- Спасибо, господин капитан,- говорит. Шмидт и жадно отхлебывает горячий черный кофе.
Келемен заказал четыре чашки: для себя, Еромоша. Дюри Сипека и Шмидта. Ястер и Женгеллер в соседней комнате допрашивают Фекете и Долговича. Время от времени кто-нибудь из них подходит к Еромошу, шепчет ему что-то на ухо и снова уходит.
- До субботнего вечера - ни одной идеи! Не получалось ни так, ни этак. Я уж отсидел в кафе «Красавица Илонка» с двумя бабами, но ничего толкового не придумал.
И тут вваливается Шаму с компанией.
- Полная фамилия, адрес?..
- Не знаю, господин капитан, честно говорю, не знаю. Шаму, все его так зовут. Рыжий, веснушчатый, толстый. Отпивается в театре на улице Лютера. В ту ночь, когда я «распечатал» машину с японским объективом и ехал по проспекту Иштенхеди, он стоял у Южного вокзала. Я остановился, предложил: «Садись, подброшу, Шаму». По пути он все разглядывал фотоаппарат и объектив. В кафе, смотрю, он кивнул мне головой, пригласил выйти. Мы вышли на улицу, не одеваясь. «Ну как, удалось загнать эти штуковины?» - спрашивает. Я стреляный воробей и не люблю, когда плюют в мою тарелку. Говорю: «Тебе-то, какое дело?» Но он, тоже соображает: «Есть покупатель».
Я не спешу. Вижу, он явно хочет заработать, и это меня успокаивает. «Говори его цену». - «Три за аппарат, семь за объектив - десять. Из них две мне и одну клиенту. Футболисту. Завтра он на неделю выезжает за кордон, может вывезти»,- отвечает Шаму. Аппарат я сбагрил Фреди за тысячу, а за объектив он, морда, дал мне пять рваных. Футболисты - народ надежный, легко вывозят, таможенники у них не шуруют. «Объектив есть. На улице Ваци ему цена двенадцать тысяч». Шаму соображает: «Не знаю, возьмет ли без аппарата. Ну ладно, приноси в театр как-нибудь после обеда. Если возьмет, поладим». Видите, господин капитан, выкладываюсь перед вами, как перед родной матушкой. Все это мелочи. Но Шоммера я не хотел кончить, ей-богу, не хотел.
- Фамилия футболиста?
- Черт его знает, господин капитан, я и не спросил. Я болельщик «Фради», а «Фради» наверняка не поедет этой зимой за кордон. Стал бы я скрывать фамилию футболиста из другой команды! Не знаю.
- Продолжай.
- У меня еще оставалось семьсот форинтов. После обеда в воскресенье я взял деньги и пошел к Фреди. Звоню, он открывает дверь в халате, босиком. «Что это значит, Антал? - спрашивает.- Мы же договорились на среду. Я не один, у меня дама в ванной.Ты же можешь погореть». Вижу, с ним говорить бесполезно, и я чуть не умоляю его: «фреди, у меня есть покупатель, берет объектив за семь тысяч. Вот твои пятьсот, верни мне объектив. Я обещаю тебе другой, и с этого ты получишь проценты. Отдай объектив, Фреди». Но говорить с этим дерьмом было бесполезно. «Иди ты к черту,- бросил он,- объектив и мне нужен. В среду встретимся и договоримся. А теперь испаряйся. Привет». И он перед самым моим носом захлопнул дверь. Ну скажите, господин капитан, разве я не все сделал для Фреди?
- Ты его убил.
- Я не убивал его, ей-богу, не убивал. Я только хотел взять обратно объектив. Поверьте, господин капитан, я не убивал его.
Шмидт плачет. Плачет, повизгивая и всхлипывая. Плечи у него вздрагивают, рот искажен. Потом он поднимает голову, достает носовой платок, сморкается, вытирает глаза.
- Галотан ты украл в больнице? Ты ведь работал там санитаром.
- Да. Но я взял его так, для хохмы. Дома у меня было три ампулы, которые я прихватил с собой в воскресенье вечером. Утром в понедельник послал Темного следить за Шоммером. К вечеру, думаю, выберу момент, дам ему немного понюхать, возьму ключи, заберу объектив и оставлю ему пятьсот форинтов. А когда очнется, пусть уматывает куда хочет. Но из этого ничего не вышло - до обеда он делал покупки, а в три часа скрылся в доме на улице Авроры и не выходил до утра. Весь вторник он гонял по городу на такси. Пришлось оставить в «трабанте» одного Трясуна и попробовать открыть дверь квартиры отмычкой. Но дверь оказалась запертой на два замка, а взламывать я не решился. Я спустился вниз и хотел, было идти на улицу Авроры, как вдруг подкатило такси и остановилось у подъезда. Из него вылез Шоммер, расплатился с шофером и стал подниматься наверх. В конце улицы как раз показался «трабант». Я побежал к Трясуну, чтоб узнать, что нового,- я уже твердо решил войти в квартиру Шом-мера и забрать у него объектив. Только я подбежал к «трабанту», Трясун открыл дверцу и орет: «Быстрее, едем!» Я вскочил в машину, надвинул на подбородок шарф и в этот момент увидел Фреди, с черным дипломатическим портфелем в руках. Он вышел из дому. Возьмет, думаю, такси. Нет, он пошел на Бульварное кольцо, сел на двенадцатый. «Чеши за ним»,- говорю я Трясуну. У Театра комедии он слез и пошагал назад, по бульвару. Нам стоять нельзя, движение большое, невозможно даже развернуться. «Валяй в переулок,- говорю я Трясуну,- обогнем квартал и снова выедем на бульвар». Только мы выехали, Трясун увидел его: «Вот он, на остановке, ждет двадцать шестой автобус!» Автобуса сперва не было, но потом он подошел. Мы притормозили, нарушая правила уличного движения, но теперь уж было все равно. Шоммер сел в автобус, который почему-то долго стоял, потом тронулся с места. «Этот идет на остров,- говорю я Трясуну,- как по заказу. Прогуляемся немного с этим господином».
- Ну и прогулялся, Антал!
- Я не хотел, ей-богу, не хотел. Мне нужен был только объектив, японский объектив. Шоммер слез с автобуса у ресторана «Казино» и пошел к пештской стороне острова. Мы тоже остановились, вышли из «трабанта» и направились вслед за ним. Кругом не было ни души, и все-таки здесь нам могли бы помешать, поэтому мы подождали, пока он пройдет чуть подальше. По набережной он направился прямо к гостинице. «Идем наперерез»,- говорю я Трясуну. Мы быстро прошли по боковой аллее и остановились там, где она выходит на набережную. Сели на скамью и ждем. Раздаются только его шаги. Вот он приблизился. Узнал он нас или нет? Мы вскочили и с двух сторон схватили его за руки - я с правой стороны, Трясун с левой. В левом кармане у меня были ампулы и носовой платок. «Не валяй дурака, Антал,- сказал он спокойным голосом.- Что тебе надо?» Я заломил ему руку. Но он и не сопротивлялся, а портфель не выпускал из рук. «Объектив»,- сказал я.- «Ты, его не получишь»,- ответил он поразительно спокойно. Это меня взбесило… «Тогда ты сдохнешь, Фреди»,- сказал я,.потому что очень он меня завел. «Сдохну так сдохну. Только я не сдохну. Да и ты не настолько глуп, чтобы из-за двух-трех тысяч идти за решетку». И еще засмеялся. «Хватит болтать, господин Шоммер,- сказал я и тем временем раздавил левой рукой ампулы в кармане, чтобы платок пропитался жидкостью.- Сейчас ты немного покемаришь». Я прижал платок к его носу. И тут он начал вырываться: «Не глупи, Антал, получишь десять тысяч, если сейчас…» Но он уже едва ворочал языком, я сразу почувствовал, что он начал слабеть. Я все ,прижи-мал платок к его носу, пока голова не сндкла на плечо. Мы тут же положили его на землю. «Вытряхнем все из его карманов, и давай уматывать, не канителься…» - сказал я. Мы вытрясли все из его карманов: блокноты, ключи, носовой платок, деньги - чтобы он не так быстро вернулся домой, и чтобы у меня было больше времени в запасе. «Ни форинта не оставляй ему на трамвай!» - сказал я Трясуну.
- И не осталось. Поработали основательно.
- Я хотел было оттащить его в сторону, чтобы кто-нибудь не наткнулся на него сразу, но этот скотина Трясун, спросил: «А ты уверен, что у него крепкое сердце? Сердечники не выдерживают наркоза. Мой отец как раз страдал этим…» Тут я и увидел ступеньки набережной. «Бери-ка, подтащим его к воде, он скорее очнется». А этот скотина еще поддакнул: «Да-да, а то вдруг сердце…» Мы стащили его по ступенькам и уложили так, чтобы голова касалась воды, даже не голова, а лишь волосы…
- Возможно, он потом сполз ниже. Пошевелился во сне и сполз.
- Конечно!.. Я же говорю, что не хотел его убивать. Я и к воде потащил его, чтобы с ним ничего не случилось…
- Продолжай, Антал.
- Да-да, я продолжаю… Портфель он, должно быть, уронил, и мы чуть не забыли про него. Пришлось вернуться. Я схватил портфель - и назад, к «трабанту». Мы гнали по набережной, как могли. Остановились у его дома и опять забыли портфель в машине, но ключи были у меня. Поднялись в его квартиру, и тут этот скотина Трясун хотел снять перчатки…
- Вы работаете в перчатках?
- Что за вопрос, господин капитан. Я тоже смотрю телевизор. Чтобы я оставил свой фингерпринт, когда он у вас в картотеке…
- Что бы ты оставил?
- Фингерпринт. Отпечатки пальцев. Это по-английски. Я думал, вы знаете. Кто-то сказал мне, что отпечатки пальцев по-английски - фингерпринт.
- Объектив ты, конечно, нашел и забрал.
- Оборжетесь, господин капитан… Простите, оговорился. Мы перевернули все, аппарат нашли, а объектив нет. Работать мне пришлось одному, потому что Трясун
только разглядывал фотографии голых баб. Он хотел даже прихватить с собой пару фотографий, но я дал ему порукам. Аппарат без объектива не нужен, поэтому мы и не
взяли его. Я знал, что у нас мало времени. Мы бросили все, вышли, осмотрелись, чтобы нас никто не заметил, и сели в «трабант». На площади Седьмого ноября я высадил Трясуна, а сам пошел к бабе и у нее переночевал.
- Сколько денег было у Шоммера?
- Две тысячи семьсот. Из них тысячу двести я отдал Трясуну и сказал, чтобы он исчез и молчал как рыба.
- Что было в портфеле?
- Хорошо, что вы спросили. Портфель я забросил на заднее сиденье, еще, когда мы возвращались с острова, но он соскользнул на пол, и должно быть, второпях и от волнения я про него забыл. На следующий день, уже в среду, сажусь в «трабант» и вижу - валяется портфель. Открываю. Вы не отгадаете, господин капитан, что в нем было.
- Японский объектив.
- Черта с два. Не только объектив. В длинных целлофановых пакетиках штук двести негативов. Почти все цветные. И сдлошь голые бабы. Еще там был билет с посадочным талоном на экспресс в среду. Было уже половина одиннадцатого, и я подумал, что он остался с носом, не уехал, а то, что он уже мертв, мне и в голову не могло прийти. Господин капитан, распорядитесь, чтобы меня не повесили, я все признаю, только я не убивал его, я не хотел его убивать, мне нужен был лишь этот проклятый объектив, поверьте…
Ночь. Половина четвертого. Келемен стоит посреди комнаты, все спят. Тепло, глубокая тишина. На столе ужин. Он осторожно приподнимает салфетку, которой Манци заботливо накрыла тарелку. Маленькие бутерброды с колбасой. Рядом открытая бутылка кефира, но крышка на горлышке, чтобы не попала пыль. Чайная ложка и сахар в стеклянном блюдечке.
Он спрашивает себя, не голоден ли. Не очень. Но он знает, что надо есть. С набухшими от усталости веками он берет со столика книгу. Все растянуто, как резина. Радость мести. Он уже знает, что пойдет на обман, не будет читать оставшиеся восемнадцать-двадцать страниц и сразу же посмотрит в конце, кто убийца.
Подперев сзади книгу бутылкой кефира и спереди блюдечком, левой рукой он берет бутерброд, а правой листает страницы.
Ого! Жертвой оказался не вице-губернатор, а сбривший в тот день свою бороду торговец коврами, единоутробный брат вице-губернатора, резидент британской шпионской службы в Алеппо, а убийцей - слуга, агент одной державы, который совершил убийство вместе с барменом Эдом, способным за деньги пойти на любое преступление.
Чудовищно! Теперь остается узнать, как удалось убийце выбраться из пляжной кабины, запертой на ключ. А никак. «Я уже давно подозревал,- говорит с горькой иронией Чик'Моэм,- что чудес на свете не бывает». Конечно, не бывает. Торговца коврами из Алеппо проткнули шпагой на пляже, около кабины. Потом слуга и Эд - особой силы тут не надо- раскачали кабину, приподняли ее и запихнули в нее труп. Вкопали кабину в землю и посыпали вокруг нее песком. Эге, ну и халтура. Разоблаченный слуга выхватывает револьвер, но бдительный Чик Моэм опережает его. На Эда тоже надевают наручники. Устало, улыбаясь, Глэдис подходит к Чику и кладет ему руку на плечо. Дальше можно не читать.
И все же он читает дальше. Последний бутерброд. Что с вице-губернатором, если жертвой оказался не он? Вице-губернатора, оказывается, еще на закате солнца похитили и увезли в неизвестном направлении. Чику Моэму некогда заниматься Глэдис. Но это уже другая история. «Историю с похищенным вице-губернатором» Келемен прочитал еще раньше.
Однако Бела так устал, что не притронулся к кефиру.
Он медленно расстегивает рубашку, идет к дивану, наливает из термдса чай с лимоном. Подносит к губам стакан и тут замечает на подушке записку…
«Опять шифровка! И много знаков неизвестных, новых… Так, но подпись из шести букв начинается с «А». Ну, это мог выкинуть только мой глупый сын Андриш. Я забыл стереть со стены в его комнате эту дурацкую тайнопись, и он решил поразвлечься. Нет, Андриш, со мной не выйдет».
Бела комкает записку, раздевается, ложится и гасит свет.
Скрестив на груди руки, он лежит в темноте, пытаясь заснуть.
«Обычное убийство. И не одно. Два. Никаких чудес. В этом Чик Моэм был прав. И надо было раскрыть эти преступления. Такова наша работа. Но лучше, когда ей сопутствует удача. И в хорошей работе она не помешает».
Andras Laszlo HALAL A DUNAPARTON Budapest 1971
This file was created
with BookDesigner program
24.12.2008