Минька

25 октября 1911 года в небольшой, затерявшейся в бескрайних сибирских просторах деревушке Зыряновой (понятия о расстоянии тут чисто сибирские: до железной дороги ходьбы всего два месяца) Нижнеилимского района Иркутской области, в которой всего-то была одна небольшая улица из деревянных одноэтажных домов, растянувшихся вдоль полноводной реки Илим, в бедной крестьянской семье Кузьмы Лаврентьевича и Анны Павловны (девичья фамилия Перфильева) Янгелей родился очередной сын. Его, как и договорились раньше, нарекли Михаилом.

Ровно через 60 лет 25 октября 1971 года из сообщения Телеграфного Агентства Советского Союза, из некролога, подписанного виднейшими представителями науки и техники, промышленности, культуры и искусства во главе со всеми первыми лицами партии и правительства, весь мир узнает, что

"25 октября 1971 года в возрасте 60 лет скоропостижно скончался выдающийся ученый и конструктор в области ракетно-космической техники, кандидат в члены ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР, дважды Герой Социалистического Труда, Лауреат Ленинской и Государственной премий СССР, академик Михаил Кузьмич Янгель.

Михаил Кузьмич Янгель был одним из виднейших конструкторов-создателей отечественной ракетно-космической техники. Своим творческим трудом М.К. Янгель внес неоценимый вклад в дело развития и совершенствования ракетно-космической техники и исследования околоземного космического пространства. Яркий талант и большие знания во многих областях науки и техники, а также значительный опыт конструкторской и научно-исследовательской работы позволили М.К. Янгелю создать творческий коллектив, успешно решающий задачи, поставленные партией и правительством.

М.К. Янгель родился 25 октября 1911 года в Иркутской области в семье крестьянина, был рабочим, помощником мастера. По окончании Московского авиационного института с 1937 года работал конструктором по созданию авиационной, а затем ракетной техники, был руководителем научно-исследовательских организаций, а затем возглавил одно из ведущих конструкторских бюро страны.

Михаил Кузьмич Янгель воспитал целую плеяду видных ученых и конструкторов, являющихся в настоящее время ведущими специалистами многих научно-исследовательских институтов и конструкторских бюро. Кипучая энергия организатора, предвидение ученого, выдающийся талант конструктора поставили М.К. Янгеля в число виднейших создателей советской ракетно-космической техники. Глубокая искренность и душевная теплота снискали ему любовь и уважение людей, работавших с ним.

Михаил Кузьмич активно участвовал в общественной жизни страны, избирался делегатом съездов КПСС и депутатом Верховного Совета СССР.

За выдающиеся заслуги в развитии ракетно-космической техники Михаил Кузьмич Янгель был дважды удостоен звания Героя Социалистического Труда, награжден двумя орденами Ленина, орденом Октябрьской революции, медалями Советского Союза, ему присуждены Ленинская и Государственная премии.

Светлая память о Михаиле Кузьмиче Янгеле — верном сыне Коммунистической партии, беззаветно служившим своей Родине, навсегда сохранится в нашем народе".

Под некрологом стояло 68 фамилий.

Михаил Кузьмич Янгель закончит свои земные дела в день своего шестидесятилетия, принимая поздравления во время чествования.

А пока нового землянина счастливые родители (сын — всегда поддержка в семье и продолжатель рода) положат в зыбку — качалку из домотканой холщевины, подвешенную к потолку. Место обжитое, в ней до нового члена большой семьи начинали свою жизнь старшие (ведь он шестой, а всего в семье будет двенадцать детей) братья и сестры. Так население деревушки увеличилось еще на одного человека, которого они будут знать под именем Минька. Подрастет Минька, научится ходить и переменит "место жительства" — залезет на теплую печку в компанию братьев и сестер.

Нарекая, родители думали о будущем охотнике на медведей, которых в тайге предостаточно. Таких слов как ракета, конструктор и тем более академик в обиходе обитателей Зыряновой просто не было.

— Жили мы небогато, — скажет впоследствии Михаил Кузьмич. — Худо было с одежонкой. От старших все, включая и полушубки, и "чирки" — кожаную обувку, и домотканые штаны с рубахами, переходило к младшим. А вообще все деревенские ребятишки лет до семи бегали в одних рубашках до колен.

Крестьянская жизнь — прекрасная школа воспитания, приучает к труду с малолетства. Это и помощь дома матери по хозяйству, и нянчанье младших братьев и сестер. Постепенно, когда ребенок взрослеет, его начинают привлекать к участию в сменяющих друг друга сезонных работах. Одна за другой осваиваются профессии, без которых немыслима сельская жизнь.

Это и апрельский лесоруб, когда производится заготовка дров на будущую зиму: срубленные, распиленные и расколотые деревья складываются в аккуратные поленницы.

Картины пробуждения жизни в вековой тайге навсегда остались в памяти юноши.

— Я с детства любил весну и страстно ждал ее наступления. Первым зацветает багульник. Удивительно яркие бордово-красные цветы. Ранней весной они словно просвечивают сквозь еще не стаявший снег. А какой пьянящий аромат! Вслед за багульником расцветают подснежники. Они действительно растут почти на снегу. Ну, а потом черемуха. А пение птиц?! Тайга — многоголосый, дружный и звонкий хор. Лесной оркестр слушаешь часами. Лежишь в траве, не смея шевельнуться: вдруг спугнешь… Я бы наших композиторов почаще посылал в тайгу в командировку и особенно весной. Есть чему поучиться у лесных певчих.

За весенним лесорубом наступает очередь сельскохозяйственных работ в поле и на огороде. А затем заготовка сена.

— Сколько лет, как уехал из дома, — делится с женой Михаил Кузьмич, — все не забыть поры сенокоса. Косить я научился рано. Идешь утром по росе, широко размахивая острой, как бритва, косой. И так легко дышится! А потом в амбаре жадно вдыхаешь ароматнейший запах сена. Сибирь ведь так богата разными цветами да травами. И каким ярким ковром лежат летом на полянках лесных одуванчики, колокольчики, анютины глазки, кукушкины слезки!

Наконец наступает очередь заготовки грибов и ягод, а затем и ни с чем не сравнимых кедровых орехов. Тут и рыжики, и грузди, черника, голубика и брусника — богата дарами природа сибирской тайги.

Но больше всего Минька любит рыбалить, научился сам мастерить замысловатую сеть. А рыбы в Илиме и его притоках много, и самой диковинной. Особым почетом пользуются таймень, налим, хариус, попадается и царская рыба-стерлядь.

А какой таежный житель без охоты?

По субботам ватага деревенских ребят отправляется в ночное. Минька верхом на любимом коне Ваньке. Впереди целая ночь у костра, в котором любят печь вкуснейшую картошку. А над головой безбрежное ночное небо, щедро сплошь усыпанное светящимися точками далеких таинственных звезд. Пытливый ум юноши невольно завораживается этой неповторимой красотой бесконечности окружающего мира, заставляя невольно задуматься о таинственности земного бытия в мировом пространстве. На звездный ковер можно смотреть, забыв обо всем на свете. Это только можно видеть, почувствовать. Передать — нет. Однажды коварной осенью в двенадцатилетнем возрасте задремал Минька в ночном на "сенухе" — подстилке из сена с пихтовыми ветками. Под утро домотканая куртка примерзла к покрытой инеем земле. Когда проснулся — ни рукой, ни ногой шевельнуть не мог. В таком виде ребята довезли его домой. Почти две недели пролежал он на печи, не в силах разогнуть спину. Лекарства народной медицины: травяные настои, растирка медвежьим салом, прогревание поясницы горячим песком. Выходила мать сына, распрямился Минька.

История эта вроде и забылась. Но через годы болезнь напомнила о себе, вернувшись вновь и став в дальнейшей жизни постоянной спутницей.

Суровая природа тайги — прекрасная школа воспитания мужественных, честных людей с твердым характером и открытым взглядом на жизнь. В этой школе истоки формирования феномена личности будущего конструктора, администратора и просто человека Михаила Кузьмича Янгеля.

Образование будущего академика началось в 1919 году. В восьмилетнем возрасте он поступил в начальную Зыряновскую трехклассную школу. Любовь и благодарность к своему первому учителю он пронес в сердце через всю жизнь. На пороге своего шестидесятилетия, отвечая на вопросы комсомольцев конструкторского бюро, он скажет:

— Вы спрашиваете о встречах с наиболее запомнившимися людьми детства. Я отвечу, наверное, так, как ответили бы на этот вопрос тысячи людей. И первым назову моего первого школьного учителя. Это он открыл передо мной первую страницу букваря и три года терпеливо учил грамоте. Я помню как сейчас его неторопливую речь, вижу его умные глаза… Нелегко вложить в руку ребенка ученическое перо, но еще сложнее зажечь в нем искорку любви к знаниям и повседневному труду.

Закончив зыряновскую школу, мальчик переезжает для продолжения образования к своей бабушке в Нижнеилимск, где становится учеником четвертого класса. При горящей лучине и керосиновой лампе познает азы знаний пытливый юноша. Именно в эти годы начинается формирование характера и круга интересов вступающего в сознательную жизнь отрока.

— Мишу ватага наша слушала, даже побаивалась маленько. Особо когда он в шутку начинал подражать строгому тону своего отца Кузьмы Лаврентьевича. Случалось и так: мы в "застукалочки" играем, а Минька сядет на траву и в книжку уткнется — не оторвешь, — вспоминает зыряновский старожил А.С. Перетолчин.

Из-за тяжелого семейного положения (в это время в семье было пятнадцать человек) Михаил вынужден переехать к тетке по линии матери в Кейтуп. Большое влияние на мальчика оказывает муж тетки, поляк по национальности, бывший в царские времена политическим ссыльным, В.К. Яскуло. Виктор Казимирович преподавал немецкий язык и имел хорошую библиотеку, из книг которой и бесед с начитанным человеком многое запало в душу школьника. Здесь, в Кейтупе его в декабре 1925 года принимают в члены Российского Ленинского Коммунистического Союза Молодежи. Это было большое событие в жизни четырнадцатилетнего паренька.

Зимой 1925 года и весной 1926 года младшего брата в письмах в Зырянову стал усиленно звать в Москву старший брат — студент Горной академии Константин Янгель. На семейном совете отец с матерью решили — Миньке надо учиться дальше. Вот только где достать деньги на дорогу? Решили продать корову. Но неожиданно помог самый старший сын Александр, который прислал денежный перевод.

Недолгие сборы — и за плечами холщовый мешок, в руках деревянный сундук — вот и вся нехитрая крестьянская поклажа, в которой смена белья, пироги да шаньги, брусничное варенье, сало и кедровые орехи.

Минька прощается с родимой деревней. Впереди далекий, многие тысячи километров, нелегкий путь по рекам и железной дороге, путь в неизвестность, путь в самое сердце страны — ее столицу Москву.

Закончился сибирский период его жизни и начинается новый — московский.

Минька, сын Кузьмы Янгеля, становится Михаилом Янгелем.

 

Его университеты

И вот конец долгой дороге. На вокзале встретил брат Константин и привез к себе в общежитие: где живут трое, там и четвертому место найдется. Поступил в седьмой класс и устроился на работу разносчиком продукции стеклографии. В целях экономии денег, которые получал для проезда в трамвае, доставлял ее адресатам пешком.

— Зато, — вспоминал он впоследствии не без гордости, — Москву я изучил и вдоль, и поперек. Часто даже коренным москвичам справки давал, как до какой улицы добраться.

В 1927 году по совету брата решил приобрести профессию и поступил учиться в школу фабрично-заводского ученичества на знаменитую подмосковную текстильную фабрику, известную до революции как Вознесенская мануфактура С. Лепешкина и сыновей, расположенную в городе Красноармейске. Для жительства снял небольшой уголок у местного мельника. Цена за него для ученика была немалая, но не ночевать же под открытым небом!

Хозяйская семья жила в достатке: и питания вдоволь, и одевались хорошо. В этот период своей юности он впервые ощутил моральное унижение от существования в бедности. Бедность бедности рознь. В Зыряновой, хотя и жили бедно, но это был уровень обеспеченности практически всех — жизнь в недостатке. Все находились в равных условиях и никто не чувствовал своей ущербности друг перед другом.

— Как-то в праздник, не помню в какой, — вспоминал впоследствии Михаил Кузьмич, — вся семья мельника собралась на прогулку. День был солнечный, ласковый. Настроение у всех приподнятое. Дочери мельника, с которыми я дружил, стали звать и меня: "Пойдем погуляем!" А мне на улицу выйти не в чем: последние ботинки пришли в негодность. Дырки, как в решете… Прогоревал я тогда весь день. Молодой был, сидеть в праздник дома обидно. А через несколько дней пошел проситься к комсомольцам в коммуну. Ребята посочувствовали, помогли. Стал я коммунаром.

— Коллектив у нас был дружный, — рассказывал бывший завхоз коммуны Д.М. Смирнов. — Пятнадцать парней и пять девушек. Все деньги в общий котел шли. Десять процентов от зарплаты — на личные нужды. Что кому купить, решали сообща. Была на всю коммуну одна заборная книжка, по которой продукты получали. После работы на стадион шли: бегали, в футбол играли. По вечерам все больше в шашки сражались — шахмат у нас в коммуне полного комплекта не было. Вином тогда не баловались. Чай пить — вот это все любили. А еще песни пели под гитару.

Окончив школу ФЗУ, Михаил Янгель стал работать помощником мастера в ткацком цеху.

Уже в эти годы в полной мере проявляются черты характера будущего главного конструктора — руководителя большого коллектива: принципиальность, независимость, требовательность, справедливость, умение увлечь идеей и высокая мера человечности. Вот только некоторые свидетельства тому, высказанные бывшими членами Вознесенской молодежной коммуны, собравшимся вместе по прошествии почти пятидесяти (в 1973 году) лет.

— Как пришел к нам на фабрику, так и влился в физкультурный коллектив. Крепкий был парень и развитой. Правда, потом меньше стал спортом заниматься — учился на рабфаке, — вспоминает бывший помощник ткацкого мастера.

— Никогда ни на кого не кричал, — вставляет Т.М. Морозова. — Организатор был хороший, требовательный, правильный. На недостатки указывал, но с душой, с подходом к человеку. Никто на него не обижался.

— Упорный был парень. Читал много, — продолжает разговор Д.С. Смирнов. — После работы сядет в столовой и книжками себя окружит. Помню, домой он как-то собрался, в Сибирь. Позабыл только, в каком году это было. Собрали мы его: селедок несколько с собой дали, карамели для мамаши и сестренок. Ситчику немного набрали. Доволен он был очень. Но и сам в долгу перед коммунарами не остался: привез илимских орехов кедровых да сала сибирского. Хорошее было сало.

— Организатор Миша был дельный, — заканчивает бывшая прядильщица Е.И. Гаврилова. — На субботники мы тогда все ходили. Помогали подшефному хозяйству картошку с поля убирать. Так он всех огоньком зажигал. Справедливый был, но очень уж принципиальный — директору правду в глаза так и резал. Подхалимства не любил.

В июле 1931 года в жизни двадцатилетнего паренька произошло важное событие. Михаила Янгеля приняли в ряды Коммунистической партии, которая тогда называлась Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков).

— Я не спал потом всю ночь, — вспоминал впоследствии Михаил Кузьмич. — Очень меня взволновало это событие. Особенно запомнились слова одной пожилой ткачихи:

— Раньше, — сказала она, — ты о себе думал, а теперь всю жизнь должен думать о всех нас. Ленин так учил.

В тридцатые годы вся молодежь буквально бредила авиацией. "Крылатый" век набирал силу. На самолетах с каждым днем летали все дальше и все выше. Романтика воздушного полета была знамением времени.

Не обошло это увлечение и рабочего ткацкой фабрики Михаила Янгеля. Свое будущее он видит через призму авиационного института, готовящего инженерные кадры. Но почему не летчика? Очевидно, побаивался, что не пройдет по здоровью — в последнее время стал частенько побаливать, начало давать знать о себе тяжелое детство и та злополучная ночевка в ночном.

Итак, жребий брошен. По путевке Пушкинского райкома комсомола Московской области он подает заявление в Московский авиационный институт и сдает успешно вступительные экзамены.

Сентябрь 1931 года. Михаил Янгель садится за студенческую парту и на шесть лет связывает свою жизнь с ведущим вузом, готовившем специалистов для авиационной техники.

Студенческие годы — годы формирования организаторских способностей М.К. Янгеля. Отличную учебу он успешно сочетает с огромной общественной работой. Энергичный, напористый, он очень скоро становится вожаком молодежи. Неизменно активен на проводящихся собраниях, пишет заметки в институтскую газету "Пропеллер", возглавляет субботники. И все делает увлеченно, с огромным желанием и вдохновением.

Как естественный результат — признание: секретарь групповой комсомольской ячейки, секретарь факультетского комсомольского бюро. В январе 1935 года Михаила Янгеля избирают членом партийного комитета института, а через месяц, в феврале, он становится секретарем комитета комсомола Московского авиационного института. И все это при успешном овладении учебным процессом. Институт занимает во втором туре всесоюзного соревнования третье место. В честь этого итога, как тогда говорили, ударной работой студентов и преподавателей открыта книга Почета, куда заносятся имена наиболее отличившихся. В числе их: "Товарищ Янгель. Группа С-7-36. Лучший ударник, 100 % "отлично". Партинструктор". Спокойный, уравновешенный, и в то же время деловой и горячий во взаимоотношениях, страстный и убежденный как агитатор, проводник идей, принципиальный и правдивый, добрый и отзывчивый — таким видят своего вожака студенты института.

Тяжелая жизнь семьи в Сибири (умер отец) вынуждают Михаила Янгеля поступить на работу в конструкторское бюро Н.И. Поликарпова конструктором второй категории. Студент пятого курса, принимая такое решение, знал, что его ожидает. Опыта уже было предостаточно: и в стеклографии, и на фабрике он прекрасно прочувствовал, что значит работать и учиться одновременно. Как и всегда, выручила самодисциплина, особый режим работы. Спать приходилось по пять-шесть часов, но не сбавлял темпов ни в учебе, ни в общественной работе.

Успешно сдав последнюю сессию, Михаил Янгель начал работать над дипломным проектом. Руководить дипломным проектом взялся сам "король истребителей" Н.Н. Поликарпов. Началась пора раздумий, поисков, расчетов, реализовавшихся в конце концов в квалифицированную работу.

В феврале 1937 года Михаил Янгель защитил дипломный проект на тему: "Высотный истребитель с герметичной кабиной". Решение государственной комиссии единодушно: поставив оценку "отлично", она постановила выдать соискателю "красный" диплом самой высокой пробы — "с отличием" и присудить квалификацию инженера-механика по самолетостроению.

 

Авиационный инженер

Вопроса о том, где работать, покинув студенческие аудитории, у молодого специалиста не существовало. Однажды во время консультации дипломного проекта Н.Н. Поликарпов сказал:

— А голова у тебя есть. Что думаешь делать, когда закончишь институт? Оставайся у нас: такие головы нам нужны.

То, что Н.Н. Поликарпов был скуп на похвалу, знали все. Но сибирский юноша его сильно заинтересовал и он дал команду не упустить этого парня. А Михаила Янгеля уговаривать было и не нужно: он сам уже твердо решил, закончив учебу, работать у Н.Н. Поликарпова.

Итак, впереди деятельность на авиационной ниве.

Об этом периоде жизни М.К. Янгеля известно мало. Тому свои причины. Самолетов собственной конструкции ему проектировать не привелось. В основном занимался деятельностью, связанной с организацией постановки в серию и доводкой новых конструкций, и приходится она большей частью на суровые военные годы, когда в тяжелейших условиях необходимо было заново в восточных районах страны на пустом месте, в кратчайшие сроки налаживать производство самолетов. А эта работа для руководителя среднего звена обезличена. Как правило, виден сам директор завода или его главный инженер.

Но именно в эти годы шлифуется фундамент организаторских способностей и административной мудрости, которые в конце концов и определили имидж М.К Янгеля как выдающегося руководителя и наставника. А повседневные контакты с проектной и конструкторской работой формировали и организаторский талант творческого инженера.

Первая работа, которую поручили выполнять молодому специалисту, была связана с доводкой истребителя, внедрявшегося в серию. От того, как пройдет этот этап отработки конструкции, зависит судьба самолета. Однако однозначного мнения на сей счет среди создателей машин не было: одни считали эту работу второстепенной, другие смотрели на нее как на мелкое дело и предлагали поручать ее производственникам. Совершенно другого мнения придерживался Н.Н. Поликарпов:

"И те, и другие неправы, — забывают, что какая-нибудь мелочь может поставить под сомнение их кропотливый труд, что из-за какого-нибудь болта, целая машина может отказать в работе и оказаться скомпрометированной. Конструктор должен не только хорошо конструировать, но и хорошо доводить. В этом отношении он должен быть упорным, педантичным и дотошным…"

По характеру работы, связанной с модификацией боевых самолетов, часто приходилось бывать на аэродроме, где проводились испытательные полеты. Там он и познакомился со знаменитым летчиком Валерием Павловичем Чкаловым, который испытывал поликарповские машины. По дошедшим воспоминаниям, В.П. Чкалов сразу обратил внимание на молодого конструктора с не по годам развитым чувством ответственности за порученное дело, которому до всего было дело, и в то же время скромному в поведении, который не лез на глаза начальству, лишь бы выдвинуться. А однажды при разборе одной ситуации В.П. Чкалов даже выступил в поддержку молодого инженера, проявившего, по мнению руководства, излишнюю оперативную самостоятельность при решении возникшего вопроса.

В начале 1938 года Н.Н. Поликарпов пригласил в свой кабинет Михаила Янгеля и без лишней церемонии объявил:

— Мы посоветовались и решили направить вас в служебную командировку в США. В составе группы советских специалистов примете участие в реализации советско-американского торгового договора. Это даст вам возможность познакомиться с общим уровнем развития американской техники, с опытом работы авиационных фирм. В создании авиационной техники Советский Союз по многим показателям ушел далеко вперед. Важно теперь не только закрепить эти успехи, но и развивать их дальше, используя и обогащая все лучшее, что достигнуто в практике мирового самолетостроения.

Михаил Янгель молод и как человек, и как специалист — всего двадцать семь лет.

Во второй половине февраля 1938 года он — уже в своем рабочем кабинете на Пятой авеню в Нью-Йорке, куда советская делегация прибыла на пароходе, преодолев просторы Атлантического океана. Отныне в акционерном обществе, ведшем внешнеторговые связи с Америкой, Амторге, появился новый сотрудник, которого американские коллеги будут называть Майкл Янгель.

Постепенно география знакомств расширилась. Пытливый инженер побывал и детально ознакомился с конструкциями и технологией производства самолетов в Бруклине, Чикаго, Лос-Анжелесе, Санто-Монико, Сан Франциско и канадском Монреале. Поездки сопровождались многочисленными встречами с руководителями компаний и фирм, заключались договоры на поставку оборудования.

Толкового инженера быстро заметило руководство Амторга и стало связывать с ним определенные надежды, пытаясь сделать постоянным сотрудником. Однако это входило в противоречие со взглядами Михаила Янгеля на свою будущую деятельность. В письме из-за океана он пишет:

"…После двух-трех недель работы в комиссии меня вызвали в Нью-Йорк и предложили принимать дела у одного отъезжающего в Союз товарища. Так вот, работа, которую мне всучили, является по существу больше административной, чем технической, и ясно, что я этим сильно огорчен. Называется эта работа вроде как председатель технической комиссии. Слишком громко. Не правда ли? Мне больше нравится говорить так: временно исполняющий обязанности, заместитель уполномоченного главного управления. В общем шутки шутками, а всерьез спрашивается: за каким чертом я ехал в Америку, если я буду здесь сидеть на административной работе?"

В другом письме:

"…Я в очень резкой форме поставил вопрос об освобождении от работы в связи с тем, что срок моей командировки подходит к концу. Вместо удовлетворения моей претензии начальство запросило Москву о продлении моей командировки до января месяца…

…Вообще, я чувствую, что дело клонится к тому, что меня хотят закрепить здесь основательно, вроде как на постоянную работу. В той же телеграмме был поставлен вопрос об установлении мне персонального оклада с освобождением выплаты в Союзе. Никакие мои доводы во внимание не принимаются…"

Была и еще одна очень важная причина, из-за которой Михаил Янгель стремился в Москву — там у него была невеста — студентка МАИ Ирина Стражева.

И снова та же тема в очередном письме:

"…Как ни много у меня здесь работы, а все же мысль очень часто уносит меня в Москву к друзьям, в свой хороший коллектив, и я часто пытаюсь представить себе вашу работу и жизнь, отношения с заводом и новым директором, рисую себе будни вашей, наверное, напряженной работы. Срок моей командировки подходит к концу… Пришла телеграмма откомандировать меня срочно в Союз. Но моя радость по этому поводу была непродолжительна, так как начальство заявило, что не отпустит ни при каких обстоятельствах".

Однако в конце концов Михаил Янгель добился своего: в августе пришел вызов, требовавший командировать его в Москву.

И вот сентябрь 1938 года, Ленинградский вокзал столицы. С подножки подошедшего международного поезда соскакивает высокий молодой человек в элегантном сером габардиновом пальто. На голове в тон пальто серая шляпа. Михаил Янгель вернулся домой. Небольшой отдых, и вновь полностью уходит в работу. В сборочном цехе практически круглосуточно идет сборка новой конструкции истребителя И-180. О том, как быстро приобрел профессиональные инженерные навыки молодой специалист, свидетельствует известный в авиационных кругах профессор А.А. Кобзарев:

"…В один из обычных заполненных будничными производственными делами дней начала 1938 года в агрегатном цехе опытного завода не ладилась сборка лонжерона крыла нового истребителя. Как всегда в таких случаях, вызвали автора конструкции. Спустя немного времени в цехе появился высокий, стройный, подстриженный "под бобрик" конструктор. Спокойно, со знанием дела (чувствовалась школа Поликарпова) неувязка была устранена. Работа продолжалась. Так состоялась моя первая встреча с начальником бригады крыла Н.Н. Поликарпова — М.К. Янгелем".

В ноябре 1938 года Н.Н. Поликарпов назначает М.К. Янгеля своим заместителем. Второе важное событие в жизни молодого инженера произошло в мае 1939 года: загс Бауманского района Москвы зарегистрировал брак Михаила Кузьмича Янгеля и Ирины Викторовны Стражевой. Заместитель главного конструктора и студентка четвертого курса МАИ стали мужем и женой.

Вскоре М.К. Янгель неожиданно уезжает в длительную командировку на авиационный завод в город Горький как представитель конструкторского бюро при внедрении в серийное производство истребителя И-180. Из командировки он возвращается лишь в конце апреля 1940 года.

В это время в поликарповском конструкторском бюро проектировался двухмоторный тяжелый истребитель сопровождения. М.К. Янгель становится ведущим инженером проекта. Постоянно участвует в обсуждении и выборе основных характеристик ТИСа. В это же время с участием М.К. Янгеля разрабатывались рабочие чертежи силовой установки и начато изготовление первого опытного образца истребителя танков. Используя опыт, полученный во время заграничной командировки, М.К. Янгель внедрил новый плазменно-шаблонный метод изготовления самолета и внес ряд предложений по организации разработки технологического процесса.

Все это способствовало росту авторитета среди работников конструкторского бюро и завода. Приказом Народного комиссариата авиационной промышленности в июле 1940 года М.К. Янгель был назначен заместителем директора завода и ведущим инженером Опытно-конструкторского бюро Н.Н. Поликарпова.

"…И опять закрутила Кузьмича работа: с утра — аэродром, а потом КБ до поздней ночи, — вспоминает его близкий друг А.А. Сарычев. — Вечером, перед отъездом домой, мы иногда собирались в его кабинете. Частенько он ставил меня в тупик коварными вопросами на философские темы и, добродушно усмехнувшись, тут же начинал сам отвечать на них.

В канун войны мы: Кузьмич и я, летчики — Иван Васильевич Доронин, Петр Ермолаевич Логинов и Женя Уляхин — допоздна сидели в кабинете у Кузьмича и спорили: нападут на нас немцы или нет?

А утром в воскресенье 22 июня я позвонил ему домой, сказал, что началась война. Весть была ужасной, и он сначала не поверил… Вскоре он с Поликарповым были уже на заводе".

К этому следует добавить, что вернулся домой Михаил Кузьмич только под утро, проведя первую военную ночь на заводе. И это станет нормой на все долгие военные годы.

Угроза, нависшая над Советским Союзом, нарастала с каждым днем. Немцы стремительно продвигались на восток. 22 июля 1941 года, ровно через месяц после начала войны, гитлеровские стервятники осуществили бомбежку Москвы.

Из далекого грозного сорок первого, связанного с первыми воздушными налетами врага на Москву, дошел примечательный полуанекдотический эпизод.

Группа представителей авиационной промышленности обедала в столичном ресторане "Националь". Вдруг внезапно объявили воздушную тревогу и почти одновременно послышались взрывы падавших где-то бомб. Сидевшие за столом, естественно, охваченные неприятным непривычным еще чувством опасности, в полупаническом состоянии повскакивали со своих стульев, чтобы укрыться в бомбоубежище. И в этот момент вдруг раздался громкий, решительный возглас М.К. Янгеля:

— Куда? А кто будет расплачиваться?

И это полушутливое, полуприказное, умело найденное обращение мгновенно подействовало на всех отрезвляюще.

В начале августа семья М.К. Янгеля — жена и годовалая дочка была эвакуирована из Москвы в Новосибирск.

В эти грозные для страны дни М.К. Янгель как ведущий инженер совместно с известным летчиком-испытателем Г.М. Шияновым проводил испытания ТИСа. О том, как нелегко они проходят, он сообщает жене в письме от 4 сентября 1941 года. По законам военного времени вся почта подлежит перлюстрации. И это не скрывается: на каждом письме штамп военной цензуры: "Просмотрено". Поэтому он прибегает в эзоповскому языку, взяв за ключевое слово "экзамен". Жена — авиационный инженер, она все поймет. Вот выдержка из этого письма.

"…Все дни и даже большую часть ночей прошли в подготовке к событию, о котором ты знаешь. Наконец, 26-го я был готов к экзаменам и провел практическую беседу с рецензентом о современных средствах передвижения по земле.

Вслед за этим мне пришлось переезжать на новое местожительство. Что это стоит — легко понять, зная положение с нашим городским транспортом, — едва нашел такси.

Кое-как перебрался и 30 августа провел еще одну подготовительную беседу с рецензентом, которая многое должна была сказать мне о результатах предстоящей защиты. Но здесь, против ожидания, меня сильно задержал папаша, так как ноги заболели еще сильнее, и мне пришлось уделить ему очень много времени.

Наконец, 2-го сентября я освободился от всего постороннего и смог явиться на комиссию почти в полной готовности. Экзамен прошел прекрасно. Папаша мой был так рад, что расцеловал меня".

"Читаю эти строки и невольно улыбаюсь, — вспоминает И.В. Стражева. — Рассказал мне все подробности. Теперь знаю, что самолет переправили на другой аэродром, что много неприятностей было с шасси — "ногами", и первый полет был столь успешным, что "папаша" — Николай Николаевич Поликарпов — крепко Янгеля расцеловал".

В летно-испытательном институте сохранилась книга учета полетов тех дней. В ней имеется запись о том, что М.К. Янгель "участвовал в полетах в качестве ведущего инженера самолета Н.Н. Поликарпова под шифром "А" совместно с летчиком Георгием Михайловичем Шияновым".

После окончания летных испытаний Михаил Кузьмич должен был согласно предписанию наркомата вылететь самолетом в Казань. Но неожиданный звонок домой, где он собирал уже вещи в дорогу: просят помочь в срочном оформлении эшелона с заводским имуществом и людьми для отправки на восток. На месте стало очевидным, что вагонов явно не хватает. М.К. Янгель срочно связался с Наркоматом путей сообщения и в результате долгих переговоров достал несколько открытых платформ. Но впереди долгий путь, а на улице уже заморозки. Приходится срочно формировать бригады конструкторов, которым необходимо в кратчайший срок изготовить утепление вагонов. И опять куда-то звонит, едет, просит, требует. А сирены периодически и подолгу зловеще гудят, предупреждая об очередном налете вражеской авиации на столицу.

Наконец все работы закончены, вагоны утеплены, эшелон сформирован и готов к отправке. Вместе с составом собирается уехать и М.К. Янгель. И вдруг поезд, в котором были и его вещи, неожиданно тронулся. Михаил Кузьмич подбежал к подножке вагона, пытаясь вскочить на ходу. Но незнакомая женщина поспешно загородила вход корытом.

— Видишь, места здесь нет! — крикнула она хрипло. — Полезай, если хочешь, в другой вагон, а то оставайся с фрицами. Они недалеко…

Вскочить в какой-нибудь другой вагон уже не было возможности: все двери были плотно закрыты. А поезд, набрав скорость, быстро растворился в туманной мгле.

— Я сел на рельсы и вдруг ощутил, что весь дрожу, — вспоминал впоследствии Михаил Кузьмич. — То ли от усталости и неимоверного напряжения, то ли от грубой, незаслуженной обиды этой женщины… А потом встал — и на завод. Смотрю: там еще полно людей и гора ценного имущества. Хорошо, что не уехал. Дел оказалось по горло.

И вот приказ заместителя Наркома авиационной промышленности П.В. Дементьева:

"Окончание эвакуации завода НКАП возложить на заместителя директора завода тов. Янгеля Михаила Кузьмича, предоставив ему права директора завода".

В эти критические для страны дни М.К. Янгель, движимый патриотическими чувствами, видит себя в рядах бойцов с оружием в руках, защищающих свою свободу и независимость, и пытается предпринять для реализации своих намерений определенные действия.

"Когда завод эвакуировался, — вспоминает А.А. Сарычев, — Михаил Кузьмич оставался в Москве. Впоследствии многие вспоминали о помощи, которую он оказывал в те тяжелые дни. Однажды часов в двенадцать ночи он разыскал меня. Одет был в полушубок и валенки, за плечами винтовка. Только что упал сбитый немецкий самолет.

Кузьмич стал меня уговаривать остаться в Москве и быть начальником штаба партизанского отряда. Сам он был бы его командиром".

М.К. Янгеля в эти критические дни ни на минуту не покидает мысль о фронте. "Ежедневно, — пишет он в одном из писем жене, — бываю в Райкоме, добиваюсь целесообразного применения своих сил по защите Москвы".

О том, что место М.К. Янгеля в тылу, в промышленности, напишет в письме и его старший брат Александр, генерал, защищавший блокадный Ленинград.

"…Шура прислал открытку из Ленинграда. Ругает меня, что собираюсь на фронт. Говорит, что это похвально, но глупо, что я должен работать так, чтобы у них было больше нашей продукции".

Впрочем, Москву, когда враг был уже на подступах к столице и каждый день по несколько раз объявляли воздушные тревоги, а население активно участвовало в ликвидации воздушных атак и тушении пожаров от зажигательных бомб, тылом считать можно было только условно. Опасности самого неожиданного характера подстерегали на каждом шагу. Одна из них возникла в результате нелепого стечения обстоятельств и могла трагически завершиться для М.К. Янгеля. А произошло следующее.

Во время очередного налета вражеской авиации зенитчики сбили один самолет над Центральным аэродромом Москвы. Экипаж самолета успел выброситься на парашютах. Одного летчика быстро обнаружили. За двумя другими бросились в поиск.

Надо же было такому случиться, что как раз в это время Михаил Кузьмич возвращался из райкома партии, куда приехал утром машиной, пешком на завод. Поскольку он очень торопился, то для сокращения пути решил использовать лазейку в заборе. И вот тут-то и столкнулся лицом к лицу с патрулем, пытавшемся поймать немецких летчиков. Естественно, бойцы потребовали у М.К. Янгеля документы. Однако в гимнастерке бумажника не оказалось. В этот момент он мгновенно понял, что забыл их в ящике стола в кабинете. Это была непростительная оплошность, которая чуть не стоила ему жизни. Бойцы, раздосадованные неудачным поиском, были настроены решительно.

— Да что с ним церемониться, — закричал один из них. — Списать, да и все. Если он и не фриц, то личность темная. У нас дела поважнее. Ишь, придумал: забыл документы… А через забор зачем лез?!

Михаил Кузьмич предпринял попытку объяснить в оправдание причину отсутствия документов, но сразу понял, что это абсолютно бесполезно. В довершение ко всему где-то совсем близко самолет сбросил бомбы и столб пламени взвился над крышами домов.

— Вот гады! — продолжал кричать боец. — А ты давай поживей к забору.

И он грубо ударил Михаила Кузьмича по плечу. Многое в эти мгновения промелькнуло у него в голове. До забора считанные шаги. Погибнуть так нелепо от рук своих. И не в бою, а просто так, по глупейшей ошибке и в такие трудные для Родины дни. Было тяжело и страшно от этой беспомощности. Словно свинцом налились вдруг онемевшие ноги.

— Молча шел я с солдатами к забору, — вспоминал этот полный кошмара трагический в своей случайности эпизод. — И вдруг навстречу рабочие — трое или четверо, — с ними мы грузили эшелоны, отправлявшиеся на восток.

— Это куда ведете нашего директора?! — потребовали они ответа у солдат. — Мы Кузьмича обыскались, а вы его — под конвоем!

Так меня эти ребята и выручили… А я пришел в свой кабинет, достал из стола бумажник, вынул пропуск и долго держал его в руках. Не знаю, сколько минут просидел в неподвижности.

Традиционные революционные ноябрьские праздники 1941 года М.К. Янгель встретил в Москве. Как и вся страна, слушал в канун 7 ноября речь И.В. Сталина. На другой день был он на Красной площади. В строгом, суровом марше проходили мимо Мавзолея В.И. Ленина солдаты, отправляясь сразу с парада на фронт, который был уже на подступах к столице. Весь мир был поражен этим событием, мужеством и нерушимой уверенностью в своей победе советских людей.

В конце ноября 1941 года Михаил Кузьмич надолго запирает двери своих комнат в квартире. В полуторатонной грузовой машине, увязающей в мокром мягком снегу шоссейного бездорожья, он возглавляет эшелон, эвакуирующийся на восток. 30 апреля 1942 года Н.Н. Поликарпов подписывает приказ, в котором, в частности, сказано:

"…За проделанную работу по завершению эвакуации, по организации филиала завода и подготовки территории и зданий завода под ремонт боевых самолетов объявляю благодарность с занесением в личное дело и премирую месячным окладом следующих работников завода:

1. Янгеля М.К. - зам. Директора…".

В списке еще восемь человек.

Однако, несмотря на проведенную в сложнейших условиях огромную работу, получившую положительную оценку, и хорошие отношения с Н.Н. Поликарповым, обстановка для Михаила Кузьмича оказывается сложной. В разговоре с женой он бросает:

— К сожалению, некоторые из "деятелей" еще крепко сидят на своих местах и вошли в доверие к главному. Мне надо подумать о будущей работе. Оставаться на заводе я не могу.

В июне 1942 года по указанию Наркомата М.К. Янгель возвращается в Москву. Квартиру кто-то самопроизвольно занял, пришлось временно поселиться у товарища.

В этот момент Михаил Кузьмич предпринимает еще одну попытку уйти на фронт. Однако это решение не получило поддержки ни в Наркомате авиационной промышленности, ни в Московском городском комитете партии. Секретарь горкома В.И. Фирюбин категорически отказал в просьбе. М.К. Янгелю объяснили, что на фронте он будет всего лишь рядовым бойцом даже в ранге командира, а здесь такие специалисты, не теряющие ни чувства собственного достоинства, ни самообладания, решительные и мужественные в критических ситуациях, нужны не меньше, чем на передовой в окопах.

Именно об этом он напишет гневные строки:

"… Не хватает оборудования, рабочих рук, зато избыток случайно попавших в руководство ограниченных людей и персон. Временами кажется: может быть не они, а я сам — выродок человеческого рода? Может быть и мне надо стараться быть похожим на них?! Но нет…".

В этот период М.К. Янгеля освобождают от должности заместителя директора завода и он переходит на другой завод начальником цеха. О том, в каких тяжелейших условиях приходилось работать, когда порой руководящий состав — начальники цехов и отделов переводились на казарменное положение без права покидать завод, Михаил Кузьмич написал в одном из писем близким:

"Завод совершенно не укомплектован кадрами. У меня в цехе на 120 производственных рабочих только четыре человека являются кадровыми. Остальные — ребятишки в возрасте 16–17 лет.

… В других цехах дело обстоит нисколько не лучше, чем у меня. За два месяца сменили шесть начальников цехов и двух начальников производств".

В другом месте читаем:

"Присмотревшись, произвел замену всех своих заместителей и помощников. На днях возьмусь за начальников мастерских и мастеров…"

И далее:

"Провел большую перестановку всей внутренней организации работы и структуры цеха. Не обошлось, конечно, без столкновений с некоторыми работниками, обид с их стороны. Но сейчас не такое время, чтобы считаться с нежелающими или не умеющими работать и терпеть их пребывание на случайно занятых местах".

С этого момента начинается период в жизни Михаила Кузьмича, когда место работы и занимаемые должности меняются, как в калейдоскопе.

В январе 1943 года Н.Н. Поликарпов выходит с просьбой в Наркомат авиационной промышленности о возвращении М.К. Янгеля на завод и предлагает ему поехать в Сибирь и заняться реэвакуацией завода. М.К. Ягнель принимает предложение. В Москву он возвращается в феврале 1944 года. В это время стало набирать темпы конструкторское бюро А.И. Микояна, который приглашает Михаила Кузьмича к себе заместителем главного инженера.

Однако это решение не было простым. Вот характерный разговор, состоявшийся между М.К. Янгелем и его женой:

— Вчера встретил на одном совещании Артема Ивановича Микояна. Он рассказал мне кратко о своих делах, планах. Думает в ближайшее время развернуть работу по созданию истребителя больших высот.

— И предлагает тебе заняться этой темой?

— Пока нет. Но в перспективе возможно. Сейчас ему нужен главный инженер завода. Он предложил Янгеля.

— Но в том коллективе есть люди, с которыми ты неизбежно будешь "воевать". Стоит ли тебе идти на руководящую работу, где придется решать множество организационных вопросов, связанных, в частности, с расстановкой кадров?

— А где таких вопросов не будет? Не бороться с подхалимами, с людьми без принципов не в моем характере. А их, к сожалению, на наш век хватает… В этом коллективе немало настоящих людей, с которыми можно отлично работать. Уверен, что в правильных начинаниях всегда получу от них поддержку.

С Михаилом Кузьмичом вернулась из эвакуации и семья. Условия жизни в Москве были очень непростыми, часто приходилось прибегать к услугам керосинки, керогаза и даже примуса. Для решения картофельной проблемы пришлось взять участок в коллективном огороде, на поле, закрепленном за конструкторским бюро А.И. Микояна. Это мероприятие дорого обошлось для здоровья Михаила Кузьмича. Убирать урожай ему пришлось в хмурый дождливый осенний день. Чувствовал он себя неважно, болели ноги, ныла поясница. Поэтому его укутали шарфами и взяли напрокат у кого-то ватник. Вечером до глубокой ночи пришлось таскать на спине картошку к себе в квартиру на седьмой этаж.

А утром он не смог встать с постели — диагноз участкового врача — двухстороннее воспаление легких. При сильном истощении необходимо усиленное питание. Но где достать для этого денег? Пришлось продать пишущую машинку, которую Михаил Кузьмич привез из Америки. Через месяц он уже был на ногах и вскоре приступил к работе.

Однако работа в конструкторском бюро А.И.Микояна не сложилась. В конце 1944 года он подал заявление об увольнении. Семье свое решение объяснил так:

— Решение своевременное. Не думайте, что это так легко для меня. Знаю, что какое-то время и семье будет трудно. Другой работы я сейчас не подыскал… Возможно, и стоило бы в угоду благополучию поступиться чем-то. Но не могу. Характер уж у меня такой, как говорят, "слишком принципиальный".

В январе 1945 года М.К. Ягель — ведущий инженер в конструкторском бюро В.М. Мясищева. Об этом периоде жизни он подробно пишет своему младшему, следующему за ним брату Павлу, который в это время был в советских войсках в Германии:

"Работа ведущего заключается в техническом руководстве конструкторами, координации их деятельности с производством, в разрешении возникающих технических вопросов. Работа сама по себе довольно интересная, и меня она может вполне удовлетворить. Но, к сожалению, я не уверен, будет ли она реализована.

Кроме того, она не приносит мне достаточных для удовлетворительной жизни семьи материальных благ. Денег могло бы хватить, если бы не было необходимости часто прибегать к рынку, так как отовариваются продовольственные карточки продуктами невысокого качества. Детям необходимо молоко и хотя бы в небольшом количестве масло. Но ни того, ни другого мы не получаем. Получаем солодовое (мучное) молоко и лярд (искусственный жир). Свежего мяса тоже не получаем — оно заменяется яичным порошком или, в лучшем случае, консервами. Так что волей-неволей приходится прибегать к рынку.

Этой осенью положение создалось наиболее трудное: продавать из вещей уже нечего, а нужны были несколько тысяч рублей на заготовку картошки и других овощей на зиму, так как весной из-за болезни я своего огорода не сажал. Трудно мне бы пришлось, если бы не выручил Александр.

Большая тяжесть свалилась с моих плеч: будет картошка, значит, жить можно. Остается еще как-то разрешить вопросы, связанные с необходимостью купить некоторые предметы одежды. Начиная от чулок, обуви и кончая теплой одеждой, как у детей, так и у нас с Ириной дела обстоят, прямо говоря, неважно.

За весь 1945 год я получил на заводе всего лишь один ордер на отрез для костюма. Хотя и донашиваю последний костюм, этот отрез придется все же продать. Надо приобрести более необходимые вещи для ребятишек и Ирины.

…Я, может быть, и зря, Паша, так расписал свою нищету. Ведь, в сущности, очень многие живут хуже, чем я. Уж такое сейчас время…"

В этот период семья М.К. Янгеля настолько бедствовала, что он вынужден был использовать свои способности в портняжном ремесле. И, как всегда, поставив перед собой конкретную задачу, не в зависимости от ее уровня оказался на высоте. Вот как описывает эту ситуацию его жена:

"Жилось нам нелегко… Одежда его пришла в негодность. А в шкафу висел старый, целый, но сильно вылинявший с американских времен костюм.

— Что, если я его перелицую сам? С изнанки он как новый. Недаром в прошлом был ткацким поммастера.

В воскресный день он сел за работу… Михаил Кузьмич аккуратно распорол бритвой все швы, потом отутюжил все "детали", и наконец ювелирно сшил их на машинке. Мама была потрясена и сроками и качеством работы. Костюм оказался удивительно элегантным."

Работа в конструкторском бюро В. Мясищева также не была продолжительной. В 1946 году ОКБ было неожиданно расформировано. М.К. Янгеля перевели в Министерство авиационной промышленности старшим инженером, где он с присущей энергией и целеустремленностью занимался координированием и решением принципиальных вопросов, связанных с развитием отечественного самолетостроения.

— Работа интересная, — говорил он. — Но все-таки с явно организационным уклоном. А я так мечтаю о сугубо конструкторской, творческой. В 1948 году была организована Академия авиационной промышленности для повышения квалификации руководящих работников авиационной техники. К преподаванию в ней были привлечены ведущие ученые, экономисты, главные конструктора и организаторы промышленности.

Михаил Кузьмич стал слушателем этой Академии. Учился с большим интересом, часто ездил на консультации в ведущие научные организации. С особым интересом работал над курсовым проектом по конструкции. Тема — специальная тележка на рельсах для взлета тяжелых самолетов. Вопрос подвижного старта сильно заинтересовал будущего главного, и он нашел оригинальное конструктивное решение.

 

Вхождение в ракетную технику

1950 год оказался поворотным в судьбе М.К. Янгеля. В конце марта он блестяще защищает аттестационную выпускную работу на тему "Расчет крыла истребителя". В характеристике по окончании академии написано:

"… Имея широкое и разностороннее развитие и большой опыт руководящей работы в промышленности, тов. Янгель обладает принципиальным, прямолинейным характером. Тов. Янгель по своему развитию и способностям может с успехом вести как самостоятельную научно-исследовательскую работу, так и руководящую административно-техническую в промышленности".

По существовавшему тогда положению полученный аттестат, кроме работы по специальности, давал его владельцу также право на защиту диссертации без сдачи кандидатских экзаменов.

В марте 1950 года заместитель Министра вооружения В.Л. Лобанов, очевидно, по просьбе директора Научно-исследовательского института № 88, являвшегося головной научной организацией в области ракетной техники, обратился к заместителю Министра авиационной промышленности П.В. Дементьеву с просьбой направить оканчивающего академию М.К. Янгеля по переводу для работы в НИИ-88 Министерства вооружения.

Получилось так, что учеба в академии подвела итог производственной и конструкторской деятельности М.К. Янгеля в авиационной промышленности, и академию он закончил, чтобы в авиацию больше не возвращаться. Развертывавшееся ракетостроение являлось по сути дела смежной отраслью техники и авиационные специалисты составили основу — фундамент его инженерных кадров.

Может быть в связи с этим, ставшим поворотным в его судьбе событием, вспомнит он давнишний студенческий эпизод, когда два первокурсника сели на Киевском вокзале в Москве в вагон поезда и отправились в Калугу.

— Я понимал, — скажет впоследствии Михаил Кузьмич, — что не побывать в городе, где живет К.Э. Циолковский, я просто не могу. Смотрел на мелькавшие за окном поля, желтую листву березовых рощ и неотступно думал: Вдруг увижу Циолковского, столкнусь на улице и заговорю. И судьба подарила эту встречу. Все было неожиданно и очень удачно. Мы долго бродили по улицам Калуги. Окна с наличниками и ставнями. На подоконниках герань. Добрались и до Коровинской улицы, круто сбегавшей к реке. Калитка, ведущая в небольшой дворик. Неужели у заветной "колыбели"?! Я уговорил друга: "Подождем немного!" И Циолковский вышел из дома. Может быть увидел из окна две окаменевшие фигуры. Константин Эдуардович любил молодежь. К нему в те годы приезжало немало таких, как мы, мечтателей. В руках у Циолковского слуховая, похожая на граммофонную, трубка. Позвал нас к себе.

Память об этом эпизоде будущий Главный конструктор ракетно-космических систем бережно пронесет через все последующие жизненные старты. Может быть именно после этой встречи проявилось, пока безадресное, увлечение ракетной техникой.

"Размышляя о прошлом, я думаю, что основной толчок моим мыслям был дан все же книгами Циолковского, — вспоминал впоследствии М.К. Янгель. — Я и мои сверстники-студенты с неослабевающим интересом читали и перечитывали научно-фантастические повести "Грезы о Земле и Небе", "Вне Земли", "На Луне". И, конечно, "Исследование мировых пространств реактивными приборами". Какая необыкновенная по широте своей и замыслу книга! Я вдумывался в каждую ее строку. Мне казалось удивительно символичным и то, что год ее написания совпал с годом моего рождения…" Но не только идеи К.Э. Циолковского будоражат студента Михаила Янгеля.

"Мы разговаривали сидя на скамейке в скверике возле аудиторного корпуса. — вспоминает И.В. Стражева.

— Достал очень интересную книгу, — сказал он мне. — Тут о природе тяготения. И теория полета. И о воздушной оболочке Земли… А вот глава о ракетах, и отдельно дано описание ракетных кораблей для полетов в мировое пространство. Макс Валье говорит о решении теоретической проблемы ракетного полета американским ученым Робертом Годдаром и немецким профессором физиком Германом Обертом. Он не знал, видимо, о гораздо более ранних работах в этой области Циолковского. Редактор снабдил книгу Макса Валье соответствующими комментариями, дополнил материалами о Циолковском, Цандере и рассказом о воздухоплавательном приборе Кибальчича.

— Михаил Янгель, — продолжает И.В. Стражева, — читал мне в далеком 1936 году увлеченно и страстно:

"Кто в летнюю лунную ночь не испытал горячего желания воспарить к звездам и увидеть позади себя свободно висящую в пространстве Землю в виде золотистого шара, становящегося все меньше и меньше и наконец исчезающего в мироздании алмазной песчинкой…"

К теме о межпланетном путешествии М.К. Янгель непроизвольно обращается еще раз в письме к жене из Америки, передавая впечатление об увиденном из иллюминатора самолета:

"…В условиях темной ночи миллионы разбросанных на большой площади электрических лампочек производят впечатление звездного неба, и фантазия рисует картину, которой я очень увлекался раньше, — полета в межпланетном пространстве. Быстро мчащиеся автомобили, освещаемые прожекторами сзади идущих машин, как-то невольно наводят на мысль о межпланетных кораблях будущего. И лучи прожекторов кажутся следами этих кораблей в мировом пространстве…"

И все же в те годы М.К. Янгель до мозга костей предан авиации. Вот его собственное признание:

"В те годы я мечтал только о самолетах. Они казались совершенством".

Между тем просьба Министерства вооружения о переводе М.К. Янгеля из авиационной промышленности была удовлетворена с небольшими "издержками" для НИИ-88, которое обязали уплатить "неустойку" в размере 2500 рублей, как компенсацию за оплаченный академией М.К. Янгелю отпуск, поскольку "выпускник" направлялся не на предприятия авиационной промышленности. 12 апреля 1950 года согласно приемной записке, подписанной Л.Р. Гонором и С.П. Королевым, Михаил Кузьмич был принят в специальное конструкторское бюро — СКБ-1 НИИ-88 на должность начальника отдела и заместителя главного конструктора. В переводе на общедоступный язык это означало, что отныне М.К. Янгель под руководством С.П. Королева будет заниматься системой управления ракет.

Итак, тридцатидевятилетний Михаил Кузьмич Янгель переступает порог конструкторского бюро, занимающегося новым видом техники — ракетостроением, с которым будет связана вся его последующая жизнь.

Дата "вхождения" будущего Главного конструктора в ракетную технику станет знаменательной вехой в его биографии: через одиннадцать лет и именно 12 апреля, впервые преодолев силы земного притяжения, первый космонавт Ю.А. Гагарин пролетит над цветущим оазисом солнечной системы — планетой Земля. В связи с этой исторической победой человеческого разума над силами природы группа ученых и конструкторов, и среди них М.В. Келдыш, С.П. Королев, М.К. Янгель, были удостоены вторых Золотых медалей "Серп и Молот" и званий Героя Социалистического Труда.

Но это будет потом, в непрогнозируемом будущем. А пока события развивались своим чередом. К работе в должности начальника отдела М.К. Янгель приступил 6 июня 1950 года после прибытия из отпуска. В СКБ-1 как раз в апреле-июне того года осуществлялась внутренняя реорганизация, в результате которой было создано два Особых конструкторских бюро — ОКБ. Начальником и главным конструктором ОКБ-1 стал С.П. Королев.

Возможно в результате реорганизации или по каким-то другим, оставшимся неизвестными причинам, но назначение на должность М.К. Янгеля состоялось только 30 июня 1950 года, когда был подписан приказ начальником 7 Главного управления Министерства вооружения. И назначен он был всего лишь исполняющим обязанности начальника отдела приборов управления. О должности заместителя главного конструктора в приказе никаких упоминаний не было. В связи со сложившейся ситуацией заместителем главного конструктора В.П. Мишиным на имя помощника директора НИИ-88 по кадрам была направлена реляция с просьбой выписать новую приемную записку с исправлением должности М.К. Янгеля вместо заместителя главного конструктора на должность начальника отдела.

Назначение М.К. Янгеля не только в новую отрасль, но и в новую для него в ней область — управление было связано в какой-то мере с конкретной ситуацией — сложившейся в коллективе напряженной обстановкой. Отдел систем управления, как и конструкторское бюро, переживал реорганизацию и психологический климат оставлял желать лучшего. Брожение среди сотрудников приводило к образованию группировок, претендующих на лидерство, бесконечным пустопорожним спорам. Неизменно проявлявшиеся и на прежнем поприще прекрасные организаторские способности Михаила Кузьмича, простота в общении, умение найти свои пути к каждому сотруднику, заквашенные на прямом сибирском характере, помогли ему в предельно короткие сроки восстановить нормальную творческую обстановку в отделе.

При вступлении в новую для себя должность М.К. Янгель демонстрирует поступок, один из тех, которые будут в дальнейшем характеризовать стиль его административной деятельности, основанной на глубоком демократизме и создадут ему общепризнанный авторитет одного из талантов. Оказавшись в неординарной ситуации новый руководитель, по свидетельству писателя Ярослава Голованова, автора фундаментального труда об С.П. Королеве, начал казалось бы с самого простого, но очень эффективного акта. Он собрал весь отдел управления и устроил собрание, которое длилось три дня.

— Давайте вынесем сор из избы, чтобы стало чисто, — сказал он. Высказывайте все свои претензии и выдвигайте конкретные предложения, как нужно дело поправить там, где его нужно поправить…

Эффект от такого необычного демократичного подхода к делу не заставил себя ждать. Сотрудники вдоволь выговорились, выяснили "кто есть кто". В результате обстановка разрядилась и дело пошло в гору. А самобытность и смелость конструкторского мышления при решении конкретных задач, подкрепленные огромной работоспособностью, позволили Михаилу Кузьмичу не только быстро освоиться с новой работой, но и проявить себя неординарным инженером. Все это способствовало быстрому росту его личного авторитета в конструкторском бюро.

А тем временем события чуть было не приняли неожиданный оборот. В связи с получением важного правительственного задания по проектированию стратегических бомбардировщиков В.М. Мясищев вновь возглавил новое Опытное конструкторское бюро. Вот тогда-то и вспомнили о ведущем инженере М.К. Янгеле, который в 1946 году был откомандирован в Министерство авиационной промышленности в связи с расформированием ОКБ В.М. Мясищева.

В результате из Министерства авиационной промышленности следует просьба в правительство СССР вернуть выпускников своей академии М.К. Янгеля и С.О. Охапкина, работающих в ОКБ С.П. Королева, на предприятия авиационной промышленности.

Реакция Совета Министров СССР не заставила себя ждать. 18 мая 1951 года было подписано постановление об откомандировании М.К. Янгеля и С.О. Охапкина в Министерство авиационной промышленности.

Выполняя постановление вышестоящей инстанции, Министр оборонной промышленности Д.Ф. Устинов издал приказ, согласно которому 7 Главное управление Министерства и НИИ-88 обязаны были в декадный срок откомандировать в ОКБ В.М. Мясищева М.К. Янгеля и С.О. Охапкина.

Однако, издав такой приказ, Д.Ф. Устинов все же обращается к первому заместителю председателя Совета Министров СССР Н.А. Булганину (и, по всей вероятности, в высшие партийные инстанции) с просьбой оставить названных специалистов в ОКБ С.П. Королева.

В Совете Министров СССР с пониманием отнеслись к просьбе авторитетного министра и отменили принятое ранее решение.

Сам Михаил Кузьмич об этом эпизоде в письме жене пишет так:

"Мясищев вроде бы согласился, чтобы мы остались у Королева, но потребовал при этом замены. Вчера от него приезжал один работник и просил за нас четверых инженеров. Мы рекомендовали ему на выбор восемь человек. Не знаю, чем и когда это кончится… Сожжены все авиационные мосты. Решающую роль в несколько затянувшемся сражении сыграл один очень умный и деловой человек".

Ход развития дальнейших событий покажет, что этот шаг "умного и делового человека" окажет огромное влияние на развитие ракетной техники. С.О. Охапкин станет ведущим специалистом, заместителем С.П. Королева по конструкции и прочности ракет. И вряд ли в другом месте с таким блеском и в таком объеме мог раскрыться талант М.К. Янгеля, как он засверкал в должности Главного конструктора боевых ракетных комплексов и ракетно-космических систем.

Отделом приборов систем управления до назначения М.К. Янгеля руководил опытный специалист Б.Е. Черток. Однако у него по тем временам, когда вовсю разгорелась компания по реализации репрессивной акции гонения на евреев, именно пятая графа в анкете (национальность) могла привести к тяжелым последствиям. К тому же нестабильная обстановка в отделе способствовала этому, так как Б.Е. Чертка постоянно пытались втянуть в выяснение отношений между сослуживцами.

Д.Ф. Устинов всячески пытался сохранить кадры специалистов еврейской национальности, с которыми проработал всю войну и которых очень ценил. Поэтому, по мнению Я.К. Голованова, назначая М.К. Янгеля, он хотел на какое-то время "спрятать" Б.Е. Чертка.

Между новым и бывшим начальниками отдела приборов систем управления сразу установились хорошие отношения. Характеризуя этот период, сам Борис Евсеевич по прошествии многих десятилетий напишет:

"Мы с Янгелем… почти год проработали в очень дружественной атмосфере".

Впоследствии Б.Е. Черток в течение многих лет будет одним из ведущих заместителей С.П. Королева.

Круг работ, выполнявшихся отделом, был достаточно широк: это разработка приборов системы управления — рулевых машинок, рулевого агрегата, пультов для их испытаний, рулевых потенциометров. Разрабатывались и проходили испытания датчики телеизмерений приборов системы управления, а также изготавливались опытные образцы приборов — суммирующих гироскопов, пульты для горизонтальных и вертикальных испытаний приборов системы управления.

Работа на посту руководителя отдела систем управления окажет решающее влияние на формирование представлений М.К. Янгеля о перспективах развития систем управления ракетами. Став главным конструктором, М.К. Янгель не пойдет пропагандировавшимся С.П. Королевым путем. Со свойственными ему твердостью, настойчивостью и целеустремленностью он будет утверждать свой сформировавшийся взгляд на управление баллистическими ракетами в полете. А история развития военной ракетной техники лишь удостоверит правоту взгляда М.К. Янгеля.

Несмотря на то, что вопросы, связанные с разработкой и испытаниями приборов, и в целом работа системы управления были для М.К. Янгеля совершенно новыми, он быстро вошел в курс дела, сотрудники поверили в нового руководителя, авторитет которого рос буквально на глазах, и, поверив, поняли, что из нового начальника отдела вырастает несомненный лидер, который умеет зажечь людей, заинтересовать результатами своего труда.

И в этом они не ошиблись. 31 июля 1951 года приказом Министра оборонной промышленности Д.Ф. Устинова Михаил Кузьмич Янгель был назначен заместителем С.П. Королева, а в мае 1952 года, когда директора НИИ-88 К.Н. Руднева назначили Министром вооружения, в этот же день М.К. Янгель стал новым директором НИИ-88. Пост директора института не был вакантным ни одного дня. Несколько позднее, 27 июля 1952 года, Михаил Кузьмич в соответствии с существовавшим положением был утвержден и председателем Научно-технического совета института.

Это крупнейшее в ракетной технике быстро развивающееся научно-конструкторско-производственное объединение, секретное название которого Государственный союзный научно-исследовательский институт № 88 Министерства вооружения, в будущем широко известный Центральный научно-исследовательский институт машиностроения. Для всех, не посвященных в запретные тайны, это просто Предприятие почтовый ящик №…. Институт задуман и существует как многопрофильная организация по образу и подобию Центрального аэрогидродинамического института в авиационной промышленности. К проводимым изысканиям привлечены крупнейшие ученые страны. В составе института три крупных блока: теоретические подразделения — материаловедения, прочности, аэро и газодинамики, систем управления и испытаний; конструкторские бюро по проектированию ракет и двигательных установок и набиравший темпы большой опытный завод. Входит в объединение и конструкторское бюро С.П. Королева. Так главный конструктор и его заместитель поменялись ролями.

В это время в институте проводились исследования возможности применения высококипящих компонентов топлива для ракет дальнего действия. В лабораторных условиях на стендах изучались различные рецептуры высококипящих окислителей на основе тетранитрометана, азотной кислоты и других окислителей. На их основе исследовались летно-тактические характеристики ракет на таких окислителях для различных дальностей стрельбы. М.К. Янгель с большим вниманием следит и активно поддерживает все работы этого направления. Несомненно, что под влиянием проведенных исследований сформировался его взгляд на пути совершенствования военных ракетных комплексов и альтернативы ему в деятельности главного конструктора М.К. Янгеля никогда не будет.

С этими работами связано и другое важное начинание. В апреле 1953 года на Научно-техническом совете института была обсуждена и одобрена инициатива инженера В.А. Ганина об оснащении подводных лодок ракетами дальнего действия и старта из-под воды. Естественно, что использование жидкого кислорода и особенно его хранение практически исключало применение таких ракет.

На годы работы М.К. Янгеля в НИИ-88 приходится становление работ по осуществлению программы научных исследований, связанных с запуском геофизических ракет для изучения высоких слоев атмосферы и выживаемости животных в полете.

"Во время работы директором НИИ-88, - пишут сотрудники ЦНИИ машиностроения Г.А. Садовой и Т.Д. Лянко, — М.К. Янгель не только умел четко и хорошо организовать производственные, конструкторские и научно-исследовательские работы, но и с большой прозорливостью поддерживал направления ракетной техники, которые впоследствии оказались новыми и актуальными".

Оценивая этот период деятельности М.К. Янгеля, Президент Академии Наук СССР М.С. Келдыш впоследствии скажет:

"Михаил Кузьмич был руководителем научно-исследовательской организации еще в тот период, когда происходило становление ракетно-космической техники. М.К. Янгель внес большой вклад в организацию разнообразных исследований в области аэродинамики, баллистики, материаловедения и многих других проблем, необходимых для развития этой новой отрасли — одной из вершин современного научно-технического прогресса".

В должности директора института Михаил Кузьмич проработал один год, пять месяцев и 15 дней. 30 октября 1953 года он был освобожден от обязанностей директора. В приказе, подписанном заместителем Министра оборонной промышленности А.В. Домрачевым, была лаконичная формулировка: "В целях укрепления технического руководства тов. Янгеля Михаила Кузьмича назначить главным инженером — заместителем директора НИИ-88".

Вот так, ни больше, ни меньше. И это при том, что институт под его руководством функционировал эффективно, шло развитие и укрепление его подразделений, занимавшихся исследованиями практически во всех областях, связанных с ракетной техникой, создавалась мощная экспериментальная база, особенно в области аэродинамики, прочности и материаловедения.

Такое изменение служебного положения М.К. Янгеля было неожиданным для многих, но только вряд ли для него.

Узнав об этом приказе, сотрудники института задавали себе невольный вопрос: Что это должно значить? Что за всем этим скрывается? За полтора года работы нового директора сделано немало. НИИ на подъеме, прогрессивный директор поддерживает все новые начинания. Растет авторитет организации в научно-технических кругах, а следовательно, и его (директора) авторитет. И снова одни и те же вопросы. В чем причина? Какая-нибудь высокая интрига? Не пришелся ко двору высшим эшелонам власти — Военно-промышленной комиссии или тем более ЦК КПСС, наконец? Что это — очередной вариант срабатывания "позвоночной" системы?

И если для сотрудников многопланового института, не связанных с деятельностью ОКБ-1 С.П. Королева, первоначальное возвышение на пост директора оказалось, возможно, непонятным — слишком большой скачок вверх (ведь в институте не только много фундаментальных направлений, возглавляемых видными учеными, но и не меньше конструкторских бюро, во главе которых стоят главные конструкторы), то новое назначение со столь сильным понижением в статусе, несомненно, больно бьющим по самолюбию, оказалось совсем неожиданным и необъяснимым. Скорее был бы понятен другой, следующий шаг вверх по служебной лестнице, так как в те времена было немало примеров, когда вчерашние руководители среднего звена становились министрами и, как показывал ход дальнейших событий, оставляли заметный след в развитии промышленности.

В истории с понижением в должности М.К. Янгеля совсем другие побудительные мотивы.

Но что же было истинной причиной внешне казавшейся немилости, в которой оказался М.К. Янгель? На сей раз это был всего лишь тактический ход со стратегическими последствиями.

И правы тысячу раз оказались те из руководителей военно-промышленного комплекса страны, кто разгадал в будущем Главном конструкторе незаурядный талант, способный не только сказать свое слово, но и оказать решающее влияние на развитие отрасли в целом.

Две крупные фигуры — С.П. Королев и М.К. Янгель — не могли состоять в какой-либо административной зависимости друг от друга. Судьба свела лидеров с диаметрально противоположными характерами, с принципиально различными взглядами на развитие ракетных систем.

С.П. Королев, несомненно, на подъеме. За непродолжительное время сумел поставить дело так, что вслед за ракетой Р-2 создается вторая ракета собственной конструкции Р-5, в которой ничего не осталось от первенца — ракеты Р-1, являвшейся по сути повторением немецкой ФАУ-2. Несомненно, на данном этапе он уже много сделал для становления ракетной техники, ему необходимо дать возможность проявить себя во всю мощь. Но как человек он обладал очень сложным властолюбивым характером. Поэтому, когдаМ.К. Янгель стал начальником над С.П. Королевым, то это явилось трудным испытанием для отношений между ними.

С этого момента начались разногласия, выливавшиеся нередко в споры, вспышки личностного характера. Сотрудники конструкторского бюро по этому поводу в шутку даже адресовали им слова популярной в то время песни:

Но в шутке была большая доля правды. Вскоре С.П. Королев демонстративно перестал посещать совещания у директора НИИ-88, всячески пытаясь игнорировать его решения и не торопясь выполнять приказы.

Вот какой интересный эпизод приводит Я.К. Голованов:

"Обиженный Королев решил сразу показать свой норов. На первое большое совещание, на которое Янгель пригласил Глушко, Пилюгина, Рязанского, Кузнецова и других смежников, Королев не явился, придумав (или организовав) вызов в Министерство. Оглядев присутствующих, Михаил Кузьмич сказал:

— Королева нет? Жаль. Кто от Королева? Мишин? Ну и отлично! Давайте начинать…

Королев появился к концу совещания, извинился, что не мог присутствовать, поскольку…

— Ничего страшного, — весело перебил его Янгель, — мы тут без вас уже все вопросы решили".

Это был хороший урок для Королева, который понял, что хочешь не хочешь, а считаться с новым назначением Янгеля ему придется, иначе он рискует вообще остаться не у дел, а более страшной перспективы для Королева не существовало".

Двум крупным личностям стало тесно в одной организации.

"К сожалению, — пишет Б.Е. Черток, они не выдержали испытания на мирное, дружественное идеологическое и практическое взаимодействие. Оба они поощряли деловые контакты своих заместителей и сотрудников, но друг с другом встречались только на совещаниях в Министерстве по вызову или в других высоких инстанциях.

Наша ракетно-космическая техника могла бы, вероятно, получить еще большее развитие, если бы эти два руководителя объединили усилия, а не противоборствовали. Обострение отношений дошло до того, что они старались не встречаться и не разговаривать друг с другом. Королев использовал меня, Мишина и других своих заместителей как посредников для связи с новым директором.

…Янгеля раздражали властолюбие, в какой-то мере естественное честолюбие и нелегкий характер Королева…"

Б.Е. Чертоку вторит известный летчик-космонавт и ученый К.П. Феоктистов, которому довелось, проектируя ракетные комплексы под руководством С.П. Королева, совершить и полет на одном из них:

"Самая характерная черта Королева — громадная энергия. Этой энергией он умел заражать окружающих. Он был человеком очень решительным, часто довольно суровым. Королев — это сплав холодного рационализма и мечтательности".

Янгель решил, как почти всякий новый руководитель, неожиданно оказавшийся во главе мощной организации, менять методы, цели и структуру по-своему. Он задался целью "перевоспитать" Королева так, чтобы ОКБ-1 было для НИИ-88, а Королев требовал подчинения тематики НИИ-88 задачам ОКБ-1. Но неприятие Королевым руководства Янгеля грозило нарушением и без того хрупкой структуры НИИ. Министерство и ЦК пошли на компромисс.

А вот еще одно мнение сотрудников НИИ-88 Г.А. Садового и Т.Д. Лянко, практически совпадающее с только что цитировавшимся:

"Возникает вопрос: зачем руководству отрасли в лице Д.Ф. Устинова, оборонному отделу ЦК КПСС пришлось думать над тем, куда бы переместить хорошо справляющегося с обязанностями директора ведущего института отрасли М.К. Янгеля. Объяснение такому ходу событий можно найти только в характере взаимоотношений двух личностей: директора института М.К. Янгеля и главного конструктора С.П. Королева. Они были сложными. Главному конструктору было позволено многое: подбирать руководящие и инженерные кадры по своим меркам и критериям, принимать те или иные решения как творческого, так и иного плана и при этом не всегда считаться с мнением директора и научно-технического совета института. Такое положение главного конструктора затрудняло деятельность директора, часто приводило к конфликтным ситуациям".

Взаимоотношения между М.К. Янгелем и С.П. Королевым жена Михаила Кузьмича И.В. Стражева характеризовала так: "Могу сказать, что близкими друзьями они не были. В отношениях — и личных, и служебных — преобладал дух творческого соперничества". Пожалуй, это мягко сказано. Творческое соперничество стало мешать в работе обоим. У М.К. Янгеля были свои, не совпадающие с королевскими, воззрения на дальнейшее развитие ракетной техники.

Руководство отрасли приняло мудрое решение: никого из конфликтующих не ниспровергать, на должность директора подобрать человека, не конфликтующего с С.П. Королевым, а М.К. Янгеля на короткое время перевести главным инженером института, а затем назначить на такую должность, на которой он смог бы проявить себя с наибольшей отдачей. К этому следует добавить, что главным инженером НИИ-88 Михаил Кузьмич Янгель проработал с 3 октября 1953 года до 9 июля 1954 года.

Под новый 1954, год по давней традиции у Янгелей — семейное гадание. Каждый участник берет лист бумаги и, скомкав его, кладет на перевернутую тарелку. А затем поджигает своей спичкой. Горящая бумага ежится и превращается в черный комок, а пламя зажженной спички отбрасывает на стену причудливые тени. Когда очередь дошла до Михаила Кузьмича и его спросили, что он увидел на стене, последовал ответ:

— Справа большое здание и толпа людей. Слева — явный контур ракеты.

Это гадание явилось провидческим.

Впоследствии, вспоминая тот переломный период своей жизни, в доверительной беседе с секретарем парткома В.Я. Михайловым на вопрос последнего:

— Михаил Кузьмич, почему все-таки Вы расстались с Сергеем Павловичем Королевым? Ссорились? — расскажет о том, как утверждался он в ракетной технике.

— Ссорились? Нет. Разногласия были. К примеру, в выборе вида топлива и системы управления боевых ракет. Как известно, боевая ракетная техника стала развиваться с использованием автономных интегральных более защищенных систем управления и высококипящих более стабильных в эксплуатации топлив, на чем именно мы — оппоненты Королева настаивали.

— Если говорить обо мне, жесткая борьба за свое мнение, полагаю, не прошла бесследно. После раздумий решил окончательно — надо определяться. Пошел в ЦК партии. Там меня знали. Откровенно поделился своими проблемами. Мне ответили:

— Ждите.

— Прошло несколько недель, сколько пачек искурил. Сколько бессонных ночей провел. И вот, когда казалось — все, приехали, распрягай, вызвали в Правительство. Принял Дмитрий Федорович Устинов. Беседа была долгой и откровенной. Мне поверили.

 

Новое назначение

Знойным летним днем 1954 года на территории сверхсекретного бурно-развивающегося завода, перепрофилированного с производства автомобилей и амфибий на первые советские ракеты конструкции С.П. Королева, а потому и известного "в миру" в целях секретности по характеру выпускавшейся ранее продукции как Днепропетровский автозавод, появился высокий, худощавый, подтянутый человек. Его можно было встретить везде: в цехах завода, кабинетах директора, главного инженера, начальников других служб.

Командированными на подобном гиганте никого не удивишь. Неугомонная армия вездесущих посланцев родственных заводов и конструкторских бюро вечно что-то решает, согласовывает, увязывает. Энергии, темперамента и "пробивной способности" смежникам не занимать.

Статный человек в ладно сидящем костюме резко выделялся среди них в первую очередь тем, что меньше старался обращать на себя внимание. Его приятные мягкие манеры общения, нарочито приглушенный говор, еле уловимая доверительная, порой не без тени лукавства, выразительная улыбка на простом строгом лице с добрыми внимательными глазами располагали к себе с первого взгляда. Во всем чувствовалась подчеркнутая скромность и неизменная деликатность в общении. В разговорах с собеседниками больше слушал, чем говорил, слушал подчеркнуто уважительно, и очень внимательно. Порой чуть-чуть нахмуренные брови невольно свидетельствовали о ни на минуту не прекращавшейся работе мысли. Чувствовалось, что он беспрестанно что-то анализирует, взвешивает, берет на заметку. Заинтересованные вопросы, с которыми командированный неизменно обращался к собеседникам, были предельно лаконичными, точными и глубокосодержательными и нередко ставили в тупик. В сфере интересов загадочного посетителя было буквально все: можно ли наращивать производство ракет, осваивать новые технологические процессы, какова квалификация рабочих, инженерно-технических работников, их жилищно-бытовые условия и многое, многое другое.

Большинство из тех, кто участвовал в этих беседах, ничего определенного сказать не могли. Мало ли приезжает из Москвы руководителей разного ранга на завод: и по-столичному важных, и по-чиновному неприступных — знай, мол, брат, наших. Они обычно без свиты не ходят и без разносов не видят смысла своего назначения при выезде на периферию. А этот хотя своими вопросами и брал быка за рога, ходил один, никуда не торопился, судя по всему, везде успевал и как-то, в одно мгновение, незаметно завоевывал любого собеседника. И лишь немногие из числа весьма осведомленных, предположительно с неизменными оговорками и непременно строго конфиденциально, обсуждая надвигающиеся большие перемены на заводе, связывали их с фигурой загадочного посетителя как руководителя будущего Особого опытного конструкторского бюро.

Так малозаметно и скромно состоялось первое заинтересованное официальное знакомство с заводом и серийным конструкторским бюро при нем, с которыми необычному командированному из Министерства предстояло связать свою судьбу на будущее. Ход дальнейших событий показал, что командировка окажется неизмеримо длительной и будет продолжаться всю оставшуюся жизнь. Несколько раз в период работы в НИИ-88 ему уже приходилось бывать на заводе для решения вопросов, возникавших в процессе постановки в серию первых ракет С.П. Королева. Но это были визиты человека из другой организации. Много космических стартов произойдет в жизни этого человека, прежде чем Родина официально зачислит его в когорту славных своих сыновей.

А этой командировке предшествовал неожиданный вызов в высшую инстанцию того времени — Центральный комитет партии и не менее неожиданное предложение возглавить вновь организуемое конструкторское бюро "далеко от Москвы" — столицы, с которой была связана вся предыдущая активная жизнь М.К. Янгеля и где в силу разных обстоятельств вынуждена была остаться семья.

Срочный вызов в высший партийный орган был тем более неожиданным, что Михаил Кузьмич в это время с семьей находился на отдыхе на озере Селигер. Вернувшись через два дня, он сообщил жене:

"Вызывали в ЦК. Спрашивали: "Как Вы полагаете, правильно ли, что все задачи по новой технике решает одна единственная организация? — "Считаю, что неправильно", — отвечаю. А на вопрос: "Где, по-вашему, лучше всего создать вторую организацию не меньшего масштаба?" — я назвал одно хорошее место. Там и завод отличный, и специалисты хорошие.

Мне предложили возглавить новое конструкторское бюро. Приказ будет подписан в начале июля. Видимо, монополия одной организации — пройденный этап. Это таит в себе потенциальную опасность предъявления чрезмерно высоких требований и запросов при отсутствии гарантии в успехе дела. Так, по крайней мере, я понял из состоявшегося разговора. Конечно, меня ждет "предпусковой" период. Надо сформировать коллектив, наладить опытное производство. Некоторое время придется заниматься тематикой Королева. Но я вижу уже в общих чертах иной, принципиально отличный путь. Он представляется мне более рациональным для решения многих важных задач. Я счастлив, хотя и понимаю, какая нелегкая впереди дорога… Основная база вне Москвы, впереди вечные разъезды, месяцы испытаний. В ближайшие годы буду больше в воздухе, чем на земле".

Недолгие в таких случаях сборы, и вот уже скорый поезд мчит в неизвестность. Ведь кроме того, что завод в городе Днепропетровске, на базе которого предполагается создать новый центр разработки конструкторских идей и их реализации, не переступил еще рубежа первой пятилетки своего существования, Михаил Кузьмич практически ничего не знал. В поезде всегда есть достаточно времени для размышлений. За окнами мелькают по-летнему нарядные леса, бескрайние желтеющие поля пшеницы, населенные пункты, крупные города, а в голове Михаила Кузьмича непроизвольно возникают картины прожитого. Начинается новый этап биографии: на него возлагают большие надежды. Состоявшийся разговор в Центральном комитете партии был коротким, но очень содержательным: ракетной технике принадлежит будущее, и вверху своевременно и правильно среагировали на создавшуюся ситуацию, когда вся ее проблематика сосредоточена в одной, пусть даже и очень сильной организации, возглавляемой признанным лидером С.П. Королевым. Отныне с такой монополией будет покончено. Решить эту задачу поручено ему. И предложение возглавить фактически не существующее конструкторское бюро явилось не только доверием высшей меры, но и надеждой, которую на него возлагают.

А в календаре жизни скоро будет оторван уже сорок четвертый лист. Срок немалый по любым меркам. Позади семнадцать лет инженерного труда, познаны многие премудрости и особенности конструкторской, производственной и административной деятельности. Трудно перечислить все должности, которые оказались ему по плечу за это время: инженер и ведущий инженер-конструктор, начальник цеха, заместитель директора завода, заместитель короля истребителей Н.Н. Поликарпова в расцвете его конструкторского таланта. В свете сложившейся судьбы последние годы работы в ракетной технике приобретали особое значение. Они явились прекрасной школой для формирования собственного взгляда на пути и перспективы развития ракетной техники, принципиально отличающиеся от господствовавших и активно реализуемых главным "ракетчиком" страны С.П. Королевым.

Итак, дальняя дорога и ответственнейшее задание.

Сложившаяся ситуация представлялась предельно сложной. Крупный машиностроительный завод являлся базовым для столичных конструкторских бюро, поэтому номенклатура серийно выпускаемой продукции завода была весьма разнообразной. Это, в первую очередь, баллистические ракеты С.П. Королева, в разработке которых Михаил Кузьмич участвовал по долгу предыдущей работы, а также зенитные управляемые ракеты конструкции П.Д. Грушина. Производство работало с большим напряжением, часто даже без выходных дней, с трудом справляясь с плановыми заданиями по освоению новой техники.

Для осуществления технической политики при изготовлении ракет при заводе существовало, как и положено, серийное конструкторское бюро, призванное решать все текущие вопросы, связанные с возникающими в процессе изготовления отклонениями размеров деталей от чертежно-технической документации, изменениями технологических процессов, заменой материалов и участием в проведении испытаний.

Знал он и еще одно весьма существенное обстоятельство, по значимости, пожалуй, самое главное. В серийном конструкторском бюро завода существовала небольшая группа энтузиастов, которая наряду с выполнением прямых текущих обязанностей под руководством главного конструктора СКБ В.С. Будника увлеченно занималась проектированием новой, принципиально отличной от существующих, боевой ракеты.

Правда, большинство из них — молодые специалисты. Но несколько человек в специально созданном с перспективой подразделении имели опыт работы в конструкторском бюро самого С.П. Королева. Вот этот-то коллектив первопроходцев, и это сразу понял будущий Главный, должен стать стержнем, мозговым и организующим центром, вокруг которого будет развиваться создаваемая организация, будут формироваться специалисты по направлениям.

Этому новому назначению почти в канун своего сорокачетырехлетия он останется верным до конца своей жизни.

Если допустимо такое сравнение, то вся предшествующая жизнь Михаила Кузьмича была годами шлифовки алмаза, в новом своем качестве превратившегося в сверкающий бриллиант административного, инженерного и просто человеческого совершенства.

 

Первый рабочий день

В один из дней начала августа 1954 года в девять часов утра директор Днепропетровского ракетного завода Л.В. Смирнов неожиданно пригласил к себе в кабинет начальника планового отдела М.Я. Виноградова.

"В кабинете у стола директора, — вспоминал впоследствии М.Я. Виноградов, — сидел человек с простым открытым улыбчивым лицом, тронутыми сединой висками. В нем я узнал "командированного" в коричневом костюме. Он поднялся, сделал несколько шагов навстречу, внимательно посмотрел из-под чуть опущенных бровей, протянул руку и, улыбаясь, приветствовал меня по имени и отчеству. При этом он отрекомендовался как начальник и Главный конструктор ОКБ. Так состоялось наше знакомство с Михаилом Кузьмичом Янгелем. После взаимных приветствий директор завода распорядился:

— Покажите Михаилу Кузьмичу годовой производственный план завода, тематический план конструкторов и окажите практическую помощь по всем организационно-плановым вопросам".

На другой день за несколько минут до звонка, возвещавшего начало рабочего дня, дверь в кабинет начальника планового отдела отворилась и вошел М.К. Янгель. Извинившись, он спросил разрешения присутствовать, поскольку в помещении находились несколько сотрудников, а затем прошел к окну, сел на стул и попросил разрешения закурить, несмотря на то, что окна в кабинете по-летнему были открыты.

М.Я. Виноградов был явно смущен деликатностью гостя, ибо такое в те штурмовые для завода дни случалось крайне редко, а потому, несколько растерявшись, поторопил присутствующих сотрудников:

— Давайте прервемся и закончим обсуждение позднее.

На что вошедший неожиданно для всех среагировал:

— Нет, почему же? Рассмотрите начатые вами вопросы. Я подожду. Нам, если для Вас это будет удобно, предстоит обстоятельный разговор.

Когда же сотрудники вышли, Михаил Кузьмич взял инициативу в свои руки. Легко и просто начав беседу, он поинтересовался, откуда начальник планового отдела приехал на завод, нравится ли ему город, отношением к перспективным работам, которым предстоит заниматься заводу (вскоре М.Я. Виноградов возглавит плановый отдел ОКБ).

"Отвечая на вопросы, — пишет М.Я. Виноградов, — я совсем забыл о том, что мы с Михаилом Кузьмичом познакомились только вчера, столь доверительной и непринужденной была атмосфера, в которой протекала беседа.

Незаметно разговор был переведен на перспективные дела завода, которые предстояло решать в ближайшее время, и особенно подробно и интересно о тех широких и важных перспективах, которые открывались перед будущим создаваемого ОКБ.

Вежливо, с подробностями разъяснил мне преимущества, которые несет новая техника. По его просьбе принесли план завода и ОКБ на 1954 год и проект плана на 1955 год. Михаил Кузьмич молча и сосредоточенно листал и рассматривал документы. Извинившись, я вышел в другую комнату, предоставив ему возможность поработать в одиночестве. Когда вернулся, Михаил Кузьмич уже свернул бумаги, закрыл папки и, стоя, курил у окна. При моем появлении он продолжительно, с улыбчивым прищуром, посмотрел на меня и спросил:

— Вам не кажется, Михаил Яковлевич, что план для такого завода беден по содержанию и мелок по номенклатуре? Проект же плана ОКБ на 1955 год совсем куцый. Вы согласны со мной?

Я с ним согласился и добавил:

— Вы правы. Тележки, вибраторы, генераторы, запасной инструмент — не загрузка для нашего завода. Но что поделаешь, нас пока подгружают, как бедных родственников, номенклатурой, которую исключают в порядке расчистки планов других предприятий. Этот вопрос обсуждался на заводе неоднократно, но у наших конструкторов на сегодня ничего нового не созрело, да и денег на новые разработки нам пока дают очень мало.

Михаил Кузьмич долго молчал, потом, улыбнувшись, заметил:

— Вот и хорошо, вот и приятно, что Вы общую ситуацию понимаете четко.

И многозначительно резюмировал:

— Значит, в формировании дальнейших планов мы будем, надеюсь, единомышленниками.

Когда Михаил Кузьмич ушел, меня охватило какое-то радостное волнение. Было приятно думать, что у нас будет такой общительный, такой любезный и простой человек в качестве Главного конструктора.

Через несколько дней он снова зашел ко мне. На этот раз мы встретились как старые знакомые. Наш разговор начался сразу в плане конкретных практических дел.

— Нам совместно необходимо подготовить несколько важных документов и в том числе структурную схему и положение о конструкторском бюро.

Михаил Кузьмич глубоко затянулся сигаретой, глядя в открытое окно, и после некоторого размышления добавил:

— И, как видно, пересмотреть и значительно расширить проект плана конструкторских работ на 1955 год. Вы не возражаете?

После столь убедительного просвещения в предыдущей беседе о развитии нового направления конструкторских работ, после ясной и обезоруживающей простоты в обращении и постановке вопросов у меня не было никаких оснований и тем более желания возражать".

Так, под непосредственным руководством М.К. Янгеля начали разрабатываться организационные схемы, "Положение об Особом конструкторском бюро" и заново формироваться план конструкторских работ на 1955 год. К концу августа были готовы черновики всех материалов. Внимательно прочитав их, Главный сказал М.Я. Виноградову:

— С вашего разрешения я забираю документы себе и на досуге еще поработаю над ними.

На следующий день в девятнадцать часов было назначено совещание в кабинете Главного конструктора. Минут за десять-пятнадцать до назначенного времени начальник планового отдела решил справиться, нет ли каких-либо дополнительных поручений. Михаил Кузьмич поднялся из-за стола пожал крепко руку вошедшему. Внимание и искренность, с которыми сопровождалось это действие, во второй раз повергли в смущение М.Я. Виноградова.

На письменном столе Главного конструктора лежали два документа: проект "Положения об Особом конструкторском бюро", чисто переписанный его аккуратным почерком, и собственноручно нарисованная на большом листе структурная схема организации.

Как и было предусмотрено, без опозданий в кабинет вошли первый заместитель Главного конструктора В.С. Будник, начальники ведущих отделов, секретарь партийного бюро и председатель профсоюзного комитета конструкторского бюро.

После того как все расселись за специальным длинным столом для заседаний, встал Михаил Кузьмич и произнес свою первую "тронную" речь:

— Я пригласил Вас, товарищи, для того, чтобы рассмотреть наши главные организационные вопросы и прийти к единодушному их решению и после этого начать активно заниматься делом, к которому мы призваны. Мне известны мнения по этому вопросу присутствующих здесь товарищей, я внимательно рассмотрел их, со многими поспорил в ходе бесед, все взвесил и пришел к твердому убеждению, что организация и руководство ОКБ должны осуществляться на следующей основе и взаимоотношениях конструкторского бюро с базовым заводом.

Далее последовало краткое изложение проекта Положения и структурной схемы ОКБ. Было задано несколько вопросов, на которые докладчик дал обстоятельные ответы. И всем все стало ясно. Охотников спорить не нашлось. Так по-деловому состоялось обсуждение, а тем самым была определена и заложена организационно-правовая основа ОКБ.

Михаил Кузьмич Янгель приступил к исполнению своих новых обязанностей начальника и Главного конструктора рождавшегося конструкторского бюро.

Впереди "семнадцать мгновений" — семнадцать лет вдохновенной напряженной работы, подчиненной одной единственной цели — развитию ракетно-космической техники и, в первую очередь, решению главной задачи — созданию ракетно-ядерного щита Советского Союза. Впереди годы поиска новых решений, годы тяжелейших испытаний, бескомпромиссной борьбы за утверждение новых направлений, высшие награды Родины, пять неумолимых жестоких инфарктов и…день шестидесятилетия — последний день земного бытия, превратившийся в триумф всей жизни.

 

Как создавался коллектив

Выдающимся достижением М.К. Янгеля — администратора было создание в рекордно короткие сроки уникального по своему профессиональному уровню и высокой эффективности конструкторского коллектива, творческой атмосферы непрерывного инженерного и научного поиска сопричастности к государственному делу, что рождало у сотрудников чувства обязательности и ответственности, пронизывавшего всех — от Главного до рядового исполнителя.

История конструкторского бюро начиналась до того, как вышло Постановление правительства об его образовании.

В августе 1951 года из подмосковных Подлипок и Химок в Днепропетровск на ракетный завод № 586, создававшийся на базе бывшего автомобильного завода, прибыла во главе с В.С. Будником, работавшим до этого заместителем С.П. Королева, группа из 25 человек, подобранная так, что она включала специалистов по всем системам ракеты и двигателя. В.С. Будник был назначен главным конструктором серийного завода, а приехавшие с ним специалисты составили основу конструкторского бюро (отдел 101 завода), в задачи которого входило осуществление конструкторского надзора за освоением и последующем серийном изготовлением ракет, создававшихся в конструкторском бюро С.П. Королева.

О том, как происходило формирование команды, составившей основу СКБ, а в дальнейшем и ОКБ, вспоминает В.С. Будник:

"Желающих уехать из Подлипок в большой оживленный город было достаточно. Нужно было отобрать ракетчиков из КБ Королева и двигателистов из КБ Глушко в Химках. Людей же, работающих там, я знал хорошо. Составил общий список из 25 человек ведущих работников, специалистов по всем системам ракеты и двигателя. В список включил и конструкторов, и проектантов, так как твердо решил, что в Днепропетровске мы будем заниматься не только серией, но и проектированием новых ракет. Сергей Павлович просмотрел список и вычеркнул из него всех проектантов, сказав, что им делать там будет нечего. Согласиться с этим я не мог и обратился в Министерство. Заместитель Министра Зубович заверил меня, что все указанные специалисты будут переведены в Днепропетровск, несмотря на возражения Королева, что в последующем и было сделано. Валентин Петрович Глушко, из КБ которого я записал людей меньше, чем из КБ Королева, но тоже очень сильных специалистов, немного покряхтел, но согласился их отпустить и даже уступил мне своего заместителя Шнякина Николая Сергеевича, которого не было в списке".

Причины, заставившие приехавших на новое место покинуть набиравшие силы перспективные конструкторские бюро, возглавлявшиеся С.П. Королевым и В.П. Глушко, были довольно прозаическими — жилищно-бытовые. Одна комната в коммуналке на семью не имела в те годы альтернативы. К этому, учитывая тяжелое послевоенное время, существенным довеском являлась явно отличавшаяся от средней полосы страны обстановка южных базаров с изобилием на них фруктов и овощей. Забегая вперед, скажем, что эти два фактора сохранят свое значение и при формировании в будущем проектно-конструкторского бюро, но к ним добавится еще один, ставший решающим, фактор, — новая интересная работа и перспектива проявить в ней себя.

А пока — это серийное конструкторское бюро при заводе, правда с естественным повышением, по сравнению со старым местом работы, в должности.

Но честолюбивые помыслы уже почувствовавших вкус проектных разработок "переселенцев", томившихся в кругу рутинных обязанностей, связанных с освоением и изготовлением ракет теперь ставшей чужой конструкции, не снимали с повестки дня вопрос о самостоятельной проектной работе.

Не покидали мысли о собственных проектах и В.С. Будника, имевшего достаточный опыт создания ракет в качестве заместителя С.П. Королева по конструкторским работам. И первым организационным мероприятием, позволившим объединить силы проектантов, явилось создание специального отдела 304, в котором были сосредоточены все "теоретики". Так называли специалистов в области баллистики, аэродинамики и прочности. Наряду с решением производственных вопросов, возникавших в цехах завода, им предстояло начать делать первые, и, как станет вскоре ясно, отнюдь не робкие шаги. Расчетным подразделениям была придана небольшая группа конструкторов-проектантов. Постепенно образовавшийся костяк стал обрастать молодыми специалистами, прибывшими на работу из различных вузов страны. Во второй половине 1953 года в отделе насчитывалось уже более двух десятков человек.

Однако молодежь, почувствовавшую вкус к проектной работе, (а кто о ней не мечтал в то время!) ждали серьезные испытания.

События тревожной осени и конца 1953 года могли нанести ощутимый удар становившемуся на ноги, но еще официально не узаконенному коллективу проектантов. В это время началась очередная государственная компания по подъему сельского хозяйства. Было решено усилить кадры машино-тракторных станций, для чего требовались инженеры-механики. У многих вступавших в самостоятельную жизнь выпускников вузов, мечтавших о работе в авиационной, ракетной и других областях новой техники, получивших для этого специальное образование, в связи с проводимой принудительной компанией была поломана судьба. Их заставили расстаться с кульманами в конструкторских бюро и заняться обслуживанием сельскохозяйственной техники. Возникали порой абсурдные ситуации. Возглавить МТС или стать ее главным инженером предлагали инженерам, имевшим в дипломе университетскую специальность "механика". А это по образованию были сугубые теоретики, специалисты в области действительно "механики", но только теоретической. Они могли решить любое сложное уравнение, знали прекрасно дифференциальное и интегральное исчисления, но, к сожалению, не имели не только представления об элементах устройства машин и тракторов сельскохозяйственной техники, но и не умели читать чертежи, по которым изготавливались эти машины. Для подобных "механиков" элементарные азы конструкторской терминологии вроде "фаски" на детали (снятие острых краев обрабатываемой детали) являлись великой премудростью. Один такой "механик", ставший впоследствии ведущим специалистом — доктором наук в области баллистики А.А. Красовский, увидев названное "таинственное" слово на чертеже, посвятил целый день, упорно разыскивая его в справочнике, и, увы, не нашел, потому что это понятие входит в лексику инженера как азбучная истина, не подлежащая объяснению.

Однако подобные "нюансы" мало беспокоили облеченных высокими полномочиями кадровиков, которые, кроме обязательности выполнения требований приказа, другой грамоты не знали.

Тяжело воспринимая сложившуюся ситуацию, остроумные проектанты во главе с неутомимыми юмористами Э.М. Кашановым и Л.П. Мягких, используя аббревиатуру СО9-29 (одного из ракетных двигателей конструкции А.М. Исаева), по этому поводу даже сложили четверостишие, в котором высмеяли перспективу использования своих знаний в сельскохозяйственной технике:

К счастью, проводившаяся кампания обошла стороной проектантов КБ, хотя некоторые из них и пережили тревожные минуты, а вот некоторым конструкторам пришлось переквалифицироваться в специалистов сельского хозяйства. Правда, при первой же возможности они вернулись на прежнее место работы.

Несмотря на то, что работа над проектом продвигалась успешно, перспективы реализации идей в металле были самыми туманными, до света в конце туннеля было еще далеко.

Новая ракета создавалась в небольшой комнате, где в один ряд были установлены вплотную 8 чертежных комбайнов и еще два ряда столов для расчетчиков. Мысли о новом помещении, где можно будет вольготно себя почувствовать, работники отдела главного конструктора связывали с возводимыми за высоким забором стенами нового корпуса (кстати, когда корпус вступит в строй, то там едва разместятся подразделения разросшегося к тому времени ОКБ). Корпус строили заключенные, и, в зависимости от ритма работ на стройке менялось и настроение сотрудников конструкторского бюро. Шумят подъемные краны — настроение повышается: быть ОКБ! Как только на какой-то период затихают работы — падает тонус, наступает уныние.

Ситуация стала резко меняться в 1954 году и, наконец, в конструкторское бюро пришла долгожданная весть: Постановлением Совета Министров СССР от 10 апреля 1954 года конструкторский отдел завода № 586 преобразован в Особое конструкторское бюро № 586 (ОКБ-586). На переходный период обязанности начальника ОКБ-586 возлагались на директора завода. Разработкой научно-исследовательских опытно-конструкторских работ должен быть руководить главный конструктор ОКБ, обеспечением серийно конструкторских работ — главный конструктор завода.

9 июля того же года состоялись персональные назначения: Главным конструктором ОКБ-586 и одновременно его Начальником назначен М.К. Янгель, первым заместителем Главного конструктора — В.С. Будник. Главным конструктором завода стал Н.С. Шнякин.

В 1966 году ОКБ-586 будет переименовано в конструкторское бюро "Южное". В 1991 году КБ "Южное" присвоят имя академика М.К. Янгеля.

А в важнейший период становления конструкторского бюро во всю мощь проявились организаторские способности М.К. Янгеля как Начальника организации. Он лично занимался приглашением на работу, используя для этого все возможные каналы. Поиски велись в других конструкторских бюро и научно-исследовательских институтах.

Однако, скажем откровенно, желающих покинуть даже перенаселенную столичную коммуналку, а в то время в столице были сосредоточены практически все конструкторские бюро и квалифицированные специалисты в области авиационной и ракетной техники, было очень и очень мало.

На момент начала деятельности М.К. Янгеля в должности Главного конструктора расчетно-теоретическая и проектная часть конструкторского бюро была представлена приехавшими в 1951 году вместе с В.С. Будником, баллистиками кандидатом технических наук Н.Ф. Герасютой, инженерами П.П. Карауловым, В.Ф. Кулагиной, аэродинамиком кандидатом технических наук В.М. Ковтуненко, прочнистами инженерами П.И. Никитиным и М.Ф. Демерцевой и конструкторами М.Б. Двининым, М.И. Кормильцевым и несколькими инженерами, недавно окончившими вузы. Названные специалисты уже имели определенный опыт работы в конструкторских бюро НИИ-88. В дальнейшем все развитие этих направлений происходило практически за счет приобретения собственного опыта и становления вновь прибывавших по направлениям молодых выпускников вузов, многим из которых предстояло в будущем занять самые высокие должности в конструкторских бюро страны, стать докторами и кандидатами наук, представлять конструкторское бюро в Академиях наук.

Из приглашенных со стороны М.К. Янгелем специалистов с опытом конструкторской работы в авиационной промышленности следует в первую очередь назвать инженеров Л.Н. Нелюбина, И.Д. Бураковского, которые сыграли ведущую роль при создании первых конструкций. В остальном основу конструкторских подразделений составили старожилы серийного КБ, прошедшие школу автомобилестроения.

В этой обстановке необычайно возросла роль необученной, еще молодой поросли, "профессионализм" которой определялся институтскими знаниями, огромным желанием работать и амбициями, свойственными молодости.

Таков был творческий и производственный потенциал, который получил в 1954 году новый Главный конструктор. Поэтому ставка делалась в основном на молодых специалистов, прибывающих на работу по назначению из самых различных городов страны. Инженерный корпус формировался выпускниками в первую очередь авиационных институтов — Московского, Казанского и Харьковского, Московского высшего технического училища имени Баумана, Ленинградского военно-механического института, а также главного вуза страны — Московского государственного университета. Возросла в этой обстановке и роль подготовки кадров на месте. С каждым годом набирал темпы специально организованный для отрасли физико-технический факультет Днепропетровского госуниверситета. Дальнейшее покажет, что он станет одним из основных поставщиков будущих руководящих кадров не только конструкторского бюро, но и отрасли.

Начало трудовой деятельности выпускника вуза, прибывшего по назначению на место будущей работы — это очень ответственный период в жизни молодого человека. Все зависит от того, насколько по душе окажется ему конкретно порученная работа, а потому сумеет ли он вовремя найти себя, полюбить область занятий, в силу обстоятельств выпавшей на его долю, найти в ней изюминку, которая станет смыслом всей жизни. Как правило, молодой специалист понимает свою будущую деятельность в более широком плане, чем оказывается это в действительности на конкретном участке работы. В результате может наступить разочарование, последствия которого окажутся самыми различными.

Вопрос о том, кого должны готовить высшие учебные заведения всегда был в центре педагогической политики Высшей школы. Он неизменно находился в поле зрения и тех, кто готовил кадры высшей квалификации, и тех, для кого эти кадры готовились.

Крупнейшие представители науки и техники, познавшие себя в равной степени как в стенах научно-исследовательских институтов, так и конструкторских бюро, неоднократно отстаивали мысль, что стержневая задача вуза дать выпускнику общее фундаментальное образование в избранном направлении. Задача вуза: на основе полученных знаний научить учиться. Узкие же профессиональные навыки и секреты мастерства он должен приобрести на конкретном участке работы, куда будет определен и где начинает свой жизненный путь. А предоставление полной свободы инициативы и доверия мобилизует самостоятельность и ответственность исполнителя за порученное дело. Поэтому Михаил Кузьмич всегда внимательно следил за первыми шагами молодежи и в конкретных случаях даже брал под личный контроль становление специалиста.

Однако задача руководителя организации гораздо шире. И это прекрасно понимал Главный конструктор. Молодого специалиста мало научить инженерному искусству. Он должен состояться как личность, ведь каждый из нового пополнения — это, как правило, будущий потенциальный руководитель, уровень которого определит только время.

В результате молодой специалист не только овладевал секретами конструкторского искусства, но и познавал многое другое, чего нельзя предусмотреть вузовской программой.

Поэтому распределение прибывающих по направлению на работу молодых специалистов находилось в сфере личного контроля Главного конструктора. Он персонально беседовал с каждым из них. Явившемуся в отдел кадров с путевкой Министерства объявляли время, когда нужно будет прийти на прием и при этом неизменно поясняли:

— Вас хочет видеть лично Михаил Кузьмич Янгель.

О первой встрече с руководителем, в подчинение к которому поступали вновь прибывшие, у всех бывших молодых специалистов остались самые незабываемые воспоминания.

— Я приехал в Днепропетровск, — вспоминает инженер В.А. Супруненко, — в марте 1955 года после окончания конструкторского факультета Ленинградского военно-механического института. В ту пору с каждым прибывшим в ОКБ на работу молодым специалистом лично беседовал Михаил Кузьмич. Шел на встречу с Главным конструктором, ужасно волнуясь: смогу ли убедить его в правильности своего выбора заниматься проектированием жидкостных ракетных двигателей. Первые впечатления всегда самые запоминающиеся: добродушный, улыбчивый и, не подберу другого слова, мощный человек, тихим спокойным голосом в доверительном тоне начал задавать простые вопросы:

— Откуда родом?

— С Черниговщины.

— !!! Мои корни по линии деда тоже оттуда! Женат?

— Да, женат.

— Откуда родом супруга?

— Из Сибири, Иркутская область.

— !!! Ну, мы с Вами кругом земляки!

Тогда суть этих реплик до меня не дошла, но понял одно: таким образом он пытался снять с меня напряжение первой встречи с Главным. И это блестяще удалось: скованность исчезла, дальше я полностью оказался в его власти. А остальное, как говорится, уже было делом техники. Михаил Кузьмич интересовался буквально всем. И не только тем, что сделал в дипломном проекте, но даже и темами выполненных курсовых работ. Вопросы задавались очень корректно, квалифицированно, по-своему даже с хитрецой. И так незаметно выяснял, что ты представляешь собой, к какой деятельности больше подготовлен — проектанта, конструктора или эксплуатационника, а следовательно, и где тебя лучше и эффективнее использовать. Это был доброжелательный разговор человека, сразу завоевавшего симпатию и производившему неотразимое впечатление. Поэтому, когда он спросил, чем бы хотел заниматься, я, как на духу, выложил, горячо аргументируя свою просьбу о желании проектировать жидкостные ракетные двигатели. Главный помолчал, усмехнулся, а затем сказал:

— Я предлагаю Вам другой вариант, который не будет слишком далек от высказанных устремлений. Но реализация его является одной из первоочередных задач для нашего молодого конструкторского бюро. Хочу направить Вас к очень грамотному специалисту, которому поручено новое большое дело — обеспечить в процессе экспериментальной отработки ракет получение и анализ всей информации, необходимой для оценки их характеристик и работоспособности.

До сих пор не знаю почему, но ответил, что согласен. Я ничего не смог противопоставить силе теперь уже его аргументов. Мой откровенный лепет о том, что нас этому не учили, заставил Михаила Кузьмича только улыбнуться, обращаясь ко мне:

— Молодой человек, всему этому в дальнейшем Вас научит только Ваша жизнь и работа…

Продолжая ту же тему, В.А. Обуховский, выпускник Днепропетровского университета, пишет:

"Меня как молодого специалиста, получившего назначение в КБ, принял Главный конструктор. Был август 1963 года, стояла довольно жаркая погода. Войдя в кабинет, я увидел Михаила Кузьмича, полусидевшего на подоконнике. Он был без пиджака и без галстука, но рукава на сорочке были опущены. Окна были открыты, работал вентилятор.

Разговаривал Михаил Кузьмич со мной на "Вы". После традиционных вопросов, кто я, откуда, где учился, проходил практику и защищал диплом, неожиданным был вопрос о том, какое впечатление на студентов производят преподаватели-совместители. Естественно, что я сказал о великолепном впечатлении, и это было действительно так. Вся встреча длилась минут десять. Вначале я себя чувствовал довольно напряженно, отвечал односложно. Однако и поза Михаила Кузьмича, и его какая-то мягкая жестикуляция, спокойствие, если и не сняли напряжения, то в значительной степени привели меня в более-менее нормальное состояние. За все время разговора в кабинет никто не входил и по телефону не было звонков. Были вопросы и на производственные темы, касавшиеся "моей работы" при прохождении практики в конструкторском бюро. Спросил, чем привлекает тематика отдела, насколько внимательно меня "опекали" там при дипломировании.

Вспоминая в подробностях ту встречу, понимаю, что Михаил Кузьмич придавал большое значение этим контактам с молодыми специалистами, отсюда и откровенная простота общения, ничего напускного. А прозвучавшее пожелание не только не было назидательным, но и не носило традиционно-подчеркнутой формы в конце встречи. Оно было высказано в ходе беседы и выглядело как обращение ко всему коллективу:

— Хотелось бы, чтобы наши ребята всегда искали достойную работу".

Пройдут годы, многие сами станут крупными руководителями, но всегда с неизменной теплотой будут вспоминать ту атмосферу внимания и заботы, откровенной простоты общения, дружеских пожеланий, сопровождавших первую встречу со своим Главным конструктором. А то, что разговор не носил, как очень правильно заметил В.А. Обуховский, традиционно подчеркнутого в таких случаях характера назидания, поражало неизменно всех без исключения.

Однако не во всех случаях собеседования проходили по такому отработанному сценарию и вопрос о месте будущей работы решался достаточно просто. Когда требовали обстоятельства, в борьбе за перспективного специалиста Главный проявлял себя искусным дипломатом, тактичным администратором, но никогда при этом не применявшим силовых приемов. Ценность любого прибывшего на работу выпускника ВУЗа в его глазах определялась увлеченностью избранной специальностью, желанием работать, потенциальными возможностями и искренностью в проявлении чувств. Очевидно этими критериями руководствовался М.К. Янгель, в многоэтапной борьбе за каждого очередного молодого специалиста.

Работа в конструкторском бюро считалась несомненно престижной. Большинство окончивших высшие учебные заведения мечтали о проектной и конструкторской деятельности. Желание быть на переднем крае быстро развивавшейся перспективной техники, высокий творческий инженерно-интеллектуальный уровень выполняемой работы говорили сами за себя и были лучшим агитатором. Перспектива мастера участка или технолога в цехе, работа ежедневно по двенадцать часов и более в сутки часто без выходных с изнуряющими производственными планами в условиях постоянно меняющегося производства не вызывала восторга у молодых специалистов.

Однако совсем другого мнения придерживался Г.Д. Хорольский. В Ленинградском военно-механическом институте в среде студентов это был, выражаясь языком тех дней, признанный лидер — пламенный комсомольский вожак. Сталинский стипендиат, на последних курсах — заместитель секретаря комсомольской организации института, окончивший его с "красным" (с отличием) дипломом.

Руководство учебного заведения связывало определенные надежды с молодым пытливым студентом, активным общественником, энергии которого хватило бы на несколько человек. Но строптивый молодой инженер наотрез отказывался от выгодного предложения, мотивируя свое решение тем, что как комсомольский руководитель ранее убеждал всех оканчивавших институт ехать на периферию на закрытые заводы, а сам в результате окажется осевшим на "теплом местечке" в северной столице. Пытаясь все же удержать Г.Д. Хорольского в институте, руководство делает его деканом вновь организованного факультета по организации производственной практики студентов. С работой новоиспеченный декан справился блестяще, получил много похвальных отзывов с различных заводов о прохождении студентами первых "инженерных курсов". Но от своего ранее принятого решения тем не менее не отказался. Упорство, с которым выпускник стремился к поставленной цели дало в конце концов результаты. Дирекция сдалась, и через Министерство высшего образования новоиспеченный инженер получил назначение на Днепропетровский ракетный завод.

Как сложилась в дальнейшем "производственная" карьера, которой так добивался напористый молодой специалист, рассказывает сам Г.Д. Хорольский.

— Приехав на автозавод в Днепропетровске, пришел на прием к заместителю главного инженера завода С.Ф. Каспиеву. Внимательно выслушав меня и просмотрев представленную характеристику, он неожиданно сказал:

— Вы знаете, с такой блестящей рекомендацией я не могу направить Вас для работы в цех из-за рутинной обстановки серийного производства. Вам следует посвятить себя творческой работе. Побывайте у Михаила Кузьмича Янгеля, он сейчас создает новый конструкторский коллектив, перед которым поставлена большая государственная задача, и представляется, что там Вы сможете наиболее полно проявить свои знания и организаторские способности.

Ничего не поделаешь, пришлось отправиться по указанному адресу. Прихожу в приемную, секретарь сразу доложила и предложила пройти в кабинет. Открываю дверь, за столом сидит внушительного вида мужчина, поднимается, идет мне навстречу, пожимает руку и просит присесть. Время было вечернее, верхний свет выключен, горела только настольная лампа. Я был приятно поражен такой встрече и внимательно разглядывал лицо Главного конструктора. Возникла затяжная пауза, во время которой он, в свою очередь, внимательно с улыбкой смотрел на меня.

Когда это безмолвное знакомство закончилось, Михаил Кузьмич так просто и доверительно обратился ко мне:

— Мне известно, что Вы изъявили большое желание работать на заводе (очевидно, до моего прихода главный инженер завода успел позвонить М.К. Янгелю, подумал я). Сейчас под моим началом создается специальное конструкторское бюро, которое будет проектировать принципиально новые ракеты и нам нужны толковые специалисты, каковым, судя по представленным документам, Вы и являетесь. Первое впечатление убеждает меня в этом. Я прекрасно понимаю Ваше желание и настроение, мне тоже много пришлось работать в цехах и нисколько не жалею об этой хорошей школе, которую прошел в авиационной промышленности.

Как знать, может быть он в этот момент вспомнил свою молодость, когда тоже был комсомольским вожаком. А затем не менее двадцати минут рассказывал о новом ОКБ, его целях и задачах. Подробно расспросил о теме дипломного проекта и обратил внимание, что проектировавшийся мною жидкостный ракетный двигатель, состоявший из связки четырех камер, по-своему предвосхитил то, что будет реализовано на первой создававшейся в конструкторском бюро ракете, так как совпадение оказалось не только по числу используемых камер, но и практически по принятому диаметру ракеты. И это явилось в его глазах как бы еще одним аргументом в пользу того, что у меня налицо способности анализировать и прогнозировать, так нужные инженеру.

Тем не менее, несмотря на теплую доверительную беседу, я продолжал настаивать на своем желании, мотивируя тем, что должен остаться верен своему слову.

— Да, это поразительно, что Вы не ищете легких путей, а верность своему слову — достойное качество специалиста, вступающего в жизнь. Это делает честь человеку, который, агитируя других, сам не ищет себе вольготной жизни.

И тем не менее даже после такой лестной, подкупающей характеристики, я продолжал упорствовать и категорически настаивать на своем желании. На что последовало:

— Знаете, поскольку работа на заводе связана с руководством производством, я предлагаю Вам должность своего заместителя. Будете вместе со мной заниматься вопросами организации нашего конструкторского бюро. Я буду осуществлять техническое руководство, а на Вас, как моего помощника, ляжет обязанность обеспечивать тылы, без которых не мыслится любая организация и ее нормальная деятельность.

От неожиданно повернувшегося разговора у меня перехватило дух и екнуло сердце, наверное даже изменился в лице.

— Да что Вы! — только и сумел выдавить. А затем решительно, честно и откровенно закончил:

— Я же еще зеленый молодой специалист, совершенно не поднаторевший в этих делах, не имеющий никакого опыта, да и какое я могу иметь положение в коллективе, где много авторитетных специалистов, за плечами которых большой опыт работы, в том числе и чисто административной!

А Михаил Кузьмич в ответ на мою тираду и говорит:

— Но ведь Вы впервые в жизни занялись организацией кафедры студенческой практики в институте и, как следует из представленной характеристики, так блестяще ее организовали, что это вызвало у всех заинтересованных промышленных предприятий большое удовлетворение. А кроме того, в рекомендации отмечается, что будучи секретарем комсомольского бюро института, приобрели большой опыт проведения различного рода массовых мероприятий, вечеров, встреч с видными артистами, писателями, учеными.

И, сделав небольшую паузу, как бы мысленно анализируя логичность дальнейшего предложения, продолжил:

— Я понимаю Ваше настроение. Это реакция, в чем еще раз убедился, честного, ответственного человека. Дело мы организуем большое и неуверенность в своих силах может появиться у каждого человека. Опасения вполне обоснованы, нужно, конечно, познакомиться с организацией. Поэтому давайте договоримся так. Учитывая высказанное пожелание, направлю Вас в конструкторский отдел, который непосредственно ведет производство узлов, разрабатываемых для проектируемой ракеты. В такой должности будете не только заниматься конструированием, но и все время находиться в сфере производства, активно влияя на реализацию замыслов проектантов.

После такого продолжительного собеседования, в котором не было не только деления на Главного конструктора и молодого специалиста, но и даже на разного возраста людей, продолжать возражать уже было просто неудобно, так как дальнейшее упорство могло носить неприличный характер невоспитанного человека. А Михаил Кузьмич закончил разговор конкретным, как говорят политики, конструктивным предложением:

— Срок, на который я Вас направляю, небольшой — три-четыре месяца, но и достаточный для того, чтобы поработав, можно было вникнуть в суть дела и окончательно определить свое мнение. А после этого мы продолжим разговор о Вашей дальнейшей судьбе и более целесообразном использовании в ракетной технике.

Сразу все закрутилось своим чередом. В серийном отделе получил задание, разработал конструкцию узла, и в результате возникла необходимость связаться с цехом, где его должны были изготавливать. Работа полностью поглотила, приходилось трудиться и днем, и ночью, а потому, естественно, забыл обо всем остальном. И было полной неожиданностью, когда вдруг раздался звонок и секретарь пригласила меня к Главному конструктору. В подразделении, где работал, также все были удивлены столь непонятному вызову рядового инженера, минуя все вышестоящее руководство. Захожу в кабинет и, как и несколько месяцев назад, предстаю перед Главным конструктором. А он как бы в продолжение разговора, состоявшегося не несколько месяцев назад, а вчера, улыбаясь, спрашивает:

— Так как будем решать Вашу судьбу? Мне сообщили, что Вы увлечены разработкой чертежей, активно работаете с заводом по согласованию чертежной документации и ведению изготовления узлов в производстве. Поэтому представляется, что желание творчески работать с производством успешно осуществляется, и, находясь в стенах конструкторского бюро, Вы в то же время в цехах выступаете как активный инженер.

Я согласился, что работой увлечен, но, тем не менее, от своей мысли перехода на завод до конца не отказался. Тогда он говорит:

— Давайте продлим договоренность, которая была при первой встрече, и возвратимся к этому вопросу еще раз, но намного позже, когда в том возникнет необходимость.

При этом обдал меня своей лучезарной улыбкой, сопровождавшейся доброжелательным взглядом, протянул руку для прощанья, проводил до дверей кабинета и попросил звонить по любому возникающему, в том числе и этому, вопросу, если появится для того необходимость. Это буквально окрылило и позволило заглушить сомнения, что я поступал неправильно, не добившись перехода на завод.

А затем напряженнейшая работа без ограничения времени, связанная с ведением в производстве как серийных королевских ракет, так и своих собственных, опытных. Когда же к тому еще выбрали секретарем комитета комсомола конструкторского бюро, работа захватила настолько, что не оставалось времени подумать о возвращении к вопросу о переводе на завод.

Первые встречи и беседы с Михаилом Кузьмичом вызвали глубочайшее чувство уважения и доверия к этому человеку и к делу, которым предложили заниматься. И это чувство не покидает до сих пор, несмотря на все превратности судьбы.

А в начале 1956 года меня назначили руководителем группы и заполнили, как и положено при вступлении в новую должность, тарификационный листок, где значилось, что мне положен оклад 1900 рублей. Когда листок принесли на подпись Главному конструктору, то он собственноручно, в моем присутствии, зачеркнул предлагавшуюся цифру и поставил 2500 рублей. Я был горд неимоверно…

К этому следует добавить, что внутреннее чувство не подвело Главного конструктора. Борьба за кадры "стоила свеч". Молодой инженер Г.Д. Хорольский быстро вырос в ведущего специалиста конструкторского бюро, и М.К. Янгель не раз назначал его на самые различные высокие и ответственные посты, когда того требовала обстановка.

А вот еще один очень показательный пример, свидетельствующий о том, насколько был целеустремлен и даже изобретателен Главный в проведении кадровой политики и не упускал любой предоставившийся случай и при любых обстоятельствах. Пример, во многом характеризующий одновременно многогранность личности человека, пользовавшегося огромным уважением среди всех, с кем приходилось контактировать.

Приемная заместителя Министра оборонной промышленности по кадрам. Как два беспризорных, сидят молодые специалисты, муж и жена — супруги Козинченко. Получили распределение в Днепропетровск на завод "Почтовый ящик № 186". Одним словом, секретный завод и неведомо, чем придется заниматься. Предложили им должности мастера в механический цех, поскольку у одного в дипломе написано "механик" (а это теоретик-исследователь), а у другого и того лучше — "ядерщик". А жилье даже и не обещали. Пробыв всего день в Днепропетровске, и не оставшись даже ночевать, они сразу же уехали обратно за перераспределением в Министерство.

Наутро, "уставшие как собаки", прямо с вокзала, с кислыми физиономиями сидели они в ожидании дальнейшей судьбы. А в приемной оживленно. В кабинет периодически заходят люди с цветами. Вдруг появляется высокого роста респектабельный мужчина в светло-сером, ладно сидящем костюме, с букетом цветов. Приветливо поздоровавшись с секретарем и присутствующими, сразу прошел в кабинет. Супруги как-то непроизвольно про себя отметили, что новый посетитель своей простой манерой поведения заметно отличался от всех остальных визитеров. Через некоторое время он вышел из кабинета, прошел мимо не обращавшей на себя внимания пары — приемная была большая, а потом будто что-то вспомнив, вернулся, подошел к одиноко скучавшим супругам и вдруг, как старым знакомым, задал неожиданный вопрос:

— А где Ваши цветы? Почему не заходите? Я же понимаю, что Вы пришли поздравить!

В ответ услышал сбивчивое объяснение уставших людей: просители и понятия не имеют о происходящем событии, а проблемы у них далеки от торжественных и совсем земные — не могут найти пристанища для будущей работы.

Поинтересовавшись специальностью, "незнакомец" резюмировал:

— Мне такие люди нужны, а на заводе Вам делать нечего.

С этими словами взял путевки и вернулся снова в кабинет.

Вскоре вышел и, обращаясь к секретарю, сказал:

— Перепечатайте эти направления в мое конструкторское бюро и обязательно отметьте: с предоставлением не комнаты, а квартиры.

Затем все также непринужденно и приветливо попрощавшись, ушел, сказав на прощанье:

— Если будут какие-то затруднения, когда приедете в Днепропетровск, то обращайтесь ко мне.

Молодой специалист в недоумении спросил секретаря:

— А кто это такой?

И услышал в ответ:

— Янгель Михаил Кузьмич — Главный конструктор.

Напечатав путевки, секретарь пошла с ними в кабинет. Однако вскоре возвратилась. Путевки не были подписаны. Отдав их супругам и вручив букет цветов, которых скопилось много в приемной, предложила зайти к заместителю Министра для личной беседы.

В просторном кабинете за большим столом сидела женщина: как оказалось, она принимала поздравления в честь дня рождения. В ответ на приветственные слова "новорожденная" спросила:

— Вы наверное родственники Михаила Кузьмича?

И услышав, что они впервые не только видят, но и слышат о Главном конструкторе, всего лишь и могла произнести:

— Ну, как всегда, Михаил Кузьмич в своем амплуа!

Молодожены поехали в Днепропетровск. Приступили к работе. Их поселили в гостинице. Однажды вечером в холле подходит человек и обращается к молодому специалисту:

— Ты в бильярд играешь?

В это время М.К. Янгель тоже жил в этой гостинице (а это был он), и сразу, узнав инженера, поинтересовался:

— Как работается, как с квартирой?

В ответ услышал лаконичный ответ:

— Никак.

На что последовало предложение:

— Зайди ко мне через неделю.

Однако не прошло и трех дней, как позвонила секретарь Главного конструктора и сообщила инженеру, что есть указание заместителю начальника предприятия выделить супругам трехкомнатную квартиру.

Вскоре молодые специалисты праздновали новоселье.

Совершенно непредсказуемый поворот приобрела первая встреча молодого специалиста Л.М. Шаматульского со своим Главным конструктором.

— В день моего появления в ОКБ, — вспоминает инженер, — Михаила Кузьмича не было и в проектный отдел меня определил его первый заместитель Василий Сергеевич Будник. Через несколько дней вернулся из Москвы Главный и меня вызвали к нему. Я удивился столь высокому вниманию, но потом узнал, что он лично знакомился с молодыми специалистами, прибывшими в ОКБ, особенно, с теми, кто направлялся для работы в проектный отдел.

Войдя в кабинет, не успел еще закрыть за собой дверь, как Михаил Кузьмич встал и, приятно улыбнувшись, жестом руки пригласил сесть в кресло, стоявшее рядом с его столом, а затем сел сам. Сразу бросилась в глаза внешность хозяина кабинета: приятный молодой мужчина с короткой стрижкой, немного выступающими скулами, умными глазами с небольшой грустинкой. Назвав меня по фамилии и имени, он сказал:

— Я знаю, что Василий Сергеевич определил тебя в проектный отдел. Хочу познакомиться лично. Диплом у тебя при себе?

Я вынул из кармана диплом и подал Михаилу Кузьмичу.

— А, казанец! — Как мне показалось радостно отметил он. — Это хорошо. У нас много есть выпускников КАИ и они прекрасно себя зарекомендовали, надеюсь, и ты не подведешь свой авиационный институт.

На что я скромно отреагировал, сказав, что тоже надеюсь.

Затем Михаил Кузьмич внимательно прочитал вкладыш к диплому, где содержались оценки, полученные на экзаменах по изучаемым предметам. На лице его заметил чувство удовлетворения, вызванное, очевидно, тем, что в приложении к диплому фигурировали практически одни "отлично".

Когда же я сообщил, что в отделе определен в проектно-конструкторский сектор, он спросил люблю ли конструкторскую работу и, получив положительный ответ, сказал:

— Это хорошо. Там сейчас самый важный участок работы. Проектный отдел — это мозговой центр ОКБ и перед ним стоят очень большие и важные задачи. Работы будет много. И очень интересной работы!

Затем Михаил Кузьмич поинтересовался темой моего дипломного проекта, задал ряд вопросов по параметрам спроектированного в дипломной работе легкого пикирующего бомбардировщика, из которых я понял, что он очень хорошо разбирается в авиации. Еще бы! Но это стало ясно потом, когда познакомился с его биографией. Узнав, что я женат и есть дочь, спросил как устроился с жильем. Приехал я один, жил в гостинице в комнате с двумя другими такими же молодыми специалистами, а семья осталась в Казани. Он пообещал, что как только семья приедет, нам обязательно предоставят для начала комнату в первом же входящем в строй доме.

Невольно зашел разговор о моей жене. Я сказал, что она окончила тоже Казанский, но только финансово-экономический институт, и в настоящее время работает на авиационном заводе. Хотел ее перевести на завод или в ОКБ по месту моей работы, но в отделе кадров ответили, что это практически неосуществимое дело: разные министерства, непрестижная специальность и, похоже, что ей придется увольняться по собственному желанию. А это потеря непрерывного стажа, да и материально невыгодно, так как переезд тоже стоит денег, которых у нас пока практически нет.

Михаил Кузьмич немного подумал и сказал:

— Да, это дело непростое. Но не безнадежное. Постараюсь тебе в данном вопросе помочь.

И тут же при мне связался по телефону с начальником отдела кадров, назвал мою фамилию и изложил суть вопроса, попросил подготовить необходимые документы и дня через два дать ему на подпись. Заканчивая разговор, пожелал успехов и благополучия в начинающейся трудовой жизни. С тем отпустил меня.

На другой день вызвали в отдел кадров и составили необходимое письмо за подписью Главного. Пожалуй больше всего поразило, что в дальнейшем он не пустил дело на самотек и при встречах неоднократно интересовался — есть ли результаты. Попросил начальника отдела кадров взять этот вопрос под личный контроль, а при необходимости подключать его. В результате через два месяца жена получила перевод в ОКБ и была назначена старшим инженером-экономистом. Выполнено было и обещание в отношении жилья.

Это была моя первая встреча с Михаилом Кузьмичом. Потом их было много: и молодым специалистом и зрелым инженером, и руководителем подразделения и в ранге заместителя председателя профкома конструкторского бюро. Но эта первая запомнилась на всю жизнь…

Это очень знаменательное признание. Именно в нем кроется ключ к разгадке необыкновенного влияния М.К. Янгеля на людей, каждая встреча с которым независимо от повода оставляла яркий след в душе каждого. Именно поэтому в последней части своего высказывания инженер не совсем точен. А именно: у него будет еще не одна встреча с Главным из тех, которые в той или иной степени влияли на его дальнейшую судьбу, а потому и становились приснопамятными. Одна из встреч доставила много хлопот Михаилу Кузьмичу, высветив со всей очевидностью ту непреложную истину, что руководитель организации независимо от ее масштабов должен быть постоянно в курсе личных проблем и порождаемых ими настроений, возникающих у сотрудников коллектива. На сей раз события приняли неожиданно резкий оборот по совершенно случайному поводу. В Красноярске было создано новое конструкторское бюро, которое возглавил выходец из королевской фирмы М.Ф. Решетнев. По решению Министерства, руководству новой организации разрешалось набирать кадры в уже крепко стоящих на ногах КБ. С этой целью в Днепропетровск приехал ее полномочный представитель. Мгновенно разнеслась весть, что желающим переехать в Сибирь твердо обещают ощутимые привилегии: повышение в должности на одну-две ступени, хорошие оклады, дополняемые надбавками за отдаленность, и предоставление в самое ближайшее время отдельных квартир, бесплатный проезд, подъемные.

В.Я. Шаматульская — старший инженер-экономист, движимая любопытством, со своими подружками побывала на приеме у красноярского представителя. Об этом вечером и рассказала мужу. Оказалось, что нужды в специалистах такого профиля нет, а вот личностью самого Л.М. Шаматульского — конструктора проектного отдела представитель очень заинтересовался и предложил убедить его на переезд, обещая все блага. В результате этого "несанкционированного" посещения в отделе кадров появилась фамилия Л.М. Шаматульского и в тот же вечер она легла на стол М.К. Янгеля.

— На следующее утро, — вспоминает инженер, — мне позвонила секретарь Главного и сказала, что Михаил Кузьмич просит зайти к нему.

Мой непосредственный начальник и сослуживцы были очень удивлены этим вызовом. Не меньше их удивлен был и я сам и совершенно не мог себе представить — зачем я понадобился.

Лишь только открыл дверь приемной, как секретарь сказала:

— Заходите, Михаил Кузьмич ждет вас.

Я зашел в кабинет, поздоровался. Сразу почувствовал, что Михаил Кузьмич не в настроении. На мое приветствие он кивнул головой и, взяв со стола какую-то бумажку, прямо спросил:

— Ты был вчера у представителя Решетнева?

Я ответил отрицательно.

— Не лги, — сказал Михаил Кузьмич, — вот бумага из отдела кадров, здесь значится твоя фамилия.

Я еще раз подтвердил, что на приеме не был, но добавил:

— Чисто из любопытства, без согласования со мной там была жена.

Немного подумав, Михаил Кузьмич предложил мне сесть и спросил, что по этому вопросу думаю сам. Я ответил, что никаких мыслей о переезде на работу в Красноярск не было. Но может быть мне об этом стоит подумать, так как много лет прожил в Красноярском крае и до сих пор по ночам снится сибирская тайга. Да к тому же и условия весьма заманчивые.

— Что тебя не устраивает здесь? — спросил Главный.

Я ответил, что работаю четвертый год, а хожу все еще в инженерах, хотя многие мои однокашники в других менее престижных отделах уже стали старшими инженерами и даже начальниками групп. Числюсь на хорошем счету у руководства, ежемесячно выдвигают в передовики производства и… пока ничего большего не обещают.

— Но ведь у тебя такая интересная работа! Где ты найдешь еще такую? — сказал Михаил Кузьмич.

На это я заметил, что семья состоит из четырех человек, а мы живем в одной комнате с соседями. Главный снова стал убеждать меня в необходимости дорожить своей работой, а не ударяться в бега в погоне за материальным благополучием. И тут я немного "завелся":

— Интересная работа — это, конечно, важно и хорошо, но материальное благополучие тоже не последнее дело.

Лицо Михаила Кузьмича стало мрачным. Немного подумав, он спросил меня довольно резко:

— Ну так что? Давать мне согласие на твой перевод?

— Да! — без всякого раздумья ответил я.

— Можешь идти, я позвоню представителю Решетнева. — С тем и отпустил меня Главный.

В обеденный перерыв сбегал в отдел кадров, где находился представитель Красноярска. Напомнил ему, что вчера у него была жена и сказал о своем согласии на перевод, а также о согласовании этого акта с Михаилом Кузьмичом. Представитель как-то странно посмотрел и, к моему изумлению, сказал, что ему действительно звонил Янгель, но в отношении меня дал отрицательный ответ.

На следующий день в начале рабочего дня "пробился" в кабинет Главного, тогда это было довольно-таки просто. Состоялся следующий разговор:

— Михаил Кузьмич, ведь мы же вчера договорились о моем переводе, Вы дали согласие, а в отделе кадров сказали, что возражаете.

— Я передумал. Ты слишком много знаешь наших фирменных секретов и задумок. Поэтому дал отрицательный ответ.

— Но ведь не в США я еду, а буду работать на нашу страну и мои знания пойдут на пользу общему делу.

В таком духе и продолжил настаивать на своем решении. Не дослушав до конца, Михаил Кузьмич взорвался:

— Ну и черт с тобой, уезжай! У меня таких з…цев несколько тысяч! Иди, я позвоню в отдел кадров.

После обеда, к концу рабочего дня связался по телефону с представителем Красноярска, но он сообщил, что Янгель ему не звонил.

На следующее утро до начала рабочего дня опять зашел в отдел кадров, дождался появления представителя Решетнева и тот сказал, что вчера вечером Янгель разговаривал с ним по телефону, но был категоричен и окончательного согласия на перевод не дал.

Больше к Михаилу Кузьмичу не пошел. А через неделю меня ознакомили с приказом о назначении на должность старшего инженера. Еще дней через десять сдавался очередной дом. По этому поводу вызвали в профсоюзный комитет, где происходило распределение жилья, и предложили однокомнатную квартиру в так называемом галерейном доме, отличавшемся от обычного тем, что вход в каждую квартиру был прямо с общей открытой галереи. Мы с женой пошли, посмотрели — все же лучше, чем с соседями и дали свое согласие. Но получая ордер, с удивлением прочитал, что жилье дают совершенно в другом — нормальном доме и не однокомнатную, а двухкомнатную квартиру! Это Главный, утверждая списки на вселение, дал указание.

Как я узнал много лет спустя, вся эта история носила не случайный характер. Михаил Кузьмич вызывал не только моих непосредственных руководителей, но и моих старших коллег по работе, расспрашивал обо мне и на основании полученной информации формировал норму своего поведения. Я думаю, что это очень показательный пример того, как руководитель заботился о своих кадрах, — закончил свой рассказ Л.М. Шаматульский."

— Блестящая идея М.К. Янгеля, полностью осуществленная при формировании молодого коллектива конструкторского бюро, — вспоминает Д.Ф. Дедюшко, выпускница факультета журналистики Минского госуниверситета и в силу семейных обстоятельств (муж получил направление в КБ "Южное"), нашедшая свое призвание в должности редактора отдела научно-технической информации, — заключалась в его стремлении закрепить молодых специалистов в Днепропетровске, не только предоставив интересную и перспективную работу и обеспечив в пределах возможного жильем (поселив на первых порах в общежитие, семейных — в номера уютной заводской гостиницы "Южной", а потом — в комнаты и квартиры строившихся домов завода и конструкторского бюро). Ведь не секрет, что многие прибывшие из вузов Москвы и Ленинграда по истечении срока положенной трехгодичной отработки по назначению, стремились вернуться в престижные столицы. Поэтому Главный трудоустраивал по возможности их жен или мужей, даже если они не были инженерами-ракетчиками. Отдел научно-технической информации, отделы, ведавшие закрытой и общей технической документацией, и другие подразделения, формировались М.К. Янгелем во многом именно за счет жен, прибывших на работу ракетчиков. Он непременно спрашивал у семейных, кто по профессии его жена и трудоустроена ли она. А затем помогал при необходимости…

Подтверждение этой кадровой политики служит история с устройством на работу жены инженера Л.М. Шаматульского, о которой рассказано выше. Так вспомогательные службы молодого конструкторского бюро пополнялись экономистами, переводчицами, редакторами, библиотекарями и другими сотрудниками, без которых невозможна нормальная работа большой организации.

Идею этой "семейственности" всемерно поддерживали органы, охраняющие государственную тайну, потому что дома перед женой не надо было сохранять образ "молчальника", выдумывать о своей работе разные небылицы. А конструкторское бюро превращалось в единый, живущий общим дыханием коллектив.

Такая забота о кадрах благоприятно сказывалась на общих задачах, решавшихся в напряженной творческой работе, и частых длительных командировках на полигоны, где жили одной экспедицией конструкторского бюро. Этому во многом способствовали чисто бытовые условия: проживание в "кабэвских" домах (утром — все на работу, вечером — все с работы, дети в одних детсадах и школах), отдых в ведомственных пансионатах и домах отдыха, праздники во Дворце культуры машиностроителей и другие мероприятия повседневной жизни.

Традиции сохранялись и после смерти М.К. Янгеля, живут они и сейчас. В КБ "Южное" работают не только дети, но и внуки первых ракетчиков.

Преемственность профессии отцов и детей — это важный фактор становления высококвалифицированных специалистов.

Одно из определяющих положений мудрости кадровой политики Главного основывалось на огромной вере в молодое начало. Поэтому он очень любил выдвигать молодежь, предоставляя большие полномочия при решении вопросов. И когда видел — эксперимент удался и с поручениями успешно справляются, а вдобавок еще проявляют инициативу и действуют решительно — был очень доволен, гордился, что его доверие оправдывается. Показательно, что никогда не забывал при этом дать почувствовать свое личное одобрение и расположение:

— Я тебя полностью поддерживаю, действуй!

"И невольно, приходит по ассоциации на ум реакция в такой же ситуации — одного из заместителей Главного, — вспоминает ведущий инженер В.Н. Паппо-Корыстин. — Когда ему все расскажешь и объяснишь, он вдруг неожиданно начнет тебя поучать:

— Слушай, ты что-то много берешь на себя. Действуешь правильно, но тебя заносит. Ты предварительно обязательно советуйся.

И сразу загоняет тебя в шоры, а Кузьмич в подобной ситуации предельно удовлетворен, чувствуется, что он радуется, видя, как мужает молодежь".

Кадровые вопросы были характерны не только для периода становления ОКБ. Много проблем возникало в связи с появлением и развитием новых направлений. В начале шестидесятых годов все больше стали заявлять о себе космическая и твердотопливная тематики. Это привело к созданию в структуре конструкторского бюро новых проектно-конструкторских формирований. Их становление происходило за счет привлечения опытных специалистов из сложившихся подразделений, занятых созданием боевых ракет. В условиях развития многотемности для Главного всегда остро стоял вопрос о необходимости держать в "чистоте" основное направление, имевшее постоянную тенденцию к расширению. В 1967 году в конструкторском бюро возникла сложная ситуация, вызванная с проведением широкомасштабных работ по боевой тематике. Связано это было в первую очередь с набиравшей силу тенденцией развития разделяющихся головных частей и созданием новых стартовых комплексов.

В этот момент Главный конструктор, возглавлявший направление по проектированию малых спутников (КБ-3) В.М. Ковтуненко выходит с предложением о выделении из структуры КБ "Южное" и создании специализированного подразделения по проектированию полезной нагрузки ракетных комплексов. В узко профилированном конструкторском бюро предполагалось сосредоточить все работы по созданию головных частей, спутников, платформ для разделяющихся головных частей и обтекателей для них. То есть всего того, что выводит на заданную орбиту ракета-носитель. В этой задумке было много положительных моментов, связанных как с усилением специализации и концентрации усилий, так и использовании большого опыта сотрудников КБ-3, занимавшихся ранее, до создания этого подразделения, головными частями ракет. Однако предложение встретили в штыки практически все заместители Главного, задействованные на боевую тематику. "У нас людей нет, а они там занимаются чем хотят" — встречали недовольные руководители. И понять эту сторону тоже было можно. В этом случае приходилось отдавать в другое, не подчиненное им подразделение не только важную тематику, но и персонал. В результате развернувшейся борьбы сторонники сохранения существовавшей структуры победили. Возможно, не последнюю роль сыграли и достаточно натянутые отношения М.К. Янгеля с В.М. Ковтуненко. Был подготовлен приказ, по которому для усиления основного направления — боевой тематики из космического КБ переводилось 104 опытных специалиста. В КБ-3 с горечью переживали случившееся. Коллектив сильно ослаблялся, а в стадии разработки находилось много проектов, спутников серии "Космос", "Целина "О", "Целина "Д" и других, заказчиками которых выступали Академия наук СССР и Министерство обороны.

— В последних числах декабря, — вспоминает инженер А.Ф. Барашонков, — раздается телефонный звонок. Секретарь главного сообщает:

— Вас приглашает сейчас к себе Михаил Кузьмич. Вопрос на месте.

Зачем? Вроде бы нет никакой причины? Обращаюсь к В.М. Ковтуненко — он тоже не в курсе дела. Но надо идти. В приемной сразу же предложили пройти в кабинет. Открываю дверь. Михаил Кузьмич сидит за своим столом, у приставного небольшого столика секретарь парткома Г.М. Пиленков. Предложив сесть на свободный стул, Главный обратился ко мне:

— Мы посоветовались и решили назначить тебя начальником отдела головных частей. Как ты на это смотришь?

Совершенно неожиданное предложение, буквально ошарашившее меня. Пока шел из своего корпуса в корпус, где находился кабинет М.К. Янгеля, пытался понять причину вызова. Но такого варианта никак не ожидал. Начальником отдела головных частей работает опытнейший специалист, прошедший школу еще в королевском конструкторском бюро М.Б. Двинин. Это с одной стороны. А с другой. До перевода в космическое подразделение я уже занимался головными частями. Быть причастным к космосу, пусть даже "малому" и поменять его на работу по созданию "кульков", как с оттенком некоторого пренебрежения и назовет вскоре головные части главный конструктор одного из КБ предприятия, мне не хотелось. Но как повести себя в этой ситуации, какие найти причины для отказа? Ведь предлагает сам Михаил Кузьмич! Видя мое замешательство, Главный предлагает подумать, посоветоваться с секретарем парткома, пока он проводит совещание в своей рабочей комнате, и уходит. От Г.М. Пиленкова узнаю, что начальник отдела головных частей возвращается на работу в ЦНИИмаш, поэтому нужен квалифицированный руководитель, имеющий опыт работы по головным частям.

Через некоторое время заходит Михаил Кузьмич, садится за стол, закуривает:

— О чем договорились?

В ответ на просьбу оставить меня на прежнем месте работы реакция Главного была неожиданной. Он быстро встал, подошел к висевшей на стене большой доске и стал рассказывать о перспективах развития головных частей для проектируемых ракетных комплексов. Подробно остановился на создании не только моноблоков, но и разделяющихся головных частей, требующих новых подходов на всех стадиях становления, в том числе отработки конструкций. Свои мысли подкреплял набросками схем будущих вариантов платформ и боевых блоков. Закончив курить, снова ушел на совещание, предложив подумать еще.

Продолжаю беседовать с секретарем парткома и предлагаю вместо себя кандидатуру опытного "головастика", занимавшего более высокую должность, чем я. Не устраивает. Предлагаю другую. Опять не воспринимается. Начинаю соображать, что вопрос уже был окончательно решен заранее. В этом вскоре пришлось убедиться, когда вернулся Михаил Кузьмич после окончания совещания.

Выслушав еще раз мои доводы, подкрепленные конкретными предложениями, Главный, небольшой паузой дав понять, что разговор закончен, сказал:

— Мы хорошо знаем этих людей. Они несомненно опытные специалисты, но остановились на твоей кандидатуре, так как считаем, что именно ты больше всего подходишь в данный момент для решения возникших непростых задач. А потому надо согласиться с нашим предложением.

Убедительность доводов, "мягкая" настойчивость, оказываемое доверие и необыкновенная тактичность, которой сопровождалась эта растянувшаяся беседа не дали возможности сопротивляться дальше. И я согласился.

Так в списке переводимых из КБ-3 специалистов появился 105 человек. Единственное, о чем попросил Михаила Кузьмича в заключение разговора — если появится необходимость, помочь людьми.

А такая необходимость в усилении отдела, который я возглавил, возникла через год. В праздничный день 23 февраля, когда закончилась торжественная часть в отделе, я пошел к Главному. Он был один. Доложил о проделанной за год работе и попросил, в связи с возросшим объемом работ, направить на работу несколько инженеров. На следующий же день раздался звонок по "прямому проводу":

— Подойди в отдел кадров, там тебе выделят 15 человек. Все указания даны.

Поблагодарив Михаила Кузьмича, пошел и отобрал в отдел из числа прибывших по назначению в конструкторское бюро молодых инженеров. Все они впоследствии стали хорошими специалистами.

И невольно приходит на память другой случай из моей инженерной биографии, происшедший через одиннадцать лет, когда опять, уже в третий раз, пришлось менять профиль работы. Вспоминается же этот случай только лишь потому, что в основе его, как в зеркале отразились два описанных выше момента. Но развивались они совсем по другому сценарию.

В это время я работал заместителем начальника технологического комплекса (комплекс 9 ОКБ). Опять неожиданный звонок: вызывают к самому Генеральному. Он в кабинете один. Стою, так как предложения сесть не последовало. Состоявшийся на сей раз разговор скорее походил на получение боевого задания.

— Я решил забрать тебя из комплекса 9 и перевести в конструкторское подразделение КБ-2 на должность начальника отделения, — без всякого вступления начал Генеральный конструктор. Там сейчас сложилось очень тяжелое положение в связи с созданием новых ракетных комплексов. Нужно внедрять новые материалы и технологии, и ты сможешь грамотно использовать свои знания и опыт как в конструировании, так и в области материаловедения. Вопросы есть? Если Вы решили меня "забрать", то какие могут быть вопросы, — только и ответил я.

Так в течение двух-трех минут состоялось решение о моем новом назначении руководителем отделения по головным частям.

Объем работ на новом месте оказался необыкновенно большим. И не только по номенклатуре, но и по сложности проектируемых узлов. Специалистов явно не хватало. Приходилось работать и после окончания рабочего дня и даже в выходные.

Понимая, что так не должно продолжаться, провели анализ нарастания разрабатываемой и выпускаемой чертежно-технической документации за последние пять-семь лет с учетом находившихся в отработке головных частей. Вооружившись обоснованными предложениями, изложенными на бумаге, пригласил в отделение Генерального и сделал соответствующий подробный доклад. Обрисованная обстановка и возникшие трудности встретили полное понимание, но реакции никакой не последовало.

А через некоторое время поступило указание весь подготовленный материал представить в виде графиков и цифр в "карманном" варианте для доклада Министру. По результатам состоявшегося разговора в Москве, ОКБ были выделены дополнительные штаты. Мне же только возвратили подготовленные для доклада материалы. Но отделение не получило ни одного дополнительного человека…

Забота о росте кадров специалистов или подающих надежды руководителей не ограничивалась только рамками конструкторского бюро. В этой политике не было никаких разграничений — был ли это человек собственной организации или подающий надежды представитель смежной организации. А сделав выбор, Михаил Кузьмич действовал смело и решительно, не останавливаясь ни перед какими возникавшими препятствиями. В такой жизненной позиции отчетливо просматривалась масштабность мышления Главного, его государственный подход и гражданский долг человека, имеющего возможность влиять на события.

Показательный в этом отношении пример поведал заместитель Главного конструктора харьковского ОКБ-692 Г.А. Барановский.

"Случилось так, что мне пришлось в 1956 году переехать из Москвы в Харьков на завод им. Шевченко, которому предстояло выпускать радиосистему, входившую в состав системы управления ракеты Р-5М. А так как государственные испытания показали, что радиосистема не укладывалась в заданную точность по дальности, этому же заводу поручили разработать более совершенную систему управления дальностью.

Поскольку все связанные с внедрением радиоуправления доделки самой ракеты были поручены Днепропетровскому заводу № 586, то я, занимая в то время должность главного конструктора завода им. Шевченко, вступил в самый тесный контакт и с ОКБ Михаила Кузьмича и днепропетровским заводом.

Первый визит в эти организации состоялся летом 1956 г. в связи с задержками в изготовлении серийных ракет Р-5М. Двух харьковских главных конструкторов — Гинзбурга и меня, срочно вызвал заместитель министра Руднев, которому заводские руководители указали на нас, как на главных виновников задержек. Этот нехитрый прием в плановой системе тех времен был в большом ходу у головных предприятий разных отраслей техники. На деле все было намного проще, просто в Днепропетровске заводчане малость подзабыли свои обязанности, на что им и было указано московским руководством. Тем не менее для того, чтобы не слишком обижать производственников, Михаил Кузьмич предложил состряпать совместное техническое решение по несущественным отклонениям при монтаже вспомогательных элементов, что очень удовлетворило заводское начальство и сделало необходимые предпосылки для дальнейшей бесконфликтной совместной работы.

А в конце лета, после окончательного решения вопроса о доработке ракетного комплекса Р-5М в части точности стрельбы, в составе организаций-исполнителей я представился Михаилу Кузьмичу как соучастник решения задачи. Надо сказать, что особого интереса к этой работе у заказчиков — военных, не было, так как они сознавали бесперспективность для боевого использования кислородных ракет, но в то же время не возражали против разработки еще одной радиосистемы, действуя по принципу — авось пригодится. Кроме того, и правительство тем самым как бы успокаивали — вот, дескать, работаем. В то же время разрабатываемая в ОКБ-586 ракета Р-12 не нуждалась, по понятиям того времени, в увеличении точности сверх достигнутой на Р-5.

И вот доработка ракетного комплекса вступила в фазу подготовки к летным испытаниям ракеты 8К52, как стал называться радиоуправляемый вариант Р-5М. Янгель пригласил меня на совещание для утверждения программы испытаний и подготовки проекта решения правительственных органов по проведению этих испытаний. Когда рассмотрели все технические, материальные и организационные вопросы, Михаил Кузьмич спросил присутствовавших:

— Кого предложим в председатели Государственной комиссии по испытаниям?

Все выжидательно молчат, и я тоже. Тогда Главный неожиданно обратился персонально ко мне, не предложу ли кого. Но я в то время был еще не настолько опытен, чтобы понять, что от меня то и должно исходить такое предложение. Тем более, что объем работ по подготовке каждого пуска ракеты был неизмеримо больше объема работ радистов, следовательно и всяких неожиданностей у ракетчиков появлялось больше, чем у остальных участников испытаний. Чтобы в этих условиях принимать решения, нужен человек, именно по ракетной технике. Это я и изложил в ответ на вопрос Михаила Кузьмича. Но он возразил, что у него в распоряжении в настоящее время нет свободных специалистов нужного уровня и вдруг предложил сообщить в Москву мою кандидатуру на должность председателя этой комиссии. Я стал возражать, но достаточно слабо. Никак не ожидая такого поворота дел, был буквально ошеломлен. Тогда Янгель заявил, что несмотря на приводимые доводы, не видит все же иного решения. Все присутствовавшие поддержали его, кто словами, кто кивком головы. Я в отчаянии махнул рукой:

— Ладно уж уговорили…

И в этот момент подломилась ножка стула, на котором сидел, и я оказался на полу. Присутствовавшие бросились подымать и со смехом говорили, что не только я, но и стул почувствовал свалившуюся на меня тяжесть ответственности.

В дальнейшем, при утверждении моей кандидатуры в роли Председателя Госкомиссии, Главному пришлось преодолеть определенные трудности, так как обычно на этой должности должен был быть представитель заказчика. Но от своего решения Янгель не отступил.

Испытания радиосистемы проходили тяжело, но в конце концов закончились удачно. Однако она оказалась ненужной на фоне ракеты Р-12, которая была принята на вооружение в том же 1959 году.

И в этой ситуации Михаил Кузьмич без работы нас не оставил. Натерпевшись от всяческих задержек производства опытных ракет в условиях серийного производства и малого выделенного их количества для летной отработки, он поставил задачу перед всеми обеспечить максимальный объем информации о наземных и летных испытаниях каждого опытного образца. Вот почему Янгель и наш коллектив озадачил вопросом построения прецизионной системы траекторных измерений. Он еще в конце пятидесятых годов считал, что ради экономии народных средств надо делать немного опытных ракет, но летные испытания их должны давать максимальный объем необходимой информации."

 

"Кадры решают все"

Этот популярный в прошлом лозунг, провозглашенный в 1935 году И.В. Сталиным, отражает объективные реалии, определяющие успешную деятельность любого профессионального коллектива.

Примечательно, что в первые годы своего существования конструкторское бюро на две трети состояло из работников, не достигших тридцатилетнего возраста, в основном это были молодые специалисты. А сделать из вчерашних выпускников вузов инженеров высокой квалификации — задача огромной ответственности, тут одними административными мерами не обойтись, нужна повседневная целенаправленная воспитательная политика.

Вопросы расстановки и эффективного использования инженерного корпуса, становление молодых специалистов высококвалифицированными профессионалами в своей области были всегда в центре кадровой политики М.К. Янгеля. Одной из действенных форм стимулирования роста и выдвижения на руководящие должности стали регулярно проводившиеся аттестации, которым Главный придавал огромное значение, лично возглавляя создававшуюся для этих целей аттестационную комиссию. Атмосфера, царившая при определении профессиональной пригодности сотрудников, всегда носила деловой, требовательный, но неизменно доброжелательный характер.

После серии стандартных вопросов членов комиссии очередному аттестуемому, Михаил Кузьмич задает неожиданный вопрос:

— Какие у Вас есть предложения, касающиеся непосредственно работы?

Произошедший далее диалог запоминался присутствующим на всю жизнь, став хорошей школой для будущих руководителей. Аттестуемый А.И. Баулин курировал системы управления, разрабатываемые смежниками, поэтому и попытался нарисовать сложившуюся ситуацию в этой области со своих позиций молодого пытливого инженера:

— Необходимо более детально познакомиться с системами управления непосредственно у разработчиков. В конструкторском бюро нет вообще никакой проектной документации, а на завод, поскольку это не наш профиль, ничего, кроме чертежей, не приходит.

— А своему непосредственному начальнику ставил этот вопрос?

— Да, я говорил.

— Ну и что?

— Руководитель ответил, что сейчас много работы, потом, когда будет посвободнее, к этому вопросу можно вернуться. И до сих пор вопрос решается.

— Почему же не воспользовался правом повторить свою просьбу? Надо быть понастойчивее.

— Да это не в моем характере.

— Ну, знаете, молодой человек. Мой Вам совет: когда идете на работу, характер оставляйте дома.

Эту сентенцию, высказанную на одной из первых аттестаций в конструкторском бюро, Главный в дальнейшем будет неуклонно претворять в жизнь, требуя от подчиненных полной мобилизации на работе. А состоявшаяся беседа Главного с молодым инженером, которому еще предстоит стать ведущим специалистом в своей области, получила неожиданное, чисто янгелевское, продолжение.

По прошествии некоторого времени в конструкторское бюро по спецпочте пришел эскизный проект системы управления, о котором говорил инженер. Оказалось, что Михаил Кузьмич по собственной инициативе, и в этом небольшом акте был весь М.К. Янгель как Главный конструктор, как руководитель организации, добился (поскольку нигде "лишнего" экземпляра не было) через заместителя Председателя Военно-промышленной комиссии Г.Н. Пашкова, чтобы оттуда выслали эскизный проект во временное пользование.

Главный в это время был в командировке и сопроводительное письмо попало к его первому заместителю. Последний, не утруждая себя лишними размышлениями, адресует его начальнику проектного отдела, а тот — своим сотрудникам. В результате эскизный проект не попал к адресату. О долгожданном документе инженер узнает случайно и пишет, как было принято, служебную записку с просьбой разрешить пользоваться присланными материалами. Но строгие блюстители своих привилегий — проектанты отказывают ему в его законном праве. Случайно дошли все эти перипетии до М.К. Янгеля. Он потребовал эскизный проект и, перечеркнув все разрешения, регламентировавшие список допущенных к ознакомлению, наложил резолюцию, согласно которой исключительное право определять, кому следует пользоваться эскизным проектом по системе управления, должен его заместитель по системам управления, которому был подчинен инженер.

В этой связи на память приходит другой случай, описанный доктором технических наук Н.И. Урьевым, относящийся к тому периоду жизни, когда Н.И. Урьев был молодым специалистом, а М.К. Янгель — начальником отдела в ОКБ С.П. Королева.

"Человек этот меня поразил… Он разговаривал со мной, как с равным, как будто и не было между нами такой большой разницы в возрасте и занимаемом положении… От этого человека буквально исходило обаяние. И уж окончательно он меня "добил", когда через два дня появился на складе, где я упаковывал в огромный ящик приборы, за которыми приезжал в командировку. Пришел же он, чтобы проверить, все ли правильно, как обещал, сделано, и не обидели ли меня где-то по дороге".

Эти два эпизода характеризуют не только индивидуальную черту М.К.Янгеля — администратора не оставлять без внимания ни одной возникшей ситуации, независимо от ее уровня, но и то, как он умел находить для этого всего время, являясь руководителем очень высокого ранга.

Аттестацию проходили обязательно все, даже бывшие на хорошем счету ведущие инженеры. В этом отношении деления на ранги не проводилось. Очередной аттестуемый, на сей раз один из перспективных специалистов, молодой начальник проектного отдела Э.М. Кашанов. После формальной процедуры — ознакомления присутствующих с характеристикой, задаются вопросы. Их много, и самые разнообразные. Но больше всего вопросов у председателя. Его интересует буквально все: состояние дел в возглавляемом коллективе, отношение к перспективе развития новых направлений, общественная деятельность, семья, личные интересы, культурный досуг. Экзаменуемый заметно волнуется, но отвечает четко и обстоятельно, не теряя присущего ему юмора.

Процесс подходит к своему логическому концу. Секретарь, несколько опережая события, записывает в ведущийся протокол отработанную стандартную фразу: "Ответы удовлетворительные".

Михаил Кузьмич, увидев это, тактично замечает:

— Ответы хорошие. Так и нужно записать.

В протоколе аттестационной комиссии решение звучит так:

"Должности начальника отдела Э.М. Кашанов соответствует вполне. Может быть рекомендован на выдвижение на более ответственную работу".

Как и в любом деле, при выяснении знаний аттестуемых не обходилось и без курьезных ситуаций. Очередному инженеру-конструктору членом комиссии был задан нестандартный вопрос, за которым последовал диалог, вызвавший оживление у присутствующих:

— Чему равен радиан в градусах?

— Не помню.

— Как же Вы работаете и не знаете таких вещей?

— А у нас в чертежах углы обозначаются в градусах, поэтому радианом не пользуемся. А то, что учили в институте, забыл из-за ненадобности.

Дальше, естественно, инженеру было высказано соответствующее нравоучение, правда, без всяких последствий для аттестуемого, поскольку это был хороший специалист. А следом по конструкторскому бюро пошла гулять новоиспеченная шутка:

"Зачем конструктору радиан, когда он и под градусом чертить может".

Однажды в ходе заседания комиссии М.К. Янгель, взглянув на лежавший перед ним список аттестуемых, попросил секретаря комиссии повременить с приглашением очередного сотрудника — руководителя группы испытателей ракеты.

— Буду предлагать, — неожиданно заявил он, — утвердить следующее решение: — руководитель группы… занимаемой должности не соответствует.

— За что? — спросил один из членов аттестационной комиссии.

— Груб с подчиненными на работе, — услышали присутствующие в ответ.

Началось обсуждение предложения Главного. Руководитель комплекса испытаний, где работал аттестуемый, докладывает, что инженер свое дело знает хорошо, но в поведении с сослуживцами действительно бывает невыдержанным. Мнение председателя профсоюзной организации, всегда стоявшей на стороне интересов трудящихся, — ограничиться предупреждением.

Его поддержал секретарь парткома В.Я. Михайлов:

— Михаил Кузьмич, инженер… бывший фронтовик, а война сильно потрепала людям нервы. Думаю, что это не совсем стандартная ситуация. Поэтому поддерживаю ходатайство профсоюзов. Давайте пока ограничимся предупреждением, а через месяц-другой проверим.

Главный взял невольный "тайм-аут", минуты две молчал, а затем, уступая мнению большинства, проворчал:

— Владимир Яковлевич, под твою личную ответственность. Согласен?

— Согласен, Михаил Кузьмич.

На том и порешили.

— Не подвел нас "именинник", — рассказывал впоследствии бывший секретарь парткома. И хорошо, что дали ему возможность самому побороть любовь к выразительной части русской речи. Молва доносила, что аттестация помогла инженеру навсегда избавиться не только от вредной привычки ругаться, но заодно он перестал еще и курить. Шутники искали следующих, желающих "подлечиться". Не нашли…

Придавая огромное значение вопросам профессиональной подготовки и роста кадров, Михаил Кузьмич считал одним из важнейших рычагов непосредственные контакты с исполнителями не только своего конструкторского бюро, но и смежников, особенно с персоналом испытателей полигона.

"С первых дней испытаний ракетно-космической техники, — вспоминает военный испытатель М.И. Кузнецкий, — было введено обязательное правило: сдавать зачеты на допуск к самостоятельной работе по технике и по мерам безопасности всем, кто участвует в расчете по подготовке и проведению пуска.

Михаил Кузьмич живо интересовался, как проходят эти зачеты. Однажды он пришел в одну из групп вместе с начальником Управления полигона А.С. Матрениным. Естественно, присутствие на зачете человека, который конструировал эту технику, и познавшему ее не по инструкциям, а в процессе создания, немного смутило присутствующих.

И вдруг неожиданно М.К. Янгель обратился к А.С. Матренину:

— Александр Сергеевич, может быть не будем сразу задавать вопросы, а просто поговорим об отношении к ракетной технике?"

Естественно, все обрадовались такому началу зачетов. А Михаил Кузьмич подробно, просто, заинтересованно, а самое главное, откровенно рассказал о сложной и трудной работе испытателей ракетной техники. Предложенная деловая и непосредственная манера разговора подействовала на присутствующих магически. Они успокоились, невидимые мосты уважительности между "испытателями и испытуемыми" были установлены.

— Безусловно, — резюмирует М.И. Кузнецкий, мы и тогда понимали, что Главного волновало и беспокоило то, насколько глубоко знает расчет ракетную технику и работу на ней. Но в не меньшей мере его интересовало и настроение людей? Он хотел убедиться в том, что они верят в успех летно-конструкторских испытаний ракет. Он дал всем нам понять, что новую сложнейшую технику должны отрабатывать не только грамотные испытатели и специалисты, но одновременно и морально подготовленные, преданные своему делу люди. Эта любовь к ракетам и испытаниям, о которой говорил Михаил Кузьмич, явилась для большинства из нас делом всей жизни на космодроме".

Уже с самого начала возникновения конструкторского бюро к его деятельности стали проявлять большой интерес крупнейшие академические научно-исследовательские институты и высшие учебные заведения. Это внимание было сугубо прагматичным, обусловленным поиском новых тем для постановки и решения возникающих задач. Некоторые из них даже перепрофилировали свою деятельность, сконцентрировав ее в основном на задачах, связанных с ракетной техникой.

Проблем же было предостаточно — ведь все фактически приходилось создавать вновь, начиная от теоретических расчетов по баллистике, аэродинамике, прочности, до реализации их в конкретных принципиально новых конструкторских и технологических решениях. Однако уже на этом этапе поиска взаимных контактов науки и инженерии возникли вполне понятные противоречия в подходах к кабинетной деятельности ученого и прикладной деятельности проектанта. Первый выбирал для себя задачу, стараясь соразмерить ее со своими узкопрофессиональными способностями и возможностями в плане экспериментальной реализации. И естественно, он резервировал время для проработки и постановки задачи с последующей попыткой ее решения. Инженеру же ответы на эти вопросы нужно было знать "вчера", в крайнем случае "сегодня". Ибо завтра они уже должны воплощаться в металл.

И еще один характернейший момент. Известно, что в науке отрицательный результат — это тоже результат, свидетельствующий о неправильно выбранных предпосылках или направлении исследований, приводящих к тупиковой ситуации. Ученый может начать все сначала в поисках нового подхода к изучаемой проблеме. Инженер лишен права на такой исход своей деятельности. Для него отрицательный результат — факт несостоявшейся конструкции, его поражение, влекущее за собой самые непредсказуемые последствия для коллектива и в личном плане. Представьте, что вследствие неправильного понимания и представления (не ошибки!) особенностей работы сооружения, оно разрушится. И уже не будет возможности и времени на поиск правильного решения.

Поэтому в процессе проектирования, не ожидая помощи извне, особенно на первых порах, сплошь и рядом приходилось решать вопросы не только на основе уже приобретенного инженерного опыта и интуиции, а засучив рукава браться самостоятельно за аналитические исследования, разработку на их базе методик, проведение сложных экспериментальных исследований. Этому способствовали хорошее понимание сути проблемы и, при наличии мощной производственной базы, большие возможности проведения сложных широкомасштабных экспериментальных исследований.

И результаты не заставили себя ждать — один за другим в конструкторском бюро появляются "технические отчеты", представляющие по сути серьезные научные исследования. Стали оформляться и защищаться первые диссертации на специальных Ученых советах НИИ и вузов. Все это пробудило интерес и вкус к научной деятельности в среде инженерного персонала, явно свидетельствовавшие о росте профессионализма и уровня проводимых разработок. Так жизнь подвела к вопросу подготовки собственных научных кадров, необходимости планировать и совершенствовать научную подготовку непосредственно в стенах конструкторского бюро. На повестку дня встал вопрос о необходимости создания собственной аспирантуры и Ученого совета для защиты диссертаций.

Однако вопрос оказался не таким простым, как могло показаться с первого взгляда. В отличие от НИИ и вузов ОКБ не могло позволить себе организовать очную аспирантуру. И довод предельно прост — речь в данном случае идет о наиболее перспективных и квалифицированных работниках. А какой руководитель согласится отпустить такого специалиста на три года в аспирантский отпуск, когда он каждый день нужен на рабочем месте, план-то с него никто не снимал! Порой и законный отпуск ему предоставляли с превеликим трудом, если и вовсе не предлагали "пока" подождать, а это могло продолжаться и не один год. И в то же время именно такая аспирантура — "не отходя" от своего рабочего места — это почти идеальный случай для выполнения действительно ценных для науки и техники исследований, а не "высосанных из пальца" научных опусов, как часто бывает. В общем вопрос на страницах газеты КБ "Конструктор" дебатировался полгода, пока наконец в канун Нового 1969 года не прозвучало окончательное мнение Главного:

"Я убежден в целесообразности и необходимости создания на нашем предприятии аспирантуры. Но я не за аспирантуру ради получения степени как самоцели, а как метод повышения квалификации. Нам нужна аспирантура для обобщения собственного опыта с элементами научного анализа. При этом темы диссертаций должны соответствовать профилю предприятия, способствовать решению основных производственных вопросов. Наши научные работы должны быть полезным достоянием не только нашего предприятия, но и смежных организаций.

В задачах подготовки научных кадров я категорически против "выравнивания" количества защищаемых диссертаций среди подразделений расчетных, конструкторских, испытательных, в которых степень "легкости" защиты разная. По моему мнению, необходимо способствовать защите диссертаций теми сотрудниками, которые являются кадровыми работниками ОКБ, под руководством которых был решен ряд проблем, которые по уровню знаний находятся на уровне кандидатов или докторов наук. Например, трудно ожидать от человека в 45-50-летнем возрасте, что он освоит и сдаст кандидатский минимум по иностранному языку. Вот я, будучи в свое время в Америке, разговаривал по-английски, однако теперь затратил бы очень много сил для сдачи экзамена. И важным для права на ученую степень в нашей организации является вклад в технический прогресс нашей отрасли, а этого можно ожидать только в избранной полюбившейся профессии, не боюсь сказать — узкой профессии.

Создание Ученого совета является целесообразным. Для того у нас имеется достаточно научных сил. Наш Ученый совет может быть использован для технической пропаганды нового, так как к защите диссертаций можно привлечь широкий круг специалистов данного профиля".

Время показало эффективность принятого решения. Аспирантуру прошли многие сотрудники конструкторского бюро, которые впоследствии стали не только кандидатами, но и докторами наук и представляли свою организацию во многих Ученых советах страны.

В 1959 году в одном из секторов отдела телеметрических измерений возникла сложная ситуация. Резко вырос объем выполняемых работ, численность и квалификация сотрудников. Сформировались перспективные лидеры со своими амбициозными претензиями. Существовавшая структура и методы руководства становились очевидным тормозом при проведении летно-конструкторских испытаний. Все это не могло не сказаться на моральной обстановке в коллективе. Созрела необходимость принципиальных изменений в организации работ. С этой целью было созвано общее собрание коллектива сектора.

"Вот ведь было время, — вспоминает инженер А.Ф. Гришин, — на собрание пришел сам М.К. Янгель.

Собрание было бурным. Обсуждение началось в 17.00 и только в одиннадцатом часу ночи, когда все уже выступили и выдохлись, слово взял Михаил Кузьмич. На протяжении всего собрания он не проронил ни слова, внимательно слушая выступающих. В двух-трех емких фразах, поляризовав все высказывавшиеся мнения, отметив достоинства и недостатки предлагавшихся направлений, Михаил Кузьмич резюмировал:

— Все, что здесь говорилось, может быть сведено к двум концепциям. Одну из них наиболее четко высказал Баранов, другую — Кудин.

Присутствующим особенно запомнилась последняя фраза, в которую М.К. Янгель облек свое решение:

— Я считаю, что сейчас нужно принять первое предложение. Но может я ошибаюсь и это не лучший вариант. Тогда через пару лет вернемся к этому вопросу."

Дальнейшее развитие событий подтвердило правильность принятого решения. Структура оказалась жизненной, созданные подразделения успешно справлялись с поставленными задачами.

"Проблемы, как и беда, обычно ходят парами. Так случилось и в этот раз, — продолжает вспоминать инженер А.Ф. Гришин, исполнявший в то время обязанности начальника отдела. От военных с полигона поступила жалоба на ведущего конструктора Михаила Ивановича Галася, что он не обеспечивает работы, связанные с анализом измерений, проведенных при пусках ракет. В связи с этим я и Иосиф Менделевич Игдалов — начальник отдела динамики полета были немедленно вызваны в кабинет Янгеля.

Главный уже на пороге встретил нас резкими словами и приказал отбыть на полигон к Галасю.

Я еще никогда не видел Михаила Кузьмича в таком раздраженном состоянии, и, казалось, в такой ситуации любые возражения нецелесообразны. Но дело в том, что в ближайшие дни необходимо было согласно приказу по предприятию провести большое сокращение штатов: уволить 10 "живых" человек. Что делать? И я рискнул возразить Главному, что не могу выполнить его приказ отбыть на полигон, так как работу по сокращению не могу перепоручить другому.

Он с удивлением выслушал мое заявление, а затем, вникнув в суть дела, усадил в кресло и начал спокойную беседу о моральной сложности процесса сокращения и в то же время необходимости его как стимулятора поддержания дееспособности коллектива. Разговор закончил некоторыми практическими советами, которыми я не преминул воспользоваться. Его советы мне весьма пригодились: сокращение обошлось без трагедий".

 

Первый "бунт на корабле"

Куда бы не бросала судьба М.К. Янгеля, в каких бы рангах он не выступал как руководитель, особенно на звездном этапе своей жизни в должности Главного конструктора, все свидетельствует о том, что определяющим началом его административной политики было состояние микроклимата и настроение сотрудников подразделения любого уровня — группы, сектора, отдела. Для "лечения" нездоровой атмосферы, сложившейся в каком-либо коллективе, он готов был в порядке "скорой помощи" на любые кадровые перестановки, даже когда речь шла об опытных, знающих и нужных для дела специалистах. Эту альтернативу в кадровой политике Главный продемонстрировал уже в первые годы, несмотря на то, что еще происходило становление конструкторского бюро и каждый, а тем более ведущий работник буквально был на счету.

Первая нездоровая ситуация сложилась через три года и не где-нибудь, а в мозговом центре — проектно-конструкторском секторе. Руководил им талантливый опытный инженер, один из идеологов первой ракеты Р-12, приехавший в Днепропетровск в команде В.С. Будника. И, как ни странно, его основные положительные качества, как специалиста, оказались тем "камнем с веревкой", который он невольно навесил себе на шею. В общем достоинства начальника сектора, как инженера, инициировали те недостатки как руководителя, которые стали будоражить коллектив.

Дело в том, что на этапе становления проектного подразделения, когда еще фактически происходило его формирование, состав сектора, как зеркало отображал соотношение сил набиравшего силы конструкторского бюро. Руководитель сектора был единственным представителем старшего поколения из тех, кто имел уже солидный опыт работы проектантом. Все остальные — молодежь, закончившая институт три-пять лет назад. А поскольку у руководителя идеи лились как из рога изобилия, то, пользуясь своим положением, он раздавал их направо и налево для дальнейшей проработки и лично контролировал выполнение в чертежах, вносил по ходу дела необходимые коррективы, не пренебрегал и сам работой непосредственно за кульманом.

Молодые специалисты, оказавшись в атмосфере перспективной интересной творческой работы, не прочь были проявить себя и попытаться обосновать рождавшиеся собственные идеи. Но при сложившейся ситуации подобная инициатива не находила поддержки. Так появились недовольные. Вдобавок руководитель иногда увлекался настолько, что предлагал нереальные, а порой просто экзотические решения. Например, он вполне серьезно при разработке проекта ракеты Р-16 предлагал хвостовую часть первой ступени выполнить в виде силового конуса, вершиной которого являлась бы опора на пусковом столе. А от опрокидывания предполагалось крепить ее стяжками в плоскостях стабилизации. В процессе старта, когда тяга двигателя достигала определенной величины, стяжки должны были отстреливаться. Нереальность подобных решений только подливала масла в огонь. Обстановка в секторе стала совершенно неуправляемой. Работа шла, что называется "через пень колоду".

Недовольство стилем работы начальника сектора нарастало по обычному сценарию: пошли разговоры, стали образовываться кучки, в которых таинственно шептались. Была естественно направляющая рука в лице одного, но очень самолюбивого и с большим самомнением, молодого специалиста. В конце концов "бунтари" обратились к своему лидеру — секретарю комитета комсомола ОКБ. В результате было принято решение провести специальное собрание, на которое пришел, понимая серьезность сложившейся ситуации, Главный, а также начальник проектного отдела В.М. Ковтуненко и один из начальников секторов Э.М. Кашанов.

Собрание повел лично сам Михаил Кузьмич и предложил всем желающим выступить по поднятому вопросу. Тон задал лидер "оппозиции", его активно поддержали остальные недовольные. Направленность всех выступлений одна: гнет свою линию, упрям, не прислушивается к мнению других, идеи может высказывать один человек, а другие должны только выполнять их, несмотря на работоспособность и эрудицию, его деятельность как руководителя сектора не сулит перспектив.

Главный внимательно слушал каждого выступавшего, делал какие-то пометки на листке. Лицо его было суровым. Чувствовалось, что очень сильно переживает происходящее и ему очень больно.

— Я не собирался выступать, — вспоминал по прошествии многих лет инженер Л.М. Шаматульский, — тем более, что не очень разделял столь резкие оценки. Но Михаил Кузьмич, обведя всех взглядом, остановился на мне и спросил:

— А ты что думаешь по этому вопросу?

Поднявшись, сказал, что считаю руководителя очень хорошим конструктором, что у него большой опыт работы и мне годится в отцы, что у него многому стоит поучиться, что я и делаю, и поэтому не имею права его судить. Поддавшись общему настроению, все же отметил, что, по моему мнению ему, как начальнику сектора следует быть более внимательным к чужому мнению, чужим идеям, даже если он считает их ошибочными.

Михаил Кузьмич внимательно выслушал, глядя мне прямо в глаза. Лицо его немного смягчилось, стало добрее. Заканчивая собрание, он сказал:

— Мы проанализируем все высказанное Вами, посоветуемся и примем решение…

Ситуация для Главного конструктора была очень сложной. Это даже не просто конфликт по классическому сценарию "отцы и дети". Бунтует будущее конструкторского бюро, пытаясь расшатать его фундамент. Тут есть над чем подумать. И выбор был сделан.

Через некоторое время произошла смена власти: начальником сектора назначили Э.М. Кашанова. Стало ясно, что его пригласили не просто в роли судьи, а уже заранее предусматривался вариант возможного оздоровления обстановки в секторе.

Стиль работы в коллективе кардинально изменился. В противоположность своему предшественнику новый руководитель никогда не навязывал своих идей и вариантов, давая каждому возможность свободы действий. А потом в рабочем порядке представленные проработки выносились на общее обсуждение и по результатам рассмотрения принималось решение.

Не остался без работы и опальный руководитель. Его назначили начальником вновь организованного сектора и поручили разработку перспективной космической тематики, с которой он успешно справился. А прошедшее пошло только на пользу. Административных коллизий с подчиненными больше не возникало. На новом месте он пользовался большим уважением, а для молодежи работа над новой интересной тематикой под руководством опытного инженера стала большой инженерной школой.

 

День рождения РВСН

В феврале 1953 года Постановлением Совета Министров СССР конструкторскому отделу завода № 586 была поручена разработка эскизного проекта ракеты средней дальности Р-12. Одновременно по указанию Министра вооружения СССР Д.Ф. Устинова заводу № 586 были переданы материалы научно-исследовательской работы, выполненные в НИИ-88.

На определение выбора направления работ большое влияние оказал генерал (в то время полковник) А.Г. Мрыкин, с которым главный конструктор серийного завода часто встречался на полигоне при испытаниях ракет. Военным нужно было оружие, лишенное недостатков ракет С.П. Королева, оружие, над которым бы не висели дамокловым мечом испарявшийся кислород и уязвимая система управления. И ученик принял решение, фактически равносильное вызову своему учителю. Так возникла мысль о создании ракеты на высококипящих компонентах топлива и с автономной системой управления. Именно об этом, по словам самого В.С. Будника, ему "все время твердил А.Г. Мрыкин".

Исходя из конкретно сложившейся ситуации было принято еще одно важное решение: диаметр ракеты был выбран таким, каким он был у всех ракет С.П. Королева — 1652 миллиметра. Проектанты отчетливо понимали, что если увеличить диаметр до нужных размеров, то есть выдержать принятое для такого класса ракет отношение диаметра к длине, характеризующее удлинение ракеты, то это создаст огромные трудности при реализации проекта в производстве, так как для нового диаметра потребуется создание совершенно новой оснастки. В свою очередь удлинение ракеты приводило к увеличению нагрузок, возникающих в полете. Но это уже забота конструкторов и прочнистов. Несмотря на то, что проектная работа по существу не координировалась никакими планами и не подкреплялась материально, к начинанию относились с большим энтузиазмом и самоотдачей. Под руководством опытных специалистов вчерашние студенты, привлеченные для этой работы, делали первые шаги, которые отнюдь не оказались робкими. Кстати, все руководители секторов, возглавлявшие направления в отделе, станут со временем заместителями М.К. Янгеля, а некоторые — даже главными конструкторами.

К началу 1954 года были фактически определены основные проектные параметры и начались предварительные конструкторские прорисовки, а на момент образования ОКБ-586 практически полностью был готов аванпроект новой ракеты. М.К… Янгель не стал навязывать с самого начала какие-либо новые принципиальные решения. Счастливый же выбор Главного руководством страны заключался в том, что он всей своей предшествовавшей деятельностью в НИИ-88 был подготовлен к поддержке начинаний энтузиастов провинциального серийного конструкторского бюро. Это, собственно, были его убеждения. Еще занимая должности директора и главного инженера НИИ-88, Михаил Кузьмич уделял много внимания, принимал участие и всячески поддерживал проведение тех исследований, которые вошли в отчет, переданный в серийное конструкторское бюро днепропетровского завода по приказу Д.Ф. Устинова. Безоговорочно принял М.К. Янгель и предложение создавать первую ракету на основе автономной системы управления. По этому вопросу у него, очевидно, было твердое мнение, сложившееся во время работы в конструкторском бюро С.П. Королева в качестве его заместителя по системам управления. Конечно, на тот период радиорелейные системы управления имели определенные преимущества, так как допускали возможность коррекции траектории для обеспечения точности попадания. Автономные системы управления, уступая по этому показателю, имели заметное преимущество — исключали возможность для противника сбивать ракету с курса с помощью радиопомех. Однако, в том-то и проявилась дальновидность нового Главного, что, сбросив груз сиюминутных преимуществ (принимая одновременно меры для повышения точности за счет различных мероприятий), увидеть большую перспективу автономных систем управления, обусловленную неизбежным прогрессом наметившимся в радиоэлектронике. С подобных позиций необходимо рассматривать и перспективу конструкторского мышления в выборе компонентов топлива. Недостатки и преимущества низко- и высококипящих компонентов топлива надо было рассматривать с позиций будущего, к которому придет развитие ракетной техники. И ни в коем случае нельзя допускать упрощенческого подхода в оценке позиции, занятой С.П. Королевым. Сегодня это уже область истории развития ракетной техники. Впрочем к этому вопросу придется обращаться еще не один раз. Коллектив же увидел в своем новом начальнике единомышленника во взглядах на развитие боевой ракетной техники.

Ознакомившись с состоянием проектных разработок, М.К. Янгель предложил несколько повысить дальность полета и довести ее до 2000 километров, что и было сделано за счет увеличения компонентов топлива, приведшего, правда, к некоторому увеличению длины баков. Были внесены определенные изменения и в компоновку: приборный отсек, в первоначальном варианте находившийся вверху над баком окислителя подальше от вибраций, возникающих при работе двигателя и опасных для приборов, решили все же разместить в районе центра тяжести между баками горючего и окислителя.

К созданию проекта стало привлекаться все больше и больше исполнителей, фронт работ нарастал, как снежный ком. Вспоминая те, ставшие уже далекими, времена, участники создания первой ракеты неизменно отмечают необыкновенно сложные условия, в которых проходило проектирование.

И прежде всего — это информационный голод. Не было так необходимой научной, технической и методической литературы. Сказывалось то, что в Днепропетровске не было не только ни одной организации, причастной к ракетостроению, но и родственной авиационной техники. Практически единственными руководящими материалами оказались так называемые "эрэсы" — расчеты-справки (РС) по ракетам конструкции С.П. Королева, которые изготавливались на заводе. Но и в них содержались довольно простые методики расчета и проектирования. Кроме того, они создавались для конкретных конструкций. И требовалась большая изобретательность, интуиция, чтобы на основе подобных скудных материалов производить расчеты применительно к проектируемой ракете.

Несомненно, отсутствие готовых рецептов и необходимость принимать нужные решения в условиях информационного вакуума, вызванного не в последнюю очередь периферийным расположением конструкторского бюро, явилось большим стимулом для проявления творческой деятельности. Закладываемые в конструкцию решения требовалось подкреплять конкретными обоснованиями. Так стал прививаться вкус к самостоятельным научным исследованиям. В результате в конце 50-х годов при создании принципиально новых ракет многие предложения базировались на собственных серьезных научно-технических разработках, развившихся впоследствии в самостоятельные научные направления и получившие официальное признание в виде научно-технических статей, монографий, опубликованных в престижных изданиях.

На очень низком уровне находился и инструментарий, с помощью которого проводились все расчеты. В те годы и в мыслях ни у кого не было, что могут появиться быстродействующие вычислительные машины, персональные компьютеры. Все баллистические расчеты, связанные с выбором программы полета, расчета активного участка траектории ракеты, движением головной части при входе в плотные слои атмосферы и оценкой возможного рассеивания ее точки падения, проводились на знаменитых "Рейнметаллах", вручную, причем обязательно в "две руки". Так перепроверялись расчеты во избежание возможных проявлений "человеческого фактора" и исключения ошибок. А неутомимые электромеханические труженики при работе, оправдывая возложенное на них доверие, создавали такой шум и грохот, что с успехом могли поспорить в этом отношении с работающими в поле тракторами.

Но ничто не могло уже остановить раскрутившийся проектный маховик. В сжатые сроки выпускается эскизный проект, который был успешно защищен в Москве перед представительной, специально созданной Государственной комиссией. На основе эскизного проекта, а порой и параллельно с проектированием, разрабатывалась чертежно-техническая документация на ракету. И вот наступил, пожалуй, самый сложный момент в судьбе будущего первенца — реализация идей в металле.

Необходимо откровенно отметить, что в самой начальной стадии очень трудно продвигалось изготовление первых узлов в производстве. Конструкторам приходилось порой буквально упрашивать цеховое руководство изготовить ту или иную деталь.

По-человечески заводчан, не проявлявших видимого рвения, особенно при изготовлении опытных конструкций, предназначенных для подтверждения правильности заложенных идей, можно было понять. Что "натворили" новоиспеченные проектанты и какова судьба будущей ракеты, пока неизвестно. В любых обстоятельствах, если даже оправдаются авансы, это журавль в небе. За ракетой пока нет строгого присмотра свыше. А королевские Р-2 и Р-5 — это синицы в руках. Они находятся под жестким контролем Москвы, за них, в конце концов, платят заработную плату и выговоры в приказах не обходят стороной. Да и работать приходится с утра и до ночи, часто без выходных дней.

Но вот, наконец, первые конструкции стали покидать цеховые ворота. Наступил этап экспериментальной отработки. Важнейший из них — испытания на прочность, которые на языке профессионалов называются статическими испытаниями, прошел настолько успешно, что остался почти незамеченным. Проблемы возникают, как правило, тогда, когда появляется необходимость усиления прочности конструкции. Но доработок не потребовалось, все узлы и агрегаты выдержали расчетные нагрузки, которые будут возникать в полете. И, что не менее важно, не было обнаружено, как говорят специалисты, излишних "перестраховочных" запасов прочности, приводящих к перетяжелению ракеты. Это известный узел постоянных противоречий между конструкторами и прочнистами в борьбе за достижение минимального веса проектируемого изделия. Первые всегда стремятся сделать конструкцию "невесомой", а последние — гарантированно "прочной".

Одновременно проводились испытания на функционирование и работоспособность всех систем и агрегатов.

Один из последних этапов отработки ракеты — огневые стендовые испытания, на которых проверяется работа двигателя и всех его систем. Они начались в начале весны 1957 года в городе Загорске Московской области. Вот как эмоционально рассказывает о своих первых шагах в ракетной технике в этот период выпускник 1955 года знаменитого Московского физико-технического института, ставший впоследствии крупным специалистом в области полигонных испытаний ракет, инженер С.А. Матюшенков:

"Впервые пришлось увидеть запуск и работу двигателей на стенде. Правда, было несколько обидно, что испытания проводили специалисты-стендовики. Мы проектировали свою ракету, рабочие нашего завода воплотили ее в металле, а испытывать поручили другим.

Эти чувства я высказал Михаилу Кузьмичу. Мудрый он был человек. Не вдаваясь в подробные объяснения происходившего, он похлопал меня по плечу и успокоил:

— Ну ничего, еще напускаешься.

Он оказался прав: я участвовал в запуске более 120 ракет, разработанных в КБ "Южное".

Стендовые испытания, так же как и все предыдущие этапы отработки, закончились успешно. Никаких доработок не потребовалось. По этому поводу в столовой местной подмосковной гостиницы состоялся "торжественный прием", на котором присутствовали начальник Главка Л.А. Гришин и другие руководящие работники Министерства оборонной промышленности, представители Заказчика и предприятий-смежников, участвовавшие в подготовке и проведении испытаний.

Придавая особое значение прошедшему этапу отработки будущей конструкции и желая подчеркнуть его судьбоносный характер в последующем развитии ракетной техники, Михаил Кузьмич без лишних обиняков произнес бескомпромиссный тост:

— Долой жидкий кислород! Да здравствует азотная кислота!"

Наконец все этапы наземной отработки позади. Прошли они успешно и существенных замечаний не было обнаружено. Это дало возможность создателям конструкции, получив "добро" военных, "открыть" заводские ворота и выпустить состав, в котором находилась ракета Р-12. Маршрут спецпоезда — Днепропетровск — Капустин Яр Сталинградской области. Именно на полигоне Капустин Яр, расположенном в заволжских степях в 60 километрах от знаменитого Сталинграда (ныне Волгоград), стартует первенец конструкторского бюро. На языке специалистов это звучало проще — испытания будут проводиться у "Вознюка", имелась в виду фамилия, ставшего впоследствии знаменитым начальником полигона, генерал-полковника Василия Ивановича Вознюка.

Процесс подготовки ракеты к пуску на полигоне проводился в монтажно-испытательном корпусе, расположенном недалеко от жилого комплекса, где разместились экспедиции конструкторского бюро и смежников. Для проведения проверки функционирования систем утром ее вручную выкатывали на тележке из МИКа, а с заходом солнца таким же способом возвращали назад в ангар, чтобы назавтра снова повторить операцию вывоза.

Уже на этом этапе полигонных испытаний во всю силу развернулись организаторские и человеческие качества Главного, о чем впоследствии с таким восторгом будут писать в своих воспоминаниях военные испытатели. Всем участвовавшим в подготовке ракеты к старту запомнилось на всю жизнь огромное доверие и уважительное отношение, невзирая на должности и возраст, со стороны М.К. Янгеля. Хотя большинство из них были молодыми специалистами, никакой мелочной опеки и так нервирующего контроля за проводимыми работами. Если к Михаилу Кузьмичу обращались за разрешением на определенные действия или советом, как поступить, то обычно слышали в ответ:

— Сделай, как ты говоришь. Я тебе доверяю.

Такой подход только усиливал чувство ответственности при проведении операций, стремление как можно лучше выполнить порученное задание.

Главный конструктор на этом этапе взял все пути управления в собственные руки, замкнув на себя полную персональную ответственность за все операции предстартовой подготовки. Не нужно было проводить согласование тех или иных вопросов с представителями Заказчика, обсуждать отдельные проблемы. Все это было практически решено еще на этапе проектирования и изготовления в стенах конструкторского бюро и цехах завода.

Наконец наступил день, когда ракета покинула стены монтажно-испытательного корпуса и была доставлена на оборудованной для этих целей тележке на стартовую позицию, где и была с помощью специального транспортного установщика водружена на стартовый стол. И вот она предстала перед участниками испытаний во всей своей красоте: белоснежная, несколько удлиненной, по сравнению с ракетами С.П. Королева, формы. Как хорошо заточенный карандаш с небольшой конусностью нижнего отсека, в котором расположен двигатель ракеты, она величественно возвышалась на фоне унылого степного пейзажа.

Стартовая позиция была огорожена колючей проволокой. Существует мнение, что С.П. Королев не выдержал и под предлогом запуска своей геофизической ракеты прилетел из Тюра-Тама, где перед этим состоялись первые два неудачных пуска его межконтинентальной ракеты Р-7, в Капустин Яр. Окинув взглядом авторитетного судьи стоящую на стартовом столе ракету, свое мнение о янгелевском творении сформулировал категорично:

— Это что за карандаш? Он же сломается, не успев взлететь!

А на стартовой позиции, несмотря на столь безапелляционное пророчество, шла напряженная, четкая и, на удивление, спокойная работа. Здесь же постоянно находится Главный. Может быть больше, чем обычно, он сосредоточен, внимательно наблюдает за ходом предстартовой подготовки к пуску. Старается не вмешиваться и не нарушать ритм проводившихся работ. Только тонкий психолог по еле уловимым изменениям интонации речи и некоторой скованности в движениях да вместо мягкого, лучистого почти всегда с хитринкой взгляда, строгого выражения лица может распознать, что творится сейчас в душе М.К. Янгеля. В случае необходимости, дает советы, а когда требуется — принимает оперативные решения. Но против всяких ожиданий ("тьфу" — "тьфу", говорят в таких случаях испытатели и стучат рукой по дереву) все идет без особых замечаний, задержек нет и только отдельные, неизменно присутствующие "шероховатости".

В числе сложных проблем, которые также успешно были преодолены в процессе подготовки пуска, являлась и последняя, такая, казалось бы, рутинная операция, как заправка ракеты необходимыми компонентами. Сегодня трудно представить, но на борту ракеты, кроме окислителя и горючего (соответственно АК-27И — азотная кислота и ТМ-185 — типа керосина), применявшихся и на последующих ракетах, были концентрированная агрессивная перекись водорода, очень ядовитое пусковое горючее ТГ-02, и, в довершение всего, жидкий азот.

Наконец все проверки закончены, и наступил день первого старта первой ракеты нового конструкторского бюро. До сих пор запускали только чужие — королевские серийные ракеты. И старты случались разные — и удачные, и аварийные. На сей раз предчувствие не покидало участников подготовки ракеты: быть празднику. Хотя никто никакой гарантии дать не мог. Все могло быть, все было впервые. Символична была сама дата пуска — 22 июня. В истории прошлого — это день вероломного нападения фашистской Германии на Советский Союз, день начала Великой Отечественной войны. А в тот день, в случае удачи — это понимали все — рождение новой, наиболее совершенной баллистической ракеты среднего радиуса действия явилось бы отрезвляющим, предостерегающим актом западным глашатаям новой мировой войны. А для сотрудников конструкторского бюро — ставка трехлетнего напряженнейшего труда и как знать — может быть судьба новой организации.

22 июня — всегда самый длинный день в году. Старт был назначен на раннее утро. Погода изумительная: яркое взошедшее светило на безоблачном голубом небе и еще сохранившаяся ночная прохлада как бы предвосхищали предстоящий праздник, давая понять, что природе заранее все известно. А в успешном пуске, от которого зависела их судьба, всем присутствующим хотелось быть уверенными. Мысленно на помощь призывали все силы, не забывая при этом самого Бога. Уповая на Всевышнего, многие вынашивали и честолюбивые планы, сверля мысленно дырочки в лацканах своих пиджаков для наград в случае удачного пуска. Ведь согласно существовавшему правилу в Постановлении правительства на проектирование ракеты достаточно четко оговаривались блага для ее создателей в случае успешного завершения работ и принятия ракеты на вооружение.

На старте, между тем, все подчинено установленному режиму. По получасовой готовности всех эвакуировали на положенное расстояние. Всех, кроме Главного. В соответствии с инструкцией он должен занять свое заранее определенное место. Но все доводы руководителей пуска разбиваются о непреклонное желание М.К. Янгеля быть с ракетой в решающий момент на "ты".

"И вот все готово, — вспоминает бывший в то время военным испытателем Д.Г. Михальчук. — Осталось свободным одно место у перископа, где по традиции должен находиться технический руководитель. Я как ответственный за безопасность на площадке, предложил Михаилу Кузьмичу спуститься к перископу, но он и не думал это сделать. Зная, что мне может здорово нагореть, он тихо сказал:

— Считай, Денис Григорьевич, что ты свое дело сделал, а я уж сам за себя отвечу и тебя от неприятностей избавлю. Мне отсюда будет лучше наблюдать.

Пришлось уступить. И вот пуск! Прошли первые десятки томительных секунд. Все шло исключительно хорошо. Мы подбежали к Михаилу Кузьмичу, который радовался успеху. Он, как ребенок, хлопал в ладоши и говорил:

Пошла, родная!"

Совсем по-другому запечатлелась картина первого пуска в памяти бывшего тогда начальником группы конструкторского бюро Н.И. Урьева:

— Примерно в полутора километрах от пусковой площадки находился небольшой черного цвета деревянный домик, в котором размещался измерительный пункт. Во время пуска Михаил Кузьмич в любимом макинтоше серого цвета стоял на невысоком крыльце, взгляд его был устремлен на стоящую на стартовом столе белоснежную ракету. По тому, как он курил одну папиросу за другой, чувствовалось, что Михаил Кузьмич сильно волнуется. И никто не осмеливался к нему подойти…

Кто из них прав? Вряд ли это имеет сегодня какое-то значение применительно к описываемому судьбоносному моменту в истории конструкторского бюро. Важно то, что оба непосредственных участника первого старта увидят в сложнейшей жизненной ситуации мужественную личность, которой свойственны обычные человеческие переживания.

Желание увидеть свершающееся в непосредственной близости было столь велико, что некоторые из работников конструкторского бюро, нарушив все существовавшие правила техники безопасности, не эвакуировались на положенное расстояние, а, выйдя за проволочное заграждение, окружавшее стартовую площадку, залегли прямо на землю. Кстати, такой выбор наблюдательной позиции пользовался популярностью и при последующих пусках у вновь прибывавших "зрителей" на первый в своей жизни пуск ракеты, в проектировании которой они также впервые в жизни принимали непосредственное участие. О том, какое чувство пришлось пережить любителям "острых ощущений", вспоминает один из наблюдавших пуск ракеты Р-12 22 июня 1957 года ведущий инженер М.И. Галась.

"Старт… Ракета пошла. Мы лежали в плоскости стрельбы и потому, когда ракета начала отрабатывать заданный угол тангажа, факел двигателя оказался направленным в нашу сторону. Многие из "любознательных" испугались и бросились бежать. Но мы поняли, что полет проходил нормально. И когда прошло 20–30 секунд, ракета ушла от нас на достаточно большое расстояние, началось истинное ликование. Мы бегали по степи с криками: "Ура! Ура!" Некоторые специалисты от нахлынувшей радости даже ели землю. В общем это был восторг заслуженной победы".

К сожалению, автор воспоминаний не зафиксировал, насколько в этот момент оказалась вкусной наша кормилица-земля. Известно только одно: она не утолила голод испытателей. И по давнему народному обычаю, без всяких митингов и летучек, закончился этот ответственный для молодого КБ день самой приятной заключительной операцией, вершившей удачную работу.

Экспедиция в полном составе выехала на ближайшую небольшую речушку Солянку. Здесь царил уже свой этикет, свой церемониал: жара заставила всех принять пляжное обличье. Независимо от рангов и чинов — от Главного до рядовых исполнителей — все скинули верхние одеяния и просто в трусах, расстелив на земле, за неимением под руками ничего другого, традиционные газеты и разложив на них незатейливую "закусь", а также водрузив непременные бутылки и емкости с соответствующими случаю напитками, весело и непринужденно отпраздновали важный и ответственный этап становления конструкторского бюро, а заодно и "стряхнули" с себя нервное напряжение предшествовавших дней, вызванное подготовкой и пуском ракеты. На импровизированном банкете не было равнодушных. Это был настоящий праздник, где все себя чувствовали непосредственными участниками свершившегося.

А на следующий день с утра — обычная рутинная работа по расшифровке пленок телеметрии, анализ на их основании полета ракеты и по их итогам совещания, доклады на Госкомиссии. Существенных замечаний по первому пуску обнаружено не было.

Вечером состоялся и первый торжественный акт официального признания. В своем домике с ближайшими помощниками Михаил Кузьмич принимал членов Государственной комиссии во главе с ее председателем генерал-лейтенантом А.И. Семеновым, которые поздравили Главного с первым и сразу крупным успехом.

Эффект первого пуска первенца с берегов Днепра для многих оказался ошеломляющим. Еще не утихли разговоры о целесообразности создания нового, параллельного королевскому конструкторского бюро. Скептики и противники еще пытались высказывать сомнение, уповая на фактор времени, которое расставит все по своим местам.

Признанный и единственный на тот период в ракетной технике авторитет С.П. Королев, забыв о своем пророчестве, когда ему доложили об успешном старте Р-12, якобы, как бы между прочим, разделяя увлечение новым направлением, выразил свое отношение сомнением:

— Первый пуск — это еще не пуск.

И это оказалось, очевидно, самым большим заблуждением родоначальника боевой ракетной техники. Скепсису не суждено было сбыться в дальнейшем.

Однако, прозрение наступало. Даже недоброжелатели вынуждены были признать правильность выбранного направления работ и понять, что открываются большие перспективы для развития нового, мощного вида вооружения. И, что не менее важно, Заказчик в лице Министерства обороны и руководство страны поверили в потенциальные возможности коллектива, а значит, появился кредит доверия, нашедший вскоре выражение в принятии новых предложений янгелевского ОКБ. Военные как основные заказчики, почувствовав, что у них открываются широкие возможности для усиления потенциала обороноспособности, стали величать конструкторское бюро не иначе как "солидная фирма". Впоследствии это определение найдет свое законченное выражение в устном творчестве.

Рождение нового коллектива со своим принципиально новым и перспективным направлением состоялось.

О том, какое значение для обороны страны имела ракета Р-12, свидетельствует тот факт, что в 1958–1959 годах к ее серийному производству кроме Днепропетровского завода № 586 были подключены три крупных машиностроительных завода: № 166 в г. Омске, № 172 в г. Перми и № 47 в г. Оренбурге.

Официально ракетный комплекс с ракетой Р-12 был принят на вооружение Решением правительства от 4 марта 1959 года. И, как следствие, Постановлением ЦК КПСС от 17 декабря 1959 года в составе Вооруженных сил СССР были созданы Ракетные войска стратегического назначения. Первым Главнокомандующим Ракетными войсками — заместителем Министра обороны был назначен Главный маршал артиллерии Митрофан Иванович Неделин.

Не заставили себя ждать и высокие правительственные награды. 10 июля 1959 года был подписан закрытый Указ Президиума Верховного Совета СССР, которым за создание ракеты Р-12 большая группа инженеров, рабочих и техников была удостоена высоких государственных наград — орденов и медалей СССР. ОКБ и завод были награждены орденами Ленина. Первыми Героями Социалистического Труда стали Главный конструктор М.К. Янгель, его первый заместитель В.С. Будник и директор завода Л.В. Смирнов.

Несомненно выдающимся достижением homo sapiens в двадцатом веке явилось открытие энергии атома. Однако своевременность дерзкого проникновения в одну из самых великих тайн природы, в историческом аспекте неоднозначна. Не слишком ли поторопился "человек разумный?" Что оно принесло на сегодня: благо или горе, возможность поставить на службу человечеству неиссякаемый источник энергии или постоянную угрозу уничтожения жизни в единственном цветущем оазисе солнечной системы? Ответа на этот вопрос нет.

Однако очевидно, что человечество сделало бы гигантский скачок в своем развитии и становлении своих институтов, если бы нацелило свой умственный и духовный потенциалы в другом направлении — на создание детектора справедливости, который дал бы в руки инструментарий оценки вклада каждого индивидуума в хозяйственное и общественное устройства человеческого сообщества. Компьютер, как автомат, лишенный каких бы то ни было личностных эмоций, объективно и независимо, подсчитав, как говорят сейчас, рейтинговые баллы по всем показателям деятельности конкретного человека — трудовым, морально-этическим и политическим, выдал бы каждому "справку": кто есть кто в табели о рангах. А тогда было бы уже достаточно легко не только "раздать сестрам по серьгам", но и установить полезность каждого субъекта для развития цивилизации на Земле.

Может быть (если не наверняка), это такая же на сегодня утопия, как и коммунизм, но к этому, несомненно, надо стремиться ради торжества справедливости в человеческом обществе.

О том, как высоко был оценен труд всего коллектива за создание принципиально новой ракеты, своим рождением утвердившей альтернативное направление боевой ракетной техники, и какое значение приобрело конструкторское бюро в масштабах страны, свидетельствует тот факт, что вручать награды в Днепропетровск приехал сам глава государства Н.С. Хрущев. Именно после этого посещения ОКБ и завода он пустил в обиход нашумевшую фразу, что "побывав на одном заводе", он увидел, как "там ракеты выходят, как сосиски из автоматов".

В 1960 году создатели ракеты Р-12 были удостоены Ленинской премии. А день 22 июня 1957 года стал также и вторым днем рождения в жизни М.К. Янгеля как Главного конструктора ракет.

Даже самые смелые восторженные оптимисты в тот знаменательный день 22 июня 1957 года не могли и приблизительно представить, какая судьба была уготована первенцу молодого конструкторского бюро.

С момента первого и сразу удачного пуска и до снятия с вооружения прошла целая эпоха — 32 года! А это почти вся история современной ракетной техники. Между тем, когда первые ракеты ставили на боевое дежурство, то курсантов ракетных училищ утверждали во мнении, что к моменту начала их военной карьеры Р-12 будет снята с вооружения и им придется осваивать новые комплексы. Действительно, новые ракеты не заставили себя ждать, сменяя на вахте друг друга по мере их совершенствования. Но ракета Р-12, вопреки всем прогнозам, продолжала нести службу, охраняя мирное небо Родины. И только когда бывшие безусые курсанты, став солидными ветеранами Ракетных войск, уже заканчивали свою военную службу, самая массовая ракета Р-12 средней дальности ушла в историю военной ракетной техники.

"Проводы" долгожительницы Р-12 в историю военной ракетной техники состоялись в июне 1989 года, когда согласно договору между СССР и США о полной ликвидации ракет средней дальности от 8 декабря 1987 года она была снята с вооружения. Ликвидация ракет производилась в присутствии советских и американских инспекторов. По рассказам советских военных специалистов, участвовавших в работах по утилизации, когда в небо ушла первая советская ракета, вторая, американцы зааплодировали. А когда взмыли в небо пятая, десятая… и все своевременно, четко, к тому же точно в цель, аплодисменты они прекратили. Дело в том, что при запусках их ракет сбои начались почти на первых пусках".

Этот показательный эпизод приводит в своей книге "Р-12 Сандалово дерево" писатель Игорь Афанасьев. И там же он свидетельствует:

"Первые советские МБР на базе "семерки" вследствие их малочисленности и ограничений по применению не могли реально конкурировать с американскими ракетами и бомбардировщиками. Другое дело — днепропетровские БРСД: вследствие сравнительной простоты, дешевизны и высокой боеготовности они могли быть быстро и широко развернуты в частях. В соответствии с этими новыми возможностями создавалась новая военная доктрина СССР, основные положения которой были сформулированы 14 января 1960 г. Н.С Хрущевым в речи в Верховном Совете СССР, озаглавленной "Разоружение для прочного мира и дружбы". Центральное место в военной стратегии занимали баллистические ракеты, которые становились решающим фактором воздействия на противника как в европейских, так и в глобальных войнах. В соответствии с этой доктриной строились и возможные сценарии будущих войн, которые теперь должны были начинаться с массированного ядерного удара. Ракетные войска стратегического назначения стали важнейшей частью Вооруженных Сил СССР".

А вот что написано о ракете Р-12 в сборнике "Советское ядерное оружие":

"С развертыванием в 1958 году SS-4 Sandal СССР получил возможность наносить ядерные удары оперативного характера независимо от стратегических сил дальнего действия".

Признанием "заслуг" ракеты Р-12 в оборонной мощи Вооруженных Сил СССР явилось то, что она была установлена у Музея Советской Армии в Москве.

Ракета Р-12 вошла в историю военной ракетной техники не только как долгожительница. Она оставила заметный след в развитии сложных послевоенных международных отношений между Востоком и Западом. Показательно в этом отношении мнение американского специалиста Стивена Дж. Залога, автора книги "Мишень — Америка":

"Для истории "холодной войны" ракета Р-12 надолго останется одним из наиболее выдающихся образцов советской ракетно-космической техники. Она была в центре событий во время Кубинского ракетного кризиса 1962 года — самой опасной конфронтации между Советским Союзом и Соединенными Штатами. Этот кризис служит объектом пристального внимания историков и политических экспертов, пытающихся разобраться в механизме, принятия решений в области обороны, управления кризисами, и в отношениях между сверхдержавами в целом…

Изложение истории ракеты Р-12 является очень важным шагом в углубленном понимании истории "холодной войны". Это дань уважения советским инженерам, которые успешно бросали вызов своим американским коллегам с самого начала "холодной войны".

Как говорят в таких случаях — комментарии излишни.

Напомним, что во время Кубинского (Карибского) кризиса на Кубу было доставлено 36 ракет Р-12 и половина из них была подготовлена к стартовым операциям. С помощью самолета У-2 американская разведка обнаружила три советских полка на Кубе только через месяц после их прибытия. 17 октября 1962 года журнал "Лайф" познакомил своих читателей с картой расположения ракетных комплексов и возможных районов поражения на американской территории. Очевидно впервые за всю историю существования Америки ее жители оказались под угрозой войны на ее территории. Любое неосторожное действие со стороны СССР и США — и катастрофа неизбежна. Мир, как никогда ни до, ни после, оказался на грани ядерной войны. Но, к счастью, победило благоразумие руководителей Великих держав. Н.С Хрущев и Дж. Ф. Кеннеди поняли, что конфронтация должна быть решена мирным путем. В результате прошедших переговоров была достигнута договоренность, что Советский Союз уберет ракеты с Кубы, а Америка — из Турции и Италии.

Ракета Р-12 оказалась богатой не только на самые разнообразные рекорды и связанные с ней начинания. Не обошли ее и истории курьезного плана, которые со временем обрастают легендами. Одна из них, происшедшая при очередном пуске в процессе летно-конструкторских испытаний, когда ракету "учили летать", носила, по свидетельству ее очевидца, "анекдотичный характер и заслуживала мировой известности".

Очередной старт хотя и оказался успешным, но чуть было не стал "праздником со слезами на глазах", так как до трагедии оставался один шаг.

Произошло это в последние минуты перед нажатием на кнопку "Пуск". Уже прошли необходимые команды на эвакуацию, обязывающие всех покинуть стартовую площадку и окружающую ее территорию (а насколько удалось последнее, мы уже знаем из предыдущего повествования), обслуживающий персонал испытателей был вывезен в расположенное невдалеке деревянное строение измерительного комплекса.

Напряжение, как и всегда в последние минуты перед стартом, достигло предела. Воздух, казалось, был наэлектризован ожиданием. Все мысли сконцентрированы в одной точке. Пускающий ракету прильнул к перископу, чтобы взглянуть на белоснежную ракету, горделиво красующуюся в лучах яркого летнего солнца.

— И вдруг! О ужас! — Лоб его мгновенно покрылся испариной.

— Уж не померещилось ли?

Около ракеты, рядом со стартовым столом, выйдя из-за него, в гордом одиночестве, как на необитаемом острове, медленно передвигается молодой человек. Подняв голову вверх, он увлеченно с любопытством разглядывает что-то. Только находчивость, решительные и смелые действия расчета пускающей команды позволили предотвратить трагедию. "Последнего" из оказавшихся на старте вовремя, в полном смысле слова, принудительно эвакуировали.

После удачного пуска, когда все тревоги уже были позади и все обошлось благополучно, обсуждение "на ковре" виновника происшествия происходило в достаточно миролюбивых тонах и может даже с долей снисходительной иронии: чудаки идут по жизни не в ногу со всеми.

Но что же послужило причиной этого необыкновенного "чудачества"?

Все оказалось до предела просто. О чем в свойственной ему непринужденной манере и поведал инженер сослуживцам.

Работал он в подразделении, ведавшем вопросами баллистики и управления, а на полигоне оказался впервые. Поскольку с конструкцией ракеты по роду своей деятельности, как теоретик-расчетчик, практически не был связан, то решил восполнить пробел "в образовании", и, проявив здоровый интерес, стал увлеченно рассматривать устройство газовых рулей и их приводных механизмов с рулевыми машинками. Ведь именно с помощью этих агрегатов реализовывались исполнительные команды для движения по той траектории, в расчете которой инженер участвовал в процессе проектирования. Вдобавок ко всему увидел, что вокруг никого нет (надо сказать, что у него была "проблема" со слухом и он не расслышал команду на эвакуацию) и можно без суеты, воспользовавшись моментом, удовлетворить любопытство.

Вот так, все просто, понятно и страшно по возможным последствиям, которые, к счастью, удалось предотвратить.

 

Что происходит в кабинете главного?

За пять минут (и не более) до определенного, заранее назначенного, времени приемная Главного быстро заполняется сотрудниками конструкторского бюро и, в зависимости от обстоятельств, представителями смежных организаций и заводчанами. По составу присутствующих, прибывших на совещание, опытный глаз незамедлительно составит представление о характере проблемы, которая собрала столь представительную аудиторию: будет ли обсуждаться проект перспективной новой ракеты, которая определит направление творческой деятельности на ближайшие годы, или состояние изготовления узлов и агрегатов ракеты для летно-конструкторских испытаний, а может, предметом разговора станет непредвиденно возникшая проблема или предстоит анализ и разбор аварийной ситуации?

По торжественным поводам собираются в других местах. Здесь же всегда решаются конкретные вопросы деятельности конструкторского бюро. Совещание у Главного — важнейший инструмент технической политики и производственной деятельности конструкторского бюро.

Ровно минута в минуту все прибывшие заходят в кабинет М.К. Янгеля. Просторная светлая приемная пустеет, мгновенно в ней воцаряется многозначительная тишина. Обычно всегда готовая придти на помощь, неизменно приветливая секретарша сейчас предупредительно сдержана. Всем своим видом она дает понять, что… Но это излишне. Редкие посетители и так сразу все понимают. И только на телефонные звонки дается решительный ответ:

— Соединить не могу. У Михаила Кузьмича идет совещание.

А в кабинете между тем все уже заняли свои места, по обе стороны длинного, обитого зеленым сукном, стола, сгруппировавшись по профессиональным интересам. Во главе стола сидит тот, к кому сейчас обращены все взоры. В руке неизменная дымящаяся сигарета наиболее распространенной марки "Новость". Главный курил много и разрешал всем присутствующим. "Без табака плохо думается", — это его выражение. Лишь иногда он вставал и, медленно прогуливаясь вдоль кабинета, продолжал внимательно слушать, периодически делая глубокие затяжки сигаретой, с которой по-прежнему не расставался ни на минуту.

На совещания приглашались все нужные для обсуждаемого вопроса сотрудники, независимо от ранга. Поэтому состав присутствующих непрерывно менялся. Здесь не было постоянно прописанных, кроме самого Главного. Предпочтение отдавалось непосредственным исполнителям, которых приглашали всегда наряду с их руководителями. Просматривая предварительно предполагаемый список участников совещания, Главный обязательно вносил свои коррективы.

Каждый из приглашенных получал возможность высказать свое видение обсуждаемой проблемы, и не вообще, а по существу. Молчуны, не имевшие определенной позиции, или некомпетентные в рассматриваемом вопросе руководители, выставлявшие для ответов своих подчиненных, в глазах Главного не представляли интереса и следующее совещание могло состояться без их участия.

На заседания подобного рода с "пустыми руками" не ходят. Все вооружены чертежами, отчетами, справками, которые могут потребоваться по ходу дела. Все готовы к напряженной работе.

Особенность ситуации состоит в том, что, независимо от этапа, на котором находится разработка конструкции, все присутствующие по отношению к поставленной задаче являются единомышленниками, объединенными общей целью, участниками создания новой техники. Но в этой общей проблеме у каждого из них свои интересы, определяемые профессиональной персональной ответственностью за проектируемую ракету.

Одни хотят видеть ракету "невесомой", масса которой сведена до исчезающего минимума. Другие требуют идеально плавных очертаний и форм. Они категорически против любых лишних надстроек, создающих дополнительное сопротивление при движении в плотных слоях атмосферы. Третьи требуют увеличения толщин элементов корпуса будущей конструкции, чтобы обеспечить гарантированную прочность и надежность ракеты на всех этапах ее эксплуатации. В представлении четвертых — наиболее совершенная конструкция реализуется в виде простейших деталей прямолинейного очертания, изготовление которых производится из обычных материалов с помощью простейших технологических операций, хорошо освоенных в заводских условиях.

Не представляет большого труда увидеть стоящих за всеми этими требованиями специалистов в области проектирования и конструирования, баллистиков, аэродинамиков и тепловиков, тех, кто ответственен за ее прочность, и тех, кто будет осуществлять реализацию проекта в производстве. Они — известные антиподы и, как правило, всегда присутствуют на заседании. По мере того, как совещание набирает обороты, накаляются и страсти. И вот тут-то во всем своем блеске проявлялось умение Главного сдерживать эмоции спорящих, направив их в русло делового, спокойного и принципиального обсуждения. И арсенал приемов для "наведения порядка" также был необычайно широк: от простой непринужденной шутки, до едких, но никогда не переходящих грани дозволенного, жестких реплик.

На одном из технических совещаний два руководителя, имевших ученые звания, увлекшись спором между собой, не заметили, как он перешел в бессмысленную перепалку. Естественно, они стали мешать говорить очередному выступающему. Заместитель Главного конструктора попытался сделать им замечаний, на что мгновенно прореагировал Михаил Кузьмич:

— Не мешай людям вести "ученый разговор", — только и сказал он. И локальное совещание мгновенно прекратилось.

Довольно распространен тип начальника, который, пытаясь поднять свой авторитет и боясь обнаружить профессиональную некомпетентность в рассматриваемом вопросе, особенно при личных контактах, стремится держать подчиненных на расстоянии, создавая искусственный барьер отчуждения. Как часто должность возвышает человека не в глазах окружающих, а в его собственных, когда сознание преисполнено важностью своего положения! А это невольно диктует манеру поведения: дистанционироваться намного проще и надежнее, тем более дать почувствовать, что сотрудники находятся в четко обозначенном зависимом положении.

Всех этих "начальственных" комплексов напрочь был лишен М.К. Янгель. Как никто другой среди руководителей высокого ранга, он умел владеть умами профессионалов. На определенном этапе совещания — это равный среди равных, участвующих в обсуждении. У него есть свое мнение, но это не значит, что нельзя его переубедить, если предлагается лучшее решение. Показательно, что никто и никогда не стремился угадать мысли Главного, а потому не заботился о том, совпадают ли они с его личными. Это было возможно благодаря тому, что решающую роль всегда и при всех обстоятельствах играла истина, а не служебная иерархия. И, в то же время, не было места и намеку на панибратство.

Это был талантливый дирижер высокопрофессионального коллектива исполнителей, каждый из которых, вне зависимости от степени участия, чувствовал себя причастным к принятию очень важных и нужных решений, понимал необходимость своей роли в их выполнении, чувствовал, что ему доверяют по большому счету. Естественно, что такое отношение в максимальной степени мобилизовывало творческие способности и возможности инженерного корпуса.

На совещаниях было принято свободно мыслить, без стеснения говорить то, что думаешь по рассматриваемому вопросу. Принципиальность, честность и прямота получали поддержку и, практически всегда, в какой-либо форме им давалась предельно лаконичная объективная оценка.

Создать подобную рабочую атмосферу дано не каждому руководителю. Более того, одного желания тут недостаточно. И, прежде всего, нужно знать и уметь оценить собственные возможности, собственный потенциал.

Любой творческий процесс немыслим без свободной дискуссии, открытого, непринужденного обмена мнениями. При любых обстоятельствах, независимо от уровня, Главный никогда "не давил", не насаждал свою точку зрения, старался убеждать, и это ему удавалось. И никогда не доводил уровень участия в беседе до "театра одного актера". Поэтому он не только допускал, чтобы в разговоре ему возражали, но даже как-то невольно пытался провоцировать собеседника на полемический лад, приглашая к дискуссии.

С этих позиций своеобразие психологической обстановки совещаний у Главного конструктора определялось возрастным цензом его участников. С одной стороны — признанные в конструкторском бюро авторитеты, возглавляющие определенные направления. За плечами у них опыт работы в московских проектных организациях. А с другой стороны — по всем формальным признакам еще "зеленые" специалисты, практически вчерашние выпускники вузов. И каждый имел возможность высказать свое личное мнение по обсуждаемому вопросу со своих позиций и с учетом своей узкой специализации и интересов своего подразделения. И когда в ходе обсуждения разгорались споры по какой-либо проблеме, то в процессе обсуждения молодые не робели перед своими именитыми коллегами — все присутствующие спорили на равных, все имели одинаковые права на свое мнение, независимо от рангов. Никогда не давив своим авторитетом сам, Главный не позволял этого другим. Единственное, что признавалось, — аргументированная постановка вопроса и знание проблемы. Ценились эрудиция и конкретное дело, обоснованные предложения.

Именно поэтому докладчиками по разбираемому вопросу, как правило, были непосредственные исполнители, а не руководители подразделений. С молодежью спорить значительно труднее, она еще не познала "вкуса" служебной дипломатии, она задириста, открыта, да и свежие мысли ее посещают чаще. На нее не давит груз сложившихся представлений. Она полна желания проявить себя, преисполнена здоровой амбициозностью. И Михаил Кузьмич доверял молодым решение сложных вопросов техники, представительство на совещаниях любых уровней. Смело и решительно, не принимая во внимание чье-то неудовольствие, выдвигал способных, подбадривая словом и делом, нацеливая на дерзание при проектировании новых ракетных комплексов.

Права гражданства приобрело золотое правило, превратившееся в неписанный закон: если сам не присутствовал и не участвовал в проведении испытания или эксперимента — не докладывай. Такая постановка ликвидировала принятую многоступенчатость в докладах, а следовательно, и гарантировала объективность в констатации фактов, а самое главное, делала основной фигурой — действующим лицом — конкретного исполнителя технического решения.

Органически не терпел М.К. Янгель некомпетентность, в какой бы форме она не проявлялась. Мог прервать любой, недостаточно подготовленный, неубедительный доклад. И никакой скидки на ранги. Докладывает молодой ведущий специалист в области баллистики и динамики полета. Докладывает на сей раз как-то неуверенно. На возникающие вопросы отвечает невпопад. Чувствуется по всему, что материалом владеет плохо. Его неожиданно прерывает Главный и резко спрашивает:

— Ты думал, куда шел? Иди, и подготовься.

Это подействовало на специалиста отрезвляюще. В дальнейшем инженер подобного не позволял.

Предоставляя право выступить каждому участнику совещания, Михаил Кузьмич внимательно слушал, давая возможность до конца высказать свою точку зрения. Иногда, по ходу дела, подавал реплики. При необходимости задавал вопросы с целью уточнить неясные положения или отдельные детали. Порой замечания приобретали характер советов, корректирующих развиваемую мысль. При необходимости, мимикой, жестами и словами поддерживал почему-либо стушевавшегося докладчика. Чутко относился к авторам оригинальных предложений, не вписывающихся в сложившиеся стандартные представления. Всем своим видом и поведением давал возможность понять, что крайне заинтересован в происходящем разговоре, тем самым невольно вызывая на откровенность.

Проявляя исключительный такт к чистосердечным высказываниям, не иронизировал, если предложения порой носили несбыточный характер. В то же время по малейшим оттенкам речи, выражению лица необыкновенно чувствовал — уверен докладчик в себе или блефует. Несомненно, он был тонким психологом и физиономистом. Особенно его раздражали любители расплываться по древу. В таких случаях, когда выступавший говорил не по существу, Михаил Кузьмич всегда решительно и резко останавливал. Если требовали обстоятельства, для активизации хода совещания, не дожидаясь, пока кто-то сам изъявит желание выступить, обращался напрямую к кому-либо из присутствовавших:

— А как ты думаешь? Каково твое мнение?

И далее, приглашая к продолжению разговора:

— Говорите яснее!

И в то же время умел создать такую атмосферу, что каждый чувствовал себя полноправным участником, умело поддерживая каждое разумное предложение:

— А ведь он говорит дело!

Или:

— К этому надо прислушаться!

Обладая исключительной способностью инициировать активность участников совещания, Михаил Кузьмич необыкновенно быстро схватывал суть любого вопроса, делал оперативные выводы из всей совокупности высказываний и тут же четко их для себя формулировал. После этого уже "экономил" время присутствующих, если оно уходило впустую.

Естественно, по каждой проблеме Главный имел собственное предварительное суждение. Но, чтобы утвердиться в нем или изменить свое представление о вопросе, для него, в первую очередь, важна была весомость и убедительность аргументации в пользу конкретной мысли. Должности и количество сторонников предложения не играли никакой роли, равно как и при окончательном решении принципиального технического вопроса практически никогда не использовалось правило большинства голосов.

"При обсуждении состава и структуры разделяющейся головной части ракеты Р-36 в зависимости от поставленной цели, — вспоминает бывший начальник отдела проектирования головных частей В.А. Пащенко, — я единственный выступил против мнения двух заместителей Михаила Кузьмича, молчаливо поддержанных другими участниками совещания. Но, видимо, доводы в пользу перспективности предлагаемого унифицированного варианта, представлявшего совершенно новое для конструкторского бюро направление, показались Главному заслуживающими внимания. И он не только поддержал мое предложение, но и убедил колеблющихся".

И еще один показательный момент, характеризующий стиль работы Главного конструктора: принимая решение, он никогда и ни при каких обстоятельствах не шел на поводу конъюнктурных соображений.

Однажды при разработке разделяющейся головной части возникли трудности, связанные с созданием твердотопливного двигателя для разделения блоков. Вернувшись из командировки в Москву, и определенно кем-то настроенный, Михаил Кузьмич собрал совещание с целью изменить принятое ранее решение и использовать для разведения блоков вторую ступень ракеты. Однако дружные выступления и доводы присутствующих заставили его отказаться от навязываемого со стороны мнения. Главный согласился с вариантом, принятым проектантами, и ограничился поручением выпустить технический отчет, который он, по-видимому, кому-то пообещал в верхах, хотя судьба отчета уже была предопределена.

Совсем другим видели Главного сослуживцы на техническом совещании, когда им овладела идея, встретившая неприятие в проектных подразделениях.

"Мне довелось присутствовать на техническом совещании у Михаила Кузьмича, когда обсуждался по его заданию вопрос о реализации одного из основных принципов, который сейчас заложен во всех наших основных изделиях, — пишет в своих воспоминаниях бывший начальник отдела В.С. Колпаков. — Представленные проектными отделами материалы свидетельствовали о том, что это практически неосуществимо.

Меня поразило, с какой убежденностью Михаил Кузьмич говорил о возможности осуществления подобного варианта. Его представление о том, в каком направлении следует идти, было настолько убедительным, что присутствовавшие руководители, вначале почти единодушно возражавшие, восприняли высказанные мысли как основу для дальнейших проектных проработок. В заключение Михаил Кузьмич достаточно жестко (это особенно мне понравилось) сделал замечание в адрес подразделений, готовивших материалы к совещанию, подчеркнув, что они не выполнили его первоначальных указаний о направлении проектных проработок".

Создавая атмосферу полной свободы мнений как Главный конструктор ракеты и комплекса, М.К. Янгель руководствовался неукоснительным и обязательным для всех правилом, которое неизменно подчеркивал при случае:

— Если решение принято, если тебе поручено определенное дело, то, будь добр, реши вопрос и отвечай по самому высокому счету.

При этом никогда не оставлял исполнителя один на один с проблемой, а всегда старался вникнуть в суть возникающих трудностей и при необходимости приходил на помощь, особенно если в дело должна была вступить "тяжелая артиллерия". Когда же наступало время, если требовали обстоятельства, умел строго и жестко спросить.

Правильное видение сердцевины проблемы и ясность мышления Главного проявлялись самым неожиданным образом. Особенно в тех случаях, когда приходилось из рассматриваемых предложений выбирать альтернативное направление работ. Умение разложить по полочкам все достоинства и недостатки предлагаемых вариантов — верный ключ к принятию правильного решения.

Показательный эпизод, убедительно демонстрирующий необыкновенное конструкторское чутье М.К. Янгеля, произошел при разработке эскизного проекта орбитальной головной части.

Перед проектантами очень остро встал вопрос: за счет чего осуществлять маневр летающего на орбите искусственного спутника Земли в режиме боевого дежурства объекта при сходе его с круговой орбиты к цели, после получения команды на выполнение задания.

Предполагались два варианта: в первом маневр предусматривалось осуществить за счет качания камеры двигателя. В другом — предлагалось по периферии корпуса головной части установить четыре неподвижных сопла и, перераспределяя подаваемые в них выхлопные газы от турбины, осуществлять управление по тангажу и рысканию.

И вот в один из субботних дней утром в кабинете Главного состоялось совещание. Выступал ведущий проектант. И, на сей раз, докладывал довольно бестолково, все запутал. Было совершенно непонятно, к чему он клонит, и какое из рассматриваемых решений предпочтительнее.

После выступления наступила неопределенная пауза, которую прервал Михаил Кузьмич. Проникновенно, с оттенком обиды в голосе, растягивая слова и как бы что-то обдумывая, высказал свою точку зрения на рассматриваемый вопрос:

— Да…, - обращаясь к проектанту по фамилии, что уже само по себе свидетельствовало о реакции на доклад, начал Главный. — Не порадовал ты меня этим докладом. Но давайте попытаемся все же разобраться сами, какой вариант должен быть положен в основу.

А затем он подошел к доске, разделил ее мелом на две части и сам начал писать плюсы и минусы каждого предложения. И когда закончил перечисление, то оказалось, что на одной половине доски, отведенной для варианта с неподвижными соплами, все плюсы, а на другой — ничего, или, во всяком случае, около этого.

— Все присутствующие, — вспоминал по прошествии более трех десятилетий очевидец этого эпизода начальник отдела Ю.П. Просвиряков, — буквально ахнули: до того все оказалось предельно просто и понятно, что дальнейшее обсуждение потеряло всякий смысл. В нем уже не было никакой необходимости.

— Теперь тебе все ясно, — только и обратился в заключение Главный к проектанту, продолжая подчеркнуто называть его по фамилии…

О другом поучительном уроке, преподнесенном Главным, рассказал инженер А.Ф. Белый:

— Однажды в воскресенье неожиданно звонит секретарь Лидия Павловна и сообщает, что поскольку начальники отдела и сектора находятся в командировке, то Михаил Кузьмич приглашает меня. Уровень совещания оказался достаточно высоким, представлены были все проектные подразделения. Я был самым младшим по званию. Когда зашли в кабинет, Главный, как всегда, сидел в углу за рабочим столом. Сразу почувствовалось, что настроение у него грозное. Открыл совещание коротким вступлением, подчеркнув:

— Присутствующим вопрос хорошо известен. Что нужно предпринять для спасения ракеты РТ-20П.

И сразу предоставил слово своему первому заместителю, который хорошо и обстоятельно рассказал о возможных четырех вариантах: от небольшой модернизации до коренной переделки ракеты.

Внимательно выслушав, не прерывая выступавшего, он сразу спросил:

— Ну, а что же ты предлагаешь?

На что практически опять последовал рассказ о четырех вариантах. Я понял, что "медведь" зашевелился. Но ведь и его заместитель — не простой "гусь". Угрюмо посмотрев на докладчика, Главный попросил высказать свое мнение начальника проектного отдела.

Почувствовав сгустившиеся в воздухе тучи, чтобы как-то разрядить обстановку, руководитель рангом ниже в свойственной ему манере, используя отработанный, испытанный прием, рассказал острый, шикарный анекдот. Я буквально еле усидел на месте, так хорошо он его "запустил". Но на сей раз на Михаила Кузьмича подобный прием не подействовал. Это мгновенно оценил выступавший и перешел к деловой части. В результате "съехал" к двум вариантам, но однозначного ответа, по-прежнему, не дал.

Продолжая вести совещание, Главный сказал:

— Я еще хочу послушать начальника проектного сектора.

Вышел небрежно одетый, с растрепанными волосами молодой человек, уже зарекомендовавший себя талантливым инженером, и начал несколько косноязычным языком излагать свое мнение. Чувствовалось, что он хорошо понял, что надо высказать одно конкретное предложение. Поэтому закончил предельно ясно:

Учитывая сложившуюся ситуацию, надо дорабатывать существующий вариант. На все остальные переделки фактически нет времени.

Михаил Кузьмич, услышав заключительные слова, обратился к предыдущим докладчикам, назвав их по имени и отчеству:

— Учитесь, как нужно докладывать Главному.

И, после небольшой паузы, откинувшись на спинку кресла:

— А теперь хочу Вас информировать. Вчера я в Москве подписал решение о прекращении работ по этой ракете. Спасибо за внимание. Вы все свободны.

У меня осталось от всего услышанного такое впечатление, что выступавшие об этом решении знали. Только зачем тогда они дразнили Главного?…

Любое совещание для того и собирается, чтобы оно пришло к своему логическому концу — принятию конкретного решения, когда практически все мнения, представляющие интерес, высказаны. Еще продолжается обсуждение, но для Главного вопрос уже ясен. И сигнал тому: Михаил Кузьмич предупредительно поднимается с кресла с дымящейся сигаретой в руке и стоя выслушивает последнего выступающего. Всем своим видом он дает понять, что вопрос ясен. Это мгновенно улавливают участники совещания и в ожидании заключительных слов Главного прекращают локальные выяснения отношений. А он, неторопливо вышагивая по кабинету, со слегка склоненной головой, еще что-то обдумывая, дает возможность присутствующим сосредоточиться.

Наступает кульминационный момент, вершащий заседание, — принятие решения, которое сформулирует Главный конструктор. В нем найдет воплощение коллективная мудрость инженерного ума. Из многочисленных высказываний участников обсуждения будут отфильтрованы те наиболее интересные предложения, которые лягут в основу генеральной линии по рассматриваемому вопросу. И как заключительный аккорд — конкретные поручения. Из кабинета участники совещания выйдут с ясной и четкой программой: что делать, кому делать и в какие сроки.

И так было всегда и при всех ситуациях — от обычных до экстремальных и при решении самых разнообразных вопросов — от мелких текущих или организационных до сложнейших технических и глобальных стратегических, определяющих на долгие годы деятельность не только собственно конструкторского бюро, но и всей кооперации разработчиков-смежников.

"Мне приходилось многократно бывать на совещаниях у Михаила Кузьмича, — делится своими впечатлениями ведущий конструктор А.А. Полысаев, — и всегда я поражался тому, что принимаемые решения были понятны и просты. Иногда невольно удивлялся, как же можно было не додуматься до этого самим".

Ему вторит доктор технических наук профессор Ф.П. Санин:

"Я тогда работал в Физико-техническом институте в городе Харькове младшим научным сотрудником. Нам было поручено повысить стойкость теплозащитного покрытия наконечников головных частей ракет. И вот мне пришлось докладывать Михаилу Кузьмичу в его кабинете о результатах нашей работы. По одним вопросам у нас дела шли хорошо, так как они вписывались в достижения нашей вакуумной технологии, которая лучше всего была поставлена в институте. По другим — я чувствовал себя неуверенно. Михаил Кузьмич подбодрил примерно такими словами:

— Мы от Вас сразу не ждали чего-то сверхъестественного, но вдруг Вы, как с другого света, что-нибудь и подскажете.

Как оказалось, результаты наши, полученные на моделях, не так уж плохи, но осуществить на натуре это было трудно. Попутно я заметил, что американцы переходят на новую конфигурацию наконечников — тупую, закругленную. Я даже побоялся, не говорю ли глупость. Ведь на тот момент общепризнанной была заостренная конусообразная форма, считавшаяся наиболее совершенной с аэродинамической точки зрения. В связи с этим некоторые из присутствовавших многозначительно, иронически переглянулись. Но, совершенно неожиданно для меня, Михаил Кузьмич как-то особенно заострил внимание на высказанном предложении. Посоветовав присутствовавшим специалистам серьезно отнестись к нему. И это запомнилось надолго. Кстати, вскоре притупленная форма наконечников стала применяться на всех головных частях.

У меня сложилось впечатление, что он умеет создавать раскованную, располагающую к свободе мнений обстановку, и человек не почувствует себя глупым даже перед таким большим руководителем, если, может быть, говорит и не то. Потом, уже работая в конструкторском бюро, я почему-то не боялся ходить к нему, так как, казалось, всегда говорил правильно, а ведь это, очевидно, не всегда было так".

Особым вниманием, пожалуй, пользовались у Главного проектанты. С ними он больше всех общался на основе личных контактов. И это вполне понятно. Именно в проектно-конструкторских подразделениях рождалась идеология развития ракетной техники, именно здесь начинался процесс материализации ее сначала в расчеты и эскизные прорисовки, а затем и в реальные узлы и агрегаты. По существовавшей схеме, проектанты, на основе установившейся в кругах военных стратегов доктрины, формировали тактико-технические характеристики будущей ракеты, которые направлялись в Министерство обороны. И в случае, если они удовлетворяли запросам военных, то возвращались в конструкторское бюро в качестве предложений Заказчика на разработку нового образца ракетной техники. И это были не только боевые, но и космические ракеты. Пульс деятельности конструкторского бюро генерировался в проектном отделе. Часто поэтому рабочий день Главного конструктора начинался с посещения именно этого отдела. Эмоционально передает обстановку этих посещений проектант Л.М. Шаматульский:

Михаил Кузьмич иногда вместе со своим первым заместителем Василием Сергеевичем Будником заходил к нам в сектор, которым в тот период руководил Эрик Михайлович Кашанов. Интересовался ходом работ, присаживался к кульманам, беседовал с исполнителями, вникал в детали, критиковал, советовал посмотреть еще такой-то и такой-то варианты. Обстановка была деловой, непринужденной. Вначале нас представлял Эрик Михайлович:

— Вот это Лев. Рубит, аж щепки летят!

Он всегда это делал с юмором. Михаил Кузьмич приветливо улыбался, здоровался за руку и начинался деловой разговор. Чуть позднее ему уже не нужны были представления Кашанова, он хорошо знал нас даже по именам.

Михаил Кузьмич часто отлучался в Москву для решения организационных вопросов в Министерстве, обсуждения требований Заказчика, подключения необходимых конструкторских бюро, заводов, научных организаций. По возвращении на фирму, а это был раз и навсегда заведенный порядок, обычно утром звонил в проектный сектор.

— Эрик Михайлович, чем ты сейчас занят? У тебя не совещание? Нет. Тогда заходи ко мне с ребятами. Есть интересные новости.

А ребята — это мы, многие "сопливые" еще инженеры, начинающие проектанты. В кабинет Главного шли практически всем сектором, исключая техников. Главный встречал нас приветливой улыбкой, приглашал рассаживаться за большим столом для совещаний, садился сам во главе стола, осматривал нас внимательным взглядом, шутил, балагурил. Затем начинал рассказывать о результатах своей поездки, о встречах с руководителями Министерства, с Заказчиком, о том, какие пожелания высказывают военные, какие требования они предъявляют к новым ракетам, чего ему удалось добиться (жилье, деньги, автомобили и т. п.). Обязательно спрашивал наше мнение по этим вопросам. Молодые вначале помалкивали, говорили более старшие — руководители групп, секторов. Постепенно и мы стали втягиваться в разговор, который всегда носил непринужденный характер, без всяких чинов и рангов. Обсуждения заканчивались конкретными предложениями по работе, что необходимо проанализировать, оценить, намечал сроки, когда нужно доложить. С таких совещаний его участники всегда уходили окрыленные, вдохновленные, готовые свернуть горы.

Разрабатывая конструктивно-компоновочную схему новой ракеты, всегда прорабатывали несколько, иногда до десяти, вариантов. Затем у себя в секторе на "техническом совете" определяли два — три основных варианта и с ними шли на доклад Главному.

Докладывал обычно Кашанов, реже начальник отдела Вячеслав Михайлович Ковтуненко. На этих совещаниях о результатах проработок или выполнения поручений Главного присутствовали все инженеры, принимавшие хоть какое-то участие в этих работах. Атмосфера обсуждений была доброжелательной и непринужденной. При этом Михаил Кузьмич внимательно и дотошно вникал в суть и особенности предлагаемых вариантов, уточнял, сомневался, спорил. И хорошо запомнилось: в конце совещания Главный спрашивал персонально каждого из присутствующих, обращаясь по кругу — за какой он вариант и почему. Выслушивая мнения, задавал наводящие вопросы, стараясь как можно лучше понять отвечавшего.

После всех выступлений Михаил Кузьмич, немного походив по кабинету как бы в раздумье, давал свою оценку рассматриваемым вариантам, указывал на их достоинства и недостатки. В итоге обязательное решение: к дальнейшей проработке принимается такой-то вариант. При этом дополнительно просмотреть такие-то и такие-то вопросы, особое внимание обратить на то-то и то-то, следующие вопросы обсудить с Главными конструкторами по принадлежности систем. Как правило, решение было ясное, конкретное и убедительно аргументированное, — заканчивает свой рассказ проектант…

Совсем другим увидели Главного конструктора участники оперативного совещания, на котором присутствовало много заводских диспетчеров, в силу своего положения владевших всей информацией о состоянии изготовления узлов ракеты в производстве.

— Михаил Кузьмич подробно выяснил состояние дел у каждого из присутствующих, — вспоминал один из участников этого оперативного совещания. — Можно было только удивляться, что все поднимавшиеся вопросы он знал настолько досконально, что спрашивая кого-то, практически предвидел уже ответ. И это очень сильно влияло на ход совещания. Если отвечавший не был полностью в курсе дела и говорил недостаточно конкретно, а то и неправильно оценивал сложившуюся ситуацию, то Янгель, не повышая голоса, без крика и унижения собеседника, как это водилось на такого уровня оперативках, давал понять, что второй раз он не допустит подобного положения.

И такая необычная манера поведения оказывала сильное воздействие. Более того, в этом наверное вся суть мудрого руководителя. На подобного уровня оперативных совещаниях "словоприкладство" — основной инструмент оказания давления на присутствующих. Тем не менее, раздаваемые налево и направо "и в бога и в мать", мало действовали. К этому все уже привыкли, они отскакивали, наподобие теннисного мячика. Более того, воспринимались порой как свидетельство слабости распекающего. Кроме того популярностью пользовалась раздача письменных выговоров. Был случай, когда один начальник цеха Южного машиностроительного завода умудрился накопить в своем личном деле двадцать (!) выговоров, после чего ему вручили самую высшую награду — орден Ленина.

Главный же конструктор разговаривал с присутствующими непринужденно, на равных, при необходимости как бы даже советуясь.

— Красиво говорит, — шепнул сидевший рядом сосед.

Особенно запомнилась доброжелательная, порой с полетом иронии, улыбка. Ведь очень легко почувствовать, когда улыбка идет от сердца, от души, а когда человек улыбается по обязанности, выдавливая ее из себя. У такой улыбки глаза всегда холодные, равнодушные…

Встречи происходили не только в кабинете руководителя и за рабочими столами в залах конструкторского бюро, а порой, из-за дефицита времени, или когда нездоровилось Михаилу Кузьмичу, прямо у него на квартире и даже в выходные дни. Но не это главное, а главное та атмосфера непосредственности, непротокольной доверительности и откровенности. Глубоко веря в коллективный разум, в этих обсуждениях Главный искал ответы на многие волновавшие его вопросы, проверял обоснованность своих предложений и сомнений..

В процессе одной из таких бесед состоялся показательный диалог.

Главный:

— Друзья мои, похоже, мы теряем инициативу в новых разработках?

Проектант (в шутку):

— Стареем, Михаил Кузьмич.

Главный:

— На что намекаешь? Хорошо бы понять, сохранится ли у нас лет через десять признание страны. Если да, то в каком качестве мы будем нужней? Похоже, военные, насытившись жидкостными ракетами, приглашают нас к разработке твердотопливных ракетных систем.

Проектант:

— Михаил Кузьмич, Америка интригует наших заказчиков. Но янки очень богаты, они справятся с "Минитменами", а мы? Не подорвем ли пуп?

Главный:

— Я знаю одно. Пока живет страна, она должна уметь себя защищать. Дорого нам обошелся урок последней войны! Но, в то же время, абсолютно согласен, небогато, ой небогато мы живем сегодня. Думаю, что будущее нашей работы будет связано с поисками решений по ядерной безопасности. Сами понимаете, долго балансировать на острие ножа — штука опасная. И потом, рано или поздно придется отдавать народу то, что мы у него берем сегодня. Но отдавать с умом, не в ущерб оборонке. Нам придется внедрять боевые ракеты в космическую технику и развивать на этой основе космические системы, которые так ждет от нас большая наука…

 

Главный среди Главных

Пассажирский лифт в многоэтажном доме, услугами которого мы ежедневно пользуемся, конечно, никоим образом не принадлежит к числу вершин технической, а тем более научной мысли и никак не отражает последние достижения технического прогресса. Но для того, чтобы он отвечал эпистолярным шедеврам жэковского остроумия: "Лифт — это ваше удобство, сохраняющее вам жизнь", лифт должен безотказно функционировать. В обеспечении надежности его работы задействована не одна организация, участвовавшая в создании такого простого подъемно-транспортного средства.

Понятно, что ракета и лифт — это даже не "слон и моська". Ракета воплощает результаты научно-технического прогресса и является плодом коллективного труда многих высокопрофессиональных конструкторских бюро, научно-исследовательских институтов и крупнейших промышленных предприятий. Число организаций, участвующих в создании проекта, исчисляется не десятками, а сотнями. Это всегда предел возможного на данный момент, в котором материализуются успехи, достигнутые в области науки, конструирования и технологии изготовления.

Приступая к реализации идеи, Главный конструктор ракеты вначале определяется с теми участниками создания проекта, которым он доверит разработку основных систем, характеризующих, в первую очередь, совершенство ракеты.

Первый реальный шаг, предпринимаемый Главным конструктором ракеты для реализации своего нового замысла, связан с выбором двигателя. Именно двигатель является ключевым моментом при обосновании тактико-технических характеристик будущей ракеты. Энерговооруженность носителя определяет дальность полета, "транспортируемую массу", а потому, соответственно, все габаритные и конструктивные параметры ракеты. При этом, в отличие от всех других систем ракеты, на которые в дальнейшем выдаются технические задания, приступая к проектированию, Главный конструктор ракеты выбирает прежде всего двигатель. Предпочтение отдается уже существующим или, в крайнем случае, находящимся в заключительной стадии отработки. И довод довольно простой: двигатель — сложнейшая система. При его создании могут возникнуть самые непредвиденные проблемы. А нет двигателя — все остальные усилия пойдут насмарку. Известно, что создание аппаратов "легче воздуха" — самолетов и ракет, способных летать с около и сверхзвуковыми скоростями, определялось успехами в создании реактивных двигателей.

Следующий по важности выбор, который предстоит Главному — определиться, кому он доверит создание системы управления. В отличие от двигателя, который может в принципе проектироваться независимо от ракеты, система управления всегда строго "персонифицирована". Она разрабатывается для конкретной ракеты. Наконец, одним из важнейших компонентов в создаваемом комплексе является стартовая позиция. Это сложнейшее инженерно-техническое сооружение, с которого ракета будет уходить, в отличие от самолета, в свой единственный полет.

Так начинается формирование союза единомышленников, объединенных общей целью, поставленной Главным конструктором ракеты, который отныне становится и Главным конструктором ракетного комплекса. Именно этот костяк — Главный конструктор ракеты, Главный конструктор двигателя, Главный конструктор системы управления, Главный конструктор наземного оборудования составит в дальнейшем основу творческого союза участников разработки и реализации проекта — Совета Главных конструкторов.

Но чтобы корпус ракеты и двигатель выполнили свои задачи, а система управления обеспечила заданный режим полета, необходимо еще много самых различных больших и малых узлов и агрегатов. Их разработчики — Главные конструкторы тоже представлены в Совете Главных.

Являясь объединением создателей отдельных систем, разработка которых закреплена Постановлениями ЦК КПСС и Совета Министров СССР, Совет Главных конструкторов призван координировать ход выполнения всех проектных и конструкторских работ, решать вопросы изготовления в производстве, своевременной экспериментальной отработки и на заключительном этапе участвовать в проведении летно-конструкторских испытаний.

Главный конструктор ракетного комплекса по своей значимости — это полководец, стоящий во главе целого направления, в рамках которого проводит свои технические идеи. Именно на его плечи ложится вся тяжесть выработки стратегии и тактики ведения будущей битвы за осуществление созревшего замысла. Первостепенная задача Главного — увязать воедино и подчинить всех участников создания проекта одной единственной задаче. И каждая новая ракета — это его выигранное сражение, это еще один шаг по ступенькам лестницы, ведущей к вершинам технического прогресса.

Показательно мнение о Совете главных одного из основоположников разработок систем управления ракет академика Н.А. Пилюгина:

"Совет главных конструкторов — это не заседание нескольких человек, которым поручено общее дело, а слияние мыслей, замыслов, идей. Влияние личности на развитие той или иной области науки и техники, конечно, огромно, но основа основ — коллектив. Совет главных конструкторов — это не только "осколки" разных организаций, которые мы все представляли, но и прежде всего качественно новый коллектив, специфическая форма управления".

Для решения конкретных вопросов, в зависимости от хода разработки проекта, собираются совещания Главных конструкторов. Место их проведения определяется спецификой обсуждаемой проблемы.

Совещание главных конструкторов — это большой форум руководителей, представляющих интеллектуальный потенциал технической и научной мысли, участвующих в создании нового образца техники. И собирается оно не по праздничным поводам, не для написания победных реляций (их пишут потом другие "специалисты"), а для преодоления трудностей рождения в металле инженерного шедевра.

К работе Совета в зависимости от поставленной задачи привлекаются ведущие ученые, специалисты промышленности. Иному Совету позавидует любой академический форум — столько светил из самых различных областей науки и техники может быть, при необходимости, на нем представлено. Многие из них известные лидеры, удостоенные признания и высших государственных почестей.

Круг решаемых вопросов, который выносится на Совет, в зависимости от обстановки, необычайно широк. Это не только проблемы увязки параметров систем, соответствия их техническим заданиям на проектирование, состояние разработки чертежно-технической документации, изготовления, но и сроки поставки материалов, аппаратуры, узлов и агрегатов на основной завод для сборки ракет.

Совет главных конструкторов являлся коллективным органом. Независимость суждений его участников определялась не только демократическим духом, царившим на заседаниях, но и официальной служебной подчиненностью, осуществлявшейся по вертикали. Руководимые Главным конструктором организации могли находиться не только в разных главках Министерства, но зачастую и в разных министерствах. Поэтому формально решения Совета главных юридической силы вроде бы и не имели, поскольку официально нигде не значились, не утверждались никакими приказами, не объявлялись никакими специальными постановлениями. На первый план здесь выступала сила морального долга, личной ответственности за выполняемое дело.

В свою очередь, Совет главных конструкторов — это действенный орган, поскольку от своего имени в острых сложных ситуациях он может обратиться в любую вышестоящую инстанцию.

Это был союз равных, в котором личное доверие и уважение только цементировали отношения. Но любая демократия имеет свои пределы. В конкретном случае Главный конструктор комплекса мог и власть употребить или во всяком случае найти способ воздействовать на своего смежника. Последнее определялось тем, что у Главного конструктора комплекса и участвующих в проекте смежников разная в итоге мера ответственности за разрабатываемую ракету.

Если проект не состоится, то всю ответственность будет нести, в первую очередь, "самый" Главный. У смежника — виновника несостоявшейся системы — это может быть лишь один из многих проектов, поскольку он работает и с другими главными конструкторами, а потому неудача не очень сильно отразится на судьбе организации, но зато вызовет самые непредсказуемые последствия в головном конструкторском бюро, в котором разрабатываемый проект может быть основным.

Один из важнейших вопросов, который предстоит урегулировать на начальном этапе, приступая к проектированию ракеты, кроме технических характеристик ее систем, — это их масса и габариты.

— Я не могу уложиться в требуемый вес, — горячится Главный конструктор системы управления. Сам он — опытный инженер, большой специалист своего дела, но конструкторское бюро у него молодое, недавно организованное, поэтому и приходится тяжелее других — авторитет надо еще завоевывать. При определенных условиях к нему и относятся может быть жестче, зная, что со многими выдвигаемыми требованиями в силу указанных обстоятельств ему придется согласиться и проявить максимум изобретательности, чтобы сохранить позиции перед конкурентами.

В свою очередь у Главного конструктора системы управления собственные сложные отношения со своими смежниками, поставляющими, по его мнению, несовершенные комплектующие: и кабели чересчур тяжелые, и габариты приборов оставляют желать лучшего. Все это в конце концов находит выражение в массе проектируемой системы.

Поэтому-то и приходится ему нелегко на Совете. Пытаясь отбить атаки оппонентов, он горячится, доказывает. Лицо его, от природы красноватого цвета, становится еще более алым, пылает. Он весь ощетинился, как затравленный зверь. Да, нелегко рождается новое, даже если этому подчинены лучшие умы и силы.

В общем-то схожие претензии предъявляются и к Главному конструктору энергетической установки. Не может ли он увеличить удельную тягу двигателя? И опять все тот же вес конструкции, висящий, как дамоклов меч, над всеми участниками совещания. К тому же и габариты двигателя не очень-то компонуются в задуманную схему корпуса ракеты.

Со стороны, судя по репликам, подкрепляемым расчетами, кажется, все правы: и те, кто требует увеличения веса, и те, кто бьется за уменьшение его. Все понимают, что решение должно быть найдено с учетом всех трудностей, возникающих у разработчиков систем. И компромисс должен быть реализован не на чьем-то авторитете, а воплощен в самом совершенном варианте.

У Главного конструктора комплекса — свой табель о рангах во взаимоотношениях с коллегами-смежниками. В создании новой ракеты участвуют много самых различных организаций, во главе которых тоже стоят свои главные конструкторы. Удельный вес их ролей в общем комплексе — различный. Естественно, нельзя сравнивать вклад Главного конструктора какого-то датчика или, пусть даже весьма необычного, уплотнительного манжета, и Главного конструктора двигателя или системы управления ракетой. Поэтому объективно, всегда в зависимости от "веса" в проекте есть главные и неглавные его участники. В полете же нет главных и второстепенных систем и агрегатов. Если даже ракета и оторвется от стартового стола, то из-за какого-нибудь, казалось бы, незначительного датчика может не достигнуть цели.

Все это и определяло позицию Главного: для него не было главных и второстепенных лиц в Совете. В деловых контактах он ко всем подходил с одной и той же меркой. Сама же форма общения зависела от профессиональных качеств конкретного человека, ответственного за разработку и сложившихся с ним личных отношений.

В непосредственных отношениях среди Главных существовал свой негласный этикет. Одни друг к другу обращались просто и непосредственно на "Ты", даже с некоторым оттенком фамильярности, подчеркивая равный уровень независимо от былых заслуг и положения на конкретный период. В разговорах стремились держаться более раскрепощенно, на уровне доверительных отношений. К другим, наоборот, обращались уважительно или сугубо официально на "Вы".

Колоритной личностью в Совете являлся ответственный за энергетику ракеты главный конструктор маршевых двигателей Валентин Петрович Глушко. Один из родоначальников практического ракетостроения, признанный авторитет, а потому и хорошо знавший себе цену. Но не в меру гонористый, чопорный, со сложным характером. Его невозмутимость, негромкая назидательная манера речи резко выделялись на общем фоне. Понимая, что работа с ним делает честь любому Главному, он уверен, что ему пойдут навстречу, и, по возможности, максимально удовлетворят выдвигаемые претензии.

С В.П. Глушко Михаил Кузьмич — неизменно на "Ты" и только на равных, что, естественно, требовало определенного искусства общения. И при этом он всегда умел сохранять хорошие отношения. Особенно это чувствовалось на фоне взаимоотношений, существовавших в другом Совете Главных между С.П. Королевым и В.П. Глушко, превратившихся в открытую конфронтацию. Это тот случай, когда "коса нашла на камень", в борьбе за приоритеты "кто главнее". В.П. Глушко тяготился и активно сопротивлялся лидерству С.П. Королева, используя любой повод, особенно аварийные ситуации, чтобы освободиться от какой-либо зависимости от властного Главного конструктора ракеты.

Показательно, что подобных резких конфликтов между М.К. Янгелем и В.П. Глушко никогда не возникало. И вся дипломатия взаимоотношений проходила на уровне, когда каждый тонко чувствовал ту грань, которую переходить нельзя. И в этом тоже нашло свое отражение принципиальное отличие характеров двух Главных конструкторов ракетных комплексов.

М.К. Янгель был уважаемым лидером в Совете Главных и по положению и по признанию. В этом находила свое законченное выражение его роль как Главного идеолога ракетного комплекса, выбирающего себе смежников, так и администратора, обладавшего в совершенстве умением наводить мосты на всех уровнях деловых и чисто житейских взаимоотношений.

Характерно, что к Главному конструктору малых двигателей — Алексею Михайловичу Исаеву — известному и заслуженному специалисту, обаятельному, слывшему человеком мягким, справедливым и в то же время скромным относился с большим уважением и обращался только на "Вы".

Крепкими узами давней дружбы, основанной на глубоком взаимном личном уважении друг к другу, скреплены были деловые отношения с патриархом в области систем управления Николаем Алексеевичем Пилюгиным.

С Главным конструктором гироскопических систем Виктором Ивановичем Кузнецовым, простым и общительным, хорошие отношения сложились с самого начала и цементировались взаимной обязательностью, верностью данному слову. И потому М.К. Янгель полагался на него полностью.

К директору Всесоюзного Научно-исследовательского института электромеханики Андронику Гевондовичу Иосифьяну, жизнерадостному открытому человеку, в котором, по свидетельству ведущего конструктора В.Н. Паппо-Корыстина, уживались бесхитростность и почти детское лукавство, Михаил Кузьмич "относился" с оттенком снисходительности, и даже, по-своему ласково, как относятся к большому талантливому, шаловливому ребенку. На просьбу А.Г. Иосифьяна:

— Дай мне два миллиона и я тебе сделаю объект — пальчики оближешь! — М.К. Янгель с улыбкой спокойно реагирует:

— Андроник, ты срывал мне планы, пока делал несколько систем, а если тебе дать весь объект, — ты меня без штанов оставишь!

И, несмотря на такую, казалось бы, категоричность заявления, он много сделал для развития института, возглавляемого А.Г. Иосифьяном.

Один из ведущих и постоянных смежников — Владимир Григорьевич Сергеев, Главный конструктор системы управления, несомненно, большой специалист в своей области, по своему характеру был человеком очень упрямым и его трудно было переубедить. Начиная очередной Совет главных конструкторов и усаживаясь за стол совещаний, оставляя слева от себя стул свободным, М.К. Янгель обычно приглашал занять его В.Г. Сергееву:

— Ты, Владимир Григорьевич, садись слева от меня, чтобы мне сподручней было с правой тебя воспитывать, — и показывал выразительно поднятый кулак, как инструмент воспитания.

Арсенал приемов воздействия в подобных ситуациях был необычайно широк. Как и во всем, в этом случае никогда не было отработанных штампов. Так, на одном из совещаний, когда любые доводы не производили должного впечатления, Михаил Кузьмич, обращаясь к неуправляемому Главному, сказал:

— Владимир Григорьевич! Либо мы все дураки и стоим вверх ногами, а ты пытаешься поставить нас правильно, либо вверх ногами стоишь ты!

Конечно, в сложившейся ситуации председательствующий не преминул воспользоваться всеми преимуществами русского языка. Но именно так, очень остроумно и предельно тактично (ведь не причислил же к кагорте, которая не делает чести уважающему себя человеку), он поставил на место ставшего неуправляемым смежника. Однако были для М.К. Янгеля ситуации и посложнее, когда ему приходилось из стратегических соображений принимать предложения смежников, делая им тактические уступки.

Ракета-носитель "Циклон-2" создавалась на базе орбитального варианта ракеты Р-36. Однако всем было практически ясно, что сроки будут сорваны. Главные конструкторы В.Г. Сергеев и В.И. Кузнецов настаивали на создании на первом этапе промежуточного варианта носителя, взяв за основу баллистический вариант ракеты Р-36, и в этом случае обещали уложиться в заданные сроки. М.К. Янгель на Совете Главных конструкторов, во время обсуждения, с этим предложением не согласился, и в резкой форме, отчитав В.Г. Сергеева, сказал, что промежуточному варианту не бывать. Последний на эту реплику никак не прореагировал. Почувствовав, что обстановка накалилась, М.К. Янгель вынужден был объявить перерыв в заседании и удалился вместе с В.Г. Сергеевым и В.И. Кузнецовым. Когда собрались вновь после вынужденного антракта, Михаил Кузьмич заявил:

— Я вынужден уступить давлению со стороны Кузнецова и Сергеева. Давайте делать промежуточный вариант.

М.К. Янгель был признанным лидером Совета главных конструкторов не только по занимаемому положению персонально ответственного за создание комплекса, но и по инженерной эрудиции, умению быстро ориентироваться в сложных ситуациях, мгновенно схватывая суть вопроса. Как дирижер в оркестре, он был непревзойденным режиссером, умевшим очень корректно, без ненужной грубости вести заседание. Все его высказывания и реплики поэтому не носили оскорбительного характера для смежников, в отличие от собеседников, которые часто заходили дальше, чем следовало, в споре. И даже когда в сложившейся ситуации он невольно переходил грань дозволенного, то всегда умел с достоинством выйти из возникшей ситуации. Показательным в этом отношении является инцидент, возникший на Совете Главных при создании ракеты Р-36, на которой впервые в стране, а может быть и в мире, применили так называемую "горячую" систему наддува топливных баков. Для реализации новой идеи устанавливались специальные газогенераторы и баки наддувались продуктами сгорания топлива. Такое решение существенно упрощало систему наддува и приводило к общей экономии в весе конструкции, так как отпадала необходимость иметь на борту тяжелые баллоны с запасом сжатого воздуха или азота для тех же целей. Однако, как это иногда бывает, новые решения приносят и свои сюрпризы. Так случилось и в данном случае.

Для повышения энергетики ракеты и полного использования запасов топлива на мощных ракетах обычно устанавливается система одновременного опорожнения баков, в качестве чувствительных элементов которой применяют датчики уровня компонентов в баках. По этим датчикам система определяет как текущие расходы, так и оставшиеся запасы компонентов топлива. В результате расходами компонентов через двигатель управляют таким образом, чтобы к концу работы двигателя окислитель и горючее закончились одновременно, то есть топливо должно быть израсходовано полностью.

Поскольку на ракете Р-36 использовались компоненты топлива, представляющие собой диэлектрики в обычных условиях, то в системе СОБ были применены емкостные датчики уровня, представлявшие собой пластины, устанавливаемые на нескольких уровнях по высоте баков. Как только уровень компонента уменьшался настолько, что датчик оказывался в воздухе, емкость его менялась и появлялся соответствующий сигнал.

Но, как оказалось, а это стало ясно потом, только после проведенных исследований, при наддуве бака горючего продуктами сгорания, содержавшими гептил, последний "скисал", в нем появлялись ионы, и вместо диэлектрика гептил становился активным проводником. Естественно, что в таких условиях емкостные датчики работать не могли.

Положение осложнялось еще и тем, что при наземной отработке это явление не проявлялось, так как продукты сгорания, содержавшие ионы проводимости, концентрировались в тонком верхнем слое компонента, а в полете при интенсивных колебаниях жидкости шло перемешивание жидкости. Более того, проводящие слои компонента шли в глубину волнами, что приводило не только к преждевременному срабатыванию датчиков, но и к рассогласованию с другими датчиками, установленными в баке окислителя. В результате, когда начались летные испытания ракеты, совершенно неожиданно оказалось, что система опорожнения баков — неработоспособна. А это приводило к потере примерно 25 % максимальной дальности.

В сложившихся жестких временных сроках, осложнившихся "политической" обстановкой, нужно было срочно решить эту проблему, произвести доработки непосредственно в процессе летных испытаний.

А политическая ситуация заключалась в том, что параллельно с конструкторским бюро М.К. Янгеля испытывал конкурирующую ракету УР-200 В.Н. Челомей. Дело дошло до того, что, пользуясь поддержкой в высших эшелонах власти, В.Н. Челомей докладывал правительству, что у Янгеля ракета вообще сконструирована неправильно (!?). Заметим, что на ракете В.Н. Челомея горячего наддува не было и поэтому естественно система опорожнения баков работала нормально.

Ввиду сложности возникшей проблемы к ее решению были подключены институты Академии наук, отраслевые институты, целый ряд других организаций. И вот на одном из очередных Советов главных конструкторов, посвященном проблеме одновременного опорожнения баков, М.К. Янгель потребовал от Главного конструктора разрабатываемой системы А.С. Абрамова (интересно, что он же был Главным конструктором аналогичной системы и на ракете В.Н. Челомея), чтобы при подготовке к очередному пуску ракеты тот подписал заключение, гарантирующее работоспособность системы. Без такого заключения Госкомиссия по летно-конструкторским испытаниям и, прежде всего, ее члены от Министерства обороны, не дала бы разрешения на старт.

Поскольку система опорожнения баков еще находилась в стадии отработки, то А.С. Абрамов, естественно, не мог с "чистой душой" гарантировать, что произведенные доработки достаточны. В результате в Заключении он собственноручно написал "обтекаемые" формулировки. И на очередной нажим М.К. Янгеля (Михаил Кузьмич и сам отлично все понимал, но ему необходимо было сделать очередной пуск, иначе мог стать вопрос вообще о закрытии темы, да к тому же и пуск дал бы дополнительную информацию) Абрамов ответил:

— Михаил Кузьмич, но я же не жулик!

На эту неожиданную реплику всегда владевший собой М.К. Янгель буквально взорвался:

— Да, жулик, проходимец!

И, обращаясь к ведущему конструктору ракеты Р-36, приказал:

— Галась, пиши докладную в ЦК от имени Совета главных!

Пленарное заседание Совета прервалось. Когда рабочая группа по злополучной системе собралась в отдельной комнате, А.С. Абрамов сказал:

— Михаил Кузьмич нервничает, я его понимаю, но, несмотря ни на что, давайте работать!

Во второй половине дня было продолжено прерванное пленарное заседание Совета главных. Неожиданно первыми словами М.К. Янгеля были извинения в адрес А.С. Абрамова, а также всех присутствовавших за происшедший инцидент и предложение "работать дальше".

— Удивительно, — вспоминал впоследствии доктор технических наук В.С. Фоменко, поведавший описанный эпизод, — много раз я после этого инцидента бывал в организации А.С. Абрамова, и неизменно наблюдал и чувствовал, что уважение и отношение к М.К. Янгелю и к нашему конструкторскому бюро даже выросло:

— Что Вы, он же извинился!!! — неизменно говорили мне. — А понять его срыв, конечно, можно. Слишком напряженной была ситуация.

Этим беспрецедентным, по их мнению, поступком Михаил Кузьмич проявил высокую порядочность, человечность и настоящее мужество. И отмечали, что если бы такое случилось, например, с С.П. Королевым или В.Н. Челомеем, они бы никогда в жизни не извинились…

Владея в совершенстве умением убеждать и завоевывать единомышленников, Михаил Кузьмич, если требовали обстоятельства, решительно и жестко ставил вопрос.

Однажды, при отработке ракеты Р-36, Главный конструктор системы управления В.Г. Сергеев проявил свойственное ему упрямство и никак не хотел брать на себя ответственность — гарантировать работоспособность системы в течение пяти лет. Во время состоявшегося обсуждения этого вопроса вел себя вызывающе, став совсем "неуправляемым". Михаил Кузьмич внимательно выслушал все доводы своего смежника, а потом спокойно, внешне казалось без напряжения, не оставив В.Г. Сергееву шансов для отступления, сформулировал свое отношение к происходящему:

Владимир Григорьевич! Если у тебя нет ответственности Главного конструктора, мы призовем тебя к партийной. Не поможет — смогут другие. Не хочешь — положишь партбилет на стол. И после небольшой паузы:

— Если разработчик системы управления не может держать генеральную линию, то такой Главный нам не нужен!

По мнению присутствовавшего Ф.П. Санина, В.Г. Сергеев при этом выглядел, как мальчишка.

Аналогичная ситуация сложилась и при создании первой разделяющейся головной части. Вернувшись из очередной командировки, М.К. Янгель, по традиции собрал проектантов. Однако на сей раз, кроме обычной традиционной информации о том, что нового в "ракетном мире", Главный вдруг неожиданно для всех заявил, что в верхах обеспокоены разворачивающимися работами по созданию разделяющихся головных частей в Соединенных Штатах Америки и ему, Янгелю, поручено дать предложения о создании в кратчайшие сроки собственной ракеты с РГЧ. В заключение подчеркнул, что в сложившейся ситуации разделяющаяся головная часть должна разрабатываться, естественно, на базе наиболее мощной на тот период ракеты Р-36, находившейся на вооружении.

Количество блоков РГЧ, являвшейся по сути кассетной головной частью, определили сразу. Исходя из энергетики ракеты и ее диаметра удалось разместить три существовавшие отработанные боевые части, расположив их так, что оси боевых частей совпадали с осью ракеты. Оставалась задача разведения блоков в стороны. Ни о каком прицеливании на этом этапе не могло быть и речи.

Закомплексованные традиционным мышлением проектанты видели идею разбрасывания блоков с помощью механической системы, для чего блоки предварительно должны были разворачиваться на девяносто градусов, а затем с помощью пороховых двигателей расталкиваться в стороны. Эта схема успела даже получить сказочное название "дюймовочка". Однако ее реализация поднимала сложные технические проблемы: требовалось создание специальных механизмов, пороховых ракетных двигателей и, соответственно, длительного процесса их отработки. И тут, как часто бывает, нужное решение (а оно всегда самое простое и неожиданное) созрело в голове человека, свободного от пресса стандартных решений подобных задач. И был он поэтому не проектантом, а специалистом в области динамической прочности ракет.

Инженер В.А. Серенко предложил идею, в основе которой лежало свободное скатывание каждой боевой части по своим направлениям под действием собственного веса. Мысль была предельно ясна и проста в реализации.

Одновременно в работу включились и специалисты, курировавшие систему управления. По их проработкам получалось, что пока делают "железо", за два-три месяца можно провести необходимые доработки системы управления и на базе существующих приборов изготовить все необходимое оборудование. Но это уже дело смежников-управленцев.

Обо всем, как и положено, доложили Главному. Внимательно выслушав и уточнив некоторые детали, он прореагировал сразу: снял трубку аппарата спецсвязи и набрал номер Главного конструктора системы управления В.Г. Сергеева. Состоявшийся разговор был предельно коротким и выдержан в чисто янгелевской, вежливой, уважительной манере:

— Владимир Григорьевич! Как у тебя со временем? Не можешь ли выкроить денек? Вопрос очень срочный и к тому же непростой. Но это не телефонный разговор. Нужно встретиться и обсудить возникшую проблему.

В ответ последовало:

— Михаил Кузьмич, завтра мы будем у Вас.

Наутро Главный конструктор системы управления (двести километров по современным меркам не расстояние) со своей свитой был уже в конструкторском бюро "Южное". В состоявшейся беседе Михаил Кузьмич подробно рассказал о новом предложении, в котором предстояло участвовать коллективу В.Г. Сергеева.

Внимательно выслушав, Главный конструктор системы управления ракеты Р-36 отреагировал утвердительно:

— Да, да, Михаил Кузьмич, я полностью согласен с предложением участвовать в работе.

— Ну хорошо, а сколько тебе нужно на это времени? — продолжил обсуждение М.К. Янгель.

В.Г. Сергеев задумался, поморгал глазами, прикидывая в уме удобные для себя сроки, и, наконец, произнес:

— Михаил Кузьмич, нужно, по меньшей мере, восемь месяцев.

Наступила пауза. В.Г. Сергеев сидит, а М.К. Янгель медленно, как бы что-то обдумывая, ходит около него, вооружившись неизменной сигаретой любимой марки "Новость". Затем, взглянув на начальника отдела И.М. Игдалова, курировавшего систему управления и готовившего происходившую встречу, кивком головы указал на дверь, предлагая выйти.

Когда они уединились в комнату отдыха, соседствовавшую с кабинетом, М.К. Янгель обратился к И.М. Игдалову:

— Послушай, а ты уверен, что за два-три месяца можно все то сделать?

— Михаил Кузьмич, вот перечень того, что нужно взять за базу, что сделать заново, что переделать.

— Ты в этом уверен?

— Абсолютно.

— Ну, тогда иди.

Совещание между тем шло своим чередом.

Через несколько минут появился и сам М.К. Янгель, и без обиняков обратился к В.Г. Сергееву:

— Послушай, Владимир Григорьевич, проект нужно сделать за два-три месяца. Наши специалисты считают эти сроки вполне реальными, тем более они находятся в соответствии с пожеланиями вышестоящих инстанций.

— Что ты, Михаил Кузьмич, — возразил В.Г. Сергеев, — это такая огромная работа, мы просто не сможем уложиться в указанное время.

Внимательно, казалось, крайне спокойно, выслушав возражения и не перебивая собеседника, М.К. Янгель вдруг неожиданно резко среагировал:

— Послушай, Сергеев! — перейдя на официальный тон, начал он, явно раздраженно. — Ты будешь со мной работать и решать поставленную государственную задачу, или я тебя пошлю…

Столь доходчивое разъяснение ситуации подействовало отрезвляюще на Главного конструктора системы управления, который на сей раз ответил четко и конкретно:

— Михаил Кузьмич, я сделаю, обязательно сделаю.

В результате такого короткого содержательного диалога Главные нашли общий язык, визит завершился успешно, стороны разошлись как хорошие, старые друзья.

Однако М.К. Янгель мог быть очень "крутым" в решениях и шел на крайние меры, когда требовали интересы дела. Так в процессе проектирования наземного старта ракеты Р-36 в московском Конструкторском бюро транспортного машиностроения одним из подразделений конструкторского бюро, курировавшим наземное оборудование, было высказано много замечаний, связанных с несовершенством принятых решений. Недостатки конструкции не заставили себя ждать. Особенно обидно было испытателям, когда они являлись следствием простой невнимательности или досадных ошибок. Дошло до того, что, в процессе установки ракеты в вертикальное положение, выяснилось: крюк подъемного крана не входит в ответную серьгу траверсы. Но самая главная, ошибка сыграла роковую роль при первом пуске: из-за чисто конструктивных просчетов, связанных с геометрией стартового стола, ракета разрушилась на старте. Оказалось, что отраженная струя газового потока, исходившего из маршевого двигателя, "возвратилась" обратно и "нашла применение" своей нерастраченной энергии. Сразу после аварии М.К. Янгель настоял на снятии Главного конструктора наземного оборудования ракеты Р-36 В.П. Петрова.

В арсенале способов достижения поставленной цели при формировании требований к системам смежников был и такой фирменный прием: если разработчик не "проникался" до конца поставленной перед ним идеей и упорно сопротивлялся, а подобных ситуаций возникало достаточно много, то М.К. Янгель не исключал и объявление конкурса на разработку проекта. Именно в такое положение был поставлен В.Г. Сергеев при проектировании одной из ракет в начале работы Главным конструктором.

Проявляя определенную осторожность, В.Г. Сергеев ориентировался на крупногабаритную аппаратуру, явно не удовлетворявшую ни по весовым, ни по габаритным характеристикам. Чтобы не потерять принятого темпа разработки и не тратить время на доводы и уговоры, Главный приглашает проявить внимание к создаваемой системе Н.А. Пилюгина, более опытного, признанного лидера в области систем управления (кстати, и учителя В.Г. Сергеева), согласившегося значительно уменьшить характеристики системы, которые не устраивали Главного конструктора ракеты.

Невольно создалась ситуация, когда возникший "торг" повис в воздухе. Перспектива остаться без интересной работы подействовала отрезвляюще.

Мобилизовав весь мозговой потенциал своего конструкторского бюро, В.Г. Сергеев представил на "аукцион" те параметры системы управления, которые при существенном снижении веса системы устраивали Главного конструктора ракеты. Итог этого неожиданного приема, использованного М.К. Янгелем, имел самые положительные последствия в будущем для разработчиков системы управления — награды и премии самых высоких уровней.

Впрочем, был случай, когда события могли принять неуправляемый характер с самыми крутыми последствиями.

В острой конкуренции по ракете Р-36 с В.Н. Челомеем любой сбой мог стоить очень дорого. Фактически на карту была поставлена судьба конструкторского бюро. И в этот период при сборке ракет для проведения летных испытаний создалась тревожная ситуация: более 15 приборов, входивших в поставленную аппаратуру системы управления, создававшуюся в ОКБ-692, были забракованы по качеству на контрольно-испытательной станции в Днепропетровске.

Положение настолько было критическим, что М.К. Янгель и директор завода А.М. Макаров вынуждены были позвонить Министру радиопромышленности СССР В.Д. Калмыкову с просьбой принять срочные меры вплоть до смены руководства ОКБ-692. Нависшие над В.Г. Сергеевым тучи в любой момент могли разразиться грозой.

Учитывая важность поставленного вопроса, совещание в Харькове было очень представительным. Лично присутствовал Министр В.Д. Калмыков, а также ответственные работники аппарата центральных партийных органов Украины, СССР и харьковского Обкома партии. М.К. Янгель прибыл на совещание со специалистами по системам управления И.М. Игдаловым и В.Ф. Рыковым, А.М. Макаров — с заместителем по снабжению завода Н.С. Костюченко.

В.Д. Калмыков, во всех обстоятельствах видевший себя прежде всего инженером, начал совещание с того, что самостоятельно разобрался с техническими вопросами, досконально ознакомившись с комплексной схемой работы системы управления. В ходе состоявшегося дальнейшего обсуждения мнение присутствующих явно склонялось к тому, что Главного конструктора системы управления следует освободить от работы. В это время объявили перерыв в заседании на обед. Все расселись в поджидавшие у входа в здание автомобили, которые цугом двинулись в направлении ресторана. А там уже были накрыты в банкетном зале два стола. Непосредственно группой предупредительных вышколенных официантов руководил лично секретарь Райкома партии, в ведении которого находилось конструкторское бюро. Прибывшим предлагается большой выбор не только явств, но и "горячительного" — коньяки, водка. Троица днепропетровских "экспертов" в растерянности. Оказавшись явно неподготовленными к такому обороту дела, прикинули свои возможности. На троих в карманах оказалось 18 рублей. Не густо. О каком уже коньяке тут может идти речь. Поэтому скромно ограничились традиционными ста граммами на душу. Между тем "эликсир бодрости" сыграл свою роль. Обед прошел в непринужденной дружеской обстановке. Инициативу в заключительной части обеда неожиданно взял на себя А.М. Макаров. Как бывалый организатор мероприятий подобного рода, согласно неофициально сложившегося на таком уровне хлебосольства принимающей стороны, он встал и на юмористической ноте заявил:

— Ну ладно, хозяин заплатит, — и направился к выходу.

Такое неожиданное предложение вызвало общий легкий смех, и с этими "ха, ха, ха" все стали подниматься и последовали вслед за директором днепропетровского завода.

— Все уходят, а мы сидим, — вспоминал впоследствии И.М. Игдалов. — К нам подходит организатор мероприятия — секретарь харьковского Обкома партии и интересуется — не хотим ли мы что-то еще "добавить". Услышав, что желаем лишь расплатиться, заверил, что этого ни в коем случае не требуется.

Когда же вышли на улицу — видим нас ожидает Михаил Кузьмич. Узнав причину задержки, он взволнованно только и произнес:

— Что наделал Александр Максимович!

А В.Г. Сергеева все же оставили, и состояние дел он быстро исправил, кондиционные приборы вскоре поступили на днепропетровский завод в сборочный цех. Финал этой истории напоминал русскую сказку со счастливым концом. За создание ракетного комплекса В.Г. Сергеев впоследствии получил вторую Золотую Звезду Героя Социалистического Труда.

Несомненно, частое упоминание Главного конструктора систем управления В.Г. Сергеева свидетельствует прежде всего о том большом значении, которое играет система управления в конструкции ракеты. В то же время может создаться впечатление, что в отношениях между М.К. Янгелем и В.Г. Сергеевым всегда были большие разногласия. Вот что пишет сам Главный конструктор систем управления по прошествии четверти века:

"В кооперации организаций, созданной КБ "Южное", между руководителями не было недоброжелательности, амбиций, не было желающих подчеркнуть свое превосходство и умалить авторитет других. Мы с Михаилом Кузьмичом не подводили друг друга. Предварительные договоренности всегда учитывались при принятии окончательных решений. Не было случая, чтобы они в одностороннем порядке кем-то из нас или сотрудниками наших организаций были изменены. Уверенность в этом очень необходима для совместной работы".

Бескомпромиссность Главного по отношению к тем, кто не только не разделял его мысли, но и становился "активным тормозом" на пути выполнения принятых решений, была общеизвестна, как и неотвратимость суровых выводов и расплата за противодействие. Жесткость в проведении в жизнь выбранной линии являлась гарантией ее реализации.

С того момента, как Янгелем овладевала новая идея, он становился неудержимым в ее реализации всегда и при всех обстоятельствах. Лучшим свидетельством правильности такой политики является то, что ни одно из выбранных направлений по вине Главного не было не доведено до конца. Показательно, что даже "пострадавшие" впоследствии неоднократно сами признавали справедливость принимаемых суровых решений, как это было в истории с Е.Г. Рудяком.

Непримиримость Главного к любым проявлениям осознанного консерватизма, нерадивости, диктуемыми нежеланием подчинить свои интересы решению общей задачи, была строго избирательна. Она не относилась никогда к коллективу вообще, и не обязательно была адресована первому лицу организации. Карающий меч опускался только на того, кто пытался увести работу над проектом с выбранного магистрального направления. Именно эта черта технической политики Янгеля отчетливо проявилась во время одного из заседаний, которое надолго запомнили все его участники, получив предметный урок.

А события развивались так. В 1963 году, накануне майских праздников, М.К. Янгель собрал Совет главных конструкторов, на котором рассматривались вопросы разработки многофункционального метеорологического спутника "Метеор", который невольно стал причиной международных трений. По дипломатическим каналам проходили трудные переговоры между СССР и США. Американцы выражали неудовольствие состоянием обмена спутниковой метеорологической информацией и выдвигали в связи с этим серьезные претензии.

В создании нужного государству уникального объекта, будущего долгожителя космоса, принимали участие научно-исследовательские институты и конструкторские бюро многих министерств и ведомств. В этой сложной ситуации нужен был человек, который бы осуществлял не только контроль, но и взял ответственность за состояние разработки и изготовление объекта. Таким лидером стал М.К. Янгель.

"Совет проходил в крайне нервной обстановке, вызванной жесткими сроками, отведенными на создание и реализацию проекта. Мнения присутствующих разделились. Часть главных конструкторов-разработчиков систем активно поддерживала М.К. Янгеля. Создатели телевизионной, инфракрасной аппаратуры и телеметрических систем заняли неопределенную позицию, не предпринимая никаких попыток высказать свое мнение. А самым ярым противником принятия сроков, обеспечивавших решение задачи, как ни странно, вдруг стал заместитель директора Научно-исследовательского института электромеханики М.Т. Геворкян. Сложность ситуации заключалась в том, что именно на директора ВНИИ электромеханики А.Г. Иосифьяна, кроме создания жизненно важных для объекта систем ориентации, электродвигателей, преобразователей, магнитной разрядки, была возложена и роль Главного конструктора разработки всего объекта.

Явно подогревая и без того накалившуюся обстановку, М.Т. Геворкян с характерным кавказским акцентом настойчиво твердил:

— Это нэреально, нэ успеем, нэвозможно.

Пытаясь найти поддержку у своего начальника, он обратился к А.Г. Иосифьяну:

— Андроник, скажи хоть ты.

Поняв, куда такие призывы могут завести при той выжидательной позиции, которую заняли некоторые смежники, М.К. Янгель, обращаясь к А.Г. Иосифьяну, резко произнес:

— Андроник, считай, что твоего заместителя я уволил.

И, обернувшись к М.Т. Геворкяну, решительно отчеканил:

— А Вас я попрошу покинуть кабинет.

Провожаемый взглядами всех присутствующих на Совете, М.Т. Геворкян, как побитый, медленно вышел из кабинета.

Приведенные в чувство смежники, после возникшей немой сцены очень быстро пришли к единому мнению, подписав решение, которого добивался Михаил Кузьмич. Прощаясь с участниками совещания, поблагодарив их за внимание и понимание, особую признательность он выразил тем, кто не дрогнул в решающий момент и поддержал его".

С этого дня, пока будет продолжаться сотрудничество конструкторского бюро "Южное" и Научно-исследовательского института электромеханики, М.К. Янгель никогда больше не примет М.Т. Геворкяна. Свое решение он сформулирует сразу после окончания Совета ведущему конструктору ОКБ "Южное" по спутнику "Метеор" В.Н. Паппо-Корыстину, автору приводимых воспоминаний:

— С Геворкяном будешь работать сам. Мне с ним встречи не устраивай.

Финал же этой истории таков. Создание спутника "Метеор" было успешно завершено в заданные правительством сроки. И вот уже три десятилетия регулярно проводят его запуски, объект по-прежнему выполняет свои задачи. К сказанному следует только добавить, что эта работа позднее была отмечена Ленинской премией и другими наградами.

Непростая ситуация сложилась в 1966 году при экспериментальной отработке головной части ракеты Р-36: в процессе статических испытаний головной части, совместно с корпусом помещаемого в нее самого мощного на тот момент ядерного заряда выявилась недостаточная прочность последнего. Связана она оказалась с тем, что при проектировании силового корпуса бомбы было допущено два непростительных для инженера чисто конструкторских просчета. Во-первых, не был предусмотрен необходимый радиус скругления, обеспечивающий плавный переход от одной толщины к другой — от фланца корпуса заряда, с помощью которого заряд крепился к стыковочному шпангоуту корпуса головной части. В результате появился очаг всегда вредной концентрации напряжений. Во-вторых, в качестве материала для изготовления корпуса использовался хрупкий литейный сплав, плохо сопротивлявшийся деформациям изгиба, возникавшим в процессе нагружения его полетными нагрузками.

В конструкторском бюро "Южное" и Всесоюзном научно-исследовательском институте экспериментальной физики, создававших корпус головной части и корпус ядерного заряда, оба узла были подвергнуты независимым статическим испытаниям на прочность. Результаты оказались положительными. Но в обоих случаях они проводились без учета жесткости ответного узла смежника. Однако, при заключительных совместных испытаниях корпуса головной части с корпусом ядерного заряда, произошло преждевременное разрушение фланца последнего, явившегося следствием указанных конструктивных недостатков. Возникла сложнейшая конфликтная ситуация на государственном уровне. Связана она была с той поспешностью, с которой, еще не прошедшая полный цикл испытаний, ракета, а потому и не принятая официально на вооружение, была поставлена на боевое дежурство. Такое вынужденное решение диктовалось сложной международной обстановкой.

Поскольку к этой неприятной истории были причастны две организации, представлявшие разные министерства, то вопрос шел не только о материальных затратах, связанных с необходимостью демонтажа головных частей на ракетах, и замены в них заряда на новый с доработанным корпусом, но и о престиже министерств. Поэтому разработчик заряда выискивал всякие поводы, чтобы как-то сгладить свою вину.

И вот в качестве подготовки вопроса для решения его на межминистерском уровне (хотя для КБ "Южное" этого и не требовалось, поскольку дело было "правое") М.К. Янгель организует встречу с "эмэсэмовцами". Так по аббревиатуре Министерства среднего машиностроения называли смежников-ядерщиков. Совещание, как это часто бывало, когда требовали обстоятельства, происходило в коттедже, то есть практически в домашней обстановке.

Разработку ядерного заряда, как было предусмотрено условиями секретности, во внешнем мире представлял не Главный конструктор заряда Е.А. Негин, а Главный конструктор системы автоматики заряда С.Г. Кочарянц. Придавая совещанию не только техническое содержание, но и подчеркивая его морально-политический характер, Главный приглашает принять участие в нем и секретаря парткома конструкторского бюро В.Я. Михайлова, который, ввиду чрезвычайной важности вопроса, представлял фактически вышестоящие партийные органы.

На сей раз атмосфера встречи не предвещала развития событий по спокойному сценарию. То, что Михаил Кузьмич в определенных ситуациях становился очень резким и от обычной "куртуазности" не оставалось и следа, все знали: кто понаслышке, кому-то приходилось испытать на своей шкуре. Но то, что он может "выходить из берегов" у себя дома, в роли гостеприимного хозяина, не укладывалось ни в какие представления о характере Главного.

Почувствовав это, умудренный житейским опытом хитрый Самвел Григорьевич Кочарянц, хотя и находился в незавидном положении в сложившейся ситуации, решил, что лучший метод защиты — это наступление. А потому, как это казалось присутствующим, повышенная возбужденность хозяина его вроде бы совсем не смущала.

— Михаил Кузьмич, не горячись, побереги себя, дай мне объясниться, как все это получилось, — уже который раз пытался оправдаться С.Г. Кочарянц.

— Ну, что ты можешь мне объяснить? Голова вон у тебя вся в серебре! Но конструкция корпуса заряда спроектирована явно неграмотно! Ваши специалисты, что, не знают, что резкий перепад жесткостей приводит к концентрации напряжений, а литейный сплав, из которого изготовлен корпус, плохо сопротивляется изгибу?

— Михаил Кузьмич, — пытается слукавить разработчик автоматики заряда (кстати, непосредственной вины С.Г. Кочарянца в этом не было, поскольку корпус разрабатывался не его конструкторами, проектировавшими автоматику взрывного устройства, а совсем другим подразделением института) — по ошибке к вам попал технологический макет заряда. Ведь, и на мартышку бывает…

— Действительно, на мартышку, та тоже не знала, куда очки нацепить.

— Да остынь, Кузьмич, тебе говорят, что уже забрали свой грех назад.

— Спасибо, обрадовал, Самвел. Давно мы в друзьях ходим, и ты знаешь, как я дорожу нашей дружбой. Но меня за каждый день и час простоя испытаний ракеты лупят наотмашь, живого места уже нет. А ты: забрали свой грех назад!

— Эх, Кузьмич, захватил ты нас намертво, не вырваться. Завтра самолетом доставим на совместные статические испытания новый штатный макет заряда, доработанный с учетом всех замечаний.

— Самвел, учти — жду до обеда!

— Ну и хватка! Ладно, до обеда у вас в испытательном корпусе будет макет!

Михаил Кузьмич встал, потянулся удовлетворенно. Раздался легкий хруст распрямившейся от напряженного сидения спины.

— Друзья, я немного прихворнул. А Вам не грех бутылочку распечатать. Прямо из холодильника. Она "ждет" Вас.

— Ишь, шутник из душителя сразу превратился в хлебосола, — умиротворенно произнес С.Г. Кочарянц, с удовольствием принимая мировую.

Но это был только первый этап борьбы в возникшей ситуации. Несмотря на положительные результаты испытаний с новой конструкцией корпуса заряда его представители продолжали попытки как-то смягчить свою вину. В ход были пущены всевозможные доводы, задним числом пытались ужесточить требования, предъявляемые к деформациям корпуса головной части.

И только благодаря четкой и последовательной позиции, занятой М.К. Янгелем, сумевшим убедительно и доказательно на всех уровнях отбить попытки снизить негативный эффект от допущенных грубейших просчетов, удалось отстоять честь конструкторского бюро. В итоге все издержки, связанные с заменой узлов, были отнесены на счет организации, широко известной ныне как Арзамас 16.

В сложную проблему на первом этапе проектирования головных частей превратилась задача создания теплозащитного покрытия, обеспечивающего температурный режим силового корпуса при движении в плотных слоях атмосферы на нисходящей ветви траектории. На наружной поверхности летящего объекта в этом случае разогрев достигает тысяч градусов. Ученые материаловеды Киевского института металлокерамики и спецсплавов, пытаясь найти свое место в новой области техники, разработали специальный сплав, который и предлагали в качестве эксперимента применить на одной из создававшихся головных частей. Однако при отработке технологии нанесения покрытия выяснилось, что в процессе хранения происходило растрескивание его и скалывание. Для выяснения и принятия решения о возможности использования покрытия у Главного было созвано большое совещание. Докладывал директор института видный специалист в этой области академик АН УССР И.Н. Францевич. Свое обстоятельное сообщение он закончил мыслью о необходимости создания специальных условий для конструкции головной части на всех этапах ее наземной эксплуатации и хранения, гарантирующих сохранность теплозащиты. Едва лишь выступавший закончил говорить, как последовала неожиданная реакция председательствовавшего М.К. Янгеля:

— Если я Вас правильно понял, Иван Никитович, мы должны для предлагаемого покрытия сконструировать специальный кондиционер.

И всем присутствующим все стало сразу ясно. Докладчик не нашел никаких контраргументов против такого простого довода. Кстати в дальнейшем покрытия на основе керамики на головных частях никогда не применялись.

 

Союз Меча и Орала

Союз единомышленников — это не только творческое объединение Главных конструкторов — участников разработки всех систем, входящих в ракету. Он не мыслим без тех, кому предстоит реализовать новые конструкции в металле. И главным среди промышленных предприятий, изготавливающих различные узлы, приборы, агрегаты является головной завод, который на основе всех поступающих комплектующих и изготовленного в своих цехах корпуса, собирает ракету.

Поэтому одной из важных задач, возникших на начальном этапе функционирования нового конструкторского бюро, было налаживание связей с заводом, который, в силу прежде всего чисто географического положения, должен был стать базовым. Завод был молодой и фактически находился на этапе становления. Приказ о перестройке производства, выпускавшего автомобили, на изготовление ракет, был подписан Министром вооружения СССР 24 сентября 1951 года. Списочный состав автозавода на 1 января 1951 года составлял 8768 человек. Из них рабочих — 6123 и инженерно-технических работников — 1172 человека. Подкрепленный группой специалистов, прибывших из Москвы, вновь созданный ракетный завод, набирая темпы, работал с большим перенапряжением, фактически без ограничения рабочего времени. В силу всего этого, организация нового конструкторского бюро на основе заводского, ведшего в производстве серийные королевские ракеты, конечно же, не входила в планы производственников.

Вот как об этом периоде пишет Александр Максимович Макаров, бывший в то время главным инженером завода:

"Когда Михаил Кузьмич прибыл на завод, производство всецело было поглощено серийным выпуском ракет Р-I и Р-2 конструкции Королева. В то же время велась интенсивная подготовка к освоению ракеты Р-5, также его конструкции. Нужно отметить, что ракета Р-5 оказалась очень сложным изделием, и мы основательно были заняты этой работой. Неделями не уходили с завода, спали урывками по три-четыре часа в сутки. Отвлекаться на новые идеи молодого конструкторского бюро у нас не было ни сил, ни времени".

Как всегда, в сложных производственных ситуациях, М.К. Янгель действовал смело и решительно, не допуская двусмысленности и недоговоренности, а руководствуясь только интересами дела.

Принципиальные основы взаимоотношений Главный декларировал в виде ставшего широко известным заявления, сделанного вскоре после вступления в должность на одном из совещаний. Дело в том, что на первых порах конструкторское бюро формально как бы входило в структурную схему завода. Главному конструктору ОКБ было предоставлено право проводить независимую техническую политику, право набирать кадры, имелся свой счет в госбанке, но устанавливалась определенная административная подчиненность, связанная в первую очередь с общностью территории.

Присутствовавшим глубоко врезались в память его слова, ставшие в последующем фундаментом взаимоотношений конструкторского бюро и завода:

"ОКБ — расти и развиваться как головной проектной организации на производственной базе завода. Заводу расти и крепнуть как головному предприятию на основе и в процессе материального воплощения проектов ОКБ".

И на мгновение остановившись и окинув присутствующих пристальным взглядом, как бы пытаясь убедиться в том, какое впечатление произвело высказанное мнение, подкрепляя эту точку зрения, подчеркнул:

"Имеющиеся разговоры, кто главнее — ОКБ или завод, право же, не имеют практического смысла и, если хотите, являются вредными".

Следует отметить, что при М.К. Янгеле вопросы взаимоотношения КБ — завод приведенным заявлением были узаконены раз и навсегда. И в этом была большая заслуга руководителей двух мощных коллективов. Директором завода в 1952–1961 годах до перевода в Москву был Леонид Васильевич Смирнов.

Однако была одна очень большая проблема, связанная с особенностями проектирования принципиально нового образца техники. Из авиации пришла отработанная схема рождения машины: первые ее экземпляры создаются на опытном производстве конструкторского бюро и потом после принятия самолета в эксплуатацию, отдаются в массовое изготовление на серийный завод.

Вначале и в ОКБ начали создавать свое опытное производство. Конечно, задачи у него были не такие масштабные и начинать пришлось с нуля. Дело это при наличии огромного гиганта, на территории которого необходимо развертывать собственное производство, было не простое. Развивалась тенденция неопределенной ситуации — параллельно должны были функционировать два производства. В одном, опытном — разрабатывали новые технологии, имея для этого ограниченные возможности, а затем в цехах промышленного гиганта начиналось их переосмысливание с учетом более широких возможностей и перехода к серийному производству. Естественно такое положение очень сильно усложняло взаимоотношения между ОКБ и заводом и порой тормозило апробирование закладываемых в конструкцию новых идей.

Решение укоротить сложившуюся и проверенную практикой проектирования цепочку: конструкторское бюро — опытное производство — серийный завод, превратив ее в жесткую связку: конструкторское бюро — крупнейший серийный гигант, было очень и очень не простым. У этой идеи нашлось достаточно много противников, в том числе и среди ближайших соратников Главного конструктора — его заместителей. Вот одно из этих мнений:

"…В то время любое ОКБ считало обязательным иметь в своем составе экспериментальное производство. Так развиваться намечали и мы. Стремительные темпы становления нашей техники подсказали лучшее решение: передать экспериментальное производство заводу. Кое в чем потом, да иногда и сейчас, мы терпим ущерб, но в общем-то, с государственных позиций, безусловно выиграли".

О том, что это решение пришло не просто, свидетельствует тот факт, что обсуждение вопроса о передаче функций опытного производства заводу было вынесено в самые высокие инстанции.

"Мы решили, — пишет А.М. Макаров, — экспериментальное производство оставить за заводом. Янгель пошел на такой риск, хотя его ближайшие соратники Будник, Ковтуненко, Герасюта и другие были категорически против этого. Мы со Смирновым и Янгелем вышли к Устинову. Дмитрий Федорович мгновенно отреагировал:

— Что это даст?

Были представлены техническое и экономическое обоснования: сроки выпуска изделий значительно сокращаются, уменьшается их стоимость. Нас поддержали. Жизнь подтвердила мудрость этого решения: каждые два-три года мы выпускали новые ракеты, которые по многим параметрам не имели аналогов в мировой практике".

Однако будем откровенны и через десятки лет не все участники тех событий оценивают этот акт однозначно. Конечно в нем несомненно были и свои отрицательные моменты. Одно дело приказывать, другое — просить, даже если обращение встречает большое понимание.

Министерский план и после этого решения оставался основой деятельности завода, определялся и спускался свыше и сердцевиной его являлся серийный выпуск ракет. Но образец, принятый на вооружение для ее разработчиков — уже пройденный этап. Они осуществляют только авторский надзор за соблюдением технологии изготовления ракет в цехах завода и шефский контроль в воинских частях за процессом их эксплуатации.

У создателей очередной новой ракеты заботы другого плана. Им необходимо прежде всего в лабораториях и на стендах проверить правильность заложенных решений и функционирование предлагаемых узлов. Экспериментальная проверка и отработка их проводилась на опытных конструкциях по начальным буквам, получившим индекс "ОК", которые имитировали отдельные узлы и изготавливались на заводе. А это уже для цехового руководства план второго сорта, за который "шкуру снимать" не будут. В крайнем случае сделают замечание. Поэтому изготовление трудоемких единичных конструкций, требовавших создания новых технологий в цехах серийного производства, иногда затягивалось настолько, что в них практически отпадала необходимость, так как на испытательные стенды поступали уже натурные узлы. Причина, приводившая к подобным ситуациям, довольно проста: в опытном производстве экспериментальные узлы изготавливаются обычно по упрощенным технологиям и многое в этом случае зависит от искусства мастеров своего дела, а не стандартных технологий. И, как результат, известны, например, случаи, когда на статические испытания для выдачи заключения о прочности создаваемых конструкций поступали узлы, первоначально задуманные в качестве опытных образцов для проведения предварительных испытаний. В итоге такой важный этап как процесс экспериментальной отработки сам себя изживал. Известны и случаи отказа руководством завода внедрять новые технологии, отработанные в смежных, например авиационной, отраслях. Именно такая судьба постигла историю создания наконечника для самой тяжелой головной части (о чем упоминается в соответствующем месте), когда не только технологическими службами, но и на уровне директора завода конструкторам было отказано в решении проблемы качественного склеивания между несущей металлической арматурой и теплозащитным покрытием.

Тут, как говорится, что было — то было. Из песни слов не выкинешь. И это вполне, даже чисто на человеческом уровне, объяснимо. Трудности не возникают только там, где ничего не делают, только тогда не бывает проблем. Но одним из важнейших достижений тандема ОКБ — завод явилось то, что союз конкретизировал и общность целей, и отстаивание общих интересов. А это проявлялось прежде всего на макроуровне — в вышестоящих инстанциях.

Во внешних сферах, и в первую очередь в министерстве Главный конструктор и директор завода выступали единым фронтом, отстаивали единые позиции. И если возникали какие-то предложения заводу, не касавшиеся тематики конструкторского бюро, то А.М. Макаров всегда предварительно, прежде чем принять решение, обсуждал вопрос с М.К. Янгелем. На микроуровне, конечно, было намного сложнее, и могло проявиться на всех этапах контактов — от рядовых исполнителей до руководителей любого уровня.

В составлении планов по новым работам, как уже было сказано, важную роль играли директивы по выпуску серийно изготавливаемых ракет. Поэтому при обсуждении объемов производственных заданий Главный конструктор всегда настаивал, чтобы опытным работам на заводе уделялось первостепенное значение. Директор завода, естественно, соглашался с этим, но категорическим тоном предупреждал, что срывать план изготовления ракет, поступающих на вооружение, ему никто не позволит. В такие моменты Михаил Кузьмич неизменно заявлял:

— Вот этого я и не требую, но жить надо перспективой.

И затем начинался убедительный рассказ о новой перспективной ракете, какие идеи в нее вложены и как она нужна стране. Александр Максимович заинтересованно слушал и из уважения, которое он неизменно питал к Главному конструктору, слушал, не перебивая, хотя о новой машине уже знал многое. Однако не сдавался:

— Знаю, Михаил Кузьмич, ты кого угодно способен уговорить, но план есть план.

И тогда, прекращая словесные баталии, они брали в руки карандаши и на бумаге продолжали дискуссию, оценивая возможности завода, подсчитывали резервы: как сделать так, чтобы без ущерба для производства проектные разработки прошли весь испытательный цикл, "от идеи до металла". И в конце концов приходили к разумному решению. При возникновении сложных ситуаций М.К. Янгель и А.М. Макаров вместе выходили с предложениями в Министерство, а при необходимости, и в центральные партийные органы и, как правило, всегда такие демарши были успешными.

Это был союз единомышленников, выдержавший испытание временем. В основе союза были положены принципы доверия. Успех дела определяли личные качества руководителей, основанные на взаимном уважении, и государственные интересы, которыми они неизменно руководствовались при установлении официальных взаимоотношений. Характер этих взаимоотношений очень точно подметил Д.Ф. Устинов, не отличавшийся щедростью на похвалу:

"Вы — одно целое. Ругаешь заводчан — Михаил Кузьмич берет вину на себя. Хвалишь конструкторов — Янгель утверждает, что это заслуга и заводчан. Так и только так надо работать, а успехи не замедлят сказаться".

Отсутствие промежуточного звена во многом способствовало установлению ритмичной деятельности производства. Нормальная без штурмовщины и авралов работа цехов, вовремя успевших провести переоснащение производства и освоить необходимые технологии для запуска в серию создаваемой ракеты, — это очень емкое понятие, в основе которого должно лежать полное взаимопонимание общих целей между конструкторским бюро и заводом. Еще на ранних ступенях проектирования новых узлов технологи входили в круг проблем, ожидавших их при создании новой ракеты. Изготовление опытных конструкций для отработки принимаемых конструктивных решений являлось своего рода испытательным полигоном, на котором начиналась отработка будущих технологий, принимавшихся производством на вооружение. Взаимосогласованные графики выпуска чертежно-технической документации являлись определяющими, обеспечивавшими нужный ритм работы производства.

Лучшим свидетельством родившегося и прошедшего испытания временем неформального союза двух ведущих в отрасли организаций — конструкторского бюро и крупнейшего машиностроительного завода, явилось создание в рекордные сроки самых совершенных для своего времени образцов, боевой и космической техники Советского Союза. И в сложное послеперестроечное время этот союз является гарантией сохранения Украиной ведущих позиций в мире в области ракетно-космической техники.

И, наконец, пожалуй, самым главным следствием принятой системы взаимоотношений в совместной работе, явилось то, что уже первые ракеты, выходившие из сборочного цеха, и направлявшиеся на полигоны для летно-конструкторской отработки, практически изготавливались по серийной штатной технологии.

И все же оценивая события тех дней и создавшуюся конкретную обстановку в условиях серийного завода, необходимо признать, что если бы проектирование ракеты Р-12 шло по установившимся канонам — опытный образец — серийная ракета, первенец конструкторского бюро, тем более последующие новые проекты не были бы реализованы в столь рекордные сроки, и, следовательно, не обеспечили бы паритетные условия государству на международном уровне.

 

Потаенное совещание

Источником энергии на борту стартующей ракеты являются аккумуляторные батареи, дающие, как известно, постоянный ток. Потребители же энергии — различные системы, работали в те времена как на постоянном, так и на переменном токе. Например, гироскопы постоянным током раскрутить не представлялось возможным, требовалось высокостабильное переменное напряжение. Управление же рулевыми машинками производилось постоянным током. Для преобразования постоянного тока источников питания в переменный использовались специальные электромашинные преобразователи тока, основным элементом которых являлись вращающиеся элементы. А раз есть движение, значит, есть и трение, сопровождающееся неизменным выделением тепла. Поэтому такие преобразователи в космосе неприемлемы вообще: выделяемое при их работе тепло отводить некуда, а следовательно, в результате через определенное время работы, накопив его, они смогут сжечь сами себя. В космическом пространстве должны "трудиться" статические преобразователи тока, то есть такие системы, которые не имеют движущихся частей. Разработкой их занимались во ВНИИЭМ, руководимым А.Г. Иосифьяном.

При проектировании ракет Р-14 и Р-16, поскольку они являлись боевыми, предусматривалось установить механические преобразователи энергии. Они вполне отвечали требованиям по весовым характеристикам и по надежности. Более того, являлись, по сути, самыми надежными в ракете в целом.

А.Г. Иосифьян предложил на создававшихся ракетах поставить статические преобразователи тока, хотя технической необходимости в них на рассматриваемый момент не было. Однако, учитывая перспективность этого направления, в эскизном проекте были заложены два варианта: и машинный, и статический.

То был период ламповых приемников и телевизоров, потребляемая мощность которых (до 300 ватт) соответствовала примерно нагревательной электрической плите. Но именно в конце пятидесятых годов в наиболее развитых промышленных странах и, в первую очередь, в США и Японии, в преддверии энергетического кризиса и требований совершенствования бытовой аппаратуры, стали интенсивно заниматься развитием электронной техники. Советский Союз по разработке транзисторов, печатных плат и других элементов совершенной электроники намного отставал от передовых стран, а производимая продукция отличалась крайне низкой надежностью функционирования.

По результатам технического проектирования стало ясно, что статические преобразователи на новых ракетах окажутся примерно в три раза тяжелее механических, что являлось прямым отражением несовершенства и низкого уровня элементной базы и надежности систем. И в результате по этой причине приходилось прибегать к троированию схем.

М.К. Янгелю предстояло решить вопрос: какому варианту преобразователей отдать предпочтение. После одного из совещаний, на котором присутствовали представители многих смежных организаций, в кабинете Главного остались А.Г. Иосифьян и еще несколько специалистов, имевших непосредственное отношение к проблеме преобразователей. Этому стихийно возникшему неофициальному Совету предстояло сыграть судьбоносную роль в истории развития электронной техники в стране. Естественно, с позиций создания ракет Р-14 и Р-16 для Главного вопроса, по сути, и не было. Поэтому, настроясь на шутливый тон, он сразу обратился к "возмутителю спокойствия":

— Послушай, Андроник, а зачем мне нужны твои в три раза более тяжелые "гробы"?

Конечно, это было уже не первое обсуждение, и не просто только ближайшими интересами проектируемых машин оказались озабочены два человека: старший по возрасту и должности — М.К. Янгель и младший по обоим этим параметрам — А.Г. Иосифьян. А в жизни, да и в деле оба, открытые, принципиальные и независимые партнеры, к тому же, как отмечалось выше, бывшие большими друзьями. Оба схожи по характеру в отношениях с окружающими, оба простые, у обоих головы полны идей. А самое главное, что выражало их сущность — это были государственного склада ума люди.

В ходе состоявшегося обсуждения много выдвигалось доводов "за" и "против". Но главный аргумент, как это ни покажется странным на первый взгляд, не был связан вообще с ракетной техникой.

В те времена техническая политика рождалась в кабинетах Военно-промышленной комиссии при Совете Министров СССР. И все, что выходило прежде всего на нужды быта населения, не находило в этом органе поддержку. Приоритеты имели только направления, связанные с оборонной техникой. Поэтому отрасли, обеспечивавшие жизненный потенциал государства, пребывали на "пещерном" уровне развития техники. Становлением отраслей так называемой группы Б (легкая промышленность) занимались только на пленумах ЦК КПСС; на которых констатировали факт отставания и говорили "надо", а на самом деле и по существу все оставалось на старых местах. Это понимали и ученые, и "технари", но сделать ничего не могли при той централизации управления, которая бытовала в стране.

В радиотехнике эта ситуация обнажилась до предела. Наука и техника катастрофически сдавали позиции — отставание от наиболее развитых стран происходило нарастающими темпами. Основной тезис, прозвучавший в контексте этого совещания, нашел свое выражение в темпераментном обращении А.Г. Иосифьяна.

— Ты понимаешь, Кузьмич, если сейчас мы отстаем на десять лет по уровню элементной базы в радиоэлектронике, то очень скоро эти десять лет превратятся в сто.

И это отражало вполне правильно не только реальную действительность, но и ближайшую перспективу. В то время даже бытовал злой анекдот, согласно которому, когда у иностранного специалиста — японца спросили:

— На сколько отстает в этой области Советский Союз от страны Восходящего Солнца? — Он назвал примерно ту же цифру:

— Десять лет.

Когда же попытались дальше выяснить:

А когда Советский Союз догонит Японию? — то специалист не без ехидства ответил:

— Никогда.

Для организации производства, вместо старых весомых ламп, новых элементов радиотехнических схем — буквально "фитюлек" — различного рода транзисторов, тирристоров и других элементов требовались уникальные технологии, сложные по техническому воплощению. В частности, нужны были вакуумные электропечи, которыми промышленность не располагала и приблизительно.

И вот, всесторонне обсудив создавшуюся ситуацию и прекрасно понимая, что в стране при существующей системе не было структуры, способной пойти на революционный шаг развития народного хозяйства, и только через недра Военно-промышленной комиссии под флагом военной техники можно сдвинуть с места проблему, два умных человека, как выразился впоследствии один из участников этого акта, начальник сектора конструкторского бюро А.И. Баулин, приходят к "сговору".

На состоявшемся узком совещании, практически вразрез с политикой, проводившейся партией и правительством, движимые высоким чувством ответственности перед обществом за развитие техники, и, несмотря на проигрыш в тактико-технических характеристиках ракеты, М.К. Янгель и А.Г. Иосифьян принимают решение применить на проектируемых ракетах статические преобразователи электрического тока. При этом они отчетливо осознают, что, как только новая система станет прерогативой Военно-промышленной комиссии, невольно откроются широкие возможности для развития электроники. А это окажет огромное влияние на становление по всей стране как электронно-вычислительной техники, так и широкой номенклатуры самых разнообразных товаров народного потребления.

Так оно и оказалось на самом деле. Сначала появились телерадиоприемники смешанного типа: лампы в сочетании с печатными платами, и, наконец, транзисторные, правда, во многом все же уступавшие западным образцам.

В дальнейшем итоге совместной работы коллективов, возглавляемых двумя энтузиастами — "заговорщиками", статические источники преобразования тока были уменьшены по массе практически в два раза. И хотя они отставали по весовым характеристикам от электромашин, свою "тайную миссию" выполнили полностью.

Так ракетная техника явилась мощной движущей силой в развитии радиоэлектроники.

 

Мера ответственности

Перед творцом новой военной техники (как впрочем и любой другой области знаний) невольно встает вопрос о моральной ответственности за возможные последствия ее применения. Особенно остро, поднявшись на гамлетовский пьедестал "быть или не быть?", звучит он в наши дни, когда "возможности" оружия уничтожения приобрели глобальный, буквально вселенский характер.

В историю ХХ столетия пятидесятые-шестидесятые годы вошли как годы невиданного до тех пор противостояния государств — холодной войны — войны конфронтаций и угроз под флагом усиленного наращивания военной мощи. На международной арене существовали два лагеря, во главе которых были две великие державы — СССР и США. Мир находился в состоянии постоянной тревоги и недоверия. Оснащенные ядерными боеголовками ракеты западных стран, объединенных военным союзом НАТО, были нацелены не только на промышленные и политические центры Советского Союза, но и города его союзников по Варшавскому договору. Это вполне естественно вызывало у последних чувство страха и нервозности. Поэтому на СССР ложилась большая ответственность как за народы своей страны, так и за безопасность стран социалистического блока. И не только как партнеров по военному союзу, но и в равной степени как стран, входивших в Совет Экономической Взаимопомощи.

И в том, что в этот сложнейший исторический период, когда, как например, во время Карибского кризиса в 1962 году до катастрофы оставался один шаг, не разразилась ядерная война, которая стала бы самой большой трагедией в истории человечества, мир обязан в первую очередь боевым ракетам, созданным в конструкторском бюро М.К. Янгеля в содружестве с другими КБ, НИИ и заводами.

Именно то, что произошло на Кубе, показало: равноправия в этом противостоянии можно было добиться только за счет собственных успехов в наращивании военной мощи. Альтернативы этому выбору у создателей военной ракетной техники, как и у физиков, поставивших на службу атомную энергию явно не в мирных целях, не было. И тем не менее, все они безусловно понимали, что противоборствующие стороны не перейдут ту грань конфронтации, за которой последует боевое применение самого смертоносного оружия, поскольку прекрасно отдавали себе отчет, к каким не только жертвам и разрушениям, но и последствиям для населения всей планеты приведет скоротечная современная война. А вместе с тем, обладая превосходством в технике, можно быстрее достичь цели, не прибегая к применению ракет, оснащенных ядерными боеголовками. Демонстрацией мощи и возможностей, решимостью в любую минуту адекватно среагировать — именно этим психологическим оружием успешно сражались и одерживали победы на дипломатическом уровне руководители Советского государства.

Однако и в мирное время проблема меры ответственности и последствий от принимаемых решений для экологии Земли и ее населения не раз поднимались во весь рост перед Главным конструктором.

Такой вопрос остро встал в 1962 году — правительством было принято решение о проведении сверхсекретных стартов ракет, последствия которых могли оказаться непредсказуемыми. Даже в секретных документах они значились предельно просто — операции К-1 и К-2. На самом деле речь шла о подрыве на различных высотах ядерных зарядов. Цель экспериментов — исследовать влияние поражающих факторов ядерного взрыва на авиационную и ракетную технику, специальную радиосвязь, радиолокаторы. В качестве носителя выбрали ракету Р-12. Ставка на первую янгелевскую ракету, с помощью которой предполагалось провести эксперимент, была отнюдь не случайной. Требовалась абсолютная надежность выполнения проводимых операций.

Составлять программу полетного задания на атомный взрыв поручили молодому инженеру А.Ф. Белому. Когда все документы были подготовлены, его и руководителя направления баллистики Н.Ф. Герасюту пригласил к себе Главный конструктор.

— Заходим мы в кабинет Михаила Кузьмича, — вспоминает А.Ф. Белый. — Он, как всегда, сидит за рабочим столом в углублении кабинета. Предложил сесть. Обращаясь к Николаю Федоровичу, попросил доложить о проделанной работе. Я невольно посмотрел на Н.Ф. Герасюту и обратил внимание, что мой руководитель стал сразу как-то предельно подтянут, лицо покраснело, как у школьника, испытывающего трепет перед старшим. Доклад был строгим, корректным, но чувствовалось — удается он с огромным внутренним напряжением. Все это сильно поразило. Надо заметить, что я, как молодой инженер, Главного не боялся. В сознании такое представление: ну, мужик, как мужик. И какого хрена, думаю, меня в кабинет потащили? Только намного позднее, сам став во главе коллектива исполнителей, до глубины души прочувствовал всю меру ответственности, которую брал на себя Николай Федорович Герасюта и автоматически тем самым перекладывал ее на Главного. Ведь речь-то шла о настоящих ядерных взрывах! Вот это и хотел внедрить в наше сознание Главный, будучи предельно официален. Между тем, выслушав, не перебивая, доклад, Михаил Кузьмич стал задавать вопросы, на которые получал обстоятельные четкие ответы. И вдруг совершенно неожиданно последовала жесткая реакция:

— Ну, смотри, если что произойдет, я тебя…

Н.Ф. Герасюта на это еще раз твердо заверил:

— Не беспокойтесь, Михаил Кузьмич, все будет в порядке, энергетики хватит, запасы топлива в норме.

— Ну, тогда я подписываю, Николай Федорович.

И с этими словами Главный взял у меня полетное задание и расписался в положенном месте.

— А где второй экземпляр, — обращаясь ко мне, спросил он.

Я схватился было бежать за ним, так как второпях второй экземпляр оставил на рабочем столе. Но Михаил Кузьмич, как-то так просто, остановил:

— Не торопись, я подожду.

Когда был подписан принесенный экземпляр, он спокойно и дружелюбно сказал:

— А теперь отправляйте.

И мы покинули кабинет…

Операции К-1 и К-2 были проведены в июле 1962 года. Поставленные задачи были полностью выполнены.

Невольным свидетелем одной из этих операций оказался Ю.А. Сметанин. Вот как передает впечатление он высотного взрыва атомной бомбы.

"Я был тогда в Капустином Яру, мы знали, что будет взрыв, но официально меня, конечно же, никто не приглашал… Была ракета и два беспилотных самолета, которые находились в зоне поражения…Я видел взрыв. Это поразительная вещь! И как мальчишка попался на том, что забыл о несовершенстве техники. Надев черные очки, смотрел в ту точку неба, где должен был произойти взрыв. Проходит минут двадцать, но все спокойно… Я снял очки, поднимаю голову — вспышка! Глаза заполнились белой пеленой, и ничего не видно. Пришло тепло, оно ударило по телу… А ведь до точки взрыва семьдесят километров!.. Потом в воздухе наливается свирепый пузырь, облака перемешиваются, и все это расширяется, а ты стоишь разинув рот от удивления… И тут пришла ударная волна, и она довольно сильно хлестнула по лицу… Впечатление, конечно же, очень сильное. Оба самолета были сбиты. Но более всего удивило, что в эти дни прием телевизионного сигнала из Чехословакии был без всяких там устройств, так как образовались ионизационные каналы в атмосфере…"

При подготовке к старту первой ракеты Р-36 вышла из строя система опорожнения баков. Об этом и было доложено на заседании Государственной комиссии. И вдруг совершенно неожиданно Михаил Кузьмич обратился к представлявшему интересы баллистиков молодому специалисту А.Д. Шептуну с вопросом: что думает он о возможности допуска машины к пуску. Получив утвердительный ответ, Главный резюмировал:

— Я с тобой согласен.

Этот мимолетный эпизод, на который никто из присутствующих членов Государственной комиссии не обратил внимания, очень показателен с психологической точки зрения. Конечно, для Главного не было вопроса — пускать или не пускать? Первый старт всегда на минимальную дальность, а поэтому компонентов топлива наверняка хватит.

Окруженный молодыми специалистами, зачастую делающими первые шаги в такой сложной и ответственной технике, он ни на минуту не переставал быть воспитателем, наблюдая не только за тем, как набирается опыта молодежь, но и за становлением волевых и моральных качеств, способностью принять самостоятельное решение каждого исполнителя. Ведь, несмотря на огромную дистанцию в служебном положении: начинающий инженер — Главный конструктор, они, как бы, на какое-то мгновение оказывались в одинаковых условиях: необходимо высказать свое мнение, не подвергаясь чьему-либо давлению со стороны. В этот момент для М.К. Янгеля прежде всего важно было другое — как проявит себя инженер, оказавшись в подобной ответственной ситуации, его способность не только иметь собственное мнение, но и принимать решение. Это был своего рода невольно состоявшийся экзамен. И как оценка в зачетной книжке студента, в "архивах" памяти руководителя откладывалось впечатление о зрелости каждого отдельного сотрудника коллектива, с обязательно вытекающими выводами — какую работу можно поручить в дальнейшем, на каких должностях можно использовать.

Участвуя в совещаниях на самых высоких, в том числе и государственном, уровнях, Главный всегда стремился брать с собой кого-то. Причем этим кем-то был, как правило, непосредственный исполнитель по обсуждаемому вопросу вне зависимости от занимаемой должности. В то же время при любой возможности Михаил Кузьмич не упускал случая и посылал в высшие инстанции сотрудников конструкторского бюро. Уступая свое место на заседаниях, стремился к тому, чтобы они из первых уст воспринимали задачи, стоящие перед коллективом, приобретали опыт поведения в любых ситуациях, набирались того, что называется административной мудростью, привыкали брать ответственность за принимаемые решения.

На столе у заместителя Главного по двигателям И.И. Иванова звонит аппарат прямой связи:

— Иван Иванович, звонил Д.Ф. Устинов и просил меня лично прибыть в Кремль на совещание по лунному проекту. Поскольку в корабле посещения Луны главным является двигатель, то я считаю, что именно Вам, как его разработчику, надо ехать вместо меня.

И вот высокое заседание в ЦК КПСС. После того, как выступил головной разработчик лунной ракеты и главные конструкторы ряда систем, слово предоставили И.И. Иванову.

Обрисовав общее состояние работ и отметив, что важнейшей задачей истекшего периода для конструкторского бюро был вопрос сдачи на вооружение ракеты Р-36, у которой на двигателе второй ступени не хватало удельной тяги, вследствие чего дальность снижалась на 470 километров, докладчик остановился на трудностях, возникших при отработке двигателя для корабля посещения Луны. Со свойственной ему прямотой, без обиняков выступление закончил словами:

— Для отработки двигателя нужен специальный стенд, которого у нас пока нет.

— А у нас нет производственной базы, — подлил масла в огонь присутствовавший на совещании А.М. Исаев, являвшийся Главным конструктором двигателя на другом блоке лунной ракеты.

Атмосфера сразу резко накалилась. По всему чувствовалось, что докладчик явно "переборщил" для совещаний такого уровня. Но было уже поздно. В действие вступила "артиллерия большого калибра". Д.Ф. Устинов устроил "разгон" Министру А.С. Афанасьеву и его заместителям. Основной довод, трафаретный для тех времен:

— Вы не забыли о том, что у Вас в карманах партбилеты?

Когда после совещания его участники вышли из ворот Спасской башни Кремля, то, в свою очередь, С.А. Афанасьев обрушился на И.И. Иванова. Имея в виду выступившего в том же духе, что и И.И. Иванов, другого Главного конструктора двигателей А.М. Исаева, для которого принципиальность и справедливость были превыше всего, он "обобщил" свой гнев словами:

— Ну его-то мы знаем, а ты-то чего добился?

В разговор вмешался заместитель Министра Г.М. Табаков, выступив в поддержку своего руководителя:

— Я его предупредил, чтобы, выступая, говорил помягче.

В довершение к взбучке, полученной от Министра, на следующий день Главный конструктор ракеты Н-1, как назывался лунный проект, В.П. Мишин не преминул связаться с Днепропетровском и высказал М.К. Янгелю свое возмущение неправильным, якобы, поведением И.И. Иванова.

Когда последний вернулся домой в конструкторское бюро, ему позвонил Михаил Кузьмич и в привычной своей манере спросил:

— Если Вы можете, зайдите ко мне!

Внимательно выслушав рассказ о том, как все происходило, Главный только и сказал:

— Я бы выступил точно так же.

Трудно переоценить воспитательную роль возникавших таких ситуаций, характеризовавших отношение Главного к членам своей команды.

В более сложном положении, чем И.И. Иванов, правда не на таком высочайшем уровне, оказался начальник отдела конструкторского бюро В.А. Шапошников, занимавшийся вопросами обеспечения гарантии и надежности эксплуатации ракет.

В связи с длительным нахождением ракеты в заправленном состоянии на боевом дежурстве по инициативе ведущего Научно-исследовательского института Министерства обороны Заказчик поднял вопрос о так называемой агрегации взвешенных примесей в компонентах топлива.

Перед заправкой и горючее, и окислитель очищались с помощью специальных фильтров, не пропускавших посторонние примеси размером в двадцать микрон и выше. Более же мелкие частицы, которые могли преодолевать зазоры в форсунках и клапанах, не могли вызывать никаких неприятностей.

Возражения военных были двоякого рода. Во-первых, они исходили из предположения, что взвешенные частицы при диаметре в двадцать микрон могут иметь удлиненную форму, а потому свободно проскакивая через фильтры, располагаться в критических сечениях и тем самым влиять на подачу компонентов топлива на турбину.

Кроме того, при длительном нахождении компонентов в баках проникшие через фильтры даже меньшие частицы могут иметь склонность к оседанию и накоплению на различных внутренних элементах конструкции бака — стрингерах, шпангоутах, оболочках. В невозмущенном состоянии не исключалась и тенденция к агрегированию (отсюда и название явления), то есть срастанию частиц и к возникновению структур более плотной массы наподобие накипи, которая образуется в обыкновенных кухонных чайниках при нагревании воды. Оторвавшись от поверхности бака, такие образования могут попасть в зазоры редуктора и, уменьшив проходное сечение, вызывать самые негативные последствия при работе жидкостного реактивного двигателя.

Возникшая ситуация усложнялась еще и тем, что военные стали списывать на "разрекламированное" явление все сомнительные аварийные пуски, поскольку были случаи, когда нарушалась регулировка работы клапанов. И хотя причины не были установлены однозначно, тем не менее появилась возможность искать "крайнего".

Проблема приобретала масштабность, поскольку в результате развернутой компании могли быть поставлены под сомнение все ракеты, находившиеся на боевом дежурстве. И поэтому перед Главным конструктором ракеты М.К. Янгелем, а также Главным конструктором двигателей В.П. Глушко, Государственным институтом прикладной химии, как разработчиком топлива, была поставлена задача: или экспериментальным путем доказать, что процесс агрегации при длительном хранении не возникает, или, в противном случае, обосновать допустимость этого явления.

Для обсуждения вопроса на заседании секции Научно-технического совета Министерства была создана специальная бригада, которую и возглавил В.А. Шапошников. Несмотря на то, что днепропетровцев доставили в Москву специальным самолетом, оказалось, что они сильно опоздали. К этому времени представители Заказчика, воспользовавшись соглашательской позицией некоторых сотрудников Министерства общего машиностроения, внушили председательствовавшему заместителю Министра Г.М. Табакову, что эксперименты по выяснению возможности агрегации необходимо провести обязательно, а головным по обеспечению и проведению всех работ должно быть конструкторское бюро "Южное".

Никакие доводы янгелевских представителей и доказательства необоснованности выдвинутой позиции не принимались во внимание. Более того, они вызвали негативную реакцию председателя совещания, раздраженного независимым поведением делегации, председателя совещания. Посыпались упреки в нежелании решать неотложные важнейшие проблемы, пренебрежении интересов Заказчика. В общем, разговор получился очень тяжелым, а занятая днепропетровцами позиция была оценена как близорукая.

В конце заседание приняло предельно жесткий оборот. Было предложено подписать заранее подготовленное решение, которым предусматривалось проведение в достаточно сжатые сроки большого объема весьма сложных работ по исследованию возможности агрегации и влиянию ее на работоспособность систем. С принятием такого решения автоматически ставилась под сомнение способность всех разработанных конструкторским бюро и находившихся на вооружении ракет выполнять свое назначение.

Представители М.К. Янгеля, естественно, наотрез отказались подписать такой документ. Сославшись на их позицию, не поставили свои подписи и представители конструкторского бюро В.П. Глушко и ГИПХа. Председательствовавший попытался оказать силовое давление, но получил решительный отпор.

Возмущенный строптивостью непокорных, Г.М. Табаков снял трубку ВЧ аппарата спецсвязи. В присутствии всего совещания связался с Михаилом Кузьмичом и в самых нелестных выражениях охарактеризовал позицию, занятую представителями конструкторского бюро "Южное" и лично В.А. Шапошниковым, как руководителем группы. В адрес последнего он произнес гневную тираду:

— Прислал какого-то мальчишку, который сорвал важное совещание, готовившееся нами неделю. Чтобы я его никогда больше не видел в ракетной технике. Это не наш человек. Доложи о принятых мерах.

После чего последний был выдворен из кабинета с напутствием по приезде в Днепропетровск зайти к М.К. Янгелю и напомнить ему о наложении наказания.

— Не буду скрывать, — вспоминал впоследствии "провинившийся", — настроение было препакостное. Поехал за увольнением в родное конструкторское бюро. Нелегко мне было явиться "на ковер" к Михаилу Кузьмичу. Мысленно подбирал поубедительнее аргументы. Опасался, что он, постоянно занятый самыми сложными проблемами, не найдет времени для детального рассмотрения сути вопроса, а посему и не сможет разделить нашего упрямства. В этой мысли меня убеждало и то, что некоторые наши единомышленники после того, как проблема агрегации приобрела такой неожиданный оборот, высказывались в том смысле, что плетью обуха не перешибешь, и если сам заместитель Министра настаивает, то чего нам сопротивляться — сверху виднее!

Но разговор у Михаила Кузьмича неожиданно развивался совсем по другому сценарию, чем я предполагал, когда обдумывал сложившуюся ситуацию. Он внимательно, не прерывая, выслушал мое сообщение о том, как и в какой обстановке проходил Научно-технический совет, а в ответ на попытку аргументировать занятую нашей делегацией позицию коротко резюмировал:

— Вы специалисты, вам виднее.

И с этими словами отпустил меня. Еще более я был удивлен, когда наша бригада, в том числе и я, была премирована за работы по проблеме агрегации. Сам же вопрос, как надуманный, вскоре был снят при энергичном участии В.П. Глушко и Академии наук СССР. Думаю, что Михаил Кузьмич сумел и заместителя Министра убедить в неправоте, так как вскоре пришлось быть на очередном совещании в Министерстве, и наша встреча с Г.М. Табаковым была вполне доброжелательной. А он-то уж меня хорошо помнил!..

Пытаясь проанализировать и квалифицировать побудительные мотивы, руководившие Главным в описанном эпизоде, В.А. Шапошников подчеркивает не только умение быстро разобраться в любой ситуации, умение спросить, но и готовность защитить своих подчиненных от нападений, а главное, большое доверие к людям, с которыми работал.

— Просто подмывает, — заключает автор этих наблюдений, — приписать Михаилу Кузьмичу слова, некогда высказанные вице-президентом США Стивенсоном: "Сделать человека достойным доверия можно, лишь доверяя ему". — И подкрепляет эту мысль не менее интересной и показательной другой историей, в которой волею судьбы сам оказался главным действующим лицом…

Учитывая большое значение для обороны страны ракеты Р-36, она была поставлена на боевое дежурство в середине 1965 года еще в ходе летных испытаний, которые были закончены в конце мая.

Несмотря на это, ракетный комплекс официально не был принят Заказчиком в эксплуатацию. То есть ракета стояла на боевом дежурстве и в любой момент должна была выполнить поставленную задачу, а официально на вооружении не числилась.

Причина для этого была достаточно серьезная.

В процессе нахождения ракеты в заправленном состоянии, в местах разъемных соединений, а их на одной машине насчитывалось до ста пятидесяти, были обнаружены течи. И хотя характер течей — компоненты сочились в местах соединений и натекание во времени было незначительным — не вызывал особых опасений, тем не менее сам факт был очень неприятен и военные ставили законные вопросы о степени возможности возникновения аварийных ситуаций. Для решения возникшей проблемы в декабре 1966 года создали специальную комиссию. Председателем был назначен М.К. Янгель. Комиссии предстояло выработать совместное с Заказчиком решение, дающее возможность принять ракету на вооружение.

Конечно, кардинальное решение вопроса — ампулизация ракет, связанная с переходом на полностью герметичные неразъемные соединения. Но это сложная техническая проблема, которая требовала длительного времени и будет реализована в дальнейшем. А что делать с теми ракетами, которые уже потекли, — сливать компоненты, нейтрализовать и ремонтировать, или ограничиться предлагаемыми конструкторами мерами, в частности, обматывать потекшие соединения специальными поглощающими лентами, получившими название "портянок", которые позволят снизить загазованность до допустимых размеров и для надежности ввести строгий контроль с помощью гелиевых течеискателей?

Все эти вопросы поставил в своем вступительном слове Председатель комиссии. Обращаясь к военным, он особенно подчеркнул несуразность возникшей ситуации:

— Ракета полтора года находится на боевом дежурстве, Вы ее эксплуатируете все это время, а фактически не несете никакой ответственности. Ситуация неопределенная, машина как бы ваша и в то же время — не ваша. При таком положении любые ошибки могут быть списаны на конструкторское бюро. И тому есть уже примеры. Естественно, возникает вопрос о передаче тогда промышленности воинских частей, эксплуатирующих ракет. Ведь для того, чтобы отвечать, надо знать, с кого спрашивать и кого контролировать.

Работа комиссии в напряженной обстановке продолжалась в течение почти двух недель с утра и до позднего вечера. Михаил Кузьмич, как всегда, был загружен одновременно многими вопросами, а посему не мог постоянно участвовать в заседаниях, в которых представители конструкторского бюро с трудом сдерживали напор оппонентов, торпедировавших все предложения, в большом числе "уточняющих моментов".

Во время одного из таких заседаний и произошел случай, который надолго остался в памяти всех его очевидцев.

"Комиссия работала, — вспоминает В.А. Шапошников, — в кабинете одного из заместителей Министра. Место председателя находилось во главе длинного стола. Слева и справа от него размещались члены рабочих групп и их консультанты. По быстро сложившемуся правилу я сидел четвертым слева от председателя. В это утро в ожидании прихода Михаила Кузьмича обсуждались частные вопросы. Предстояло уточнить некоторые моменты с представителем Заказчика, сидевшим справа от председательского кресла, на которое я и присел во время беседы. Увлеченный разговором, не заметил, как вошел Михаил Кузьмич и сел на мой свободный стул. Признаюсь, очень смутился, увидев нелепость ситуации, и стал поспешно собирать документы, чтобы освободить место. Но Михаил Кузьмич жестом приказал мне оставаться на месте, подкрепив его неожиданно словами:

— Так что, Владислав Анатольевич, может начнем?

Не знаю, было ли заметно по мне, но при этих словах растерялся окончательно. Поняв это, Михаил Кузьмич пришел ко мне на помощь, разрядив весьма дипломатично создавшееся положение:

— Владислав Анатольевич, разрешите мне высказать некоторые соображения?

Я понял — Главный своим авторитетом поддерживает своих представителей, делегируя как бы нам, постоянно присутствующим на этой нелегкой комиссии, свои полномочия председателя и лидера. Конечно же, слово Михаилу Кузьмичу я дал. Потом у меня попросился выступить кто-то из руководителей группы Заказчика. Я и сам не заметил, как до перерыва настолько освоился с ролью председателя, что не только предоставлял слово делающим высказать свою точку зрения, но и позволял себе на правах ведущего совещание вступать в полемику с выступавшими, и самому брать слово, когда это казалось необходимым.

В течение всего утреннего заседания Михаил Кузьмич своим примером призывал присутствующих относиться ко мне как к председателю. В результате протокол совещания перешел в наши руки. В перерыве, прощаясь с нами, Главный напутствовал:

— Не упускайте инициативу! Нельзя, чтобы из-за неясных опасений какого-то перестраховщика были приняты неправильные решения. Но и не увлекайтесь!

Я не могу судить о том, в какой мере этот случай повлиял на дальнейший ход событий. В сложной системе взаимосвязанных проблем он может вообще показаться незначительным. Но комиссия приняла правильные объективные решения, которые в известной мере были созвучны с заключительным правительственным документом. В моем представлении этот эпизод свидетельствовал о том, что Михаил Кузьмич был прекрасным психологом и отменным тактиком".

 

Козырная карта

Начало шестидесятых годов в истории развития ракетной техники отмечено мощным противостоянием ведущих конструкторских бюро в борьбе за заказы на разработку стратегических межконтинентальных баллистических ракет. Однако, к сожалению, на конкурс выносились не только технические достоинства рассматривавшихся предложений. Налицо был и очевидный "теневой" конкурс. Разработка проектов ракет нового поколения пришлась на время, вошедшее в историю советского государства как период "оттепели". В эту пору, несмотря на наметившуюся демократизацию общественного строя, мало что изменилось в обычаях и нравах высшего эшелона власти. Даже в важнейших вопросах государственной политики, определявших оборону страны, предпочтение могло отдаваться розыгрышу "семейных карт". Заполучить дитя какого-нибудь государственного деятеля для работы в модной отрасли промышленности было сокровенной мечтой многих главных конструкторов, ибо ставка в битве за наследника была куда выше, чем соревнование за конкурсный проект. Ведь в случае "выигрыша" малозаметное конструкторское бюро мгновенно становилось ведущей организацией, "тузом", и заказы начинали сыпаться, как из рога изобилия.

С этих позиций одной из наиболее "козырных карт" в начале шестидесятых годов оказалась фигура обычного выпускника вуза. Кроме одной решающей детали — это был сын первого человека в государстве, объединившем в своей персоне два самых главных поста в стране — Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР — Н.С. Хрущева. Вот какой полуанекдотический эпизод, связанный с отпрыском всемогущего руководителя, приводит в своих воспоминаниях Главный конструктор системы противоракетной обороны Г.В. Кисунько:

"Министр распорядился перевести в наше специальное конструкторское бюро (СКБ-30) группу выпускников вузов 1957 года, ранее направленных в научно-исследовательские институты и конструкторские бюро авиационной промышленности. Для отбора молодых специалистов я направил в госкомитет одного из своих замов — Елизаренкова, который просмотрел представленный ему список и сделал пометки против отобранных фамилий. Заместитель Министра по кадрам спросил у него:

— А почему вы обошли вот эту строчку в списке?

В указанной им строчке значилось: "Хрущев Сергей Никитович"

— У нас уже был один Сергей. Был, да сплыл, — не задумываясь, выпалил Елизаренков.

Только много лет спустя узнал я об этой самодеятельности и пришел в неописуемую ярость.

— Вы дурак или провокатор? — спрашивал я Елизаренкова. — Неужели Вы не понимаете, что Ваша выходка стала известной Никите Сергеевичу, как исходящая не от Вас лично, а от меня как Главного конструктора? Понимаете ли Вы, что предложение заместителя Министра не могло быть сделано без согласия Хрущева-старшего? Наконец, понимаете ли Вы, что все катаклизмы, переживаемые нашим коллективом, являются прямым отголоском Вашей дурацкой выходки?".

Даже по прошествии многих лет автор воспоминаний не может равнодушно воспроизводить эту сцену. Слишком уж чувствуется эмоциональный накал беседы. Так непроизвольно "по вине" своего заместителя Главный конструктор системы ПРО упустил предоставившуюся возможность обеспечить своему конструкторскому бюро прочное положение, и очень скоро ощутимо прочувствовал промахи незадачливого помощника.

Описанный эпизод с "Сергеем", как уже было сказано, произошел в 1957 году. Выпуски в высших учебных заведениях, как известно, бывают весной. А в августе 1958 года опытное конструкторское бюро — ОКБ-23, располагавшееся в московских Филях, посетил Н.С. Хрущев. Его сопровождал Министр обороны маршал Р.Я. Малиновский. Уровень по всем нормам самый высочайший, что, казалось, должно было бы свидетельствовать об особом значении, придаваемом руководством страны работам, проводившимся в конструкторском бюро.

Действительно, в ОКБ-23, возглавлявшемся талантливым авиационным конструктором В.М. Мясищевым, работало много высококвалифицированных специалистов. За короткий срок — семь лет существования со дня основания в 1951 году — создано несколько проектов совершенных тяжелых стратегических дальних бомбардировщиков. Кстати, на базе одного из этих самолетов уже в наши дни была создана модификация — транспортный вариант ВМ-Т, который на "своей спине" перевозил баки водородного блока "Энергии", сыграв тем самым важную роль в победе идеи самолетной доставки крупномасштабных конструкций системы "Энергия-Буран".

Почетных гостей провели в цех окончательной сборки самолетов, где им было продемонстрировано находившееся в стадии изготовления новое детище Главного конструктора — сверхзвуковой стратегический дальний бомбардировщик большой грузоподъемности М-50. Пройдет всего три года и этот самолет на традиционном авиационном празднике в Тушино в июле 1961 года произведет фурор. Собравшиеся на смотровом поле и вся страна услышат торжественный голос ведущего диктора радиовещания:

— К нам приближается новейший сверхзвуковой самолет-ракетоносец в сопровождении двух сверхзвуковых истребителей.

Показ произвел большое впечатление на всех, увидевших, несомненно, выдающееся достижение авиационной конструкторской мысли. Иностранные корреспонденты единодушны в оценках:

"Парад убедил Запад, что не все свои военные усилия Россия отдает ракетной технике — отнюдь нет" — писала Лондонская "Дейли мейл".

Ей вторила парижская "Пари пресс Энтрансижан":

"В Тушине русские доказали, что они способны посвящать свои силы одновременно завоеванию космоса и созданию самолетов, которые показали вчера. Во Франции не думали, что они могут иметь такую технику".

К сожалению, давая высокую оценку достижениям советской авиационной техники (это была первая не только в отечественной, но и, пожалуй, мировой практике попытка создания самолета такого типа, опередившая на десятилетие развитие авиации), западные эксперты оказались в полном неведении о действительном положении вещей. Конструкторское бюро, продемонстрировавшее на авиационном параде свой сенсационный самолет, на тот момент уже не существовало. Решение о его ликвидации было принято ни кем-нибудь, а лично Никитой Сергеевичем Хрущевым. И никто из принимавших участие в этом решении не задумался и не возразил, что тем самым наносится непоправимый вред развитию авиационной техники.

Но вернемся в ОКБ-23 в август 1958 года.

После посещения Н.С. Хрущевым сборочного цеха состоялось совещание. Ход этого, ставшего "судьбоносным" для ОКБ-23 совещания, описан в книге П.Я. Козлова "Конструктор".

"Заметно волнуясь, но не теряя своих качеств великолепного докладчика, В.М. Мясищев рассказал об основных работах в области создания сверхзвуковых тяжелых самолетов. Его увлекательный, богато иллюстрированный доклад вызвал значительный интерес у слушателей. Н.С. Хрущев и Р.Я. Малиновский задали ряд вопросов, на которые Мясищев дал исчерпывающие ответы.

… В.М. Мясищев сделал попытку рассказать о некоторых проработках по ракетно-космической тематике, выполненных в ОКБ, но Н.С. Хрущев остановил Мясищева, сказав примерно следующее:

— Владимир Михайлович, Вы занимаетесь крупными темами в области авиации. Это — Ваша область. А вопросы ракетной тематики у нас есть кому решать и обеспечивать.

Странное — иначе не назовешь — впечатление осталось у Мясищева и его помощников от этого посещения ОКБ правительственной делегацией. Хотя ни сам Н.С. Хрущев, ни кто-либо из сопровождавших его лиц ничего отрицательного о делах мясищевского коллектива не сказали, но и ожидавшегося одобрения успехов, достигнутых ОКБ, тоже не было".

Жизнь в конструкторском бюро после посещения его Н.С. Хрущевым шла своим чередом, работа продолжалась в высоком темпе. Военная авиация с нетерпением ждала новую машину. Поздней осенью 1958 года "пятидесятка" на специальной барже по Москве-реке была благополучно переправлена на летно-испытательную базу ОКБ-23 и начался период наземных, а затем и летных испытаний.

А в "верхах" жизнь, определенная состоявшимся посещением, также шла своим чередом. Там время приведения в действие принятого решения было уже запрограммировано и ждали только сигнала на его реализацию. Команда прозвучала осенью 1960 года, и ОКБ-23 в одночасье перестало существовать как ведущее авиационное конструкторское бюро, получив статус филиала подмосковной организации, возглавлявшейся В.Н. Челомеем. До 1960 года мало кто знал о существовании в Реутово рядового конструкторского бюро, не имевшего ни заслуг, ни почестей, ни громких перспективных проектов: конструкторское бюро занималось созданием морских зенитных управляемых ракет. И вдруг необыкновенный взлет.

О том, что предшествовало метаморфозе авиационного конструкторского бюро в ракетное для непосвященных в придворные кремлевские тайны стало известно из "устных сообщений", невольно просочившихся негласно на информационную поверхность.

События, согласно этим рассказам, развивались так. Несмотря на то, что "жертва" практически была определена, В.Н. Челомей получил свыше более широкую, беспрецедентную привилегию — "добро" — подмять под себя любое авиационное конструкторское бюро. На раздумье дали сутки. На следующий день новоиспеченный фаворит должен был объявить свой выбор.

Такое решение руководителя страны поставило в очень щекотливое положение председателя Государственного комитета по авиационной технике П.В. Дементьева. А что, если аппетиты превзойдут все возможные пределы и в качестве жертвы будет назван признанный корифей авиационной техники А.Н. Туполев? Зная крутой характер последнего, решить поставленную задачу было бы очень трудно, не говоря уже о прочих моральных издержках. Под прессом этих проблем прошла ночь у председателя Комитета. И когда на следующий день В.Н. Челомей назвал фамилию Главного, судьба которого после этого автоматически решалась, руководитель авиационной промышленности облегченно вздохнул. Как говорится, пронесло.

А дальше все уже было намного проще. П.В. Дементьев приехал в Фили, в ОКБ-23, усадил ставшего бывшим главного конструктора в свой правительственный лимузин и, проделав путь Москва-Жуковский Московской области, представил коллективу прославленного Центрального аэрогидродинамического института нового директора — В.М. Мясищева. Несомненно, в создавшейся ситуации В.Н. Челомей повел себя очень "мудро". Он выбрал оптимальный вариант, позволивший не только избежать сложных коллизий, но и заполучить одно из лучших, а по достигнутым на тот момент успехам наиболее перспективное ОКБ.

Но почему же столь "крутые" перемены произошли в судьбе Главного конструктора В.Н. Челомея? Почему именно он получил такую огромную беспрецедентную прерогативу? Ведь когда принимали решение о ликвидации монополии в ракетной технике конструкторского бюро С.П. Королева, то приняли всем понятное и единственно правильное решение о становлении новой организации на "пустом" месте и не в перенасыщенной научно-исследовательскими институтами и конструкторскими бюро столице, а на периферии, в непосредственном соседстве с мощной производственной базой. Так поступали и раньше, создав КБ в Миассе, так поступали и позднее, организуя проектные центры в Красноярске, Омске и других городах. В зависимости от необходимости и успехов возникали и расформировывались многие организации. Но подобного не знала история ни самолетостроения, ни, в равной степени, ракетостроения. Чтобы ведущее конструкторское бюро, спроектировавшее в кратчайшие сроки первоклассные самолеты, соответствующие мировому уровню развития авиации, подпадало под власть ничем не примечательного конструкторского бюро? Нонсенс? Нет!

За всем этим отчетливо просматривается фигура молодого инженера, который в дальнейшем очень быстро сделал карьеру, вскоре удостоившись высших правительственных наград. Это тот самый Сергей Никитович Хрущев, сын "самого" Н.С. Хрущева, которым пренебрег принципиальный заместитель Главного конструктора системы противоракетной обороны Г.В. Кисунько, а Главный конструктор В.Н. Челомей свой шанс не упустил, а использовал на все сто процентов.

О том, как сказались промахи незадачливого заместителя, Г.В. Кисунько вскоре почувствовал ощутимо. В цитировавшихся воспоминаниях читаем:

"Я понимал, что в техническом замысле оппонентов заложен принципиальный изъян, делавший их радиолокационную систему непригодной ни для противоракетной обороны, ни для действия против спутников". Но разработчики "альтернативной новинки" стремились поскорее пристроить свой плохонький товарец под крылышком фирмы Челомея, семейно родственной с самим Хрущевым".

Характеризуя сложившуюся обстановку тех лет, Б.Е. Черток вспоминает:

"Мы за эти годы научились оценивать политическую обстановку и по различным репликам на многочисленных заседаниях с участием самых высоких чиновников чувствовали, "кто есть кто".

Далее он пишет, что во время одного из разговоров Председатель Государственного комитета по оборонной технике прямо сказал, что "Хрущев поддерживает предложения Челомея…

Какие возможности у Челомея, — продолжает Б.Е. Черток, — сказать было трудно, а Днепропетровский завод и КБ Янгеля… — это очень большая сила".

От системы никуда не уйдешь, как бы несгибаем и независим ни был твой характер. Постоянная конкуренция с конструкторским бюро В.Н. Челомея по новым, но, увы, параллельным проектам, привела на предел человеческих возможностей и мешала работе настолько, что проектанты с согласия, конечно, Главного, воспользовавшись возникшими впоследствии разногласиями между В.Н. Челомеем и сыном главы государства (во время посещения конструкторского бюро М.К. Янгеля в 1961 году С.Н. Хрущев сопровождал Н.С. Хрущева), пытались начать сепаратные переговоры с последним о переходе его к М.К. Янгелю заместителем. Такова, увы, суровая действительность, диктовавшаяся интересами дела. Но любви с С.Н. Хрущевым не получилось.

Подобную попытку по свидетельству Я.К. Голованова пытался лично предпринять и С.П. Королев в личной беседе с сыном главы государства. Замаячила, правда, у М.К. Янгеля перспектива вытянуть козырную карту в своем коллективе — тесть одного из инженеров вошел в элиту лидеров государства. Но — не судьба. В мгновение ока зять оказывается в конструкторском бюро С.П. Королева. Тут, что ни говори, а Москва-столица.

Однако и для В.Н. Челомея наступают не лучшие времена. Кремлевский дворцовый переворот в октябре 1964, отец отстранен от власти. Это мгновенно отражается на сыне. Для начала Сергею Хрущеву запрещают въезд на собственном автомобиле на территорию закрытого конструкторского бюро — привилегия, которой он пользовался как само собой разумеющееся. А вскоре, под благовидным предлогом большой популярности у иностранцев, вдруг ставшей несовместимой с работой на режимном предприятии, сына бывшего Главы государства перевели на преподавательскую работу в высшее учебное заведение.

Но, прежде чем все это произойдет, В.Н. Челомей сумеет сполна воспользоваться своей "козырной картой". Захватив "наследство", честолюбивый Владимир Николаевич Челомей заявляет о своих далеко идущих амбициях. В его планах провозглашались как универсальные ракеты — УР-100, УР-200 и УР-500. Предложенная аббревиатура, так и расшифровывавшаяся как "Универсальная ракета", дала повод в конструкторских кругах, не без доли ехидства называть их "тремя" урками.

Стремление В.Н. Челомея подмять под себя всю боевую и космическую ракетную технику рушило перспективные планы деятельности многих главных конструкторов, в той или иной степени имевших к ней отношение. Характерный эпизод, как реакцию на создавшуюся обстановку, приводит в своих воспоминаниях Г.В. Кисунько:

"31 июля 1961 года мне позвонил по кремлевке Сергей Павлович и предложил встретиться. Место встречи — в переулке у "устиновского" входа в Миноборонпром. К нему почти одновременно причалили Королев на ЗИС-110, я — на ЗИМе. Сергей Павлович выпроводил своего водителя к моему, — мол у вас и у нас найдется о чем поговорить. Потом поднял стеклянную перегородку, отделявшую пассажирский салон ЗИСа от водителя, в лоб поставил мне вопрос:

— Григорий Васильевич, до каких пор мы будем терпеть этого бандита — Челомея?

— А что мы можем сделать? Он не один и действует через подручных и всевозможных подлипал.

— Давайте напишем вместе письмо в ЦК.

— Но оно все равно попадет к Хрущеву.

— Хрущев — это еще не ЦК, — сказал Сергей Павлович.

Сергей Павлович вел разговор твердо и решительно, и я понял, насколько его допекала проводимая с одобрением Хрущева "всеобщая челомеизация" ракетно-космической техники. Ставка делалась на то, чтобы прибрать к рукам Челомея вспаханную и засеянную Королевым и Янгелем ракетно-космическую целину".

Провозглашенная программа, по сути, являлась прямым вызовом в первую очередь М.К. Янгелю, ракеты которого к этому моменту не только стали основными в Ракетных войсках, но и "готовились" к первым космическим стартам.

И в этой ситуации, вступив в открытое соревнование с М.К. Янгелем, имея в своих руках не нажитый собственным трудом высокопрогрессивный "инженерный багаж", В.Н. Челомей, пользуясь все той же высокой привилегией, совершает следующий акт: новоиспеченный Главный конструктор ракетно-космических систем претендует на проектно-конструкторскую документацию на ракеты, созданные ни где-нибудь, а в конструкторском бюро самого М.К. Янгеля, под которого он роет яму.

С подачи В.Н. Челомея Н.С. Хрущев санкционирует беспрецедентный в инженерной практике акт: ознакомить со всей разработанной теоретико-расчетной, проектно-конструкторской и экспериментально-испытательной документацией. Брошенное, как бы между прочим, указание категорично: "Показать все!"

Поступившая сверху директива прозвучала подобно грому среди ясного неба. С позиций общепринятой господствовавшей социалистической морали как будто все выдержано в рамках приличия: достигнутые знания в любой области в виде состоявшихся решений должны служить всеобщему благу. Но это оправдано при честных открытых взаимоотношениях. Заслуги не только должны быть признаны, но и по достоинству вознаграждены: принцип от каждого по способностям — каждому по труду был официально положен в основу государственного устройства.

Обмен информацией между конструкторскими бюро всегда в той или иной степени существовал. Многое зависело от взаимоотношений руководителей организаций и личных контактов на уровне исполнителей, если "передача знаний" не наносила ущерба "дающей" стороне. Примеров можно привести предостаточно и весьма весомых. Идеи и документация конструкторского бюро М.К. Янгеля, как общепризнанно, позволили развить собственную тематику таким широко известным ныне конструкторским бюро в Миассе и Красноярске.

В 1961 году, когда в конструкторском бюро "Южное" стали активно заниматься твердотопливной тематикой, С.П. Королев, сосредоточив все силы на космической программе, разрешил днепропетровским специалистам ознакомиться со всей проектно-конструкторской документацией на 98-ю ракету, разрабатывавшуюся под руководством И.Н. Садовского и не пошедшую в серию.

И, тем не менее, секреты мастерства, рецептов и решений даже в древнейшие времена являлись предметом строгой тайны и охранной грамотой служила передача их по наследству из поколения в поколение. Они существовали и будут существовать. Для защиты привилегий лиц или коллективов на интеллектуальное богатство (а сохранить тайну не только очень трудно, но и, порой, практически невозможно, недаром возникло такое явление, как технический шпионаж) современная цивилизация придумала правовую юридическую систему патентов, охраняющую авторские права.

Сложившаяся ситуация для янгелевского конструкторского бюро оказалась с двойным дном. Как уже было сказано, после присоединения к своему малоизвестному конструкторскому бюро коллектива высококвалифицированных авиационных специалистов, В.Н. Челомею недоставало только одного — опыта и знаний в ракетной технике. Имея же сверхвлиятельную поддержку в лице главы государства, он заявлял претензии на тематику, над которой успешно работал коллектив М.К. Янгеля. Прочувствовав нравы руководства страны на примере судьбы конструкторского бюро В.М. Мясищева, М.К. Янгель и его помощники понимают, какая угроза нависла над организацией.

Приемы, которыми пользовался В.Н. Челомей, и финал истории с передачей документации янгелевского конструкторского бюро описаны Г.В. Кисунько:

"Мне довелось присутствовать на ряде совещаний, проводившихся Никитой Сергеевичем в присутствии в качестве статистов Л.И. Брежнева и Ф.Р. Козлова. На этих совещаниях Челомей выступал со своими прожектами "универсальных" ракетно-космических систем с иллюстрацией на плакатно-ватманской живописи. Причем это все, как правило, сопровождалось указаниями о подключении к ОКБ Челомея работавших с Королевым или Янгелем конструкторских организаций по двигателям, системам управления, без которых разработки Королева и соответственно Янгеля повисали в воздухе… Вспомнил я случай, когда Челомей жаловался Хрущеву на Янгеля за то, что тот не разрешает переслать записи, сделанные сотрудниками Челомея при ознакомлении с изделиями Главного конструктора Янгеля. Михаил Кузьмич с ехидцей ответил, что это материалы особой важности, которые вывозить с предприятия не разрешено по режиму, но Хрущев его резко оборвал:

— Товарищ Янгель, это секреты советского государства, а не вашей частной лавочки. Немедленно вышлите их товарищу Челомею.

Таким образом, не только разрушались сложившиеся у Королева и Янгеля кооперации соисполнителей, но и в открытую воровался научно-технологический задел этих прославленных конструкторов".

А о том, под каким высоким покровительством проходило создание ракет в конструкторском бюро В.Н. Челомея, свидетельствует все тот же цитировавшийся выше Г.В. Кисунько:

"На совещания по "уркам", проводившиеся Н.С. Хрущевым прямо на фирме В.Н. Челомея, приглашали, кроме "баллистических" конструкторов, и меня. Слово "совещания" я беру в кавычки, ибо на самом деле это были доклады Челомея и его диалоги с Хрущевым в присутствии безмолвствовавших Л.И. Брежнева и Ф.Р. Козлова, а также приглашенных Министров и Главных конструкторов, которым, порой, давал распоряжения Н.С. Хрущев.

Однажды случилось так, что я из-за несвоевременного оповещения прибыл на очередное такое совещание с небольшим опозданием. Меня встретили и проводили в зал заседаний, где были развешены выполненные на ватмане иллюстрации к докладу Челомея, но, к удивлению, в зале кроме меня оказался только один человек, рассматривавший эту плакатную живопись, — Михаил Кузьмич Янгель. Здороваясь, он с иронией спросил, указывая на один из плакатов:

— Это твоя система?

На плакате была изображена предельно примитивная схема перехвата баллистической ракеты другой ракетой. Почти детская картинка. Указывая на ракету-перехватчик, я ответил Янгелю в тон его шутке:

— Но как в моей системе очутилась вот эта твоя ракета? Помнится у меня была прописана ракета Петра Дмитриевича Грушина с пороховым ускорителем.

В это время к нам подошел сотрудник (вероятно, из режимной службы) и пригласил пройти в дверь, ведущую в соседнее помещение. Там оказалось застолье, во главе которого восседал Никита Сергеевич Хрущев, слева от него — Ф.Р. Козлов, справа — Л.И. Брежнев и В.Н. Челомей.

По окончании застолья началась деловая часть совещания. Она была посвящена предложению В.Н. Челомея о создании системы противоракетной обороны от массированного ракетно-ядерного удара со стороны США (условное название — система "Таран"). Основные принципы построения этой системы выглядели настолько просто, что у дилетантов не мог не возникнуть вопрос: "Как до этого никто не додумался раньше? Хотя бы тот же Кисунько, который уже седьмой год мудрит вокруг да около ПРО".

И в самом деле: разве не заманчиво предложение использовать в качестве противоракеты баллистическую ракету УР-100? Только при этом надо ее нацеливать не на наземную цель, а в предварительно вычисленную точку перехвата баллистической цели. И рассчитать надо так, чтобы боеголовка УР-100 пришла в эту точку одновременно с боеголовкой вражеской ракеты! Фантастика да и только! Вроде как охотничьим ружьем: хочу — стреляю по наземной дичи, хочу — навзлет по уткам. Все очень просто: для ПРО "Таран" никаких иных ракет, кроме УР-100, не потребуется.

Для поражения боеголовок неприятельских баллистических ракет предполагается оснащать боеголовки ракет УР-100 сверхмощными ядерными зарядами мощностью 10 мегатонн тротила и более. Считается, что радиус поражения целей такими зарядами будет настолько большим, что боеголовки противника будут поражаться при любых их положениях в облаках ложных целей.

Слушая все эти импровизации Челомея, нельзя было не обратить внимание на то, что для его ракетного ОКБ система "Таран" не содержит каких-либо новых задач, поскольку противоракета "для "Тарана" ничем не отличается от ракеты УР-100.

…В Министерстве обороны под личным присмотром тогдашнего первого заместителя Министра А.А. Гречко готовился проект постановления о создании системы "Таран". Документ никак не получался, и это неудивительно, так как аванпроект, на который он должен был опираться, по существу, был не научно-техническим документом, а легковесной декларативной импровизацией".

И вот, наконец, назначено рассмотрение вопроса о разработке малогабаритных ракет на заседании Совета Обороны страны. Понимая важность и перспективность тематики, в янгелевском конструкторском бюро буквально днем и ночью готовятся к этому важному событию.

О том, что произошло дальше, рассказал один из проектантов — В.Н. Автономов, которому довелось присутствовать при обсуждении предложений на столь высоком уровне:

"Первым предоставили слово В.Н. Челомею. Доклад его, как и всегда, был подготовлен и преподнесен хорошо, в чисто рекламном духе, сопровождался красочно оформленным иллюстративным материалом. Основной тезис конкурентоспособности перед другим предложением базировался на том, что ракета не только универсальна, но и на ее основе можно решать как прямые, так и обратные задачи. Задуманная как межконтинентальная баллистическая с ампулизированными компонентами топлива для жидкостного реактивного двигателя, она, по мнению В.Н. Челомея (и это был ключевой тезис докладчика), могла явиться основой для создания системы противоракетной обороны от массированного ракетно-ядерного удара со стороны США. Одним словом, и ракета, и антиракета.

Несмотря на прекрасную форму изложения этого предложения, Михаилу Кузьмичу было ясно, что "приманка", вокруг которой концентрировался доклад, является конъюнктурной рекламой и практически нереализуема. Сослуживцы видели, что Главный не мог спокойно воспринимать происходящее и в течение всего пространного сообщения был изрядно, против обыкновения, возбужден.

Как только В.Н. Челомей закончил свое выступление, Михаил Кузьмич подошел к присутствовавшим на заседании сотрудникам конструкторского бюро и, вытирая вспотевший лоб, спросил:

— А не влить ли мне в эту бочку меда ложку дегтя?

И, не дождавшись ответной реакции, сам же ответил:

— Обязательно, даже если вы скажете нет!

Всем бывавшим в ту пору на совещаниях такого уровня было хорошо известно, что взаимные препирательства, тем более на диаметрально противоположной основе, считались неуместными. К тому же, следовало помнить о тех поддержках, которые неизменно сопутствовали предложениям В.Н. Челомея. Поэтому, вступая на этот путь, рассчитывать на похвалу не приходилось. И М.К. Янгелю, больше чем кому-либо другому, было все известно. Об этом он знал, но знал и другое — иначе поступить не может: отстаивание правды было его второй натурой. Полностью мобилизовавшись, Михаил Кузьмич совершенно спокойно вышел для доклада. Сослуживцы поняли: задуманное он выполнит и сделает это блестяще. И надо было видеть Главного в этот момент! Он так и начал:

— Разрешите мне в бочку меда предшествующего докладчика влить ложку дегтя.

И, после этого вступления, М.К. Янгель логично и доказательно не оставил камня на камне от доводов в пользу универсальной ракеты."

Что было дальше? Его попросили не обострять вопрос, ссылаясь на то, что все предложения принимаются во внимание и будут только на пользу дела.

Выступление Михаила Кузьмича, продиктованное высокой мерой ответственности перед страной и обществом, стоило ему больших моральных затрат и волнения, мужественное принципиальное его поведение сыграло свою роль, открыв присутствующим глаза на истинную ценность предложений конкурирующей фирмы. Ближайшие годы подтвердили справедливость высказанных М.К. Янгелем суждений. Финал же истории с противоракетой В.Н. Челомея описан в цитировавшихся выше воспоминаниях Г.В. Кисунько:

"Система "Таран" незримо, подобно поручику Киже из произведения Юрия Тынянова, просуществовала до антихрущевского дворцового переворота. Однако ее незримый признак оставил вполне зримые следы в виде развала работ по проблематике противоракетной обороны. Ожидание постановления о создании системы "Таран" воспринималось как фактическая отмена ранее вышедших постановлений по противоракетной обороне… Сейчас, оглядываясь на прошлое, можно с полным основанием сказать, что "нет повести печальнее на свете, чем повесть о советской противоракете".

 

Кто ошибается?

На пути становления новой конструкции ее создателей неизменно поджидают ошибки, просчеты, неучтенные и непредвиденные ситуации. Это субъективные причины. Намного сложнее проблемы, когда возникают "конфликты" с Природой.

Техника — есть техника. Она может подвести как любой механизм, если что-то сделано не по правилам его конструирования. Другое дело Природа. Она не любит раскрывать свои секреты и порой самым неожиданным образом проявляет свой норов, когда пытаются проникнуть в неизведанную область окружающего нас мира: касается ли это взаимодействия с окружающей атмосферой или, например, просто поведения материалов в процессе эксплуатации конструкции.

Расхожий труизм "не ошибается тот, кто ничего не делает" для Главного конструктора приобретает особый смысл. Конечно, ошибка ошибке рознь. Любая из них, как палка о двух концах — на одном причина, на другом следствие. Ошибка исполнителя может поставить под удар судьбу всего проекта, а при определенных обстоятельствах отразиться и на судьбе организации.

В конструкторском бюро много различных подразделений, а следовательно, и развиваемых в них направлений. По этой причине резко возрастает вероятность конструкторских просчетов и ошибок — больших и малых и с самыми различными последствиями. И ко всем ним имеет самое непосредственное отношение только один человек — Главный конструктор, как ответственный перед государством за разрабатываемый проект в целом. Только один он — обязательный участник всех аварийных комиссий, только он один вершит суд "внизу". И от его умения распорядиться и употребить предоставленную ему власть, как администратору, зависят психологические последствия от возникающих "ЧП" — не только больших, но и малых.

Последствия неправильного решения в технике определяются значимостью конструкции и возможностью устранения ошибки. Автомобилистам хорошо известно, к чему может привести выход из строя прибора, показывающего скорость движения и разрыв тормозной системы… В первом случае по окончании поездки его нужно просто отремонтировать или заменить на новый, во втором — последствия могут быть самые непредсказуемые.

Ракетно-космическая техника в этом отношении отличается от всех других, в том числе и авиационной. Если летчик-испытатель обнаружит в полете какую-то неисправность, или непредсказуемое поведение самолета, то у него может появиться шанс и возможность принять меры для спасения дорогостоящей конструкции, каковой является любой летательный аппарат.

А что можно сделать, если прошла команда на пуск, мембраны прорваны и уже поступают самовоспламеняющиеся компоненты топлива в камеру двигателя? В лучшем случае — только выяснить причину аварии. Последствия же могут быть самыми трагическими. Самые простые ошибки поджидают начинающего инженера, когда конструктивные просчеты определяются недостаточностью опыта проектирования, незнанием особенностей работы аналогичных конструкций и не выработавшегося метода самоконтроля при принятии решений. Простейший пример. Конструктор, проектировавший стапель для сборки конструкции, закончив чертежи, в технических условиях записал: "Малки (углы наклона поперечных сечений ложементов стапеля, определяющих плавный обвод профиля крыла) снять с чертежа". Когда начали изготавливать стапель, все пришли в изумление. Вместо плавного перехода от одного ложемента к другому получился настоящий "рашпиль". Ошибка неопытного конструктора оснастки была элементарной и связана с простой невнимательностью. В чертежах узла, чтобы уменьшить объем технической документации, учитывая полную симметрию конструкции изображали только одну часть. Поэтому на чертеже было написано: "Левый показан", правый — отраженный вид". Конструктор же проектировал стапель не для левого, а правого узла и, забыв об особенностях оформления чертежей, допустил грубейший просчет.

Досадные ошибки возникали и при проведении цеховых операций. В случае, когда полет ракеты происходит ненормально, подается команда на ее уничтожение. Подрыв осуществляется системой аварийного подрыва ракеты, известной в кругу специалистов просто как АПР. Однако, если признаки отклонений параметров движения от расчетных, которые приводят к тому, что ракета не попадет в заданный квадрат, проявляются уже при первых секундах полета, то необходимо предотвратить мгновенное срабатывание аварийного подрыва ракеты до определенного времени. С учетом того, что все, что остается при этом от ракеты оказывается на земле, аварийная система подрыва ракеты могла срабатывать только после того, как носитель набирал высоту в 7,5 километра, ибо в противном случае она могла подорваться уже на старте, разрушив его, или упасть на близлежащие населенные пункты, стартовые площадки.

Для предотвращения срабатывания АПР в этот промежуток полета ракеты, было предусмотрено специальное реле, которое должно было блокировать сформировавшуюся команду на подрыв ракеты.

Конструкция высотного реле была достаточно проста — это анероид, представлявший собой две чечевицеобразные мембраны, выполненные из бериллиевой бронзы и запаянные по краям. В результате создавался замкнутый объем, из которого выкачивался воздух и под действием атмосферного давления мембрана принимала заданную фигуру, напоминавшую восьмерку.

При полете ракеты в зависимости от высоты атмосферное давление падало и анероид начинал раскрываться. Настроен же он был таким образом, чтобы при достижении высоты в 7,5 километра выпрямлялся настолько, что, упершись в микропереключатель, разблокировал систему срабатывания (то есть пропускал уже беспрепятственно команду) аварийного подрыва ракеты.

В Днепропетровск анероиды поступали по кооперации из 2-го Московского приборостроительного завода. По прибытии к потребителю они проходили входной контроль. Для этого прибор помещался в специальную барокамеру, из которой выкачивался воздух. Давление в процессе проверки анероида контролировалось ртутным манометром, представлявшим собой обыкновенную V-образную трубку, и поэтому работал как сообщающиеся сосуды. Сверху в трубку наливали немного воды для предотвращения испарения ртути.

Однажды, получив очередную партию анероидов в количестве более двадцати штук, в цехе решили быстро провести их испытания, поскольку дело было в субботу. Дефектных приборов не оказалось, поэтому испытатели со спокойной совестью отправились домой на выходной. А в понедельник, придя на работу, обнаружили, что все без исключения прошедшие контроль датчики оказались вздутыми, так как потеряли герметичность.

Начальник бюро технического контроля цеха — человек сверх меры инициативный и потому с детской непосредственностью, ни с кем не советуясь и не согласовывая решение, написал сразу письмо в Министерство авиационной промышленности, которому подчинялся завод и одновременно в свое министерство. В письме уведомлял, что поставщик изготавливает бракованную продукцию.

В Днепропетровск из Москвы были незамедлительно командированы полномочные представители завода изготовителя. И первый вопрос, который они задали, был:

— Где Вы проводили контроль герметичности?

Делегацию провели в цех. Едва лишь они зашли в барокамеру, как обнаружили, что на дне ее собралось некоторое количество ртути. Как выразился один из присутствовавших:

— Хоть ладонью греби.

Естественно поэтому в камере предостаточно было и паров ртути. По техническим же условиям на испытаниях анероида не должно было быть не только ртути, но и ее паров, так как для припоя, которым соединялись мембраны, ртуть является агрессивной средой.

"Потыкав носом" заводских испытателей и написав соответствующее заключение о том, что грубейшим образом нарушен технологический процесс, они без лишних слов отбыли к себе домой.

И вот тут-то для специалистов, проводивших входной контроль, наступило прозрение. Как же попала на дно барокамеры ртуть, приведшая к образованию паров?

Во время испытаний анероидов в барокамере, естественно, никого не было. Процесс контроля герметичности осуществлялся извне зрительно через вмонтированное в стенку барокамеры стекло. После проведения каждого испытания надлежало медленно открыть дверь, так, чтобы давление выровнялось через специальный вентиль.

Суббота — конец рабочей недели, всем хотелось вовремя уйти домой. Но план есть план. И реализовать желание можно было только выполнив его. В спешке, которая сопутствовала проводившимся испытаниям. Поэтому о соблюдении технологических требований просто забыли. После окончания очередного испытания дверь старались открыть как можно быстрее и в результате делалось это очень резко. Мгновенное изменение давления приводило к колебаниям ртути и она выплескивалась из манометра на пол барокамеры, на это испытатели просто не обращали внимания. Поэтому в результате никому в голову не могло придти, что в барокамере возникает источник возникновения паров, хотя наличие паров ртути в камере, как уже было сказано, категорически не допускалось. Отвечать, как всегда, пришлось авторам конструкции. Поэтому "налаживать мосты" отправили опытных специалистов КБ "Южное". О том, насколько не простая оказалась эта миссия, рассказывает один из ее участников старший инженер А.А. Захаров:

— Прибыв на завод, мы прошли в приемную главного инженера. Он в это время был в цехах. Когда же появился и секретарь доложила, что ожидают его представители днепропетровского конструкторского бюро и завода, то он в довольно резкой форме поинтересовался: кто пропустил делегацию на территорию предприятия, а потом, обращаясь к нам, заявил, что не желает разговаривать и попросил покинуть кабинет. Так сильно он был расстроен всем происшедшим. Мы проявили настойчивость и не уходили. Тогда Главный инженер встал из-за стола и сам покинул кабинет.

Но перед нами руководством завода была поставлена конкретная задача — любыми средствами урегулировать конфликт. Молодость и настырность являлись нашими козырями. Поэтому, потерпев неудачу на уровне главного инженера, мы не мешкая, отправились к директору завода. И там, к счастью, удалось найти понимание. Было составлено согласованное и завизированное нами письмо в оба министерства, в котором признавалась вина, выразившаяся в нарушении технических условий при проведении испытаний.

Конфликт был исчерпан, в Днепропетровск направили новую партию анероидов. И только тогда я узнал, что анероид не то, что помещать в пары ртути, голыми руками брать нельзя, тем более потными. Оказалось, что он подвергался операции "осветления" (то есть обезжиривания), в результате чего из темного становился светлым. По возвращении в Днепропетровск мы сконструировали и установили специальный электроклапан, который производил плавное отключение вакуумного насоса в процессе выравнивания давления…

Причины аварий, и в том была особая трудность для их распознания были, как правило, неоднозначны. Логично, когда проявлялись новые, неизвестные ранее явления как отклик Природы на вторжение в ее неизвестные области. Выявлялись и явные конструктивные просчеты. Но, к глубокому сожалению, не так уж редко причиной аварий являлась банальная халатность или невнимательность исполнителей, причем на всех этапах создания конструкции — от теоретических расчетов оформления чертежей, до нарушения технологических процессов при изготовлении.

Наиболее опасны ошибки, порождаемые безответственностью, отсутствием самоконтроля и элементарной невнимательностью, когда они допускаются в системах, связанных с реализацией каких-то команд, происходящих в автоматическом режиме.

Настоящим бичом, как это ни покажется странным, поскольку речь идет о самой совершенной технике, приводившим к настоящим катастрофам, были случаи перепута последовательности производимых операций и, что самое страшное — введения ложных команд при составлении программы полета.

Нельзя однозначно утверждать, какие из этих причин являлись наиболее сложными для распознания. Можно утверждать только одно — все они в равной степени не поддаются никакой логике мышления, а посему и просто непредсказуемы. Представление о том, что создатели ракетной техники являли собой совершеннейший людской организм, для которого кроме идеи самоотверженного труда ничего не существовало, приведет к глубокому заблуждению. Человек всегда остается землянином с комплексом индивидуальных достоинств и недостатков. Все дело в их соотношении и форме проявления, умении подчинить собственное интересам общего дела.

Да, это были талантливые, увлеченные своим делом специалисты, энтузиасты, желавшие проявить свое "Я", узаконить личные амбиции. Были, конечно, как и в любом деле "бессребренники", что шло в основном от характера, скорее от отсутствия честолюбия, а то и просто личной скромности. Все надо рассматривать в комплексе норм человеческого общежития. Иначе бы не состоялось то большое при решении "дерзновенной" мечты человечества, что вошло в образ эпохи ХХ века. Но, повторим еще раз, только такой комплексный взгляд на любое творчество и труд, в том числе и инженерный, был бы примитивным. Недаром человек не только само совершенство, но и самый сложный продукт Природы.

Схемная ошибка, оказавшаяся в системе управления ракеты Р-16, привела к самой большой трагедии за всю историю ракетной техники Советского Союза. Ошибка оператора при формировании циклограммы на запуск ракеты Р-36М2, перепутавшего порядок выдачи команд, "заставила" выброшенную ракету вернуться обратно в шахту. Последовавший взрыв полностью разрушил шахтную пусковую установку. При сборке рулевой машинки ракеты Р-36М исполнитель, в данном случае рабочий, допускает грубейшую ошибку, перепутав полярность датчиков. В результате ракета, получая все команды с точностью "до наоборот", летит не в заданном направлении, а точно в сторону тех, кто должен наблюдать за ее стартом. И только чистая случайность — не долетев несколько метров до наблюдательного пункта, ракета упала и взорвалась, позволила избежать еще одной трагедии. Вместо аккумуляторов, рассчитанных на срабатывание при давлении в системе, соответствовавшей трем атмосферам, при пуске ракеты Р-16 по халатности сборщиков поставили батареи, приводившиеся в действие при давлении в семь атмосфер. В результате из-за отсутствия питания оказался не задействованным аварийный подрыв ракеты и "сбившаяся" с траектории машина не была самоликвидирована.

В конструкции могут существовать присущие ей скрытые неявные недостатки, которые дают о себе знать только при определенных условиях, когда создаются ситуации, не предусмотренные при проектировании. В принципе подобные дефекты могут даже так и остаться нераспознанными, если в процессе эксплуатации не возникнет неучтенное стечение обстоятельств. И поэтому о них становится известно, только когда происходит авария.

Именно такая ситуация стала причиной аварии при очередном пуске комбинированной ракеты РТ-20П. Машина при движении в контейнере неожиданно закрутилась вокруг своей продольной оси, что не было учтено расчетом. В результате контакт на запуск маршевого двигателя, попав в продольный паз на внутренней поверхности контейнера, к которому подходила система воздуховодов, выдал преждевременную команду на запуск маршевого двигателя.

Пуск третьей летной ракеты Р-36 был аварийным. Простояв на стартовом столе 35 секунд при работающем в режиме полета рулевом двигателе, она взорвалась. Причина — не сработал контакт подъема, подающий команду на запуск маршевого двигателя. Оказалось, что конструкция прижимного устройства датчика и его крепление к пусковому столу имели массу недостатков. Каждый из них в общем-то не играл решающей роли, и два предыдущих пуска прошли нормально. Но, "собравшись" вместе на одной машине, они погубили ракету. Показательно и то, что недостатки, как отмечали участники пуска, были очевидны, но психологически убаюкивают удачные предшествующие пуски. Подробный разговор всех этих поучительных примеров еще впереди.

В 1965 году начались летные испытания ракеты Р-36 с орбитальной головной частью. Испытания проводились на максимальную дальность в пределах одного витка вокруг Земли. Старт происходил с полигона Байконур, а цель — в заволжских степях. Таким образом, дальность стрельбы составляла около тридцати восьми тысяч километров. Пуск и полет первой машины проходили нормально. Высланные в точки измерения высоты траектории объекта корабли плавучего измерительного комплекса в районе Тихого и Атлантического океанов "видели" ОГЧ и зафиксировали работу ее радиовысотомера. По данным телеметрических измерений, тормозная двигательная установка включилась, как и положено, где-то над Черным морем. Одновременно специальной системой "Вега" производились внешнетраекторные измерения. Поступившая на командный пункт по данным этой системы привязка показала, что головная часть упала за девяносто три километра до цели. И почти сразу по аппарату специальной правительственной связи прогремела жесткая фраза:

"Где же ваша точность стрельбы?"

Недолет в сочетании с недовольством высокого начальства не обещал ничего хорошего. Члены комиссии по испытаниям еще не успели оправиться от шокового состояния, как с полигона Капустин Яр пришло сообщение о данных предварительной топографической привязки:

"Боевая головная часть приземлилась непосредственно в районе цели".

Неприятные минуты, пережитые конструкторами орбитальной головной части, остались позади. Но теперь наступил черед волноваться разработчикам системы "Вега", выдавшей неправильные показания, и ее Главному конструктору Г.А. Барановскому.

Первые пуски ракеты Р-36 с разделяющейся головной частью происходили с наземного старта. Один из них состоялся в морозный день в декабре на полигоне Байконур.

— Заправленная ракета, — вспоминает инженер Ю.А. Панов, — стоит на стартовом столе. Освещенная прожекторами она выделяется на фоне темного неба. В морозной звенящей тишине неестественно чутко раздаются редкие доклады испытателей. Идут заключительные электрические проверки ракеты. Все идет нормально. И вдруг неожиданно прозвучало:

— Корпус!

На языке специалистов это значит, что на корпусе ракеты появился электрический потенциал, что свидетельствует о том, что где-то в электросхеме имеется неисправность, то есть замыкание на корпус.

Времени до назначенного пуска в обрез. И летит оно невероятно быстро. Начинается лихорадочный анализ схемы. Непонятно, где "корпус" — на земле или на борту ракеты?

Поступает предложение расстыковать борт с землей. Тогда будет ясно. Но против этого категорически протестуют смежники, представляющие конструкторское бюро, проектировавшее наземное оборудование. Довод их достаточно обоснован. Плата со штепсельными разъемами находится под установщиком ракеты и добраться туда, по их мнению, нельзя. Сделано много попыток, испробованы разные способы обнаружения дефекта и никаких результатов. "Корпус сидит" как проклятый.

Остается один единственный вариант — сливать компоненты топлива, затем нужно опускать ракету в горизонтальное положение, после чего искать причину. И тогда ведущий испытатель конструкторского бюро А.А. Братский принимает личное решение: сбрасывает полушубок, служивший спецодеждой, и в одном легоньком пиджаке (а на старте семнадцать градусов ниже нуля, но иначе нельзя пролезть под установщик) ложится навзничь на звенящий от холода бетон и буквально втискивается в узкую щель между землей и механизмом подъема и опускания ракеты.

— Срывая кожу на ладонях, Александр Александрович расстыковывает десяток разъемов ШР-60. Что пришлось испытать ему, да еще в таких экстремальных условиях, может представить только человек, имевший с этим дело.

После проведения этой уникальной операции становится ясно, что "корпус" на земле. Это уже значительно легче. Значит ракету трогать не надо.

И вдруг по громкой связи раздалось:

— Корпус пропал!

Командир пуска Александр Сергеевич Матренин приказывает:

— Всем на площадке оставаться на тех местах, где застало сообщение. А сам сразу начал обход подземных помещений. В каждом происходит подробный опрос — кто, что делал в этот момент. Но ничего не проясняется. В дальнем конце подземной галереи — патерны бронированная дверь. За ней переход на соседнюю стартовую площадку, до которой порядка ста метров. В одном из бункеров деловито работают электромонтажники, и им совсем нет никакого дела до того, что соседи ищут какой-то "корпус". Взгляд А.С. Матренина на какое-то мгновение остановился на пожилом слесаре, который повесив на шею пробник, увлеченно "ковырялся" в большой вскрытой соединительной коробке. Подойдя к рабочему, Александр Сергеевич спросил:

— Что Вы делали при прозвучавшей команде?

В ответ последовало спокойное:

— Соединял вот этот клемник. Так называется колодка, к которой с одной и другой сторон подходят провода.

— Какие контакты соединяли в это время, — продолжил настороженно допрос Матренин.

— Указав на контакты, электромонтажник, как бы между прочим, добавил:

— Один конец свободно лежал на корпусе соединительной коробки, так я его подсоединил.

— Какой конец?

— Вот этот.

— Отсоедини его и положи на корпус, — приказывает Матренин. Рабочий торопливо выполняет полученную команду.

И сразу по громкой связи прозвучало:

— Корпус!

Понять по схеме, что через этот контакт стартовые площадки завязаны по электросхеме — дело нескольких минут.

Обычно невозмутимый А.С. Матренин крепко пожал руку рабочему:

— Спасибо, что помогли!

Бессонная, тревожная ночь позади. Ракета красиво стартует, выскакивая в первые лучи еще скрытого за горизонтом солнца и… на тридцатой секунде — аварийное выключение двигателя! Все что от нее осталось, падает в десяти километрах от старта. И в неподвижном морозном воздухе над бескрайней равниной долго стоит гигантский гриб, — заканчивает рассказывать Ю.А. Панов.

История развития ракетной техники, как, впрочем, и любых инженерных конструкций изобилует примерами проявления самых неожиданных неизвестных ранее явлений, приводящих к аварийным ситуациям, предсказать которые практически невозможно. В таких случаях уместен широко известный афоризм Козьмы Пруткова: "Нельзя объять необъятное", который и может служить единственным оправданием. Сошлемся на конкретные примеры.

В 1961 году при пуске партионных ракет Р-12 возникла критическая ситуация: сошли с траектории — "упали" подряд три машины! Изучив данные телеметрии, комиссия установила, что причиной аварии является кавитация, в результате появления которой один из компонентов не поступал в нужном количестве в двигатель.

Руководитель испытаний — ведущий конструктор М.И. Галась позвонил с полигона в конструкторское бюро и доложил Главному о результатах вывода комиссии. В ответ в телефонной трубке раздался раздраженный голос:

— Ты что, хочешь сказать, что семьсот две изготовленные ракеты не годятся? Я тебя сниму с работы за такие выводы!

Сделав столь серьезное внушение, М.К. Янгель тем не менее дает команду экспериментальным подразделениям конструкторского бюро проанализировать ситуацию, возникшую на полигоне при пусках ракет. В лабораторных условиях были проведены всесторонние исследования возможных причин возникновения кавитации. Через два дня Михаилу Кузьмичу доложили, что выводы, сделанные на полигоне по выявлению причин, приведших к авариям, правильны, явление действительно имеет место и даже предложили решение, как отремонтировать изготовленные уже ракеты для устранения обнаруженного дефекта: необходимо установить специальный грибок в месте соединения днища и трубы магистрали бака горючего. На вновь же изготавливаемых ракетах решили изменить форму клапана, подающего топливо, заменив пластинку с конусообразными краями на чистый конус.

По результатам проведенных работ состоялся повторный разговор по специальному аппарату секретной связи. Руководитель летных испытаний, изрядно перенервничавший после предшествовавшего внушения, услышал в трубке знакомый голос Михаила Кузьмича:

— Ты извини, что я назвал тебя… Как бы нам ни было тяжело в этой ситуации, но ты был прав. А самое главное — не только установлен факт возникновения кавитации, но и найдено решение проблемы. Мы будем дорабатывать все ракеты.

Последующий анализ показал, что это был скрытый дефект в системе подачи топлива, который не проявлялся четыре (!) года. Просто при летных испытаниях никогда не возникало непредусмотренного проектантами температурного режима, в котором могли оказаться компоненты.

После принятия на вооружение и постановки на боевое дежурство первой межконтинентальной баллистической ракеты Р-16 регулярные периодические старты продолжались. Однако при испытаниях в конце шестидесятых годов стали наблюдаться аварийные пуски: ракета или вообще не выходила из шахты из-за недостатка тяги, или, выйдя, возвращалась обратно.

— Причину, — вспоминает начальник отдела эксплуатации конструкторского бюро И.Я. Красницкий, который осуществлял авторский надзор за эксплуатацией в воинских частях ракет, находившихся на боевом дежурстве, — выяснили довольно быстро — происходило "раскрытие" — разрушение камер двигателей.

Но почему они стали выходить из строя? И почему это проявилось со временем? Ведь и раньше ракеты практически отстреливались каждый год, но аварий по причине разрушения двигателей не наблюдалось на протяжении нескольких лет.

Ключ к разгадке дали опорные поверхности узлов крепления двигателей. При тщательном изучении на них было обнаружено явление наклепа. Так на языке материаловедов называется уплотнение материала, возникающее при механическом воздействии на него. Наклеп в этих узлах мог возникнуть только за счет высокочастотных колебаний в камерах двигателя. Итак, был установлен факт появления грозных высокочастотных колебаний, ранее не наблюдавшийся ни при одном из пусков. Дальнейшая картина развития процесса становилась более или менее ясной: возникающие высокочастотные колебания являлись следствием неодновременности по времени процесса подачи горючего и окислителя при запуске и начале работы двигателя. Причем рассогласование даже в сотых долях секунды уже может явиться причиной возникновения колебаний.

Следующий этап дознания — что послужило причиной проявления несуществовавшего ранее эффекта. Как было установлено, источником ненормального режима работы двигателя оказались клапаны, регулирующие подачу компонентов топлива. В процессе длительного стояния на боевом дежурстве в структуре их материала происходили какие-то изменения, связанные с возникновением явления ползучести, когда материал начинал со временем самопроизвольно удлиняться. Они и приводили к изменению геометрических размеров деталей клапанов. И, как следствие, к нарушению режима работы — возникновению рассогласования во временных процессах подачи горючего и окислителя. А дали они о себе знать лишь через семь лет и со временем стали проявляться чаще. Но к этому моменту ракета Р-16 свою задачу практически уже выполнила и предстояла ее замена на более совершенную. Поэтому вопроса о доработке клапанов при продлении сроков нахождения ракеты на боевом дежурстве в связи с проявившимися неприятными обстоятельствами не возникло.

На всех этапах экспериментальной отработки конструкции — от первой проверки опытного узла до последнего пуска ракеты в процессе летно-конструкторских испытаний — главным действующим лицом является испытатель. Подготовку к пуску и старт ракеты осуществляют военные специалисты совместно с представителями конструкторских бюро — разработчиков ракеты и ее систем с привлечением специалистов научно-исследовательских институтов. В их руках судьба нового образца техники. Работа испытателя требует от исполнителя особых разносторонних профессиональных и морально-психологических качеств. Несомненно, это должен быть всесторонне технически образованный человек, у которого специальные знания и навыки сочетаются с высокой мерой ответственности за порученное дело.

В функции испытателя, которому доверена судьба ракеты, входит не только квалифицированная оценка работоспособности испытуемого объекта, но и, что не менее важно, выявление узких мест и самых непредсказуемых ситуаций, которые могут возникнуть в процессе выполнения технологических операций, предусмотренных эксплуатацией ракетного комплекса. Однако, прежде чем допустить определенного человека к непосредственному участию в испытаниях, он проходит обязательную проверку на техническую зрелость. Для этого нужно сдать специальные зачеты, дающие право на самостоятельную работу, с обязательным соблюдением при этом норм техники безопасности.

Главное, решающее качество испытателя — абсолютная честность, порядочность, бесстрашие. Важность этих качеств испытателя, как ни у какой другой профессии, определяется, в первую очередь, тем, что, выполняя те или иные операции в процессе подготовки и проведения испытаний, никто не застрахован от ошибок, в том числе и самые многоопытные специалисты.

Решающий этап летно-конструкторской отработки перед принятием на вооружение межконтинентальной боевой ракеты — пуск на максимальную или близкую к ней дальность в акваторию Тихого океана. О проведении подобных испытаний Телеграфное Агентство Советского Союза заранее сообщало по радио и в печати: указывались время, широта и долгота района акватории, в который нельзя было заходить морским судам.

При одном из таких пусков головная часть ракеты не попала в заданный квадрат, а отклонилась на несколько километров в сторону. Поскольку факт пуска сохранить в тайне никак было нельзя, в эфир, как и обычно, было запущено стандартное сообщение:

"В Советском Союзе проведен успешный запуск нового варианта ракеты-носителя космических объектов. По данным телеметрической информации, полет ракеты и работа всех ее ступеней проходили в соответствии с заданной программой. Макет предпоследней ступени достиг водной поверхности в заданном районе акватории океана с высокой точностью".

А между тем скрытая от общественности ситуация в кругах специалистов расценивалась как чрезвычайное происшествие, задача пуска не выполнена. Телефонный аппарат секретной правительственной связи мгновенно почувствовал огромную перегрузку. Москва грозно требовала срочного выяснения причин случившегося. Ведь о том, что произошло, наверняка знали уже и американцы, специальные корабли которых во время пусков, хотя их никто не приглашал, всегда оказывались вместе с советскими поблизости от точки падения головной части.

Для расследования и установления обстоятельств, вызвавших отклонение головной части от цели, была немедленно создана специальная комиссия. Сложность сложившейся ситуации объяснялась еще и тем, что телеметрические системы не зафиксировали никаких сбоев в работе бортовых систем управления.

Однако не успела комиссия приступить к работе, как причина была выяснена и, что самое важное, однозначно: система управления работала точно, по введенной в нее программе. На сей раз не потребовалось привлекать ни аналитических версий, ни моделирования для разработки различных предположительных ситуаций, которые могли привести к отклонению головной части.

Дело в том, что первая логически выдвинутая версия, напрашивалась сама собой: причина — в системе прицеливания, а следовательно, к ней может оказаться причастным испытатель, настраивавший ее к пуску. На сей раз это был опытнейший специалист, мастер своего дела. Но когда перед испытателем поставили задачу провести оперативный анализ причин отклонения точки падения головной части, то сразу выяснилось, что это была его чисто техническая недоработка. Тем самым лишний раз подтвердилась истина: от ошибки никто не застрахован.

Мужественное поведение ветерана, честно и откровенно признавшего свой промах, помогло избежать оказавшихся ненужными анализов и дополнительных испытаний, моделирующих предполагаемые ситуации, а возможно, и проведения каких-то доработок системы.

Реакция высокого руководства полигона, когда были доложены результаты расследований, однозначна — виновника наказать и непременно строго. Но морально-психологическая сторона создавшейся ситуации была явно непростой. С одной стороны — явная ошибка опытного специалиста. Ошибка, цена которой — незачетный пуск межконтинентальной ракеты, даже по тем временам в любой валюте определялась цифрой с многими нулями.

С другой стороны, чистосердечное признание. Это тот случай, когда в любом правиле могут быть исключения. Какие основания для наказания, кроме чисто формальных, что человек нанес неумышленно, и даже не по халатности, материальный ущерб? Но в решительную минуту проявил высочайшие человеческие качества. Своим поступком избавил комиссию от длительных сложных, а самое главное, ненужных разбирательств и задержки испытаний. А кроме того, поскольку ошибка не была зафиксирована ни системой измерений, ни любой другой, то и в конце концов могла быть определена только как одна из возможных причин среди других.

И как это ни прозвучит парадоксально, в сложившейся ситуации можно нажить дивиденды. Достойная оценка моральной стороны смелого и честного поведения человека в критической ситуации принесет намного больше пользы всей армии испытателей, чем любая карательная мера!

В логичности такого "приговора" в конце концов убедили руководство полигона. Определяющее слово, как всегда, оказалось за Михаилом Кузьмичом, авторитет которого и на космодроме был непререкаемым. Это решение, как показал опыт всей дальнейшей работы, стало эталоном мудрого подхода к разрешению сложившейся ситуации и поэтому сыграло свою положительную роль в воспитании многих испытателей.

Описанный случай воспроизведен по воспоминаниям военного испытателя А.М. Когана. Показательно, что им он предпослал такой заголовок: "Честность не должна быть наказуемой".

Но, к сожалению, честность и принципиальность не являются табельным свойством исполнителя. Поэтому в другой ситуации все обстояло иначе. Описываемый ниже случай произошел на этапе конструкторской отработки в лаборатории статических испытаний на прочность.

Для имитации внешнего давления, действующего на головную часть при движении на атмосферном участке свободного полета, последняя помещалась и крепилась в специальном баке, который затем заполнялся водой. При испытаниях с помощью насоса давление находившейся в баке жидкости увеличивалось до тех пор, пока корпус головной части не терял устойчивости — разрушение происходило за счет образования вмятин на его поверхности.

Чтобы сократить цикл подготовительных операций, на следующий день, при проведении испытаний руководивший работами инженер дал команду заполнить бак водой в конце рабочего дня. Об этом решении он никому не сказал. Поэтому операция, как это должно было быть по технологическому процессу, не контролировалась ни представителем отдела технического контроля, ни Заказчика. А их присутствие на всех этапах подготовки к испытаниям было обязательным.

И вдруг произошло то, что называют чрезвычайным происшествием. Корпус головной части покрылся вмятинами. Срочно вызванным в лабораторию специалистам, производившим расчеты на прочность, и конструкторам не оставалось ничего другого, как убедиться в случившемся.

Но что явилось причиной: имевшиеся и оставшиеся незамеченными технологические недостатки — вмятины на боковой поверхности, сверхтонкий материал или его механические характеристики? Ничто из этих возможных причин, которые могли бы привести к разрушению, не укладывались ни в какие нормы. Любое из этих предположений и приблизительно не могло дать ключ к разгадке. Согласно проведенным при проектировании расчетам, разрушение должно было произойти при давлении в 5 атмосфер, что соответствовало бы высоте испытательного бака с водой в 50 метров. А существовавшая емкость имела длину всего 3 метра.

Отвечавшим за прочность конструкции пришлось провести не лучшую ночь, мучаясь в догадках о причине, вызвавшей таинственное разрушение.

На следующий день никто из причастных к случившемуся никаких дополнительных деталей не собирался добавить: "Все происходило как обычно, шел процесс заполнения бака", — заявляли они.

И только случайно один из присутствовавших в этот момент загадочно намекнул, что вроде бы в бак сначала заливали горячую воду из специальной емкости, а потом, когда ее не хватило, решили подключить воду из магистрального трубопровода, где она была холодная. Разгадка наступила мгновенно: при смешении горячей и холодной воды произошло парообразование и в замкнутом объеме бака мгновенно возникло большое давление, которое и "испытало" головную часть на непредусмотренные нагрузки. Вот если бы при этом были подключены средства измерения, то тогда это было бы автоматически и нагружением, правда не отвечавшем программе испытаний.

Но даже и после этого неофициального прозрения честного признания так и не произошло. Никто из фактических виновников не смог из себя выдавить правду. Боязнь ответственности за случившееся с соответствующими возможными последствиями стала сильнее элементарной честности. Не на высоте оказались и непосредственные руководители испытательного подразделения. В общем, чтобы не раздувать инцидент, решили поступить проще — замять неприятную историю, сделав вид, что ничего не произошло. А на испытания была поставлена новая головная часть, которая и подтвердила, что конструкция выдерживает положенное давление и удовлетворяет требованиям прочности.

Настоящую значимость этих двух поступков может оценить только тот, кому пришлось оказаться в подобной ситуации. И, в первую очередь, в качестве "крайнего", которому, если не выяснен настоящий виновник отказа конкретного узла, приведшего к аварии, придется взять ответственность на себя.

Но были ошибки и обидные. Особенно связанные с визит-эффектом.

В начале 1962 года на космодром Байконур прибыл Министр обороны СССР маршал Р.Я. Малиновский. Цель визита — ознакомиться с ракетно-космической техникой. Министр был одним из тех, кто скептически оценивал возможности боевого применения ракетного вооружения. Пытаясь обратить Маршала "в свою веру", решили показать два комплекса с последующим пуском межконтинентальных ракет Р-7А и Р-16. Демонстрация ракеты Р-7А конструкции С.П. Королева, установленной на стартовом столе, в целом прошла успешно. Однако намеченный пуск ракеты Р-7А, стоявшей на другом столе, который должен был венчать первый день, был сорван из-за глупейшей ошибки номера боевого расчета. Один из кабелей, соединявший стартовую аппаратуру (так называемую пусковую стойку) с бортовой аппаратурой системы управления ракеты, был проложен неправильно. В результате в процессе отвода откидной фермы обслуживания последняя за счет своего хода преждевременно "отстыковала" разъем этого кабеля и, как следствие, прошла команда на "отбой" пуска.

Даже последовавшая ночная охота на сайгаков, специально организованная для Маршала, мало повлияла на удручающую обстановку, вызванную несостоявшимся пуском.

А на следующий день — очередной "прокол". Из-за ошибки, допущенной конструктором, производившим доработку пневмогидравлического клапана на двигателе первой ступени, не состоялся и пуск ракеты Р-16 конструкции М.К. Янгеля. Полный конфуз, как и положено в таких случаях, разрешился грандиозным разносом, который Министр устроил руководству всех уровней.

На третий день, после устранения всех ошибок, ракеты были запущены и задачи, преследовавшиеся этими пусками, были полностью выполнены. Однако существовавшее ранее "недоверие" военного Министра к ракетной технике еще более укрепилось. Не помогли на сей раз и состоявшиеся личные встречи Р.Я. Малиновского с главными конструкторами ракет С.П. Королевым и М.К. Янгелем. Возмущенный Маршал улетел в Москву.

"Это невезение, — вспоминает военный испытатель М.И. Кузнецкий воспроизводящий этот эпизод, — испытатели космодрома не без доли юмора метко окрестили "эффектом Малиновского".

История испытаний ракет богата самыми непредсказуемыми поучительными примерами. Несмотря на всю меру ответственности испытателей за выполняемую работу, преданность делу и самоотверженность, ошибки были. Случались и явные просчеты, а порой и совершенно непредсказуемые ситуации, порождаемые невнимательностью на грани халатности.

Но к какому разряду отнести ошибки, являющиеся, как это ни звучит парадоксально, прямым следствием перестраховки, стремлением избежать возможных сбоев на некоторых наиболее ответственных этапах технологического процесса подготовки ракеты к старту?

Особенно всесторонне и тщательно готовились на полигонах мероприятия показного характера, носившие обычно условные наименования. Например, "Кедр", "Пальма", "Тополь" и другие. В этом случае загодя просчитывались и просматривались самые различные варианты, чтобы исключить любые отказы техники. Поэтому, естественно, возникало стремление выполнять заранее наиболее сложные операции, чтобы было как можно меньше поводов для возникновения возможных отказов.

Так, неоднократно предлагалось до набора схемы на пуск открывать крышу шахтной пусковой установки. Однако практически всегда разумное начало брало верх и принималось в конце концов единственно правильное решение — проводить пуск по штатной схеме.

И все же соблазн в процессе подготовки к старту пройти наиболее ответственные этапы, сопровождающие пуск, был слишком велик, а потому мысль что-нибудь все же предпринять заранее к очередной демонстрации неизменно возникала в изобретательном мозгу испытателя. И однажды этот рационализаторский зуд послужил причиной несостоявшегося старта.

Произошло это после показательных пусков двух ракет в процессе отработки шахтных комплексов, на которых присутствовал Министр обороны Маршал А.А. Гречко. Испытатели "сработали" отлично. Министр дал высокую оценку их работе, впереди были поощрения за успешный труд.

Воодушевленные похвалой высокого начальства, испытатели решили "добить" Маршала и показать еще один — незапланированный третий, в котором, как они считали, были уверены на все сто процентов, поскольку все системы этой ракеты были хорошо отработаны. Несмотря на настойчивые приглашения, Министр по каким-то причинам не смог присутствовать при этом старте. Испытатели очень сожалели, что не удалось удовлетворить пробудившееся тщеславие и еще выше поднять свой авторитет.

Как показал ход дальнейших событий, Маршал невольно своим отказом спас спесивых испытателей от незапланированного провала, который бы свел на нет все "заработанные дивиденды".

А произошло следующее. Когда в назначенное время была нажата кнопка "пуск", то неожиданно прошла команда на "отбой". Причину нашли предельно быстро. Проанализировав схемы, обнаружили, что при подготовке к демонстрационному пуску решили для надежности заранее отстыковать поддон от ракеты. Однако при этом упустили из виду, что операция по отстрелу его от ракеты участвовала в цепочке набора схемы на пуск. Перестраховка и породившая ее ошибка, оставшаяся незамеченной при подготовке к нештатной работе, сделали свое дело. Правда, теперь уже испытатели не сожалели, что А.А. Гречко не смог присутствовать при пуске.

 

Аварийная комиссия

Вся история развития ракетной техники наглядно свидетельствует, что при летно-конструкторской отработке ракет аварии являются неизбежным спутником испытаний. Порой они случаются даже чересчур часто. И избежать их в таком большом и сложном деле, в отличие от авиации, почти никогда не удается. Так успешный старт межконтинентальной ракеты Р-7 С.П. Королева состоялся только с четвертой попытки. Причем третий неудачный пуск случился потому, что кто-то из пилюгинских специалистов перепутал полярность на одном из приборов системы управления, а лунную ракету Н-1 вообще не удалось научить летать. В янгелевском конструкторском бюро "урожайной" на аварии, побив все рекорды, оказалась ракета Р-36, когда на определенном этапе число неудачных пусков равнялось количеству удачных.

История произошедших аварий и катастроф содержит много поучительных примеров и достойна серьезного изучения.

Для выяснения причин несостоявшегося или аварийного пуска приказом Министра общего машиностроения и генерального Заказчика обычно назначалась высокая комиссия, в которую включались все заинтересованные стороны. В них всегда входили ведущие специалисты по направлениям конструкторских бюро и научно-исследовательских институтов, имевшие большой опыт работы и широкую эрудицию, известные ученые. Работа аварийной комиссии — это труд многих десятков и сотен людей на полигоне, в головном конструкторском бюро и смежных организациях, привлекаемых для выяснения причин несостоявшегося пуска.

На основании всестороннего изучения результатов телеметрических измерений, осмотра разрушившихся узлов — остатков "матчасти", анализа расчетно-теоретической и чертежно-технической документации, проведения дополнительных расчетов, а при необходимости и ознакомления с технологической документацией, сопровождавшей изготовление узлов конструкции, в цехах выдвигаются предположения, строятся возможные модели отказов. И всегда среди многих причин нужно было выявить ту единственную, которая инициировала аварию.

Не исключались и такие ситуации, когда еще нет материалов о телеметрических измерениях, могущих пролить свет на причину неудавшегося пуска, а уже требуется версия — то ли ракета сошла с курса, то ли двигатель взорвался.

На основании расшифрованной информации о протекании полета, менялись объем и направление проводимых исследований, в том числе и постановка крупномасштабных экспериментов в лабораторных условиях, которые носили зачастую уникальный характер.

Центральное действующее лицо в комиссии всегда Главный конструктор, как по формальным признакам — в большинстве случаев Председатель, так и фактически, как человек, на котором замыкаются все системы ракеты. Такое положение требует не только высокого профессионализма в своей области, но и достаточного уровня компетентности во всех смежных областях техники, позволяющих вести на равных обсуждение любого поднимаемого вопроса. В таких ситуациях отчетливо высвечиваются организаторские способности. Зачастую надо быть тонким психологом, хорошо знать и понимать тех, кто участвует в этом сложнейшем и ответственнейшем процессе.

В зависимости от предполагаемой причины аварии формируется и состав аварийной комиссии. Поэтому они всегда бывают разными. Неизменными остаются только сроки, отводимые для выяснения причины и принятия мер. Они всегда конкретны и предельно сжаты. На вопрос: Когда нужно? — следовал самый популярный ответ: Вчера! Поэтому-то аварийные комиссии работали что называется, без сна и отдыха, что всегда воспринималось как должное. И так было всегда, когда случались неприятности и когда было необходимо в самое кратчайшее время выяснить все основные и сопутствующие причины и выработать мероприятия, исключающие возможность повторного проявления дефекта.

Неизменно участвующие в аварийных комиссиях представители Научно-исследовательских институтов и Заказчика, особенно последние выступают в роли судей. По принципу, не мудрствуя лукаво, они обычно загоняли в тупик своими вопросами и требованиями. Последние сводились к стандартным постановкам: необходимо имитировать условия полета, в которых произошло отклонение от нормальной работы. При этом предложат столько вопросов, что впору подключать Академию наук: надо создать не только статические условия с учетом особенностей работы конструкции в полете, но и предусмотреть сопутствующие вибрации, тепловые потоки.

На проведение таких исследований никогда бы не пошли в обычных условиях при отработке конструкции в процессе создания ракеты в силу их дороговизны и трудности реализации. Не раз в подобных ситуациях, те, кому предстояло ответить на поставленные вопросы, вспоминали мудрое изречение: "Быть умным — это значит не задавать вопросов, на которые нет ответа". Но, деваться некуда. Аварийная ситуация заставляла по другому смотреть на укоренившиеся подходы к отработке конструкций. Все определялось ставкой, от которой зависела судьба ракеты.

При возникновении аварийной ситуации обстановка резко менялась, все причастные к происшедшему начинали работать в режиме "чрезвычайных происшествий". В этом случае понятие "Невозможно" теряло свой изначальный смысл. Вместо него звучало приказное — "Надо!"

Показательна в этом отношении история создания конструкции наконечника самой тяжелой головной части 8Ф675. В целях экономии веса при проектировании наконечника толщину несущей металлической оболочки выбирали из условия совместной работы с нанесенным на нее теплозащитным покрытием, что, естественно, приводило к некоторой экономии веса конструкции. При отработке прочности наконечника очень резко встал вопрос о газопроницаемости теплозащитного покрытия, воспринимавшего при движении в плотных слоях атмосферы на нисходящем участке свободного полета большое аэродинамическое давление в несколько десятков атмосфер на квадратный сантиметр и гигантские тепловые потоки с температурой на поверхности в тысячи градусов Цельсия. Будет ли газ проникать сквозь толщу теплозащиты и давить непосредственно на металлическую оболочку? Если да, то в этом случае остро вставал вопрос о прочности склеивания металла с покрытием.

На требование поставить датчик давления на корпус оболочки, для выяснения действительной картины в условиях полета, руководитель службы телеизмерений ответил решительным отказом. И только после буквально годичных требований и уговоров пошел, якобы, на уступки, предусмотрев датчик на 5 атмосфер. А необходимо было минимум в десять раз больше — 50–60 атмосфер. Отказ мотивировался отсутствием в стране такой измерительной аппаратуры. Когда же при летных испытаниях датчик с малым диапазоном измерений зашкалил и предположение о проникновении скоростного напора воздуха через толщу теплозащитного покрытия подтвердилось, претензии к службе телеметрии прозвучали уже резко в режиме приказа свыше. И руководитель долго упорствовавший и доказывавший нереальность требований сразу прозрел. Такой датчик в мгновение ока нашелся. Существовал он в стране! И более того, через месяц уже был установлен на очередной наконечник, изготовленный для летных испытаний. При последовавшем пуске полностью подтвердилось предположение — газ, как через песок, проходил через толщу теплозащитного покрытия и давил непосредственно на металлическую оболочку. Обнаруженное явление заставило пересмотреть методику постановки испытаний на прочность. Заказчик, поддержанный представителями Арзамаса 16 как заинтересованного смежника, помещавшего в головную часть свой заряд, потребовал проведения повторных испытаний, при которых давление создавалось бы не водой, как раньше, а воздухом, обладающим большей проницаемостью. Испытания газом всегда более опасны по сравнению с испытанием водой, так как будучи сжатым, он несет в себе огромную энергию. Поскольку нагружение производилось до разрушения, то испытательный стенд представлял уже практически взрывное устройство. В этом случае вся энергия сжатого воздуха, выходя наружу, увлекала за собой части наконечника. А это уже джин, выпущенный из бутылки. Поэтому пришлось сооружать специальную площадку — своего рода полигон, на котором и летали в результате испытаний вверх на десятки метров части наконечника.

В процессе проведения испытаний было установлено, что введенные для контроля качества приклея выборочные испытания от партии в несколько штук не гарантировали надежность сцепления металла с покрытием каждого конкретного наконечника. Более того, разброс несущей способности мог составлять десятки процентов, настолько была несовершенна технология склеивания.

Требования конструкторов улучшить качество изготовления наконечников ни к чему не привели. Заводчане отказались гарантировать качество соединения металла и покрытия, обеспечивающее их совместную работу при нагружении.

Трезво проанализировав и оценив создавшуюся ситуацию, не желая подставлять под удар завод, и тем самым обострять отношения с базовым производством, по сути не сумевшим наладить устойчивый технологический процесс, М.К. Янгель берет удар на себя и принимает соломоново решение: увеличить толщину металлической оболочки до размеров, обеспечивающих надежную работу ее при входе в плотные слои атмосферы без учета поддерживающего влияния теплозащитного покрытия. Это некоторое небольшое увеличение веса. Фактор всегда нежелательный, но в данном случае практически не отражавшийся на характеристиках головной части.

Непростая ситуация возникла после аварийных пусков при попытке выведения на орбиту спутников носителем 63С1. В процессе полета в плотных слоях атмосферы на активном участке произошло разрушение головного обтекателя. Заказчик потребовал ни много ни мало провести повторные испытания, а внешнее давление создавать не просто водой через резиновый мешок, а за счет скоростного аэродинамического напора, что практически равносильно заставить в наземных условиях "лететь" конструкцию. "Зажатым в угол" создателям головного обтекателя не оставалось другого выхода, как реализовать такие условия нагружения за счет разгона конструкции до нужных скоростей на специальном железнодорожном разгонном треке. Вследствие исключительной уникальности это был первый и последний эксперимент такого рода, который подтвердил не только работоспособность конструкции, но и правильность применявшихся методов расчета аэродинамики и прочности головного обтекателя.

При пуске пятой машины Р-36 в конце работы первой ступени следящая система, преобразующая сигналы от контрольно-измерительных датчиков гироскопических приборов в импульсы определенной величины, по каналам измерения скорости полета вышла "из синхронизма", выдала меньшие импульсы и, как следствие, получился "недобор" скорости. Это, естественно, привело к предельному форсированию двигателя, работавшему до полного выгорания топлива. Не прошли и последующие команды на разделение ступеней и запуск двигателя второй ступени. В результате ракета "приземлилась" в районе падения первых ступеней.

Анализ данных телеметрических измерений однозначно показал, что истоки аварии надо искать в следящей системе. Но где? Как и всегда, когда не удается однозначно установить причину, выдвинули несколько версий. Среди рассматривавшихся аварийной комиссией догадок, наиболее вероятной показалась возможность сильной перетяжки узла крепления датчика — подпятника, что, соответственно, приводило к увеличению трения на валу датчика. За счет этого при возрастании нагрузок в процессе полета первой ступени и могла следящая система выдавать на управляющие органы импульсы с отставанием. И тогда в результате возникал недобор скорости.

Высказанное предположение решили проверить на стенде. Подпятник специально "перетянули". И, действительно, версия подтвердилась. Примерно на той же секунде в следящей системе возникло рассогласование. Были сделаны соответствующие конструктивные доработки, а на следующей машине операцию затяжки подпятника взяли под особый контроль.

Не забыли и об "организационных" выводах. Незамедлительно последовал грозный приказ. Исполнителя — регулировщицу, производившую затяжку, как нарушившую технологический процесс сборки, уволили с работы. Однако, несмотря на все принятые меры, пуск опять оказался аварийным. Ситуация повторилась: отказ следящей системы вновь произошел практически на той же секунде.

Дело принимало нешуточный оборот: подряд две аварии, симптомы одни и те же, а причина неизвестна. Версия оказалась ошибочной, а принятые меры неэффективными. Самые тщательные всесторонние исследования, самые невероятные предположения не давали нужных объяснений. По-прежнему при испытаниях на стенде следящая система продолжала работать безукоризненно. И все же причину в конце концов нашли и нашли совершенно случайно.

Оказалось, что на определенном этапе отработки системы гиростабилизации ее разработчики для удобства работы развернули датчик и поставили его в другой плоскости. При этом, естественно, нужно было поменять фазы питания — произвести "фазировку", что и было сделано. Произведенная корректировка нашла отражение в присланной управленцами технической документации. На эту "мелочь" не обратили внимания. В результате, следящая система не справлялась с нагрузкой при возрастающей скорости вращения и увеличивающихся перегрузках в конце работы первой ступени ракеты.

На стендовых же испытаниях действительно все протекало нормально, сколько бы ни делалось попыток выяснить причину, так как схема была собрана правильно. И вывести систему "из синхронизма" без принудительного ужесточения условий ее работы было невозможно. Вот если бы на стенд подключили модернизированную бортовую систему, то сразу же почувствовали бы, "где собака зарыта". Разработчики системы управления должны были признать, что допустили досадную халатность при работе с документацией, а заодно и взять ответственность за два аварийных пуска ("положенные за бугор" ракеты).

В сложившейся ситуации достойно повел себя Главный конструктор системы управления В.Г. Сергеев. Он лично поехал домой к безвинно пострадавшей регулировщице, принес свои извинения за случившееся, сообщил, что приказ об увольнении отменен и она восстановлена на работе. Однако этот демарш не произвел на невинно пострадавшую женщину ожидавшегося впечатления. Нанесенная незаслуженная обида была столь велика, что регулировщица не пожелала вернуться обратно на предприятие.

Как уже отмечалось, летные испытания ракеты Р-36 сопровождались большим количеством аварийных пусков. При очередном неудачном пуске ракета упала в нескольких десятках километров от старта. Созданную в срочном порядке аварийную комиссию возглавил Главный конструктор комплекса. Комиссия довольно быстро установила, что выход из строя одного из рулевых двигателей первой ступени привел к потере управления и сходу ракеты с траектории на двадцатой секунде полета. Нашли среди "железа" и виновника аварии — двигатель. Оказалось, что у него разрушилась камера, "раскрывшись" так, как разрывается цилиндрическая водопроводная труба вдоль образующей, когда в ней замерзает вода. Это и привело к потере тяги рулевого двигателя, а, следовательно, и управления ракетой.

Мнения заинтересованных сторон на комиссии во время разбора причины аварии разделились — каждая из них, естественно, защищала честь своего мундира.

Создатели двигателя, представлявшие конструкторское бюро "Южное", изучив тщательно "матчасть", пришли к выводу, что в результате нарушения технологического процесса оказались забитыми продуктами сварки каналы, через которые проходила жидкость, охлаждавшая стенки двигателя.

С этим естественно, не хотели соглашаться изготовители виновника аварии — заводчане, и выдвинули в свою очередь версию о конструктивном несовершенстве двигателя. Их сторону приняли специалисты научно-исследовательских институтов, представленные в комиссии как нейтральная сторона. Они заявляли, что система охлаждения двигателя находится на нижнем пределе допустимого режима работы и любые незначительные отклонения при эксплуатации могут привести к перегреву корпуса и последующему его разрушению. Придя к такому выводу, они требовали приостановить летные испытания и провести необходимые, по их мнению, доработки конструкции.

Обстановка накалилась до предела, так как, параллельно с летно-конструкторскими испытаниями, несколько ракет уже были поставлены на боевое дежурство в шахты. Если признать, что причина аварий в конструктивном несовершенстве рулевого двигателя, то придется вынимать все ракеты из пусковых установок и производить их разбраковку, заменяя двигатели на новые.

Несмотря на реакцию большинства членов комиссии, позиция разработчиков двигателя выглядела достаточно продуманной и обоснованной. Отстаивая свою "технологическую" версию аварии, они одновременно предлагали и сравнительно простую процедуру разбраковки рулевых камер, если таковые могли оказаться, прямо непосредственно в шахте, не вынимая ракету и не снимая двигатель. Для этого к моменту заседания комиссии был уже разработан оригинальный "изотопный" метод контроля, заключавшийся в следующем: на державке в камеру вводится зонд, способный излучать изотопы (отсюда и название). Но предварительно снаружи двигатель оборачивается фотопленкой. Изотопы, просвечивая конструкцию, фиксируют на пленке фактическое состояние камеры. Для разбраковки проводящий ее специалист спускается на дно шахты, где было достаточно места для организации работ.

Однако, несмотря на убедительность доводов, сделанных по результатам изучения разрушившейся камеры и свидетельствовавших о наличии технологического дефекта, образовавшаяся коалиция представителей Днепропетровского машиностроительного завода, изготавливавшего двигатель, и Научно-исследовательских институтов продолжала настаивать на требовании снятия ракет с боевого дежурства и последующей замены рулевых камер.

По-человечески, особенно представителей НИИ, можно было понять. Слишком велика была мера ответственности. Кто мог дать гарантию о стопроцентной эффективности предложенного метода разбраковки? Если же пойти по пути снятия двигателей, то автоматически проверяется надежность их работы, а также можно будет и более тщательно проанализировать возможность степени влияния имеющегося технологического дефекта. Поэтому лучше переложить ответственность на чужие плечи и занять позицию стороннего наблюдателя. А материальные затраты и еще более важный, чисто военно-политический момент, — отсутствие ракет на боевом дежурстве — это не их забота. Пусть "болит" голова у других.

Итак, две диаметрально противоположные позиции. Первая диктуется стремлением заводчан выиграть время и тем самым смягчить удар, если причиной окажется все же технология. Потом уже будет легче выпутываться из создавшегося положения. Понятна и истинная мотивировка Научно-исследовательских институтов, которые невольно фактически также брали на себя ответственность за состояние ракет, находившихся на боевом дежурстве. Другая — принципиальная позиция отстаивания своего мнения, диктуемая высокими государственными интересами и уверенностью в правоте своей позиции. Правда, она сопряжена с огромным риском, меру которого трудно переоценить, если вдруг по каким-то неучтенным причинам двигатели все же не будут надежны в работе.

Между тем, большинство членов комиссии уже готово было подписать заключение с жестким выводом о необходимости переборки ракет. За которым следовали не только огромный объем работ, но и суровое наказание причастных к дефекту людей.

Для того, чтобы хоть как-то сбить накалившиеся страсти, был объявлен перерыв в работе комиссии. Воспользовавшись возникшей паузой, Михаил Кузьмич приглашает к себе в кабинет Главного конструктора рулевого двигателя И.И. Иванова, ответственного за разработку рулевой камеры А.В. Климова и, верный своей тактике, — представителя Министерства, курировавшего конструкторское бюро. Он неизменно и при всех обстоятельствах стремился проявлять такт по отношению к работникам вышестоящей инстанции, давая понять, что считается с их мнением. Это всегда помогало при решении возникавших вопросов в столице.

То, что произошло дальше, навсегда осталось в памяти инженера А.В. Климова. Как он сам по прошествии трех десятков лет выразился:

— Этот случай не вычеркнешь из жизни.

Когда все расселись по местам, М.К. Янгель сразу обратился к инженеру:

— Ну, ладно. То, что мне придется отвечать — это понятно. Я уже на своем веку пожил и бывал не в таких ситуациях. Ивану Ивановичу как главному конструктору двигателя тоже будет "уделено внимание", и ему также не впервой быть битым. Но мне жалко тебя. Ты молодой человек, жизнь впереди. А если, как главный разработчик проекта, ошибаешься, то ты знаешь, чем это грозит? Ты поплатишься! Последствия могут быть самыми плачевными, могут ведь и посадить.

— Понимаю.

— На комиссии ты мужественно отстаиваешь свою позицию. Я допускаю, что там можно доказывать и держать линию КБ. Однако у тебя самого-то есть ли хоть какие-то сомнения, ты полностью убежден? — вызывал специалиста на откровенность М.К. Янгель, пытаясь до конца прочувствовать обоснованность доводов инженера. И, как бы дав А.В. Климову еще один шанс, закончил:

— Ты ведешь нас по правильному или ошибочному пути?

— Михаил Кузьмич! Они хуже знают конструкцию. Я создавал и отрабатывал узел на всех этапах, поэтому полностью убежден в его работоспособности. Они перестраховщики, в чем меня нельзя переубедить. У меня перестраховка в другом смысле — в проведенных исследованиях, в которые верю. Эффективность предлагаемого метода контроля состояния двигателей проверили в процессе отработки его на заводе на нескольких рулевиках. У нас есть все материалы, подтверждающие правильность нашей позиции.

— Ну, если ты все понимаешь, убежден в своем предположении и настаиваешь на нем, то я тебе верю, и как председатель аварийной комиссии, становлюсь на твою, а не завода и Институтов, сторону и полностью поддерживаю при окончательном решении вопроса.

Когда совещание возобновилось, то первым на правах председателя взял слово М.К. Янгель. Выступление Михаила Кузьмича, являвшегося, по сути, верховным судьей в споре двух заинтересованных сторон, было сдержанным, убедительным и содержало конкретные предложения. Он сказал:

— Хотя Институты и Завод настаивают на своем, наши специалисты придерживаются другого мнения. Я разобрался во всем, и это дает основание поддержать предложение разработчиков рулевого двигателя. Устранение дефекта будем вести по технологии, разработанной нашими специалистами параллельно с продолжением летных испытаний. Такое заключение и предлагаю подписать.

Подготовленное затем решение аварийной комиссии было подписано всеми, кроме Московского института тепловых процессов. Они остались при своем мнении, записав, что причина до конца не выяснена. Вскоре летно-конструкторские испытания были продолжены. В процессе их проведения ни одного случая отказа рулевых камер не было.

Одновременно была проведена проверка и всех рулевых камер на ракетах, находившихся в шахтах на боевом дежурстве. Из шести ракет лишь на одной был обнаружен аналогичный дефект. Ракету извлекли из шахты, отвезли в монтажно-испытательный корпус и заменили двигатель. На снятой отбракованной камере провели огневые испытания на стенде, которые и подтвердили наличие аналогичных отступлений от технологии. Хотя, как выяснилось, на сей раз имевшийся дефект в полете мог бы и не подвести. Так вопрос о несовершенстве конструкции был снят с повестки дня. Финалом же этой истории для ее центральной действующей фигуры была правительственная награда — орден "Знак Почета".

Вот как сам А.В. Климов квалифицирует этот урок Главного:

— Для меня это было очень поучительное событие. Сколько такта, уважительности проявил Михаил Кузьмич в процессе работы комиссии. Он не стращал, не угрожал, не рычал, как некоторые, обещая скрутить в бараний рог. В отношениях не было и тени надрывности, а обстановка, не приведи господи, была тяжелейшая. Удивительно, но это был разговор равных коллег, в котором не было виновников и ответчиков. Более того, это была доверительная и предельно откровенная беседа.

Из этой истории мы, молодые, вышли победителями и поняли, что по решению принципиальных вопросов конструкции и методическим разработкам оказались на уровне, который был не под силу даже Институтам. Это было не только моральное удовлетворение, что ты уже достиг определенной степени совершенства знаний, но, и что самое главное, веры в свои силы. И все стало возможным благодаря отношению и поддержке М.К. Янгеля. Согласитесь: с таким Главным — каждый "пойдет в разведку…"

Даже в самых сложных производственных ситуациях остроумие не покидало тех, кто стоял у истоков ракетной техники. Это был своеобразный активный отдых, разрядка после напряженных дней и ночей для разносторонне развитой молодежи, пришедшей по призванию в ракетную технику, а по совместительству не забывавшую свои увлечения юности. И в рамках законности, не вызывая огонь на себя тех, кто отвечал за режим повальной секретности, инженеры находили достойный ответ любителям создания нереальных условий проведения экспериментов. Так родилась очень остроумная побасенка, созданная Виктором Назаренко и Эдуардом Свириденко, о деде, бабе и курочке рябе, умудрившейся снести яичко, не простое, а в виде целой ракеты. Яйцо же, возьми, да и разбейся. Вот тебе и аварийная ситуация. Но предоставим слово авторам:

А в действительности было так. Комиссии работали, изучали результаты телеметрических измерений, проявляя максимум изобретательности, ставили эксперименты. В результате анализировались выдвинутые версии. Постепенно, приближаясь к истине, отбрасывались наиболее несостоятельные из них. И, в конце концов, находили причину. Так было всегда.

 

Сколько крестников у Главного

М.К. Янгель вошел в историю техники как создатель нового направления в ракетостроении, новой школы со своим стилем и почерком, получившей широкое международное признание.