Река, прихотливо извиваясь, текла на север, пока не уперлась в гряду холмов, переходящих в возвышенность. Здесь она приостановилась на мгновение, разлилась озерком и круто свернула вправо, вдоль препятствия. Сколько видел глаз, она так и бежала под холмом, нигде не удаляясь от него более чем на несколько десятков метров и надеясь, по-видимому, улучить момент и продолжить прерванный путь к океану.

Озерко оказалось рукотворным. Место для него выбрали с умом, там, где когда-то шумел порожек, редкий на этих равнинных реках. Много воды утекло с тех пор, пруд устоялся, порос по краям камышом и осокой, природа включила его в свой ареал, наряду со всеми излучинами и омутами речки. Его искусственности совсем не чувствовалось. Федор прошел подальше, на выступающий вперед мысок, так, чтобы закидывать удочку чуть вбок, мимо размытого, покачивающегося, слепящего солнечного отражения.

Поплавок медленно сносило — не то ветерком, не то течением, — над водой вились стрекозы, было тихо, солнечно и хорошо. Вот поплавок чуть дрогнул, и Федор подобрался. Поплавок несколько раз энергично погрузился, словно кивнул, пошел было в одну сторону, потом в другую, словно раздумывая, кивнул еще раз и целеустремленно и быстро пошел вбок, оставаясь в притопленном состоянии. Федор подсек и почувствовал, как живая тяжесть забилась на том конце лесы, передавая волнующую сладкую дрожь удилищу. Леса резала воду, тугой струной указывая направление мечущейся в глубине добычи. Вот ее удалось подтянуть к поверхности, хвост бешеными дробными ударами вспенил воду. Федор отпустил лесу — ровно настолько, чтобы рыба опустилась в свою стихию и не принялась прыгать и кувыркаться по поверхности, но оставив на воздухе голову с широко разинутой пастью. Он еще не ощутил рукой ответных движений рыбы, но уже с ликованием почувствовал — победил! Удерживая голову рыбы над водой, он быстро плашмя подтащил ее к берегу. Ошеломленная, добыча лишь слабо шевелила хвостом. Он присел на корточки, протянув левую руку и продолжая подтягивать рыбу к себе. Пальцы уже сомкнулись на толстом загривке добычи, намертво зажав жабры, когда рыбина очнулась и бешено забилась в последней отчаянной попытке освободиться. Он вырвал ее из воды мгновением раньше и уже развернулся, отодвигая ее подальше от берега, и бросил удилище в траву, освободившейся рукой перехватывая тугое бьющееся тело.

Минутой позже крючок был осторожно извлечен, и красавец окунь, весом не менее полукилограмма, благополучно растянулся на дне набитой крапивой сумки, рядом с полудюжиной себе подобных. Он еще не потерял яркости раскраски и время от времени принимался колотиться и ворочаться в своей тесной гробнице, но все это уже не имело для него никакого значения.

Федор спустился к самой воде и тщательно вымыл испачканные слизью и чешуей руки. Облако взбаламученной воды медленно расплывалось и уносилось слабым течением. Он повернулся, стряхивая с рук воду, наклонился, чтобы взять удочку, да так и замер, глядя на стоящие в сочной траве босые ноги.

Трава была мягкой и густой, а ноги были белые, маленькие и изящные. Федор медленно поднял глаза вверх и распрямился. Она вся, не только ноги, была маленькой и изящной. Одета она была… не то чтобы нелепо… а как-то неожиданно — в короткую, до середины бедер, свободную широкую рубашку. Тонкая ткань была полупрозрачной, под ней ничего не было, кроме стройного тела — с подтянутым, плоским животом, тонкой талией и полной грудью, жадно изнутри прильнувшей к ткани темными бугорками маленьких сосков. Ветерок лениво полоскал одеяние, то облепляя подол вокруг ног и живота, то мягко раздувая его, перебирая тяжелые пряди распущенных, свободно откинутых назад волос. Лицо, как и все тело, оказалось алебастрово-белым, без малейших следов загара. Глаза под ровными полукружьями бровей были темно-серыми и смотрели пристально, не выражая каких-либо чувств.

Вдруг одуряюще, пронзительно запахло травой. Запах был свежим и холодным, отдавал эфиром и мятой, напоминал стерильную больничную чистоту. Женщина шевельнулась, перевела взгляд ему на грудь. Безупречно вырезанные губы ее разомкнулись, она произнесла:

— Откуда это у тебя?

Голос ее оказался грудным и низким. Она подняла мраморную руку и указала на кожаную ладанку, о которой он совсем забыл.

Федор опустил глаза, подняв на ладони маленький кожаный мешочек. От него исходил запах, очищающий голову, словно нашатырный спирт. Федор поднял глаза на женщину и пожал плечами — с какой стати он должен отвечать на столь бесцеремонные вопросы?

Женщина не стала настаивать на ответе и коротко бросила:

— Сними это!

Он опять пожал плечами и качнул головой.

— Почему? — требовательно спросила она.

— Велено не снимать, — сообщил он и улыбнулся. Ситуация начала забавлять его.

Женщина кивнула головой — приняла его ответ как должное.

…Перед отъездом — все уже было погружено, да и сама машина стояла под окнами, — Ольга позвала их домой. В полутемной комнате, окна которой были задрапированы тяжелыми шторами, она сидела за столом и обратилась к ним с таким видом, словно то, о чем она сейчас заговорит, касается жизни или смерти; Федор даже почувствовал неприятное волнение, словно сейчас ему предстоит услышать неприятное известие.

— Пообещайте мне оба, что выполните мою просьбу, — она замолчала, не то собираясь с мыслями, не то давая им время как-то отреагировать. Федор молчал, выжидая. Рядом недоуменно сопел Аркадий. Ольга снова заговорила:

— Собственно, речь идет о небольшом одолжении — пожалуйста, Федор Петрович, оденьте на шею вот это, — она приподняла над столом какой-то предмет, со свету не разобрать было в полумраке, что именно.

Поскольку Аркадий молчал, Федор спросил резче, нежели намеревался:

— Что это?

— Трава. Мешочек с травой, — быстро ответила она. — Просто мешочек с травой. И никаких лягушачьих косточек, либо чего-то еще… колдовского.

Похоже, к ней вернулось ее самообладание. И юмор.

— Тогда, простите… — холодно сказал Федор. — Я не понимаю…

— И не надо понимать, — быстро и как-то с облегчением сказала она. Она уже полностью контролировала ситуацию. — Чего уж тут понимать… Ну — дура баба, дура старая… А вам что стоит ей приятное сделать, успокоить ее?

Продолжая приговаривать-бормотать, она легко поднялась со стула, скользящим быстрым движением оказалась рядом с ними и, встав на носки, потянулась и одела на шею Федору туго набитый кожаный мешочек на шнурке. От мешочка действительно пахло травой. Федор сделал было движение — уклониться, но она оказалась проворнее. На какой-то момент, пока она тянулась со шнурком, ее тугие груди коснулись его — лифчик под халат она так и не надела.

— Ну вот и все, — насмешливо взглянув на него (а может, это ему тоже почудилось), она отстранилась и легкими движениями заправила ладанку за ворот рубашки. — И очень прошу вас — не снимайте ее, пока не вернетесь сюда. Обещаете?

Неловко выдавил он из себя обещание. Аркадий рядом прогудел:

— Да я, это, прослежу…

— Ну что ты, миленький, — пропела в ответ Ольга, поворачиваясь к нему с таким же кожаным мешочком в руках. — Федор Петрович ведь обещал.

Странно, но Федор выполнил обещание. Даже когда снимал рубашку, чтобы погреться на солнышке, пока рыбачит, мешочек с травой оставил. И лишь сейчас он стал понимать, что все, что с ним здесь происходит, не случайность, а цепочка взаимосвязанных событий. Словно он против своей воли оказался вовлечен во что-то, о чем один только он и не имеет ни малейшего представления…

… - Простите, а в чем, собственно, дело? — поинтересовался у незнакомки Федор.

За спиной расстилался медленно текущий к водостоку пруд. Ветерок морщил его залитую солнцем гладь, на противоположном берегу сплошной стеной стоял кустарник, над которым возвышались кроны далеко друг от друга разбежавшихся сосен и берез.

В сумке у его ног мощно ударил несколько раз подряд окунь. И Федор и женщина непроизвольно взглянули туда. Затем Федор поднял глаза на странную незнакомку. Шок неожиданности прошел, ситуация начала ему нравиться. Женщина — тоже. Правда, бесцеремонность ее вызывала возмущение. Он медленно пробежал по ней взглядом — сверху вниз и обратно. Все у ней было на месте, все находилось «в должной пропорции». Федор ожидал, что нагловатый взгляд заставит женщину покраснеть или еще как-нибудь проявить смущение, но этого не произошло. Она задумчиво, словно неодушевленный предмет, рассматривала его, а потом, не отвечая на вопрос, словно и не слышала, произнесла своим медовым голосом:

— Я ведь тебе нравлюсь? Тогда сними это, — она взглядом указала на ладанку на его голой груди.

Федор молча покачал головой. О своем обещании он даже и не вспоминал. Просто ему было интересно — и немного жутко. Как вечером в знакомой уютной комнате читать страшный рассказ.

— Ну что ты с ним так долго? — прозвучал откуда-то сбоку негромкий, мелодичный и очень уверенный в себе голос.

— У него оберег, — не повернув головы, ответила женщина. — И снимать не хочет.

— Приведи его сюда, — скомандовал тот же голос, и Федор повернулся, чтобы посмотреть, кто там еще.

Влево, дальше от плотины, за корявой развесистой березой, к которой приткнулся автомобиль, протянулась между урезом воды и откосом ровная, поросшая мелкой травой, площадка. На ней, частично заслоненные березой и несколькими кустами вокруг нее, водили хоровод, кружились, танцевали точно так же одетые девушки. Их было не менее десяти, некоторые были нагими. Движения их походили, скорее, на аэробику — из тех, что напоминают танец, а не гимнастические упражнения. Одна из них стояла неподвижно в центре полянки и смотрела в их сторону. Федор не отводил от них взгляда несколько секунд, ему уже начало казаться, что он слышит музыку…

Его грубо вернул к окружающей действительности резкий рывок. Собеседница Федора с неженской силой схватила его за запястье и потянула за собой, на полянку, где резвились ее товарки. Федор резким движением освободился от захвата — с дзюдо она явно знакома не была. Он коротко глянул в ее сторону — никаких следов удивления или раздражения на прекрасном мраморном лице заметно не было.

— Я сам пойду, — буркнул он. В его душу начал закрадываться безотчетный страх, не перед этими симпатичными, правда, немного странными женщинами, но перед чем-то неотвратимым и неодолимым, как стихийное бедствие, с чем они были связаны и что олицетворяли.

Он двинулся вперед, обойдя свою собеседницу, как неодушевленный предмет. На полпути к танцующим дивам он резко повернул и направился к старой березе. Краем глаза он заметил, что незнакомка легкими неслышными шагами движется вслед за ним. Не обращая на нее внимания, он обогнул машину и подошел туда, где в тени березы оставил Аркадия — вкушать на расстеленном рядне сладкую послеобеденную дрему. Аркадий все еще был здесь, но не один. Над ним с веткой в руке склонилась одна из этих… фей… и ритмичными движениями ветки отгоняла от лица Аркадия мух. Аркадий сладко посапывал во сне, на разрумянившемся лице выступила легкая испарина, видно было, что кошмары его не мучают. Склонившаяся над Аркадием девушка, не переставая помахивать своим опахалом, повернула голову и посмотрела на Федора и его спутницу. Они были похожи, как сестры — то же безупречное тело под полупрозрачным одеянием, та же отрешенность и полное отсутствие эмоций на красивом лице, тот же пристальный холодный взгляд.

За спиной переступила с ноги на ногу его охранница. Надо идти, подумал Федор. Он еще чувствовал на руке стальной захват нежных тоненьких пальчиков и понимал, что возьмись они за него вдвоем, шансов освободиться не будет никаких. Он бросил еще один взгляд на Аркадия, убедился, что помощь не требуется, и пошел на поляну, к неподвижно ожидающей его предводительнице этих жутковатых красавиц.