло вверх — все облегченно вздохнули. Мы прошли под глубоко сидящей льдиной на расстоянии восьми метров от нее.

Но успокаиваться было рано. Приборы показывали, что впереди находилась еще более серьезная преграда. Я смотрел на экран гидролокатора, не веря своим глазам. Медленно, очень медленно мы двигались вперед. Мои глаза были прикованы к перу самописца. Оно снова поползло вниз. Я весь сжался, как маленький мальчик, пытающийся пролезть под изгородь, и думал, как бы сделать то же самое с «Наутилусом». Неизбежным следствием удара было бы серьезное повреждение корабля, возможно, даже медленная смерть находящихся на нем людей.

Я ждал скрежета стали о твердый лед. Перо самописца находилось настолько близко к нулевой линии, которая показывала верхнюю часть рубки, что оно, казалось, в течение нескольких часов двигалось по этой линии.

Мы застыли в ожидании. Ни один человек не двигался и не разговаривал. Затем неожиданно перо медленно начало двигаться вверх. Расстояние между льдом и «Наутилусом» увеличивалось. Мы прошли под огромной льдиной на расстоянии всего полутора метров от нее.

Нескольких секунд хватило мне для того, чтобы понять, что операция «Саншайн» полностью и безвозвратно провалилась. Даже «Наутилус» не мог осмелиться бороться с такими льдами и победить их. На север от нас лежали мили более мелководных районов, а возможно, и более толстых льдов. Поэтому о движении на север не могло быть и речи. Оставалось единственное — повернуть на юг. Неохотно сообщил я экипажу свое решение о том, что мы выйдем из пакового льда, пошлем радиограмму адмиралу Бэрку и будем ожидать дальнейших приказаний.

Я долго составлял донесение. После стольких месяцев энергичной подготовки и хлопот было очень тяжело докладывать о неудаче. Мне было ясно, что придется задержаться у кромки льдов и провести длительные наблюдения. Я старался сделать донесение точным и выразить свою твердую уверенность в том, что операция, вероятно, удастся позднее, когда граница льда отодвинется к более глубоким районам. Нам были необходимы более подробные данные по ледовой обстановке.