БАЛАГАНЩИК. Пятница седьмая! Дорога в Дамаск. Предрассветный час. (Уходит).

Сцена изображает дорогу, уходящую вдаль. Ночь. Из своей палатки выходит Савл, осматривается.

САВЛ. Все спит. Мне одному нет покоя: так дорог каждый час!

Входит Стражник.

Что, все еще спят?

СТРАЖНИК. Да, господин.

САВЛ. Но твоя стража – последняя?

СТРАЖНИК. Моя – предпоследняя, господин. Я надеюсь еще поспать.

САВЛ. Разве нельзя сократить ночной отдых? Хотя бы на одну стражу? Если к вечеру мы не достигнем Дамаска, Суббота застанет нас на дороге и задержит на целые сутки!

СТРАЖНИК. Мы двигаемся очень быстро, даже в полуденные часы, когда все путники прячутся в тени! Ночной отдых нам необходим. И тебе он нужен, господин, ты изнурен.

САВЛ. Я не чувствую изнурения. Ревность о Боге жжет мне сердце. Я бы мог идти без сна, только бы не опоздать, только бы настигнуть врагов нашей веры!..

СТРАЖНИК. Не всем Бог дает такую силу, как тебе, господин!

САВЛ. Прежде ты не звал меня господином. Ты старше меня. Ты вдвое сильнее меня.

СТРАЖНИК. Сила твоей веры достойна почитания! Пусть спят! Я пойду с тобой один!

САВЛ. (Задумавшись). Не нужно… Ступай в свою палатку, отдыхай. Я побуду на страже.

СТРАЖНИК. Как скажешь, господин. Но если сон тебя одолеет, кликни меня. (Уходит).

САВЛ. (Один). Опять! Змея сомнения опять заползает мне в сердце! Что со мной? Разве вера моя колеблется? Нет и нет! Но преданность этого левита меня смутила… Отчего? Почему я не согласился, не ушел с ним?.. Дорога – она что-то делает со мной! После дня пути, когда отступит зной, звездная громада навалится своим безмолвием, оглушит так, словно нет меня, и моих дел нет. А потом все сияние этой бездны вольется в меня, и уже наоборот – нет ничего, кроме меня, будто все – во мне! И тогда, в себе, огромном, как небо и земля, я вижу себя – крошечного, на темной, пустынной дороге. И я вижу, как в голове этого человечка, под ворохом мыслей, мерцает тайная, но отрадная мысль о том, что каждый шаг по этой дороге приближает его к родному Тарсу!.. Юния!.. Юния!

Видение: Юния просыпается, встает.

ЮНИЯ. Какой сон! Ты обнимал меня, мой Павел!.. Так я и не стала твоей. Обними меня еще, хотя бы во сне… Ты смотришь на меня! Ты видишь меня, я знаю! Где ты, Павел?!

САВЛ. Ты все равно не услышишь. Кажется, я бы отдал сейчас все, чтобы прижать тебя к груди: и эту безумную погоню и всю мою праведность! Если б ты оказалась со мной в этой ночи – никакая вера, никакой закон не удержали бы моих рук от объятья!

ЮНИЯ. Ты печалишься, я знаю! Я не слышу слов, но слышу твою боль. Не нужно, милый мой Павел, отринь свою печаль, отдай ее ночи! Я говорила тебе о вечности, что нам уготована, и скажу еще. Я заглянула во врата смерти и увидела, что мы обманываемся, мечтая обрести вечную жизнь: обретают жизнь земную. Вечную жизнь обретать не нужно, она уже в тебе, ибо ты вечен. Важно, что ты унесешь с собою отсюда. А унесешь ты только то, что ляжет на твое сердце особой печатью.

САВЛ. Особой печатью?..

ЮНИЯ. (Поет).

САВЛ. (Поет).

ЮНИЯ. (Поет).

САВЛ. (Поет).

Видение. Лазарь и Мария. Слышен шум морских волн, рассекаемых кораблем.

ЛАЗАРЬ. (Поет).

МАРИЯ И ЮНИЯ. (Поют).

САВЛ. (Резко). Зачем ты являешься мне, Лазарь?

ЛАЗАРЬ. Я услышал твою песню. Ты гонишь от себя любовь, а она поет в тебе.

САВЛ. Что тебе до меня?

ЛАЗАРЬ. Мария беспокоится о тебе, спрашивает. Я говорил ей, что ты стал нашим ненавистником, но она не верит. Может быть, ее сердце видит лучше моего?

МАРИЯ. (Не видя Савла). Савл! Савл! Мы далеко, и корабль несет нас сквозь ночь, но ты ведь слышишь меня? Помнишь, я говорила, что могу наделять любовью? Я была глупой тогда: я еще не видела, что любовь есть во всех. А в тебе ее очень, очень много, Савл!

САВЛ. Что мне от любви, Мария? Одна горечь! И что кому-то от моей горькой любви?

Юния исчезает.

Ты наслаждаешься, Мария: любовь стала для тебя медом. Но для меня она – полынь.

ЛАЗАРЬ. Мария не слышит тебя, Савл.

МАРИЯ. (Лазарю). Что он говорит?

ЛАЗАРЬ. Савл жалуется, что любовь ему горька. Он говорит, что мы едим мед, а он – полынь. Беда в том, Мария, что Савл вырос и отказался от сладкого, но не перестал о нем мечтать. А теперь у него отняли мечту, и поэтому он ненавидит всех, говорящих о любви.

МАРИЯ. Но Савл, любовь – не мед и не полынь! Она – то, что делает полынь медом, потому что ничего не хочет для себя. Полынь – это сердце без любви: ему и мед горек.

САВЛ. (Начинает дрожать). Любовь ничего не хочет для себя? Любовь не требует своего… Она просто есть, и ей достаточно просто быть – это слова Юнии… Что со мной? Опять эта дрожь во всем теле! Моя болезнь возвращается, и Луки нет со мной… (Падает на колени). Может быть, я найду смерть на этой дороге?.. Что ж, разве я требую своего? Нет! Нет! Лазарь, если можешь, передай кому-нибудь… Скажи Луке, или еще кому-то – из ваших: я благословляю брак Андроника и Юнии, сродницы моей по прабабке. Пусть Андроник охранит ее от невзгод и недугов, и пусть они будут счастливы.

ЛАЗАРЬ. Как?! Ты, изгоняющий само имя Иисуса, ты благословляешь его приверженца, его апостола, который не только отнимает у тебя невесту, но желает сделать ее одной из «наших», как ты выражаешься?! Тебя ли я слышу, Савл непримиримый, Савл яростный?!

САВЛ. (Вставая). Кажется, приступ миновал… Так ты передашь?

ЛАЗАРЬ. Ты забыл: я – посреди моря. Я уже никому ничего не передам в Иерусалиме.

САВЛ. Зачем ты покинул Вифанию? Неужели ты бежишь от меня?

ЛАЗАРЬ. Я живу только ради Марии. Я снарядил корабль, чтоб увезти на нем хотя бы нескольких из тех, для кого ты стал ужасом.

САВЛ. Значит, не передашь… Мое благословение пропало впустую, как и моя любовь.

ЛАЗАРЬ. Бог благосклонен к тебе, Савл: ты скоро сам увидишь Андроника.

САВЛ. Он – в Дамаске?!

ЛАЗАРЬ. Нет, но у тебя будет случай благословить его. Или побить камнями.

САВЛ. Объясни свои слова!

ЛАЗАРЬ. Лука и Андроник догоняют тебя по дамасской дороге, и они уже близко.

САВЛ. Лука?! Но зачем?! И как можно меня догнать? Я не делаю остановок во весь день!

ЛАЗАРЬ. Они не останавливаются даже ночью.

САВЛ. Но ради чего?! ЛАЗАРЬ. Они хотят остановить тебя.

САВЛ. Вот как! На что же они уповают? Со мной стража Храма Иерусалимского!

ЛАЗАРЬ. Они уповают на то же, на что и ты – на Бога.

САВЛ. Они поклоняются Иисусу Назарянину, а мое упование – Бог Израиля!

ЛАЗАРЬ. А что, если Бог для того и открылся Израилю, чтобы Израиль открыл его всем?

САВЛ. Но тогда уже не будет Израиля! Израиль – это избрание! Нет избранности – нет Израиля! Вы хотите, чтобы Израиль растворился в народах, распялся в них? Чтобы весь мир стал Израилем, а Израиля бы не стало? Да, вы этого хотите, но я этого не хочу!!

ЛАЗАРЬ. (Подумав). Избранность – это хорошо, Савл, это – очень хорошо. Ты прав: без этого нет вообще ничего хорошего. Но есть нечто лучшее, чем избрание: есть помазание.

САВЛ. Помазание?! Уж не помазание ли живого тела к погребению?!

ЛАЗАРЬ. Мария не просто помазала Иисуса к погребению: она помазала его на царство.

МАРИЯ. Но драгоценное миро от тела Учителя текло по моим пальцам вместе с моими слезами! Любящий, помазывая любимого, помазывает и свою душу в нардовое благоухание! Я помазала и себя, и я – царица!

ЛАЗАРЬ. Савлу странны твои речи, Мария. Я скажу тебе иначе, Савл: есть царство, на которое помазывают не миром и не елеем, а огнем.

САВЛ. О чем ты?

ЛАЗАРЬ. Есть огонь в слове – в имени всякой вещи.

Слово зажигает в твоем уме образ. Огонь имени освещает твой ум, и ты видишь то, что назвал. Но не всегда верно. Ты говоришь «Димон», и видишь убийцу, желавшего твоей смерти. Но имя обманывает тебя!

Видение: Димон.

ДИМОН. Привет тебе, Савл, брат мой!

САВЛ. (В испуге). Димон, ты видишь меня?!

ДИМОН. Конечно, я же умер. Среди живых мало таких, как ты, но мертвые все зрячи.

САВЛ. Ты мертв, но можешь говорить с живым?!

ДИМОН. Только с таким, как ты. Прости, что я проклял тебя тогда, Савл: я был слеп.

САВЛ. Почему ты не убил меня?

ДИМОН. Я не хотел тебя убивать. Я и Барбулу не хотел убивать. Так ведь, Барбула?

Видение: Барбула.

БАРБУЛА. Да, Димон. Ты просто делал свое дело. Я тоже убил многих. Такая должность.

САВЛ. Барбула?!.. Может, я сплю?.. Скажи, центурион, есть моя вина в твоей смерти?

БАРБУЛА. Разве ты решаешь, кому и когда умереть? Нельзя убить того, кому не пришел срок. А чье время настало, тот умрет. Какая ж тут вина?

САВЛ. По-твоему выходит, что в убийстве нет смертного греха?

БАРБУЛА. Важно то, с чем ты войдешь в смертные врата. Там встретят тебя демоны – те, которых ты нажил в себе. Они могут не выпустить тебя никогда, и ты застрянешь между мирами. Такое могло быть и со мной, но Димон разыскал меня и вывел на эту сторону.

САВЛ. (Димону). Ты, Димон?! Ты вывел Барбулу?! Ты, грешник из грешников, ведешь мертвых в рай, словно ангел?! Я брежу? Кто мог дать тебе такую власть?!

ДИМОН. Кто? Найди в себе блаженство жертвы, Савл, и ты увидишь Его! Найди в себе дающего – с радостью, без помысла о воздаянии – и ты увидишь Его! Найди в себе огонь любви безусловной, и ты увидишь Того, кто даст тебе власть, какая нужна тебе!

САВЛ. Ты говоришь о Боге! И ты говоришь, что Бог простил тебя и наградил властью?!

ДИМОН. Во мне и в тебе от начала живет безымянный огонь. Но теперь он получил имя. Иисус Назарянин сделал свое имя именем Бога в человеке: так он жил и так он умер. В его имени – огонь помазания. И кто помазан его именем, тот – царь жизни и смерти!

САВЛ. Но Бог не может помазывать убийц! Если б Он мог, Он был бы Дьяволом!

ЛАЗАРЬ. Видишь, как обманчивы имена! У тебя выходит, что Дьявол может больше, чем Бог. Ты совсем запутался, Савл. Слова морочат тебя. Но виноваты не слова: ты просто не находишь к ним ключа. Он спрятан в твоем сердце, а оно ожесточилось преследованием. Ты боишься найти ключ! Ты гонишь от себя то имя, в котором нет обмана.

Видение: Никодим.

НИКОДИМ. Ты думаешь, что гонишь кого-то, Савл, но ты гонишь самого себя.

САВЛ. (В изумлении). Никодим?! Как ты можешь говорить со мной?!

НИКОДИМ. Я умер этой ночью.

САВЛ. Боже мой, Никодим!..

НИКОДИМ. Не огорчайся! Неведомая сила пронесла меня сквозь смертные врата легко, словно мать младенца. Не было ни боли, ни страха: я просто стал немного другим – живее, чем был. Мне хорошо. Правда, я не могу обнять мою Рахиль, но скоро буду с нею там, где блаженство близости сильнее, чем в объятии рук.

САВЛ. Вечный брачный чертог! Ты говоришь о вечном брачном чертоге?!

НИКОДИМ. Так называет это Иисус, которого ты гонишь, но который живет в тебе.

САВЛ. Почему ты так говоришь, Никодим?! Как может он жить во мне?!

НИКОДИМ. Так же, как и во мне, и в моей Рахили. Убийца Димон отдал себя на распятие, потому что в нем был Иисус. И Димон нашел его. Ты только что отказался от своих притязаний и благословил своего врага, потому что в тебе – Иисус. Ты гонишь сам себя, Савл. Ты гонишь и меня, потому что во мне – Иисус. Зачем, Савл?

ЛАЗАРЬ, МАРИЯ, ДИМОН, БАРБУЛА, НИКОДИМ. (Одновременно). Савл, Савл, что ты гонишь меня? Что ты гонишь меня, Савл? Зачем, Савл?

САВЛ. Я не хочу это слышать! (Закрывая голову руками). Вы морочите меня! Это – наваждение! Вы все – призраки! Вы – моя болезнь! Уйдите от меня прочь!

Видение: Юния.

ЮНИЯ. Савл! Савл! Что ты гонишь меня?

САВЛ. (В ужасе). Юния?! Ты никогда не называла меня Савлом!

ЮНИЯ. Зачем ты гонишь меня, Савл?

САВЛ. Ты – не Юния! О, Господи! Кто ты?!!

ЮНИЯ. Я – тот, кто – в тебе. Я – Иисус, которого ты гонишь. Я говорю с тобой устами твоей любви, чтобы ты стал устами моей.

САВЛ. Если ты – во мне, почему я не знаю тебя?!

ЮНИЯ. И знаешь ты меня, и голос мой ты слышал в себе, но ум твой борется со мной. Трудно тебе, Савл, идти против самого себя!

САВЛ. Если ты – Бог, и я противлюсь Богу, отчего ты не поразишь меня? Отчего не сокрушишь мой ум, если он препятствует тебе? Если ты – Бог, дай мне знак: истреби мой ум, порази меня безумием, если безумным я стану угоден Богу! Порази меня!

ЮНИЯ. Разве ты школьник, чтобы учитель бил тебя по голове? Порази себя сам!

САВЛ. Как же я сделаю это?!

ЮНИЯ. Пожелай и поверь, что можешь, ибо в тебе – Бог.

САВЛ. Пожелать?! (Начинает дрожать). Но я всегда сильнее всего желал служить Богу! Я ничего не желаю сильнее, чем быть устами Бога! Господи, отними у меня все, только сделай Твою волю моей волей! Если мой ум мешает мне быть вместилищем Бога, пусть его поразит гром Божьего гнева!! Если я слеп, пусть меня поразит слепота!!!

Вспышка света, удар грома. Лазарь, Мария, Димон, Барбула и Никодим исчезают во тьме.

Господи! Я слепну!

ЮНИЯ. Ты не будешь слеп, Савл. Ты будешь зряч, как никто, и будешь читать в книге сердец человеческих и писать в ней огненными письменами! Ибо я избрал тебя!

Юния исчезает во тьме. На ее месте разгорается пятно яркого света. Савл, трясясь, падает на колени.

САВЛ. Мои глаза темнеют! А твое лицо разгорается все ярче!

ГОЛОС ЮНИИ. Твои глаза не будут видеть три дня. Иди в Дамаск; там найдут тебя и возложат на тебя руки с моим именем, и ты прозреешь, и наречешься Павлом и станешь языком моим для язычников. Ты проведешь свою жизнь на дорогах, морях, в узилищах и среди многих народов. Ты наполнишь мир моим именем, сказав о любви столько, сколько может сказать и понять человек. За это ты претерпишь лишения, хулу, побои и надругательства, но все перенесешь с радостью, и с легким сердцем примешь страшную смерть. Ты сам сотворишь свою вечность, ибо я помазал тебя огнем имени моего.

У Савла приступ падучей. Свет гаснет. Новый свет: Савл, лежащий неподвижно. Входят Лука и Андроник.

ЛУКА. (Бросаясь к Савлу). Савл! Савл! Ты жив?!

САВЛ. (Очнувшись). Кто ты? Не вижу ничего…

ЛУКА. Это – я! Ты не узнал меня? Ночь так светла…

САВЛ. Я узнал твой голос. Я ослеп, Лука.

ЛУКА. (Помогая ему встать). У тебя был приступ?

САВЛ. Лука, я видел Иисуса Назарянина. У него было лицо Юнии, но на миг он показал мне свое. То был огонь, и теперь он – внутри меня, переливается и слепит! Я должен идти в Дамаск. Там я прозрею – так сказал Иисус. Он нарек меня Павлом и помазал своим огнем. Любовь сжигает мне грудь, Лука! Иисус – во мне, и я хочу дать его всем! Всем!!

Андроник повергается на землю в экстазе.

ЛУКА. (Вставая на колени и целуя руку Савла). Господи! Господи! Благодарю тебя!

САВЛ. Что ты делаешь?! Почему ты целуешь мне руку?

ЛУКА. Я поклонился Иисусу в тебе!

САВЛ. Перестань, пожалуйста, Лука, мы же – друзья! Прошу тебя, встань!

ЛУКА. (Вставая). Но это – чудо, Савл! Это – великое чудо! Мы с Андроником молились о тебе во весь наш путь, но о таком мы и помыслить не могли!

САВЛ. Лука, где Андроник?

ЛУКА. Он – на земле, в трех шагах от тебя. Он потрясен, он раздавлен милостью божьей!

САВЛ. Подведи меня к нему. (Приблизившись к Андронику с помощью Луки). Здравствуй, Андроник! Я рад встрече с тобой… (Наклонясь и нащупав его голову).

Встань, прошу!

АНДРОНИК. (Вскакивая на колени и целуя руку Савла). В тебе – живой Иисус! Ты свят его светом! Ты пылаешь его огнем! Забудь мои притязания и позволь быть твоим рабом!

САВЛ. Нет, Андроник, я – ничто, если любви не имею. А любовь не ищет раба. Я рад, что ты дал мне это целование. Ты теперь – мой сродник, ибо Юния, сестра моя, станет тебе женой… Лука, я хочу идти в Дамаск немедля!

ЛУКА. Ты бросишь свой лагерь, свою стражу?

АНДРОНИК. Я дождусь их пробуждения! Иди с Савлом, Лука! Рассвет близок; мы нагоним вас: вы не можете идти быстро.

ЛУКА. Что ж, тогда обопрись на мою руку, Савл, и идем!

САВЛ. (Опираясь на Луку). Идем, Лука! Ты ведь не покинешь меня на этой дороге?

ЛУКА. Я не покину тебя ни на какой дороге, сколько бы их ни было, Савл… Павел!

САВЛ. Это хорошо, Лука! Это так хорошо, что ты со мной! Это – лучше всего!

Савл и Лука удаляются по дороге, оставаясь на сцене. Андроник глядит им вслед. Появляется Балаганщик с дорожным мешком.

БАЛАГАНЩИК. Они пройдут вместе сотни дорог. То было время евангелий, и Лука напишет свое – об Иисусе, рожденном девой от Духа. Но склонимся перед Лукой особо – как перед очевидцем и описателем деяний Павла. Ибо деяния эти свидетельствуют, что и рожденный женой от мужа может обрести в себе бога – силой дерзновения, почерпнутой в любви. Павел скромно скажет: «Стремлюсь к цели высшего звания Божия во Иисусе Христе». Но глубина его откровений и мощь чудес, явленных им, вопиют не о стремлении, а о достижении звания божественного. Пути человека к Богу различны. Если ты, как влюбленный Лазарь, прошел путем Озириса, ты – Озирис.

АНДРОНИК. (Не отрывая взгляда от Савла и Луки). Если ты, как фарисей Савл, узрел в себе Иисуса Назарянина – ты помазан огнем этого имени, ты – помазанник, по-гречески – Христос… Пора в путь. Ветер поднимается! (Начинает медленно удаляться по дороге).

Появляется Юния и присоединяется к Андронику. За ними следуют по дороге Лазарь, Мария, Марфа, Иосиф, Симон, Иуда, Димон, Барбула, Никодим, Петр, Луций, Плацид, Гамлиэль и Стражник. Все остаются на сцене. Усиливается ветер. Балаганщик преображается в Хакера; достает из мешка ноутбук.

ХАКЕР. Время давно унесло их, как ветер уносит листья. Они давно ушли – по дороге, которая для меня закрыта! Я любил их – всех, кого знал при жизни Учителя. Но потом уже не смог полюбить никого. В моей нескончаемой жизни нет любви…

ИУДА. (Останавливаясь, Хакеру). Разве ты когда-нибудь знал, что такое любовь, Иоанн? Ха-ха! Все вы, апостолы, толкуете о любви, но слова ваши пусты: вы говорите о духе и молчите о теле! А огонь прикосновений любовников – разве это не дух в их телах? Ни один из вас не рассказал о том, как дрожит сердце от приближения любимой; о том, как муж боготворит жену, обнимая ее; о том, как жена, принимая в себя мужа, чувствует, что принимает в себя Бога, чтобы родить Его заново! Разве не Божья сила делает все это в теле человеческом?! Нет, никто из вас не постиг тайну любви телесной, как никто из вас не был восхи́щен на гору Табор в клюве Голубки! (Продолжает путь).

ХАКЕР. Я так и не увидел Голубку, обещанную мне в матери Учителем. Уже две тысячи лет не кончается мое сиротство. Я не могу умереть, пока не вернется Учитель: такую программу он заложил в меня. Ему не нужны были цифровые устройства: он программировал словом! Цифровые коды – лишь подмена слов, а слово всегда программировало человека. Оно его создало! Математика – не Бог, она – всего лишь новый Моисей: ее языком пишутся Божьи законы, дающие власть над природой. И математика подарила человеку вот эту штуку, (Открывая ноутбук). чтобы он мог поиграть в Бога. Компьютер стал и мне соблазном. Безумная идея завладела мной: изучить древние программы, созданные из слов, и построить их компьютерные модели!.. Ты здесь?

Становится видна Плакальщица.

ПЛАКАЛЬЩИЦА. Я всегда с тобой, когда ты в печали. Твоя игрушка тебя не забавляет? Не хочешь ничего взломать? Чужие секреты перестали волновать тебя?

ХАКЕР. Меня волнуют тайны. В человеческих секретах нет тайн.

ПЛАКАЛЬЩИЦА. Попробуй банковские счета: тебе нужно как-то развеяться!

ХАКЕР. Я даже знаю, что мне нужно: я взломаю тебя! Я сниму с тебя твои покровы!

ПЛАКАЛЬЩИЦА. Прелестная шутка! Я взволнована! Но под моим платьем – пустота!

ХАКЕР. Я хочу это увидеть! Это – то, ради чего я стал программистом.

ПЛАКАЛЬЩИЦА. Ты никогда не говорил, что хочешь взломать меня! Боялся?

ХАКЕР. Я так привык тебя бояться, что даже привязался к тебе. Но ты – программа. Ты – то, чего нет, но ты есть: ты – виртуальное воплощение страха! Я знаю, кто тебя создал: это – он, тот, кто преследует меня всю мою жизнь, самое жуткое из моих видений!

ПЛАКАЛЬЩИЦА. Если ты понял это, то должен понять, что тебе меня не отключить!

ХАКЕР. Об этом я и не мечтаю! Твоя мощь неодолима: целая планета питает тебя черной энергией своих страхов! Но, быть может, ты – маска, и что-то прячешь?

ПЛАКАЛЬЩИЦА. Что может прятать тьма, кроме тьмы?

ХАКЕР. Я проверю это! Я взломаю тебя. Я тебя раздену!

ПЛАКАЛЬЩИЦА. Очень мило! Но как ты это сделаешь? Я – не цифровая программа!

ХАКЕР. О, конечно: компьютер над тобой не властен! Но я не зря двадцать лет изучал программы, создающие призраков – вроде тебя. Я строил их цифровые модели и ломал их. А теперь я создал твою модель, и она – здесь. (Показывает на ноутбук).

ПЛАКАЛЬЩИЦА. Ты не мог этого сделать: ты не знаешь, что у меня под платьем!

ХАКЕР. Я получил откровение! Во сне голос продиктовал мне несколько кодов. Я не понял их, но запомнил и вписал в твою программу. И сейчас я ее взломаю!

ПЛАКАЛЬЩИЦА. И что проку? Тебе все равно не взломать меня саму!

ХАКЕР. Ты глупа! Если твоя копия верна, и я увижу, что ты там прячешь под своими обносками, то и ты сама уже не сможешь меня морочить! Ты – всего лишь морок: ты исчезнешь, если я тебя познаю! Я отключу тебя хотя бы для себя самого!

ПЛАКАЛЬЩИЦА. Ты не смеешь! Есть тайны, в которые никому не дано вторгнуться безнаказанно! Ты знаешь, кто меня создал, и можешь догадаться о последствиях!

ХАКЕР. Каких? Он убьет меня? Ему для этого придется одолеть Учителя. Посмотрим!

Сцена темнеет.

ПЛАКАЛЬЩИЦА. Ты – всего лишь человек. У моего создателя – свой мир. Если ты вторгнешься в него, тебе не выбраться. Там нет ни жизни ни смерти. Это – ужас полного небытия, непереносимый для человеческого воображения!

ХАКЕР. Пусть! Хватит! (Пробегает пальцами по клавиатуре). Я устал бояться!!

Плакальщица исчезает во тьме. В вышине вспыхивает белая голубка.

Господи… Этого не может быть… Голубка!.. Две тысячи лет я ждал… а она была со мной… Тьма прятала ее, чтоб я не узнал матери своей!.. Святая Голубка, Дух Любви! Тьма объяла тебя, но свет твой невидимый светил в ее черных недрах! Не позволяй ей больше мучить твоего сына! Не оставляй меня! Свети!

Во вспышках света видна Плакальщица в белом одеянии, спиной к зрителю.

ПЛАКАЛЬЩИЦА. Ты видишь, я не обманул тебя, Иоанн! Я дал тебе мать, и она растила тебя, и ты стал взрослым.

ХАКЕР. Учитель?!! Ты пришел?! Ты вернулся?!

ПЛАКАЛЬЩИЦА. Я никогда тебя не покидал. Я был скрыт от тебя: твой Зверь вложил тьму в твои глаза и шептание страха в твои уши. Теперь ты одолел Его и можешь идти вслед за теми, кого любишь. Ты нагонишь их на повороте дороги – там, где стихает ветер.

Хакер уходит по дороге. Рассвет.

КОНЕЦ