Как только наступила тишина, и вдали пропал колдовской взгляд Тёкк, которым она всегда осматривала на прощание пленников, Хальд принялась стряхивать с ног мерзких тварей, уже сумевших доползти до колен. Мешающие движениям, стискивающие суставы цепи не позволяли ей размашистых движений, поэтому пришлось тереть одну ногу о другую, потом трясти то одной, то другой. В конце концов, ей удалось кое-как освободиться от всей этой пакости, однако следом за этими новые слизни стали наползать на ноги.

Она осторожно шагнула, колдовским зрением решив не пользоваться, следовало беречь силы. Надеялась, что в движении эти твари не сумеют налипнуть. Однако Хальд не рассчитала свои силы и тяжесть навешанных на нее цепей. Не то что шагать, ковылять с такой тяжестью на плечах было трудно. Однако само движение, преодоление тяжести доставило ей радость и хотя бы какое-то развлечение после долгого недвижного висения на стене. Тем более эти попытки веселее гнали кровь, будили мысли. Пусть даже после нескольких шагов приходилось останавливаться и вновь счищать с ног налипших тварей.

Между тем в полной темноте, в одиночестве в душе начал скапливаться ужас. «Интересно, сколько она продержит меня здесь?» — пытаясь сдержать волнение, задумалась Хальд. Теперь, когда каждый шаг давался с трудом, прежняя храбрость оставила ее, рыданья стали сотрясать тело. Дышать было нечем, она готова была все отдать за глоток свежего воздуха. Сколько можно бродить по этой камере, сдирать мерзких тварей, то и дело вляпываясь в чьи-то полуразложившиеся тела! Здесь и поспать нельзя! Стоит только закрыть глаза, как эти твари покроют с ног до головы. От одной только мысли, что ей придется спать в этом месте, озноб продирал по коже.

Она без чувств рухнула на пол…

Очнулась быстро — душа словно оледенела. Тупое, на грани помешательства упрямство вновь взяло верх.

«Однако на этот раз я более свободна, чем раньше. Я могу двигаться, не чувствую боли, нет и усталости. Конечно, если то и дело падать в обморок, толку не будет. В первую очередь следует заняться цепями. В тот момент, когда Тёкк накладывала на них заклятья, она была слаба как никогда. Стоит попробовать», — рассуждала юная колдунья.

На мгновение ей припомнилось, что на некоторых трупах она различила остатки одежды. «Вполне может быть, что и оружие удастся разыскать. Какой-нибудь меч или кинжал. С его помощью можно попытаться взломать кандалы», — подумала она.

Всякое отвращение, подымавшееся в душе при одной только мысли о том, что придется воспользоваться одеждой мертвецов, она отгоняла сразу и напрочь. «Сейчас не время играть в брезгливость, если, конечно, хочешь выйти отсюда в человеческом облике, а не в образе какой-нибудь поганой твари», — резко сказала она себе.

Девушка осторожно двинулась вперед, пока не наткнулась на холодное жесткое тело, затем, едва уняв отчаянно скакнувшее сердце, опустилась на корточки и принялась обыскивать труп. Скованные руки плохо слушались ее, тем не менее она продолжала настойчиво шарить пальцами по разлагавшейся плоти. Скоро стало ясно, что в ее положении единственная возможность надежно обыскать труп — это встать на колени или сесть возле мертвеца.

Выбора не было.

Преодолевая отвращение и страх, она медленно опустилась на пол. Попыталась не обращать внимания на наползавших со всех сторон слизней, но не тут-то было.

Когда слизняки попытались взобраться ей на бедра, она жутко вскрикнула, начала отчаянно трясти ногами, стараясь скинуть тварей, облепивших ноги.

Успокоившись, холодно приказала себе: «Все? Наоралась? Теперь на колени. Выбор есть? Выбора нет. Так что действуй. Пусть ползают, все-таки они не кусаются. А то, глядишь, и совсем безвредны. Может, их только трупы интересуют».

Она взяла себя в руки и принялась обыскивать труп. Скользкие твари вновь полезли вверх по бедрам, однако на этот раз служительнице Фрейи удалось сдержать крик. Она заставила себя не вскочить в ужасе с колен. Спустя несколько минут сумела даже неуклюже присесть на пятках. Так и принялась обшаривать труп.

Ее дрожащие ищущие пальцы уткнулись в холодную липкую плоть. Никаких следов одежды. Она переползла дальше, наткнулась на следующее тело. Тот же результат, только на этот раз ее пальцы провалились в жидкую омерзительную массу.

Ее вырвало, обильным потоком хлынули слезы. С трудом справившись с отвращением, она продолжила поиски. Так и ползала от одного трупа к другому. Слизни уже обильно налипли на ее тело, но она упрямо продолжала обыскивать мертвецов.

«Хоть бы что-нибудь металлическое. Пряжка, заколка, ну, что-нибудь, что помогло бы мне открыть замки на кандалах», — с безумным упрямством твердила она про себя. Теперь обыск представлялся чем-то вроде неприятной работы. Какая-то липкая тварь добралась до ее губ и попыталась пролезть в рот. Девушка отчаянно замотала головой, трясла до того момента, пока тварь не отлепилась.

Она заливалась слезами, проклинала все на свете, молила Фрейю помочь ей, спасти ее и продолжала ползать по полу, ощупывал трупы. Скоро все ее тело оказалось покрыто слизнями, но она продолжала искать. Теперь ее гнала уже жажда мести, как оказалось, это очень сильное чувство. Оно действовало куда сильнее, чем страх смерти, гнев или умозрительное желание выжить. Добраться до Тёкк, перекусить ей горло, вырвать ей сердце — что могло быть слаще этого!

— Тебе, Гутрун, не скрыть от меня своих мыслей, — предупредила Тёкк. — Я прекрасно знаю, на что ты рассчитываешь. Это не сработает, тебе не удастся обмануть меня.

— А тебе не сломить меня голодом и невозможностью поспать, — с непоколебимым спокойствием ответила Гутрун, хотя в душе чувствовала откровенную растерянность. Каким же образом Тёкк так быстро догадалась о ее тайном замысле.

Служительница Хель ответила не сразу, некоторое время словно обдумывая заявление девчонки.

— Мне кажется, наступил момент, когда тебе пора встретиться со своим братом, — объявила ведьма.

— Мой брат мертв.

— Да, в настоящее время почти мертв, — улыбнулась Тёкк. — Но с твоей помощью мы пробудим его к новой жизни.

— Да, если ты освободишь Хальд, Вельгерт и Торфинна и, конечно, их детей. Это мое условие.

— Никаких условий, Гутрун. Я не намерена давать никаких обещаний. Ты пойдешь со мной добровольно и не будешь пытаться совершить побег, иначе я прикажу Вафтрудниру вновь пытать Хальд.

— Вновь?! Что ты сделала с ней?

— Я уже излечила ее. В настоящее время она радуется жизни, отдыхая в одном очень тихом уютном месте. Однако если ты проявишь строптивость и не пойдешь со мной к брату добровольно…

— Я пойду с тобой, — согласилась Гутрун. — Исключительно ради Хальд.

Тёкк отворила дверь и вышла в коридор, девушка последовала за ней.

— Запомни, Гутрун, любая дерзость с твоей стороны, любое непослушание, и Хальд будет страдать.

Гутрун ничего не ответила, просто молча последовала за хозяйкой замка. Она шла с трудом, совсем ослабев от голода и бессонницы.

Они долго спускались в подземелья замка. Наконец, Тёкк, добравшись до самого дна лестничного колодца, остановилась перед закрытой дверью. В руке колдунья держала факел. Подняв его повыше, пристально глянула на спутницу. По-видимому, нескрываемый страх в глазах Гутрун, ее волнение, удовлетворили хозяйку замка, и Тёкк, с некоторой даже задушевностью, призналась:

— До сих пор никто, кроме меня, не входил в эту комнату. А ведь прошло уже более тринадцати лет. Здесь хранится плод моих бесконечных усилий, бессонных ночей. Там, за дверью, — твой брат. Оцени это. Ты увидишь его красивого, полного сил, юного. Он живой и неживой, а ведь относится к числу избранных, отмеченных Матушкой Хель, как, например, ты или я.

— Хель не мать мне. Можешь сколько угодно повторять одно и то же, толку не будет. Моя мать — Песнь Крови.

— В каком-то смысле, Гутрун. Точнее, телесно, она всего-навсего выносила тебя и произвела на свет. Этого я не отрицаю, однако после того, как ты умерла в ее чреве, тебя возродила наша повелительница Хель. Только ей подвластны жизнь и смерть, только она в силах миловать и наказывать. Учти это, Гутрун.

— Я никогда не умирала, и Песнь Крови — моя мать, однако…

— Что однако? — быстро спросила Тёкк. — Она никогда не рассказывала тебе, что с ней случилось, и как ты появилась на свет?

Неожиданно Гутрун испытала приступ острейшей головной боли, даже в глазах зарябило. Боль все усиливалась и усиливалась, мысли начали путаться, она плохо слышала, о чем говорила Тёкк. Запомнилась только печальная улыбка на ее лице. Может, это от усталости и голода, ведь ей пришлось выдержать долгий спуск вниз, но вряд ли. Без чар хозяйки замка здесь не обошлось. На мгновение боль отступила, и до девушки донеслось:

— Ты действительно умерла, Гутрун. Хель возродила тебя к новой жизни, так же, впрочем, как и Песнь Крови. Наша госпожа твоя подлинная мать. И спящая внутри тебя темная сила должна принадлежать ей. Иначе быть беде. Эта мощь уже ищет выход, и чем дальше, тем чаще будут случаться подобные приступы. Это так же верно, как и то, что здесь лежит твой брат Локит.

— Моего брата зовут Торбьёрн. Он — сын Эрика, в этом и заключена истина, какие бы пакости ты не сотворила с его телом. И нет во мне никакой темной силы, это все твои штучки…

Боль внезапно ударила в голову, Гутрун даже отбросило к стене, она застонала, и ее вырвало.

Тёкк терпеливо ждала, пока девчонка не почувствует себя лучше. Как только дочь воительницы выпрямилась, она сунула ключ в замочную скважину, повернула его и открыла дверь. Она пригласила Гутрун следовать за собой и переступила через порог.

Комната была обширная, с высоким сводчатым потолком. Посреди помещалось возвышение, где лежал юный красавец. Гутрун медленно приблизилась, с первого взгляда угадав черты сходства между ними. Что там говорить о сходстве — у них было прямо одно лицо, разве что черты молодого человека были крупнее, резче и волосы у него были светлые, а у нее и у матери черные.

— Твой отец был блондином, — пояснила Тёкк. — Понятно, что тебе никогда не приходилось видеть его, а мне однажды повезло. Локит — точная его копия.

— Но… он же мертв?! Он не дышит. И как может труп быть моим братом? Он погиб малым ребенком, как же?..

— Хель вдохнула в него силу, Гутрун, ее стараниями он вырос. Я же только лечила его разлагающуюся плоть. Это была очень трудная работа, я влила в него столько своей энергии, всем жертвовала ради него, вот почему он вырос и стал таким красавцем. Могла бы Норда Серый Плащ сотворить что-нибудь подобное? В ее силах возродить человека? Нет, и ты знаешь об этом. Только мне дано великое знание. Придет срок, и ты с моей помощью и под моим руководством овладеешь тайным искусством и сотворишь много новых, невиданных доселе чудес. Задумайся, какой простор откроется для тебя. Ты распахнешь двери в необъятный, полный немыслимых, недоступных никому другому чудес, мир. В тебе спит великая сила. Кольца Древней Ночи ожидают, что ты наконец проснешься, овладеешь этой мощью. С моей помощью!

Она обошла труп, вернувшись к оцепеневшей от ужаса девушке, продолжила:

— Эта сила уже обнаружила себя. Только что она вновь напомнила о себе. Но это еще цветочки, ягодки впереди. Уже ради того, чтобы уметь подавлять боль, тебе следует овладеть этим искусством. Для этого и существует Колдовство. Я имею в виду Колдовство с большой буквы, а не эти знахарские приемчики, составляющие суть магии Фрейи. Подлинное знание хранят исключительно Кольца Древней Ночи, наследницей которых является могущественная Хель. Это правда, Гутрун, одна только истина. Ты сама можешь убедиться, что я не лгу, сама можешь добыть доказательство наличия в тебе скрытых волшебных сил, если попробуешь сотворить первое чудо. Попробуй оживить брата, Гутрун! Такое даже мне не под силу. Только если ты подаришь ему свою невинность, если оросишь его чресла своей первой кровью, хранящей твою исключительную мощь, Мертворожденный сможет возродиться к жизни. Вы оба возродитесь вновь в лоне Повелительницы Нифльхейма. Вы оба! Он, взращенный трупом, и ты, рожденная после смерти.

— Мою, что… невинность? Первую кровь?..

— Да, Гутрун. Я даю слово, что это может случиться в любой момент, какой ты пожелаешь выбрать. Тебе надо только назвать день или просто высказать желание. Желательно, чтобы это случилось как можно скорее, но я не буду торопить тебя. Первая же капля твоей первой крови, которой ты смажешь губы брата, оживит его. Он проснется, могучий, жаждущий славы, непобедимый и прекрасный. Только ты можешь исполнить старинное пророчество. Только ты. Только твоя кровь.

— Ты предлагаешь оживить труп? Вдохнуть жизнь в мертвеца, да еще…

— Зачем такие слова: «труп», «мертвец», — перебила ее Тёкк. — Неужели ты предпочла бы, чтобы Хель более никогда не вдохнула новую жизнь в тебя, в твою мать? Хель — Повелительница Смерти, в ее силах наградить жизнью или смертью. Она выбрала жизнь. Для тебе и для твоей матери. Неужели ты откажешь в этом великом чуде ему, самому близкому для тебя человеку? Тебе дана сила, так используй ее во благо человеку, только и ждущему, чтобы встать, вздохнуть, открыть глаза, шагнуть. Это такая малость, что мне даже не по себе, что приходится уговаривать тебя. Если я вручу тебе кинжал, ты сможешь перерезать ему горло?

— Нет… но я…

— Прими правду, какова она есть. Истина редко прекрасна, обычно она страшна. Порой ошеломляюще ужасна, но с этим ничего не поделаешь. С этим надо жить, с этим надо смириться. Прими это предложение как один из первых даров Хель, за ними последуют и другие. — В глазах Тёкк вспыхнули вдохновенные багровые огоньки. — Вдохни жизнь в Мертворожденного, он встанет во главе войска, завоюющего для Хель весь мир.

— Ни за что! Нет, нет и нет!.. Мне не нужны такие дары…

Гутрун неожиданно и разом успокоилась. Взгляд ее стал холоден, разумен, словно наваждение, навеянное речами Тёкк, внезапно спало, и открылась истина, и в самом деле ошеломляющая и ужасная. Но это была подлинная истина, с которой каждый остается один на один.

— Если я так необходима Хель, то мне никогда не избавиться от нее. Она будет держать меня пленницей в Нифльхейме, как ты держишь меня здесь, в замке, мучаешь меня, врешь, лицемеришь, утверждаешь, что Хальд на отдыхе в тихом, прохладном месте. Задумайся, Тёкк, зачем мне такая жизнь? Зачем добровольно становиться пленницей? Чтобы муки длились вечность? Ты считаешь меня полной дурой? Ты твердишь о желании подружиться со мной, убеждаешь, что лучше жить в мире, и не замечаешь, что твоим словам грош цена, потому что я пленница, но это еще полбеды. Хуже, что я знаю — ох, как я теперь хорошо знаю! — с кем мне приходится иметь дело. Каждое твое слово — ложь. И даже если ты не врешь насчет тайной силы, якобы спящей во мне, то ты все равно не говоришь правды. Хватит, ты сама просветила меня. Очень хорошо просветила. И насчет так называемого братца, и насчет Хель. Все, что ты сказала, это пустые домыслы, никчемные обещания и напыщенные призывы, и ни слова о том, чего Хель желает на самом деле, и какая участь уготована мне, если я сдамся.

Тёкк была явно смущена, но сумела взять себя в руки, по крайней мере, так могло показаться, и ее последующие слова показали, что она решила резко сменить тему:

— Хель хотела, чтобы ты провела эти годы среди живых. Годы, которые ты провела под солнцем, тоже что-то вроде подарка. Теперь ты особенно дорога Хель. Ты познакомилась и освоилась со множеством вещей, набралась опыта, который может оказаться бесценным во время нашествия на мир Живых. Тебе известны их слабости, тебе легче будет применить свою силу Смерти, чтобы привести их к покорности. Годы, проведенные вне Нифльхейма, как раз и подтверждают, что я говорила правду. Повинуйся своей судьбе, Мертворожденная дочь Хель! Обратись к истине, и тогда ты найдешь мир в душе.

Вопль ужаса вырвался из уст Гутрун.

Багровые огоньки в глазах Тёкк зарделись густо, мощно, она нутром почувствовала, что сопротивление Гутрун ослабло. Еще чуть-чуть, и она покорится.

Странные тени затмили взор девушки. В дрожащем свете факела вдруг обрисовались языки пламени. Еще мгновение, и ее голова разорвется от боли. Она не удержалась и сползла на пол. Попыталась было ухватиться за край помоста, не получилось. Еще через мгновение она, лишенная чувств, растянулась на полу.

Тёкк бросила на нее взгляд и улыбнулась.

«Сколько бы ты ни трепыхалась, — подумала она, — все равно выхода у тебя нет. Ты отчаянно сопротивлялась, даже слишком отчаянно, но все-таки проиграла. Ты еще пока не догадываешься об этом, но ты теперь принадлежишь Хель, а также и мне».