На исходный рубеж - в редкую и чистую березовую рощу, ольховый сизый кустарник и в высохший за лето, до краев налитый туманом дол в полутора километрах от села - батальон вышел к трем часам. Роты рассредоточились, готовясь к броску. Тракторы, натруженно гудя, как на пашне, выводили и разворачивали пушки для пальбы прямой наводкой. Приглушенный гул моторов в затаенной, воровской тишине казался оглушительным, вызывающим тревогу, и кто-то раздраженно крикнул артиллеристам:
- Тише там!!
На востоке, у горизонта, небо раскололось в широкую трещину жарко полыхнул свет, опрокидывая ночную тьму; серые рассветные тени, цепляясь за ветви берез, повисли мглистыми прядями, бледнели и истлевали. В долу словно прорвалась плотина, и туман тронулся вниз, клубясь, обнажая сырое дно и бойцов, прижавшихся к верхней кромке овражка. Открылось село, пепельно-серое, сумрачное, точно истомленное муками лицо человека. Одиноко торчала над серыми крышами белая облупленная колокольня без креста.
Чертыханов подал мне бинокль. Я приложил его к глазам, и село сразу приблизилось. У крайней избы между крыльцом и погребом горел костерик. Три немецких солдата пили из кружек, должно быть, кофе. Вот подбежал к ним четвертый, что-то сказал, и те, трое, поспешно вскочили, испуганно взглянули в сторону рощи, потом, поставив кружки у костра, подбежали к погребу, скрылись под низеньким соломенным конечком. И сейчас же оттуда плеснули на рощу сквозные струи свинца, как бритвой срезая тонкие веточки берез. Вслед за пулеметными очередями с визгом пронеслись мины, и роща наполнилась трескучим звоном. Огонь был беспорядочный и бесприцельный - наугад. Значит, кто-то сообщил в Лусось о налете на деревню Назарьево и о движении наших колонн.
- Наверно, Гривастова с Кочетковским схватили, - вслух подумал ездовой Хвостищев, сидя в передке повозки и вздрагивая от каждого взрыва мины. - Вот они и рассказали…
Чертыханов сердито оборвал его:
- Ты наговоришь!.. Схватили… Так они тебе и дались! Сиди уж… Уши-то спрячь подальше, а то продырявят из пулемета - распустил лопухи свои…
Я сказал Волтузину, чтобы роты ни в коем случае не обнаруживали себя. Капитан поспешил на левый фланг, в дол, бодро кинув свое подчеркнуто бравурное:
- Мой лейтенант, все будет в порядке!
Минные хлопки, автоматная и пулеметная трескотня оборвались через десять минут. Ранило шестерых бойцов. Четверых унесли в глубину рощи. Осколок мины угодил Фургонову в голову. Укрывшись за пятнистым стволом березы, он наскоро, кое-как перевязывал рану своим бинтом, марля пропитывалась кровью. Вася Ежик бросился помогать ему.
- Пойдемте, я вас отведу туда, в тыл, - предложил Вася, закидывая его руку себе на плечи.
- Это куда - в тыл? В медсанбат, на поезд и в Горький? - Фургонов легонько оттолкнул мальчика и сел, привалившись спиной к стволу, прикрыл глаза; лицо его опало, губы побледнели. - Отдохну немного, - прошептал он.
Гривастов и Кочетовский не вернулись. Я с тревогой посмотрел на полковника Казаринова.
- Удалось им выполнить задачу или нет?..
- Сигналы покажут, - отозвался полковник. - Так или иначе, а выбивать немцев придется, другого выхода нет.
- Я знаю. Выбьем. - Я был уверен в удачном исходе операции. - Товарищ полковник, вам выезжать из рощи нельзя, пока село не будет захвачено. А если вы попробуете… Смотрите!
Казаринов тонко, покорно улыбнулся.
- Слушаюсь, командир. - Он полулежал в повозке, бессонная ночь и тревога опять выжелтили ему виски, положили под глазами черноту. - Когда Щукин должен подать сигнал?
- В четыре тридцать, - ответил я, хотя Казаринов отлично помнил об этом.
- А сейчас?
- Четыре тридцать восемь.
- Н-да… - Полковник зябко поежился, прикрывая плечи шинелью. - Что с ним могло случиться?
- В темноте мог сбиться с маршрута.
- Нет, товарищ лейтенант, - поспешно возразил Чертыханов, - у Щукина глаз вернее всякого компаса.
Я опять посмотрел на село в бинокль. Немецкие солдаты к костру не вернулись, остались на погребице, у пулемета: видимо, ждали атаки. А правее, на огороде, копошились другие солдаты, - должно быть, устанавливали минометы.
Нетерпение возрастало с каждой минутой. И бойцы и командиры молча и со злобой поглядывали вправо, ожидая сигнала. Тревога, все туже сжимая их, колотила крупной лихорадочной дрожью. Я не сводил глаз с циферблата. Крохотная стрелка бежала по кружочку, как бы легко подталкивая нас к чему-то непоправимому, ужасному. Щукин сигнала не подавал. Гнетущая тишина доводила до отчаяния. «Неужели придется брать село одним? - думал я, кружась среди белых, в черных заплатах, березовых стволов. - Дольше ждать нельзя. Лучше наступать, чем обороняться… А может, обойти Лусось стороной, двигаться тишком? Но разве такой группой проберешься незамеченным! Нет, надо прорываться к дивизии, чего бы это ни стоило…»
Так они и станут нас поддерживать, - надсадным, простуженным голосом проговорил боец; привалившись плечом к стволу, он мрачно смотрел на село и жадно затягивался дымом сигареты. Второй ответил, соглашаясь:
- Откололись и пошли восвояси, на восток… Нужны мы им больно!
- Да замолчите, вороны! - крикнул на них третий. - Раскаркались!..
Я вернулся к полковнику. Он вопросительно глядел на меня своими желтоватыми, в наплывах век, глазами.
- Через пять минут начнем атаку одни, - сказал я спокойно и решительно. - Другого выхода нет.
- Да, - подтвердил полковник и откинулся, лег на сено, глядя на волокнистые, пропитанные радостной утренней позолотой облака над вершинами берез.
Тишина все тяжелее давила на плечи. И вдруг эту тишину просверлил до звона накаленный радостью крик Васи Ежика:
- Ракеты! Ракеты!! - зазвенели белые, родные березы, перекидывая Васин голос от ствола к стволу. - Ракеты!!
Две красные точки вползли в розоватое, отполированно блестевшее небо, блеклые, трепетные и желанные. Рассыпались искрами и погасли. Вася Ежик вскочил на колесо повозки полковника и опять зазвенел, махая кепчонкой:
- И там ракеты! Глядите! Вон они!.. Да вон, товарищ лейтенант!..
За селом, над темным лесным массивом, в ответ на сигналы Щукина всплыли, тускло мигая, такие же красные точки.
- Молодцы разведчики. Ох, молодцы!.. Ну, спасибо… - бормотал я про себя, потом крикнул Чертыханову - Давай, Прокофий!
Ефрейтор Чертыханов отбежал от повозки и выстрелил сразу из двух ракетниц. Ракеты с треском взвились над рощей и как бы скомандовали срывающимся голосом Бурмистрова:
- Огонь!!
Рявкнули орудия. Березы, вздрогнув, зашелестели, роняя листья. Бойцы рванулись и побежали, стреляя на ходу. Уступчатые цепи охватывали село дугой. Ездовой полковника Казаринова подвел лошадей к самому краю рощи. Я остановил его:
- Дальше ни шагу!
Полковник, побледневший, возбужденный, кивнул мне, соглашаясь.
Орудия Бурмистрова палили, не переставая. Первые двести метров цепи пробежали, почти не встречая огня, - сказалась внезапность атаки. Потом на рыжем льняном поле, на картофельных грядках начали вставать черные косматые разрывы. Треск автоматных и пулеметных очередей сливался в ливневый гул. Бойцы, пробежав немного, тыкались в невыбранный лен, пережидали немного и опять бежали, пригибаясь.
- Чертыханов, скажи Бурмистрову, чтобы пушки двигались вместе с наступающими! - Крикнул я, наблюдая за ходом боя. Но артиллеристы и сами догадались, катили орудия очередями: одно стреляло, другое передвигалось.
Цепи уже миновали участок льна, достигли картофельного поля и тут залегли. Сплошной кинжальный огонь хлестал прямо в лицо, валил наотмашь. Прижал к земле, не давая встать. У меня зашлось сердце: неужели атака захлебнулась?! Ждать нельзя ни минуты…
Я выбежал из рощи. Лен с тугими головками захлестывал ноги. Я упал, поднялся и устремился дальше. Трижды возле самого уха тонко, гибельно пропели пули. Кинули меня на землю. Я пополз.
- Почему залегли? - крикнул я.
Фургонов повернул ко мне обмотанную марлей голову.
- Подняться, гад, не дает, режет, как бритвой.
- С погреба пулемет садит, как по нотам. У Бурмистрова то недолет, то перелет.
Я оглянулся. Наткнулся на маленькие, почерневшие от злости глаза Чертыханова, а за ними светились изумленно-отчаянные глаза Васи Ежика.
- Ты зачем здесь? - крикнул я Васе. - Сейчас же вернись! Живо! Чтоб духу твоего здесь не было!
Мальчик как будто не слышал моих слов. Приподняв мордочку с кругленькими смешными дырочками ноздрей, он смотрел мимо меня, на село. Потом отполз - послушался. Но тут же я услышал удивленный возглас Чертыханова:
- Васька! Куда ты, чертенок?! Назад! Назад, говорю!
Вася уже торопливо полз впереди нас, все дальше, дальше, словно старался уползти как можно скорее и настолько, чтобы мы не могли его вернуть. У меня от волнения пересохло во рту. На какое-то время я выключился из боя, напряженно следя за парнишкой, за его серой кепочкой. Вот эта кепочка миновала лен и поплыла над картофельной бороздой. Вот на секунду задержалась возле кусточка, вот подлезла под жердь и нырнула в лопухи на огороде. Томительные минуты, казалось, вытягивали из меня душу. Над головами тугими струнами звенели пули… Серая кепочка появилась почти у самого погреба… Вася подбежал сбоку почти вплотную к крыше и швырнул гранату. Мутным клубком метнулся взрыв, скрыл и погребицу и самого Ежика. Пулемет смолк. Но стрельба из автоматов и минометов не утихала. Боль, возникшая оттого, что не уберег мальчишку, резанула острее ножа…
Бывают во время атаки моменты, которые решают исход боя - победный или трагический. Такой момент наступил сейчас. Я почувствовал его, этот момент накопления энергии, воли и каждом в каждом бойце, всем своим существом. Сразу отошли, исчезли все ощущения страха, опасности, близкой смерти, жалости К своей жизни - все ощущения, кроме одного, упорного - надо смять противника! Мурашки разбежались по спине, вызывая пронизывающую, ни с чем не сравнимую дрожь. Я встал.
- Прости, мама, иначе нельзя, - прошептал я отрешенно. - Помоги, если можешь…
Я неторопливо, напряженно пошел вперед, навстречу пулям, взрывам, крепко прижимая к правому боку пистолет. За мной двинулся Чертыханов. И тут же возле меня проревел диким бычьим ревом Фургонов:
- Пошел! За мной!! Ура-а! - и тяжело побежал, громадный, страшный в своем гневе, С пятнами запекшейся крови на белой марле. За ним рысили, крича, бойцы его отделения.
Я взглянул влево. Легкими, упругими скачками перемахивал через борозды капитан Волтузин. И уже по всему полю, обгоняя друг друга, подхлестывая себя протяжным звериным ноем: «Рр-ра-а-а!!! Урра-а!!» - стремились люди. Падали только раненые или убитые.
Неожиданно пронеслась мимо меня пара рыжих обезумевших коней с оскаленными мордами - их нахлестывал Хвостищев. Полковник Казаринов, видимо, почувствовал, как и я, наивысшую точку боя, когда нужно или вести людей вперед, или откатываться назад, и рванулся из рощи на поле. Кони махали крупным наметом, швыряли повозку по грядкам. Полковник стоял на коленях с пистолетом в поднятой руке и что-то кричал, широко раскрыв рот.
Воющий, теперь уже неудержимый вал достиг села, зацепился за крайние домишки. Приостановившись, я посмотрел назад. Из рощи и со стороны ольховника высыпали подошедшие роты четвертого батальона… По льняному полю трактор с усилием тащил пушку - второй трактор повредило взрывом…
Чертыханов, обогнав меня, с ходу перепрыгнул через жерди, пересек огород и сунулся прямо к погребице. Нагнулся, найдя Васю, поднял его на руки. «Убит», - подумал я и содрогнулся: смерть, болезнь, страдания ребятишек всегда меня потрясали.
- Убит? - спросил я, подбегая к Чертыханову. Прокофий молча покачал головой, улыбнулся.
- Дышит, паршивец…
Вася открыл глаза, круглые, светлые, с застывшим в них страхом, - так смотрят дети, очнувшись от глубокого сна, когда приснилось что-нибудь страшное. Узнав меня, он протянул ко мне, словно к отцу, руки, совсем как ребенок. Я взял его, худенького, легонького, и крепко прижался губами к его белесой жесткой голове. Вася вдруг встрепенулся, встал на ноги.
- Где мой пистолет? - Ежик испуганно сунул руку за пазуху, тронул карманы. - Нет пистолета!
- Да есть, вот он, - сказал Прокофий ласково. - На, воин… И кепочка твоя вот…
Вася засунул пистолет за пазуху, спросил, как бы вспомнив что-то:
- Почему меня так тряхануло? Об корягу ударился…
Прокофий ухмыльнулся: - После объясню…
- Если ты еще раз вот так, без приказа сделаешь что-нибудь… - проговорил я торопливо и строго.
- Сделаю, товарищ лейтенант! - бойко откликнулся Вася, вскинув курносую мордочку.
- Смотри у меня!.. - пригрозил я. - Чертыханов, следи за ним!
Я задержался у погреба, быть может, всего на минуту, а бой уже отдалился в глубину села, - оттуда, прибойно, то спадая, то нарастая, неслись протяжные крики, прошитые четкими и злыми строчками выстрелов, всплески взрывов.
На улице, рядом со вторым домом, стояла повозка полковника Казаринова; рыжая кобыла грохнулась на землю, подстреленная, судорожно билась в упряжке. Хвостищев, всхлипывая, озираясь в сторону выстрелов, злобно оскалясь, рубил постромки тупым топором. Казаринов, спрыгнув на землю, забыв про больную ногу, ковылял вокруг повозки, опираясь на рогатину, яростно нетерпеливый, раздосадованный: лошадь пала некстати.
- Хорошо, Дима! - крикнул полковник впервые называя меня по имени; удачная атака радостно вдохновила его. - Знаешь, а мы, кажется, действительно сможем пробиться! Первое время тревожило сомнение… - Чертыханов, подойдя, ножом обрезал постромки и отвел повозку от убитой лошади.
Посредине улицы и у домов лежали убитые красноармейцы и немецкие солдаты.