Медленно растекался дым благовоний, превращаясь в синем, колдовском свете пелентаров в зыбкое марево. Колдовской свет обращал в сияние белые одежды неподвижно сидящего Мерлина и стоящего перед ним друида. Со стороны могло показаться, что великий маг объясняет одному из своих собратьев или учеников нечто новое и удивительное. Вот сейчас Мерлин встанет, возьмет ученика за руку и поднимется вместе с ним на башню наблюдать за движением звезд.
Но в эту ночь звезды менее всего интересовали Мерлина. А его визитера, Великого Друида Огня по имени Ноас, более всего интересовала возможность остаться живым. Просто дожить до рассвета или немного подольше. Веков этак надцать. Несмотря на более чем двухвековой возраст, в бороде Ноаса до сих пор встречались черные пряди. Но теперь, от этой беседы с разгневанным Мерлином, седина белила бороду прямо на глазах. Нет, криков не было, за всю свою пятнадцативековую жизнь Мерлин никогда ни на кого не кричал. Просто любой, хоть вольно, хоть невольно помешавший планам Верховного, уходил из жизни.
Их связывало многое, и своим стремительным взлетом от простого друида к одному из пятерки Верховных Ноас был обязан Мерлину. Ноас знал, что для Мерлина он всего лишь инструмент для достижения своих целей. Удобный, надежный, безотказный инструмент. Но за последние три недели надежный инструмент ошибся трижды. Такого Мерлин не прощал никогда и никому. Сейчас все естество друида Огня наполняло обычное, человеческое чувство: «Жить!»
— Но три ошибки! Ладно, допустим, старый волхв и впрямь оказался для тебя крепким орешком, пускай. Ладно, допустим, что ты не ожидал, что какие-то людишки поймут твою ловушку в степном пожаре, — на мгновение Мерлин сладко зажмурился, представляя себе, что могут сотворить с людьми копыта обезумевших от степного пожара коней. — Ладно, это я могу понять. Тем более что твоя выдумка мне понравилась. Смерть под копытами для такого навоза — это то, что они заслужили. Но чем ты, Великий Друид Огня, — ритуальное обращение Мерлин произнес с нескрываемой иронией, — чем, я повторю свой вопрос, чем ты объяснишь то, что десять моих лучших дружинников остались мертвыми — в степи, а ты мне лепечешь какой-то вздор?
Ты приплел в оправдание ссылку на «старого Хрофта», в облике ворона растерзавшего моих воинов и обратившего в прах все твои чары. Хорошо, пусть гневное божество является на поле боя в виде ворона, уничтожает твою охрану и ты бежишь от него без оглядки. Если это так, то я могу понять твой страх. Ты не можешь с ним тягаться, пока, во всяком случае. У меня были надежды, что через пять-шесть веков ты сможешь нечто подобное. Теперь же мои надежды превратились в дым. Но скажи, — тут голос Верховного Друида еле заметно дрогнул, — отчего ты бежишь, не очистив за собой следы? Час назад парочка мелких колдунов обнаружила след от твоего портала. И не только след. Этот нганга, заклинатель погоды, годный лишь плевать в небо, выдавая свой плевок за дождь, этот смертный определил, куда ты направился! Чем ты объяснишь это?
Ноас молчал. Он был занят, копя силы для отчаянного удара. Он знал, что не ему тягаться с Мерлином, пять веков бывшим друидом Огня, до того как стать Верховным. Но единственным шансом Ноаса увидеть восход Солнца, да и просто выжить, была смерть Мерлина. Смерть здесь и сейчас, пока Верховный не обрушил на него всю мощь своей магии. Мерлин был свято уверен в своей безопасности, но из истории с пожаром в степи Ноас вынес понимание, что иногда можно победить намного более сильного мага, сделав неожиданный ход. Сейчас, как заклинание, друид Огня твердил про себя:
— Если первый удар смертельный, другой не нужен…
Как бы в ответ на обвинения Мерлина Ноас слабо развел руками. В следующий миг с его ладоней должна была сорваться молния. От ее удара Мерлин вместе со своим креслом превратится в отчаянно вопящий от ужаса и боли костер. Нужен был лишь один миг, но именно этого мига у Ноаса не оказалось.
Он еще разводил ладони, все было готово для магического удара, но тело уже оседало на пол, смотря на мир белым оперением стрел, торчащих из сочащихся черной кровью глазниц. Друид еще успел удивиться темноте и боли в глазах, но еще одна пара стрел вонзилась в лицо, хищно выставив из затылка Ноаса зазубренные наконечники.
Из дыма курильниц соткались две стройные, высокие фигуры в серых колдовских плащах, цветом напоминавших дым. Два эльфа стояли перед Верховным Друидом, и кусок плаща одного из них теперь по цвету походил на белоснежную мантию Мерлина, прикасающуюся к поле эльфийского плаща. Голубым светом светились глаза без зрачков, и, покоряясь незримому ветру, гордо летели пряди золотых волос. Два эльфа, в поддетых под колдовские плащи доспехах из звездного металла, гордо стояли перед креслом Мерлина.
— Ну что, — медленно проговорил Верховный Друид, — я вами доволен. И теперь я хочу сделать вам подарок. Думаю, он не оставит вас равнодушными.
На лицах эльфов мелькнуло тщательно скрываемое презрение к смертному, пусть даже трижды магу, смеющему так разговаривать с ними. Но следующие слова Мерлина заставили побледнеть невозмутимые лица.
— Вы столь доблестны, почтенные, — продолжил он свою речь, рассудив, что немного лести для этих бессмертных не повредит, — что я лишь оскорблю вашу гордость, предложив вам золото. Я предлагаю вам, в придачу к награде, отправиться на необычную охоту. И, — тут Мерлин сделал небольшую паузу, — дичью на этой охоте будет последний орк. Я знаю, что в своем мире вы смогли справиться с этими отродьями, но один из них оказался здесь, у нас. И его голова послужит для вас достойной наградой за верную службу…
Никогда не видел Мерлин более искаженных лиц у всегда подчеркнуто высокомерных эльфов. Оба эльфа возвращались в свой мир, а там принесший голову последнего орка будет прославлен навеки. И вполне возможно, что через пять — семь веков интриг займет один из королевских тронов. Повинуясь порыву злобной радости, эльфы, никогда не преклонявшие колено перед своими королями, преклонили колено перед человеческим магом, сумевшим наградить их со щедростью бога. Не торопясь вышли они из покоев Верховного Друида, и огонь безумия горел в их глазах.
Щелчком пальцев обратил в прах Мерлин тело мертвого мага, перед этим не забыв обратить в чашу пробитый стрелами череп Ноаса. На месте ран, там, где в кость впились зазубренные наконечники эльфийских стрел, теперь сияли золотые пластины с тонкой резьбой. Медленно налил в новую чашу вино Верховный Друид и медленно выпил почти черную и густую жидкость. Там, в глубине зала-пещеры, на полках стояла дюжина чаш, и любимой у Мерлина была чаша из черепа его предшественника на посту Верховного. Долго умирал глупый старик, так до конца и не поверивший, что именно он, Мерлин, его любимый ученик, уничтожил его. Медленно пил вино Мерлин, вспоминая, как стояли на колене перед ним эльфы. И гордыня пьянила мага слаще черного греческого вина…
Медленно плыл по горнице дым из трубки с изогнутым чубуком, вырезанной из корня вереска. Человек с желтыми птичьими глазами сидел в кресле неподвижно. Со стороны он напоминал спящего, и лишь попыхивающая трубка говорила об обратном. Долго думал Вершигора, по прозвищу Филин, много трубочного зелья стало пеплом в его трубке. Наконец взвесив все за и против, он сделал легкий жест рукой. Но звонить в колокольчик, прыгнувший в ладонь с книжной полки, ведьмак не стал, а просто поставил его на стол.
Без скрипа отворилась дверь, и на пороге горницы появился рыжеволосый молодец с массивным охотничьим кинжалом на поясе. Теперь Редрик, с ног до головы затянутый в черную кожу, был одет для дороги. Вершигора ничего не сказал сыну, старый ведьмак лишь на миг прикрыл веки, разрешая зайти. На столе перед ним лежала грамотка, присланная Бронеславом с заговоренным соколом.
— Дружина готова к выходу, отец, — спокойно и немного торжественно проговорил Редрик, склоняя перед отцом свою рыжую шевелюру, — может, еще какие указания будут?
— Да, будет еще приказ, — ответил Филин, — главный приказ: останься живым. Ты не мальчик и не полезешь в самое пекло, но предупредить тебя хочу. Теперь можешь ехать, но прежде найди писца, пусть напишет письмо в Ашур, Его Светлости графу Гуго. Пусть наш граф своих разбойников с большой дороги на поиски племени Крысы направит. А не то, мол, пронюхают некроманты уцелевшие насчет всех его проказ. И построже с этим интриганом.
Потом на Авалон направь письмишко, мол, Мерлин пытается добыть меч одного из Хранителей Перевала Странников. Пусть гадюка Авалонская подумает о жизни, может, какую пакость для Мерлина срочно устроит. Нам это только на руку.
Подойди сюда, сын, а то мне с кресла тяжко уже вставать, вот так, хорошо.
В следующий миг крепкий рыжеволосый детина, ростом под две сажени, отлетел к двери от оплеухи отца. Правая щека Редрика налилась кровью, но молодой ведьмак в ответ только молча поклонился и опять подошел поближе к отцу.
— На большое дело, сынок, идешь, помни, — медленно проговорил Филин и хлестнул сухонькой рукой по второй щеке сына.
Вторая оплеуха оказалась не слабее первой, на этот раз отлетевший в сторону Редрик не только поклонился, но и торжественно ответил:
— Запомнил, батько.
— Хорошо, теперь ступай. Хотя погоди. Хочешь узнать, что мне Бронеслав пишет? Молчишь?
Но ответом Филину послужило лишь молчание Редрика, замершего у двери с каменным лицом.
Старый ведьмак внимательно посмотрел на Редрика и протянул ему лоскут мягкой кожи с посланием сотника:
— Читай! Больше томить не буду, выдержал ты испытание. И если там, в степи, ты их встретишь и помочь сможешь, так плюнь на мой главный приказ. Ну, ты понял. Теперь иди. И помни, мое письмо графу Гуго отдашь в собственные руки. Дружину потом нагонишь, вначале в городе порядок навести нужно…
Разом просветлевший лицом Редрик улыбнулся отцу и, взяв письмо Бронеслава, стремительно вышел из горницы. Из правого глаза Вершигоры скользнула слеза, губы старого ведьмака еле слышно шепнули:
— Удачи тебе, сынок!…
Винт шел по ночным ашурским улицам в компании десятка ведьмаков-дружинников и напряженно размышлял. Нет, по поводу захвата живьем для последующего допроса франка-христианина и его братьев Ратибор даже не волновался. Рядом с назначенным домом уже тайно расположились две дюжины дружинников. Да с ним еще десяток. Так что некуда им бежать, переулки и проходные дворы перекрыты, помощи убийцам ждать неоткуда, разве что «Белый Христос» пару ангелов подошлет. Да и то, подошлет, так и им крылья переломаем. Не впервой.
Из головы не шла сегодняшняя беседа, а вернее, заказ от патриарха ханьского клана «Феникса». Суть заказа, для которого его столь торжественно вели сквозь весь Ханьский квартал, была проста до жути: старейшину или, как его называют ханьцы, патриарха клана, Чжан Хо, интересовала пара семейных мечей, пропавших во время пожара десять лет назад. Самое хитрое, что эти мечи Винт видел неделю назад на перевязи Кетрин, уходившей с Рогволдом и Уруком.
А самое забавное и одновременно печальное — это то, что эти мечи — ее единственное, законное имущество, оба меча завещал ей предыдущий глава клана «Феникса», приходившийся ей родным дедом. И право на мечи четко было оговорено в завещании. Ну, впрочем, если вспомнить, что нынешний глава клана Чжан Хо старому Ли Хо, предыдущему главе клана, родным племянником приходится, то многое станет на свои места. Скрыл завещание новый патриарх «Фениксов». Не простил Чжан Хо полукровке Кетрин позора, позора того, что не ему, мужчине, а ей, женщине, полукровке, перешли мечи по наследству.
Не посрамила чести своего отца и деда Кетрин. Вьется ветвистый шрам по горлу Чжан Хо как память о ночи пожара. Как память о Кетрин, из которой он плетью и палкой надумал сделать девицу для удовольствий или, как их стыдливо называют ханьцы, певичку. Выходил Чжана Хо неугомонный лекарь Константинус, жизнь спас, хотя все лекари лишь руками разводили: не жилец, мол.
Не смог толстый лекарь лишь одного: дать своему пациенту нормальные голосовые связки взамен рассеченных острым лезвием. Не было после этой раны больше голоса у патриарха Фениксов. По губам читал волю главы семейства один из его сыновей, либо на бумаге записывал свои приказы немой патриарх.
Не молод Чжан Хо, но нет уважения ни к нему, ни к клану. И кто же будет уважать клан без фамильных мечей, что почти триста лет переходят от отца к сыну и от деда к внуку. Щедро обещал заплатить за клинки Чжан Хо: сорокакратный вес золота за каждый из мечей. Пусть и весят они по два фунта, если мерить на мерку ювелиров-франков, пусть. Пуд золота обещал патриарх ловкачу. Пуд!
И о десятикратном весе головы Кетрин заговорил было молодой Хо, читая с тонкой рисовой бумаги волю отца, но тут уже руками развел Винт. Мол, господа хорошие, это не ко мне. Вот гильдия Ночных Убийц, там и заказывайте. Хотите — ее, хотите — меня. А я честный ловкач, масть менять не собираюсь, так что, извините, уважаемый. Я Закон чту, а тут надо другую гильдию подключать.
И странное дело, лишь после этого отказа подали обед в зал, где беседовали патриарх и ловкач. Сытно и вкусно пировали вор и содержатель притонов, по капризу судьбы получивший титул патриарха «Феникса». После обеда сказал патриарх еще одно условие Ратибору: либо ты за месяц приносишь нам мечи, либо через месяц мы выкупим твой пай в гильдии Ловкачей. И вот тогда придется тебе заняться честным трудом.
Кому захочется с кланом ссориться? Гнусной была угроза Чжан Хо. Ибо кто ж возьмет на работу человека после такой истории? Чтобы потом булькать перерезанным горлом? А если и найдется такой смельчак, бросивший вызов клану, то и ему небо с овчинку покажется. Вот и загибается от голода человек, ни один торговец даже лепешку не продаст изгою, даже на постоялый двор ночевать не пустят, кому охота потом отстраиваться заново? Вот и уезжает такой бедняга из города. Только недалеко. А в дороге с ним обычно всякие чудеса бывают. Мало кто до другого города доезжает…
В Черный Лес кланы не суются, предпочитая не ссориться с ведьмаками. Так что в самом пиковом случае отсидеться в лесу будет в принципе возможно. Но Винта такой вариант не устраивал абсолютно. Тем более что ближе к ужину ловкача наконец отыскал посланец Его Светлости и дал иное, но тоже весьма многообещающее задание. Хотя приказ отдал еще три дня назад, лишь теперь графский посланец смог переговорить с ведьмаком. Задание было не из тех, что оплачиваются золотом. Денег граф Гуго платил за него намного меньше, чем за жезл. Так и дело было весьма и весьма интересным, хотя на первый взгляд пустяковым: внимательно следить за домом лекаря Константинуса и, заметив ловкача или кражу из дома в исполнении обычного нищего, предотвратить это любой ценой. Пусть хоть глоток вина в скорлупке от ореха выносят. Тем более прекратить! Но при этом, по возможности, вора не убивать, а доставить живым для допроса.
На все вопросы и отлынивания Винта, что, мол, не мой профиль охрана лекарей, были даны подробные инструкции и оттиск на воске графского перстня. Когда же ведьмак начал отказываться опять, графский слуга в ответ перебил его весьма сумбурную речь кошелем золота и вслух процитировал графскую мудрость:
— Только вор сможет поймать вора.
Доверие грело душу не меньше кошелька, но и тут, в случае неудачи, его ждала смерть. Слуги графа отличаются даже излишним рвением в исполнении приказов своего хозяина. И не только слуги. Многие из горожан всячески обязаны графу и яро пылают желанием оказать услугу Его Светлости. А услуги эти обычно не из тех, которые возможно оказывать публично, и почти всегда они граничат с разными неприятностями.
По большому счету, Винту было плевать на графское золото. Но игра должна продолжаться! А особенно ведьмака заинтересовало, что это такое можно вынести из дома лекаря в ореховой скорлупке. Конечно, проще всего думать, что это новый яд, но никогда раньше таких предосторожностей не было. Тут явно скрывалась какая-то тайна. Подойдя к дому лекаря, Винт лишний раз в этом убедился.
Да, граф не стал ставить своих дружинников в караул у дома Константинуса, но на истертых ступенях каменного крыльца уже сидели оборванцы, числом — не меньше десятка. Они, коренные жители ашурского дна, видели всякое, но, неся стражу, увидеть ловкача, нагло идущего к крыльцу охраняемого дома!
Несмотря на добрую кольчугу и стальные пластины, примотанные к телу, Винт взмокшей спиной чувствовал кинжалы, нацеленные ему между лопатками. Пока мозги стражи из ашурских трущоб отчаянно щелкали, пытаясь понять, что происходит. Они отлично знали, что среди воров квартала Бронзовых Врат безумцев отродясь не бывало. А вот посланец, принесший слово от гильдии Ловкачей…
И впрямь, прежде чем лить кровь, воры всегда присылают вестника. За всю историю Ашура лишь однажды нашелся безумец, поднявший нож на такого посланца. Любил гашиш Рахматулла Бородатый, но конец обкурившегося хозяина больших дорог был весьма печален. Через сутки его нашли повешенным на собственных кишках. И не только его одного, весь десяток его бойцов, видевших кровь ловкача, постигла та же смерть.
С остальными обошлись более милостиво. Отрубленная рука, палец или даже ухо — вот чем заплатили остальные за дерзость своего атамана. Не было с тех пор харчевни или переулка в городе, где на посланца гильдии подняли бы руку. Всегда в полном снаряжении, правда, без маски, с открытым лицом, являлся такой посланец.
И сейчас, пока Винт шел к крыльцу, в смятении косились на его лицо графские дружинники «ножа и топора». Ратибор уже успел подняться по ступенькам, когда перед ним выросла тройка грязных бородачей. Еще десяток грязных оборванцев кучкой стоял за его спиной, переминаясь с ноги на ногу.
На первый взгляд любого постороннего, они ничем не отличались от обычных праздношатающихся по городу попрошаек. Но это только на первый взгляд. А потом прохожий заметил бы руки, крепко сжимающие за пазухой рукояти ножей или другое оружие ночных переулков, готовое в любой момент вонзиться в спину или лихим ударом размозжить череп.
Подобная свора «шакалов» могла смутить любого, но Винт знал, как надо обращаться с такой стаей. Ведьмак улыбнулся, глядя прямо в благоухающие перегаром, запахом чеснока и просто откровенной тухлятины, небритые морды, бывшие когда-то человеческими лицами. Старшим в тройке нищих, преградивших ему путь, был щуплый и костлявый малый с лицом и глазами хорька. Взглянув в его мутные глазки, Винт еще раз ухмыльнулся, про себя отметив, что хорек явно бешеный и больной. Но вслух он сказал нечто другое:
— Ты, что ли, Хорь? Не похож вроде…
— Я, кто ж еще. — Щуплый просто расцвел от слов ловкача, попутно сделав легкий знак ручкой двум громилам рядом с ним, уже шагнувшим к Ратибору. Оба «хорехранителя» послушно отшатнулись, а десяток нищих за спиной вора разом выдохнул, поняв, что кровопускание пока отложено. Ловкач явно был не прост, а такие дела пахан решать должен. Вот пусть и решает, а надо будет, так ловкач-залетка и пикнуть не успеет. А пока и обождать можно. Пусть старший с «гостем» разговор говорить будет.
— Ты отколь такой взялся? Что за дело ко мне, кто послал? — продолжил разговор нищий, почесывая грудь под рубахой. Когда-то рубаха была шелковой и имела цвет. Сейчас цвет она потеряла, но взамен приобрела запах. И, судя по всему, в ней даже ни разу не тонули, не говоря уже о стирке и иных процедурах, которые Хорь считал ненужными.
Винту давно было понятно, что не только внешность дала атаману прозвище. Охранники, стоящие рядом с Хорьком, и те явно на неделе посещали баню. Но сейчас Ратибору никакого дела до чистоты не было. Сверкнув метательной пластиной в левой руке, ловкач на глазах судорожно дернувшихся здоровяков демонстративно засунул ее за пояс, сделав жест атаману пустой ладонью, мол, драка потом, а сейчас мирно говорить будем.
Хорек не удивился такому обороту дела, ухмыльнулся, и от его знака толпу нищих как ветром сдуло. Он и Винт стояли на крыльце вдвоем, и при виде куска воска с оттиском графского перстня нищий, ничуть не удивившись, склонился в низком поклоне. Правда, разговор получился долгий, но, пройдя внутрь дома Константинуса, ведьмак понял, что дело того стоило…
От дальнейших размышлений Ратибора, уже подошедшего вместе с десятком дружинников Черного Леса к дому, куда ведьмак направил хозяина харчевни и его «братьев», отвлек дружинник Олаф, вынырнувший как тень из переулка и тихо сказавший Винту на языке свеев:
— Все спокойно, мой Тан!
Олаф командовал пятеркой варягов, наблюдавших за подходами к дому-ловушке. Он бывал в землях франков и греков, знал их хитрости и уловки, как, впрочем, и его дружинники. Уже семь лет служил бывший наемник в ведьмачьей дружине, женился и думать забыл о возвращении в родные фьорды. Но крепкой оказалась старая привычка называть старшего «мой Тан!».
Конечно, формально командовал дружинниками сотник Неждан, но, когда сегодня вечером Винт предъявил грамоту Филина и ответил на условные слова, вся сотня попала под команду ашурского ловкача. Сотник был удивлен, когда Ратибор велел отрядить в засаду лишь два десятка дружинников и еще один десяток захватил с собой. Немалого труда стоило Винту уломать старого служаку, пылавшего гневом и готового весь город разобрать по камушку. Лишь прямой приказ утихомирил сотника, желавшего лично отомстить за погибших.
И теперь Неждан во главе семи десятков дружинников ждал сигнала о помощи от Ратибора. Но ведьмак планировал, что шума и боя не будет. Про себя, еще днем, Винт пытался решить еще одну загадку: как греческий огонь попал к ашурским слугам «Белого Христа»?
Решал и не мог найти ответа, ведь больше всех своих сокровищ берегли тайну его приготовления лукавые греки. Рабы с отрезанными языками днем и ночью создавали части состава. Каждый из них знал лишь ту тайну, что творил своими руками. Но главной тайной был секрет всей смеси. И никто не знал, кто смешивает состав, где и как. И вот теперь самое страшное оружие греков находится на краю света в дальнем торговом городе Ашур!
Есть отчего схватиться за голову, как поступил сотник Неждан, увидевший устланное обгоревшими костями пепелище и услышавший от Ратибора подробности его разговора с франком, слугой «Белого Христа», хозяином весьма странной харчевни. Там речь шла не об одной или двух бутылях, франк говорил о целом грузе страшного зелья. А такое не под силу маленькой группе фанатиков, будь они хоть трижды божьи слуги. Кто-то весьма сильно захотел прибрать город к рукам, а расправа, вернее сказать бойня, в харчевне, без разбирательства, где ведьмак, а где мирный купец, наводила на весьма странные мысли.
Ведьмак знал, что от ответа на этот вопрос его отделяет не более получаса, франк и его «братья» должны сейчас прийти, ну а под пыткой говорят все. И святые, и мученики. Его десяток замер во дворе дома напротив, а сам ловкач легко залез по стене вверх и оказался на плоской, скошенной на улицу крыше. Поверх деревянных пластин крыша по ашурскому обычаю была залита смоляным варом, и, вонзив в нее крюк с веревкой, Винт расположился весьма комфортно, отлично просматривая узкую улочку в обе стороны.
«Гости» появились одновременно в обоих концах улицы и тихо, без шума и лишних разговоров двинулись к дому, где уже затаились ведьмаки-дружинники. Тихо вскрикнула выпь, и почти сразу вдалеке и чуть ближе своим хохотом отозвалась сова. Ведьмак трижды дернул привязанную за щиколотку веревку, давая сигнал десятнику, ждущему на земле команду «приготовиться».
Единственное, что удивило Винта, заставив его повременить с захватом прямо на улице и дождаться, пока «гости» зайдут в ворота дома, так это численность пришедших. Кроме шести человек, исправно шедших к дому, как было условлено, со стороны Причальной башни, с другой стороны улицы, им навстречу, шли еще десять обычных горожан в скромных, серых плащах.
Они встретились у ворот дома, шедший первым откинул капюшон плаща, и свет луны блеснул на лысине франка. Он шагнул навстречу идущему ему десятку, принимая пришедших за Винта и иных «братьев», но одного взгляда под капюшон плаща человека, шедшего первым, хватило, чтобы в руке франка на миг блеснуло лезвие короткого меча.
Сталь ударила о сталь, все пришедшие были в кольчугах под плащами и при оружии, но разгореться схватка не успела. Четким, сильным движением Ратибор метнул с крыши три мешочка, с хлопком лопнувших от удара о камень мостовой. Облако пыли на миг окутало фигуры сражавшихся людей, прекращая бой. Смесь стертого в мельчайшую пыль трубочного зелья, чая и жгучего, заморского перца ослепляла, разрывала захлебывающиеся легкие отчаянным кашлем.
Вновь прорезал ночную тишину крик совы, и на беспомощных, ослепших людей обрушились дружинники, выбивая оружие, быстро связывая и загружая на телегу. Звонко гремели подковы по камням улиц, лихо мчался десяток конных дружинников в полных доспехах:
— С дороги! Посольство Черного Леса! Прочь с дороги!
Отшатывались в подворотни ночные патрули стражи, не успевшие добрести до любимых кабаков, огрызались вслед бессильной бранью. Нет на улицах прохожих, двое пьяных, едва успевших отлететь в сторону от мчащейся в безумном галопе кавалькады, глупо размахивали руками и пытались понять, что это промчалось по давно опустевшей улице и не много ли выпито сегодня.
С глухим лязгом захлопнулись за телегой и ее конным эскортом ворота бывшего двора купца Тверда, окованные стальными пластинами. Глубоки погреба, а в них кашляй или кричи — так все равно никто крика твоего не услышит. Глухонемой ключник развел по погребам пленников. Беззвучными тенями растворились в лабиринтах улиц и переулков дружинники, тихо открылись перед Винтом двери дома лекаря Константинуса. Ратибор, так и не покинувший крыши во время схватки, был бы весьма удивлен, если бы узнал, что вторая группа «братьев» полностью состояла из ханьцев.
Но сейчас он старательно отказывался от предложений Константинуса «немножко перекусить». Для уставшего ловкача сон был милее всех ужинов. Только утром ведьмак узнал, кто попался в ловушку.
Вновь воцарилась ночная тишина на ашурских улицах, если не считать редких криков:
— Помогите! Грабят! Убивают!