Машина прибыла ночью. Со станции ее пригнали на завод, не дожидаясь утра. К восьми часам вокруг образовалась толпа. Вот тут и провели собрание, или митинг, как его упорно называл Фросин. Он с разбегу прогремел ногами по металлическим ступеням лестницы, вскочил на спину машине — уснувшему шестиколесному чудовищу.

— Вот она, смотрите! — Фросин топнул ногой, и пустое нутро машины отозвалось глухим утробным звуком.— Ведь это для нас ее делали, специально! Руду копали, сталь варили. Инженеры головы ломали... Вы знаете, какой здесь мотор?

Фросин снова гулко топнул, потом еще. Дождавшись пока стих бочоночный пустотный звон и стало слышно дыхание обступивших машину людей, Фросин торжествующе вскинул голову:

— Ага! Не знаете! Пятьсот лошадей! Как у хорошего танка! А проходимость? Трактор застрянет, а она по любой  грязи  пролезет. Сама трактор вытащит! А надежность? Да она никогда не откажет, в ней ничего не сломается — вот какую нам тележку приготовили! А ведь она еще и плавает! И эту красоту специально для нас с вами делали — нате! Берите, пожалуйста! Собирали  машину: «Это на Урал пойдет!» И в Москве беспокоятся: «Как там, на Урале, получили машину?»

Фросин несколько понизил тон, в голосе зазвучал металл:

— Ну и что? Думаете, потому, что мы с вами здесь такие красивые и талантливые? — И Фросин снова загремел так, что мурашки по спинам побежали: — Нет! Не для того эту тележку придумали,   чтобы только работу нам дать! Не потому директора завода в министерстве спрашивают: «Как там сорок четвертый цех?» Это вот ее ждут, красавицу...— Фросин ткнул пальцем вниз, себе под ноги.

Толпа вокруг машины загудела. Между рабочими и Фросиным протянулась незримая высоковольтная связь, заряжающая их друг от друга. Теперь Фросин мог не бояться, что его не поймут. И он взмахнул кулаком:

— А вот мы ее начиним умными приборами! Мы навесим на нее буровой станок! Она у нас все будет делать автоматически!  Вот чего все ждут! Вот почему все для нас — это мы из простой тележки Машину сделаем! Таких машин нигде в мире нет — а мы сделаем! Мы с вами сейчас самые передовые — пусть на нас равняются капиталисты! А то мы привыкли — у них техника, у них качество... Нет уж, дудки! Мы будем делать то, чего до нас никто не делал...

Голос Фросина зазвучал вкрадчиво:

— Вот вы представьте: мы здесь, в этом самом помещении,— он обвел широко раскинутыми руками пространство вокруг,— вот тут вот соберем электронные блоки, настроим автоматику, укрепим все это на Машине, обучим ее всему, что она должна знать и уметь. И пойдет она по лесам и болотам, поплывет по рекам и будет сама определять и магнитное поле Земли, и где сила притяжения больше или меньше, и всякие другие аномалии. Она и скважину пробурит, и вообще все, что нужно, сделает. И будет в ней сидеть экипаж, как в космическом корабле. Перед ними приборы, за бортом мороз сорок градусов, а Машине все нипочем, она все равно свое дело выполняет... А от кого все это зависит? Кто из простого автомобиля повышенной проходимости такое чудо техники сотворит? Да мы с вами! Мы просто будем сверлить  и паять, просто привинчивать и прикручивать, а через пару месяцев сами удивимся — да неужели это мы сделали? А чтобы все вышло так, как я вам рассказал, от нас требуется только одно — работать! Работать на совесть — и ничего больше! Все. Я все сказал...

Фросин умолк, подбоченившись и обводя взглядом поднятые к нему лица.

Во время его выступления Саша Белов судорожно комкал в кулаке ветошь. Подстегнутый чувством долга — как же, секретарь! — но более потребностью сказать что-то в ответ на речь Фросина, он не выдержал:

— Да что там говорить! Сделаем! Сделаем мы ее! — И он через головы обернувшихся к нему ребят указал кулачищем на машину. Смущенный раздавшимся в ответ смехом, испугавшийся, что недостаточно точно выразился, повторил: — И эту сделаем, и другие!

И смолк окончательно.

Смех ребят не был обидным! Смех был разрядкой — збулгачил всех Фросин, переступали все с ноги на ногу, не терпелось взяться за работу. «Сделаем!» — было общее настроение.

Фросин стоял наверху в расстегнутом пиджаке, уперев руки в бока. Широкая улыбка сияла на его лице, отражаясь как в зеркале, в сотне улыбок внизу. Спрыгнув с машины и пробравшись сквозь толпу, он ткнул Фомичу кулаком в бок, и Фомич ответил ему такой же открытой улыбкой, как и у всех вокруг.

Фросин возвращался с диспетчерского совещания начальников цехов злой до предела. Час, который на ней просидел, Фросин считал потерянным напрасно. Так, коту под хвост. По окончании, Фросина окликнул главный инженер. Фросин подошел. Главный стоял с директором и секретарем парткома. С приближением Фросина они прекратили разговор..

— Ну, как дела, Виктор Афанасьевич? Чем голова занята? — чуть покровительственно спросил директор.

— Да вот, телевизионные фильмы вспоминаю. Там все диспетчерские по селектору проводятся...

Несмотря на улыбку, с которой это было сказано, директор остро глянул на него — снизу вверх.

— А я, может, хочу вас всех живьем видеть! — Директор тоже улыбнулся, лицо его совсем    расплылось, обозначился второй подбородок и мешки под глазами.— А я, может, не хочу, чтобы вы мне по селектору бормотали, что попало, а сами фигу в микрофон казали!

— Потому у нас на заводе и нет селекторной связи?

— Ты посмотри — он  критикует! — с той же улыбкой обратился директор к главному и опять повернулся к Фросину: — А ты, говорят, уже успел у себя в цехе селектор поставить?

Фросин пожал плечами. Разговор начал его тяготить, как и улыбка, которая чувствовалась на лице, словно приклеенная. Но и снять ее он не мог —  директор, и Гусев с главным инженером улыбались, и он не хотел попасть не в тон — отношения с главным в последние дни и без того стали натянутыми. Не хватало еще показать себя букой, который и на шутки-то обижается. Не хотел Фросин, чтобы главный мог после его ухода сделать постное лицо и фальшиво-заботливо сказать: «Ничего, его понять можно. У него в цехе сейчас и без того...» — и замысловато-глубокомысленно повертеть в воздухе рукой. Нет, никак не хотел Фросин дать ему повод для великодушия. Потому и продолжал светски улыбаться, не выпуская из поля зрения главного инженера и не замечая, что Гусев тоже наблюдает — за ними обоими. Только директор не присматривался ни к кому — чихать он хотел на эти тонкости — и продолжал гнуть свое:

— Так где же ты раздобыл селектор? Для меня не найти, а у тебя есть! Придется, видно, снабженцев пощупать — почему это все к тебе идет!

3нал он, конечно, откуда у Фросина селектор, знал. И не так прост был, как это могло показаться. Неизвестно, о чем бы он еще спросил, но не выдержал главный инженер и вмешался в разговор:

— А к чему ему снабженцы? У него там такие добры молодцы,  что не только селектор сами сделают, блоху подкуют. Левши! Кулибины!

И чуть только по плечу Фросина не похлопал. Улыбка Фросина на мгновение стала искренней — надо же, прет из человека натура, истинное его нутро! Никаким воспитанием ее не скроешь, разве что вместо грубости ехидство проявляется! Вот ведь и прицепиться-то вроде не к чему, а поди ты — прицепляется!

— Неужто сами сделали?  Молодцы-ы! — восхитился директор.

Фросин знал, что не далее как два дня назад директор был в цехе и досконально все оглядел. Самого Фросина в это время не было, но Фомич, во всегдашней своей манере пробурчать фразу-две и замолкнуть, чтобы через час, как будто и не было паузы, снова добавить пару слов, подробно ему рассказал, что видел и чем интересовался директор. Поэтому Фросин в ответ попросил:

— Вы бы, Василий Александрович, приказали снабженцам выдать громкоговорители. Есть у них,  я узнавал, а они зажали. А я трансляцию в цехе пустить не могу — все готово, кроме громкоговорителей.

— Так ты сейчас иди прямиком к начальнику отдела снабжения  и скажи, что  я  приказал  выдать.— Директор прямо-таки лучился добродушием, источал готовность всем, что в силах сделать, помочь Фросину.— Иди, иди... А не поверит — пусть мне позвонит, убедится...

И засмеялся громко. Крут бывал порой Василий Александрович, ох крут! Самому смешно показалось, что начальник отдела снабжения не поверит и будет перепроверять. И он еще раз сказал:

— Прямо к нему и иди... Иди, иди... И нам пора идти,— обратился он  к главному инженеру, уже поворачиваясь, чтобы двинуться к своему кабинету. Гусев успел еще заметить, что главный инженер не сразу кивнул ему: «Да, да...», продолжал думать о чем-то своем. И еще — Гусев внутренне усмехнулся: главный забыл, что подозвал Фросина по какому-то делу, так ни о чем его и не спросил...

Выйдя из заводоуправления, Фросин не успел остыть. Лицо еще хранило усталость от улыбки. Поэтому он, скользнув безразличным взглядом, прошел мимо уступившего ему дорогу человека в полушубке (теперь их стали называть дубленками) и с палочкой. И только потом вдруг спохватился, остановился, поскользнувшись на утоптанном снегу, и резко обернулся:

— Сергей! Вот черт, с этой работой уже и людей узнавать не стал...

— Здравствуй, здравствуй, Виктор!

— Какими судьбами?

— Тебе настроение прибыл портить.

— Неужто к нам? Надолго?

— А это от вас зависит. Будете скверно работать, так надолго.

— Да что же мы стоим  на морозе! Пошли,  пошли ко мне!

Он подхватил не сопротивлявшегося Сергея под руку и они зашагали мимо корпусов, оживленно разговаривая, выдыхая облачка пара при каждом слове.

— А раньше мы через парк топали, весь завод вокруг обходили,— говорил Фросин, пропуская гостя в дверь  и забыв, что «раньше» было всего три дня назад. Тут же он спохватился и с гордостью добавил: — У нас здесь сейчас, как в военное  время,  счет не на дни,  а на часы идет! Представляешь, когда мы с тобой в Москве разработчикам кровь портили, здесь  еще только  котлованы под фундаменты копали! А сейчас — вот! — И он повел рукой перед собой.

Не мог Фросин удержаться, чтобы не приврать насчет котлованов. Безобидное это было хвастовство. Очень уж быстро все — тьфу, тьфу, чтобы не сглазить! — двинулось. Не грех было и приукрасить.

Шагая следом за Сергеем, Фросин окинул все вокруг быстрым взглядом, словно не своими глазами, а глазами гостя, появившегося здесь впервые. Нет, все было в порядке. Никто не болтался попусту, все было на месте, все выглядело прилично. И не скажешь, что это жилье только временное — основные площади были еще не достроены, и через полгода придется перетаскиваться и окапываться на новом месте, уже капитально.

— Вот так мы и живем,— сказал он больше себе, чем Сергею.

Тот только кивнул — необычно, непривычно было ему.

Восхищение ворохнулось в груди, затеснило там: просторное светлое помещение, десятки людей в белых халатах, занимающихся своими делами, непонятными ему пока — и все это ради Машины. Чувствовались размах и серьезность, и Машина, представлявшаяся Сергею некоей весьма неблизкой абстракцией, придвинулась вдруг, выросла перед его мысленным взором, стала еще более нужной и важной.

А Фросин провел его вглубь цеха, и Сергей вдруг понял, что то большое, непонятно-зеленое, защитного цвета, глыбой металла стоявшее в углу, то, по чему лазили и что-то делали люди, и которое он принял за какое-то заводское оборудование, и есть Машина. Пустая, неначиненная умными потрохами, но на колесах и с фарами, готовая уже принять в свое нутро все, что нужно, чтобы стать той Машиной, которую ждут, о которой говорят, о которой думают...

Сергей подошел вплотную, провел рукой по металлу, посмотрел зачем-то на пальцы, сказал ненужно:

— А почему зеленая?

— Это грунтовка зеленая. Перекрасим, не бойся. Голубенькая будет,— засмеялся Фросин.

А Сергей уже повернулся и пошел прочь, не желая, чтобы первая встреча с Машиной происходила вот так, на ходу, без осмысленного внимания, в пустых вопросах и праздном любопытстве.

Войдя в кабинет, раздевшись и устроившись за столом, Фросин придвинул Сергею пепельницу:

— Ты извини, у меня одно маленькое дело есть.

Он нажал кнопку селектора:

— Надя, разыщи мне начальника лаборатории.

И сразу взялся за телефон, набрал номер отдела снабжения:

— Раков? Фросин говорит. Послушай, я только что разговаривал с Василием Александровичем, и он распорядился, чтобы ты выдал мне громкоговорители.— Он засмеялся в трубку.— Нет, уж ты сам позвони ему, проверь. Он, между прочим, так и сказал: если, говорит, не поверит, пусть сам убедится. Так что я сейчас присылаю к тебе человека. С большим мешком.

Он, не прощаясь, положил трубку и нажал кнопку селектора, тихо зуммерившего и подмигивающего красным глазком.

— Да? Да, я просил тебя найти — пошли двух ребят порасторопней к Ракову, с накладной на громкоговорители. И пусть от него сразу бегут на склад и получают. Подпишет, подпишет, я с ним только что говорил. Да, вот еще одно дело есть — ты как меня слышишь? Ну, а у меня что-то хрипит. У тебя кто сегодня во вторую выходит? Дай задание, пусть пульт посмотрят — раздражает этот хрип. Ключ от кабинета возьмешь у секретаря. Он нажал еще кнопку, потом еще одну.

— Надя? Я телефон на тебя переключил.  Я занят, у меня совещание.— И, отпустив кнопку и обращаясь уже к Сергею, пояснил.— А то ведь и поговорить не дадут. Ну, давай, рассказывай!

— Да что рассказывать? Все новое сейчас у вас.

— Когда приехал?

— Третий день.

— Что ж не позвонил? Встретились бы, посидели.

— Устраивался пока, да пропуск на завод оформлял. Так и думал сегодня, что тебя встречу...

— Где тебя устроили?

— Пока дали комнату в общежитии. А потом обещали с  квартирой  что-нибудь сделать.  Я  ведь  надолго  к вам. У нас наверху,— он ткнул пальцем в потолок,— ждут машину, как из печки пирога. По-видимому, так я и буду при вашем заводе, представителем заказчика.  У нас считают, что такая штука, как машина, должна приниматься не только вашим ОТК, но и нами. Не будильник, в магазин не вернешь. Да и мастерских в тайге нету...

Он сказал это вроде так же, как и все остальное, но Фросину опять почудилось за его последними словами что-то более глубокое, чем просто информация о положении дел, и он покивал головой, хотя чего тут было кивать — ничего нового он не услышал. Еще в Москве Фросин знал о решении организовать при заводе службу «заказчиков» — проверять машину после ОТК. «Прямо как военпреды в военное время»,— подумал он, помнится, тогда. Но решение это он принял как должное — не лишена была смысла идея дополнительного контроля, не подчиняющегося заводу, имеющего свое, геофизическое начальство. Так сказать, доверяй, но проверяй. В конце концов, от машины будут люди зависеть, а коль скоро речь о безопасности людей пошла, тут уж никакие проверки лишними не окажутся.

Долго поговорить им не дали. В дверях появилась Надя-секретарь, она же табельщица:

— Виктор Афанасьевич, к вам из ОКБ пришли, говорят, что очень срочно...

Фросин посмотрел на Сергея и виновато развел руками. Тот улыбнулся:

— Я ведь в заводоуправление шел, кабинет получать. Так что пойду, а то не достанется...

Фросин повернулся к ожидавшей ответа девушке:

— Пусть заходят, Надя. И запиши вот товарищу номера моих телефонов — здесь и домашнего.

Он кивнул Сергею и проводил взглядом его и пропустившую его в дверь впереди себя табельщицу — стриженую под комсомолку двадцатых годов худенькую черноволосую девушку.