Феномен личности
При жизни, для тех, с кем был связан по роду деятельности, Михаил Кузьмич Янгель был не просто Главным конструктором, но и Человеком с большой буквы. Для всей остальной страны с двухсотпятидесятимиллионным населением (а тем более остальных землян) сведения о нем хранились за "семью печатями" всевидящих органов, ведавших охраной государственных тайн. Именно он — Главный конструктор, творивший на переднем крае научно-технического прогресса, тем более в такой области, как ракетная техника, имевшей в первую очередь огромнейшее значение для обороноспособности и обеспечивавшей лидирующее положение Великой державе, являлся одним из наиболее "закрытых" людей.
Широкой общественности через средства массовой информации был внедрен в сознание некий мифический фантом безымянного Главного конструктора ракетно-космических систем, которому в равной степени приписывались достижения в области военной и космической техники многих коллективов высококвалифицированных профессионалов "почтовых ящиков", возглавлявшихся такими крупнейшими представителями конструкторской мысли в ракетной технике как С.П. Королев, М.К. Янгель, В.П. Глушко, В.Н. Челомей и многими другими создателями различных систем, без которых не может стартовать и достигнуть цели ракета. Единственное преимущество для людей "невидимок", творивших в сверхсекретных областях техники, которое давала система, установленная органами государственной безопасности — полное отсутствие нагрузки славой. Применительно к ним, как и к их сподвижникам, представителям "закрытых профессий" уже само слово ракета являлось великой тайной. И в том была определенная несправедливость не только персонально к ним, как личностям, но и народу огромной страны, не имевшему права знать имена своих лучших представителей. Среди них — Михаил Кузьмич Янгель, даже на фоне крупнейших деятелей ракетной техники являвшийся неординарной личностью, оставившей глубокий след не только в технике, но и в сердцах всех, кто его знал по совместной работе и вне стен служебных помещений. А потому жизненные уроки Начальника и Главного конструктора Особого конструкторского бюро М.К. Янгеля имеют большое значение для общества и достойны такого же изучения, как и его инженерное наследие.
Он не сделал научных открытий, не вывел новых неизвестных до того закономерностей, не оставил научных трудов и монографий. И бесполезно искать научные труды М.К. Янгеля в общепринятом их понимании. Заполняя обязательную анкету при вступлении в должность Главного конструктора в графе "Имеете ли научные труды, изобретения" он написал: "Не имею". Как свидетельствует кандидат технических наук, начальник сектора А.Д. Гордиенко, "памятны две попытки включить М.К. Янгеля в число авторов заявок на изобретения, его причастность к которым была абсолютным фактом. Ничего не вышло. Наотрез отказался. Больше к нему с этим не ходили. Жаль и несправедливо, ибо давлеющая часть отличных технических решений так или иначе связана с основополагающими идеями лично Михаила Кузьмича". И тем не менее заслуги Главного в науке бесспорны. Возглавляемые им Советы Главных конструкторов проходили с непременным участием крупнейших ученых страны. В таких контактах последние стремились найти темы для постановки новых задач, открывающих неизвестные области для научных исследований. И он отвечал взаимностью, будучи необыкновенно щедрым на новые оригинальные идеи. Его деятельность на посту Главного конструктора, который концентрировал на едином направлении работу десятков и сотен организаций, оставила глубокий след в науке, получила высокую оценку крупнейших ее представителей.
А воспитанниками и последователями М.К. Янгеля были развиты новые научные направления, в которых практические предложения не были "высосаны из пальца", а явились следствием становления новых конструкторских проектов. Их перу принадлежат серьезные монографии, опубликованные в самых престижных изданиях.
Михаил Кузьмич не был конструктором в сложившемся традиционном инженерном понимании старых времен, не изобрел лично новых конструкций, ему не принадлежат разработки, ставшие основополагающими в отрасли. Но он сделал большее — создал самобытную конструкторскую школу со своим стилем, почерком, а главное, собственным направлением, которое фактически определило пути становления боевой ракетной техники второй половины ХХ века. Его идеи и замыслы, его понимание основных тенденций развития техники, сделали эпоху в боевом и космическом ракетостроении. Именно школой Янгеля в последующем была создана лучшая в мире боевая ракета.
Он не оставил мыслей, "как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей", как стать лидером в любой ситуации. И тем не менее влияние его на окружающих на всех ступенях служебной иерархии было безусловным. Его любили, боготворили, ему верили, к нему стремились. Его "университеты" служили прекрасной школой воспитания подлинно человеческих морально-этических ценностей — честности, принципиальности, порядочности, благородства, бескомпромиссности в принципиальных ситуациях и мужества.
В 50-60-х годах уходящего столетия в ракетной технике это был несомненно глубоко демократичный харизматический лидер.
Чтобы понять М.К. Янгеля, нужно представить его таким, каким он запечатлен на скромных фотографиях середины шестидесятых годов.
Довольно крупные черты слегка продолговатого скуластого открытого и по-своему строгого лица. Ровный высокий лоб, обрамленный неизменной подчеркнуто простой незамысловатой короткой прической — бобриком волос, посеребренных тяжелой интеллектуальной работой. В чертах лица удивительным образом сочетались мужественность и мягкость, мудрость и простота. Открытый, с налетом грустинки (фотограф поймал момент) взгляд внимательных добрых глаз. Взгляд, неизменно сопровождавшийся скромной, доброжелательной, порой со смешинкой, мягкой улыбкой, дополняемой вспышками очаровательной лукавинки, скрывавшейся в краешках плотно сжатых губ. В минуты раздумья — это взгляд уставшего человека, взвалившего на свои плечи ответственность за титаническую работу государственной важности, сопряженную с огромным риском, колоссальными материальными затратами и сжатыми сроками исполнения. В жизни пришлось немало выстрадать, и страдания сделали его сильнее. И все же главным в портрете Михаила Кузьмича была обескураживающая улыбка, которая действовала совершенно неотразимо на всех окружающих — и своих сотрудников, и смежников. В неповторимой янгелевской завораживающей улыбке кроется секрет его доведенной до совершенства коммуникабельности. Он никогда громко и шумно не выражал свой восторг, а улыбался также величественно и с достоинством, как и держал себя во всех самых сложных ситуациях.
Высокий, худощавый, подтянутый, несколько укрупненного телосложения, со слегка наметившейся сутулостью. Про таких в народе говорят — ладно скроен. За всем чувствовалось, что фигуру эту формировал умелый каменотес — труд.
Запоминающаяся неторопливая, размеренная походка. Несуетлив и точен в движениях, полное отсутствие каких бы то ни было порывистых взрывных реакций на окружение и, в то же время, внешне не скован, раскрепощен. Запоминалась манера разговора — спокойная, рассудительная. Голос слегка приглушенный, с характерным, чисто янгелевским, прононсом.
Какое-то особое обаяние проявлялось во всем: и во внешности, и в мягкой улыбке, и в манере разговаривать. И еще одна черта, которую ощущал каждый, — глубочайшая внутренняя интеллигентность. Он притягивал к себе, как магнит, силой неповторимого очарования.
На трибуне — это признанный оратор, с хорошей дикцией, сопровождавшейся лаконичной выразительностью и интонацией человека, привыкшего владеть аудиторией. Понятный, подкупающе простой доверительный литературный язык. Выступления всегда были содержательными, поражали отточенностью формулировок, принципиальностью в постановке вопросов, конкретностью предложений, убежденностью, умением заинтересовать аудиторию. Речь была лишена внешних театральных гиперболизированных эффектов. Говорил спокойно, но в нужные моменты как бы весь взрывался настолько, насколько требовал момент. В эти моменты его речь приобретала огромный полемический накал. Среди немногих сохранившихся кадров кинохроники особую значимость, пожалуй, имеют запечатлевшие момент выступления Главного на торжественном общезаводском митинге, посвященном вручению правительственных наград. Сколько энергии, порыва, экспрессии! Он весь устремлен вперед, выразительно сжаты руки, во всем облике чувствуется огромная одухотворенность. Оратор убеждает, увлекает, озадачивает.
Обладая даже только такой информацией, люди, впервые видевшие его, безошибочно определяли, кто из многочисленных присутствующих в группе М.К. Янгель. Более того, многие неизменно отмечали необъяснимое чувство, которое возникало при встрече, даже если она была чисто случайной и мимолетной, что с этим человеком они, казалось, были знакомы уже ранее. Он обладал безусловным обаянием и как человек, и как мужчина.
"В мой кабинет, — рассказывал руководитель советского представительства в США В.П. Бутусов, — вошел молодой стройный человек с открытым симпатичным лицом, копной черных волос, красивыми глазами. Через двадцать-тридцать минут я почувствовал, что знаком с ним минимум несколько лет, — таким было обаяние Миши, как я вскоре стал его по-дружески называть… В Янгеле мне понравилось, что он всегда чисто выбрит, деловит, аккуратно одет. Говорил только о работе".
— Находясь в служебной командировке, — как бы невольно продолжая эту мысль, вспоминает инженер конструкторского бюро, — мы поднимались по широкой парадной лестнице старого образца административного корпуса НИИ-88. Навстречу спускался высокий представительный человек. Поравнявшись, приветливо поздоровался с нами, и как-то непринужденно — доброжелательно поинтересовался у моей спутницы (а это была бывший сотрудник НИИ-88, опытный конструктор Л.Н. Спрыгина):
— Что нового, как идут дела?
Я, будучи молодым специалистом, проработавшим "без года неделю", мало еще кого знал. Но лицо этого человека мне показалось очень знакомым, однако никак не мог вспомнить, где его видел раньше. Поэтому спросил у своей спутницы:
— Кто этот человек?
— Он будет нашим главным конструктором, — ответила она.
Так состоялось знакомство с М.К. Янгелем. И тут я понял, что видел его впервые…
Не менее интересное наблюдение сделал ведущий конструктор В.Л. Катаев:
— Когда стал работать в конструкторском бюро, а принимал меня Будник, так как Михаил Кузьмич был в командировке, то обратил внимание, что со мной все время первым здоровается какой-то неизвестный мне человек. Я поинтересовался:
— Кто этот здоровый мужик?
— Как кто, — ответили мне, — это же Главный конструктор.
— И невольно, — продолжает В.Л. Катаев, — протягивается ниточка к человеку: вы единомышленники, когда приветливо здороваетесь. Когда человек производит хорошее впечатление — это помогает в работе…
Пройдут годы и этот "мужик" рекомендует В.Л. Катаева на работу в одну из высших структур страны — оборонный отдел ЦК КПСС.
Расцвет творческой деятельности М.К. Янгеля приходится на годы, которые вошли в историю государства как хрущевская "оттепель" и брежневский "застой". Время сложное и противоречивое, подвергнутое коренной переоценке в наши дни. И одновременно это период, когда Советский Союз занимал на международной арене ведущие позиции Великой державы, что во многом определялось успехами в развитии ракетно-космической техники, одним из лидеров которой являлся М.К. Янгель — создатель новой школы в ракетостроении. Как очень метко заметил поэт Александр Кушнер:
Человек живет в свое время, из которого его нельзя вырвать, а потому история государства проходит через жизнь каждого ее гражданина. И счастье каждого в том, чтобы быть нужным своему времени таким, каким определила его судьба.
Есть люди, словно щедро наделенные особым даром ощущать веление эпохи. Непростой этот дар требует от человека немалого мужества, высокой шкалы нравственности, умения не поступиться принципами, самопожертвования во имя достижения цели. Но, видимо, только на этом пути и кроются богатейшие возможности наиболее полного раскрытия личности, реализации заложенных в человеке талантов.
У каждого времени свои идеи, свои принципы. Другое дело, как они реализуются. М.К. Янгель был выразителем всего лучшего, что давала человеку социалистическая система. Его защитная реакция на издержки, превратности строя — в преданности делу, убежденности в государственной необходимости его.
Вот тут-то невольно и подходим вплотную к загадке административного кредо Главного конструктора. Как, с помощью каких приемов удавалось налаживать и совершенствовать бесперебойную работу всех звеньев такой сложнейшей системы, как многоплановое конструкторское бюро и многочисленные коллективы смежных организаций, создавать настоящую творческую атмосферу, в которой никого не надо подгонять и наказывать? Как удавалось утверждать свой высочайший авторитет администратора и Главного конструктора, авторитет, рождавший почитание и преклонение? В чем секреты "педагогических" университетов М.К. Янгеля?
Грани таланта, определившие феномен личности Михаила Кузьмича Янгеля, невозможно вписать в прокрустово ложе стандартных характеристик. Ему, как никому другому, были присущи обостренное чувство нового, видение перспективы технической идеи и способность почувствовать время для наступления ее реализации, выдержка и самообладание в критических ситуациях.
Секрет огромного авторитета Михаила Кузьмича на всех уровнях служебной и житейской иерархии, в любых сложнейших ситуациях и острых коллизиях пытается раскрыть по прошествии уже почти трех десятилетий доктор технических наук профессор Н.И. Урьев, опираясь на личные впечатления от контактов с Главным. Вот его своеобразная трактовка образа основателя и руководителя ведущего конструкторского бюро Советского Союза.
В 1968 году Научно-технический совет КБ "Южное" представил разработанную нами систему "Лист" на соискание Ленинской премии. Это предложение поддержало Министерство среднего машиностроения. Михаил Кузьмич вызвал меня в Москву в Министерство и попросил привезти плакаты-иллюстрации к выступлению. При встрече в Министерстве он сказал:
— Ты напиши мне короткое сообщение, я поеду и буду докладывать лично. А ты возьмешь плакаты и поедешь со мной.
Ехать надо было на заседание военной секции Комитета по Ленинским и Государственным премиям, которое проходило в здании Генерального штаба, расположенного рядом с Арбатской площадью. Когда мы приехали, то заседание уже началось. Главный взял плакаты, сказал мне:
— Жди, — и вошел в зал заседаний.
От нечего делать стал рассматривать пустой вестибюль, в котором оказался. Запомнилось только, что он был отделан красивыми деревянными панелями. Через какое-то время огромные двери из зала заседаний распахнулись и в вестибюль стали выходить участники заседания. Такого большого собрания генералов с разным числом больших звезд на погонах я никогда не видел.
В окружении генералов вышел и Янгель. Никогда не забуду, как величественно он при этом выглядел и как искательно подходили к нему участники заседания, чтобы поздороваться с ним лично за руку. И в этот момент меня как молния поразило озарение. Мне открылась его сущность. Он не раб, и никогда не был рабом. И это несмотря на то, что в жизни и не раз приходилось испытывать несправедливость. Но в нем были живы гены его деда — черниговского крестьянина-бунтаря, от которого пошел в Сибири таежный янгелевский род.
Вот почему он никогда не унижал людей, которые его окружали. Он уважал их органически, как и себя самого. Ему не надо было для этого притворяться. А если к человеку относился брезгливо, то дела с ним в дальнейшем он не имел. И все, кто общался с Главным, ощущали в нем это "нерабство", включая С.П. Королева, Н.С. Хрущева и Л.И. Брежнева.
А замечательный организаторский талант, творческое мышление, техническая хватка, смелость, и даже дерзость при принятии решений, необыкновенное обаяние, духовная и чисто физическая и мужская красота, его начитанность и организованность, абсолютная порядочность — вот тот уникальный набор личных гармонически сочетавшихся качеств, которые воплотившись в образе Человека, администратора, главного конструктора ракетно-космических систем позволили ему выполнить главную цель жизни — создать уникальный коллектив конструкторского бюро "Южное". И все это брало свои истоки в главном его качестве — "нерабстве"…
Известно, что лакмусовой пробой настоящих человеческих качеств личности является поведение в пиковых и экстремальных ситуациях, когда порядочность, верность принципам и долгу, основанные на сложившихся взаимоотношениях, входят в противоречие с конкретной новой расстановкой сил, определяемых сложившейся конъюнктурой.
В 1963 году В.В. Щербицкий, занимавший высокий пост Председателя Совета Министров Украины, оказался в немилости у Главы государства. Человек принципиальный и честный, он не молчал, а высказывал свое мнение по поводу негативных преобразований, проводившихся в стране, а потому и не пришелся ко двору. Скорый на руку Н.С. Хрущев "попер" его, как было написано в одной из публикаций, из столицы в "ссылку" в Днепропетровск на прежнее место работы — Первым секретарем Днепропетровского обкома партии.
"В это нелегкое для Владимира Васильевича время, — пишет в своих воспоминаниях В.К. Врублевский, который многие годы киевского периода жизни В.В. Щербицкого был его помощником, — когда лишь сознание собственной правоты давало силы, он в полной мере познал и лицемерие "друзей", которые поспешили отречься от "опального премьера", и испытал моральную поддержку тех, кто разделял его настроения".
И среди этих немногих, на кого не повлияло изменение на политическом горизонте, кто остался верен былым хорошим отношениям, сложившимся в предшествовавший период деятельности В.В. Щербицкого в Днепропетровске, были М.К. Янгель и А.М. Макаров. В этот сложный период они оказывали всяческую моральную поддержку Владимиру Васильевичу.
Однако после снятия Н.С. Хрущева произошло второе возвращение опального В.В. Щербицкого в Киев, как говорится "на белом коне". Он вновь становится Главой правительства. И первыми "гостями" в здании Совета Министров Украины были М.К. Янгель и А.М. Макаров.
Доступность, простота и сердечность, неизменное внимание к собеседникам всегда были искренними и вызывали адекватную реакцию ответной откровенности и неограниченного доверия. А полнейшая самоотдача делу, ненавязчивая требовательность в сочетании со скромностью, вниманием и чуткостью к нуждам, запросам и предложениям сослуживцев и были тем цементирующим началом, которое обеспечивало успех любого начинания.
Фундаментом этой четко определенной и последовательно реализуемой жизненной позиции явились высокая культура общения, основанная на глубоком уважении человеческого достоинства, в котором данное слово являлось абсолютной гарантией взятого на себя обязательства, порядочностью во взаимоотношениях, цементировавшаяся не личной преданностью, а преданностью делу, доверие, как утверждение высоких морально-этических норм поведения. Все это проявлялось на любых уровнях и гармонично подкреплялось умением контактировать с людьми, находить соответственно обстоятельствам единственные ходы, которые делали их единомышленниками.
Убедить, но не обидеть, приказать в форме просьбы выполнить работу, поставить на место, но не оскорбить — на этих принципах держится глубоко развитое чувство уважения достоинства человека.
Способность быть убежденным и убеждать в этом других определялась тем, что в любом малом или большом деле Михаил Кузьмич исходил из глубоко прочувствованной ответственности за порученное дело. Высокая норма требовательности — родная сестра высокого профессионализма исполнителей.
Все, знавшие Главного конструктора в самых различных, особенно архисложных ситуациях, неизменно отмечали государственный уровень подхода к любому вопросу. М.К. Янгель пришел к славе и выдающимся достижениям через серьезные испытания, преодолевая не только технические трудности, но и упорно борясь с человеческой косностью и рутиной, техническим оппортунизмом. Все это вместе и определило цельность творческого портрета личности. Понимание важности и высочайшая мера ответственности за порученное дело, подкрепленное глубокой убежденностью в правильности принимаемых решений, отсутствие личной амбициозности, цементировали норму поведения во всех начинаниях, вселяли уверенность и придавали силу. Любопытный неизвестный ранее эпизод воспроизводит цитировавшийся выше Н.И. Урьев:
"Мною совместно с начальником лаборатории Г.И. Брюхановым в 1956 году был создан прибор для измерения в полете высокочастотных вибраций, с помощью штатной телеметрической системы "Трал", которому мы дали название "Днепр". Однако против установки его на ракету Р-12 категорически возражал начальник отдела телеизмерений. Довод один: уже есть договоренность со смежником на установку их системы измерений. И никакие доказательства преимущества нашего прибора во внимание не принимались. Вопрос поднимался даже на Научно-техническом совете, который вел В.С.Будник как первый заместитель главного конструктора. Но преодолеть упрямство противоборствующего начальника отдела и принять решение не удалось.
Будучи в командировке, в Москве, я обратился к М.К. Янгелю с просьбой:
— Михаил Кузьмич, разрешите мне предложить прибор Сергею Павловичу Королеву.
Он посмотрел на меня как на ненормального. Зная их взаимоотношения в предшествовавший период, а теперь, когда Янгель стал Главным конструктором, они стали соперниками, реакцию можно было понять. Но он вдруг неожиданно произнес:
— Ну хорошо, только ты потом мне расскажи о результатах переговоров.
И я пошел к Королеву. В назначенное мне секретарем время Сергей Павлович меня принял. Коротко рассказал ему, что представляет из себя прибор.
А почему Михаил Кузьмич не хочет установить его на своей ракете, — спросил он.
Пришлось пояснить, что на пути встал руководитель отдела телеизмерений, кстати выходец из королевского конструкторского бюро.
— Хорошо, — заключил Королев. Сделай мне 10 приборов, и я поставляю их на свою семерку.
— Сергей Павлович, лягу костьми, но сделаю, — поблагодарил я.
И тут же Королев взял трубку и, нажав на пульте нужную кнопку, выдал команду:
— К вам сейчас придет Урьев из Днепропетровска, включите его прибор в документацию по Р-7.
Вечером позвонил Михаилу Кузьмичу и рассказал о результатах визита к Сергею Павловичу. Выслушав меня, он спросил:
— У тебя есть еще дела в Москве?
— Нет.
— Тогда езжай в Днепропетровск.
Через два дня позвонила секретарь М.К. Янгеля и сказала, что меня приглашает Михаил Кузьмич. Когда зашел в приемную, секретарь попросила присесть и подождать. Через несколько минут входит руководитель подразделения телеметрии и, как обычно (а он пользовался особым расположением Главного, переманившего его из Москвы) направился прямо к двери, ведущей в кабинет. Однако на сей раз секретарь его остановила, сказав:
— Подождите.
Он сел явно недовольный таким оборотом дела, а секретарь, зайдя на несколько секунд в кабинет, пригласила:
— Вас обоих просит к себе Михаил Кузьмич.
Поздоровавшись, Главный пригласил сесть за маленький столик перед его рабочим столом.
— Почему Вы, — официальным тоном, что случалось с ним редко, — не ставите прибор на ракету? — задал вопрос Михаил Кузьмич.
Нужно было знать этого руководителя, его бесконечное упрямство, основой которого был не только профессионализм, но еще больше самомнение. Тоном, не допускавшим возражений, он ответил:
— Мы заказали другую систему и за нее уже проплачено четыре тысячи рублей, — решительно заявил он. И дальше нудным голосом стал обосновывать свою позицию, не жалея нелицеприятных эпитетов в сторону нашего прибора.
Тут надо сделать небольшое отступление. Наш прибор, кроме того, что он был свой, был в некотором плане более совершенен, так как в разумных временных пределах, с учетом возможного наступления критической ситуации, выдавал нужную информацию. В то же время конкурирующая система передавала на землю непрерывный поток всей информации, из которой потом, преодолевая трудности, необходимо было вычленить нужную.
Я заметил, как постепенно меняется выражение лица Михаила Кузьмича, не предвещавшее ничего хорошего.
И вдруг мгновенная реакция, резкий удар кулаком по столу и не подлежащее дальнейшему обсуждению решение:
— Сегодня же включить прибор "Днепр" в штатную документацию и доложить мне об исполнении.
Так была решена судьба нашего измерителя высокочастотных вибраций. Прибор пошел в серию и был установлен не только на ракете Р-12, но и на ракетах Р-14 и Р-16.
Эта беспрецедентная история ярко продемонстрировала государственное мышление Главного, которое всегда поднималось выше личных интересов.
Как руководитель Михаил Кузьмич был прост, доступен, ничем не давая понять разницу в служебном положении. Именно поэтому к нему шли, не задумываясь, с просьбой, за советом, без боязни быть непонятым, доверяясь какому-то внутреннему чувству. Люди тянулись к "Кузьмичу", как его с неизменным пиететом часто называли за глаза, пытаясь подчеркнуть тем самым неформальность взаимоотношений "начальник-подчиненный".
Неизменно внимательный к сослуживцам, умеющий выслушать и не остаться безучастным, прийти на помощь, поведать свои сокровенные мысли, "раскрыться" любому собеседнику, независимо от того, был ли это простой инженер, личный шофер или начальник любого ранга. Так было и на работе, и вне стен служебных помещений. Обладая обширными знаниями, слыл интересным рассказчиком. Используемые в беседах примеры и аналогии были неожиданны, глубоки и поучительны.
И вместе с тем М.К. Янгель не был ни альтруистом, ни ходячей добродетелью, а тем более аскетом. Неизменная доброжелательность и человечность были напрочь лишены какой бы то ни было сусальности. Слащавость и сентиментальность, как, впрочем, грубость и высокомерие — это в характере других героев.
Как и любому, ему "ничто человеческое не было чуждо": свои привязанности, свои слабости, свои увлечения. В часы отдыха становился заядлым рыбаком, любил бывать в кругу сослуживцев, был весел, прост, общителен, и никого не стесняло присутствие знаменитого гостя. Проникновенно пел задушевные народные песни, особенно своей далекой родины Сибири. Среди особо любимых — "Славное море, священный Байкал" и "По диким степям Забайкалья" — о мужественных людях суровых таежных краев, задушевная грустная лирическая "Черемуха" и отражавшая тяжелую долю простого народа "Лучинушка". Не забывал и о своих украинских корнях и с удовольствием "наспівував" со всеми "чудові" украинские мелодии. За всем этим чувствовались широкая человеческая натура, большой и нелегкий жизненный путь.
Преданным и благодарным своей суровой и неповторимой таежной родине он останется на всю жизнь. Сибирь любил, перефразируя слова великого поэта, "как сын, как русский, пламенно и нежно". И всегда и при всех обстоятельствах ему было дорого то, что напоминало о далеких таежных краях, даже в мелочах. Характерный эпизод вспоминает В.Е. Токарь, работавший в пятидесятые годы лаборантом в фотолаборатории.
— Как-то задержался на работе. Раздался телефонный звонок. На том конце провода у аппарата был Главный конструктор. Я представился. Он спросил, есть ли кто из руководителей лаборатории? Поскольку все уже ушли домой, попросил зайти к нему в кабинет. Пригласив сесть в кресло, Михаил Кузьмич поинтересовался как зовут. Когда услышал, что мое отчество Евтихиевич, сразу оживился:
— Так что, действительно, Евтихиевич? У нас в Сибири много Евтихиев и не только мужчин, но и женщины есть. Хорошее старинное русское имя, — задумчиво, как бы что-то вспоминая, медленно произнес он и легкой улыбкой озарилось его лицо. А затем Михаил Кузьмич поставил задачу:
— Правительство требует, чтобы мы срочно занялись конструированием двигателей. В четыре часа ночи я улетаю в Москву. Завтра необходимо докладывать на высоком уровне. Поэтому надо показать нашу производственную базу с самой лучшей стороны. Для этого необходимо сделать фотографии в цехах, где сейчас собираются серийные ракетные двигатели.
Я объяснил, что есть определенные трудности, прежде всего, связанные с режимом — нет допуска в эти цеха. Михаил Кузьмич сразу связался с начальником службы режима завода, и в вежливой форме попросил организовать проведение необходимого фотографирования. Работу я закончил в половине первого ночи. Принес все материалы в кабинет. Главный ждал и, приняв фотографии по описи, поблагодарил за работу.
— С тех пор, — заканчивает В.Е. Токарь, — где бы не встречал меня Михаил Кузьмич, он всегда здоровался с улыбкой:
— Привет, Евтихиевич!..
Племянница Михаила Кузьмича по матери В.А. Перфильева, вспоминая те далекие годы, рассказывает, что, бывая в сибирских краях в служебных командировках, он всегда изыскивал возможность хотя бы недолго побывать в родных местах. Подходя к отчему дому, снимал обувь, и так босиком, как в детстве, медленно и величаво шагал по мягкой пахучей весенней пашне. В костюме, увенчанном Золотыми звездами, белой рубашке, галстуке и… с полуботинками в руках, навстречу со своей молодостью шел Главный конструктор ракетно-космических систем.
Из далекой молодости пришла и страсть к рыбалке, сохранившаяся на всю жизнь. Этому хобби предавался в редкие часы отдыха, используя любую возможность всегда и при всех обстоятельствах: в Днепропетровске, в командировке на полигоне или на отдыхе в отпуске. И непременно не один, а с друзьями и сослуживцами.
А на рыбалке, как говорится, все во власти одной страсти — поймать как можно больше и обязательно самую большую рыбу, чтобы потом, раздвинув широко руки, показывать размеры улова и рассказывать о своих успехах.
Янгель не был бы Янгелем, если бы не придал этой увлекательной, но рутинной, процедуре свой "шарм". И вот уже объявляет условия конкурса для выявления победителей: кто, что может получить по окончании операции "рыбалка". Призы за первую пойманную рыбу, за самую большую, тому, у кого больше всех улов. Но "лауреатами" должны стать и те, кто поймал самую маленькую рыбку, и у кого улов меньше всех. Не будет забыт и тот, у кого на крючке окажется последняя поклевка. В результате смех, шутки, а самое главное, нет обиженных исходом проведенного времени. Все при призах. Побеждает, как любили тогда выражаться, дружба.
Оставаясь самим собой в неслужебной обстановке, он никогда ни поведением, ни даже намеками не обращал внимание окружающих на то положение, которое занимал в обществе как крупный руководитель и большой человек. День рождения застал инженера А.А. Полысаева на полигоне. Пригласил на вечер сослуживцев и, конечно, Главного:
"В назначенное время открывается дверь, входит Михаил Кузьмич и после традиционного приветствия говорит:
— Леша, подарить тебе ничего не могу, вот только шоколадку.
Лукавит, Михаил Кузьмич, — думаю я. Это что-то вроде "лжи во спасенье". Ему ничего не стоило съездить или послать кого-то на "десятку" и что-нибудь купить. Но он хорошо осведомлен, что это среди ребят не принято. А побыть с этими "ребятами" вместе никогда не упускал случая. Мы всласть напелись песен, наговорились. Главный был равным с нами, так же пел, так же фальшивил на некоторых нотах, смеялся".
Говорят, что настоящая популярность приходит тогда, когда о человеке начинают рассказывать анекдоты. Питательной средой для них обычно служат неординарные поступки и принимаемые решения, неадекватное ситуации поведение, а то и просто экстравагантные выходки. И хотя об М.К. Янгеле не был практически сложен ни один анекдот, это никак не сказывалось на его рейтинге популярности как руководителя и просто человека. А лучшее свидетельство — память тех, кому приходилось видеть Главного в деле. У каждого из них сохранились яркие воспоминания о встречах независимо от важности момента или предшествовавшей причины. А если иногда все же и рассказывались не очень правдоподобные какие-то необычные ситуации, то это зеркало того влияния, которое Михаил Кузьмич оказывал на окружающих. И дело не в достоверности преподносимого эпизода. Просто в аналогичной обстановке он не мог бы поступить по-другому. Сошлемся на пример, воспроизведенный на страницах одной из публикаций.
Прибалтийский синдром украинского происхождения
Личная скромность, полнейшее отсутствие любого намека на саморекламу прошли красной нитью через весь жизненный путь М.К. Янгеля. Ему было характерно полное отсутствие так свойственного честолюбивым представителям рода человеческого желания "войти в историю". Любопытная деталь. Главный конструктор настолько естественно и непринужденно вписался в коллектив, что никто никогда не пытался копаться в биографии своего руководителя. А когда он скончался, то даже ближайшие соратники, к своему глубокому удивлению, вдруг обнаружили, что они до обидного мало знают о биографии своего руководителя. У многих, в частности, сложилось устойчивое мнение о прибалтийских корнях происхождения Главного. "Эстонец или латыш — фамилия все-таки нерусская", — рассуждали они. Однажды даже Нарком авиационной промышленности, просматривая анкету и автобиографию М.К. Янгеля после его возвращения из Америки в 1938 году, неожиданно спросил:
— Слушай, Янгель-Мянгель, что у тебя за фамилия? Ты по национальности-то кто?
Бытовало и несколько отличное суждение.
"Я и многие мои сослуживцы, — вспоминает ветеран конструкторского бюро Д.Г. Михальчук, — считали, что эта фамилия вышла из немецкого рода. Как оказалось в дальнейшем, мы глубоко ошибались, и даже обрадовались, когда узнали, что наши догадки не подтвердились".
А между тем попытки приписать М.К. Янгелю немецкое происхождение делались даже на международном уровне и явно с провокационными политическими целями. Еще при его жизни некто Леонид Владимиров в публикации "Космический блеф русских", изданной в США, Японии и других странах, "рассекретив" личность М.К. Янгеля, поведал миру сенсационную подробность, что это дескать украденный русскими немецкий инженер (!), бывший, якобы, ранее сотрудником самого Вернера фон Брауна, которого, кстати, (а вот это-то совершенно точно) американцы действительно "позаимствовали" у немцев.
Так и не разгаданная до конца история происхождения фамилии дала почву неудержимому полету фантазии, родившей интригующую версию воспроизводимую В.П. Платоновым, согласно которой дед М.К.Янгеля Лаврентий Павлович Янгель рассказывал: "когда пригнали его этапом в Бодайбо, на золотые прииски, то надзиратель спросил:
— Фамилия как?
— Ангел Лаврентий, — отвечал Лаврентий Павлович.
Надзиратель ехидно на это заметил:
— Думал, у нас уже тут все побывали, а оказывается ангелов еще не было. Теперь будет полный комплект. Только раньше ты, так сказать, в раю жил, а теперь я тебя в ад посажу, — в забое будешь работать. Был первым на небе станешь последним на земле.
С тех пор так и повелось не Ангел, а Янгель".
Загадочная фамилия будет хранить ореол таинственности на протяжении всей жизни Михаила Кузьмича.
Возникновению различных версий у сослуживцев в немалой степени способствовали свойственные прибалтийцам строгие, а порой казавшиеся (если не улыбался) суровыми черты лица и характерная прическа — короткая стрижка. Но, несомненно, решающую лепту в "прибалтийско-немецкий" имидж Главного, как уже было сказано, внесла его необычная по звучанию запоминающаяся фамилия. И только из появившихся после смерти воспоминаний узнали сотрудники, что его предки из украинских степей.
Тайна, судя по всему, не имеет иноземного налета. Все намного проще и определяется богатством украинского языка, подкрепленного изобретательным народным творчеством, в результате которого и родилось слово явно не славянского звучания. А один из вариантов разгадки происхождения столь необычной фамилии нашел сам Михаил Кузьмич в знаменитом словаре Владимира Даля.
"Янга, — написано в "Толковом словаре живого великорусского языка", — ковш, корец, железный черпак, в коем казаки на походе иногда варят похлебку". И мелким шрифтом напечатано: "человек".
Воображение подсказало возможную версию прошлого семьи. Дед Михаила Кузьмича Лаврентий Янгель, сосланный из Черниговщины за бунтарский характер сначала на каторгу, а потом и на вечное поселение в Сибирь, происходил из запорожских казаков. Кто-то из предков был, возможно, кашеваром и сваренную похлебку разливал с помощью янги. Простой народ охоч до прозвищ: и стал кашевар Янгелем. А поскольку не только дед, но и отец были неграмотными и не заботились о своем генеалогическом древе, судьба рода оказалась во власти писарей, оформлявших документы. Предположение, что фамилия берет свои истоки в знаменитой Запорожской Сечи была по душе ее хозяину.
— Так и вижу своего прародича, покручивающего ус у котла с дымящейся похлебкой, — любил говорить М.К. Янгель, беря с книжной полки томик М.В. Гоголя.
— Фамилия моя, — делился он своим мнением в другой раз, — по-видимому, украинского происхождения. В деревне Зыряновой, где я родился и вырос, моего отца, да и всех ребятишек нашей семьи, звали "хохлами".
Впрочем, существовал и еще один вариант происхождения фамилии — не от "янги", а от архаичной формы слова "ангел", звучавшей в разговорном украинском языке по-разному: "ангел", "ангол", "ангель", а также "янгел", "янгол", "янгель". А из "ангел" и "янголь" легко прийти к "янгель".
Во времена, о которых идет речь, люди простого происхождения фамилий, как правило, не имели, их заменяли прозвищами. Передаваясь от одного поколения другому, они могли закрепляться документально. Так что и эта версия вполне правомерна и также была по душе Михаилу Кузьмичу. С ней он связывал свой личный характер.
Имея такое "рабоче-крестьянское революционное" происхождение, на его месте в духе того времени, пожалуй, любой не удержался бы от саморекламы. Тем более примеров для подражания было предостаточно. И подавали их, в первую очередь, руководители государства. Н.С. Хрущеву в срочном порядке стали подыскивать шахту, на которой он мог сделать первые революционные шаги. Последний глава социалистического государства — М.С. Горбачев, умудрившийся в одночасье развалить Великую державу, сумел в детстве посидеть за штурвалом комбайна. Об этом напоминали при каждом удобном и неудобном случае.
А Михаил Кузьмич оставался все таким же, как и в первый день появления во вновь создававшемся конструкторском бюро. Как будто и не было прошлого. И лишь немногие из ближайшего окружения знали о его "сибирской" линии, и то потому, что тосковал он порой в минуты душевной расслабленности по бесконечным таежным просторам. Может поэтому, уже будучи в "инженерном" звании, он любил себя называть "сибирским медведем".
Однажды на факультетском студенческом вечере в институте будущая жена Ирина Стражева пригласила его на вальс. В ответ комсомольский лидер улыбнулся и сказал:
— Танцевать-то я, сибирский медведь, не умею. В тайге вальсу не учат. Могу сплясать "Русского", да и то на свой "зыряновский" манер.
И еще одна любопытная деталь, мимо которой прошли все писавшие о Главном конструкторе.
В хронологии биографии Михаила Янгеля некоторые даты перекликаются странным, почти кабалистическим образом с датами жизни другого Михаила, выдающегося ученого земли русской — Ломоносова.
М.К. Янгель родился ровно через 200 лет после М.В. Ломоносова (соответственно 19 ноября 1711 и 25 октября 1911 года). Шестнадцати лет оба, один с севера, а другой с востока отправились за тысячи верст, влекомые одним желанием — тягой к знаниям, в один и тот же город — Москву. В двадцать лет, в 1731 году будущий выдающийся ученый — академик поступает учиться в Московскую Славяно-греко-латинскую академию и ровно через 200 лет в 1931 году будущий Главный конструктор — академик был принят в Московский авиационный институт. Ну и, наконец, осенью 1736 года Ломоносова отправляют на учебу в Германию, а в начале 1938 года Янгеля — в служебную командировку в Соединенные Штаты Америки. И каждый из них стал первопроходцем в своей области, войдя в кагорту лучших представителей земли русской.
Как Михаил Ломоносов прославил свои архангельские Холмогоры, так и с именем Михаила Янгеля вошла в нашу жизнь, расширив топономические познания, глухая сибирская деревушка Зырянова. На эту особенность жизненного пути М.К. Янгеля обратил внимание Н.Н. Поликарпов, который, будучи консультантом дипломного проекта, заинтересовавшись судьбой юноши, однажды пошутил:
— Уж не пешком ли ты добрался из Сибири, как в свое время шел в науку Ломоносов?
И первым экспонатом музея М.К. Янгеля в ноябре 1989 года в средней школе нового поселка "Янгель" Иркутской области станет портрет М.В. Ломоносова, который подарит жена Михаила Кузьмича И.В. Стражева. На нем она напишет: "Дорогим янгелевцам. Желаю идти по пути Ломоносова — Янгеля и других славных сынов нашей Родины".
К этому следует добавить еще один примечательный факт, который был подмечен самим Михаилом Кузьмичом, о чем он скажет много лет спустя:
— Размышляя о прошлом, я думаю, что основной толчок моим мыслям был дан все же книгами К.Э. Циолковского. Я и мои сверстники-студенты с неослабевающим интересом читали и перечитывали научно-фантастические повести "Грезы о Земле и Небе", "Вне Земли", "На Луне". И, конечно, "Исследование мировых пространств реактивными приборами". Какая необыкновенная по широте своей и замыслу книга! Я вдумывался в каждую ее строку. Мне казалось удивительно символичным и то, что год ее написания совпал с годом моего рождения.
Как завоевывались сердца
Умение вести себя нестандартно в любой ситуации проявлялось постоянно, и все, кому приходилось общаться с Главным, неизменно поражались административному такту, умению взять инициативу в свои руки и были неизменно пленены доведенным до артистизма личным обаянием. Секрет последнего так и остался неразгаданным: было ли это врожденное свойство или нечто сродни искусству действительно талантливого человека. А может быть истоки артистизма М.К. Янгеля можно найти в знаменитом парадоксе известного английского писателя Оскара Уайльда: "Жизнь подражает искусству".
Однажды после выездного заседания Совета главных конструкторов, состоявшегося у разработчика системы управления, из Харькова в Днепропетровск его участники возвращались в хорошем настроении. Ехали в престижном ЗИМе Главного.
Совещание оказалось на редкость плодотворным. Был успешно разрешен целый ряд сложных вопросов, связанных не только с разрабатываемой новой конструкцией, но и с неизбежно сопутствующим кругом проблем материально-технического обеспечения и поставок. Удалось примирить самых ярых противников. А обсуждение оказалось далеко не простым и очень бурным. Тем не менее все стало возможным благодаря виртуозной дипломатии, продемонстрированной Главным конструктором комплекса по ходу совещания.
Как он умело и тактично посадил на место заносчивого спесивого Главного, как вовремя поддержал и одобрил растерявшегося и готового пойти на любые уступки другого Главного, как очень решительно, не боясь вызвать неудовольствия и возражения остальных, воздал должное талантливому решению третьего Главного и успешно защитил его от критики беспощадных оппонентов, как сумел уговорить представителей науки пересмотреть свои подходы и снизить нагрузки, а следовательно, и уменьшить вес одного из важнейших элементов конструкции. По ходу заседания смело и решительно расставил по местам смежников, поддержав тех, кто не смог достаточно решительно постоять за себя, пожурил и урезонил зарвавшихся, умелыми доводами обратил их внимание на персональную ответственность перед государством за успех порученного дела.
Все невольно вновь и вновь возвращались к перипетиям только что отгремевших баталий.
— А знаете что, Михаил Кузьмич, — обратился к сидящему на переднем сиденьи Главному конструктору один из специалистов в области органов управления ракеты С.М. Солодников, человек с прямым и открытым характером из породы тех, кто говорит так, как работает — просто и надежно, и то, что думает, а не то, что надо сказать, — Вы сегодня блестяще продемонстрировали искусство умения работать с руководителями всех рангов, умение найти компромисс во имя достижения общей цели. Ваша режиссура, обеспечившая успех всего дела, была следствием не только блестящей административной мудрости дипломата, но и верхом артистизма в ведении сложнейшего совещания. Только по результатам одного этого Совета Главных, я бы Вам присвоил звание "Народный артист Советского Союза".
— Ну ты уж хватил через край, — немного смущенный, но явно польщенный и довольный столь высокой оценкой, произнесенной устами своего сослуживца, удовлетворенно заметил Главный. И еле заметная благодарная улыбка с чисто янгелевской лукавинкой промелькнула на его лице.
Разыгравшаяся сцена не была случайным комплиментом, замаскированным удачной шуткой. Совещание это было действительно, как отмечали все его участники, неповторимым спектаклем, в котором было занято много ярких индивидуальностей, оказавшихся во власти одного талантливого артиста.
Логическим продолжением незаурядных ораторских способностей Михаила Кузьмича явилось умение вести непринужденную беседу независимо от уровня собеседника. Ведь прежде чем научиться хорошо говорить, необходимо овладеть еще одни искусством — умением слушать и это редкое качество настоящего большого руководителя и Главного тоже было доведено до совершенства. Он в равной степени умел быть внимательным и заинтересованным слушателем при выступлении участвовавших в совещании и повседневной личной беседе с сослуживцами. И все это на дискуссионном уровне. Со стороны могло показаться — зачем, порой, он тратит так много времени чтобы в чем-то убедить собеседника. Но только при глубоком размышлении можно было понять всю мудрость такого общения. Ведь в раскрепощенном обсуждении "равных", а тем более споре, участвующая сторона выкладывает все свои мысли и представления об обсуждаемом вопросе. А они, неожиданно могут вылиться в ценные интересные предложения. Особенно подкупала атмосфера доверительности и непосредственности, которая сопровождала эти контакты.
Артистизм в общении, а также на совещаниях любого уровня неизменно отмечали все, кто имел к этому отношение.
"Беседы Михаил Кузьмич, — вспоминает другой сотрудник конструкторского бюро доктор технических наук, профессор В.С. Фоменко, — вел артистично, сохраняя при этом уверенность в себе, чувство собственного, а за этим — и коллективного достоинства, благожелательность, твердость и мягкость — всего было столько, сколько необходимо в соответствующей обстановке".
Весьма любопытны наблюдения ведущего конструктора В.Н.Паппо-Корыстина "Встречает на лестнице молодого ведущего и приветливо обращается:
— Как дела, молодежь? Что нового?
А ведь только два часа назад я разговаривал с ним в кабинете, докладывал о состоянии работ у смежника по объекту. А сейчас он возвращается с обеда. Сказать, что тебе приятно, значит ничего не сказать. Ведь ты с Главным на равных! А уж что-что, а артистом он был великолепным и умело использовал этот свой талант и в чисто педагогических целях.
Однажды мы с ведущим конструктором ракеты Р-16 пришли в кабинет Главного, каждый со своими письмами смежникам. Я тогда был только начинающим ведущим, а мой коллега в апогее славы, ведь ракета Р-16 была в тот момент одной из главных, решавших проблем обороны страны.
Закончив чтение поданного моим сослуживцем документа и показывая на меня, обращается к авторитетному на тот момент специалисту:
— Смотри, — называя его по фамилии, что уже само по себе обещало мало хорошего, — как он молодой конструктор умеет обставлять свое мнение, а самое важное — как он за него борется. Он не боится спорить с Главным конструктором и убеждать его в своей правоте. Тебя же чуть-чуть прижмешь, и ты соглашаешься. Я ведь тоже могу ошибаться, и ты способствуешь этому. А он, молодой, помогает мне глубже проникнуть в суть дела, подробнее разобраться в нем. Почему он все знает и может ответить на любой возникший вопрос, а ты должен бежать за справкой.
И когда оскорбленный ведущий инженер, выслушав эти упреки, неожиданно заявил:
— Михаил Кузьмич, если Вы будете продолжать в таком же духе, я буду вынужден написать заявление об увольнении, — Главный, крепко выругавшись, пояснил ретивому инженеру:
— Неужели ты думаешь, что я не могу уволить тебя без твоего заявления. И предупреждаю: если до конца месяца поступят сигналы о неустраненных замечаниях, тогда ты будешь уволен с работы.
Я прекрасно понимал, что это была игра, будь на моем месте другой, сценарий бы не изменился. Это была отлично разыгранная сцена с великолепной режиссурой не только для снизившего темп работы специалиста, когда он противопоставил опытному ведущему начинающего, еще почти ничем себя не проявившего. Но это был урок и для меня — знай, мол, что может ждать и тебя".
Михаил Кузьмич, как никто другой, умел при встрече тепло и непринужденно ("Привет тебе!") первым поздороваться, заинтересованно расспросить о жизни, проблемах. При личных контактах всегда проявлял неподдельное внимание к собеседнику, умение выслушать до конца, ничем не торопить, тонко чувствовал и понимал слабые и сильные стороны характера окружавших людей. Все это, щедро сдобренное приветливой улыбкой, спокойной, неторопливой манерой разговора, неизменным дружелюбием и благожелательностью и было тем оружием, которое "стреляло", безошибочно поражая сердца, окрыляя сослуживцев, ко многому обязывало и рождало личную преданность Главному конструктору.
Мало кто знал, что несмотря на достаточно спортивную фигуру, Михаилу Кузьмичу много хлопот доставляли ноги (сказывался сахарный диабет, которым он страдал, суровые годы детства и войны). И поэтому, несмотря на то, что гостиница, где он жил, находилась сравнительно недалеко от конструкторского бюро, на работу Михаил Кузьмич ездил в ЗИМе. Сидел всегда рядом с шофером. В это время многие сотрудники конструкторского бюро уже спешили в цеха для решения бесконечных производственных вопросов. И как он умудрялся при этом каждого встречного мягким наклоном головы персонально приветствовать, хотя многих вряд ли и знал-то достаточно хорошо. И это опять же было проявлением все той же уважительности к любому человеку. Стоит ли говорить, что этот кивок головы с мягкой доверительной улыбкой никого не оставлял равнодушным — ведь с ним поздоровался Главный. А кое-кто из его окружения не позволял себе этого даже при встрече, что называется "лоб в лоб".
Как известно, театр в системе Станиславского начинался с вешалки. Можно с уверенностью утверждать, что система Янгеля начиналась с личного контакта на любом уровне. Ее актерское и режиссерское мастерство были обращены к рядовому исполнителю, вне зависимости от того, кто это был — сотрудник, смежник или работник министерства.
В театре Янгеля не было мелочей, не было главных и второстепенных ролей. Каждый на своем месте являлся главным действующим лицом. Как Главный конструктор комплекса он в равной степени уважительно относился к разработчику любой большой или малой системы, независимо от ее удельного веса в общем объеме работ. Умел внушить и доказательно убедить, что именно система такого-то смежника является самой основной в комплексе. Это очень импонировало главным конструкторам узлов и агрегатов, а в итоге приводило к тому, что все они с большим удовольствием хотели быть причастными к вновь создаваемой машине и активно сотрудничали с "фирмой Янгеля", чувствуя себя равноправными компаньонами в деле большой государственной важности.
Секрет артистизма Янгеля — это секрет его большого личного обаяния, тактичности, коммуникабельности, позволявшей устанавливать нужные контакты, находить общий язык, подчинять интересам стоящих задач людей всех чинов и рангов, многочисленные коллективы разработчиков смежных организаций, делая их единомышленниками.
Куйбышевский механический завод разрабатывал и изготавливал часовой замедлитель раскрытия устройства системы ложных целей, входивших в комплекс средств преодоления противоракетной обороны противника и имевшей кодовое наименование — система "Лист". И, как часто это бывает, не выполнил принятых обещаний. Несмотря на то, что механизм в общем комплексе являлся малозначительным узлом, не поставка его вовремя ставила под угрозу сдачу на вооружение ракеты Р-36. Для перенесения сроков изготовления часового замедлителя в конструкторское бюро приехала заместитель главного инженера завода. При всей своей огромной занятости, Главный счел нужным через своего заместителя пригласить командированную для беседы. Вот как восторженно потом воспроизводил атмосферу встречи один из ее участников, инженер Ю.А. Панов:
Михаил Кузьмич принял представителя завода с каким-то особым тактом, оказал максимум человеческого уважения не только как посланцу смежной организации, но и прежде всего как женщине. Поинтересовался, как она устроилась в гостинице, как жизнь в Куйбышеве, а затем подробно рассказал о том значении, которое придается сдаче на вооружение ракеты правительством. И так очень тактично подвел к мысли о важности поставки часовых механизмов, изготавливаемых заводом. В результате незаметный маленький механизм в огромном комплексе ракеты получил значимость узла государственного уровня. Слова, в которые облекались мысли, были настолько доходчивыми и убедительными, что эффект беседы превзошел все ожидания. В самые кратчайшие сроки ценой невероятных усилий завод выполнил заказ.
В этом эпизоде сказалось умение Главного быстро понять, с кем имеет дело в конкретной ситуации, и оценить те мотивы, которые сработают и окажутся наиболее эффективными во взаимоотношениях с человеком, почувствовать те "струны", на которых можно сыграть. С мужчиной он бы начал разговор о технике, а имея дело с женщиной, прежде всего начал с чисто бытовых, житейских вопросов, а затем заострил внимание на том, что создается лучшая ракетная система, в которой не последнюю роль играет Куйбышевский завод, задерживающий изготовление часовых замедлителей.
О Министерстве разговор особый. Пожалуй, не стоит специально заострять внимания, насколько это сложная система, прежде всего для посланцев с периферии. Так уж повелось, что в подобных структурах часто не человек красит место, а место "возвышает" человека. Отсюда и все последствия. И, тем не менее, в Министерстве общего машиностроения, как впрочем и в других, к М.К. Янгелю относились с не меньшим уважением и симпатией, чем в родном коллективе. Его неизменная скромность и личное обаяние открывали любые двери не только в бесконечных министерских коридорах, но и у представителей заказчика — Главном управлении ракетного вооружения.
Об авторитете Михаила Кузьмича в управленческих структурах хорошо были осведомлены работники конструкторского бюро, командируемые в столицу, и умело его использовали, обращаясь к Главному с просьбой поговорить по конкретно возникшему вопросу с рядовыми исполнителями, от которых всецело зависела своевременность подготовки и последующего продвижения необходимых решений в вышестоящих инстанциях. Шутливо "поворчав" о коварстве подобного приема, Михаил Кузьмич, тем не менее, тут же определял время для визита. В точно назначенный час он появлялся в нужном месте, по-янгелевски вежливо и уважительно приветствовал сотрудников, а затем, присев без особых церемоний к нужному клерку, осведомлялся насчет претензий к конструкторскому бюро, его службам и, как между прочим, с исключительным тактом поворачивая беседу в русло интересующего его вопроса, просил не обижать провинцию, проявить внимание. Посодействовать. Делалось это легко и непринужденно. Искренность, сердечность и уважительность, с которыми происходили эти беседы, — вот то главное оружие, против которого не мог устоять любой, самый уважающий себя чиновник.
Такие, как их метко окрестили в конструкторском бюро, "визиты вежливости", имели неизменный успех, сказывались на последующем решении вопроса самым благоприятным образом и, как правило, незамедлительно.
И все же, был ли Михаил Янгель "артистом"? Попытаемся на этот вопрос, неизменно занимавший умы "актеров его театра", дать утвердительный ответ. С одной лишь только оговоркой. Артистизм в жизни и артистизм на сцене — "это две большие разницы", — как говорят в Одессе.
Артист, как бы ни велико было мастерство его перевоплощения, должен войти в роль и на время лицедейства перестать быть самим собой, сыграв того героя, которого ему предложили сценарист и режиссер. М.К. Янгель сам воспитал в себе своего героя, самолично всю жизнь писал сценарий и все 17 лет, пребывая на должности Главного конструктора, день за днем своей деятельностью без суфлеров утверждал феномен руководителя, совершенствуя и оттачивая режиссуру постановки и мастерство исполнения.
И еще одна принципиальная особенность. Местом действия театра Янгеля была сама жизнь, а сценой и декорациями являлись конструкторские бюро, заводы, начальственные кабинеты, полигоны, многотысячные коллективы и, конечно, ракеты как продукт воплощения идей и труда. Аплодисменты, к сожалению, были символическими и определялись не обнародованными публично наградами и званиями, да обезличенными сообщениями Телеграфного агентства Советского Союза об очередном успехе в испытаниях космических ракет-носителей, хотя всем было понятно их "космическое" происхождение.
Ну, и как любое большое искусство, театр М.К. Янгеля имел огромное число поклонников. Ему аплодировали не только сослуживцы и смежники, но и академики и генералы, руководители государства. Это было всенародное признание.
Артистизм М.К. Янгеля выразился и в том, что своей жизнью он создал образ руководителя и человека, во многом почти совершенного. Его "игрой" восхищались и продолжают восхищаться по прошествии более двух десятилетий. Он живет в памяти "зрителей и актеров своего театра".
"Руководителем и Человеком с большой буквы" назвал Михаила Кузьмича Янгеля военный испытатель космодрома Байконур А.М. Коган.
Университеты демократии
Каждый руководитель утверждает свой стиль работы, а следовательно, и общения с сослуживцами.
Один, решительный, смело идет на риск, обладает властным характером, но вполне контактный. Основной принцип другого — держать подчиненных на расстоянии, чтобы подчеркнуть меру мнимого собственного достоинства, а порой и не дать возможности обнаружить недостаточную компетентность. Такой "лидер" при принятии решения осторожен, занимает выжидательную позицию, предпочитает проторенные пути. Третий, даже будучи руководителем высокого ранга, старается не возвеличивать свой начальственный сан, держится с сослуживцами предельно просто, знает неформально об их жизни, ему доверяют. При прекрасных чисто человеческих качествах он большой специалист в своей области, признанный лидер.
Две ведущие фигуры в советском ракетостроении второй половины ХХ века — С.П. Королев и М.К. Янгель. Один по праву считается лидером космонавтики, другой — создателем ракетно-ядерного щита страны. И в то же время у второго большие заслуги в боевом ракетостроении, у первого — несомненные в космонавтике. И даже, как уже было сказано выше, они работали какое-то время вместе. Сначала С.П. Королев был начальником М.К. Янгеля, а потом С.П. Королев подчинялся М.К. Янгелю. Оба ушли из жизни в одном и том же возрасте — в шестьдесят лет. Но как непохожи были они друг на друга!
Волевым, диктаторским характером обладал С.П. Королев. Его кипучая деятельность, неутомимость, способность организовать и сплотить людей, привлечь и подчинить их поставленной задаче поражали окружающих. Глубоко увлеченный человек, и в то же время очень резкий, невыдержанный, скорый на оргвыводы. Правда, его суровость, по отзывам сотрудников конструкторского бюро, касалась, в основном, высшего эшелона руководства КБ. На низы эта особенность Главного обычно не распространялась. В этой связи они хорошо отзывались о С.П. Королеве и крайне плохо и неизменно — о его первом заместителе В.П. Мишине, который мог без видимой причины оскорбить человека.
Если Королев "драл", то руководителей выше начальника сектора и, как правило, за дело. Это было устойчивое мнение в коллективе. Трудно, конечно, объяснить такую градацию в распределении наказаний. Но Главный есть Главный. И это его стиль работы в своей организации.
Обладая блестящими личными качествами как Главный конструктор и организатор, создатель ведущей школы в ракетостроении М.К. Янгель был во всем полной противоположностью С.П. Королеву.
В Михаиле Кузьмиче, — вспоминает В.С. Фоменко, занимавший должность начальника отдела конструкторского бюро, — больше всего поражали сердечность, внимание к человеку. Об одном случае с С.П. Королевым мне рассказал Г.С. Маслов, работавший заместителем главного конструктора системы одновременного опорожнения баков:
— Как-то на полигоне за полночь отрабатывали документы. После окончания вышли к ожидавшей нас машине, чтобы отправиться на ночь в гостиницу. Сергей Павлович говорит:
— Глеб, поехали.
А Маслов ему в ответ:
— Там остались машинистки и сотрудники секретного отдела. Надо позаботиться о девочках, отправить их в гостиницу.
На это С.П. Королев отреагировал мгновенно:
— Глеб, если ты будешь думать о машинистках, ты ничего толкового в жизни не сделаешь!
И с этими словами Сергей Павлович сел в машину, хлопнул дверцей и уехал…
— Я не хочу противопоставлять этих двух выдающихся людей — С.П. Королева и М.К. Янгеля. Тем более не имею права осуждать Королева в этом эпизоде. Просто это разные по стилю люди, хотя каждый из них так много сделал для Родины! Но в аналогичной ситуации, мне думается, об этих машинистках скорее бы вспомнил Михаил Кузьмич, чем кто-нибудь из сотрудников, — заканчивает В.С. Фоменко.
А вот наблюдение военного испытателя полигона С.А. Вовченко, высказанное через несколько десятков лет и по другому поводу:
"Прекрасно знали мы и о том, что несмотря на любую срочность его дел на космодроме, он никогда не проедет мимо волею случая оказавшихся на дороге без транспорта испытателей и обязательно подвезет".
В повседневном общении как руководитель, товарищ и человек Михаил Кузьмич был прост и доступен, спокоен, выдержан, тактичен, неизменно приветлив и внимателен. Он был демократичен в самом прямом смысле этого слова.
Военный испытатель С.А. Вовченко пишет:
"В один из немногих перерывов в работе я увидел идущего к монтажно-испытательному корпусу человека в тенниске. Один из стоявших рядом со мной работников КБ тихо произнес:
— Михаил Кузьмич. Главный!
… Необычным для меня в его поведении было то, что он со всеми, кто шел навстречу, здоровался полукивками первый".
Демократизм — это не только образ жизни, система воззрений и убеждений, занимаемая позиция, проявляющиеся в поведении и привычках. Это и свобода мнений, умение быть самим собой в любой жизненной ситуации, человеческое обаяние, покоряющее собеседника раз и навсегда.
Но демократизм — это не вседозволенность, не панибратство. Он должен иметь под собой твердый фундамент, в основе которого, в первую очередь и прежде всего, — строгая дисциплина.
Другое дело, какими методами и приемами она достигается. Как создается творческий союз увлеченных реализацией новой идеи, достигается умение добиться решения поставленной задачи не приказом, а убеждением, заинтересовать, вселить веру, чтобы за тобой пошли не в силу боязни или простого долга, а из желания сделать важное и интересное дело. Для этого нужна "божья искра", ибо это уже искусство талантливого руководителя. Оно-то и вело за Михаилом Кузьмичом людей, потому что они ему бесконечно верили.
Наиболее полно характер руководителя проявляется в сложных жизненных коллизиях, а для главных конструкторов, в первую очередь, в аварийных ситуациях.
Авария, даже если она связана с неизвестным ранее явлением, всегда имеет конкретного, причастного к ней исполнителя. Ну, а если это досадная ошибка или недостаточно учтены все возможные варианты, то причастный к ЧП, независимо от ранга, оказывается в крайне тяжелом положении, если не сказать больше: от решения руководителя могла зависеть дальнейшая судьба человека.
Взрывной в обращении с сослуживцами С.П. Королев, как неоднократно свидетельствует в воспоминаниях его заместитель Б.Е. Черток, в подобных ситуациях действовал по отработанной схеме:
— Отправляйтесь в машбюро, напечатайте приказ о вашем увольнении без выходного пособия и принесите мне на подпись.
Или еще второй коронный вариант, действовавший на полигоне:
— Отправляйтесь в Москву по шпалам.
И не важно, что впоследствии он отходил и не претворял в жизнь свой очередной уничижительный разнос: провинившийся был сильно травмирован, что могло отразиться и на здоровье человека, над которым нависла угроза увольнения. А коль не следовало серьезных оргвыводов, то, значит, можно было и не устраивать театральных сцен, которые иначе как самодурство квалифицировать было трудно.
При подготовке первой ракеты Р-12 к пускам особая трудность возникала в связи с применением в качестве окислителя азотной кислоты. Дело в том, что в то время промышленностью еще не было освоено производство металлорукавов из нержавеющей стали и при заправке использовались шланги из так называемой кислотостойкой резины. Но их "кислотостойкости" хватало лишь на одну заправку. Организацией поставки шлангов, изготовление которых производилось на одном из заводов Москвы, было поручено заниматься инженеру конструкторского бюро В.М. Елисееву.
"Не обошлось и без неприятностей, — вспоминает он. — Однажды меня вызвали в Министерство оборонной промышленности, где В.С. Будник в присутствии М.К. Янгеля очень жестко (как он это умел) отчитал за то, что на полигон попал дырявый шланг и в результате во время заправки пролилась кислота, попав в том числе на какого-то сотрудника из расчета заправки. А ведь я проконтролировал герметичность всех шлангов перед отправкой. Оказалось, что один из них был пробит гвоздями при упаковке в ящик на заводе в Москве.
На помощь пришел Михаил Кузьмич. Он "смягчил" полученный мною нагоняй, тактично убедив Василия Сергеевича в том, что в мои обязанности не должен входить контроль за тем, куда забивают гвозди при упаковке шлангов".
В памяти сослуживцев М.К. Янгель остался как мудрый руководитель, настойчивый и требовательный в достижении цели. Неизменно деликатный в общении, он всегда был в меру строгим, а если требовали обстоятельства, и очень строгим начальником. И не только по отношению к своим сотрудникам, но и смежникам любого уровня.
При обсуждении требований к шахтному ракетному комплексу представители Заказчика выдвинули очень жесткие требования, которые, как это порой бывает не давали особых преимуществ, но зато значительно удорожали стоимость сооружения и создавали большие трудности при его отработке и последующей эксплуатации.
Развернулась жаркая дискуссия. Позиция военных была непримирима. Особенно упорствовал один высокопоставленный генерал. Все попытки Главного найти пути решения вопроса не производили никакого впечатления. Никак не реагируя на приводившиеся доводы, он продолжал упорно стоять на своем. И вот когда весь арсенал аргументов был исчерпан и дальнейшее обсуждение стало бессмысленным, Михаил Кузьмич неожиданно встал и, делая ударение на каждом слове, со свойственной внутренней убежденностью заявил:
— Если вы по-прежнему будете настаивать на своем, то я вынужден перенести обсуждение этого вопроса на правительственный уровень.
И с этими словами, повернувшись, медленно направился к выходу. Столь решительное поведение Главного подействовало на присутствующих отрезвляюще. А для главного оппонента это был момент истины. Мгновенно прозрев, он бросился вдогонку уходящему М.К. Янгелю и стал объяснять, что он снимает свои возражения. Подобные акции Михаила Кузьмича не были простой угрозой, рассчитанной на подавление психики оппонента. При необходимости он был готов на любые жесткие действия, в том числе и выйти на любой, самый высокий уровень.
Обсуждая любую проблему, Главный старался вникнуть в нее настолько, чтобы понять суть и причины каждой конкретной ситуации. Этим он как бы убивал сразу двух зайцев. Добивался не только глубины проработки проблемы, обоснованности и правильности предлагаемых решений, но одновременно выяснил уровень компетентности в этом вопросе его исполнителей.
При рассмотрении платежной матрицы (термин из теории "игр" на языке специалистов обозначает зависимость между массой системы управления и точностью стрельбы. Последняя увеличивается с ростом веса системы управления, но это приводит к уменьшению дальности полета ракеты) М.К. Янгель всегда подробно анализировал предлагавшиеся варианты, детально выясняя их обоснованность и удовлетворение тактико-техническим требованиям на ракету.
— Начиная обсуждение платежной матрицы, — вспоминает кандидат технических наук Н.А. Федорова, — Михаил Кузьмич обычно спрашивал:
— А почему вот здесь так, а здесь так?
Если происходило это на Совете Главных конструкторов, то, как правило, никто из присутствовавших, не задавал вопросов. Было такое чувство, что это для них "дрибненький" вопрос.
Однажды руководитель отдела, в котором создавалась платежная матрица, во избежание непредвиденных ситуаций, пришел на совещание с непосредственным исполнителем. Следует заметить, что последний больше преуспел по партийной линии, чем по технической, да и возрастом был значительно старше многих присутствовавших. И вместо того, чтобы выручить начальника, подвел его, обнаружив в ответах на поставленные Главным вопросы полную некомпетентность.
— Как Вы могли, — очень резко спросил Михаил Кузьмич, — придти к Главному конструктору, не зная вопроса? Что в отделе нет ни одного знающего специалиста? Даю Вам возможность до завтрашнего дня представить обоснованное решение.
Конечно назавтра утром Главный получил исчерпывающие ответы на все поставленные вопросы…
Большой друг М.К. Янгеля, бывший заведующим оборонным отделом днепропетровского Обкома партии С.П. Метлов вспоминает, что в момент острого противостояния с В.Н. Челомеем и, судя по дошедшим репликам, чувствуя, что его не поддержит Н.С. Хрущев, Михаил Кузьмич убежденно заявил:
— Я так дело не оставлю. Я пойду к Косыгину и ему все расскажу. Он разумный человек и нас обязательно поддержит.
"Михаил Кузьмич не был горьковским Лукой. Не был и толстовцем, — пишет бывший парторг конструкторского бюро В.Я. Михайлов. Когда он видел, что человек зарвался, — пощады не жди; рука его тяжела становилась, и ее уже ничто не могло остановить".
Строгость и жесткость во взаимоотношениях Главный умел проявить без излишних словесных излияний, не давая противной стороне никакого шанса обвинить его в невыдержанности, а главное, в несправедливости. В таких "беседах" он был предельно краток: выводы и предложения были четко сформулированы и предельно ясны.
Вызванному "на ковер" главному бухгалтеру конструкторского бюро он задает для начала вопрос:
— Сегодня у нас какой день, дорогой?
— Среда, двадцать седьмое.
— Правильно. Аванс выдали сотрудникам?
— Нет, Михаил Кузьмич. Госбанк денег не дает. А потом, днем раньше, днем позже. Целее будут.
— Говорите, целее будут?
— Моей вины нет.
— А теперь слушайте меня внимательно. Зарплату и аванс будете выдавать в срок. Если нарушите наш договор, то придется Вам месяца три поработать чертежником. Тогда, очевидно, поймете важность получения зарплаты в срок. Мне важно, чтобы у конструкторов и на работе, и в семьях каждый день было хорошее настроение. Вы меня поняли?
— Да, Михаил Кузьмич.
— Вот так-то лучше. А то Госбанк!
И еще один чисто психологический штрих. В своей деятельности Михаил Кузьмич постоянно руководствовался правилом: не оставлять без внимания ни одной просьбы, ни одного заданного вопроса. Однажды в конце совещания, на котором присутствовал ограниченный круг лиц, неожиданно один из присутствующих (он был к тому же самый младший и по возрасту, и по званию среди присутствовавших) задал вопрос "не по теме" — он содержал предложение организовать в конструкторском бюро первичную организацию Научно-технического общества машиностроителей.
Надо заметить, что по тем временам в КБ научно-технической информации, изобретательской и рационализаторской деятельности уделялось большое внимание. Для этого существовали специальные подразделения. Поэтому особой необходимости в создании такой общественной структуры не существовало.
Присутствовавшие, а среди них были и заместители Главного, зашикали на инженера — чего он лезет с такой ерундой к "самому". Однако Михаил Кузьмич решил по-своему:
— Подождите, — сказал он, прервав возмущенные реплики. — Вопрос задан, и я должен на него ответить.
А затем, после небольшой паузы, обращаясь к инициатору предложения, пообещал подумать, прежде чем принять решение.
Вскоре в конструкторском бюро была создана первичная организация Научно-технического общества машиностроителей, которая способствовала, как показало время, активизации творчества инженеров не только в области ракетной техники.
Интересный пример привел сотрудник Южмаша своим сослуживцам:
Был какой-то юбилей. Руководство завода, как и положено, стояло на трибуне. Все шло своим чередом, выступали кому положено по рангу. Всем понравилась речь Главного конструктора, в которой прозвучало глубокое уважение к коллективу завода. Были обрисованы и перспективы, задачи, которые предстояло решать. Во время очередной речи, после выступления Янгеля, присутствующие заволновались, кто-то отчетливо произнес: программу завод выполнил, надо и премию давать. На это мгновенно прореагировал Михаил Кузьмич. Подняв руку, он сказал:
— Я, товарищи, знаю ваши пожелания. И обещаю от имени руководства завода, что премию, о которой сейчас говорите, получите непременно.
Участники митинга одобрительными хлопками встретили это заявление.
Один из слушавших рассказчика спросил:
— А разве директор завода или Главный инженер не могли сказать этого?
— Этого ими сказано не было, — ответил рассказчик и выразительно развел руками.
В процессе согласования требований к головной части со стороны смежника были предъявлены очень жесткие ограничения, приводившие к существенному увеличению массы ее конструкции. Представитель разработчика заряда, ссылаясь на сверхсекретность не только самого узла, но и всего, что имело к нему отношение, в частности крепления различных датчиков на внутренней поверхности корпуса головной части, не давал возможности удостовериться в необходимости выдвигаемых, никак не аргументируемых условий. Затянувшийся процесс согласования, вызванный позицией, занятой смежником, ни к чему не приводил. Поэтому вопрос вынесли на обсуждение к М.К. Янгелю. Поскольку Михаил Кузьмич плохо себя чувствовал, совещание проходило в коттедже, где он в то время проживал.
Внимательно выслушав претензии противной стороны, наотрез отказавшейся, кроме общих слов, доказать обоснованность своих требований, а также позицию проектантов своего конструкторского бюро, Главный, посчитав, очевидно, дальнейшее обсуждение бессмысленным, очень резко и решительно заявил:
— Если смежник не хочет обсуждать вопрос по существу, то я немедленно получу необходимое разрешение на допуск к вашей документации и пошлю к вам своего доктора. А уж он-то во всем разберется, если сами не в состоянии это сделать.
И с этими словами он кивнул в сторону представлявшего интересы конструкторского бюро специалиста, который незадолго до этого защитил докторскую диссертацию и даже еще не был утвержден в этой степени Высшей аттестационной комиссией. Этим неожиданным заявлением Главный сразу "убил двух зайцев". Во-первых, приструнил и привел в чувство упрямого представителя смежной организации, дав понять, что может получить широкие полномочия со всеми вытекающими последствиями, а во-вторых, выдал вексель доверия и уважения, подчеркнув профессиональный уровень, своему специалисту. Есть ли смысл говорить, что последний, после такой лестной рекомендации самого Главного, все сделает, чтобы оправдать доверие своего руководителя. Однако, этого на сей раз не потребовалось. Жесткое поведение М.К. Янгеля внесло полную ясность в обсуждаемый вопрос, за которым последовало быстрое согласование решения.
По тематике конструкторского бюро работали многие академические институты. Одним из первых перепрофилировал свою деятельность киевский Институт механики АН УССР. Результаты своей работы он представлял в виде научных отчетов. В них, кроме исследований в области фундаментальных положений механики деформируемого твердого тела, делались попытки приземлить научные положения с целью создания прикладных методов расчета.
Для обсуждения полученных результатов после проведения определенного этапа работ в конструкторском бюро состоялось специальное обсуждение представленных отчетов с участием представителей института, ответственных за конкретные направления исследований. Совещание, как бы придавая ему определенный уровень, вел Михаил Кузьмич.
Следует отметить, что в этот момент, как это нередко бывает в научных кругах, резко обозначились противоречия между заместителем директора и группой ученых "аборигенов" института. Конфронтация возникла на фоне личных отношений. Заместитель директора высококвалифицированный ученый в области динамики, несомненно яркий человек, прошедший сложный путь от рядового инженера в Кузбассе до ведущего работника — начальника отдела Госплана СССР, в силу ряда определенных обстоятельств (изменилась конъюнктура в Совете Министров СССР) оказался в конце концов в Институте механики. Пользуясь своими огромными связями, он очень много сделал для развития материальной базы института. Однако из-за своего энергичного неугомонного характера оказался не ко двору в обстановке установившихся спокойных взаимоотношений академиков, которые решили "достать" строптивого руководителя с помощью конструкторского бюро. Очевидно был какой-то с их стороны предварительный демарш, который и определил целенаправленность совещания. Это стало ясно с первых же выступлений сотрудников КБ, курировавших определенную тематику. Все отчеты с их стороны получали положительную оценку, кроме тех, автором которых был один конкретный человек. Внешне это выглядело даже неприлично — слишком чувствовалась необъективность при делении на белых и черных. Необычным было и поведение Главного.
Понимая подоплеку происходящего, Михаил Кузьмич как-то держался непохоже на себя, соблюдая нейтралитет и практически не реагируя на выступления. Во всяком случае не пытался сдерживать, что обычно ему было не свойственно, рвущуюся в бой "заряженную" молодежь.
И вдруг неожиданным диссонансом в общем целенаправленном хоре прозвучало одно из последних выступлений. Высказав свое мнение об отчете, куратором которого он был, докладчик остановился на трудностях постановки задачи и отметил, что исследование является первой попыткой подойти к решению очень важного вопроса, связанного с определением влияния теплозащитного покрытия на несущую способность корпуса головной части. И с этих позиций охарактеризовал несомненную ценность проводимых исследований. Однако, в заключительной части сказал, что представленные материалы являются лишь начальным этапом, до практического их исследования еще далеко и основные трудности впереди. А оканчивая выступление, выразил уверенность, что ученые с поставленной задачей справятся успешно.
Михаил Кузьмич, проявивший внимание к выступлению, неожиданно сразу резюмировал:
— Вот это дипломат! Он и похвалил и умудрился в меру поругать, поставив конкретную задачу.
Этой репликой он как бы незаметно снял всю тяжесть создавшегося положения и в то же время несмотря на общую тенденциозность выступлений, по достоинству оценил принципиальную позицию выступавшего, сумевшего дать глубоко продуманную деловую характеристику проведенной работы, которая открывала перспективу дальнейшего взаимозаинтересованного сотрудничества.
Когда в силу объективных обстоятельств, так как иного выхода не было, нужно было дать отрицательное решение на просьбу, то это никогда не делалось в категорическом тоне. Он убеждал, доказывал, объяснял несвоевременность или необоснованность, имеющиеся трудности. Но все это глубоко убежденно, неформально, невольно в то же время становясь на позицию просителя, показывая глубокое понимание ситуации и возможности перспективы в будущем. Он заставлял верить в справедливость отказа и одновременно вселял уверенность. А самое главное — подводил разговор так, что человек сам принимал решение, но решение не озлобленное. Человек уходил с глубокой внутренней убежденностью и верой в справедливость на данный момент такого исхода событий.
Но все это были бы пустые, пусть и дошедшие до сердца, слова большого человека, если бы он пустил вопрос на самотек или просто о нем забыл. Всегда и при всех обстоятельствах Михаил Кузьмич держал предмет просьбы в своей памяти и при любой возможности пытался даже невольно взятые на себя обязательства и обещания выполнить.
Это была особенность никогда ничего не забывать, если это касалось кого-то. Ни в большом, ни в малом.
Обязательность проявлялась самым непредсказуемым образом.
— Летим в самолете из Москвы, вспоминает инженер В.Н. Паппо-Корыстин. Я сидел рядом с Главным и, зная, что он был на встрече с легендарным тогда кубинским вождем Фиделем Кастро, поинтересовался его впечатлением о том, как она происходила. Михаил Кузьмич, в нескольких словах рассказав, как его знакомили и какой состоялся разговор, вдруг неожиданно говорит:
— Впрочем, ты знаешь, завтра я соберу определенный круг наших и тебя обязательно приглашу.
На следующий день в сборочном цехе, куда меня вызвали для решения очередного возникшего вопроса, раздался телефонный звонок — на проводе секретарь Главного:
— Где Вы, — обратилась она к инженеру, — Вас ждет Михаил Кузьмич. Он предупредил, что без Вас не начнет совещание.
Так я, рядовой инженер, стал участником очень интересного обсуждения у Главного…
Согласно существовавшему порядку, который старались строго блюсти, первое повышение оклада должно было производиться без изменения должности через три года, то есть по истечении срока пребывания в положении молодого специалиста. Однако один из таких молодых очень быстро проявил себя в деле, выполнял самостоятельно достаточно ответственные поручения и явно опережал установленный "график" возможного повышения.
Понимая сложившуюся ситуацию, его непосредственный руководитель обращается к начальнику отдела с ходатайством о прибавке оклада инженеру. Но не встречает должного понимания. Нет, начальник не против, он согласен с доводами, исполнитель заслуживает этого. Но ему просто неохота выходить в вышестоящие инстанции с этим предложением. Зачем брать на себя лишние хлопоты? Налицо явное равнодушие. И тогда молодой непосредственный руководитель, движимый чувством справедливости, минуя все другие вышестоящие инстанции, идет напрямую, никого не спросясь, поздним вечером к Главному конструктору.
Михаил Кузьмич внимательно выслушал его и сделал какую-то для себя пометку. На следующий день рано утром на столе у начальника отдела зазвонил прямой телефон. Главный спрашивал его мнение о молодом специалисте. Получив подтверждение рекомендации вчерашнего просителя, дал команду подготовить приказ о повышении оклада инженеру.
Этот эпизод наглядно продемонстрировал всем посвященным в него не только утверждение обязательности, чуткости и уважения Главного к рядовым исполнителям, но и понимание чистых и принципиально честных их побуждений.
В этой связи интересное наблюдение приводит кандидат технических наук А.Ф. Гришин:
"Мне как администратору неоднократно приходилось обращаться к М.К. Янгелю с просьбами помочь тому или иному сотруднику в решении бытовых, личных дел. Иногда это были малоприятные миссии… Все знают, что любая просьба, с которой выходишь к любому человеку, есть некоторая моральная нагрузка для просящего. Навсегда осталось в памяти, что Михаил Кузьмич своим поведением, тем, как он воспринимал просьбу, как проводил в жизнь ее исполнение, снижал моральную нагрузку до минимума".
Истоки глубокого понимания нужд и запросов сотрудников берут свое начало в собственном жизненном пути М.К. Янгеля — человека, вышедшего из простой семьи, достигшего всего своим трудом и познавшего все "трудности быстро текущей жизни". Это был тот фундамент, который формировал систему взглядов на взаимоотношения в коллективе, определяемых заинтересованностью в выполняемой работе. Он прекрасно осознавал, что в зависимости от сложившегося характера конкретного человека стимулом для работы может быть не только увлеченность и преданность делу, которому посвятил себя, но и удовлетворение любых форм потребностей повседневного быта, между затраченным трудом и наградой за него всегда должно быть соответствие. Поэтому Главный чутко относился к любым возникавшим проблемам, которые касались его сотрудников. Проявляя глубокое понимание, неизменно откликался на просьбы, никогда не уходил от решения, а наоборот со свойственной ему целеустремленностью, как и при проведении технической политики, всегда доводил дело до конца, используя для этого все возможные средства вплоть до выходов в самые высокостоящие инстанции. Так, он лично обращался в Правительство Грузии с просьбой помочь в решении жилищного вопроса родителям одного из сотрудников, погибшего во время трагедии на Байконуре. А когда можно было власть употребить, движимый только одним желанием помочь оказавшемуся в трудном положении человеку, принимал решения, беря на себя всю ответственность за возможные их последствия.
Показательна в этом плане история с отпуском инженера Л.В. Шаматульского. Последний получил неожиданное письмо от деда, воспитывавшего его, с просьбой о помощи в связи с большим несчастьем в семье. Произошло это в конце второго года работы молодого специалиста. Семья инженера в это время сама еще только начала обустраиваться, ведь молодым, приехавшим за тысячи километров, все приходилось начинать сначала, а посему испытывали определенные финансовые затруднения. Однако, благодарный внук не мог отказать в просьбе. Посоветовавшись с женой, решили отложить все намечавшиеся покупки, вдобавок пришлось продать отрез шерстяного материала, купленный перед этим, по случаю, на первый в жизни костюм на собственные деньги. Увы, этого было недостаточно. И тут возникла мысль… Впрочем об этом лучше расскажет сам инженер:
— У меня был в запасе один неиспользованный отпуск за первый отработанный год, в котором, в общем то и не было необходимости. Устать не успел. Работа была интересная, да и как его использовать, еще толком не знал. Мне подсказали, что по законодательству, с согласия администрации и профсоюза, за неиспользованный отпуск можно получить денежную компенсацию, и посоветовали таким образом выйти из трудного положения. Нужно сказать, что обстановка в тот момент в конструкторском бюро была напряженная. Родина требовала создания "огневого щита", и мы работали на всю "катушку", задерживаясь поздно вечером и в выходные дни, не требуя при этом отгулов и каких-то дополнительных доплат. Правда иногда разрешали аккордные работы, а иногда "подбрасывали" немного денег на премирование. Но стимул в основном не был материальным. Вдохновляло совершенно другое. Энтузиазм в конструкторском бюро был такой, что сейчас молодежи его трудно представить.
Согласовав с руководством сектора и отдела вопрос о предоставлении компенсации, я пошел в профсоюзный комитет, где моментально получил "отлуп". Выслушав подробно изложенные доводы, председатель профкома безучастным голосом, пытаясь отделаться от просителя, как от назойливой мухи, стал поучать, что он поставлен на страже интересов трудящихся, что мне надо обязательно пойти в отпуск, а то могу "подорвать" свое здоровье. А в заключение резюмировал:
— Я никогда не соглашусь на представление вам денежной компенсации.
"Вот он защитник интересов "его величества рабочего класса", — только и подумал я. Все попытки подкрепить свою просьбу ходатайством со стороны профбюро отдела не произвели никакого впечатления. И вот тут моя борьба за компенсацию совершенно неожиданно получила свое продолжение.
Где-то дня через два к нам в проектно-конструкторский сектор, вернувшись из Москвы, по привычке зашел Михаил Кузьмич, и стал знакомиться с ходом работ по подготовке предложений для разработки новой ракеты.
Начальник сектора Э.М. Кашанов, оценив обстановку, шепнул мне:
— Поговори с Кузьмичом!
Дождавшись, когда Главный подошел к кульману и ознакомился с проблемой, над которой "ломал" голову, я неожиданно попросил разрешения обратиться по личному вопросу. Он посмотрел на меня удивленно и внимательно, а потом сказал:
— Ну давай! Что у тебя там стряслось!
Коротко и аргументированно изложив суть своей просьбы, я в заключение сказал, что профсоюзный комитет в лице его председателя категорически против. Как только я кончил излагать свою проблему, Главный попросил Э.М. Кашанова связаться с профсоюзным комитетом и вызвать его председателя.
Когда буквально через несколько минут последний появился в комнате, Михаил Кузьмич сам напомнил ему о моей просьбе и предложил положительно решить поднятый вопрос. Председатель профкома опять повторил свои доводы защитника интересов трудящихся, заботящегося о их здоровье, а в конце речи усилил излагаемую позицию, заявив, что предприятию это не выгодно, а проситель просто стяжатель. Однако он явно перебрал. В начале разговора Михаил Кузьмич был спокоен и приветлив, но после услышанного монолога мгновенно совершенно изменился. На лицо опустилась суровая маска, резким стал тон разговора, чувствовалось, что ему с трудом удается держаться в рамках приличия.
— Послушай, — назвал он стража закона по имени и отчеству, — у человека случилась большая беда, ему нужно помочь, он просит нас об этом. Но просит-то он не Христа ради, не милостыню. Взамен предлагает свой труд. Отпуск у него очередной, на здоровье не жалуется. А обстановка сейчас в конструкторском бюро, как тебе хорошо известно, напряженная. Люди работают с большим энтузиазмом, не считаясь с личным временем, и надо, по-моему, нам с тобой быть ему благодарными за то, что в трудное для коллектива время он отказывается от законного отпуска и хочет работать для общего дела. Я разрешаю выплатить компенсацию и пусть продолжает работать.
Председатель профкома, как ужаленный, подскочил:
— Михаил Кузьмич, Вы не имеете права!
— Я?! Я не имею права?!
И обращаясь ко мне:
— Давай заявление, я подпишу!
Я сказал, что заявление еще не написал.
— Завтра утром принеси мне заявление. — И с этими словами Михаил Кузьмич отпустил незадачливого блюстителя закона.
Больше Главный не стал обходить рабочие места, о чем-то поговорил с начальником сектора и ушел к себе.
Утром на следующий день, едва я пришел на работу и не успел еще встать за кульман, как отворилась дверь, в сектор вошел сам (!) Михаил Кузьмич и обратился ко мне.
— Принес заявление? Давай!
На протянутом заявлении он наложил резолюцию: "ОК, Бухг. — оформить" и расписался.
К этому следует добавить, что виза председателя профкома на моем заявлении все же появилась. Об этом я узнал через два дня, когда получал денежную компенсацию за неиспользованный отпуск. А через день вызвали все в тот же профсоюзный комитет и предложили написать еще одно заявление — на оказание материальной помощи, которую незамедлительно выдали.
Деньги, о которых просили старики, выслал сразу переводом, а в письме в восторженных фразах рассказал дедам, какой замечательный человек наш Главный конструктор М.К. Янгель!
О доступности Главного для всех без исключения было общеизвестно. Скорее следует не удивляться тому, что он практически никому не отказывал в личных контактах, а попытаться понять, как при огромной занятости, это ему удавалось. Кстати, нужно отдать должное и его личному секретарю — простой женщине Лидии Павловне (так все ее звали) Мышковской, которая не только никогда не чинила искусственных препятствий на пути в кабинет, но, наоборот, всегда старалась помочь и посодействовать.
Молва такую информацию делает очень быстро общеизвестной. Об этом пишет в своих воспоминаниях начальник планового отдела М.Я. Виноградов:
"Помню, как однажды в моем присутствии в кабинет Михаила Кузьмича, приоткрыв дверь, очевидно, удачно миновав секретаря, заглянул рядовой работник одного из производственно-лабораторных подразделений. Явно смущаясь, он робко спросил:
— Разрешите?
Михаил Кузьмич, в это время рассматривавший принесенный мною документ, приподнял голову, внимательно посмотрел на непрошеного посетителя и спокойно ответил:
— Войдите.
И, не отрывая взгляда от вошедшего, спросил:
— Что Вы хотели?
Вошедший молодой человек, явно смущаясь, начал скороговоркой:
— Михаил Кузьмич, при демонтаже стенда нам приказали резать конструкции автогеном, а не разбирать…, а ведь можно… они еще могут пригодиться вторично…
И, несколько смутившись, замолчал.
Главный доброжелательно улыбнулся и спросил:
— А Вы начальнику отдела докладывали?
— Докладывал.
— Ну что же он Вам на это ответил?
Вошедший вяло и безнадежно махнул рукой и промолчал. Продолжая внимательно рассматривать смутившегося парня, Михаил Кузьмич деликатно, несколько извиняющимся тоном сказал:
— Сейчас я занят. Вы можете зайти ко мне завтра после окончания работы? Я хотел бы выслушать Вас более подробно.
После этого он спросил фамилию посетителя и записал в настольном календаре. Посетитель от удовольствия расплылся в улыбке и с готовностью бойко ответил:
— Спасибо, я обязательно зайду!
И торопливо и бесшумно выскользнул за дверь.
Внимательно наблюдал я за этим любопытным диалогом академика с рядовым техником и думал:
"Удивительно! Столь занятый и сосредоточенный руководитель (а он рассматривал сверхсерьезный документ) без единой нотки неудовольствия переключился на беседу с неожиданно появившимся человеком и проявил при этом столько такта и внимания".
В этом характерном эпизоде, как в зеркале, отражаются истоки популярности М.К. Янгеля не только в конструкторском бюро, но и среди гражданских и военных смежников и даже просто тех, кому приходилось сталкиваться с ним.
"Не всякого начальника, — подчеркивает военный испытатель М.И. Кузнецкий, — ждали на космодроме так, как ждали Янгеля. Он всегда приезжал с новыми идеями и планами в развитии ракетной техники, хорошо знал ее состояние в стране и за рубежом. Он считал своим долгом поделиться с военными испытателями, рассказами о проводившихся в Москве мероприятиях по вопросам обороны. Главный лучше нас умел определить из директив Правительства те задачи, которые стоят перед КБ и полигоном. Несмотря на огромную занятость активно участвовал в жизни космодрома".
"…Главного можно было встретить на строящихся объектах, — продолжает военный испытатель А.М. Коган, — стартовой позиции, заседаниях Государственной комиссии, различных совещаниях со смежниками, беседующим с рабочими, строителями, испытателями и другими рядовыми и руководящими сотрудниками. И где бы он не появлялся — этот стройный, худощавый, я даже сказал бы застенчивый, но уверенный в себе человек, — он был везде доступен для любого сотрудника".
"Очень часто видели мы Главного конструктора в зале монтажно-испытательного корпуса, — как бы невольно подключается к обсуждаемой теме еще один военный испытатель — С.А. Вовченко. Мне кажется, что ничего в манере его поведения или внешности не выдавало в нем выдающегося конструктора. Все было до обыденности просто, хотя мы прекрасно знали, кем он является…
Его личные черты, замеченные нами, скромность, простота, корректность, уважение к человеку, независимо от его должности и положения, ответственность за людей и дело, не могли не оказать влияние на наш большой коллектив, на тот климат, который и после его смерти был у нас".
М.К. Янгель не любил рекламы, как и излишней торжественности, органически не терпел помпезности.
"Впервые я увидел Михаила Кузьмича на 41-й площадке, — вспоминает военный испытатель П.И. Мартынов. Поразило, помнится, меня то, что этот "живой" Главный конструктор никак не вписывался в существовавший в моем сознании книжный образ. Не чувствовалось в нем ни величия, ни сознания своего особого положения, ничем особенным не выделялся он из своего окружения. Конечно, величайшие озабоченность, ответственность за подготовку к испытаниям первого образца ракеты едва ли могли оставлять место мыслям: а как он выглядит со стороны? Но, думаю, причина не в этом. У меня сложилось убеждение, что это его обычное, нормальное состояние. Отсутствие намека на позу, высокомерие, а уж тем более грубости".
"Мой начальник, — пишет военный врач космодрома В.С. Хрустиков, — знакомя с обязанностями во время проведения испытаний ракетной техники, привел меня на стартовую позицию. Неподалеку, от нас остановилась "Волга", и из нее вышел просто одетый, высокий мужчина. Мне показалось, что это приехал рабочий человек, но по поведению находившихся на площадке людей, понял, что приехал какой-то начальник. К нему подошел полковник и стал докладывать о состоянии работ.
— Кто это? — спросил я.
— Это главный конструктор Михаил Кузьмич Янгель, — улыбнувшись ответил мой шеф".
А вот еще характерные наблюдения.
"Один раз перед заседанием Государственной комиссии по испытаниям ракеты представитель министерства буквально не находил себе места: через десять минут надо докладывать согласованные данные, а он их не знает. В это время увидел, что по коридору идет на заседание М.К. Янгель. В расстроенных чувствах, не найдя другого выхода и понимая, что это не совсем корректно, представитель министерства рискнул обратиться к Главному:
— Михаил Кузьмич, сейчас Госкомиссия, а я не знаю, что докладывать.
М.К. Янгель дружески обнял его, отвел в сторону и сказал, что надо доложить. Не выслушивая в свой адрес благодарственных слов, он пошел дальше. Надо было видеть этого счастливого человека, который с радостью произносил:
— Я еще не видел таких людей. Не знал и не думал, что они могут быть в лице Главного".
Группа специалистов днепропетровского Южного машиностроительного завода, — вспоминает ведущий конструктор В.В. Кошик, — участвовавшая на полигоне в подготовке к пуску ракеты во главе с главным инженером Г.Г. Комановым, в выходной день решила поехать в райцентр Казалинск за покупками — казахстанскими сувенирами. Зашли в магазин, а там чего только нет: ковры, пиалы и много других национальных изделий. Но для того, чтобы купить по существовавшим тогда правилам, надо было что-то сдать взамен — шерсть, мясо или другие продукты питания. В общем то, что производится в сельском хозяйстве в этих краях.
Главный инженер обращается к продавцу с просьбой продать ему в порядке исключения как Герою Социалистического Труда понравившуюся посуду с национальным орнаментом. Женщина за прилавком ответила, что не имеет такого права и для решения вопроса вызвала директора магазина. Выходит мужчина:
— Кто меня спрашивал?
Узнав, что приезжие с космодрома Байконур, профессионально, как бывалый человек, сразу поинтересовался с какой площадки гости. И услышав в ответ:
— С сорок третьей, — мгновенно оживился:
— Так Вы от Янгеля. Я его лично знал. Это был человек очень большой души и высокопорядочный. И пояснил, что до этого он работал в административном центре Байконура — городе Ленинске, а потом судьба забросила в Казалинск. Продавщице же немедленно поступила команда:
— Янгелевцам продать все и без всяких ограничений…
О простоте и доступности Главного ходят легенды.
"Как-то, — вспоминает Н.И.Урьев, — возвращались из Москвы. Все трое — Михаил Кузьмич, Будник и я оказались в одном вагоне смешанного типа — половина мягких купе, половина жестких. Причем мы с Будником в мягкой половине в одном купе, а Янгель в жесткой половине вагона. Я сказал, что пойду и предложу Михаилу Кузьмичу поменяться местами.
— Не ходи, — ответил Василий Сергеевич, — он меняться не будет.
Захватив с собой продукты и традиционную бутылку коньяка, отправились к Михаилу Кузьмичу поужинать. Сосед его предупредительно сразу вышел, так что не успели его и разглядеть. Закончив вечерю, вернулись в свое купе.
Наутро, когда стали выходить из вагона в Днепропетровске, смотрим, что с ним идет плюгавенький человек, как сейчас бы сказали, кавказкой национальности.
На прощание кавказец жмет Янгелю руку и непосредственно, как давно знакомому близкому человеку, говорит:
— Ну до свидания, Кузьмич! Не забывай, звони".
Огонь на себя
"Вызываю огонь на себя" — слова, пришедшие к нам из летописи Великой Отечественной войны. Это был призыв корректировщика огня к артиллеристам, когда, будучи обнаруженным и окруженным, ему ничего не оставалось делать, как просить для уничтожения противника вести прицельную стрельбу по тому месту, где он находился сам.
В мирное время они стали своеобразной административной нормой поведения Главного конструктора в конфликтных и особенно аварийных ситуациях, найдя законченное выражение в концепции: за все, что вышло из стен конструкторского бюро, персональную ответственность несет один человек — его руководитель.
Апогея эта позиция достигла, возможно, во время самого трудного периода за всю историю конструкторского бюро, связанного с трагедией при испытаниях ракеты Р-16. Главный выводит из-под огня всех смежников и принимает удар на себя, объявляя, что за все случившееся он отвечает лично сам.
Делая столь неожиданное заявление, М.К. Янгель демонстрирует мудрую, глубоко прочувствованную стратегическую дипломатию. В возникшей ситуации выяснение вопроса "кто есть кто" среди Главных не требовалось. Ошибка грубая, но, как показал последовавший анализ, не очевидная. Это не злой умысел и даже не халатность. Виновники были известны. Наказывать их? Но кого? Главного конструктора системы управления, по вине организации которого произошел самопроизвольный запуск двигателей второй ступени? Претензии к нему могли только повиснуть в воздухе. Из-за оказавшейся ложной команды в схеме он перешел в мир иной, став жертвой оплошности своих подчиненных. Исполнителей и руководителей всех рангов по ранжиру сверху вниз? Но что это давало в сложившейся ситуации? Дополнительные и ненужные жертвы, исковерканные судьбы! Поведение М.К. Янгеля, вызвавшего огонь на себя, оказало решительное влияние и на поведение Государственной комиссии по расследованию причин катастрофы, решившей никого не наказывать и предложившей возобновить работы.
Как приснопамятная в связи с позицией, занятой Главным конструктором, вошла в сознание всех причастных к испытаниям ракеты РТ-20П и ситуация, сложившаяся после одного из неудачных пусков. В конструкции не были учтены возможные развороты ракеты вокруг продольной оси при движении в контейнере и на одном из пусков просчет дал о себе знать: твердотопливный двигатель первой ступени запустился до того, как ракета вышла из контейнера. Подробный рассказ об этой аварии впереди. Последствия же были весьма ощутимы: в результате аварийного пуска уничтоженной оказалась не только ракета, но и контейнер. В довершение всего произошло это в присутствии руководителя отрасли — министра С.А. Афанасьева.
Случай, в общем-то, в практике отработки достаточно ординарный. Аварии были при летных испытаниях всех ракет, тем более на начальном этапе. Кроме того, причина происшедшего не была досадной ошибкой нерадивого инженера, которые, к сожалению, могут иметь место. Просто не удалось предвосхитить все возможные ситуации, возникающие в процессе движения ракеты в контейнере. Более того, если число пусков ограничено, как это было при испытаниях ракеты РТ-20П, скрытый порок конструкции мог бы вообще не проявиться.
Однако ЧП налицо. Разгневанный министр требует у Главного назвать фамилию "автора" причины неудачного пуска. М.К. Янгель категорически отказывается. Министр недоволен. Вновь и вновь требует у Михаила Кузьмича выдать виновника аварии "на ковер". Но все безрезультатно. Главный непоколебим. На все угрозы он неизменно повторяет одну и ту же, ставшую в подобных ситуациях сакраментальной, фразу:
— Я — Главный конструктор и за все промахи несу полную меру ответственности.
Так Министр и не смог добиться своего. Результат — натянутые отношения с вышестоящим руководством. Но М.К. Янгель сознательно идет на конфронтацию, прекрасно понимая все последствия гнева высокого начальства для рядового исполнителя.
Стремление всегда и при всех обстоятельствах вывести невольного виновника "торжества" из-под карающего меча, умелое использование для этого всего арсенала имеющихся средств, и в первую очередь громадной силы своего авторитета, определяло глубоко человеческую высоконравственную позицию, составлявшую жизненное кредо Главного конструктора. Эта неподдельная доброжелательность, стремление прийти на помощь в тяжелой ситуации, как бумеранг возвращалось отношением окружающих к Михаилу Кузьмичу. Оставляя глубокие чувства благодарности в душах, признательность находила в конце концов выражение в рождавшихся историях, перераставших со временем в легенды. Порой они носили буквально анекдотический характер. Вот одна из них, случившаяся, якобы, с двумя офицерами одного из институтов Министерства обороны.
Офицеры прибыли в командировку в конструкторское бюро для согласования некоторых весьма важных характеристик вновь проектируемой ракеты. Кстати следует отметить, что по условиям режима посещать оборонные заводы представители Министерства обороны могли только в гражданской форме одежды.
Для того, чтобы было понятно все происшедшее дальше, следует сказать, что секретность в те времена была возведена в абсолют. Все работали на безликих почтовых ящиках. В официальных открытых документах и командировочных удостоверениях вместо названия организации стояло: "п/я №". Именно на эту "удочку" однажды попался даже сам Главный. Как вспоминает доктор технических наук профессор Ф.П. Санин, "в подготовленном решении ответственным за выполнение определенного объема работ была названа организация п/я В-2289. Прочитав документ, Михаил Кузьмич вдруг недоуменно произнес:
— Так это же должны делать мы?
Поэтому пришлось ему напомнить, что это и есть мы. Он оперировал официальным названием организации: ОКБ-586. А "почтовый ящик", очевидно, не любил".
Повальная засекреченность не позволяла упоминать не только об успехах, но и неудачах. Ни под каким соусом они не должны были просачиваться к противнику. О победах же, чтобы "привести в чувство" потенциального противника, мог "во весь голос" объявить в своих выступлениях только сам глава государства.
В ракетной технике утвердилась и стала нормой сложнейшая "бухгалтерия". Каждой ракете официально присваивался номер и это было узаконенное "анкетное" наименование. Однако под этим своим настоящим именем ракета значилась только в документах самых высочайших инстанций — ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Комиссии по военно-промышленным вопросам, а также в выпускавшихся в развитие этих постановлений приказах и решениях соответствующих министерств. В технической документации на всех несекретных чертежах, в переписке и даже в секретных документах ракета переставала существовать. В них шла речь только о таинственных изделиях со своим индексом. Так, ракеты первого поколения Р-12, Р-14 и Р-16 (нарастание номеров соответствовало увеличению дальности) имели (очевидно, в целях запутывания) явно непоследовательные индексы, расположившись соответственно так: 8К63, 8К65 и 8К64.
В свою очередь системам, входившим в ракету и ракетные комплексы, также присваивали свои условные индексы, под которыми они и фигурировали в несекретной переписке. Могли ли резиденты иностранных разведок разобраться в этом — неизвестно. Известно только то, что все ракеты, создаваемые в Советском Союзе, на Западе были на учете и имели свою строгую классификацию. Ракеты Земля-Земля обозначались индексами SS.
Так слово "ракета" практически было полностью изъято из обращения всех, кто имел дело с ракетной техникой. Они создавали изделия. Право "соседствовать" с ракетами имел только великий ученый-самоучка К.Э. Циолковский.
Итак, возвратимся к прибывшим в Днепропетровск в командировку военным. Понятно, что данные, которые они должны были согласовывать, содержались в документах, на которых стоял самый высокий гриф "совершенно секретно, особой важности" и хранились в специальных сейфах. Пересылались такие документы по специальной фельдъегерской связи. Но поскольку этот процесс достаточно длительный, а по прибытии из командировки предстояло принимать оперативное решение, то офицер решил записать некоторые данные на небольшом листке бумаги, который, естественно, и спрятал в свой карман. Все, кому приходилось работать в то время с секретными документами, прекрасно понимают, насколько серьезное нарушение допустил командированный. К этому следует только добавить, что подобные нарушения делали многие, ведь в работе, особенно в командировке, такие данные надо иметь под рукой в любое мгновение.
После согласования с Михаилом Кузьмичом поднятых вопросов гостеприимные хозяева отправили офицеров на автомобиле в гостиницу. Но по дороге, изрядно проголодавшись, командированные решили заехать в ресторан поужинать. Машину, естественно, отпустили. Закончив трапезу и выйдя на улицу, остановили проезжавшую мимо "Волгу" и попросили довезти их до гостиницы. Водитель согласился, офицеры сели в машину и не придали особого значения, что на заднем сиденье уже разместился какой-то пассажир. И в этом в общем-то не было ничего особенного. Между прочим в пути, находясь в хорошем настроении, в связи с успешно проведенным согласованием, они перебросились несколькими фразами служебного характера.
Город приехавшие знали не очень хорошо и забеспокоились только тогда, когда оказались во внутреннем дворе какого-то солидного учреждения. Как выяснилось, это было областное управление Комитета государственной безопасности (КГБ) города Днепропетровска.
Что заставило водителя изменить маршрут следования? Возможно, сидевший на заднем сиденье мужчина профессионально (а это, несомненно, был работник КГБ) понял, что слова, которыми обменялись попутчики, содержат отнюдь не бытовую информацию, или он случайно почувствовал в кармане плаща пассажира, сидевшего рядом, контуры пистолета. В результате офицерам предложили, а уже было близко к полуночи, пройти к дежурному. В этом происшествии для командированных, в общем-то, не было ничего особенного, кроме того злополучного маленького листка с секретными цифрами. Поэтому, когда их вели по коридору, обладатель записки, вспомнив приемы конспираторов, известные по кинофильмам из далекого детства, незаметно, как ему казалось, достал листок и сунул в рот. Но бдительный сопровождающий был начеку и потребовал отдать эту подозрительную бумажку, которая вместе с пистолетом и была положена на стол дежурному по управлению Комитета Госбезопасности.
Офицеров отпустили, напомнив, что оружие нужно сдавать в комендатуру, но бумагу, содержание которой не предвещало ничего хорошего, оставили, пообещав утром разобраться. Поэтому с началом рабочего дня неудачники были уже в кабинете Главного и с волнением изложили суть вчерашней эпопеи. Михаил Кузьмич успокоил визитеров, твердо пообещав уладить дело, и незамедлительно поехал в КГБ. Злополучный компрометирующий материал с соответствующим рапортом дежурного уже находился на столе у руководителя Управления. Главный зашел в кабинет и после так свойственных ему обычных зачаровывающих приветствий, взял листок в руки, какое-то мгновение изучая его, а потом подошел к окну и решительно произнес:
— В нем нет ничего особенного.
Сделав столь важное заключение, он достал зажигалку. Через несколько секунд "обличительный документ" превратился в жалкую кучку пепла, лежавшую на подоконнике.
Что правда в описанной истории, а что дополнило благодарное воображение участников этого эпизода, по сути, даже и не важно. Важно другое.
Три абсолютно непохожие по значимости и последствиям для их участников ситуации и абсолютно идентичная реакция Главного. В них задействованы совершенно разные люди: простые исполнители, руководители среднего уровня, Главные конструкторы и военные; сослуживцы, смежники и заказчики. Но это никак не сказывается на линии поведения Главного. Она остается последовательно неизменной: защитить человека, над которым нависла угроза расправы.
Однако в каждой из описанных историй Михаил Кузьмич использует совершенно разные приемы и способы для достижения цели, демонстрируя незаурядное мастерство находить решение в нестандартных ситуациях, умение владеть разнообразными способами защиты.
Для не посвященных в тайны конструкторских взаимоотношений следует заметить, что при выяснении причин аварии "разборка" обычно происходит на двух уровнях: вначале Главные выясняют в создавшейся ситуации отношения между собой, а затем уже "выпавший в осадок" руководитель вершит суд в своей вотчине. Причем сам, в зависимости от обстоятельств и собственного "умения", может отделаться и просто неприятными минутами, а оставшись в стороне, переложить всю тяжесть вины на подчиненных.
Взять единолично на себя всю ответственность за аварию Р-16 в сложившейся ситуации, это значило отвлечь внимание, вывести всех причастных из-под удара, направив его на себя. Ведь катастрофа оплачена уже жестокой ценой.
В ситуации с министром С.А. Афанасьевым, когда Михаил Кузьмич категорически отказывался назвать фамилию виновника — это разговор, в котором Главный продемонстрировал своему руководству, что в данном конкретном вопросе по уровню профессиональной компетенции министр не имеет права вершить суд. Только Главному определять, что явилось причиной аварии и ее истоки.
История, с почти детективным сюжетом сжигания бумаги, в которой Главный предстает как человек, готовый прийти на помощь в самых сложных ситуациях, не считаясь со временем и рискуя вызвать на себя огонь органов госбезопасности, действуя смело и решительно, интересна с той точки зрения, что озвучивание ее произошло не в стенах конструкторского бюро, а в инстанции, занимающей особое положение — даже не смежника и не просителя работы, а работодателя, именовавшегося официально Заказчиком, то есть Министерства обороны. Это может служить лишь ярким подтверждением того особого ореола человечности, отзывчивости, доброты и доступности в общении, который сопровождал деятельность Михаила Кузьмича Янгеля на всех уровнях и во всех смежных организациях.
Показательно, что старожилы конструкторского бюро не припомнят, чтобы от лица М.К. Янгеля кто-то получал официальный выговор в приказе по предприятию за неумышленную ошибку или оплошность. А такая раздача наказаний была одним из действенных рычагов в те годы для "стимулирования" деятельности подчиненных. Хотя совершенно понятно, что выговор — не лучший способ воспитания и ускорения прогресса техники. Впрочем, какое это правило, если в нем нет исключений. И М.К. Янгель не опроверг этой истины. Бытует любопытный эпизод из практики летных испытаний, вошедший в историю испытаний как "сногсшибательный номер", якобы происшедший при очередном пуске ракеты Р-36. Буквально за считанные минуты до нажатия на кнопку "Пуск" Михаилу Кузьмичу неожиданно доложили, что около ракеты почти у самого сопла двигателя лежит на земле человек: голову положил на ладони и крепко спит. А по тому, что на лице застыла улыбка, сны очевидно видел хорошие. После проведения операции по эвакуации незадачливого любителя отдохнуть незамедлительно последовал категорический приказ Главного:
— Испытателя немедленно уволить с предприятия и в течение двадцати четырех часов он должен покинуть полигон.
Выслушивать объяснения провинившегося не захотел, а только подчеркнул, чтобы этого специалиста на пушечный выстрел не допускали к конструкторскому бюро. Однако столь строгому и справедливому наказанию не суждено было свершиться. К М.К. Янгелю пришла целая молодежная делегация с просьбой не увольнять инженера. Оказалось, что в КБ он возглавлял художественную самодеятельность. И момент к тому же был очень ответственный: предстояло выступление в Киеве, и коллектив усиленно готовился к смотру. Против такого напора Главный устоять не смог, пришлось понизить уровень наказания, ограничившись взысканием. И это решение оказалось оправданным — самодеятельность конструкторского бюро заняла на смотре первое место. Ну и добавим, для того, чтобы не опровергнуть высказанное выше мнение о воспитательной политике Главного, причина выговора поклоннику Морфея не была связана с его непосредственной производственной деятельностью, а являлась следствием прямого разгильдяйства.
Задеть за живое
Одной из сильных сторон Главного как лидера коллектива было умение подобрать ключевые слова и формы контакта с сослуживцами. Этому в немалой степени способствовало то, что Михаил Кузьмич тонко чувствовал богатейшие возможности русского языка и в совершенстве владел его арсеналом. В его лексиконе не было вычурных, особенно "заморских" слов. Язык был глубоко народным. Показательно, что в его устах простые, казалось, такие обыденные слова, приобретали новое выразительное изначальное звучание. Они всегда произносились весомо, метко, без натяжки.
Среди любимых были "ребята", "мои ребята", "посижу с ребятами", "подскажу ребятам". Они выражали объективную реальность — уникальность коллектива конструкторского бюро, на первом этапе своего развития являвшегося, по сути, молодежным и состоявшего на две трети из специалистов комсомольского возраста, то есть не достигших и тридцати лет.
Янгелевские ребята — это не ватага сорванцов или молодежная команда. Это соратники-единомышленники, которым действительно есть что подсказать, помочь, с которыми можно посоветоваться, да и самому чему-то поучиться, узнать мнение, настроение. Ведь взаимоотношения "отцов и детей" — не только этап развития русской литературы. Это извечная, непреходящая проблема. Для набиравшей темпы организации оторваться от молодежи — значило потерять связь с коллективом, молодежным и дэ юрэ, и дэ факто, с настоящим и будущим конструкторского бюро.
Заботясь о росте квалификации исполнителей, без которых любая, самая перспективная идея остается только предложением на бумаге, Михаил Кузьмич постоянно ищет новые формы управления, прекрасно понимая, что кроме энтузиазма нужны и экономические рычаги. Творческое вдохновение должно приносить не только моральное удовлетворение, но и материализоваться в виде конкретных поощрений. И за советом он обращается к "ребятам". Вызывает в кабинет начальника планового отдела, группу молодых инженеров и ставит конкретную задачу:
— Как стимулировать труд конструктора? Как сделать так, чтобы руководители подразделений сами просили работу, а не я им навязывал и приказывал.
Корни не исчезающей со временем тяги к молодежи восходят к его активной общественной позиции комсомольского вожака в юношеские и студенческие годы. Преданным молодежи Михаил Кузьмич был всю жизнь. Все это дает право утверждать, что М.К. Янгель всегда оставался в душе молодым, всегда чутко реагировал на запросы молодых. И они отвечали ему взаимностью, оплачивая свое признание сторицей. Молодежь любила и уважала своего Главного, и не только как начальника, но и как безусловного лидера, своего кумира. Будущее покажет, что в этом не было ни фальши, ни давлеющего над всем остальным руководящего начала, когда начальник всегда прав. Они были искренни во взаимоотношениях — Главный и его "королевская рать". Они остались благодарны своему учителю за жизненную школу творческого и честного отношения к труду. Без этого невозможны были бы последующие успехи конструкторского бюро имени М.К. Янгеля.
Среди любимых слов в лексиконе Главного, с помощью которых он умело налаживал контакты и строил свои взаимоотношения с сотрудниками, было еще одно — "дорогой". Произносилось оно обычно в характерном янгелевском стиле и сопровождалось неизменно доброжелательной улыбкой. Мудрость такой формы обращения, как остроумно заметил В.Н. Паппо-Корыстин, "заключалась в том, что "дорогой мой" вовсе не означало, что тот, к кому оно относилось, обязательно чем-то особенно дорог Главному. Иногда просто он не помнил имени и отчества некоторых работников, но желая подчеркнуть свое расположение, а в ряде случаев и особое доверие, прибегал к такому приему. А тот, кому адресовались эти слова, готов был, как говорится, из кожи лезть, чтобы доказать хотя бы себе самому, что он действительно дорог Главному".
Интересно, что не менее выразительно в устах Главного звучало и другое широко распространенное русское слово — "спасибо". Произносилось оно также с характерной, чисто янгелевской проникновенной интонацией и очень, очень значимо. Вот как передает впечатление от такого способа поощрения один из удостоившихся этой чести доктор технических наук И.Г. Писарев:
"Благодарностями обойден не был. Но не это запомнилось. Самая главная награда, пожалуй, "спасибо" от Михаила Кузьмича. Он это слово говорил нечасто, но как-то уж очень весомо".
Эта же мысль развивается в воспоминаниях других сотрудников. "Щедрым на похвалу я бы Михаила Кузьмича не назвал, но уж похвала его стоила дорого" — напишет впоследствии ведущий конструктор А.А. Полысаев.
"Достаточно было услышать: "Спасибо", "Молодец" — и не нужны были никакие другие поощрения", — вторит ему доктор технических наук, профессор В.С. Фоменко.
Да, по многочисленным воспоминаниям сотрудников, — это была высшая мера оценки успехов в труде.
Но может создаться впечатление, что поведение Главного — это беспринципный альтруизм. Абсолютно нет. Все сказанное справедливо по отношению к тем, кто честно и добросовестно относился к своему долгу, кому Михаил Кузьмич верил, хотя бы по наитию. Совсем другим становился Главный, когда видел в человеке стремление извлечь выгоду, отлынивание от исполнения своих обязанностей. Столь же решительно, как и берет под защиту, он расправляется с "ошибающимися" сознательно. Особую бескомпромиссность проявляет М.К. Янгель по отношению к тем, кто начинает проявлять консерватизм во взглядах, кто скатывается на позиции технического оппортунизма, для кого личное становится выше интересов проводимой им линии. Многое мог простить искренне заблуждающемуся или случайно оступившемуся Главный, но только не осознанное проявление косности инженерного мышления, перерастающей неизбежно в предательство интересов дела. И в этом случае, как и тогда, когда он "вызывает огонь на себя", у Главного нет деления людей на главных и второстепенных: он в равной степени справедлив и по отношению к своим сотрудникам, и к сотрудникам смежных организаций, независимо от их ранга, не делая исключения в этом списке и для себя. После устранения замечаний, связанных с пусками второй и третьей летных машин Р-16, дальнейшие испытания проходили успешно. Они послужили основанием для принятия ракеты на вооружение Ракетных войск стратегического назначения. Однако некоторые наиболее ретивые составители отчета Государственной комиссии без явной надобности не преминули излишне акцентировать внимание на неудачных пусках. При обсуждении отчета на заседании высокопоставленной комиссии Михаил Кузьмич так же решительно и бескомпромиссно, как и когда решался вопрос о пуске, произнес:
— Это моя ошибка.
Однако был в словарном арсенале Главного и другой запас слов, определявших оценку оплошности исполнителя, проявившейся в конкретной ситуации. И они были не менее выразительны и достигали цели без промаха.
Все это испытали на себе участники первых двух пусков ракеты Р-16, ответственные за работу аварийного подрыва ракеты, которая по сложившейся кооперации разрабатывалась в конструкторском бюро, проектировавшем ракету.
В процессе полета первая машина отклонилась (о чем будет подробно сказано ниже) от траектории, однако система аварийного подрыва не сработала, и ракета не была ликвидирована. Анализ показал, что питание в системе отсутствовало. На защиту мундира горой встают создатели автономных батарей питания Главного конструктора Н.С. Лидоренко. И основание для такого вывода у них предельно простое, но не техническое, а логическое: в системе аварийного подрыва ракеты и системе управления были использованы одинаковые батареи. Но поскольку система управления работала, то, следовательно, в АПР должна быть какая-то схемная ошибка или конструктивная недоработка, которая и привела к его несрабатыванию.
Не выдержав столь сильного, подкрепленного, казалось, убедительным доводом напора со стороны смежника, разработчики системы самоликвидации ракеты приняли удар на себя, предположив в качестве вероятной причины выход из строя диодов.
Однако во время второго, и тоже не совсем удачного пуска, ракета снова отклоняется от траектории, и опять не происходит ее ликвидации. АПР продолжает "молчать". Но в этом случае системы управления и телеметрии, в которых использованы такие же батареи, работают нормально.
Дело приобрело нешуточный оборот. Вновь работает комиссия. Тщательно проверив все еще раз и по-прежнему не найдя никаких отклонений, разработчики системы аварийного подрыва повели себя более решительно и настоятельно потребовали проверить батареи.
Как часто бывает в таких случаях, все оказалось до обидного элементарно просто. При сборке батарей была допущена грубейшая ошибка. Дело в том, что в конструкции источников питания имелись специальные ампулы с кислотой, которые в момент их задействования разрезались специальным ножом, и электролит, вступая в реакцию, приводил батарею в рабочее состояние. Однако вместо ампул с кислотой, которые должны были разрезаться ножом при действии на него усилия, соответствующего давлению в системе, равного трем атмосферам, ошибочно поставили другие, рассчитанные на значительно большее давление в семь атмосфер. И, естественно, в момент подачи команды на включение батарей срабатывания не происходило, а источники питания "молчали".
Говорят, что все гениальное просто. Халатность, безответственность еще проще. Они непредсказуемы как по проявлению, так и по последствиям.
О найденной в конце концов причине конструкторы не без дрожи в коленях (за это могут и с работы выгнать, ведь "наклепали" на себя несуществующий дефект) докладывают Михаилу Кузьмичу. Как вспоминают очевидцы, внешне он спокойно встретил сообщение, и, как бы сдерживая нахлынувшие эмоции, прошелся несколько раз взад-вперед (разговор происходил прямо на стартовой позиции в присутствии смежников). А потом так прочувствованно произнес всего лишь несколько слов:
— А что вы писали в решении комиссии раньше? Что вам ни говорят, все принимается на веру, где же ваше инженерное достоинство!
И после небольшой логической паузы резюмировал:
— Как котята!
Впоследствии один из "провинившихся", В.С. Фоменко, вспоминая эту историю, дал ей такую оценку:
"Вроде бы и ничего страшного. Ну оплошали, дали возможность смежникам, грубо говоря, обмануть, обойти себя. Ну пожурил за это Главный, да и то слегка, без всякой злобы и последствий. Но того, как это было сказано, как удачно применительно к ситуации подобраны "ключевые слова", метко охарактеризовавшие нашу беспомощность, — этого было достаточно, чтобы я запомнил упрек на всю жизнь. Ему и горько, и обидно было и за фирму и за нас, не сумевших поддержать ее честь. Умел Михаил Кузьмич задеть за живое! Но что примечательно: не только, когда выговаривал, а также при поощрениях…"
"После аварийного пуска одной из ракет, — вспоминает инженер А.Ф. Гришин, — состоялось заседание Государственной комиссии по испытаниям, на котором должны были докладывать ответственный за прочность ракеты — П.И. Никитин, прочность двигателя — В.С. Дробязко и я, как телеметрист, о причинах, возникающих в полете вибраций корпуса и пульсаций в камере двигателя. Из-за недостатка времени доклады получились невразумительными. И первым, кто это почувствовал, был М.К. Янгель. Он открыто перед всей комиссией признал неготовность нашего конструкторского бюро к решению вопроса и, извинившись, попросил перенести совещание, взяв практически вину на себя.
После этого Михаил Кузьмич "выдал" нам всем на простом русском языке то, что мы заслуживали, сопроводив внушение необходимыми техническими указаниями, и дал на реабилитацию ночь.
На следующий день утром, как и было обусловлено, мы доложили о результатах проведенной работы и предложениях по устранению недостатков. М.К. Янгель, выслушав внимательно, сказал:
— Теперь хорошо."
"Обычно в командировке на полигоне или на стендовых испытаниях в Загорске, — вспоминает одна из ведущих сотрудниц конструкторского бюро начальник отдела Л.М. Назарова, — Михаил Кузьмич, приходя на работу утром, собирал всех специалистов, намечал план на день, контролировал его выполнение, нерадивым устраивал разгон. Он умел это делать тихо, тактично, но после таких замечаний всегда делалось стыдно".
В арсенале Руководителя всегда имеется отработанный набор стандартных поощрений и наказаний для отличившихся и провинившихся, а то и просто нерадивых. Тут и благодарности в приказе, премии, выговоры, понижение в должности.
И в этой ипостаси Главный был неповторим. Его не боялись так, как обычно дрожат перед суровым начальником. Заместителей боялись, но его — нет. Боялись другого — потерять его уважение, ибо глубоко верили, что любое решение будет справедливым, как бы ни был суров приговор. А вот суровости-то, как это ни покажется парадоксальным, практически и не было. Но что, пожалуй, самое важное, что дело-то от этого не страдало. Совершенство системы достигалось не через наказания "кнутом", а моральное и психологическое воздействие. В то время, как выговор в приказе был важнейшим рычагом воздействия и "приведения в чувство", знаменитое янгелевское: "Стыдно тебе должно быть, стыдно!" — воспринималось как самое большое наказание и даже ругательство.
Психологический эффект от педагогических внушений, основанных на таком, казалось бы, обыденном слове "стыдно", прочувствованно донес один из его "лауреатов" — С.М. Солодников, прошедший путь от инженера до Главного конструктора направления:
— Бывало, ругает на чем свет стоит, стирает в порошок, а на душе радостно — за дело ругает, заряд дает, на путь наставляет. Ну и уж не без того, что речь изрядно сдобрена крепким русским "рассолом", без которого — какой выговор. Такую устроит головомойку, чувствуешь, аж пот выступает, пар идет. Но в конце, когда вдруг так просто, по-отечески, доверительно скажет:
— Стыдно тебе должно быть, стыдно! — вот тут-то внушение, выговор, как угодно его назови, достигали своей цели безошибочно. В этот момент действительно становилось бесконечно стыдно, готов, кажется, провалиться сквозь землю. И даешь себе твердое слово, что еще не скоро заслужишь во второй раз такую оценку…
— Насчет крепкого русского…, - продолжает автор этих наблюдений, — разговор особый. Тут, несмотря на всю пикантность темы, как говорится, что было, то было, "из песни слова не выкинешь". Конечно, словарный запас, а также набор выражений и приемов для приведения в чувство провинившегося был необычайно широк и владел он им в совершенстве. В возбужденном разговоре, когда проходила "прочистка мозгов", Михаил Кузьмич не был исключением среди других, и часто и очень искусно апеллировал и к "чертовой матери", и "к чертовой бабушке", и еще значительно дальше. Как истинно русский человек, он знал цену крепкому русскому слову и умело пользовался им, когда это было оправдано ситуацией. И никогда эти разносы не опускались до того уровня, который у французов именуется как "mauvaiston" (дурной тон, невоспитанность). Наивысшую же оценку неудовлетворенности работой определял на свой манер. Простое слово "стыдно" по своему воздействию было значимее любых наказаний и ругательств…
А вот еще одно любопытное свидетельство эффективности "проработок" Главного воспроизводит ведущий инженер А.А. Полысаев:
"Были и благодарности в личном деле, было и "Работой твоей доволен", были и выговоры, солидные, такие, что слезы из глаз лились, были и попроще: "Увеличивай обороты!" Но самой большой радостью для меня был момент, когда с трибуны торжественного заседания Михаил Кузьмич сказал в своем докладе обо мне (как и о многих других) теплые слова. Попадало устно от Михаила Кузьмича довольно часто, но никогда я не чувствовал себя униженным, никогда он не кричал, а всегда четко и спокойно выговаривал. Мне кажется, что эти выговоры он тут же забывал, так как не раз бывало, что через час — полтора Михаил Кузьмич вызывал снова и ставил новые задачи. Несмотря на его удивительнейшую память, я все же верю, что он об этих выговорах забывал. Если же взгревал, то каждый получал удовольствие, и прежде всего потому, что после этого знал, чем и как нужно заниматься".
При сравнении этих оценок, данных в разное время и по разным поводам двумя совершенно непохожими друг на друга ведущими специалистами конструкторского бюро, невольно создается впечатление, что произнесены они как бы одним человеком. Настолько велика была сила психологического и эмоционального воздействия Главного.
Сложен и тернист путь создания новой ракеты. И это закономерно. Конструктор, вступая в единоборство с природой, пытается проникнуть в ее тайны, а природа очень неохотно раскрывает свои секреты, порой жестоко мстя за проявленную человеком дерзость. Однако в процессе проектирования встречаются досадные промахи, а иногда и очевидные ошибки и просчеты. Как правило, это происходит тогда, когда не учитывается взаимодействие всех сопутствующих взаимозависимых факторов. И ставка такой ошибки или конструкторского просчета бывает порой неизмеримо большой.
Именно такая ситуация сложилась в процессе летных испытаний ракеты Р-36. При пуске третьего изделия в декабре 1963 г. возникла аварийная ситуация. После запуска рулевого двигателя из-за неудачной конструкции контакта подъема произошло, используя жаргон испытателей, его подрабатывание, то есть попросту не прошла команда на запуск маршевого двигателя. Ракета, простояв на пусковом столе 35 секунд при работающем в режиме полета рулевом двигателе, взорвалась.
Как показал последующий анализ, причина несрабатывания контакта подъема была связана с его конструктивным несовершенством, и все допущенные при проектировании просчеты именно на этой ракете сложились по принципу слоеного пирога: высота штырька оказалась недостаточной, неудачно было выбрано место его установки, не учтены возникающие за счет упругости материала неизбежные деформации шпангоута, на котором крепился контакт, плохо было решено его крепление на пусковом столе и, наконец, отсутствовала блокировка команды запуска. Только из простого перечисления наглядно видно, сколь "многослойным" оказался "пирог ошибок".
Описываемая авария показательна с психологической точки зрения. Как отмечали впоследствии многие ее свидетели, когда по традиции при тридцатиминутной готовности осматривали ракету, то неудачная конструкция не осталась незамеченной. Более того, как выразился один из представителей стартовой команды, она притягивала, как магнит. И тем не менее это только насторожило и не более. Магическое воздействие возымели два предыдущих пуска, при которых все было "нормально". Недостатки проявились одновременно только на третьем пуске. Главный при несостоявшемся старте находился в непосредственной близости от ракеты. Здесь же были и все те, кто имел прямое отношение к аварии. Поскольку "диагноз недуга" и "способы лечения" представляли не большую загадку, чем секрет полишинеля, то М.К. Янгель принимает без промедления решение: всем вылететь домой для устранения недостатков.
В условиях сложившейся жесткой конкуренции с В.Н. Челомеем по этой ракете необходимо было быстро подготовить на заводе следующую машину, которая должна "реабилитировать" новую ракету. Распорядок работы в режиме аварийной ситуации предельно прост: ночь на перелет с полигона домой, а утром уже на работе в ожидании предстоящего разбора. Когда по вызову Главного все причастные к аварии собрались в его кабинете, последовал единственный жестко и в то же время дипломатично поставленный вопрос:
— Так кто же из вас виноват?
Непосредственные виновники аварийной ситуации решили разделить уготованную участь поровну и начали говорить, что все причастны понемногу. То, что последовало вслед за этими объяснениями, запомнилось присутствующим на всю жизнь. Вот как вспоминает об этом один из участников той эпопеи доктор технических наук И.М. Игдалов:
"Михаил Кузьмич не изменил себе. Он, как всегда, внимательно и терпеливо выслушал всех, а затем, после непродолжительной многозначительной паузы так неповторимо проникновенно произнес:
— Как вам не стыдно!
И все. Но этот приговор для всех нас был страшнее любого взыскания и наказания. Он задел за самое живое, дошел до сердца".
Надо ли говорить о силе воздействия этих слов, как очень тонко подметил И.М. Игдалов, дошедших до самого сердца, но и, заметим, шедших от самого сердца! Виновные сделали все возможное и невозможное, чтобы реабилитировать себя. В результате подготовка следующего, уже успешного пуска, была произведена в рекордно короткий срок — всего за 33 дня.
Воспитательная роль проработок М.К. Янгеля красной нитью проходит в воспоминаниях сослуживцев.
"Нас, молодых инженеров, — вспоминает кандидат технических наук В.А. Шапошников, — в Михаиле Кузьмиче привлекало многое: и умение излагать мысли, будь то в рабочей обстановке или на многолюдном митинге, и умение слушать, когда как бы исчезает дистанция между собеседниками и ты можешь свободно излагать свои мысли, и выдержка, когда, казалось, любой сорвется и, наряду с этим, умение устроить головомойку так, что все становится предельно ясно, четко, и в то же время без унижения человеческого достоинства "препарируемого".
При подготовке бросковых испытаний в процессе набора системы телеизмерений оказалась неправильной распайка в схемах управленческого и телеметрического разъемов. Дефект, к счастью, был своевременно обнаружен! Но сроки есть сроки, задержка же испытаний налицо. И, тем не менее, Главный дал возможность, назначив приемлемый срок, разобраться в ошибках и устранить их.
"На всех участников происшедшего, — вспоминает инженер Г.И. Козюкин, — большое впечатление произвело то, как М.К. Янгель отнесся к происшедшему. Без всяких разносов и выговоров, спокойно, в обычном режиме прореагировал на случившееся. Жертв ему не надо было. Как это отличалось от распространенной начальственной реакции: сначала ищут стрелочника и устраивают разнос, а потом начинают вникать в суть дела".
На фоне "всеобщего образования" в наше время как-то упал интерес к умению выражать свои мысли на бумаге. И речь даже не идет об эпистолярном мастерстве или куртуазности изложения, которыми пронизаны все письменные свидетельства предшествующих эпох. В этом, наверное, вина прежде всего повальной технизации образования, вызванной научно-технической революцией. В вузе могут учить чему угодно в рамках развития профессиональных знаний, только не умению владеть пером, тем более умению составить деловое письмо. Так были воспитаны молодые специалисты, что свое профессиональное достоинство оценивали умением решать сложные технические вопросы, демонстрируя инженерную эрудицию. А писать письма — удел канцеляристов — считали многие из них. Жизнь очень быстро опровергала это несостоятельное мнение. И для многих неспособность вести деловую переписку обернулось большой проблемой.
Начинающим по нескольку раз возвращали неумело составленный документ. Это вызывало раздражение, на первых порах непонимание, чего от них хотят. Бытовали даже устные рекомендации умудренных опытом старших, как писать деловое письмо. Суть предложения или просьбы, поучали они, должна быть изложена в самом начале письма и как можно более кратко, так как дальше его, во всяком случае внимательно, уже никто не читает. И это тоже была школа постижения инженерной мудрости, которой учила молодых специалистов практическая деятельность.
Главный очень болезненно реагировал на качество выходящих за его подписью деловых документов. Его "слабостью" была полнейшая нетерпимость к безграмотности изложения материала. И роли не играло — какой характер она носила: стилистический, орфографический, синтаксический. Порой даже незначительные ошибки в представленных на рассмотрение документах, вызывали сильное раздражение. Если за невыявленные опечатки он журил и письмо возвращалось исполнителю, то нечеткость, а тем более бестолковость написанного приводили буквально в ярость, а инженер, допустивший оплошность, терял в глазах Михаила Кузьмича всякое уважение.
— Он хорошо знал русский язык, — вспоминает С.М. Солодников, — замечая малейшие ошибки в тексте, говорил:
— Если я грамотный на семьдесят процентов, то ты только на тридцать. И это за одну пропущенную или лишнюю запятую. Следующий текст подвергался тщательному анализу.
В то же время сам Главный в совершенстве владел искусством делового письма, демонстрируя образцы дипломатического совершенства. Показательный случай вспоминает инженер А.Д. Шептун:
— Одними из наиболее "трудных" смежников конструкторского бюро были разработчики ядерного заряда из Арзамаса-16. Во внешнем мире они были представлены Главным конструктором С.Г. Кочарянцем, который разрабатывал автоматику взрывного устройства, приводившую в действие атомную бомбу.
Пользуясь правом на абсолютную секретность проводимых работ, они вели себя недостаточно корректно: выдвигая условия, требовали безукоснительного их удовлетворения, не допуская при этом никаких обсуждений и предложений, а тем более знакомства с конструкцией заряда. Надо и все! Такая позиция накладывала отпечаток на характер взаимоотношений с "односторонним движением" и делала очень трудной совместную работу. Все это привело к тому, что на определенном этапе к разработчикам заряда накопилось много вопросов, требовавших неотлагательного решения в связи с выпускавшейся чертежно-технической документацией.
В конструкторском бюро, понимая что возникла тупиковая ситуация, подготовили письмо в адрес разработчика заряда и Министерство среднего машиностроения, в котором была подробно проанализирована создавшаяся ситуация. Хотя письмо с разъяснением позиции конструкторского бюро было написано в достаточно выдержанном тоне, но выводы из него следовали очевидные.
Когда письмо принесли на подпись к Михаилу Кузьмичу, он очень внимательно прочитал его, как будто оно шло в самые высокие инстанции, а потом взял автоматическую ручку и дописал единственную фразу, добавив при этом:
— Вот так годится!
Инженер, представивший письмо, прочитал заключительную фразу, предложенную Главным: "Просим не рассматривать настоящее письмо как претензию к руководству смежной организации или конкретным ее исполнителям". Это был хороший урок для молодого специалиста. Всего лишь одна фраза, преобразовавшая сразу содержание письма и снявшая всю напряженность от излагаемых претензий. А наряду с конкретно поставленными вопросами, эффектный дипломатичный "реверанс", который не только способствовал успешному решению поднятых вопросов, но и послужил в дальнейшем укреплению деловых отношений…
И в то же время при любых обстоятельствах он никогда не следовал раз и навсегда установленным каноническим нормам. Не упускал случая подчеркнуть, если исполнителю письма удавался какой-то нестандартный, достигающий цели поворот в обсуждаемом вопросе. И показательно, что при рассмотрении документов обращал не в последнюю очередь внимание на качество их исполнения. Любопытный пример из разряда курьезных рассказала начальник лаборатории В.В. Еремеева:
— Я была молодым (впоследствии она станет лауреатом Государственной премии СССР) специалистом и мне поручили написать технический отчет о проделанной работе по созданию новой технологии. Поскольку машинописное бюро оказалось сильно перегруженным, то отчет пришлось оформить в рукописном варианте. Его мой непосредственный начальник и руководитель технологического комплекса понесли на утверждение к М.К. Янгелю, прихватив с собой для порядка и меня. Михаил Кузьмич очень внимательно просмотрел в нашем присутствии отчет, задал несколько вопросов, а потом вдруг неожиданно и, как нам показалось, довольно строго спросил?
— Кто это писал?
По всему вижу — мои руководители явно в замешательстве. Что кроется за этим вопросом? Возможно, Главный недоволен, что принесли на подпись отчет, написанный от руки, а не напечатанный на машинке? Ведь в нем содержались конкретные рекомендации, которые предстояло реализовывать на заводе, а поэтому он должен был быть соответственно оформлен. Или, боже упаси, зная болезненную реакцию М.К. Янгеля на грамматические огрехи, он что-то обнаружил в этом духе?
Возникла напряженная сцена. Руководители многозначительно переглянулись, не зная как реагировать на вопрос Главного.
Прервав затянувшееся молчание (что терять молодому специалисту), решительно произнесла:
— Отчет написала я.
А Михаил Кузьмич, как-то по-особому тепло, взглянув на меня, неожиданно для всех резюмировал:
— Красивый почерк!
Все сразу заулыбались, поняв, что пронесло. А у меня эта история до сих пор стоит перед глазами.
Воинствующая непримиримость и требовательность к строгости и ясности построения и изложения любого документа не являлись самоцелью рафинированного знатока и блюстителя грамматики. В таком отношении к документам проявлялась не только борьба за чистоту формы, но и чистоту идеи, заложенной в эту форму. В этом виделось стремление поддержания престижа фирмы во всех его проявлениях.
При разработке проекта, носившего кодовое название ИС и УС ("Истребитель спутников" и "Универсальный спутник"), заказчиком выступало Министерство радиопромышленности, которое и определило в соответствии со своей терминологией в техническом задании ракетный комплекс как "стрельбовый". При оформлении материалов проекта в КБ это название автоматически перенесли на титульный лист.
Рассматривая том, Михаил Кузьмич сразу обратил внимание на несуразность названия.
— Что это такое, — строго обратился он к инженеру, ответственному за разработку темы, — немедленно уберите, и никому не давайте права проявлять творчество. Определять название разработке по праву хозяина можешь только ты. А потому должен следить за точностью и чистотой названий. И не только следить, но и отвечать, — резюмировал Главный.
Письма "наверх" в самые высокие инстанции, в которых излагались предложения по важнейшим принципиальным вопросам, Главный, как правило, писал собственноручно. "Читать их, — вспоминал инженер А.Д. Гордиенко, — было просто приятно — настолько ясно, лаконично и грамотно были изложены в них мысли". К этому следует добавить слова философа Шопенгауэра: "Кто ясно мыслит — ясно излагает".
Добавим, что более глубоко эту мысль развивает латинское изречение: "Быть мудрым — вот начало и источник того, чтобы правильно писать".
Какой угол важнее
Цельность и самобытность личности Главного, его постоянство в проведении технической политики нашли свое выражение в воспоминаниях сослуживцев самым неожиданным образом. Перелистывая их, читаем:
"Сильной стороной технической политики Михаила Кузьмича являлось то, что он, в противовес своим конкурентам по конкурсным машинам, никогда не блефовал, никогда не зарывался в авансах. Заявлял только то, что мог сделать реально".
А вот мнение другого проектанта:
— Кузьмич никогда не арапничал. Поэтому зачастую в соревновании и при обсуждении проектов мы выглядели в невыгодном свете, так как заявляли характеристики явно ниже, чем у конкурента. Но это были именно те характеристики, которые можно было обязательно обеспечить при реализации проекта. Он так поставил дело с самого начала и проводил эту политику железной рукой, что в конце концов все и почувствовали, а почувствовав, поверили…
Неправда ли, возвращаясь к высказанной выше мысли, впечатление такое, что эти наблюдения принадлежат перу одного человека и только разделены некоторым временным интервалом? Но тогда не было бы смысла их цитировать одновременно. В том-то и дело, что они принадлежат, как уже отмечалось выше, совершенно разным лицам (сотрудникам конструкторского бюро Н.И. Урьеву и Н.В. Гумилевскому) как по характеру, взглядам на жизнь, так и по отношению к процессу проектирования ракет.
И самое поразительное, что цитируемое не является единичным совпадением. Удивляться скорее приходится тому, что таких схожих суждений, выраженных почти одними и теми же словами, очень и очень много. Так что о случайности говорить не приходится, это явная устойчивая закономерность, отражающая суть характера и однозначность жизненной позиции Михаила Кузьмича.
То, что Главный конструктор всегда делал то, что обещал, создало ему непререкаемый авторитет в глазах основного Заказчика — Министерства обороны. И для этого были все основания — стратегическую боевую мощь составляли, в основном, ракеты, сконструированные в конструкторском бюро М.К. Янгеля. В кругах военных ракетчиков одно время даже ходила едкая (по отношению к конкурентам) эпиграмма:
Стремление всегда и на всех уровнях быть честным и откровенным, органическая неприязнь к позерству, чванству и высокомерию находили свое законченное выражение в полном отсутствии честолюбия, особенно тогда, когда это касалось работы. Однажды ему принесли на подпись решение Государственной комиссии. По заведенному порядку подпись Главного, как технического руководителя летных испытаний, должна была стоять в верхнем левом углу титульного листа.
Но капризный председатель комиссии генерал-лейтенант А.И. Соколов посчитал более престижным для себя как раз этот левый угол и посему пожелал именно там поставить свою подпись. Когда о неожиданно возникших трудностях доложили Янгелю, он расхохотался:
— А кто сказал, что левый угол главнее правого?!
И, ни минуты не раздумывая, поставил подпись, добавив:
— Пусть будет так.
А вот как описывает свой первый визит к Главному конструктору доктор технических наук И.Г. Писарев:
"Не без робости вошел я в кабинет и, поздоровавшись, протянул документ для утверждения. Михаил Кузьмич бегло просмотрел его и спросил:
— А где же подпись представителя Заказчика?
Я ответил, что он использует свое право утверждать документ последним. Михаил Кузьмич улыбнулся и, ставя свою подпись под напечатанным "Утверждаю", заметил:
— Не доверяете Главному конструктору?
И произнес он эти слова как-то очень просто, без какой бы то ни было тени недоброжелательности".
Он не был тщеславным, но сильным его качеством была гордость человека, облеченного большой государственной ответственностью. С подчиненных и стоящих выше в иерархической лестнице требовал потому, что это было нужно не ему, а государству.
Он мог ругать человека так, что из того, как говорится, перья летели. Но никогда не унижал его человеческого достоинства. Потому, что сам прежде всего был человеком.
"Как-то во время беседы в узком кругу Михаил Кузьмич откровенно поделился с сослуживцами мнением по поводу просьбы одного хорошего своего приятеля:
— Я не мог отказать, но поинтересовался — зачем это нужно. Ведь у него и так все уже есть?
— Ну это, Миша, сложно объяснить, — ответил он мне.
— Не понимаю таких, — продолжал Михаил Кузьмич, и еще раз повторил:
— Не понимаю этих людей. Ведь у нас есть демонстрационный зал, но чтобы там все связывалось с моим именем?! Зачем? Кому это нужно? Там молодежь должна видеть, как мы решали задачи, делали дело, где ошибались, должна учиться на нашем опыте. А все остальное — суета сует, пустая трата сил и времени.
— Кажется, яснее не скажешь, — комментирует инженер А.Д. Гордиенко, воспроизводящий эту сцену".
Будучи по натуре человеком независимым и гордым в принципиальных вопросах, он органически не терпел никаких оскорблений в свой адрес.
"Узнав, что министр обороны А.А. Гречко нелестно отозвался о нем, назвав конъюнктурщиком, Михаил Кузьмич поднял трубку правительственной связи, долго и упорно пытался соединиться. А когда на другом конце провода в Москве ему все же ответили, выразительно, чеканя слова, произнес:
— Здравствуйте, товарищ Маршал Советского Союза! С вами говорит Янгель, Главный конструктор. По вашему мнению я конъюнктурщик? Я совесть никому не продаю!
И, стукнув кулаком по столу, повесил телефонную трубку. Обращаясь к присутствовавшему при этом разговоре ведущему конструктору М.И. Галасю, спросил:
— Ну, как поговорили?
— Михаил Кузьмич, может быть надо было помягче, все-таки Маршал, — постарался сгладить неприятный разговор ведущий конструктор.
— За свою честь надо не только стучать по столу кулаком, но и…! — эмоционально "по-русски" охарактеризовал состоявшееся объяснение Главный".
Сильно развитое чувство собственного достоинства он сохранял в любых ситуациях и на любых уровнях.
В быту же был крайне непритязателен. Первую в своей жизни отдельную квартиру М.К. Янгель получил в сентябре 1952 года, когда был уже директором НИИ-88. А до этого в течение многих-многих лет, несмотря на то, что занимал ответственные посты, семья жила в коммунальной квартире.
"На традиционном новоселье, подняв бокал с шампанским, Михаил Кузьмич произнес:
— Мой тост за всепобеждающую жизнь. Я очень благодарен Дмитрию Федоровичу. Новая квартира — проявление его заботы… Авансы мне выданы большие. Итак, за успех начатого дела!"
Переехав на работу в Днепропетровск, очень долгое время жил вначале в заводской гостинице, затем в скромной малогабаритной двухкомнатной "хрущевке" в не престижном районе новостроек. И только когда по настоянию вышестоящих инстанций в прилегающей к заводу парковой зоне специально для Главного конструктора построили одноэтажный коттедж, он в последние годы переехал туда. И на новом месте все время тяготился забором, огораживающим дом.
— Черт знает что, — не раз слышали сослуживцы ворчание Главного, — забор выстроили, будто для барина. Надо же, додумался кто-то. Даже неудобно с соседями встречаться.
"Первая половина шестидесятых годов. Кульминационный момент в жизни.
Годы триумфа! Все почести Михаилу Кузьмичу: звезды Героя, звания академика Академий наук Украины и Советского Союза, избрание в высшие партийные и государственные органы, — вспоминает бывший парторг конструкторского бюро В.Я. Михайлов, — а он оставался таким же простым, доступным, скромным, каким мы его знали ранее. И это не игра актера. А если игра, то гениальная, перед такой игрой не грешно и шапку снять, низко поклониться".
Все награды и почести он воспринимает прежде всего как признание достижений, престижа руководимого конструкторского бюро.
Частые изнурительные десятичасовые полеты на космодром Байконур. Михаил Кузьмич со всеми в обычном самолете, как правило, ночь за преферансом. И только лишь когда чувствовал усталость, пользовался раскладушкой. Никаких специально оборудованных самолетов с салонами в них органически не терпел. В этом проявлялось и стремление всегда быть в гуще среди сподвижников, и тонкое чувство ситуации, и понимание, что этим выигрывал. Прилетая на полигон, Михаил Кузьмич никогда не останавливался в лучших номерах, а всегда в своем привычном, в гостинице жилого городка технической позиции, испытывая, несмотря на тяжелые недуги, о которых мало кто знал, наравне со всеми "прелести" суровых климатических условий казахстанской природы — изнуряющей жары лета и жестких морозов зимы.
Таков был Главный в повседневной жизни: имея больше прав, чем другие, никогда не выделялся среди создателей ракетных комплексов, не пользовался каким бы то ни было привилегированным положением, не предъявлял особых требований.
Но это не мешало быть в то же время очень самолюбивым. Однако самолюбие его было особой пробы, преломлялось через призму престижа, авторитета конструкторского бюро. Поэтому Михаил Кузьмич, безусловно, болезненно реагировал бы, если бы его где-то в командировке устроили хуже, чем равных ему по положению, и переживал бы в случае, если ему оказывали почести ниже, чем положено по рангу. И это при том, что, будучи предельно скромным в быту и к проявлению комфорта, старался избегать всякой показухи и выделения себя из общей массы.
В 1966 г. происходили очередные выборы в Академию наук СССР. К этому времени М.К. Янгель — уже академик Украинской академии наук. Научно-технический Совет конструкторского бюро выдвигает своего Главного на вакансию действительного члена АН СССР. Выдвижение поддерживают многие крупнейшие ученые — механики страны.
Но Академия — сложная, со своими обычаями и традициями, структура. И не всегда за свою историю оказывалась на высоте при оценке уровня вклада и влияния на развитие науки претендента на почести "бессмертных". Широко известен абсурдный (иначе не назовешь этот нонсенс) факт, что гениальный русский химик Д.И. Менделеев не был удостоен звания академика Российской Академии наук. Не был академиком и отец русской авиации, основоположник современной гидро- и аэромеханики Н.Е. Жуковский.
Выборы по существующим правилам проходили в два тура. И уже на первом этапе М.К. Янгель не был допущен для дальнейшего участия в конкурсе.
Михаил Кузьмич на сложившуюся ситуацию отреагировал крайне болезненно. И даже, что было крайне несвойственно ему, замкнулся, осунулся. По всему было видно, что самолюбие задето очень сильно.
Партийный комитет, усмотрев в этом акте прежде всего недооценку достижений конструкторского бюро, поручает связаться с Москвой руководителю партийной организации В.Я. Михайлову. Молодому секретарю смелости не занимать. Не откладывая дело в долгий ящик, он снимает телефонную трубку и звонит В.П. Глушко, который не только являлся постоянным смежником днепропетровцев, но и занимал ответственный пост секретаря секции механики Академии наук. В.П. Глушко ответил сразу. Состоялся короткий содержательный разговор. Представившись, парторг без всяких вступлений перешел к делу.
— Валентин Петрович, прошу извинить. Нехорошая весть до нас дошла. Михаил Кузьмич не допущен в следующий тур голосования.
— Да, Владимир Яковлевич, к сожалению это так.
— Валентин Петрович, дело не только в Янгеле. Вы же не хуже нас знаете, что с нашим Главным работает большая армия смежников, много научно-исследовательских институтов, ведущих ученых, и наша кооперация заслуживает признания на самом высоком научном уровне.
— Да. Это так. Научный потенциал Янгеля, одновременно как и мой, велик, я также ваш постоянный смежник. Именно поэтому выступал за избрание Михаила Кузьмича академиком. Но еще не все потеряно. Скоро будет второй тур и надо изыскать все возможности поправить дело. Надеюсь на успех. Рад вашему звонку, он для меня был очень полезен.
— До свидания, Валентин Петрович.
— Еще раз спасибо за звонок, всего хорошего…
Это был не единственный демарш преданных своему Главному сослуживцев. Ко второму туру подключили "тяжелую артиллерию". В решающий момент активно проявили себя Л.И. Брежнев, Д.Ф. Устинов, а также первый секретарь ЦК КПУ В.В. Щербицкий. И это решило успех дела. М.К. Янгель достойно стал представлять конструкторское бюро в Академии наук СССР.
Как только в конструкторском бюро узнали результаты голосования во втором туре, ближайшее окружение Главного собралось в его рабочей комнате, где была экспромтом сочинена "грамота" — свидетельство доброй признательности своему руководителю.
Новоиспеченный академик не скрывал своей радости. Свою благодарность коллективу он выразил одновременно и эмоционально, и кратко:
— Спасибо, друзья!
Будучи как и все в какие-то моменты легко ранимым, Михаил Кузьмич больше всего не любил некомпетентную критику и вмешательство в ход дел вышестоящих руководителей, точнее, он ее просто не переносил. Особое раздражение вызывали интриги и нравоучения министра обороны А.А. Гречко. Не терпел попыток административного давления со стороны Председателя Военно-промышленной комиссии и его первого заместителя. С последним он позволял себе даже в присутствии посторонних разговоры на повышенных тонах, когда тот пытался учить уму-разуму. Но всегда стремился все обставить и затушевать так, чтобы в коллективе не почувствовали, что по отношению к нему строятся козни, что его обидели, не встретили, или не поздоровались в соответствии с положенным уровнем этикета, а объяснял все непониманием проводимой им технической линии.
А вот интересный эпизод, в котором, являя собой пример высоких морально-этических норм поведения, М.К. Янгель одновременно предстает человеком, которому свойственны простые человеческие слабости.
"Когда я представил Михаилу Кузьмичу список сотрудников конструкторского бюро и размер предлагаемых премий за создание метеорологического спутника "Метеор", — пишет в своих воспоминаниях В.Н. Паппо-Корыстин, — он назвал мне сумму, большую, чем себе.
Это был беспрецедентный случай, когда ведущий конструктор получает вознаграждение выше Главного. И оценить его могут по-разному. Ведь список-то утверждают в Министерстве.
В ответ на мое бормотание, что-де неудобно, не по рангу…, он только заметил:
— Дорогой мой, оставь свои сомнения при себе. Ты больше меня работал по этой теме, ты и должен по заслугам получать больше. Я свое еще получу за наши основные дела, а здесь ты был главной движущей силой.
Между тем будучи очень щепетильным в этих вопросах, Михаил Кузьмич попросил:
— Позвони Иосифьяну. Он — Главный конструктор объекта, поэтому надо получить его добро.
Связался с Москвой и стал согласовывать с Андроником Гевондовичем список на премирование. Когда дошел до фамилии одного заместителя М.К. Янгеля, он неожиданно стал возражать, горячо убеждая, что по этой теме он не работал. Все же удалось убедить, что ведут подразделения обсуждаемого руководителя документацию и в дальнейшем будут продолжать эту деятельность.
— Ну раз мой министр иностранных дел, — так он называл меня, — так считает, я не буду возражать.
Закончив согласование, сразу по прямому проводу доложил М.К. Янгелю о результатах разговора. Когда рассказал об инциденте с заместителем и передал подробно произошедший обмен мнениями, он рассмеялся. Надо заметить, что в это время между Главным и этим заместителем наметились большие разногласия. Успокоившись, Михаил Кузьмич неожиданно попросил:
— Повтори, пожалуйста, как сказал Иосифьян.
И вновь заразительно смеялся.
Он смеялся тому, что независимо от него смежник так же относился к умнику, непогрешимому в своей безапелляционности.
Это была слабинка большого человека порадоваться хоть сиюминутной неудачей своего противника".
Несмотря на огромный авторитет, которым пользовался М.К. Янгель на всех уровнях (о чем он, конечно, хорошо знал), ему было не безразлично, что думают о Главном ближайшие окружающие, какова оценка тех или иных ситуаций, возникавшая в собственном коллективе. Бывший секретарем первичной партийной организации ведущий конструктор В.Л. Катаев вспоминал, что Михаил Кузьмич, состоявший на партийном учете в группе ведущих, часто беседовал с ним лично, интересовался мнением сотрудников и всегда расспрашивал о настроениях, бытующих в коллективе, а когда узнавал, что кто-то о нем отзывался не очень лестно, то очень сильно переживал, ему становилось очень больно.
Стремясь не потерять связующих нитей с сослуживцами, он, очевидно, много внимания уделял анализу своих поступков и решений, вопросу не приказного, формального, а морального права быть лидером.
— Ты что думаешь, я здесь самый умный? — озадачил он однажды в приватной беседе партгрупорга.
Главным ориентиром в проводимой политике при любых обстоятельствах оставалось мнение коллектива. Всегда, когда в чем-то сомневался или хотел знать, что думают по этому поводу сослуживцы и совпадает ли их мнение с его собственным, Михаил Кузьмич пытался создавать обстановку, позволявшую каждому, без оглядки на окружение, высказать свое мнение, не стесненное рамками производственных отношений. Одним из приемов, к которому он прибегал в крайнем случае — тайное голосование. Например, при выдвижении на государственные премии. А потом, после состоявшегося голосования, удовлетворенно заявлял:
— Я тоже так думал.
И чувство внутренней радости, что большинство (вернее он как и большинство) думает одинаково, невольно отражалось на его лице.
Поэтому, заботясь о своем реноме, всегда старался оставаться объективным в любой обстановке. Это в частности, проявлялось в том, что умел признавать собственные ошибки. Если кто-то мог доказать, что Главный в данной ситуации не прав, то Михаил Кузьмич с улыбкой прямо и откровенно признавал правоту и победу своего оппонента.
Однажды во время обсуждения с ведущим конструктором В.Л. Катаевым возникшей проблемы Главный вдруг неожиданно отреагировал:
— Чепуху городишь.
И стал излагать свою точку зрения. Когда же собеседник развил и более подробно обосновал предлагавшуюся идею, Михаил Кузьмич, подумав, также неожиданно признал ошибочность своего суждения.
— Нет, это я чепуху горожу, а ты говоришь правильно…
О том, что Главный не чурался признавать свои ошибки, свидетельствует и Г.Д. Хорольский. Вот показательный диалог:
— Михаил Кузьмич, я же Вам говорил, что события могут развернуться в ровно противоположном направлении.
Главный внимательно посмотрев на ретивого инженера, отпарировал:
— Ты же неубедительно доказывал мне. Но я признаю, что ты смотрел дальше и оказался более предусмотрительным. Жалко одного — какая была проведена работа и все пошло насмарку. Знаешь, медведь тоже любит камни катать, но разве это можно назвать работой?…
В последнее время работы в конструкторском бюро, уже будучи тяжело больным, когда многое можно было списать на плохое самочувствие, Михаил Кузьмич находил в себе мужество признавать свои слабости, проявившиеся в неприсущей ему раздражительности и несдержанности иногда даже и без особого повода.
Тем не менее, такие сцены не носили безобразного характера, и, если даже эмоции вдруг выплескивали через край, то это не воспринималось как причина для создания конфликтных ситуаций. Сослуживцы тонко чувствовали, как тяжело отражалась работа на ухудшавшемся здоровье Главного, как непросто давались ему последние шаги, и не "таили камня за пазухой". Глубоко по-человечески понимая все, они оставались верными своему Кузьмичу.
— В одно из последних посещений, — вспоминает В.Л. Катаев, — зайдя в кабинет, застал Михаила Кузьмича, стоящего одетым. Он складывал документы в сейф и сразу предупредил, что уходит. Я стал настаивать, и он еще раз повторил, что уже уходит. Однако, ссылаясь на минутное дело, я проявил настырность. И тотчас же глубоко об этом пожалел, так как в ответ услышал:
— Ты… не понимаешь, что я говорю? Мне врачи разрешают всего два часа в день работать!
В этот момент он качнулся и задел сейф. Видимо, Михаилу Кузьмичу было очень плохо. Мне стало крайне неудобно за свое поведение, вынудившее его на такую реакцию. Ведь в подобных ситуациях М.К. Янгель никогда не ругался, а потому это было совершенно неожиданно.
Что-то пробормотав, я повернулся и ушел. Минут через двадцать звонит телефонный аппарат. В трубке знакомый голос секретаря Главного — Лидии Павловны, которая сообщила, что Михаил Кузьмич просит извинить его за несдержанность и сожалеет, что погорячился.
Это М.К. Янгель приехал домой и сразу же позвонил в приемную…
Бесконечно скромный и непритязательный в быту, под конец жизни, чувствуя, как тает здоровье, Михаил Кузьмич начинает задумываться, где найдет последнее пристанище. Среди соратников размышляет о Красной площади и Новодевичьем монастыре.
Что это, парадокс жизни? Нет — это сама жизнь. Ведь прежде всего он был живым человеком, который сам себя поставил так, что от него просто требовалось больше, чем от других.
Каждый сверчок знай свой шесток
Среди уроков, преподнесенных Главным как администратором, для которого воспитание коллектива единомышленников было не менее важной задачей, чем создание новых конструкций, следует отметить умение дать публичную оценку действиям исполнителя, охарактеризовав их с гражданской и морально этических позиций. В этом акте всегда проявлялся тонкий психологизм. Как правило, ни одно конкретное действие не оставалось незамеченным. Кроме ремарок, которые высказывались по ходу дела в процессе работы в создавшейся ситуации, он умело использовал любую возможность, чтобы предать гласности свое мнение об имевшем место факте или поступке того или иного сотрудника. И делал это пусть не всегда сразу, но не откладывая в долгий ящик, при первом же удачном моменте. Все сказанное в полной мере испытали на себе многие сотрудники, что и дает право с полной ответственностью оценить силу воздействия этих педагогических уроков.
На сей раз совещание было крайне немногочисленным, но зато очень представительным. С одной стороны, М.К. Янгель, а с другой — директор завода А.М. Макаров и еще по три-четыре человека от конструкторского бюро и завода.
И вопрос был хотя и частный, но далеко не простой. Разговор должен был пойти об изготовлении опытной конструкции шпангоута для отработки узла крепления тяжелого заряда головной части, которой оснащалась создававшаяся ракета Р-36. Для этих целей впервые предполагалось использовать шпангоут специального сложного поперечного сечения. Заготовку для "грузового шпангоута", как он был неофициально наречен в среде проектантов, поручено было формовать Куйбышевскому металлургическому заводу.
Кроме габаритов, пожалуй, самая большая трудность при изготовлении шпангоута заключалась в том, что в целях уменьшения массы он должен был быть пустотелым с замкнутым, как у трубы, внутренним контуром. В связи с огромной ответственностью и сложностью конструкции узла была предусмотрена предварительная отработка его прочности. И сделать это надо было еще до выхода на статические испытания головной части в целом. Для этих целей конструкторы выпустили чертежи на опытную конструкцию, по которым и предполагалось из куйбышевской заготовки изготовить узел для испытаний на днепропетровском заводе. Однако предусмотренные сетевым планом-графиком сроки поставки опытного узла уже прошли, и никаких перспектив на прибытие его на испытания не просматривалось. Этот вопрос и предстояло обсудить собравшимся.
Докладывать о ходе состояния отработки грузового шпангоута по установленному порядку должен был непосредственный исполнитель, отвечавший за прочность конструкции. Среди присутствовавших на совещании он был не только самым младшим по занимаемой должности, но и самым молодым по возрасту. Как только все приглашенные заняли свои места, ему и предоставил слово председательствовавший Главный конструктор.
А докладчик, не откладывая изложение сути дела и выяснение отношений в долгий ящик, без всяких обиняков и преамбул бескомпромиссно и дерзко для такого уровня, делая ударение на каждом слове, в первой же произнесенной фразе выпалил свою "филиппику":
— Если называть вещи своими именами, то завод нам экспериментальную отработку грузового шпангоута сорвал.
Присутствующие невольно насторожились, озадаченные таким неожиданным поворотом дела. Всесильный волевой руководитель завода, сделав инстинктивное движение бровями, метнул грозный взгляд на строптивого инженера. Еще мгновение — и последний получит свое за покушение на престиж завода. Однако не успел он набрать воздух для того, чтобы дать решительный отпор не умеющему держать дистанцию оппоненту, как вдруг последовала еще более неожиданная реплика М.К. Янгеля:
— О, к этому надо прислушаться. Говорит самый скромный человек в конструкторском бюро.
Это сразу подействовало отрезвляюще на директора завода, и А.М. Макаров спокойным голосом, с несвойственным для таких ситуаций тоном, обращаясь к инженеру, произнес:
— Но почему ты не подошел с этим вопросом ко мне?
Однако инженер в этот момент был явно в ударе, и не без того, что неожиданная аттестация Главного только придала ему уверенность в аргументации своего заявления. То, что прозвучало в его устах дальше, смахивало скорее на экспромт, но с хорошо продуманной домашней заготовкой, хотя, естественно, никто и приблизительно не мог предположить, что события могут так повернуться.
— Вы знаете, Александр Максимович, — все так же решительно, а самое главное, мгновенно среагировал инженер, — мне не раз приходилось слышать подобные заявления. И я решил воспользоваться такой возможностью повлиять на ход событий. Вас же тревожить по этому вопросу не стал, зная огромную занятость. А вот к заместителю, который отвечает за изготовление корпусов ракет и сидит сейчас рядом с Вами, обращался дважды и толку от этих хождений не было никакого. Сдвинуть дело с места не удалось, воз и ныне там.
Оказавшись перед фактом столь убедительных доводов, директор завода перешел хотя и не на оправдательный, но конструктивный деловой тон, объяснив, что вопрос о поставке заготовки из Куйбышевского металлургического завода действительно оказался очень трудным, так как там не могут освоить изготовление сложной поковки, этим он лично занимался сам. И в заключение пообещал, что опытная конструкция будет обязательно изготовлена.
В процессе выяснения отношений в связи с рассматриваемым вопросом состоялось и обсуждение конструкции грузового шпангоута. Неожиданно Михаил Кузьмич поинтересовался:
— А для чего нужна перемычка между наклонной стенкой шпангоута и его полкой?
Именно эта стенка и являлась, в первую очередь, причиной всех трудностей, возникавших при изготовлении поковки, так как она-то и создавала замкнутый внутренний контур. Этот единственный вопрос Главного был настолько по существу, что, как говорится, бил не в бровь, а в глаз. И по прошествии трех десятилетий однозначного ответа на него дать нельзя. Возможно, за счет некоторого увеличения массы и следовало пойти на значительное упрощение конструкции. Но, впрочем, в тот момент дело зашло слишком далеко и предлагать какие-то усовершенствования и переделки было очень рискованно, что, кстати, стало ясно вскоре после этого примечательного совещания. Как покажут дальнейшие события, именно узел стыка головной части и корпуса заряда волею судьбы стал предметом противостояния двух организаций: КБ "Южное" и ВНИИЭФ при совместных испытаниях на прочность. В процессе экспериментальной отработки убедительно была доказана необходимость усиления фланца корпуса ядерной бомбы, что, несомненно, способствовало утверждению престижа КБ "Южное".
Ну, а какие уроки извлек для себя инженер, ставший вдруг центральной фигурой разыгравшихся событий и удостоившийся как совершенно неожиданной, так и столь же высокой характеристики своего руководителя?
Его поразила прежде всего не данная лестная оценка, а та реакция на состоявшийся ранее, казалось бы, обыденный разговор с Главным, которая послужила мотивацией для его реплики. Потом он много раз вспоминал и с удовольствием всем рассказывал об этой удивительной способности Михаила Кузьмича подметить в каждом сотруднике все лучшее и обратить на это внимание других. Причем, делал это он всегда очень тонко и тактично. Стоит ли говорить о том воздействии, которое оказывала подобная реакция руководителя. Получивший такую похвальную оценку чувствовал себя окрыленным.
Но, пожалуй, не в меньшей степени запомнилось и то, что никто из присутствовавших не поинтересовался, почему Главный причислил инженера к разряду "образцово-показательных". Это лишь подтвердило известную истину: как равнодушны порой становимся мы, когда о ком-то хорошо отзываются, особенно вышестоящие руководители.
Но вернемся к тому, что осталось за кадром и послужило поводом развернувшихся событий.
Началось все с того, что инженера пригласили на престижную должность в ЦНИИмаш возглавить работу по развитию испытательного подразделения, в котором прежде всего предполагалось проводить отработку лунной ракеты С.П. Королева на прочность. Воспользовавшись отсутствием в конструкторском бюро Главного и его первого заместителя и обойдя другие инстанции, инженер подписал необходимую в таких случаях характеристику с места работы и, преодолев успешно все конкурсные барьеры, получил приглашение на новое место работы с обязательным предоставлением жилья. Однако при попытке оформить переезд, он встретил огромное сопротивление со стороны первого заместителя Главного (Михаил Кузьмич в это время был в длительной командировке) и своего непосредственного руководителя. В конце концов по разным причинам, без пяти минут работник ЦНИИмаша решил остаться в конструкторском бюро. Этим быстро воспользовался начальник одного из отделов конструкторского бюро и буквально без всяких противодействий перешел на работу в ЦНИИмаш.
Пока же развивались эти события, многое изменилось и в личной жизни инженера, в результате чего он оказался с семьей из пяти человек в одной комнате коммунальной квартиры, которую получил будучи еще холостяком. И тут у него созрела мысль, что он может претендовать на освобождавшуюся квартиру уехавшего вместо него начальника отдела. Но, когда инженер обратился с этой просьбой к заместителю начальника конструкторского бюро по быту, то получил решительный "отлуп". Оказывается, тот, кто заведовал жилищным вопросом, не дремал и, учитывая престижность освобождавшейся квартиры, предложил ее одному из заместителей М.К. Янгеля, пользовавшимся большим расположением Главного. И заместитель уже дал свое согласие на переезд.
Инженер в полной растерянности. Вместо повышения по должности и квартиры в подмосковных Подлипках — прозябание в 18 квадратных метрах впятером. А как начальник сектора — он не конкурент в квартирном вопросе заместителю главного конструктора. К тому же, еще и уязвленное самолюбие: как специалиста с работы в конструкторском бюро не отпускали, а расширить жилплощадь за счет квартиры человека, которому беспрепятственно разрешили переезд, не хотят. Все это после непростых раздумий и привело его в кабинет к Главному. В этой связи следует заметить, что попасть в то время к руководителю конструкторского бюро было довольно легко. Надо было проявить желание, а остальное, как говорится, уже было делом техники: если только задержаться попозже после работы, то двери в кабинет "самого" были открыты для всех. Этим и не преминул воспользоваться инженер в создавшейся ситуации. Михаил Кузьмич, как всегда, вежливо пригласил сесть в кресло рядом с его рабочим столом. Еле сдерживая волнение, посетитель изложил суть своей проблемы.
Внимательно выслушав, не перебивая, Главный вдруг как-то доверительно сказал, что ему известно, что инженер не покинул родные стены конструкторского бюро, как бы подчеркивая тем самым, что он очень положительно оценивает это решение. А затем, все так же просто и непосредственно, как будто и не было между ними ни возрастного, ни служебного барьера, сказал:
— Я хочу тебе предложить пятикомнатную квартиру.
Инженер чуть было не поперхнулся от неожиданности. Ведь он всего лишь просил о трехкомнатной. На предложение же ответил не менее неожиданно отрицательно, сказав:
— Нет, не хочу.
Михаил Кузьмич, продолжая развивать мысль, пояснил, что в одной из комнат он может организовать себе для работы кабинет, в другой… Однако инженер упорно стоял на своем.
— Что, боишься много платить за квартиру? — пытаясь выяснить причину отказа от столь лестного предложения, задал вопрос Главный.
— Нет, я просто считаю, что сейчас еще очень много нуждающихся в жилье, а мне на пять человек и трехкомнатной будет вполне достаточно, — наконец пояснил причину своего поведения проситель.
Все так же, не меняя тона беседы, доверительно взглянув на инженера, Главный только и произнес:
— Хорошо, ты получишь квартиру, которую хочешь.
И приблизительно не ожидая такого финала, окрыленный инженер буквально вылетел из кабинета. И главным для него было не то, что он получит квартиру, он бы позднее получил ее обязательно как ведущий специалист, но восторжествовала справедливость, и это было превыше всего остального. В том же, что Главный верен данному слову, у него не было никаких оснований сомневаться.
Дойдя до этого момента, теперь давайте поставим себя на место М.К. Янгеля. Принимая решение отдать квартиру инженеру, он должен обидеть своего не просто заместителя, а одного из самых уважаемых, которому он доверяет и благоволит, заместителю, который в силу специфики своей работы должен долго пребывать в служебных командировках суровых условий полигонов. В общем, что не говори, а человек очень заслуженный. Тут есть вроде над чем подумать. На чаше весов с одной стороны, служебные взаимоотношения, личное расположение и авторитет его заместителя, а с другой — прежде всего справедливость, ну, и естественно, уважение как к специалисту: ведь не хотели же инженера отпускать с работы.
Итак, как же поступил в этой непростой для него ситуации М.К. Янгель? Не может же он просто так отказать своему заместителю практически в приказном порядке в квартире, которую он согласился (в отличие от инженера, который просит) занять.
И Главный делает исключительно тактичный и, несомненно, дипломатичный шаг. Он просит одного из начальников отдела, человека авторитетного, а самое главное, честного и принципиального, который наряду с этими достоинствами был и другом заместителя М.К. Янгеля. Просьба одна: по-дружески поговорить и объяснить, что это будет правильное и справедливое решение и обиде не должно быть места.
Так поступил Михаил Кузьмич Янгель в конкретной сложившейся ситуации.
Какие же выводы сделал из этой истории для себя инженер?
Его поразило прежде всего глубокое понимание искренности чувств, побуждений и психологии человека, оказавшегося в непростой ситуации, и умение дать морально-нравственную оценку принципиальности и порядочности поведения. Справедливость вне зависимости от сложившейся ситуации, диктующая норму поведения, подкрепленную высокой мерой обязательности, — это другой урок, который с железной логикой следовал из рассказанной истории. В этом проявилась и высокая человечность Михаила Кузьмича как руководителя, не подверженного силе обстоятельств.
Прекрасное, чисто человеческое душевное качество — в любых обстоятельствах дать должную оценку труда поощрением, продемонстрированное М.К. Янгелем, в описанной выше очень непростой многоступенчатой истории, явилось прямым следствием высокой требовательности, без которой невозможен рост профессионализма при решении новых сложных задач. И в подобных ситуациях, как и во многом другом, Главный был непредсказуем. Но во всех случаях при этом проявлялась исключительная забота о добросовестном исполнителе. Если инженер успешно справился с порученным делом, то Михаилу Кузьмичу всегда хотелось отблагодарить его, и отблагодарить в точном соответствии с уровнем заслуг.
Бывший в описываемый ниже период кандидатом технических наук Н.И. Урьев разрабатывал со своим коллективом систему ложных целей для преодоления головной частью средств противоракетной обороны противника. (О том, как создавалась эта система, подробный рассказ впереди). В связи с принятием системы на вооружение М.К. Янгелю предстояло сделать доклад на Государственной комиссии. Проект доклада ему готовил, естественно, исполнитель.
"Помню, что представлял материалы Госкомиссии Михаилу Кузьмичу в конце дня, уже вечером, — вспоминает Наум Исаакович.
Он, листая отчет, прочитал выводы и рекомендации. Перевернув последнюю страницу, закурил, посмотрел в окно, а потом, вдруг говорит:
— Я Вас считаю доктором наук.
Почему он перешел на Вы?… но помню, это отчетливо. Бесконечно удивленный таким поворотом дел, только и ответил:
— Спасибо, Михаил Кузьмич.
— Выбирайте любую форму защиты, буду поддерживать Вас вплоть до личного звонка Елютину.
В.П. Елютин в то время был Министром высшего и среднего специального образования и одновременно председателем Высшей аттестационной комиссии.
— Спасибо, Михаил Кузьмич, — еще раз повторил я. — Если позволите я выберу форму защиты обычной докторской диссертации.
— Вы считаете, что Вам это будет проще?
— Да.
Диссертацию я защищал на специализированном Ученом совете при ЦНИИмаше. Поскольку исследование находилось на стыке наук, то в состав Ученого совета были включены сам Михаил Кузьмич и еще два представителя нашего конструкторского бюро.
И вдруг накануне дня защиты узнаю, что представителей КБ не будет. Оказалось, что там в этот же день был срочно созван по "горячему" вопросу Совет Главных конструкторов. Я буквально пал духом. Настроение, как говорится, хуже губернаторского. Для этого были две причины: мог возникнуть вопрос о кворуме, вызванный отсутствием близких мне коллег по работе в конструкторском бюро, и, естественно, их поддержка.
К счастью, повезло, кворум был, защита состоялась. И, вдруг, перед голосованием слово берет ученый секретарь Совета и заявляет:
— Сегодня утром звонил Михаил Кузьмич Янгель и просил объявить вслух на Совете, что он лично, а также и два других представителя конструкторского бюро диссертанта поддерживают и мысленно голосуют "за".
И хотя юридической силы это заявление не имело, но на членов Ученого совета оно произвело положительное впечатление, несомненно усилившее мои позиции.
Вот в такой мелочи, — заканчивает Н.И. Урьев, — и есть весь М.К. Янгель. У него через час начинается Совет Главных конструкторов, любой работник конструкторского бюро знает, что это за мероприятие. Оно всегда сложное с любой позиции — организационной, технической, дипломатической. А он в это время помнит о рядовом начальнике отдела, каких в конструкторском бюро десятки человек, и шлет ему свою поддержку.
Это мог позволить себе только он
Тонкий психолог от природы, М.К. Янгель прекрасно понимал, что смело может бросить в бой свою инженерную армию и получить поддержку смежников, если сумеет донести до сознания не только важность решаемых задач, но и понимание того, что от каждого на его рабочем месте зависит успех дела, что он является не просто исполнителем, а участником создания нового инженерного шедевра и в этом процессе может проявить свой ум, организаторские и творческие способности, утвердить свои амбиции, наконец. Только на этом пути можно рассчитывать на успех, победу.
И одним из действенных рычагов в завоевании единомышленников были публичные выступления. Все, кому приходилось видеть и слушать Михаила Кузьмича на трибуне в конструкторском бюро, на заводе, полигоне и в других организациях по самым различным поводам — торжественным юбилеям и праздничным датам, на производственных совещаниях и в самые трудные периоды жизни, навсегда сохранили о них благодарную память. А выступления Главного на традиционных партийно-хозяйственных активах всегда были событием в жизни конструкторского бюро.
К собраниям такого рода он готовился неизменно тщательно и с поразительной серьезностью. В процессе работы над докладом пользовался различного рода справками, тезисами, которые готовили проектанты, ведущие конструкторы, а при необходимости специально создаваемые комиссии, вырабатывавшие проекты решений конференций. Вначале обычно просматривал подготовленные материалы в присутствии их исполнителя, а затем, если сразу не возникало вопросов и не требовалось уточнений, он обращался к ожидавшему:
— Ты оставь мне на вечер, я над ними еще поработаю.
И с этими словами, предварительно расписавшись в реестре о получении документа, запирал его в сейф. Готовился к докладу вечером, когда оставался один, а часто и в выходные дни. В случае необходимости, на следующее утро вызывал исполнителя и просил уточнить какие-то определенные положения, сроки выполнения конкретных работ, номера приказов или решений по обсуждаемым вопросам. В особо ответственных случаях, когда требовали обстоятельства, он работал над письменным текстом лично, неоднократно корректируя уже напечатанное. И никогда, и ни при каких обстоятельствах, не зачитывал чужую заготовку. Выступая, оратор всегда был обращен к аудитории и только изредка бросал взгляд на написанный текст. Слушая речь Главного, готовивший "разработку" выступления узнавал в ней только справочные материалы и официальную информацию.
Подготовку доклада, который должен был сделать Михаил Кузьмич на торжественном заседании, посвященном 10-летию конструкторского бюро, поручили двум весьма компетентным сотрудникам. В назначенный срок доклад был положен на стол Михаилу Кузьмичу. Прочитав его внимательно и стараясь не обидеть его авторов, Главный дружелюбно произнес:
— Надеюсь, Вы мне доверяете сказать то, что считаю нужным?
Или Вы сомневаетесь, что я не скажу лучше, чем написано?
Прочувствовав, что его могут неправильно понять, он дружелюбно предложил:
— Давайте договоримся так: я набросаю тезисы доклада и покажу Вам и, если они окажутся приемлемыми, с ними и выступлю.
Во время выступления всегда умел зримо и объемно показать роль конструкторского бюро в решении задач, стоящих перед страной, тонко и логично подвести и ненавязчиво убедить, что каждый исполнитель, независимо от занимаемого положения в коллективе, является сопричастным к жизни Государства.
Если требовали обстоятельства, Михаил Кузьмич не боялся обрисовать обстановку "наверху", рассказать о расстановке сил и существующих группировках в высших эшелонах власти: какие есть поддержки начинаниям конструкторского бюро и кто им противостоит.
По ходу доклада импровизировал, придерживаясь своего представления об обсуждаемом вопросе и передавая свое настроение слушателям. А равнодушных в этот момент в зале не было, о чем лучше всего говорили их лица и огромное внимание, с которым следили они за развитием излагавшихся проблем, задач и перспектив на будущее. Особенно подкупали простота общения и уровень мышления с его государственным подходом к постановке любой проблемы.
Все это делало выступления Главного не только интересными, конструктивными и содержательными, предельно насыщенными конкретными данными, но и чисто по-янгелевски неповторимо доверительными. Всегда находил такие слова и такие выражения, в которых ощущалось биение жизни сегодняшнего дня с его большими и малыми проблемами, обладал удивительной способностью избегать шаблонных фраз, в его речи начисто отсутствовали слова-паразиты, и, что самое важное, говорил только по существу. Умея прекрасно донести свои мысли до каждого слушателя, он тем самым достигал необычайного эффекта — ликвидировал дистанцию начальник — подчиненный, цементируя коллектив значимостью предстоящих работ. Вот почему на производственные совещания и торжественные собрания по традиционным датам, на которых должен был выступать М.К. Янгель, не нужно было ни агитировать, ни обязывать явиться. На "Янгеля" шли с большим желанием, его выступления ждали с большим нетерпением, так как знали, что он "не подведет", что услышат много новой неформальной информации о том, что есть на настоящий момент и что ждет впереди. Каждое такое собрание всегда в жизни конструкторского бюро становилось событием. Ну, а пристрастие к молодежи, ее делам и заботам всегда являлось его неотъемлемым качеством, ставшим основой административного кредо и бравшим свои истоки в активной жизненной позиции Михаила Кузьмича в период жизни и творческого мужания на пути " в люди". В этом проявлялся и стиль руководства — возможно больше контактов с исполнителями.
После выступления обычно усаживался на свое место в президиуме, а если по результатам работы собрания предполагалось принятие решения, удалялся в специальную комнату за сценой, где работала комиссия по составлению его проекта, выкуривал сигарету, продолжая по динамику слушать очередное выступление, а затем возвращался к президиуму собрания.
В ходе прений внимательно относился ко всем выступлениям, находя в этом ответ на реакцию и настроение коллектива по обсуждаемым вопросам. Оживлялся, когда следовали дельные предложения, иногда сопровождая их короткими и всегда к месту репликами, порой вызывая находившегося на трибуне на более конкретные предложения. Не пропускал ни одного замечания, которое мог бы отнести в свой адрес.
Однажды произошел такой случай. Михаил Кузьмич вернулся из Киева, где проходил очередной съезд Коммунистической партии Украины, делегатом которого он был. Во время доклада о результатах съезда коллективу конструкторского бюро он допустил одну неточность — не стыковались цифры приводимых показателей в отдельных отраслях промышленности. Как потом выяснилось, Главный очень плохо себя чувствовал, возможно это и послужило причиной неправильной информации. И это заметил один из присутствовавших. Когда кончилось собрание, он быстро преодолел расстояние, отделявшее его от президиума, поднялся на возвышение и, подойдя к Главному, прямо заявил, что у него вызывают сомнение приведенные данные. На "прямолинейного" инженера недовольно зашушукал стоявший рядом заместитель М.К. Янгеля, требуя не досаждать лишними вопросами и удалиться. Инженер и сам понял, что не вовремя подошел со своим вопросом, увидев состояние Главного. Но было уже поздно. Михаил Кузьмич рукой отстранил заслонившего было его заместителя и пояснил ему:
— Пусть скажет, ведь мне еще не один раз придется выступать по этому поводу.
Выслушав суть замечания, он поблагодарил инженера и сказал, что обязательно внесет необходимые коррективы.
Незаурядные ораторские способности Главного во многом определялись умением мобилизоваться в нужную минуту. Убедительное подтверждение этому содержится в эпизоде, рассказанном Г.Д. Хорольским так, как он запомнился ему с тех далеких дней:
— Был конец рабочего дня. Главный ушел с работы намного раньше времени, простудился, а поэтому очень плохо себя чувствовал. И видимо, как это принято по русскому обычаю, придя домой, в добавок еще в качестве профилактики "полечился". О самочувствии Михаила Кузьмича не знал представитель парткома, который явив инициативу, пришел предложить ему выступить на очередном общественном мероприятии — совместном партийно-хозяйственном активе завода и конструкторского бюро. Однако, едва переступив порог квартиры, и пригласив принять участие в заседании, понял, что этого не следовало делать. Но было уже поздно. Главный тотчас же стал собираться, несмотря на то, что прибывший попытался остановить его, не советуя больным подвергать себя лишней опасности. Но все уговоры оказались бесполезными, ничто не могло повлиять на принятое решение: он должен присутствовать на таком важном представительном совещании.
Состояние Михаила Кузьмича было действительно предельно плохое, поэтому постарались, чтобы не обращать внимание, усадить его за стол президиума на сцене актового зала Дворца машиностроителей, как-то оградив от взглядов присутствовавших, думая, что он просидит там в качестве "свадебного генерала".
Дальнейшего же хода событий никто не предусмотрел. Доклад делал директор завода А.М. Макаров. И вдруг, после окончания его выступления, председательствующий предоставил слово М.К. Янгелю. Знавшие истинное положение дел, буквально обомлели. Мгновенно оценив обстановку, парторг конструкторского бюро, под видом подачи материалов для выступления, стал помогать Главному преодолеть расстояние, отделявшее стол от места выступления. Поднявшись на трибуну, Михаил Кузьмич раскинул руки, как бы подстраховывая свою плохо повинующуюся фигуру. И вдруг, человек мгновенно на глазах преобразился, так что сидевшие в зале не успели заметить его состояния. Перед ними был собранный, уверенный в себе руководитель, и даже осанка сразу стала какой-то горделивой. Выступление было непродолжительным, но произнесенным на одном дыхании. Это была короткая, содержательная и убедительная речь. Четко и конкретно были расставлены все акценты. "Прокатившись" и по конструкторскому бюро, и по заводу, Михаил Кузьмич наметил первоочередные задачи и обрисовал перспективы развития на будущее. И ни разу за все время не обратился к помощи предложенных материалов. Заключительные слова буквально потонули в шквале аплодисментов. Так бурно присутствовавшие реагировали на происшедшее, находясь всецело во власти оратора. А он сразу обмяк и снова стал таким, каким был полчаса назад. Но на это уже зал, находясь под впечатлением только что происшедшего, не обратил никакого внимания…
Вернувшись с полигона Капустин Яр после успешных зачетных испытаний ракеты Р-12, М.К. Янгель попросил комитет комсомола организовать встречу с молодежью. Он знал, что к нему накопилось много вопросов, да и сам соскучился по своим "ребятам". Накануне в Москве Главный присутствовал на Совете обороны страны, где был заслушан его доклад о достигнутых успехах и ведшихся работах по созданию межконтинентальной баллистической ракеты на высококипящих компонентах. Высокую оценку и поддержку руководством государства новых разработок Михаил Кузьмич спешил передать коллективу, рассказать о новых задачах, стоящих перед конструкторским бюро. И на сей раз, как и всегда, еще задолго до начала собрания актовый зал конструкторского бюро был буквально набит слушателями. Это тот случай, про который принято говорить: "яблоку негде упасть". Кто не втиснулся в актовый зал, пристроился в проходах и в дверях у входа.
Михаил Кузьмич уже встал из-за стола в своем кабинете, намереваясь направиться для выступления перед собравшейся аудиторией.
Но не успел он сделать и двух шагов, как повелительно зазвучал звонок спецаппарата правительственной связи. По "вертушке" приказывали немедленно вылететь самолетом в Москву — через четыре часа его ждал глава государства Н.С. Хрущев.
В глазах комсомольского вожака — организатора встречи растерянность: его растерзают собравшиеся в актовом зале. Что он может противопоставить аудитории выступлению самого Михаила Кузьмича?
Все это мгновенно шестым чувством оценил Главный. Доверительно и ободряюще посмотрев на комсорга, он вернулся к столу и, произнеся с усмешкой "попробуем", — взял трубку телефонного аппарата спецсвязи.
Москва проявила понимание и разрешила задержаться с вылетом на два часа.
С огромным трудом пробирался Главный через массу сотрудников, заполнивших проходы, пока не добрался до сцены. Внимание и уважение людей, очевидно, только удесятеряло его силы. В этот вечер Михаил Кузьмич говорил с молодежью увлеченно, до самозабвения. Он образно рисовал картины будущего военной ракетной техники, которая явится мощным оружием противостояния, оружием, которое остудит горячие головы поджигателей и сторонников холодной войны. Речь шла о перспективе развития конструкторского бюро, и каждый из присутствовавших нашел в ней свое место. Бурными приветствиями встретили присутствующие речь своего лидера, не подозревая, какое мужество пришлось ему проявить, чтобы не сорвать это мероприятие, значимость которого было трудно переоценить.
Описанное собрание состоялось в 1959 году: конструкторское бюро отмечало первый мини-юбилей — пятилетие своего существования, триумфально уже на этом этапе.
В 1961 году, после успешного завершения испытаний не только новой ракеты средней дальности Р-14, но и первой межконтинентальной баллистической ракеты, руководство государства принимает решение о награждении участников создания ракет орденами и медалями. Ожидается приезд для вручения наград самого Н.С. Хрущева. Сверху пришла разнарядка и на высшую степень отличия. Звание Героев Социалистического Труда предполагается присвоить ближайшим соратникам — заместителям М.К. Янгеля, главному инженеру и начальнику производства завода, а также традиционно представителям его величества "рабочего класса" — слесарю, сборщику и токарю. Этим же указом Президиума Верховного Совета СССР Главный конструктор будет удостоен высшей почести — второй Золотой Звезды, дающей право на звание дважды Героя и сооружение бюста на родине.
Но среди представляемых к наградам Москва не дала добро на присвоение звания Героя директору завода А.М. Макарову, который только несколько месяцев назад заменил на этом посту бывшего директора, ставшего к тому времени уже министром.
Между тем, бывший главный инженер и на старой, и на новой должностях проявил себя прекрасным организатором и руководителем производства, вложив много сил и энергии в успешное решение задач освоения изготовления новых ракет. Видя в этом акт высшей несправедливости, М.К. Янгель делает неожиданный и решительный шаг — заявляет в Центральный Комитет партии, что он в сложившейся ситуации не может принять награды и вынужден отказаться от нее.
Показательно, что этот смелый демарш предпринимает Главный конструктор, а не кто-то из заводчан, занявших в то время уже высокое положение в Москве. Факт знаменательный еще и потому, что по формальным признакам — структуре предприятия — конструкторское бюро не было подчинено заводу.
В этой истории победил Главный. Его непримиримая позиция вынудила "верха" пойти на уступки и исправить несправедливость — пришлось найти еще одну "Звезду", которой и был справедливо увенчан А.М. Макаров.
Успехи, достигнутые КБ и заводом в шестидесятые годы по созданию ракетно-ядерного щита, во многом объясняются тем, что между Главным конструктором М.К. Янгелем и директором завода А.М. Макаровым установились истинно дружеские, а самое главное, честные, откровенные отношения, цементировавшиеся не только личной преданностью друг другу, но и верой в то дело, которому они служили. Кстати, вскоре после описанной эпопеи "раздачи звезд" А.М. Макаров конкретным поступком доказал свою преданность М.К. Янгелю.
Начав разрабатывать лунную программу, С.П. Королев понимал, какая огромная тяжесть в ее реализации ляжет на производство. Желая укрепить руководство, он видит во главе своего опытного завода такого крупного организатора промышленности, которым быстро стал директор днепропетровского завода. С.П. Королев делает настойчивое предложение А.М. Макарову. Без особых колебаний А.М. Макаров не принимает его. И одна не из последних причин, послуживших отказу от, несомненно, лестного и перспективного переезда в Москву, — М.К. Янгель — не С.П. Королев. В кругу близких он так оценивал эти две крупнейшие фигуры в ракетной технике:
— Михаил Кузьмич — мягкий, демократичный, контактный и конструктивный, а Сергей Павлович, несмотря на несомненные достоинства, — деспотичен, порой самодур, под настроение на горячую руку все мог сделать.
О независимом характере Главного конструктора, умении сохранять чувство собственного достоинства, держаться со всеми на равных без тени подобострастия и чинопоклонения при контактах с вышестоящим руководством любого уровня подчеркивали неоднократно все, кому приходилось наблюдать его в самых различных и сложнейших ситуациях.
— Мне пришлось участвовать в подготовке иллюстрационных материалов к операции "Тополь", — вспоминает инженер Л.М. Шаматульский —, на которой для Генерального секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущева демонстрировались достижения ракетной техники в стране. Операция проводилась на полигоне Капустин Яр и в ней участвовали практически все конструкторские бюро страны. Дней за десять до начала операции мы с Л.П. Мягких, вооруженные револьверами системы "Наган", доставили наши плакаты на полигон специальным самолетом. Одно непродолжительное время такое практиковалось — мы сами себе охрана! Заблаговременно установили иллюстрационные плакаты возле представленных для показа ракет, но нас попросили остаться до тех пор, пока не приедет Михаил Кузьмич и не ознакомится с ними. Главный прилетел за сутки до начала операции и неторопливо, внимательно осмотрел все, что было выставлено для демонстрации. Чувствовалось, что он был спокоен, хорошо подготовлен. Вопросов практически не задавал, только сделал на листике какие-то пометки и дал указание поменять местами некоторые плакаты. При нем не было особой свиты, не чувствовалось никакого ажиотажа.
Операция прошла успешно. Мы не присутствовали при докладе Михаила Кузьмича Н.С. Хрущеву, но, по рассказам очевидцев, сообщение было четким, доходчивым и, самое главное, убедительным. В общем, он произвел хорошее впечатление на главу государства и его приближенных.
А на докладе Главного Н.С. Хрущеву нам довелось присутствовать во время посещения главой страны конструкторского бюро. С лидером государства Михаил Кузьмич держался спокойно, без тени подобострастия и "мандража", докладывал четко, на вопросы отвечал вразумительно, доходчиво. В разговоре приветливо улыбался своей доброй улыбкой. Вел себя как радушный хозяин с дорогим гостем. Впоследствии, когда Генеральным секретарем ЦК КПСС стал Л.И. Брежнев, на полигоне Байконур была проведена операция "Клен". В подготовке этой операции я тоже участвовал. При просмотре иллюстрационных материалов Михаил Кузьмич был опять практически без свиты, держался по-прежнему спокойно, уверенно, не нервничал, не суетился. Он обходил выставленные на свежем воздухе плакаты и по всему чувствовалось, что полностью в курсе дела, что ему все дано. Вопросов не задавал, а лишь давал по ходу дела какие-то указания своему заместителю В.М. Ковтуненко…
Интересное наблюдение приводит в своих воспоминаниях военный испытатель А.С. Матренин, бывший в то время начальником Второго управления полигона:
"Михаил Кузьмич во время визита Н.С. Хрущева в конце сентября 1962 года, да и других посещений космодрома, всегда держался как-то особенно скромно, не стремясь лишний раз "помозолить" глаза высокому руководству, подчеркнуть свои заслуги в этом деле. На поставленные вопросы отвечал деловито, даже с оттенком сухости, никогда не указывал "удовлетворяющего" срока выполнения предлагаемого задания. На подобные вопросы чаще всего отвечал так:
— Надо рассмотреть, посоветоваться с исполнителями, увязать обеспечение, а тогда и определять срок.
Однако отсутствие явного подобострастия в таких ситуациях не снижало авторитета М.К. Янгеля в глазах самого строгого начальства".
К цитируемому следует добавить, что это и свидетельство бесконечной скромности, проявлявшейся в любой ситуации.
В этой связи в памяти всплывает такой показательный эпизод. На заводском митинге во время посещения Днепропетровска в 1959 году выступает Н.С. Хрущев. Говорит без шпаргалки, свободно общаясь с аудиторией и нисколько не заботясь о грамматической чистоте своей речи, чем доставил после митинга много хлопот специальным корреспондентам центральной партийной газеты "Правда", которым нужно было причесать в спешном порядке речь. Ведь на следующий день она должна выйти на первой полосе не только "Правды", но и всех центральных газет.
Его ближайшие сподвижники, находившиеся на трибуне, полностью во власти оратора, заискивающе пожирая его глазами, и купая при первом возможном случае в аплодисментах. Особенно запомнился бывший в то время Первым секретарем ЦК КПУ Н.В. Подгорный, в подобострастной позе вытянувшийся в нужном направлении. И на этом фоне резко выделялся М.К. Янгель, державшийся с достоинством, без тени какого бы то ни было раболепия и суетливости. И, несомненно, именно такое поведение еще больше укрепляло авторитет Главного в глазах свидетелей подобных сцен.
Независимое принципиальное поведение, подтверждаемое приведенными примерами, является четко выраженной жизненной позицией, фундамент которой сформулировал еще в восемнадцатом веке английский политический деятель В. Честерфильд:
"Сознание своего достоинства делает умного человека более скромным, но вместе с тем и более стойким".
В жизни и в книгах
Среди тех, кто в силу своих служебных обязанностей больше всего общается с Главным и видит его ежедневно в самых различных ситуациях, а порой может и чувствовать эти ситуации невольно на себе, есть два человека, не связанных непосредственно с технической политикой, не участвующих ни в совещаниях и обсуждениях, ни в принятии решений, и, тем не менее, в своем роде самые "приближенные" — это личный секретарь и водитель персональной машины. И часто в их манере поведения, как в зеркале, невольно находит отражение нрав и характер самого руководителя. Не было исключения в этом смысле и в приемной М.К. Янгеля: здесь не чувствовалось самоутверждения через сопричастность. Секретарь — скромная, преданная своему делу женщина. В ее руках — все связи Главного с внешним миром. В любых обстоятельствах со всеми, независимо от ранга, в ровных отношениях, неизменно доброжелательна. При случае, всегда стремилась помочь организовать "зеленый свет" — незапланированную встречу. Умело используя для этого всевозможные паузы между совещаниями и приемами.
Любопытные воспоминания, характеризующие атмосферу общения Главного с окружающими людьми, оставила эта простая женщина, которую все знали по имени и отчеству — Лидия Павловна.
"У Михаила Кузьмича была интересная привычка — разговаривать с самим собой, думать вслух. Очень часто, принеся ему в кабинет стакан чая, я заставала его "марширующим" по кабинету и говорящим вслух, ставила стакан на стол и потихонечку, чтобы не нарушить ход мыслей, старалась выйти из кабинета. Но Михаил Кузьмич останавливал меня у дверей и говорил, что я ему не мешаю, а наоборот, ему удобнее, если есть аудитория. Он ходил и говорил долго, подходил к доске, рисовал какие-то иероглифы, обращался ко мне, как будто хотел, чтобы я подсказала ему что-то неразрешимое. И он всегда находил то, что искал, видно, разговор с самим собой вслух ему помогал. Он садился в кресло, брал карандаш и писал, писал, не обращая ни на что внимания, не замечал, когда я выходила из кабинета. Будучи поглощен своими мыслями, он был счастлив".
А вот второй, не менее интересный эпизод:
"В последнее время болезнь сделала его раздражительным. Это сильно угнетало, и он просто страдал от находящего все чаще нервозного состояния. Помню такой случай: в конце дня один инженер попросил Михаила Кузьмича принять его. Михаил Кузьмич назначил встречу на следующий день на 9 часов утра. Проситель пришел пораньше и ожидал в приемной. Появился Михаил Кузьмич. Лицо его сразу сделалось суровым. Как только увидел в приемной инженера, сразу повысил на меня голос, даже накричал, зачем это я разрешаю терять людям время. Товарищ не должен сидеть и ждать, а должен быть на рабочем месте. Сказанные слова относились, конечно, к нам обоим. Посетитель это понял и смутился. Но Михаил Кузьмич пригласил его в кабинет. Через некоторое время инженер вышел взволнованный, но довольный. Последовал звонок, вызывал Михаил Кузьмич. Мне было обидно за такой "разгон". А он начал спокойным голосом обвинять себя, что не сдержался, нехорошо себя повел перед посетителем, а в заключение сказал:
— Но ведь это Вы тоже виноваты, Лидия Павловна, что заставили человека сидеть в приемной. Вот Вы и извинитесь перед ним. Я была рада принять на себя вину, так как видела, как тяжело ложится болезнь на плечи этого замечательного человека".
Водитель персональной машины Михаила Кузьмича чем-то даже внешне походил на своего начальника — такой же высокий, статный. О его авторитете среди сотрудников в конструкторском бюро, хотя он и не был инженером, говорит хотя бы такой факт, что к нему неизменно обращались так же, как и к Главному, по имени и отчеству — Павел Александрович. От природы он был щедро наделен народной мудростью, наблюдения отличались глубиной, с замашками на "философскую" оценку событий. Все это гармонировало с безукоризненно тактичными манерами общения.
Их отношения строились на взаимном уважении, цементировавшемся полным доверием. Это была своеобразная негласная дружба Главного и человека из обслуживающего персонала — академика и по-житейски умного простого человека. Она цементировалась строгим распределением функций: начальник и подчиненный, которыми оба, по раз и навсегда заведенной традиции, менялись в зависимости от обстоятельств.
Именно в силу отмеченных качеств у П.А. Мезинова, бывшего в днепропетровский период жизни Янгеля неизменным спутником во всех поездках на автомобиле, сложился свой, совершенно неожиданный взгляд на личность руководителя. Показательно, что когда однажды его попросили поделиться мнением на этот счет, то свое кредо он изложил весьма лаконично:
— В жизни получалось мало так, как написано в книгах. С ним всегда было интересно. Если кто-то едет с нами, то между собой разговоров не ведем, а когда никого нет — он для меня всегда открытый. Однажды по пути из Харькова в Днепропетровск в машине, кроме Михаила Кузьмича, были "большие" люди из министерского Главка. Невольно разговор перешел на производственные темы — что нужно и как сделать. Один из попутчиков предусмотрительно заметил, что при водителе такие разговоры вести нельзя, на что Михаил Кузьмич очень спокойно ответил:
— Павел Александрович проверен не раз и при нем я могу говорить все, что угодно.
— За все время работы с ним, — рассказывает П.А. Мезинов, — ни разу не слышал резкого, грубого слова. Выходит с совещания часов в 5 вечера, уставший, без обеда, но даже не повысит голоса. А ведь знаю, только что был очень резкий разговор, а со мной сразу совсем другой человек. В пути никогда не командовал, не указывал, как ехать — быстрее или медленнее. Бывало, спросишь:
— Михаил Кузьмич, может поедем быстрее?
— Павел Александрович, как ехать, дело Ваше. Лишь бы был порядок. Сейчас командую не я.
Это было доверие. Однажды вечером сказал, что на сегодня я больше не нужен и отпустил домой. А дежурный попросил остаться, так как специальной машины для разъездов не оказалось. Через некоторое время выходит Михаил Кузьмич и удивленно спрашивает, почему я до сих пор не ушел. Пришлось объяснить, что остался по просьбе дежурного. На это последовало:
— Так кто же здесь старший, дежурный или я? Если еще раз так получится, я объявлю Вам выговор. И это запомните, так как не выполняете указаний, и чтобы знали на будущее, кто старше.
Как-то однажды, — продолжает вспоминать Павел Александрович, — я сопровождал на машине жену Михаила Кузьмича — Ирину Викторовну в поездке по Прибалтике. В пути она несколько раз в присутствии своего сына Саши беспричинно выговаривала мне. Вернувшись в Днепропетровск, провел техническое обслуживание автомобиля, прихожу к Михаилу Кузьмичу и говорю, что подготовил машину к сдаче, потому что вышел конфликт с Вашей женой. На это Михаил Кузьмич отреагировал мгновенно:
— Я больше никогда не отпущу Вас в поездку с Ириной Викторовной. Вы ее еще не знаете. И не будем об этом больше говорить.
Я представляю, как другой на его месте стал бы выгораживать свою жену, а Михаил Кузьмич, зная ее слабые стороны, рассудил справедливо и принципиально…
Михаил Кузьмич был заядлым рыбаком. Однажды он попросил инженера Ю.И. Козинченко показать "хорошее" место. Как договорились, инженер заехал на своей машине "с первыми петухами". Машина Главного уже стояла у подъезда. В это время вышел водитель, в руках у него был заранее заготовленный Кузьмичом "тормозок", который следовало положить в багажник. В пакете, кроме всего прочего, оказался "секретный" груз — две бутылки напитка со звездочками. Открыв крышку багажника, Павел Александрович положил сверток.
Следует заметить, что это был один из сложных моментов в жизни Главного. Бесконечные интриги конкурентов и их покровителей, борьба за генеральную линию конструкторского бюро, не всегда получавшая поддержку в верхах, жизнь практически на правах командированного в вечном отрыве от семьи создавали душевный и моральный дискомфорт. В результате Главный стал прибегать к "коньячным разгрузкам" после нелегкого трудового дня. И это был, пожалуй, единственный вопрос, по которому мнения руководителя и персонального шофера резко расходились.
Инженер, хорошо понимая ситуацию, обратился к водителю:
— Павел Александрович, что будем делать?
— Как что, вот рядом лежит монтировка. Только я не имею права воспользоваться ею.
Инженер "намек" понял и, не разворачивая сверток, ударил по нему указанным орудием.
Вскоре вышел Михаил Кузьмич, сели в машину, поехали. На месте быстро надули лодки и приступили "к работе". Клев был отменный. Водитель, равнодушный к рыбной ловле, лег отдыхать под деревом.
Когда солнце поднялось достаточно высоко, наступило время завтрака. Вытащили лодки. Павел Александрович открыл багажник и тут-то обнаружилось, что бутылки разбиты. Недоумевая, Михаил Кузьмич стал поругивать водителя:
— Вы же классный шофер, как умудрились так вести машину, что бутылки оказались разбитыми.
И в довольно жесткой форме потребовал поехать в ближайшее село, чтобы купить спиртное.
Но приказ не произвел никакого впечатления и последовал решительный отказ:
— Вы приехали сюда рыбачить, я отдыхать, а не гонять за водкой по селам. Посему никуда не поеду.
И, повернувшись на другой бок, продолжал спокойно дремать дальше.
Не выдержав, Главный в сердцах ругнул "взбунтовавшегося" подчиненного, снабдив концовку крепким словцом. Однако окончательно поняв, что плетью обуха не перешибешь, попросил съездить инженера в магазин, или, как он выразился, в "комору". Но основной виновник создавшейся ситуации под благовидным предлогом: барахлит машина, да и чувствует себя неважно, также отказался.
Поняв, что все возможные пути отрезаны, Михаил Кузьмич обиженным голосом заявил:
— Хорошо, я сам пойду пешком.
Напрямую до магазина было около километра заболоченного луга. Учитывая, что Главный после болезни тянул ногу, инженер решил для подстраховки поехать машиной, спрятался за ближайшим амбаром и стал наблюдать. Вскоре со стороны огородов показался Михаил Кузьмич, подошел к магазину и, постояв около него совсем недолго, пошел той же дорогой назад.
Инженер сел в машину и опять по дороге вкруговую приехал раньше, чтобы не оказалась обнаруженной его слежка. Появился Михаил Кузьмич, и по всему было видно явно не в духе. Стали завтракать. Инженер, видя, что завтрак проходит "всухую", как бы между прочим, поинтересовался:
— Где же Ваша покупка? На что последовало короткое:
— Сиди и ешь.
Снова сели в лодки. Клев по-прежнему доставлял удовольствие. Инженер попытался разместиться со своей лодкой поближе к Главному. Однако последовал категорический приказ:
— Отъезжай к другим камышам и стой там.
Выждав время, инженер опять за свое:
— Михаил Кузьмич, так что произошло в вашем походе?
— Ну что, я тебе кричать буду. Подплывай ближе.
Инженер, воспользовавшись предложением, приблизился.
— Представляешь, подхожу я к магазину, а на двери отпечатанный на плохой бумаге мой портрет и биография как кандидата в депутаты Верховного Совета СССР. Вот я и подумал, что они скажут:
— Приехал покупать водку?
Через некоторое время, встретив инженера в коридоре КБ, Главный загадочно произнес:
— Ну, как комора? — и заулыбался.
О характере человека судят по его друзьям, теми, с кем он постоянно общается.
— У нас был очень большой и разнообразный круг друзей и знакомых, — скажет на вечере памяти М.К. Янгеля его жена И.В. Стражева. — В нашем доме бывали всегда как желанные гости и подолгу засиживались за содержательными беседами академики и рабочие, инженеры и министры, дворники и известные деятели искусства. Со всеми связывали какие-то общие интересы, жизненные проблемы, всегда находились темы, увлекавшие участвовавших в обсуждении возникавшего вопроса.
И как бы в подтверждение сказанного, впоследствии в своих воспоминаниях Ирина Викторовна приводит любопытный эпизод, происшедший во время "уничтожения" восемнадцатикилограммового арбуза — тяжеловеса, который Михаил Кузьмич привез с полигона.
"Вкус арбуза был сладчайший. Разрезали его общими усилиями. На блюде темно-красные с черными семечками куски. И тут с очередным обходом квартир пришел слесарь из домоуправления.
— Где купили?
— Арбуз вырос на космической бахче, — на полном серьезе ответил Михаил Кузьмич. — Присаживайтесь к нам и попробуйте на вкус.
— А мне говорили, что в космосе ничего на растет, — покачал головой слесарь. Через некоторое время, встретившись во дворе с Янгелем, слесарь пожаловался ему:
— Никто мне не верит, что я у вас ел космический арбуз. Говорят, что космонавтика еще до этого не дошла, чтобы арбузы в небе выращивать. А один товарищ мне даже сказал:
— Скоро скажешь, что слесари уже в космосе гайки закручивают."
Все вспоминавшие беседы с Михаилом Кузьмичом неизменно отмечают, что всегда он находил общий язык, интересные и близкие для собеседника темы разговора. И такие доверительные контакты неизменно обогащали обе стороны. Только знание тонкостей профессиональных тайн каждого, глубокое понимание психологии собеседника, давало возможность вести заинтересованный доверительный разговор, открывающий душу человека. А это, как известно, ключ к дружбе, взаимопониманию, духовному родству.
Умение вести беседу с людьми — это тоже талант, точнее грань таланта неординарной личности. В каждом человеке независимо от его уровня всегда можно отыскать что-то интересное и полезное для самого себя, для размышлений. В этом подходе берет свое начало человечность Главного как администратора. Умение понять любого человека — это, очевидно, наследственная черта характера Михаила Кузьмича, истоки которой восходят к его детству, именно в простой среде больше всего познается народная мудрость разумной человеческой жизни. И М.К. Янгель никогда не упускал случая прикоснуться к этому "джерелу". Интересный эпизод воспроизводит генерал-полковник М.Г. Григорьев, с которым Главного связывали не только совместная работа по испытаниям ракет, но и узы глубокой дружбы и уважения.
"А дело было такое. В студеный день рыбачили на Сыр-Дарье. Разожгли костер, котелок для ухи приготовили. И тут подошел к нам уже знакомый старик-старовер из села, расположенного неподалеку. Борода у него была чуть не до пояса.
— Замерз маленько, — сказал старик, обращаясь к Михаилу Кузьмичу. — Разреши у костра погреться.
— О чем разговор?! Садись поближе к огню, — ответил на вопрос Янгель. — У нас с собой спирту немного есть. Может быть, выпьешь, чтобы согреться?
— Вы мне лучше его домой дайте, — попросил присаживаясь подошедший. — Пить не хочу, а руки обмывать им буду. Шелушатся они у меня и болят. Часто невод из воды тяну, вот и нажил себе беду. — И он протянул к огню ладони.
— Бери с собой, — согласился Михаил Кузьмич. — Кстати, дед, я давно хотел тебя вот о чем спросить. Говорят, что ты много о политике рассуждаешь, о свободе говоришь?
— Свободу и вправду люблю, — перебил тот Янгеля и немного нахмурил брови. — А кто, скажи, ее не любит? Но я больше по рыбке специалист.
— Нет, коли ты за свободу и политикой занимаешься, все же ответь, пожалуйста: Кеннеди, по-твоему, хороший президент? Или наш Хрущев лучше?
— В этом вопросе вам разбираться сподручнее, — уклончиво ответил старик. — Ты лучше меня про рыбку что-нибудь спроси… А о Кеннеди, такой вопрос американцам за океаном задавать надо. Им виднее. О Хрущеве тоже сказать не могу: с ним ни разу не беседовал…
И все же вызвал тогда Михаил Кузьмич старика на политическую дискуссию. О чем-то спорили, в чем-то соглашались. А потом даже на космические темы перешли.
— И огня согревающего с тобой не надо, — дружески простился старик с Михаилом Кузьмичом. — Ишь как разогрел меня своими вопросами. В тупик загнал. А за спирт спасибо.
— Запомнилась мне тогда эта дискуссия, — закончил свой рассказ М.Г. Григорьев. И, как бы что-то вспоминая, добавил:
— С первых дней знакомства с Михаилом Кузьмичом я приметил, что у него какой-то талант особый для беседы с людьми. Для творческих разговоров такой талант нужен".
Из воспроизведенного случая легко определить и составляющие подмеченного М.Г. Григорьевым таланта: уважение к собеседнику, умение вызвать на откровенность, способность слушать и дать возможность высказаться сполна. Всегда и при всех обстоятельствах М.К. Янгель помнил, что рядом находятся простые исполнители, стесненные в своих возможностях по сравнению с руководством, к которому всегда обращено внимание системы. Примеров внимания к рядовому сотруднику всех, кому приходилось общаться со своим Главным, предостаточно.
Самый популярный маршрут командировок (кроме, естественно, Москвы) — полигон Тюра-Там. При скоростях авиации тех лет около 300 километров в час, путь от Днепропетровска занимал порядка десяти часов, и обычно проходил ночью. Промежуточная посадка — небольшой аэропорт в городе Уральске. После четырех-пяти часов в кресле, которое периной не назовешь, тряски под нудный гул поршневых моторов, небольшая передышка.
— Вышли из самолета, — вспоминает инженер В.Е. Токарь. — Начальство во главе с М.К. Янгелем отправилось перекусить. Мы вчетвером, естественно, постеснялись последовать за ними. А была осень, дул пронизывающий ветер, вдобавок еще со снежком. Холод заставил нас прижаться к стене здания местного буфета, который именовался рестораном. Вдруг открывается дверь, и один из заместителей Главного приглашает нас внутрь здания. Заходим, а там накрыт стол и даже традиционная бутылочка стоит на нем. Позже мы выяснили, что вспомнил о нас Михаил Кузьмич, и за свои деньги заказал нам застолье. Редкостный случай в моей практике, когда начальство проявляет заботу о рядовых сотрудниках, — резюмирует В.Е. Токарь…
О другой аналогичной ситуации рассказывает в своих воспоминаниях Ф.П. Санин:
"Я редко летал самолетом с Михаилом Кузьмичом, но мне запомнился один случай. Сели в Уральске. Естественно, все кинулись в буфет. Среди нас было несколько сотрудниц. Он их посадил за стол, сам пошел в буфет и взял все, что нужно было для ужина себе и женщинам".
Простота в общении по свидетельству всех без исключения очевидцев стала хрестоматийной.
— Находясь в командировке в министерстве, — вспоминает начальник инструментального бюро завода, — зашли перекусить в столовую. Следом появились Янгель и Ягджиев и расположились за соседним столом. Во время обеда к Михаилу Кузьмичу подошел работник министерства, и я слышал как он сказал, что Д.Ф. Устинов просит прибыть Янгеля в Центральный Комитет партии. Михаил Кузьмич сразу встал, подошел к нам (очевидно Лука Лазаревич сказал ему, что рядом сидят работники завода, потому что мы лично не были знакомы с Главным) и извиняющимся тоном сказал:
— Если Вас не затруднит, возьмите сдачу, которую принесет девушка.
Они заранее расплатились, а поесть так и не успели.
По возвращении в Днепропетровск, я пришел в приемную и сказал секретарю, что нужно отдать деньги. Она сразу связалась по телефону с Михаилом Кузьмичом, и я услышал, как в трубке прозвучал его голос:
— Пусть зайдет.
Приветливо улыбнувшись, Янгель пригласил сесть и сразу спросил:
— Какие деньги?
Когда я объяснил, как это случилось, он как старому знакомому сказал:
— Большое спасибо.
С этими словами пожал мне руку, и я вышел. Долго после этого оставался под впечатлением состоявшегося знакомства. Как все это было просто и непосредственно.
Так сложилось и стало нормой, что к Главному обращались или звонили не задумываясь не только на работе, но и домой, если требовали обстоятельства. И никогда никто не получал отказа или выслушал неудовольствие за несвоевременный звонок.
При создании скоростных боевых блоков возникла проблема получения телеметрической информации в момент воздействия на нее максимальных перегрузок и температур. Связано это было с возникновением вокруг движущегося объекта раскаленной плазмы. В это же время пропадала радиосвязь с наземными пунктами приема телеметрической информации. Поэтому информацию записывали на магнитную ленту, а затем воспроизводили после прохождения плазменного участка. Применявшиеся ранее для этих целей механизмы на основе магнитных лент часто таких условий не выдерживали: происходило или механическое разрушение или спекание ленты.
В ОКБ Московского энергетического института под руководством Главного конструктора А.Ф. Богомолова был разработан новый механизм бортового запоминающего устройства телеметрической системы на основе применения вместо магнитной ленты металлического носителя информации в виде струны.
Однако в процессе внедрения нового тончайшего механизма в производство на Раменском приборостроительном заводе, входившем в Министерство авиационной промышленности, возникли большие проблемы, вызванные высокими требованиями по допускам изготавливаемых деталей. Для того, чтобы выдержать сроки, предписанные директивными документами на изготовление прибора, которым необходимо было оснащать головные части, проходившие летно-конструкторские испытания, требовалось вмешательство на высоком уровне, тем более, что завод находился в другом министерстве. Курировавший этот механизм инженер конструкторского бюро Г.П. Бочкарев обратился с просьбой о помощи к И.В. Ковалю, принимавшему в это время от КБ "Южное" участие в работе Военно-промышленной комиссии по подготовке и согласованию с заинтересованными организациями постановления правительства по ракете Р-36М, в головные части которой должны были устанавливаться указанные механизмы. О том, как развивались события дальше, рассказывает инженер И.В. Коваль:
— Сразу позвонил Михаилу Кузьмичу на его московскую квартиру. К телефону подошел Главный и я в общих чертах обрисовал возникшую проблему в связи с задержкой освоения механизма. В ответ прозвучал вопрос:
— Откуда вы звоните?
Я объяснил, что в настоящее время нахожусь в гостинице Москва, где и проживаю.
На это последовало:
— Вы сможете сейчас приехать ко мне домой?
Сказав, что я приеду вместе с куратором этого механизма Г.П. Бочкаревым, спросил как добраться? Михаил Кузьмич на это ответил, что он даст команду дежурному, который нас пропустит. И вот мы в квартире Главного. Встретил он нас очень просто, приветливо, одет был по-домашнему. Сразу предложил сесть, а сам еще некоторое время продолжал стоять. И сразу обратился:
— Расскажите поподробнее суть вашей проблемы.
Мы изложили коротко истинное состояние дел с освоением механизма на Раменском приборостроительном заводе и проблемы, которые возникли на участке изготовления, сборки и настройки нового прибора.
Михаил Кузьмич внимательно выслушал нас. Возникла характерная янгелевская пауза. Мы же думали, что сразу получим решение и ждем. Вдруг совершенно неожиданно последовало:
А что я должен делать?
Теперь, в свою очередь, у нас возникла некоторая пауза: пришли за решением, а вместо этого задается вопрос. Только потом, уже выйдя на улицу, поняли, что своим вопросом он максимально пытался активизировать наше участие в решении этого вопроса. А в тот момент, представив себя на месте Главного и набрав побольше воздуха в рот, мы с комсомольским задором предложили:
— По этому вопросу надо Вам позвонить начальнику Управления авиационной промышленности или, как минимум, главному инженеру завода.
На наше предложение Михаил Кузьмич среагировал мгновенно:
— Хорошо, я Вам помогу.
На следующий день, придя на завод, сразу поняли, что команда прошла. Откуда и как — по линии Управления Министерства авиационной промышленности или прямо был звонок Михаила Кузьмича главному инженеру, мы не выясняли. Нас поразили в этой истории не только простые отношения и необыкновенная оперативность, но и безотказная помощь в таком небольшом для Главного деле по отношению к простым инженерам. Результаты не заставили себя ждать, прибор вскоре был освоен, установлен на боевые блоки разработки КБ "Южное" и в последующем применялся на нескольких типах головных частей.
О том, насколько оказался совершенным новый механизм, показал ход дальнейших испытаний. После одного из пусков, вследствие прогара боковой поверхности, головная часть под действием нагрузок, возникающих на атмосферном участке свободного полета, разрушилась. В районе падения боевых блоков на полигоне испытатели обнаружили в глине разрушенный механизм запоминающего устройства. И, неожиданно для всех, из него была извлечена металлическая струна также вся в глине, но целой и невредимой. Оказалось, что записанная на ней телеметрическая информация сохранилась и была прочитана в лабораторных условиях на другом приборе. В результате была установлена причина разрушения боевого блока. Знание этой информации было особенно важно, потому что, как уже было сказано выше, на этом участке полета из-за воздействия плазмы, окружающей боевой блок, прекращалась радиосвязь с наземными пунктами приема телеметрической информации.
А как бы поступил ты?
По заведенному распорядку в среду, после окончания работы, у Главного прием по личным вопросам. И если в любой другой день, воспользовавшись предоставившейся возможностью, сотрудники решают самые разнообразные проблемы, то на прием по личным вопросам идут, как правило, с одной и той же проблемой — жилищной.
Несмотря на то, что ракетной технике правительство уделяло большое внимание, а потому конструкторское бюро, по сравнению с другими организациями, находилось в более привилегированном положении и велось большое строительство, все равно, жилищная проблема стояла достаточно остро. Ведь шло интенсивное насыщение КБ специалистами, приглашаемыми в подавляющем большинстве из других городов и, в основном, за счет выпускников вузов.
Как в этих условиях должен вести себя руководитель по отношению ко всем и к каждому в отдельности просителю? Как сделать так, чтобы люди не остались обиженными, поняли всю сложность ситуации и в то же время не потеряли надежду, а самое главное, веру, в справедливость руководителя.
Умение подойти к обсуждению любого вопроса с совершенно неожиданной стороны, предложить собеседнику самому принять решение, может быть даже в ущерб собственным интересам, решение, которое не унижало бы его человеческого достоинства, а главное, чтобы он понял, что в данных условиях это единственный выход — этим искусством М.К. Янгель владел в совершенстве. В любых самых острых ситуациях он проявлял себя тонким психологом, а это качество, обильно сдобренное личным обаянием, тактом и неповторимой простотой в общении с сослуживцами любого ранга обеспечивали неизменный успех в самых сложных житейских коллизиях.
Кому больше дано, с того и больший спрос. И к нему идут с бесконечными просьбами.
По реакции на проблемы ходатаев М.К. Янгель был непредсказуем. Как не бывает абсолютно схожих характеров, так и никогда не было стандартной реакции на поставленные вопросы. Решения, если они высказывались в форме совета, всегда сопровождались хорошей аргументацией. Проситель при любых обстоятельствах получал конкретный, без недоговорок и умалчиваний ответ. И даже отказ (а он никогда не был категоричным) воспринимался как обоснованное справедливое решение, в котором всегда находилось философское обобщение жизненного опыта Главного.
Очередная среда, очередной прием. Из кабинета выходит очередной проситель. На лице улыбка. Ожидающие своей очереди в приемной не без зависти спрашивают о результатах визита.
— Все в порядке, выхлопотал квартиру?
— Нет, — отвечает инженер, — отказал Кузьмич.
— Тогда чему ты радуешься? — недоумевают вопрошающие.
И, все еще находясь под впечатлением только что состоявшейся беседы, вышедший из кабинета сотрудник рассказал, что Михаил Кузьмич подробно расспросил его о семейном положении, согласился, что ситуация не из легких. А потом сообщил, что в конструкторском бюро есть еще несколько более нуждающихся семей. Среди них инвалиды Отечественной войны, тяжело больные, многодетные и живущие даже в полуподвальных помещениях.
— Дадим тебе квартиру обязательно, — сказал Михаил Кузьмич и даже назвал приблизительный срок.
— А сейчас потерпи немного.
— И после этих слов, — продолжал под впечатлением только что состоявшегося разговора с Главным инженер, — он задумался на минуту, а потом извиняющимся тоном доверительно закончил:
— Поставь себя на мое место и скажи, только честно: какое бы ты принял решение?
При распределении молодых специалистов в министерстве, представлявший конструкторское бюро первый заместитель М.К. Янгеля, агитируя выпускников на берега Днепра, нарисовал радужные перспективы решения жилищного вопроса. Прошел год. Один из инженеров решил, что достаточно уже пожил в общежитии, пора подумать и о стационарном угле. Однако, когда обратился со своей просьбой к первому заму, то получил малоутешительный ответ, не содержавший никаких перспектив: слишком много желающих улучшить свои жилищные условия.
Наиболее энергичные и предприимчивые ("кто проворен — тот доволен") стали для видимости "выписывать" из других городов своих родителей. А получив жилье, сразу забывали, что их "предки" должны разделить с ними семейный очаг.
Нехитрый маневр сотрудников, приводивший к желанной цели, очень скоро разгадали. В многотиражной газете конструкторского бюро "Оса с конструктором" появилась соответствующая едкая статья. Как раз в этот неподходящий момент инженер решил соединиться со своими родителями, жившими в далеком Смоленске, а посему и записался на прием к Главному. Причем намерения у него действительно были самые серьезные.
В приемной, как всегда, много народа ждет своей очереди согласно предварительно проведенной записи. Заходят — выходят. Результат беседы написан на лице, эмоции скрывать трудно.
Настала очередь и инженера. Входит в кабинет. Официальный прием по заведенному порядку проводится в присутствии представителей общественности и юриста.
Главный вежливо приглашает сесть. В ответ услышал заранее приготовленный монолог:
— Михаил Кузьмич, я могу и не садиться. Уже много народа прошло до меня и много еще ждет. Вопрос же к Вам один и думаю "абстрактный".
Предупреждая так свою просьбу, инженер делал намек на статью в "Осе с конструктором".
— Дадут ли жилье, если ко мне действительно переедут родители на постоянное место жительство.
— Присядь, пожалуйста, — во второй раз пригласил Главный.
— Вопрос твой ясен. Но на "абстрактную" постановку вопроса ответ вполне конкретный: в сентябре сдается дом и ты получишь в нем квартиру на троих. Но, прежде, чем принять решение окончательно, послушай совет более опытного человека, который больше жил и больше видел. У одного из западных народов существует интересный обычай. Когда молодые люди собираются создать семью, родители знакомятся друг с другом. Но после свадьбы считается неприличным навещать или как-то контактировать с молодыми. Свой ребенок всегда ближе всего и потому всегда прав. Советами же можно расколоть рождающуюся семью. Первый визит происходит после года совместной жизни. Потом, если отношения сложились нормальные, визиты могут происходить как угодно часто. К чему я это говорю? Твой возраст такой, что скоро уже вырастешь из "костюма" молодого специалиста. И если еще не определился, то надо искать себе подругу и думать о создании собственной семьи. Отец твой пока работает. Сложится семья, тогда и решишь, жить ли с родителями или отдельно. Подумай. Но, возвращаясь к твоему "абстрактному" вопросу, еще раз повторяю: привезешь сейчас, получишь в сентябре. Если это случится позднее, то в любое первое очередное распределение квартира тебе гарантирована.
Напутствуемый этими словами, инженер покинул кабинет. В приемной его забросали вопросами:
— Ну, что? Почему так долго?
Находясь все еще под впечатлением неожиданной беседы, он только и смог выдохнуть:
— Очень мудрый человек Михаил Кузьмич. Когда к нему с открытой душой, то и он к тебе с добром.
Дальнейшие же события развивались так. Родители инженера решили с переездом повременить. Не так-то просто покидать родные места, где прожита вся жизнь. За работой и частыми командировками время летит быстро. Прошло еще четыре года. Бывший молодой специалист стал старшим инженером. Его угол в общежитии оброс книгами, появился холодильник и другие необходимые предметы повседневного быта. Встал в общую очередь на жилье. Все время числился в первой десятке на получение. Но при каждом очередном распределении впереди оказывались другие — семейные.
Между тем число проживающих в общежитии увеличивалось, а перспективы оставались все такими же эфемерными. Так родилась идея обратить на себя внимание Главного. Собрались "старожилы" общежития и написали письмо, начинавшееся претенциозно: "Мы, старые холостяки…", а дальше коротко была изложена "челобитная". Через секретаря письмо передали М.К. Янгелю. На следующий день оно возвратилось обратно с предельно лаконичной, наложенной в углу резолюцией: "Считаю необходимым наших "старых холостяков" поселить в 1959-60 гг.".
В профсоюзном комитете в комиссии по распределению жилья схватились за головы. Но слово М.К. Янгеля — слово авторитетного человека, и для всех оно являлось законом. Всем подписавшим письмо (а было их шесть человек) в том же году были предоставлены комнаты в коммунальных квартирах.
А последствия решения вопроса Главным прочувствовали все остальные, засидевшиеся "в девках". С тех пор "старых холостяков" начали рассматривать наравне со всеми ("стали считать за людей" — как они сами любили говорить) при очередных распределениях жилья.
Времена не выбирают
Перелистывая страницы "Сборника воспоминаний о Михаиле Кузьмиче Янгеле", написанные в 1981–1991 годах сотрудниками конструкторского бюро "Южное" и "Байконур — чудо ХХ века. Воспоминания ветеранов Байконура об академике Михаиле Кузьмиче Янгеле и космодроме", вышедшие в 1995 году в издательстве "Современный писатель", невольно обращаешь внимание, что через всю книгу красной нитью проходит мысль о партийности Главного конструктора. Коммунистом и руководителем большого масштаба неизменно называют его соратники и ученики, смежники и военные, партийные руководители, простые члены партии и беспартийные всех рангов.
"Михаил Кузьмич Янгель, — вспоминает секретарь партийного комитета конструкторского бюро Б.И. Губанов, — постоянно указывал цель, во имя которой мы шли вперед, зажигая нас своими идеями, поддерживал во всех начинаниях, давал изумительные примеры, как нужно выполнить то или иное партийное поручение, никогда не оставлял в трудные минуты. При этом о своих личных заслугах Михаил Кузьмич всегда скромно умалчивал, на собраниях и активах неоднократно подчеркивал, что он рядовой боец великой партии Ленина и как коммунист готов выполнить любое задание Родины".
"Я питал глубочайшее уважение к Михаилу Кузьмичу Янгелю прежде всего за то, что он был настоящим коммунистом", — констатирует ведущий проектант космических аппаратов королевского КБ известный летчик-космонавт доктор технических наук К.П. Феоктистов, хорошо знавший Главного. Один из ведущих проектантов янгелевского КБ кандидат технических наук Н.В. Гумилевский, человек очень скромный и высокопорядочный, чьи "университеты" прошли в окопах Сталинграда, как особо характерную черту, подчеркивает:
— Партийность Кузьмича проявлялась особенно при рассмотрении важнейших вопросов разработки и изготовления ракет. Любимая фраза "давайте посмотрим в свои партийные билеты" напоминала исполнителям, что они ни на минуту не должны забывать о высоком чувстве ответственности за порученное дело. Партийная позиция проявлялась во всех действиях: он выходил при необходимости на самые высокие уровни и доказывал неправомочность решений министерств и ведомств…
Содержательную, эмоционально прочувствованную характеристику дает М.К. Янгелю его друг А.А. Сарычев, которому довелось поручить молодому специалисту Михаилу Янгелю первую работу, когда тот пришел после окончания института в конструкторское бюро Н.Н. Поликарпова:
"Кузьмич был прежде всего коммунистом… Он был великолепным организатором. Закалку получил еще в студенческие годы, будучи секретарем комитета комсомола МАИ… Меня все время влекло к нему. На встречу с ним шел с каким-то особенным чувством, как когда-то в юности ходил на свидания. У него всегда было припасено много интересных фактов, мыслей, идей… Я слышал немало его выступлений на партийных собраниях в институте. Все они были деловиты, логичны, целеустремленны. Он никогда не кривил душой, предпочитал говорить правду в глаза. Мог быть и твердым. И жестким. Но вместе с тем это был обаятельный человек. Общение с ним всегда доставляло радость".
Бывший в середине шестидесятых годов секретарем партийного комитета днепропетровского ракетного завода С.П. Метлов рассказывает:
— Михаил Кузьмич воспринял как большое доверие избрание его членом парткома и очень добросовестно и ответственно относился ко всем поручениям. Показательно, что он никогда и ни при каких обстоятельствах не отпрашивался с заседаний парткома, так как хотел знать, чем будут интересоваться, что будут спрашивать. Всегда внимательно слушал выступающих, давал предложения. А если что сказал — то это всегда было весомо и по делу…
Михаил Кузьмич из эпохи, в которой "дети Октября" звучало куда сильнее, чем "родился в октябре". Как личность М.К. Янгеля нельзя представить вне системы, сформировавшей и вырастившей его, плоть от плоти, кровь от крови которой он был. Его жизнь явилась общей частицей судьбы поколения. Более того, жизненный путь Главного конструктора мог бы послужить образцом для демонстрации преимуществ, дававшихся простому человеку из народа, бедной крестьянской семьи, социалистическим укладом общества. Пятнадцатилетним пареньком из глухой деревушки Зырянова отправляется в далекую столицу Москву. И сразу попадает в водоворот событий: комсомольская коммуна, в двадцать лет (!) вступает в ряды коммунистической партии, по комсомольской путевке становится студентом Московского авиационного института, где его выбирают секретарем комитета комсомола, а затем и членом парткома института.
Всю свою сознательную жизнь на всех занимаемых постах М.К. Янгель был неразрывно связан с деятельностью партийных органов при организациях, в которых приходилось работать, являясь неизменно членом партийных комитетов — парткомов. В последнее десятилетие жизни избирался в высшие партийные инстанции — членом Центрального Комитета Компартии Украины и кандидатом в члены Центрального Комитета КПСС. И при этом никогда не был профессиональным партийным работником, партийным функционером. Впрочем, это верно лишь с одной небольшой оговоркой. После возвращения из командировки в Америку в 1938 году М.К. Янгеля собираются назначить парторгом ЦК на один из авиационных заводов на Волге. По существовавшему негласному положению этот пост был фактически выше должности директора завода. Заполнены необходимые в таких случаях анкеты, написана автобиография. Однако на этом все и закончилось. По этому поводу его никуда больше не вызывали. До Михаила Кузьмича еще не дошла тревожная весть, что в одном из сибирских городов по ложному обвинению арестован беспартийный учитель географии Константин Кузьмич Янгель. Брат не знал, а всевидящее око чекистов не дремало, оно знало все. Так не состоялась партийная карьера будущего Главного конструктора.
Судьба брата долго была и судьбой Михаила. Это были самые трудные годы его жизни. Они совпали со временем, когда М.К. Янгель в начале 1944 года ушел из конструкторского бюро Н.Н. Поликарпова. Его неоднократно вызывали в Министерство авиационной промышленности. Состоялись долгие беседы и в Центральном Комитете партии, в ходе которых было сделано немало интересных предложений, связанных с работой как в Москве, так и других городах. Но каждый раз беседы заканчивались безрезультатно. Никаких новых назначений М.К. Янгель не получал. Причина была, как говорится, на поверхности. И это прекрасно понимал сам Михаил Кузьмич:
— В таком положении не я один. Все внимание сосредоточено сейчас на разгроме фашизма. Скоро настанет время для наведения порядка во внутренних частных делах. Выяснится и вопрос о Косте. Тогда, я в этом убежден, поднимется "шлагбаум" на моем пути: меня используют с максимальным коэффициентом отдачи. А пока надо работать. Испытание временем надо выдержать с честью
Но результат, тем не менее, налицо: награды обходили "героя". Подписывая характеристику об окончании академии, бывший в то время секретарем партбюро Л.А. Гришин спросил:
— Послушай, Кузьмич, у тебя из наград действительно только одна медаль "За оборону Москвы". Я припоминаю, что видел тебя не раз в списках на представление к ордену Ленина.
— В списке-то я был, — ответил ему М.К. Янгель, — но так складывалось: то непредвиденная ситуация, то война. И потом, ты говоришь — одна медаль. А ты знаешь, как мне она дорога!
Наложила свою печать на жизнь будущего Главного конструктора и гнусная рука негодяя, безнаказанно творившая в предвоенные годы мерзкие доносы. Из сибирской глухомани в столицу в соответствующие органы пришло письмо борца с "врагами народов" о том, что отец М.К. Янгеля "кулак и скрывается".
Письмо должно было получить соответствующий ход, потому что по своей оплошности Михаил Кузьмич, оформляясь на работу в конструкторское бюро Н.Н. Поликарпова, не приложил к своему личному делу, как было положено в то время, справку о трудовой деятельности родителей.
По предложению Н.Н. Поликарпова, участливо отнесшегося к судьбе своего молодого специалиста, М.К. Янгель вынужден был взять отпуск и поехать домой в далекую родную деревню, где до последнего дня жил его отец. Зимняя декабрьская дорога оказалась тяжелейшей, в том числе пришлось переплывать в лодке еще не замерзшую Ангару — реку шириной около километра, быструю, с густой шугой, как называют сибиряки крупные и мелкие льдинки, которыми она уже успела покрыться. Опасная операция могла привести к любому финалу.
"Примерно на середине реки, — вспоминал Михаил Кузьмич, — один из перевозчиков сообщил нам об одной из грозивших опасностей. Дело в том, что в пяти километрах от Братска по течению реки начинаются большие Ангарские пороги, и при нашем медленном передвижении вперед и быстром вниз мы рисковали быть разбитыми об острые камни этих порогов. В довершение ко всему над рекой стоял густющий туман, и ничего не было видно. Началась небольшая паника, и мне пришлось (да простят культурные люди) употребить несколько крепких русских слов, чтобы привести пассажиров в себя и заставить всех правильно работать.
Все обошлось благополучно. Отнесло вниз всего километра на три. Но здесь новая беда. Противоположный берег Ангары — пустынный, и до ближнего места, где можно было бы обогреться, — маленькой одинокой рыбацкой избушки — нужно тащиться вверх по берегу реки около шести километров, а до деревни и того больше — девять километров.
Послали одного паренька за лошадью, а сами побежали скорее в избушку отогреться. Устали ужасно, перемерзли и того больше. Выручили спирт и коньяк.
И так я был зол в этот момент на автора "документа", что, казалось, попади он мне на дороге — задушил бы его своими закоченевшими от мороза руками. Мне еще предстоит с ним встретиться".
В Зыряновой Михаил Кузьмич получил справку от правления колхоза о том, что его отец в 1933 году был принят в колхоз и справку от сельсовета об его имущественном положении перед коллективизацией.
А мать отдала маленькую бумажку — документ, выданный Зыряновской сельскохозяйственной коммуной "Труд" 4 января 1934 года следующего содержания:
"Справка. Дана настоящая гр-ну деревни Зыряновой Нижне-Илимскго района Вост. Сиб. Края Янгель Кузьме Лаврентьевичу в том, что он действительно является членом колхоза "Труд" (деревня Зырянова Н.-Илимского района) с сентября месяца 1933 года. В чем и удостоверяет председатель колхоза Романов Н.Д.".
И печать.
Получив это жизненно необходимое по тем временам алиби, М.К. Янгель вынужден был еще остаться некоторое время в Сибири, так как главного виновника его опасного путешествия в это время в Нижне-Илимске (откуда пришел донос) не было. Чем окончилась эта встреча — история умалчивает. Но она оставила глубокий след в сознании будущего Главного. Даже в анкете, которую он заполнял в 1954 году при вступлении в должность Главного конструктора ОКБ-586, отвечая на один из обязательных вопросов о политической благонадежности, напишет: "Брат, Янгель Константин Кузьмич, в 1938 году арестован и осужден на 10 лет, дальнейшее о нем неизвестно". И, как бы оставаясь под впечатлением событий тех тяжелых дней, в собственноручно написанной автобиографии сочтет необходимым отметить: "До коллективизации отец имел среднее хозяйство, в 1932 г. вступил в колхоз". Не минула коммуниста М.К. Янгеля и такая, самая страшная по тем временам, кара, как исключение из партии.
Произошло это в Сибири в 1943 году при следующих обстоятельствах. В одном из домов, принадлежавших авиационной промышленности, освободилась квартира. И, по недоразумению, на нее выписали одновременно два ордера: один — заводоуправлением сотруднику завода, другой — горсоветом инструктору райкома. Естественно, между обладателями ордеров возник конфликт. И не простой, а "вооруженный". Интересы одной стороны защищал вахтер завода, а противоборствующей, как и положено, — сотрудник милиции. Обо всем этом М.К. Янгель узнал за полчаса до отбытия на совещание в горком партии.
— Завтра с утра разберусь. Пусть подождут и постараются не конфликтовать, — сказал он секретарю.
На заседании горкома рассматривался вопрос о выделении автомашин для нужд города. М.К. Янгелю была предъявлена претензия, что он отправляет автотранспорт, в котором крайне нуждался город, эшелоном в Москву. В ответ на резко поставленный вопрос М.К. Янгель ответил:
— Это заводское имущество, которое согласно директивы из Москвы нужно отправить немедленно. Этот приказ свыше, я должен и обязан его выполнять.
Обстановка на совещании накалилась, а тут кто-то еще весьма некстати подлил масла в огонь, рассказав о вселении двух жильцов в одну квартиру.
— Не успел ничего сказать, — рассказывал, вернувшись домой, Михаил Кузьмич жене, — как по чьему-то предложению, мгновенно проголосовав, исключили меня из партии.
— За что? — спросил я.
— Ответили: за характер!
Позднее, когда страсти улеглись и все стало на свои места, принятое решение городского комитета партии более высокая инстанция — областной комитет — отменил.
— Сам сибиряк, а забыл, что имеешь дело с горячими головами, — пояснил Михаилу Кузьмичу секретарь обкома.
— А за что оставили взыскание?
— Говорят, чересчур ты горячился. Так это с воспитательной целью. Подашь заявление — взыскание снимем.
Выговор сняли, когда М.К. Янгель уже работал в Москве. Получив телеграмму о решении бюро горкома партии, он отреагировал в чисто янгелевском стиле:
— Круто обошлись со мною земляки. Но честь партийного билета восстановлена. А это главное."
И, несмотря на все превратности и несправедливости судьбы, — ни одного упрека, ни тени затаенной злобы, которая могла проявиться со временем. Вера в дело, которому служил, и понимание того, что непредвиденных издержек никогда нельзя избежать, — все это цементировало норму поведения М.К. Янгеля и как гражданина, и как члена партии.
И вот тут-то невольно подходим к главному вопросу. Так кто же он был, коммунист Янгель, и как оценить его деятельность с позиций сегодняшнего времени? Времени, когда в одночасье, за одну "беловежскую вечерю на троих" Советский Союз превратили в "поле чудес". Как остроумно заметил на страницах газеты "Комсомольская правда" корреспондент: "Я проснулся, здрасьте! Нет Советской власти!".
На одной шестой суши земного шара, которую занимала Великая держава, промышленность и экономику вытеснили нелегальная коммерция, повальная коррупция и банальная торговля заморскими шмотками.
Пока под видом перестройки "разбрасывали камни" из фундамента могучей страны, произошло невиданное расслоение общества. С одной стороны, незначительная часть его, в пожарном порядке открестившаяся от своего "большевистского" прошлого, вкупе с "крутыми" люмпенизированными мальчиками под флагами рыночных отношений, представленных как беспрецедентная приватизация, начала бешено обогащаться, разворовывая все и вся. На другом полюсе — двухсотпятидесятимиллионное население, расселившееся на огромной территории европейской и азиатской части земного шара, вдоволь накушавшись "демократии" и протерев глаза, обнаружила, что влачит нищенское существование.
Сегодня, когда ничтоже сумняшеся предают анафеме вчерашних кумиров, преклонение перед которыми в доперестроечный период, пока "не пошел процесс", доходило порой до идолопоклонства, когда взгляды номенклатуры меняются необыкновенно легко, как весенний ветер, в зависимости от того, какая фразеология и символика становятся модными, еще не настало время глубокого беспощадного объективного анализа того, что удалось, а что не удалось сделать за семьдесят лет провалившегося эксперимента по постройке самого справедливого общества. Максимализм, как и ортодоксальный взгляд на события, никогда не были хорошими помощниками в оценке роли происходящих событий и социальных явлений в развитии общества.
Почему рассыпалась, как карточный домик, и исчезла, как Атлантида, самая читающая в мире страна, страна, достигшая выдающихся успехов в науке, культуре, образовании? Страна, сумевшая защитить и отстоять мировую цивилизацию, противостоя практически один на один гитлеровской машине, сумевшей поставить на колени всю Европу?
На все эти вопросы еще предстоит ответить, когда, "отделив плевелы от зерна пшеницы", придется собирать так легко и бездумно разбросанные камни! Какие серьги и каким сестрам раздаст будущее, проверив все случившееся великим экзаменатором, временем? Суд истории впереди. Каковы бы ни были конъюнктурные атрибуты дня текущего, навязанные сложившимся статус-кво, истинное лицо человека в историческом плане определяется тем вкладом, который он вносит своей деятельностью в развитие общества, развитие цивилизации. Ответ на вопрос: "Кем он был, коммунист Янгель? — находим у самого Михаила Кузьмича:
"Служить народу, быть полезным Родине — это не только долг, но и смысл жизни".
В одном из выступлении он говорил:
"Я ни на минуту не забываю, что у нас имеется все же очень много долгов перед нашей великой Родиной, перед нашим советским народом, и если не долгов, в полном смысле этого слова, то задач, вытекающих из нашего призвания и положения. Ведь все, что нами сделано, было хорошим, может быть даже наилучшим на момент, когда мы начинали это хорошее создавать. Но наша техника развивается так быстро, что термин "хорошее", "лучшее" уже не имеет под собой объективного обоснования, так как нам сейчас ясно, что сегодня мы можем делать много лучше. Государством вложено очень много средств в производство и обеспечение использования ракет-носителей. Поэтому перед нами стоит непреложная обязанность как задача номер один: всеми силами и средствами улучшать и совершенствовать созданные нами машины".
Цитируемые высказывания в устах М.К. Янгеля не были простым лозунгом, данью официальной моде времени. Они были глубоко осознанными, шли из глубины души. Это было его жизненное кредо, руководство к действию. Под партийностью М.К. Янгель понимал высочайшую государственную ответственность за порученное дело, свой гражданский долг перед народом.
Конечно, Главный конструктор жил не на необитаемом острове. Прекрасно он был осведомлен и о тех негативных явлениях, которые порождала авторитарная система власти. Не обошли стороной многочисленную семью Янгелей и предвоенные репрессии, о чем уже было достаточно подробно сказано выше. В доверительной беседе с одним из сотрудников Михаил Кузьмич делился воспоминаниями, как к нему внедрили в предвоенные годы секретаря-слухача, являвшегося агентом органов госбезопасности.
Наверное, значительно больше многих других, Михаил Кузьмич понимал и чувствовал на себе все элементы несправедливости и жестокости, проявлявшиеся в высших эшелонах власти, примитивизм и недалекость отдельных бюрократов и чиновников, от которых зависело немало. Но ведь вместе с ними были и успешно работали и очень достойные люди, честно и преданно служившие государству, чистосердечно верившие в провозглашенные идеалы и пытавшиеся в меру возможностей в рамках системы утверждать их собственной деятельностью. Иначе не было бы тех огромных успехов во многих областях, в том числе в ракетостроении и в космонавтике, свидетелем чего стал весь мир.
Он не был ничьей креатурой, как и не было у него "волосатой руки". И вместе с тем М.К. Янгель пользовался большим расположением первых лиц. Сила и признание зиждились на огромном личном авторитете. В его поведении не было и тени конформизма. Главный был равен в обращении со всеми и в любой обстановке.
"Удивительная была способность у Михаила Кузьмича Янгеля, — рассказывает ведущий специалист космодрома Байконур, — всегда оставаться Человеком на любом уровне человеческого общения — от государственного деятеля до рядового сотрудника конструкторского бюро. Где бы мне не приходилось встречаться с Михаилом Кузьмичом — на стартовой площадке или читающим лекцию в конференц-зале — удивляла его способность располагать к себе людей".
Чего греха таить, партия для многих приспособленцев была удобным уютным пристанищем, обеспечивавшим привилегированное положение, власть над людьми, со всеми следовавшими отсюда перекосами и извращениями в принятии решений на большом и малом уровнях.
Отсутствие критики и недосягаемость, основанные на постулированном тезисе, что "вождь всегда прав" и, следовательно, никогда не ошибается, а посему не ошибаются не только на государственном уровне, но и на местах, поскольку придерживаются "генеральной установки", порождало произвол отдельных партократов.
Будущее покажет, что именно они-то, поняв, что полностью обанкротились и не могут владеть умами и управлять судьбой народов, первыми предадут свою многомиллионную партию честных людей и побегут, как крысы с тонущего корабля занимать, пока не опоздали, хлебные места "на рынке", чтобы попасть в кагорту современных нуворишей.
Показательно, что в повседневной жизни и в работе М.К. Янгель никогда не использовал свое положение члена партии, как какую-то привилегию, претензию на особое положение.
"Однажды при решении одного важного технического вопроса в бытность М.К. Янгеля в НИИ-88 С.П. Королев, отстаивая свое мнение, в обычной безапеляционно-резкой манере заявил:
— Я как коммунист считаю, что…
На это не менее резко мгновенно среагировал М.К. Янгель:
— Вы не имеете права при решении технических вопросов ссылаться на принадлежность к партии. А кроме того, Вы ведь в партии без году неделя".
— Как-то, находясь в командировке, — вспоминал впоследствии Н.В. Гумилевский, ставший невольным свидетелем показательной сцены, приехав утром для доклада на московскую квартиру Главного, он в это время плохо себя чувствовал и надо было вызвать врача. Жена спрашивает:
— Как сказать, к кому, — члену ЦК?
Михаил Кузьмич, понимая, что одно упоминание высшего партийного органа власти приведет в трепет любого служителя медицины, предложил:
— Скажи проще — академику.
Впрочем известен и один случай, когда М.К. Янгель воспользовался-таки своими исключительными привилегиями, но сделано это было во имя блага — спасти человека от наказания. Личный шофер П.С. Мезинов, который пользовался бесконечным доверием и уважением Главного, рассказал один из запомнившихся ему эпизодов.
— Обогнали как-то "Москвич". А впереди, как на грех, автоинспектор. Остановил и, как водится, потребовал водительские документы. Я не даю. Михаил Кузьмич говорит:
— Дайте, Павел Александрович.
— Но он же дырку мне пробьет — пытаюсь возразить я.
Автоинспектор отвечает:
— Нет!
— Тогда Михаил Кузьмич спрашивает инспектора:
— Дырку пробьете?
Тот вторично подтверждает:
— Нет!
Михаил Кузьмич настаивает:
— Дайте, Павел Александрович.
— Подаю удостоверение водителя, а инспектор вынимает компостер.
Я говорю:
— Вот видите, он сейчас сделает просечку в талоне предупреждений.
Тогда Михаил Кузьмич обращается к автоинспектору:
— Как мы договаривались?
Тот в ответ, так грубо:
— А я с Вами не разговариваю.
— Услышав это, Михаил Кузьмич быстро пошел к автомашине, взял удостоверение и говорит автоинспектору:
— Вам этого достаточно?
Инспектор как увидел, что это удостоверение члена Центрального Комитета партии, мгновенно обомлел, "взял под козырек" и так, застыв, стоял, пока его было видно.
Партийность М.К. Янгеля — это высокой меры норма поведения и отношения к людям, ответственности при решении сложнейших проблем науки и техники, принципиальность, настойчивость в осуществлении намеченной цели, порядочность, простота и доступность. Это ярко выраженный организаторский талант, умение сплотить коллектив единомышленников, преданных порученному делу. Это неприятие и воинствующая борьба с любыми проявлениями рутинерства, волокиты, формализма и консерватизма в деле, хамства и чванства в отношениях. Это глубокая искренность и душевная теплота, которые создавали исключительно благоприятную атмосферу творчества в решении сложнейших инженерных задач.
В одном из подразделений конструкторского бюро произошло чрезвычайное по тем временам событие: молодой, проявивший себя с самой хорошей стороны в работе инженер вдруг подал в комсомольскую организацию заявление с просьбой о выходе из членов ВЛКСМ. Состоялось собрание, на котором прозвучала резкая критика в адрес обсуждаемого, поступок получил соответствующую политическую оценку, и инженера вывели из молодежной организации — резерва партии.
Но на этом дело не закончилось. Как всегда, нашлись желающие сделать из случившегося соответствующие выводы и добить сотрудника, попавшего в сложную ситуацию. В данном случае в этой роли выступил начальник отдела, в ведении которого находилась секретная документация. Он и подготовил приказ, в котором мотивировал, на основании происшедшего события, необходимость лишения инженера права пользоваться документами с секретным грифом, а следовательно, фактически возможности работать в конструкторском бюро. Приказ, естественно, был представлен на подпись Главному конструктору. М.К. Янгель внимательно познакомился с мотивировкой и отпустил ходатая, сказав, что сам лично разберется в сложившейся ситуации.
Через некоторое время провинившийся предстал перед М.К. Янгелем. То, что произошло дальше, никто из посвященных в эту историю не мог даже и приблизительно предположить.
Инженер, знавший о содержании приказа, ожидая, что на него сейчас обрушатся гром и молнии, приготовился к самому худшему исходу. Главный же, пригласив вошедшего сесть, вдруг как-то просто и непринужденно, даже с тоном просительности в голосе, обратился к нему со словами:
— Слушай, вот тут на тебя принесли приказ. Но мне сейчас крайне нужны специалисты на "сотке". Так я хочу попросить тебя: помоги мне и поработай там пару лет. А потом я переведу тебя туда, куда скажешь.
Инженер, обрадованный неожиданным поворотом событий, не раздумывая, выразил согласие. На новом месте работы он пришелся "ко двору", стал хорошим специалистом и никуда больше не переходил. А как человек неординарный, "по совместительству" увлекся фотографией и стал известным специалистом в этой области. Его работы удостаивались неоднократно престижных призов и премий на различного рода конкурсах и выставках.
Остается только догадываться, что ожидало бы "бедного" инженера, если бы на месте М.К. Янгеля оказался начальником ортодоксальный незадачливый коммунист, в сознании которого никак бы не укладывался такой поступок с позиций партийной зашоренности. Любой подобный акт мог квалифицироваться как идеологический выпад против существующей системы. Известно, например, что только лишь за отказ принципиального честного человека взять на себя так называемые социалистические обязательства, предусматривающие перевыполнение запланированного "липового" задания, которое можно было сделать, не напрягаясь, из любого положения, собирались прибегнуть к самым жестким мерам.
С первых дней работы в создаваемом конструкторском бюро он постоянно опирался на активную помощь и поддержку партийной организации, состоявшей из кадровых работников конструкторского бюро, в которой никогда не было партийных функционеров со стороны. В свою очередь, партийный комитет в каждодневной деятельности ощущал поддержку Главного в любых начинаниях при решении не только конкретных вопросов, но и как старшего опытного товарища, всегда готового дать совет.
"Какие бы сложные вопросы не возникали в нашей работе, — вспоминает секретарь парткома конструкторского бюро, — шла ли речь о сосредоточении сил и внимания конструкторов на главном направлении, или надо было продуманно и планомерно провести реорганизацию КБ в целях повышения эффективности разработок, а иной раз необходимо было просто определить быть или не быть аспирантуре в конструкторском бюро — Михаил Кузьмич всегда шел в партийный комитет, встречался со знающими коммунистами, советовался, выслушивал мнение товарищей и только после этого, как правило, безошибочно принимал решение.
Однажды в конструкторском бюро сложилась тревожная обстановка в связи с чрезмерным увлечением многотемностью, потерей чувства личной ответственности за порученное дело у определенной категории руководителей. Как следствие всего этого — отставание по срокам разработки, серьезные упущения и даже крупные промахи в работе. Такие положения в делах принято называть критическими. Так оно и было на самом деле. На заседании партийного комитета осудили такую практику работы. Целиком и полностью поддержав решения партийного комитета, сделав правильные выводы из критических замечаний в свой адрес, М.К. Янгель принципиально и настойчиво стал добиваться исправления создавшегося положения. Личный пример Главного конструктора сыграл важную, если не решающую роль. За короткий срок была пересмотрена организационная структура КБ, основные усилия конструкторов направлены на разработку главных тем".
История развития ракетно-космической техники в Советском Союзе наглядно подтверждает, что коммунист М.К. Янгель честно выполнил свой гражданский долг перед народом и государством.
Внеочередной партком
При социалистической системе управления функции государства распределялись между "тремя китами": Коммунистической партией, советом министров и Профсоюзами. Причем, первый "кит" определял всю политику страны. Правда, существовал еще один, самый главный "кит", но это был чисто "свадебный генерал", который ничего не решал, хотя формально и имел самые большие права — это Верховный Совет СССР.
Такая субординация в руководстве с теми или иными вариациями оставалась незыблемой до уровня производственного предприятия, где происходило перераспределение прав и обязанностей в такой последовательности: руководитель организации, секретарь партийного комитета и председатель профсоюзного комитета. Но, самое главное, вместе с этой трансформацией распределения реальной власти происходило и качественное изменение в подходе при назначении на партийный "трон".
Если выборы первого лица страны — первого секретаря ЦК КПСС происходили по своим, известным синклиту власти, правилам в жесткой борьбе за кресло лидера, то совсем по другой схеме выбирали секретаря партийного комитета. Им становился сотрудник организации, который практически никогда до этого не занимал руководящих административных постов, но пользовался авторитетом и, самое главное, был обычно молод.
Избрание в состав членов парткома не давало особых преимуществ. Работая там и одновременно исполняя свои непосредственные обязанности, человек набирался руководящего опыта. Это была школа, из которой в дальнейшем выходили перспективные организаторы производства. Поэтому, в отличие от высших эшелонов власти, партийная работа была, порой, большой дополнительной нагрузкой. Для тех же, кто кроме инженерной деятельности не видел сферы применения своего потенциала и хотел работать в области избранной профессии, назначение секретарем парткома было даже нежелательным актом. И не все с большой радостью соглашались на этот хлопотливый и ответственный пост. Как пишет в своих воспоминаниях бывший парторг ОКБ Б.И. Губанов, его попытка отказаться от такого поста ни к чему не привела. Заключительная беседа с Главным закончилась словами последнего:
— Это не только мое личное мнение. Быть тебе секретарем или нет — не я решаю. Слово за делегатами конференции. Изберут — будешь работать. Со своей стороны, в случае твоего избрания, обещаю активную поддержку и помощь.
Существовавшая система выбора партийных лидеров и партийных комитетов обеспечивала на уровне организации создание системы, выражавшей интересы большинства. Партийный комитет, при надлежащем взаимопонимании, был большой силой в руках руководителя организации в процессе проведения технической политики. И в этой ипостаси являлся, несомненно, прогрессивным органом, активно влиявшим в том числе и на политику Главного.
Одним из важнейших вопросов в деятельности партийного комитета была и работа с кадрами, которая немыслима без руководящей роли в ней начальника предприятия.
Многое изменилось за тот небольшой в историческом плане промежуток времени, некоторые уже забыли о своем "коммунистическом" прошлом, но это расширенное заседание партийного комитета в конструкторском бюро помнят до сих пор, оно осталось в памяти всех его участников.
Повестка дня была действительно неординарна — на обсуждение выносился вопрос о соответствии занимаемой должности начальника отдела, отвечавшего за один из сложных участков летной отработки ракет. По существовавшей тогда традиции партком состоял из представителей среднего и низшего звена сотрудников конструкторского бюро, а высший эшелон власти олицетворялся Главным конструктором. При таком подходе партком действительно являлся собирательным умом, отражавшим мнение коллектива.
Сложность рассматриваемого вопроса состояла в том, что речь шла об опытном, несомненно большом специалисте в своей области инженере, имевшем определенные заслуги в ракетной технике, однако бывшем явно не в ладах с самокритичным отношением к своей персоне. Это способствовало развитию синдрома непогрешимости, проявлявшегося, в первую очередь, в гипертрофированно развившемся вкусе поучать, морализовать. Была и еще одна немаловажная деталь: на работу в Днепропетровск он был приглашен лично М.К. Янгелем из конструкторского бюро С.П. Королева и пользовался большим доверием Михаила Кузьмича, в кабинет которого у него была прямая дорога, минуя всех заместителей Главного.
Однако это была лишь чисто внешняя канва возникшей ситуации, ее видимая часть, определявшаяся особенностями характера руководителя. Суть же конфликта была значительно глубже и его скрытая от стороннего наблюдателя сторона была непосредственно и напрямую связана со спецификой отработки ракет в процессе летных испытаний. Дело в том, что начальник отдела возглавлял телеметрическую службу конструкторского бюро, в обязанности которой входило проведение измерений и контроль всех процессов, протекавших в системах ракеты во время ее полета на активном участке траектории и последующего движения отделившейся головной части в плотных слоях атмосферы.
Важность телеметрических измерений и их место в создании новой машины определялись особенностями летной отработки ракет. Создатели ракетной техники, по сравнению с авиационными конструкторами, находятся несравненно в более невыгодных условиях. Опытный образец самолета проходит длительные испытания, включающие взлеты, выполнение заданных фигур, режимов полета, посадки под "руководством" опытнейшего летчика-испытателя, который по своему положению становится связующим звеном между машиной и ее создателями. Именно летчику-испытателю, являющемуся профессионалом высшего класса, доверяют выявить все особенности поведения самолета в процессе его "обучения летать".
"Летная жизнь" конкретной ракеты измеряется минутами, и повторить ее полет нельзя. В лучшем случае, по остаткам в районе падения можно попытаться восстановить особенности работы отдельных узлов и агрегатов. Аварийные пуски при летно-конструкторской отработке новой машины, как показывает практика, обычное явление, и единственным источником информации о работе всех систем борта ракеты являются телеметрические измерения, проводимые с помощью установленных датчиков и регистрирующей аппаратуры.
В этой ситуации роль службы телеметрии необыкновенно возрастает, без нее просто нельзя обойтись, и вместе с тем ее функции являются, по существу, чисто информационными, дающими возможность установить причины ненормальной работы или же выявить неучтенные факторы, возникающие в процессе полета.
Однако, именно в силу того, что держателями информации о работе систем ракеты в полете являлись телеметристы, и они всегда первыми докладывали о результатах полученных изменений, у руководителя сложилось ложное мнение о возможностях своей службы.
Взяв на себя функции последней инстанции в оценке достоверности происходящего на борту ракеты в полете, он невольно встал на позицию, что специалисты службы телеметрии могут анализировать работу всех систем и выдавать рекомендации для устранения обнаруженных недостатков. Тем самым ставился под сомнение факт компетентности разработчиков систем, лучше которых, конечно же, никто не знал особенностей заложенных решений. При таком подходе им отводилась непонятная роль в совершенствовании создаваемой машины.
Позиция непогрешимости и самомнения, что телеметристы лучше всех знают ракету и понимают работу всех ее систем, что именно они проводят отработку, что за ними последнее слово, инициировала в собственных глазах ореол незаменимости. В духе подобных настроений воспитывал руководитель и своих подчиненных, которые тоже все больше утверждались во мнении своей главенствующей роли в летной отработке ракет.
Справедливости ради следует отметить, что подбирать кадры руководитель умел, создав жизнеспособный энергичный коллектив, практически полностью состоявший из молодых специалистов. На какой-то период у него на поводу оказался и Главный конструктор.
Сложившаяся на первых порах традиция, переросла в правило: при обсуждении результатов очередного пуска телеметристы не только докладывали о том, что произошло в полете, но предлагали (фактически подменяя проектантов и конструкторов), что и как делать. Сложившаяся ситуация негативно сказывалась на ходе дальнейшей отработки систем.
Таково было истинное положение дел, которое в конечном итоге определяло атмосферу, царившую на заседании партийного комитета. Это и было поставлено в вину руководителю службы телеметрии. Кроме того, выступавшие единодушно отмечали заносчивость, грубость, игнорирование чужого мнения, менторский тон, неумение работать с людьми, давшие бурные всходы на почве переоценки своей личности. Все это отрицательно сказывалось не только на работе внутри своего коллектива, конструкторского бюро, но и со смежниками, создав в конце концов определенную ситуацию отторжения.
Но на защиту обсуждавшегося решительно встало руководство конструкторского бюро в лице Главного и его заместителей. Сложность рассматриваемого "дела" определялась еще и тем, что к имяреку благоволил Оборонный отдел обкома партии, явно поддерживая своим "теневым" мнением. А в то время эта инстанция формально по многим параметрам могла "поправить" даже Главного конструктора, во всяком случае играла определенную роль для составления мнения в верхах.
О начале обстановки на заседании и нелицеприятном обсуждении можно судить по отдельным репликам присутствовавших:
— Он же, Михаил Кузьмич, Вас гипнотизирует тем, что медленно произносит слова, чтобы подчеркнуть свою значимость.
— Понимаете, Михаил Кузьмич, в конструкторском бюро есть большая лужа, все ее обходят, а Вы не замечаете.
Как вспоминал впоследствии один из присутствовавших, секретарь партийного комитета позволил себе даже такую фразу:
— Михаил Кузьмич, в конце концов надо быть мужчиной.
В своем выступлении, несмотря на единодушие присутствующих на заседании, Главный остался верен своей позиции и охарактеризовал обсуждаемого как хорошего руководителя и специалиста, знающего свое дело, поставившего службу телеметрии в конструкторском бюро.
— Я спокоен за этот участок работы и своего согласия на снятие не даю — закончил свое выступление Главный.
Обстановка становилась взрывоопасной, такого резкого и открытого противостояния история молодого конструкторского бюро еще не знала. Подводя итоги эмоциональной и нелицеприятной дискуссии, секретарь партийного комитета Б.И. Губанов закончил предельно остро:
— Михаил Кузьмич! — обратился он к Главному. — Терпение у коллектива достигло критической точки. Мы долго возились с товарищем, выслушивали бесконечные на него жалобы, сыпавшиеся со всех сторон. Было достаточно времени оглядеться, чтобы не поставить себя вне коллектива. Если Вы не даете своего согласия, то я вынужден поставить вопрос на голосование парткома, членом которого Вы являетесь. Пусть партком принимает решение.
Сложившуюся ситуацию после заседания один из острословов определил достаточно точно: "Стали козлы со слонами бодаться". Председательствующий же, сформулировав предложение, объявил, что голосуют только члены парткома.
В напряженной тишине все, принимавшие участие в судьбе обсуждавшегося руководителя, медленно, но решительно подняли руки и, не шелохнувшись, с замиранием сердца ждут — как поведет себя Михаил Кузьмич. А он вынул носовой платок (было жаркое лето), медленно вытер пот со лба и тоже поднял руку. В результате получилось, что решение принято единогласно.
Какие чувства боролись в этот момент в душе первого лица организации? По всему было видно, как нелегко ему давалось это решение. Но он поборол себя. И это была победа, и прежде всего — победа Главного, и не только над самим собой. Это был и глубоко осознанный акт человека, сумевшего в острой ситуации стать выше собственных амбиций и тем самым еще больше укрепить свой авторитет в глазах сослуживцев, который зижделся на приоритете коллективного перед личным. Конечно, он мог затянуть решение вопроса о снятии руководителя телеметрического подразделения и тем самым сбить накалившиеся страсти. Но Михаил Кузьмич, как никто другой, умел считаться с общественным мнением, мнением большинства. Всегда и при всех обстоятельствах оно было для него законом.
Перед новым молодым руководством службы в условиях нараставшего объема измеряемых величин, характеризующих работу систем ракеты в полете, сформулировали четкую задачу: телеметристы должны выдавать качественную и в необходимом объеме достоверную информацию об измеряемых параметрах с учетом возникающих замечаний, сравнивать ее с другими машинами, но не ставить диагноз, а тем более навязывать рекомендации, кто, что и как должен делать. Анализ летных испытаний — это коллективный труд всех разработчиков систем, а не одного подразделения. Доработкой конструкции должны заниматься специалисты по принадлежности узлов, ибо лучше их никто это не может сделать.
Дальнейшая работа коллектива по новым проектам показала незыблемость общеизвестной истины: свято место пусто не бывает. "Обезглавленный" коллектив, несмотря на все усложнявшуюся тематику, в обстановке "оздоровленного" микроклимата успешно решал задачи, связанные с получением и обработкой телеметрической информации, записываемой при пуске ракет, без которой невозможен анализ проведенных летных испытаний.
Но как показали дальнейшие события, это не был финал истории с кадровыми перестановками в отделе телеметристов. Закончилась она только для возмутителя спокойствия. Ему поручили новый участок работы — организовать подразделение, занимающееся измерениями и изучением вибраций элементов конструкций. Опальный начальник отдела, получив хороший жизненный урок, успешно (в профессиональных возможностях его никто не сомневался) поставил новое дело.
Вопрос же о том, кому быть новым руководителем подразделения, оказался не таким простым. Дальнейшее развитие событий показало, что история конфликта Главного с коллективом имела второй акт, на протяжении которого во главе отдела телеметристов находился "И.О." — исполняющий обязанности.
У М.К. Янгеля имелось свое мнение по кандидатуре на важнейший участок экспериментальной отработки ракет. На примете был очень энергичный молодой инженер. Но скажем откровенно: его технический уровень оставлял желать лучшего. А вот этого-то вовремя и не успел распознать Главный. Он только знал, что его мнение не находит достаточной поддержки в службе испытателей, а потому и не торопился с новым назначением.
Но время не стояло на месте. Во главе партийной организации конструкторского бюро стал новый парторг — молодой инженер В.Я. Михайлов. Решительный и энергичный, он, зная хорошо все перипетии затянувшегося процесса, от имени партийного бюро просил М.К. Янгеля ускорить решение вопроса.
— И вот наступил день, — вспоминает по прошествии многих лет секретарь парткома, — когда Михаил Кузьмич, решив принять окончательное решение, пригласил в кабинет претендента на должность, работавшего в то время ведущим инженером.
Главный сидел за своим рабочим столом без пиджака. Белая рубашка контрастировала с шоколадным полигонным загаром. Привстав, он сделал дружелюбный жест, пожал руку вошедшего и без обиняков спросил:
— Как, обдумал мое предложение?
— Обдумал и согласен, Михаил Кузьмич.
— Тогда докладывай.
— А что докладывать, все ясно. Оперативный анализ информации во время испытаний, без всякого сомнения, позволит существенно сократить сроки и стоимость отработки изделия.
— Стоп, стоп, дорогой, — явно неудовлетворенный такой поспешностью и легкостью, с которой подходил к столь серьезному делу энергичный претендент, — остановил его Главный. — Я рад, что в постановке задачи мы с тобой единомышленники. Но прежде всего хотелось бы услышать предложения, как лучше в конструкторском бюро организовать постановку оперативной диагностики.
— Докладываю. Вот структурная схема, штатное расписание, проект положения о службе телеметрии.
Главный пододвинул к себе бумаги и, быстро взглянув на них, спросил:
— Не много ли запрашиваешь?
— Думаю, даже маловато, но на большее не решился.
— А какие предложения по людям? Персональная расстановка есть?
— Есть, Михаил Кузьмич.
— Оставь бумаги. Я с ними поработаю. Будь на месте, возможно, ты мне понадобишься.
И сразу по внутреннему селектору пригласил к себе испытателей. Через несколько минут в кабинет вошли заместитель главного конструктора по испытаниям ракет В.В. Грачев и ведущий специалист по телеметрии, тот самый "И.О.", который успешно выполнял свои временные обязанности.
— Так что, укрепляем телеметрическую службу? — обратился к вошедшим главный.
— Нужное дело, Михаил Кузьмич. Однако Ваше предложение по кандидатуре нового руководителя многими не воспринимается, — ответил его заместитель.
— Непонятно. Поясните, чем не угодил.
— Михаил Кузьмич, в вопросах телеметрии у кандидата нет, к сожалению, должной технической подготовки. И потом, настораживает одна черта его характера. Не в меру любит власть.
— Может тебе она мешает? — отреагировал, усмехнувшись, Главный.
— Все в меру.
— Преувеличиваешь, дорогой. Ловлю себя уже не раз, что моя мягкость против меня же и оборачивается.
— Может быть, Михаил Кузьмич.
Наступила неловкая пауза. Главный явно не ожидал такого поворота. Переведя взгляд на хранившего до сих пор нейтралитет "И.О.", как бы спросил:
— Ну, а что ты, молчун, тоже против?
— Михаил Кузьмич, — пытаясь прервать невольно возникшую неловкую паузу, выдавил из себя "И.О.", — я согласен с Виктором Васильевичем. Из одной крайности мы бросаемся в другую. Какой смысл подчинять службу человеку, который в нашем деле, простите, ни "гу-гу". Ведь речь идет не о назначении командира роты измеренцев, а о руководителе ансамбля телеметристов. Тут нужен знающий технический дирижер.
— Да, да, дорогие мои, вот где боком вылезает моя терпимость. Разбаловал я Вас.
— Михаил Кузьмич. Будь на вашем месте другой человек, мы, возможно бы, и промолчали. Вам же говорим, как думаем. По делу согласны. Надо усиливать роль службы телеметрии. По начальству… Впрочем, решайте. Если будет приказ на вашу кандидатуру, будем поддерживать и его в новой роли, выполняя решение Главного, — резюмировал мнение коллектива заместитель М.К. Янгеля.
— Умно очень. Штаны поддерживать помогать, когда сами уже пуговицы отрезали, — думая о чем-то своем, пробурчал Главный. — Ладно. Наговорились. Вы свободны. Спасибо за откровенность.
Михаил Кузьмич, когда вышли испытатели, непроизвольно взглянул в окно и невольно отметил, что с утра такое ясное небо заволокло тучами.
— Видно, к дождю, — как бы между прочим промолвил он, потирая ноющую ногу.
От утреннего хорошего и бодрого настроения не осталось и следа. На Главного конструктора навалилась тяжесть досады, раздумье. Было о чем подумать и мне, секретарю парткома…
Развитие событий показывало, что принятое решение, не скрепленное делом, ничего не стоит.
Пробежали в ожидании для заинтересованных сторон несколько дней, в течение которых Главный предпринял шаг, оставшийся достоянием только двух человек. А произошло следующее.
В телеметрическую службу неожиданно позвонила секретарь и передала инженеру В.Д. Кудину, что Михаил Кузьмич приболел и поэтому просит зайти к нему в гостиницу.
Инженер был крайне удивлен, он не был руководящим работником, приближенным к начальнику предприятия, и не мог догадаться о причине вызова. Но приказ есть приказ, да и идти-то совсем рядом, так как гостиница находилась невдалеке.
Робко постучав в дверь и получив разрешение, он в нерешительности (зачем потребовался "самому"?) вошел в комнату. Главный дружелюбно поприветствовал его и сразу спросил (было время обеденного перерыва)
— Ты обедал?
Получив утвердительный ответ, предложил сесть и выпить рюмку коньяка. Это как-то сразу сняло напряжение — слишком уж неординарной была для рядового инженера ситуация.
— Ты знаешь, зачем я пригласил тебя? — доверительно начал Михаил Кузьмич. — Я долго думал и все же, как ты знаешь, решил подписать приказ о снятии начальника отдела. Это не моя прихоть, более того, очень не хотел этого, но меня поставили в такие условия, буквально задавили, что вынужден это сделать. Однако, прежде чем окончательно принять решение, думаю посоветоваться с тобой. Не можешь ли ты мне помочь? Как ты думаешь, кто, по твоему мнению, мог бы возглавить отдел?
Инженер, не раздумывая, назвал фамилию "И.О."
Главный сразу как-то оживился:
— Ты знаешь, снимаемый начальник отдела в качестве своего преемника назвал мне эту же кандидатуру. И после некоторой естественной паузы:
— На том и порешим. Пусть будет так.
Поблагодарив инженера за помощь при решении трудного вопроса, Главный отпустил его. Но почему выбор "советчика" пал именно конкретно на этого инженера? Оказалось, что он запомнился М.К. Янгелю как автор альтернативного предложения во время памятного обсуждения состояния дел в одном из секторов отдела телеметрических измерений, на котором присутствовал Михаил Кузьмич.
На следующий день был объявлен приказ о назначении бывшего "И.О." полноценным руководителем службы измерений. Работа пошла в гору.
Совсем в другом духе развивались события, когда, опять же по инициативе партийного бюро, был поставлен вопрос о соответствии должности начальника отдела, в ведении которого находилась секретная документация. Занимал ее человек, уволенный из органов госбезопасности. Было очень много сигналов, в которых все характеризовали его как преисполненного чувства важности собственной персоны на столь ответственном посту по охране государственной тайны. Именно он подготовил приказ на лишение инженера, решившего покинуть ряды ВЛКСМ, права пользования секретными документами.
Не понял и не воспринял руководитель отдела и критику, прозвучавшую во время обсуждения на заседании парткома, по-прежнему оставаясь при своем мнении и считая, что его методы руководства и взаимоотношений с сотрудниками конструкторского бюро находятся вне обсуждения. А они, между прочим, в одном из выступлений были охарактеризованы как "держимордовские".
Все ждали, что думает по поводу происходящего Главный. А до него уже не раз доходили сигналы о произволе блюстителя секретного режима. Своим же поведением обсуждаемый лишь подтвердил правильность сложившегося мнения.
В своем кратком выступлении М.К. Янгель четко и ясно сформулировал роль и место секретной службы и ее руководителя по охране документации. Заключительные слова лишь выразили общее мнение. Назвав по имени и отчеству обсуждаемого, он сказал:
— …Мы не можем больше тебя терпеть!
Так был решен еще один кадровый вопрос.
Мнение коллектива для Главного всегда было определяющим и во всех ситуациях — высшим судьей. Особенно в ложных и запутанных, когда личное представление могло оказаться субъективным. Известен случай, когда он подписал приказ об увольнении одного работника, не согласовав, как это было положено, предварительно с профкомом. Встав на защиту обиженного, профсоюзная организация выработала свою резолюцию, в которой оспаривала неправильное решение начальника предприятия. Михаил Кузьмич принял председателя профбюро, внимательно выслушал все доводы и отдал распоряжение отменить свой приказ.
Обсуждаемые ситуации формально можно квалифицировать как коллизии Главного с коллективом. И поведение в них руководителя неадекватно. Но на поверку оно всегда было подчинено только одной цели — интересам дела.
Тяжела ты, шапка Мономаха
Успехи, сделавшие М.К. Янгеля несомненным лидером боевой ракетной техники, давались непросто. Так уж принято, что когда заходит речь о человеке, работающем на переднем крае науки и техники, то на первый план выступают его награды и почетные звания, различного рода торжества, приемы и банкеты, с которыми традиционно связано общественное признание. И, конечно, этапные периоды творческой деятельности, когда приходит озарение и наступает момент истины.
В действительности все ровно наоборот. Моменты официального признания и чествования с вручением наград, вершащие победную реализацию задуманного, тонут в повседневной изнурительной, порой рутинной работе, в процессе которой не только выдвигаются идеи, решаются принципиально новые технические проблемы, рождаются неизвестные до того конструкции и многое другое, что сопутствует творческой деятельности крупного инженера, внедряющего научные и технические идеи века, но и осуществляется постоянная администраторская и организаторская деятельность со всеми вытекающими последствиями, связанными с функционированием крупного коллектива. Несмотря на огромный авторитет М.К. Янгеля не только в кругах полигонных военных специалистов, но и у высшего руководства в лице Главнокомандующих ракетными войсками М.И. Неделина и Н.И. Крылова, главный военный заказчик в лице министра обороны СССР А.И. Гречко не был сторонником и не поддерживал перспективные начинания днепропетровского Главного. И это все на фоне постоянной сложной обстановки, в которой приходилось отстаивать новые направления: непрекращающаяся неравная борьба за заказы с основными конкурентами С.П. Королевым и особенно В.Н. Челомеем, имевшим и после "хрущевского" периода весомую поддержку в лице А.И. Гречко.
Бескомпромиссность в противостоянии с теми, кто не разделял взгляды М.К. Янгеля на развитие ракетной техники, носила порой очень резкий характер и не раз вынуждала идти на крайние меры, добиваясь отстранения от занимаемых должностей ставших тормозом руководителей смежных организаций и осуществлять перестановки в собственном конструкторском бюро.
Сослуживцы всегда видели подтянутого, спортивного сложения Главного с неизменной чисто янгелевской улыбкой, ставшей (как и улыбка Джоконды) хрестоматийной в кругах тех, с кем приходилось общаться. И только наметившаяся сутулость могла для наблюдательного глаза сказать о той тяжелой повседневной работе, скрытой от глаз сослуживцев. А ведь в конструкторском бюро никто практически не знал, какой "букет" недугов — прямое следствие трудного детства и суровых лет военного и послевоенного времени, мучил Михаила Кузьмича.
Пять инфарктов за днепропетровский период жизни М.К. Янгеля — такова цена подвижнического труда на ниве ракетной техники. Несомненно, болезни Главного усугублялись обстоятельствами личной бытовой неустроенности, связанной с кардинальным изменением места работы.
Семья не захотела расстаться со столичным образом жизни и переехать по месту работы ее главы, оставшись в Москве. В результате — существование без близких, на правах командированного в бесконечных переездах по треугольнику Днепропетровск-Москва-Полигон. Жена руководителя такого масштаба должна быть не только спутником, но и помощником, делить ежедневно "тяготы быстро текущей жизни", а может и раствориться в ней. История знает много таких примеров самопожертвования.
Все это создавало человеку, казалось, облеченному высшим государственным доверием, атмосферу постоянного нервного напряжения, обстановку одиночества, практически без дома и комфорта. Создав огромный работоспособный дружный творческий коллектив, оставаясь его признанным глубокопочитаемым лидером, Главный конструктор оставался практически одиноким. Заканчивая поздним вечером напряженный изнурительный рабочий день, сослуживцы отправлялись к своим домашним очагам, а он — в неуютную "холостяцкую" гостиничную квартиру.
Уезжая на новое место работы, обещал наладить дело, подготовить смену и вернуться через несколько лет. Срок пребывания пришлось продлить в связи с важнейшей государственной задачей — созданием первой межконтинентальной баллистической ракеты на высококипящих компонентах топлива — Р-16. Трагедия на полигоне находит резонанс в семье. Снова приходится отложить возвращение домой. Он должен довести дело до конца. Не выполнено уже не первое обещание. Впереди же новые идеи, новые задачи, на основе которых должен быть создан мощный ракетно-ядерный щит страны для обеспечения мира на планете в сложные шестидесятые годы. И возвращение в Москву так и не состоится. Интересы Государства для М.К. Янгеля всегда были выше любых других.
Смелый и решительный в претворении принятого решения, бескомпромиссный в сложных жизненных коллизиях, не терявший чувства высокого человеческого достоинства на любом уровне, он был, как это не может показаться странным, слабым, по отношению к себе, не мог во внеслужебной обстановке порой справится с собой и в этом была его трагедия. В результате психологический надлом со всеми вытекающими последствиями и прежде всего, потеря сна. Без "стимуляторов" не обойтись, появилась тяга к "коньячным разгрузкам". И как следствие, неконтролируемые поступки. "Аборигены" конструкторского бюро и сегодня помнят знаменитые "пирожковые разборки", когда Главный конструктор ловил в коридоре молодежь, поедавшую в рабочие утренние часы продававшиеся тут же пирожки и бутерброды, и учинял нарушителям трудовой дисциплины публичные разносы. По форме вроде бы все было правильно. Сотрудники же реагировали на это своеобразно. Улыбаясь, они комментировали: "не царское" это дело.
Были и другого характера подобные "не царские" акции. Так, однажды Михаил Кузьмич назначил совещание в нерабочую субботу и, проходя мимо раздевалки, увидел в ней всего лишь одно пальто. Оно, как выяснилось потом, принадлежало рядовому инженеру. Остальные все были рангами повыше, а посему разделись, где посчитали удобней. Войдя в приемную, он первым делом спросил у секретаря:
— Что, еще никто не пришел?
Получив ответ, что его уже ждут, Главный вошел в кабинет. И когда увидел всех сидящими за столом заседаний, вдруг взорвался:
— А где вы разделись? На вешалке только одно пальто. Что, все остальные предпочли кабинеты? Только у Главного есть эта небольшая привилегия. Остальные должны пользоваться раздевалкой. Прошу об этом помнить.
Конечно, все почувствовали себя в этой ситуации крайне некомфортно. Но, надо сказать, что слишком велико было уважение сотрудников к своему Главному, слишком велик был его авторитет. Поэтому они с должным пониманием относились к появившимся подобного рода проявлениям неуравновешенности своего руководителя. Прекрасно осознавая насколько непростая у него жизнь, и как он предан своему делу, как мудро ведет коллектив от успеха к успеху, они даже во многом сочувственно воспринимали подобные инциденты и посему не держали ни "дули в кармане", ни "камня за пазухой". Не все было спокойно на "Олимпе". Поводов находилось предостаточно и, в первую очередь, связанных с выбором основного направления работ. Потерпев неудачу в попытке создания носителей для большого космоса, Главный все внимание сосредотачивает на боевой жидкостной ракетной тематике. В то же время в коллективе возникают сильные тенденции, направленные на развитие новых направлений, связанных с проектированием малых спутников Земли и созданием твердотопливных двигателей. В этой связи в структуре конструкторского бюро происходят преобразования, связанные с организацией новых подразделений. Обстоятельства требуют произвести и кадровые перестановки. Забота о преемственности в деятельности конструкторского бюро требует выдвижения перспективных молодых заместителей.
Оценивая сложившуюся обстановку и пытаясь не допустить возникновения конфликтных ситуаций в разговоре с директором завода А.М. Макаровым, Михаил Кузьмич откровенно заявляет:
— Зачем они — рвутся в бой? Я уже больной человек, и сейчас, как никогда раньше, мне крайне необходимы верные помощники и товарищи, которые смогли бы достойно продолжить мое дело.
Прекрасно осознаю свои недостатки в этой ситуации, не могу смириться, когда бьют лежачего. Что им еще надо?
Между тем стычки между лидерами принимают тот уровень, который может обернуться против конструкторского бюро.
— В партком, — вспоминает бывший в то время его первым секретарем В.М. Михайлов, — стали поступать тревожные сигналы: становится невозможно работать, не успеет Главный, приняв решение, уехать в командировку, как они отменяются. Это создавало крайнюю нервозность во взаимоотношениях в среде руководителей подразделений. И высказывались настойчивые предложения:
— Секретарь, принимай решение.
Посоветовавшись с членами партийного комитета, секретарь берет ответственность на себя и приступает к решительным действиям — пишет письмо в Москву министру С.А. Афанасьеву, в котором, подробно обосновав создавшуюся ситуацию, попросил приехать в Днепропетровск и на месте при необходимости принять соответствующие кадровые решения.
Как стало известно впоследствии, о сложившейся обстановке были хорошо осведомлены в ЦК партии. И когда министр поставил в известность руководство оборонного отдела ЦК о поступившем письме, то оно оказалось последней каплей в чаше терпения. Все ясно понимали, что под удар может быть поставлена судьба конструкторского бюро, судьба перспективного коллектива. Решение однозначно: хватит терпеть такую обстановку, надо разводить конфликтующие стороны. Поэтому министр не заставил себя долго ждать. В конструкторском бюро он появился крайне раздраженным и сразу же высказал Михаилу Кузьмичу:
— Кто у тебя парторг. М…к, мне письма пишет.
Затем, не теряя времени, С.А. Афанасьев предварительно провел несколько неофициальных встреч с руководителями различного ранга, при этом демонстративно минуя парторга, хотя последний был не только автором письма, но по негласным канонам того времени, имел решающий голос в подобных вопросах. На официальное заседание были приглашены все заместители Главного, секретарь парткома и заведующий Оборонным отделом областного комитета партии. Не в силах скрыть раздражения, вызванного историей с письмом, открывая встречу, министр приняв позу неосведомленного, демонстративно разыграл примитивную сцену. Обратившись как бы ко всем присутствующим, спросил:
— Ну, кто тут из Вас писал письмо?
А затем стал поочередно опрашивать мнение всех присутствовавших. Цель разговора одна — сколько можно не понимать друг друга? Кто-то должен уйти? И министр принял решение: в большом деле тылы должны быть крепкими. По результатам совещания состоялись кадровые выводы. К руководству конструкторского бюро были привлечены молодые перспективные работники, проявившие себя в первую очередь на административной ниве. И это был большой урок для всех присутствующих. Вопрос не в том, кто ушел с дороги. Настоящий успех приходит тогда, когда воз тянут в одну сторону. Таков был смысл принятого решения, и это почувствовали все.
Но принятыми решительными действиями Москвы не решался другой, не менее важный и имевший непосредственное отношение к возникшей ситуации вопрос. Жизнь на правах командированного продолжалась. И не неустроенность быта (все свидетельствовало о том, что в жизни Михаил Кузьмич был крайне неприхотлив), а отсутствие семьи, возможность видеть каждое утро горячо любимых детей и общаться с ними — для любого родителя мучительно.
Семейная личная жизнь каждого человека по всем меркам, всегда — тема деликатная и обычно обходится молчанием. Но тем не менее она не оставалась незамеченной сотрудниками конструкторского бюро. Всегда неодобрительно оценивая возникшую ситуацию, сослуживцы при всех обстоятельствах полностью были на стороне Михаила Кузьмича. Показательно, что даже по прошествии десятилетий, они часто вспоминая ушедшие в историю времена, невольно обращаются и к этому вопросу. Ведь Главный живет до сих пор в сердцах и умах многих из тех, кто бок о бок трудился рядом, деля радость побед и горечь поражений.
Одиночество настолько омрачало жизнь Главного, что он в достаточно корректной форме поделился обо всем со ставшим ему достаточно близким человеком парторгом В.Я. Михайловым.
Вот они превратности "быстротекущей жизни", жизненные коллизии во всех их предсказуемых проявлениях. Сильная личность, человек, который владеет думами сотен и тысяч людей, к которому обращаются и доверяют свои самые интимные и житейские проблемы работники конструкторского бюро и который помогает своим мудрым советом и конкретными действиями выбраться из них, сам оказывается беззащитным и беспомощным, когда обстоятельства касаются лично его самого.
В один из приездов жены в Днепропетровск М.К.Янгель приглашает В.Я. Михайлова к себе в гости. И молодой партийный руководитель, сам еще не имеющий достаточного жизненного опыта, решает не упустить свой шанс и попытаться вызвать на откровенность И.В. Стражеву.
О том, как протекала и насколько удалась эта необычная миссия по такой тонкой и пикантной жизненной проблеме, в которой соотношение участвующих сторон по всем параметрам вписывалось в известную сентенцию, когда "яйца учат курицу", вспоминает сам ее инициатор.
— Жена Янгеля небольшого роста, простая, собранная, внимательная к собеседнику. Кузьмич рядом с ней смотрелся великолепно. Лучистый, высокий, домашний и одновременно праздничный.
— Какая чудесная пара, — подумал я.
За чашкой чая разговор быстро перешел к обсуждению столичных новостей, которые с собой привезла Ирина Викторовна. Михаил Кузьмич удалился на кухню помогать домработнице.
— Ирина Викторовна, извините меня, — решив приступить к делу, начал я. — Сто раз задавал себе вопрос: имею ли я право вторгаться в Вашу жизнь с Михаилом Кузьмичом, и все же хочу спросить:
— Почему Вы не здесь? Не рядом с ним?
Сразу стало как-то проще. По всему чувствовалось, что она сама ждала этого разговора. Возможно, хотелось объяснить прежде всего себе, а потом уже другим, почему она не рядом с мужем. Где-то в душе, по всему было видно, эта умная женщина понимала, что суд людей не на ее стороне.
— Да, Ирина Викторовна, — после невольной паузы продолжил я, — именно это и хотел у Вас спросить. Михаила Кузьмича в свободные минуты уже не спасают ни рыбалка, ни охота. Он всеми мыслями уходит в свою семью. В конце концов его страшная болезнь прогрессирует вследствие одиночества. Как я понимаю, будь Вы рядом, ему бы не потребовались лекарства, врачи.
— Владимир Яковлевич, — медленно начала она, — Вы слишком молоды и мне трудно ответить на Ваш вопрос так, чтобы быть понятой до конца. Страшусь это сказать вслух, но нас, женщин, еще никто не смог до конца понять. Мы сами порой себя пугаемся. Понимаю, нескладно получается. Но особенно сейчас, когда Миша стал знаменит и известен на всю страну, я боюсь быть рядом именно здесь. Кажется, что тогда я его потеряю навсегда. Ведь я начну каждый день ревновать его к работе. И потом, Владимир Яковлевич, поймите меня как человека. Я доктор технических наук, профессор, у меня большая творческая жизнь. Боюсь себя опустошить. Не уверена…, - оборвав вдруг фразу, замолкла она.
— Вы же знаете, что у нас в университете есть специальный физико-технический факультет, где работают многие известные ученые и, в первую очередь, из конструкторского бюро, — пытался возразить я. Но Ирина Викторовна не откликнулась на мое предложение. Хранила молчание. По всему было видно, что развивать эту тему она дальше не хотела и обсуждение считала законченным.
— Бог ты мой, вот так разговор получился, — только и успел с тоской подумать я. К такому пониманию жизни в свои тридцать лет я был еще явно не готов. Проклятый бабий жребий! Эмансипация отбирает у нашей прекрасной половины счастье материнства, семьи. Все хотят быть Софьями Ковалевскими. Ради этого детей разучились рожать. От мужей отказываются. Надо же? Поди пойми их. В этот момент, как нельзя кстати, нарушив затянувшееся молчание, из кухни вернулся Михаил Кузьмич. Сразу заметив грустные лица собеседников и поняв причину, он вмешался в разговор:
— Владимир Яковлевич, у нас с Ириной Викторовной все оговорено. Она с ребятами будет ко мне чаще приезжать. Да и я в столице, сам знаешь, не редкий гость. Так выше голову.
Возвращался домой из гостей в раздумье. Не получился у меня разговор с женой Главного. Более того, где-то в душе я даже отступился от Михаила Кузьмича, оправдывая возможность его разлуки с Ириной Викторовной.
— Видать, — думал я, — у таких сильных, властных, неделящихся в жизни, так и случается, и это правда. Как говорится из песни слов не выкинешь, а песни бывают всякие. И все же жизнь надо уважать, даже такую трудную…
И тем не менее принципиально образ жизни Главного не изменился, а проблемы продолжали оставаться. Однако даже в период душевной расслабленности М.К. Янгель умел овладеть своими чувствами и, если требовали обстоятельства, проявлял фантастическую способность мобилизоваться в нужную минуту.