В 1899 году, в последний год XIX столетия, Жюль Верн получил извещение, что его брат Поль умер в Париже в возрасте семидесяти лет. Вместе с веком уходил последний сверстник старого писателя. Вокруг шумело новое поколение, гремел новый прекрасный и яростный мир, которого он, так далеко заглянувший в будущее, не мог понять.
Это был новый век, идущий на смену девятнадцатому – его веку! Но Жюль Верн не мог увидеть лица этого гиганта: старый путешественник по пространству и времени был слеп.
Слепота давно подкрадывалась к нему. Она отняла у него море, путешествия, далекие прогулки, книги… Теперь она хотела заслонить от него образы нового мира завтрашнего дня.
Каким будет этот тревожный двадцатый век? Неужели и он будет заполнен страшными битвами между трудом и капиталом, уничтожением целых народов, виновных лишь в том, что они обитают не в Америке или Европе, а в Черной Африке, Южной Америке или Океании? Неужели мирным городам будущего, подобным Франсевиллю его мечты, будут угрожать бомбы еще более страшные, чем космические снаряды короля Стального города?
Да, казалось, логика жизни вела по этому пути, а не по дороге без терний и крутых подъемов, о которой когда-то мечтал молодой Жюль Верн. Многим писателям его века, пытавшимся заглянуть в будущее, грядущее представлялось мрачным и тревожным.
Немецкий писатель Курт Лассвиц написал много книг. В нашумевшем романе «На двух планетах» он рассказал о военном столкновении Земли и Марса, в повести «В тумане тысячелетий» повел читателя в глубины юрской эпохи. В книге «Картины будущего», вышедшей в 1879 году, он попытался набросать хотя бы смутные очертания далеких грядущих дней.
Пятьсот лет для нашей цивилизации очень большой срок. Но как скудно воображение немецкого писателя, как неглубоко проникает его взгляд сквозь темную завесу будущего!
Вся земля настолько заселена, что дома приходится делать на столбах, а тротуары – на галереях. Воздухоплавание заменило все виды транспорта. Люди питаются химическими пилюлями. И, наконец, как высшее достижение человеческого гения, изобретен самопишущий телеграф…
Но это только первый шаг в будущее, который делает Курт Лассвиц. Второй шаг – через двадцать столетий, сразу в тридцать девятый век.
Исчезли старые материки и показались из воды новые, особенно у Северного полюса.
Появилась новая арктическая раса.
Дети ежедневно два-три часа подвергаются электризации той части мозга, которая требует развития. В этом заключается народное просвещение.
Каждый по достижении совершеннолетия получает воздушный велосипед с мотором, работающим на жидком кислороде.
Основной способ связи людей – «психокинат» – передача мыслей на расстояние.
Охладив внутренность Земли, люди проложили сквозь земной шар тоннели.
Изобретен диафот – жидкость, которая делает натертое ею тело невидимым.
И все это нагромождение фантастических подробностей служит лишь фоном для банального сюжета: похищенная героиня натерта диафотом, и ее безрезультатно ищут во всех концах и глубоких пещерах земного шара…
Еще более безрадостным представлял себе грядущий век американский писатель Вильям Делиль Гейа в книге «Сто лет спустя», вышедшей в свет в 1881 году.
…В 2180 году профессор Патрик Макферсон знакомит слушателей с историей человечества.
Двадцатый век, по его рассказам, был заполнен чудовищной войной между Россией и Германией. Постепенно в эту битву была втянута вся Европа. Применялись новые средства войны: подземный миноносец, электрическая граната. Итоги войны, продолжавшейся двадцать лет, были: десять миллионов убитых, разорение многих стран, голод во всем мире.
Спасителем человечества стал «Союз объединенных наций», взявший на себя управление миром.
Но далеко не все народы были признаны равноправными. Аристократию человечества образовали белые народы (с одним лишь исключением, сделанным для японцев), а остальные были объявлены «низшими расами» и взяты под опеку Объединенных наций.
Наступил золотой век. Люди построили железную дорогу через Урал и Сибирь, залили водой Сахару и овладели воздухом. Население Земли достигло 128 миллиардов человек.
Величайшим в истории человечества было открытие базилической силы – основного вида мировой энергии, скрытой в недрах вещества. Это позволило людям овладеть подводным миром и внутренностью Земли.
Подводные корабли, движущиеся со скоростью полтораста узлов, снабженные электрическими лампами, опустились на океанское дно. Люди в костюмах, насыщенных базилической энергией, возделывают плантации водорослей. Построены подводные города под прозрачными куполами. Столица Атлантического океана Кракенбург, с населением в сто тысяч человек, построена из кораллов, алюминия, бронзы и жемчужных раковин.
Снабженный базилической энергией снаряд, имеющий форму трубы с остриями на конце, построенный из жароупорного материала, имея на борту пассажиров, углубляется в землю. Его цель – использовать жар Земли для получения электричества, магнетизма и теплоты.
Люди овладели центром планеты и заселили внутренность земного шара…
Но… желтая и черная расы оказались неспособными к развитию. На полях Монголии вспыхнула война, которую китайцы и японцы объявили белым. И совет Объединенных наций постановил: истребить желтых, за исключением нескольких миллионов смешанных, которым разрешить вымереть постепенно. Негров же, не принимавших участия в восстании, превентивно уничтожить – всех, до последнего человека…
Как чужд был этот мир Жюлю Верну – мир, полный смерти, уничтожения и расовой ненависти! Нет, он не мог признать этих писателей и их книги своими соратниками. Они даже не были его подлинными сверстниками, потому что по своим идеям он обогнал их на целое столетие. Но линия, ими начатая, продолжается поныне редеющим отрядом писателей-реакционеров, глашатаев бессмертного, по их мнению, капитализма, и уходит в мутную тьму растления, безумия и смерти.
Словно гора, освещенная утренним солнцем, Жюль Верн высится над этим страшным болотом, дышащим ядовитыми испарениями. И все же он не мог не дышать воздухом эпохи, не мог не вдыхать этого яда. Поэтому тени усталости и творческого бессилия иногда ложатся на некоторые его поздние книги, написанные в душном одиночестве его кабинета.
Даже в своей башне, отрезанной от всего мира, Жюль Верн чувствовал, что окружающий его мир расколот, что он мучительно борется сам с собой; Но у незрячих глаз старого писателя уже не было остроты того активного зрения, которое в прежние годы вело его вперед. Поэтому так мучительно читать иные его произведения с их болезненно искаженной перспективой, с их холодным старческим пессимизмом.
Порой кажется даже, что писателю уже трудно находить темы. Вот «Путь во Францию» – вялое и беспомощное продолжение «Швейцарского Робинзона», вот «Два года каникул» – еще одна робинзонада, вряд ли достойная автора «Таинственного острова», вот «Ледяной сфинкс» – продолжение неоконченных «Приключений Артура Гордона Пима» Эдгара По, «Миссис Браникан» – воспоминание о мадам Самбен, его первой учительнице, мечтавшей отправиться на поиски своего мужа, пропавшего без вести…
Некоторые произведения, написанные в вечной тьме его кабинета, всего лишь зашифрованные воспоминания о прошлом. Таковы «Братья Кип», где дружба двух братьев была для писателя лишь слепком дружбы Жюля и Поля Верн, которую они пронесли через всю жизнь…
Подлинный ужас грядущего открылся перед старым Жюлем Верном, когда он прочел романы молодого и талантливого английского писателя Герберта Уэллса. Невидимка, который использует свое гениальное изобретение лишь для мелких краж; машина времени, которая уносит героя в далекое грядущее, где царит еще более жестокое классовое угнетение; спящий, просыпающийся через два столетия, чтобы увидеть те же битвы, только более грандиозные, между трудом и капиталом; жалкие стяжатели, отправляющиеся на Луну за золотом… Где же здесь герой грядущих дней – борец за свободу, труженик, творец?
И, однако, книги Уэллса оказали сильное влияние на последние романы уже слепого Жюля Верна: «Тайна Вильгельма Шторица», где гениальный ученый, овладевший тайной невидимости, объявляется преступником, а его изобретение – достойным уничтожения, и последнее произведение, вышедшее уже посмертно, «Вечный Адам». Новый всемирный потоп в начале XXI века полностью уничтожает всю цивилизацию, и человечество должно снова начать бесконечный путь вверх, чтобы снова быть ввергнутым в первобытное состояние… Это был еще один жестокий припадок пессимизма, который, казалось, невозможно было преодолеть.
Он все дольше просиживал за письменным столом; раньше можно было откладывать работу, путешествовать, жить для себя и семьи, теперь его жизнь принадлежала человечеству.
Сколько идей ждало осуществления, сколько мыслей нужно было закрепить на бумаге! Он уже не успевал обрабатывать свои произведения, брался одновременно за несколько романов, бросал их, чтобы начать новый. Никогда он так не торопился, но ведь нужно было проложить на карте будущего трансазиатский путь – от Красноводска до Пекина, построить плавающий остров – память о детских мечтах на острове Фейдо, создать корабль для путешествий по земле, воде, под водой и в воздухе. А там, дальше, планы гигантской переделки природы: превращение Сахары во внутреннее африканское море, выпрямление земной оси и, наконец, последняя и самая полная победа над природой: власть над энергией.
Жалкое и величественное зрелище представлял этот слепой и дряхлый старик, работающий в своей уединенной башне. Но чем более смутным и далеким становился для него светлый и шумный мир, лежащий за стенами его кабинета, тем ярче были его мечты о будущем человечества.
Чаще всего он диктовал своим внучкам, иногда же писал и сам, при помощи особого транспаранта, позволявшего ему ощутить расположение строк.
Эти карандашные записи, сделанные дрожащей, старческой рукой, до сих пор полностью не расшифрованы.
В начале 1905 года вышла, как всегда, точно в срок очередная книга «Необыкновенных путешествий». Гигантский план сооружения идущего из Средиземного моря канала и превращения Сахары в огромное внутреннее африканское море мог бы воспламенить воображение молодого Жюля Верна. Но роман «Вторжение моря» был написан торопливо, неверной старческой рукой. В день выхода книги писателю исполнилось 77 лет.
Он лежал, вытянувшись на своей узкой кровати, а рядом с ним стоял стол, заваленный неоконченными рукописями. На полу тихо посапывал старый, облезлый ньюфаундленд фолле. «Диабет», – определил доктор Леноэль, но сам Жюль Верн знал, что его болезнь называется: конец жизни.
20 марта, впервые после нескольких дней молчания, Жюль вдруг открыл свои незрячие глаза и позвал Онорину:
– Дай мне, пожалуйста, первое издание моей книги «Двадцать тысяч лье под водой»…
Правая сторона тела больного была уже парализована, и он взял книгу левой рукой. Слабая, кривая улыбка поползла по его лицу, когда он ощутил твердый переплет, но в пальцах уже не хватило силы удержать тяжелую книгу.
В этот день из Парижа приехали Мишель с сыновьями и дочери Онорины с детьми. Вся семья собралась в доме умирающего.
24 марта утром веки больного вдруг дрогнули.
– Онорина, Мишель, Валентина, Сюзанна, здесь ли вы? – явственно произнес он.
Каждый из присутствующих ответил по очереди. Наступило молчание.
Глаза Жюля Верна закрылись, чтобы никогда больше не раскрываться.
Часы пробили восемь часов утра.
На письменном столе лежала незаконченная рукопись. Неразборчивые строки, набросанные торопливой и дрожащей рукой слепого, налезали друг на друга. Только через пять лет друг писателя Шарль Лемир расшифровал эти беглые записи.
Восемь романов и книга рассказов, опубликованные после смерти, показали, что лжива еще одна легенда «жюльверновского цикла». Они раскрыли нам полно, как никогда, подлинное лицо писателя. Неверным оказалось мнение об упадке его таланта о полной победе пессимизма. О нет! Неукротимый дух его был полон жизни, а незрячие глаза видели далеко и ясно. И смерть человека Жюля Верна значила очень мало – ведь продолжалась его третья жизнь, которой пока еще не видно конца.