Но сразу же лечь спать у ведьмака не получилось. Нет, лекарь был очень внимателен к посланцу своего старого друга и даже сделал еще днем попытку накормить Ратибора. Константинус обычно обедал вместе со старым слугой, поваром и парой учеников, уже сейчас служивших предметом зависти всех других подмастерьев города. И неудивительно, ведь, в отличие от своих вечно голодных и худых собратьев, ученики Константинуса уже имели лишний вес. Конечно, до туши своего учителя, из штанов которого можно было сшить палатку, им еще было далеко. Но лиха беда — начало, а нормальное, с точки зрения их наставника, питание сделало их предметом зависти обжор всего города.

Сейчас единственной вещью, которую хотел не спавший трое суток Винт, была возможность хоть немного поспать. До рассвета оставалось лишь несколько часов. Но вместо этого ведьмак угодил прямо к ужину лекаря, который длился уже четыре часа и обещал закончиться лишь поутру, плавно слившись с ранним завтраком. Пришлось Винту выходить из-за стола и, ссылаясь на спешные дела, уходить обратно на улицу. Через десять минут ловкач влез через окно в отведенную ему комнатку на чердаке, рухнул, не раздеваясь, на лежак и тут же крепко заснул.

На рассвете его обнаружил слуга, пришедший прибраться в комнате. Времени у ведьмака не было, а, как всем было известно, Константинус из-за стола раньше полудня не выходил. Поэтому Ратибор наотрез отказался от предложенного ему завтрака, предпочтя долгому застолью с лекарем завтрак в соседней харчевне.

Несмотря на столь раннее время, зал харчевни был почти полон. На этот раз он платил обычными деньгами, заказ произнес внятно, с расстановкой, и все обошлось без всяких происшествий. Да и от вина Винт отказался. А то у ведьмака уже сложилось впечатление, что все неприятности в городе притягиваются к нему как магнит. Хотя не зря говорят: «Хочешь жить — умей вертеться!»

Вот и вертелся Винт весь вчерашний день, да и сегодня дел предстояло немало. Вначале он дождался прихода в харчевню Олафа, посланного к нему сотником Нежданом. Но вместо последних новостей, сказанных на ухо тихим шепотом, северянин, как всегда машинально, проорал с порога:

— Я здесь, мой Тан!

Не обращая на него внимания, Ратибор продолжил невозмутимо поглощать бурое овощное рагу из горшочка. Викинг не зря занимал пост десятника и, пробасив глядящим на него во все глаза посетителям: «Обознался», — двинулся к свободному столу рядом с Винтом.

Ловкачу пришлось ждать, пока хозяин лично принесет Олафу пиво. Лишь потом он предложил почтенному нортунгу подсесть за свой столик. Невозмутимый свей битый час обстоятельно рассказывал о разных мелочах, пока Ратибор не заорал на всю харчевню, где они сидели и пили пиво:

— Ты главное говори, горячий варяжский парень!

Ранние посетители, желающие похмелиться после бурной ночи, старательно не заметили ни вопля, ни ловкача, сидевшего за одним столиком с наемником, и принялись расползаться, тихо переговариваясь:

— Пошли, сосед. А то с ворюги станется и ножиком пырнуть. Вишь, сосед, какой он бешеный, на варяга орет. А варяг не иначе берсеркер, из тех, кого сами викинги пугаются, такой как за топор схватится, так полхарчевни разнесет, пока стрелами не истыкают как ежа. Нет, пошли отсюда, а то потом поздно будет…

Но новостей было мало. Потратив два часа на разговор с Олафом, Винт узнал, что схваченные ночью раскосые пленники на допросе молчат как рыбы. Языки развяжутся не иначе как к вечеру, так как чарам для развязывания языка нужно время. Кроме того, пятеро «братьев», пришедших с франком, да и он сам, умерли ночью. В горячке и спешке дружинники не заметили пузырька с ядом, и вся шестерка успела выпить отраву, прежде чем стража заподозрила неладное.

Распрощавшись с варягом, Винт весь день мотался по городу в поисках амулета, срезанного с убитого в переулке. Но все скупщики краденого добра только разводили руками. Не видели, не приносили, нет, амулетов уже почти месяц не было, — вот и все, что смог от них добиться Ратибор. Правда, вечер принес приятный сюрприз: придя к лекарю, Винт узнал, что его служба по охране дома, похоже, близится к концу.

Константинус исследовал содержимое бутылочки с эликсиром долгой жизни, полученной от графа Гуго. Лекарь, несмотря на свою любовь к застольям, уже определил все составляющие драгоценного эликсира и теперь бегал от радости по горнице, и под тяжестью его туши тяжко стонали половицы. Слуга и повар были направлены на рынок за провизией для праздничного ужина, а двое учеников лекаря — в аптеки и на тот же рынок за необходимыми компонентами.

Константинус поделился своей радостью с ведьмаком, но даже теперь, в миг своего торжества, лекарь свято держал язык за зубами, лишь повторяя снова и снова:

— Не будь я Константинус Макропулос, я это сделал! От меня не уйдешь! Они хранили его века, а я узнал за три дня!

Но радость ведьмака оказалась преждевременной. Задав вопрос, сколько времени потребуются еще его услуги, Винт был поражен ответом лекаря:

— А, ерунда, думаю, еще недельки три или четыре. Может быть, пять. Теперь необходимо узнать, какая из 1800 — единственно верная. В остальных же случаях…

Тут он внезапно замолчал и внимательно посмотрел на Ратибора. Что прочел лекарь на неподвижном лице ведьмака, так и осталось загадкой, но в следующий миг пухлая ладонь с силой хлопнула ловкача по плечу:

— Так что месяц спокойной жизни нашим купцам и ростовщикам гарантирован. Может, больше, может, меньше. Небось уже прикидывал следующее дело, а?

Тут Константинус вновь посмотрел на Винта, и на секунду ведьмаку почудилось, что взгляд маленьких глазок из-под нависших бровей проколол его насквозь. Лекарь повел из стороны в сторону своим исполинским носом и заговорил неожиданно серьезно:

— Может, я смогу помочь? Прошу, говорите, почтенный Винт, не стесняйтесь. Сегодня у меня день радости, я хочу радоваться не один. Что вас беспокоит? Какой тайный недуг грызет вас изнутри? Тут мне виднее, у меня нос длиннее.

Лекарь повторил свою любимую фразу и зашелся в гулком хохоте. Неожиданно что-то подтолкнуло Ратибора, и, внезапно решившись, ведьмак задал свой вопрос:

— Почтенный, у меня есть одно затруднение. Я не буду касаться предмета вашей гордости, я не люблю совать свой нос куда не следует. Некоторое время назад…

Он на миг замялся, упоминание о длинном носе прозвучало прямым намеком, но лекарь засмеялся и, вновь положив руку ему на плечо, мягко проговорил:

— Вам нужно узнать тайну какого-то яда? Говорите смело, это будем знать лишь мы вдвоем. Врачебная тайна священна.

Неожиданно Константинус прекратил смеяться и напряженно, медленно, через силу спросил, и каждое слово причиняло ему боль:

— Кажется, я понял. Вы хотите знать состав того огня, который убил моего и вашего друга? Ты хочешь знать, кто убил Горюна. Что ж, тут я смогу тебе помочь. Ты не убийца, ты вор, вор из воров, но кроме этого ты воин. Гуго не пошлет ко мне мелкую шваль. Я видел твои глаза там, когда…

Не закончив фразы, он махнул рукой. Ратибор молча ждал. Наконец, словно собравшись с мыслями, лекарь продолжил:

— Я не знаю, кто залил огнем раненых и умирающих. Я знаю, кто сможет тебе помочь, кто разбирается в таких вещах. Когда Горюн умирал, из его ран, покрытых песком, я извлек немного этого…

Лекаря передернуло от отвращения, и Винт рискнул его перебить:

— Почтенный, это был греческий огонь? Тайну которого…

— Греческий огонь, греческий огонь. Заладили: греки, греки. Я видел раны от огня Калинника, который все называют греческим огнем, и прошу уж мне поверить, они не отличаются. Ожог — всегда ожог. А вот состав, превращающий человека в кусок горелого мяса, тут явно другой. Я могу по остаткам вина определить, что за яд был в бокале, и определить его состав. Но здесь…

Константинус подошел к столу, плеснул вино по кубкам, и они молча помянули старого повара. Лишь после этого лекарь заговорил вновь, с поразившей Ратибора яростью:

— Я дам тебе письмо к Зебаку. Да, ты меня правильно понял, к нашему дорогому и всеми любимому городскому палачу. Гордости славного Ашура, Юсуфу аль-Зебаку. Он лучший из всех алхимиков, которых я знал на своем веку, а уж тут ты мне можешь поверить. Если можно определить состав — Юсуф это сделает. А потом, когда ты узнаешь, кто стоит за этим, ты придешь ко мне, и мы вместе подумаем. Очень хорошо подумаем. Смерть может быть разной, но за такую смерть… — Лекарь посмотрел в сторону, ведьмаку померещились слезы на его глазах, но тут же Константинус хлюпнул носом и продолжил в своей знаменитой манере, продолжил так, как шутил, леча больных чумой или оспой: — Заодно и с Юсуфом познакомишься. Тебе сможет пригодиться такой знакомый. Нет, если будет надо, он тебя будет работать.

Правда, — тут он с хитрой улыбкой посмотрел на Винта, — не мечтай о многом. Как говорит сам Юсуф: «Знакомых я работаю бэз энтузиазма. В мэру, так, как вэлит судья. Вот с абычными клиентами могу увлэчься и пэрэстараться. Надо смотреть, кто такой. Асобэнно, когда клиент — паслэдний шакал!»

Их разговор прервал стук входной двери. Повар и слуга заносили через парадную и единственную дверь огромную корзину с провизией и кувшинами вина. Константинус в третий раз хлопнул ведьмака по плечу и тихо шепнул:

— После ужина поговорим…

Но после ужина разговор у лекаря и вора не получился. Явление Его Светлости, графа Гуго, и сопровождавший его переполох, вызванный свитой графа, отвлекли внимание руса и лукавого грека. Даже если вспомнить, что греком хитрый Константинус никогда не был. Не зря когда-то молодой врач-армянин взял себе греческое имя, ох не зря…

Только глубокой ночью, когда кавалькада всадников направилась обратно в графский дворец, в маленьком кабинете, на столе, сплошь заставленном колбами и разными непонятными склянками, загорелись свечи. Скрипело гусиное перо по листу пергамента, выводя на желтоватой коже странную вязь.

Лекарь писал по-арабски и совершенно непонятно. Винт неплохо знал обычный куфический шрифт. Но сейчас Константинус выводил на пергаменте причудливый узор стилизованной вязи джери, щедро перемешивая и вплетая в сплетенную траву живописной письменности придворных совсем уже загадочные для Ратибора рисунки или письмена.

Наконец лекарь отложил в сторону перо, вытер пот со лба, не заботясь о пятнах чернил, оказавшихся на его лице. Присыпал чернила песком, но не из обычного рога, стоявшего на столе, а из маленького мешочка, извлеченного из-за пазухи. Затем немного обождал, пока чернила просохнут и, свернув пергамент в трубку, протянул его Ратибору. Очевидно, к подобному посланию печать прилагать было не нужно. Вряд ли еще кто-то, кроме Юсуфа, сможет прочесть подобную грамотку.

— Где дом палача, знаешь? — спросил Константинус и, не дожидаясь кивка ведьмака, продолжил: — Ну да! Конечно, знаешь. Ты же ловкач, а вы все рано или поздно знакомитесь с ним. Старею я, совсем плохой стал. Если Юсуф аль-Зебак гнать будет, то терпи, не уходи. Пусть вначале письмо прочтет, а уж тогда поглядим. Он не любит, когда его от работы отрывают…

— От работы? — поразился ведьмак, представив себе палача, берущего работу на дом. — Он что, еще и дома по специальности трудится? Или отсыпается после допроса, умаялся, поди, батогом махать, а тут ходят всякие и спать мешают?

В ответ лекарь захохотал так, что кресло под его тушей отчаянно затрещало:

— Да! Берет работу по специальности, как не брать. Только не по той, о которой ты подумал. А насчет разбудить, так он вроде меня, живет ночью, а днем отсыпается. Ему же не каждый день на работу головы рубить, он же палач. С допросами всякой мелкой швали, палок всыпать десяток-другой за пьянство или там вору руку рубить — этим подмастерья занимаются. Надо же им руку набить. В их мастерстве практика — первое дело. А Юсуф по большим делам работает: убийцы, насильники или шишки из Совета города да их родичи. Хотя, — тут Константинус вновь захохотал, — почему «или»?..

К дому палача Винт подошел на рассвете. Из-за плотно пригнанных, без малейшей щелочки, ставень не было видно ни единого лучика света, но отступать Ратибору было некогда. Теперь, когда шестеро убийц были мертвы, только аль-Зебак мог помочь, из головы у ведьмака не шли слова лекаря о греческом огне. Винт постучал в ставни, но ответом на его стук послужила тишина. Внезапно ведьмачьим чутьем Ратибор почувствовал присутствие человека за спиной.

Он успел откатиться в сторону, и удар дубинки, заботливо обмотанной мотком шерстяной пряжи, пришелся не по голове, а по плечу. В следующий миг ведьмак атаковал, вложив кроме своей силы еще и всю массу своего тела в удар меча. Человек, только что пытавшийся оглушить его, задумчиво посмотрел на обрубок дерева в своей руке, минуту назад бывший дубинкой.

Лицо его почти полностью скрывала борода. Обычная рубаха и кожаные порты. Из этого неприметного стиля выбивались лишь сафьяновые сапожки. Обычно такие сапоги носят купцы или богатые модники. Но бородач купцом или модником не был. На мгновение он покосился на незваного гостя и, как бы в сомнении, чуть покачал головой.

Но уже в следующий миг Ратибору пришлось уворачиваться от пущенного в голову куска дерева. Ловкач увернулся, но в руке укоризненно качающего головой бородача уже появился бич. Вымоченный в молоке кончик бича ударил почти без замаха, как бы играя, в кисть правой руки. Перчатку рассекло как ножом, и от раны Ратибора спас стальной браслет под кожаной перчаткой. Боль обожгла руку, гибкая кожа кнута уже оплела рукоять воровского меча.

Крякнув, бородач рванул бич на себя, крутанув в воздухе вырванный из руки Ратибора клинок. Перехватил его кончиком бича поудобнее, словно бич стал рукой палача, и зашвырнул меч далеко в сторону. Мягким движением ведьмак откатился в сторону и, выхватив из-за пазухи письмо лекаря, швырнул его палачу, метнувшему свой кнут навстречу свитку пергамента. Винт уже открыл рот, но чернобородый Юсуф мягко подхватил послание лекаря кончиком батога. Потом перебросил его в руку и развернул письмо. Тем временем рядом с бородатым палачом как из-под земли выросло пятеро стражников с факелами. Самострелы в их руках были нацелены на Ратибора все время, пока Юсуф внимательно читал свиток Константинуса.

На всякий случай ведьмак шагнул еще на пять шагов назад, окончательно выбравшись из зоны удара. Ратибор уже давно мог метнуть пару метательных пластин и успокоить Юсуфа навеки. Но зачем?

Палач не собирался его убивать, а явно пытался взять его живым, для «поучительной» беседы. Вариант с разговором устраивал ведьмака как нельзя больше. Конечно, кроме «поучений». Конец плети из мягкой кожи в руках палача не уступал мечу, а у Юсуфа, кроме кнута, было еще много способов «поучения». В этом Винт не сомневался ни на минуту.

Палач имел глаза кошки, ведь только кошка способна разобрать надпись на джери при свете факела темной ночью. Но чудеса на этом не закончились. Юсуф наконец прекратил чтение и тихо обменялся парой слов со старшим патруля. Пятерка стражников шагнула к ведьмаку, держа его на прицеле. Винт прикинул, что будет лучше: смыться или отвести глаза и, выбрав второе, чуть шевельнул пальцами. Но на стражников его чары не оказали никакого влияния.

В этом ведьмак убедился окончательно, когда старший стражник, шедший с факелом, сунул его ему в ладонь и нежно сказал:

— Посвети почтенному Юсуфу, рыло воровское. Нечего мастеру в темноте глаза портить. И не шамань, я еще не таких бобров работал. Понял?

На негнущихся ногах Ратибор двинулся к дому. С факелом в руках, на темной улице, он был отличной мишенью. На половине дороги он подобрал с земли свой меч и быстро сунул его в ножны. Всю дорогу к неподвижно замершему палачу, а потом вместе с ним за угол дома к маленькому крыльцу Винт ожидал стрелы в спину. Но вместо нее в спину больно ударилась бронзовая ручка двери.

— Не стой на пороге, — бросил ему Юсуф, — лучше в комнату зайди и свечи зажги. Поговорим. Ты мне еще за дубину должен, будем думать, чем со мной расплатишься.

Он говорил почти без акцента, характерного для арабов или горцев. Константинус напрасно передавал его речь с горским акцентом. На наречии русов Юсуф говорил не хуже Ратибора, лишь небольшая заминка между словами выдавала арабское происхождение палача.

При свете свечей Винт еще раз вгляделся в хозяина дома. В карих, почти черных глазах араба играли золотистые искорки смеха. Он открыто изучал своего ночного гостя. Наконец кивнул на горку подушек в углу застланной мягким ковром комнаты. Сам Юсуф расположился у низкого столика с десятком горящих свечей. Развернув свиток пергамента, он углубился в чтение. Дочитав, палач требовательно протянул руку:

— Давай.

— Что давай?

— То, что тебе дал Константинус. Образец давай. Сейчас посмотрим, какой это огонь. Мне тут недавно нечто такое уже хотели принести.

Хлопнув себя по лбу, Винт достал из-за пояса маленькую склянку. Юсуф, не глядя, протянул руку и ухватил склянку.

— Присаживайся. Бери подушки, отдыхай. Гость в доме отдыхать должен. Сейчас кушать будем.

В комнате бесшумно, как джинны из восточных сказок, оказались двое юношей с подносами в руках. На подносах уже были расставлены чашки с белым супом из кислого молока, пряного творога, кинзы и иной зелени. Кроме этого, нашлось место для лепешек, фисташек и ломтиков сушеной дыни, вместе с супчиком — это обычная закуска перед трапезой. Чайник со свежим чаем уже стоял на столе. Винт помнил законы гостеприимства степей и гор и с поклоном, как и подобает гостю, произнес:

— Мир вашему дому!

Степенно огладив бороду и склонив голову, Юсуф ответил Винту:

— Да будет мир между нами.

Уверенным жестом палач преломил лепешку и протянул половину гостю. Только после обильного ужина настал час для чая и беседы. Юсуф был немногословен, но из его рассказа Ратибор узнал немало любопытного.

— Еще месяц назад стражники выловили в канале обгоревшее тело. На обугленном трупе не сохранилось одежды, но молодой хабиб-лекарь, призванный стражниками к мертвецу, весьма заинтересовался столь необычной смертью. Пожаров в городе не было уже пять дней, обугленный мертвец был странной загадкой.

Молодой Омар ибн Нияз начал расследование, благо, что его отец, старый хабиб Нияз наконец поправился и у юноши вновь появилось немного свободного от изучения медицины времени. А когда из страшных ран ему удалось извлечь частицы горючего состава, обратившего неведомого человека в пылающий факел, то восторгу молодого лекаря не было конца. Но, к сожалению, через неделю любознательного юношу нашли зарезанным в одном из переулков. Перед смертью он прошелся по нескольким ашурским алхимикам, в частности, заглянул и к Юсуфу аль-Зебаку. Состав, впрочем, как и сама история обгоревшего мертвеца, весьма заинтересовали ашурского палача, и после долгих уговоров Омар ибн Нияз пообещал оставить для изучения Юсуфом несгоревшие частицы смеси. Но не успел…

В смерти юного лекаря не было ничего странного, родные юноши грешили на ночных грабителей, но две недели назад неизвестные вломились в дом Юсуфа и все перевернули вверх дном. Сам палач-алхимик в это время был на публичной казни и, вернувшись домой, обнаружил двух убитых слуг и отравленных псов. Вечером того же дня на почтенного Юсуфа напали двое в масках гильдии Ночных Убийц. Палач не оплошал, уложив на месте одного из нападавших и обратив в бегство второго. Но под маской неудачливого убийцы оказалось раскосое лицо ханьца. Не было на его щеках ритуальной татуировки, да и маска оказалась поддельной. После этого еще дважды, в разное время, летели в палача ножи и стрелы из-за угла.

Но не это по-настоящему насторожило палача, а весть о пожаре и обугленных телах в харчевне «Пять Углов». Юсуф рассказал ведьмаку, как после этого договорился с земляками, служащими охранниками в храмах и у богатых купцов. С тех пор пятеро стражей караулили дом палача, превратившийся в западню для неизвестных охотников. Этой ночью пятерка стражей дважды замечала подозрительные силуэты у самого дома, и когда на третий раз из тьмы появился человек и направился прямо к дому, то сам Юсуф возглавил охоту на дерзкого убийцу.

По всем писаным и неписаным городским обычаям в Ашуре палач был неприкосновенен. Винт, да и любой другой городской житель, это отлично знал. И тот, кто устроил такую охоту, весьма сильно рисковал. Неожиданно ведьмак вспомнил летящие в него стрелы и метательные ножи. Почерк неизвестных убийц был весьма схож, и, повинуясь неясной догадке, Ратибор рассказал Юсуфу о недавнем происшествии.

В ответ палач-алхимик долго скреб бороду и наконец ответил:

— Хорошо. Пошли…