ПРОЛОГ

Объединенная электронная библиотека Сети.

Отдел электроэнергетики.

«Ядерная революция»

Нейтральный ядерный синтез (разг. – холодный синтез) – Разновидность ядерной реакции синтеза (слияния) легких атомов в тяжелые. Нейтральный ядерный синтез, в отличие от классического термоядерного синтеза в звездах, протекает при существенно низких температурах за счет участия в реакции элементарных частиц – нейтралей. Нейтрали притягиваются к ядру атома, обнуляют его заряд, позволяя ядрам преодолевать силу взаимного отталкивания.

История открытия.

25 сентября 2022 года в ЦЕРНе открыты новые элементарные частицы – нейтрали.

Первый кубометр нейтрального газа (топлива) был получен 16 марта 2024 г. Первый промышленный реактор, работающий по технологии нейтрального синтеза заработал 14 марта 2029 года в Женеве.

На 1 января 2047 года в мире функционирует 1198 реакторов нейтрального ядерного синтеза, которые обеспечивают 94 процента потребностей человечества в энергии.

Катастрофы и аварии.

12 августа 2033 года произошел взрыв на станции близ г. Сиэтла. В результате погибло 13 человек. Причиной взрыва послужило повреждение топливного блока станции.

15 ноября 2038 года, при тестировании на околоземной орбите первого образца реактора нейтрального синтеза с двигательной установкой, произошел пожар. Командир экипажа Джон Р. Тест и бортинженер Сергей Павлюк погибли. Второму бортинженеру Ивану Покровскому удалось отсечь подачу топлива в реактор и остановить реакцию. Реакторный модуль был отстыкован, сведен с орбиты и затоплен в Тихом океане.

Последствия открытия.

Нейтральный ядерный синтез и строительство реакторов по всему миру обрушило цены на классические энергоносители. Последующий повсеместный запрет на двигатели внутреннего сгорания привел к коллапсу сырьевых экономик развивающихся стран. В результате хаоса и революций в крупных азиатских и ближневосточных странах к власти пришли ультранационалистические силы и военные хунты. Конфликты охватили большую часть евразийского континента. Впервые с окончания Второй мировой войны применено ядерное оружие.

Инициированы судебные процессы против ученых по обвинению в подрыве традиционных экономических устоев. Им вменяется посягательство на государственный строй, вредительство и массовое убийство. Многие ученые уволены и подвергнуты насильственной эмиграции, финансирование научных изысканий снизилось в десятки раз. Множество университетов закрыты.

Ученые и сторонники нейтрального ядерного синтеза считают, что обвинения в их адрес беспочвенны. Они называют поведение политиков «новой охотой на ведьм». Известный астрофизик Ричард Пател* так написал в книге «Вселенная здесь и сейчас»:

Нейтральный ядерный синтез – это свободная энергия, которую тысячелетиями искали ученые. Наука испокон веков стояла на пороге прогресса и вела человечество за собой в завтрашний день. За свои убеждения ученых преследовали, многих лишили жизни. Истории известно немало случаев, когда научная революция кардинальным образом меняла привычные устои общества. Неизбежный переходный период предполагает отказ от устаревших убеждений и смену парадигмы жизни, к которой многие могут быть не готовы. Это долгий и сложный путь, который необходимо преодолеть. Но сегодня прогресс получил отпор. Популисты политики выбрали главным оружием ложь, разжигание ненависти к врагам, ограничение просвещения. Для них – это единственный способ отвлечь отчаянное население от реальных проблем. Для будущего человечества – это путь к катастрофе

Выводы.

Чем бы ни был нейтральный ядерный синтез, проклятием или спасением, он, безусловно, перевернул сложившееся устои постиндустриального общества. И куда он приведет человечество пока остается загадкой.

*Обновление статьи:

Доктор Ричард Пател героически погиб в спасательной миссии корабля «Прайм 1479» в 2049 году.

 

ГЛАВА 1

Макс приехал на место на пару часов раньше времени. Увидев с детства знакомый постамент с аббревиатурой из четырех букв, он несдержанно улыбнулся. Положительные эмоции переполняли от предвкушения.

Пусть утрутся те, кто не верил, что у него получится.

Макс решил некоторое время не спеша прогуляться по округе и осмотреться. Космический центр имени Линдона Джонсона (какого-то из президентов США) напоминал небольшой городок. Только вместо магазинов, больниц и банков, здесь располагались лаборатории, станции связи, школа подготовки астронавтов и, конечно, Центр управления полетами. Поредевшие зеленые газоны соскучились по рукам садовника. Искусственные пруды сигналили в небо отраженным солнечным светом. Их соединял узкий пролив с деревянным мостиком в форме полумесяца. Всесторонняя камера, закрепленная на высоком столбе, непринужденно осматривалась. Всего-то требовалось надеть очки виртуальной реальности, закрепить датчики тактильных ощущений, и ты мог так же как Макс гулять по пустынным дорожкам NASA. И не важно где ты, хоть в тысяче километров – для виртуального мира не существовало расстояний.

Макс приближался к Центру управления полетами. Лучшие умы, самые продвинутые технологии – все сосредоточено здесь. Большая дружная семья исследователей вот уже почти сто лет изучала космическое пространство. Макс несет им то, чего они были лишены последние годы – опыт первой космической державы России. Он заряжен энергией, готов ринуться в бой. NASA невероятно повезло.

Макс ухмыльнулся от собственной самоуверенности и потянул на себя дверь. Вестибюль пуст. Должно быть он пришел слишком рано. Где-то вдалеке звучали голоса. Макс направился на их источник. По пути он не встретил ни одного охранника, ни одной системы идентификации.

Не секрет, что бюджеты космическим агентств снижаются не первый год, но как можно так безрассудно относится к собственной безопасности? Это же NASA, черт бы их побрал, а не футбольный стадион.

Макс остановился у дверей зала связи и перевел дыхание. Сердце колотило где-то в животе. Макс сотню раз входил в эти двери в виртуальной реальности, и никогда так не волновался.

Программа локаций моделировала не только настоящее время, но и позволяла очутиться в прошлом. Например, увидеть триумф высадки на Луну 16 июля 1969 года и похлопать по плечу рыдающего от счастья коллегу; поучаствовать в спасении «Аполлона-13» год спустя. Макс знал сюжеты наизусть, мог повторить реплику каждого из сотен участников событий. Все эти люди давно умерли и остались только в виртуальной памяти машины. Но для Макса они были живыми. Их голоса звучали в его голове. И Макс обязан не подвести их память.

Внутри зала связи стояла тишина, пахло несвежей одеждой. Несколько человек без азарта пялились в голографические экраны, еще двое что-то обсуждали у кофейного аппарата, похожего на первый советский спутник. На центральном экране была пугающая пустота.

Где же те сотни людей с горящими глазами? Где полчища голосов, пестрящие новыми идеями? Должно быть Макс ошибся зданием. Это какой-то музей, а окружающее всего лишь бутафория и грошовые актеры…

Макс в растерянности наблюдал непривычную его мировоззрению картинку. Какой-то парень улыбался желтыми зубами и болтал с кем-то по видеосвязи, еще один, закинув ноги на стол, цедил газировку через трубочку. И эти люди собрались отправить миссию на Марс? Вы шутите?

Откуда ни возьмись возник упитанный парень с круглым лицом и копной черных кудрявых волос.

— Простите, я уже отправил письмо с ответом. Пока бюджет не утвердили, мы ничего не можем обещать, — сказал толстяк.

Макс молча протянул шифр-ключ. Толстяк аккуратно взял его и отсканировал встроенным в очки прибором. В воздухе материализовался небольшой голографический экран, на котором появилось фото Макса и вся известная о нем информация. Экран двигался за взором толстяка словно приклеенный, а тот пожевывал губу и внимательно вчитывался в мелкие, почти неразличимые буквы.

— Новенький. Круто, — толстяк протянул ему руку. — Бруно Литтл, инженер-астрофизик.

Рука Бруно была мокрая, а кожа отвратительно бархатная, как ворсистая ткань пиджака.

— Макс.

— Новиков, — закончил за него Бруно, не дождавшись продолжения от Макса. — Оператор спутниковой связи. Круто.

Макс молчал.

— Я думал, что ты из Диджитал Феникс. Каждый день приходят вот уже второй год. Деньги хотят за обслуживание наземных телескопов. Мы и не пользуемся ими давно, у нас и астрономов-то нет. Я им говорю – приходите завтра. Говорю – Конгресс вот-вот бюджет оформит. А что я сделаю, не со своего же кармана платить? Я столько и за сто жизней не заработаю. А новичков у нас давно не было. А ты из России? Круто. Я слышал в Роскосмосе дела в гору идут, правда?

— Роскосмоса не существует, — на выдохе сказал Макс.

Бруно ошарашенно застыл. Циферки и буквы побежали по летающему за ним экрану. Затем экран испарился так же внезапно, как появился. Информация теперь проецировалась на линзы его очков.

— А-а-аа, я понял. Расформировали. Знакомая история. Но что-то же осталось? Российское космическое агентство, РКА – кажется так называется? Ну, то самое, что за станцией "Ной" следит.

Макс кивнул и спустился на последнюю ступеньку. Бруно небрежно отступил и пошатнулся, едва не завалившись. И Макс ничего не почувствовал. Черт подери, он же в центре связи NASA!!!

Совсем ничего…

Бруно что-то болтал, пока Макс беспомощно оглядывался в попытке почувствовать ту самую атмосферу из виртуальных ретро-туров.

— Операторы обычно сидят на том конце, терминалы свободны, выбирай любой.

Макс потянулся к нему и спросил шепотом:

— Слушай, а где вообще все?

Бруно опустил брови почти до пухлых щек и осмотрелся вслед за Максом. Датчики следили за перемещениями его зрачков. Информация мгновенно высвечивалась на линзах, дополняя реальность. Терминалы компьютеров сообщали информацию о владельце и запущенных программах, картины на стенах отображали автора, дату написания и оценочную стоимость на сегодняшний день, а банки из-под газировки любезно обозначали состав напитка. Бруно закончил осматриваться и, задумавшись, что-то промычал глядя на Макса. Макс распростер руки в сторону и кивнул.

— Ах, ты об этом. Мерфи и Смит в отпуске. Остальные – здесь, — Бруно потупил взгляд, словно продавец, предложивший залежалый товар. — Нас в этом году опять сократили. Бюджета едва хватает на поддержание на плаву того, что осталось. Но мы не жалуемся, это лучше, чем ничего. Хотя, если тебя взяли, значит будут другие, правда?

Максу не хотелось и дальше выслушивать этого мерзкого толстяка.

— Я здесь именно за этим, — сказал Макс в ответ на сопливые мечты Бруно всевышнему об увеличении бюджета.

— Круто. Будем друзьями, — с воодушевлением сказал Бруно.

— Лучше скажи, где мне найти руководителя полетов Маркуса Маккензи.

Маркус Маккензи расположился в удалении от всех. Над его терминалом нависал ореол темноты. Маккензи полусидел, глубоко погрузив ноги в нишу стола, служащей ему подпоркой, туловище лежало сверху на столешнице и напоминало рыбью тушку, изредка подрагивающую чтобы вдохнуть кислорода. Лицо Маркуса Маккензи зарылось между коробками из-под пиццы, китайской лапши и газировки, которыми был завален весь стол и пол.

Первым делом Макс проверил бейдж. Не перепутал ли чего толстяк… И это тот самый Маркус Маккензи? Страж NASA, последний рубеж обороны космической отрасли? Вы серьезно? Худющий, как травинка, пальцы тонкие и длинные, а щеки… их вообще нет, они впали в череп и на их месте ямы, нет – котлованы.

Политики ценят руководителей, которые не просят много денег и выжимают из каждого работника сто процентов его потенциала. Маркус Маккензи, о котором слышал Макс, выжимал сто пятьдесят. Это именно то, что нужно. Только такая площадка способна реализовать его хлещущий через край потенциал.

Над головой Маркуса Маккензи появился голографический экран, должно быть запущенный по таймеру. Макс распознал знакомые глазу показатели спутниковой телеметрии и с любопытством придвинулся ближе. Ладонью случайно задел край коробки из-под пиццы, та в свою очередь накрыла голографический проектор и экран погас.

Маркус Маккензи вскочил, словно его укусило инопланетное насекомое. Макс отшатнулся. Одним взмахом Маккензи смел весь мусор со стола на пол. Экран снова появился. Маккензи плюхнулся в стул, тот пошатнулся влево и вправо на раздолбанном шарнире. Надев на нос очки в дешевой оправе, он принялся внимательно изучать показатели телеметрии.

Секунды сменялись минутами. Маккензи упорно не обращал на Макса никакого внимания. Другие сотрудники разбежались по местам, стаканы с недопитым кофе изрыгали горячий пар на подставке у кофе-машины. Все с неодобрением косились на новичка, разбудившего начальника раньше положенного.

Макс решил взять действо в свои руки. Он заговорил низким и спокойным тоном, уподобляясь большим начальникам:

— Мистер Маккензи, я здесь для того…

Маккензи отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Макс решительно обошел стол и встал позади экрана.

— Я – Макс Новиков. Направлен на должность оператора связи.

— На кой черт мне знать имя каждого уборщика? — не дослушав, спросил Маккензи.

— Я новый оператор связи, — еще громче сказал Макс. — Вот направление.

Маккензи внимательно осмотрел Макса, прищурив глаза. Щетина покрывала его щеки равномерным мхом поседевших волосков.

— Я в запросе писал четкие критерии подбора – «Не придурок!» Считай, что не прошел, — Маккензи кивнул в сторону двери.

Макс сжал зубы от ненависти, захотелось врезать этому худощавому дрыщу по морде. Бруно косился на него с беспомощным сочувствием.

— Тупость заразна, когда находишься с ней рядом, — произнес Маккензи.

Не отрывая взгляда от экрана, Маркус Маккензи достал из коробки на полу кусок пиццы, попробовал надкусить и бросил обратно. Кусок принял консистенцию камня.

— Я закончил Московский университет космических технологий. У меня есть рекомендации с РКА.

— Мне слишком мало платят за выслушивание выскочек, — посетовал Маккензи. — А еще они часто портят послеобеденный сон.

Электронные часы за его спиной показывали 07.20 утра.

— Эй, Литтл, — позвал Маккензи Бруно. — Где отчет по солнечной активности?

— Уже заканчиваю, мистер Маккензи, — отозвался Бруно.

Маккензи зевнул и потянулся.

— Заканчивать будешь со своей подружкой, которой за ручку двери дергаешь, а мне отчет нужен сейчас.

— Готово, мистер Маккензи, — Бруно подскочил в три прыжка. — Глядите, магнитная буря усилилась.

Маккензи пробежался глазами по отчету.

— Отправь энергетикам в Вашингтон, а то они третий день гадают откуда у них помехи в электросети. Удостоверься, чтобы никто не узнал, что это мы передали. Если эти имбецилы в Конгрессе прознают, что мы солнце мониторим – последние центы урежут. Солнечный ветер – миф ученых… Они нас грабят. Бла-бла…

— Да, сэр. Обещаю, никто не узнает.

Маккензи взглянул на Макса и вздохнул от беспомощности.

— Ладно, подойди, поможешь, — Маккензи подмахнул рукой, как это делают слугам.

Макс сделал два шага в его сторону.

— На первом этаже пойдешь налево, там коридор, потом направо в первую дверь.

— В серверную?

Макс знал расположение помещений наизусть. Должно быть Маккензи хочет поручить ему выгрузить данные с серверов. Плевая работенка.

— Ага, там за дверью увидишь бар-автомат. Возьмешь пиццу с креветками, анчоусы и сыр насыпной. Проверь чтобы свежая была, только пальцами не трогай. Капучино, только не горячий, сахара один пакет. Большую кружку, крышкой прикрой и держи пальцем чтобы не остыло.

— Вы серьезно? — переспросил Макс.

— А я, что похож на клоуна-шутника? Ты видишь у меня на лице красный нос?

Да как он смеет так разговаривать? Придя сюда, Макс оказал всему этому чертовому NASA услугу.

— Неси мой ленч или ходить тебя не научили в твоем космическом университете?

Маркус Маккензи упивался издевками. Он волк, вожак в собственной стае, где ему ничего не стоит пнуть новичка, раздеть догола и высечь заточенными когтями на радость запуганным вассалам.

— Вам стоило бы чаще оглядываться на часы, сэр. Уже давно утро, — сказал Макс четко и громко, чтобы слышал каждый.

Краем глаза Макс заметил Бруно, который о чем-то жестикулировал руками. Маккензи заулыбался и хлопнул в ладоши.

— Ну наконец-то к нам прислали настоящего профессионала, — он подскочил со стула. — Садись. Нет-нет не сюда. За мой терминал, вводи свой шифр-ключ. Не будь таким смурным. Это была проверка такая. Кого сюда только не присылают и каждый говорит, что он профи, а потом оказывается очередным тупицей. Прости за мою подозрительность. Теперь я вижу – ты не такой, подвигайся ближе. Вот так удобней же, правда?

Терминал сообщил: пользователь Максим Новиков осуществил вход в систему в 5 часов 26 минут после полудня по солнечному марсианскому времени. Тут до Макса дошла вся суть его позора. Маккензи с наслаждением наблюдал за ним, постукивая ногой по пустой коробке из-под пиццы.

— Анчоусов двойную порцию.

Спустя пару десятков минут Маккензи жадно жевал горячую пиццу с двойной порцией анчоусов и говорил с набитым ртом:

— NASA закончилась, когда ты переступил этот порог. Ты – на Марсе и живем мы здесь по марсианскому времени.

На плечи Макса давила тяжелая гиря стыда. Как он мог так оплошать? Ведь он знал, что для удобства работы с космическими аппаратами вводятся рабочие смены в соответствии со временем изучаемой планеты. Ведь это элементарно, первый курс.

— Удивляй, — Маккензи указал на свой терминал.

Макс отправил запрос сеанса связи «Глазу. Так называлась группировка спутников на орбите Марса, запущенная по программе «Марсианский глаз» лет пятнадцать назад. Из двадцати четырех спутников функционировало меньше трети. NASA удалось отстоять возможность поддерживать их в рабочем состоянии. Содержание спутников ничего не стоило пока они самостоятельно не превратятся в металлолом, а затраты на связь минимальны. Грошовой электроэнергии в избытке, ее все равно нужно куда-то тратить.

Сигнал вернулся от спутника и передал последние данные телеметрии с марсохода «Террос-1» – последнего «живого» обитателя Красной планеты. Самый современный, если его можно так назвать, с лучшим и неприлично дорогим исследовательским оборудованием – финальная веха космических технологий.

У Макса вспотели ладони. Он вопросительно посмотрел на Маккензи, который облизывал жирные пальцы и поглядывал на большой экран в центре зала.

— Мне не жалко, — Маккензи протянул Максу кусок пиццы.

Макс отрицательно покачал головой. Тошнота подкатила к горлу.

На центральном экране отобразилась карта Марса с красным флажком, обозначавшим местоположение марсохода. Макс всматривался в карту и не мог ничего сообразить. Она определенно отличалась от той, что гуляет на просторах Сети. И отличалась существенно.

— Марсоход у Купола Юпитера? — воскликнул Макс. — Это какая-то ошибка?

Бруно незаметно кивнул глазами в ответ. Он в это время дополнял Маккензи отчет о солнечной активности, убрав руки за спину, словно зэк на прогулке. Купол Юпитера – старый потухший вулкан к северо-востоку от гор Тарсиса, крупнейших образований в солнечной системе.

— У «Глаза» сбилась навигация? — добавил Макс с напором, не дождавшись ответа.

Бруно закончил доклад и взглядом спросил разрешения у Маккензи ответить на вопрос Макса. Тот кивнул, откатился на сидении и наблюдал за ними, словно за театральной постановкой.

— С навигацией все в порядке, марсоход действительно там, — сказал Бруно.

Макс ничего не понимал. Марсоход должен быть в пятидесяти километрах к северу. Пятьдесят километров для марсохода класса «Террос-1» это как пешком прошагать через Сахару. Его задача – собрать информацию о структуре грунта и подыскать наилучшее место для первой инопланетной станции, что он и делал последние десять лет. С помощью приборов лазерного наведения он будет контролировать точную посадку жилых модулей и челнока с первыми космонавтами.

— Высадка же через два года, — не унимался Макс. — Как он успеет вернуться?

— В космоуниверситете тебя научили читать официальные доклады, — сказал Маккензи.

— Местность вокруг купола Юпитера входит в красную зону высадки. Это подтверждается данными расчетов доктора Ричарда Патела, которые он представил в Конгрессе 10 марта 2033 года.

— Скучно, — заметил Маккензи.

Макс словно оказался на экзамене. Правильные ответы он знал, только не знал вопросов.

— Тридцать девятый, сорок четвертый, сорок шестой, сорок восьмой… — перечислил Маккензи.

— Дату высадки переносили из-за проблем с готовностью спускового челнока, — пояснил Макс.

— Корпус челнока без обшивки ржавеет шестой год под полиэтиленом. Можешь заглянуть в цеха на обратном пути, только смотри чтобы пыльной шапкой не пришибло. Там такой слой, что если обвалится – позвоночник переломит, — объяснил Маккензи.

— Почему NASA не созовет пресс-конференцию, не объявит о переносе даты?

Маккензи отодвинул коробку с пиццей и поставил локоть на стол. Коробка свалилась, но Бруно успел ее подхватить у самого пола.

— Всем плевать, — нараспев сказал Маккензи. — Знаешь, сколько пользователей следило за запуском последней команды «Ноя» в сорок шестом? Семь тысяч триста. И я знаю лично три четверти этих людей. А сколько следило за недавней свадьбой собачек той французской певички в Сети? Шестьсот миллионов в прямом эфире. Чувствуешь разницу? Да к нам журналисты заходят раз в год, как на поминки, проверить, не передохли ли мы тут от голода. Половина Конгресса думает, что проект «Террос» это название нового супермаркета.

— Многие знают в России. И следят.

— Да ни хрена они не знают.

Маккензи выхватил у Бруно коробку из-под пиццы, достал последний кусок и швырнул коробку в общую кучу под столом.

— Я знаю, — как бы в оправдание сказал Макс.

— Ты знаешь… — повторил Маккензи, сопроводив саркастическим кивком. — Доктор Пател был бы рад этому достижению.

— Тогда почему он ушел, почему перестал бороться? — спросил Макс.

Вопрос, кажется, показался Маккензи оскорбительным. Лицо его округлилось, а ноздри расширились. Макс не сводил уверенных глаз с начальника и тот, кажется, оценил смелость новичка.

— Потому что не мог смотреть как дело всей его жизни политики втоптали в грязь, — ответил Маккензи и поднялся со стула. — Урок окончен.

Бруно вернулся к себе, Макс занял место у пустующего терминала. Судя по тому как кресло продавилось, до него здесь сидел некто комплекции Бруно.

Маккензи стоял на центральной площадке, откуда просматривался каждый из присутствующих. «Глаз» ретранслировал телеметрию с марсохода. Датчики фиксировали подъем окружающей температуры на восемь градусов по сравнению с днем ранее.

Терминал Макса не реагировал на запросы. Маккензи заметил это и приказал Бруно помочь. Сам он пил кофе из бумажного стаканчика и всматривался в центральный экран.

— Этот терминал самый глючный, — сообщил Бруно. — Соседний намного лучше.

— Маккензи велел сесть за этот, — сказал Макс.

Бруно с пониманием кивнул. Макс спросил его шёпотом:

— Какого черта марсоход у Купола Юпитера?

Бруно несколько раз проморгал, на линзе очков отобразилось изображение с камеры видеонаблюдения за спиной Маккензи. Начальник отвлеченно что-то обсуждал с одним из операторов.

— Год назад «Глаз» обнаружил небольшую пещеру у подножия Купола Юпитера, — заговорил Бруно вполголоса. — Геологическое общество отправило запрос провести изучение. Маккензи согласовал.

— Как его колеса выдержали путь по скалистой местности?

— Не выдержали, — Бруно открыл фотографию, на которой колесо марсохода выглядело, словно напоролось на мину. — Вчера прислал. Из пещеры ему обратной дороги нет.

— Безрассудство, — Макс взглянул на Маккензи, который уже громко отчитывал оператора. — Он же убил его.

Бруно пожал плечами, словно над его шеей нависло лезвие топора палача, готовое обрушиться если он скажет еще лишнее слово.

— Сегодня запланировано взять пробы воздуха и грунта.

— Литтл, я поделю твою зарплату на двоих, — крикнул Маккензи. — Чего ты там копаешься?

Бруно закончил с терминалом Макса и вернулся к себе. Его пальцы застучали по виртуальной клавиатуре.

— Мистер Маккензи, время отклика вышло, — проговорил Бруно спустя некоторое время. — Марсоход не ответил на запрос движения. Какие-то проблемы с питанием.

— Повтори, — сказал Маккензи.

— Уже дважды пробовал, мистер Маккензи. Он не реагирует.

Бруно выглядел растерянным и виноватым. Повисла пауза.

— Литтл, покажи еще раз фото колеса, — сказал Макс.

— Не сейчас, — отмахнулся Бруно.

— Мистер Маккензи, нужно внимательно рассмотреть вчерашнее фото колеса, — громко сказал Макс.

— Спасибо за твое мнение, — бросил Маккензи. — Литтл, отправь аварийный запрос телеметрии и пусть выбирается на солнце.

Макс подошел к Бруно и силой вытолкал его с места. Толстяк остановился рядом, беспомощно озираясь на начальника. Маккензи и сам не ожидал такого поворота. С вынужденным любопытством он наблюдал за Максом, как смотрит надсмотрщик с хлыстом за распоясавшимся перед избиением рабом.

Макс вывел фото на центральный экран.

— Глядите, вот правая стойка, сразу за амортизатором.

Макс увеличил это место. Стойка крепления колеса оказалась выгнута восьмеркой.

— Она же титановая, — воскликнул Бруно.

— Поэтому он и не двигается, — сказал Макс. — Он уже никуда не двинется.

Маккензи молча вглядывался в экран.

— Может он в бурю попал? — тихо предложил Бруно.

— Тут что-то другое, — сказал Макс. — Я отправлю команду включить прожектор и сделать панорамное фото. Спутник усилит сигнал.

Маркус Маккензи кивнул. Бруно ревностно взглянул на начальника.

— Мистер Маккензи, — обратился Макс спустя время, когда сигнал вернулся. — Аварийная телеметрия. Заряд батарей резко упал на семьдесят процентов. Питание с резервного ядерного генератора тоже пропало.

— Черт возьми, что происходит!? — Маккензи спрыгнул с площадки и подбежал к терминалу. Бруно отскочил, иначе бы Маккензи снес его, как кеглю.

— Одна батарея вышла из строя, — резюмировал Бруно, глядя на экран.

— Или ее уже нет, — предположил Макс.

— Смотрите сюда, температура контура термобомбы поднялась, — сказал Бруно, указывая пальцем на экран.

Повисла тишина.

— Вырубай его нахрен! — рявкнул Маккензи.

— Отправляю код подтверждения, — сказал Макс. — Бруно, код!

Застывший мгновение назад Бруно подпрыгнул, затем подскочил к терминалу и ввел код.

Последующие минуты пока со скоростью света сигнал летел миллионы километров до Красной планеты и обратно никто из присутствующих не проронил ни слова. Когда время ожидания истекло, Бруно виноватым голосом произнес:

— Батареи сели. Мы его потеряли.

— Погода! — потребовал Маккензи.

Бруно потеснил Макса.

— Ветер пять метров в секунду. Температура и давление в статистической норме.

— Черт бы тебя побрал, железный ублюдок! — заорал Маккензи.

Все обернулись в сторону начальника, будто он мог разъяснить им, что произошло. Маккензи стоял в растерянности и пялился в пустой экран. Стекла его очков запотели, на них виднелись капельки засохшего жира.

Макс, конечно, был готов к сюрпризам, но не к тому, что в первый день он станет свидетелем гибели последнего марсохода на Марсе, самого совершенного за всю историю человечества. И все это вина Маккензи. Отправить марсоход в заведомо самоубийственную миссию, ради исследования никому не нужной пещеры – тотальный непрофессионализм. Маркус Маккензи должен понести наказание и увольнение было слишком мягким вариантом. Его нужно лишить всех званий и судить за действия, нанесшие ущерб не только NASA, но и всей мировой космонавтике. Без марсохода дальнейшее функционирование программы, утвержденной с таким трудом доктором Ричардом Пателом невозможно. Все надежды на первую высадку человека на Марс в ближайшие лет пятьдесят только что разрушены Маркусом Маккензи. Это конец.

Экран вдруг замигал.

— Глядите. «Глаз» передает данные, — крикнул Бруно.

— Марсоход успел отправить фото, прежде чем отключился, — сказал Макс.

Макс загнал пакет данных в специальную программу-обработчик, которая преобразовывала цифровой сигнал в визуальную составляющую. Когда полученное изображение появлялось на экране небольшими квадратными кусочками вразнобой, словно пазл, присутствующие замерли в гробовой тишине.

На фоне тяжелых каменных стен пещеры, к марсоходу направлялось человекообразное существо, почти черное, высокое, очень худое и лохматое, с длинными массивными руками и короткими ногами. В руках оно замахивалось чем-то напоминающим каменную дубину.

— Чтоб я сдох, — прервал тишину Маккензи. — Кто-нибудь, черт возьми, найдите Ричарда Патела.

* * *

Андрей Молчанов беспомощно попытался пошевелиться. Несмотря на то, что сидение изготовили в точной пропорции с гипсовым слепком его тела, оно казалось ему ужасно неудобным. Сколько он уже сидит здесь? Четыре часа, двадцать две минуты и пятнадцать секунд, шестнадцать, семнадцать… — об этом говорили часы внутри скафандра, запущенные точно в момент, когда Молчанов опустился в кресло. Другой таймер спокойно и последовательно отсчитывал время назад до момента, когда тяжелая ракета «Антей», слепленная из всего, что удалось откопать в задворках космических агентств, с грохотом самого мощного рукотворного грома взмоет в утреннее безоблачное небо казахской степи.

Пятеро членов экипажа сидели вкруговую спинами друг к другу. Командир Скотт Стивенсон действовал четко по инструкции и внятно проговаривал каждый этап проверки всех систем. «Датчики давления топлива в норме, температура смеси стабильна, показатели бокового ветра в норме…» Многих технических деталей Молчанов не понимал. А когда он чего-то не понимал, то начинал нервничать. Успокаивало то, что Скотту Стивенсону определено можно доверять, он точно ничего не упустит, не забудет, не поддастся на эмоции. В прошлом он военный летчик, а эти парни рождаются с железными нервами. Ну а если что случится, то совместная команда NASA в Хьюстоне и РКА в Москве придет на выручку.

За толстым слоем металла, отделяющим экипаж от внешнего мира рука-манипулятор, управляемая оператором, заканчивала последние приготовления. По крайней мере так этот этап звучал в официальном пресс-релизе. На деле же рука-манипулятор безостановочно что-то крутила, сверлила, стучала, елозила по корпусу, переставляла с места на место какие-то громадные железяки. А если оператор этой штуковины ошибется и что-нибудь переставит не туда? Или не докрутит именно тот, самый важный болт? Откуда у него опыт подобной работы? Когда последний раз взлетали тяжелые ракеты оператор еще посещал детский сад.

Как же тут жарко, а еще эта вибрация…

Посадочный челнок закончили в двухмесячный срок. Все еще пахло свежей краской. Были опасения, что несущие детали прохудились от долгого простоя в цехах сборки. NASA провела показательные наземные испытания и сделало вывод, что челнок полностью готов к миссии. Нужно отдать должное NASA, они всегда умели профессионально пускать пыль в глаза. В успех поверили все, кроме страховых компаний. Один из последних лауреатов Нобелевской премии (до того, как ее окончательно прикрыли) разработал алгоритм и высчитал вероятность успеха миссии. Если взять во внимание сжатые до невозможности сроки, неподготовленный и несработавшийся экипаж, доработки посадочного челнока прямо в ракетоносителе, а также космический корабль «Прайм-1479» – старая рухлядь с экспериментальным реактором нейтрального синтеза, то да – два процента еще неплохие шансы. Книга рекордов Гиннесса тоже не осталась в стороне и пополнилась значительным количеством новых достижений. Подсчитано, что в случае гибели экипажа, это будет самая грандиозная смерть в прямом эфире.

Более миллиарда пользователей следили за трансляцией запуска. Члены экипажа превратились в сетевых звезд. Их биографии обрастали мифами, как песок на пляже прилипает к вымазанному в меде шарику. Писали, что Молчанов на самом деле дальний родственник великого русского биолога Ильи Мечникова. Якобы прапрадедушка еще в начале двадцатого века предсказал, что его потомок станет первым исследователем других планет и обязательно привезет с собой на Землю пару-тройку инопланетян. Несмотря на весь вздор этой истории, Молчанову было приятно внезапно возникшее родство. Остальным с прошлым повезло меньше. То и дело в их биографии всплывали внебрачные дети, брошенные родственники и неизлечимые заболевания.

Командир Стивенсон объявил промежуточную готовность.

Так, Андрей, соберись! Настоящие профессионалы со всех концов света работали над миссией, последние в своем роде. Это люди, которым можно доверять. Они ничего не упустили. Пройдя такой путь, ты же не сдашься!

«Андрей, артериальное давления сто пятьдесят на девяносто три. Пульс сто двадцать два. Тебе нужно успокоиться», — сказал оператор ЦУПа Игорь Павлов.

Спасибо, что напомнил. Как будто он и сам не знал.

«Ввожу дозу успокоительного».

Кожу на руке в районе плеча кольнуло. Теплая волна окатила организм, следом наступило расслабление, веки потяжелели. Скафандры были оборудованы аптечками. Лекарства вводились по команде главного врача миссии, препараты накачивались по тонким трубкам и попадали в организм через автоматические уколы. Умники, придумавшие это, почему-то не удосужились озаботиться чем-то не менее важным (мочиться приходилось по старинке – в подгузники).

Кто-то или что-то стукнуло Молчанова по плечу.

— Эй, летописец, — позвал бортинженер Иван Покровский. — Это не страшнее толстой бабы спьяну поутру, — он расхохотался, обнажив перекошенные у основания, но толстые и крепкие зубы.

Молчанов уже намекал, что ему не нравится это глупое прозвище, но Покровский не послушал. Ей-богу в следующий раз Молчанов не промолчит и ответит жестко.

— Ну что ты такой смурной, а? Как говорил товарищ Сухов: «Мертвому, конечно, спокойней, да уж больно скучно».

Молчанов выдавил улыбку.

— Ты что, не знаешь кто такой Сухов? «Белое солнце пустыни».

Молчанов пожал плечами.

— Ай, молодые, вашу мать. Раньше без просмотра ты бы черта с два в ракете оказался, — Покровский договорил уже почти шёпотом себе под нос, затем с ностальгической улыбкой осмотрелся вокруг.

Судя по показателям давления и пульса бортинженер Покровский сидел не в ракете, а на пляже под теплым солнышком с прохладительным коктейлем и трубочкой в зубах. Это его уже третий запуск, на три больше чем у остальных.

Молчанов и Покровский готовились вместе (американцы тренировались у себя дома). Покровский сразу перешел на неформальное общение, взяв на себя роль старшего товарища. Глупые шуточки, фамильярности – то, что Молчанову совершенно не по нраву. В отношении с коллегами он привык к дистанции и соблюдению субординации – так написано и в уставе миссии, где каждый поставил подпись. Покровскому бы стоило об этом вспомнить.

Два месяца тренировок пролетели незаметно. Спали по шесть часов, а остальные восемнадцать пахали без передыха. Вдобавок каждому пришлось постичь еще несколько смежных профессий. У Молчанова в личном деле появились новые записи: врач общей практики и видеоблогер. Последнее стало особенно тяжелой ношей. Сетевые СМИ потратили кучу денег на миссию и хотели получить взамен прямые эфиры с борта «Прайма-1479». Молчанов пытался отказаться, настаивал, что доктор Ричард Пател – лучшая кандидатура, однако ЦУП решил, что человек с худшим антирейтингом в истории должен не высовываться и прикинуться мебелью.

Начался отсчет последних минут. Ракета загудела, задребезжали какие-то железки, о чем-то сигналила аппаратура. По команде члены экипажа захлопнули защитные стекла шлемов – крышка гроба запечаталась. Молчанов нервничал, нет не так – он паниковал.

Может быть заорать прямо сейчас? Сослаться на сильную боль где-нибудь в базальных ганглиях мозга. Отсчет остановят, его вытащат из консервной банки и уложат на каталку. Опустевшее место займет дублер и никто никогда не узнает, что он имитировал приступ, врачи спишут на нервный срыв, сам он посетует на несправедливость судьбы, а потом слава померкнет так же быстро как вспыхнула. Больше не будет преследований журналистов, его лиц на каждом углу, звонков, сумасшедших фанаток, все вернется на круги своя. И, главное – он точно будет жив. На кой черт он вообще во все это ввязался? Ах, да… Марс.

В детстве он без труда находил ту самую красную песчинку в небе. В мечтах он прогуливался по марсианскому песку в компании с местными жителями, которых представлял в виде высоких трехногих существ с двумя головами. Папа слушал рассказы о двуглавых марсианах и задавал уточняющие вопросы: как марсиане дышат, где добывают воду и чем питаются? Ответы маленькому Андрюше отправляли сами марсиане, соединяясь с ним высокотехнологичными передатчиками через сны. Существа те жили в подземных городах, добывали воду из льдов, а пищей служили искусственно синтезированные белки и углеводы. Утром Андрей спешил донести послание. Отец опять выслушивал, после вносил корректировки и наказывал Андрею передать марсианам советы, например, где лучше добывать пропитание, или как фильтровать воду. Папа знал, о чем говорил, он был биологом. Кто знает, сидел бы Молчанов в этом кресле, если бы отец, посоветовал тогда сыну выбросить из головы глупости про двухголовых существ.

Пятьдесят три, пятьдесят две, пятьдесят одна…

Серверы NASA рухнули после публикации фотографии Марсианина. Многие не были готовы к такой новости и не знали, как реагировать. Некоторые посчитали, что Марсианин – второе пришествие их бога, который на самом деле все это время жил на Марсе и поэтому не показывался, другие полагали, что Марс – это ад, кто-то даже разглядел в Марсианине давно умершего дедулю, другие – сбежавшего в 1945 году на Марс Адольфа Гитлера. Сеть заполонили конспирологические теории самого разнообразного толка. Поговаривали о скором нападении марсиан на Землю, неугодные политики обвинялись агентами марсиан под прикрытием. В информационном мусоре почти невозможно было отыскать правду. Но масло в огонь плеснуло само NASA. Аноним сообщил, что на марсоходе «Террос-1» повреждена экспериментальная ядерная установка. Спроектированная с целью провести уникальный эксперимент по изучению возможности терраформирования Марса, она внезапно превратилась в бомбу с часовым механизмом. Сам Ричард Пател называл ее термобомбой. По задумке несколько сотен ядерных реакций распада и синтеза в крохотном объеме должны были преобразовать атмосферу Марса в пригодную для дыхания человеком. В случае удачи, в будущем планировалось отправить на Марс тысячи гигантских термобомб, чтобы впоследствии превратить Марс в пригодную для жизни планету. Несмотря на крохотный размер термобомбы, побочно выделялось мощное гамма- и нейтронное излучение. Компьютерная модель показала, что, когда система автономного охлаждения термобомбы прекратит функционировать, а толстые титаново-кобальтовые стенки расплавятся, она уничтожит все живое в радиусе сотен метров.

За несколько часов NASA получила пятьдесят миллионов запросов с мольбами пользователей спасти марсиан, позже подключились звезды Сети и политики. За короткое время весь мир узнал о существовании жизни на планете, такой далекой и доселе вообще неизвестной для большинства живущих. В мире стали происходить необъяснимые вещи: лютые враги готовы были объединить усилия, чтобы хоть как-то помочь; останавливались боевые действия в горячих точках, где выстрелы не стихали годами. Каждый ощущал персональную ответственность, готов был отдать последнее. Люди впервые за много лет сплотились единым флангом с целью спасения такой далекой и чуждой им жизни.

— Вспомни о траве у дома, летописец. Ты еще не скоро ее увидишь.

… десять… девять… восемь…

— Красные чемпионы! — растянуто закричал Покровский, вскинув руки.

… три… два… один…

Старт. Грохот.

У Молчанова заложило уши. Все тряслось. Зрение не успевало вылавливать очертания предметов.

Их резко подбросило и понесло вверх. Через какое-то время показалось, будто ракета зависла в воздухе, потом снова взметнулась ввысь. В животе что-то затянуло, словно Молчанова разрывало на несколько частей. Потом бросило в жар, в глазах потемнело.

Сознание покинуло ослабевший организм.

* * *

С наступлением темноты небо Москвы превращалось в гигантский экран, мерцающий всей палитрой цветов, пейзажами и натюрмортами. Картинки замирали или двигались, появлялись и исчезали. Вся эта красочная вакханалия имела только одну цель – привлечь внимание. Небесные проекции показывали рекламу.

По дороге домой Молчанов отключил ручное управление электрокаром. Хотя технологиям городского автопилотирования без малого два десятка лет и их использование обязательно на скорости выше сорока километров в час, Молчанов отдавал предпочтение ручному. Как и любая техника, автопилот мог выйти из строя, не заметить пешехода или не вписаться в поворот. И пускай такие случаи одни на миллион и по статистике человек ошибается гораздо чаще. Нет, он не был противником новых технологий, скорее наоборот. Но на рубеже выбора, кому доверить свою жизнь – машине или человеку, он делал выбор в пользу последнего. Ошибочно думать, что машина превзошла по интеллекту человека. Да, компьютер может найти решение сложного уравнения за долю секунды, но его возможности всегда ограничены программой, логикой и физическим числом мизерных транзисторов. Даже самый мощный экземпляр уступает по количеству последних головному мозгу обычного человека. Только у человека в роли транзисторов выступают крохотные нервные клетки – нейроны, сплетенные друг с другом пауком-природой в гигантскую паутину аксонов и дендритов под крышкой черепной коробки. Да, человек не способен в уме вычислить квадратный корень из числа с десятью знаками, но он способен на нечто другое, пока недосягаемое для машины – возможность чувствовать, ощущать и на основе этих данных принимать творческие, иногда нелогичные и чаще правильные решения.

Сегодня Молчанов решил пожертвовать принципами. Сейчас он не способен сосредоточиться на дороге. Он стал будто слепленный из теста, причем из теста несвязного, разваливающегося в руке на отдельные липкие кусочки.

Получив две квоты на космонавтов в экипаж «Прайма-1479», РКА, не раздумывая, отдало одну опытному Ивану Покровскому. За вторую разыгралась борьба. Потенциальный кандидат должен был иметь не только железное здоровье, обладать ученой степенью по биологии или антропологии, разбираться в механике, физике, химии, медицине, но и иметь опыт публичных выступлений. В списке были важные люди с признанными заслугами и узнаваемыми лицами. На молодого Андрея Молчанова никто не ставил. И кто бы мог подумать, что наивные научно-популярные ролики о насекомых и растениях, которые Молчанов снимал в студенческие годы перевесят чашу весов в его сторону.

Когда закончилось заседание выборной комиссии и его члены бесконечно жали ему руку и поздравляли, Молчанов в ответ только бездумно таращился, кланялся и мычал. Они выбрали его? Это не ошибка? Вместо радости на него навалился пуд сомнений. А не много ли он взвалил на себя? Уверен ли, что справится? Ноша такая тяжелая, что только от мысли о ней его вдавливало в Землю так, что нельзя было пошевелиться. Молчанов пытался улыбаться, плечи горели от неискренних похлопываний. И тут на него свалилось, наконец, осознание – он летит на Марс. Нет, вы не расслышали: ОН ЛЕТИТ НА МАРС! Накануне он сообщил жене, что шансы равны нулю. Как теперь сказать ей? Как начать этот разговор?

Компьютер просигналил, что электрокар достиг назначенного места. Молчанов еще долго сидел в раздумьях, пока компьютер раз за разом повторял сообщение, решив, что водитель задремал. Молчанов не спал. Он не сможет спать еще долго.

Нужно взять себя в руки, заставить ноги подняться по лестнице, а дальше как-нибудь само все случится. Света поймет, она просто обязана понять. Руководство оказало ему неслыханное доверие, да что там руководство – человечество. Жена обязана радоваться успехам мужа. Ему необходима эта поддержка. Да, полет опасен, план плохо проработан, решения принимаются задним числом, но какой из него ученый если он не рискнет перед лицом величайшего открытия?

Молчанов не узнавал себя. Кто это поселился у него в голове? Откуда в нем столько смелости? Еще вчера был Андрей Молчанов, привыкший стоять в стороне за безопасным забором и наблюдать, привыкший минимизировать риски и не высовываться из тыла, а сегодня кто он? Решение комиссии изменило его в один момент, как щелчок выключателя. А значит и Света должна измениться.

Она стояла в коридоре и ждала его. Глаза девушки покраснели, верхние веки вспухли, а на щеках виднелись потертости косметики. Он только однажды видел, как она плакала – на похоронах матери десять лет назад.

Кто-то рассказал ей…

— Что случилось? — выговорил он машинально.

— Твои любимые блины на столе, — она направилась в гостиную.

Этот запах он учуял еще в подъезде. Фаршированные блинчики с начинкой из мяса говядины и свинины, прожаренной на углях, потертый сыр, соленые огурчики, сдобно разбавленные луком, приправка острым чесночным соусом. Полученные трубочки запекались в духовке всего три минуты и ни секундой больше. Айк Гириан, хозяин ресторана «Арегак» когда узнал в Молчанове члена экипажа «Прайма-1479» с радостью показал кухню и, в особенности, процесс приготовления фирменных блинчиков. Молчанов получил пожизненное право кушать их бесплатно и в любых количествах.

Он бросил сумку с контрактом в шкаф вместе с пальто.

Должно быть рассказал кто-то из РКА. Она как раз сегодня была там на защите своего проекта об использовании искусственного интеллекта в программировании систем пилотирования.

Молчанов с виноватым видом вошел в комнату и уселся напротив Светы. Она уставилась в появившийся из ниоткуда в воздухе экран и водила пальцем по нему, пролистывая очередной программный код, казавшийся Молчанову бессмысленным набором иероглифов.

— Я не голодный, — осторожно сказал он.

— Съешь позже, — ответил она, не отвлекаясь.

Он набрал воздух в легкие чтобы, наконец, сказать ей. И не важно, что кто-то уже сделал это за него. Быть может это к лучшему. Ему не придётся наблюдать удивление на ее лице, не придётся терпеть невыносимые секунды молчания, пока она будет собираться с мыслями.

Она вдруг выставила указательный палец вверх перед тем как звуки уже были на полпути из горла. Молчанов прикрыл рот и затих. Ее пальцы скакали по буквам, словно клавишам рояля, наигрывая безумную мелодию какого-нибудь немецкого композитора века из восемнадцатого. Она закончила, отложила модуль-компьютер и посмотрела на него взглядом полным не обиды, как ожидал Молчанов, а сожаления и вины, будто собиралась сказать ему, что не он, а она улетает на Марс.

— Я все решила, — она выдержала паузу, как судья на чтении обвинительного приговора. — Я подаю на развод.

Молчанов подавился собственным языком. Не выдержав, он закашлялся, словно проглотил горсть красного перца чили.

— Что за вздор ты говоришь? Какой еще развод?

— Я должна тебя отпустить.

— Ты… ты нашла кого-то?

Она молчала. Значит нет. Если бы кто-то и мог сказать прямо в глаза непреложную правду, то это его жена. И вообще ее поведение сейчас никак не укладывалось в то, какое он себе представлял.

Он подошел к ней, опустился на колени и взял за руки.

— Расскажи мне, что произошло.

— Я решила, — она поперхнулась едва, сдерживая слезы и отвернулась.

— Да что это… Я не понимаю.

Вместо ответа она спроецировала в воздухе экран на котором отобразилась выписка из анамнеза. Пока Молчанов вчитывался, она встала и отошла к окну. От нервного напряжения буквы плыли у него перед глазами.

— Я не могу иметь детей, — сказала она.

Молчанов переводил взгляд с жены на экран, затем мысленно на контракт в шкафу.

— Ты найдешь ту, кто сможет родить. Ты еще молод.

Эту тему они поднимали не раз за последние годы, но она еще никогда так далеко не заходила.

— Ты что вообще удумала? Какая, к черту, другая?

Небесные проекции рисовали на густых облаках за окном пончики и торты, превращая невзрачные завитушки водяного пара в аппетитную клубнику, яблоки и ананасы, политые джемом. Инсталляция заманивала москвичей в новую сеть кафе. Почему-то Молчанову невыносимо захотелось попробовать их фирменный тортик.

Он подошел к ней.

— Свет, посмотри на меня.

— Я все решила, — твердо сказала она.

Молчанов сделал жест рукой на себя, экран развернулся в воздухе и подлетел.

— Тут ничего не сказано про бесплодие.

— Врач сказал, что это скрытая форма. Генетическое наследство. Как было у моей матери.

— Твоей матери пять врачей поставили бесплодие, но она все равно родила тебя. Не это ли доказательство, что врачам не надо верить на слово?

— Она родила меня в сорок восемь! Переспала с каким-то мужиком с работы, которого я не видела никогда. А у мужа, с которым они тридцать лет душа в душу случился инсульт, его парализовало. Мать обоих кормила с ложечки, вытирала дерьмо за мной, а потом и за ним. Он умер так и не осознав, что всю жизнь отдал ей зазря. Ты не повторишь его судьбы.

Он обнял жену. Она дернулась. Какая же она все-таки сильная.

— Да послушай ты меня, наконец, — вскрикнул Молчанов. — Врачи ошибаются! Живой организм – это не программа, в нем нет четких логических структур и иногда он ведет себя абсолютно непредсказуемо.

— Ты не будешь из-за меня страдать!

Она попыталась вырваться, уперев руки ему в плечи.

— Эй, эй. Страдать? Ты серьезно? — повисла тишина. — Ты – самое лучшее, что случилось со мной в жизни. Моя любимая. Ты же сама выбрала меня, помнишь?

Она хлопала глазами. Молчанов держал ее крепко.

— Ты не твоя мать, ясно тебе? Иначе я бы давно сбежал от тебя.

Она коротко улыбнулась.

— Я больше так не могу. Я боюсь, что призрак ее жизни преследует меня, как проклятие.

— Все будет хорошо. Я обещаю тебе.

Она перестала сопротивляться и повисла у него на плечах, потом внезапно разрыдалась. Всхлипывала и снова рыдала не переставая, словно накопленное за все прожитые вместе годы разом вылилось из нее. Молчанов гладил ее по волосам.

Небесные проекции запустили отсчет до старта миссии. Облака окрасились в красный цвет. По ним, держась за руки, шли космонавты в скафандрах, похожие на детей, шагающих дружно классом в театр. Над ними летали конфетти, в небо светили прожекторы, взрывались фейерверки. По бокам стояли самые разнообразные существа из фантастических фильмов, с одной и двумя головами и даже вовсе безголовые. Они радовались и рукоплескали, махали пришельцам с Земли крыльями и копытами, отростками в форме щупалец и клешней. Земляне шагали к трону, водруженному на высокий пик Купола Юпитера, на котором восседал Бальтазар – самый известный ведущий сетевых шоу. В каждом белоснежном зубе отражалась крохотная Красная планета. Из раскрытого рта летели слова: «Марс ждет нас» «Вы узнаете первыми» «Почувствуйте себя первооткрывателями»

Света повалила его на пол.

Спустя неизвестно сколько времени они лежали на полу голышом, обнявшись.

— Кажется, это марсианское сумасшествие никогда не прекратится, — сказала Света, зевнув.

— Будет только нарастать.

— Я сегодня видела команду, которая пишет оболочку операционной системы «Прайма». Отладка на тяп-ляп, лишь бы успеть, — она обняла его сильней. — Эта миссия – самоубийство. Хорошо, что Ворошилову ты здесь нужнее.

— Угу.

— Когда они примут решение?

Молчанов сделал паузу, но потом внутренний голос сам заговорил за него:

— Со дня на день.

Она приподнялась и посмотрела ему в глаза.

— Ворошилов не изменит правил ради тебя. Прими это как данность. Это к лучшему.

Молчанов кивнул. Она положила голову ему на грудь, прислушалась к сердцебиению. Она часто так делала, говорила, что только так не чувствует себя одинокой. Также она клала голову отчиму-отцу, когда в его теле шевелилось только лишь одно сердце.

— Меня снова пригласили на работу в Берлин. Хотели, чтобы возглавила разработку программы управления спутниковой навигации.

— И что ты ответила?

— Отказалась. Их не устраивает удаленная работа.

— Но это же всего на пару лет.

Она вновь приподнялась и посмотрела на него с выражением лица полного негодования.

— Мы, наконец, могли бы продать эту дыру и купить нормальное жилье, — попытался оправдаться Молчанов, охватив глазами квартиру, которую ласково называл халупой.

Повисла пауза, напряжение росло на ее лице, скулы очерчивались. Молчанов рассмеялся, схватил Свету за талию и перевернул на спину, забрался сверху.

— Купилась, да?

— Ты знаешь, я не люблю такие шутки, — серьезно сказала она.

Молчанов поцеловал ее. Больше они не целовались.

 

ГЛАВА 2

Телеметрия. Спусковой челнок

Атмосферное давление: 95 Кпа

Температура внутри: 21,3°С

Температура снаружи: 142°С

Курс – «Ной-01»

Пройденное расстояние км: 1458

Скорость, км/с – 6,1

* * *

Молчанов проснулся от того, что Покровский стучал ему массивной перчаткой по груди. Кожа на руке покалывала от свежего укола.

— Летописец, а нас кто лечить будет, а? Проснись и пой, мы в космосе настоящем, а не в вашем виртуальном.

Вибрация снизилась, тошнота отступила. Во рту стоял неприятный кислый привкус.

— Андрей, как твое самочувствие? — спросил командир Стивенсон.

— Лучше, сэр, — ответил Молчанов, — наверное, перегрузка сказалась.

— Отдохни.

— Да, сэр.

— Есть первая космическая скорость, мы на орбиту Земли вышли, — сказала пилот Нака Миура.

Оператор ЦУПа подтвердил скорость и поздравил экипаж с удачным стартом. Командир Стивенсон разрешил открыть стекла шлемов. Молчанов сделал несколько глубоких вдохов. Внутри пахло как в салоне нового электрокара.

Внезапно, его окутал приступ ужаса. Не такой как был перед взлетом, этот страх глубже, от него веяло отчаянием и осознанием – назад дороги уже нет.

— Нака, мне нужен обновленный план полета, — сказал командир Стивенсон.

— Сближение с «Праймом-1479» через двадцать два часа пятнадцать минут. Стыковка в шесть двадцать четыре после полудня, подъем на борт шесть пятьдесят три, — проговорила Нака голосом робота.

— Космос не любит самоуверенных, — ехидно сказал Покровский.

— Иван, только по делу, — заметил Стивенсон.

— Конечно, кэп.

Покровский шуточно стукнул Молчанова по плечу и заговорил по-русски вполголоса:

— Нашему мистеру триста часов виртуального опыта виднее.

Скотт Стивенсон отлично понимал русский, но никак не отреагировал.

Корабль резко тряхнуло.

— Простите, не предупредила, — виновато сказал Нака.

— ЦУП, вторая ступень отделилась успешно, — сообщил Стивенсон. — Вышли на установленный курс.

Овации и аплодисменты заглушали голос оператора ЦУПа.

Следующие двадцать два часа тянулись невыносимо долго. Стивенсон запретил отстегивать ремни, хотя полетать здесь все равно было негде. В крошечном иллюминаторе напротив Молчанова периодически мелькала Земля. Основное время царствовала безликая чернота космоса от которой то и дело клонило в сон. Молчанов переживал за питомцев, большинство из которых уже ожидали на корабле. Ему удалось собрать поистине обширную коллекцию микроорганизмов, грибов, водорослей и семян растений. Не терпелось начать работу в собственной лаборатории, где он будет только наедине с собой и наилучшими внешними условиями для новых открытий. Эта мысль согревала лучше любого одеяла.

Каждый раз, когда челнок делал виток вокруг Земли, Молчанов прибавлял к счету единицу. Когда он насчитал пятнадцать в иллюминаторе показалась станция «Ной». Она была похожа на старые железнодорожные составы, сцепленные змейкой друг за другом, образующие общий квадрат и множество мелких внутри. Станция представляла собой чудо инженерной мысли. Спроектированная великим Константином Ворошиловым, она на многие годы опередила свое время. Ее называли триумфом космической эры и величайшей неудачей. Планировалось, что станция станет отправной точкой для исследования планет Солнечной системы. В проекте принимали участие тридцать стран. Проблемы с финансированием не заставили себя долго ждать, страны друг за другом покидали проект. С трудом «Ной» удалось ввести в эксплуатацию, но затем, когда градус мирового кризиса накалился до предела, всем вокруг, а в особенности политикам, стало на нее плевать. Обслуживание требовало колоссальных расходов, отправка экипажей то и дело задерживалась, а дорогостоящая техника бесполезно наматывала виток за витком, вырабатывая ресурс. Если бы не скудный поток космических туристов – последних миллиардеров, то станция давно бы канула в пучине океана, предварительно устроив самый грандиозный и дорогостоящий фейерверк. Для отмирающего класса путешественников посещение «Ноя» стало третьей ступенью к званию «Покоритель всех вершин» после подъема на вакуумной трубе на Эверест и спуска на Марианскую подводную станцию.

— Смотри, летописец. Вон рогатина, крохотная такая, справа от «Ноя». Видишь? Наша стару-у-ушка, — Покровский протянул последнее слово, затем вдруг замолчал, ностальгическая улыбка расплылась по лицу. — Подзадержался я здесь… Не думал, что, когда-нибудь увижу ее снова.

Корабль «Прайм-1479», по крайней мере большая часть, раньше была Международной космической станцией. Идею использовать МКС и последний сохранившийся экземпляр реактора нейтрального синтеза с двигательной установкой предложил доктор Ричард Пател. Запущенная в начале века, станция вскоре готовится отметить полувековой юбилей. Ее неоднократно планировалось затопить, но каждый раз обстоятельства оказывались на ее стороне. После завершения строительства «Ноя» МКС решили оставить, как полигон для тренировок экипажа и отработки самых опасных экспериментов. Сегодня переименованная, наспех вычищенная от пыли и ржавчины, отполированная и подкрашенная она готова к главной миссии в своей истории – первой межпланетной экспедиции.

— Кэп, можно обратиться? — поинтересовался Покровский.

— Конечно, Иван.

— Во вчерашнем запросе я предлагал стыковаться к российскому шлюзу. Группа инженеров РКА, между прочим, поддержала это предложение.

— План полета утвержден ЦУПом и мы будем следовать ему неукоснительно, — говорил Стивенсон громко, чтобы это дошло до каждого. — У российского шлюза есть проблемы со стыковочным механизмом. Американский шлюз не пострадал при пожаре.

— Наш механизм выдержит, могу за него ручаться, — утвердительно заявил Покровский. — Американский не приспособлен для стыковки челнока такой массы.

— Компьютер просчитал вероятность стыковки с американским шлюзом – девяносто процентов, с российским – пятьдесят два, — сказала Нака.

— Полагаю, вы получили ответ на вопрос, бортинженер, — закончил Стивенсон.

— Рассказать вам, командир, сколько была вероятность успешного испытаний первого реактора?

— Просветите, Иван, — с безразличным терпением сказал Стивенсон.

— Девяносто шесть. А вот оставшиеся четыре процента, — Покровский провел указательным пальцем от щеки к шее. Обожжённая кожа напоминала бурлящую жидкость, застывшую в один момент.

— Сочувствую вам, бортинженер.

— Благодарю, командир. Тогда позвольте мне провести стыковку. Я столько раз это делал, что могу и с закрытыми глазами.

— Стыковку произведет пилот Нака Миура.

Покровский подмигнул Молчанову, сомкнул указательный и большой палец в кольцо, на второй руке высунул вперед указательный в виде стрелы и медленно подводил палец-челнок к стыковочному узлу, прищурив глаза. Челнок стучался о стенки стыковочного узла и никак не хотел попадать внутрь.

Спустя час легкий толчок и зелёный свет на приборной панели просигналили об успешной стыковке с кораблем «Прайм-1479».

* * *

Молчанов отстегнул ремни, тело вспорхнуло над креслом. В скафандре он ощущал себя, словно внутри большого воздушного шарика, только это не скафандр поднимал его в воздух, а невесомость.

Он выбрался из скафандра, вытянул руки и ноги. Суставы хрустнули, звук показался слегка приглушенным. Надписи на стенах, дверях, приборах были перевернутыми вверх ногами. Молчанов взмахивал руками, надеясь перевернуться. Спустя несколько попыток он решил оставить эту затею – больше нет нужны задумываться о полах и потолке. Разве это не настоящая свобода?

Молчанов перемещался по кораблю, цепляясь за специальные поручни или за любой попавшийся закрепленный предмет. Это напомнило ему занятия по подводному плаванию в детстве, когда он нагруженный двумя баллонами с воздухом, собирал на дне глубокого бассейна пластиковые номерки из гардероба.

Хотя Молчанов и изучил план станции назубок ему не сразу удалось сориентироваться. Модули станции соединялись друг с другом через переходы, бывали и такие, которые соединяли сразу по четыре модуля. На развилке можно было окончательно запутаться, так как модули казались абсолютно одинаковыми. Молчанов решил, что причиной могла стать головная боль или нервное перенапряжение. Как оказалось, тут он не был одинок. Нака тоже заплутала. Покровский выступил в роли экскурсовода. Казалось, он знает о станции больше чем сетевая библиотека.

— Мой отец был в третьем экипаже. Вот его предполетное фото, — он протянул, изъеденную полосами фотографию.

Нака аккуратно взяла в руки фотокарточку, будто та была сожженной бумагой, готовой рассыпаться в прах.

— Похожи? — спросил Покровский.

Она растерянно взглянула на Покровского, потом на фотографию.

— Очень похожи, — сказала она и улыбнулась неуверенно.

Покровский искоса поглядел на нее.

— А который из них мой папа? — с азартом спросил он.

Нака указала пальцем на мужчину крайнего справа. Наверное, она выбрала его из-за сходства в форме подбородка, напоминающего английскую букву «W» с глубокой ямкой в центре.

Покровский элегантно улыбнулся, подмигнул Наке и улетел.

— Я не угадала?

Молчанов пожал плечами.

Поврежденную обшивку давно заменили, однако нотки гари сохранялись повсеместно, и казалось пропитали даже металл. Станция выглядела так, будто ее бросили в один момент, как если бы в обжитом годами доме внезапно исчезли хозяева. На стенах висели старые компьютеры с плоскими экранами. У отца Молчанова был такой. Кажется, их называли ноутбуками. На липучках к стенам крепились отвертки, планшеты с изношенной от времени бумагой, фотографии, предметы одежды, мотки проводов, фонарики, объективы к фотоаппаратам. На некоторых вещах остались следы оплавления.

Несмотря на историческую ценность многих предметов, любой лишний килограмм – это дополнительная энергия на разгон, поэтому приказ командира Скотта Стивенсона звучал беспощадно: «Избавиться от всего лишнего». Молчанову пришлось вручную демонтировать львиную долю приборов в лаборатории. Он искалечил руки в кровь пока откручивал проржавевшие болты. От повышенной влажности во время консервации станции, большинство приборов, о работе с которыми он мог только мечтать, как ни печально, вышли из строя. Когда уборка была закончена лаборатория напоминала новенький салон автобуса, в который еще не успели поставить пассажирские кресла.

Весь ненужный хлам переместили в грузовой корабль. Еще в конце двадцатых он привез одному из последних экипажей воду и припасы, после чего из-за неисправности навечно стал частью МКС, как внезапно вскочивший на теле прыщ. Ивану Покровскому понадобилось около часа работы в открытом космосе. Грузовик развалился на тысячи осколков и сгорел в атмосфере, словно бутылка из-под шампанского, которую на счастье разбивают о корпус корабля перед спуском на воду.

Покровский настоял на том, чтобы поселиться в бывшем российском сегменте, хотя для всех членов экипажа каюты подготовили в жилом модуле. Командир Стивенсон не возражал. Спецкостюму Покровский предпочел какой-то ширпотреб – костюм советского космонавта прошлого века с нашивкой на груди в виде серпа и молота. Костюм сшили по старым лекалам, но он все равно выглядел поредевшим, как прямиком из музея. Современный экземпляр был выполнен в ярко-голубом цвете со вставками зеленого на плечах и штанинах (разработчики хотели, чтобы экипаж не забывал цвета Земли). Ткань была приятная и мягкая, отталкивала воду и не маралась. Сшитый по индивидуальным параметрам костюм сидел, как влитой. Нака выглядела в нем особенно органично. Костюм подчеркивал ее миниатюрную точеную фигуру, худенькие ножки и руки выглядели совсем хрупкими, почти детскими. Меньше всего повезло Ричарду Пателу, которому от отца-индуса досталась знатная фамилия и не менее внушительная внешность почтенного махараджи. Известный своим щегольством и экстравагантным вкусом в одежде, доктор Пател выглядел в костюме, как преподаватель физкультуры где-нибудь в Сиэтле. Так и хотелось повязать ему на шею привычный бежевый шарф, и надеть черный пиджак с лаковым отблеском.

Вечером безнадежно уставший экипаж собрался в командном модуле на ужин. Молчанов с отвращением тянул из трубочки сублимированный суп с привкусом мяса и соленых огурцов. Требовалось поддерживать энергетический баланс даже через «не хочу», несмотря на тошноту. От взгляда на мясные консервы к горлу подкатывал ком. Покровский, напротив, уплетал рыбу за обе щеки и болтал напропалую о прошедшем выходе в открытый космос: где какие болты открутил, что отпилил и какие красоты успел разглядеть. Ричард Пател и Нака Миура слушали внимательно. В отличие от них командир Стивенсон хоть и присутствовал, сознание его, кажется, витало далеко за пределами корабля. Лицо командира напряглось, глаза двигались редко и только по делу. По-видимому, он нервничал перед предстоящим запуском.

Нака отцепила от пояса нечто похожее на старую видеокамеру и показала всем.

— Кажется, приказ был избавиться от всего мусора, — шутливо подначил Молчанов.

Нака вытянула ладонь, поставила камеру сверху, как на подставку и по очереди направила на каждого объектив.

— Ничего не напоминает. Ну же?

— Нил Армстронг, — сказал Покровский без тени сомнений.

Нака отпустила камеру и похлопала в ладоши, потом снова подхватила ее и прижала к груди, как прижимают любимых домашних животных.

— «Хассельблад 500», такой же делали снимки астронавты на Луне.

— Где ты ее взяла? — спросил Молчанов.

— В главном модуле нашла, в мусоре. Кто-то давно привез ее, она, наверное была для того человека очень ценной. Кто бы мог подумать. Она же и работает, и пленка имеется. Мы должны сделать первое фото экипажа.

Нака отлетела на метр в сторону.

— Ну-ка соберитесь. Командир, прошу вас сядьте поближе к Ивану.

— А что, хорошая идея, — сказал Молчанов, прильнув поближе к Покровскому, с другой стороны.

Нака вытянула сбоку рычажок, прокрутила пленку, прицелилась. Щелчок затвора четкий и звонкий.

— Здорово. Снимать на пленку так увлекательно. Это станет нашей историей.

Нака была похожа на ребенка, которому вручили долгожданный новогодний подарок.

— А как проявлять будешь? Неужто на Марсе фотостудия есть? — усмехнулся Покровский.

— Проявлю на Земле. А потом каждому пришлю копию. Нет, сама вручу, — Нака погрузила глаз в видоискатель фотокамеры и принялась разглядывать окрестности модуля.

Покровский воспользовался паузой и вновь вернулся к рассказу о своем героическом выходе в открытый космос. На этот раз доктор Пател слушал с большим вниманием. Нака притомила его.

— Был бы ранец у меня, справился бы вдвое быстрей. Там весь смысл-то в перемещениях. С канатом далеко не отпрыгнешь, а за идею водрузить эту железяку на грудь, ну лебедку, понял, да? Так, о чем я… Ах, да. На кол бы посадить умельцев тех – ужасно неудобно. Ладно, ранцы разучились делать и ни одного экземпляра не осталось, так еще выдумать велосипед решили.

Покровский время от времени переходил на русский, потом возвращался на английский. Рассказ получался дробленым, суть не всегда улавливалась.

Командир Стивенсон закончил ужинать первым и сообщил всем вернуться в модуль ровно в восемь для брифинга.

Брифинг он начал с того, что поприветствовал экипаж в свойственной ему официозной манере. Хотя брифинг не транслировался вовне, Скотт Стивенсон был верен себе.

Члены экипажа сгустились в полукруг, окружив командира, который разместился у панели управления, совсем новенькой, доставленной незадолго до их прилета. Командир Стивенсон был самый высокий из экипажа, и чтобы не подниматься выше над всеми, поджимал под себя ноги.

— Представляю вам состав экипажа корабля «Прайм-1479», — говорил он в камеру, подвешенную над их головами. — Командир корабля пилот первого класса Скотт Стивенсон, второй пилот-баллистик Нака Миура, бортинженер Иван Покровский, астробиолог Андрей Молчанов и астрофизик доктор Ричард Пател.

Члены экипажа с неловкостью посмотрели друг на друга, словно виделись впервые.

— Настоящий брифинг будет проходить ежедневно. Прошу каждого в конце дня готовить подробный отчет о проделанной работе, основное внимание будем уделять текущим проблемам. Мы будем все подробно обсуждать, — Стивенсон прервался и продолжил уже с меньшим напором. — Я хочу сказать, что для меня большая честь быть командиром корабля «Прайм-1479». Каждый из вас лучший в своей области, и я верю, что вместе мы выполним поставленную задачу. Цель нашей миссии – спасение инопланетного биологического вида. Но мы должны понимать, что прежде необходимо преодолеть сто пятьдесят миллионов километров. Это равносильно расстоянию от Земли до Солнца. Никто и никогда не делал ничего подобного. Мы будем первыми и это накладывает на нас большую ответственность.

Нака слушала внимательно и кивала. Волосы ее с угольным оттенком, свойственным всем японским девушкам, стояли домиком в форме индейского вигвама. Командир Стивенсон обратился к ней:

— Нака, диагностика реактора завершена?

— Показатели в норме, сэр. ЦУП программу запуска утвердил.

В произношении Наки «сэр» звучало как «сир», словно она обращалась к Стивенсону не как к командиру, а как к представителю королевской семьи.

Повисла пауза. Командир Стивенсон обвел взглядом все присутствующих.

— Я знаю, что каждый из вас думает. Об этом повсюду говорят. Испытания первого реактора едва не привели к термоядерному взрыву, — он уважительно посмотрел на Покровского. — Это было десять лет назад. Причина поломки была выявлена и устранена. Опасаться нечего. Для нас разработаны подробные планы на любые неполадки, даже самые невероятные.

Стивенсон сделал паузу, чтобы его слова дошли до каждого.

— Иван, каково состояние систем жизнеобеспечения?

Покровский время от времени приседал, зацепившись ступнями за поручень на полу.

— Новая установка электролиза работает хорошо. Хотя и мощная чересчур получилась. Вода расщепляется на кислород и водород. Выдыхаемый нами углекислый газ собирается вновь и вступает в реакцию с полученным водородом. Мы снова получаем воду и процесс начинается заново. Цикл полностью замкнут. Но я все равно рекомендую ваши ценные жидкостные отходы собирать, а не утилизировать, так, на всякий случай.

Все покивали.

— Вентиляция вычищена, но не везде. Фильтры забиты в некоторых местах, — продолжал Покровский. — Общая проходимость пока в норме. Хотя…

— Мы здесь именно для того чтобы обсуждать проблемы.

— Просто болячки. Ничего серьезного. Я все исправлю, — отмахнулся Покровский.

— Пожалуйста, подготовь подробный отчет.

Покровский оттолкнулся от пола, оказавшись выше командира. Стивенсону даже пришлось приподнять голову.

— Будет сделано, кэп. Кстати, я уже испытал установку переработки мочи. Немного кисловатый вкус, но от жажды спасет.

Покровский улыбнулся. Нака хихикнула и прикрыла рот. Стивенсон сделал безразличное лицо и обернулся к экранам, которые только что появились за спиной. На виртуальной карте в центре располагалось Солнце, очерченное орбитами планет. Зеленая точка рядом с голубым шариком обозначала местоположение «Прайма-1479». Точка отрывалась от Земли, словно ребенок от матери, и летела по изогнутой дуге к другой, красной точке.

— По предварительным расчетам полет составит восемьдесят суток. На восемьдесят первые «Прайм» должен выйти на орбиту Марса. В следующие двенадцать часов мы отстыкуем лабораторный модуль доктора Патела и жилой модуль с грузом продовольствия и топлива, — на втором экране появилась карта Марса. — Модули садятся на поверхность вот в эту точку в семи километрах от купола Юпитера и в шести километрах от входа в пещеру. Челнок садится в течение следующих шести часов. Место посадки меньше одного квадратного километра. Это – единственная подходящая равнинная площадка вблизи. Вокруг гористая местность, много острых камней и оврагов. Промахнемся даже на сотню метров и шансов выжить не будет. Поэтому спуск пройдет в автоматическом режиме под контролем спутников «Глаза». Если автоматика посчитает, что существует даже небольшая вероятность отклонения, челнок будет возвращен на «Прайм», а миссия будет считаться проваленной.

Опять повисла тишина.

— Члены экипажа: Скотт Стивенсон, Ричард Пател, Андрей Молчанов и Нака Миура высаживаются в челноке на поверхность планеты. Бортинженер Иван Покровский остается на орбите для поддержания функционирования корабля. Программа миссии рассчитана на восемь месяцев работы пока Земля и Марс вновь не сблизятся на достаточное расстояние.

— Не переживай, летописец, без тебя не улечу, — Покровский хлопнул Молчанова по плечу.

— Доктор Пател, сколько у нас есть времени до взрыва термобомбы? — спросил Стивенсон.

Ричард Пател словно спал с открытыми глазами. Стивенсон собирался спросить еще раз, но тут он внезапно заговорил:

— Реакция синтеза, протекающая в термбомбе вызовет мощное электромагнитное излучение…

— Оу, а можно без этих ваших излучений, — вмешался Покровский. — По-человечески скажите, док. Когда рванет?

— Система охлаждения автономная, насколько долго она будет функционировать, я не знаю. После отключения температура возрастет волнообразно, стенки начнут разрушаться…

— Док, просто назовите цифру! — требовал Покровский.

Ричард Пател взглянул на Покровского, как на мелкое насекомое, цапнувшее его на прогулке. Затем он перевел взгляд на командира Стивенсона, и тот кивнул в его сторону.

— Пятьдесят, может быть сто дней.

— Ух, большой разбег, — сказал Покровский.

— Будет еще меньше если марсиане попытаются вскрыть термобомбу, — сказал доктор Пател.

— Как же мы узнаем, что эта бомба не сработала, что еще не поздно? — спросила Нака.

— «Глаз» засечет всплеск инфракрасного излучения из пещеры.

— Хорошо, будем рассчитывать, что этого не произойдет до нашей высадки, — заговорил Стивенсон. — Андрей, ты изучал последствия воздействия такого излучения на живые организмы. Насколько это опасно для марсиан?

Молчанову стало не по себе, что на него уставилось сразу четыре пары глаз.

— Смертельная доза облучения для организма схожего с человеческим будет в радиусе ста метров прямой видимости.

Покровский чуть не поперхнулся.

— Прямой видимости? То есть встал за любой камень и спасен. Послушайте, у нас на борту между прочим штука в миллион раз мощнее и опаснее. Вот о чем нужно переживать, — Покровский указал пальцем в сторону реакторного модуля.

— Андрей, они могут осознать опасность от нее? — спросил Стивенсон.

Взгляды за ответом вновь упали на Молчанова.

— Судя по биоморфной внешности существа, оно достаточно примитивно. Уровень развития скорее всего схож с предком человека питекантропом.

— А может это у них всего лишь гонец? — предположил Покровский. — Ну, разведчик, типа собаки. Отправили разобраться первого, кого не жалко. Внизу у них небось целый подземный город. И вообще, с чего вы взяли, что они эту термобомбу с собой потащат?

— У примитивных племен в Австралии и Африке принято обожествлять необычные и красивые предметы. Их возносят на алтарь, который всегда находится в центре поселения. Вокруг него принимают пищу, собирают собрания. Вот, обратите внимание на это, — Молчанов придвинулся к экрану, вывел изображение термобомбы. — Она напоминает шар, сделанный из золота. Во многих известных культурах так изображалось солнце, как символ высшего божества.

— Слишком натянуто, летописец, — Покровский покачал головой.

— Андрей, пожалуйста продолжай, — сказал командир Стивенсон.

— Термобомба испускает большой поток нейтронов, которые могут облучать другие материалы. Стены жилищ, предметы обихода, одежда тоже станут радиоактивными. Те, кто выживет сразу, будут погибать позднее, пока не вымрет все поселение.

Все замолчали.

— Ну, вы и напортачили, док, — сказал Покровский.

Командир Стивенсон посмотрел на Покровского неодобрительно. Покровский сделал кивок в сторону доктора Патела в знак извинения.

— Как мы сможем обезвредить бомбу? — спросил Стивенсон доктора Патела.

— Если система охлаждения еще будет работать, достаточно подключить питание и контролировать снижение температуры. Если термобомба будет нестабильна, ее нужно будет доставить на поверхность и отнести на безопасное расстояние.

— А как же наши скафандры, они защитят если вдруг бомба взорвется рядом с нами? — спросила Нака.

— У марсианских скафандров существенно слабее защитный экран, чем у скафандров для выхода в открытый космос, — отвечал Молчанов. — Нужно было снизить вес для удобства передвижения по поверхности, — Молчанов прервался, подбирая слова. — Лучше нам не быть рядом, когда термобомба взорвется.

Покровский громко кашлянул в ладонь.

— Вот я слушаю вас, так и представляю, как вы заходите в пещеру и тут вас встречают марсиане с хлебом с солью, выстилают красную дорожку, проводят экскурсию по родной пещере. Смотрите, дети, это наши друзья с другой планеты, они прибыли нас спасти. А показать вам наше самое священное место, ах вот оно, проходите. Видите, ту золотую штуку наверху, конечно, забирайте, не стесняйтесь, — Покровский стал серьезен как никогда. — Вы на это рассчитываете? — обращался он к Пателу и Стивенсону. — Когда предки ваши высадились в Америке, они что, с индейцами обнимались, как старые друзья? А черта с два, началась резня, кровь, убийства детей. Индейцы защищали свои земли от пришельцев, и никто не спрашивал с миром те приплыли или нет. И так же поступят марсиане. Да они же голыми руками разломали титановые крепления марсохода. Что тогда они сделают с вашими костями? Ответишь, летописец?

Покровский слегка отдалился от всех и демонстрировал в воздухе, как косточки Молчанова и остальных будут перемолоты в труху.

— Я уверен, Андрей знает, как наладить контакт с марсианами, — сказал командир Стивенсон.

Покровский подмигнул Молчанову.

Молчанову захотелось провалиться под пол. Только где здесь пол?

— Я отдаю себе отчет о всех сложностях, которые могут возникнуть, — Стивенсон распрямился. — Если бортинженеру Покровскому будет интересно он может изучить план миссии, там подробно расписаны все процедуры реагирования в чрезвычайных ситуациях, в том числе встреча с агрессивно настроенными представителями инопланетной расы. Я хочу подчеркнуть, что безопасность экипажа в приоритете. После того как термобомба будет обезврежена, или каким-то образом устранена опасность взрыва, экипаж вернется на место высадки для обустройства базы. За оставшееся время необходимо кардинально изучить цивилизацию марсиан, собрать максимальное количество данных и проб. Список запланированных экспериментов вы найдете в компьютере. У каждого из вас есть личный браслет, который отслеживает ваше местоположение на корабле. Прошу в целях безопасности не снимать его. Спасибо, теперь можете отдохнуть, сегодня был трудный день для всех. Завтра нам понадобятся свежие силы. Даст бог к рождеству пятидесятого года мы вернемся к нашим семьям.

Стивенсон кивнул, как если бы закончил. Молчанов подал ему сигнал, приподняв несколько раз брови.

— Ах да, чуть не забыл, — опять заговорил Стивенсон и кивнул в сторону Молчанова. — Андрей просил напомнить про обязательные тренировки в модуле марсианской гравитации. Два часа в день каждому члену экипажа. Андрей будет составлять индивидуальные программы и оценивать состояние здоровья. В его власти допустить или отстранить любого из нас от высадки.

— И себя тоже? — спросил Покровский, подмигнув.

— Тренировки помогут организму приспособиться к пониженной гравитации Марса, — сказал Молчанов.

Стивенсон вытер пот с залысины, капельки уже собирались отделиться и разлететься гулять по модулю.

— Я желаю всем удачи и спокойной ночи. Следующий брифинг состоится завтра после запуска реактора.

* * *

Первая ночь на корабле стала для Молчанова пыткой. Там, на Земле он привык переворачиваться с одного бока на другой, продавливать головой подушку и закутываться в бархатное одеяло. В невесомости же приходилось вечно парить, а, чтобы случайно не расшибить себе нос Молчанов упаковывался в спальный мешок, в котором ощущал себя гусеницей. Без опоры ему все время чудилось, будто конечности теряют чувствительность и немеют. Он регулярно проверял их на работоспособность: шевелил пальцами, сгибал локти и колени. Он надеялся, что это в последствии пройдет, организм привыкнет и он сможет спать, иначе ему предстоит серьезный разговор с главным врачом экипажа. На эту должность назначили француза – приятного на вид старичка, жизнеутверждающей наружности, но это пока не познакомишься с ним поближе. Омар Дюпре сам когда-то летал на орбиту. Бытность космонавтом научила его беспринципности и умению принимать решения. Человека он представлял машиной и знал о нем все. Нет, он никому не говорил, что знает все. Он просто знал. Омар Дюпре был так любезен с Молчановым, что решил во что бы то ни стало вложить весь тридцатилетний опыт медицинской практики в его голову за те двадцать шесть часовых занятий, которые были отведены на постижение новой профессии. Как итог обучения – нервный срыв у Омара Дюпре и письмо на имя Ворошилова с просьбой снять Молчанова с данной должности в виду невозможности «Ленивого проходимца» исполнять обязанности врача экипажа. Конфликт удалось спустить на тормозах. Решили, что Молчанов только номинально займет должность врача, любое решение серьезнее назначения таблетки от головной боли будет приниматься Молчановым только с одобрения Омара Дюпре. Плюс Молчанов обязан ежедневно заниматься электронной макулатурой: составлять отчеты по тренировкам, отслеживать показатели здоровья и еще кучу всякой бесполезной чепухи.

Молчанов провалился в сон и снова проснулся спустя полчаса. Часы показывали четверть пятого утра. Каюта Молчанову досталась без иллюминатора, но уютная, хотя по размеру едва превышала платяной шкаф. По стенам он развешал личные вещи: набор шахмат, фигурку велосипеда, шляпу, которую всегда брал в велопоходы, несколько семейных фотографий из детства, а также пару книг по антропологии и астробиологии, авторства Патрика Макмерфи, с которыми не расставался со времен университета. То, как знаменитый ученый мыслит, излагает фразы и рассуждает напоминало ему отца.

Молчанов выбрался из каюты. Вентиляция шумела над головой, выплескивая высушенный, лишенный запаха, воздух. Свет в жилом модуле был приглушен, каюты командира Стивенсона, Наки и доктора Патела были закрыты. По пути к туалету Молчанов резко отталкивался от поручней на полу, выставлял руку вперед, и летел, словно супергерой, спешивший на помощь. Увлекшись, он не рассчитал траекторию и затормозил плечом о металлический подиум для крепления оборудования. Рука отсохла, а Молчанов отругал себя за ребячество.

До туалета он добрался в плохом настроении. Управившись с надоедливым шлангом, едва не засосавшим кое-что лишнее, он решил задержаться у иллюминатора. Станция пролетала над ночной стороной Земли. Города, словно золотые рыболовные сети хаотично разрослись по поверхности; синие океаны ночью выглядели, как черные зловещие пятна, от которых определенно хотелось держаться подальше.

Откуда-то донесся металлический стук. Молчанов прислушался… На фоне шума вентиляторов все время чудились какие-то звуки. Стук повторился вновь. На этот раз ему удалось определить источник – звук исходил из соседнего модуля. Молчанов протиснулся через узкий переход, заваленный по кругу грузами с провизией. В соседнем модуле он никого не увидел, кроме груды наваленных мешков и емкостей с питьевой водой. Когда-то это был жилой модуль «Спокойствие», обладавший самой современной системой жизнеобеспечения. Последняя давно пришла в негодность и была демонтирована. Стены немного подлатали, стыковочные узлы запечатали и решили оставить старика под грузовые нужды. Молчанов уже собирался лететь обратно, но стук прозвучал снова, еще громче. Он доносился из купола.

В космосе нет нужды красться на цыпочках, поэтому Молчанов подлетел к стыковочному проходу между «Спокойствием» и куполом абсолютно беззвучно. Покровский прислонился к иллюминатору лбом, в руке он держал портативные очки виртуальной реальности, корпусом которых постукивал по стальному обрамлению купола. Молчанов решил так же беззвучно удалиться.

— Летописец! — позвал Покровский.

Молчанов замер и не шевелился.

— Говорил тебе, дезодорант только с нейтральным запахом.

— Мне показалось, я слышал стук, — сказал Молчанов.

— Давай, спускайся.

— Не хочу отвлекать. Я уже собирался к себе.

— На том свете выспишься. Поди сюда, кое-что покажу.

Молчанов тянул время, придумывая новую причину чтобы отказаться.

— Давай, такое может быть и не увидишь больше никогда.

Молчанов спустился в купол вперед ногами, словно по невидимой горке. Модуль создавался для наблюдения за Землей, стыковкой с кораблями и работающими в открытом космосе космонавтами. Кварцевые стекла трапециевидной формы располагались вокруг центрального – самого большого диаметром в половину человеческого роста. Купол выступал наружу, как голова стального монстра. Ходили слухи, что его хотели демонтировать ради уменьшения массы корабля. Да и стекла иллюминаторов покрылись оскалинами от многочисленных столкновений с космической пылью и мелкими метеоритами. После долгих споров, модуль решили все-таки оставить. Поговаривают, что вмешался сам Бальтазар, желавший заполучить лучшие кадры с борта «Прайма-1479».

Покровский отшвырнул очки от себя, те пролетели между ним и Молчановым. Покровский проводил их взглядом.

— Из первого ряда смотрел. Чуть-чуть не дотянули, буквально вот так, — Покровский изобразил пальцами чуть-чуть в его представлении. — Недоноски хреновы, — он мотнул головой, цокнул и перевел взгляд на Молчанова. — А ты за красных или за синих?

— Я не увлекаюсь футболом, — сказал Молчанов.

Он говорил это много раз, но почему-то ему вдруг стало стыдно.

— Бабская забава – смотреть как мальчики в трусах мяч гоняют. Для мужиков только хоккей.

Покровский взмахнул невидимой клюшкой, подхватил шайбу и закатил в невидимые ворота.

— Ты что-то хотел показать? — спросил Молчанов.

Покровский смотрел, будто сканировал мысли, потом перевел взгляд ему за спину и указал пальцем по направлению движения станции. Молчанов обернулся. Над поверхностью Земли извивались сине-зеленые отблески северного сияния. Похожие на драконов из Китайского театра теней, они были размером с целые города и страны.

Молчанов застыл не в состоянии произнести хоть слово. Какой-то звук все-же вылетел из его уст и напоминал сдавленное мычание. Ничего прекрасней он в жизни не видел.

— Аврора Бореалис, — произнес Покровский.

— Как ты узнал, что сегодня будет свечение? Никто в ЦУПе не упоминал о недавних вспышках на солнце.

— Они недавно стали следить, не научились еще, салаги. Последние годы только американские электрики сообщали о солнечной погоде, уж не знаю откуда они данные брали.

— Я видел много фотографий, но в реальности это… Немыслимо.

— Римляне обожали богиню Аврору и ее сына Борея. Он символизировал могучий северный ветер. Смотри какой у парня бурный нрав.

Причудливые гигантские фигуры то двигались, то замирали, словно нарисованные, потом исчезали, а затем появлялись уже на сотню километров в стороне.

— Здесь наша мамочка защищает нас, — сказал Покровский в сторону Земли, потом перевел взгляд на черный бесформенный космос. — В межпланетном пространстве мы будем одни.

— У нас же есть магнитный экран – Щит. А если и его не хватит, то капсула со свинцовыми стенами защитит от любого излучения.

Покровский покосился на Молчанова с легкой ухмылкой, будто тот ляпнул глупость. Они просидели какое-то время в тишине. Неизвестно откуда в руке Покровского появилось слегка почерневшее деревянное распятие на шнурке.

— Вон большой круг, видишь? — заговорил Покровский. — Это Лондон. А там справа сейчас будет Копенгаген, но мы его не увидим, не живут там люди больше.

— А Москву увидим? — спросил Молчанов.

Покровский покачал головой.

— Орбита проходит севернее. В другой раз, летописец.

Они снова помолчали.

— Раньше здесь все было в свете, — с легкой обидой заговорил Покровский, когда они пролетали над Россией. — Питер вон еще старается, карабкается как никак. А дальше чернота одна, все вымерло. Голодный народ сбежался поближе к печатному станку.

Покровский снова погрузился в себя. Молчанов поглядывал на него искоса, но тот на время и забыл о его присутствии.

— Тебе нужно поспать, — сказал Молчанов.

Покровский с усилием вздохнул.

— Да разве тут уснешь, — он поглядел на часы. — Перед запуском надышаться хочется.

Покровский провел большим пальцем по крестику.

— Ты когда-нибудь видел, как ведет себя кровь в невесомости?

Молчанов отрицательно помахал головой.

— Сгустки превращаются в кругляшки размером с вишенки. После каждого стука сердца, рана, как будто рыба мечет икринками. Они крутятся вокруг тебя вот так, этакие крохотные луны. И как будто притягиваются. Залетают в глаза, в уши или рот, как назойливая мошкара. Знаешь какова на вкус чужая кровь?

— Нет, — твердо сказал Молчанов так, чтобы Покровский прекратил этот рассказ.

Покровский поглядел на Молчанова с уважением и продолжать не стал.

— Серега был еще жив, когда я нашел его. Прямо здесь, где ты сейчас сидишь. Он заглушил реактор, но сильно обгорел. Все говорили, что это я сделал, но то был Серега. Он превратился в кровоточащую рану. Не говорил, только мычал. Глаза вымаливали меня убить его, — Покровский убрал крестик в карман. — Я держал его за руку пока он не перестал дышать.

— Командир был уже мертв?

Покровский покивал.

— Я видел его тело, снаружи, когда отстыковал реакторный. У меня тогда был реактивный ранец, и я мог подлететь и забрать его. Я понял, что не смог бы вернуться с телом обратно, последний шлюз заклинило, осталась узкая щель. Ранец я бросил снаружи, он до сих пор висит там, на обратной стороне главного.

— Почему ты согласился снова лететь?

Покровский вдруг заулыбался и похлопал Молчанова по плечу.

— Летописец, ну хитрюга, ей-богу. Ты и так все знаешь обо мне. А к сеансу мозгоправства ты меня не склонишь.

Молчанов на самом деле знал о нем все. Доступ к личному делу каждого члена экипажа имел только он. Болезни, страхи и радости, интимные подробности жизни – все от рождения и до сегодняшнего дня. Покровский в последующие десять лет неоднократно подавал рапорт на восстановление в отряд космонавтов и ему вновь и вновь приходил отказ из-за проблем со здоровьем. Нет, физически он был абсолютно здоров, врачей пугало его психопатическое состояние. Покровский отказывался проходить обследование, грубил врачам, угрожал расправой. Последнему, поставившему отказную печать едва не свернул шею. За это отсидел полгода в тюрьме, затем вышел и, как он сам заявил, решил начать с чистого листа. Если бы в мире остался еще один космонавт с его опытом, дорога на борт «Прайма-1479» была бы для него закрыта.

— Я могу назначить стимуляторы сна, — говорил Молчанов. — На три, на пять часов, как захочешь. Они абсолютно безвредны, эффект будет даже лучше, чем от обычного сна.

— Оставь лучше себе.

— Недосыпание приводит к проблемам с координацией. Завтра тебе нужна холодная голова.

Молчанов вдруг заговорил, как Омар Дюпре. Покровский стукнул себя по щекам, потом закрыл глаза, вытянул руки и поочередно притронулся указательными пальцами к носу.

— Разве я похож на того, у кого есть проблемы? Да брось ты, бабу прям нашел. У меня стаж на орбите семьсот сорок суток. Знаю, как и когда нужно спать.

Молчанов сдался. Если у Покровского будут проблемы с работоспособностью, Омар Дюпре это заметит. Покровского отстранят, а Молчанов легко снимет с себя ответственность. Вот и поделом ему будет.

— А ты в бога веришь, летописец?

Молчанов пожал плечами.

— Не думаю об этом.

Покровский прищурился, поджал подбородок и оглядел планету, словно хищный ястреб, облетавший владения.

— Господь, когда создавал этот мир так же смотрел на него сверху, как и мы с тобой. Отсюда его творение кажется таким идеальным, чистым, — лицо Покровского покраснело. На горизонте проглядывался свет от восходящего солнца. — А спускаешься вниз и всюду грязь, кровь и смердящие трупы. Вот так мы распорядились его даром. Срубили все деревья, выстроили стены на костях, люди мрут с голоду. Мы уничтожили все, и жажда снова проснулась. Мало смертей, мало разрушений. Полезли в чужой мир.

— Мы летим спасать, а не разрушать.

— На чью бы территорию ни ступил человек, он несет за собой смерть. Сам взгляни, больше не сыскать на земле ни льва, ни медведя.

— Они живут в резервациях. Там их охраняют и им ничего не угрожает.

Покровский сделал широкий приветственный жест.

— Располагайтесь, марсиане, чувствуйте себя как дома. А на решетки не обращайте внимания и на уколы, да на деревья пластиковые. Добро пожаловать в свободные резервации.

Молчанов ответил после недолгой заминки с полной решимостью:

— Я не позволю чтобы с ними что-то случилось. Обещаю.

Покровский одобрительно подмигнул.

— Ты нравишься мне, летописец. Бошка у тебя на плечах, а это главное. Не пытаешься притворяться как эти… Ну, ты понял, друзья наши. Искренний ты, душевный.

Внезапно Покровский потянулся ближе к Молчанову и заговорил вполголоса:

— Ты уже не на Земле, но не забывай кто ты и откуда. Мы с тобой одной крови, должны горой друг за друга стоять, понимаешь? — Покровский тыкнул Молчанову пальцем в лоб. — Янки сегодня лепечут одно, завтра другое. Все наши знают, что им нельзя доверять. Слышал, как вояка сегодня весь брифинг лепетал, мол реактор доработан, проблемы устранены?

Молчанов кивнул. Конечно он слышал и ответ командира Стивенсона серьезно его обнадежил.

— Знаешь где этот движок был последние десять лет, а? В заброшенном японском складе под грудой бетона валялся. Еле завалы разобрали, чтобы подобраться к нему. Что смогли отыскали, слепили и вперед, народ же просит, требует спасать красных обезьянок. А заработает или нет, да и черт с ним. Главное каждый свое выполнил, отчитался и урвал. Когда еще такой бал, следующий будет…

— Тогда зачем так говорит, командир-то? — спросил Молчанов.

— Запомни, для янки все вокруг - шоу. Они отбор в экипаж умудрились превратить в цирк-шапито. Так заврались, что и сами начали верить в свою ложь, мол все хорошо, все рассчитано, да-да знаем, слышали уже такое сто раз. Подтирай потом за ними, а что случись, не виноваты мы. Думают, написали свод правил, на компьютере посчитали и все заработает само собой. Хрена с два. Русских они не проведут – меня и тебя! Если что, я же могу на тебя рассчитывать, правда?

— Чтобы сделать что? — осторожно спросил Молчанов.

— Долететь в целости и сохранности. А ты что подумал?

— Само собой.

— А еще это дурацкое название – «Прайм-1479». Кто вообще придумал эту ахинею?

— «Прайм» означает главный, подразумевается, что эта миссия главная космическая одиссея человечества. Ну а 1479 – это количество минут в марсианских сутках.

— Да знаю я про перевод. О другом я. Ну чем им наши предложения не угодили: «Циолковский», «Надежда», «Покоритель», наконец. Чувствуешь, как звучит? А, главное, душевно, по-настоящему. Сразу эмоции вызывает, вот здесь, в груди. А тут «Прайм-1479», констатация факта и больше ничего, как запись на экране компьютера.

— Как медицинский факт.

Покровский рассмеялся, затем похлопал его по груди, совсем легонько, по-дружески.

— Ладно, прав ты, хорошо с тобой да лучше… — он зевнул. — Лучше я вздремну чуток. Утром нужно выполнить еще кучу работы перед стартом.

— Может я могу помочь? — предложил Молчанов.

Покровский уже вылетел из купола, но затем вернулся головой вниз.

— Мои эксперименты начнутся после старта, — продолжил Молчанов. — Так что у меня, можно сказать, пока свободный график.

— Нужно протестировать выходные скафандры, на случай ЧП. Справишься?

— Без проблем.

— Отлично.

Покровский подмигнул и скрылся из виду.

Солнце выглянуло из-за Земли, словно никуда и не скрывалось. Реки, которые извивались среди равнин и гор, соединялись в моря, а те в бескрайние голубые океаны и все прикрывалось сверху глазированными облачками, словно праздничный торт. Чистая красота.

Молчанов опять подумал о Свете. Он не мог прекратить думать о ней.

* * *

Когда Молчанов предлагал помощь Покровскому он ожидал в ответ просьбу прочистить кислородные фильтры, замерить показатели смеси воздуха или на худой конец протестировать проходимость вентиляции. Но выходные скафандры! Нет, Молчанов, конечно, потратил не менее десяти часов на изучение их подробного строения, но учитывая, что занятия проходили между изматывающими встречами с Омаром Дюпре, в голове у него мало что отложилось.

Каждый скафандр представлял собой портативный космический корабль: мощный компьютер, автономная система жизнеобеспечения, баллоны с какими-то жидкостями – все это связывалось множеством трубочек, проводов, экранчиков.

Разве мог он отказать Покровскому, раз сам вызвался помочь? Он представил, как говорит ему, что не справился. «И зачем ты обещал мне, летописец?» «Как я теперь успею все закончить вовремя?» «Ты подвел меня».

Выхода не было. Начать Молчанов решил со своего. Он попутно изучал документацию, вбивая команды проверки одной системы за другой. Это заняло у него несколько часов. Наконец, все скафандры были успешно протестированы, кроме одного. Его собственный скафандр раз за разом выдавал ошибку, то одна система, то другая переставала функционировать. С каждым тестом ошибки росли, как снежный ком. Затем компьютер вообще перестал подавать признаки жизни. Скорее всего он ввел слишком много противоречивых команд или допустил ошибку в последовательности действий, сейчас и не разберешь уже.

Молчанов решил запустить проверку с самого начала, а для этого надо полностью перезагрузить компьютер скафандра. Делать это было запрещено, но выбора у него не оставалось. Требовалось влезть внутрь. Каждый скафандр изготавливался в соответствии с индивидуальными пропорциями членов экипажа и для работы необходимо надевать специальный тонкий костюм. Молчанову было лень втискиваться в него, поэтому он разделся до трусов и в таком виде залез в скафандр.

Пока компьютер перезагружался он закрыл глаза, положил голову на мягкий подголовник и размеренно задышал. Запертый от внешнего мира, он чувствовал себя в полной безопасности. По непонятной причине он совершенно не волновался перед предстоящим запуском. Больше беспокоило то, что наступит после: прямые эфиры, миллионы глаз, нацеленные на него, дурацкие вопросы и вымученные улыбки. А ведь он здесь чтобы заниматься исследованиями, и больше ничем другим, а вместо этого вынужден стать «лицом экипажа», а проще говоря мальчиком для битья, шутом и скоморохом в одном флаконе.

Неожиданно в шлюзовой модуль влетела Нака. Молчанов не сразу заметил девушку. У всех скафандров были опущены зеркальные стекла, защищающие от ультрафиолета, поэтому Нака тоже не могла его видеть. Сколько времени продолжалось взаимное неведение сказать трудно. Когда Молчанов открыл глаза Нака уже расположилась у терминала управления шлюзованием, который находился сразу напротив скафандра Молчанова. Она вытащила инструменты из сумки и развешала перед собой на липучках, раритетный фотоаппарат болтался, прицепленный к поясу. Нака соорудила для него специальный чехол, чтобы сохранить ценную находку в целости.

Молчанов решил поздороваться, но в последний момент передумал. Как он объяснит ей свой полуголый вид?

Нака повернулась к скафандру Молчанова. У него перехватило дыхание. Нака придвинулась еще ближе, остановившись на расстоянии нескольких сантиметров от шлема. Молчанов машинально откинул голову назад. Почему она так смотрит? Наконец, до него дошло – Нака всматривалась в собственное отражение в стекле шлема. Девушка высунула язык и медленно провела им сначала по верхней, затем по нижней губе, прищурила глаза, потом поцеловала воздух.

Молчанов даже не дышал, завороженно наблюдая за ней.

Потеряв интерес к зеркалу, Нака вернулась к терминалу. Молчанов выдохнул. Она подключила модуль-компьютер, следом в воздухе спроецировался экран и клавиатура, она принялась нажимать кнопки, попутно насвистывая какую-то мелодию себе под нос.

Нет, так нельзя. Молчанов должен сказать ей о своем присутствии. Это по крайней мере неэтично с его стороны. С каждой секундой промедления он все больше внедряется в ее личное интимное пространство, на что не имел никакого права. Как должен поступить воспитанный мужчина? Именно так – выйти наружу, извиниться, придумать дурацкую историю и принять заслуженное порицание. «Задремал» – отличная версия, с кем не бывает после бессонной ночи.

Как только Молчанов, наконец, решился раскрыть себя случилось нечто совсем неожиданное – Нака начала петь. Сначала вполголоса, потом громче. Все больше погружаясь в работу, она кажется, и сама не замечала, как слова лились из нее. Хотя Молчанов не понимал ни слова (она пела на японском), песня показалась ему доброй, а главное хрупкий, почти юношеский, голос Наки придавал песне особый налет нежности. Молчанов не мог шевелиться, и не потому что боялся выдать себя, он не мог позволить ни одному лишнему звуку нарушить то музыкальное великолепие, которое звучало в шлюзовом модуле. Все внутри него поднималось вслед за тем как ее голос преодолевал невообразимо высокие октавы. Больше всего ему хотелось только одного – чтобы она не останавливалась.

Нака так увлеклась, что, орудуя отверткой и борясь с болтами шлюзового терминала, раскачивала головой в такт несуществующей музыки, двигала телом и игриво шевелила бедрами. В следующее мгновение она схватила невидимый микрофон, вытянула перед собой руку, обращенную ладонью вверх к несуществующим зрителям, закрыла глаза и затянула грустную, лиричную серенаду. По окончании слезы выступили у нее из глаз. Не нужно было перевода чтобы понять – она пела о чем-то драматичном, близком для нее.

Молчанов наблюдал за Накой, разинув от изумления рот. Сообщить ей о своем присутствии сейчас было бы опрометчивым поступком. Он давно упустил момент и увидел слишком много. Нака слишком застенчива и замкнута, его появление как минимум напугает ее, и что еще хуже нанесет ей психологическую травму. В голове опять заговорил Омар Дюпре. Молчанов принял единственно правильное решение – переждать в скафандре пока Нака закончит свои дела и покинет модуль.

Внезапно внутри скафандра загорелись лампочки, заработал экран – компьютер перезагрузился и принялся сигналить громким писклявым звуком, будто где-то поблизости случился пожар. Молчанов от неожиданности стукнул по экрану головой, тот в ответ запустил автоматическую проверку всех систем. Скафандр завибрировал, включилась подача горячего воздуха в систему скафандра – запустился тест на теплостойкость и герметичность.

Нака в замешательстве осмотрелась. Она не понимала откуда исходит этот звук.

Далее компьютер скафандра должен включить внешние клапаны и спустить тестовый воздух. Учитывая расположение клапанов, горячий воздух вместе с нотками запаха Молчанова вырвется Наке прямо в лицо.

Молчанов не стал разбираться какого цвета провода питания, высунул руку из рукава, схватил общий моток подводки к компьютеру и вырвал с корнем. Экран погас, как и остальные лампочки. Молчанов задержал дыхание и выпучил глаза, наблюдая за реакцией Наки.

Девушка вернулась к своим делам, решив, что ей показалось.

Внутри скафандра было, как в бане. Молчанов обливался потом.

Нака все не уходила. Напротив, она развела бурную деятельность: в ее руках мелькали проводки, какие-то приборчики, изолента, она вскрыла терминал, орудовала в нем инструментами, как хирург оперирующий брюшину пациента.

Молчанов никогда не оказывался в столь нелепой ситуации. Задыхаясь от жары, он сидел в скафандре в полуметре от Наки уже сорок минут (или больше?), словно шпион в окопе. А ему еще требовалось закончить дела в лаборатории – проверить крепление приборов и грузов, чтобы они не пустились в пляс, когда корабль начнет набирать скорость.

Наконец, Нака закончила с терминалом, прикрутила его обратно и улетела. Молчанов выбрался из скафандра, словно из газовой камеры. Он хватал ртом прохладный воздух и не мог надышаться. В голове все плыло, мокрое от пота тело чесалось, капельки открывались от него и летали по модулю. Молчанов схватил спецкостюм и принялся обтирать себя им, словно полотенцем.

Нака вернулась в модуль.

— Андрея-сан.

Она вскрикнула и обеими ладонями прикрыла рот.

— Эм, привет, — сказал он первое, что пришло в голову.

Молчанов был полуголый, с растрепанными мокрыми волосами, слипшимся в бараньи рога. Путей выкрутиться у него не оставалось. Неловкое молчание длилось невыносимо долго.

Нака перевела взгляд на скафандр Молчанова раскрытый на распашку.

— Вы все время были… — произнесла она сквозь зубы. — Вы видели… Я же тут…

Глаза девушки взорвались краснотой. От стыда она чуть не разрыдалась.

— Это не то, что ты думаешь, — Молчанов приблизился к ней.

Ее взгляд упал ему на трусы. Она зажмурилась и, резко отвернувшись, стукнулась лбом о ближайший скафандр.

Молчанов быстро натянул спецкостюм на мокрое тело. Самый отъявленный вояка в армии делает это медленней.

— Ты не ушиблась? — спросил он.

Она потирала ладонью лоб и не решалась обернуться. Ее трясло, будто облитую ледяной водой.

— Я был занят ремонтом скафандра и не заметил, как ты прилетела. Прости, я не хотел тебя напугать.

— Почему вы не сказали?

Молчанов пожал плечами.

— Просто мне очень понравилось, как ты поешь, — выговорил он.

Она неконтролируемо хохотнула и тут же поежилась. Слезы выплеснулись из ее глаз, но это не были слезы обиды.

— У тебя талант, точно говорю, — подхватил Молчанов. — Я ничего подобного в жизни не слышал.

Нака повернулась, но голову не поднимала.

— Вы это специально, чтобы меня успокоить.

Молчанов закатил глаза, выпрямился и запел:

— На-на-наааа. Ла-лаааА.

Он пытался воспроизвести нотки мелодии ее песни. Вышло у него это абсолютно ужасно, впрочем, как и должно быть у человека, обделенного слухом и голосом. Нака не смогла долго сдерживаться и улыбнулась, а когда Молчанов перешел на фальцет расхохоталась. Он закончил и поклонился на пример японского самурая.

Нака еще какое-то время нервно хихикала. Она уже смогла на некоторое время задерживать взгляд на Молчанове, хотя в глаза смотреть так и не решалась. Она указала пальцем на терминал. Молчанов проследил за направлением. Слева от терминала на липучке висел модуль-компьютер. Молчанов отцепил его и вернул ей.

— Мне пора, командир ждет, — сказала она.

— Мне тоже, — сказал Молчанов.

— Пообещайте, что никому не расскажете об этом, — ее голос опять задрожал.

Молчанов изобразил будто застегивает рот на молнию.

— А ты пообещай, что больше не будешь зарывать в себе такой талант.

Она кивнула и улетела.

Молчанов конечно лукавил. Он знал о ее пристрастии к пению из личного дела. В детстве она посещала музыкальную школу в Токио где была лучшей ученицей. Преподаватели прочили ей эстрадное будущее, но девочка все больше тянулась не к развитию вокала, а к многотонным железякам, рычащим огнем. Отец Наки – известный конструктор погиб под завалами после бомбардировки вместе с разработанным им реактором. Матери удалось вывезти дочь с потоком беженцев в США. На новом месте им пришлось трудно. Чтобы не умереть с голоду мать скиталась с дочкой по стране, работая то уборщицей, то сиделкой. Нака помогала матери как могла, а когда та заболела девочке пришлось взвалить на себя не только уход за матерью, но и поиск пропитания. После смерти матери до попадания в группу «Террос» доктора Ричарда Патела следы Наки потерялись. Сама она не любила комментировать этот период жизни, ссылаясь на то, что он был тяжелым. Известно, что увлечение фотографией помогло ей зарабатывать небольшие деньги за съемки пейзажей и животных по заказу географического портала в Сети. Позднее она тренировалась в составе первого марсианского экипажа пока не покинула его при странных обстоятельствах. Поговаривали, что Ричард Пател выгнал ее, хотя она утверждала, что ушла сама. Мир так бы и не услышал никогда о скромной японской девушке Наке Миуре, если бы не трагическая случайность. Чарли Хэнлон, отобранный на место второго пилота путем голосования пользователей, за неделю до старта разбился насмерть на своем электрокаре. Нака была одним из десятка дублеров, но, неожиданно для всех выбор пал именно на нее. Так никому неизвестная девочка вдруг очутилась посреди информационного шума, к которому была совершенно не готова.

Молчанов покинул модуль и столкнулся лицом к лицу с командиром Стивенсоном. Тот внимательно осмотрел Молчанова, затем перевел взгляд на шлюзовой модуль.

— Ты провел там почти три часа. Почему?

Стивенсон должно быть проверил перемещения Молчанова по датчику на запястье. Но зачем?

— Тестировал скафандры, — быстро ответил Молчанов.

Стивенсон переменился в лице.

— Ты вскрывал их?

— Да, сэр.

— Кто сказал тебе это сделать?

Молчанов несколько секунд собирался с мыслями.

— Никто. Просто решил убедиться, что все порядке перед стартом.

— Скафандры протестированы на Земле и опломбированы. Это написано в своде правил безопасности полетов. Доступ к скафандру должен иметь только владелец.

— Я не подумал, сэр.

— Ты осознаешь последствия своего поступка? Скафандры – это очень сложное оборудование. Сотни людей работали над их подготовкой, они соблюли все процедуры, а ты их нарушил. Как мы теперь можем гарантировать, что скафандры работоспособны?

— Я все проверил. Они полностью работоспособны.

— Ты не слушал меня.

— Простите, сэр. Я…

Стивенсон сверлил Молчанова взглядом и ему стало не по себе.

— …мне нечего сказать с свое оправдание.

— Если хочешь помочь, то должен непременно сообщить мне. Ты не имеешь права заниматься не свойственной тебе работой без моего одобрения.

— Да, сэр. Я обещаю, такого больше не повторится.

Стивенсон отлетел в сторону, затем обернулся.

— Я обязан сообщить об этом инциденте в ЦУП. Подготовь все то, что ты мне сейчас сказал в письменном виде.

— Да, сэр.

Члены экипажа заняли места в креслах посадочного челнока. В случае неудачного пуска реактора, челнок должен был отделиться от корабля и вернуть экипаж на Землю.

««Прайм-1479», это ЦУП. Все готово к запуску. Запуск подтверждаем»

— Вперед к звездам, — Покровский выставил руку перед собой. — Предупреждаю, старт с Земли покажется вам пешей прогулкой, господа. Летописец, ты приготовил блевательный пакет?

Нака поочередно проверяла крепления каждого члена экипажа. Когда она была рядом с Молчановым, на ее лице мельком отразилась улыбка, предназначенная только ему. Молчанов никак не отреагировал. Нака это заметила, и улыбка так же быстро исчезла с ее лица.

Подготовка к запуску затянулась, в ЦУПе нервничали. Командира Стивенсона, кажется, это совершенно не волновала, он действовал по инструкции и, если что-то шло не так начинал все процедуры заново. Наке он не очень-то доверял. Возможно тому виной была смерть Чарли Хэнлона. Скотт и Чарли были друзьями, вместе служили в ВВС. Возможно то, что его место заняла Нака Миура злило командира.

Реактор постепенно наращивал мощность. Скорость быстро росла, вжимая членов экипажа в кресла.

Запуск прошел штатно, без сучка и задоринки.

Мир ликовал, отовсюду сыпались поздравления. На связь выходили какие-то люди – звезды, политики, большинства из них Молчанов не знал. Каждый болтал о мужестве, далее следовали несколько фраз о важности миссии и их личном вкладе – ничего интересного. Нужно отдать должное командиру Стивенсону. Его сознание будто разделилось надвое, одна часть внимательно отслеживала происходящее на корабле, другая отвечала однотипными фразами вроде: «Спасибо, мы вам очень признательны» или «Мы вас не подведем».

Рекорд скорости установили на третьем часу. Спустя еще десять члены экипажа смогли покинуть кресла. Основной этап разгона был завершен. Корабль покинул околоземную орбиту и вышел на курс к Марсу.

— В течение ближайших двух недель реактор будет работать на полную мощность чтобы двигатель нарастил запланированную скорость. После реактор перейдет в режим экономного расхода исключительно для обеспечения корабля электроэнергией. Всем спасибо за работу, — подытожил командир Стивенсон.

Нака, Молчанов, доктор Пател похлопали в ладоши, Покровский присоединился последним, но хлопал громче всех. Стивенсон кивнул и покинул модуль, не дождавшись окончания аплодисментов.

В ту ночь Молчанов спал крепко. Ему снилось, что он на небольшой лодке спасался от мощной воронки, создаваемой огромным водопадом. Как бы он ни старался грести веслами, его затягивало в водную пучину. На утро ему так и не удалось вспомнить, спасся он или нет.

 

ГЛАВА 3

Телеметрия. «Прайм-1479»

Атмосферное давление: 99 Кпа

Температура внутри: 24,3°C

Температура снаружи (датчик солнечный): 111°C

Температура снаружи (датчик теневой): -185°C

Курс: 1,1

Пройденное расстояние, км: 2 300 524

Задержка связи (сек): 2,3

Скорость км\с – 13,2

* * *

Молчанов летел от модуля к модулю, а по пятам за ним следовал экран. За каждым его словом следило почти полтора миллиарда пар глаз. На линзы виртуальных очков транслировались блоки заготовленной информации: история модулей, их предназначение, описание приборов и советы по поведению. Блоки сменял режиссер трансляции, а Молчанову всего лишь требовалось зачитывать текст с естественным выражением лица.

Бальтазар то и дело отвлекал Молчанова дурацкими вопросами, вроде тех: «каково космонавтам ходить в туалет?», или «где на станции можно уединиться чтобы снять „мужское“ напряжение?». Многие вопросы были заготовлены, как и ответы, импровизация приветствовалась.

Бальтазар лучше других чувствовал публику. Здесь ему помогал не только опыт, но и технические ухищрения. Показатели пульса и давления пользователей передавались в общую базу данных. В реальном времени Бальтазар отслеживал реакцию людей и, если они начинали скучать, вбрасывал очередную провокацию.

— Всего лишь пять человек, полтора года вместе. Никуда не сбежать, не уединиться, — рассуждал Бальтазар. — Как не сойти с ума?

Режиссер подсказывал Молчанову правильный ответ:

«Мы летим на Марс для того чтобы работать, а не строить личные отношения»

— У нас нет времени на личные отношения. График работы расписан по минутам, — ответил Молчанов.

Не обходил режиссер стороной и главную звезду:

«Бальтазару: а как же личное общение?»

— А как же личное общение? — спросил Бальтазар.

«Совет – коротко отшутиться. Требуется увеличить темп».

— На то оно и личное, все останется между нами.

— А ты интриган. Ну же, приоткрой нам завесу. Кто из экипажа по-настоящему невыносим?

«Допускается упомянуть – Ричард Пател. В отношении остальных негатив нежелателен».

— Таких на борту нет.

Они проследовали через старый российский модуль – самый большой на станции. Заваленный мешками и коробками до небольшой узкой полосы посредине, он не представлял никакого интереса.

— Мы и не заметили, как Андрей привел нас в святая святых, друзья, — Бальтазар вскинул руки. — Реакторный модуль. Посмотрите, какая удача. Командир Скотт Стивенсон здесь. А кто второй? Ммм, единственная девушка на борту, красавица Нака Миура.

Нака улыбнулась и сделала кивок на японский манер. Увидев, виртуальную камеру, она засмущалась.

— Дорогой командир Стивенсон, я все же воспользуюсь возможностью и поздравлю вас лично с успешным стартом.

— Благодарю, Бальтазар.

Бальтазар зааплодировал.

«Втянуть в диалог Наку Миуру».

— Простите, что мы вот так вломились и отвлекли вас, коллеги. У вас должно быть полно работы. Вы заставляете всю эту махину работать, невероятно.

— У нас была лучшая подготовка, — сказал Стивенсон.

— Тогда, если позволите, командир мы отвлечем вас еще на пять минут.

— Не возражаю.

— Нака, девочка моя. Мое сердце разрывается, глядя на тебя. Такая хрупкая, а твои глаза, они наполнены одиночеством. Скажи, ты чувствуешь себя защищенной среди всех этих огромных железных штуковин, и таких горячих мужчин?

Нака перевела неуверенный взгляд на Стивенсона. Тот глядел в камеру, выпрямив шею, как во время строевой подготовки. Следом девушка перевела, ищущий спасения, взгляд на Молчанова.

— Да, — начала она неуверенно. — Я чувствую, будто рождена для этого.

«Требуется мощный эмоциональный отклик. Зритель хочет видеть в ней ранимую женщину».

— Как ты думаешь, папа гордился бы тобой?

Нака застыла, ее руки, оголенные до локтей, покрылись гусиной кожей.

— Я надеюсь, — почти шёпотом произнесла она.

— Когда ты смотришь вокруг, на то, что сделано его руками, ты ощущаешь присутствие его души?

На ее лице появились едва заметная улыбка.

— Папа со мной всегда, здесь, — она положила руку на грудь.

— Я понимаю тебя, моя девочка.

Повисла тишина.

«Переводить тему».

Экран с Бальтазаром отлетел от Молчанова и углубился в модуль. Проследовал мимо генератора, питающего корабль, осмотрел реактор, напоминавший локомотив старого поезда. Сделав круг, экран остановился у топливного блока.

— Ох, а это то, что я думаю? Здесь хранятся эти юркие частицы.

Нака приблизилась и остановилась напротив камеры.

— Нейтральный газ, — сказала она. — Топливный блок – главное наше сокровище после воды.

Топливный блок был похож на большое чугунное яйцо на подставке. Поверхность обвязывали стальные трубки и множество датчиков, отслеживающих почти сотню показателей.

— Я слышал они очень привередливые и сохранять их не просто.

— Нейтрали живут всего несколько микросекунд, но этого достаточно для реакции. Чтобы сохранять их долго мы понижаем температуру внутри блока до минус двухсот семидесяти двух градусов.

Бальтазар нахмурил брови.

— Не так давно, кажется, это было в Италии, произошла авария на электростанции. Их холодильник вышел из строя и пришлось на неделю оставить без света целый город, пока не доставили новое топливо. Кто доставит вам топливо если холодильник сломается?

Командир Стивенсон решительно подлетел и остановился перед Накой, закрыв ее собой.

— У того завода не было резервной системы питания, а у нас таких систем две. В случае выхода реактора из строя, блок батарей будет питать корабль в течении двух недель. А если и этого будет мало, то пленочные солнечные батареи раскроются автоматически за шесть минут и двадцать три секунды, — командир Стивенсон осмотрелся, будто пытался охватить взглядом все полтора миллиарда человек. — Хочу еще раз попросить тех, кто распространяет слухи, что с кораблем что-то не так. Все это неправда. Экипаж «Прайма-1479» продолжит системную работу и выполнит задачу.

«Высказать поддержку словам командира».

— Я присоединяюсь к словам командира, — сказал Бальтазар. — Вы сейчас творите историю, друзья.

Молчанов проследовал в свою лабораторию. Он заранее подготовил Блопа – специальную куклу, напичканную электроникой и датчиками, повторяющих человеческий организм – настоящее произведение инженерного искусства. Молчанов хотел показать его в работе, но Блоп почему-то отказался включаться.

— В последнее время я спрашиваю себя, правильно ли мы поступили, что перестали верить ученым? — рассуждал Бальтазар, заполняя паузу пока Молчанов возился с Блопом. — Десять лет назад это было оправданно. Мир стоял на грани катастрофы, все менялось так быстро, новые открытия могли погубить все то, что нам удалось создать за тысячелетия. Мы решили, что пришло время остановиться.

«Карцикулы лактис – марсиане на земле».

— Мы сами повесили эту ширму, за которой перестали слышать голоса разума. Десять лет назад Андрей Молчанов первым доказал, что на Марсе есть жизнь. Десять лет он знал. Теперь ты можешь сказать вслух. Андрей, каково это победить?

Молчанов поднял голову на экран, из которого Бальтазар смотрел на него, как на мессию. Режиссер транслировал придуманную историю, в которой Молчанов, словно Галилео Галилей с папкой, наполненной сенсационным открытием, бегал по кафедрам, спал на пороге космических агентств под проливным ливнем, прохожие его пинали и толкали, окунали в грязь. Десять лет он ждал и, наконец, его триумф состоялся.

— Заголовки в СМИ сильно преувеличивают мою работу, — сказал Молчанов.

— Но как же? — возмутился Бальтазар. — Вот работа, она прямо передо мной на экране.

— Я всего лишь предположил, что на Марсе могут обитать особые грибковые микроорганизмы – карцикулы лактис. Очень редкие на Земле. Они живут в горячих вулканических водах с высоким содержанием углекислого газа. Подобных гипотез тысячи.

«Не вдаваться в детали работы».

— Мне кажется, ты скромничаешь, Андрей.

Внезапно Блоп включился и просигналил громким противным писком.

— Оу. Вот это да, — затараторил Бальтазар. — Роботы в космосе, мы попали в фантастический фильм прошлого века.

— У Блопа нет движущихся деталей, он не может убить нас или захватить управление кораблем, — объяснил Молчанов. — Скорее это манекен с датчиками.

Они говорили еще сорок минут. Молчанов устал. Эфир выматывал сильнее чем он предполагал.

— Есть! — воскликнул Бальтазар. — Два миллиарда в прямом эфире.

«Поблагодарить пользователей».

— Спасибо всем, кто проявляет интерес к нашей миссии. Благодаря вам она и состоялась.

Молчанов говорил без энтузиазма, изредка поглядывая на Блопа и уже представлял, как разместит его на внешней площадке. Ранее он с помощью руки-манипулятора благополучно заполнил внешние контейнеры образцами микроорганизмов и растений.

— Ты кажется заскучал, мой друг?

Молчанов вздрогнул.

— Ты слушал, о чем мы говорили с нашим пользователем #МаксомБорном?

— Да.

— И что скажешь в ответ на его вопрос?

Молчанов сделал вид, что вспоминает.

«Бальтазару: повторить».

- #МаксБорн спрашивает, как ты относишься к появившимся в Сети, так называемым расследованиям. В них утверждается, что на Марсе на самом деле не может быть жизни. Якобы фото марсианина – это подделка NASA для привлечения к себе внимания.

Молчанов набрал побольше воздуха в легкие и выдохнул.

— Я отношусь к любым мнениям с уважением. Да, условия на Марсе не пригодны для жизни человекоподобного организма. Кислорода там почти нет, как и жидкой воды, очень холодно, и еще много-много причин. Но есть снимок, который сделал марсоход «Террос-1». Снимок неоднократно проверялся специалистами. Этот факт невозможно игнорировать.

«Бальтазару: Поддержать».

— Ты умыл их одной левой, мой друг. Скажи, что ты ожидаешь от первой встречи с марсианами?

— Я предпочитаю не гадать, — отмахнулся Молчанов.

Лицо Бальтазара, блестящее, как ограненный бриллиант, слегка перекосилось.

«Сменить тему».

Бальтазар встал, обошел шикарное кожаное кресло и облокотился на спинку. За ним сверкали языки пламени камина, выложенного из белого камня.

— Уже больше ста тысяч человек готовы поддержать иск против доктора Ричарда Патела по обвинению в покушении на убийство марсиан. Готов ли ты присоединиться к ним?

Молчанов не ответил.

— Ну же, Андрей. Это простой вопрос.

— Все эти иски пользы не принесут. Многие открытия, благодаря которым мы живем до ста лет, были бы невозможны без не очень этичных экспериментов. У доктора Ричарда Патела были благие намерения, и я полностью на его стороне в этом вопросе.

Бальтазар призадумался, почесал узкую позолоченную бородку.

— А разве не ты автор этих строк: «Миссия «Террос» – это отвратительное предприятие невежественных, упитанных деньгами астрофизиков. Ядерную бомбу опять взорвут во имя мира»

Черт дернул Молчанова написать это. В тот день он поругался со Светой, настроение было хреновое, и тут еще эта новость об отправке марсохода с ядерной бомбой, да плюс несколько бокалов красного вина…

— Я критиковал миссию «Террос» и у меня были на то причины. Как и все, доктор Пател может ошибаться. Только не забудьте, что никто из живущих не сделал больше для исследования космоса чем он. Задумайтесь те, кто подает эти иски. Прошлое не повернуть вспять, но будущее в наших руках. Доктор Пател рискует жизнью чтобы исправить ошибку. Хватит искать врагов, давайте сплотимся, все. Только вместе мы добьемся успеха.

— Великолепные слова, — Бальтазар похлопал. — Пользователи на твоей стороне.

«Я счастлив быть частью этой миссии».

— Я счастлив быть частью этой миссии.

А еще счастливей он бы стал если бы эфир закончился.

— Ты попал в топ-10 людей в Сети. Никто и никогда не делал это так быстро.

— Я об этом не думаю, просто делаю свое дело.

Счетчик пользователей: 2.004.013.022

— А ты стесняшка, — Бальтазар ехидно улыбнулся и подмигнул. — Наши прекрасные зрительницы не простят если я не спрошу. Все знают, как тебе было тяжело во время подготовки. Все навалилось разом: развод с женой, давление популярности… Но ты справился. Мы принимаем миллионы писем от твоих поклонниц ежеминутно. Ты самый завидный холостяк планеты Земля. Не хочешь ли сказать пару слов бывшей жене, чтобы она задумалась над тем как поступила с тобой?

Счетчик пользователей ураганно поскакал вверх.

Молчанов вырубил трансляцию.

В модуле стало непривычно тихо. Молчанова обдало жаром, внутри все сжалось тисками. Он разозлился и швырнул в стену очки виртуальной реальности. Они разломились, осколки разлетелись по модулю. Позже Молчанову пришлось собирать их пылесосом.

— Соглашение с сетевыми СМИ нужно соблюдать – это условие продолжения финансирования, — позже причитал командир Стивенсон.

— Я прошу прощения, сэр.

— Не буду разбираться в причинах, только посоветую тебе еще раз прочитать условия твоего контракта.

— Да, сэр. Такого больше не повторится, — твердо ответил Молчанов.

Вечером он вернулся в виртуальную локацию парка, на то самое место. Света опять не пришла.

* * *

Первую в истории межпланетную шахматную партию Молчанов проиграл всухую. Он был доволен как ребенок. Соперником стал Фернандо Мартинес из Бразилии, завоевавший титул гроссмейстера еще в 2034. С тех пор семидесятичетырехлетний сеньор Мартинес удерживал почетное звание. Он был бы рад расстаться с ним и отправиться на заслуженный покой, только сражаться было не с кем. Великие шахматисты прошлого почили в ином мире, а современная молодежь выбирала скорость и не интересовалась долговязой игрой старых аристократов.

Молчанова научил играть дед. Он был водителем большегрузных автомобилей всю свою жизнь, объездил страну вдоль и поперек миллион раз. Шахматистом он был мастеровитым, кабина его грузовика, казавшегося для маленького Андрея многоэтажным домом, была выкрашена в черно-белые квадраты шахматной доски. Когда у деда были свободные дни, а таких у него было всего несколько штук в год, он приезжал к ним в гости в Москву. С отцом Андрея они почти не разговаривали, хотя и улыбались друг другу. Ночевал дед в своем грузовике, а Андрей проводил с ним все дни напролет, затаив дыхание, слушал шоферские байки. Однажды он уговорил деда взять его с собой в следующий рейс. Андрей мчался в кабине грузовика, представляя себя на палубе огромного корабля с белоснежными парусами. С капитанской осанкой он прикладывал ладонь ко лбу козырьком и рассматривал окрестности, принадлежавшие только ему.

— Хочешь помочь? — спросил дед на очередной стоянке.

— Я же тоже механик, — с гордостью сказал Андрей.

Дед почесал лоб громадным гаечным ключом и посмотрел на Андрея с неприкрытым удовлетворением. Его округлую бороду заволокло дорожной пылью, под глазами были черные пятна от масла.

— Залезай.

Они вместе улеглись на найденную на дороге картонку и подлезли под машину. Снизу она была похожа на спинку их старого домашнего холодильника, только трубки были толще, некоторые с руку Андрея и намного грязней.

— Видишь гайку?

— Ага.

— Откручивай.

Андрей вприпрыжку дошел до ящика с инструментами. Мальчик был так мал, что мог ходить под большой машиной не пригибаясь. Он нашел нужный ключ и вернулся обратно. Гайка не поддавалась. Сдаться он не мог, он же механик. Упрямая гайка не шевелилась. От обиды он едва не разревелся. Дед на внука внимания не обращал. Андрей подметил, что дед использует секретный баллончик с длинной трубочкой синего цвета. Поверхность гаек начинает пенится, словно вода, в которую бросаешь лимонную шипучку. Андрей уверенно схватил баллончик и побрызгал на гайку. Та тоже запенилась, а после недолгих усилий гайка, наконец, закрутилась. Теперь он настоящий механик, и станет таким, когда вырастет.

Гайка отвинтилась и упала рядом с ним на асфальт, а следом в том самом месте с крепления слетела трубка, и из нее полилась прямо на Андрея черная жидкость. Он закрыл лицо руками, жидкость текла между пальцев, попадала на волосы. Пахло отвратно.

Зажмурив глаза, Андрей выбежал из-под машины. Вся одежда, руки, лицо были черными. Он перепугался. Дед, сухой и невредимый, стоял в сторонке и наблюдал за внуком. Под машиной образовалась лужица, жидкость капала со свисающей сверху трубки, скрюченной, словно змея.

Дед наклонился, потрогал трубку и покачал головой.

— И зачем ты это сделал? — спросил он.

— Я… я откручивал гайку.

— Эту гайку нельзя было откручивать. Посмотри, что ты наделал. Теперь мне придётся купить новое масло, мы застрянем здесь еще на два часа, и я могу не успеть доставить груз к сроку.

Андрей вытер грязным рукавом лоб. Кожа на лице чесалась.

— Ты же сам сказал открутить эту гайку, я открутил ее. Ты сам сказал.

— А почему ты не спросил, зачем нужно откручивать именно эту гайку?

— Я не… Ты же сказал.

Андрей заплакал.

— А что если я ошибся?

— Но ты не можешь ошибаться, — сквозь слезы прокричал он.

Дед протянул руку. Андрей отдал ему ключ. Дед затянул трубку обратно и прикрутил гайку. Закончив, он сказал:

— Все люди ошибаются. Никогда не верь на слово. Сомневайся.

Эту ночь они провели в гостинице. Андрей просидел в ванне почти час, оттирая черноту с лица. Когда он вышел, на столике, на который то и дело наведывались тараканы, стояла шахматная доска. Фигурки располагались по одной линии и смотрели прямо перед собой. Они были с любовью вырезаны из дерева, а на донышке имелся магнит, чтобы можно было играть на неровной поверхности. Ни у одной фигуры не было точной копии, даже пешки имели небольшие, но заметные различия между собой – у одной на круглой головке надета высокая шляпа, как у Скруджа Макдака, у другой теннисная кепка, у третьей копна волос.

— Садись, я научу тебя, — сказал дед.

Андрей сел.

— Это пешка, — указал он. — Многие ошибочно считают ее самой слабой фигурой. С стороны это кажется так, она не видит дальше одной клетки, не может повернуть назад, или шагнуть вбок – это делает ее самой незаметной фигурой и в этом ее сила. Пешка единственная фигура, которая может стать ферзем. Поэтому никогда недооценивай ее. Не повторяй ошибок политиков.

— А кто такие политики?

Дед указал на две центральные фигурки на ближнем к нему ряду – самые высокие и красивые, их так и хотелось подержать в руках. Но больше всего Андрею понравился конь. Он никого не боялся, его не пугали преграды, он просто перешагивал их, оставляя за собой завистливые взгляды других фигур. Никто не мог предугадать его перемещение.

— Когда-то мы так же играли с твоим папой. Он был чуть старше тебя.

— Он не говорил, что умеет играть.

— Он так и не научился. Но что не сделал он, сделаешь ты.

— Почему, деда?

— Потому что сын всегда должен сделать больше чем отец. Это закон.

— То есть папа сделал больше чем ты?

Дед улыбнулся, снес слоном ферзя Андрея и остановился в двух клетках от короля.

— Шах и мат.

— Еще, — завопил Андрей.

— Как скажешь.

Черные снова ринулись в бой на белых. Фигурки говорили друг с другом голосом Андрея: пешки обсуждали лобовую атаку, кони ржали, зазывая остальных в бой, слоны напирали сзади, а политики, как полагается отдавали приказы.

Они играли до поздней ночи.

Это был последний раз, когда приезжал дед. Потом Андрей спрашивал отца, почему тот больше не приезжает. Отец отвечал, что у деда слишком много дел. Уже спустя годы он узнал, что дед погиб, когда пьяный подросток, угнавший у отца машину, вылетел на встречную полосу. Уходя от столкновения, дед свернул в кювет, машина перевернулась. Ценой своей жизни он спас пьяного личаха от смерти.

Молчанов настоял, чтобы шахматы включили в обязательную часть эфира. Он был как никогда упрям, и Бальтазар сквозь зубы согласился на одну трансляцию в неделю. Соперников Молчанов не выбирал, они сами обращались к нему, а он никому не отказывал. Одну партию транслировал эфир, остальные он играл перед сном, без зрителей. Первую трансляцию смотрели сорок тысяч человек, вторую уже сто девяносто тысяч, на сто девяносто больше чем было зарегистрировано на последнем шахматном портале в Сети.

Почему Света не приходит на встречу?

Виртуальная локация парка точно соответствовала той в которой он сделал ей предложение. Он тщательно воссоздал погоду: дождевые облака затянули полуденное небо, дул прохладный ветерок с востока, стая грачей рисовала в небе замысловатые фигурки. Тогда она была одета в легкую куртку, он обнял ее и хотел прижать к себе. Она противилась, не любила проявлять чувства в общественных местах, называла это «показушными телячьими нежностями». Они смотрели как дети играют на детской площадке: маленький мальчик лет четырех собирал полные кулачки песка, подходил к пруду и швырял песок в воду, утки, ютившиеся неподалеку отплывали, а потом снова возвращались поклевать хлеба, которым кормили другие дети. А этот мальчик опять подбегал сзади и швырял песок.

— Я тоже так делала, — сказала она. — Портила всем веселье.

Молчанов совершенно не готовился и не планировал, да и кольца у него не было, просто сказал и все, будто спросил прохожего время. Она ничуть не смутилась и спокойно ответила да. Они так и сидели неизвестно сколько времени и молчали, а потом пошли домой. Полил дождь, Молчанов промочил ноги, а потом долго болел, а она посмеивалась над ним.

Молчанов полетел в тренировочный модуль. По дороге он уже по традиции задержался у иллюминатора. Молчанов прижался лбом к стеклу и прикрыл лицо ладонями с боков чтобы изолировать свет от фонарей модуля. Землю он узнал сразу. Родная планета уменьшилась до размера горошины, а совсем скоро она превратится просто в точку, станет очередной рядовой песчинкой на гигантском пляже вселенной, абсолютно обыденной и не интересной. Будь Молчанов инопланетянином, не обратил бы на захолустную песчинку никакого внимания, а ведь люди считают ее чем-то большим чем просто куском камня вокруг совершенно неприметной звездочки на окраине галактики. Ей богу, каждый считает свой дом чем-то особенным и теперь, вдали от него, Молчанов смог осознать это в полной мере. Сколько еще населенных миров во вселенной, миллионы, миллиарды? И каждый считает себя самым умным и прогрессивным, пока реальность не столкнет с другой цивилизацией, разделенной несколькими тысячелетиями, а то и миллионами лет эволюции. И тогда весь прогресс, все достижения покажутся не существенными, примитивными. Сегодня мы гордимся, что летим от одной планеты к другой, а в масштабе вселенной всего-то движемся к соседней двери на одной лестничной площадке. Возможно есть и такие, кто путешествует меж звезд, пересекает галактики, постигает знания, недоступные нам еще миллионы лет. Для них мы, как марсианин с каменной дубинкой – представляем интерес исключительно анатомический. Нас с легкостью запрут в клетку, будут колоть иголками, заставят вставлять геометрические фигурки в подходящие отверстия. Прав был Покровский.

Его обдало легким дуновением ветра. Кто-то беззвучно пролетел над ним. Он узнал Наку со спины.

— Почему сегодня без песен? — спросил он ей вдогонку.

Нака обернулась. Девушка выглядела расстроенной, синяки под покрасневшими глазами были темнее обычного.

— Привет, — она натянуто улыбнулась.

— В иллюминатор хорошо видно Землю, не хочешь взглянуть?

— В другой раз. Мне нужно… — она прервалась. — У меня работа…

— Ладно, не буду задерживать. Не забудь, у тебя сегодня тренировка.

— Хорошо.

Доктор Пател бежал из последних сил. Он выбрал локацию спортивного стадиона, по которому наматывал круги один за другим. Несмотря на минимальную нагрузку, его показатели здоровья оставляли желать лучшего – артериальное давление скакало, он быстро задыхался.

— Нужно увеличить нагрузку в течение следующего месяца на двадцать пять процентов, иначе мышцы будут не готовы, — говорил Молчанов. — Сделаем постепенно, а раз в три дня я буду проверять реакцию организма.

Доктор Пател размеренно дышал кислородом через маску. На слова Молчанова он только кивал.

— Вы принимаете таблетки, которые я прописал?

(Которые прописал Омар Дюпре)

Доктор Пател моргнул обоими глазами и снял с лица маску. Он выглядел измотанным, кожа на лице еще больше провисла, зачесанная набок шевелюра полная седых прожилок пропиталась потом.

— Вы неважно выглядите, — сказал Молчанов.

— Голова болит.

— Подышите еще.

— Закончу у себя, — сказал доктор Пател и засобирался.

Хотя гравитация в модуле составляла треть земной, ощущение пола ногами доставляло несказанное удовольствие. Молчанов ощущал себя привязанным к воздушному шару, которому никак не удавалось оторвать его от земли.

— Нака была здесь? — спросил Молчанов.

Ричард Пател мельком взглянул на Молчанова, затем отвернулся и сказал сухо:

— Я ее не видел.

Молчанов помог загрузить баллон в сумку доктора Патела, скрутил шланги и обвязал лентой-липучкой.

— Она мне кажется несколько замкнутой. Думаю, она переживает, что оказалась одна среди мужчин и вынуждена доказывать каждый день, что не хуже нас. Я боюсь она может сорваться. Вы работали с ней. Какой она была в команде «Террос»?

— Со мной работали тысячи таких как она. Всех не упомнишь.

Молчанов попытался улыбнуться по-дружески, но со стороны, кажется, выглядел полным идиотом. Черт возьми, перед ним же сам Ричард Пател, человек ставший легендой при жизни. Его книги стоят столпом в любой научной библиотеке. Разве Молчанов мог мечтать об этом еще несколько месяцев назад? Поработать с таким человеком честь, а задавать дурацкие вопросы – плохой тон.

— Ну что ж, завтра по расписанию. Постарайтесь больше спать. И на сегодня я бы советовал снизить физические нагрузки. Отдохните. Я могу сообщить в ЦУП, если вдруг у них планы на вас.

Молчанов заранее подглядел в его расписание. У доктора Патела запланирован огромный список экспериментов. Они-то его и выматывали. А между прочим Ричарду Пателу уже шестьдесят. Молчанов не раз замечал, как тот возвращался в каюту уже после полуночи. Ему пора задуматься о здоровье, иначе до прилета на Марс он не доживет.

— Ничего не сообщай, — сказал доктор Пател, как учитель школьнику. Затем он поежился, словно осознал поведение. — Лучше залетай помочь.

— Конечно. Обязательно.

Ричард Пател выпрыгнул из вращающегося тренировочного модуля и вновь оказался в невесомости. Молчанов проверил оборудование и настроил все для Покровского, который как всегда запаздывал. Молчанов собирался связаться с ним по рации, но вместо этого решил проверить его личный датчик на карте. Покровский двигался в сторону тренировочного модуля. Молчанов приблизился к переходу, чтобы его встретить.

Доктор Пател так никуда и не улетел. Он взмахнул Молчанову рукой и освободил для него место. Молчанов прыгнул в невесомость. Внутренние органы натянулись, легкий болевой сигнал обошел организм.

— Вы что-то забыли? — спросил Молчанов.

— Твой эфир, — начал доктор Пател. — Ты вступился за меня.

Надо же, он находил время, чтобы следить за этими глупыми передачами.

— Я хотел им сказать, что вся эта травля против вас. Это неправильно. Недостойно всего того, что вы сделали.

Доктор Пател потянулся к Молчанову, чтобы сказать на ухо.

— Больше никогда так не делай, — отрезал он.

— Я просто хотел помочь.

— Мне не нужна твоя помощь. Ты меня понял?

Молчанов кивнул.

* * *

Молчанов не смог починить Блопа. Он делал все по инструкции, но манекен не подавал признаков жизни. Молчанов провозился с ним весь день, но причину отыскать так и не сумел.

Вот он, космос, рукой подать, и главный эксперимент на который у него было столько надежд летит в тартарары так и не начавшись. А может Покровский был прав и Молчанова теперь преследует злой рок? Ведь он отказался помочиться на колесо автобуса. Покровский говорил – традиция такая. Еще одна из миллиона этих чертовых традиций. Не мог он этого сделать, ясно? За несколько часов до отправки на космодром он так нервничал, что не сделал и глотка воды. Ему что нужно было постоять для виду, потрясти на холодном ветру хозяйством, а потом лечить себя на борту от простатита? К черту эти традиции! Нет никакого злого рока, проклятья и сглазов, а есть не доведенная до ума техника. И виноваты здесь люди, и только люди.

Или все же, нет?

Командир Стивенсон попросил одолжить Блопа для эксперимента доктору Пателу. Молчанов ответил, что не даст, потому что Блоп уже выведен на площадку за бортом. Он сам не понимал зачем соврал. Мог бы сказать, что Блоп сломался и это было бы достойным оправданием. Молчанов никогда не никому не мстил и вообще считал это низким занятием, но в этот раз все случилось как-то машинально, совсем легко, будто он всю жизнь этим занимался. И главное, он ощутил, прилив удовлетворения. Пусть доктор Пател знает, что Молчанов не собирается унижаться перед ним только потому что Он – доктор Ричард Пател!

До позднего вечера Молчанов высаживал семена в заготовленные емкости, а также климатические камеры, плотно запечатанные от атмосферы лабораторного модуля, предназначенные для образцов с особыми условиями по уходу. Например, хвойник эфедра – основной претендент на звание первого марсианского растения из-за ее способности выживать в жестких условиях. Молчанов выбрал для нее самую крупную камеру. Состав грунта он мог получить любой, тщательно смешивая земляные породы по собственной методике, как какой-нибудь алхимик древности. Высушенная галька пустыни Сахара – пожалуйста, плодородные земли лесов Амазонки – без проблем. В его распоряжении почти две тонны пород, аккуратно расфасованных в мешки. Раздобыть их удалось на «Ное», где они болтались без дела много лет. Совсем скоро Молчанов рассчитывал вырастить полноценный сад. Для изголодавшихся по работе астробиологов это огромный пласт работы и задел на создание будущих дендрариев на Марсе.

Вечером Молчанов расположился в каюте и связался с ЦУПом чтобы передать дежурные отчеты. Работа в лаборатории утомила его. Он сильно хотел спать.

«ЦУП на связи», — сказал оператор.

— Говорит Андрей Молчанов, примите пакет данных.

«Подтверждаю, Андрей Степаныч. Передача началась. Вам включить музыку во время ожидания?»

Молчанов на секунду забылся. Последнюю неделю он общался с Игорем Павловым и это был точно не он. Но такой знакомый голос.

— Оператор, представьтесь, — командным тоном сказал Молчанов.

«Можно подумать, ты меня не узнал, научник».

— Макс?

«Так точно».

— Что ты делаешь в нашем ЦУПе?

«Отныне буду твоим оператором».

— Ты же в NASA.

«Группа NASA перебралась в Москву. Условия здесь лучше. Так что ЦУП теперь общий».

— А нам, когда собирались сообщить? — с недовольством спросил Молчанов.

«Командер ваш в курсе со вчерашнего дня, — Макс прервался. — Ах, вот оно. Командер „встали по стойке смирно“ решил не посвещать салаг».

— Попридержи язык.

«О'кей, ладно. Господин командир Скотт Стивенсон просто запамятовал, или «Прайм» превратился в слишком большой корабль».

— Ты неисправим.

Макс рассмеялся. Этот смех был искренним и все еще юношеским.

«А помнишь как ты меня по астробиологии натаскивал? Вбил же мне в голову: Гипатея, Фортитьюдо, Аигир, Сафар, Либертал».

— Либертас.

«Либертас, Либертасссс. Язык сломаешь на этих экзопланетах».

— До сих пор считаешь, что это лишняя информация?

«Да, да. Когда-нибудь мы на них полетим и должны будем сказать их обитателям какое имя носит их планета, и тогда они скажут какое имя носит наша».

— И все же ты выучил.

«А как тебе такое: Sk-9827 в системе двойных звезд mns-8772, вероятность обитаемости 15 %, Lmd-7635 на орбите красного карлика MNS-81, вероятность обитаемости 35 %».

— Эти мы не учили.

«Эти я выучил самостоятельно».

— Тогда я рад, что мне удалось донести до тебя желание изучать планеты.

«Эй, много берешь на себя, папаша».

Они рассмеялись. А ведь прошло всего несколько лет с тех пор и так много изменилось. Они сидели тогда в кабинете Молчанова размером чуть больше его каюты на «Прайме-1479». Штукатурка с потолка осыпалась, несущие стены покосились, полы проваливались, а вонь стояла такая будто кого-то схоронили под полом. Константин Александрович тогда попросил подтянуть сына по учебе. Молчанов и Макс сидели друг напротив друга за столом, который был старше их обоих и Молчанов рассказывал о потенциальных для жизни планетах, о микроорганизмах экстремофилах, которые могут выживать в жестких условиях, о тех местах где стоит их поискать, как например подледные океаны на спутниках Юпитера Европе и Ио. Макс не проявлял рвения к познанию, и Молчанов решил относиться к занятиям, как к работе. Но было что-то в Максе особенное, какое-то бесстрашие, вечное шило, толкающее его с головой туда, куда Молчанов бы никогда не решился пойти. И это привлекало Молчанова. Они часто беседовали обо всем, и как ни удивительно Молчанов задавал больше вопросов чем давал ответов.

«Тогда ты мог представить, что будешь лететь на Марс, а я буду твоим оператором?»

— Я бы сказал: только через мой труп.

«Выхода у тебя нет, Андрей Степаныч Молчанов. Будешь слышать меня каждый день. Теперь я буду спрашивать с тебя по полной программе, никакой слабины, уж прости. Око за око».

— Слышал про Блопа?

Повисла пауза.

«Что ты сделал с моим лучшим другом?»

Молчанов рассказал.

«Познакомь его с Покровским».

— Он не специалист в таких системах.

«Поверь, Покровский специалист во всем где есть железяки и проводки. Если хочешь попрошу я. Ты же меня знаешь, я найду подход».

— Нет, лучше я сам. И каково это снова вернуться домой?

«Оказалось, что моего нового жалования едва хватает на аренду квартиры в Москве».

— Еще заработаешь.

«Директор пилотируемых программ NASA – в такой должности встречу тебя на трапе».

— Как всегда планы только на максимум.

— Только так и никак иначе.

Передача данных завершилась.

«Принимаю пакеты. Ага, есть. Проверяю целостность. Все в порядке. Я обработаю их и занесу в базу. Дальше пусть Омар Дюпре разбирается. Кстати, этот француз натуральная задница. Упрямый как сам знаешь кто».

— Мне кажется, ты там уже на две отставки наболтал, — сказал Молчанов.

«Говорим по закрытому каналу, я же не враг себе. Да и поверь, здесь никому нет дела слушать чужие переговоры. Работы полно. Еще всякие фрики приезжают, записывают для вас послания. Даже не знаю кто их слушает».

— Мы, — с грустью сказал Молчанов.

«Вчера вот Бальтазар приезжал. Я в серверной был, но говорят орал он так, что стены ходуном ходили. По твою душу, между прочим. Ты отрубил эфир в пик трансляции. Наверняка кучу денег на рекламе потеряли. Я уже на выходе его увидел. Весь светится будто майонезом намазанный, натуральный фрик».

— Не знаю, что на меня нашло.

«Эй, перестань. Все понимают тебя. Скотина этот Бальтазар. Ему бы только говно чужое месить».

Молчанов взглянул на копию фотографии с марсохода «Террос-1». Глаза марсианина были черные, как и кожа на лице. Они глядели на Молчанова и, казалось, через фотографию доносилось громкое дыхание.

— Ты же был там, когда пришла фотография?

«О, да. Это было что-то».

— Вы тщательно перепроверили все? Не было чего-нибудь… странного?

«Оу, я понял, о чем ты. Ты про этих исследователей, которые опровержения строчат? Забей ты на них, они же все ради бабла делают. Ходят с одного шоу на другое, и все чешут языком про заговор NASA и прочую хрень. Я тебе так скажу, завидуют они что в программу миссии не попали. На вас же сейчас не наживается только ленивый. Скажу тебе по секрету – то, что снимок, якобы случайно попал в СМИ не правда. Мы сами его туда вбросили, чтобы охват аудитории был больше. Но прежде перепроверили все на тысячу раз. Я могу под пистолетом поклясться, что снимок пришел с камеры марсохода».

— Рад это слышать.

«Не забивай голову виртуальщиками. У вас настоящая миссия и работаете вы по-настоящему. Корабль летит. Руководство довольно».

— И Он тоже? — спросил Молчанов.

«Ты же Его знаешь. Раз молчит, значит все хорошо».

Часы показывали за полночь.

— Чуть не забыл, уже дважды просил Павлова программу марсохода достать. Хочу посмотреть, как его стерилизовали от микробов перед запуском. А то некоторые могут быть для марсиан опасней чем термобомба. А я как раз успел бы подготовится.

«Как увижу Игореху, спрошу», — сказал Макс.

— Ты же знаешь Павлова. Он запрос написал и будет ждать, не шевелиться. Ты же в NASA. У тебя должен быть доступ.

«Ладно, сделаю по старой дружбе».

— Хорошо, а то работы полно, а еще когда информации нет так вообще хоть вешайся.

«В невесомости это будет непросто».

Молчанов рассмеялся, представив, как болтается в воздухе с петлей на шее, а рядом парит табуретка.

Они попрощались. В эту ночь Молчанов спал, как убитый.

 

ГЛАВА 4

Телеметрия. «Прайм-1479»

Атмосферное давление: 101 Кпа

Температура внутри: 24,6°C

Температура снаружи (датчик солнечный): 101°C

Температура снаружи (датчик теневой): -189°C

Курс: 1,1

Пройденное расстояние, км: 35 560 163

Задержка связи (сек): 118

Скорость км\с – 25,3

* * *

Молчанов прибыл в командный модуль на вечерний брифинг. Командир Стивенсон и Нака уже что-то обсуждали у голографического экрана. На Молчанова они внимания не обращали, а он вспомнил, что не успел прошприцевать влагой лопухи салата, растущие, как на инопланетных дрожжах. Прилетел Покровский, обмотанный красным шарфом. Вскинув его над собой, он покрутил им, словно ковбойским лассо, затем принялся пританцовывать. Молчанов поздравил его с победой команды в сегодняшнем матче. Покровский в знак благодарности пожал ему обе руки. Молчанов воспользовался его приподнятым настроением и пригласил в лабораторию поглядеть на мини сад. Там он планировал показать ему Блопа и попросить помощи в ремонте. Покровский с удовольствием согласился и пообещал заскочить непременно сегодня.

Командир Стивенсон отвлекся от разговора с Накой и попросил Ричарда Патела по радиосвязи поторопиться. Покровский тем временем в красках рассказывал Молчанову о том, кого из хоккеистов сильнее приложили к стене, сопровождая это демонстрацией толчков на Молчанове. Молчанов раздражался и делал вид, что ему интересно. Когда Ричард Пател показался в переходе между модулями Стивенсон сказал громко:

— Прошу внимания.

— Михалев получил пас на третьей линии, — говорил Покровский Молчанову вполголоса на русском. — Прошел через двоих защитников и вот так клюшкой подкинул шайбу над собой, представляешь, а та завертелась в воздухе и в сантиметре от башки вратаря вжух.

— Бортинженер Покровский, я попросил внимания, — твердо сказал Стивенсон.

— Да, да кэп. Секунду, я уже заканчиваю. Шайба угодила в верхнюю штангу, прокатилась по шлему вратаря потом по спине и в ворота. Представляешь? Стадион просто в экстазе.

Покровский закончил. Командир Стивенсон осмотрел всех членов экипажа, усиленно пытаясь скрывать усталость на похудевшем лице.

— Десять дней назад мы достигли запланированной скорости. Реактор работает в энергосберегающем режиме. ЦУП проверил его работу за период после старта и результаты неутешительные.

Покровский уверенным кивком показал, что он совершенно не удивлен.

— Остатки топлива на треть ниже расчетной нормы. Скорее всего этого связанно с нестабильностью работы реактора и повышенным потреблением электроэнергии системами корабля. Поэтому, я, согласно, правил эксплуатации приказываю провести полную ревизию работающего электрооборудования.

— Я и так могу сказать, что это Щит все высасывает, — сказал Покровский и щелкнул пальцами в подтверждение. — Радиация сильнее, чем математики считали.

— Я предпочитаю не гадать, а увидеть точные цифры, — сказал командир Стивенсон.

— Хорошо. Я все сделаю, — сказал Покровский, стряхивая с шарфа пыль.

— Нет, этим займется Нака Миура.

Покровский мотнул головой в ее сторону. Нака кивнула в сторону Стивенсона. Ноздри Покровского надулись, но он промолчал, сопроводив все ехидной усмешкой.

— Это еще не все, — продолжал Стивенсон. — Перебои в выбросе плазмы привели к отклонению заданного курса. Мы узнали об этом слишком поздно.

Командир Стивенсон указал на экран. Синяя линия показывала расчетный курс, красная же учитывала новые данные смещения. Две линии медленно, но верно расходились и в итоге, точка, отображающая «Прайм-1479» проскакивала мимо Марса.

— Видимо, наш баллистик чересчур увлекся сольной карьерой, — сказал Покровский.

Нака безмолвно поглядывала в пол. За нее ответил Стивенсон:

— На главный компьютер не поступали данные по отклонению. ЦУП разбирается с программистами, писавшими оболочку. Думаю, причина в этом. Сейчас нужно обсудить варианты решения проблемы.

У Покровского изо рта вылетело нечто похожее на кашель, затем он с недоумением развел в стороны руки и произнес:

— Все же очевидно, снова разгоняем реактор и восстанавливаем курс.

Командир Стивенсон перевел взгляд на Наку. Она кивнула и покосилась на Покровского, словно на злого пса, которого всегда нужно держать во внимании.

— А что могут быть другие варианты? — спросил Покровский. — Пока я смотрел хоккей, кто-то переписал законы вселенной?

— Основное топливо тратится на разгон реактора. Чтобы вернуться на расчетную орбиту мы затратим пятнадцать процентов от запаса, — сказал Стивенсон.

Покровский прокашлялся.

— А если мы этого не сделаем, то отправимся к Юпитеру.

Повисла пауза.

— Гравитационный захват, — сказал Ричард Пател, внимательно всматриваясь в линию курса. Он сделал жест рукой в сторону командира, спрашивая таким образом, прав ли он.

— Вы правы, Ричард, — сказал командир Стивенсон.

Покровский выкинул руку перед собой, словно попрошайка. Затем взглянул на Молчанова с немым вопросом. Молчанов пожал плечами.

— Док, мы тут не астронаучники, давайте проще. Что еще за захват?

— Мы используем скорость движения Марса, — заговорила Нака. — Набегая, он захватит нас гравитацией.

Она взяла двумя пальцами болтик, по-видимому изображающий «Прайм-1479», а Марсом был ее кулак. Болтик обогнал кулак. Кулак приблизился сзади вплотную, будто бы подтолкнул невидимой ногой болтик, тот подлетел и начал вращаться вокруг кулака. Представление окончилось.

— То есть Марс нас как бы подхватит, — рассуждал Покровский. — Это как схватить пассажира с перрона на несущимся поезде.

— Что-то вроде того, — сказала она.

Покровский надул щеки и покачал головой.

— Без центровки курса все равно не обойтись, — заговорил доктор Пател. — Ошибка даже на сотую долю градуса будет фатальна.

Покровский задрал руку вверх и покивал в поддержку.

— Мы маневры торможения и центровки совместим, — сказала она.

— И сэкономим пятнадцать процентов топлива, — закончил за нее Стивенсон, но в голосе не было ее уверенности.

Наступило молчание. Покровский грыз ноготь на большом пальце руки и всматривался в экран, на котором корабль пролетал снова и снова мимо Марса.

— Кэп, а вы изучили историю подобных захватов? — спросил он следом.

Командир Стивенсон принял полу сидячую позу, сложив руки перед собой.

— Ее нет. Мы будем первыми.

Покровский рассмеялся. Остальные пялились на него, не соображая, как на все это реагировать.

— Так это опять виртуальные расчеты. Сказать вам как будет на самом деле? — Покровский взял такой же болтик, только на этот раз кулак снес болтик, словно клюшка шайбу. — Станем еще одним источником идолов для марсиан. Так и вижу, как мой череп висит на входе в их пещеру и предупредительная надпись: «Эти дураки прилетели спасти нас»

— Я все перепроверила. Данные сходятся, — вмешалась Нака.

— Ты уже рассчитала однажды курс, — огрызнулся Покровский.

— Давайте конструктивно, — предложил Стивенсон и выставил руки перед собой словно судья на ринге. — Это безусловно рисковый шаг.

— Безусловно… — согласился Покровский. — Самоубийственный.

— Если бы запасы топлива были выше, я бы даже не рассматривал этот вариант, — продолжал Стивенсон. — Но мы имеем то, что имеем. Если разгоним реактор сейчас, то вероятно окажемся в глубоком энергетическом кризисе. На орбите Марса придется отключить реактор и перейти на питание от солнечных батарей. Их мощности не хватит для питания и половины приборов.

— Я за. Лучше померзну чем сдохну, — вставил Покровский, постучав себя по груди.

— Вероятность слишком высока, чтомы вообще его никогда не запустим снова. Доктор Пател, с точки зрения астрофизики, насколько гравитационный захват осуществим?

— Теоретически. Без экспериментальных данных риск слишком велик.

— Верно говорит, док, — сказал Покровский, направив указательный палец на доктора. — Послушайте, я знаю этот реактор, знаю его возможности. Раз мы еще не взорвались к чертовой бабушке нужно выжимать из него все прямо сейчас. Впереди два месяца полета, случиться может все что угодно. В космосе нет пожарных и скорой помощи, никто не придет. Есть только мы, и решать должны мы. То есть выбирать вариант с наименьшим риском.

Командир Стивенсон задумчиво потер подбородок.

— Летописец, а ты что замолчал?

Молчанов прикусил губу.

— Я не обладаю нужной квалификацией.

— Да брось, тут же все очевидно.

— Полагаю, что решение все равно останется за ЦУПом, — сказал Молчанов.

Все уставились на экран. Спустя какое-то время прозвучал звуковой сигнал, означающий поступление нового сообщения.

— ЦУП одобрил гравитационный захват, — на выдохе сказал командир Стивенсон. — Будем готовиться к консервации двигательной установки.

— К черту ЦУП, — Покровский вылетел в середину, покрутился вокруг, заглянув каждому в лицо, и в конце обратился к командиру. — Мы сделаем все сами.

— У ЦУПа право последнего голоса, — сказал Стивенсон. — Мы обязаны подчиниться или они возьмут управление кораблем удаленно.

Покровский блеснул глазами. Зрачки расширились, как если бы команда красных пошла в последнюю атаку на ворота противника.

— Они не успеют. Я знаю, как разогнать реактор в ручном режиме. Когда они поймут у них уже не будет выбора.

Командир Стивенсон вздохнул, чтобы приказать Покровскому вернуться на место и выполнять приказ, но что-то пошло не так. Стивенсон продолжал слушать.

— Кэп, ты должен диктовать условия.

Молчанов и доктор Пател наблюдали за Стивенсоном, в отличие от Наки, которая опустила взгляд в пол и выжидала.

— Это самоубийство, и ты это знаешь, — продолжал Покровский. — На кону наша миссия, наши жизни. Нужно действовать прямо сейчас. Мы все разделим ответственность.

— Я согласен, — сказал доктор Пател. — Сейчас не время менять утвержденную программу.

— Прав док. Самолет нужно спасать в небе, а не в ста метрах от земли, — сказал Покровский.

Он дышал глубоко и быстро, словно пробежал марафон.

— Может стоит еще раз поговорить с ЦУПом? — нарушил тишину Молчанов.

Командир Стивенсон посмотрел на экран, куда постоянно поступали данные от ЦУПа и последние новости из Сети.

— Поздно. Они уже сделали официальное заявление.

Ричард Пател посмотрел на Покровского с видом проигравшего. Покровский снял с запястья датчик движения и продемонстрировал всем, затем отбросил в сторону.

— Они ничего не увидят. Мне нужен час. И Нака, — Покровский указал на нее пальцем. — Не вздумай доложить в ЦУП.

Нака задрожала, не решившись даже взглянуть на него. Ричард Пател скривил лицо и посмотрел на нее, как на нечто отвратительное.

Покровский полетел к переходу.

— Стоп, — сказал Стивенсон.

Лицо командира напряглось и покраснело. Он обернулся к Наке и произнес:

— Подготовить двигательную установку к длительной консервации.

Нака кивнула и пулей вылетела из модуля.

— Нет, нет, — воскликнул Покровский. — Не делай этого, кэп.

Покровский вернулся на прежнее место и завис перед командиром. Стивенсон поднял на него взгляд.

— Мы сделаем, как приказал ЦУП.

— Ты знаешь, что это не правильное решение. Так какого хрена? — заорал Покровский, перейдя на русский.

— Я выполняю приказ.

Покровский взмахнул рукой и выбил у Стивенсона из рук модуль-компьютер. Устройство отлетело, Ричард Пател успел поймать его, прежде чем оно врезалось в стену.

— Я из-за тебя подыхать не собираюсь, — Покровский тыкнул в Стивенсона пальцем. — Летописец, док, вы со мной.

Молчанов и доктор Пател переглянулись. Стивенсон выпрямился напротив Покровского.

— Я отдал прямой приказ.

Лицо Покровского каменело.

— Ты всех нас погубишь, поганый янки.

— Немедленно успокойтесь, бортинженер, и займитесь своей работой, — сказал Стивенсон на ломаном русском.

Между ними возникло такое напряжение, что казалось воздух искрился.

— Заняться своей работой? Именно это я и собираюсь сделать. Док, останетесь здесь и будете делать то, что я скажу по рации, летописец, ты поможешь мне в реакторном. А если командир Стивенсон попытается помешать, он будет задержан.

— Я подчиняюсь командиру Стивенсону, — сказал доктор Пател.

Покровский с удивлением взглянул на него. Следующим в его взор попал Молчанов. Разочарование росло на лице Покровского, словно упрямая бородавка. Тишина длилось недолго, но казалось прошла целая вечность.

— Предатель, — выпалил Покровский.

— Бортинженер Покровский, я не сообщу об этом инциденте в ЦУП, если вы сию минуту прекратите это.

Они еще смотрели друг на друга какое-то время. Покровский поднял руку ко лбу и с пренебрежением на лице отдал честь.

— Так точно, командир.

Покровский покинул модуль. Стивенсон проводил его взглядом и обратился к Молчанову:

— Проведи с ним пару сеансов. Я хочу видеть отчет о его психическом состоянии.

По спине Молчанова пробежал холодок.

* * *

Макс налил кофе и осмотрел помещение буфета. С тех пор как он уехал ничего не изменилось, впрочем, как и за прошедшие лет тридцать. Именно столько помещения ЦУПа не видели ремонта.

Странно все это. Макс затратил кучу времени и нервов чтобы сбежать, обещал никогда не возвращаться, крестил сердце и клялся всем богам, и вот он снова здесь. Те же завистливые лица, сломанный кофейный аппарат, запах свежих булочек с расплавленным сахаром и, вопреки ожиданиям, странное и пугающее чувство удовлетворения.

Вошел Игорь Павлов. Они обнялись. Рукопожатие у друга как всегда – с отдачей стальных тисков.

— Еще подрос дядя Степа? — спросил Макс, слегка подтолкнув Игоря лбом в плечо.

Выше Макс не доставал даже на цыпочках.

— Коротышкам видней, — ответил Игорь.

Они рассмеялись.

— Теперь ясно почему ты любишь пышечек. У худой от твоего шлепка по заднице кости треснут, — сказал Макс.

— Худыми только рельсы подпирать.

В голосе Игоря прозвучала обида. Макс рассказал ему о своем путешествии из США, о том, как бесконечно глядел в окно электропоезда, а снаружи весь мир сливался в исполосованную статическую картинку, и как у него затекла спина от неудобного кресла.

— У меня бы поселился, матрас лишний есть, — сказал Игорь.

— Мне твоего храпа в общаге хватило.

— Это всяко лучше, чем жить с тараканами. А еще возле Свалки, там куча всяких ошивается.

— Зато они не мешают спать и не разбрасывают тряпье по полу, а по утрам не ищут в нем свежую рубашку.

Игорь фыркнул. Снаружи солнце клонилось к закату, а Макс только уплетал утренний завтрак. Иногда ему казалось, что, придя на работу он поднимается на борт «Прайма-1479». Он представлял, как парит в невесомости, как наблюдает за звездами в куполе, или дискутирует с Бальтазаром во время прямых эфиров. Макс предлагал свою кандидатуру в экипаж, но NASA, выписало ему отворот поворот. Американский народ не простил бы Национальное Космическое Агентство за выбор русского на квоту американца.

— Не ожидал, что ты так быстро вернешься, — сказал Игорь.

— Жду не дождусь чтобы свалить обратно в Хьюстон.

— Как там обстановка у янки?

Макс ухмыльнулся и покивал.

— Там все супер. Не успеваем расходовать бюджет. Оборудование новейшее, сотня глаз в небо круглосуточно.

— Класс, — с сожалением протянул Игорь. — У нас по-старому, если бы не миссия, все бы под нож пошли. Ну ничего, как только нас попрут, в NASA пойдем. У нас там теперь свой парень есть.

Игорь подмигнул. Макс ответил тем же.

— Что думаешь по поводу произошедшего там? — Игорь указал глазами в потолок.

— А что там?

Игорь осмотрелся и заговорил шепотом.

— Говорят, бунт был. Дядя Ваня схлестнулся с командиром. Они подрались, еле разняли. Ну и сам понимаешь, решили никому не рассказывать на Землю, чтобы не отстранили.

— Если они решили не рассказывать, откуда слухи?

Игорь пожал плечами и продолжил шепотом.

— Дядь Вань еще на Земле говорил, что сожрет янки. А он, если сказал, то сделает.

— Это отец тебе рассказал? – спросил Макс.

Игорь кивнул.

— Я думал, они давно не общаются.

Игорь скептически махнул рукой.

— Они всю жизнь так. Поругались, разошлись. Встретились через год, бухнули и снова друзья. Они трансляции хоккея вместе смотрят.

— Твой отец же за синих болеет. Я помню у тебя дома все в постерах завешено было.

Игорь поджал губы, забегал глазами по сторонам. Он делал так всегда, когда не хотел что-то рассказывать. Макс несколько раз кивнул в его сторону и для верности пихнул ногой под столом.

— Только никому, — Игорь пригрозил ему пальцем.

Макс провел пальцем по шее, затем высунул язык и притворился мертвецом.

— В красных у дядь Вани сын играет. Внебрачный он, ну фамилия другая. Дядя Ваня знал о нем, но не признавал, говорил, что не его, алименты не платил, забил в общем. Да и какой из него отец, с его-то характером. А потом увидел сына на корте, ну и что ты думаешь – копия, такая же отвратная треугольная ямочка на подбородке, голова квадратная. Короче, дядя Ваня стал сам не свой. Просил сына о встрече, а тот в отказ. Мамка ему наговорила, что батя кинул их, а у того обида, сам понимаешь. Мамка одна растила, померла пару лет назад. Ходил дядя Ваня, в общем, на матчи, караулил парня. Как-то раз пробрался в раздевалку, его охрана поймала и вывела. Толпой отметелили, но двоим он хорошо вмазал. Доступ на матчи ему запретили. Теперь вот трансляции – единственная возможность для него сына видеть. Да и не любил он спорт толком никогда. Был бы сын футболистом, дядя Ваня бы футбол полюбил. Батя говорит, что в экипаж он пошел, чтобы статус получить, сделать что-то показное, ну чтобы броню сына продавить.

— А я думал, у меня плохие отношения с отцом, — сказал Макс.

Они помолчали. Макс задумался.

— Лучше бы твой дядя Ваня на Земле остался. Не хватало там еще его гордыни.

Игорь качнул головой и скривил лицо.

— Представь, ты бы полетел на Марс без возможности высадиться… Что может быть позорней чалиться на орбите пока другие внизу?

— Он сам согласился.

— Ну и наивный ты, Макс, — заголосил Игорь. — Свой шанс нужно до последнего использовать.

Макс придвинулся к нему.

— Знаешь, чем NASA отличается от вас?

— И чем же?

— Там все по правилам. Мы думаем только о качестве конечного результата. А вы ищете обходные пути и как бы их красиво нарушить.

Игорь собирался ответить и даже успел раскрыть рот. Макс сделал защитный жесть руками, показав, что не собирается дальше спорить.

Макс давно понимал, что проблем стоило ожидать – набрали кого попало в экипаж: недалёкий командир солдафон, ученый алкоголик, лабораторная крыса, девочка божий одуванчик, ну и русский Ваня со справкой из психушки. Будь Макс на борту, то навел бы порядок раз и навсегда.

— Теперь ясно почему Маккензи третий день на совещаниях пропадает. Приходит, орет пуще прежнего, — рассуждал Макс.

— И на тебя?

— Зубы сломает. Я без пяти минут начальник управления полетами.

— Так тебя можно поздравить?

— Рано еще.

— Тогда с чего бы тебе…

— А с того, что я делаю работу лучше остальных. Маккензи теперь директор, а других кандидатов на бывшее место у него нет. Не Бруно же он назначит.

— Аааа, толстяк-то тот вообще странный, вечно шарахается собственной тени. Напоминает мне Головкина Петю, помнишь его?

Макс кивнул и улыбнулся.

— Никогда не забуду, как ты подложил ему пакет с водой под простынь, а он решил, что обоссался, — Игорь расхохотался. — Бегал по коридорам потом, мамку звал. Вот ржали все. Говорят, отчислили его потом.

— Одним придурком меньше, — сказал Макс.

Игорь поднял большой палец вверх в подтверждение его слов.

— Ты не видел Петровича? — спросил Макс. — Второй день хожу мимо его кабинета, все не могу застать.

Игорь вдруг опустил глаза.

— Я думал ты знаешь, — заговорил он. — Умер Петрович.

Макс отшатнулся от друга.

— Как умер?

— Его как уволили, от него жена ушла. Он попал на Свалку. Водился там со всякими бомжами, пил черт знает что.

Макс ощутил прилив неудержимой ярости и беспомощности.

— Блин, прости. Я был уверен, что тебе сообщили, — сказал Игорь.

— Кто? Меня тут все за крысу держат, которая с тонущего корабля сбежала.

— Я не держу. И Петрович не держал.

Макс не ответил.

— Ты не виноват, — добавил Игорь.

— Если бы не я, он не лишился бы работы.

Они помолчали.

— Уже год не можем ему замену найти, — заговорил Игорь. — Не осталось больше людей с мозгами.

— Знаешь где похоронен?

Игорь кивнул. Макс опустил лицо в ладони и выдохнул.

— Уже виделся с Ним? — спросил Игорь после недолгой паузы.

— Нет и не собираюсь, — ответил Макс.

Игорь понимающе кивнул. Макс придвинулся к нему ближе.

— У меня к тебе просьба. Не говори американцам… про меня. Ну то есть ты понял. Так будет лучше.

— Я нашим скажу, но не ручаюсь за каждого, да и не до болтовни им. Работы полно, даже сторожили такой нагрузки не припомнят.

Макс проследовал на свое место. Группе NASA отделили левое крыло зала связи, оборудование и серверы привезли из-за океана. NASA хоть и приняло предложение объединить усилия ради общей цели, все же не до конца доверяло русским.

Макс не мог выбросить из головы мысли о Петровиче. Он был старшим инженером и другом Макса. Еще будучи совсем пацаном Макс целыми днями шатался по ЦУПу и только и делал, что хулиганил: проводки перерезал, подкидывал мышей в буфет, лазил по вентиляционным шахтам. Однажды он измазал ручку двери кабинета Петровича клеем. Тот раскусил Макса, а в наказание вытер ту ручку волосами Макса. Месяц пришлось ходить с проплешиной. Мало кто отваживался так с ним обращаться и как ни странно это Макса привлекло. Старик он был добрый, но когда злился мог и подзатыльник врезать так, что у Макса в глазах сверкало. Петрович каким-то образом смог обуздать его энергию и направить в правильное русло. Слушать старика можно было часами напролет. Он рассказывал Максу о космических зондах, показывал, как выглядят спутники и с чем их едят. Петровичу нужно было с кем-то говорить, а Макс был единственный кто хотел слушать.

В ЦУПе кипела работа. Аналитики не слезали с телефона, операторы и инженеры работали до изнеможения, после чего всех сменяла новая смена и все начиналось по новой.

Маркус Маккензи закончил болтать с Матвеевым и пошел к лестничным пролетам. Бруно шел ему навстречу. Увидев начальника, толстяк шарахнулся в сторону, но был замечен. Маккензи подозвал его и принялся отчитывать за что-то, бурно жестикулируя руками. Бруно выглядел виноватым и кивал в ответ. Макс направился к ним быстрым шагом.

— Мистер Маккензи, — обратился Макс. Маккензи обернулся. Взгляд у него был хищный, готовый наброситься. — Джексон звонил, просил вас срочно зайти.

— Зачем?

Макс пожал плечами.

— Он не сказал.

Маккензи поправил очки, огляделся на Бруно и молча ушел. Бруно выглядел выжатым, как лимон.

— Пошли, нужно сообщить Джексону, что Маккензи к нему идет.

Бруно выпучил глаза.

— Ты ему соврал?

— Джексон постоянно жалуется, что Маккензи на него забивает. Вот у него и будет повод.

Макс написал Джексону сообщение по внутренней связи. В ответ он получил настороженный смайлик. Макс знал, что Джексон не подставит. Макс пару раз выручал его, а тот один из тех чернокожих и закаленных парней, кто всегда платит по счетам.

— Не нужно было обманывать мистера Маккензи, — нервничал Бруно. — Его не провести.

— Почему ты позволяешь ему так с собой обращаться?

— Он же мой босс.

— Это не дает ему право тебя унижать. Ты же инженер-астрофизик.

— Мистер Маккензи неплохой человек. Просто все вокруг его достают, и он…

— Отрывается на тебе, — закончил Макс. — Да, да. Хватит его оправдывать, Бруно. Ты же рядом с ним и слова вымолвить не можешь. Напиши письмо в профсоюз. Да черт с ним, давай я напишу, только подтверди все.

— Джонсон и Маргулис уже писали. Ты их не знаешь. Мистер Маккензи вынудил их уволиться. Теперь он директор.

Макс потянул Бруно на себя и заговорил тише.

— Ему же не может просто все с рук сходить. Ты вообще когда-нибудь пробовал ему отвечать?

Пустой взгляд Бруно через призму очков давал четкий отрицательный ответ.

— Нужно сражаться, Бруно. Я бы на твоем месте, — Макс выпрямился грудью вперед, — подошел к нему и сказал, что не позволю больше с собой так обращаться. А если начнет возникать, то отвел бы в сторону и дал ему под дых пару раз, — Макс продемонстрировал. — Поверь мне, он так испугается, что никогда не посмеет на тебя наорать.

Бруно выслушал все с интересом, а потом еще больше сник.

— Тебе легко говорить. У тебя вон какая защита, — сказал Бруно.

— Ты это о чем?

— Мистер Ворошилов же твой отец.

Макс выдохнул и присел на стул.

— Кто еще знает об этом?

Бруно огляделся.

— Все.

— Так что ты там говорил про защиту?

— У меня мама в доме престарелых в Алабаме. У нее рак, если меня уволят я не смогу оплачивать ее содержание. А другой такой работы сейчас не найти.

Макс встал и приблизился к Бруно вплотную.

— У меня нет никакой защиты, я такой же как ты, ясно? Но для того чтобы жрать дерьмо, я бы никогда не искал оправданий.

Бруно молча ушел. На Макса вдруг напала какая-то необъяснимая тоска, словно он уплывал в открытый океан на оторвавшейся льдине.

Маккензи вернулся через несколько минут.

— Где обработанная телеметрия по «Глазу»?

— Уже заканчиваю, — холодно ответил Макс.

— Отговорки – привычка неудачников.

Макс повернулся к Маккензи.

— Мистер Маккензи, давайте начистоту. Вы дали время до одиннадцати, и я рассчитываю на это время. Сказали бы в половину одиннадцатого, то я бы сделал к половине. Давайте и я и вы будем исполнять то, что говорим.

Маккензи будто ожидал такого ответа. Как и раньше он бы просто отвернулся, дал Максу работать и получил бы вовремя те результаты, которые не нужно перепроверять – идеальные результаты, но в этот раз у него зазвонил телефон. Маккензи что-то быстро ответил и положил трубку. Заместитель отца, Евгений Матвеев, эта чертова лицемерная гиена, параллельно положил трубку в своем кабинете. Прежде чем Маккензи обратился к нему, Макс уже понял в чем дело.

— С тобой хотят поговорить, — Маккензи указал взглядом на кабинет отца, сооруженный в зале связи под высоким потолком, со специально пристроенной личной лестницей.

— Мне нужно успеть до одиннадцати.

— Литтл, доделай за ним.

— Да, мистер Маккензи, — отозвался Бруно.

— Мистер Маккензи, — обратился Макс. — Я не хочу туда идти.

— Не ходи, лучше спустись вниз, сдай шифр-ключ, освободи место для настоящего профессионала.

Стоя на пороге кабинета, Макс убеждал себя держаться. Последний раз вышло не очень, но сейчас совсем не было страха. Было нечто другое – злоба, и больше ничего.

Макс вошел. Изменения сразу бросились в глаза. На центральной полке, под портретами первых космонавтов, стоял неполированный виниловый проигрыватель «Сони» производства семьдесят пятого года. Должно быть он стоил целое состояние. Следом взор Макса упал на стол, старый аудиокассетный плеер закрывал стеклянный колпак. С пластикового корпуса прошаркалась краска, дужки наушников в некоторых местах покрылись ржавчиной. Остальная утварь в кабинете была привычной: пленочные фотоаппараты, видеомагнитофоны, старые четырехлинзовые кинокамеры и множество других бесценных экземпляров аналогового века.

Отец не пользовался голографическими экранами, предпочитая старые добрые мониторы на жидких кристаллах, а очки дополненной реальности и вовсе считал «глупой тратой пластика». Вот и сейчас он внимательно смотрел в реликтовый монитор, не обращая на Макса никакого внимания. Не будь Макс его сыном, то должно быть расслабился, как и многие кто первый раз попадал к нему на аудиенцию, но Макс знал, что отец действовал согласно любимой тактике – дать жертве немного свыкнуться, а затем нанести сокрушающий удар и тогда, неспособная защищаться и загнанная в угол, она открыта для любых, самых отъявленных манипуляций. С Максом этот номер больше не пройдет.

— Мог бы и сам попросить, а не привлекать своего ручного зверька.

Лицо отца, изнеможённое бессонными ночами, совсем не выглядело устрашающе, как раньше. В его взгляде чувствовался надлом, это был совершенно другой человек, какой-то чужой и почти незнакомый. Это придало Максу еще больше уверенности, слова так и просились ступить на язык.

— Присядь, — отец указал на стул.

— Не хочу.

— У меня нет времени с тобой пререкаться. Садись.

Это звучало не как приказ, а как мольба.

Макс подошел к полке где стоял виниловый проигрыватель. Приоткрыв крышку, он крутанул диск с пластинкой. Та в свою очередь завертелась, а картридж с иглой то и дело подпрыгивал на неровностях. В детстве бы отец убил его только за то, что он прикоснулся к его коллекционному экземпляру, а сейчас он просто наблюдал за Максом и выжидал.

— Теперь ты Новиков.

— Разочаровывать тебя уже становится моей традицией.

— Мать не одобрила бы. Она ненавидела девичью фамилию.

Отец матери Богдан Новиков, дед Макса бросил бабушку, когда маме было всего пять лет. Большую часть жизни он провел в тюрьме за разбои, воровство и убийство. Умер он там же.

— С каких это пор тебя стало волновать ее мнение? — спросил Макс, едва сдерживаясь, чтобы не заорать. — Ах, да с тех пор как она навсегда перестала его высказывать.

— Я позвал тебя не для того чтобы снова поднимать эту тему.

— А для чего? Вновь рассказать, как я опозорил тебя? Наелся я уже твоих лекций. Или все-таки поговорим о маме? Первый раз за пять лет. Ты же даже не знаешь где ее могила, в которую сам загнал ее своим безразличием.

Удивительно, но отец проглотил и это. Но взгляд его вдруг очерствел, поседевшие брови съехали вниз. Закаленный с детства инстинкт кричал Максу бежать без оглядки и прятаться, но теперь он не ребенок. Больше он не побежит. Макс показательно развалился на стуле, демонстрируя свое полное пренебрежение. По венам с приятным покалыванием сквозил адреналин.

Отец придвинул ему бумагу. Макс издалека прочел заголовок. Такой бланк он видел уже неоднократно в этом кабинете, на этом самом столе.

— Я ожидал, что ты придумаешь что-то новое, — сказал Макс.

— Ты вернешься, — сказал отец.

— Ты мне больше не приказываешь.

— Я говорил с Маркусом.

— Этого не будет.

Отец резко встал.

— Да очнись, — он размахнулся чтобы ударить по столу, но в последний миг рука затормозила. — Без NASA мы не справимся. Этот союз стоил мне многого и сейчас он на волоске. Спецслужбы повсюду ищут шпионов, не дают нормально работать. Им только дай повод усомниться в наших намерениях. Если они узнают, что мой сын работает в NASA…

— Об этом знают все.

Отец придвинул бумагу ближе к Максу.

— Поэтому ты переведешься сейчас. Остальное я попытаюсь как-нибудь уладить.

Макс еще раз посмотрел на бумагу, затем на отца. Ему захотелось рассмеяться. Отец заметил это, выпрямился и посмотрел на него, как преподаватель на непутевого студента.

— Отличная попытка, — сказал Макс. — В лоб не получилось, и ты решил пойти на обман. Как это на тебя похоже.

— Маркус уже подготовил бумаги.

— Я нужен ему, — Макс встал и поправил рубаху. — Если ты все сказал, мне еще нужно закончить работу.

Отец вышел из-за стола и встал напротив Макса.

— Зачем ты это делаешь? — спросил отец. — Твое место здесь.

— Это место принадлежало Петровичу!

— Петровичу было семьдесят, ему давно пора было на покой.

Макс усмехнулся.

— Как точно ты подметил. Именно туда ты его и отправил.

— Я не наливал ему, а что они делают за стенами этого здания меня не касается.

Макс вскочил.

— Я тебя об этом не просил, — выкрикнул Макс ему в лицо. — Петрович был мне другом.

У Макса задрожали руки. Не впервые ему хотелось удушить отца, но никогда он не был так близок к этому.

— У меня был выбор между Петровичем и сыном, и я выбрал сына.

— Ты вечно все решал за меня. Все, надоело. Теперь я сам устраиваю свою жизнь.

Отец взмахнул рукой у него перед лицом, как если бы хотел дать пощечину. Макс отскочил. Сердце колотилось у него в груди, как тракторный мотор. Отец сжал руку в кулак.

— Потому что я прожил жизнь и вижу, как ты, дурак губишь ее. Любой бы завидовал твоим возможностям.

Макс обвел руками комнату.

— Ты всю жизнь хотел, чтобы я стал одной из твоих безделушек, которыми ты можешь похвастаться. Давай, скажи какой имбецил родился у такого гения, как ты. Скажи опять, что ты не был таким никогда!

Отец смотрел на Макса с необычным терпением, совсем не вымученным, искренним.

— Нет, — заговорил он. — Я был таким же. Глупым, самоуверенным мальчишкой. Я не хочу, чтобы ты повторял моих ошибок.

— Ты врешь, опять врешь! — Макс пнул стул, тот перекувыркнулся на спинку в десяти сантиметрах от отца и смахнул со стола стеклянный купол. Тот упал на пол вместе с плеером и разбился. Отец молча поднял его и поставил на место. Душки наушников переломились пополам.

Макс подбежал к полкам с коллекционной утварью и несколькими взмахами руки смахнул все на пол.

— А так ты тоже делал?! Так делал?!

Экспонаты личного музея отца разбивались вдребезги. То, что осталось целым Макс затаптывал ногами. Пол усеяли куски пластика винилового проигрывателя, отколовшиеся части кинокамер, погнутые ручки, разорванные пленки.

В дверях появился Матвеев и онемел от ужаса, за ним прибежали несколько охранников. Отец показал жестом им убраться. Матвеев переспросил все ли он понял и тогда отец взмахнул рукой еще резче. Дверь закрылась.

Макс смотрел на то, что натворил. Коллекция, которую отец собирал больше сорока лет была уничтожена. Вместо жалости он ощущал легкость и удовлетворение, он как будто расправился с прошлым, скинул кандалы, и готов жить заново свободным человеком.

Макс отдышался. Отец протянул ему бумагу.

— Ты разрушил все, что дорого мне. Подумай о людях которые остались здесь.

Макс схватил бумагу и разорвал в клочья. Бросил в воздух ошметки. Они падали, словно снежинки, охлаждающие пыл, поселившийся в кабинете.

— Ты жалок, — сказал Макс. — Я никогда не буду таким как ты.

Макс вышел из кабинета. Матвеев проскочил мимо наверх. Все присутствующие в ЦУПе замолчали и смотрели на Макса. Маккензи тоже поднялся по лестнице, одарив Макса укорительным взглядом.

Макс вернулся за стол. Руки чесались заняться делом. Он просмотрел список неотложных дел. Последней в нем значилась запись: «Андрей Молчанов. Марсоход». Макс обещал достать ему программу марсохода. Этим то он и решил заняться. Подключившись к серверу NASA, он отыскал нужный путь и попытался получить доступ. Программа сообщила, что доступ запрещен. Макс попробовал еще раз и снова запрет.

В кабинет отца поднялись уборщики. Оттуда доносился словесный галдеж.

Макс перебрался к Бруно, который сидел к нему спиной и пялился в сторону кабинета. Макс окликнул его:

— Эй.

Бруно вздрогнул и тут же обернулся к терминалу.

— Проверь мой уровень допуска. Надо открыть программу марсохода «Террос-1», — попросил Макс.

Бруно молчал. Макс не дождался ответа и прикрыл рукой проекционный шар – экран исчез. Бруно пялился в пустое пространство, его плечи медленно поглощали шею под гнетом взгляда Макса.

— Я могу легко размазать тебя по стене и Маккензи для тебя покажется ангелом, — процедил Макс сквозь зубы.

Бруно пожевал губы и кивнул. Макс убрал руку и экран вновь появился. Бруно сделал несколько манипуляций.

— У тебя нет допуска.

— У тебя есть, – сказал Макс.

Система не дала допуск и ему.

— Странно, — Бруно поправил очки. — Она должна пропускать мои запросы.

Дополнительная информация сыпалась ему на линзы очков. Какие-то цифры, таблицы, все появлялось и исчезало так быстро, что Макс удивился, как Бруно успевал все считывать.

— Мне нужен доступ, — для верности сказал Макс.

— Тебе лучше спросить у мистера Маккензи, — сказал Бруно, закончив манипуляции.

— Нет, ты сам расскажи.

На лице Бруно промелькнуло недовольство и злоба, но затем толстяк словно проглотил ее обратно и заговорил с обидой:

— Я тебе не подчиняюсь.

Макс нагнулся к его уху.

— Ты слышал, как я умею решать проблемы. Как скоро по-твоему я стану руководителем полетов?

Бруно жалобно посмотрел на Макса. Макс кивнул в сторону экрана. Бруно вздохнул и заговорил монотонно:

— Доступ к программе марсохода закрыт вручную мистером Маккензи.

— Почему он закрыл его?

— Я не знаю. Спроси у него.

— Взломай!

Бруно покачал головой отрицательно. Макс собирался припугнуть снова, но Бруно его опередил:

— Я не могу. Клянусь.

Бруно говорил правду.

— Сможешь еще что-нибудь выяснить? — спросил Макс.

Бруно глянул за спину Макса и резко ретировался. Макс обернулся, Маккензи стоял прямо перед ним, скрестив руки перед собой.

— Значит, по-плохому хочешь, — сказал Маккензи.

— Не понимаю, о чем вы, мистер Маккензи, — сказал Макс.

Маккензи отклонил шею в сторону.

— Литтл, что он хотел от тебя?

— Проверял правильно ли Бруно закончил мой отчет по телеметрии «Глаза», — ответил за него Макс.

— Если ты Бруно, зачем тогда мне он? — спросил Маккензи.

Макс кивнул и отступил.

— Это правда, мистер Маккензи, — сказал Бруно.

— Мне плевать на то, что ты не поделил с отцом. У меня нет неприкасаемых.

Макс кивнул и вернулся за свой терминал.

Пришло сообщение от Бруно:

«Допуск к программе марсохода есть еще у трех пользователей, я нашел их идентификаторы».

Макс написал ответ:

«Выясни имена»

«Хорошо»

 

ГЛАВА 5

Телеметрия. «Прайм-1479»

Атмосферное давление: 104 Кпа

Температура внутри: 24,1°C

Температура снаружи (датчик солнечный): 95°C

Температура снаружи (датчик теневой): -201°C

Курс: 3.5

Пройденное расстояние, км: 64 718 569

Задержка связи (сек): 215

Скорость км\с – 25,3

* * *

Эврика! Блоп заработал.

Ничто не предвещало… Молчанов пролетал мимо и, думая о чем-то отдаленном, тыкнул невидимую кнопку на затылке Блопа, как делал это по несколько раз на дню. Он так и полетел бы дальше, но противный язвительный звук: «Вииип» откуда-то из живота манекена вывел Молчанова из равновесия. Первым делом он провел диагностику – Блоп показал стопроцентную профпригодность. Одурманенный счастьем, Молчанов отложил другие планы и решил вывести Блопа на внешнюю площадку. Рукой-манипулятором он управлял из тесной капсулы, водруженной на лабораторный модуль. С филигранной точностью он усадил Блопа на край площадки и надежно закрепил. Первым экспериментом ожидаемо стала смерть Блопа в самых разнообразных ипостасях: Молчанов морил Блопа холодом открытого космоса, заставлял задыхаться от нехватки кислорода, понижал давление до вскипания жидкостей в его организме, облучал высокой дозой радиации. После нескольких сотен смертей, бедняга Блоп накопил информацию, которую Молчанову и всему сообществу астробиологов теперь придётся осмысливать еще очень долго.

Работа так поглотила, что он не мог думать о ни о чем другом. Он не хотел, чтобы мысли о Свете и воспоминания об отце мешали ему сосредоточиться. Он боялся этих мыслей и избавить от них могла только работа. Успехи придавали ему уверенности.

Молчанов отрабатывал прямые эфиры, как робот – точь-в-точь как написано в контракте. Импровизацию он свел к минимуму, ответы на вопросы зачитывал, не всегда соображая где правильно поставить ударение. Пассивность Молчанова заставила Бальтазара внести коррективы в его реплики. Теперь они содержали множество цепких выражений, острых шуток, и даже откровенных провокаций – все как любит публика. Но самое главное они были далеки не только от собственных мыслей Молчанова, но и от реальности. Рейтинг прямых эфиров падал. Бальтазар все чаще предлагал немыслимые эксперименты, как например трансляцию из открытого космоса, где Молчанов вещал бы, сидя верхом на корабле, словно ковбой на лошади. Охлаждать пыл фантазий Бальтазара приходилось ЦУПу. Споры между ними приводили к задержкам эфира. Молчанов с удовольствием тратил это время на исследования.

Зелени в лаборатории разрослось так много, что приходилось корректировать работу вентиляции, чтобы откачивать лишний кислород. Каждое утро он бесконечно подрезал лопухи, удобрял землю витаминами, исследовал поведение микроорганизмов под микроскопом и сравнивал с документированными наблюдениями с Земли.

Редкие минуты отдыха Молчанов по-настоящему научился ценить. Он вытягивался струной и парил по модулю, закрыв глаза, словно лежал на воде. Иногда он напевал песенки Наки. Ему нравилась их ритмичность и легкость.

В один из дней вышел из строя атмосферный блок, накачивающий углекислый газ в капсулу с карцикулами лактис. Теми самыми микроорганизмами, о которых Молчанов когда-то написал статью, распиаренную Бальтазаром. На счастье, когда все произошло, Молчанов оказался рядом. Примесь кислорода, которая должна удаляться в атмосферном блоке поступила в капсулу. Карцикулы могли выжить на глубине нескольких километров при температуре кипения и практически в полной темноте. Но только кислород – живительный газ для большинства живых существ, являлся ядом для них. Колония размером с чайное блюдце была самой большой из когда-либо выращенных в искусственной среде. Молчанову потребовалось на это три года. И вот на его глазах светло-серая масса уникальных грибковых микроорганизмов погибала, покрываясь черной пленкой из предсмертных выделений. Ремонт атмосферного блока занял у него несколько часов. Итогом трагедии стала потеря трети популяции.

Вечерние брифинги становился все скучней. Вопросы командир Стивенсон поднимал одни и те же по сто раз. Большинство решались еще в течении дня, но Стивенсон все равно затрачивал на их разбор кучу времени. Молчанову это стало напоминать собрание жильцов его дома, на которых постоянно обсуждалась одна и та же проблема с протекающей крышей.

— У кого остались вопросы? — спрашивал командир Стивенсон в конце.

Молчанов обычно жал плечами, Нака говорила вслух, что у нее вопросов нет, Ричард Пател выставлял руки в стороны, а Покровский просто улетал восвояси и пропадал неизвестно где до следующего вечера.

* * *

Света пришла на встречу в парк. Это случилось еще несколько недель назад.

Виртуальный образ Светы был одет в черное, капюшон закрывал половину лица. Она молча села на противоположную сторону лавочки. Молчанов поздоровался.

— Погода была другая.

— Я изучил сводки за тот день и мои воспоминания. За полное соответствие ручаюсь.

Он улыбнулся. Она отвернулась, рассматривая детишек, резвящихся на траве.

— Я рад, что ты пришла. Очень.

— Что хотел? — спросила она.

У нее серая кожа на лице. Все заготовленные фразы, будто сдуло ветром.

— Поговорить.

— О чем?

Он придвинулся.

— Свет, я же все объяснил. Извинился.

— Обычно, когда муж бросает жену он не извиняется.

— Я сто раз говорил, что у меня не было выбора, — он пытался разглядеть ее лицо, но она отворачивалась. — Константин Александрович решил, что кандидаты должны быть несемейными. Все из-за этой страховки.

Она обернулась. Ее рот шевелился, как будто в замедленном темпе.

— Вот же я бездушная тварь. Посмела усомниться в правильности твоего выбора.

— Не говори так.

Она молчала.

— Я все исправлю, — продолжал Молчанов. — Обещаю.

— Тебя теперь ждут миллионы невест.

Ветер усиливался. Молчанов не припомнил, чтобы вносил такие настройки в локацию.

— Это все легенда. Не я ее придумал, ты же знаешь.

— Легенда, — повторила она. — В которой я бросила несчастного мужа. На улице на меня плевки летят. Бегают по пятам какие-то люди, спрашивают какого это мне быть шлюхой.

— Я не хотел, чтобы так случилось. Я бы рад отдать эту славу кому-нибудь другому, но не могу. Я обещаю, заработанных денег хватит, чтобы купить уединенный дом, как мы мечтали. Нужно потерпеть, обоим. Я делаю это ради нас.

Капюшон на ее голове исчез, глаза загорелись красным цветом, кожа напоминала засохший зефир, черные пятна треугольником тянулись от глаз по щекам и к шее – на ней была виртуальная маска ведьмы.

— Тогда выйди в эфир, скажи это всем. О том, как тебя, несчастного, заставили развестись. Что ты молчишь? Не можешь? Контракт обязывает? — протянула она уже не своим голосом. — Так ради кого ты все это сделал?

Ее лицо вспыхнуло огнем. Молчанову обожгло руки и лицо.

— Ты разрушил мою жизнь. Я не хочу, чтобы ты возвращался.

— Ты так не думаешь, ты просто злишься.

Она встала и прошла сквозь него. Стая грачей вот уже в третий раз шла на один и тот же круг. С неба резко полил ледяной дождь. Молчанов мгновенно продрог. Молнии громыхали, ударяя рядом с ними, подступая все ближе и ближе. От грохота заложило уши. Нет, это не сбой локации – она взломала программу.

— Я устала слушать твое вранье, — перекрикивала молнию она. — Ты сказал, что любишь и уже знал, что бросишь меня.

Поднялся сильный ветер. Ее голос звучал уже где-то у него в голове.

— Ты был никем. Я научила тебя добиваться всего несмотря ни на что. Я создала тебя таким какой ты есть. А когда стала не нужна, ты переступил через меня, как через дохлое животное на дороге.

Озеро под гнетом ливня, вышло из берегов. Волны росли и громыхали, люди исчезали в них с криками. Вода все дальше углублялась в парк, все ближе подбиралась к Молчанову.

— У меня были предложения от лучших компаний мира. Боже, сколько лет я потратила впустую!

— Пожалуйста, перестань! — кричал Молчанов.

— Ты больше никогда не увидишь меня. Никогда!

Она исчезла. Волна накрыла Молчанова. Его перекрутило в воронке, шибануло головой о землю.

Он сбросил с себя очки и датчики. Испуганно завертелся, запутавшись в лопухах карликовой пальмы. Тюбики, иголки, куски земли – все летало вокруг него кругами, подгоняемое вентиляцией, словно кольца вокруг Сатурна.

Он снова бросился к очкам, нацепил на лицо и попытался восстановить связь. В доступе было отказано. Она занесла его в черный список.

* * *

Позже Молчанов направился в тренировочный модуль чтобы снять показатели с Покровского и познакомить его с обновленной программой подготовки. На основе данных, которые Молчанов собирал последние недели, Омар Дюпре написал для каждого новый курс упражнений. Покровский ленился и снижал темп, хотя и пытался это скрывать. Омар Дюпре рекомендовал ему увеличить нагрузки на тридцать процентов чтобы подготовиться к финальному рывку – тренировкам в скафандрах в виртуальных локациях Марса. Остальных Молчанов посветил в новые программы накануне, посветил бы и Покровского если бы тот не пропустил занятие. Сегодня Молчанов должен отправить последний отчет Омару Дюпре и, если он этого не сделает, упрямый француз не даст ему спокойной жизни.

Ему не хотелось об этом думать, ему вообще не хотелось ни о чем думать. Его поглотила глубокая опустошенность, смешанная с ненавистью и обидой.

Почему Света не слушает? Почему не пытается понять? Он ученый, а ученый не может упустить шанс сделать открытие века. Умная жена обязана это понимать, обязана идти на жертвы, быть рядом несмотря ни на что. А каково ему здесь, она не подумала? Если она решила, что он будет умолять о прощении, она ошибается. Гонорара хватило бы для безбедной жизни им обоим, и если она отказывается, то это ее выбор.

Молчанов прибыл в тренировочный модуль и не нашел Покровского. Его личный датчик упрямо показывал, что бортинженер здесь. Молчанов какое-то время рассматривал пустые стены, будто ждал, что Покровский выпрыгнет из шкафчика для инвентаря, как черт из табакерки. Последней сегодня занималась Нака, а она обычно прибиралась до кристальной частоты. Так и сейчас в модуле все лежало аккуратно и на своих местах. Молчанов шагнул в тренировочный модуль и ощутил гравитацию. Закружилась голова. Он ухватился руками за поручень беговой дорожки и медленно опустился на корточки. Сейчас должно пройти… Придя в себя, он поднялся и обошел универсальный тренировочный станок, совмещающий в себе целый тренажерный зал. Личный датчик Покровского валялся на полу.

Молчанов мог бы связаться с Покровским по радиосвязи, но слишком устал чтобы ругаться. Он решил отправить отчет Омару Дюпре и сообщить о частом непосещении Покровским занятий. Хватит уже прикрывать его. Пускай Омар Дюпре сам с ним разбирается.

Молчанов полетел в жилой модуль. Хотелось спать. Напротив реакторного он остановился. Люк был приоткрыт. По правилам он должен быть заперт все время если внутри не проводятся работы. Молчанов проверил сигналы личных датчиков. Нака находилась в командном модуле. Командир Стивенсон и Ричард Пател не вылазили из лаборатории последнего уже много часов.

Молчанов потянул люк на себя и заглянул внутрь. Покровский расположился у генератора, у которого была снята верхняя крышка. Рядом с ним парил ящик с инструментами, а также тюбики со смазкой и пустые упаковки от запчастей.

Покровский подозвал Молчанова, подмахнув рукой. Молчанов закрыл за собой люк и приблизился.

— Подержи-ка это, — Покровский протянул Молчанову металлические подшипники. — У меня липучки закончились, потом пойди поймай их все.

Покровский вытаскивал еще какие-то детали из генератора, осматривал, прочищал тряпкой со специальным средством, заново смазывал и возвращал на место.

— Ты пропустил тренировку, — сказал Молчанов.

Покровский указал обеими руками на генератор.

— Вибрация зашкаливает. Разве можно с этой девкой шутить? Кстати, я прилетал предупредить, но тебя самого не было.

— Уже третий день подряд пропускаешь.

Покровский не ответил и всем телом окунулся внутрь генератора. Молчанов подал ему подшипники и Покровский становил их на место.

В отличие от остальных, Покровский не снижал вес, а наоборот набирал. Глаза на прямоугольном лице за счет утолщения жировых тканей на скулах стали напоминать крохотные щелочки.

— Что ты там говорил? — спросил Покровский, закончив с генератором.

— Комитет по здоровью обязывает меня контролировать посещения тренировок.

— Если нет уважительной причины, — добавил Покровский и вновь указал на генератор.

— Но вчера…

— Э, нет, нет, — Покровский погрозил пальцем. — Вчера у меня хоккей был, я же предупреждал еще неделю назад. Плей-офф, между прочим. Первый матч в серии. Уважительней причины и не придумаешь. Хм, ты, что обиделся, что я тебя предателем назвал? Ну извини, летописец. Ты же лучше меня знаешь какой я вспыльчивый. Ну да, повздорили с кэпом, с кем не бывает, но теперь все в прошлом. Миссия продолжается.

— Командир просил меня провести с тобой беседу.

— Вот и скажешь, что поговорил. Два сеанса по полтора часа. Получил мое полное раскаяние. Я обещал быть паинькой и впредь соблюдать субординацию, — Покровский подмигнул ему. — В отчет пиши, что хочешь – я подмахну.

Покровский взял в руки модуль-компьютер.

— Сейчас запустим и посмотрим, как отмытая девка поскачет, — Покровский улыбнулся, затем взглянул на Молчанова. — Не бабахнет, не ссы.

Генератор загудел. Покровский кивнул.

— Теперь вибрация в норме, — он положил руку на корпус. — Переключение питания с батарей произойдет за одну сотую миллисекунды, никто ничего не заметит, — он нажал кнопку. — Вот и все.

Генератор вновь взвалил на себя обязанность превращать энергию реактора в электричество.

Молчанов помог собрать инструменты обратно в ящик.

— Ты смурной какой-то, — сказал Покровский.

— Немного устал.

Покровский заговорил игривым голосом:

— Я знаю, чего тебе не хватает, — он покивал. — Бабы.

Молчанов натянул улыбку. Покровский широким жестом руки обвел модуль.

— А что, космонавты не люди? Работа, конечно, отвлекает. А вечером? Ужас как охото, хоть изрыгайся. Так гляди доведет тоска мужика и на косоглазенькую начнешь засматриваться, — Покровский усмехнулся и покосился на Молчанова. — Да, ладно только не говори, что не думал о том, чтобы с ней того, а?

Покровский постучал кулаком о ладонь. Молчанов пожал плечами.

— Не, ну не поверю, — удивился Покровский. — Она хоть и доска кривоногая, да в голодный год и такая сойдет. Это на бумаге мы тут коллеги, в глаза говорим о вежливости и все такое, но я тебе точно говорю, что кэп и док, в запертых то каютках об одном и том же думают, да мечтают, чтобы марсианки симпатичными оказались, — Покровский погрозил Молчанову отверткой. — Не нужно стесняться желаний. Скажу тебе по секрету, в невесомости это дело совсем по-другому ощущается.

— Для сброса напряжения есть видеофайлы на сервере, — сказал Молчанов.

Покровский отмахнулся.

— Я нее… с этим делом в подростковом завязал. А то руки точность растеряют.

Покровский рассмеялся и продемонстрировал пятерню. Кожа на ладони была исполосована, фаланги пальцев покрывали слои огрубевшей кожи почти коричневого оттенка.

— Ты спишь на ходу, летописец. Тебе еще песок марсианский проминать, — сказал Покровский и просигналил прощальный жест отверткой. — Иди, отдыхай. Я тут закончу.

Молчанов оставался на месте. Покровский взглянул на него выжидающе.

— Мне все же нужно написать что-нибудь в отчет.

Покровский вздохнул и посмотрел на Молчанова умоляющим взглядом. Лицо у него было вымазано в грязи полосками толщиной с палец. Одна вертикально на щеке, другая через все лицо по диагонали.

— У меня и так взысканий хватает. А тут еще тренировки эти. Сам подумай, ну зачем они мне вообще? Я же не высаживаюсь вовсе.

— Ты в резерве на случай непредвиденной замены.

— Ай, да брось, — Покровский взмахнул рукой, его глаза, вдруг покраснели и он продолжил абсолютно серьезно. — Думаешь мне это нужно? Бегать там с вами в песках. Мое место здесь. Следить за тем чтобы вы добрались в целости и сохранности, а потом вернулись домой. Ну и иногда роботов ваших ремонтировать.

Молчанов взглянул на него круглыми глазами. Покровский улыбнулся одной половинкой лица и кивнул.

Они помолчали.

— Я могу написать, что ты посещал тренировки, — сказал Молчанов.

Покровский навострился.

— Это круто, летописец. Я тебе признателен, потом за троих отпахаю, обещаю.

— Это нужно не мне, а тебе, — сказал Молчанов.

Покровский отдал ему честь грязной ладошкой.

— Вот что значит наш менталитет, русская взаимовыручка. Это у янки все, как у компьютеров. У нас же душа. Помнишь?

— Кстати, ты оставил свой браслет в тренировочном, — сказал Молчанов.

Покровский посмотрел на пустое запястье.

— То-то чувствую чего-то не хватает. Видимо, слетел, когда пол по ногам с непривычки стуканул. Меня так замотало, хватался за все вокруг, как пьяная балерина.

— Я оставил на столе, рядом с аптечкой.

— Обязательно заберу как закончу, спасибо.

Молчанов вернулся в каюту. На глаза надавили сонные гирьки. Он втиснулся в спальный мешок, в нем было тепло и уютно. Каюта за последние недели вызывала все больше приятных чувств, сюда хотелось возвращаться в конце рабочего дня, здесь в окружении знакомых и дорогих предметов можно было хоть на мгновение почувствовать себя дома.

Какой черт дернул его предложить Покровскому «выход»? Молчанов нарушил тем самым несколько инструкций.

Покровский был прав – он на острие ножа. Не секрет, что слухи о его стычке с командиром доползли до ЦУПа. Говорят, Константин Александрович был очень недоволен. Он, конечно, своих не бросает, но до поры до времени, пока эти свои выполняют то, что он от них требует. Отписка Молчанова в Комитет по здоровью не стала бы последней каплей, но увесистым пинком в хрупкую стену терпения Ворошилова безусловно. Омар Дюпре умел доставать даже самых терпеливых. В худшем случае Покровского могли лишить звания и полномочий, но тогда его обязанности распределят между другими членами экипажа. А лишнюю работы Молчанов взваливать на себя не готов, кроме того Покровский будет постоянно маячить перед носом. Быть последним плотником, вбившим гвоздь Молчанов не собирался.

Он заполнил несуществующие результаты тренировок Покровского и нажал кнопку «отправить».

В эту ночь ему ничего не приснилось.

* * *

Приготовления к празднованию дня рождения командира Стивенсона проводились в строжайшей секретности. Идея и организация исходила от Наки. Молчанов вызвался помочь.

Хотя Ричард Пател и пообещал задержать Стивенсона в лаборатории, командир мог появиться в главном модуле в любую минуту. Для празднования Молчанов предложил старый российский модуль Звезда, который нынче использовался под склад. Переднюю часть освободили от грузов. Здесь обнаружилась отличная площадка для праздничного стола, как и сам стол за которым принимали пищу российские экипажи МКС много лет назад.

Молчанов принес свежей зелени. Из запасов достали двойную норму мясных консервов, а еще рыбных, овощное рагу, икру, креветки и фрукты. На стену повесили поздравительную надпись, а вокруг закрепили зеленые воздушные шарики

Когда все было готово, Ричард Пател пригласил Стивенсона в грузовой модуль под надуманным предлогом.

«С днем рождения Скотт Стивенсон», — гласила надпись на стене.

Молчанов, Нака и Ричард Пател в один голос поздравили именинника и похлопали в ладоши. Командир Стивенсон какое-то время растерянно осматривал праздничный закуток, затем поблагодарил присутствующих.

— То-то вы мне не давали сегодня отдышаться, Ричард.

Доктор Пател пожал плечами, будто не понимал, о чем речь.

Молчанов протянул командиру Стивенсону пластиковый пакет с трубочкой. Содержимое напоминало шампанское и пузырилось.

Командир Стивенсон поднял «бокал» и долго молчал, подбирая слова:

— Я не очень люблю отмечать день рождения. Эм… — он прервался. — Но все равно спасибо вам за это, — он с умилением осмотрел шарики, приклеенные к потолку. — Я не знаю, что и сказать. Я тронут.

Присутствующие чокнулись и насладились холодным лимонадом.

— В такой повод бы коньяку, — пожаловался Молчанов.

— Только через мой труп, — сказал командир Стивенсон.

Все рассмеялись.

— Ну, а теперь время подарков, — воскликнула Нака.

Она протянула командиру ярко-красную коробочку с ленточкой. Стивенсон взял ее с недоверием и легким смущением. Он открывал коробку аккуратно, чтобы ошметки пленки не разлетались. Внутри лежала деревянная фигурка зверька – известного мультипликационного персонажа, одетого в костюм с шикарным галстуком во всю грудь. Стивенсон бережно погладил фигурку по оттопыренным ушкам.

Ричард Пател, как и Молчанов покосились на игрушку в легком недоумении.

— Это любимый мультфильм Эмили. Младшей дочери.

Ричард Пател с пониманием кивнул.

— Как-то на день рождения я подарил ей такого же, только плюшевого. Она везде таскала его с собой. Он весь изорвался, внутренности торчали наружу, но Эмели не позволяла его выбросить. Мы купили набор для шитья, и она штопала дырки. Каждый раз плакала – думала, что делает ему больно, — он улыбнулся и вздохнул с тоской.

Нет, это говорила не бездумная машина с голосом Скотта Стивенсона, это был настоящий человек.

Повисло молчание.

— Доктор Пател, как продвигаются ваши эксперименты? — решил разрядить обстановку Молчанов.

— По плану.

Молчанов протянул Ричарду Пателу лист салата.

— Вот, попробуйте, доктор космическую еду.

Доктор Пател прожевал лист.

— Чувствуется невесомая легкость? — спросил Молчанов.

Нака и Стивенсон рассмеялись. Ричард Пател улыбнулся и кивнул, оценив шутку.

— У нас вообще-то праздник, — твердо сказала Нака. — Командир Стивенсон, сегодня день ваш, а значит право рассказывать истории. Какой первый день рождения вы помните?

Командир Стивенсон глотнул лимонада и поежился, будто это и впрямь алкоголь. Он прожевал кусок мяса, кашлянул и начал говорить:

— Мне было лет шесть, наверное. Мы устроили барбекю с родителями на заднем дворе фермы. До ближайшего города тридцать километров, накануне пролил сильный дождь. По устью реки прорвало дамбу и затопило дорогу. Никто из друзей не смог приехать. В моем распоряжении был огромный торт, который я мог съесть один. Помню, мама сильно переживала о том, что никто не приехал, а я только и думал о торте. Мечтал, как засуну туда руки и буду облизывать пальцы. Мы сидели втроем за огромным столом на заднем дворе. Был очень сильный ветер. То и дело отец вставал и держал зонтик чтобы тот не улетел. А потом он надел сверху белую простынь, на голову нацепил шляпу. Сказал его зовут Мистер Спрингстин, последний клоун с планеты Помпаду, потом он вскочил на старый пень и запел песню «с днем рождения, Скотти». Ветер поднимал простынь, оттуда торчала его голая задница.

Нака ахнула и хохотнула. Командир Стивенсон рассмеялся, погрузившись в воспоминания.

— Это было очень смешно. Мама краснела и смеялась.

— У вас изобретательный папа, — сказала Нака.

— Как же торт? Вам удалось запустить в него руки?

— О, да. Это самые сладкие воспоминания.

Командир Стивенсон с удовлетворением поглядывал на фигурку зверька, будто смотрел на собственную дочь.

— Третий тост за любовь, — предложил Молчанов. — Так у нас, у русских, принято.

— Любовь к кому? — спросила Нака.

— К родителям, женам, детям, кому угодно. Мы пьем за это чувство, которое делает человека счастливым.

Нака с восторженностью выслушала и тоже подняла бокал.

— За вечную любовь, — сказала она громко.

Они выпили.

— Кстати, а где Иван? — спросил командир Стивенсон.

Молчанов посмотрел в сторону перехода.

— Я оставлял ему сообщение, — сказал он. — Должно быть он не прочел. Я позову его.

Молчанов потянулся к передатчику. Стивенсон остановил его.

— Я уверен он просто занят. Подойдет как освободится.

Молчанов кивнул и оставил передатчик в покое. Нака взяла в руки модуль-компьютер.

— Сэр, а перед тем как стать пилотом, кем вы хотели быть?

Стивенсон пожал плечами и почему-то взглянул на Ричарда Патела.

— Наверное, физиком, — он засмеялся.

— А может быть музыкантом?

Нака нажала на кнопку и из колонок зазвучала музыка. Истерично запищали гитары, неистово колотил барабанщик. Солист надрывисто пел о своей гитаре, с которой не расстается даже в постели и если бы она была девушкой с большим грудями, то он непременно запустил бы ей руку в резонаторное отверстие.

Молчанов и Ричард Пател не понимали, что происходит.

Командир Стивенсон выхватил из рук Наки модуль-компьютер и судорожно тыкал пальцем по экрану пока музыка не выключилась. Потом виновато осмотрелся, словно совершил массовое убийство.

— Прости, Нака. Это было так неожиданно, что я… Я поступил недостойно мужчины.

Ричард Пател указал пальцем на колонки и с удивлением спросил:

— Это были вы?

Командир Стивенсон ответил виноватым молчанием. Ричард Пател хмыкнул, затем еще раз все сильнее сглатывая смех. Не выдержав, он безудержно расхохотался. Командир Стивенсон вздохнул и тоже засмеялся, к всеобщему смеху присоединились все.

Нака перепугалась до смерти. Стивенсон вновь принес извинения ей в почтительном джентельменском стиле.

— Как представлю вас с волосами до плеч, — Ричард Пател показал на себе длинные волосы, глянул на Стивенсона и снова расхохотался.

И впрямь, лысина командира Стивенсона так подходила ему, что казалось, будто он с ней родился.

Командира пришлось уговаривать всем, чтобы он рассказал подробно про то, что они только что услышали через колонки.

— Это было в колледже, — начал он, краснея на глазах. — Мне было девятнадцать. Много энергии и желания нарушать правила. Рок запретили, как музыку, провоцирующую революционные настроения у молодежи. Тогда я не понимал, что это был правильный шаг ради спасения страны. Мир шатался на грани, войны полыхали отовсюду. Мы с друзьями решили создать группу в стиле KISS. Кто-нибудь слышал о такой?

Ричард Пател кивнул, Нака и Молчанов пожали плечами.

— В восьмидесятые годы прошлого века они славились тем, что жутко красили лица, носили длинные черные волосы, кожаные куртки и ботинки на высокой платформе. Мы даже записали альбом, но интерес к группе как-то сник сам собой. Мы быстро повзрослели. Все это было глупой детской затеей.

— У вас талант. Редкий тембр голоса. Я знаю, — сказала Нака.

— Спасибо, что пытаешься меня подбодрить, — ответил командир Стивенсон с легким недоверием.

— Это не так. Андрей, Ричард, — она вдруг споткнулась, назвав доктора Патела по имени.

— Это правда, сэр, — сказал доктор Пател. — Услышать нотки прошлого было приятно.

Молчанов кивнул в подтверждение его слов. Нака протянула Стивенсону еще один подарок.

— Это от вашей жены.

Внутри упаковки лежал лазерный диск. На обложке был изображен Скотт Стивенсон в непривычной для него кожаной куртке, с нарисованной звездой на белом фоне во все лицо. Длинные черные волосы объёмной копной лежали на плечах. Стивенсон облокачивался на гитару стилизованную под скелет человека. Другие участники группы в разных вызывающих позах располагались по бокам. Сверху, опираясь на плечи и головы участников группы, высилась надпись: «Черные дьяволы»

— Единственный сохранившийся экземпляр, — сказала Нака.

Командир Стивенсон аккуратно вытащил диск, словно тот сделан из хрупкого стекла и взглянул в отражение.

— Как ей это удалось…

Командир Стивенсон вернул Наке модуль-компьютер и кивнул в сторону колонок. Она включила запись.

В модуль влетел Покровский. Молодой Скотт Стивенсон перекрикивал гитарный бас и пел о рыженькой соседке Мэри, о ее красивых ножках и о том, как он совсем не прочь задрать ей юбку и посмотреть какого цвета у нее трусы.

Покровский подлетел к столу, кивая в такт музыке. Все оглянулись на него. Покровский пожал имениннику руку и искренне поздравил, похлопав того по плечам. Затем он удивленно взглянул на обложку диска, снова на командира и опять на обложку. Потом поднял большой палец вверх и с уважением покивал командиру. Молчанов протянул Покровскому «бокал» с газировкой.

Ричард Пател глотал газировку слегка прикрывая глаза. Молчанов понимал, о чем он думал. О его пристрастии к алкоголю не знал только ленивый. Если бы не дети, которые вытаскивали отца из игорных заведений и баров, приводя насильно в клинику, доктор Пател вряд ли дожил бы до этого дня. Последний раз он вышел из клиники за три недели до сенсационной новости с Марса. Многолетнее пристрастие не прошло бесследно для здоровья и едва не стало препятствием для включения доктора в состав экипажа. Комиссия по здоровью во главе с Омаром Дюпре заявила протест. Директор NASA Маркус Маккензи личным распоряжением утвердил его, потому что никто не знал термобомбу лучше ее изобретателя. Так Ричард Пател превратился в самый ценный и хрупкий груз «Прайма-1479», который другие члены экипажа обязаны оберегать тщательней самих себя.

Вечер затянулся. Они прослушали все записи с альбома. На столе остались только пустые консервные банки. Нака принялась за уборку. Покровский обсуждал со Стивенсоном рабочие моменты. Молчанову было не интересно, и он решил прогнать в памяти вчерашний шахматный поединок с двенадцатилетним шахматистом из Испании, который Молчанов неожиданно проиграл. Доктор Пател уставился в свой модуль-компьютер. Закончив с уборкой, Нака еще раз поздравила командира Стивенсона и отправилась по своим делам.

— Желаю, чтобы следующий день рождения вы отметили на Марсе, а еще через год здесь, на этом самом месте, когда будем уже на пути домой, — сказал Покровский тоже засобиравшись.

— Дай бог, — ответил Стивенсон по-русски.

Покровский взглянул куда-то за спину Молчанову и замер, сгустив брови. Молчанов решил не оборачиваться из приличия, так как за спиной была всего лишь стена с поздравительной надписью.

Покровский облизнул губы и подозрительно осмотрел остальных.

— Здесь висела икона, — сказал он, указав пальцем. — Куда ее убрали?

Все посмотрели на пустую стену. Молчанов вспомнил, что на старых записях с МКС замечал в этом месте христианские иконы, крест и фотографии Гагарина и Королева – своеобразный алтарь российского экипажа.

— Насколько я знаю, все прибрали в двадцатые, когда в первый раз хотели затопить станцию, — сказал Молчанов.

Покровский подлетел к стене и указал на пустое место.

— Она была здесь, когда мы прилетели. Ее привозил Серега Павлюк десять лет назад. Царствие ему небесное.

Повисла неловкая пауза. Командир Стивенсон осмотрел окрестности.

— Возможно, Нака во время уборки не заметила и подмахнула, — сделал предположение Молчанов. — Нужно спросить у нее. Я уверен она найдет.

— Пусть только попробует не найти, — выпалил Покровский.

Он подключил рацию и собирался вызвать Наку.

— Это ты про картинку с изображением старца с нимбом? — вдруг спросил Ричард Пател.

Покровский уставился на него, бросив попытку связаться с Накой.

— Я убрал ее вместе с другим мусором в грузовик.

Покровский оттолкнулся ногами и остановился перед Ричардом Петелом. Тот отвлекся от модуль-компьютера и посмотрел на Покровского с железным спокойствием. Командир Стивенсон расположился напротив, чтобы успеть вмешаться в случае конфликта.

— Иван, если тебе требовалось что-то оставить нужно было сообщить, — сказал командир Стивенсон. — Доктор Пател не мог знать, что эта вещь была тебе дорога.

— Как можно выбросить освещенную икону?

— Приказ гласил убрать весь мусор, — сказал Ричард Пател.

— Мусор? — лицо Покровского скривилось, словно он вкусил лайм.

Ричард Пател смотрел на Покровского и выжидал. Затем он опустил глаза в модуль-компьютер и заговорил так же непринужденно:

— Религии не место в научной миссии.

— А это не ты, док должен решать.

— Иван, доктор Пател имеет право на свое мнение, — вставил командир Стивенсон.

— Когда смерть припрет так сразу начинаете молиться. У нас, русских говорят: «В падающем самолете атеистов нет».

Ричард Пател поглядел на Покровского с жалостью.

— Иван, оставь доктора Патела, — обратился командир Стивенсон.

— Нет, нет, я не собираюсь ничего доказывать доку. Когда-нибудь он сам поймет, что грехи перед самой смертью отмывать поздно. С душой нужно примириться при жизни.

— Обойдусь.

— Вы, ученые, вечно считаете себя умнее других.

— Это легко подтвердить независимым исследованием.

— Вера необходима человеку, — не унимался Покровский. — В мире столько зла, только вера учит хоть чему-то хорошему. Не будет веры, не останется последнего барьера.

— Сначала верующие говорили, что бог сидит на небесах, мы поднялись туда и не нашли ничего кроме облаков. Потом верующие сказали, что бог еще выше. Но и там мы его не нашли. Сегодня мы можем смотреть вглубь на миллиарды световых лет, но и там нет и намека на существование бога, никаких косвенных доказательств.

Покровский улыбнулся.

— Вы смотрите глазами, думаете, что бог – это сущность с руками и ногами, но это не так. Бог не осязаем и не видим, он внутри каждого человека. И если вера крепка, его можно почувствовать.

— Каждый раз вы придумаете что-нибудь новое. И это ваше дело, только не лезьте с вашими фантазиями к нам, ученым. Дайте спокойно работать и делать жизнь людей лучше.

Покровский поднял руки над головой и зааплодировал.

— Ученый заговорил о высоком, — Покровский изобразил пальцами двух рук кавычки. — А не по вашей ли вине полмира в руинах лежит?

— Мы не развязывали войн.

— Как всегда не видите дальше своих интегралов. Ваш хваленый ядерный синтез. Ага, свободная энергия. Все будут счастливы, все будет бесплатно, — Покровский пропел последние слова, подняв голову в потолок. — Помним мы эти речушки и счастливые лица вам подобных в белых халатах.

Ричард Пател внимательно дослушал и продолжил:

— Через двадцать лет глобальное потепление сделало бы Сибирь непригодной для жизни. Еще пятьдесят лет и жилая зона сократилась бы втрое, а через сто, загнала бы человечество под землю. Нейтральный синтез позволил сохранить планету для потомков.

Покровский ехидно кивнул.

— Сохранить для потомков… Только их скоро некому будет рожать. Пока нефть кормила весь мир, все было хорошо. Худо-бедно жили. А сейчас что? Целые народы вымирают.

— Эволюционный процесс продолжается, как и закон естественного отбора.

— Пускай подыхают слабейшие? — воскликнул Покровский.

— Люди гибнут из-за сумасшедших правителей, которых от собственной невежественности сами и поддерживают.

— Расскажите это детям Кореи, Индии, Японии. Расскажите это Наке, наконец.

Покровский указал в сторону выхода. Нака была там и с ужасом наблюдала за происходящим.

— Скажите это тем, кто сгорел в ядерном пепле, кто умирает от лучевой болезни. Африка снова вернулась в каменный век, людей открыто продают на рынках чтобы сожрать. Как долго страны смогуть платить нищенские пособия? Люди же первыми придут сажать вас на колья, потому что знают кто виноват, — Покровский тыкал пальцем в доктора Патела. — Бог создал Землю, чтобы мы пользовались ее дарами. Они давали нашим предками работу и еду. А вы решили вмешаться и разрушить замысел, и вот расплата.

Покровский окончательно сорвался на крик.

— Так, хватит, — вмешался командир Стивенсон, встав между ними. — Мы не для того здесь, чтобы обвинять друг друга в том, в чем нет нашей вины.

— Икона принадлежала моему другу. Он погиб здесь, на станции.

— Да, я знаю, — сказал командир Стивенсон с сочувствием.

Все замолчали.

— Я хотел сказать это завтра, но… — заговорил Стивенсон. — Несколько часов назад произошел коронарный выброс. Солнечный ветер достигнет нас через пятьдесят два часа. Завтра прошу отложить все дела и готовиться к перемещению в капсулу.

— Первая категория мощности. Самая слабая. Щит выдержит, — сказал Покровский.

— Мы не будем нарушать инструкцию и переждем в капсуле, — сказал Стивенсон.

В его голосе чувствовалась усталость, словно он сам отыграл концерт.

— Ты же, кэп, — Покровский откланялся и покинул модуль.

В эту ночь Молчанову приснился дед. Они играли в шахматы, и Молчанов проиграл. Как всегда.

* * *

«Ты смотрел фотографии, что я прислал? Снял из окна электропоезда» – спросил Макс.

Молчанов еще раз взглянул на фотографии. Через стекло, залитое подтеками воды виднелись огни ночной Москвы. Сверху бороздились налитые облака, сквозь которые узкими полосками пробивались лучи утреннего солнца. При грозе запрещено транслировать небесные проекции, и это единственная возможность для горожан насладиться естеством природы.

— Запах дождя почудился, — сказал Молчанов улыбнувшись.

«Так надень очки, настрой погоду и наслаждайся сколько влезет».

Молчанов вдруг вспомнил запрограммированную Светой стихию в парке и его передернуло.

— Обмануть можно органы чувств, но разум знает правду.

«С каких пор ты стал таким ханжой?»

— Многое переосмысливается здесь.

Молчанов приблизился к закрытой капсуле, которая располагалась на самом видном месте в лаборатории. Он проверил температуру и состав воздуха внутри. Открыв журнал, посвещенный карцикулам, он внес новую запись, отметив ускорение роста микроорганизмов.

«Мой папаша теперь удумал выжить меня из NASA».

— Если бы я тебя не знал, то посоветовал держать язык за зубами, но ты же не послушаешь.

«Вот этого не надо. Я-то не виноват».

— Твой отец желает тебе добра. Другого варианта не может быть. Сделай шаг ему навстречу. Кто знает, что будет завтра.

«Хватит уже о нем. Я хотел поговорить с тобой о другом. Это касается твоего запроса программы марсохода «Террос».

Макс рассказал, как пытался получить доступ к программе марсохода, рассказал о запрете доступа и о том, как Бруно помог ему разузнать подробности.

«Джейсон Грейс, Судзуми Акияма. Тебе говорят эти имена о чем-нибудь?»

— Я знаю Грейса. Он проектировщик по механической части. А вот Акияма. Что-то не могу о таком вспомнить.

«Судзуми Акияма, ядерщик, работал с Ричардом Пателом над проектом термобомбы».

— Почему ты вообще заговорил о них?

«Кроме Маккензи они тоже имеют доступ к программе марсохода «Террос». И оба больше не работают в NASA».

— Нет, Джейсон Грейс точно должен работать. Я видел его во время подготовки в Хьюстоне.

«Джейсон Грейс за неделю до старта выиграл в лотерею кучу денег и укатил в неизвестном направлении. Судзуми уволился год назад и с тех пор тоже ни весточки. Официально уволился по истечению временного контракта. Но я кое-что выяснил. Контракт с ним был перезаключен на пять лет. В нем значилось условие, что в случае досрочного расторжения, он должен получить огромную компенсацию».

— Не вижу в этом ничего странного. Много достойных людей уволилось из NASA в последние годы.

«Но ни у кого не было таких вкусных условий».

— Наверное, он это заслужил.

«Брехня. Маккензи заплатил ему за молчание. И я уверен, что Джейсону Грейсу тоже».

— К чему ты вообще клонишь?

«В программе марсохода что-то не так, ну проблемы какие-то, я не знаю точно. И Маккензи пытается это скрыть».

— В каждой такой системе есть секретные разработки. В «Ное» до сих пор половина технической документации засекречена.

«Нет. Здесь что-то другое. Я уверен».

— Мне кажется ты выдаешь желаемое за действительное.

«А если я скажу, что доступ имел еще один человек. Чарли Хэнлон».

— Номер первый?

«Не находишь это подозрительным?»

— Подозрительным?

«Двое пропали без вести, третий внезапно погиб. Маккензи избавился от свидетелей. Так понятней?»

— Оу, Макс. Давай-ка остановимся тут. Мне все это уже не нравится.

«Я выведу этого засранца на чистую воду».

— Если ты всерьез собрался обвинять в чем-то директора NASA, то я в этом не собираюсь участвовать.

«Ты же не будешь отрицать, что все это странно? Ты сам сказал скрывать там нечего, почему тогда Маккензи не открыть доступ?»

— Может сам у него спросишь?

«Он скажет, что я занят не своим делом».

— Может быть он прав? Лучше брось эту затею, иначе точно окажешься на улице.

«Я не трус, как ты».

— Ты вообще понимаешь с кем говоришь? Я всю эту ахинею, что ты наговорил передам Константину Александровичу. Пусть он тебе мозги вправит.

«Нет, не передашь. Ты не стукач».

— Это уже не детские шалости, Макс. Это серьезные вещи.

«Ладно, извини. Но все можно прояснить если получить доступ к программе»

— И как ты собираешься это сделать?

«Через терминал Маккензи».

Молчанов чуть не подавился.

— В ЦУПе куча народу круглосуточно. Если тебя заметят, тебе конец. А если узнают, что я был в курсе…

«Не узнают».

— Твоя самоуверенность погубит тебя.

«Тебе же тоже нужны данные».

— Обойдусь. У меня помимо этого куча работы. И мне надоело уже это слушивать.

«Подожди. Терминал Маккензи не лучшая идея, согласен. Может быть ты прав и там ничего серьезного нет. Но, вдруг я прав?»

Молчанов прорычал нечто несвязное.

«Есть более безопасный способ все узнать. Спросить человека, который знал Чарли Хэнлона лучше, чем кто-либо еще».

— Командир Стивенсон? — воскликнул Молчанов.

«Просто поговори с ним. Если кому-то Чарли Хэнлон и мог рассказать, то только ему».

— Нет, нет и нет. Это исключено. Я ответственен за психическое состояние каждого члена экипажа и не собираюсь ворошить рану, которая еще не зажила.

«Значит ты так решил?»

— Именно так. А тебе советую прекращать разыгрывать детектива и спокойно работать.

«Маккензи скоро выживет меня, а к отцу я не вернусь. Компромат на Маккензи – мой единственный шанс сохранить работу. Помоги мне».

— Мне очень жаль, Макс. Я правда хочу помочь, но то, что ты просишь – это не выход.

Молчанов еще долго обдумывал этот разговор. Макс хоть и стал старше, но вел себя как тот самый мальчишка. Неуправляемый, шкодливый и самоуверенный, вечно сам себе на уме. Его бы энергию да приложить в нужное русло.

Молчанов до конца дня готовил модуль к своему отсутствию. Ночью ему приснился домашний ужин. Он наяривал мамины оладьи со сметаной за обе щеки пока папа хвастался, что экспедиция их университета поставила новый рекорд глубины бурения в Арктике. Мама как всегда не слушала. Когда Молчанов проснулся на языке ощущался кислый привкус сметаны.

 

ГЛАВА 6

Телеметрия. «Прайм-1479»

Атмосферное давление: 98 Кпа

Температура внутри: 23,8°C

Температура снаружи (датчик солнечный): 125°C

Температура снаружи (датчик теневой): -205°C

Курс: 3.5

Пройденное расстояние, км: 92 489 124

Задержка связи (сек): 308

Скорость км\с – 25,3

* * *

Сутки в капсуле тянулись невыносимо долго. От толстых серо-зеленых стен тянуло кладбищенским холодом. В тесном помещении едва хватало места чтобы развернуться. Все свободное место заполнили: провизией на несколько недель, баллонами с водой, оборудованием для связи и высокочувствительными приборами, которые могли пострадать от потока радиации.

Перед началом миссии ученые задумывались покрыть весь корабль свинцовыми листами чтобы обойтись без Щита, который потреблял слишком много энергии. Но по расчетам масса корабля становилась неподъемной даже для трех аналогичных двигателей, поэтому решили ограничиться небольшой капсулой, гробом – как ее в шутку называли члены экипажа. Последним шансом на спасение – как ее без шуток называли в ЦУПе.

Щит работал в штатном режиме и надежно защищал корабль. Нахождение в капсуле было излишним, но командир Стивенсон был непреклонен. «Экипаж останется здесь еще сутки пока поток не снизится до безопасного уровня».

От безделья каждый искал себе хоть какое-нибудь занятие. Молчанов наигрывал партии в шахматы с компьютером. Он в два счета разгадал алгоритм его ходов и уже с пятой партии уверенно выигрывал одну партию за другой. А когда Молчанов отвлекался от шахмат в голову лезли бесконечные мысли. Он все чаще вспоминал отца. Были годы, когда он вообще не думал о нем, но, с тех пор как Земля осталась позади, мысли об отце преследовали ежедневно. Возможно, нахождение в космосе как-то влияет на биоэлектрическую активность мозга, и в особенности на ту часть, которая отвечает за воспоминания.

— Ты грустный, — прозвучал голос Наки.

Молчанов обернулся. Ему показалось, что эта фраза предназначалась кому-то другому. Нака смотрела на него проникновенным взглядом.

— Просто думал.

— Ты по Земле скучаешь?

— Иногда. А ты?

— Нет.

Командир Стивенсон обменивался сообщениями с ЦУПом. Речь оператора из динамика шипела. Ричард Пател помогал ему с настройкой антенны. Покровский же пристегнул себя ремнями к стене и громко сопел.

Молчанов отстегнул ремни и пробрался к Наке. Он несколько раз прокрутился возле нее, пытаясь протиснуться на свободное местечко напротив. В какой-то момент он случайно коснулся ее ноги. Нака вздрогнула. Молчанов хотел извиниться, но всего лишь виновато улыбнулся.

— Так-то лучше, — сказал он, расположившись. Затем он заговорил шёпотом, указывая на Покровского. — Если разбудим, проблем не миновать.

— Согласна.

Сап Покровского изредка прерывался забойным храпом, отчего он дергался, словно ужаленный змеей.

— Иногда, я очень боюсь его, — сказала Нака.

— Иван многое перенес, был на грани гибели.

— Мужчина женщину не должен обижать – так учат в Японии.

Молчанов поджал губы и покивал.

— Ты права. Это его не оправдывает.

— Ты же не такой.

— Надеюсь.

— Ты очень добрый.

— Спасибо.

Повисла неловкая пауза. Ее черные волосы на этот раз были убраны в хвост, который то поднимался, то опускался за головой, словно живой зверек.

— Если хочешь я попрошу его быть с тобой помягче? — спросил Молчанов.

— Не надо, — воскликнула Нака и опустила взгляд. — Все подумают, что жалуюсь. Я должна оправдать это место.

— Это место твое по праву.

Она покачала головой.

— Мне далеко до Чарли. Я так часто ошибаюсь.

— Эй, — он придвинулся к ней. Она едва заметно отстранилась. — Если бы они посчитали, что ты не справишься, ты бы не получила это место.

— У них не было выбора.

— Было еще десять кандидатов, но выбрали тебя. Ты достойна этого места.

— Чарли справился бы лучше.

— Чарли умер, — сказал Молчанов и боковым зрением покосился на командира Стивенсона. Тот не слышал их разговора и продолжал выходить на связь с ЦУПом. — Ты как будто себя винишь. Это нормальная реакция, но ты должна успокоиться.

Она поджала губы и кивнула. Молчанов вытащил из сумки фигурку велосипеда, которую захватил из каюты, и протянул ей. Она удивленно взглянула на нее.

— Возьми. Пусть напоминает тебе о Земле.

Она спрятала руки.

— Не могу взять. Это твое.

— Я дарю тебе.

Она аккуратно взяла фигурку и отпустила перед собой. Велосипед парил в воздухе и слегка подкручивался. Нака закрыла глаза и улыбнулась.

— Я вспомнила Кайчи, — сказала она.

Молчанов вопросительно пожал плечами.

— Это место на побережье. Родители проводили там лето. Красивый берег. Волны, как гром. Насекомых выдувает ветер и можно не боятся укусов. У меня тоже был велосипед, зеленый, как панцирь лягушки. Я каталась по берегу, ветер гнал в спину. Колеса застревали в песке, папа бежал за мной и помогал, а потом я опять ехала. Тебе бы понравилось там.

— Я хотел бы там побывать, — сказал Молчанов.

Она убрала фигурку велосипеда в карман и обратилась к Молчанову:

— А еслибы ты мог взять с собой друга. Кого бы взял?

— Не знаю, а ты?

— Кейджу, — она вздохнула. — Он был белый, пышная шерсть, черные полоски.

— Твоя собака?

Она кивнула.

— Когда я была маленькой папа подарил мне его. У мамы был сад, Кейджу рвал и топтал ее любимые цветы. Мама грозилась выгнать Кейджу. Папа не позволил.

— Ты думаешь, Кейджу понравилось бы здесь?

— Ему было бы хорошо со мной.

Молчанов улыбнулся и погрозил ей пальцем.

— К своему саду я бы его не подпустил.

Нака улыбнулась в ответ. Глаза девушки наполнились слезами. Она отвернулась и вытерла их руками.

— Прости, я сказал лишнего.

Она покрутила головой. Молчанов дал ей несколько секунд успокоиться.

— Когда мы бежали, было так страшно. Так много людей кричало, дети плакали. Мы никому не могли помочь. То, что мы выжили – чудо. Но Кейджу… — она прервалась и снова вытерла слезы. — Он выпал у меня из рук и потерялся.

— Возможно, хорошие люди нашли его.

Она покачала головой.

— На следующий день город разбомбили. Никто не выжил.

— Я сочувствую тебе.

— Он был моим лучшим другом. Он бы никогда не предал. Неужели, у тебя не было такого друга?

Молчанов пожал плечами в легкой растерянности.

— Были друзья в школе, университете, но я предпочитаю одиночество и нахожу в нем много плюсов.

— А жена твоя была тебе другом?

Молчанов не успел ответить, как Нака, вдруг закрыла рот рукой и умоляюще посмотрела на Молчанова.

— Прости, я не могла такое спросить. Дура, вот дура.

— Ничего, все в порядке.

— Это недопустимо, неприлично. Развод – трагедия, нельзя спрашивать.

— Я правда не сержусь. Ты не обидела меня этим вопросом.

Она виновато смотрела на него, затаив дыхание.

— У нас с женой были особые отношения. Я не знаю, как объяснить. Она понимала меня.

— Она красивая, очень.

— Да, она красивая, — ответил Молчанов.

Она вытянула руку и положила ему сверху на ладонь. Кожа ее была горячей и влажной. Молчанов наблюдал за этим, затаив дыхание. В конце концов она убрала руку и виновато улыбнулась. Молчанов провел пальцами по тому месту где только-что была рука Наки. Что-то неосязаемое осталось на коже, какая-то частичка ее. Энергия.

— Можно задать вопрос? — спросил Молчанов.

Нака какое-то время смотрела на него пристально, а потом кивнула.

— Команда «Террос» должна была остаться на Марсе навсегда. Почему ты согласилась?

Нака смотрела на Молчанова, будто хотела передать ответ ему через мысли.

— У меня не было дома.

Ее взгляд точечно переместился на Ричарда Патела. Потом она опустила голову и больше не произнесла ни слова. Молчанов не смел больше спрашивать. Он будто прочувствовал то, что чувствовала она. Боль от одиночества и опустошенность смешались внутри этой хрупкой девушки. И тут он понял – в ней совсем не было страха. Ей хотелось верить в то, что она боится гнева Покровского, боится сделать ошибку. Она сама создала эти страхи, потому как не могла по-другому стать частью этого мира.

* * *

Сад стойко перенес двухдневный отпуск космического садовника.

Молчанов пробрался в комнату управления манипулятором, которую называл башней на танке. Через камеры он понаблюдал за Блопом. Парень был в полном порядке и скорее всего собрал бесценные сведения. Поразмыслив, Молчанов решил оставить Блопа снаружи еще до конца дня для фиксации последних отголосков солнечного ветра.

По странному меланхоличному предчувствию казалось, что день сегодня будет крайне удачным. Будь под ногами твердый пол Молчанов непременно отбивал бы чечетку. Двое суток безделья до края зарядили на рабочий лад. Он распланировал кучу дел и, для начала решил размять мышцы в тренировочном модуле. Он собирался первым протестировать упражнения в виртуальной локации Марса. В его распоряжении самая совершенная модель марсианской поверхности. Облачившись в походный скафандр, он отправится покорять неприступную гору Павлина, или пересечет бескрайнюю Ацидалайскую равнину в условиях песчаной бури и перепада температур в сотню градусов.

Когда Молчанов был на полпути к тренировочному модулю прогремел взрыв.

Горячая ударная волна врезала Молчанову в стену. Все вокруг искрило. Приборы летали и ударялись друг об друга.

Молчанов закрыл лицо руками, поджал ноги.

Запахло горелым. Мощная вибрация волнообразными всплесками окутала корабль, словно где-то забилось гигантское сердце. Невыносимо громко скрежетал металл, будто консервные банки сжимали прямо под ухом.

Корабль погрузился во тьму.

Молчанов боялся пошевелиться. Если он еще может дышать, если поток воздуха еще не швыряет его из стороны в сторону, а кровь не превратилась в кипящую жижу – корабль не разгерметизирован.

Секунды во тьме длились целую вечность.

Включилось аварийное освещение. Через силу заработала вентиляция.

Молчанов вышел из ступора. Огляделся. Все затянуло дымом. В горле першило. Он закрыл рот и нос рукавом.

Дым валил из открытого люка реакторного модуля. Молчанов приблизился к нему и остановился. Страх не пускал внутрь.

Сзади послышался голос командира Стивенсона.

— Живой?

— Да, — ответил Молчанов и закашлялся.

Командир Стивенсон двигался со скоростью пули, отталкиваясь руками и ногами от стен и поручней, словно акробат. Он проскочил мимо Молчанова и исчез в гуще дыма ракторного модуля. Молчанов последовал за ним. Внутри он наощупь отыскал защитную дыхательную маску и судорожно нацепил на голову. В легкие поступил кислород. Сделав несколько глубоких вдохов, Молчанов продвинулся вглубь.

Желто-синие языки шаровидного пламени разбрелись по модулю и разрастались, подобно раздуваемым мыльным пузырям. Самый большой пузырь горел над генератором, часть которого напоминала разорвавшееся куриное яйцо, помещенное в микроволновку.

Командир Стивенсон перемещался от одного шара к другому и распрыскивал специальную пену из огнетушителя.

Яркие искры сочились из останков генератора, словно потоки воды из фонтана.

Молчанов схватил еще один огнетушитель со стены и, пробираясь к генератору, поливал пеной встречающиеся шары пламени.

— Иван, ты уже в главном? — обратился командир Стивенсон по рации.

«Я тут, кэп. Приборы нахрен сошли с ума. Что там стряслось?»

— Гаси реактор, — перекрикивал шум Стивенсон.

«Уже сделал», — отозвался Покровский.

— Срочно лети сюда.

«Буду через минуту».

Что-то задело спину Молчанова. Он резко обернулся. На стекло маски приземлились капли красной жидкости. Молчанов решил, что это генераторное масло. Он смахнул каплю и протер ее между пальцами. Нет, не масло. Кровь.

Сквозь непроницаемый туман приближался силуэт человека. Молчанов сразу узнал Наку по очертаниям подростковой фигуры. Она свесила голову к спине и парила в воздухе, расправив руки в стороны. Вокруг нее кружились стайки кровяных вишенок, испускаемых из обширной раны на голове. Ее одежда обуглилась, лицо почернело.

Молчанов схватил девушку за край одежды и аккуратно потянул на себя.

— Она жива? — донесся крик командира Стивенсона.

Молчанов приложил пальцы к шее.

— Пульс есть.

— Уводи ее отсюда. Я здесь закончу, — сказал Стивенсон и выхватил у него огнетушитель.

Молчанов встретил Покровского у выхода из модуля. Тот даже не взглянул на него и Наку.

— Помоги отсечь генератор, — надрываясь сказал Стивенсон.

Покровский подхватил огнетушитель Молчанова. Они обступили генератор с обеих сторон и обильно залили его пеной. Клубы дыма поднимались из генератора, словно из извергающегося вулкана.

Молчанов проследовал до лаборатории доктора Патела, где был оборудован медицинский пункт. Ричард Пател встретил его побелевшим, как врачебный халат. Поседевшие волосы были взъерошены, глаза налились страхом. Увидев Наку, доктор оторопел.

— Помогите мне.

Ричард Пател пристально смотрел на Наку и не моргал.

— Доктор! — крикнул Молчанов.

Ричард Пател вздрогнул и перевел взгляд на Молчанова. Они уложили Наку на стол и сцепили ремнями. Молчанов наложил повязку на голову Наке и приказал Ричарду Пателу держать крепко и надавить. Тот с отвращением положил руку на повязку. Казалось, его сейчас стошнит.

Молчанов вколол Наке адреналин, нацепил на тело датчики, и надел на голову маску аппарата вентиляции легких. На экране аппарата отобразились показатели давления, пульса и насыщение крови кислородом. Показатели были критическими.

— Она выживет? — неуверенно спросил Ричард Пател.

Молчанов не ответил. Откуда ему было знать? Он же не врач вовсе.

Свет в модуле замигал. Экраны аппаратов пошли полосами, а затем и вовсе отключились. Молчанов потыкал пальцем в экраны. Изображение вновь появилось. Насос с трудом накачивал воздух в легкие Наки.

— Командир Стивенсон, — обратился Молчанов по рации. — Что с электроэнергией?

«Работает только один аккумуляторный блок из трех», — голос Стивенсона прерывался шипением. — «Пытаемся разобраться».

Отключилась вентиляция. Ричард Пател оглядел лабораторию, затем затормозил сосредоточенный взгляд на Молчанове. Скулы доктора сжались до предела, веки не смели слипаться.

Молчанов протянул Ричарду Пателу одеяло.

— Перемешивайте воздух. Иначе углекислый газ скопится вокруг, и мы задохнемся.

Пересилив налитое свинцом тело, доктор взял в руки оделяло и принялся размахивать им над головой.

«Не выходят солнечные батареи. Надо ослабить нагрузку. Отключаю все лишнее», — докладывал Покровский по рации.

Экраны опять погасли. Молчанов схватил ручной насос и начал качать.

Через какое-то время свет опять включился, заработала и вентиляция. Ричард Пател вспотел и тяжело дышал, все еще по инерции взмахивая одеялом.

«Вырубил гироскопы и отопление. Мощности все равно не хватает. Отключаю Щит», — сказал Покровский.

— Уходим в капсулу, — сказал доктор Пател Молчанову.

Молчанов взглянул на Наку и отрицательно покачал головой.

«Нельзя отключать Щит. Поток радиации еще сохраняется. Он выжжет всю электронику» – ответил Стивенсон.

«Не отключу – отрубится топливный холодильник, и тогда нам точно конец».

Повисла пауза.

«Андрей, Ричард, – обратился командир Стивенсон. — Срочно переместиться в капсулу. Иван, снижай мощность Щита».

— Уходим, — повторил доктор Пател.

— Сэр, — обратился Молчанов. — Если Наку переместить, она может погибнуть. Я останусь с ней в лаборатории.

Стивенсон что-то сказал, но помехи не позволили разобрать ни слова.

— Ей уже не помочь, — доктор Пател потянул Молчанова за плечо.

Молчанов отбросил его руку.

— Скотт, — обратился доктор Пател по рации. — Андрей отказывается уходить. Его жизнь ценна для миссии.

«Летописец, не глупи…» – вмешался Покровский.

Остальные слова пропали в помехах.

Молчанов оскалился на доктора Патела.

«Ричард, помогите Андрею переместить Наку в капсулу», — сказал командир Стивенсон.

Доктор Пател судорожно схватил рацию.

— Это неоправданно! У нее нет шансов.

«Это приказ, доктор!»

Ричард Пател опустил рацию и взглянул на Наку с презрением.

— Вы возьмете оборудование, — сказал Молчанов.

Он отстегнул ремни, загреб в руку аптечку, второй рукой подхватил Наку за талию и потянул за собой.

«Кэп, мощность батарей падает слишком быстро, — доложил Покровский. — Если не выпустим солнечные батареи энергии хватит минут на сорок».

Повисла пауза.

«Я выхожу», — добавил Покровский.

«Нет. Пойду я», — отрезал командир Стивенсон.

«Там работа для двоих».

«Только ты можешь заменить меня в случае неудачи», — ответил командир Стивенсон.

Молчанов добрался до капсулы. Ричард Пател уселся в кресло и пристегнулся. Молчанов подключил Наку к аппаратуре. Лампочки в капсуле потухли. Свет теперь исходил только от экранов аппаратов. У Наки поднялась температура. Молчанов вколол инъекцию жаропонижающих лекарств, затем снял с головы окровавленную повязку и приготовил новую. Она потеряла много крови. Рану необходимо зашить.

«Андрей, ты меня слышишь?» – обратился командир Стивенсон.

— Да, сэр.

«Второй шлюз, будь там через минуту. Приготовиться к выходу в открытый космос»

«Кэп, он не готов», — вмешался Покровский.

«Будешь направлять», — ответил Стивенсон Покровскому.

«Вместе мы справимся быстрее», — не унимался Покровский.

— Сэр, я нужен Наке здесь, — вмешался Молчанов.

«Это не обсуждается, черт бы вас русских подрал. Выполняйте приказ!»

Доктор Пател взял из рук Молчанова повязку и приложил Наке к голове. Взглядом он указал Молчанову на выход из капсулы.

Молчанов закусил губу и посмотрел на Наку. Лицо девушки скривилось от боли, верхняя часть головы припухла, один глаз заплыл.

— Докладывайте о ее состоянии, — сказал Молчанов.

Слова звучали как приказ. Ричард Пател кивнул.

Станция была холодной и безжизненной. Молчанов летел практически наугад, ориентируясь на крохотные зеленые лампочки на замках люков. Руки он выставлял щитом перед лицом, чтобы защитить глаза от мелких осколков. Когда Молчанов прибыл в шлюзовую камеру, Стивенсон уже залазил в скафандр.

— Нужно развернуть солнечные батареи, — сказал командир Стивенсон.

Молчанов переодел костюм и протиснулся в скафандр.

«Бортинженер на связи, как меня слышно?» – прозвучало из динамиков скафандра.

— Слышу отлично, — подтвердил Стивенсон.

— И я слышу, — сказал Молчанов.

— Радиация на корабле уже выше нормы. Перемещайся в капсулу, — сказал командир Стивенсон.

«Стены капсулы заглушат передатчик. Не волнуйся за меня, кэп. Я не пропаду».

Командир Стивенсон выдохнул и проверил дверцу скафандра Молчанова на герметичность. Молчанов сделал то же самое.

— Сколько у нас времени? — спросил Стивенсон.

«Если темп сохранится. Тридцать две минуты. Потом отрубится холодильник»

— Значит мы должны успеть за тридцать одну, — твердо сказал командир Стивенсон.

* * *

Перед глазами Молчанова предстала черная гладь, усыпанная бесчисленным количеством звезд.

Сердце бешено колотилось. Не так он представлял себе первый выход в открытый космос. Он вообще не рассчитывал, что до этого дойдет. Как и все Молчанов прошел курс подготовки в специальном бассейне, где его обучили тонкостям управления скафандром. На тех тренировках, мягко говоря, он не очень преуспел. Да что уж там – завалил по полной программе. Ну а что? Представьте: вас облачают в коробку из-под холодильника, вырезают два кругляшка для глаз и два побольше для рук, а затем обязывают отремонтировать крохотный механизм швейцарских часов.

Командир Стивенсон взял в руки карабин, соединенный канатом с лебедкой на груди скафандра, и перекинул на наружный мост. Через мгновение его силуэт нырнул в черную бездну.

«Так, парни поторопитесь, — подгонял Покровский. — Осталось двадцать восемь минут. Тут уже собачий холод».

— Доктор Пател, — обратился Молчанов. — Наверху справа, есть отдел с теплыми одеялами. Накройте Наку.

«Принято», – отозвался доктор.

— Как она?

«Летописец, не отвлекайся. Думай о том, что делаешь», — вмешался Покровский.

Молчанов закрепил карабин на поручне внешней стороны модуля и нажал кнопку включения лебедки. Электрический мотор загудел и утянул Молчанова в открытый космос. Узкий угол обзора не позволял разглядывать окрестности, да ему и не особо хотелось. Он решил во что бы то ни стало не выпускать из виду спину командира Стивенсона.

Перемещаться приходилось медленно, аккуратно переставляя карабин, шаг за шагом, словно карабкающиеся в гору альпинисты. Страховочный карабин отцеплялся только тогда, когда основной передвигался на шаг вперед. Таким образом космонавт всегда был надежно пристегнут. Отцеплять оба карабина категорически запрещалось. Корабль двигался со скоростью сто тысяч километров в час и даже небольшая ошибка могла отнести космонавта от станции на недосягаемое расстояние.

Блок солнечных батарей был закреплен на специальных фермах рядом с реакторным модулем и был похож на вытянутую сигару длиной в сто пятьдесят метров.

На половине пути у Молчанова отключилась лебедка и подтягиваться пришлось вручную. В довесок заглючил основной компьютер и система терморегуляции.

«Летописец, дыши размеренней, — сказал Покровский. — Заблюешь скафандр, не сможешь работать».

— Принято.

«И снизь температуру, у тебя там Сахара».

— Не получается. Компьютер не реагирует.

— Насколько это критично? — спросил командир Стивенсон и приостановился.

«За десять минут поднялась на десять градусов».

— Ничего, я справлюсь, — сказал Молчанов.

— Хорошо, следи за самочувствием и докладывай.

— Да, сэр.

Защитные жалюзи с панелями толщиной в несколько сантиметров плотно закрывали модуль солнечных батарей и не реагировали на команды с корабля.

— Внешних повреждений не наблюдаю, — сказал командир Стивенсон. — Возможно, взрыв повредил модуль дистанционного управления. Попробую включить со служебного терминала.

«Как только жалюзи поднимутся, механический клапан откроет баллоны со сжатым воздухом, — говорил Покровский. — Телескопические трубки раскроют солнечные батареи подобно парусам. Если окажетесь на их пути вас расплющит как мух»

— Мы не сдвинемся с места, — сказал Стивенсон и на всякий случай примерил глазами расстояние от створок модуля.

Он подключил модуль-компьютер к служебному терминалу, расположенному на боковой стене модуля и проделал несколько манипуляций. На все ушло не больше минуты.

— Попробую снять блокировку и открыть створки в аварийном режиме.

«Высвобожу немного энергии. Отключаю систему регенерации воздуха», — сказал Покровский.

— Экипажу перейти на дыхание из переносных баллонов, — скомандовал Стивенсон.

Молчанов расположился за спиной командира и изнывал от жары, безуспешно пытаясь бороться с компьютером. Пот, испускаемый телом, впитался в облегающий костюм – кожа на теле, руках и ногах невыносимо чесалась. Молчанов раздраженно взмахивал руками, извивался, как уж в банке, потираясь телом о твердые выступы. В один момент он дернулся так сильно, что не заметил, как отцепился от поручня и отлетел на несколько метров. Канат натянулся и произошел толчок. Блокировка лебедки, вместо того чтобы плотно зафиксировать канат, вдруг начала разматываться. Молчанов стал удаляться.

Десять метров, пятнадцать…

«Летописец, что случилось? Кэп, почему он удаляется?»

Молчанов пытался ухватить руками канат, который то и дело ускользал от него.

— Андрей, затормози лебедку! — командир Стивенсон бросился к поручню, к которому был закреплен карабин Молчанова.

— Не могу!

Молчанов схватил обеими руками канат и сдавил в ладонях. Снова рывок. Канат отпружинил и Молчанова понесло обратно. Жалюзи солнечных батарей уже поднялись более чем на половину. Молчанова несло прямо внутрь.

— Нужно в сторону! В сторону! — выкрикивал Молчанов.

Он судорожно перебирал руками канат. Слишком медленно. Канат обвязался вокруг скафандра, словно живой червь и сковывал движения. Мышцы на руках горели и пульсировали. Бесполезно, он залетит внутрь модуля перед тем как выстрелят солнечные паруса.

Командир Стивенсон схватил канат и принялся затягивать Молчанова на себя.

«Кэп, я не могу остановить панели», – кричал в рацию Покровский.

Молчанов влетел в открытую створку модуля. В последний момент он выпустил из рук канат и ухватился за поднимающуюся панель жалюзей. Удалось удержаться. Он выбрался и покатился вдоль жалюзей, как по снежной горке.

Наконец, ему удалось остановиться. Жалюзи поднялись почти на девяносто процентов и уже виднелись полированные стальные шапки телескопических трубок, диаметром с тоннель старого метро.

Молчанов собирался перебраться на крышу модуля. В этот самый момент его дернул канат, который тянул на себя командир Стивенсон. Молчанов отцепился и полетел вдоль модуля, вертясь словно рыба на крючке.

Грибовидная шапка телескопической трубки смотрела прямо на Молчанова и должна была убить его. Он закрыл глаза. В следующий миг его схватил командир Стивенсон.

— Поймал!

«Кэп, я не понял. Ты его поймал?»

— Да, он в порядке.

Молчанов вцепился стальной хваткой за поручень, от которого отлетел совсем недавно.

«Почему не раскрылись панели?»

— Кажется жалюзи заклинило, — ответил командир Стивенсон. — Попробую поднять их механически.

«Это нужно делать с обеих сторон»

Молчанова толкнули в плечо.

— У тебя еще будет время, мне нужна помощь.

Молчанов открыл глаза.

— Д-да, сэр…

Стивенсон вынул универсальный ключ из обоймы инструментов и вложил Молчанову в руку.

— Будешь крутить с этой стороны, а я с другой. Андрей, эй! Ты слышишь меня?

— Да.

Командир Стивенсон переместился на крышу модуля и быстрой переброской каната начал двигаться на противоположную сторону.

— Иван, сколько у нас времени?

«Восемь минут. Но я бы не рассчитывал на точность расчетов».

— Понял тебя. Андрей, приготовься крутить шарнир по моей команде.

— Понял, сэр.

Температура в скафандре Молчанова перевалила за цифру в сорок шесть градусов. Однако Молчанов больше не чувствовал жара, скорее наоборот. Его трясло.

Он добрался до шарнира и вставил в него универсальный ключ.

— Андрей, готов? — спросил командир Стивенсон, который уже разместился на противоположной стороне.

— Да, сэр.

— Начинай крутить.

Это наполнило Молчанову ручную мясорубку, которую он видел у бабушки в детстве. Сделав два оборота, шарнир застрял.

— Дальше не идет, — сказал Молчанов.

— Попытайся приложить силу.

Молчанов навалился обеими руками на ключ. Панели жалюзей захрустели. Молчанов не мог слышать их звук, но он почувствовал его по вибрации от ключа. Еще рывок. Жалюзи преодолели невидимую преграду и поднялись до самого конца.

— Андрей, спрячься. Клапан сработает через тридцать секунд.

«Кэп, у меня плохие новости. Шина подключения мертвая. Надо переключить резервную на обратной стороне главного модуля»

— Понял, буду продвигаться туда.

Молчанов перебрался за боковую стенку, обхватил руками поручень и начал выжидать.

Спустя тридцать секунд ничего не произошло.

«Я не вижу отсюда. Панели вышли?» — сказал Покровский.

— Раскрытия каркаса не наблюдаю, — сказал командир Стивенсон.

«Проверьте, полностью ли подняты жалюзи и поскорее».

Молчанов вернулся к шарниру и еще раз попытался его провернуть.

— Докручен до щелчка, — сказал командир Стивенсон.

— И мой до щелчка, — сказал Молчанов.

— Проверь клапан.

Молчанов сглотнул ком в горле и приблизился к раскрытой створке модуля. Ему казалось, что парус вот-вот выстрелит прямо в него если он хоть на миллиметр высунет голову. Выдохнув, он заглянул внутрь и посветил фонарем. Между собранной телескопической трубкой и стеной была выемка – обслуживающий мост шириной полтора метра, где располагались в ряд баллоны со сжатым воздухом, подведенные к клапану.

— Осмотр закончил. Клапан в порядке, — сказал командир Стивенсон. — Андрей, что у тебя?

— Стена деформирована вовнутрь. Наверное поэтому жалюзи заклинило. Клапан наклонен и застрял, — сказал Молчанов.

«Летописец, его нужно поставить на место».

— Я попробую.

Молчанов воспользовался телескопической рукой – инструментом способным удлиняться до пяти метров в длину с механическими пальцами захватами на конце. Он дотянулся до клапана и закрепил стальные пальцы на концах. Дернул на себя. Инструмент сорвался и клапан остался на месте. Молчанов повторил попытку.

— Не выходит.

— Я иду к тебе, — сказал командир Стивенсон.

«Кэп, переключи шину. Он справится сам»

— Андрей, лучше ты отправляйся к главному, я сам попробую сдвинуть клапан, — сказал командир Стивенсон.

— Здесь не справиться инструментами, — заключил Молчанов, завалив и третью попытку.

«Летописец, лезь внутрь и толкай его вручную»

От вида узкого прохода у Молчанова закружилась голова.

— Андрей, дождись меня.

— Нет, сэр. Он прав. Я меньше вас по габаритам. Я должен сделать это.

Командир Стивенсон приостановился.

— Хорошо, заканчивай там. Я к главному модулю.

— Хорошо, сэр.

Стивенсон исчез из поля зрения.

«Три минуты, летописец. Все мы зависим от тебя».

Молчанов отстегнул пояс с инструментами и, зацепившись за край проема, нырнул внутрь головой вперед. Там оказалось тесней чем он предполагал. Хрупким итальянским инженерам не пришло в голову, что кто-то сюда полезет, да еще и в скафандре. Молчанов полз, ощущая себя винной пробкой, решившей протиснуться обратно в бутылку. Продвигаться получалось медленно и в какой-то момент он застрял.

Его охватила паника. От жары и тесноты Молчанов судорожно задышал и задергался, как пойманная в сеть рыба.

«Летописец, не молчи! Ты дотянулся до клапана?»

Сердце Молчанова пробивало грудь и колотило по скафандру. Клапан, вот он в паре метрах от него, так близко и так далеко. Они доверились ему, доверили ему свои жизни. А он подвел…

Молчанов закрыл глаза, выдохнул и, собрав все силы в кулак, сделал рывок… Но не продвинулся ни на миллиметр.

Нужно успокоится и разобраться. Не паниковать, только не паниковать.

Что-то мешало и стягивало в районе груди. Ухватившись рукой за выступ на телескопической трубе, Молчанов отжался, слегка приподнялся, затем подтянул колено и неимоверными усилиями, кряхтя и матерясь, сумел перевернуться на бок.

Все встало на свои места – двигаться мешал запутавшийся канат, ведущий к пристегнутому снаружи карабину. Молчанов набрал секретную комбинацию кнопок на лебедке и отцепил канат. Оставшись без страховки, он мог двигаться свободно.

Добравшись до полости с баллонами, он развернулся к клапану лицом.

— Я добрался. Открываю клапан.

«Ну слава богу. Ты молодец, летописец. Кэп, ты слышал?»

— Да. Через три минуты буду у главного модуля, — ответил командир Стивенсон запыхавшимся голосом.

«Холодильник ругается. Не знаю сколько еще он сможет выдержать».

Молчанов навалился на клапан и надавил. Железяка не двигалась. Стена за его спиной вспучилась от взрыва в реакторном и только чудом повреждения не повлияли на целостность самих пленочных батарей. Молчанов принялся колотить по клапану ногами. Тот пошевелился на несколько миллиметров. Наполненный злостью, он заколотил клапан на место. Модуль завибрировал. Молчанов прижался к стене, поджал ноги и закрыл глаза.

Телескопические трубки выстрелили.

В этот самый момент приплюснутые деформированной стеной баллоны выскочили из креплений. Один баллон ударил Молчанова. Как невесомую куклу Молчанова перебросило через телескопическую трубу. Вместе с парусом солнечных батарей вылетел наружу.

Солнце мигало перед глазами. Модуль с каждым витком удалялся.

— Я вылетел, вылетел…

«Летописец, черт, где ты?».

— Вылетел, вылетел…

«Кэп, ты должен видеть его».

— Я его вижу. Он в ста метрах. Приближается.

«Перехвати его у тренировочного».

— Нужно переключить шину, — сказал командир Стивенсон.

«Он же улетит, мать твою»

Молчанов судорожно мотал руками и ногами, как кошка, которую опускают в чан с водой. Звезды сливались в длинные тонкие полоски и расчерчивали небо параллельными узорами.

— Командир, кто-нибудь. Сэр! Помогите! Пожалуйста.

Связь то появлялась, то пропадала.

— …я руководствуюсь интересами миссии.

«…он умрет».

Снова шипение.

«…Летописец, ты слышишь?»

— Да! Да! — закричал Молчанов.

«Ты приближаешься к тренировочному… – снова шипение… — …ухватись».

Молчанов врезался спиной во что-то массивное. По инерции его потащило вдоль объекта. Он перекатывался, подлетал и опять падал. Пытался ухватиться за любой выступ, но скорость была слишком высокой, а модуль постоянно вращался. Впереди, на самом краю, выступало крепление под антенну. Молчанов сгруппировался. Вскинув руку, он ухватился за выступ. Его подбросило вверх, тело повернулось перпендикулярно модулю. Инерция натянула его, словно струну на гитаре. На мгновение Молчанов расцепил хватку, совсем слегка, но этого было достаточно чтобы модуль, заканчивая очередной виток, ушел у него из-под рук.

«Я выхожу за ним…»

— Не смей покидать корабль…

Молчанов полетел в открытый космос. Он больше не крутился, его взор был направлен только вперед. Он даже не мог напоследок взглянуть на корабль. Отныне все попытки, все движения, которые он способен произвести – тщетны.

Это конец.

Наверное, именно это ощущает человек, стоя на эшафоте, это ощущает жилец горящего дома, готовясь выпрыгнуть из окна десятого этажа. Энтропия системы человек-жизнь достигла высшей точки, дальше пути нет.

Почему же так мало звезд? Почему так слаб человеческий глаз, чтобы разглядеть всю припасенную за оптическим барьером красоту?

Датчик воздуха показывал остаток на четыре с половиной часа. Как далеко он отдалится за это время?

Разве это теперь имеет значение?

Он только что поставил рекорд скорости для человека вне космического корабля. Он первый кто забрался так далеко от родной планеты. Он первооткрыватель этой точки в пространстве, всего что сейчас видит, всей звездной бесконечности. Когда-нибудь одну из этих звезд назовут в его честь, а может не одну, а целую систему, или галактику. В космосе полно безымянных кандидатов.

Молчанов закрыл глаза и начал считать. Просто так. Один, два, три… Не представляя при этом ничего осмысленного, только цифры.

Смогут ли его когда-нибудь найти? Возможно через год, десять или сто лет его орбита сблизится с Землей и тогда потомки подберут то, что от него останется. А останется немного. Скафандр надежно герметичен, внутри поддерживается земная атмосфера и давление – отличные условия для гигантского количества бактерий в его теле. Но если он разгерметизирует скафандр, вакуум и низкая температура надежно сохранят тело на десятилетия. И на кой черт жить еще четыре с половиной часа?

Молчанов открутил аварийный клапан и на удивление без лишних раздумий нажал кнопку. Компьютер заверещал об опасности.

Блоп показал, что в отсутствие теплообмена человек скорее задохнется от удушья, чем замерзнет насмерть. По крайней мере по ощущениям это будет похоже на наркоз. Он заснет и больше не проснется.

Струя воздуха выходила из скафандра. Почему-то ему было совсем не страшно.

Молчанов глядел в бесконечную даль. Чернота давила ему на веки и на легкие. Ему чудилось, что звезды начинают лопаться, как шарики. Их осколки, крупные и мелкие соединяются снова, формируя новые звезды и планеты. Молчанов летит так быстро, что за секунду преодолевает сотни таких звездных систем. Их жители приветствуют Молчанова – покорителя галактики. А он приветствует их. Корабли, проносятся мимо, салютуя ему огнями. Некоторые похожи на наши, другие совсем не похожи. Для них Молчанов легенда, встретиться с ним несбыточная мечта. Но время его заканчивается. Молчанов машет им и прощается навсегда.

Кто-то схватил за руку, и тьма окончательно поглотила Молчанова.

 

ГЛАВА 7

В зале связи ЦУПа остались несколько человек: дежурные операторы, охранник и Макс с Бруно. Третий час наверху продолжалось закрытое заседание. Приехали политики и военные, здание оцепили живым щитом. Неравнодушные люди тоже съезжались к ЦУПу. Ходили слухи, что на Прайме-1479 взорвался реактор и весь экипаж погиб, другие поговаривали, что несколько человек смогли укрыться в челноке и доживают последние часы перед неминуемой гибелью.

Бруно нервно ходил взад-вперед. На очередном круге он остановился у стола Макса и отдышался.

Макс вытащил из уха наушник и посмотрел на него исподлобья. Несмотря на духоту, Бруно носил теплый свитер с широким вырезом на груди.

— Что слушаешь? — спросил Бруно.

— «Как ты велик» Элвис.

Бруно смущенно пожал плечами.

— Элвис Пресли. Не слышал никогда?

Бруно с виноватым видом улыбнулся и взглянул на пустой стул. Макс кивнул ему и тот с нетерпением уселся.

— Музыка мешает думать, — заговорил Бруно, протирая от пота душки очков. — Люблю тишину.

— Сними ты эту шубу, — Макс подергал край свитера.

— У меня низкий гемоглобин и давление. Отсюда постоянный озноб.

Бруно взглянул на себя сверху вниз, застеснялся и покраснел.

— Не парься. Девочек здесь нет.

— Это все из-за веса. Моя мама тоже полная.

— И отец?

— У меня его не было. Мать родила по программе прироста населения.

— Главное, что у тебя тут все в порядке, — Макс тыкнул ему в лоб.

Бруно улыбнулся.

— Скоро они вернутся? — спросил он с нетерпением.

— Тебе все равно правду не расскажут.

Бруно с любопытством посмотрел на Макса.

— Это почему не расскажут?

— Классическая история, мужик. Немного слов о героической самоотверженности экипажа. Дальше людей подержат в неизвестности – подогреют интерес. Рейтинг взлетит, финансирование тоже. А как там на самом деле было, знают только там, — Макс указал взглядом в потолок. — Может на корабле предохранитель на антенне сгорел, и всего-то.

Бруно еще некоторое время обдумывал услышанное.

— Ты все это выдумал, да?

— А ты не веришь?

Бруно отрицательно покачал головой.

— Наивный ты, малый.

— Мистер Маккензи и мистер Ворошилов никогда бы не пошли на такое.

Макс усмехнулся.

— Ты столько лет знаешь Маккензи и веришь, что он чист, как слеза ребенка?

— Стал бы экипаж так рисковать, ради этого рейтинга…

— А никто и не говорит, что они все были в курсе. Для саботажа достаточно одного человека. И то, что корабль не взорвался, доказывает, что его план удался.

Бруно снова задумался. Поправив очки, он почесал лоб и спросил с неуверенностью:

— Если так, то это сделала Нака Миура?

— Да, брось. Эта дурочка, «Я надену платье с рюшками на пресс-конференцию» никогда бы не провернула ничего подобного. Здесь нужен опыт и отсутствие страха замарать руки.

— На кого ты намекаешь?

— А я и не намекаю.

Бруно впал в ступор.

— Ладно, расскажу тебе историю в тему, про моего папашу, которого ты святым считаешь, — заговорил Макс. Бруно выпрямил спину и приготовился слушать. — Был такой инженер Сергей Палыч Анисимов. Работал с отцом над проектом «Ноя». Умнейший мужик, ростом под два метра. Отец мой тогда был никому неизвестный инженеришка, возглавлял разработку герметичных замков для стыков узлов «Ноя» – та самая революция за которую его так любят, — Макс показал руками кавычки. — Как-то Анисимов пришел к отцу и сказал, что замки ненадежны. Он доказал это математически и предложил взамен другую конструкцию, более простую и надежную. И что ты думаешь?

Бруно молчал.

— Разве отец мог рассчитывать на место директора проекта с революционной разработкой на которой фамилия какого-то Анисимова? Он послал его. А вот Анисимов оказался мужик не промах, пообещал достучаться до начальства. Мой папаша не мог этого допустить и решил атаковать первым – обвинил Анисимова в коррупционных растратах, которых, конечно, не было. Анисимова выгнали, а через год он умер где-то под Подольском. Придавило краном на стройке. Ну, а папаша мой получил должность директора, кучу денег, связи, и началась великая стройка. А через два года первый модуль «Ноя» взорвался прямо на орбите.

У Бруно пересохли губы.

— Это же был…

— Несчастный случай, — договорил за него Макс. — Ну конечно. Обвинили во всем погибших строителей. Ошибка при монтаже. Мертвые же не могут опровергнуть. Только вот нестыковочка интересная: следующие модули строились уже с другими герметичными замками, теми самыми, что предлагал Анисимов.

Бруно выглядел, как ребенок, которому сообщили, что его родители на самом деле приемные.

Макс настраивал модуль-компьютер и искоса поглядывал на охранника.

— Если ты все это знаешь, почему так легко рассказал мне? — спросил Бруно.

— Это все знают.

— Тогда почему никто не расследует?

Макс усмехнулся.

— А кому это надо?

Бруно окончательно опешил.

— Вся эта совместная работа NASA и Роскосмоса – обычная болтовня для толпы, — продолжал Макс. — Вокруг миссии вертится небывалое количество денег и политического капитала. Идет борьба за возможность всем этим распоряжаться.

Бруно прокашлялся.

— Но так же нельзя. Это спасательная миссия. Мы все здесь работаем ради нее, русские и американцы, вместе. А ты говоришь, что это не так, и эта твоя история про мистера Ворошилова больше похожа на выдумку.

— Верь во что хочешь, — сказал Макс безразлично.

— Вот и буду верить, — Бруно встал. — Я верю в людей, в то, что они здесь делают не ради денег, а ради спасения марсиан от смерти. Тебя с детства разбаловали деньгами. Ты не веришь в то, что человек может что-то делать просто так – ради идеи. Вот тебе и мерещатся заговоры, ты стравливаешь русских и американцев, — Бруно сделал глубокий вдох, приложив руку к груди. — Тебя просто коробит, что все идет не так как тебе хочется, что ты здесь, а мог быть наверху, вот ты и поливаешь уважаемых людей грязью.

Макс дослушал с невозмутимым выражением лица. Бруно встал и твердым шагом ушел к себе.

Спустя несколько минут дежуривший у входа охранник вышел в коридор.

Макс, пригибаясь, пробрался к терминалу Маккензи и подключил модуль-компьютер.

— Ты с ума сошел? — в ужасе прохрипел Бруно и указал в потолок.

— Я отключил камеры. Пока охранник не вернется они не заметят. Скажи пароль от его терминала.

— Ты не сможешь войти без шифр-ключа.

Макс указал пальцем на шифр-ключ Маккензи, торчавший из терминала. Он никогда не вынимал его.

— Говори пароль.

— Нет, — отрезал Бруно. — Я больше не буду тебе помогать.

Бруно осмотрелся на присутствующих.

— Я их знаю, они одним глазом в экран, другим в онлайн игры. Им плевать на нас, а вот охраннику нет, — Макс указал пальцем на вход. — Он вернется через пять минут и если не скажешь пароль я не сдвинусь с места.

Макс развалился на стуле и сложил руки на грудь.

— Тебя выгонят и поделом тебе, — сказал Бруно.

— Тогда и тебя вслед за мной, как сообщника, — зевая сказал Макс.

— Это неправда. Я тебе не помогал.

— А я скажу, что помогал. Кому из нас поверят?

Бруно отвернулся и нахмурился, затем голосом сдавшегося в плен солдата сказал пароль.

Макс вошел в компьютер Маккензи.

— Встань на стреме, — Макс указал жестом в сторону коридора. — Как только пойдет охранник просигналь.

Бруно встал и огляделся. Операторы не обращали на него внимания. Спиной вперед он побрел в коридор.

— Как просигналить? — спросил он, остановившись.

— Как угодно. Покашляй.

Отыскать нужные файлы оказалось не просто. На это ушло больше времени, чем Макс рассчитывал. Бруно то и дело выглядывал из коридора.

Наконец, Макс нашел то, что искал – программу марсохода «Террос». Он запустил процесс копирования на карту памяти.

Из коридора послышался кашель.

Копирование файлов завершилось. Макс собирался отключиться, но заметил папку на сервере облачного хранилища. Судя по тому какой длинный путь к ней вел, Маккензи пытался ее скрыть. Макс поставил и ее на копирование.

Из коридора Бруно строил кривые рожицы. Макс произнес губами беззвучно: «Задержи его».

Бруно метался от одной стены к другой. Задержав дыхание, он приостановился и смотрел вперед на дверной проем, ведущий с лестничной клетки. Вместо охранника из него появился Маркус Маккензи. Начальник выглядел уставшим и злым. Следом в паре десятков метров гремели шаги других участников совещания.

Бруно стоял посредине коридора, словно статуя. Маккензи шел прямо и смотрел сквозь него.

— Мистер Маккензи, можно с вами поговорить?

Голос совсем не принадлежал Бруно.

— Не сейчас, Литтл.

Маккензи сместился к краю коридора. Бруно шагнул в его сторону и остановился у него на пути.

— Мне срочно нужно.

Ноздри Маккензи сжимались и разжимались, глаза стали плоскими.

— Ты что оглох, толстяк? Отойди в сторону!

Бруно незаметно сглотнул и остался стоять на месте.

— Взял свою жирную задницу и убрался к чертовой матери! — из-за рта Маккензи летели слюни.

— Я не жирная задница, и не ваш раб, — затараторил Бруно, повышая голос. — Я инженер-астрофизик. У меня хорошее образование и я не позволю вам так со мной обращаться.

— Ты что кофе перепил? — оскалился Маккензи.

— Клянусь богом, я вас ударю, если еще раз оскорбите меня.

Бруно сжал кулак и приподнял к голове Маккензи. Начальник не мог подобрать слов, только и косился на кулак и лицо его стало бархатным.

С лестничной клетки вышла толпа людей. Бруно дождался, когда они приблизятся и сделал шаг в сторону. Ноги его подкашивались. Маккензи зашагал прочь, оглядываясь на него.

Макс отыскал Бруно в туалете. Его стошнило и всего трясло.

— Я успел, — сказал Макс.

— Не верю, что сказал это, — произнес Бруно, смотря куда-то в пол.

— Ты молодец.

— Правда?

— Мужик, — сказал Макс по-русски.

— Что значит "moozhik"?

— Значит, ты все сделал правильно.

Макс протянул ему карту памяти. Бруно вставил ее в модуль-компьютер.

— Теперь мы возьмем его за задницу и поставим к стенке. Он не отвертится.

Бруно замер и посмотрел на Макса осмысленным взглядом.

— А что потом?

— Разве ты не хочешь, чтобы Маккензи выгнали?

— Хочу? — спросил сам себя Бруно. — Я не знаю. А что если следующий будет еще хуже?

— Нельзя жить в страхе, Бруно.

— Ты говоришь это специально. Ты воспользовался мной.

Макс выдохнул.

— Послушай, здоровяк. Маккензи злодей. Мы хорошие парни. А хорошие парни должны бороться со злодеями. И вот наше оружие, — Макс указал на появившийся в воздухе экран.

— Здесь все зашифровано.

Вместо файлов на карте памяти оказались бесконечные непонятные символы. Бруно протянул Максу карту памяти и убрал модуль-компьютер в карман.

— Сможешь расшифровать?

Бруно покачал головой и вытер вспотевшее лицо салфеткой.

— Я не программист.

Макс покрутил в руке карту памяти и сжал в кулак.

— Он хорошо замел следы. Но я не отступлю.

Бруно облокотился спиной на стену.

— NASA часто использует шифрование. В этом нет ничего странного, — заговорил Бруно. — А марсоход всего лишь телега с научными приборами. Там нет никаких секретов. Все это было зря.

Они помолчали.

— Помнишь, самый первый день, ты сказал мне, что кто-то попросил Маккензи отправить марсоход в пещеру?

— Национальное агентство геологии прислало запрос.

Макс облокотился на стену рядом с Бруно.

— У меня есть друг, Игорь Павлов. Ты его видел, такой высокий и худой.

Бруно покивал.

— Он курирует вопросы изучения марсианского грунта. Ну и налаживает связи, так сказать, а это он умеет лучше, чем кто-либо другой. Он выяснил, что Маркус Маккензи сам предложил им эту идею. Они конечно без вопросов согласились. Кто же упустит такой шанс? Запрос был всего лишь стандартной бюрократической процедурой.

— Зачем ему это?

Макс встал напротив Бруно и улыбнулся.

— Страховка. Все марсоходы NASA страхуются на случай гибели. Маккензи знал, что колеса марсохода не предназначены для горной местности. Он намеренно отправил его на смерть.

— Но это же деньги NASA. Они ему не принадлежат.

— Маккензи имеет опыт присваивать чужие деньги. Смотри сам. Он хорошо подготовился, избавился от всех, кто мог что-то заподозрить. Идеальный план если бы, — Макс ударил в ладоши перед лицом Бруно. — Марсиане все не испортили.

— Он мошенник, — сказал Бруно.

Макс помахал картой памяти словно крохотным флажком.

— И я это докажу.

* * *

Уже двадцать шесть часов никто из членов экипажа не сомкнул глаз.

Командир Стивенсон выглядел измотанным. На лице изредка мелькала озадаченность, после чего он будто пропадал из тела, потом возвращался, глотал лимонный сок, морщился и продолжал говорить.

— ЦУП считает взрыв случайностью. Не сработало несколько уровней релейной защиты. Вероятность меньше одной миллионной, — Стивенсон на миг потерял нить повествования. Потом натужно набрал воздуха в легкие и продолжил. — Судя по логам, шестнадцать дней назад генератор уже останавливал работу, мы ничего не заметили. Возможно, тогда и начались критические изменения, — командир Стивенсон посмотрел в то место, где обычно находилась Нака. — Взрыв повредил семьдесят процентов аккумуляторных батарей. Оставшиеся непригодны к использованию. Топливный блок находился без охлаждения четыре минуты двадцать две секунды, температура упала на два с половиной градуса. Четыре и две десятых процента частиц топлива погибли.

Ричард Пател удовлетворенно выдохнул.

— При раскрытии треть солнечных батарей была повреждена. Недостаток мощности уже сейчас тридцать пять процентов от расчетного.

Ричард Пател покосился на Покровского. Тот пристально смотрел на командира Стивенсона с невозмутимым выражением лица.

— Для экономии энергии отглушены два грузовых модуля, а также лаборатория Андрея Молчанова.

Молчанов услышал свое имя и на долю секунды пришел в себя. Все взглянули на него с сочувствием, как на неудачного смотрителя музея, которому не позволили спасти от гибели ни один из его экспонатов. Молчанову было плевать. Настолько, насколько плевать мертвецу на убранство собственного гроба.

Командир Стивенсон продолжил говорить, а Молчанов вновь окунулся в полудрему. Сейчас он слышал только собственные мысли, а еще музыку. Очень странную, с использованием неизвестных инструментов, с мотивом бессмысленным и одновременно прекрасным. Как ученый он понимал, что не мог слышать музыку в открытом космосе – все это лишь галлюцинации. Но забыть ее он не мог. Да и не хотел.

Молчанов медленно тянул остывающий чай через трубочку. Горло раздирало от боли, но боль эта была где-то далеко, с кем-то другим. Как и боль в ушах, животе и голове. Он чувствовал только бесконечный космический холод. Толстое одеяло, в которое он был закутан не согревало.

Командир Стивенсон все говорил:

— Через две недели мощность солнечных батарей упадет до критической. За это время нужно восстановить работу реактора. Программу ремонта готовит ЦУП. Если у кого-то есть собственное видение прошу предоставить. Оно будет учтено комиссией.

Покровский скептически фыркнул.

— Приоритет отдается системе регенерации воздуха, топливному холодильнику и Щиту. Освещение будет подаваться шесть часов в день. В остальное время пользуйтесь фонарями. Теплую одежду вы знаете где взять.

Стивенсон убрал модуль-компьютер.

— Андрей, каково состояние Наки?

Молчанов снова вышел из прострации.

— Травмы тяжелые. Она в искусственной коме.

— Прогноз?

Молчанов пожал плечами. Заболела рука – перелом лучевой кости, который он получил от удара баллоном со сжатым воздухом.

— Мне нужен прогноз, — повторил командир Стивенсон.

— Тридцать процентов, — Молчанов сделал еще глоток чая. — Десять.

Все замолчали.

— Нам всем нужно отдохнуть. Шесть часов на сон, — командир Стивенсон осмотрел взглядом каждого. — Утром вы получите план работ.

Командир Стивенсон засобирался.

— И это все? — Покровский раскинул руки в недоумении.

— Ты хотел что-то добавить?

— Мы три часа только и мусолим: несчастный случай, случайность. Почему никто не спросит очевидного: какого черта там делала Нака?

Взгляд у Покровского стал острым, прямолинейным, словно он запустил хищника в вольер с овцой и наблюдал, как несчастная тщетно борется за жизнь.

— Я попросил ее провести плановое обслуживание генератора, — командир Стивенсон прервался и добавил, — Все допуски у нее имеются.

Покровский усмехнулся.

— Допуски… Те, что нам рисовали в ЦУПе для страховых компаний? Ты прекрасно знал, что у нее нет опыта такой работы.

Командир Стивенсон глубоко вздохнул и заговорил словно читая по бумажке:

— На борту каждый обязан выполнять любую работу – так указано в правилах эксплуатации. Я не снимаю с себя ответственность, я несу ее за каждого из вас. В том числе за Наку, если она допустила ошибку.

— Если? — удивился Покровский. — В этом могут быть сомнения?

Командир Стивенсон промолчал.

— Ты должен был доверить это мне, а не отправлять эту… — Покровский замолчал, но всем было понятно, что он имел ввиду нелицеприятный эпитет.

— Я не обязан обсуждать приказы с бортинженером.

— Мы видим последствия твоих приказов. Корабль в открытом космосе с неработающим реактором. И это эффективное управление?

— Сейчас не время… — вступился доктор Пател.

— Нет, пусть закончит, — сказал командир Стивенсон.

Покровский оглядел присутствующих.

— Я не собираюсь с этим мириться. Ставлю вопрос о компетентности Скотта Стивенсона на должности командира корабля. Пункт правил эксплуатации 16, подпункт 2.

— Как удачно для тебя все сложилось, — сказал доктор Пател.

Покровский подлетел к нему.

— Ты же не намекаешь, док, что я причастен к этому?

— Ты читаешь мои мысли.

— Ты защищаешь его только потому, что он американец. Будь на его месте я…

— Если Нака и допустила ошибку, то это ее вина, — резко сказал доктор Пател.

— Виноват тот, кто отправил ее заниматься не своей работой! — перекричал его Покровский.

— Я выступлю против твоего назначения, — подытожил доктор Пател.

Повисла напряженная пауза.

— Ты имеешь права написать рапорт, — заговорил командир Стивенсон. — Я лично перешлю его в ЦУП и попрошу рассмотреть в самые сжатые сроки. Если ЦУП согласится с тобой, я готов снять с себя полномочия, но пока я командир корабля.

Покровский сглотнул и кивнул.

— Ты возьмёшь работу Наки на себя.

Покровский кивнул.

— Доктор Пател, на вас связь с ЦУПом.

— Да, сэр.

Покровский направился к выходу. Молчанов последовал за ним. Путь перегородил командир Стивенсон.

— Как ты?

Глаза Стивенсона покрылись густой красной паутиной.

— В норме.

— Ты молодец, отлично сработал там.

Молчанов кивнул.

Он догнал Покровского в модуле купола и окликнул.

— У меня нет времени болтать, летописец, — отмахнулся Покровский и увеличил скорость.

Дым все еще не рассеялся. В некоторых местах его концентрация была выше, в особенности в куполе. Молчанов не поспевал за Покровским и в какой-то момент потерял его из виду. Глаза слезились.

— Убирайся!

Молчанов остановился.

— Ты был там тогда, — сказал Молчанов в темноту.

Рука Покровского проскочила над головой Молчанова. Он пригнулся и осмотрелся.

— Ты испортил генератор.

Покровский, появился из темноты, схватил Молчанова за шею и придавил к стене. Рука Молчанова взорвалась болью.

— Смеешь, сука клеветать на меня!

На Молчанова смотрели бешенные округлые глаза. Волчьи глаза.

— Я бы никогда не подверг миссию опасности!

Молчанов вырвался и отлетел на несколько метров.

Покровский с нажимом обтер лицо ладонью и посмотрел на Молчанова.

— Мы в заднице с первого дня, летописец. Странно, что ты не заметил. Лишний раз не трогай, читай, что написано в инструкции, — Покровский спародировал Стивенсона. — Мы все живы только благодаря мне, — он воткнул палец себе в грудь. — Только я тут всем жопы подтираю.

— Ты мог сказать, что был там.

— А кто мне поверит? Может быть ты? Или этот псих научник?

— Расскажем все как было. Это поможет разобраться.

Покровский засмеялся.

— Хочешь я тебе расскажу, что случилось? Эта девочка с самого начала была обузой. Это был только вопрос времени, когда она накосячит по-крупному.

— Ты не знаешь этого наверняка.

— Я знаю этот реактор.

— Если не скажешь, что был там, скажу я.

— Не скажешь.

— Я тебя не боюсь.

Покровский приблизился. Молчанов отдалился на то же расстояние.

— Не боишься?

Молчанов вернулся к Покровскому на расстояние вытянутой руки.

— Когда будешь рассказывать, не забудь упомянуть, как подделал результаты моих тренировок.

До Молчанова, вдруг дошло. Он вспомнил про браслет Покровского, который тот оставил в тренировочном модуле.

— Кстати, а что ты делал один в реакторном в тот день? Так это ты испортил генератор! — Покровский придвинулся к ему еще ближе. — И теперь решил подставить меня. Ай-я-яй… С виду тихий парень. Интеллигент. А на самом деле диверсант.

— Это неправда.

— Правда штука субъективная, летописец. Она базируется на фактах.

Молчанов разозлился.

— Не ссы. Я удалил информацию до того, как америкашка выгрузил данные в ЦУП. Они у меня при себе, на всякий случай.

— На какой случай?

— Ты должен поддержать кандидатуру русского командира.

Этой ночью Молчанов не сомкнул глаз. Ему никак не удавалось согреться.

* * *

Поезд мчался через неосвещенный тоннель метро. Изредка в окне мелькали одинокие лампы, а за ними сотни таких же, давно потухших и опутанных паутиной. Говорят, до использования магнитных подушек внутри вагонов стоял неимоверный шум – люди не слышали друг с друга и на расстоянии вытянутой руки. Бальтазар из колонок говорил об аварии на «Прайме-1479», призывал молиться за спасение жизней экипажа. Молитву запланировали на завтра, все мировые религии решили объединиться и призвать своих богов на помощь. Два миллиарда пользователей решили присоединиться к акции в Сети.

Макс вертел в руке карту памяти. Чтобы расшифровать данные ему требовался программист. Чтобы расшифровать данные NASA, ему требовался лучший программист. Человек никак не связанный с космическими агентствами и СМИ, неприметный гений с плохой репутацией. Светлана Молчанова подходила идеально. Макс пробовал ей звонить, но она бросила трубку, отказавшись его слушать. Слухи о ней ходят разные. Поговаривают, однажды прогуливаясь с Андреем в парке, они натолкнулись на грабителя. Тот потребовал деньги и угрожал всадить обоим нож в сердце. Андрей перепугался до смерти и собирался отдать все ценное, однако Светлана двинула грабителю по яйцам, а когда тот упал вырубила бедолагу пинком в переносицу. Грабитель провалялся в больнице почти месяц.

Поезд выскочил из тоннеля и устремился в гору по одному из самых известных чудо-построек последних десятилетий – многоярусному железнодорожному мосту, высотой в сотню метров, соединяющему восточную и центральную часть Москвы. Раньше под ним был один из самых больших парков столицы, славившийся раскосыми липами и столетними дубами. Когда безработица и голод поразили страну, люди со всех уголков необъятной начали съезжаться в столицу. Всего за несколько лет население Москвы выросло втрое. Не в силах сдерживать поток людей, власти решили закрыть въезд, но люди легко находили обходные пути. Они селились в парках и скверах, а для того чтобы согреться рубили на костер деревья. Со временем они объединялись в мелкие общины и чем больше они разрастались, тем яростнее оказывали сопротивление отрядам полиции.

С появлением дешевой энергии начался бум электрокаров. Производство сулило миллиарды прибыли тем, кто сумеет завоевать рынок первым. А наилучшей мотивацией для покупки электрокара мог быть только всеобщий запрет на машины с двигателем внутреннего сгорания. Миллионы автомобилей в один момент превратились в металлолом. Опустошительная война в Азии обрушила цены на металл и сдавать металлолом стало невыгодно. Город заполонил стальной хлам и власти решили свозить его в захваченные людьми парки. Они надеялись, что ржавое соседство побудит людей переместиться за территорию города. Вместо этого люди восприняли неожиданные подарки, как возможность улучшения жилищных условий. Ночь на кожаных сидениях старого немецкого мерседеса под непромокаемой крышей сулила больше комфорта чем голая земля. Так появились Свалки. На месте срубленных дубов выросли многоэтажные конструкции из автохлама. Свалки быстро превратились в настоящие города, где царила преступность и беззаконие, где любой подонок мог найти безопасное пристанище.

Макс однажды забрел на Свалку, когда был еще пацаном. Ему ужас как хотелось воочию взглянуть на самолеты, о которых он так много слышал, но никогда не видел вживую. Местные мальчишки едва не растерзали его только за то, что на нем были новые кроссовки. Максу чудом удалось сбежать. А ведь мальчишки те не были зверьми, такие же пацаны как он. Им так же хотелось иметь новые игрушки и компьютеры, хотелось сменить рваные кроссовки на новые, а вместо набитой песком наволочки гонять настоящий мяч. День и ночь небесные проекции над их головами дразнили тем, что им не суждено иметь. От чувства неполноценности и злобы они деградировали и, вырастая, становились вечными заложниками Свалки.

Среди покосившихся рукотворных холмов из автомобилей горели костры, похожие сверху на стаи застывших на месте светлячков. Вокруг черными кучками сидели люди.

Это был только вопрос времени, когда они решат объединиться и выступить единым фронтом. Власть решила действовать на опережение, и их идея была гениальной по своей простоте и дешевизне. Вместе с гуманитарным продовольствием, которое ввозилось по безопасному коридору, на Свалку отправили тысячи и тысячи коробок с новыми виртуальными очками, в которые были загружены самые популярные локации, начиная от обедов в дорогих ресторанах, до путешествия на Луну. Потенциал бунта затих на неопределенный срок.

Макс брел вдоль старого Арбата, светя фонарем на стены домов. Когда-то квартиры стоили здесь безумных денег, улица кишела туристами, богачи отоваривались в магазинчиках, а в местных ресторанах решались судьбы мира. Теперь здесь проживали семьи рабочих. Лоск и шик покинули эти места, переселившись за высокие заборы. Больше не встретить на мощенных улицах портретиста или музыканта. Между потухшими столбами уличного освещения теперь сушили белье, краска с фасадов домов облезла, оголив вековые кирпичи. Там, где сохранились целые окна, хозяева установили стальные ставни, чтобы защититься от голодных набегов со Свалки.

Макс вошел в подъезд и поднялся на третий этаж. Внутри звучали детские голоса, пахло жареной рыбой. Он вспомнил, что совсем ничего не ел кроме пары сдобных булочек. В животе забурлило. У высокой резной двери в квартиру Молчановых на него смотрела миниатюрная камера. Макс позвонил, но никто не ответил. Он постучался.

— Ты кто? — спросил женский голос требовательным тоном.

— Это Максим Ворошилов. Я звонил…

— Что тебе надо?

— Поговорить. У меня есть работа.

— Не интересно.

— Это связано с твоим мужем.

— У меня нет мужа.

— Просто выслушай. Это важно.

Динамик замолчал. Макс переминался с ноги на ногу в ожидании ответа еще несколько минут.

— Ау! — крикнул он в микрофон.

Ответа не последовало. Макс прождал еще какое-то время и побрел вниз по лестнице. Пройдя несколько пролетов, он остановился, поднялся снова и постучал кулаком. Дверь громыхала и подпрыгивала на исхудавших петлях.

— Я два часа сюда ехал и не уйду пока не откроешь! Я знаю ты меня слышишь.

Нет ответа. Макс размахивал руками перед камерой, словно ножницами. Позади открылась соседская дверь. Массивные шаги быстро приближались. Нечто мягкое и тяжелое обрушилось ему на спину.

Макс упал на четвереньки.

— Убирайся отсюда, блоххер чертов! — закричал старушечий голос.

Макс вскочил и попятился к двери Молчановых.

Крупного телосложения старуха, в ярком разноцветном халатике размахивала подушкой, набитой чем-то сыпучим. Следующий удар прилетел ему в грудь. На этот раз Макс успел сгруппироваться. Его отбросило к двери.

— Бабка! С ума сошла!?

— Покоя от вас нет вороны проклятые.

Она снова размахнулась. Макс подался вперед, схватил подушку и вырвал у бабки из рук. Перекинув ее через плечо, он сделал вид, что ударит в ответ. Нападающая только скривила лицо, как бык перед тореадором. Она подняла руку в кулаке и уронила на Макса, словно молот.

Макс успел подставить подушку под удар. Хлопок. Пыльное облако вылетело Максу в лицо.

— Да прекрати ты, сумасшедшая, — закричал Макс, превозмогая кашель.

Он выставил подушку перед собой и толкнул бабку. Та устояла и вновь пошла на него с еще большей свирепостью. Макс прижался к двери.

— Я тебе дам, паршивец клеветничать на человека!

Сзади щелкнул замок. Дверь Молчановых открылась.

— Закрой дверь, Светочка. Я его сейчас прогоню.

Макс обернулся к Светлане Молчановой.

— Скажи, чтобы эта ненормальная прекратила.

— Ах, ты паршивец эдакий!

Бабка снова уронила на него кулак. Плечо Макса отсохло.

— Брысь отсюда, сказала! — победным тоном заявила бабка.

— Сабина Романовна, он не из тех, — сказала Светлана.

— Да как не из тех, вон рожа какая паскудная.

— Это муж моей сестры, Вадик.

Бабка отступила и прищурилась.

— Боже ш мой. Так как я могла признать-то, на фото тот черный, а этот белый, аки сметана.

— Перекрасился, — съязвил Макс.

Бабка вырвала подушку у Макса из рук.

— Ты небось, не знаешь, как над твоей свояченицей тут издеваются эти… как их… блоххеры.

Светлана ухватила Макса за плечо и затянула в квартиру.

— …полоскают девку почем не попадя… а вы мужики называется, бросили ее одну…

— Сабина Романовна, нам пора.

— Да, Светочка. Спокойной ночи…

Светлана оказалась невысокого роста, с вьющимися волосами апельсинового цвета и горбинкой на носу. Макс ожидал увидеть здоровую бабу, как в русских селениях, ну такая, что и коня на скоку остановит и мужа в печь засунет. Но чтобы такая привлекательная и вкусно пахнущая особа…

Макс стоял в коридоре, потирая плечо. Светлана исчезла в одной из комнат. Вернулась через несколько минут, переодевшись в мешковатую кофту с капюшоном и вырезом под руки на животе.

— Хорошо, что ты вмешалась, а то я бы не знаю, что с той бабкой сделал.

Макс потряс в воздухе кулаком.

Светлана молча подошла к нему и с беспардонной уверенностью прижала его к двери, ощупала грудь, живот, вытряхнула карманы, далее руки спустились от ягодиц до пяток. Она стянула с него один кроссовки один за другим. Макс едва не свалился на пол, ухватившись за ручку двери. Девушка внимательно осмотрела внутренности кроссовок, затем приказала снять носки и показать ноги. Макс повиновался.

— Выглядишь ты лучше, чем пахнешь, — сказала Светлана и швырнула в него кроссовки.

Она подняла с пола все его вещи. Макс стоял в недоумении, чувствуя себя голым.

— Ты думала на мне микрофон?

Она швырнула часть его вещей в металлический ящик для глушения радиосигнала.

— Зачем мне тебя записывать?

Она снова куда-то ушла.

Квартиру давно не ремонтировали, но выглядела она уютно. Пахло приятно, чем-то сладким, напоминающим шоколад.

Она вернулась и протянула ему бумажник. Макс успел заметить, что из него вынимался электронный паспорт.

— Ты Новиков, — сказала она с недоверием.

— Фамилию сменил. Никак не могу привыкнуть, — Макс усмехнулся. Света взглянула на него, как на дурака. — Но я правда друг твоего, — Макс запнулся. — То есть Андрея.

— Триста, — сказала она.

— Что значит триста?

— Цена.

— За расшифровку? С ума сошла?

Она глянула на него исподлобья и ему вдруг стало не по себе.

— За эти деньги я найму десять программистов.

Она протянула ему карту памяти.

— Иди, найми.

Он взялся за ручку двери, постоял пару секунд и снова убрал руку.

— А дешевле никак?

Она пристально глядела ему в глаза, будто он говорил на каком неизвестном ей языке.

Макс выдохнул.

— Ладно, я достану деньги.

— Докажи.

— Мой отец – обеспеченный человек. Я смогу.

Он протянул ей карту памяти. Она мотнула головой, дав понять, что файлы уже скопированы.

Макс коротко рассказал ей как добыл файлы.

— Я сделаю, что смогу, — она указала ему на выход.

— Я думал мы посмотрим вместе.

— Я позвоню.

Макс не нашелся, что ответить. Он вышел в коридор и остался стоять в дверях. Она протянула ему вещи.

— И все же. Почему ты открыла дверь?

— Не хотела объяснять полиции, что делает у моей двери избитый до полусмерти человек.

Макс улыбнулся. Не похоже, что она шутила.

— Сабина Романовна в прошлом штангист. Она бы тебя прибила.

По дороге домой Макс остановился в круглосуточной закусочной и съел несколько порций жареных крылышек. У подъезда дома было как всегда темно. Деревья шелестели голыми ветками. Максу почудились тени, которые он заметил боковым зрением. Когда он обернулся – тени исчезли. В это время вокруг любят шастать всякие ублюдки со Свалки. Макс не стал разбираться и быстро зашел в подъезд.

Он щелкнул выключателем в коридоре квартиры. Лампочка загорелась и тут же погасла. Только этого не хватало, он же буквально на днях вставил новую. Шагая наощупь в полусне, он сбросил с себя одежду и направился к кровати.

Снова почудились тени. На этот раз это точно галлюцинации.

Тени вдруг материализовались и набросились на него.

Макс мгновенно оказался на полу. Он попытался вскрикнуть, но рот уже был плотно закрыт рукой в кожаной перчатке. Ноги и руки плотно прижали к полу. Макс извивался, пытаясь вырваться. Удар в живот быстро остудил его пыл.

Макс закашлялся.

Фонарь светил в лицо. Он ничего не видел. Чьи-то руки обыскали его.

— Пустая, — заключил чей-то голос, проверив карту памяти.

— Восстанови данные, — сказал голос Маркуса Маккензи.

— Ничего.

— Значит должна быть другая, — Маркус Маккензи повысил голос.

— Цифровая подпись твоего шифр-ключа совпадает.

Маркус Маккензи присел на корточки рядом с Максом. Его голова заслонила свет фонаря. Маккензи глянул на человека, державшего руку на лице Макса и тот отпустил.

— Мистер Маккензи, что здесь происходит?

— Что ты скопировал с моего терминала?

— О чем вы? Я не понимаю.

Маккензи положил карту памяти на пол и фонариком разбил в клочья.

— А я-то решил, что у жирного ублюдка яйца выросли. Сколько ты заплатил ему?

— За что?

— За соучастие! — заорал Маккензи.

Человек, который проверял карту памяти подошел и заговорил с Маккензи:

— Я говорил нельзя перевозить серверы к русским. Ты обещал, что такого не случится!

— А ты обещал следить за ним!

Человек фыркнул.

— Охрану отозвали.

Маркус Маккензи указал на Макса.

— Это он отозвал.

— Мистер Маккензи, это какая-то ошибка.

Максу снова прикрыли рот.

— Я говорил, что он папаше все сливает. Говорил нужно избавиться от него! — причитал Человек.

— Без Ворошилова миссии конец. Мне нужен этот союз. Особенно теперь.

— А что делать с ним?

— Он сам решит, — сказал Маккензи.

Все ушли.

Макс лежал на полу, обессилев. Внезапно, зазвонил телефон.

— Файлы закодированы, — говорила Светлана. — Нужен шифр-ключ владельца.

— Как же все плохо, — посетовал Макс.

— Достань его, тогда я смогу получить доступ. Вторую папку я взломаю.

— Угу.

— Ты слышал меня?

Макс почти провалился в сон.

— Да.

— Сделай то, что обещал.

— Я найду деньги. Я же сказал.

Она собиралась положить трубку. Макс окликнул ее:

— Зачем ты стерла данные с карты?

— Чтобы ты не пошел к кому-нибудь еще.

— Спасибо.

Макс уснул на полу.

 

ГЛАВА 8

Телеметрия. «Прайм-1479»

Атмосферное давление: 84 Кпа

Температура внутри: 16,8°C

Температура снаружи (датчик солнечный): 85°C

Температура снаружи (датчик теневой): -215°C

Курс: 3.2

Пройденное расстояние, км: 105 785 571

Задержка связи (сек): 350

Скорость км\с – 25,3

* * *

Члены экипажа спали посменно по четыре часа. Ни выходных, ни эфиров, ни шахмат, ни хоккея, связь строго по служебным вопросам. ЦУП круглосуточно проверял ход ремонтных работ и предлагал все новые и не всегда адекватные идеи. Обессиленные члены экипажа должны были либо выполнить их, либо доказывать несостоятельность.

Генератор отремонтировали. Серьезное повреждение получила топливная система. Замена нескольких сгоревших плат не решила проблему. В ЦУПе не смогли отыскать схемы подключения, которые, как оказалось, так и остались под обломками японского завода. Никто из инженеров, разработавших реактор не дожил до сегодняшнего дня. Чтобы восстановить схемы привлекли новую группу инженеров.

Из-за перелома руки Молчанову доверили скучную и однообразную работу, заполненную графиками, отчетами и цифрами. Голова у него шла кругом. Молчанову даже показалось, что командир специально пытается отвлечь его бесполезной рутиной от депрессивных мыслей о потерянной лаборатории.

— Ты мне нужен здесь, — отвечал Стивенсон тоном, не требующим возражений, когда Молчанов смел попросить занять его чем-то по настоящему полезным.

В перерывах Молчанов изучал отчет десятилетней давности о пожаре на МКС, который ему удалось найти в задворках сервера РКА. По официальной версии командир корабля Джон Тест вовремя не обратил внимания на возросшую температуру генераторного, что привело к возгоранию. Ситуация развивалась стремительно и, если бы не отвага бортинженера Ивана Покровского, отстыковавшего реакторный модуль, на орбите Земли мог произойти первый в истории термоядерный взрыв. Тело командира Теста так и не было найдено. Считается, что оно сгорело в атмосфере вместе с останками реакторного модуля.

Все это Молчанов уже прочитывал не раз, об этом написана не одна статья, проведены тысячи экспертиз. В отчете Молчанова интересовало другое – служебная документация миссии. В основном это были записи радио переговоров, отчеты по ремонту, телеметрия и тому подобное. В кипе документов он наткнулся на отчеты врача экипажа. Врач обращал внимание на регулярные конфликты между командиром Тестом и бортинженером Покровским. Ссоры часто заканчивались взаимными упреками и оскорблениями. Покровский обвинял командира в некомпетентности и неспособности принимать взвешенные решения, а командир в свою очередь обвинял Покровского в саботаже и неподчинению. В заключении, написанном за два дня до трагедии, врач делает вывод, что экипаж необходимо расформировать: «Тест и Покровский намеренно отказываются от попыток наладить взаимодействие и дальнейшая работа экипажа сопряжена с непомерными рисками…». Все последующие события описаны только из показаний выжившего Покровского.

А что если бы тело Теста нашли? Дало бы оно больше информации о том, что на самом деле случилось в последние часы перед взрывом? Эти мысли не давали Молчанову покоя. Но больше всего его ставило в тупик бессилие – он не мог получить никаких подтверждений, только косвенные факты, которые можно толковать, как угодно. И эта вольность развязывала руки его воображению.

Было еще кое-что с чем Молчанов не мог смириться, что мучило его каждый раз, когда он засыпал и просыпался.

— Сэр, Блоп остался на внешней площадке лаборатории. Позвольте забрать его оттуда.

Командир выглядел смертельно уставшим. Уже неделю он засыпал только с помощью седативных препаратов, которые выдавал ему Молчанов. Стивенсон попросил, чтобы об этом не узнал никто из экипажа, и Молчанов верно держал язык за зубами.

— Пока лаборатория обесточена манекену придется подождать.

— Блоп не просто манекен, сэр. Он настоящая научная лаборатория. Он собрал бесценные данные для исследований, если они пропадут…

Командир Стивенсон прервал его открытой ладонью.

— Я знаю программу исследований. Наверное, та информация очень важна, но и ты пойми. Схемы подключения должны были прислать два дня назад. Почти вся энергия уходит на питание холодильника и Щита. Я должен…

— …расставлять приоритеты, — сказали они в голос.

Стивенсон кивнул.

— Приоритет – выживание экипажа, — Стивенсон потянулся к Молчанову чтобы похлопать по плечу, но затем вдруг убрал руку и небрежно улыбнулся. — Как Нака?

— Стабильно.

Стивенсон замолчал, а потом сказал отчужденно:

— Ты хорошо справляешься.

— Я только исполняю рекомендации главного врача.

— Если бы не ты, она погибла.

Молчанов неуверенно пожал плечами. Он ни разу не задавался этим вопросом, даже мысли такой не возникало.

— Ты должен заботиться о живых пока мы не запустим реактор. Потом сможешь забрать своего искусственного друга.

Стивенсон отвернулся к голографическому экрану. Молчанов придвинулся ближе и вывел на экран схему корабля.

— При запуске реактора, излишки плазмы выводятся через эти сопла, так?

Командир Стивенсон прищурился и смотрел на схему неоправданно долго.

— Так, — наконец, ответил он.

Молчанов провел пальцем в сторону по направлению выброса горячей плазмы.

— Внешняя площадка лаборатории находится в радиусе термического воздействия.

Молчанов обрисовал круг. Вышло нечто наподобие гриба ядерного взрыва. Стивенсон нахмурился, затем тыкнул пальцем в центр гриба, проткнув виртуальный экран насквозь. Убрав палец, он с интересом посмотрел на него, прищурился и взглянул на Молчанова.

— Площадка сделана из жаропрочных материалов.

— Да, но не Блоп, — с сожалением ответил Молчанов.

Стивенсон собирался возразить, но Молчанов опередил:

— Я провел расчеты. Вот.

Стивенсон взглянул на мгновение в расчеты.

— Мне жаль. Решение я принял.

Молчанов выдержал несколько секунд паузы.

— Позвольте, я сам заберу его.

— Кого? — внимание Стивенсона уже переключилось на изучение данных телеметрии.

— Блопа.

Командир Стивенсон обернулся всем телом. На этот раз усталость в его глазах сменилась на удивление и скепсис.

— Ты хочешь выйти в открытый космос после того, что пережил?

— Я полностью здоров.

Лицо Стивенсона перекосилось, словно ему предстояло объяснить ребенку откуда берутся дети.

— Здоров, — повторил Стивенсон. — А как же твоя рука?

— Кистью я могу управлять. Работа плевая, я справлюсь и одной.

Для верности Молчанов показательно пошевелил пальцами, сжал и разжал кулак. Боль была невыносимой, но он не подал вида.

— В таком состоянии я не имею права пустить тебя в одиночку.

Молчанов радостно улыбнулся.

— Вместе мы справимся вдвое быстрее, сэр.

— По инструкции, я могу покинуть корабль только в случае ЧП, а это не ЧП. Ивана я тоже не могу отпустить, он по горло в работе.

Стивенсон закончил говорить на жалостливой нотке.

— Со мной может пойти доктор Пател.

— Доктор Пател, конечно, много сделал для космонавтики, но в плане практики он неопытен. Ты сам говорил, что его физическое состояние оставляет желать лучшего.

— Здоровье доктора Патела не улучшится ни завтра, ни через год. Ему все равно придётся надеть скафандр и выйти из корабля. И как врач, я уверен, что лишняя тренировка ему пойдет только на пользу.

Командир Стивенсон какое-то время переваривал сказанное.

— Я не буду ему приказывать.

Молчанов протянул ему руку. Стивенсон ответил крепким рукопожатием.

— Спасибо, сэр.

— Сделай так, чтобы я не пожалел об этом решении.

— Непременно, сэр.

На сцепленные в рукопожатии ладони, командир Стивенсон опустил вторую ладонь. Неожиданное панибратство смутило Молчанова.

— Ты хорошо справляешься.

— Да, сэр. Вы уже говорили.

— Да, — Стивенсон убрал руки. Во взгляде его появилось странное, едва читаемое беспокойство. — Не обращай внимания, забылся.

После того как Молчанов вернул Наку в лабораторию доктора Патела, последний стал появляться там все реже. На этот раз Молчанову удалось застать доктора. Они кивнули друг другу в знак приветствия. Молчанов направился к столу своей пациентки. Окруженная кучей проводков и трубок, с перебинтованными руками и головой, Нака выглядела совершенно беззащитной.

Заключение Омара Дюпре звучало, как приговор: пока отек мозга сохраняется выводить ее из комы категорически запрещается. Мозг девушки не готов очнуться, а если это случится, той Наки, что знал Молчанов может не быть в этом теле. Несмотря на все Молчанов был уверен – Нака продолжала бороться. Она сильная, очень сильная.

Молчанов сверился с перечнем препаратов из списка Омара Дюпре и поставил несколько инъекций.

Ричард Пател не обращал на него внимания. Он скрючился, зажав между ног какой-то прибор и безуспешно пытался вскрыть его отверткой. От напряжения лицо доктора кривилось. В какой-то момент отвертка выскочила и вонзилась ему в палец. Несколько капель крови прыснули из раны. Ричард Пател поймал их взмахом руки, а палец сунул в рот. Рассерженный, он отбросил ногами прибор, тот стукнулся о мягкую стенку, отскочил и направился прямиком в сторону Наки. Молчанов перехватил прибор прежде чем тот врезался девушке в голову. Доктор Пател поглядел на Молчанова виновато.

— Хорошо, что я оказался здесь вовремя, — сказал Молчанов, улыбнувшись.

Он передал доктору бинт и средство для остановки кровотечения. От помощи доктор Пател отказался, решив корячиться самостоятельно. Молчанов подметил у доктора дрожь в ладонях.

— Если вас что-то беспокоит…

— Да, я знаю куда обратиться, — закончил за него доктор Пател. — Будь уверен, я не дам повода доложить на меня.

Молчанов уставился на него в недоумении. А доктор все продолжал говорить, наматывая бинт на палец:

— Ричард Пател не способен выполнить тренировочный минимум. Прогрессирующий тремор конечностей, как следствие неоконченного лечения от алкоголизма. Да, я читал твои отчеты.

— Это моя работа – видеть проблемы и сообщать.

— Ничего ты не видишь и не хочешь видеть.

— Я не понимаю вас, доктор.

— Не забудь дополнить: Доктор Пател ведет себя неадекватно, грубит, портит имущество, — он указал на прибор у Молчанова в руках. — Отметь, что ему требуется психиатрическая помощь, и курс успокоительных.

— Господи, зачем мне писать что-то подобное? За кого вы меня принимаете?

Доктор Пател закончил накладывать повязку на палец и уставился на Молчанова холодным взглядом.

— Чтобы помочь другу стать командиром. Это же очевидно.

Молчанов едва не подавился. От возмущения ему даже не удалось сразу сформировать ответ, и он несколько секунд просто таращился на доктора Патела.

— Покровский мне не друг.

Ричард Пател усмехнулся.

— Вы решили, я собираюсь объявить вас психом, — утвердительным тоном сказал Молчанов.

— Вы вместе прошли идеологическую подготовку.

Молчанов фыркнул.

— Это какой-то абсурд. Никто нас не зомбировал или что вы там имеете ввиду. Покровский мой коллега, как и вы, Нака и командир Стивенсон.

Доктор Пател придвинулся к нему.

— Значит в рекомендациях ты будешь объективен?

— Полностью.

Ричард Пател посмотрел на Молчанова свысока, оценивающе, словно живой детектор лжи.

— Я слишком долго шел к этому и не позволю религиозному фанатику стать командиром, — доктор Пател срубил ладонью невидимую преграду перед лицом Молчанова.

Молчанов кивал.

— Если мы вдвоем выступим против, ЦУП встанет на нашу сторону. У него не будет шансов.

— Да.

— Так как ты поступишь?

— Как лучше для миссии.

Ричард Пател воспринял ответ, как согласие. Его лицо переменилось, он взял под мышку упрямый прибор и выжидающе поглядел на Молчанова.

— Когда будешь готов, найдешь меня в каюте.

— Готов? — переспросил Молчанов.

Ричард Пател указал взглядом на иллюминатор.

— Откуда вы узнали?

Ричард Пател уже покинул модуль.

* * *

Скафандры надежно проверили и протестировали. Скафандр Молчанова работал без ошибок, но Стивенсон все равно не стал рисковать и выделил Молчанову скафандр Наки. На самом деле это был скафандр Чарли Хэнлона, который малость переделали для Наки, хотя он так и остался для нее великоват. Зато Молчанову в самый раз.

Доктор Пател совсем не волновался. Он не упускал из виду ни одной мелочи и выглядел сосредоточенным. Пришлось провести несколько часов в шлюзе чтобы выпустить из крови лишний азот. За это время они не проронили ни слова. Молчанову тоже хотелось так отключаться от сознания, ведь Ричард Пател, словно спал с открытыми глаза. Но доктор не спал, его мозговая активность функционировала на пределе.

О чем он думает? Что его беспокоит?

Стивенсон назначил Молчанова командиром группы и это ему прельстило. Молчанов двигался первым, ощущая себя опытным волком, для которого космос – родная стихия. Доктор Пател переставлял карабины без лишних движений и заминок, филигранно, словно делал это всю жизнь.

— Нужно крепить карабин сверху, а не на себя. Вот так, — посоветовал доктор Пател Молчанову перед выходом. Молчанов тогда сделал вид, что он, конечно, об этом знал.

Они перемещались неторопливо, проговаривая вслух каждое движение. Внешнее освещение командир Стивенсон решил не включать. Пришлось обходиться только фонарями на шлеме. Лучи света вспарывали толстую черноту, словно тушу кита. Затем чернота вновь нарастала, как бесконечная раковая опухоль, пробиралась повсюду незаметно, шагала по пятам и закутывала паучными нитями те места, где космонавты только что ступали.

«Андрей, где вы сейчас?» – спросил Стивенсон по рации.

— У перехода инженерного и купола, сэр.

«Будьте там осторожней, переходите участок по одному».

— Хорошо, сэр.

Купол, торчащий нарывом из бывшего модуля «Спокойствие», окружали стальные опорные элементы, острые выступы и крышки иллюминаторов. Канат то и дело зацеплялся. Молчанов повернулся другим боком. Ему стало проще контролировать канат, но нагрузка на больную руку усилилась и боль стала нестерпимой. Он решил вернуться в обратное положение. Перевернувшись, он переставил карабин на следующий выступ и включил электрическую лебедку. Канат натянулся, но Молчанов не двигался с места. Натяжка нарастала, казалось, что его тянут в разные стороны два могучих жеребца.

Молчанов отключил лебедку и осмотрелся. Оказалось, что, когда он перевернулся, канат намотал петлю на страховочный карабин и застрял в предыдущем поручне. Молчанов дернул канат на себя. Не вышло. Он упер колено и сделал еще рывок. Канат вырвало. По инерции Молчанова отнесло на несколько метров. Он успел нажать кнопку фиксации лебедки.

На этот раз лебедка сработала исправно, канат застопорился и произошел резкий рывок. Молчанова понесло вбок, и он с размаху врезался в центральный иллюминатор купола. Основной удар принял на себя шлем и колени.

— Андрей, что там случилось? — спросил доктор Пател.

Доктор находился за выступом модуля и не мог видеть Молчанова.

— Я иду к тебе.

— Нет. Все в порядке. Перепутал кнопку на лебедке.

Молчанов отделался легким испугом.

— Ты справишься сам?

— Да. Можете не волноваться.

Молчанов отжался от иллюминатора и вгляделся через стекло. Внутри купола было так же темно, как снаружи. В следующий момент, неожиданно, из темноты выскочило нечто.

Молчанов перепугался, и закрыл лицо руками. Все тело онемело.

Превозмогая страх, он открыл глаза ипосмотрел в иллюминатор, отключив фонари на шлеме. Там был человек.

— Что ты там копаешься? — спросил доктор Пател.

— Еще минуту. Карабин заело.

По силуэту, плавно обретающему очертания, Молчанов узнал Покровского. Бортинженер был похож на восковую фигуру. Только редко моргающие глаза еще выдавали в нем живого человека.

Молчанов смотрел на него словно замороженный. По неясной причине он боялся убрать взгляд. Покровский же смотрел куда-то вдаль, будто и не замечал присутствия Молчанова за стеклом. Бортинженера окружала какая-то невидимая аура отрешенности. Молчанов никогда не видел его таким и это напугало его до ужаса.

Молчанов вызвал Стивенсона по рации. Командир отозвался.

— Сэр, Наке нужно сменить кислородный баллон. Я думал, что успею вернуться, но кажется мы здесь задержимся чуть дольше.

«Принято. Я сейчас все сделаю».

— Мне кажется я видел Ивана в куполе. Совсем близко.

«Тебе почудилось. Иван сейчас в реакторном».

На руке Покровского отсутствовал браслет.

— Наверное, вы правы, — сказал Молчанов, не спуская взгляда с Покровского. — Я ошибся.

«Занимайтесь делом, я разберусь», – сказал Стивенсон.

Покровский исчез так же внезапно, как и появился.

А что если он узнал о том, что Молчанов уже отправил рекомендации на пост командира в ЦУП? Или даже прочел их?

— Доктор Пател, я закончил.

Пока доктор Пател с обезьяньей ловкостью перебирался на другую сторону, Молчанов то и дело поглядывал на купол. Иногда ему казалось, что там вновь появилось лицо Покровского, но стоило моргнуть как оно исчезало.

Когда они добрались до лаборатории, Молчанов задержался у иллюминатора. В него он часто смотрел изнутри лаборатории. Зеленые пышногрудые лопухи находились на том самом месте, где он их оставил; разросшаяся фиолетовыми побегами сакура выглядела великолепно и цвела как в дни самого яркого солнцестояния. Меж тем внутри температура опустилась до -98 градусов Цельсия. Все растения превратились в ледяные скульптуры. Свет фонарей играл алмазными отблесками на тысячах мелких льдинках, заполонивших внутреннее пространство модуля. Казалось, внутри шел снегопад, а под ним, таким прекрасным и завораживающим погибало все, что было ему дорого.

С экрана монитора внешняя площадка всегда казалась Молчанову больше, чем предстала в реальности. Сверху хищной анакондой вытянулась рука-манипулятор. Замерзшая, словно растение из его сада, она грозно наблюдала за Молчановым и Пателом – смельчаками, рискнувшими вторгнуться в ее законные владения.

На площадке упорядоченными линиями крепились ящики для образцов. В них Молчанов хранил сотни видов земных бактерий, семена растений и цветов, несколько экземпляров редкого мха, грибки, колбы с различными газами, и даже обычную воду. Молчанов тщательно осмотрел ящики на предмет повреждений. Снаружи они выглядели вполне хорошо. Образцы он извлечет на орбите Марса и тщательно изучит. Эксперимент позволит узнать возможности живых организмов адаптироваться к жестким условиям межпланетного путешествия и, возможно, даже даст ответ на вопрос – где и как зародилась жизнь.

Ричард Пател уже крутился вокруг Блопа, пытаясь сообразить, как освободить мужественный манекен от толстенных стальных креплений. Блоп же откинул спину назад, голову задрал вверх, а ноги сложил друг на друга. Со стороны манекен напоминал подвыпившего туриста, отдыхающего на пляжном лежаке.

— Вскрыть их можно только из лаборатории, — сказал Молчанов, указав на крепления.

Доктор Пател нащупал переносной резак. Молчанов показал жест рукой, чтобы тот не торопился.

— Это слишком долго. У меня есть идея лучше.

После леденящего взгляда Покровского Молчанову хотелось как можно быстрее вернуться на борт корабля.

Доктор Пател отдалился и внимательно смотрел на Молчанова.

Молчанов открутил болты и снял крышку обшивки рядом с крепежами. Внутри открылась ниша с кучей трубок и проводов.

— Они работают на гидравлике. Вот здесь шланг, если его отрезать давление упадет, и мы освободим Блопа.

Пател взглянул на манекен, который кажется совсем не обращал на них внимания.

Молчанов перепилил шланг. По ощущениям кисть прилично распухла. Из образовавшегося надреза вырвались потоки низкотемпературного масла. Молчанов потянул крепеж на себя и тот сдвинулся. С нескрываемой гордостью, он взглянул на доктора Патела и вот уже вдвоем они оттянули первый крепеж.

Стивенсон вышел на связь, поинтересовался как идут дела.

— Уже заканчиваем, — ответил Молчанов.

Капли масла попали на стекло шлема. Молчанов машинально стер их рукой.

Молчанов и доктор Пател навалились на последний крепеж. В отличие от первого, он так просто не поддавался.

Внезапно, что-то мощное ударило обоих со спины.

Молчанов полетел кубарем по поверхности площадки. Перчатка, вымазанная в масле, соскальзывала с выступов. Молчанов вылетел с площадки и в этот момент его канат натянулся. Он завис в десяти метрах над площадкой, болтаясь, как воздушный змей.

Доктор Пател держался на краю недалеко от Блопа и наблюдал за рукой-манипулятором, которая хаотически извивалась над его головой, словно в нее вселилось нечто демоническое. Следующим витком стальная махина едва не снесла доктору Пателу голову. Блопу повезло меньше. Рука-манипулятор срезала верхнюю часть туловища манекена, окропив космос осколками корпуса, шестеренками и датчиками.

— Командир! Манипулятор! — закричал Молчанов, подтягиваясь на лебедке обратно к площадке.

За несколько метров он затормозил, чтобы рука-манипулятор не снесла и его. Доктор Пател вытянул руку и поймал брошенный Молчановым второй страховочный канат. Молчанов отцепил основной, и доктор Пател затянул его к себе.

Рука-манипулятор пошла на новый круг, на этот раз нагнувшись еще ниже.

— Осторожно! — закричал Молчанов.

Доктор Пател не стал оборачиваться. Он нырнул под площадку, как хищная акула. Молчанов полетел за ним. В следующее мгновение рука-манипулятор вспорола поверхность площадки и пронеслась там, где только что сидел доктор.

Пател схватился одной рукой за низ площадки, словно орангутанг. Второй он дернул канат, направив беспомощного Молчанова к себе.

— Хватай, — доктор Пател протянул ему руку.

Молчанов протянул здоровую руку. Замасленная перчатка вновь соскользнула. Молчанов пролетел мимо. Канат снова натянулся. Молчанова понесло в обратном направлении. Он протянул сломанную руку. Доктор Пател ухватил его и затянул на себя.

Боль пронзила его до слез. Доктор Пател потряс Молчанова за плечи.

— Уходим, быстро!

Доктор Пател потянул его за собой.

«Модуль обесточен. Манипулятор не должен двигаться. Я не понимаю, что происходит, – в недоумении говорил командир Стивенсон. — Быстро возвращайтесь».

Доктор Пател напоминал солдата, ползущего по полю боя с раненным бойцом. Они выбрались в начало площадки, там, где та соединялась с модулем лаборатории. Ричард Пател выбрался на двухметровую стальную ферму и закрепил на выступе карабин.

Повсюду летали осколки обшивки. В следующее мгновение рука-манипулятор скользнула над головой доктора Патела. Он успел пригнуться. Рука-манипулятор зацепила его канат, вырвала карабин и утащила доктора за собой.

Ричард Пател летел за взбесившимся гигантом, словно привязанный к руке ребенка воздушный шарик. После очередного круга, доктор Пател ударился о поверхность площадки и прекратил шевелиться.

«Андрей, Ричард, вы слышите? Уходите немедленно!»

— Он схватил его! Схватил доктор!

Молчанов выбрался на площадку и, пригибаясь, старался ухватить канат доктора.

«Я выхожу к вам».

Перед глазами Молчанова вновь появился холодный взгляд Покровского.

— Нет! — заорал Молчанов во весь голос. — Вам нельзя покидать корабль.

Стивенсон что-то говорил. Помехи заглушали его голос.

Неожиданно рука-манипулятор замедлилась, сложилась буквой «Г» и окончательно замерла. Молчанов прополз по площадке и подтянул доктора на себя. Он был без сознания, но жив.

* * *

Последний раз Макс был на могиле матери год назад. Тогда вокруг стоял густой лес, а теперь только запыленная пустошь, усеянная множеством свежих могил. Те родственники кто не имел возможности купить отдельную могилу для близких выбирали общие. На одиноко стоящих друг от друга бугорках, возвышались кресты, а иногда и просто столбы с табличками из нескольких десятков имен. Сюда же хоронили и неизвестных, умерших от голода или побоев в прибрежных со Свалками районах. Говорят, на самих Свалках людей хоронят прямо в багажниках старых машин.

Кустовая роза, которую он высадил на могиле доросла до колен. Подсохшие от осенних заморозков бордово-красные цветы, скукожившись, походили на малиновые ягодки.

На могильной фотографии мама выглядит задумчивой. Макс снял это фото в день рождения отца. Уставшая от готовки, она смотрела из окна, в арку из которой обычно появлялся отец. В тот день он остался на работе. Несколько дней они доедали его праздничный ужин. Тогда он хотя бы позвонил, сказал, что не придет, бывало, что он не звонил вовсе. Она все понимала, сама придумывала ему оправдания: «Он слишком занят»; «Зачем ехать так поздно?»; «Он не забыл, это я виновата, что не напомнила». Она всегда сглаживала любой конфликт и старалась помирить всех вокруг. Ради мира в семье она готова была бесконечно жертвовать собой.

Это случилось в день его шестнадцатилетия. До этого отец появлялся дома несколько раз за месяц. Последний раз она нагладила ему рубашки, собрала несколько костюмов, а провожая спросила, когда он вернется, и, как-всегда, не получала ответа. Не приехал он и в день рождения сына. Она сказала что-то духе: «У него много дел». И ушла в спальню, попросив Макса ее не беспокоить. Врачи сказали, что у нее случился приступ. Возможно она была жива еще какое-то время не в силах произнести ни звука от щемящей в груди боли, вырвавшейся наружу после многих лет складирования и замалчивания.

Стоя у могилы, Макс рассказал об отце, о марсианине, о Маркусе Маккензи и Петровиче. Хотя он точно знал, что бы она ответила, ему не хватало этих слов. В этот раз он не плакал.

После он посетил могилу Петровича. Денег у жены на гранитную плиту не нашлось, обошлись железной табличкой на обтесанном березовом бруске. Великий человек, неоспоримый для Макса авторитет ушел так позорно. И в этом есть вина Макса. Он виноват просто фактом своего существования.

Услышал бы Петрович эти слова так и дал бы Максу пинка под зад. Щупленький старичок, имел бетонный лоб и пробивал им любую преграду. Для него не было ничего более отвратного чем ложь и несправедливость. Он костьми падал, защищая коллег, когда отец порой несправедливо нападал на них. И отец ценил эту храбрость, потому что знал, что она искренняя, без единой нотки фальши и пресмыкания. Петрович не остался бы в стороне, видя, что происходит с Максом. Чем же хуже он? Неужели Макс испугается и предаст память Петровича? Да, он не такой как отец, но одна черта в нем от него все же имеется – железная упертость. Этого Маккензи не учел.

За терминалом Бруно сидел другой человек. Он представился Джеком Монро. Высокий, с широкой спиной он был совершенно не похож на инженера. И не был им. Макс сразу узнал его по голосу. Он был в квартире Макса и спорил с Маккензи.

— Будем знакомы.

Монро пытался менять акцент и тембр голоса. Они пожали руки. Из него еще и хреновый актер.

— У него мать заболела, — предчувствуя вопрос Макса заговорил Монро. — Сел на первый поезд и ших-пых. А ты знал, что они сейчас через тоннель под Атлантикой ездят?

Макс кивнул, не слушая его.

— Введешь меня в курс? — не унимался Монро.

Маккензи подозвал Макса и вручил список заданий. Капелька кетчупа засохшим комочком висела у него на подбородке, запутавшись в щетине. Казалось, что с последней встречи Маккензи поседел.

— А с ним мне что делать? — спросил Макс, указывая на Монро.

— Дрессировать.

Макс вспомнил о Светлане. Всю ночь он собирал информацию о ней в Сети. Множество сообществ были созданы только для слежки за ее жизнью. Ее замечали развлекающейся в ночных клубах, танцующей в стриптиз-барах, некоторые узнавали ее среди проституток. Те слухи и фотографии оказывались грубыми подделками. Максу удалось выяснить, что отправной точкой ополчившегося на Свету гнева стала статья известной звездной блогерши Нимбус, специализирующейся на эксклюзивных новостях из мира шоу-бизнеса. Чаще всего новости оказывались вымышленными процентов на 99, что не мешало Нимбус зарабатывать кучу денег. Блогерша утверждала, что Светлана бросила мужа накануне его полета так как не собиралась его ждать. Якобы, убитый горем Андрей умолял ее не делать этого, а Светлана снимала на видео его унижения, чтобы затем шантажировать и обобрать до нитки. Многочисленные поклонницы Андрея восприняли это личным оскорблением. Они поджидали Светлану на улице и в подъезде, набрасывались с оскорблениями, обливали водой, забрасывали грязью. Все это снимали на видео и выкладывали в Сеть, как факт свершенной мести.

Уж лучше бы Макс думал о том где достать деньги. Черт возьми, ведь он пообещал ей кучу денег. И как он собирался их достать?

Позже Максу удалось перекинуться парой фраз с Игорехой Павловым. Друг рассказал о несчастном случае с сыном Ивана Покровского. Молодой хоккеист неудачно упал после столкновения на корте и сломал шею. Медикам не удалось его спасти.

— Я сегодня в бар иду. Серега и Вадька Волошенко обещали подъехать, — говорил Игорь.

— Близнецы из прокуратуры, помню их.

— Давай с нами. Тебе бы не помешало расслабиться.

— Сегодня не могу. В другой раз.

Макса пригласил в свой кабинет Евгений Матвеев. Внутри стоял запах классических сигарет. Неужели их еще продают? Должно быть засранец имеет выход на серые рынки товаров из Азии. После нефтяного краха, сигареты и алкоголь стали там основным источником дохода.

Матвеев сидел за широченным столом, принадлежавшим одному из партийных чиновников, возрастом лет в сто. Дым поднимался над ним клубами. На лиловых стенах, украшенных красной бахромой, висели портреты царей, советских генсеков и президентов. Для полной картины не хватало алтаря для свечей и жертвоприношений.

— Тебе нравится здесь? — спросил Матвеев.

Макс усмехнулся. Матвеев глубоко затянулся. На кончике сигареты зажегся ярко-красный уголек, совсем как третий глаз.

— У тебя мог быть такой же кабинет.

— Зачем мне склеп при жизни?

Матвеев сдвинул губы трубочкой и с силой выпустил дым. Сквозь возникшую пелену, глубокие морщины, тянувшиеся от носа к подбородку по дуге, зашевелилась. Матвеев нагнулся к тумбочке и вытащил лист бумаги, прочел его и протянул Максу. Макс даже не взглянул на него.

— И что это?

— Заявление на расторжение договора с NASA.

Макс вырвал лист и разорвал, ошметки бросил на пол.

— Неужели он еще ничего не понял? Я не вернусь!

Матвеев достал следом еще один аналогичный листок. На этот раз он просто положил его на стол перед собой.

— Константин Александрович больше не хочет твоего возвращения в штат РКА.

Матвеев написал что-то на подвернувшимся клочке бумаги и швырнул по направлению Макса. Бумажка прокатилась по столу и остановилась на краю, прямо перед глазами Макса.

— Твоя компенсация. Будь моя воля ты не получил бы ни копейки.

Сумма была и впрямь внушительная. Этих денег хватило бы чтобы заплатить Свете и еще на несколько лет безбедной жизни.

— Почему он сам не сказал мне?

— Я выступаю третьей стороной, гарантирующей интересы всех.

Матвеев затушил сигарету в хрустальную пепельницу. По ободу пепельницы скакали хрустальные кони, запряженные в телегу, а хрустальная метель обдувала их накаченные тела. На телеге вместо извозчика водрузилась пятиконечная звезда.

Матвеев вновь протянул ему документ.

— Подписываешь и навсегда покидаешь это место. Не подписываешь- все равно покидаешь, но с пустыми карманами.

Макс нагнулся над столом. Дымное колечко врезалось ему в лицо.

— Я хочу поговорить с Ним.

— Это невозможно. Константин Александрович сказал, что не хочет больше участвовать в этом вопросе.

Вечером Макс приехал к Светлане. Она встретила его в той же мешковатой кофте и босиком. Он попросил стакан воды и выпил залпом. В гостиной не хватало мебели, отсутствовали картины на стенах. Сама хозяйка выглядела уставшей, кожа на лице была нездорово белой и сухой.

Светлана с ходу принялась рассказывать о том, что ей удалось отыскать в файлах Маккензи. Макс едва вслушивался в ее слова, он просто слушал ее голос.

— Ты меня слушаешь вообще?

Макс кивнул.

— Ты упомянула про его счет в банке.

— Без файлов с его компьютера ни одна спецслужба мира не отыскала бы его. Маккензи хорошо замял следы.

Света показала Максу сумму на счете Маккензи.

— Откуда у него столько?

— Деньги прислали два месяца назад.

Макс задумался, шваркая пальцами по затылку.

— Ты выяснила кто прислал?

— Деньги проделали длинный путь через банки Азии. Это опасно, но зато сложнее проследить.

— Но ты же смогла?

Светлана кивнула и вывела на экран имя.

— Ты в этом уверена?

— Я уверена в том, что я делаю, — резко ответила она.

— Доктор Ричард Пател заплатил Маккензи…

Макс протер лицо ладонями.

— Он может себе это позволить. За последние два года доктор продал все свое имущество. Даже детям ничего не оставил.

— Зачем ему это?

Света пожала плечами.

— Ты нашла еще что-нибудь полезное?

— В той папке еще сотня других документов: какие-то отчеты, переписка с конгрессменами, в общем ничего полезного. Но кое-что я нашла. Доклад о смерти Чарли Хэнлона.

— Он же и так публичный, любой может получить к нему доступ.

— Да, только этот доклад написан раньше и отличается от официального. Превысил скорость, не справился с управлением и врезался в дерево – так написано в официальном докладе. Здесь же сказано, что неполадки мотора не могли возникнуть случайно.

— Я так и знал. Кто-то специально испортил его, — Макс выпрямился и сложил руки на голове. — Почему об этом докладе никто не знает?

— Я взломала полицейский сервер. Следователя, который написал его разжаловали и отправили на пенсию. Дело передали другому, который уже на следующий день заявил о несчастном случае.

— Чарли Хэнлон имел доступ к программе марсохода. Должно быть когда Маккензи предложил ему деньги за молчание как Судзуми Акияма и Джейсону Грейсу, Хэнлон отказался. Должно быть он пообещал Маккензи рассказать всем правду. И тогда Маккензи убил его.

Светлана пожала плечами.

— Я сказала только то, что нашла. Догадки строить твое дело.

— Я должен узнать, что знал Чарли.

— Без шифра-ключа, я ничего не могу.

— Второй раз мне не получить к нему доступ.

Макс посмотрел на Свету с мольбой.

— Шифр-ключ имеет динамический код. Мне его не взломать.

Макс окунул лицо в ладони.

— Черт бы его побрал.

Макс вытащил из кармана карту памяти и посмотрел на Свету.

— Мне нужны данные, которые ты откопала.

— Ты принес деньги?

— Я думал, что отдам, когда мы закончим.

— Мы? — она встала напротив и слегка нагнулась. Ее волосы висели прямо перед глазами Макса. От них исходил глубокий цветочный аромат. — Я выполнила половину работы и должна получить половину денег. Принеси шифр-ключ, и я сделаю остальное.

— У меня пока нет денег.

Она отвернулась и выругалась.

— Я достану. Скоро.

— Да пошел ты. Ты ничего не получишь.

Она отошла к окну.

— Послушай, у меня скоро будут деньги. Я заплачу тебе, клянусь.

— Сначала деньги, потом товар. А для мотивации знай – я не все сказала.

— Там есть что-то еще? — Макс подошел к ней вплотную.

Она молчала. Макс хотел положить руки ей на плечи, но в последний момент передумал. Словно предугадав это, Света шагнула в сторону, выставив руки перед собой. Ее взгляд все еще оставался серьезным и уверенным.

— Прошу, просто скажи. Это очень важно для меня.

— Заплати. Или компромата на начальника не получишь.

Макс отвернулся, постоял так несколько секунд в раздумьях, затем вновь обернулся вокруг себя и уставился на Свету.

— Меня уволили. Компромат мне больше не нужен. Ричард Пател и Маккензи скрывают что-то важное. Я хочу разобраться что к чему.

Она смотрела на него пристально, сложив руки перед собой.

— Я получу большую компенсацию. Этих денег хватит чтобы заплатить тебе.

— Это дата, — наконец, сказала она. — Восемнадцатое ноября.

— Планируемый день высадки. Что произойдет в этот день?

— Маккензи сбежит. Я нашла переписку с вербовщиком архипелага.

Она заметила непонимание Макса.

— Архипелаги – это строго охраняемые города. Оазисы уединения, развлечений и богатства – так о них говорят вербовщики. Их охраняют лучше президентских дворцов. Попасть туда стоит баснословных денег, но жить там мечтают даже короли.

— Ты тоже хочешь туда отправиться? — спросил Макс.

Света замолчала. Потом ответила резко:

— Принеси деньги.

По дороге домой Макс погрузился в раздумья. Если Света права, то в день высадки случится нечто ужасное. Чарли Хэнлон знал об этом и хотел рассказать, поэтому его и убили. Если Макс будет лезть дальше, то могут убить и его.

Так, ему нужно успокоится. Он должен еще раз все перепроверить. Вдруг она ошиблась? Вдруг есть другое, вполне логичное объяснение. Следователь мог ошибиться, а второй всего лишь исправил ошибку. Все просто и логично. Если Чарли Хэнлон знал о серьезной проблеме, разве он готовился бы к полету? Стал бы рисковать жизнью? Перед запуском существовало столько рисков вообще не добраться до Марса, что одним больше, одним меньше, никто бы не придал значению его словам. Но что-то все же было, что-то, что напугало Маккензи до смерти, информация за разглашение которой он пошел на убийство. Ричард Пател – вот человек, который знает. Нужны доказательства, нельзя просто так обвинить директора NASA в убийстве. Но чтобы получить их нужно выяснить, что Маккензи прячет в программе марсохода. Если Макс не может получить доступ к терминалу Маккензи, тогда может быть Маккензи сам все расскажет? Его нужно прижать. Но как?

Макс знал с чего начать. Прежде всего нужно перестать быть Новиковым и стать Ворошиловым. Сегодня вечером он не пойдет домой, у него есть дела поважнее – ему нужно выпить. Макс отыскал номер Игоря Павлова.

* * *

Молчанов плохо спал. Его мучала клаустрофобия и постоянная жажда. Температура в некоторых модулях корабля понижалась ниже ноля градусов. Не помогало ни тепло от сжигания кислородных шашек, ни включение отопления на несколько часов в день. Чтобы согреться Молчанов закутывался в одеяло и напоминал снаружи дрожащий летающий ковер.

Связь с внешним миром осуществлялась только через ЦУП редкими и короткими сеансами. Молчанов же грезил об эфирах, которые еще недавно ненавидел. Последняя тонкая нить, связующая его с родной планетой оборвалась. Казалось, что он там и не был никогда, что это был всего лишь яркий сон, что реальность – она здесь, посреди невесомой холодной пустоты.

Члены экипажа все реже общались между собой. После окончания рабочей смены, каждый пропадал в темноте и появлялся только утром. Одна лишь Нака не двигалась с места. Молчанов проводил с ней все свободное время. Он разговаривал с ней, иногда напевал ее песни, используя вместо японских слов универсальные «на-на-на» или «ла-ла-ла». Иногда ему казалось, что она реагировала. Ему вообще стало много чего мерещится: то огоньки за стеклом иллюминатора, то, вдруг, из темноты выглядывали лица из прошлого, и начинали говорить с ним. Отец как всегда юморил; мама строгим голосом поучала; Бальтазар и вовсе посмеивался над ним, расположившись в удобном кожаном кресле.

Раз в день Молчанов посещал командира Стивенсона в главном модуле. Обычно тот либо ругался с ЦУПом, либо молча просматривал бесконечные электросхемы, не реагируя на Молчанова, ни единой мышцей лица. Молчанова это вполне устраивало. Он оставлял командиру порцию антидепрессантов и забирал пустой контейнер от предыдущего дня.

В этот раз помимо командира присутствовали Покровский и доктор Пател. Первый выглядел неживым манекеном, и в его взгляде не было вообще никакого интереса. Доктор Пател все еще кривился в левую сторону, где у него обнаружился перелом ребра. Молчанов все еще чувствовал вину перед ним.

— …насыщение солнечных батарей падает быстрее чем я думал, — зачитывал Покровский с листа бумаги. — Через два дня придётся отключить Щит. Если уровень радиации поднимется, вернемся в капсулу и тогда не сможем продолжать ремонтные работы. Еще через три дня отключим систему жизнеобеспечения. Кислородные шашки на исходе.

Командир Стивенсон слушал с каменным лицом, выписывая на листке бумаги какие-то бесконечные цифры.

— Мы подошли к точке.

— Ты предлагаешь рисковать… Вопрос только в вероятности успеха. ЦУП не может помочь нам. Мы как древние люди, которые нашли компьютер. И мы жжем под ним костер в надежде заставить его работать.

Доктор Пател взглянул на Покровского, тот в ответ кивнул.

— Скотт, сэр. Мы с Иваном доработали последнюю схему подключения ЦУПа.

У каждого изо рта исходил пар. Из-за влажности волосы становились мокрыми и покрывались белоснежным инеем.

— Я читал ваш план, доктор, — говорил Стивенсон, не отвлекаясь от своих расчетов. — Вероятность успешного запуска три процента. Этого мало.

— Когда отключится холодильник частицы топлива распадутся, — напомнил Покровский.

— Я не отдам приказ, который приведет к термоядерному взрыву, — Стивенсон повысил голос. — Мы будем работать, чтобы увеличить вероятность. Сделайте все возможное, чтобы продлить время работы холодильника. Я даю вам полную свободу действий.

— Да, сэр.

Покровский сложил лист бумаги и засунул за пазуху. Стивенсон продолжал выписывать все новые цифры, высчитывать суммы столбиком, рисовать от руки графики, перечеркивать и начинать заново.

— Есть еще один вариант, сэр, — произнес доктор Пател. — Нака. Она может помочь.

— Объясните, — сказал Стивенсон машинально.

— Ее отец был главным конструктором реактора, — доктор Пател прервался, словно сказал лишнего. Потом осторожно продолжил. — Она может что-то знать, может помочь заполнить пробелы.

— Нака в коме. Как вы собираетесь спросить ее?

В голосе командира звучал скепсис. Доктору Пателу было некомфортно говорить в присутствии Молчанова.

— Кома искусственная, а значит ее можно прервать.

— Это исключено, — сказал Молчанов.

Командир Стивенсон отвлекся от вычислений и взглянул на Молчанова.

— Она может умереть, — добавил Молчанов.

— Какова вероятность? — спросил Стивенсон.

— Человек – это не машина, — Молчанов обвел присутствующих взглядом. — У нее обширный отек мозга. Если ее разбудить она погибнет. А если выживет то превратится в овощ.

Повисла пауза. Все обдумывали услышанное.

— Дельный совет дал док. Если не попробуем, ей вообще не придется просыпаться, — сказал Покровский.

— Она сможет отвечать на вопросы или нет? — строго спросил доктор Пател.

— Скорее всего она не сможет даже понять смысл вопросов, — ответил Молчанов.

Омар Дюпре никогда не даст на это согласие. Уж лучше пусть они взорвутся все вместе к чертям, но его работа должна быть выполнена безукоризненно.

Все замолчали и посмотрели на командира.

— Возможно, доктор вы правы и Нака что-то знает. Но это всего лишь предположение. Она была еще ребенком, когда ее отец погиб.

— Она много лет изучала этот реактор. Возможно ей удалось достать какие-то документы или схемы… Хоть что-то.

— Я не даю разрешения вывести ее из комы!

Молчанов незаметно подменил пустую баночку из-под таблеток на полную и удалился. Ему не хотелось участвовать и дальше в этой дискуссии.

В лаборатории доктора Патела было холодно, как в гранитной гробнице. Нака лежала укутанная толстым слоем одеял. В тусклом свете фонаря над ее головой громко дышал аппарат искусственной вентиляции легких. Даже на грани Нака каким-то невероятным образом сохраняла свое обаяние. Она была по настоящему красивой.

Молчанов гладил ее по холодной руке и рассказывал историю из детства. Ему было девять. Они жили в крохотной квартирке с одной комнатой. Отец работал научным сотрудником университета, мать подрабатывала тем, что сидела с соседскими детьми. Андрей часто проводил время у окна и наблюдал за мальчишками во дворе. Он мечтал так же, как они рассекать по лужам на велосипедах, обливать с головы до ног девчонок в чистых сарафанчиках – ему хотелось чувствовать себя свободным, хозяином самому себе, ехать туда куда вздумается, сегодня быть в одном месте, а завтра уже в другом. Маленький Андрей понимал, что родители не могут позволить себе купить велосипед и о своей мечте не заикался. Однажды, вернувшись домой со школы, он увидел его. Не новый, местами в ржавчине, подкрашенный тут и там, но самый настоящий велосипед. Вместо того чтобы быстрее бежать на улицу, он долго обхаживал новый агрегат вокруг да около. Как говорил отец – «эмпирическим путем высчитывал вероятность успеха». На третий день, когда все нюансы были досконально продуманы в теории, он решился на первый практический эксперимент. Все получилось с первого раза, и он заколесил по окрестностям, как единоличный хозяин этого мира. Отец гордился сыном, а мама открыто ругалась за трату на «бесполезную игрушку».

Новые рентгеновские снимки не внушали оптимизма – отек оставался обширным. Возможно им самим осталось жить совсем недолго, даже мысль о том, чтобы бросить Наку была Молчанову отвратительна. И дело не в том, что он вынужден изображать врача, Нака стала ему дорога, как друг и он будет защищать ее до последнего вздоха.

Доктор Пател влетел в модуль почти беззвучно. Собрав в охапку какие-то приборы, он приблизился к Молчанову со спины и осмотрел Наку, словно музейный экспонат.

— Почему вы прогнали ее? — спросил Молчанов, не оборачиваясь.

Отвечать доктор не стал.

— Я знаю, она не сама ушла из группы «Террос», — сказал Молчанов. — Вы подделали отчет.

— Это было мое право.

— Вы знали, что она лишится всего. Уничтожили ее карьеру.

Доктор Пател качнул головой в обе стороны, затем облизнул обсыхавшие губы.

— Ты ничего не знаешь, Андрей.

— Она любила вас, не так ли?

Доктор Пател смотрел на Наку пристально, как победитель на поверженного противника.

— Да.

— Она была совсем ребенком. Вы воспользовались ей, а потом выбросили на помойку.

— Я вернул ее туда откуда подобрал. Она обещала разрушить мою жизнь. Я защищал свою семью.

На последнем слове он дернулся, скрючился и схватился за бок, скривив лицо от боли.

— Я видел стенограмму совещания по утверждению дублера на место Чарли Хэнлона. Никто не хотел выбирать ее. Вы сказали, что не полетите сами, если ее не утвердят. Почему?

Доктор Пател с трудом выпрямился. Он дрожал и дышал рывками.

— Потому что она лучшая, — почти шёпотом сказал он.

Молчанов обернулся к Наке и погладил по голове. Доктор Пател принял таблетки и какое-то время молчал, приходя в себя. Затем заговорил томным и сдержанным голосом:

— Мария Кюри исследовала образцы урана и радия голыми руками. Ее открытия позволили обуздать атомную энергию, лечить неизлечимые болезни. Она не узнала об этом, погибла от лучевой болезни. Как и другие сотни и тысячи ученных жертвовавших собой ради науки. Это наша участь – рисковать всем, — доктор Пател указал в иллюминатор. — Наша цель там. Ты и я на пороге открытия о котором люди не могли и мечтать. Колебалась бы Мария Кюри на нашем месте? Пойми же если Нака успеет сообщить хоть что-то полезное, ее смерть не будет напрасной.

— Убирайтесь отсюда!

Доктор Пател улетел восвояси, ни сказав больше ни слова.

Молчанов еще долго сидел в раздумьях. Наблюдал за капельницей с седативным средством, поддерживающего Наку в состоянии искусственной комы. Позже он направился в купол.

«Звезда – прародитель жизни и жестокий убийца. Через несколько миллиардов лет, когда водород в ее недрах иссякнет, она расширится в тысячу раз и поглотит Землю. А потом звезда взорвется и погибнет, как погибали миллиарды звезд-предков до нее. Из останков родятся новые звезды и новые планеты. И жизнь. Через миллиарды лет, новые люди, будут вновь исследовать эти пространства. Будут уверены, что они здесь первые и единственные. Они никогда не узнают о нас, ведь у космоса нет памяти, нет стены, на которой можно записать историю рода человеческого. Мы порождение звезд и их ископаемые останки. Беспомощные и бессильные жертвы, на маленькой голубой точке в бесконечном пространстве. Вот она, словно песчинка, на которой жили все известные гении и глупцы, полководцы и предатели, правители и рабы, почивавшие и умершие. Хомо сапиенс. Гордые собой, определившие грани разумного и присвоившие себе высшую ступень развития».

Молчанов перелистывал книгу Ричарда Патела «Вселенная здесь и сейчас», написанную много лет назад. Книгу принесшую ему первую известность, деньги и славу. Она стала новой библией для приверженцев идей науки, как единственной движущей силы в мире. Человечеству в книге отводилось место звездной пыли, крохотному кирпичику в фундаменте вселенной. А если кирпичик вдруг треснет или окажется неправильной формы, он должен быть стерт обратно в порошок во имя сохранения бытия вселенной. Молчанов и раньше читал эту книгу, но сейчас он будто впервые понимал, что написано в ней.

Буквы сливались, он то и дело погружался в дрему. Вот он уже катил на велосипеде по межзвездному пространству. Вокруг летели кометы, их ледяной хвост холодил ему кожу. Молчанов мчался по невидимой дороге, задрав голову и крича в пустоту. Навстречу летел громадный красный шар. Они столкнулись, но Молчанов не погиб. Теперь он колесил по песчаным марсианским дюнам. Над головой бороздилось небо с желтоватым отливом. Впереди возвышалась гигантская ракушка с разломом в центре, окруженная опавшими от древних извержений склонами. Купол Юпитера. Земля под колесами задрожала, велосипед тонул в бурлящем песчаном море. Вулкан проснулся, столбы пыли и камней взлетели в небо. Времени у Молчанова в обрез, каждая секунда может стать последней. Он бросил увязший велосипед и побежал. Земля уходила из-под ног. Он тонул в песке, выбирался и снова тонул. В конце концов, обессилев, он полз. Он должен спасти их, именно для этого он прилетел… В пещере темно. Продвигаясь на ощупь, он наткнулся на горы костей. Вулкан громыхал, камни сыпались с потолка и разбивали кости в пыль. Все, кто жил здесь давно умерли. Он опоздал.

Молчанов открыл глаза. Его трясло от холода. Стекла иллюминаторов покрылись тонкой наледью. Молчанов приложил ладонь к стеклу, затем убрал. Мокрый пятипалый контур медленно растекался. Ему вновь померещилось чье-то присутствие. Он обернулся. Никого. Атмосферный датчик сигналил о повышении углекислоты в воздухе. Его мозг всего лишь реагирует на кислородное голодание. Он приложил к лицу маску и сделал несколько глубоких вдохов. Стало легче.

Молчанов полетел в реакторный модуль. Он не был здесь с тех пор как вытаскивал оттуда полуживую Наку. Дверь была открыта, внутри горел свет, звучал металлический звук.

— Я опять пропустил тренировку? — спросил Покровский, увидев его.

— В этот раз нет.

В модуле было дымно, отовсюду торчали голые трубки, оголенные провода, летали запчасти от мала до велика, а в центре всего этого хаоса вниз головой парил Покровский и ковырялся отверткой в каком-то громадном приборе. Волосы торчали рожками в разные стороны.

— Не спится? — спросил Покровский. — Или ты по делу? Говори уже, не тяни. Вижу же – маешься.

— Хочу извиниться, — произнес Молчанов. — За то, что… Ну ты понимаешь.

— Ты про взбесившийся манипулятор? — Покровский усмехнулся.

— Про него.

Покровский шутливо погрозил отверткой.

— Кто ж знал, что ты удумаешь шланги пилить и компьютер глюкнет. Конструкторы же автономную диагностику заложили только для капремонта, и уж точно отдельно от площадки. Для этого и аккумуляторы установили. Одно слово – японцы. Не для русских вся эта техника, — Покровский рассмеялся, изобразив в воздухе как отпиливает невидимый шланг. — Вот хитрюги узкоглазые, даже в инструкции об этом не упомянули.

— Доктор Пател чуть не погиб.

— Этот научник только с виду такой хилый. Притворяется, точно тебе говорю.

Покровский вытащил из прибора нечто похожее на стальную буханку хлеба и отбросил в сторону. Та пролетела несколько метров и прицепилась к стене точно в специальный держатель.

— А знаешь, мне даже льстит, что ты решил, будто я хочу тебя прикончить. Я прям как герой фильма. Ну знаешь эти старые картины. Один член экипажа сходит с ума, выпрыгивает на жертву из вентиляционной шахты, и протыкает огромным ножом. Потом поднимает над собой, и кричит медвежьим голосом. Эх, в мое время такие фильмы были популярны. Так что спасибо тебе за ностальгию.

Молчанов улыбнулся из вежливости. Покровский приблизился к нему с острой отверткой в руке. На какой-то миг он замер, а Молчанову показалось, что Покровский сейчас воткнет ее ему в живот. Вместо этого Покровский развернул отвертку острием к себе и протянул Молчанову. Они работали и болтали на отвлеченные темы и впервые Молчанову показалось, что нет вокруг бесконечной темноты. И они не на грани гибели.

— Границы остались на Земле, — отвечал Молчанов на длинный монолог Покровского о нациях и важности их сохранения.

— Границы в головах при рождении закладываются, — парировал Покровский. — Только так нации выживают, мой друг.

— И начинаются войны.

— Войны будут всегда. Пока есть те, кто готов умирать по чужому приказу, — Покровский отдал честь невидимому командиру.

Молчанов кивнул и протянул Покровскому собранный прибор.

— Все вроде крепко, — ответил Покровский, повертев его.

— Можно вопрос? — спросил Молчанов.

Покровский кивнул, не раздумывая.

— Почему ты не обнародовал записи перемещений?

— Из-за того, что ты проголосовал за себя? — переспросил Покровский. Молчанов кивнул. — Ты так и не понял ничего, летописец. Я здесь чтобы обеспечить безопасность миссии. Не больше и не меньше.

Они помолчали.

— Ты умнее чем я думал, летописец. И да, я знаю, что тебе не нравится это прозвище. У меня тоже есть слабости.

Покровский и Молчанов собрали новую «буханку». Покровский поставил ее на место предыдущей и привинтил крышку. Когда он закончил то потянулся и сделал несколько кувырков назад. Осмотрев реактор, он развел руки в стороны и произнес:

— Ну что ж – шах.

Молчанов приблизился.

— В шахматах все в руках игрока до последнего хода.

— Тогда может док прав? — спросил Покровский. — Нам нужна дамка.

Через два дня командир Стивенсон принял решение запустить реактор. Он сообщил об этом на вечернем сборе. ЦУП поддержал. Покровский отправился в реакторный готовить ручной запуск. Молчанов решил остаться с Накой.

«Перед запуском отключатся все системы, — пояснял Покровский по рации. — Нужно будет перераспределить энергию. Если услышите толчок и загорится свет, считайте, что нам удалось. Если толчок будет слишком сильный, а свет яркий, как утреннее солнце, ну что ж, не переживайте. Вы даже не успеете ничего понять».

Командир Стивенсон пожелал удачи экипажу. Он был как всегда сдержан и не сказал ни одного лишнего слова.

Корабль погрузился в тяжелую тишину.

Молчанов закрыл глаза и сжал руку Наки. Почему-то он вспомнил о карцикулах, которые остались в лаборатории. Ему стало невыносимо жалко погибшие экземпляры. В любом случае, лучше уж его жизнь. Нужно думать о себе, а об этом он вспоминал последнее время все реже. Слишком много осталось нерешенных дел, слишком много…

Внезапно заиграла громкая музыка. Молчанов вздрогнул. Через мелодичный звон электрогитары, солист голосом молодого командира Стивенсона пел о хрюшках на молочной ферме, которые всегда слишком голодны. Затем хором вся группа хрюкала в микрофон, попрошайничая лакомые остатки индейки с праздничного стола у хозяйки миссис Пибблз с дряхлой, как желе задницей.

Молчанов расхохотался. Смеялись доктор Пател и Стивенсон. Смех усиливался микрофонами, затем вновь попадал в колонки и снова усиливался. Казалось, что смеется целый стадион.

«Не смог удержаться. Хрю-Хрю, миссис Пиблз», — проговорил Покровский.

Корабль еще громче взорвался смехом.

«Ну все, достаточно. Теперь можно начинать», — сказал Стивенсон, когда все затихли.

«Приступаю к запуску», — сказал Покровский.

Нака пошевелила рукой. Молчанов решил, что ему почудилось, но затем движение повторилось. Ее пульс начал расти, дернулись лицевые мышцы, зашевелились губы.

— Нака! Ты слышишь меня?

Она открыла слипшиеся глаза, затем закрыла, потом снова открыла и застонала.

— Я здесь, не бойся, — сказал Молчанов, поглаживая ее по голове.

Она что-то шептала. Молчанов приблизился. Она говорила на японском.

— Я не понимаю. Это я, Андрей.

Ее затрясло. Молчанов положил руку ей под голову. Красное пятно пропитало повязку вокруг головы. Он потянулся к шприцу, чтобы ввести ей успокоительное.

— Не делайте… — прошептала она.

— Не делать что?

— Не делайте. Нельзя делать. Нельзя. Нельзя.

В этот момент все вокруг отключилось. Молчанов беспомощно зажал кнопку рации:

— Меня слышит кто-нибудь? Ваня! Командир!

Рация не работала. Только тьма и тишина. Вакуум.

— Боже мой! — воскликнул Молчанов.

Он схватил фонарь, оттолкнулся ногами и пулей полетел к выходу. По пути он кричал имена командира и Покровского. Никто не отзывался. Молчанов бился головой и боками о стены, выступы, сносил приборы. С ором он влетел в реакторный модуль и вдруг ему в лицо вспыхнула яркая вспышка, подул горячий воздух. Молчанов потерял ориентацию. Если бы не Покровский, свативший его за плечи, он бы расшиб голову о стальную поверхность реактора.

В глазах рябило. Покровский хлопнул в ладоши прямо перед его лицом. В голове словно взорвалась бомба.

— Летописец, ты что разорался!

Следом в модуль влетел Стивенсон, за ним доктор Пател.

— Иван, выключи фонарь, — сказал Стивенсон, щурясь.

Покровский отключил фонарь, служащий ему еще и обогревателем. В лицо подул отрезвляющий холодок.

— Андрей, ты слышишь меня? — спросил Стивенсон.

— Нака, она очнулась.

— И что? — возмутился Покровский. — Я готов к запуску.

— Она сказала не делать этого. Сказала нельзя, — Молчанова все еще мучила отдышка.

Покровский посмотрел на Стивенсона выжидающе. Тот задумчиво косился на реактор.

— Пока отбой, — сказал командир Стивенсон. — Хочу с ней поговорить.

 

ГЛАВА 9

Телеметрия. «Прайм-1479»

Атмосферное давление: 102 Кпа

Температура внутри: 22,1°C

Температура снаружи (датчик солнечный): 83°C

Температура снаружи (датчик теневой): -221°C

Курс: 3.2

Пройденное расстояние, км: 121 596 148

Задержка связи (сек): 403

Скорость км\с – 25,3

* * *

Со всего мира приходили видеосообщения. Президенты и премьеры, звезды Сети и обычные люди поздравляли экипаж с успешным запуском реактора и продолжением спасательной миссии.

Нака вела себя как стойкий боец, проводя по много часов за работой, словно и не было за ее спиной взрыва, тяжелых травм и нескольких недель комы. Молчанов носился за ней по пятам, по десять раз на дню опрашивал о самочувствии, записывал ее показатели здоровья, делал рентгеновские снимки. Каждый вечер он отправлял отчет Омару Дюпре, который только и разводил руками. Отек спадал, Нака с каждым днем хорошела на глазах.

Произошло долгожданное и волнительное событие – Молчанов получил доступ в свою лабораторию. Он пообещал себе восстановить популяцию погибших растений, а чтобы не тратить время зря, перенес спальный мешок из каюты в лабораторию, и пока не сомкнутся глаза работал на износ.

— Лучше? — спросила Нака, задирая глаза и пытаясь оглядеть собственную рану.

Они расположились в жилом модуле – в закутке между каютами. Днем здесь было тихо, освещение оставляло желать лучшего, но все же условия были приятней чем в лаборатории, где влажность просто зашкаливала. В лабораторию доктора Патела они решили больше не соваться.

— Выглядит замечательно, — сказал Молчанов, обработав рану. — Думаю, мы снимем швы раньше.

Нака потрогала правую сторону головы, где аккуратно зачесаны за ухо черные густые волосы. На левой они отсутствовали от лба и выше, почти до теменной области. Молчанов сбрил их после взрыва для доступа к ране.

— Они отрастут. Не переживай.

— Ты уверен?

— Еще будешь вспоминать как было удобно, когда не нужно плести косы.

— Что есть косы?

Молчанов наклонился чтобы ответить. От волос Наки исходил приятный телесный аромат.

— В России девушки с древности заплетали волосы тремя прядями. Одну на другую, третью сверху и так по кругу. Это называлось косами.

Она подняла голову. Их лица оказались в нескольких сантиметров друг от друга.

— Ты покажешь как делать косы?

Молчанову стало не по себе от ее прямого взгляда. Ее сбивчивое, но уверенное дыхание ощущалось у него на коже.

— Конечно. Я научу.

Она улыбнулась. Молчанов закрепил новую повязку, положил ей руки на плечи и по-дружески похлопал.

— Ну все, готово.

Нака посмотрелась в зеркало рядом с входом в свою каюту.

— Удивительно это, — произнесла она, поправляя липкие края повязки.

Молчанов собирал медицинскую утварь обратно в сумку.

— Что именно?

— Память. На лекциях папа говорил студентам о реакторе. Я слушала в лаборантской за стеной. Он не позволял сидеть со студентами. Нака отвлекала их – он говорил. Много шумела. Я все забыла, но сейчас я помню. Так четко. Будто видеозапись проигрывается в голове. Не знаю, как это может быть.

Молчанов привязал сумку к поясу и приблизился к Наке со спины. Аккуратно притронувшись к ее вискам, он неспешно помассировал их.

— Травмы височных долей могут привести к повреждению памяти, но бывает и обратный эффект.

— У меня обратный.

— Кое-что я не могу объяснить. Когда ты проснулась, ты знала, что мы собираемся запустить реактор и, что нас постигнет неудача.

Нака задумалась.

— Не знаю откуда это пришло. Как вспышка знания. Именно она меня и пробудила.

— Мозг воистину удивительная штука.

Она открыла глаза и посмотрела на него через зеркало.

— Ты удивительный.

Молчанов улыбнулся.

— Куда мне до твоих возможностей.

— Я сильная, совсем ничего не болит.

— Ты очень сильная. Но отсутствие болей может тебя обмануть. Тебе нужно уменьшить нагрузки и больше отдыхать.

— Опять пристегнутой к столу быть? Нет. Больше не хочу.

— Ты еще слаба.

— Нет!

Она обернулась и, закрыв глаза, поклонилась ему.

— Андрей-сан спасибо, что ухаживал за мной.

— Не за что.

Все еще держа глаза закрытыми, она заговорила:

— Я видела очень длинный сон. Наш дом в Токио, там была мама, и Кейджу. Мы играли в Го. Это такая настольная игра.

— Я знаю, схоже с русскими шашками.

— Мы смеялись. Вспоминали как папа торопился утром на работу и вылил на рубашку чай. Мама дала ему новую. Он бежал с лестницы и напугал Кейджу, тот от испуга загавкал и наделал лужу. Папа наступил в нее, брызги попали ему на брюки. Пока мама вытирала пол и стягивала с папы старые брюки, я несла ему новые. Они не подошли по цвету галстуку и пиджаку. Пришлось менять и их. Утро было сумасшедшее. Папа конечно опоздал. Перед выходом он обнял нас обеих и поцеловал в щеки. Сказал, что без нас он не справился бы. Еще мне чудилась музыка, такая успокаивающая. Она была знакомой, но я не могла разобрать. Она как будто доносилась изнутри меня.

— Когда ты была в коме я напевал твои песни.

Она открыла глаза и выпучила их на Молчанова.

— Зачем?

— Хотел, чтобы ты слышала знакомые нотки.

Она покраснела.

— Пел я плохо и с твоего разрешения я больше не буду пытаться. Лучше это будешь делать ты.

Она потянулась к нему губами. Молчанов неожиданно отпрянул от нее. Она опустила глаза и прикусила силой губу. Повисло неловкое молчание. Молчанов схватил модуль-компьютер.

— Я собираю данные для отчета о взрыве. Можно я задам пару вопросов?

Нака кивнула и вернулась к своему отсеку, начала собирать вещи.

— Что ты помнишь перед тем как произошел взрыв?

— Я собиралась проверить генератор, как приказал командир.

— Где ты была в момент взрыва?

Нака резко обернулась.

— Ты хочешь узнать, вина ли это моя?

Она впервые при нем повысила голос. Молчанов выждал несколько секунд и спросил:

— А как думаешь ты?

— Да, — твердо сказал она. — Мне очень стыдно. Моя вина, что миссия чуть не провалилась, — ее голос срывался, она едва не заплакала, но сдержалась. — Я знаю о выходе, знаю ты чуть не погиб. Если бы так, я не хотела бы просыпаться.

Слезы отрывались от кончиков ее глаз и парили в воздухе. Молчанов собрал их ладонью.

— Ты должна думать о том, что есть сейчас. Нужно забыть и жить дальше.

Нака отвернулась.

— Можно я задам еще вопрос? — спросил он.

Она кивнула, вытирая слезы.

— Когда ты была в реакторном, до того, как… Ну ты понимаешь. Ты не видела чего-нибудь странного?

— Странного?

— Тебе не показалось, что генератор был уже неисправен?

— Нет. Это моя ошибка.

— Ты уверена, что в реакторном не было кого-то еще?

— Твои вопросы странные. Ты говоришь или что-то подозреваешь?

— Я пытаюсь установить факты.

Она направилась к проходу, ведущему в соседний модуль.

— Факт один. Я все испортила и моя ответственность. Прости, у меня работа.

Молчанов последовал за ней.

— Меня не надо сопровождать, — резко сказала она, не оборачиваясь.

Проводив ее взглядом, Молчанов, выругался на себя и отшвырнул модуль-компьютер. Тот стукнулся о мягкую поверхность стены, завертелся в воздухе и вернулся обратно, словно бумеранг.

Ему остро захотелось сыграть в шахматы. Из-за задержки сигнала, обычная партия с живым игроком могла длиться не одни сутки и эту практику решили прервать. Молчанов сыграл с компьютером и проиграл в сухую две партии подряд. Ему никак не удавалось сосредоточиться.

Вечером Молчанов прибыл в главный модуль по просьбе командира Стивенсона. Вокруг него кружили несколько голографических экранов. На них отображались видеосообщения из ЦУПа, данные телеметрии и систем реактора.

— Вы хотели видеть меня, сэр? — спросил Молчанов, заметив, что Стивенсон не обращает на него должного внимания.

Командир Стивенсон показал указательный палец вверх, просигнализировав Молчанову подождать. Стивенсон принялся поочередно собирать листы с какими-то записями со стен и складывать их аккуратно в коробочку, сверху легла совместная фотография с дочерьми, висевшая на стене с самого старта. Закончив, он подлетел к столу, где ждала открытая консервная банка с мясом. Подхватив наполненную ложку, он сунул ее в рот, аккуратно прожевал. Запах говядины со специями разлетелся по модулю.

— С кораблем все хорошо, сэр? — спросил Молчанов, указав на экраны.

— Если бы не правки Наки, мы бы с тобой сейчас не разговаривали.

— Сэр, об этом я хотел поговорить с вами. Нака слишком много времени проводит за работой. Она еще слаба.

— Вздор. Она сильнее всех нас. Ее даже твои лекарства не одолели.

— Это так, сэр. Но ей нужен отдых. Еще есть опасность осложнений. Я рекомендовал бы не более трех часов работы в день.

Командир Стивенсон протер лысину и пожал плечами.

— Так скажи это ей. Ты врач экипажа.

— Уже сказал, сэр. Она не послушала.

Командир Стивенсон прожевал новую порцию мяса и с явным нежеланием произнес:

— Я посмотрю, что можно сделать.

— Спасибо, сэр. Ох, простите, вы же вызвали меня. А я тут со своими проблемами. Совсем забылся.

Командир Стивенсон внимательно выждал пока Молчанов договорит.

— Мне необходим отчетный сеанс.

Повисла пауза.

— Вы серьезно, сэр?

— Абсолютно. Пункт 20.1 положения о безопасности полетов. Каждый член экипажа в случае обнаружения у себя признаков психических расстройств должен немедленно доложить врачу экипажа. То есть тебе. Именно это я и собираюсь сделать.

Командир Стивенсон смотрел на него до безобразия настойчиво.

— Я знаю правила. Но как врач экипажа могу с уверенностью сказать, что каждый из нас сейчас испытывает проблемы. Еще недавно мы были на волоске смерти.

— Я написал прошение об отставке и этот разговор всего лишь формальность. Я обязан приложить заключение врача экипажа и отправлю его сегодня же в ЦУП.

Молчанова словно огрели кочергой по голове. Стивенсон же продолжал нехотя жевать мясо. Судя по всему, через силу. Даже без измерений заметно, что он сильно похудел. Худоба была его обычным состоянием, но теперь это выглядело просто угрожающе: щеки впали, острые скулы оголились, кожа на голове и лице ссохлась и покрылась прыщами.

— Сэр, — тихо обратился Молчанов. — Расскажите, что случилось.

— Я нарушил запрет об использовании связи в личных целях. Перед запуском я отправил сообщение семье.

Стивенсон загреб полную ложку мяса и опустил в рот, проглотил не прожевывая.

— Сэр, вы поступили так как поступил бы каждый.

— Я нарушил приказ! Энергии могло не хватить для запуска. Я мог погубить экипаж.

— Но не погубили.

— Я был не в состоянии принимать взвешенные решения, — он прервался, стараясь успокоить самого себя. — Я не позволил отключить Наку. Если бы не ее воля к жизни, мы бы… Я должен понести наказание. Начинай сеанс.

Молчанов кивнул и включил запись диктофона. Он наговорил стандартное предисловие и задал командиру несколько уточняющих вопросов о его личности. Стивенсон отвечал очень серьезно, иногда говорил сходу, а иногда долго думал прежде чем произнести хоть слово.

— Вы осознавали последствия своих действий? — спрашивал Молчанов.

— Да, осознавал, — отвечал Стивенсон, выпрямив спину, словно на экзамене.

— Тогда почему вы пошли на это?

— Я не верил в успех запуска.

— Вы считали, что экипаж погибнет?

— Да.

— Если бы кто-то из экипажа обратился к вам с просьбой отправить сообщение его семье. Вы бы дали разрешение?

Вопрос заставил Стивенсона задуматься.

— Нет. Это против правил.

— Тогда почему вы дали разрешение себе?

— Я проявил слабость. Недостойную для командира.

— Есть ли другие причины, по которым вы хотите подать в отставку?

Стивенсон молчал несколько секунд, собираясь с мыслями.

— Нет.

Ответ не звучал уверенно.

— Вы любите свою семью?

— Конечно.

— Что вы сказали им в сообщении?

Стивенсон посмотрел вдруг на Молчанова и в его взгляде читалось недовольство.

— Это не относится к делу.

— Это поможет мне прояснить ваши мотивы, проверить наличие аффекта и оценить психоэмоциональное состояние. Это непременные атрибуты заключения.

Командир Стивенсон задумался.

— Я попросил прощения.

— За что?

Он помолчал. Потом выдохнул и заговорил.

— За то, что не послушал их. Согласился на полет, который ничего для меня не значил.

— Тогда почему вы полетели?

— Потому что пообещал.

— Кому вы пообещали?

— Другу.

— Вы имеете ввиду Чарли Хэнлона, сэр?

У него задрожали скулы.

— Простите, что я затронул эту тему. Но мне важно знать подробности.

Его глаза покраснели.

— На месте командира он видел только меня. Я пообещал, что сделаю это.

— После смерти Чарли вы могли отказаться от обещания.

— Я не мог предать его память.

— Вы были обязаны ему чем-то?

— Мы учились вместе, вместе служили. Однажды, когда оба были еще зелеными юнцами, мы вели патрулирование границы военного конфликта в Алжире. Мы возвращались на базу. Мой бортовой компьютер дал сбой, я отклонился от курса и залетел на территорию противника. У них были старые русские ПВО. Лучшие, что я видел. Противник открыл огонь. Я пытался маневрировать, но понимал, что шансов нет. Катапультироваться было бессмысленно, меня бы поймали, запытали до смерти, а потом повесили мою голову на заборе. Чарли вызывал меня по рации, но я не отвечал. Я не хотел, чтобы и он погиб из-за меня. Когда у меня закончились тепловые ловушки, я понял, что это конец. Но ракета, вдруг отклонилась в сторону. Это был Чарли. То, что он сделал было просто невозможно. Его самолет прошел пересекающим курсом между мной и ракетой. Она ударила ему в хвост. Я наблюдал как горящий самолет моего друга пикирует к земле, и понимал, что ничем не могу помочь. Через три дня Чарли подобрали в тридцати километрах к югу у границы. Противник отправил сотню людей на поиски, но Чарли проскользнул мимо, как нож сквозь масло. У него был талант всегда выбираться из любой передряги. Я бы так не смог. Когда мы встретились, он только похлопал меня по плечу и сказал – «ты поступил бы так же, брат». И я пообещал, что, когда Чарли нужна будет моя помощь я обязательно приду. Если бы не он у меня не было бы моей семьи. Я обязан ему всем.

— Что вы почувствовали, когда узнали, что он погиб?

— Ярость.

— Вы вините себя?

Стивенсон уставился в одну точку и еле заметно кивнул.

— Вы ничем не могли ему помочь. Будь вы рядом вы бы тоже погибли.

— Если бы я был там, я не дал бы ему вести электрокар так безрассудно.

Наступило молчание. Глаза командира стали стеклянными, а мысли витали где-то совсем далеко.

— Сэр, а что если Чарли погиб не случайно?

Стивенсон навострил уши.

— Вы сказали, что он ас…

— Лучший из тех, кого я знал.

— Тогда почему ас, способный вести многотонную машину на скорости десять тысяч километров в час, не справился с управлением электрокара в хорошую погоду?

— Чарли слишком часто обманывал смерть. Очередной раз она не простила ему.

— Ведь он вел «Дьявола», не так ли? Самый совершенный электрокар в мире. Все его контуры дублированы трижды. Лучшие датчики, противоаварийная система и ничего не помогло.

— Ты хочешь сказать, что кто-то нарочно испортил контур «Дьявола», и никто не заметил?

Повисла секундная пауза.

— Я не знаю, сэр. Но это возможно.

— Кому это могло понадобиться? — абсолютно серьезно спросил Стивенсон сам себя и его сознание будто покинуло организм, глаза стали совсем потухшими.

Стивенсон хотел еще что-то сказать, но замолчал, издав непонятный визгливый звук.

— У него были какие-то враги? — спросил Молчанов.

— У всех людей есть враги. Откуда мне знать?

— Я всего лишь рассуждаю. Может быть он делился с вами?

— Почему ты вообще заговорил про него?

— Это вы заговорили про него.

Сердцебиение Стивенсона приблизилось к ста пятидесяти ударам.

— Сэр, я дам вам успокоительное.

Молчанов потянулся к сумке. Стивенсон схватил его руку и сильно сжал. Пальцы мгновенно онемели. Молчанов не произнес ни звука. Спустя какое-то время Стивенсон отпустил и направился к переходу из модуля. Молчанов последовал за ним. Стивенсон шлагбаумом выставил руку перед ним.

— Мы закончим позже.

— Конечно, сэр.

* * *

Частички растений, еще недавно бывшие льдинками, забили фильтры вентиляции лаборатории. Молчанов провел полдня вычищая их. В результате ободрал руки и получил ноющую боль на месте поджившего перелома.

Наружу уже выглядывали первые зеленые побеги. Особую радость Молчанову доставляли ростки репейника. Он представил, что уже к концу путешествия, его лаборатория вновь будет благоухать запахами жасмина и пестреть зелеными лопухами.

Молчанов глотнул воды и проверил журнал полива. Он держал информацию о каждом растении в памяти, но страх потерять все снова заставлял его по много раз перестраховываться.

В лабораторию влетела Нака. Молчанов точно помнил, что ближайшая их встреча назначена только на завтра. Нака кивнула в знак приветствия, осмотрелась и направилась к стеклянному квадратному куполу. Внутри располагалась чашка Петри – специальная плоская посуда для выращивания культур микроорганизмов. Нака нагнулась над куполом и прищурилась.

— Карцикулы, — сказал Молчанов, приблизившись сзади.

Нака глядела на них с лицом школьника, пришедшего на экскурсию в музей.

— Это то, о чем все говорят?

— Карцикулы лактис, — от радости у Молчанова все еще щемило в груди. — Это удивительно, но они выжили. Их ДНК стабильна. Это настоящее чудо, грандиозное открытие для астробиологии. Только ради этого стоило начинать эту миссию.

— Я их совсем не вижу, — посетовала Нака.

Молчанов приблизился вплотную, аккуратно взял ее за руку и направил палец в левый верхний угол чашки Петри.

— Видишь бледно серую пленку.

— Такие крохи, — она прильнула поближе чтобы рассмотреть.

— В этом пятнышке больше микроорганизмов чем звезд в нашей галактике.

Нака осмотрела лабораторию.

— Многие твои растения умерли, — с чувством вины сказала она.

— Я восстановлю их. У меня еще полно запасов семян, — Молчанов указал на мешочки, аккуратно сложенные в отдалении лаборатории. — Земли хватит чтобы вырастить все.

Она вновь прильнула к куполу.

— Хочешь посмотреть на них вблизи? — спросил Молчанов.

Она улыбнулась и кивнула. Молчанов подключил микроскоп к капсуле. Нака заглянула в окуляры. Молчанов тем временем вытер рукавом лицо от грязи, налипшей во время чистки фильтров.

— Они похожи на бонсай, — воскликнула она.

— Карликовые деревья. Хм, отличное сравнение, мне оно не приходило в голову.

— Мама выращивала их в нашем саду. Они были ее сокровищем.

Молчанов покрутил ручку зума и уменьшил масштаб.

— А теперь как шарики воздушные. На веревке, — восхищенно сказала Нака. — Так красиво.

— Когда мы прилетим на Марс, я выпущу эти шарики на волю.

Нака оторвалась от микроскопа и с удивлением посмотрела на Молчанова.

— Под присмотром конечно, — уточнил он. — В изолированном от биосферы Марса месте.

— Может быть марсианам пригодятся эти карцикулы? Ими можно питаться.

Молчанов представил себя на лекции перед студентами в университете. Том самом, в котором, когда-то работал отец.

— Биосфера любой планеты уникальна. Даже если мы на сто процентов уверены, что планета необитаема, нельзя привносить земную жизнь без тщательной проверки.

— Это же просто грибки. Как они могут быть опасны?

— Для нас они безвредны. Но марсиане живут в других биологических условиях. Их ДНК существенно отличается от нашей. Они подчиняются другим биологическим законам, абсолютно неведомым для нас. Карцикулы могут стать для них смертельным ядом, — Молчанов снял со стены фотографию марсианина. — Часто представляю, как впервые увижу их движения – они определенно должны быть грациознее наших. Услышу их голос. Интересно, как он будет звучать в условиях низкого давления? Возможно марсианская эволюция и вовсе лишила их голосовых связок, и они общаются жестами.

— Или читают мысли?

— А почему бы нет? Наши знания о развитии жизни всегда ограничивались только земной средой обитания. Мы всего лишь набор случайных мутаций. Эволюция миллионы лет приспосабливала нас к земной жизни. Если бы эволюция решила, что для выживания нам нужны крылья, она дала бы нам их, как птицам и никто не удивлялся бы летающим людям. Только представь на что могут быть способны марсиане? На Земле я всегда тянул за ниточки и знал к чему они меня приведут, потому что жизнь взаимосвязана. Но Марс. Я совершенно не знаю, что меня ждет. Я тяну нить вслепую, и это невероятно интересно.

— Ты, как мой папа. Он говорил со студентами так же страстно. Никого не замечал вокруг.

Повязка съехала ей на лоб. Она попыталась приподнять ее, но ей не удавалось ухватиться за торчащий краешек. Молчанов помог и закрепил повязку.

— Так-то лучше.

— Спасибо.

Она сняла с пояса фотоаппарат.

— Хочу сфотографировать тебя. Рядом с ними.

— Не стоит. У тебя совсем мало кадров.

— Я хочу.

Молчанов придвинулся к капсуле и положил сверху руку, словно обнимал друга. Нака прицелилась. Щелчок.

— Кажется, я моргнул.

Нака убрала фотоаппарат за пояс.

— Ничего. Я сделаю так, чтобы твои глаза были открыты. Могу даже сменить их цвет.

— На какой?

— Какой захочешь.

— Красный.

Она рассмеялась.

— Лучше оставить как есть. Уже идеально.

Нака приблизилась к стене и рассмотрела фотографии, которые Молчанов перенес из каюты вместе со спальным мешком.

— Это твой папа?

— Да.

Она потянулась к фотографии и за несколько сантиметров от нее остановилась, взглядом спросив у Молчанова разрешения. Он кивнул. Она аккуратно сняла фото и рассмотрела вблизи. Отец запечатлён в лаборатории. Он стоял, облокотившись на стол, скрестив руки перед собой, голова повернута в сторону, рот приоткрыт. В тот он подзывал Андрея к себе, чтобы сфотографироваться вместе. Но Григорий Васильевич, его наставник не дружил с электронной техникой и случайно сделал это фото. Несмотря на то, что через несколько секунд была сделана их совместная фотография, Молчанов любил именно эту. Отец на ней как живой.

— Совсем не похожи, — сказала Нака.

— Я похож на мать. Только подбородок его и волосы.

Нака перевела взгляд с фотографии на Молчанова, затем обратно.

— Твой папа врач?

— Он биолог.

— Как ты?

— Почти.

— Он должно быть гордится тобой?

— Он умер, много лет назад.

— Прости…

Нака отвернулась и внезапно заплакала. Молчанов обнял ее. Она еще больше разрыдалась. Спустя несколько минут она успокоилась и смогла говорить.

— Когда ты сказал, я снова ощутила ту боль. Она живет тут, в груди. Не могу контролировать. Ты тоже до сих пор чувствуешь?

— Будто это было вчера.

Нака возвратила фото на место. Воцарилась тишина. Лишь только жужжала вновь очищенная вентиляция.

— Мой отец часто приносил домой банки с насекомыми, — рассказывал Молчанов. — Жуки бронзовки, венгерские жужелицы, огромные тараканы-носороги, — Нака вздрогнула, когда Молчанов показал ей размер тараканов-носорогов, вытянув ладонь. — Мама так ругалась. Насекомые жили у нас по много месяцев. Когда они умирали я очень переживал. Тогда я решил, что сам могу не хуже папы искать новых жуков. Я ловил их на улице, выкапывал из-под земли, складывал в банку и приносил домой. Мама наругала меня и заставила выпустить их. Они с отцом сильно повздорили из-за этого. Отец говорил, что ребенку нельзя запрещать быть любознательным. Он говорил – я, как растение, если не поливать, засохну. А потом папа принес мне книгу и сказал, что, если я хочу быть настоящим исследователем, мне не нужно содержать находки дома, я должен составлять каталог. Я зарисовывал туда мух, червяков, жуков, в общем все, что мог найти. Потом отец принес с работы старый микроскоп, ему, кажется, было лет сто. Линзы прошаркались, резкость не настраивалась, а еще от него воняло спиртом. Помню, когда впервые посмотрел в него. Вокруг меня были еще миллионы находок. Уже через год у меня был обширный каталог из нескольких томов. Когда видишь перед собой результаты работы – это непередаваемое чувство гордости. К этому чувству быстро привыкаешь и уже не можешь без него жить. Я мнил себя первооткрывателем, а потом отец сказал, что все организмы в моем каталоге уже давно известны. Я так плакал. Отец обнял меня и сказал – никогда не останавливайся! Он поселил во мне желание – продолжать искать. Повзрослев я решил направить взор в космос. Пока мой внеземной каталог пуст.

— Скоро там появится первая запись, — сказала Нака. — Отец бы гордился сыном.

— Он не узнал, что я пошел по его стопам, — голос его задрожал. — Мы поругались, я сказал, что мне его жизнь не интересна. Я сильно огорчил его.

— Ты не виноват.

— Я не успел попросить у него прощения. Слишком поздно я понял…

Она положила руку ему на грудь.

— Он простил тебя давно. Он все видит.

В ее словах была такая искренность, что Молчанов внезапно ощутил прилив жгучего одиночества. Со смертью отца одиночество стало его вечным спутником. И никто, ни мама, ни Света не могли заполнить его. Смогла только Нака. Они, как два голодных изнеможённых пса, промокших под ливнем обстоятельств, внезапно встретились посредине клетки.

Он поцеловал ее. Она оплела его ногами и прижала к себе. Они парили в воздухе, предаваясь новыми ощущениями, как сплетенные бабочки. Ударялись о стены, сносили с крепежей приборы и инструменты. Те в свою очередь кружили вокруг них, словно спутники.

Когда все закончилось они собирали мусор и швырялись им друг в друга. Молчанов отворачивался, Нака подлетала сзади и целовала ему шею. Его пробивали мурашки. Он пытался поймать ее, но она успевала ускользнуть, переворачиваясь в воздухе подобно прыгунье в воду.

Ночью они договорились встретиться снова. Закутавшись в одеяло, в полной темноте они летали, прижавшись друг к другу, и разговаривали обо всем.

— Командир закрыл доступ в программу главного компьютера. Он мне не доверяет.

— Возможно он хочет проверить все ли в порядке после случившегося.

— Меня все ненавидят.

— Это не так, — сказал Молчанов.

— Я чуть не убила вас.

— Ты загладила вину сполна. Все это понимают.

— Иван с самого начала унижает меня. Говорит я некомпетентна.

— Он завидует. Ты, молодая девушка и добилась больше него – взрослого и опытного мужчины. Ты высаживаешься на Марс, а он остается на орбите. Его ненависть от бессилия.

Молчанов вспомнил как застал Покровского в реакторном модуле.

— Ты спишь с закрытыми глазами? — спросила Нака.

— С чего ты взяла?

— Я звала тебя.

— Просто задумался.

Нака положила голову ему на плечо.

— Думаю командир уже не сможет доверять мне.

— Скотт умный и справедливый человек. Он не хочет напрягать тебя раньше времени пока ты не восстановишься.

Стало жарко. Они раскрылись и остались совершенно голыми. Оделяло уплыло от них. Песчинки-звездочки мерцали в иллюминаторе.

— Тебе нужно успокоиться. То чем мы занимались тебе вообще противопоказано. Меня могут уволить с работы.

— Мне бы этого не хотелось, — сказала она.

— Притворимся, что мы не нарушали с десяток правил, а я как твой лечащий врач назначил тебе полезную для здоровья физиотерапию, — Молчанов усмехнулся.

— Так ты и скажешь командиру? — спросила она.

Молчанов хохотнул, но затем осознал, что она не шутит.

— Мы никому не скажем.

— Почему?

— Потому что отношения на борту запрещены. Это прописано в наших контрактах. Нас отстранят и будут судить.

— Значит для тебя это просто развлечение!

Она вырвалась из его объятий, собрала одежду и улетела.

Молчанов окликнул ее, но она не обернулась.

* * *

Макс шагал по вымощенной из жестяных листов дороге. Помятые автомобили, грузовики и автобусы громоздились в сплошные стены высотой с дома. Повсюду стоял запах выхлопных газов и дерьма. Раньше здесь проходили трубопроводы городской канализации. Когда они вышли из строя, властям было выгодней протянуть новые в обход, нежели загонять ремонтников на Свалку. Местные жители выкапывали трубы, обдирали теплоизоляцию и использовали для обогрева. Подземные станции метро также пришлось закрыть. Особо предприимчивые жители Свалки захватили вентиляционные шахты и пытались обложить налогом транспортировку свежего воздуха в метрополитен.

Всюду висели объявления с предложением приобрести металлическую недвижимость. Седан японской сборки из двадцатого века с картонками вместо стекол стоил как, обед в кафе. Рейсовый автобус обойдется в месячную аренду городской квартиры. Состоятельные жители Свалки могли позволить себе иметь в собственности самолет.

Местный ржавый колорит разбавляли небесные проекции. Для жителей Свалки подбирался особый репертуар. Социальная реклама призывала к смирению, доброте, соблюдению законов и честному труду. Но самый высокий рейтинг имели прямые включения с «Прайма-1479». Жестяной шум и рев моторов замолкали, прекращались драки, ругань и плачь, люди задирали голову в небо и с замиранием сердца слушали каждое слово Бальтазара.

Макс забрел на местный рынок. Помимо несъедобной еды, промасленной одежды, оружия и виртуальных очков, здесь можно было купить настоящий бензин. Его продавали в помятых стальных канистрах. Проверок полиции никто не опасался. Стражи порядка предпочитали обходить Свалку стороной, ограничившись постами на прилегающих дорогах. Иногда после жестоких столкновений местных банд полицейские устраивали рейды. Они находили несколько десятков изуродованных тел и сотни стрелянных гильз. Для отчетности арестовывали несколько уголовников и все возвращалось на круги своя. Свалка стала прибежищем не только бедняков и преступников, но и тех, кто просто хотел, чтобы о его существовании забыли. Именно такого человека Макс и искал.

На рынке стоял громогласный ор. Под ногами путалась ребятня, вокруг сновали воришки и карманники. Макс показывал торговцам фотографию.

— Панфилов Сергей, знаете такого?

Продавцы морщились и отмахивались, когда понимали, что он не собирается ничего покупать. Один согласился помочь в обмен на покупку карбюратора от советской «Волги». Макс согласился, но продавец, получив деньги, тут же забыл об обещании и посоветовал Максу свалить. Макс потребовал вернуть деньги и забрать чертов карбюратор обратно. К продавцу прибыла подмога в лице двух человек аналогичной засаленной внешности и Максу пришлось ретироваться.

День шел к закату. От рева бензиновых моторов разболелась голова. Макс прошагал Свалку вдоль и поперек и еле волочил ноги от усталости. Никакой информации о Панфилове ему не удалось найти.

Девчонка лет тринадцати как-то странно смотрела на него.

— Ты ищешь Панфилова? — спросила она, когда он подошел.

Девчонка невысокого роста, худая, в старом спортивном костюме и бейсболке.

— Ты его знаешь? — спросил Макс.

— Знаю.

Она выжидающе смотрела на него.

— Где его найти?

— Сколько у тебя денег?

— У меня нет денег.

Она пожала плечами и скрылась между двумя автобусами.

— Эй! — крикнул Макс

Он заглянул за ней в проход. Девчонка исчезла. Он постоял еще какое-то время и пошел дальше. Выйдя к окраине Свалки, он вновь увидел ее. Девчонка так же непринужденно стояла на краю дороги. Макс подошел к ней и сунул купюру в руку. Она внимательно осмотрела ее, понюхала и сунула в карман. Затем вновь протянула руку за добавкой.

— Остальное, когда приведешь к нему.

Девчонка молча пошла вперед. Макс последовал за ней.

— Куда мы идем? — спросил Макс ей вдогонку.

Девчонка молча шла дальше. Они вышли к корпусу старого самолета. Крылья и шасси отсутствовали, иллюминаторы были обтянуты неработающими гирляндами. Из окна кабины пилотов торчали чьи-то ноги, следом выходил сигаретный дым. На обшивке была надпись: «Бар Ту-154», небрежно нарисованная красными мазками по выцветшей краске.

Девчонка остановилась у входа. Вокруг не было ни души.

— Он там? — спросил Макс.

Она кивнула. Макс осторожно отодвинул шторки и вошел. Внутри горел приглушенный свет красного оттенка, воняло сигаретами.

Вместо рядов сидений стояли столы, за одним из которых располагались трое мужчин. Позади них через открытую дверь доносились женские голоса и умиротворяющая музыка. Проститутки в откровенных нарядах хихикали между собой. Там же стояли узкие кровати, огороженные непрозрачными ширмами.

Мужчины внимательно разглядывали Макса. Они были не старше тридцати пяти, двое крепкого телосложения, третий худой с татуировками во все тело. Никто из них не был Панфиловым.

Макс развернулся чтобы уйти, но проход уже преградил еще человек. Двинувшись на Макса, он вынудил его шагнуть к троице за столом.

— Мне сказали я могу найти здесь одного человека.

— Кто тебе сказал, снежок? — спросил худой мужчина с носом-картошкой.

Несмотря на его молодой возраст он был почти полностью седой.

— Девочка…

— А ты рассчитался с ней? — спросил седой.

Макс не ответил. Седой встал и обошел стол.

— Снежок, тут принято платить за услуги вперед.

— Тогда найдите мне того, кого ищу, и я заплачу остальное.

Макс сделал шаг назад. Волосы на затылке зашевелились от дыхания четвертого позади него.

— Ты думаешь мы тут отбросы какие-то? — седой швырнул сигаретой в Макса. Уголек отскочил от куртки и упал на пол. — За твои копейки, будем перед тобой выплясывать? Думаешь, можешь порядки тут устанавливать?

В его руке сверкнуло лезвие ножа.

— Посмотрим, что у тебя есть. Выворачивай карманы.

Макс резко взмахнул пакетом с карбюратором. Удар пришелся седому в лицо. Послышался хруст, седой рухнул на стол, одна ножка сломалась и стол упал горкой на пол. Седой скатился по нему, как безжизненная кукла. Бутылки и стаканы посыпались на пол.

Макс пригнулся. Рука нападавшего сзади пролетела мимо головы, шаркнув ему по волосам. Макс развернулся и ударил зажатым в руке карбюратором противника в подбородок. Мужчина пошатнулся. Макс обошел его сбоку и толкнул ногой в спину. Мужчина потерял равновесие и повалился на седого. Двое подхватили его прежде чем он расплющил седого.

Макс выскочил на улицу. Его схватили его за рукав, он размахнулся чтобы ударить. Девчонка закрыла лицо ладонями. Макс убрал кулак. В следующий миг девчонка взмахнула ножом перед его лицом. Лезвие оцарапало ему щеку.

Макс оттолкнул ее и побежал. Двое выскочили из самолета и рванули за ним, крича вслед оскорбления и обещания расправы.

Макс нырял в повороты, стараясь не бежать по прямой больше нескольких метров. В конце концов он заблудился. Преследователи немного отстали. Макс спрятался за грузовик с высоким бортом и отдышался.

Он хотел проверить местоположение по карте, но в кармане не оказалось модуль-компьютера. Должно быть обронил в самолете.

Преследователи приближались. Макс замер и прижался спиной к колесу. Сердце колотилось, словно молот по наковальне. Мужчины остановились с противоположной стороны грузовика.

— Алло, нет его, ушел, — говорил один. — Да, ищем. Понял. Найдем.

Он закончил разговор и обратился к напарнику:

— У слона нос сломан, он в бешенстве.

— Сучонок, где-то здесь должен быть. Прячется, сучонок.

Макс высматривал пути отхода. Он мог бы проскочить между двумя легковушками и затем повернуть направо, а там, кажется, на горизонте виднелся столб забора.

Макс дождался пока преследователи отдалятся и начал движение медленно на корточках. Когда он добрался до поворота, между ним и преследователями было не меньше сотни метров. Впереди был точно забор. Высотой в три метра, сотканный из толстенных труб, он казался непреодолимым. Только не для Макса.

Внезапно, перед ним выросла фигура. Это была та самая девчонка.

— Снежок здесь! — заорала она.

Макс собирался заткнуть ей рот ладонью. Девчонка резким движением представила ему нож к горлу. Макс попятился и уперся в ржавый минивэн.

— Отпусти, дам денег, — сказал Макс.

Она сильнее придавила нож и огрызнулась. Передние зубы у нее отсутствовали, а клыки торчали, словно у вампира.

В следующий миг прозвучал звонкий шлепок. Девчонка рухнула на землю, хватаясь руками за лицо.

Силуэт человека схватил Макса за шиворот и потянул за собой. Макс не видел куда бежит, только судорожно перебирал ногами, уткнувшись в спину спасителю. Сзади звучали шаги и крики преследователей. Спустя несколько минут им удалось оторваться. Они вбежали в старый покосившийся автобус без колес. Незнакомец закрыл дверь и приказал Максу пригнуться. Они сидели в тишине пока не убедились, что преследователи их потеряли.

Макс узнал в спасителе Панфилова. От упитанного добряка с фотографии остался стройный, как трость мужчина с ороговевшей кожей на лице. Прежними остались только глубоко посаженные глаза и редкие светлые усы.

Панфилов протянул Максу флягу с водой. Макс потянулся. Панфилов выронил ее. Макс нагнулся чтобы поднять, а в следующий миг Панфилов уже держал его шею в замке. Макс был абсолютно обездвижен.

— Кто тебя прислал? — спросил Панфилов.

— Я сам, — выговорил Макс.

Панфилов сдавил шею. Макс задыхался.

— Я тебе шею сверну. Говори, это Гумилев прислал?

Макс хлопал его по руке, как проигравший в битве боец.

— НАааСАаа.

В глазах темнело.

Панфилов отпустил ему шею. Макс кашлял и жадно дышал.

— NASA? — переспросил Панфилов, помолчал секунду и добавил. — Хм, а я тебе верю. Следак не стал бы трясти фоткой перед первым встречным.

Панфилов сел на потрепанное кресло, Максу досталась ободранная лавка.

— Здесь нельзя показывать, что ты городской, иначе в багажнике похоронят.

Макс все еще массировал шею.

— Тут не только деньги в цене, но и все что можно надеть или, — Панфилов провел пальцем по груди сверху вниз, имитируя разрез. — Извлечь.

В горле встал ком. Макс кашлянул.

— Ты что, космонавт?

— Я Максим. Инженер NASA. Ну то есть бывший.

Макс рассказал о себе, о Маккензи, о том, как раздобыл информацию с его терминала и найденном заключении. Панфилов слушал внимательно. Когда Макс произнес имя Чарли Хэнлона, Панфилов вскочил и зашагал взад-вперед.

— Вот же сука, Гумилев! Тварь. Ну я до тебя доберусь.

Панфилов тараторил себе под нос, словно с кем-то спорил. Потом он вновь сел и обратился к Максу:

— Как ты узнал, что я здесь?

— У меня есть друзья в прокуратуре. Они помогли с доступом к отчетам. Вы ушли на пенсию, а затем пропали без вести. Есть показания, что вас видели на Свалке.

На вечеринке в баре по приглашению Игоря Павлова, Макс изрядно напился и уговорил братьев Волошенко помочь ему с поиском «старого друга отца». Макс так напился, что с трудом помнил все подробности.

— От кого вы прячетесь? — спросил Макс.

— Начальник мой сначала просил по-дружески: «Серега, пойми большим людям не нужен скандал перед полетом». Потом стал угрожать увольнением, деньги предлагал. Думал я продажная тварь, как он и вся его гопота. Кто ему платил, американцы или русские я не знаю. Гумилеву не важно кто дает бабло. Ублюдок думает – так все вопросы можно решить. Со мной нельзя, — заорал Панфилов. — Я ему это сказал в лицо, что пальцем не пошевелю и пойду выше, если будет давить. А он меня на пенсию отправил, хотя у меня договор был еще на три года. Но я все равно не сломался.

— Они изменили отчет, а ваш удалили.

Панфилов встал. Глаза его округлились, а лицо налилось ненавистью.

— Ну я достану этого ублюдка.

— Я могу помочь. Ваши слова станут доказательством. Маккензи замешан, я уверен.

Панфилов присел. Его взгляд стал усталым.

— Думаешь, я не пытался стучаться в двери? Не пытался к журналистам идти? Даже в Сеть выкладывал. Они запустили еще с полсотни версий и все растворилось. Видишь, куда они загнали меня? Обещали жене, если не заткнусь, в следующий раз закопают. Только недооценили они. Я-то смерти не боюсь, за тридцать лет столько насмотрелся. Мне бы только прожить как можно дольше чтобы этих уродов прижать.

— Я знаю коды доступа к спутникам, могу вывести вас в прямой эфир на крупные сетевые каналы. Пока они будут разбираться где источник, у вас будет достаточно времени.

— Ты сказал больше не работаешь там. Как пройдешь? — спросил Панфилов.

— Главное будьте готовы сказать все, как было на самом деле. Остальное я сделаю.

Панфилов приободрился. Сжав кулак, он стукнул по ладони несколько раз.

— Я закопаю их. Все расскажу.

— Вы уверены, что электрокар специально испортили?

Панфилов подошел к Максу, посмотрел на него сверху вниз.

— Ты сомневаешься во мне?

Макс тоже встал.

— Хочу быть уверен.

— Все платы сгорели в пожаре, но я восстановил последовательность команд. Программу мотора нарочно сбили так, чтобы тормоза и рулевое отключались после набора скорости. Я не знаю как им это удалось. Такое мог провернуть только одаренный человек. Среди наших следаков таких нет, точно знаю, — Панфилов протянул Максу руку. Они обменялись рукопожатиями. — Я выйду в эфир и все расскажу. Больше они не смогут меня заткнуть.

Макс кивнул.

— Тогда завтра, в три часа дня. В это время нагрузка на Сеть максимальна, — сказал Макс

— Завтра в три.

Обсудив остальные нюансы, Панфилов заметно повеселел. Он сидел, сложив ногу на ногу и попивал воду из помятой бутылки. Попутно рассказывал о прошлом: как выводил на чистую воду коррупционеров, скрывался от покушений и выходил сухим из воды даже когда был на грани.

— Вот смотришь на этого ублюдка. Он пихает тебе деньги, умоляет, готов целовать ноги, а ты спрашиваешь себя: вот зачем все это мне? Как бы примеряешь на себя. Начинаешь думать, что с тобой что-то не так. Закрадываются сомнения. А может все-таки чуть-чуть взять? И на квартиру нормальную хватит, да и кушать вкусно хочется. Вот, что я скажу, не бывает чуть-чуть подлости, ты либо подлец, либо нет. Назад пути уже не будет. И если я стану подлецом, кто тогда останется? Кто защитит? Я один на поле боя, а значит все средства хороши. Если перед тобой подлец, не важно сколько у него детей, долгов или родители больные, да пусть он хоть калека одноногий. Он подлец. И обращаться нужно с ним как с подлецом – давить гадину, ты понимаешь?

— А если человек осознает ошибку и решит исправиться?

— Если один раз оступишься, проявишь слабость, все – ты тоже подлец. А подлец подлецу друг и товарищ. Третьего не дано.

Панфилов выглянул в окно. Солнце уже село.

— Чего мы ждем? До забора рукой подать.

— На Свалку легко зайти, но трудно выйти. Тех, кто лезет через забор полицейские снайперы отстреливают, — Панфилов подмигнул Максу. — Простой и дешевый способ снизить популяцию ублюдков. Всегда можно свалить на местные банды. Чтобы уйти живым надо знать тропы.

Они подождали еще какое-то время.

— Зачем тебе то это все? Молодой такой, жил бы спокойно.

— Хочу задавить подлецов, — ответил Макс.

Они вышли. Вокруг стало непривычно тихо. Где-то вдалеке мутнели останки потухших костров. Жители Свалки легли спать и забаррикадировали двери железных квартир. Панфилов говорил, что ночь здесь опасней, чем прогулка по реке, кишащей крокодилами. Но это еще и единственный шанс покинуть Свалку незамеченным.

Панфилов довел Макса до потайного выхода. Забор здесь со стороны казался монолитным, но на деле имелся широкий проем, образовавшийся из-за покосившихся столбов в результате подмывания водой.

— Там старые ЖД пути, за ними пруд и дорога. Помнишь, как обходить посты?

Макс кивнул.

— И держись леса. Дальше забора я с тобой не пойду.

Они попрощались.

Макса продувал холодный ветер. Шелест опавшей листвы маскировал звуки шагов. Приблизившись к пруду, Макс заметил позади какое-то движение. Спрятавшись за ближайшее дерево, он выглянул. Силуэт мужчины остановился в нескольких десятках метров от него. Незнакомец осматривался. Затем, видимо потеряв Макса из виду, силует двинулся в сторону дороги.

Макс дождался, когда незнакомец удалится и двинулся обходным путем. До дороги он добрался продрогший и с промокшими ногами. Его осветил фарами электрокар. Макс хотел бежать, но электрокар включил мигающие синим фонари. Полицейский закричал в громкоговоритель. Макса задержали и посадили в машину. Венозным сканером установили личность.

— Ты не житель Свалки, — сказал полицейский. — Гулять что ли негде?

— Я заблудился. Доставьте меня до города.

— Еще бы. Иначе тебя здесь точно кто-нибудь прикончит.

Электрокар покатил по неровной дороге. Макс откинул голову на сидение и задремал. Когда он очнулся, то увидел перед собой груды наваленных автомобилей. В свете фар они были похожи на каменные скалы. Не оставалось сомнений – он вернулся на Свалку.

Макса вытащили из машины и бросили на землю. Руки сковывали наручники за спиной. Двое мужчин, те самые из самолета стояли над ним двумя столбами. Седой подошел к полицейской машине и протянул водителю деньги.

— Помогите, — крикнул Макс. — Не оставляйте…

Электрокар с полицейскими уехал. Лицо Седого украшала окровавленная повязка. Подойдя к Максу, он ударил его ногой в живот.

Макс не мог дышать. Вместе с потоками воздуха он заглатывал в легкие дорожную пыль.

Его подняли под руки и повели наверх по автомобилям, словно по лестнице.

— Снежок, какой гроб выбираешь? Может тот шеви, а? Нет тебе будет в нем тесновато.

Седой открыл багажник ближайшего автомобиля и заглянул внутрь.

— А этот как тебе? Ты мог представить, что будешь гнить в мерседесе, а?

Седой кивнул головорезам. Макс упирался ногами, но ему тут же отбили их чем-то твердым и тяжелым. Как мешок с картошкой его бросили в стальную коробку. Внутри воняло моторным маслом и старым ковром.

Седой погладил обшивку двери багажника.

— Заводская шумоизоляция, стальной корпус, не какая-нибудь сраная алюминька. Электрозамок, пожизненная гарантия на батарейки. Извини пульта в комплекте нет. Знаешь, что это значит, снежок? Ты останешься здесь навсегда, и никто тебя не услышит.

Седой снял повязку. Его нос раздулся, а ноздри забились засохшей кровью. Он сморкнулся. Кровавые шмотки попали Максу на лицо.

— Дайте ему снотворного, — приказал седой.

Головорез прижал Макса рукой, а второй ударил по лицу.

Макс не мог сосчитать сколько было ударов. После третьего он уже ничего не соображал. Во рту стоял вкус крови, она текла по лицу и волосам.

Дверца захлопнулась. Максу оставалось только беспомощно хрипеть.

* * *

Молчанов вернулся к прямым эфирам. Задержка связи составляла почти десять минут поэтому он заранее получал список вопросов, а затем записывал ответы и отправлял назад. Говорил он о лишениях, которые удалось пережить, о героическом выходе в открытый космос и успешном запуске реактора. О некоторых деталях пришлось умолчать, в том числе о казусе с рукой-манипулятором. Эфиры теперь приносили несказанное удовольствие. Молчанов считал, что трех эфиров в неделю невозможно мало. Рейтинги били рекорд за рекордом. Молчанов снова ощутил себя востребованным. Расставаться с этим чувством он больше не собирался.

Свободное время Молчанов проводил с Накой. Днем они были коллегами, а ночью страстными любовниками. Нака раскрылась для него совершенно с другой стороны. С ней удавалось говорить обо всем, она понимала его с полуслова. Впервые за долгое время Молчанов чувствовал себя совершенно счастливым. Его мир был здесь. Он делился с Накой мечтами о скорой высадке, о том, как станет первооткрывателем нового мира, вступит в контакт с марсианами и проникнется их культурой. И пяти поколений астробиологов не хватит чтобы осмыслить наследие, которое он оставит.

В один из дней Молчанов рылся в грузовом модуле в поисках мешка с остатками семян бобовых. Он перекладывал тюки с одеждой, запасами еды, личными вещами и подарками. Куда же запропастился этот чертов мешок? Он точно помнил, что складывал его именно сюда. Еще покопавшись, он наткнулся на мешок с именем Ричарда Патела на лейбле. Молчанов собирался отложить его в сторону, но задержался. Аккуратно вскрыв шов, он осмотрел внутренности. Там лежали несколько экземпляров бумажных книг его авторства с автографами. А также: запасная бритва, лекарства от тошноты и поноса, желтый пиджак и сиреневые брюки, отлитая из серебра пустая фляжка. На дне Молчанов нашел копию книги Исаака Ньютона «Математические начала натуральной философии» – главного труда великого ученого. Молчанов пролистал книгу. Копия отменного качества, бумаге и впрямь, словно четыре сотни лет. Графики, интегральные вычисления, рисунки – все аккуратно выведено рукой мастера. Пролистывая, он наткнулся на открытку между страницами. На ней изображена карта Соединенных Штатов Америки. На карте проставлены полдюжины галочек, а внизу через запятую записаны координаты и названия городов. Молчанов понятия не имел, что это за города. Возможно, они как-то дороги для Ричарда Патела.

В конце концов Молчанов нашел мешок с семенами и неспешно возвращался к себе. Дверь в лабораторию Ричарда Патела была плотно закрыта. Как в принципе всегда, когда он и командир проводили научные эксперименты. Молчанов регулярно отправлял отчеты по собственным экспериментам, Ричард Пател этого не делал вообще. Такая вольность могла быть только с согласия командира Стивенсона.

Что они там делают?

Идея пришла к нему, словно яблоко, рухнувшее на голову Ньютону. Молчанов прилетел в лабораторию, швырнул мешок с семенами и, не останавливаясь, перебрался в отсек управления рукой-манипулятором. Отсюда открывался панорамный вид на внешнюю площадку. Ноги Блопа все еще оставались прижатыми последним креплением. Большинство ящиков для образцов разрушены взбесившейся клюкой. Бесценные исследования пущены коту под хвост. Ничего, Молчанов все восстановит…

Изображение с камеры на кончике руки-манипулятора отобразилось на виртуальных очках. Молчанов повернул руку-манипулятор в сторону лаборатории доктора Патела. Рука двигалась медленно, словно очнувшийся после зимней спячки питон. Отсюда до лаборатории было не больше пятидесяти метров. Молчанов подал сигнал – выпрямиться, но рука-манипулятор застыла в форме буквы «Г» и дальше не двигалась. Он ввел команду тестирования. Компьютер выдал ошибку в гидравлической системе коленного механизма. Должно быть, это последствия действий Молчанова на внешней площадке.

Молчанов всмотрелся в изображение с камеры. В узком иллюминаторе лаборатории мельтешили крохотные фигуры доктора Патела и Стивенсона. Слишком далеко.

Прозвучал странный металлический звук, похожий на попадание пули в стальной лист. Изображение с камеры пропало. Джойстик управления рукой-манипулятором задрожал.

Молчанов снял очки и не поверил глазам. Рука манипулятор уменьшилась на треть. Из искореженного обрубка сверкали искры, а следом летело облако обломков.

Погас свет. Панель управления заискрила. Произошел хлопок. Горячий воздух ударил Молчанову в лицо. Купол синего пламени мгновенно вырос над панелью.

Молчанов пригнулся и закрыл голову руками. Кожу на кистях обожгло. Он еще больше опустился к полу и оказался придавлен лицом к люку, ведущему в лабораторию. Крохотное помещение покрылось непроницаемой коркой черного дыма. Горло обожгло, словно он глотнул кислоты.

Если он сейчас не выберется, то ему конец.

Люк открывался вовнутрь. Молчанов схватил ручку, забился под панель управления, где вовсю плавились провода и дернул на себя. Люк открылся. Поступивший следом кислород разжег пламя еще больше.

Молчанов нырнул в люк. Огонь проследовал за ним в лабораторию. Он перекувыркнулся несколько раз, потеряв ориентацию в пространстве. Пламя жужжало, словно рой пчел.

Молчанов оглядывался, не соображая где выход.

Его обдало жаром.

Придя в себя, он схватил огнетушитель, направил на огонь и замер. Пламя окутывало лабораторию, словно льющаяся водопадом жидкость. Мгновенно вспыхнула и превратилась в пепел восходящая акация. Зеленые побеги, не успевшие повидать солнца, чернели и загибались.

Молчанов нажал на кнопку выпуска пены. Она лилась из узкой трубки и исчезала в растущем пламени, не причиняя ему никакого вреда. Капсулы с микроорганизмами нагревались и взрывались. Последней взорвалась капсула с карцикулами. Осколки стекла летели в Молчанова, но он не замечал их, беспомощно наблюдая, как погибает его мир.

Пламя приближалось. Горячий воздух обжигал легкие.

Молчанов отбросил огнетушитель и метнулся к выходу. Огонь мчался за ним. Он схватил обеими руками вакуумную дверь и захлопнул. Внутри лаборатории все пылало адским непроницаемым пламенем.

Молчанов закрыл второй люк переходного модуля. Следом вскрыл защитную крышку на стене. За ней находился замок сцепления модулей. Руки стучали по клавишам филигранно, вводя подтверждающий код. Блокировка замка снялась. Молчанов потянул на себя рычаг до щелчка. Произошел выброс остаточного воздуха и модуль лаборатории отделился от корабля. Через несколько секунд произошел взрыв. Модуль раскрылся на две половинки, словно банка из-под газировки, и вместе с миллионом осколков постепенно исчез в межзвездной темноте.

— Метеор, — позже сказал Покровский. — Попал прямо в манипулятор.

Они собрались в главном модуле. Командир Стивенсон взглянул на Молчанова, укутанного в одеяло. Затем они вместе прослушали заключение ЦУПа.

— Черт возьми, вы обязаны следить за небом, — выпалил Стивенсон на оператора, который зачитывал отчет.

Покровский косился на Молчанова. Вид у него был любопытный.

— Метеор был размером с яблоко, — заговорил доктор Пател. — Если бы не манипулятор, он пробил бы реакторный модуль.

Стивенсон выключил доклад ЦУПа.

— Андрей, хочу поблагодарить тебя за хорошую работу. Я понимаю каково тебе было. Но ты сделал правильно.

— Спасибо, сэр, — вымолвил Молчанов.

— Вероятность встретить такой метеор один на двести миллионов, — сказал доктор Пател.

— Что ж, значит нам не повезло, — ответил Стивенсон. — Нака, проверь схемы электроснабжения всех модулей, я хочу знать, что они не пострадали.

Нака запнулась, будто не ожидала, что он обратится к ней.

— Я уже провела диагностику. Компьютер считает, что все электросхемы в порядке.

— Проверь все цепи визуально. Одну за одной, — командир Стивенсон повысил голос.

Нака кивнула.

— И скажи ЦУПу пусть обновят карту всех тел, с которыми мы можем сблизиться, с указанием вероятностей вплоть до одной миллиардной. Я должен знать, где вокруг нас каждая песчинка.

— Да, сэр, — почти шепотом сказала она.

Командир Стивенсон оглядел каждого. Он чувствовал себя неуютно от того, что сорвался. Все молчали. Стивенсон покинул модуль.

— Когда мы оставили манипулятор в прошлый раз, он был над площадкой, а теперь оказался повернутым в сторону, — рассуждал вслух доктор Пател.

— Главное, он оказался там, где нужно, — сказал Покровский и посмотрел на Молчанова. — Благодаря этому мы живы.

Нака пролетела мимо всех к выходу. Никто не обратил на нее внимания. Ричард Пател больше не сказал ни слова и тоже покинул модуль. Покровский также улетел. Молчанов еще долго сидел в одиночестве и ни о чем не думал. Ему было некуда лететь.

* * *

Скотт Стивенсон переступал острые марсианские камни, слушая собственное дыхание. Тяжелые ботинки шваркали по твердому грунту. Другие звуки напрочь отсутствовали в этом богом забытом месте, населенном только песком и оксидом железа.

Кратер, в котором он потерпел бедствие возник в результате падения крупного болида. Марс в древности часто становился целью нежданных пришельцев из пояса астероидов между ним и Юпитером. В отличие от Земли, кратеры которой скрыла естественная эрозия, кратеры Марса оставались в первозданном виде миллионы лет. Их стены оставались высокими и крепкими, закаляясь сильными марсианскими ветрами.

Стивенсон двигался на юго-запад, в место, где стены кратера казались более пологими. Его задача – взобраться на вершину и подать сигнал помощи.

Командир выбился из сил. С каждым шагом все труднее удавалось переставлять ноги.

Запасы воздуха на исходе – об этом сообщил датчик противным писклявым звуком. Стивенсон остановился, сменил баллон на запасной, пустой бросил. Солнце склонилось к закату, окрасив небо в желто-красный цвет. Когда оно полностью скроется за горизонт температура упадет до минус 120 градусов, а это значит, что заряд батареи скафандра иссякнет до утра и Стивенсон замерзнет насмерть если не подоспеет помощь.

Стивенсон не мог взобраться на стену. Раз за разом он вскарабкивался по острым выступам и снова срывался. Обессилев, он упал на спину у подножия и закрыл глаза. Через несколько часов командир корабля «Прайм-1479» скончался.

Молчанов отключил виртуальную симуляцию и помог снять командиру шлем.

— Еще раз, — сказал Стивенсон, приоткрыв глаза.

Лоб командира покрылся потом. Глаза покраснели.

— На сегодня хватит, сэр.

Молчанов подал ему руку. Стивенсон фыркнул на нее и поднялся без помощи. От него исходил пар.

— Еще раз и сначала. Прямо от сломанного ровера. И уменьши запасы кислорода на треть. В реальности я не мог оказаться посреди кратера с полным баллоном.

Стивенсон потянул на себя шлем.

— Нет, — твердо сказал Молчанов. — Я отвечаю за ваше самочувствие и сейчас вы не готовы продолжать.

Молчанов развернулся, но Стивенсон схватил его за руку, огромной ширины перчаткой.

— Настоящему Марсу плевать на мою усталость.

Молчанов обвел глазами тренировочный модуль.

— Это не настоящий Марс, сэр.

Молчанов взглянул на руку Стивенсона.

— Ты не отправишь в ЦУП отчет, — выговорил Стивенсон, пытаясь бороться с одышкой.

— Недавно вы готовы были уйти в отставку, а сейчас боитесь, что вас снимут по здоровью?

Стивенсон отдернул руку. Лысина покрылась тонкой прослойкой пота и отражала свет ламп. Вид у командира был такой, будто он хотел стонать от бессилия.

— Я не могу, — сказал Стивенсон. — Только не сейчас.

— Когда вы последний раз спали?

— Я не знаю.

— Эти эксперименты в лаборатории доктора Патела изводят вас.

Стивенсон отошел от Молчанова с трудом переставляя ноги. Остановившись у вентиляционной решетки, он закрыл глаза и насладился прохладным воздухом.

— Сэр?

Стивенсон обернулся и слегка прищурился.

— Доктору необходим ассистент.

— Возьмите перерыв на несколько дней. Попросите Покровского заменить вас.

Стивенсон протянул Молчанову шлем.

— Спасибо, что не сообщишь в ЦУП. Я признателен.

Молчанов взял шлем и взвесил в руке. В условиях гравитации Марса он совсем легкий.

— Доктор Пател просил передать, если ты хочешь поработать, его лаборатория полностью в твоем распоряжении.

— Очень любезно с его стороны.

Стивенсон стянул с себя скафандр, а точнее говоря сбросил, как ненавистные доспехи.

— Мне пора. ЦУП ждет отчета по курсовой устойчивости.

Командир Стивенсон потянулся к скафандру. Молчанов подобрал его первым.

— Я сам доставлю его в шлюз. ЦУП не любит ждать.

Командир Стивенсон кивнул. Он оттолкнулся ногами от пола и вынырнул из купола головой вперед, прижав руки к бокам.

— Да, чуть не забыл. Доктор Пател просил передать, что ждет сегодня тебя вечером в 9 часов.

— Зачем? — спросил Молчанов.

Стивенсон пожал плечами.

— Он не сказал.

Молчанов выдавил улыбку и кивнул.

 

ГЛАВА 10

Перед глазами Макса стояла белая пелена, сквозь которую выступали выпуклые узоры, прошитые аккуратными стежками на кожаной обивке – идеально ровные, одновременно мягкие и приятные наощупь и достаточно твердые чтобы не оставлять на себе царапины от ногтей. Узоры будто пропечатались на сетчатке, даже несмотря на то, что в кромешной тьме багажника Макс не мог их видеть, а только ощущать прикосновением пальцев.

Макса снова пронзил дикий ужас, тот же самый, который он впервые ощутил, когда крышка багажника захлопнулась. Он хотел закричать, но стало трудно дышать, словно вместе с воздухом он погружал в легкие песок. Тут он, наконец, осознал – он больше не в багажнике.

Макс лежал на больничной койке. Кожу на лице стягивало сухостью, яркий свет исходил отовсюду и обжигал глаза. Приборы пищали отвратительно громко, бесцветная жидкость убаюкивающе булькала в капельнице.

В голове мелькали картинки. Его извлекают из багажника, кладут на каталку, вокруг крутятся разные люди, говорят громко. Потом доктор что-то спрашивает, Макс невнятно отвечает. Громыхают сирены. Макс то и дело куда-то проваливается за границы сознания, а затем вновь возвращается.

Когда Макс пошевелился, Игорь Павлов подпрыгнул на стуле.

— Оу, Максюта, полегче. Не вставай. Сейчас позову врача.

— Не надо, — с трудом выговорил Макс.

Он потрогал губу и наткнулся на подсохшую рану под носом.

— Зубы на месте? — спросил Игорь.

Макс провел языком по зубам и кивнул.

— Ты как вообще?

— Нормально, вроде.

— Что-нибудь помнишь? После того как, — Игорь запнулся, подбирая слова. — Ну как тебя оставили в багажнике.

— Не помню.

Макс соврал. Он помнил отчетливо каждое мгновение, проведенное в железном гробу. После того, как крышка запечаталась, он без устали колотил по ней пока не обессилел. А потом он остался наедине с собой, и говорил. Его разум словно разделился на две противоречащих половинки, готовых спорить по любому поводу. И этот спор, этот длинный диалог был самым сложным и изматывающим в его жизни.

— Мужики говорят ты пролежал там двое суток. Бррр, — Игорь вздрогнул. — Даже представить себе не могу как ты все это вытерпел. Я точно отбросил бы коньки.

— Как меня нашли?

— Это все ваш новый чувак. Ну Монро. Он видел тебя в полицейской машине возле Свалки. Этих полицейских нашли. Козлы крышевали местных бандитов. На штурм даже военных привлекли.

— Военных говоришь… Папа мой постарался?

На экране за спиной Игоря транслировались новости. Камера следовала за бойцом спецназа гуськом по узким улицам Свалки. Вокруг громыхали выстрелы, взрывы, все было в дыму. Людей скручивали и бросали лицом в землю.

— Там сейчас такое творится. Оцепили живой цепью, никого не пускают и не выпускают. Хотят все зачистить. Выстрелы на всю Москву гремят, настоящая война. Власти пообещали Свалку закрыть и вывезти. Говорят, люди там питались крысами. Ужас!

— В кои-то веки я сделал что-то полезное, — сказал Макс, приподнимаясь.

— Ну скажешь тоже. Давно надо было там порядок навести…

— Сколько, говоришь, меня не было?

Игорь задумался.

— Сегодня третий день, получается.

— Мне нужно позвонить.

Макс набрал номер Панфилова, который тот оставил для координации их плана. Автоответчик сообщил, что абонент отключен. Должно быть спецслужбы ограничили связь на территории Свалки – классическая схема чтобы преступники не могли связываться друг с другом.

Макс свесил ноги с кровати. Голова закружилась. Он помассировал виски.

— Отвези меня на Свалку.

Макс выдернул катетер из вены. Из посиневшей дырочки брызнула кровь.

Игорь вскочил.

— Тебе, что мало было?

— Мне надо кое-кого найти. Где моя одежда?

Игорь сначала указал взглядом на шкаф, затем встал напротив и загородил Максу обозрение.

— Мы туда и на километр не подъедем, все перекрыто, говорю же тебе. Военные всех увозят в спецприемники, каждого вбивают в базу.

Игорь достал модуль-компьютер и спроецировал экран.

— Говори фамилию, я по спискам посмотрю куда его увезли. Что ты так удивляешься? Списки в открытом доступе, чтобы люди могли родственников найти.

Макс забрал у Игоря модуль-компьютер и сам вбил в запрос фамилию Панфилова. На экране появились выдержки из новостей с пометкой черепа – в новости речь идет о смерти. Из заметок следовало, что бывший следователь Панфилов Сергей организовал на Свалке банду, состоящую из уволенных сотрудников полиции, промышлявшей похищением людей, вымогательством и убийствами. Во время задержания Панфилов оказал сопротивление военным и был убит.

Макс вспомнил про Монро. Это он преследовал его в лесу, и Макс не был его целью. Его целью был Панфилов.

— Отвези меня в ЦУП.

— Тебя не пропустят.

Максу снова пришлось провести время в багажнике. Они добрались до ЦУПа, поднялись по лестнице с подземной стоянки и остановились у двери к главному холлу.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — произнес Игорь.

Макс накинул капюшон.

— Пообещай, что не сделаешь глупостей, — попросил Игорь.

— Именно это я и собираюсь сделать.

Игорь закрыл глаза и перекрестился.

— Главное, действуй как договорились, — сказал Макс и похлопал друга по плечу.

Игорь пошел первым. Макс выждал несколько минут и тоже вошел в холл. Внутри как никогда людно. Охранники переключили внимание на Игоря, устроившего небольшое представление. Смешавшись с толпой, Макс проскочил к техническим помещениям. Убедившись, что его никто не видит, он скрылся за дверью.

Когда Макс был подростком то дни напролет проводил в ЦУПе. Охранники не выпускали его из здания, чтобы он не забрел бог весть куда, поэтому Макс нашел другой способ выбираться незаметно. В здании была предусмотрена служебная металлическая лестница, которая от времени пришла в негодность и давно не использовалась, входы на нее были надежно заперты. Надежно для всех кроме Саныча – бывшего слесаря, помершего пару лет назад от паленой водки. Саныч показал Максу как открыть с виду запертую дверь. Он сам разработал этот способ, чтобы напиваться на работе, не покидая пределы здания. Саныч внес небольшие конструкторские изменения в дверной косяк, а работу свою надежно маскировал. Если приложить силу в определенном месте, косяк сдвигался достаточно чтобы открылась дверь. Максу оставалось только рассчитывать, что у администрацииции не хватило денег и ума вставить новые двери. Так оно и оказалось. Макс пробрался по лестнице наверх и дожидался пока Игорь откроет вторую дверь со стороны ЦУПа. Ждать пришлось долго и Макс начинал нервничать. Наконец, замок снаружи щелкнул.

— Охранники решили, что я пьяный, — у Игоря вырвался нервный смешок. — Прикинь, я им говорю – вы что, не знаете начальство в лицо. А они мне – давай пропуск. Я говорю – начальника мне сюда, быстро. Они смекнули, что я не шучу. Поштрудили немного и пропустили. Обещали рапорт начальству написать.

— Сейчас никому нет дела до рапортов.

По дороге в зал связи они не встретили ни души.

— Все ждут начала брифинга. Мне тоже нужно идти, — сказал Игорь.

Они остановились.

— Дальше я сам, — сказал Макс.

— Ты же не хочешь тут все взорвать? — спросил Игорь.

Макс усмехнулся. Они пожали руки. Игорь ушел.

Сквозь приоткрытую дверь Макс рассмотрел помещение зала связи. Маккензи не было на месте, как и Монро.

Макс вошел. На большом экране шла трансляция с последнего сеанса связи с  «Праймом-1479». Командир Стивенсон зачитывал отчет. Карта курса показывала, что корабль преодолел уже более восьмидесяти процентов пути.

Макс передвигался у стены, стараясь оставаться в тени. Для достоверности он прихватил с собой швабру с ведром и время от времени протирал полы. Он приблизился к столу Маккензи. Шифр-ключ отсутствовал в его терминале. Должно быть Маккензи теперь носит его с собой. Макс ожидал этого и пришел сюда совсем за другим. Он направился дальше, к кабинету отца.

Матвеев вышел навстречу Максу. Макс отвернулся и сделал вид, что натирает пол. Матвеев прошел мимо. Макс пошел дальше.

— Эй, — крикнул Матвеев.

Макс остановился и замер.

— Да, ты! Уборщик. У меня в кабинете со вчерашнего дня мусор воняет.

— Я уберу, — сказал Макс, не оборачиваясь.

— Иди прямо сейчас.

Макс развернулся и подошел к Матвееву, держа голову опущенной.

— Почему от тебя так разит лекарствами? Ты наркоман? Я скажу твоему начальству…

Они встретились взглядами. Матвеев выпучил глаза. Макс не раздумывая, врезал ему кулаком в нос.

Как давно он мечтал сделать это.

Матвеев потерял ориентацию в пространстве, запнулся о ведро и распластался на полу в луже грязной воды. Макс побежал к кабинету отца. Сзади послышался людской гул.

Отец сидел за столом. Напротив сидели еще несколько человек – полетные инженеры. От внезапности они вскочили со своих кресел. Только отец остался сидеть на месте.

— Надо поговорить, — выпалил Макс.

— Тебе нельзя здесь находиться, — сказал отец.

В кабинет ворвались охранники и огляделись. Затем медленно направились к Максу, расставив руки, словно клешни.

— Дай мне пять минут, — попросил Макс. — Я все объясню.

Отец кивнул охранникам. Они набросились на Макса и завалили на пол. Руки сомкнулись за спиной.

— Уведите, — сказал отец.

— Не делай этого, — заорал Макс.

Его заперли в комнате охраны. Спустя полчаса пришел Матвеев. Его нос раздулся и напоминал переспелую редиску, покрасневшие глаза излучали лютую ненависть и обиду. Матвеев швырнул пакет на стол. Внутри лежали деньги.

— Передай ему, если он думает таким способом от меня откупиться, не получится.

— Если бы не он, ты бы сгинул в том багажнике.

— Иди-иди, носом не ударься.

Полицейские высадили Макса в паре километров от ЦУПа на пустой дороге. Небо затянуло тучами, деревья придорожной лесополосы качались и шелестели полупустыми ветками. Макс поймал такси и назвал адрес. Когда он подъехал дождь разошелся не на шутку.

Он поднялся и постучался в дверь. Света открыла.

— Я принес деньги.

Макс протянул ей сверток. Она развернула его.

— Здесь вся сумма, — сказал он.

Она вытащила половину, остальное вернула ему.

— Оставь себе, — сказал Макс. — Тебе они пригодятся, там, куда ты хочешь уехать.

— Я их не заработала.

— Это от меня.

Она насильно сунула ему пакет. Следом передала карту памяти.

— Здесь все, что я смогла собрать. Если достанешь шифр-ключ, обращайся.

Он кивнул. Повисло неловкое молчание.

— Ты не хотела бы, перекусить? — спросил Макс.

Его предложение звучало настолько неуверенно, что он почувствовал себя школьником на первом свидании.

— Не нужно этого, — ответила она.

— Почему?

Она указала ему взглядом на дверь.

— У меня много дел.

В следующий час Макс наматывал круги за домом Молчановых. Дождь колотил, как из пулемета. Он вымок до нитки. Вода размягчила корочки на ранах. На языке оставался солоноватый привкус крови. Если он уйдет то, больше никогда не увидит ее. Эта мысль была невыносима, от нее веяло неведомой ему ранее болью. Макс полюбил ее. Раньше он не мог позволить себе признаться в том, что может любить кого-то кроме себя. Это чувство было новым, он не был готов к нему и не знал, как действовать. Он уже потерял работу и жизнь о которой мечтал. Но он не мог смириться с тем, что потеряет и ее.

Макс постучал в дверь. Она открыла. Вода стекала с его одежды на пол. Его колотило то ли от холода, то ли от страха. Света принесла полотенце. Макс вытер лицо. Кровь осталась на ткани.

— Извини.

— Постираю.

Она унесла полотенце и вернулась. Они стояли друг напротив друга. Он смотрел на нее, она же глядела в пол.

— Я не хочу уходить.

— Ты еще так молод.

— Это не имеет значения.

— Ты ошибаешься.

Макс шагнул к ней и поцеловал. Они слились в объятиях. Она положила ему голову на грудь и прижалась так сильно, словно маленькая девочка прижимается к отцу, которого провожает на войну. Они снова поцеловались. Ее губы были горячими и пульсирующими. От аромата волос у него кружилась голова. Макс потянул ее в спальню. Они сделали несколько шагов в унисон.

Внезапно, она вырвалась, отскочила от него, как от огня. У нее тряслись руки, ее кофта была мокрой, как и волосы и лицо. Она закрыла глаза и зарыдала. Он сделал шаг навстречу, она снова отскочила.

— Прости если я сделал тебе больно.

Она закрыла ладонями лицо, волосы висели сбитыми мокрыми локонами. Задыхаясь от слез, она хватала ртом воздух. Макс сделал новую попытку приблизиться. Света выставила руку, как шафер, который жмет на клаксон.

— Я помогу. Только скажи, что мне сделать.

Она обошла его вокруг и исчезла в другой комнате. Макс подошел к окну, распахнул шторы. Прохладный ветер подул в лицо. Через какое-то время она вернулась.

— Я постоянно думаю о тебе, — сказал он, всматриваясь в играющее красками рекламы небо. — Не думал, что могу сказать такое.

— Тебе лучше уйти.

Он сомкнул губы и покачал головой.

— Пожалуйста, — добавила она.

— Почему?

— Ты не поймешь.

— Так попробуй объяснить.

— Нет.

Макс подошел к ней вплотную.

— В чем дело?

— Не в тебе, — проговорила она. — Я неважно себя чувствую. Хочу лечь спать.

— Я позвоню.

— Не надо.

— Я позвоню.

Она не ответила. Макс вышел на лестничную площадку. Она захлопнула дверь. Облокотившись на перила, Макс свесил голову вниз. В голове промелькнула мысль – прыгнуть.

В подъезде темно хоть глаз выколи. Послышался странный шум сбоку, совсем рядом с ним. Макс направился на источник звука. Из-за угла выскочила темная фигура и побежала вниз по лестнице. Макс бросился за ней и догнал несколькими этажами ниже. Беглецом оказался молодой парень. Макс видел его в Сети. Он один из тех, кто следил за Светой.

— Какого хрена вы до нее докопались, уроды?

— Я уже вызвал полицию. Тронешь меня – сядешь.

В руке он сжимал небольшую камеру и наводил ее на Макса.

— Дай сюда.

Макс попытался выхватить ее. Парень убрал камеру за спину, корпусом попытался оттолкнуть Макса.

Злость закипела в нем. Он ударил в парня кулаком в лицо, потом бил еще пока тот не упал. Камера упала на пол. Макс пнул ее в стену. Парень взвыл от полученных ударов. Кровь капала у него из носа и разбитой губы. Макс не мог контролировать себя, продолжая избивать жертву ногами и руками пока она окончательно не замолчала, превратившись в кровавое месиво.

* * *

Молчанов прилетел в лабораторию доктора Патела с опозданием на час. Доктор заканчивал эксперимент по измерению воздействия солнца на маски шлемов.

— Ты вовремя, поможешь.

Они вместе закончили эксперимент и результаты расстроили доктора Патела.

— С поднятой маской, Солнце выжжет глаза за пятнадцать минут. С опущенной ничего не видно – фильтры слишком темные для марсианских цветов.

Доктор Пател кувыркнулся головой вперед. Очевидно его ребра заживали быстрее, чем Молчанов предполагал. Нет, этот человек не переставал удивлять его.

— Опыт утратили. Скафандры не шили сколько? Лет двадцать, — сказал Молчанов.

— Это не оправдывает плохую работу.

— Вы правы.

Доктор Пател разложил стекла друг за дружкой по размеру. Убранство лаборатории восхищало: инструменты, приборы – все было упорядочено в строгой геометрической последовательности.

— Когда летали на Луну, такого разгильдяйства не было, — продолжал высказывать недовольство доктор Пател.

Неизвестно откуда он вытащил шахматную доску, фигурки на магнитах уже выстроились ровно по ширине.

— Слышал, ты знаешь толк в этой игре.

— Моя доска сгорела.

Доктор Пател сочувственно покивал.

— Эту мне подарил мой друг, Патрик Макмерфи.

— Астробиолог Калифорнийского университета. Я знаком с его работами.

— Патрик, — произнес доктор Пател. — Наша дружба началась с совместной статьи о подледном океане Европы. Сколько часов мы провели в спорах…

Молчанов читал эту статью. Она стала его библией, как и все работы Патрика Макмерфи – его учителя и вдохновителя, хотя сам Макмерфи об этом и не знал.

На обратной стороне доски Макмерфи вывел автограф.

— Одна игра – одна жизнь, — так он говорил. Выиграешь, доска твоя.

— Я бы рад сыграть, доктор, но мне еще нужно отправить в ЦУП список потерянных приборов с лаборатории. Простого слова «все» им недостаточно.

— Ты должен ставить им условия, а не наоборот. У меня есть то, что точно тебя переубедит.

Доктор Пател отдалился к рабочему месту. Молчанов придвинул доску к себе. Фигурки сделаны из сплава титана. Молчанову безумно захотелось заиметь такой экземпляр.

Доктор Пател вернулся и протянул Молчанову питьевой пакет, наполненный светло-коричневой жидкостью. Второй он оставил себе. Молчанов мгновенно ощутил специфический аромат.

— Бурбон. Выдержка двадцать восемь лет, — с гордостью сказал доктор Пател.

— Как вам удалось взять его на борт?

— Ты меня недооцениваешь.

Они сделали по глотку. Обжигая горло, ядреная жидкость упала в желудок. В голове просветлело.

Ричард Пател закрепил на двух тросиках шахматную доску. В его руке сверкнул желтый галстук с изображением зеленобрюхого попугая, который он мастерски завязал на шею.

— Что за повод? — спросил Молчанов.

Доктор Пател передвинул пешку на две клетки и начал поединок.

— Важная дата. Без сомнения, это изменило мир навсегда.

Молчанов усиленно пытался сообразить, что это за событие. Доктор Пател косился на него выжидающе.

— Дам подсказку. 1905 год.

Молчанов сделал ответный ход. Их пешки смотрели прямо друг на друга, так же как Молчанов смотрел сейчас на доктора Патела.

— Ты не найдешь упоминания об этом в новостях или блогах.

Молчанов почувствовал себя неловко. Доктор Пател выждал еще несколько секунд.

— Эйнштейн впервые опубликовал работу «К электродинамике движущихся тел». Так она тогда называлась.

— Специальная теория относительности.

Доктор кивнул и сделал еще один глоток. Кадык его передвинулся вверх-вниз, как затвор ружья.

— Тогда идеи Эйнштейна отрицали многие известные ученые. Над ним смеялись, оскорбляли, даже угрожали убить. Его теория плевала на многие догмы, но главное, что не могли ему простить – атаку на механику Ньютона. Представь, что кто-то заявится прямо сейчас с доказательствами о том, что Земля плоская. Будешь ли ты готов принять их?

Молчанов пожал плечами.

— Математические начала Ньютона гениальны. Но значит ли это, что достижения его абсолютны? Что их нельзя критиковать?

— Думаю, можно.

— Нужно. Главный принцип ученого – умение отказаться от принципов. Прыгнуть в костер, если эксперимент докажет, что он не горяч. Современники же Эйнштейна испугались. Они уверовали в то, что знают все. А скептицизм умирает без практики.

Молчанов выбил несколько пешек. Противника он раскусил. Доктор вел обманную игру, притворяясь дилетантом. Молчанов же решил действовать на опережение.

— Когда мы вернемся домой, каждый будет моложе на два часа. Мы уже путешественники во времени. Эйнштейн научил нас вычислять это, но должны ли мы прекращать проверку его теории экспериментом?

Молчанов вывел коня в бой.

— Этим вы и занимаетесь с командиром?

Доктор Пател улыбнулся.

— Представь, какие возможности мы открываем. Следом за Марсом мы полетим еще дальше. Где бы ты остановился?

— Европа.

— Потому что так считает Макмерфи?

— Это наиболее вероятно, — сказал Молчанов.

— Проще говоря доказательств нет.

— Нет.

— Но ты веришь?

— Наверное.

Доктор Пател срубил у Молчанова коня. Неожиданно.

— Ты готов полностью отказаться от убеждений если потребуется?

— Думаю, да.

— На Марсе нас может ждать совсем не то, что ожидаем.

Молчанов вывел в бой слона. Ферзь Патела, вытянутый как стрела воин в доспехах, теперь под прицелом. Ему не сбежать.

— Именно за этим я и лечу. Хочу увидеть своими глазами.

— Глаза – далеко не лучшее вооружение ученого.

— И все же я рискну.

— То есть Андрей Молчанов готов к истине, какая она бы ни была?

Доктору Пателу мастерски удалось спасти ферзя, пожертвовав двумя пешками и ладьей. Ученый продумал этот маневр наперед и уже пошел в атаку слонами и конем. Молчанов снова недооценил его.

— Какая бы она ни была, — повторил Молчанов.

— А ты уверен, что глаза не замылены? Готов ты прыгнуть в огонь?

Ричард Пател перебросил ладью на четыре клетки и поставил шах королю Молчанова, его слоны и конь прикрывали тыл. Молчанову удалось укрыть короля, пожертвовав вторым конем.

— Что вы пытаетесь сказать? — спросил Молчанов.

— Я пытаюсь очистить твой разум. Почему? Да потому что, если ошибешься – сгоришь.

— Я надеюсь, до этого не дойдет.

— Ты не должен надеяться. Подвергай каждый факт сомнению. Также, как ты сделал в статье о программе «Террос».

Ричард Пател опустошил питьевой пакет с бурбоном и принялся за следующий.

— Я написал лишнего тогда. Оскорбления недопустимы в научной статье.

Молчанову удалось переломить ситуацию на поле. Его слон нацелился на ферзя Патела, ладья страховала. Если все сложится удачно, дальше он пойдет на короля.

— Ты поступил так, как должен поступить любой ученый. Аргументированно, слегка эмоционально.

— Я не хотел вас обидеть.

— Чепуха.

Доктор Пател взмахом слона снес ладью Молчанова, та отправилась в свободный полет по лаборатории. План Молчанова с захватом ферзя провалился.

— Я хотел сказать, что на Земле полно необжитых мест. А атмосфера неизвестного мира должна оставаться нетронутой. То, что мы нашли на Марсе жизнь и чуть не погубили ее – подтверждает мои слова. Тот самый факт в пользу истины, разве вы не это имели ввиду?

Молчанов опьянел. Мысли перемещались в голове с непривычной скоростью, диалог подогревал их. Доктор Пател протянул ему второй пакет, а сам принялся за третий.

— Заселение Марса людьми никогда не входило в мои планы. Почему? Я не хуже тебя понимаю последствия. Терраформирование займет столетия. На Марсе нет полезных ресурсов, а путешествия туда безгранично дороги.

— Тогда зачем?

— Марс – это прививка младенцу от будущей смертельной болезни.

— По-вашему, ребенок – это человечество?

Доктор Пател опять пошел в наступление. Его временная слабость снова оказалась трюком. Теперь под натиском стоял ферзь Молчанова. Чтобы спасти его он отдал на растерзание последнюю ладью.

— Я говорил о таких как я и ты – людях науки.

— А что же остальные люди?

Доктор Пател опустошил третий пакет.

— Когда в начале двадцатого века Эйнштейн, Лоренц и Гейзенберг сделали свои великие открытия, казалось, что человечество, наконец, откроет глаза и избавиться от главного бича – религий. Эти великие люди дали толчок и как им воспользовалось человечество? Политики использовали открытия для манипуляций над людьми. Две мировые войны едва не уничтожили всех. Потом был золотой период: освоение космоса, компьютеры, интернет. Все великие книги стали доступны одним кликом. И как человечество распорядилось этим? Стало постигать? Изучать? Это никому не нужно. Сеть загажена ложью настолько, что истине в ней нет места. Религиозность, вера в чудеса едва не выше чем в пятнадцатом веке. Они говорили – хватит; открыто достаточно; ученые все портят; Давайте наслаждаться! Только они не учли, что общество, основанное на науке и технологиях не может существовать если никто не понимает как все работает. Смесь невежества и силы всегда взрывается.

Еще шах со стороны доктора Патела. Молчанову вновь удалось спастись, пожертвовав слоном и пешкой. Следующий раз может стать последним.

— Ученые не виноваты в войне, — сказал Молчанов.

— Козлами отпущения нас сделали намеренно. Если от выстрела погиб человек, значит виноват химик создавший формулу стали из которой отлили пулю. Этот прием стар, как мир. И что, кто-то это заметил? Вступился? Нас втоптали в грязь и решили забыть. Университеты закрываются потому что молодежь больше не хочет становиться учеными. Нет смысла тратить деньги на обучение, лучше купить еще зерна. Накормим будущую послушную паству! И исправить это может только технологический взрыв. Это и было целью «Терроса». Когда-то соперничество между нашими странами подтолкнуло мир к прогрессу, к решению невозможных задач. Я помню, как каждый день появлялись новые изобретения, как привычные для человека вещи становились ненужными. Да, прогресс не только рождает, но и убивает. Естественный отбор работает. Самолеты давно гниют на земле. Зачем толкаться в очереди к Колизею, или мокнуть под дождем на побережье, когда можно настроить погоду и мозг не заметит разницы. Но значит ли это, что нужно остановить прогресс?

Доктор Пател последовательно загонял короля Молчанова в угол.

— Зачем мы здесь, по-твоему? — спросил доктор.

— Мы спасаем новый биологический вид от смерти, — рассуждал Молчанов. — Люди объединились общей идеей.

Доктор Пател поднял ферзя, чтобы сделать ход, но затем передумал.

— Когда-то я тоже верил в добро, в то, что люди могут безвозмездно помогать друг другу, как пишут в книгах о самопожертвовании.

— Что изменилось в вас?

— Личностная эволюция. Наша миссия – совокупность целей разных групп. Но главная объединяет большинство – деньги. Сетевые компании не идиоты, в фотографии марсианина они почуяли золотую жилу. Сразу. Они уже окупили вложенные миллиарды. Мы стали брендом. Или ты всерьез веришь, что всем этим политиканам, рекламщикам, блогерам есть дело до спасения марсиан? Все это фикция, искусная ширма.

— Вы говорите так, будто каждый, кто приложил руку в миссии сделал это ради наживы.

— Что плохого в жажде наживы? Или в том, что человек ест мясо? Мы эволюционировали, чтобы выжить не только желудком. А вся эта ложь, показная забота, молитвы – просто солнечные очки, за красными глазами. До нас им есть дело пока каждый пользователь продолжает кидать центы в копилку. Неважно, умрем мы или выполним миссию, они все равно заработают.

Молчанов передвинул короля в угол. Он обречен.

— Какова тогда ваша цель?

Доктор Пател глотнул еще виски.

— Каждый день миллиарды людей путешествуют в Париж, поднимаются на Эйфелеву башню, любуются видами и большинство не догадывается, что башня не существует уже десять лет. Она часть виртуального мира, — доктор Пател потянулся к Молчанову. Они встретились взглядами. — Истина не стоит ни гроша, поэтому ее никто не готов покупать. Головы настолько загажены стереотипами и ложью, что сработал заложенный природой инстинкт защиты. Они просто отгородились, остались в виртуальном мирке чудес и фантазий. Институт истины, который представляли мы, ученые утратил свою функцию. Мы вымираем. Пока мы бегали вокруг них с непонятными формулами, они зашли сзади с шаманскими танцами. Системе нужен слом.

— Вам нужна еще одна война?

Доктор Пател ловким взмахов снес ферзем короля. Мат. Молчанов наблюдал за вертевшейся в воздухе фигуркой. Доктор Пател сделал еще несколько жадных глотков.

— Наше оружие – здравый смысл и просвещение. Цена победы – выживание человечества. Нам нужна была трибуна, самая большая из возможных. До которой они не смогут дотянуться, — доктор повернул на свет фигурку победоносного ферзя. Затем со всей силы сжал в руке. — Сколько я написал бесконечных писем, сколько бегал по коридорам, умолял не прекращать финансирование. Как-то один из них сказал мне: «Изучение Марса не перспективно даже если он из шоколада». Его голос был решающим.

Доктор Пател отпустил фигурку, и она тоже взлетела. На его ладони остались вмятины.

— Марс – наша трибуна. То, что ты делаешь на своих эфирах – это здорово. Я бы лучше не смог.

— Спасибо.

Разве мог Молчанов представить, что сам Ричард Пател будет говорить ему эти слова? И что они будут выпивать вместе и беседовать, как равные друг другу. И что Молчанов не будет верить ни единому его слову.

— Я слышал про твою жену, — продолжил Пател. — Знаю, что вынудило тебя так поступить. Ворошилов всегда сам себе на уме.

— Он никогда не отступает.

— Я был женат трижды и знаешь, что я понял? Нужно позволить женщине считать, что твое решение – это плод ее действий. Только так можно сохранить семью. Жаль, что я сам никогда этим не воспользовался.

— Света. Она другая. В университете в нее были влюблены все парни потока. Но она была сама себе на уме. Ни подруг, ни друзей, держалась одиночкой. Всех, кто пытался с ней знакомится сразу посылала. Я даже боялся взглянуть в ее сторону, казалось меня сразит молнией. Она была такой красивой… Помню, я бродил по этажам на перерывах только, чтобы встретить ее хоть раз, просто взглянуть. Я никогда не решился бы подойти. Однажды, она вошла в толпу парней и подозвала меня. Все просто обалдели. Она взяла меня за руку, отвела в сторону и сказала, что нечего больше пялиться на нее, я ей нравлюсь и мы должны познакомиться.

— Она умеет брать, что захочет.

— В душе она другая, очень ранимая.

Доктор Пател хотел глотнуть еше виски, но перестарался. Содержимое пакета вылилось наружу. Доктор принялся засасывать летающие шарики ртом. Молчанов тоже присоединился. Выловив все, они расхохотались.

Доктор Пател уже с трудом выговаривал слова. Если бы не отсутствие гравитации, он бы уже валялся на полу.

— Знаешь, что я понял? Женщины сложнее, чем теоретическая физика, — говорил он. — Моя первая жена, Джанин. Я был от нее без ума. Когда я ушел к любовнице, я не соображал, что делаю. Убедил себя, что соскучился по холостяцкой жизни, что вернусь, когда захочу и она примет меня. Я вернулся через месяц. Она выгнала меня. Во мне взыграла гордость – кто я, чтобы просить прощения? Она пожалеет. Сама прибежит. Через неделю она поехала в суд, чтобы подать документы на развод и ее сбила машина. Я рыдал на ее могиле и умолял простить. Я знал, что не существует души, что разум порождается мозгом и умирает с ним, что под землей лежит обычный гниющий кусок мяса и она никогда не услышит этих слов. Я дал волю эмоциям и не слышал голоса разума. Мои слова не были адресованы ей, они были для меня. Попытка примириться с совестью.

Доктор Пател вытер глаза тыльной стороной ладони и сделал еще глоток.

— Переступи через гордость.

— Она не хочет меня слушать, — ответил Молчанов.

— Значит, ты говоришь не то, что она хочет услышать.

Воцарилась тишина. Доктор Пател подтолкнул шахматную доску в сторону Молчанова.

— Я проиграл. Она ваша, — сказал Молчанов.

— Ты не спросил, что я получу за выигрыш.

— И что же?

— Твою благодарность. Это подарок.

— Спасибо.

Они еще долго беседовали. Доктор Пател все больше напивался пока окончательно не утратил способность говорить. Потом ему приспичило подурачиться. Он хватал со стены предметы, а затем запускал их летать по модулю. Молчанов лишь успевал убирать подальше от него особо ценные экземпляры. В конце концом доктор Пател уснул.

На Марсе стояла глубокая ночь. Молчанов доставил доктора Патела до его каюты. Она оказалась заперта. Обычно члены экипажа держали каюты открытыми. Молчанов приложил палец Патела к датчику и замок открылся. Он упаковал доктора в спальный мешок, натянул на глаза повязку.

В каюте было много книг, журналов и увесистый набор старых открыток с изображением пейзажей, городов, автомобилей, самых разных модников и кинозвезд. Ричард Пател коллекционировал их всю жизнь. Большинство на обороте были подписаны. Некоторые на английском, французском или немецком. Люди желали друг другу счастливого рождества, передавали привет из путешествий, рассказывали о здоровье дедушки, поздравляли с рождением детей. Двадцатые, тридцатые, шестидесятые годы. Целые эпохи сменяли друг друга и только одно оставалось неизменным – люди всегда хотели поделиться сокровенным.

Молчанов перелистывал открытки и наткнулся на фотографию Ричарда Патела и Маркуса Маккензи. Они стояли в походной одежде на фоне вывески с названием городка Карлсбад и наименованием главной достопримечательности – национального парка «Карлсбадские пещеры». На обратной стороне фотографии рукой была выведена надпись: «Путь к истине».

Молчанов уже встречал название этого города. Совсем недавно. Одна из галочек на карте Соединенных Штатов Америки на открытке, которую он нашел в вещах доктора Патела.

Он оставил доктора и улетел к себе. Сон пришел мгновенно. В эту ночь ему приснилась Света.

* * *

Во время следующего эфира Молчанов говорил о теории относительности Эйнштейна. В доступной форме, используя заготовленные рисунки и схемы он рассказывал об ограниченности скорости света, о четвертом измерении, замедлении времени, гравитации и эффекте близнецов. Удивительно, как давно известные истины буквально взорвали публику. Пользователи пересылали друг другу приглашения, а когда Молчанов переключился с физики на биологию, счетчик аудитории эфира вошел в красную зону.

Как и банковский счет Бальтазара.

Молчанов ощущал себя пророком, принесшим истину в новый Вавилон. Он провел опрос об известных теориях происхождении человека. Эволюционная привлекла меньше десяти процентов пользователей. В тройку лидеров – создателей человека, попали боги (причем треть голосов досталась богу Сети), инопланетяне и древние атланты. Молчанов объяснил, что ни одна из теорий не может быть доказана на сто процентов, но он готов привести аргументы, как за, так и против каждой из них. Молчанов рассказал о результатах расшифровки ДНК, археологических раскопках, компьютерном моделировании и тысячах проведенных экспериментов за две сотни лет. Повторный опрос показал рост популярности эволюционной теории до тридцати процентов. Переубедить за час почти миллиард человек можно считать победой.

Пока видеосообщения путешествовали между Землей и кораблем, Молчанов ютился в собственной каюте, заменившей ему лабораторию, спальню и место приема пищи. Мысли о Свете после разговора с доктором Пателом снова возобладали над ним. Смотрит ли она эфир вместе с остальным миром? Готова ли она еще раз выслушать его?

Пришел видеоответ. Бальтазар сегодня надел синий костюм с отливом, кожа на лице отсвечивала восковым отблеском, а бриллианты в ушах сияли ярче звезд в иллюминаторе.

— Фух, это было неподражаемо. Пользователи просто сходят с ума. Ты превзошел сам себя, друг мой. Признаюсь, честно, я и сам много не знал. Ох, дома меня ждет дискуссия с моими мальчуганами. Ты для них теперь настоящий идол, и я ни капли не ревную. Лучше они будут верить в такого, как ты – героя нашего времени, а не меня, хохмача и шоумена. Лет сто назад я был бы клоуном в цирке, — он подмигнул и рассмеялся. — Мой друг, ты для меня член семьи, как и для миллиардов тех, кто с замиранием сердца следит за трансляцией. Мы одна семья. Двери моего дома всегда открыты для тебя, — Бальтазар расправил руки в стороны и улыбнулся. Как же он был убедителен. — А теперь время вопросов и ответов. Позволь услышать твой комментарий. Твои поклонницы, горячие штучки, я тебе скажу… Собирают деньги на флешмоб. Да простят меня они за разрушенный сюрприз, — он сделал паузу и выставил руки перед собой, словно барабанщик, готовый сыграть марш генералу. — Гигантское сердце разместится в пустыне Монголии, чтобы ты мог увидеть его даже с орбиты Марса. Можешь себе представить? Грандиозно, черт возьми! И так мило, что ли… Неужели, я завидую? О, да. Представляю, что ты чувствуешь. Я уже говорил, что все мужчины мира давятся от зависти, а?

Счетчик пользователей перевалил за четыре с половиной миллиарда.

Бальтазар замолчал, искусно сделав задумчивый вид, затем театрально опустил взгляд и вздохнул. Свет за ним потускнел, фоном включилась фортепианная музыка. Он придвинулся к камере, сложил руки в ладони перед собой.

— Признаюсь, я не хотел ворошить эту тему. Пользователи не простят меня, и я чувствую, что не простит господь. Нас разделяют миллионы миль, а я ощущаю твою боль, словно я это ты, мой друг. Правда о трагедии твоей семьи открылась миру. Твоя бывшая жена, эта распутная женщина, ждет ребенка от другого мужчины. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Прости, но мы не могли молчать. Добрые, отзывчивые люди помогают нам узнать правду. Вот, взгляни на фото, мы получили его вчера.

На фото запечатлено окно жилого дома, сквозь которое хорошо различим силуэт молодого парня блондина. Это Макс. Он стоит в квартире Молчанова.

— Этому человеку ты доверял, он был тебе, как младший брат, — продолжал говорить Бальтазар. — Они встречались за твоей спиной. Предавали тебя. Андрей, больше нет нужны молчать. Я готов выслушать твою исповедь. Каждый из пользователей сейчас держит тебя за руку, брат, — внизу появилась надпись: Услуга – «держать за руку» платная. — Все мы, твои братья и сестры шлем лучи нашей поддержки, наши молитвы вместе с тобой. Мы поможем исцелить эту рану, — Бальтазар протянул руки. — Открой свое сердце…

Счетчик пользователей трансляции перевалили за пять миллиардов.

Слезы текли из глаз Бальтазара.

Молчанов отшвырнул от себя камеру. Что-то странное он сейчас услышал, совсем непонятное, не укладывающееся в голове. Он долго сидел молча, смотрел в пустоту, пытаясь собрать все воедино.

Молчанов нашел Наку в жилом модуле. Не говоря ни слова, он прижал ее к стене и поцеловал.

— Я расскажу всем о нас, — сказал Молчанов позже, когда девушка ловила, плавающую по модулю, одежду.

Нака привела себя в порядок, руки девушки дрожали не от услышанного, а от его общего напора. Она больше не носила повязку на голове. Взгляд ее давно стал уверенным, словно она знала его всю жизнь.

— Завтра. Первым делом, — добавил он.

Она погладила его волосы. Затем обняла, положила голову на грудь и прижалась так, словно хотела слиться с ним воедино.

— Сегодня утром я подслушивал, как ты пела в каюте.

— Тебе понравилось?

— Я раньше не слышал эту песню.

— Это колыбельная. Мама пела мне в детстве. Летняя звездочка потерялась в ночи и не может найти выход. Если дитя уснет, то сон укажет путь летней звездочке. Утром она вернется и разбудит теплым поцелуем. Я обязательно спою ее своим детям.

Они молчали и, казалось, Нака боится даже вздохнуть чтобы не испортить этот миг. В голове Молчанова была пустота, ни единой мысли. Вакуум.

А потом он вдруг произнес:

— Когда ты была в коме… Я отключил тебя.

Нака неторопливо высвободилась из его объятий. Сдвинув брови, она попыталась прочитать что-то по его немому лицу.

— Я сама очнулась.

Молчанов покачал головой.

— Я не имел права так поступать. Не знаю почему так сделал. Наверное, испугался.

— Испугался чего?

Сзади прогремел голос Покровского:

— Эй! Передатчики вам нахрена, голубки?

Молчанов и Нака обернулись. Голова Покровского торчала из перехода. Они судорожно проверили передатчики. Оба были отключены.

Покровский сказал следовать за ним и скрылся. Втроем они прибыли в главный модуль. Командир Стивенсон и доктор Пател уже были там.

— Ну, что там? Уже оценили? — с нетерпением спросил Покровский.

Командир Стивенсон обернулся и молча посмотрел на членов экипажа.

— В нашу сторону? — добавил Покровский.

Командир кивнул, потом посмотрел на ничего не понимающих Наку и Молчанова.

— Коронарный выброс. Высшая категория.

Нака закрыла лицо руками и вскрикнула в ладони.

— Буря столетия. А еще говорят совпадений не бывает. Предупреждал я, господу надоест на весь этот срам смотреть, — сказал Покровский.

Члены экипажа переглянулись.

— Давно ЦУП знает? — спросил Молчанов.

— Спутники на орбите солнца сгорели. Поток засекли только сейчас.

— Сколько у нас времени? — спросил Молчанов.

— Двенадцать часов.

Воцарилась тишина.

— Пилот, открой люк я спрыгну с самолета, — по слогам произнес Покровский.

— Щит выдержит? — спросил Молчанов.

— Такая мощь пробила бы и земную магнитосферу, — заключил доктор Пател. — Как в супершторм 1859-го.

— Капсула может и спасет нас, но все оборудование сгорит, — сказал Покровский.

— Требуется моделирование, — сказал Стивенсон.

Доктор Пател вбил данные в компьютер. Все следили за его движениями в предвкушении. Компьютер должен был просчитать переживут они бурю или нет.

На экране появилось изображение солнца. От звезды оторвался поток солнечного ветра, похожий на тысячи острых иголок. Эти иголки полетели в направлении крохотной точки, помещенной в мыльный пузырь – корабль «Прайм-1479», окруженный Щитом. Иголки врезались в пузырь и вытянули его в гигантскую каплю, на кончике которой корабль несколько минут балансировал на грани жизни и смерти. Иголки продолжили натиск, пузырь лопнул, и точка погасла.

— То, что нам хана было ясно и без мультика, — сказал Покровский.

— Что же ЦУП, сэр? — обратилась Нака. — У них есть план?

— О, да. Отпраздновать, что на пути бури оказалась не Земля, — сказал Покровский.

Стивенсон посмотрел на него пустым, беспомощным взглядом.

— Эй, док. Я знаю у тебя еще осталось горяченькое. Давай хоть напоследок. Сядем, поговорим как люди, выпьем. Что трезвым-то помирать?

Доктор Пател, внезапно, схватил шею Покровского в замок, и придавил бортинженера к стене. Ричард Пател выглядел так, будто собирался открутить Покровскому голову. Молчанов подлетел сбоку и обхватил руку доктора.

— Ричард, хватит, — приказал Стивенсон, почти умоляющим голосом.

Глаза Покровского широко раскрылись. Бортинженер не пытался сопротивляться. Его, будто и не было здесь вовсе, а был кто-то другой. Молчанов увидел Покровского именно таким, каким видел тогда, через толстое стекло иллюминатора, с глазами полными боли и совершенно бесстрашными.

— Ты хочешь умереть? Умереть?! — взревел доктор Пател.

Покровский напряг шейные мышцы.

— Мне нечего терять, док. Давай.

Доктор Пател не отпускал хватку. Он сжимал еще сильней.

— Сэр, прекратите это! — кричал Молчанов, пытаясь отогнуть стальную руку доктора Патела. — Прикажите им прекратить.

Вены на лице Покровского оформились в канаты, кожа покраснела и пошла трещинами, а лицо растянулось в зловещей ухмылке.

— Я говорил, летописец. Они давно это задумали.

— Прекратите, прошу вас, — всхлипывая, пробормотала Нака.

Молчанов облетел Патела сзади и сдавил шею доктора обеими руками. Доктор Пател захрипел и отцепился от Покровского. Молчанов и доктор кувыркались в воздухе. Доктор Пател врезал Молчанову локтем в грудь. Молчанов выдохнул и живот стянуло тупой болью.

Покровский откашлялся.

— Ну что, гнида…

Бортинженер рванул к командиру Стивенсону. Тот, ожидая нападения, пригнулся. Кулак Покровского шваркнул по его лысине. Стивенсон подсел под удар и заломил Покровскому руку. Второй рукой Покровский двинул командиру в челюсть. Звук был смачный, похожий на столкновение двух куриных яиц. Стивенсон не растерялся, удар он словно и не почувствовал. Командир еще сильнее заломил руку Покровскому и тот оказался обездвижен. От ненависти Покровский ревел, зубы его скрежетали друг об друга с противным лязгающим звуком.

Доктор Пател оттолкнул Молчанова и полетел к Покровскому и командиру. Доктор собирался закончить то, что начал. Молчанов вцепился ему в ноги. Доктор Пател развернулся и ударил по едва зажившей руке.

Боль выбила слезы из глаз. Молчанов вскрикнул, но хват не отпустил. Доктор Пател нацелился ему в лицо. Молчанов пригнул голову, обнажив макушку. В этот момент подлетела Нака и стукнула доктора Патела по плечу. Удар едва мог вызвать даже легкий болевой синдром.

Доктор Пател схватил девушку за костюм, размахнулся и собирался ударить кулаком в лицо. Замаха хватило бы чтобы расколоть хрупкий череп Наки надвое.

Молчанов потянул Доктора Патела на себя. Энергия мощного удара доктора досталась воздуху.

Послышался звук стального затвора. В этот момент, доктор Пател перебросил Молчанова через плечо и тот насадился спиной на стальной поручень.

Командир Стивенсон держал в руке пистолет с широкой рукояткой под перчатку скафандра. Его щека горела красным и опухала на глазах. Дуло пистолета смотрело в лицо Покровского. Бортинженер сжимал кулаки и тяжело дышал. Его бровь была рассечена, капельки крови отрывались и кружили между ним и командиром.

— Ну, давай, — сквозь зубы прорычал Покровский.

Командир не реагировал на его слова.

— Скотт, он с самого начала… — начал говорить доктор Пател, приближаясь к Стивенсону.

Командир перевел дуло на доктора. Пател от удивления вздрогнул и выставил руки перед собой.

— Я командир на этом корабле, и я не допущу…

— Недолго тебе осталось, — сказал Покровский.

— Не допущу, — еще громче сказал командир Стивенсон. — Никто не имеет права бунтовать. За неподчинение – трибунал. Я командир, я буду командиром. Это приказ. Приказ. Я отвечаю за всех, я отвечаю…

Командир Стивенсон заговорился и будто провалился куда-то на миг.

— Убей нас всех сейчас, псих. А сам застрелись. Лучше пуля в башку, чем смерть в микроволновке, — сказал Покровский.

— Идиот! — сказал доктор Пател. — Мы можем выжить.

Покровский посмотрел на Наку.

— Может еще какие секреты вспомнишь?

Нака была в прострации и дрожала.

— Говори, — сказал командир Стивенсон доктору Пателу.

Доктор выдохнул.

— Капсула защитит.

— А приборы, электроника, умник? Все сгорит к чертям.

— Заберем внутрь. Выкинем из капсулы кресла, провизию – все лишнее. Главный компьютер отключим полностью, обложим грунтом. Слой в пять дюймов защитит его. У нас же остался грунт, так ведь, Андрей?

Молчанов кивнул. Рука его ныла и подергивалась, спина, казалось, вообще никогда не выпрямиться.

— А как быть с системой жизнеобеспечения? Она не влезет в капсулу и никакой земли не хватит ее закрыть, — сказал Покровский.

— Используем баки с водой. Обставим по периметру. Вода задержит радиацию.

Покровский молчал.

— Сколько тебе нужно времени? — спросил Стивенсон Покровского.

Покровский глянул с легким недоумением на доктора Патела и командира Стивенсона, который все еще держал оружие, направленное на него.

— Ну вы даете, янки. Сначала убить хотели, теперь спасти просите…

— Сколько, бортинженер Покровский?

— Двенадцать часов. Справлюсь за девять.

— Проси все, что необходимо, — сказал Стивенсон и убрал пистолет.

Командир обернулся к компьютеру. Все задержали дыхание. Покровский легко мог оглушить его со спины и завладеть оружием.

— Всем ясно, что делать?! — командным тоном сказал Стивенсон, не оборачиваясь.

— Да, сэр, — сказал Молчанов.

То же громко повторил доктор Пател, и Нака чуть тише.

— Так точно, сэр, — сказал Покровский и улетел.

* * *

Макс провел ночь на деревянной лавке с поджатыми гармошкой ногами, уткнувшись ими в голову соседа. Это был обитатель Свалки, как и остальные пятнадцать человек в камере, рассчитанной максимум на четверых узников. Все тело ломило. Вмятины на руках от зубов избитого в подъезде парня припухли и округлились синей каймой.

Когда решетка захлопнулась, несколько давно немытых мужчин позарились на его одежду. Спор о том, кому достанутся штаны и обувь перерос в драку. В итоге зачинщиков переселили – одного в другую камеру, а второго в тюремную больницу. Одежду Макс сохранил.

Остальным сокамерникам до него не было дела. Сгустившись в кучу, они обсуждали зачистку Свалки. Официально это называлось «расселением». Всех свозили в спеццентры, где проверяли на причастность к преступлениям. Тем, кто не числился в розыске предъявлялись обвинения в бродяжничестве, хулиганстве и сопротивлению ареста. Им грозили немалым тюремным сроком и штрафом, который никто не в состоянии выплатить до конца своих дней. Вне протокола и предлагали полное помилование в обмен на согласие уехать в заброшенные города Сибири без права вернуться.

— Наши деды поднимали целину и сделали страну великой, чем ты хуже? — говорил поседевший старичок с родинкой на щеке, напоминающей головку гриба опенка. — Так и сказал мне вертухай. Моего прадеда сослали в Магадан. Не думал, что по его стопам пойду.

— Да ладно тебе выдумывать, — перебил другой мужик, помоложе. — Ссылали насильно, миллионы померли… Наслышался я этого вранья в детстве. Люди сами уезжали обживать север. О потомках заботились. Страну строили, и на хлеб всегда можно было заработать. Вот мой прадед лесорубом был, а дед инженером-нефтяником качал нефть там, где прадед деревья срубал. Уважаемые люди были. И всего в достатке. А теперь не нужна нефть, не нужна древесина. А как быть людям, которые больше ничего не умеют?

— Приспосабливаться, — сказал старичок.

— Ага, вот они и приспособились, здесь на горяченьком. Эти научники. Лишили нас всего, а сами жируют в теплых квартирах, — мужик плюнул на пол и стукнул сверху тяжелым ботинком. — Я из Тюмени. Хороший город был, зимой холодно, снега по колено. Столько молодежи было, студентов. Верили в завтрашний день. Как появился этот синтез – за пять лет город опустел. У людей не было денег, чтобы покупать еду, а потом и ее вообще перестали привозить. То, что вырастишь за три месяца, на том и питаешься весь год. Отец последнее отдал, чтобы отправить меня сюда. А сам-то помер он, и мамка с бабкой следом. А теперь предлагают ехать мне обратно. Что бы мой батя сказал на это? Неужто зря помер.

— Всегда есть выбор, — говорил старичок. — Твой отец его сделал.

— Что это за выбор у меня? Кто ж выберет самовольно решетку… — возмутился мужик. — Всю жизнь пробиваю себе путь вот этими руками. Никого не обманул, не обокрал. Почему я должен ехать черт знает куда? На мне нет вины.

— Не бывает человека без греха, — продолжал старичок. — И праведник несет грязь за душой.

— Да ну тебя, дед. Тебе, вот сколько осталось? Два, три года… А, у меня целая жизнь впереди. А мне выбор – иль решетка иль небо вольное, там, где ничего кроме голода, холода и смерти.

— Да! — сказал сосед.

Остальные тоже подхватили:

— Правильно говоришь…

— Чем мы хуже них?

— Мы невиновные!

— А ты, дед, поедешь молча, как скажут?

— Свое время хочу дожить в мире.

— Ну и пусть катится, — сказал кто-то.

— Это был наш выбор жить так, как хотим, а они отняли у нас его, а теперь хотят избавиться, как от крыс. Не выйдет!

— Да, не выйдет!

— Мы честные люди.

— Потому вы и здесь, — опять заговорил старичок. — Честность она всегда спутник бедности.

Все молчали и косились на старичка, как на каплю дегтя в бочке меда.

— Так что получается, дед… Нужно врать и обманывать? Думать только о себе? — спрашивал мужик, окончательно запутавшись.

— А о ком думаешь сейчас ты? Или ты? — старичок водил пальцев вокруг. — О себе же.

— У меня семья есть, — сказал другой мужик.

— И у меня…

— Да, я за своих жизнь отдам!

— Ничего не стоит эта жизнь твоя, — сказал старик. — А вот продать ее дорого – это не каждому позволено.

— Вот мы и продадим, — взвизгнул первый мужик, принявший вакантную роль вожака. — Выйдем отсюда, соберем своих! Сколько нас тут, сотни три на этаже, а во всем здании? Покажем им, что мы тоже люди. Мы сами можем решить, как нам жить!

— Сами решим, — подхватили другие.

— Не позволим!

Никто больше не обращал внимания на старика. Мужики полушёпотом принялись обсуждать план бунта. Макс протиснулся между ними и подсел к старику. Тот долго и оценивающе глядел на Макса.

— Здорово вы их настроили.

Старик улыбнулся. Зубов у него почти не было.

— Ты не должен быть здесь. Твой выбор уже сделан.

— Я пока не думал об этом, — сказал Макс.

— Нет. Внутри тебя борются убеждения и желания. Но в душе ты уже знаешь, как поступишь.

Макс молчал.

— Их намерения чисты, хоть и головы пусты, — сказал старик, глядя на мужиков. — Их уже не остановить.

Дед поднял голову в пожелтевший потолок, вздохнул и, будто вся его жизнь вышла с этим воздухом. За секунду он стал старее.

— Как узнать, правильный ли это выбор? — спросил Макс.

— Узнаешь, когда проживешь жизнь…

Через несколько часов старик уснул и умер во сне.

Утром Максу вручили выписку об оплаченном залоге. В графе суммы значилась баснословная цифра. Только один человек мог заплатить столько.

На улице ожидал электрокар-лимузин. Внутри сидел Матвеев и двое крепких парней. Макс протиснулся между ними.

Электрокар начал движение. Проехав несколько сот метров, он свернул на шоссе.

— Я живу в другой стороне, — сказал Макс.

Матвеев выжидающе смотрел на него, словно ученый на подопытную мышь.

— Думал твои шуточки тебе с рук сойдут?

— Именно так и думал, — сказал Макс безразлично.

— Будь моя воля, я бы бросил тебя в тюрьму лет на пять, чтобы подумал, как в жизни все тяжело дается.

— Воля не твоя. Ты просто шестерка моего отца. Если он прикажет будешь вытирать мне жопу.

Матвеев промолчал. Выглядел он чересчур довольным.

— Вези меня в ЦУП, я хочу с ним поговорить.

— А может захватить с собой твою беременную подружку?

Макс взбудоражился, будто кто-то взорвал рядом хлопушку.

— Она не сказала тебе? — удивился Матвеев. — Истинная леди.

— Заткнись, урод.

— Видел бы ты лицо Андрея, когда он узнал о шашнях его жены.

— Она ему не жена!

Автомобиль свернул с шоссе на дорогу, ведущую к станции электропоездов.

— Куда вы меня везете?

Матвеев молчал.

— Дай позвонить отцу.

Матвеев молча всматривался в окно. Макс привстал, охранники прижали его обратно к креслу.

Матвеев покачал головой.

— Твой отец – великий человек. У тебя могло быть все. А ты смыл жизнь в унитаз.

— Да, жаль, что не ты его сын.

До станции оставалось несколько километров. Электропоезда развивали скорость до тысячи километров в час. К утру Макс мог оказаться где угодно.

— Дай поговорить с отцом. Пожалуйста.

— Ишь как заговорил. Константин Александрович велел не тревожить его. Я же, как его шестерка, не имею права нарушить его поручение. Ты можешь поговорить со мной. Я передам.

— Только звонок!

— У него сейчас уйма дел. Ты и так чуть не сорвал слаженную работу NASA и РКА.

— Этого и хочет Маккензи – избавиться от меня. Он хочет саботировать миссию.

— Глупость какая.

— Это правда. Я нашел доказательства.

— Маркус Маккензи сделал для миссии больше, чем кто-либо другой. Зачем ему это?

— Это правда. Я покажу доказательства отцу. Он мне поверит.

Матвеев молчал. Станция была уже близко.

— Это его идея отослать меня, не так ли? — спросил Макс.

— Он спасает тебе жизнь.

Макс опустил лицо в ладони.

— Ладно, я расскажу все тебе. Но ты должен пообещать, что передашь ему все слово в слово.

Матвеев кивнул. Макс рассказал про зашифрованные данные марсохода «Террос», про счета Маккензи и убийство Чарли Хэнлона.

— Все, что ты сказал это…

— Не выдумка, клянусь. У меня есть заключение Панфилова о неполадках электрокара Чарли Хэнлона. Если обнародовать его официально, они уже не отмоются.

Матвеев сканирующим взглядом смотрел на Макса, затем приказал водителю остановиться.

— Расскажешь ему сам, — сказал Матвеев.

— Спасибо. Спасибо тебе.

Электрокар развернулся и отправился обратно в город.

От напряжения у Макса пульсировали виски. Он подумал о Свете. Почему она не сказала, что беременна? Боялась, что он разболтает, или просто не доверяла? Макс мог поклясться, что взрыв чувств, на мгновение промелькнувший между ними, был настоящим, взаимным.

Электрокар резко остановился на обочине. Затем водитель сдал назад и свернул с шоссе на прилегающую узкую дорогу, поросшую лесом. Проехав несколько километров, они остановились у проржавевшей вывески с названием старой деревушки.

Охранники вытолкали Макса на улицу. Через несколько минут позади остановился еще один электрокар. Из него вышел Монро. Потянувшись, он поправил очки и ковбойской походкой направился к ним.

— Он знает, — выпалил Матвеев, когда Монро приблизился. — У него заключение есть. Нужно обыскать его дом.

— Ты чертова тварь, — заорал Макс.

Монро отмахнулся от Матвеева, как от комара и прошел мимо.

Охранники скрепили руки Макса стяжкой за спиной. Монро подошел вплотную, он был выше Макса на целую голову.

— Наконец-то мы сможем поговорить, — сказал Монро.

— У него была с собой карта памяти, мы ее уничтожили. Он мог рассказать кому-нибудь? — не унимался Матвеев, обхаживая их кругами.

— Конечно рассказал. Он смышлёный.

Монро потянул Макса за собой. Макс попытался вывернуться, Монро схватил его одной рукой за шею и нагнул. В таком положении Макс оказался беспомощен.

— Жена Молчанова. Точно она, — сказал Матвеев.

— Не трогай ее, урод, — заорал Макс.

— Копия у нее. Надо забрать. Если она обнародует. Все узнают, — у Матвеева срывался голос.

Монро харкнул на землю.

— Я закончу с ним и навещу ее, — сказал он.

— Сделай все чисто, — сказал Матвеев.

— Ты мне не приказывай. Езжай к папочке и скажи, что сын сел на поезд в новую счастливую жизнь.

Матвеев передал Монро картонную коробку.

— Все улики по делу Хэнлона. Мой человек сказал, что проблем не будет, но лучше подстраховаться. Из-за этой зачистки теперь всех проверяют. Скажи Маркусу, я и Гумилев выполнили свою часть сделки. И хотим получить…

Монро вырвал у него из рук коробку. Матвеев подпрыгнул от страха. Монро усмехнулся. Матвеев запрыгнул в электрокар и тот умчался, оставив столпы пыли.

Монро поднял Макса и посмотрел ему в глаза. Только сейчас при ярком солнце на его лице стали заметны беспорядочные борозды. Кожа на них толстая, словно естественный бронежилет, способный защитить Монро от любой атаки. Природа словно специально выковала этого человека для такой работенки.

— Не трогай ее. Я тебя урою, — выпалил Макс.

— Спасибо за совет, — Монро ударил Макса в живот.

Макс упал на гравий. Закашлялся.

— Такой же упрямый, как папаша. Лезешь куда не надо. Я бы с радостью посмотрел, как из того багажника достают твой посиневший труп. Папаша чуть с ума не сбрендил, когда ты пропал. Думал, ты с собой покончил. Чуть всю работу нам не парализовал.

Макс лежал на гравии и жадно вдыхал воздух с песком и кашлял. Острые камни царапали ему кожу на лице.

— Ты жив только благодаря мне. А значит я могу распоряжаться твоей жизнью. Могу убить тебя, могу бросить связанным в кустах. Ты в моей власти.

Монро усадил Макса на заднее сидение. Электрокар помчался по дороге вперед. В заброшенной деревне они остановились у старого покосившегося домика. Монро пинком открыл сухую дверь и толкнул Макса внутрь. Макс споткнулся и упал на деревянный промасленный пол.

Стекла в доме отсутствовали, окна прикрывали ржавые подкошенные ставни. С потолка свисали шмотки паутины с закрученными внутри мумиями насекомых. Печь кто-то разбирал на кирпичи – красные осколки разной величины валялись на полу.

Монро принес кожаный чемоданчик, поставил на подоконник и раскрыл. Внутрь он смотрел с нескрываемым удовольствием.

— Найти того полицейского – умный ход. Мы думали он давно сдох там. Живучая скотина. Покалечил двоих моих людей. Я сам прикончил его.

— Убьешь меня, отец выгонит NASA к черту, вместе с тобой.

Монро вытащил из чемоданчика шприц и пару стеклянных бутыльков с неизвестной жидкостью.

— Сначала тебе покажется, что ты немного запутался. Ты станешь забывать, что ел утром на завтрак, как звали твою мать, куда нужно идти, чтобы посрать. Деменция медленно превратит тебя в тихий и безобидный овощ. До конца жизни ты будешь беззаботно ловить бабочек. Разве не здорово?

Острые края стяжки резали Максу руки. В отчаянии он подхватил ступнями осколок кирпича и швырнул в Монро. Осколок отскочил от ноги Монро, как от стальной трубы. Монро одобрительно кивнул бессмысленной попытке Макса и подошел ближе со шприцем в руке.

Что-то затмило свет от двери. Монро резко обернулся.

— Мужики, закурить не найдется? Умираю просто.

В дверях стоял грязный мужик в оборванных штанах и черной, как смоль куртке. Он покачивался из стороны в сторону, расставив руки в проеме.

Монро спрятал шприц за спину и пытался подобрать русские слова из небольшого запаса, объясняя мужику, что ему нужно уйти по-хорошему.

Макс поднялся на ноги. Монро обернулся. Макс побежал тараном на Монро и врезался лбом ему в подбородок. На секунду показалось, что во лбу образовалась дыра. Макс потерял равновесие и рухнул на задницу. Стяжка шаркнулась о камень, разорвала кожу и лопнула.

Монро шагнул назад, слегка пошатываясь. Его глаза стали звериными. Он харкнул кровью на пол, отбросил шприц и направился к Максу с одной целью – убить. Схватив его за шиворот, Монро поднял Макса, как щенка и замахнулся кулаком.

В этот момент Макс ударил его осколком кирпича по голове.

Монро схватился за кровоточащую рану. Макс нанес еще удар в область черепа. Монро упал на пол и не двигался. Макс, замахнувшись, подошел ближе и толкнул Монро ногой. Противник потерял сознание.

— Ну вы даете, мужики. А сигареты-то есть?

Оставлять Монро в живых было нельзя. Он сообщит о провале и на Макса обрушатся все силы Маккензи и Матвеева. Пускай они думают, что Макс сел на поезд.

Он отыскал камень потяжелее и вернулся к Монро. Уходя, бросил старику бумажник Монро с наличностью.

— Спасибо, отец. Трать на здоровье.

Макс воспользовался электрокаром Монро и домчался до дома Молчановых.

Света открыла дверь. Его вид ничуть не смутил ее. Макс вошел. В коридоре стояли сумки с вещами.

— У меня нет времени, говори зачем пришел.

— Ты в порядке? Никто не приходил к тебе?

Она отрицательно покачала головой.

— Ты уезжаешь сегодня?

— Да.

— А ребенок?

— А почему это тебя волнует? Или ты тоже решил, что он твой?

— Я могу все это прекратить, — сказал он. — Тебе не нужно уезжать.

— Я давно все решила. За мной приехали.

— Не делай этого.

— Я потратила месяц чтобы договориться об этой встрече, и я ее не пропущу.

Макс сдавливал собственным телом дверь, будто еще один дополнительный замок.

— Уходи.

Повисла невыносимая пауза.

— Ты обещала помочь с расшифровкой программы марсохода.

— У тебя нет шифр-ключа.

— Есть.

Макс вытащил из кармана шифр-ключ. Он нашел его среди личных вещей Чарли Хэнлона, которые Матвеев передал Монро.

Она ушла в гостиную, села за стол. С помощью шифр-ключа Чарли Хэнлона они получили доступ к программе марсохода, затем вместе разбирали данные строка за строкой несколько часов. За окном стемнело.

— Этого не может быть, — произнес Макс, когда они закончили.

— Это всего лишь операционная система управления. Сделай то, езжай сюда, запусти камеру и так далее.

— Здесь же ничего нет.

Света встала и подошла к ванной комнате.

— Я приму душ и уеду.

Макс сидел, обхватив голову руками, покачивался, как неваляшка. Все это время он мчался в бездну и, наконец, достиг дна. Его карьера разрушена и ради чего? Все эти подозрения… Может быть он просто сходит с ума и сам все придумал? А еще заставил поверить других людей.

«Сделай то, езжай сюда…» Макс вернулся к модуль-компьютеру и решили проверить команды одну за одной.

Света вернулась после душа. От нее пахло сладким шампунем, волосы лежали на плечах, связанные в естественные кудри.

Макс повернул к ней экран.

— Ты знаешь, что это за блок команд?

— Процедуры реагирования на запросы с Земли.

— Запросы передаются в виде кода и должны быть заложены в базу данных марсохода?

— Конечно. Чтобы он понимал, что именно он должен сделать.

— Я сверил коды с таблицей соответствий. Все сошлось, кроме одной команды. Вот этой. Она отсутствует в справочнике.

Она молча пролистала код команды, затем ответила:

— Ее добавили во время отладки. Странно, она обращается к облачному хранилищу, которое расположено… судя по адресу, на сервере NASA.

— Зачем вводить такую команду? — спросил Макс.

Света задумалась и пожала плечами.

— Возможно, чтобы скрыть то, что должен сделать марсоход.

— Мне нужно попасть в сервер NASA, — выпалил Макс.

— Он слишком хорошо защищен. Войти можно только подключившись напрямую.

Она сделала паузу.

— Тебя убьют.

— Я должен. А что, если эта процедура взорвет марсоход, когда они окажутся в пещере?

— Это бессмысленно.

— Я не могу так рисковать, — сказал Макс.

— Это все твоя паранойя. Смотри, куда она тебя привела.

— Ты получила деньги.

Она отвернулась.

— Да, получила. Каждый из нас выполнил свою часть сделки.

Макс посмотрел в пол.

— Они заждались тебя.

— По регламенту они ждут четыре часа. У меня еще есть время.

— Что я могу сделать, чтобы ты осталась?

Глаза Светы покраснели.

— Я не могу.

Макс протянул руку к ее животу, слегка выпирающему из облегающей кофты.

— Я мог бы любить его, как своего.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь.

— Ты не любишь Андрея.

— Откуда тебе знать?

Света вернулась к сумкам с вещами. Макс подошел сзади.

— Я помогу.

— Нет, они не должны видеть посторонних.

На ее лице прокатилась слеза. Он потянулся чтобы поцеловать. Она убрала голову.

— Не надо, пожалуйста.

— Если он погибнет, у меня будет шанс?

— Уходи!

Макс вышел на лестничную клетку. Дверь захлопнулась.

— Я буду ждать, — сказал он в тишину.

 

ГЛАВА 11

Телеметрия. «Прайм-1479»

Атмосферное давление: 105 Кпа

Температура внутри: 21,1°C

Температура снаружи (датчик солнечный): 74°C

Температура снаружи (датчик теневой): -224°C

Курс: 3.2

Пройденное расстояние, км: 154 196 854

Задержка связи (сек): 513

Скорость км\с – 25,3

* * *

Тишина. До нее невозможно дотронуться, в земных условиях ее невозможно достичь. Только в открытом космосе, в вакууме, может существовать всеобъемлющая осязаемая тишина. Сквозь нее корабль «Прайм-1479» беззвучно мчался на огромной скорости, преследуемый смертоносной солнечной лавиной заряженных частиц.

Внутри корабля голоса и звуки растягивались, словно жвачка и медленно погружались в уши, а потом так же медленно эхом ускользали.

В последние двенадцать часов Молчанов с головой ушел в работу. Покровскому он помог расставить баки с водой, доктору Пателу обложить оборудование мешками с грунтом. Они работали, как ни в чем не бывало, словно и не было драки и доктор Пател едва не сломал ему руку заново. Молчанов даже побыл ассистентом Наки – помог ей с расчетами необходимой энергии для поддержания Щита в условиях бури столетия. Все это отняло у него кучу сил, и он изнывал от усталости.

Командир Стивенсон наговаривал в камеру отчет для ЦУПа. Молчанов застал его в тот момент, когда у него пропало словесное озарение. Заметив, Молчанова Стивенсон поставил запись на паузу.

— Сэр, через тридцать минут закрываем дверь в капсулу.

Командир Стивенсон кивнул.

— ЦУП только что передал обновленные данные, — продолжал Молчанов. — Поток рассеивается быстрее, чем они рассчитывали. Опасный порог будет поддерживаться около десяти часов, после начнется быстрый спад.

Стивенсон задумался.

— Это хорошие новости, сэр.

— А мощность?

— Все еще высшая категория.

— Мертвому держать градусник, что минуту, что час – ничего не изменится.

— Капсула выдержит, а оборудование мы хорошо защитили. Получилось даже надежнее, чем планировали. Доктор Пател считает, что наши шансы очень велики.

Командир Стивенсон задумчиво смотрел в камеру. Ему никак не удавалось сформировать мысль. В конце концов он стер записанное видео и прилепил модуль-компьютер к стене.

— Надеюсь, доктор Пател не ошибается, — на лице командира появилась легкая отстраненная улыбка.

Повисла пауза.

— Принято видеосообщение от вашей жены, сэр. Оно в личной папке. Можете просмотреть, когда будем в капсуле.

— Включи сейчас.

Молчанов вывел на экран видеоролик, и собрался оставить командира одного, но Стивенсон взмахом руки приказал остаться.

Жена передавала Стивенсону привет и рассказала об отличной погоде на родительской ферме. Отчим вывесил на доме большой американский флаг и флаг NASA, чтобы каждый кто проезжал мимо, знал, что это дом командира корабля «Прайм-1479». Мама сказала, что ее сын единственный на Земле кому можно было доверить миссию спасти марсиан от смерти. Затем к разговору подключились дочери. Они без энтузиазма рассказали об учебе, но, когда речь зашла о мамином подарке – щенке далматинца, девчонки расцвели от счастья. Собаке дали кличку Стар, от английского слова звезда. Дочери сказали, что соскучились по папе и ждут не дождутся его возвращения. Младшая дочь, семилетняя Эмили не выдержала и расплакалась.

Командир Стивенсон досмотрел ролик до конца, не выразив не единой эмоции.

— Это все, Андрей?

— Сэр, я хочу извиниться за то, что вам снова пришлось выслушивать претензии из-за меня.

— Ты про самый рекордный эфир, который ты прервал без объяснений?

Молчанов виновато кивнул.

— Бальтазар грозится подать многомиллиардный иск и перекрыть финансирование миссии.

— Я попрошу его этого не делать. Он мне друг.

— У такого, как Бальтазар не может быть друзей. Только бизнес-партнеры. Его интересует лишь рейтинг и деньги. А их приносит только исполнение обязательств, взятых тобой. Вспомни контракт.

— Такого со мной больше не повторится.

Теперь Молчанов знал это наверняка. Будто кто-то невидимым ножом отрезал ему все связующие с Землей нити. Отныне он полностью посвятит себя миссии, пойдет на любой риск, и, если потребуется заменит Блопа собственным телом. Накануне он признался Наке, что не хочет возвращаться на Землю.

— Ты прав, этого больше не повторится, — проговорил Стивенсон. — Ты больше не будешь вести эфиры.

— У вас нет власти запретить их. Они вас засудят.

Командир Стивенсон вытянулся и глубоко вздохнул.

— Я больше не позволю отвлекать членов экипажа всякой ерундой.

Стивенсон отлепил со стены подаренный женой диск с рок-записями, поглядел в отражение обратной стороны. Свет играл на его лице всеми цветами радуги.

— Иногда приказы придумывают полные придурки и следовать им означает тоже стать придурком. Потом уже не будет выбора, и назад не повернуть. Ты становишься заложником этого приказа, разделяешь за него ответственность.

Молчанов кивнул.

— Лети в капсулу, я здесь кое-что закончу, — сказал Стивенсон.

— Я пообещал Наке протестировать еще раз нагрузки на реактор. Всего лишь подстраховка. Это займет не больше десяти минут.

— Тогда увидимся в капсуле, — сказал Стивенсон.

— Я так и не поблагодарил вас за то, что тогда вернулись за мной.

— Это моя работа – спасать ваши жизни.

— Тот ранец пробыл за бортом десять лет. Вы не могли знать, что хватит топлива на возвращение. Могли погибнуть вместе со мной.

Стивенсон пожал плечами. На этот раз у него на лице появились искренние эмоции, те, которые обычно появляются у человека, когда он смущен. Командир Стивенсон слишком часто стал похож на неживого робота. Он что-то скрывал, не только от Молчанова, жены и детей, но и себя самого. Это приносило ему физическую боль, изводило его тело, не давало спать. Состояние командира Стивенсона пугало Молчанова, пугало даже сильнее, чем страх перед гибелью в буре столетия. Потому что этот человек стал для Молчанова большим, чем просто командир или друг. Он спас его, и Молчанов хотел спасти его, потому что Скотт Стивенсон сейчас летел в бездну собственного сознания и сам он уже не мог выбраться оттуда.

— Спасибо вам, сэр.

Молчанов протянул ему руку. Стивенсон пожал в ответ.

Как же он слаб.

— Когда закончится буря, мы можем поговорить с вами?

Стивенсон кивнул. Командир понимал, о чем спросил Молчанов. И кивок этот был равноценен хватке утопающего за спасательный круг.

— Увидимся в капсуле, сэр.

— Да.

Молчанов перемещался по кораблю с кислородным баллоном и фонарем. Освещение и вентиляцию полностью отключили. Иногда в теплом островке света мелькали какие-то образы. Молчанов останавливал луч света и выжидал, когда на него выпрыгнет космическое чудище, но этого не происходило. Визуальные галлюцинации в темноте – обычное явление, а тем более, когда человек устал и напуган.

В реакторном Молчанов проверил датчики и показания приборов контроля мощности. Все укладывалось в норму. Перед тем как покинуть модуль Молчанов остановился у иллюминатора. За бортом, как и всегда, пространство заполняла кромешная тьма. Где-то в этой тьме невидимые смертельно опасные солнечные частицы рвались к кораблю и были уже близко.

Они устоят. Точно устоят. В этом не было сомнений. Они слишком много преодолели, чтобы погибнуть в шаге от цели.

Молчанов прибыл в капсулу и встретил там только доктора Патела и Наку. Они расположились на разных сторонах друг от друга. Судя по их лицам, прибытие Молчанова разрядило напряженную обстановку. Нака улыбнулась ему.

— Где остальные? — спросил он.

Покровский хлопнул в ладоши за его спиной.

— Последний патрон в обойме, летописец. Закрывай.

— Не последний. Командира еще нет.

Покровский обернулся за спину и оглядел проход из которого только что прибыл. Молчанов разместился рядом с Накой, она чмокнула его в щеку. Доктор Пател следил за показаниями работы Щита с голографического экрана. Покровский проверил дверной замок, прокрутив его несколько раз.

Время шло. Молчанов переглянулся с Накой.

— Нужно связаться с ним, — сказала она шёпотом, прочитав его мысли.

— Кто-нибудь видел Скотта? — громко спросил доктор Пател.

— Мы разминулись полчаса назад в главном. Он собирался лететь сюда, — сказал Молчанов.

— Частицы уже продавливают Щит. Нужно закрывать дверь.

Молчанов включил передатчик и попытался связаться с командиром. Передатчик молчал.

— Возможно, это из-за помех, — сказала Нака.

— Его личный датчик не определяется, — сказал Покровский.

Молчанов приблизился к нему чтобы убедиться собственными глазами. На карте станции были обозначены четыре точки и все они располагались в капсуле. Пятая, принадлежащая командиру, отсутствовала.

— Он мог выйти из строя, — предположил Покровский. — А радиопередатчик кэп вечно отключает.

— Эти датчики просто так не выходят из строя, — сказала Нака.

Покровский язвительно взглянул на нее. Молчанов вновь обратился к радиопередатчику.

— Командир Стивенсон, сэр. Вызывает Андрей Молчанов. Вы слышите меня?

— Скотт, ответь. Это Ричард, — присоединился к попытке доктор Пател. — Срочно, повторяю срочно, отправляйся в капсулу.

Нака вынула из кармана модуль-компьютер.

— Я могу включить громкую связь, — сказала она.

— Нет, — отрезал вдруг Покровский.

Он указал им на экран рядом с доктором Пателом. Ливень из частиц солнечного ветра вытягивал Щит в смертоносный мыльный пузырь, в узком жерле которого еще теплилась жизнь, их жизнь. Показания радиации внутри Щита росли.

— Придется включить усилители, а это может только главный компьютер. Если он выйдет из строя, нам всем конец.

— Вдруг ему стало плохо? — превозмогая страх перед Покровским, спросила она.

— Уровень радиации уже выше нормы в десять раз, — сказал Пател и с мольбой посмотрел на Покровского.

— Я закрываю дверь, — сказал Покровский.

— Ты ничего не закроешь, — сказал Молчанов, не отводя взгляда от двери. Затем он скомандовал Наке.

— Он сделал бы так же.

— Включай громкую связь, — сказал Молчанов Наке.

Покровский резким взмахом вырвал модуль-компьютер у Наки. Молчанов схватил его руку. Покровский упер локти Молчанову в грудь, просунул между ними колено и оттолкнул.

Молчанов отлетел и смел Наку, как кеглю. В полете он успел ухватить ее и прижать к себе. Они врезались в стену капсулы. Молчанов затормозил спиной, Нака ударилась головой о выступающий вентиляционный короб.

— Прекратите, — сказал доктор Пател. — Этим вы не поможете.

Покровский убрал модуль-компьютер Наки в задний карман. Молчанов осмотрел Наку. Девушка морщилась от боли. На лбу образовалась шишка.

Корабль окатил пронзительный гул металла, как будто невидимый великан сжимал его в гигантских ладонях.

— Возмущения поля, — произнес Пател, задрав голову в потолок.

Покровский потянул на себя тугую дверь. Молчанов оттолкнулся двумя ногами и врезался в Покровского. Они оба вылетели из капсулы.

— Андрей! — закричала Нака.

Молчанова отнесло дальше от двери. Покровский же зацепился за поручень и быстрым движением заскочил обратно в капсулу. Взгляды Покровского и Молчанова соединились. Молчанов покачал отрицательно головой и перевел взгляд в проход. Покровский фыркнул и закрыл дверь. Истерический крик Наки потух вместе с последним поворотом замка.

Станция продолжала гудеть жуткими импульсами, словно гигантское живое сердце. Пространство вокруг искривлялось, как под взглядом лупы, затем возвращалось в первозданный вид. Возможно это происходит только в голове Молчанова. А если нет? Если Щит падет и поток обрушится с полной силой, ДНК в клетках Молчанова превратится в решето. Он мгновенно поджарится изнутри.

Молчанов вернулся в главный модуль, где последний раз виделся с командиром. Осветил пространство фонарем. Модуль-компьютер командира висел на стене, как и диск с записями.

— Командир Стивенсон! — крикнул он. — Вы слышите меня? Командир Стивенсон! Я здесь!

Никого. Молчанов обследовал прилегающий грузовой модуль с резервным оборудованием. Пусто. Проверил купол, лабораторию доктора Патела, жилой модуль, осмотрел личные каюты. В реакторном Стивенсона также не оказалось.

Не мог же он просто исчезнуть!

В шлюзовой камере не хватало одного скафандра. Скафандра Стивенсона…

Молчанов выглянул в иллюминатор. Командир Стивенсон летал за бортом, привязанный тросом к кораблю. Молчанов нырнул в скафандр и настроил передатчик на частоту скафандра Стивенсона.

— Командир, сэр, вы слышите меня?! Командир Стивенсон, ответьте!

Стивенсон не отвечал. Датчики жизнеобеспечения его скафандра не работали. Молчанов переключил частоту на капсулу.

— Я нашел командира. Повторяю, нашел командира. Он за бортом. Меня слышно?

Помехи глушили связь.

— Я выхожу за ним. Повторяю, выхожу в открытый космос.

Молчанов задраил шлюзовой люк. Компьютер показывал критическое повышение радиации за бортом корабля.

Перед тем как отрыть внешний люк Молчанов взглянул на реактивный ускоритель, с помощью которого Стивенсон спас его. Топливо было на нуле. Как бы он сейчас пригодился ему.

Молчанов выдохнул и открыл внешний люк. Выбравшись из шлюза, он быстрыми перехватами добрался до поручня где был закреплен карабин Стивенсона. Как-то странно мигали звезды. Молчанов прищурился. То были не звезды вовсе. Заряженные частицы бомбардировали Щит и, замедляясь, подсвечивались. Словно миллиарды лампочек новогодней гирлянды, они сверкали сине-белым цветом.

Молчанов ухватил трос и, перебирая руками, притянул к себе командира. Стивенсон не подавал признаков жизни: глаза закрыты, лицо в крови. Молчанов двинулся обратно к шлюзу.

Вспышки становились все ближе – магнитное поле Щита растягивалось, но все еще сдерживало поток.

До шлюза всего несколько метров. Молчанов в очередной раз переставил руку, но она не сцепила поручень. Он сделал еще попытку, рука опять не послушалась. Закружилась голова, в глазах стало темнеть. Должно быть из-за магнитного возмущения нейроны его мозга, как и ионы металлов в крови начинали усиленно колебаться. Его тело, каждая мышца дрожали будто под высоким напряжением. Он приказывал рукам шевелиться, сжимать поручень и тянуть себя и командира Стивенсона к шлюзу, но в ответ руки делали наоборот – отталкивались от поручня.

Он отцепился и вместе с командиром их относило от корабля. Молчанов пытался ухватить трос, руки промахивались. Изображение с сетчатки глаза то пропадало, то появлялось, и Молчанов понимал, что скоро наступит момент, когда изображение не появится вовсе. Он ослепнет и тогда они погибнут оба. Если командир Стивенсон вообще еще жив…

Молчанов мог бы отпустить его и тогда шансы на выживание удвоятся. Если он это сделает, то до конца жизни не сможет простить себя. Отныне он и командир Стивенсон одно целое и, если суждено погибнуть, они погибнут вместе. Все или ничего.

Молчанов вопил и кричал, звал на помощь невидимый космос, но в реальности из его глотки вылетал только беззвучный горячий воздух.

Когда трос натянулся произошел резкий толчок. Стивенсон отцепился от Молчанова и теперь неконтролируемо вращаясь полетел по направлению сверкающей стены частиц. Молчанов ухватил трос командира за край и попытался тянуть на себя. Не хватало сил, казалось, он тянул на себя бетонную плиту.

Сознание покидало и вновь возвращалось. Мысли в голове перемешались. Молчанов вдруг запамятовал, как вообще оказался здесь. Вот-вот его должны подхватить водолазы и помочь выбраться из тренировочного бассейна. Ему дадут горячий кофе и позволят перевести дух. Но недолго, нужно продолжать тренировки, ведь его выбрали для великой миссии.

И он не подведет. Не оплошает.

Стивенсон летел к нему, они столкнулись, обоих завертело, словно большой ком снега, мчащийся с горы. Молчанов наощупь пристегнул болтающийся карабин командира и прижал его к себе. Глаза уже почти ничего не видели, только бесконечные вспышки, словно праздничный салют.

Сквозь пелену проглядывались мутные очертания корабля. Молчанов взмахивал руками наугад. Потом вдруг вспомнил, что у него электрическая лебедка. Нащупав кнопку, он надавил. Лебедка заработала на полную мощность, понеся их обоих к кораблю. Удар о поверхность был такой силы, что у Молчанова чуть не сломалась шея. Наощупь, он успел ухватиться за поручень. Из последних сил он затянул Стивенсона в шлюз и забрался следом сам.

Выбравшись из скафандра, он вытащил Стивенсона. Нитевидный пульс прощупывался. Командир был еще жив.

Корабль дрожал и грохотал. Все вокруг растягивалось и сжималось, словно сделанное из пластилина.

Молчанов натянул командиру на лицо кислородную маску дрожащими руками.

— М-мне нужна п-помощь, — промямлил в рацию Молчанов.

Он полетел к капсуле. По дороге Молчанова несколько раз стошнило кровавой жижей. Внутренние органы словно выворачивало наизнанку. А потом в его глазах окончательно потемнело.

Поток раскаленной плазмы пробил Щит и всей своей мощью обрушился на корабль.

* * *

В голове Молчанова мелькали образы из прошлого. Он впервые в лаборатории отца. Степан Молчанов не хотел брать сына с собой, но маленький Андрей настоял. Он хочет настоящим биологом, а как может биолог работать без лаборатории?

Андрей никогда не видел столько белых мышек в одном месте. Они терли себе носики, сгорбившись в уголке широкого вольера, бегали по построенным для них лабиринтам. И… принимали лекарства. А потом умирали. Но прежде у них появлялись опухоли размером с их маленькую головку, выкатывались глаза, они тряслись в агонии, лишались шерсти и истекали кровью от язв. А потом отец приносил других мышек, здоровых, совсем еще крохотных с пуховой шерстью и мучения начинались заново.

Его папа, благородный и справедливый человек превратился в глазах Андрея в жестокого убийцу. Андрей не мог этого вынести. Когда отец отвлекся он снял крышку с вольера и перевернул его набок. Миски с едой и водой посыпались на пол. Мышки побежали по столу, потом вниз по ножкам и затем по полу. Отец и его коллеги бросились их ловить.

Позже всех мышек отловили и заново поместили в вольер. Их ждала смерть.

— Ты убиваешь их, — облитый слезами говорил Андрей.

— Да, я убиваю их каждый день. Я делаю это, чтобы спасать жизнь людям.

— Они не виноваты, — процедил Андрей.

— Другого способа нет.

— Я ненавижу тебя.

— Ты имеешь на это право.

— Ты и дедушку убил.

— Дедушка попал в аварию…

— Если бы ты не ругался с ним, он бы жил рядом с нами.

— Ты плохо его знаешь.

— Нет. Это ты плохо его знаешь. Ты не хотел его знать.

— Я любил его.

— Врешь, — рыдал Андрей. — Ты не любил.

— Когда-нибудь я расскажу тебе нашу историю. Пока ты не готов.

Отец погладил Андрея по взъерошенным волосам. Андрей отскочил.

— Лучше бы умер ты, чем он.

Андрей так и не узнал историю взаимоотношений отца с дедом. Отец умер через несколько месяцев. Его, взрослого и здорового мужчину, поразил инсульт.

Звуки, мелодия, песня. Голос Наки…

— Андрей-сан, ты слышишь?

Молчанов моргнул глазом. Нака обняла его и расплакалась.

— Ёкатта! Андрей-сан, я думала потеряла тебя.

Горло першило, хотелось кашлять. Руки и ноги не шевелились. Молчанов понял, что пристегнут к столу, на котором еще недавно лежала Нака.

Девушка гладила его по голове и причитала на японском и английском.

— Я знала, ты сильный. Я пела тебе песни, как ты мне, помнишь? Они помогли тебе.

— Что случилось? — спросил он.

Голос его был совсем охрипшим, неузнаваемым.

— Мы вовремя тебя вытащили. Ты живой. Я так счастлива.

— Командир Стивенсон! Где он?

Нака закусила губу, ее взгляд потупился. Молчанов схватил ее за плечи.

— Что с ним?!

Она поежилась в его руках. Ей было больно.

— Он слишком долго провел за бортом, — она снова разревелась. — Мы не смогли.

— Мне нужно его увидеть, — Молчанов сорвал с себя ремни.

— Тебе нужно отдыхать, — взмолилась Нака.

Молчанов вспорхнул со стола. В глазах все еще мелькали отголоски сверкающих звездочек. Мысли, еще мгновение назад расколотые, сложились в одну четкую осязаемую точку.

— Командир, — она запнулась. — Иван, запретил к нему приближаться.

— Где его тело?!

— Оно радиоактивно.

— Где?! — заорал Молчанов, приблизившись к ней вплотную.

Нака слепила глаза от ужаса. Молчанова выворачивало наизнанку от ненависти и злобы. На какой-то миг ему захотелось ударить ее.

— Его нельзя было оставлять, — дрожащим голосом проговорила она.

Молчанов рванул по направлению к шлюзовому модулю. Голова все еще кружилась, его тошнило и будь у него в желудке хоть что-нибудь, оно бы оказалось снаружи.

Доктор Пател находился у терминала шлюзовой камеры. Звуковой сигнал предупредил об открытии внешнего люка. Увидев мчащегося Молчанова, доктор Пател показал руками крестом.

— Нельзя! Черт бы тебя побрал! — заорал Пател, когда Молчанов потянулся к терминалу.

Они сцепились. Ослабленный Молчанов не смог оказать сопротивления и был прижат доктором к стене.

Наружный шлюз открылся. Тело Скотта Стивенсона, завернутое в белую ткань, поплыло в темноту, словно по волнам невидимого океана.

Молчанов заплакал. Доктор Пател ослабил хватку и обнял его.

— Все кончено.

Молчанов оттолкнул его.

— Ничего не кончено!

Доктор Пател смотрел на него в полной растерянности. Молчанов направился в главный модуль. По дороге он оторвал ручку одного из поручней.

Покровский находился внутри. Не говоря ни слова, Молчанов двигался к новому командиру с занесенной стальной дубинкой от плеча. Когда он приблизился, Покровский вытащил командирский пистолет и навел на Молчанова.

— Брось, — скомандовал Покровский.

— Я знаю, это сделал ты! Ублюдок! — заорал Молчанов.

— Успокойся и остынь. Это приказ.

От напряжения у Молчанова сочилась кровь из порезов на лице. Должно быть он поранился, когда в темноте добирался до капсулы.

— Клянусь я не оставлю это так. Я все расскажу. Убийца!

Покровский выглядел твердым, как скала. Невыносимая уверенность сочилась из него и подогревала ненависть Молчанова.

— Я здесь ни при чем. Опусти это.

— Ты уже убивал. Десять лет назад, командир Джон Тест. Чем он не угодил тебе? А Скотт?

— Скотт Стивенсон покончил с собой, придурок ты несчастный, — сказал Покровский.

— Меня ты больше не обманешь.

Молчанов приблизился к нему. Представил, как бьет Покровского по лицу, кровь фонтаном брызг вылетает из распотрошенной раны вместе с осколками зубов. Молчанов жаждал увидеть эту картину.

— Я отдаю тебе прямой приказ, положи это, иначе застрелю, — с холодной стойкостью сказал Покровский.

— Давай, — кивнул Молчанов. — Посмотрим, как ты и это объяснишь.

Покровский на этот раз дернулся, кадык его зашевелился.

— Проверь перемещения.

— Думаешь, я опять куплюсь на мухлеж с датчиком? — Молчанов яростно усмехнулся.

— На этот раз это правда.

Молчанов швырнул дубинку в Покровского. Тот успел выставить руку и заслонить лицо. Дубинка угодила ему в предплечье с глухим толстым звоном.

Покровский рыкнул и сжал челюсти от боли. Молчанов выжидал. Покровский приставил дуло ко лбу Молчанова и надавил. Молчанов не двигался, смотрел Покровскому прямо в глаза.

— Он никогда бы не покончил с собой, — сказал Молчанов.

Покровский молча отдалился, снял со стены модуль-компьютер Стивенсона и бросил Молчанову. Молчанов открыл последнее сообщение, записанное сразу после того, как Стивенсон и Молчанов расстались.

На видео Стивенсон обращался к жене. Он просил прощения за то, что собирался сделать.

«…если я не сделаю этого, то не смогу дальше жить. Надеюсь ты когда-нибудь поймешь. Люблю тебя и девочек».

— Он изменил курс посадочного челнока. Отклонение триста километров от точки посадки. Вот, взгляни сам.

Молчанов поднял уставший взгляд на экран.

— Это бессмысленно.

— Он спятил и хотел убить всех вас.

В модуль одновременно влетели Нака и доктор Пател. Они с ужасом посмотрели на пистолет в руке Покровского. Тот убрал его за спину. Нака бросилась к Молчанову и обняла его. Молчанов вырвался из ее рук и улетел.

— Приведи его в порядок, — сказал ей Покровский. — Вы мне скоро понадобитесь.

* * *

Спустя час экипаж снова собрался в главном модуле. Покровский гладко побрился и сменил спортивный костюм на более подходящую для командира спецодежду. По привычке все, включая Покровского, расположились вокруг того места, где обычно располагался Скотт Стивенсон. Неловкая пауза продолжалась всего несколько секунд, после чего Покровский вылетел из полукруга и занял место командира, обведя взглядом всех присутствующих. Он будто сканировал их мысли, пытался понять доверяют ли они ему. На Молчанове его взгляд остановился дольше чем на других.

— У нас еще будет время скорбеть по Скотту.

Молчанов неконтролируемо промычал.

— Буря миновала, мы выжили. Когда отключился Щит большая часть электроцепей выгорела.

Покровский прервался, закусил губу, затем продолжил:

— На долгое время обесточился реакторный модуль. Я проверил показания датчиков трижды. Семьдесят процентов топлива потеряно.

Ричард Пател опустил голову. Покровский вывел на голографический экран схему.

— Топлива достаточно для разового включения двигателя чтобы скорректировать курс. Через шесть дней мы должны выйти на орбиту, а значит нужно разгонять реактор сейчас, иначе Марс расплющит нас. На обратный путь топлива у нас нет.

Покровский покосился на Наку взглядом, излучающим одновременно ненависть бортинженера Покровского и вынужденную сдержанность командира, обязанного мыслить трезво, не поддаваться эмоциям и находить решение даже в безвыходных ситуациях. Эти две личности все еще боролись внутри Покровского и о победе одной из них говорить было рано. Именно Нака Миура предложила идею гравитационного захвата против которой Покровский выступал. Он винил девушку во всем случившемся с кораблем.

Нака не выдержала напора его обвиняющего взгляда и отвернулась. Покровский обратился к сообщению от ЦУПа и зачитал.

— Они приняли решение. Все члены экипажа высаживаются на планету. Никто не остается на корабле. ЦУП анонсирует разработку беспилотного грузовика, который доставит нам топливо для реактора. Когда это произойдет экипаж вернется на корабль, запустит реактор и вернется домой.

Покровский замолчал, дав время каждому переварить услышанное.

— А что гласит неофициальная версия? — спросил Молчанов.

Он мельком взглянул на Марс, который только что появился в иллюминаторе. Ответ пришел к нему до того, как заговорил Покровский:

— Мы останемся там навсегда.

Наступила тишина.

— Марс вышел на стадию удаления от Земли, — заговорил доктор Пател. — Стартовать раньше, чем через восемнадцать месяцев они не смогут. Грузовик будет здесь через двадцать четыре. К тому времени закончатся запасы еды.

— Послушайте все меня, — сказал Покровский. — Каждый из нас профессионал. Мы знали на что подписывались. Это текст для пресс-релиза, чтобы успокоить общественность. В ЦУПе лучше нас понимают, что хоронят нас. Поэтому я призываю каждого вести себя профессионально, не подавать вида и не впадать в панику. Никто не должен узнать, что мы не верим в спасательную миссию.

— У меня не будет с этим проблем, — сказал Молчанов.

Нака покосилась на него, едва сдерживая слезы.

— Я ученый и всю жизнь был скептиком, — заговорил доктор Пател. — Я не верил, что мы сможем зайти так далеко. Но мы здесь, мы смогли, благодаря удачам и неудачам. В этом заслуга каждого. То, что мы сделали уже, стоит большего, чем наши жизни.

Больше никто не решился заговорить.

* * *

Молчанов обработал порезы на лице, ограничившись вольными мазками зеленкой. Нака навестила его вечером, когда жилой модуль был еще пустынным.

— Как ты? — спросила она.

Он многозначительно кивнул, ответив сразу еще на десяток подобных вопросов, которые она хотела задать.

Нака нагнулась и поцеловала его в щеку. Молчанов рассматривал фотографию семьи Стивенсон, которую командир хранил в своей каюте.

— Что сейчас они чувствуют? — спросил он пустоту.

Нака взглянула на фотографию и из нее вырвался прерывистый жалостливый стон.

— Не понимаю, зачем он это сделал? — произнес Молчанов.

Нака погладила его плечо.

— Ты сделал все, что мог.

— Он спас меня, а я не смог. Если бы я полетел раньше. Хотя бы на десять минут.

— Я прочла твое заключение. Прости, я не должна была, — она опустила виноватый взгляд. — Он был в сильной депрессии. Ты помогал. Но ты не бог. Нельзя спасти человека, если он не хочет жить.

Нака приблизилась к иллюминатору и взглянула на ярко-красное пятно, сверкающее бельмом посреди моря холодного мрака.

— Все это моя вина. Если бы командир тогда послушал Ивана, и мы сменили курс…

Она не договорила, ее голос сорвался, и она заплакала.

— Это было решение командира Стивенсона. Не твое.

— Но я настояла. И я принимаю эту вину, — она приблизилась к нему в ожидании, что он обнимет ее. — Лучше бы я умерла тогда. Не сейчас, не с любовью в сердце.

Она обняла его сама, как-то совсем по-детски.

— Я так боялась, что не смогу снова прикоснуться к тебе.

Она целовала его шею, а он смотрел на счастливые лица дочерей Скотта Стивенсона, обнимающих папу с обеих сторон.

— Когда будут результаты анализов?

Он кивнул.

— Уже? Почему ты не говоришь мне? Я же с ума схожу.

— Доза облучения чуть выше нормы. Жить буду долго.

Она крепче обняла его.

— Я так рада. Ты точно уверен?

Он кивнул.

— Видела бы ты физиономию Омара Дюпре. Его мир рухнул.

— Ты же был там не меньше десяти минут. В самом центре…

— Мне повезло.

— Нет. Мне повезло.

Молчанов смотрел на Наку и понимал, что ничего не чувствует к ней кроме жалости. Ему вдруг на миг показалось, что он понимает причину ненависти к ней других членов экипажа.

Они еще долго разговаривали.

— Два года в полной изоляции. Наружу только в скафандрах. Полная имитация марсианского полета.

— Доктор Пател хотел подготовить вас.

— Мы были подопытными кроликами. Как-то раз Ричард решил проверить, как экипаж будет вести себя в случае поломки ровера. Ричард установил на скафандры дистанционную блокировку, чтобы никто не смог снять их раньше, чем он позволит. В тестовой группе был Чарли Хэнлон и еще двое, Грэг и Мари. Они были любовниками. Все знали об этом, думаю и Ричард тоже. Он специально выбрал их. Группу забросили на десять километров вглубь пустыни. Несколько дней они пытались отремонтировать ровер и наладить связь. У них ничего не получалось, и, конечно, не могло получиться. Они не догадывались, что настоящий эксперимент Ричарда только начинается. Они не могли снять скафандры. Умоляли Ричарда открыть замки. Грэг сошел с ума. Избил Мари и отобрал у нее баллон. Чарли пытался помешать. Они подрались. Ричард все это время не давал открыть замки. Мари была мертва три минуты. Ее чудом спасли.

Молчанов читал об этом эксперименте в книге доктора Патела

…эксперимент показал, что индивид, оказавшийся на грани жизни и смерти с большей долей вероятности не способен мыслить дальновидно. Запускается инстинкт самосохранения, после чего функционирование человеческой кооперации в группе становится невозможным. Ни один член экипажа не готов пожертвовать собой для спасения другого

— Его выводы неверны, — сказал Молчанов. — В истории много примеров, когда люди сознательно шли на смерть ради других.

— Ричард верит только своим результатам.

Нака прикрыла глаза.

— Официально эксперимент «Террос» признан успешным, но мы все знали, что это провал. Отношения в экипаже к концу стали невыносимыми. Мы ненавидели друг друга. На камеру улыбались, говорили, что готовы к настоящему полету. Никто бы не полетел. Я соврала, я не была готова остаться на Марсе навсегда. Не готова и сейчас. Я хочу вернуться на Землю. С тобой. Я люблю тебя.

Она попыталась поцеловать его, но Молчанов отвернул голову.

— Я понимаю. Ты очень устал. Столько всего произошло. Отдыхай, завтра трудный день.

Она оставила его одного. Эту ночь он не сомкнул глаз.

* * *

…Я не знаю прочтешь ли ты. Я скоро умру. Возможно, мне осталось несколько месяцев. Доза облучения слишком высокая. Лечения нет. Я точно знаю, как буду умирать, знаю какие меня ждут мучения. Мне не страшно. Я заслужил. Единственное, о чем жалею – то, как поступил с тобой. Я предал тебя. От мысли, что никогда не смогу поцеловать нашего ребенка хочется кричать. Я сделал столько ошибок, многие никогда не смогу исправить. Я был так зол на тебя, что думал найду утешения с другой. Я знаю ты не простишь меня никогда, я не заслуживаю. Я прошу только одного – воспитай нашего ребенка достойным человеком, расскажи все то, что сделал я. Пусть он знает каким-бы был отец, и какие ошибки он совершил. Покажи это письмо. Мои ошибки не должны повториться. Андрей.

Отправлено

* * *

Решение ЦУПа запустить спасательную операцию вызвало неожиданную волну скепсиса. Пользователи, изучившие за последние полгода всю подноготную космических полетов, не поверили в успех. Большинство задавалось вопросом – стоит ли жертвовать членами экипажа во имя спасения чуждых землянам марсиан? Им апеллировали другие: земляне сами виноваты и ошибку нужно исправить любой ценой. Слоган «Раса людей» стремительно набирал популярность. Складывалось впечатление, что между странами вдруг стерлись границы. Споры за территории теперь открыто высмеивались. Быстро осознавшие это политики, начали зарабатывать очки, пропагандируя отказ от конфронтаций во имя объединения усилий. Националисты переключись с расовых вопросов на защиту человечества, как вида. Марсиан они называли врагами, требовали не спасать их, а наоборот уничтожить, дабы избежать в будущем захвата марсианами нашей планеты.

В Сети разгорались споры среди новоиспеченных научных энтузиастов. Одни предлагали запустить двигатель, и, не выходя на орбиту Марса, лететь обратно на Землю. При этом скорость Земли, которая теперь удалялась от Марса превышала скорость корабля, и догнать ее не удалось бы. Другие советовали отцепить большинство модулей от станции и эвакуироваться, используя двигатели посадочного челнока. Эта затея также не выдерживала критики. Между тем идеи оформлялись в проекты, набирали сотни миллионов подписей в поддержку и летели в ЦУП с требованием скорейшего рассмотрения. ЦУП отказывался тратить бесценное время инженеров на разбор абсурдных предложений. В ответ ЦУП обвиняли в предательстве человечества, бездействии и непрофессионализме.

В Москву со всего мира съезжались люди. Такого потока приезжих златоглавая не видела с момента большой сибирской миграции. Многие впервые в жизни покидали свои города и страны. Власти временно наложили вето на закон о запрете углеводородных энергоносителей. Сотни оставшихся в рабочем состоянии пассажирских самолетов впервые за многие годы поднялись в небо. Они несли на борту людей разного возраста и вероисповедания, расы, богачей и малоимущих – людей объединенных общей целью – спасти соплеменников, запертых в стальной коробке за миллионы километров от дома.

Подъезды к ЦУПу заполнились толпами протестующих. Люди скандировали имена членов экипажа. Повсюду висели их портреты, среди которых был и Скотт Стивенсон. Его почитали, как погибшего героя. ЦУП не стал сообщать о его самоубийстве, ограничившись несчастным случаем во время магнитной бури.

Отголоски творящегося на Земле безумства докатились до «Прайма-1479». Корабль получал несколько тысяч писем поддержки с периодичностью в секунду. Чтобы не оставить их без внимания, Нака запрограммировала компьютер автоматически генерировать ответы. Члены экипажа благодарили людей за поддержку, обещали держаться вместе, не ссориться и работать во благо человеческой расы до самого конца.

Покровский объявил о срочном сборе. Молчанов прибыл спустя полминуты. Его уже ожидала Нака. С Покровским они пробыли здесь довольно долго – работали голографические экраны, электронная доска для заметок была испещрена цифрами и чертежами. Когда прибыл доктор Пател, Покровский отвлекся и бросил на него осторожный взгляд.

Доктор Пател находился в приподнятом настроении. Он улыбнулся всем почтенной улыбкой мудрого наставника и отдалился от общего полукруга слегка в сторону. Последние часы доктор готовил лабораторию к посадке на поверхность, намеченной на завтра.

— Спасательная миссия отменяется. У ЦУпа новое предложение, — сказал Покровский и выждал реакцию Молчанова и доктора Патела. Интересовала его конечно только реакция последнего. — Нака!

Нака Миура кивнула в его сторону, вывела на экран схему корабля и, медленно, почти беззвучно выдохнула.

— Если бы мы стартовали с орбиты Марса, топлива хватило бы для полета до Земли.

— Мы не на орбите Марса, — замечание доктора Патела звучало, как удар линейкой по рукам.

— Да, топливо мы должны истратить сегодня для корректировки курса. Но этого мы не будем делать.

Она выжидающе смотрела на остальных.

— ЦУП предполагает нам самоубийство? — спросил доктор Пател. — Объясните мне, иначе я ничего не понимаю.

— Мы используем независимые тормозные двигатели лаборатории и жилого модуля, — сказала Нака.

Ричард Пател переглянулся с Покровским.

— На каждом модуле по четыре химических двигателя с автономной топливной системой, — продолжала Нака. — Расчеты показали, что если мы запустим их с определенным импульсом и направлением, то в течении шести часов, корабль встанет на нужный курс. Таким образом мы сохраняем топливо для основного двигателя.

— Подождите, подождите, — вмешался доктор Пател. — Без этих двигателей мы не посадим модули на поверхность. И сами не сможем высадиться. Это же очевидно. Этот вариант нужно исключить.

Нака взглянула на Покровского.

— Мы не высаживаемся на Марсе, доктор, — сказал Покровский.

Ричард Пател округлил глаза и оглядел присутствующих с ошарашенным видом.

— Что? — только и смог вымолвить он.

— Мы проведем на орбите восемь месяцев, пока Земля и Марс сблизятся, затем корабль возьмет обратный курс на Землю.

Нака незаметно кивнула Молчанову. Взгляд доктора Патела бегал от одного к другому в поиске поддержки.

— Это какой-то абсурд. Ты забыл зачем мы здесь? Термобомба еще не взорвалась, но взорвется очень скоро. Марсиане погибнут. Наша миссия спасти их. Мы не можем просто так отказаться от нее.

— Это вынужденное решение, доктор, — добавил Покровский. — В противном случае погибнем мы.

— Вы всерьез верили, что мы выживем? — Ричард Пател рассмеялся странным демоническим смехом. — Что люди без опыта смогут осуществить межпланетный перелет и вернуться обратно? Я был готов к смерти!

— Док, успокойтесь, — предложил Покровский.

— Успокоиться? Ты серьезно, сэр? — с язвительным презрением заявил Пател. — Эта миссия самая важная в моей жизни. А ты так просто, решил отменить ее.

Ричард Пател начал задыхаться, его покрасневшее лицо выглядело жутким.

— Нас до конца дней будут считать трусами.

— Общество полностью на стороне спасения экипажа любыми средствами. У ЦУПа не было выбора.

— Это какой-то бред. Сумасшествие, — доктор Пател обратил взор к Наке. — Это твоя идея, не так ли?

Нака проглотила язык.

— Это ее идея, — ответил за нее Покровский.

— Иван, послушай, — умоляющим голосом заговорил доктор Пател. — Ты же опытный космонавт. Ты не Скотт Стивенсон с его правилами. Ты не будешь пресмыкаться перед ЦУПом. Это решение неправильное. Ты должен сам решать, не плясать под их дудку. Прошу, будь благоразумным.

— Решение принято.

— Нет, — Ричард Пател схватил Покровского за плечи. — Не принято!

Теперь доктор выглядел жалким, словно бедняк умоляющий о подаянии. Покровский ловким движением плеч вывернулся из его хвата.

— Думаю, ваши дети, док будут счастливы обнять папу снова.

Покровский пролетел мимо доктора Патела, проводимый исступленным лицом последнего. Доктор указал пальцем на Наку.

— Ты все это задумала с самого начала!

— Доктор, я приказываю немедленно прекратить истерику!

— К черту тебя! К черту всех вас!

Доктор Пател закашлялся, на лбу выступил пот. Молчанов подлетел к нему, чтобы оказать помощь. Доктор резко взмахнул руками, чуть не зарядив Молчанову локтем в голову.

— Нака, подготовь тормозные двигатели модулей к старту, — сказал Покровский.

— Топлива все равно не хватит на электроснабжение корабля, — проговорил доктор Пател.

— Хватит, если мы отстыкуем посадочный челнок, главный модуль и лабораторию, — Покровский обратился к Наке. — Мы должны запуститься в течение часа.

— Да, сэр, — звонко сказала она.

Доктор Пател перекрыл взор Покровскому, снова зависнув перед ним.

— А что если она опять ошиблась? Теперь ты решил ей доверять?

— Она лучшая.

Доктор Пател сдавил челюсти, будто Покровский находился внутри них. Покровский тем временем отдалился, чтобы наблюдать за экраном, на котором Нака начинала вбивать программу работы двигателей.

— Если корабль не выйдет на расчетную орбиту, мы разобьемся о поверхность, — сказал доктор Пател ему в спину.

— Мы все готовы умереть, доктор, — сказал Покровский. — Нака, бери управление на себя.

 

ГЛАВА 12

В ЦУПе готовились к крупнейшему в истории событию. Мировые звезды, политики и президенты съехались, чтобы принять участие в прямом включении с кораблем «Прайм-1479». Несмотря на отдельные островки ненависти тех, кто считал, что для спасения марсиан стоило рискнуть экипажем, большинство (по опросам 97 процентов) поддерживали решение ЦУПа принести марсиан в жертву во имя спасения экипажа. Гости должны были продемонстрировать единение и солидарность всего человеческого мира. Они заготовили отрепетированные речи, каждому присвоили очередь в зависимости от его статуса. Из-за сильной задержки сигнала выступление ограничили двадцатью секундами. Во всей этой, безусловно милой затее прослеживались и другие, не менее важные цели. За время простоя корабля на орбите интерес публики неизбежно угаснет. Маркетологи сетевых компаний пытались всеми способами привлечь к трансляции новых зрителей. Известные лица на одном экране с кораблем – шаг скорее отчаянный, но продуктивный.

Подобно не стихающему потоку воды, люди заполняли площади вокруг здания ЦУПа, сбивались сначала в мелкие кучки, затем укрупнялись в архипелаги и полуострова, а потом и в цельный непроницаемый материк, окруживший здание плотной массой. Охранники взялись за локти, образовав живой щит. Под напором они отступали назад пока не уперлись в забор. Силы регулярной армии застряли на подступах, уткнувшись в непроницаемую живую преграду.

Небесные проекции в прямом эфире транслировали работу тормозных двигателей посадочных модулей. Каждый час сопровождался громогласным ором поддержки, после чего толпа немного затихала до следующего раза.

Сотрудников ЦУПа запускали на работу с обратной стороны здания в наспех обустроенном пропускном пункте, чтобы лишний раз не провоцировать толпу. Макс надел хороший костюм и перекрасил волосы в русый цвет – по крайней мере так планировалось, на деле цвет получился чем-то средним между светлым куриным желтком и горчицей. Макс приложил пропуск к датчику, тот отозвался зеленым сигналом и он уверенной походкой прошагал мимо контактных пластин охранной системы, направившись к лестнице.

— Мистер Монро! — окрикнул охранник сзади.

Макс остановился и перевел дух. Охранник вышел из-за стола и быстрым шагом приближался. На случай если его раскроют у Макса был только один план – бежать без оглядки. Благо толпа на улице увеличивала шансы уйти от преследования. Но до нее еще нужно добежать.

Макс обернулся и доброжелательно кивнул. Охранник остановился в метре и просканировал Макса глазами с ног до головы. Макс тем временем боковым зрением оценил пути отхода.

— Мистер Маккензи просил передать, чтобы, вы сразу шли к нему. Он не мог связаться с вами.

— Непременно, — ровным голосом ответил Макс.

— Мне передать ему, что вы пришли?

— Нет, я сам. Спасибо.

Охранник кивнул и пошагал обратно, переваливаясь с ноги на ногу. Макс вприпрыжку поднялся по лестнице. Коридоры были забиты толпами людей: журналисты, охранники приезжих гостей, какие-то консультанты-советники, костюмеры, статисты. Многим не нашлось отдельного помещения, и они разместились прямо на полу, обложившись всевозможным реквизитом. ЦУП превратился в мини-лагерь для беженцев. Это было Максу на руку, и он без особых проблем проскочил на третий этаж к серверной.

Серверам NASA выделили небольшой закуток в общей серверной с отдельным входом. Планировалось, что инженеры NASA и РКА будут держаться изолированными группами и ходить разными тропами. На деле и те, и другие быстро сдружились и проходили в серверную через главный вход, который был удобнее и ближе для всех. Руководство смекнуло это и все дополнительные входы наглухо перекрыли. Обслуживающий персонал серверной находился на рабочем месте и обрабатывал запросы круглосуточно – так было записано в регламенте. В реальности каждый из работников знал, что нет ничего более святого для системщиков чем пятнадцать минут обеденного перерыва. В это время их обычно не беспокоили и те покидали серверную, чтобы насытить животы в буфете. Неписанное правило действовало безотказно, как солнце, восходящее утром на горизонте.

Макс выждал пока последний системщик покинет помещение и, воспользовавшись пропуском Монро, проник внутрь, плотно закрыв за собой дверь. В темноте он нащупал утепленную куртку на вешалке и накинул на себя. Внутри стоял зимний мороз от охлаждающих вентиляторов.

Макс использовал пароль Монро, чтобы получить доступ к серверу. Далее он ввел адрес облачного хранилища, на который ссылалась странная команда, обнаруженная им в программе марсохода «Террос». На экране высветилось сообщение с просьбой подождать некоторое время. Изо рта валил пар, тело покрылось гусиной кожей. И как они тут работают при таком гуле?

Наконец, доступ был получен. Адрес вел к папке с дюжиной файлов. Все они относились к графическим изображениям. Макс открыл первую фотографию: панорама национального парка «Карлсбадские пещеры» – об этом свидетельствовала вывеска в левом верхнем углу. Макс слышал об этом месте. Многие американцы считают его вторым по красоте природным заповедником в стране после Большого Каньона. Местные пещеры, которых насчитывается почти сотня славятся полукилометровой глубиной и общей протяженностью ходов полтора десятка километров. Далее шли снимки внутренних залов пещер; фото поврежденных шасси марсохода «Террос», снятые в лаборатории NASA на этапе инженерных испытаний; обезьяна, по-видимому шимпанзе, запечатленная в джунглях в полный рост, тянущаяся к ветке с сочными плодами инжира. Последним снимком, к которому и обращалась команда, был знакомый всему миру снимок Марсианина, являющийся умелой компиляцией снимков пещеры Карлсбада, обезьяны и разрушенных шасси марсохода… Подделка наивысшего качества.

Макс какое-то время бездумно разглядывал потолок.

Это что же получается… Кто-то смонтировал фотографию и заложил ее в программу марсохода еще до его запуска на Марс… И никто не заметил подвоха. Маркус Маккензи и доктор Пател всех надули. Марсиан не существует, на марсоход никто не нападал, а значит нет и опасности взрыва термобомбы.

Все встало на свои места. Когда экипаж прибудет на Марс и ступит в пещеру обман раскроется. Вот почему Маркус Маккензи собирался сбежать. Засранец боялся попасть в тюрьму за самую крупную в истории мистификацию.

Внезапно, задрожали потолок и стены. Снаружи гремел вой толпы, взрывались петарды и салюты. Значит корабль «Прайм-1479» успешно завершил корректировку курса и вышел на орбиту Марса. Высадка экипажа на поверхность не состоится.

Ричард Пател и Маркус Маккензи проиграли.

* * *

Молчанов, Нака и Покровский в безмолвии наблюдали за Марсом через иллюминаторы купола. Гигант, скорее оранжевый, чем красный, раскинул перед их взором негостеприимные острые скалы, словно внутренним взрывом вырвавшиеся из его подземных недр; пустынные океаны из песка, простреленные кратерами, в которых навсегда застыло время; шапки сухого льда из углекислоты на полюсах, похожие на акварельные кляксы, и, конечно, главную жемчужину, достойную почетного звания трона бога войны – гору Олимп высотой в три Эвереста.

За последние часы, прошедшие с успешного выхода на орбиту и первых поздравлений с Земли, на борту корабля не было произнесено ни единого слова. Каждый погрузился в собственные непроницаемые мысли. Никто не решался нарушить тишину, созданную безмолвной договоренностью.

Молчанов наблюдал за Марсом и не было внутри него ничего кроме опустошенности. Он почувствовал себя бесполезным. Последнее отведенное ему время, пока он еще способен отвечать за свои действия, он проведет здесь, в консервной банке, ненужный никому. А что потом? Потом начнутся сильнейшие боли, от которых он будет молить о смерти, его рассудок помутнеет, кожа превратится в кипящую субстанцию. Молчанов будет умирать медленно, а агония страданий начнет раздирать его разум, пока он не лишится последней нити, связывающей его с этим миром. Нет, он не допустит этого, не станет обузой остальным. Уж лучше быстрая смерть, чем мучительная в страданиях. Осталось только придумать наилучший способ…

Через пять часов должен начаться прямой эфир. Ответы на сотни дурацких вопросов, лицемерные улыбки, показная фальшь. Все как он привык.

Нака поцеловала его в щеку и отправилась в каюту, привести себя в порядок. Она верила, что именно сегодня тот эфир, когда Молчанов объявит об их отношениях на весь мир. И Молчанов в самом деле собирался кое-что сказать.

Покровский тоже удалился. Молчанов остался один и не мог насмотреться на прекрасный пейзаж. Он решил сыграть в угадайку сам с собой – тыкал пальцем в произвольную область планеты и вспоминал ее название. Гигантское округлое и почти гладкое, как кожа пятно посреди усыпанной кратерами поверхности – равнина Исиды. Миллиарды лет назад здесь был марсианский океан, и в нем возможно была жизнь. Когда Земля еще утопала в извержениях древних вулканов, когда жизнь на ней еще не зародилась, Марс уже вступил в смертельную фазу своего существования. Столкновения с астероидами выбрасывали в космос сотни тонн осколков Красной планеты, превратившихся в капсулы жизни. Если Марс наш древний дом, его обитатели – прямые предки. Нет, мы не на пороге чужого мира. Мы вернулись домой. И этот последний шаг нам уже не сделать.

Молчанов задремал. Очнулся от голоса у себя в голове. Покровский по рации просил всех собраться в главном модуле.

Молчанов встретил Наку по пути. Она впервые позволила себе нанести макияж: аккуратно прибрала волосы, заколов длинной палочкой, похожей на карандаш. Она протянула ему руку, и Молчанов неожиданно для себя вложил ее в свою, скрестив с ней пальцы. Так они и добрались до модуля, словно парочка влюбленных в парке. Нака светилась от счастья, улыбалась Молчанову, посылала поцелуи, говорила, как любит его, и да, на японском это звучало прекрасно.

В главном модуле запах алкоголя врезался в нос, как боксерский хук. По модулю летали исписанные бумажки и пустые пакеты с остатками скотча. В центре всего восседали на воздухе доктор Пател и командир Покровский. Оба были пьяны.

— Летописец, Наккка, не стесняйтесь, — Покровский распростер объятия, приглашая их к столу.

На нем теснились приклеенными еще недопитые пакеты, пустые консервные банки и тюбики.

— Сэр, прямой эфир через три часа, — с нескрываемым отвращением сказала Нака.

— Я знаю, моя хорошая, — сказал Покровский. — Разве ты не видишь, мы с Риком уже подготовились.

Покровский швырнул пакет с остатками скотча в стену. Несколько капель от удара вылетели через трубку и осели на оборудовании. Нака подхватила тряпку и вытерла.

Покровский схватил следующий пакет и присосался к трубке.

— Эй, Иван, тебе-е уже хватúт, — сказал доктор Пател на кривом русском языке, пытаясь выхватить пакет у него из рук.

В конце концов доктору это удалось. Покровский вытер мокрые губы тыльной стороной ладони. Его глаза были уставшими и смотрели сквозь Молчанова, Наку и корпус корабля.

— Они уже шлют нам поздравления, — заговорил он, набычившись – Герои! Кто тут герой, а? Может быть ты? Или ты? — Покровский тыкал пальцем в каждого. — Я расскажу вам кто герой. Мой сын, да, да. Был у меня сын. Он единственный поддержал меня, когда отвернулись все вы… Даже ты, соотечественник, — Покровский с трудом выговорил последнее слово. Он с силой вырвал у доктора Патела пакет с бурбоном, сделал глоток. — Он не побоялся, не побоялся… Я столько хотел сказать ему, но не мог прервать. А он говорил и говорил. Он же обрел отца, понимаете? И знаете, что он сказал мне? Знаете?! «Научись терпению, папа…» Мой сын, девятнадцати лет, понимал меня лучше, чем я сам. А потом он сказал «Ты для меня герой». Так он сказал, мой сын. Я герой…

— Его нужно увести в каюту, чтобы проспался, — шепнула Нака Молчанову. — Он все испортит.

— Нет, не вы. Это я герой, — Покровский тыкнул пальцем в себя. — Не Скотт этот Стивенсон, который провел корабль через все препятствия сюда, а я – тот кто трусливо повернул назад. Я так и скажу своему сыну, когда приду на могилу, вот твой папка перед тобой, вернулся герой. «А почему ты струсил», — спросит он меня уже там, у господа на суде. А я скажу – выполнял приказ, сынок. «Почему ты просто смотрел, как невинные существа, которых я создал, мои последние сокровища, умирают? Ведь я послал тебя их спасти» – так спросит господь. Я исполнял приказ, мать его!

— Так, Ричард, Андрей, отведите его в каюту, — командным тоном сказала Нака. — Ему нужно выспаться.

Покровский рассмеялся, но в смехе этом чувствовалось уважение.

— А ты был прав, док. Ей палец в рот не клади.

Наку затрясло. Казалось, она готова была наброситься на Покровского и разорвать его голыми руками. Молчанов подхватил ее со спины и потянул к выходу.

— Пойдем отсюда.

— Стоять! — заорал Покровский. — Оба!

— Не надо так, Иван, — просил доктор Пател.

— Оба, я сказал! Вернуться! Я еще не закончил, — Покровский попытался нащупать пакет со скотчем, но доктор Пател успел все спрятать. — Наши деды проливали кровь, умирали на поле боя чтобы мы сделали мир лучше, справедливей. А что мы? Сидим и смотрим как те, кого мы должны защитить умрут без нашей помощи. Мы недостойны называться сынами. Мы трусы!

— Спасать там уже некого, — сказала Нака.

— Нет. У нас еще есть время, — ответил ей доктор Пател.

— И мы их спасем, — выговорил Покровский.

Нака обратилась к доктору Пателу.

— Зачем ты устроил этот цирк? Чтобы потешить его иллюзиями, или себя?

— Это не иллюзии. Мы это сделаем.

— Без двигателей нельзя посадить модули. Высадки не будет!

— Нам не нужны эти чертовы модули, — Покровский нарисовал руками крышу над головой. — Полетим в посадочном челноке.

Повисла пауза.

— Бред! — воскликнула Нака. — Топлива в челноке не хватит, чтобы спуститься и вернуться.

— Рик, скажи ей то, что рассказал мне, — Покровский, отмахнулся от назойливого взгляда Наки и принялся выискивать вокруг себя наполненный пакет.

— Хватит, если облегчить челнок. Демонтируем все научное оборудование. Только мы, запас еды и воды на три дня. Высадимся, отключим термобомбу и вернемся.

Снова повисла пауза, еще более мучительная. Доктор Пател подхватил летающий листок и протянул Наке и Молчанову. На нем ручкой были выведены расчеты.

— ЦУП на это не пойдет, — сказала она.

— Мы им не скажем, — сказал Покровский голосом шкодливого ребенка.

— Это не игра. Без их согласия нельзя лететь.

— Я – командир и последнее слово за мной!

Нака ехидно усмехнулась.

— А как же поправка решающего слова? Они заблокируют управление через спутники «Глаза», и вы даже не двинетесь с места.

— Мы сделаем это! — выкрикнул Покровский.

— Вас арестуют.

Нака отлетела в сторону.

— Иван не может приказывать, — тихим голосом заговорил доктор Пател. — Это добровольная миссия. Мы с ним все для себя решили. Теперь ваш черед.

— Мы в этом не участвуем, — заявила Нака, вылетев перед Молчановым и уткнувшись взглядом в доктора Патела.

— Может быть, Андрей сам скажет за себя, — предложил доктор, отодвигая ее взмахом руки. — Андрей, ты же мечтал об этом всю жизнь. Встреча лицом к лицу с инопланетной жизнью. Такого шанса больше не будет никогда.

— Не слушай! — строго сказала Нака. — Он манипулирует тобой.

— Закрой свой рот! — выкрикнул доктор Пател.

Они впились друг в друга взглядами, как два озлобленных пса.

— Оставь нас, — сказал Молчанов Наке.

— Что? Я никуда не уйду.

— Я прошу тебя.

— Нет! — вскрикнула она и впилась взглядом в доктора Патела. Он в ответ глядел на нее исподлобья. Тишина продолжалась всего несколько секунд, но казалось за это время они продолжали общаться, посылая друг другу мысли. Между ними была неразрывная связь, соединяющая их общие страхи и секреты. Молчанов теперь видел это отчетливо. — Ты не заберешь его у меня!

У Наки началась истерика. Она сжалась, сдавила кулаки и напрягла мышцы всего тела, извиваясь, словно ужаленный током червяк. Молчанов подхватил ее и попытался обнять. Она вырвалась и случайно двинула ему локтем в челюсть.

— О нет. Андрей-сан.

Она бросилась ему в объятия.

— Ты никуда не полетишь, — заговорила она, целуя его в щеки. — Этот самоубийство. Не слушай их. Они обманывают тебя.

— Оставь нас.

— Прошу тебя, останься со мной…

Она впилась ему в плечи.

— Обещай, что не согласишься, — взмолилась она.

Молчанов ничего не ответил. Нака отстранилась от него, слезы смешивались с тушью и черными каплями отрывались от ее глаз. Она сказала что-то на японском, разрыдалась, и покинула модуль. Покровский и доктор Пател провожали ее удовлетворенными взглядами.

— Она права. Когда ЦУП получит сигнал, он отключит челнок и вернет его на корабль, — сказал Молчанов.

— Пока сигнал дойдет до Земли и вернется обратно, пройдет двадцать минут. Плюс время на принятие решения, — разъяснил доктор.

— Точка невозврата сорок четыре минуты. Так сказано здесь, — Молчанов указал в листок с расчетами.

— Да, после развернуть челнок уже будет невозможно.

— Тогда где взять еще двадцать минут? — спросил Молчанов сам себя. — Отключить главный компьютер, чтобы он не передал данные об отстыковке?

— Этого мало, — ответил доктор Пател. — Система последнего решения автономна. Есть другой вариант…

Покровский и доктор Пател переглянулись. Командир слегка пошатывался, его зрачки перебегали от Молчанова к Пателу и обратно, как бильярдные шары.

— Через несколько часов корабль выйдет на обратную сторону Марса и будет недоступен для прямой связи. Сообщения будут ретранслироваться через спутники «Глаза». Если мы отключим их, то ЦУП не сможет нам помешать.

— Без сопровождения спутников мы не попадем в узкий коридор у Купола Юпитера. Помните программу посадки?

— Попадем. Не только Скотт Стивенсон знал толк в пилотировании, — сказал Покровский, тыкнув в себя пальцем.

— Как можно отключить спутники отсюда?

— Никак, — сказал доктор Пател. — Их можно отключить только из ЦУПа.

— Нужна твоя помощь, Андрей. Управление «Глазом» теперь в ведомстве РКА. Нужен человек, который сможет это сделать.

Молчанов задумался.

— Я знаю такого человека.

— Значит ты с нами, летописец?

— Да.

— Не переживай по поводу нее, — Покровский махнул рукой в сторону перехода. — Перебесится.

— Она нужна нам, — сказал Молчанов.

— Она полетит, — сказал доктор Пател. — Я знаю ее лучше тебя.

* * *

Рев толпы, протянувшейся за горизонт, нарастал, его не сдерживали ни толстые стены, ни наглухо закрытые окна кабинета Петровича. Макс стоял, сложив руки на подоконник и наблюдал за происходящим через створки жалюзи, на которые давил сантиметровый слой пыли. Толпа ждала эфир. Больше пяти миллиардов пользователей следили онлайн. Небесные проекции крутили ролики с биографиями членов экипажа, выдержками из интервью их родственников и друзей. Прямо сейчас с неба говорил Андрей Молчанов.

Кабинет Петровича совсем не изменился. Тот же пошарпанный стол из уставшего дерева; пошатнувшиеся шкафы из разных мебельных серий, забитые бумажными чертежами и старым электронным барахлом. Все выглядело так, как если бы Петрович вышел прогуляться и вот-вот должен вернуться. Никто не входил сюда с тех пор, как хозяин последний раз запер эту дверь. Ключ был только у нескольких людей, включая Макса. Петрович подарил его много лет назад, чтобы Макс мог приходить в его отсутствие и упражняться с приборами. Кажется, это было еще вчера. Петрович хвастался перед Максом ламповыми транзисторами, старыми деревянными радиоприемниками, локаторами, что-то приносили ему друзья, остальное он собирал по старым НИИ. Макс отчетливо помнил, как он запускал руку в шкаф и доставал оттуда очередной экземпляр, словно из волшебного новогоднего мешка. Неисправные приборы он учил Макса чинить. А если у Макса не получалось, то Петрович и не думал помогать. Прибор отправлялся обратно в шкаф и получить его можно было только когда до него вновь дойдет очередь по новому кругу. Макса это ужасно раздражало, он изнывал от любопытства, умолял наставника, но Петрович был непреклонен. Макс много раз убегал в слезах, обещал больше не приходить, но затем вновь возвращался. А когда старый радиоприемник вдруг начинал мигать запотевшими лампочками и шипеть, Макс ощущал себя настоящим победителем.

Макс вернулся за стол и перечитал сообщение Андрея Молчанова. Тот просил Макса помочь экипажу спасти несуществующих марсиан. Их план предполагал спуск на поверхность с высокой орбиты, а для того чтобы исключить автоматический возврат челнока по команде с ЦУПа требовалось отключить спутники «Глаза». Чтобы это сделать Максу необходимо каким-то невероятным образом получить доступ в терминалы РКА в зале связи. После его увольнения, РКА взяло на себя обслуживание спутников. Только какой в этом прок? Отключение спутников приведет к потере ориентации челнока – вся затея чистой воды самоубийство. Более глупой смерти и не придумаешь. «Мы хотим спасти марсиан…» Если бы этот олух знал правду… И Макс мог бы сообщить ему, предотвратить трагедию. Мог бы… И через пару лет они вернутся живыми и невредимыми.

Макс вывел на устаревший жидкокристаллический экран изображение с камер видеонаблюдения зала связи. Толпа гостей и журналистов уже набилась в большое помещение, казавшиеся сейчас ареной перед сценой на которой готовился выступить какой-нибудь знаменитый вокалист. Охранники оградили гостей кольцом от рабочей зоны. Маккензи с отцом разместились у центральной консоли и раздавали указания операторам связи. Они были интересны Максу. Он снова наблюдал за неприметной девушкой, расположившейся на окраине гостевой зоны. Девушкой, которой по определению здесь не должно было быть. Макс любил Свету Молчанову. Губы его все еще помнили тот поцелуй, и он готов был пойти на все, чтобы поцелуй не стал единственным воспоминанием о ней. Эта мысль порождала в груди бурную реакцию нервной системы, будто что-то вырывалось из него, что-то мощное и злое, готовое рвать на куски всех, кто встанет на пути между ним и ей. Больше ничто не волновало Макса. Ни Молчанов с его бредовыми идеями о высадке, ни Маркус Маккензи и правда о фотографии. Все вдруг стало мелочным, не важным.

В тот вечер Макс проследил за ней. Она так и не села в электрокар, ожидавший ее. Что-то заставило ее передумать. Или кто-то.

Как только все закончится, он заберет ее отсюда, денег хватит уехать так далеко, где никто не сможет найти их. И они будут счастливы. Он, она и ребенок.

В замок вставили ключ снаружи.

Макс вскочил со стула. Неужели кто-то заметил, как он пробрался сюда? Он же был так осторожен…

Неизвестный тщетно пытался провернуть ключ в замке. Механизм заедал. Макс последний кто знал, как с ним справиться.

Макс метал по кабинету взгляд в поиске решения. Тени мелькали в узкой полоске под дверью. Сколько их там? Двое, трое? Возможно, охранник внизу сообщил Маккензи о приезде Монро. Не дождавшись его, Маккензи поручил обыскать здание. Если так, то их поиски закончены. Бежать Максу некуда, но и сдаваться он не намерен.

Незнакомец продолжал сильнее надавливать на ключ, заставляя хлюпкие внутренности замка звучать с металлической мольбой.

Макс сорвал с пьедестала трубу от старого телескопа, через которую они с Петровичем наблюдали за звездами прямо из его кабинета. Наконец, замок победно щелкнул, дверь распахнулась толчком ноги. Макс успел спрятаться за нее за миг до этого момента.

Незнакомец мешкал и долго не входил. Сердце у Макса колотилось все сильней, и, казалось, вот-вот застучит по двери. Незнакомец переставлял ноги медленно и аккуратно, словно на полу лежали горячие угли. Макс выглянул. Гость пришел один. Кряхтя и посвистывая, он держал в руках тяжелые коробки, наставленные друга на друга башней, застилавшей ему обзор. Макс дождался, пока незнакомец прошел немного вглубь, выскочил из-за двери и пинком назад захлопнул ее. От неожиданности незнакомец подпрыгнул и грохнулся на задницу. Коробки подлетели в воздух. Папки, бумаги и прочее барахло посыпалось незнакомцу на голову.

Макс подскочил в один прыжок и уже готов был обезвредить незваного гостя телескопической трубой. Незнакомец закрыл лицо ладонями и громко застонал.

— Бруно?

Бруно приоткрыл слепленные пальцы и выглянул через них. Увидев занесенную над головой Макса дубинку, он заорал.

— Да тише ты, шшш… — Макс заткнул ему рот его же ладонью.

Листы бумаги все еще летали вокруг, как падающие самолетики. Бруно круглыми глазами глядел на Макса и не узнавал его. Воздух вырывался из его сжатых легких, как из выхлопной трубы старого автомобиля. Макс опустил трубу и отошел на два шага к свету.

— Я тебя не трону. Это я, Максим.

— Макс. Это правда ты?

— А кто еще?

Бруно пошевелился и тут же схватился за спину, прищурив от боли глаза.

— Кажется, я сломал.

— Да у тебя кости крепче стали, здоровяк.

Макс потянул его за руку и тот пыхтя, как паровоз, поднялся.

— Я думал тебя отправили обратно в США, — сказал Макс.

— Почти. Твой отец предложил работу.

— То есть ты теперь…

Макс обвел рукой кабинет.

— Да, это мой кабинет, — с гордостью сказал Бруно.

Его вымученная улыбка быстро улетучилась, а лицо окрасилось несчастным оттенком беспомощности после того как Бруно оглядел устроенный беспорядок.

— Как теперь все это разгрести… А мне еще нужно успеть вернуться до эфира.

Повисла пауза. Макс хлопнул его по плечу.

— Ты более чем вовремя. Я помогу тебе все собрать, но сначала ты мне поможешь. Тебе же уже выделили терминал в зале связи?

Макс подтолкнул его к столу, а сам прошел к креслу. Бруно шагал за ним с неохотой. Макс быстро чиркнул нечто на бумажке и протянул Бруно.

— Введешь в него этот адрес.

Бруно взял листок и внимательно рассмотрел.

— Ты хочешь подключиться к нему отсюда. Зачем?

— Потом объясню. Ты главное сделай, как я сказал.

Бруно глубоко выдохнул и произнес с настороженностью:

— Говорили, ты уехал…

— Взял отпуск.

— Тебя уволили, Макс. Ты не должен здесь быть.

Бруно прикусил губу, аккуратно положил листок обратно на стол и сделал шаг назад. Макс следил за ним. Бруно с опаской взглянул на трубу от телескопа у Макса в руке и сделал еще несколько шагов в сторону выхода.

— Бруно…

Бруно запнулся о коробку и чуть не завалился. Макс вышел из-за стола. Бруно быстро встал строем.

— Я не скажу, что видел тебя, но и помогать не стану.

— Не заставляй меня делать это, — Макс взмахнул трубой.

— Только учти, что я тяжелее тебя втрое и меня свалить не так просто. Если ударишь я все равно отвечу и тебе мало не покажется. И молчать я не стану. Охрана услышит. Ты не сбежишь.

Смелость Бруно не оставляла сомнений, что он поступит именно так. Макс подошел к стойке телескопа и поставил трубу на место. Далее он вернулся к столу и присел на столешницу, облокотив руки на колени.

— Помоги мне.

— Я уже помог тебе однажды. Ты обещал, что никто не узнает.

— Я знаю секрет Маккензи, — Макс направил свой взор на монитор. — Ты же тоже хочешь узнать.

Бруно отрицательно покачал головой. Он стоял уже в шаге от двери. Макс повернул монитор в его сторону.

— Фото с марсохода – подделка.

Бруно прищурился. Даже в очках он не видел с такого расстояния.

— Ты хочешь меня обмануть.

— Посмотри сам. Здесь все исходники, компоновка слоев, тени. Не представляю кто мог сделать так искусно. Что ты таращишься? Посмотри внимательней. Опять не понимаешь? Фотография никогда не приходила с Марса, она была здесь на сервере. Кто-то внес исправление в код и Маккензи оставалось только отправить нужную команду. Все остальное – имитация. Нас всех обманули.

Бруно поводил глазами из стороны в сторону, будто пытался найти поддержку у стен и шкафов.

— Если это правда. Почему ты не рассказал еще никому?

— Мне никто не поверит. Даже ты не веришь.

— Покажи это мистеру Ворошилову.

Макс усмехнулся.

— Мой отец откупился от меня лишь бы я не путался под ногами.

Бруно простоял несколько секунд в задумчивости. Затем, превозмогая страх и гонимый любопытством он подошел на два шага. Пока Макс рассказывал, как добыл фотографии Бруно перелистывал их снова и снова. Макс упомянул про смерть Чарли Хэнлона и следователя Панфилова. Последнее Бруно как будто не слышал. Правда о поддельной фотографии повергла его в длительный и глубокий шок.

— Мы же все проверили… Мы все видели. А он, мистер Мак… Он обманул нас, — Бруно снял очки и положил на стол. Он выглядел так, словно хотел разрыдаться. Вместо этого он вытер вспотевшее лицо, надел очки и посмотрел на Макса с необычайной решимостью. — Маккензи должен сесть в тюрьму.

Макс кивнул.

— Расскажем обо всем сейчас, — заявил Бруно.

— Дождемся начала эфира. Я перенастрою спутники и тогда все небесные проекции покажут фотографии. Люди должны узнать правду. Для этого мне нужно попасть в терминал РКА.

Бруно кивнул, поднял бумажку со стола и положил в карман. Макс протянул ему руку. Бруно пожал. На этот раз рукопожатие с его стороны было сильным и смелым.

— Прости за то, что втянул тебя.

— Я рад, что это случилось, — ответил Бруно.

«Я все сделаю. Удачи вам» – написал Макс в сообщении Андрею Молчанову. Электронный конверт улетел со скоростью света до орбиты Красной планеты.

В зале связи Бальтазар уже несколько минут разогревал публику. По случаю он надел длинный белоснежный пиджак со стоячими острыми лацканами и размашистую красную бабочку.

— Дорогие друзья, события последних месяцев заставили каждого из нас поднять глаза в небо. Мы узнали, что не одни в этой вселенной. Марс таит в подземных недрах настоящие сокровища. Живые сокровища. Это заставило меня проанализировать нашу историю. Марсианам, как и многим нашим предкам не удалось избежать экспансии более сильной цивилизации. И только пять смельчаков сказали свое твердое «нет». Они своим примером доказали, что люди способны меняться. Мы больше не будем стоять в стороне, не будем мириться. Эти люди рискнули всем. И теперь, когда миссия оборвалась в шаге от цели, вы спросите: провалились ли они? Многие скажут, что да. Но я скажу, нет! Потому что за эти короткие месяцы они научили нас главному – что нужно оглядеться, увидеть друг друга, перестать враждовать. Мы же все на этой Земле одно целое. Мы человечество.

Толпа на улице взорвалась одобрительным криком. Присутствующие в зале связи зааплодировали. Бальтазар поклонился, сделал шаг вперед, вскинул руки и махнул ими вниз, давая знак залу замолчать. В помещении поселилась тишина. Создавалось впечатление, что мир застыл. Бальтазар закрыл глаза.

— Мы так привыкли к звукам, что разучились слушать тишину. А что если звуков нет совсем? Представили? Именно это и происходит там, за границей этого синего неба. Там, где наши ребята борются за жизнь, — Бальтазар сделал шаг вперед. — Мне сообщают, что принят сигнал с корабля. Ну что ж, встречайте наших героев!

Зал разразился аплодисментами. На экране появилось изображение с «Прайма-1479». Члены экипажа выстроились в линию напротив камеры. На лицах уставшие улыбки. Стены дребезжали от гула ликующей снаружи толпы.

«Я все сделал, — проговорил Бруно по настроенному каналу связи. — Можешь подключиться».

На экране Макса отобразилось подключение к терминалу.

— Есть контакт. Не спускай глаз с Маккензи. Он может сбежать.

«Понял».

Первым взял слово командир Покровский. Он поблагодарил присутствующих за поддержку, уделил несколько слов красотам Марса, похвалил экипаж за профессиональную слаженность и выразил соболезнование семье Скотта Стивенсона, пообещав держать высоко задранную погибшим товарищем планку профессионализма.

— Прежде чем продолжить, я хочу дать слово нашему астробиологу Андрею Молчанову. Ему есть, что сказать.

Молчанов кивнул в сторону командира.

— Это будет не просто понять. Я врал. Врал вам всем.

Зал ахнул.

— Мой развод с женой был фиктивен. Света была против, но я настоял. Для меня это был единственный шанс получить место в экипаже. Ради него, я предал свою жену. Все, что говорили о ней ложь. Она добрая и честная, лучшая жена, о которой может мечтать мужчина. Я недостоин ее, недостоин быть отцом нашего ребенка. Света, я знаю, ты здесь. Бальтазар, спасибо, что привел ее. Дорогая моя, любимая, прости меня. Я совершил так много ошибок. Я мечтаю о том, чтобы вернуться домой, упасть перед тобой на колени и молить о прощении. Это единственное чего я хочу.

Некоторые женщины плакали, другие ошарашенно глядели и перешептывались.

— Светка, он хороший парень, — вмешался Покровский. — Наш летописец. Без него мы бы пропали. Я благодарен богу, что Андрей с нами.

Журналисты строем пробирались к Свете. Бальтазар закрыл ее собой. Света убрала от экрана лицо.

— А теперь я скажу одну важную вещь, — снова заговорил командир Покровский. — Эфир не будет таким как вы рассчитывали. Мы не будем слушать поздравления высоких гостей.

Игорь Павлов вскочил из-за терминала и, пробираясь между операторами, как лесничий через заросли кустарника, побежал к Ворошилову и Маккензи.

— Наша миссия не задумывалась, как прогулка. Мы спасатели! И сейчас там, внизу в любой момент может взорваться термобомба. Мы не можем этого допустить. Мы высадимся на Марс…

Зал засуетился. Возгласы людей перебивали голос Покровского.

«Господи, ты слышал это?» — воскликнул Бруно.

— …миссия продлится три дня. Мы отключим термобомбу и вернемся обратно на корабль. Я прошу ЦУП не мешать нам и предоставить помощь, — Покровский обернулся к доктору Пателу и кивнул. — А тем, кто будет пытаться нас остановить я советую послушать, что скажет наш командир Скотт Стивенсон. Рок-н-ролл!

Оглушительным раскатом грома прорвался звук электрогитары и барабанов через колонки. Некоторые попадали на пол, другие закрывали уши и пригибались, в панике мотая головой.

Пока Скотт Стивенсон выкрикивал слова через колонки, в зале связи началась паника. Гости пытались покинуть помещение. Но не все хотели бежать, огромный пул журналистов и не думал уходить. Ворошилов скомандовал убрать их из зала. Военные собрались в полукруг и пошли на толпу. На узком проходе началась давка, люди падали, другие топтались по ним сверху. Некоторые журналисты прятались за спинками кресел, другие на четвереньках пробирались между ног военных и пытались смешаться с операторами связи.

— Бруно, не молчи. Что происходит? — вопрошал Макс.

На камерах видеонаблюдения начались помехи.

«Говорят, видео записано давно. Челнок уже стартовал. Нужно остановить их».

— Нет, Бруно! Уже поздно!

Бруно подошел ближе к постаменту, на котором стоял Маккензи и отец. Макс мог слышать переговоры.

— Они отключили главный компьютер, — сообщил Игорь Павлов.

Макс ввел процедуру блокировки спутников и подтвердил контрольным кодом. Главный экран погас.

— Связь с «Глазом» оборвалась, — воскликнул Игорь Павлов.

— Срочно восстановить, — среагировал Ворошилов.

Военные выдавили основную часть толпы наружу и теперь гонялись по залу за отдельными журналистами.

— Они заглушили спутники, — сказал Павлов.

— Это невозможно, — сказал Маркус Маккензи.

— Расчетный статус? — спросил Ворошилов.

— Челнок отстыковался двадцать три минуты назад, — ответил Игорь Павлов.

— Без «Глаза» мы не сможем вернуть их, — сказал Маркус Маккензи. — Нужно смириться и помочь.

— Нет! — Ворошилов перехватил инициативу. — Использовать солнечные спутники для ретрансляции сигнала.

— Сигнал дойдет до корабля только через двадцать восемь минут. Они уже будут за зоной невозврата, — сказал Игорь Павлов.

— Исполнять! — скомандовал Ворошилов.

— Ты убьешь их, — крикнул Маркус Маккензи.

— Без «Глаза» они все равно разобьются.

Маккензи встал напротив, загородив Ворошилову обзор.

— Константин, мы проиграли. Ты хочешь, чтобы нас обвинили, что мы не дали им шанса? Отпусти их.

«Они же погибнут!»

— Отмени отправку сигнала, — сказал Маккензи Павлову. — Они теперь сами по себе.

К Ворошилову и Маккензи подбежали какие-то люди. Максу удалось узнать среди них Матвеева. Он что-то показывал Ворошилову, после чего охранники, стоявшие рядом накинулись на Бруно и скрутили его.

— Сэр, что происходит.

— «Глаз» отключили с терминала 2А, — сказал Матвеев.

— Я не делал этого.

— Тебя будут судить за предумышленное убийство экипажа, — выкрикивал Матвеев из-за спины. — Увести его.

Макс наблюдал за тем, как Бруно уводят через монитор. Параллельно он просматривал изображение с других камер в здании. Охранники снаружи с трудом сдерживали разъярённую толпу, требовавшую объяснений. Коридоры ЦУПа опустели. Журналисты и гости толкались в фойе. Среди бушевавшей толпы Макс разглядел Бальтазара. Он стоял в стороне и обнимал рыдающую на его плече Свету. В какой-то момент девушке стало плохо и она повалилась на пол. Бальтазар подхватил ее и, присев на пол, уложил на собственный белоснежный пиджак. Она шевелила налитыми свинцом руками, что-то говорила, Бальтазар звал на помощь.

Макс отключил монитор и всмотрелся в собственное отражение через черный экран. Ему потребовалось несколько минут чтобы все решить.

Когда Макс вошел в зал связи на него никто не обращал внимания, словно он призрак. Не так далеко от истины. Максим Ворошилов давно стал призраком самого себя.

Он прошел мимо Игорехи Павлова и ошарашенного Матвеева. Постепенно все оборачивались на него и замолкали. Последним обернулся отец.

— Это сделал я, пап. Отпусти Бруно.

— Задержите этого человека! — крикнул Матвеев.

Макс поднял руки над собой. Через мгновение на главном экране появилось изображение. Фотографии пещер Карлсбада, обезьяны, сломанных шасси марсохода листались одна за другой, затем послойно накладывались друг на друга, превращаясь в изображение Марсианина. Затем все начиналось заново. Потребовалось немало времени, чтобы присутствующие осознали, что происходит. Кто-то оторопел и не мог произнести ни слова, кто-то наоборот начал говорить бессвязные вещи, другие хватались за головы, некоторые плакали. Затем началось нечто сумасшедшее. Люди забегали, одних тошнило прямо на месте, другие рвались к выходу. Поднялся человеческий ор, люди мельтешили, невозможно было разобраться кто где. Макс мог бы сбежать. Вместо этого он встал на колени и убрал руки за голову.

— Прости, пап.

Отец не шевелился и молча смотрел на сына. Лицо его побледнело, оголились синяки под уставшими глазами.

— Это все ложь! Это он придумал! — орал Матвеев где-то в толпе. — Не верьте этой клевете!

Командир охраны подошел к отцу.

— Вы прикажете задержать Маккензи и всех сотрудников NASA?

Отец кивнул.

Охранники разбрелись по помещению, начали выхватывать из толпы всех с нашивкой NASA на груди. Маркуса Маккензи нигде не было видно.

— Что делать с ним? — спросил командир охраны, указав на Макса.

Отец не ответил и отвернулся, облокотившись на высокие перила. Его ноги дрожали, он едва не падал.

— Увести, — махнул рукой командир.

Макса подняли под руки и повели из зала.

В дверях им встретился Бруно. Он был весь в поту и волочил за собой бессознательное тело Маккензи с припухлостью под глазом.

— Как же давно я мечтал об этом, — сказал Бруно и швырнул Маккензи в ноги охранникам.

 

ГЛАВА 13

Телеметрия. Спусковой челнок

Атмосферное давление: 75 Кпа

Температура внутри: 28,3°C

Температура снаружи: -147°C

Курс – 0.0

Пройденное расстояние км: 16356

Скорость км\с – 10,2

* * *

Челнок кружил по орбите Марса, постепенно сбрасывая скорость и снижаясь. В небольшом иллюминаторе едва прослеживались очертания «Прайма-1479». Корабль уменьшился в размерах, превратившись в яркую точку, совсем неотличимую от очередной звезды.

Молчанов сидел в том самом кресле в котором покинул Землю несколько месяцев назад. Ощущения были странными. Казалось, с того времени прошла целая вечность, и тот человек был совсем не он. В голову лезли картинки из прошлого. Вот он снова пацан. В огороженном стенами от внешнего мира старом парке, куда и днем боялись забежать даже бездомные кошки, Андрей выискивал неизвестные его каталогу живность. Он жаждал похвастаться перед отцом новыми находками, а поживиться юному исследователю здесь и правда было чем. Он был возбужден и взбудоражен изобилием неизвестных ему прежде экземпляров странного фиолетового мха или грибов малюток размером с ноготок. Завороженный, он весь день зарисовывал диковинки в каталог, собирал образцы и представлял, как будет разглядывать их в недавно приобретенный папой микроскоп.

То невероятное чувство из детства – трепет от свершенного открытия, он ощущал вновь, сейчас, в посадочном челноке, мчащимся со скоростью десятки тысяч километров в час.

— Док, вы уверены, что мы успеем и эта штука не рванет? — спросил Покровский.

— Уверен, сэр.

— Было бы обидно не успеть. Черт, и как же вам удалось уговорить меня?

— Я напоил вас.

— Умеете, док найти подход к людям. Мама мия, как же голова болит.

— Сэр, вы отклоняетесь от курсовой кривой, — сказала Нака.

— Понял. Выравниваю челнок. Держитесь там за что-нибудь.

Ричард Пател был прав – Нака полетела с ними. С момента записи видео для Земли, они с Молчановым не обмолвились и словом.

Челнок резко затрясло.

— Нам бы не помешали корректировки «Глаза», — сказал Покровский, сжимая обеими руками рычаги, управляющие тормозными двигателями. — Нака, ты можешь наладить с ним одностороннюю связь?

— Это невозможно пока он не перезагрузится.

— Мы знали на что шли, — перекрикивал доктор Пател металлический звук и гул разряженной атмосферы за бортом. — Они бы вернули нас обратно.

— Теперь мы пуля, выпущенная слепым по мишени. Черт возьми, не могу выравнять эту штуку, — говорил Покровский.

— Сэр, я могу взять на себя управление, — предложила Нака. — Я отрабатывала такой маневр на «Терросе».

— И ты ни разу не посадила челнок, — с пренебрежением промолвил доктор Пател. — Сэр, я уверен вы справитесь.

— Еще увеличиваю тягу тормозных двигателей, — сказал Покровский. — Меняю угол входа в атмосферу.

Челнок начал вращаться. От перегрузки Молчанова выворачивало наизнанку. Он закрыл глаза и сдавил веки. Очертания баков с горючим, подпиравшие грудь все еще проецировались на сетчатке. Челнок превратился в подожженную бочку с порохом, готовую рвануть от любого толчка.

Включилась звуковая сигнализация. Все дребезжало и тряслось, стенки челнока прогибались.

— Не могу прекратить вращение, — с трудом выговорил Покровский.

— Нужно выпустить парашюты, — сказал доктор Пател.

— Слишком сильное вращение, — крикнула Нака.

— Это единственный шанс, — выкрикнул доктор Пател.

— Не делайте этого, сэр. Мы потеряем их, — сказала Нака.

Компьютер показывал высоту сорок четыре тысячи метров. Цифра стремительно уменьшалась.

— Выпускаю тормозной парашют, — сказал Покровский.

Челнок бросило в сторону, затем резко в другую. Стропы окутали челнок, как паук заматывает жертву в свою паутину. Следом парашютная ткань в несколько слоев обмотала корпус.

— Позвольте взять управление, сэр!

— Передаю управление Наке Миуре, — сказал Покровский и отпустил рычаги.

Нака схватилась за аналогичные рычаги напротив себя.

— Нет! — выкрикнул доктор Пател. Голос его стал слабым, он почти терял сознание.

— Перевожу сопла в реверс-режим, — заговорила Нака.

Челнок начал резко набирать скорость. Нака перевела сопла против направления вращения, челнок выравнялся. Она вновь переключила двигатели в режим торможения. Парашютная ткань вспыхнула. Челнок загорелся, словно спичечная головка и так же быстро погас. Пепел от сгоревшего парашюта мгновенно смахнуло ветром.

— Включаю аварийные батуты, — сказал Покровский.

— Еще рано, — сказала Нака.

В иллюминаторах виднелась желто-оранжевая поверхность планеты, испещренная безжизненными горными цепями и кратерами.

Покровский убрал руку с кнопки.

— Скажешь, когда.

— Три тысячи, две триста, тысяча семьсот, — говорила Нака. — Еще слишком быстро.

Доктор Пател потерял сознание. Молчанов тоже находился на грани.

Сработала звуковая сигнализация, предупреждающая о приближении поверхности.

— Под нами скала, — заорал Покровский.

Нака попыталась увезти челнок в сторону. Он сделал кульбит. Произошел оглушительный удар.

Батуты окутали челнок по периметру, словно толстая крокодилья кожа. Через секунду они рухнули на поверхность; подлетели, словно мяч и снова упали. Подпрыгивая, челнок катился по камням и песку. Приборы искрили, сигнализация задыхалась от крика. Голоса людей постепенно затихали. Челнок врезался носом в песок. Еще удар… Стало совсем тихо.

* * *

Молчанов пришел в себя, в голове все шло ходуном. Вокруг дымно. Сверкали открытые языки пламени.

— Кто-нибудь слышит меня?!

Никто не отвечал.

— Нака? Командир? Пожар!

Тишина.

Пламя разрасталось, начинаясь где-то наверху, и скользило по проводке к панели управления. Если баки с горючим при падении дали течь, челнок совсем скоро станет частью марсианской пыли.

Молчанов отстегнул ремни, приподнялся. Ноги уверенно стояли на полу.

Гравитация… Они на поверхности!

Молчанов попытался протиснуться между сидением и баками с горючим к выходному люку. Расстояние между ними было слишком маленьким. Он отстегнул ранец с кислородными баллонами.

Молчанов пробрался на карачках к люку. Нащупав ручку, он дернул и надавил на люк. Ничего не произошло. Люк деформировался при падении. Руками его не вскрыть.

Огонь распространялся. Молчанов дотянулся до панели приборов и сбил руками часть пламени, которое уже подбиралось к Покровскому. Остальное потушить ему ее по зубам. И если он не откроет люк, они все сгорят заживо.

Покровский лежал без движения. Позади него в ящике хранился пистолет. Молчанов перекинулся через командира, открыл крышку ящика и сжал рукоять оружия.

Покровский резко схватил его за руку. Молчанов рванул на себя, Покровский держал намертво. Глаза его были кроваво-красными, зрачки сузились до размера горошин.

— Пожар! — заорал Молчанов.

Покровский не слышал его. Он даже не оглядывался по сторонам.

Молчанов вырвался. Из-за дыма почти ничего не видно. Он прицелился наугад и выстрелил. Пуля выбила из иллюминатора осколок стекла с грецкий орех. Само стекло устояло. Он сделал еще несколько выстрелов. Затем приподнялся, схватил пистолет за дуло и принялся стучать по иллюминатору рукояткой, словно молотком. Стекло, изъеденное трещинами, подобно березовой коре, продавилось и через мгновение выстрелило наружу. Резкий поток воздуха с дымом устремился из челнока. Огонь моментально погас.

Во рту стоял острый привкус горечи. Кислород в его скафандре на исходе. Молчанов упал на спину. Тело онемело, тошнота прекратилась, как и другие сигналы от внутренних органов. Он чувствовал, как проваливается в сон. Вокруг кто-то ходил, его шевелили из стороны в сторону. Сознание балансировало на грани.

Внезапно в легкие поступил поток свежего воздуха. Молчанов задышал быстро и глубоко. На какой-то миг он лишился сознания, но оно быстро вернулось. Предметы обретали четкие очертания. Над ним склонился силуэт с лицом Ричарда Патела. Доктор показал ему большой палец вверх. Молчанов показал жест в ответ. Вместе они помогли подняться с кресла Покровскому. Командир пришел в себя.

— Кровь на лице, — сказал Молчанов, указывая на голову Покровского. Капли скатывались с его лба.

— Обойдусь, — Покровский взмахнул рукой.

Нака пришла в себя последней. Девушка повредила шею и не могла самостоятельно подняться. Для того, чтобы наложить ей бандаж требовалось снять шлем, а сначала нужно восстановить герметичность челнока.

Вскрыть люк удалось только через несколько часов усилиями трех мужчин и специальной пилы. Снаружи их встретило белое с фиолетовым оттиском утреннее солнце. На горизонте возвышались высокие горы с острыми краями и гладкими, как лезвие ножа, обрывами.

— Наверное, одну из этих сопок мы задели при посадке, — указал Покровский.

Челнок лежал на боку, углубившись в песок на несколько метров. За ним тянулся глубокий ров с почерневшими краями. На ветру развивались лоскуты ткани батута. Челноку повезло попасть на узкую песчаную полоску. Если бы приземление состоялось на пятьдесят метров в сторону, челнок развалился бы на части о скальную породу.

Солнце светило ярко, но совсем не согревало. Молчанов сделал несколько широких шагов по поверхности и огляделся на собственные следы. Ощущения сильно отличались от виртуальной симуляции и от тех, что он представлял последние месяцы, думая об этом мгновении каждый день. Почему-то оно казалось теперь каким-то обыденным. Молчанов опустился на колени и загреб ладонями непривычно легкую горсть песка. Подбросил ее в воздух. Мелкие песчинки превратились в серую дымку, их подхватил слабый ветерок и унес в неизвестность.

Доктор Пател и Покровский сняли с челнока ровер. Рассчитанное на трех человек четырехколесное транспортное средство с широкой базой и массивными шинами почти не пострадало.

Компьютер челнока сбоил из-за пожара, поэтому не удалось определить точное местонахождение. В одном была уверенность – они далеко от запланированного места высадки.

— Должно быть мы здесь. Форма этой горной цепи совпадает, — доктор Пател указал точку на бумажной карте. — На двенадцать километров промахнулись.

Доктор Пател поглядел в сторону горизонта.

— Двадцать восемь километров до пещеры. Восемь, если поедем напрямую через горную цепь.

Покровский покосился на ровер.

— Альпинизм как-нибудь в другой раз, док, поедем в объезд. Мы отправляемся сейчас.

— Чтобы наложить Наке повязку мне потребуется час, — сказал Молчанов.

— Хорошо. Ты останешься и присмотришь за ней, восстановишь связь и отправишь на Землю наши координаты.

Покровский направился к роверу. Молчанов последовал за ним.

— Я в команде первого контакта.

— Правила изменились.

— Если бы не я, мы бы все сгорели там, — выплевывал слова Молчанов.

Доктор Пател погрузил баллоны с кислородом в ровер.

— Экипаж благодарит тебя в моем лице.

— Ты не можешь оставить меня здесь.

— Еще как могу, летописец. Так надо.

Покровский сел в ровер. Молчанов стоял рядом, наблюдая за доктором Пателом, который не без труда тоже погрузился в ровер. Покровский покрутил рулем и проверил электродвигатель на холостую.

— Это абсолютно неприемлемо. Только я знаю, как вступить в контакт.

— Когда мы вернемся челнок должен быть готов к экстренной эвакуации.

— Я должен их увидеть.

— Я сделаю для тебя пару снимков, — сказал Покровский, взмахнув фотоаппаратом Наки.

Ровер резко сдал назад и остановился. Молчанов отпрыгнул.

— Вот это вещь, — воскликнул Покровский.

Высокие колеса пробуксовали, выбрасывая песок, и ровер помчался по сухой глади, подпрыгивая на каменных холмиках и быстро удаляясь. Молчанов бросился за ним.

— Стой!

Молчанов упал на колени и закричал, колошматя кулаками по песку пока ровер не скрылся за горизонтом.

В следующий час Молчанов закрыл отверстие иллюминатора герметизированной тканью, а на месте люка соорудил некое подобие мягкой двери. Потом накачал воздухом челнок до комфортного давления.

Первым делом он снял собственный шлем. Убедившись в безопасности, он аккуратно снял шлем с Наки и прощупал ей шею.

— У тебя растяжение мышц. Ничего страшного. Я наложу бандаж.

Она взяла его за руку.

— Спасибо, что остался.

— Не за что.

Закончив, он помог ей надеть шлем и подняться.

— Лучше отдохни, — предложил Молчанов.

— Я должна это увидеть.

Нака долго была снаружи. Молчанов тем временем заменил сгоревшие блоки компьютера и вновь запустил его. Теперь он мог сойти и за бортинженера.

Наку он нашел в сотне метров от челнока. Девушка сидела, свесив ноги с десятиметрового обрыва. Отсюда открывался прекрасный вид на однообразную светло-коричневую долину. Молчанов присел рядом.

— Когда-то я так же могла часами сидеть на обрыве большого каньона. Представляла, что это Марс. Забавно, как я старалась не обращать внимания на птиц и синее небо.

— Здесь нет синего неба.

— Удивительно, правда? — Она подняла голову.

— Да.

— Не могу поверить, что это не сон. Мне кажется я проснусь сейчас у себя дома. За стеной закричат вечно пьяные соседи. Моя жизнь опять станет однообразной и сухой, как этот воздух.

— Я подключил компьютер, но не знаю, как наладить связь.

Молчанов протянул ей модуль-компьютер. Она сделала несколько манипуляций.

— «Глаз» все еще недоступен. Должно быть ЦУП пытается его восстановить, только на каждую команду они тратят по двадцать минут. Я сделаю быстрее.

— Что бы мы без тебя делали.

Нака слегка улыбнулась ему.

— По поводу того, что я сказал в прямом эфире. Я должен был предупредить тебя.

— Не надо, — она остановила его жестом руки. — Я все понимаю.

— Правда?

— Да. Так мне и надо.

— Не говори так.

— Это правда. Со мной всегда так. Я влюбляюсь не в тех мужчин.

— Прости меня.

— Нет, ты сделал все правильно. Самое главное – это семья.

Она вручила ему модуль-компьютер.

— Готово. Через час он закончит перезагрузку, и мы услышим истеричные голоса с Земли.

Молчанов показал большой палец вверх. Она ответила тем же. Он помог ей подняться. Она обернулась вокруг, осматриваясь.

— Жаль нельзя вдохнуть по-настоящему. Так хочется прочувствовать аромат другой планеты.

— Почему ты полетела?

— Остаться одной в огромном корабле? Нет уж. Лучше погибнуть вместе с вами. И куда вы без меня, вашего талисмана удачи?

Они дружно улыбнулись друг другу, затем улыбки переросли в смех.

— Ты замечательная.

— Да, — она кивнула. — Ну что, за работу?

— За работу.

Молчанов взял на себя всю тяжелую часть. Дел было по горло. Требовалось закрепить лебедку и выставить челнок вертикально. А еще укрепить иллюминатор, восстановить люк, вычистить нагар, проверить баки и всю топливную систему, протестировать двигатель и еще много всяких мелочей.

— У тебя еще будет свой шанс, — сказала Нака, заметив, как Молчанов поглядывает на следы ровера, уходящие за горизонт.

— Боюсь, что нет. Когда они вернутся мы будем готовы улететь обратно. Миссия будет выполнена.

Молчанов пытался по инструкции запрограммировать новый контроллер полета, взамен сгоревшего.

— То, как он поступил с тобой жестоко, — сказала Нака.

— Он делает так, как считает нужным.

Нака взяла из его рук контроллер и настроила все быстро, не прибегая к инструкции. Зачем вручила его ему, как приз.

— Спасибо. Я бы поблагодарил тебя как джентльмен, но в этом костюме я не могу нагнуться.

Она рассмеялась.

— Иногда ты напоминаешь мне Чарли. Наверное, поэтому командир Стивенсон так тепло относился к тебе, — сказала Нака.

— А он тепло относился ко мне?

— Ты так не думаешь?

Молчанов развел руками.

— Мне так показалось, — продолжила Нака.

— Я совсем не знал Чарли Хэнлона. Мы виделись всего несколько раз.

— Чарли и ты, когда вы начинаете говорить, мир вокруг останавливается. Хочется слушать без умолку, — она улыбнулась. — Чарли болтал бесконечно. Всех это раздражало. Только не меня. Я умела слушать. Это сблизило нас, — Нака запнулась. — Ты не подумай, мы не…

— Я и не думал.

— Мы два года провели за запертыми дверями, отгороженные от внешнего мира. Только ленивый не говорил, что мы встречаемся. На самом деле Чарли был настоящим тоного. (в пер. с яп. — джентльмен)

— Я думал, что вы ненавидели друг друга. На отборе вы говорили друг о друге много гадостей.

— Это было шоу. Мы вынуждены были изображать соперников. Вечерами мы напивались его любимым шотландским элем и хохотали.

Нака и Молчанов сидели, облокотившись спинами на зарытый в песок челнок.

— В тот вечер он позвонил, сказал, что сильно поругался с Ричардом. Сказал, что узнал что-то ужасное о миссии и, если его снимут, чтобы я не соглашалась лететь вместо него.

— Он сказал тебе, что узнал?

— Нет. Он обещал рассказать при встрече. Он был таким злым на Ричарда. Какой-то абсурд. Они часто спорили с Ричардом, даже ругались, но, чтобы так сильно.

— Доктор умеет разочаровывать близких людей.

— Мы с Чарли так и не встретились. Судьба распорядилась иначе.

— Это не судьба виновата. Чарли убили.

Она обернулась к нему всем телом. От резкого движения импульс боли прошел через ее шею. Лицо Наки скривилось.

— Что ты такое говоришь, Андрей-сан?

— Мой друг нашел доказательства.

— Кто убил его?

— Я не знаю. Но Маркус Маккензи как-то замешан.

— Тиксё!

Нака, вдруг вскочила. Она машинально хотела приложить ладонь ко рту, чтобы не вскрикнуть. Стекло шлема не позволило ей это сделать.

— Значит, это он. Это сделал Ричард.

У нее началась истерика. Молчанов попытался усадить ее обратно. Колени Наки не сгибались, она сжалась, будто оловянный солдатик.

— Ричард не хотел… Чарли знал… Он не хотел. Он убил.

— Успокойся. Дыши глубже.

Она дышала мелкими частыми вдохами. Молчанов убавил содержание кислорода в смеси ее воздуха, чтобы она не потеряла сознание. Усадил ее на землю. Она отдышалась.

— Как же я сразу не догадалась…

— Я не верю, что Ричард Пател убийца, — сказал Молчанов.

— Ты плохо знаешь его. Он жестокий человек. Очень немногие видели его настоящим.

— Пока, что это только догадки. Я пытался найти доказательства, но ничего не вышло.

Нака остановила его поднятой рукой. Ее глаза расширились.

— Ты говорил командиру о том, что Чарли убили?

— За несколько недель до смерти, — Молчанов прервался. — А что?

— Когда мы готовились к буре, я обвязывала оборудование защитной тканью рядом с лабораторий. Я услышала, как командир и Ричард ругались. Я никогда не слышала, чтобы командир так кричал. Он был в ярости. Я испугалась и улетела.

— Ты расслышала, о чем они говорили?

Она отрицательно покачала головой, потом, вдруг округлила глаза. Но не от удивления. Она что-то вспомнила и это повергло ее в замешательство.

— Ричард прилетел в капсулу за пару минут до тебя. Он выглядел измотанным. Мне показалось, он думал, что внутри никого нет, а когда увидел меня, в его глазах был дикий ужас. Будто он боялся, что я прочла его мысли.

— Почему ты мне не сказала раньше?

— Я не придала этому значения.

Молчанов встал и сделал несколько шагов, развернулся.

— Нет, даже этого мало чтобы обвинить его в убийстве.

— Разве ты не видишь? Все сходится. Ричард убил Чарли. Должно быть командир Стивенсон обвинил его и тогда Ричард убил и его.

Молчанов пнул подвернувшийся камень. Тот подлетел на несколько метров и упал. Нака подошла к нему.

— Мы должны сообщить на Землю. Задержать Ричарда, когда они вернутся.

— Не раньше, чем вернемся на корабль. Понадобятся усилия каждого.

Вдруг зашипела рация. От неожиданности Нака вздрогнула. Звучал голос Игоря Павлова.

— Говорит ЦУП. Если вы меня слышите, если вам удалось выжить. Не пытайтесь пробраться к куполу Юпитера, повторяю не пытайтесь пробраться в пещеру. Фотография с Марса подделка. Маркус Маккензи во всем сознался. Кто бы это ни услышал, задержите Ричарда Патела. Повторяю, задержите его любой ценой.

Сообщение прервалось. Нака схватила рацию.

— Говорит Нака Миура. Уточните информацию. Вы сказали какую-то нелепицу.

Молчанов остановил ее. Он потянул рацию на себя, но она не отпустила.

— Мы все правильно поняли, — сказал он.

— Что такое мы услышали, Андрей-сан?

Она отпустила рацию. Молчанов перевел передатчик на частоту сигнала Покровского.

— Иван, это Андрей. Как слышишь меня?

Рация шипела. Молчанов сделал еще попытку.

— Они уже внутри. Стены пещеры глушат связь, — сказала Нака.

— Пател убьет его.

Молчанов бросился к челноку, захватил баллон с кислородом и закинул за спину. Нака перекрыла ему путь.

— Ты не доберешься туда пешком. Слишком далеко.

— Я пойду через горы.

— Ты погибнешь.

— Я не позволю ему убить второго командира, — сказал Молчанов.

Она подхватила еще баллон и встала рядом с ним. Молчанов остановил ее взмахом руки.

— Нет, ты останешься. Восстанови связь и готовь челнок к эвакуации.

— Ты не справишься один. И тебе не хватит одного баллона.

— До пещеры хватит. Возьму запасной из ровера.

— Я иду с тобой.

— Нет, не идешь!

— Ты мне не командир чтобы запрещать, Андрей-сан. В Японии друзей не бросают.

Молчанов не стал спорить. Они направились вдоль колесных следов ровера, которые, словно рельсы, пересекали ржавую пустыню и уходили далеко за горизонт, куда уже клонилось крохотное марсианское солнце. Дойдя до края равнины, они свернули влево. Путь до Купола Юпитера преграждала поднимающаяся в небо горная цепь.

* * *

Стемнело. Толпа снаружи здания ЦУПа поредела, но самые активные продолжали натиск. Тут и там вспыхивали локальные конфликты, иногда в потасовках участвовали несколько десятков человек. Охрана отбивалась, протестующие отступали, собирались с силами и вновь клином врезались в сцепленных локтями бойцов, подобно тарану, ломающему ворота средневекового замка. Небесные проекции переключились на демонстрацию убаюкивающих пейзажей: шелестели на ветру деревья, лошади паслись на широких зеленых полях, размахивая пышными хвостами, играла классическая музыка. Утонченная серенада виолончели и ария саксофона беспомощно тонули в реве гневающийся толпы.

Макс находился в кабинете Петровича уже много часов. Охранник переминался за дверью и время от времени заглядывал, чтобы удостовериться, что Макс не выпрыгнул в окно вместе с батареей, к которой его пристегнули наручниками. Когда в очередной раз открылась дверь Макс рассчитывал снова увидеть безразличное к жизни лицо охранника, вместо этого на пороге стоял отец. Он внимательно осмотрел разбросанные коробки и бумаги на полу. Казалось, они интересовали его больше, чем закованный в кандалы сын. Филигранно выпрямив спину, отец подошел к столу, сел на кресло посетителя.

Какое-то время они молчали, впитывая энергетику друг друга. Отец и сын, единственные родные люди на этой планете. Их разделяло меньше двух метров, но эти два метра превратились в глубокую пропасть. И края этой пропасти продолжали рушиться.

— Стива Монро нашли в погребе, — нарушил тишину отец. — Он жив.

Последнее он произнес с нескрываемым облегчением.

— Еще бы. Каждый день съедал по килограмму колбасы. Местный старожила честно отрабатывал деньги, которые я ему дал.

С улицы донеслись хлопки – охрана применяла шумовые гранаты. Прогремел гром. Из окна повеяло запахом дождя. Небесные проекции отключились, оголив девственную черноту неба, разрываемого горячими молниями.

— Люди никогда не простят обмана, — сказал Макс.

— Ошибаешься. Они забудут через неделю.

Макс снова посмотрел в окно. Очередная попытка прорыва закончилась неудачей. На этот раз силы протестующих редели быстрее, чем изнашивался юношеский задор. Плотный столб дождя тоже вносил свою лепту, охлаждая пыл. Напротив, охрана пополнилась свежим подкреплением, добравшихся до ЦУПа на своих двоих.

— Жаль. Я бы посмотрел как ЦУП пылает пожаром.

— Это просто студенты. С юга идет группа, почти две тысячи человек. Разгромили изолятор. Кто-то пустил слух, что приказ зачистки Свалки отдали отсюда.

— Это недалеко от истины, — сказал Макс.

— Они все здесь разнесут.

— Давно ты знал о фотографии?

Отец не отрываясь смотрел на сына. Словно сундук с его секретами только что распахнулся и Максу стали доступны все его тайны.

— После того как ты влез в терминал Маркуса.

— Тогда вы и договорились избавиться от меня?

— Я знал, что мне конец. Я не хотел, чтобы эта волна уничтожила еще и тебя и твое будущее.

Отец сделал паузу и оценивающе посмотрел на Макса, пытаясь понять верит ему сын или нет.

— Я не имею отношения к убийству Чарли Хэнлона, — добавил он.

— Я знаю, — Макс удрученно огляделся на вспышку света в небе. Следом прогремел гром, задрожали стекла. — Я всю жизнь думал, что не такой как ты. Но я такой же.

— Тебе предъявят обвинение. Группа эвакуации будет здесь через полчаса, всех вывезут по воздуху. Тебя сразу в изолятор.

— Так тому и быть.

— Я скажу, что отключение спутников было техническим сбоем. Ты подтвердишь. Обвинение спустят на тормозах.

— Спасибо, что пытаешься мне помочь. Не надо. Я скажу, как все было на самом деле.

Отец резко встал.

— Хочешь провести ближайшие десять лет за решеткой? Опомнись.

— Ты предлагаешь соврать, — утвердительно сказал Макс.

— Я предлагаю поступить мудро, — отец запыхался. — Кому станет легче от того, что ты сядешь?

— Я понесу ответственность за свои поступки.

Отец облокотился двумя руками на стол, поднял ладонь и хлопнул со всей силы. Худая столешница захрустела, трещины пошли с боков в местах крепления с ножками. Теперь Макс узнавал отца.

— Кому нужна твоя ответственность? Всем плевать!

— Мне не плевать! — перекричал его Макс.

Отец беспомощно смотрел на сына. За миг он постарел еще на десять лет.

— В жизни есть нечто большее, чем собственная шкура, папа.

В кабинет заглянул охранник. Отец бросил на него устрашающий взгляд и тот сразу исчез. Отец сел обратно на стул.

Они помолчали.

— Я убил их, — сказал Макс, наконец, выговорив то, в чем боялся себе признаться.

— Экипаж выжил.

Макс задрал голову в небо, словно хотел увидеть их собственными глазами.

— С ними связались?

— Челнок серьезно пострадал. Мы восстановили связь с «Глазом». На его снимках есть признаки живой активности.

— Они знают?

— Мы отправили сообщение. Ответа нет.

Отец выглядел совершенно потерянным, выжатым. Волосы на его голове растрепались, лицо осунулось и стало бледным.

— Нужно сделать все, чтобы помочь им, — сказал Макс.

— Мы сделаем.

— Ричарда Патела нужно вернуть только чтобы посадить пожизненно.

— Не думаю, что он собирался вернуться.

— А Маккензи и Матвеев? — спросил Макс.

— Евгений Матвеев сбежал, его ищут и найдут, как и его подельников в полиции. Маккензи сознался во всем.

— И в убийстве Чарли Хэнлона?

Отец кивнул.

— Маккензи взломал контур его электрокара и испортил тормозную систему.

— У Патела и Маккензи не было выбора. Они защищались.

Макс пошевелился. Наручники сдавливали руки, не позволяя сесть удобно.

— Я попрошу, чтобы сняли, — отец обернулся к двери и собирался позвать охранника.

— Не надо. У тебя из без этого хватает проблем.

Отец ослабил галстук. Затем развязал, снял и аккуратно сложил на стол. Потом расстегнул верхнюю пуговицу. Теперь перед ним сидел не Константин Александрович Ворошилов, директор РКА. Это был взрослый, постаревший телом, но не умом мужчина, начинающий ощущать неминуемый закат своего века.

— Мама была бы рада, что мы вот так с тобой говорим, — сказал Макс.

— Она бы сказала: «запомните этот момент».

Они проговорили последнюю фразу в один голос.

— Прости, что я наговорил тебе тогда и разломал тот проигрыватель. Я знаю, как долго ты искал его, — сказал Макс.

— Двадцать лет.

Отец смотрел в стол, вены на висках двигались в такт сердцебиения.

— Когда она умерла, я не хотел этого принимать, — заговорил он вполголоса. — Я не мог работать, не мог думать больше ни о чем. Я думал если отлучу себя, изолирую от самого факта ее гибели, тогда смогу справиться с чувством вины. Это помогло. Я смог полноценно жить и работать. Ты уже тогда был неуправляем. Я решил ты справишься сам.

— Мне нужно было, чтобы ты хотя бы поговорил со мной.

Слезы неконтролируемо хлынули из глаз Макса.

— Твоя мать просила меня, чтобы я сделал тебя человеком. И видит бог, я пытался.

— Прости, что разочаровал.

— Нет, — отец снова встал. — Я должен был позволить тебе самому выбрать свой путь.

Снаружи прогремели выстрели. Военные палили в воздух. Пока.

— Скажи им, что ты не причастен к отключению «Глаза».

— Я не могу, пап.

Отец прикрыл лицо ладонью, глубоко выдохнул.

— На скамье подсудимых должен сидеть не ты. Маркус и Ричард – вот настоящие преступники.

Повисла пауза. Макс слушал гремящие выстрелы и людские крики за окном. Следующая мысль пришла ему в голову неожиданно, как раскат молнии.

— Был еще сообщник.

— Это уже не важно.

— Маккензи никогда бы не испортил электрокар самостоятельно. Он не смог бы и сам смонтировать фото.

— Он уже рассказал, как все делал.

— Он кого-то покрывает.

— Это не твоя забота. ЦРУ теперь занимаются этим делом. Они скоро заберут его.

Макс встал. Наручники приземлили его обратно.

— Зачем Маккензи покрывает этого человека?

— Я не знаю! — отец раздражался.

— Позволь мне поговорить с ним.

— Ты в своем уме? К нему нельзя никого допускать до прибытия группы эвакуации.

— Пожалуйста, пап. Это очень важно, я чувствую.

— Тебе мало того в какой яме оказался? Хочешь, чтобы за побег пожизненное дали?

— Хоть раз в жизни доверься мне.

Отец фыркнул, обернулся на пятках к выходу и уверенным шагом покинул кабинет. Дверь глухо захлопнулась.

Снаружи доносился вой полицейских сирен. В громкоговоритель зачитывали статьи законов, которые толпа нарушает. Толпа и не думала подчиняться.

Макс пытался представить себя на месте Маккензи. Зачем он оговаривает себя? Маккензи не из тех, кто готов жертвовать жизнью за идею. Что им движет? Деньги? У него и так их полно. Страх? Кого он так боится?

Макс просидел в тишине полчаса. За дверью послышались шаги. Одна пара ног отзывалась об пол глухим массивным топотом, другая звонким и тонким стуком. Люди остановились у двери, о чем-то говорили с охранником. Голоса разобрать Максу не удалось. Спустя минуту дверь открылась. Вместо оперативников, которых Макс ожидал увидеть, на пороге стояли Света Молчанова и Бруно Литтл. Они вошли, Света быстро обошла Макса вокруг и вскрыла наручники ключом охранника. Бруно помог подняться.

— Что вы тут делаете?

Бруно приложил палец к губам и прошипел. Они быстрым шагом вышли в коридор. Охранник лежал на полу без сознания. Бруно схватил Макса за руку и потянул.

— Нам туда.

Он указал к выходу на лестницы. По ним можно было покинуть здание через запасный выход. Макс отрицательно покачал головой и попытался вырваться. Бруно обхватил обе руки Макса и приподнял его над собой, как игрушку.

— Отпусти меня, чертов идиот.

— Мы отведем тебя к Маккензи, — сказала Света. Она кивнула Бруно и тот поставил Макса на место.

Макс вырвался и отскочил от Бруно. Толстяк указал рукой в сторону лестничной клетки. С опаской глядя на него, Макс пошел по указанному направлению. Вместе они поднялись на два этажа, вошли в зал для брифингов. Отец был совершенно один в широком помещении с длинным прямоугольным столом и высокими потолками с круглыми, как планеты светильниками. Макс озирался по сторонам. Это было похоже на дурацкий розыгрыш и, казалось, сейчас из-за угла выскочит спецназ и воткнет его носом в пол.

— Запри дверь на крышу, — сказал отец.

Бруно кивнул и выбежал. Света тоже ушла.

— Что ты делаешь, пап?

— Я отправил охрану вниз. У тебя есть пара минут.

Отец отошел в сторону и указал на дверь в глубине кабинета. Буфет раньше использовался для приготовления напитков и еды для гостей. В воспоминаниях Макса в нем всегда были лучшие булочки. Но только не сегодня. Маккензи сидел на одиноко стоящем стуле с опущенной в колени головой. Когда Макс вошел лицо бывшего начальника побелело. Его затрясло, словно облитого ледяной водой. Макс сел на корточки напротив него. Алюминиевые глаза Маккензи быстро двигались по сторонам.

— Мистер Маккензи, сэр. Вы меня слышите?

Маккензи молчал.

— Маркус! — громко сказал Макс.

Маккензи вздрогнул.

— Это правда ты? — жалобно прошептал Маккензи.

— Это я.

Снаружи опять прогремели выстрелы. На этот раз они не были похожи на предупредительные. Маккензи прищурился, его уши навострились.

— Прошу, не отдавай меня им.

— Они уже здесь и придут за тобой, — сказал Макс.

— Нет.

Маккензи выплевывал выдохи, его зубы стучали. Макс схватил его за плечи и встряхнул.

— Посмотри на меня.

Маккензи был словно резиновый, не держал голову.

— Я не знал, что до этого дойдет, клянусь. Я думал мы просто всех разыграем.

— Ты не убивал Чарли Хэнлона и не подделывал фотографию. Зачем ты врешь?

Лицо Маккензи округлилось. В глазах появилась острая ясность. Он выпрямил спину и завывающе заговорил.

— Это я. Кто же еще. Я… Я убил.

Макс снова дернул его за плечи. На этот раз они были налитыми сталью.

— Кого ты покрываешь?

— Это все я. Только я. Я убийца.

Маккензи тряс головой из стороны в сторону. В буфет вбежала Света. За ее спиной глотал воздух Бруно.

— Не успели. Группа эвакуации уже здесь. Они спускаются, — сказал он.

— Я здесь! Помогите! — заорал Маккензи в потолок.

Света дала ему пощечину. Маккензи взвизгнул и замолк. За дверью несколько голосов на русском и английском потребовали впустить их. Не дождавшись ответа, они принялись выламывать дверь. Отец приволок массивное кресло, в котором обычно заседал во главе совещаний и упер спинкой дверь.

— Я помогу ему, — сказал Бруно.

— Они убьют вас если вы мне что-то сделаете, — пролепетал Маккензи.

— Если мы тебя не убьем раньше, — сказала Света.

Маккензи сглотнул остатки слюны.

— Кто третий, Маркус? Назови имя.

Маккензи молчал, губы его сжались в узкие полоски.

— Ты уверен, что он лжет? — спросила Света.

Макс кивнул.

— Просто отпустите меня и все, — взмолился Маккензи. — Никому не будет лучше если я умру.

— Зачем ему скрывать? — спросила Света. — Это бессмысленно.

Макс положил руки на запястья Маккензи, потом нагнулся, оказавшись лицом к лицу.

— Третий – член экипажа?

Маккензи застыл, лицо его мгновенно покрылось испариной. Снизу послышался грохот. Кто-то сломал дверь в фойе. Кричали люди, гремели стекла.

— Они прорвали оцепление, — сказал Макс.

— Эти люди разорвут тебя на части, — говорила Света. — Они подвесят тебя как чучело и будут колотить палками пока не перебьют все кости.

Топот ног снизу нарастал. Толпа крушила все подряд на своем пути. Группа эвакуации бросила попытки взломать дверь и заняла оборону.

— Пожалуйста, отпустите меня к ним, — умолял Маккензи. — Пока еще не поздно.

— Все кончено, Маркус. Просто скажи.

Макс занес кулак, демонстрируя, что сейчас ударит его. Маккензи сжался и прищурил глаза. Макс опустил руку.

— Вы не представляете на что она способна. Она обещала, если я скажу…

За дверью прогремели выстрели. Пули пробили дверь, оставив круглые неровные дырки. Макс схватил Свету и повалил на пол. Маккензи панически закричал и забился в истерике. Пыль и деревянная стружка поднялись в воздух. В нос врезался жгучий запах пороха.

Дверь распахнулась. Люди ворвались внутрь. Некоторые запрыгивали на стол, другие ломали стулья, били кружки и тарелки. Палками колотили стекла и перегородки, опрокидывали шкафы. У дверей на полу корчились избитые оперативники.

— Она вернется, вернется… она обещала… — повторял Маккензи дрожащими губами.

Из отверстия в его груди текла струя крови. Он захлебнулся и затих. Напротив Макса остановился мужчина средних лет, высокий, с мощным квадратным лицом. Макс уже видел его раньше – тот самый бунтарь в камере. Макс закрыл собой Свету. Он готов был сражаться до последней капли крови, собственная судьба его совершенно не волновала. Бунтарь тоже узнал Макса. Сзади него подошли еще несколько человек. Глаза их горели и жаждали крови. Бунтарь выставил руки в стороны, огородив от них Макса. Мужчины фыркнули и бросились вон из помещения, продолжать новый крестовый поход, неся гнев и разрушение в оставшиеся помещения ЦУПа. Бунтарь глянул на труп Маккензи, развернулся и ушел.

— Ты в порядке? — спросил Макс Свету.

Она кивнула. Макс осмотрелся. Отец лежал на полу без движения. Бруно, весь избитый, с кровоподтеками на голове, подполз к отцу и перевернул его на спину.

— Папа! — крикнул Макс.

Бруно уложил голову отца на колени и зарыдал во весь голос. Макс упал перед ними на колени и схватил отца за руку. Она была холодной и безжизненной.

* * *

С каждым километром передвигаться становилось все трудней. Приходилось вскарабкиваться по крутым холмам, обходить обрывы и утесы по узким выступам. Из-за резкого снижения температуры скафандры съежились. Плавные движения давались с трудом, приходилось затрачивать вдвое больше драгоценной энергии.

Одно Молчанов знал точно – если бы не Нака его шансы добраться в одиночку равнялись бы нулю. Они работали сообща, понимали друг друга с полуслова, как команда. Молчанов никогда и никому не доверял так слепо. Самопожертвование Наки и готовность бросится в пропасть ради него пугало и восхищало.

Солнце на короткое мгновение моргнуло, окрасив небо земной синевой, прежде чем окончательно спрятаться за марсианский горизонт. Стемнело. Окружающая гладь совсем лишилась отличий от привычной глазу африканской пустоши.

Молчанов сел на каменный выступ чтобы передохнуть. Впереди черной кляксой врастал в безоблачное небо купол Юпитера. Когда-то его опавшие стены были сильны и сжимали мощную взрывную силу, вырывающуюся из недр еще горячего ядра Красной планеты. Вот это, наверное, было зрелище.

Нака стояла за спиной Молчанова и высматривала вход в пещеру. Это была третья их остановка и последняя. До подножия вулкана оставалось около километра спуска по древней, полной острых выступов и крутых оврагов поверхности.

По небу, словно росчерком широкого пера, обвитый туманом из останков погибших звезд, проносился Млечный путь. В его масштабах их перелет с Земли на Марс всего лишь ползание микроба от одной песчинки к другой на гигантском вселенском пляже. Застывшая во времени галактика, как безмолвный маяк, служила напоминанием о ничтожности человеческих амбиций. Она открыто насмехалась над достижениями, которыми мы привыкли гордиться. И пока мы и дальше будем трусливо опустив голову, мечтать о малом, она не воспримет нас всерьез, не откроет нам своих многочисленных тайн. И только корабль «Прайм-1479», словно звездочка, решившая сорваться с обжитого места, путешествовал по полотну небосвода, напоминая Молчанову о доме, запахе летних полевых цветов, жужжанию насекомых и ласкам прохладного ветра. Доме, который ему не суждено увидеть.

— Это доктор изменил координаты посадки челнока, чтобы мы никогда не смогли добраться сюда, — говорил Молчанов в темноту.

— Скотт узнал, — предположила Нака.

— За это он и убил его.

— Ты жалеешь, что не был рядом?

— Я жалею, что спас доктора тогда. Нужно было бросить его умирать.

— Твое призвание спасать. Ты не убийца.

— Я больше не дрогну.

Она села рядом.

— Я не собираюсь брать его в плен, — продолжал Молчанов. — Возможно, после ты не захочешь больше знать меня.

— Я пойду за тобой до конца. Я люблю тебя, Андрей-сан. Ты и сам знаешь это.

— Нака, я не…

— Не говори то, что не хочешь говорить.

Ее лицо едва просвечивалось через темное стекло.

— Спасибо, что ты рядом, — сказал Молчанов.

— Не за что, Андрей-сан.

Молчанов включил фонари на каске и посмотрел в сторону потухшего вулкана. Два стальных луча, острыми световыми клинками разрезали темноту, высветив крохотную точку – ровер. В сотне метров выше по неровному покатому склону чернела пещера. Следы Ричарда Патела и командира Покровского погружались вниз и обратно не возвращались.

— Нам пора. Давай возьмем этого ублюдка.

Вход в пещеру напоминал огромный колодец, почти ровной округлой формы. С одной из сторон вертикальная стена обваливалась внутрь неравномерно, образовав пологий скат. Из пещеры исходил чувствительный ветерок.

Молчанов и Нака спустились вниз. Глубина пещеры не больше двадцати метров. На дне ровная площадка. Марсоход «Террос-1» лежал на боку. Должно быть он не смог удержаться при спуске и завалился. Нака внимательно осмотрела его. Молчанов тем временем оглядывал окрестности. Никаких следов Ричарда Патела и Покровского – каменный пол был гладким, без единой песчинки. Куда они запропастились?

— Блок охлаждения и термобомба не повреждены. Значит, все правда, — закричала Нака.

— Тссс… — прошипел Молчанов.

Он заметил, что одна из стен пещеры, на самом деле перегородка за которой виднелся проход, ныряющий в темноту, словно тоннель метро.

— Андрей-сан. Мы можем уехать, — Нака подошла к нему сзади. — Ровер наш.

Молчанов поднял руку и собрал пальцы лопаткой. Поток ветра из тоннеля был сильнее, чем Молчанов ощущал снаружи. Значит внизу должен быть источник повышенного давления.

— Я не могу.

— Ричард наверняка убил его. Вернемся к челноку.

— Я должен удостовериться.

Нака крепко схватила его за руку.

— Уйдем отсюда, — потребовала она голосом готовым сорваться в истерику. — Прошу. Мне очень страшно здесь.

— Подожди меня снаружи, — сказал Молчанов. — Если не вернусь через полчаса, бери ровер и езжай к челноку.

— Я не оставлю тебя одного.

Молчанов больше ничего не сказал, его мысли уже погрузились далеко вглубь пещеры. Нака пошла следом. Молчанов шел медленно, аккуратно переставляя ноги, лавируя между выступами. Спустя несколько десятков метров каменная подложка под ногами стала настолько ровной, насколько природа способна к симметрии. Потолок пещеры опустился к головам. Теперь они шли в каменной трубе.

Спереди доносился странный звук – звонкий и глухой одновременно, похожий на огромное стадо скачущих лошадей. По мере продвижения звук нарастал, обретая объем. Они вышли в небольшой зал. Стену впереди рассекала скальная трещина шириной с дверной проем. Создавалось впечатление, будто давным-давно изнутри что-то взорвалось. Ветер дул именно оттуда и мощь заметно усилилась. Приходилось передвигаться боком, чтобы снизить сопротивление. Трещина превращалась в тоннель и уходила вниз.

Неизвестно сколько времени они прошли вглубь прежде чем Молчанов остановился. Тоннель мог тянуться на десятки километров и окончится ничем. С каждым шагом шансы на благополучное возвращение меркли. Возможно, Пател и Покровский ушли так глубоко, что уже не могли вернуться. Молчанова и Наку могла постигнуть та же участь. Ветер, откуда он исходит? Там что-то есть внизу. Если Молчанов не узнает причину, тогда все, что случилось ранее прошло зря. Смерти он не боялся, она и так следует за ним с тех пор как он получил смертельную дозу радиации. Но Нака могла бы выжить. И только от него зависит теперь ее судьба. Она не бросит его, никогда. Он мог бы развернуться…

Молчанов пошел вперед. Нака шла следом и держала его за руку. Они не разжимали хват до того самого момента, пока впереди не показался выход.

— Ты видишь это? Или мне чудится?

— Я вижу, — сказал Молчанов.

Последние несколько метров тоннеля они преодолели с большим трудом. Молчанов хватался за выступы в стенах и затягивал себя вперед, преодолевая мощный поток стены воздуха.

Они оказались в объемном зале. Из-за густого тумана не было видно ни стен, ни потолка. Датчик температуры показывал +7 градусов по Цельсию. Тот самый гудящий звук обрел четкие очертания, теперь он ощущался не только ушами, звук резонировал от стен и ощущался вибрацией по каменному полу. Источник был совсем близко, там, внутри тумана.

Молчанов прошел вглубь и уперся в валун высотой втрое выше его роста. Вершина его поднималась над туманом. Молчанов взобрался на него, помог влезть и Наке. Сверху удалось полностью оглядеть огромный зал. Потолок поднимался на несколько десятков метров, образовывая могучую конусообразную крышу. В центре зала из земли вырывался фонтан жидкой воды. От основания гигантского гейзера в разные стороны текли реки. Образовавшиеся в низинах озера кипели из-за низкого давления, как огромные чаны с супом.

От невероятного зрелища и шока Молчанов совершенно забылся. Из прострации его вывела Нака.

— Мы пойдем дальше?

— Да… Да.

— Нужно найти командира и возвращаться.

— Конечно. Идем.

Молчанов предложил разделиться чтобы обойти гейзер с обеих сторон. Наке идея не понравилась, но она согласилась на аргументы Молчанова. Пещера слишком большая, чтобы обследовать ее в одиночку. Они договорились постоянно оставаться на связи и звать на помощь другу друга в любую секунду.

Молчанов обогнул гейзер, прошел мимо нескольких бурлящих озер. Вот бы взять образцы воды, да увезти с собой на корабль. Сколько всего ценного может приоткрыть даже самый простой микроскоп.

Молчанов вышел на относительно ровную площадку. Туман здесь был совсем редким и прозрачным. Стены пещеры сузились и длинным коридором тянулись вперед, а потом снова вниз, вглубь вулкана. Оттуда тоже дул ветер. Значит давление внизу еще выше. Возможно настолько, что вода может сохраняться в жидком виде. От этой мысли по телу Молчанова прошла дрожь, в ногах появилась небывалая легкость.

Он прошел еще немного вперед. В нескольких десятках метрах луч фонаря выхватил нечто похожее на очертания человека. Молчанов подошел ближе. Покровский лежал на спине без движения.

— Я нашел командира, — сообщил Молчанов по рации.

Он направил фонари в потолок, чтобы подать Наке сигнал.

— Вижу тебя, — сообщила она. — Ты видишь Ричарда?

— Нет. Он может быть где угодно. Будь осторожна.

Защитное стекло шлема Покровского пронизывала массивная трещина. На лице была кровь. Командир был без сознания, либо мертв. За телом Покровского из глубины пещеры тянулся странный шлейф, будто его тащили. Но удивляло другое – как человек мог оставить глубокую борозду в камне?

Молчанов на четвереньках прополз вдоль борозды и прикоснулся к краям. Поверхность была мягкой, как губка. Молчанов надавил на нее ладонью и перевернул ее к свету. На ткани перчатки остались следы вязкой серой жижи. Это карцикулы. Молчанов огляделся. Микроскопические грибки покрывали все вокруг. Миллионы лет они неконтролируемо росли. Некоторые валуны вовсе не были камнями, а наслоением карцикул, со временем окаменевших.

— Он жив? — Нака остановилась у тела Покровского.

— Я не знаю.

Молчанов встал.

— Заберем его на поверхность. Вернемся к челноку и покинем планету.

Нака кивнула. В этот самый момент боковым зрением Молчанов уловил движение. Прозвучал глухой звук затвора. Не раздумывая, Молчанов бросился к Наке, вместе они упали и кубарем покатились. Прогремел оглушающий выстрел. В том месте где только, что находилась Нака образовалась дыра в диаметре десять сантиметров.

Молчанов приподнялся, закрыл Наку собой. Он оглядывался, пытаясь выхватить силуэт из тумана.

— Доктор Пател!

Ричард Пател стоял у тела Покровского, направив пистолет на Молчанова. Ногой он провел по образовавшейся от Покровского борозде.

— Ты нашел своих инопланетян.

Нака прижалась к Молчанову со спины.

— Все кончено, доктор. ЦУП знает про снимок.

Слова не произвели на Патела должного эффекта. Доктор шагнул в сторону Молчанова. Лицо его было скрыто пеленой стекла скафандра.

— Вернемся к челноку вместе, вы все расскажете, и я обещаю помочь вам, — добавил Молчанов.

— Твое желание быть хорошим для всех всегда меня удивляло, — сказал Пател.

— Я правда хочу помочь вам.

— А кто поможет тебе?

Повисло молчание. Доктор Пател оглядел окрестности.

— Представляю твое разочарование. Но черт возьми, ты же ученый. Такой сложный организм не может существовать в марсианских условиях. Но ты все равно доверился надписи на стене.

— Уйдем отсюда, прошу, — стонала Нака.

Молчанов сдвинулся. Доктор Пател дернул пистолет в его сторону.

— Кто бы мог подумать. Я выбрал пещеру наугад, а тут такое. Эти чертовы политики и через сто лет бы не нашли финансирование. Они обманывают людей каждый день. Я всего лишь сыграл по их правилам.

— Больше вы никого не проведете.

— Больше и не потребуется. Фазовый переход начался. Мир уже изменился.

— Это цена всех этих убийств?

— Убийств? — удивленно возразил доктор Пател.

Молчанов обернулся на тело Покровского.

— Он жив. Сорвался с обрыва. Я вколол ему обезболивающее, тащил пока руки не перестали слушаться.

— Я не верю вам. Вы обманули и убили командира Стивенсона. Пытались убить Наку. Вы лжец.

Ричард Пател сделал шаг вперед и прицелился Молчанову в грудь. С такого расстояния он не промахнется.

— Зачем мне убивать Скотта?

— Из-за Чарли.

— Это она тебе сказала?

— Пожалуйста, Андрей-сан, — произнесла Нака. — Пошли.

— Скотт был солдатом и выполнял приказ, нравилось ему это или нет. Он все знал с самого начала. Но его шизофрения прогрессировала, он становился неадекватным…

Внезапно для Молчанова остановилось время. Потоки воды застыли в воздухе, лицо Наки, наполненное страхом замерло при вдохе. Он вдруг понял, что чернота стен пещеры – последнее, что он увидит в этой жизни. Он не узнает ни пола, ни имени будущего ребенка, не увидит солнечного света, не узнает причин возникновения карцикул в пещере. Это конец.

— Скотт стал жертвой космоса еще пока был жив, — договорил Пател.

— В одиночку вам не управиться с челноком.

— Я не собираюсь убивать тебя, дурачок. Только ее.

Нака испуганно хмыкнула за спиной Молчанова.

— Она убила Чарли и Скотта.

— Что он такое говорит? — хмыкнула Нака.

— Это ложь, — сказал Молчанов.

— Она запудрила тебе мозги, мальчик. Как и мне, когда-то.

— Доктор Пател, опустите оружие, мы все обсудим.

— Я больше не допущу этой ошибки. Отойди или я убью вас обоих.

Молчанов оставался на месте.

— Вы поручились за нее.

— Она шантажировала меня. Чарли и я, мы сразу понимали, что финансирование проекта провалится. Мы придумали мистификацию с фотографией как план «Б». Она изготовила фотографии. Мы заплатили ей за молчание, но она объявилась на отборе. Когда Чарли выиграл конкурс, она испортила его электрокар чтобы занять его место.

— Это все неправда, — Нака почти рыдала. — Не верь ему. Он все лжет.

— Зачем мне врать?

— Андрей-сан, не слушай его. Он спятил, — молила Нака.

— Опустите оружие, — произнес Молчанов. — Мы во всем разберемся. Хватит уже смертей.

— Нет, — твердо сказал Пател. — Отойди и останешься жив.

— Я не могу. Так нельзя.

— Не губи себя, парень. Ты же хочешь узнать, что там внизу, — Пател указал вглубь пещеры. — Я знаю о твоей ситуации. Сколько тебе осталось, месяц? У тебя есть шанс потратить его с пользой.

Молчанова толкнули в спину. В следующее мгновение он свалился на камни, покатился на скользкой поверхности и угодил в небольшую лужу, по размеру чуть больше ванны, но глубокую. Прозвучал выстрел. Послышались быстрые шаги и крики. Опять выстрел. Молчанову удалось встать на ноги, вода доходила ему до груди и постоянно прибывала. Дым от испарения валил ему в лицо. В первые секунды он ничего не видел, только бесконечный туман. А потом прогремел грохот. На этот раз это был не выстрел, а нечто более массивное и далекое. Пол пещеры задрожал, каменные стены хрустели, разрываемые снаружи энергией невероятно мощной. С потолка посыпались камни. Молчанов нырнул в воду. Камни осыпали его сверху, затормозив о кипящую водную поверхность.

Когда Молчанов выбрался, Наки и Патела не было видно. Молчанов направился к выходу из пещеры, ориентируясь на звук бушующего за спиной гейзера. Когда он вышел на поверхность кругом было светло, как в вечерних сумерках. Наверху бликовал огромный отпечаток застывшей вспышки. Небо испещряли огнедышащие осколки, летевшие вниз словно сотни метеоров. Некоторые достигали поверхности, с грохотом оставляя глубокие обожженные воронки.

Молчанов вернулся в пещеру на подкошенных ногах. Ричард Пател стоял подле марсохода «Террос», как неживой манекен. В руках он держал нечто небольшое, круглое, золотистого цвета – «символ солнца». Молчанов подхватил с земли камень и направился к нему. Ричард Пател уставился на Молчанова и не двигался, словно скованный по рукам и ногам. Молчанов подошел ближе, занес камень обеими руками над головой. Прогремел выстрел. Молчанов уронил камень и упал, быстро перевернулся на спину.

— Нака?

Она направила на него пистолет.

— Встань, Андрей-сан, — сказал она.

Молчанов поднялся.

— Рядом с ним, — приказала она.

Молчанов посмотрел на доктора Патела. В нем читалось абсолютное отчуждение. Доктор Ричард Пател осознал, что проиграл.

— Зачем ты взорвала реактор?

Нака сделала шаг к нему навстречу. Дуло пистолета смотрело ему в лицо. Мощности пули достаточно чтобы голова Молчанова разлетелась в клочья вместе со шлемом.

— Зря ты не послушал его, — сказала она.

Молчанов не мог промолвить ни слова.

— Ричард, ты пойдешь первым.

Доктор Пател не двигался.

— Вперед!

— Мы все равно покойники, — сказал Пател.

— Тогда может станешь первым? — Нака перевела оружие на него.

Доктор Пател медленно зашагал спиной вперед, потом развернулся и направился к коридору, ведущему вглубь пещеры. Молчанов стоял смирно и смотрел на Наку. Эта девушка не имела ничего общего с той Накой, которую он знал.

— Пошел, вперед.

Они вернулись обратно в большой зал. Нака приказала Пателу положить термобомбу у высокого валуна, напоминавшего столб Стоунхенджа. Доктор сделал несколько шагов назад и присел напротив, Молчанов присоединился к нему. Вдвоем они напоминали приговоренных к смерти перед лицом палача. Нака держала пистолет в одной рукой, второй она сделала какие-то манипуляции с термобомбой. Из ее корпуса повалил черный дым. Нака отступила на несколько шагов и с вожделенным удовольствием смотрела на пленников.

С ракурса Молчанова открывался обзор на струящиеся потоки воды, выбрасываемые из подземных недр пещеры. Моросящие брызги струились на стекла шлемов и тут же испарялись, словно на раскаленной сковороде.

— Теперь ты сможешь наблюдать за экспериментом из первого ряда, — обратилась Нака к Пателу. — Идеальные лабораторные условия, доктор Пател. Не об этом ли ты говорил тогда, в своем красивом дорогом доме, на огромной кровати? Когда соблазнял меня наивную девочку, поверившую во все твои бредни.

Прямой взгляд доктора Патела застыл на термобомбе.

— Ты всегда был слабаком. Сколько раз ты мог убить меня? Что это за великий ученый у которого кишка тонка спустить курок.

— Почему ты это делаешь? — спросил Молчанов.

Она уставилась на Молчанова, словно он спросил всем известную глупость.

— Я любила его, — выпалила она. — Он был мне, как отец. Я верила ему, выполняла любую прихоть, а он пользовался мной, как одной из своих дорогих игрушек. А потом избавился. Но я выжила… я даже думала, что простила его. Хранила любовь, надеялась, что он одумается. Мечтала, чтобы мы были вместе здесь, как Адам и Ева, одни на всей планете, — она топнула ногой и направила дуло на Патела. — Он опять отверг меня. Я не хотела жить, и он не должен был. Если бы не сующий везде нос бортинженер, я взорвала бы этот проклятый корабль. Но потом я очнулась и появился ты, — она усмехнулась. — Такой нежный, понимающий. Я снова обрела смысл жизни. Я мечтала вернуться на Землю вместе, заботиться о наших детях. Они должны были быть красивыми, похожие на тебя и меня, наше продолжение.

— Нака, — произнес Молчанов. — Прости меня.

— Ты ничем не лучше его, ты воспользовался мной.

— За что ты убила Скотта?

— Он, кажется, догадался, что я убила его дружка. Чарли такой же кобель, как и вы оба. Он заслужил смерти.

— Только из подозрений ты убила отца двоих детей?

— У меня тоже могли быть дети! — выпалила она. — Вы оба ответите за их нерождение. Последнее, что вы увидите, когда будете заживо поджариваться, буду я. Вы будете обо мне думать, умрете с моим именем на устах.

Датчик воздуха скафандра Молчанова сигналил о критических показателях содержания кислорода в баллоне.

— Сумасшедшая сука, — сказал доктор Пател.

Нака обернулась в его сторону.

— Мистер всезнайка всегда ставил людям диагнозы. Только я знала какой ты на самом деле «великий». Трусливый гнусный алкоголик.

Она сделала несколько шагов вперед.

— Как он говорил, в падающем самолете нет атеистов. Ты уже чувствуешь, как падает твой самолет, Ричард? Готов молить у бога спасения?

— Пошла ты к черту.

— Просто попроси его и сможешь уйти, — она указал ему на выход из пещеры. — На припасах проживешь несколько недель. Один на всей планете. Ты же так мечтал умереть?

Она направила дуло ему в грудь.

— Попросите, Ричард, — сказал Молчанов.

Доктор Пател молчал.

— Он не скажет. Только не он.

— Ричард, не молчите!

Нака выстрелила. Пуля проделала в груди доктора Патела дыру размером с апельсин. Его шлем опустился к груди, наполнившись изнутри кровью.

Нака сделала несколько шагов назад вприпрыжку. Потом принялась пританцовывать, выписывая фигуры из репертуара балерин. Она напевала, направляя пистолет на Молчанова, затем делала оборот вокруг себя, снова направляла. Корпус термобомбы покраснел и оплавился.

— Остались секунды, — сказала она на выдохе.

Молчанов безмолвно смотрел на термобомбу.

— Скажи, ты чувствовал хоть что-то ко мне?

Из прожжённой дырке на корпусе термобомбы вырывались искры, вытекала какая-то раскаленная субстанция.

— Нет, — ответила она за него. — Так я и думала.

Молчанов отсчитывал последние секунды собственной жизни.

— Эй, узкоглазая, — прозвучал хриплый голос из глубины тумана. — Я здесь. Йо-хо!

Покровский находился за невысоким валуном метрах в пятнадцати. Он швырнул в нее фотоаппарат. Нака пригнулась. Фотоаппарат разбился о камень позади нее.

Нака выстрелила. Покровский успел откатиться в сторону. Осколки камней взметнулись ввысь, образовав дыру в валуне. Следом оттуда вылился поток воды из озера, которое огораживал валун. Смешиваясь с осколками, поток хлынул на то место где стояла Нака, смел термобомбу. Чтобы устоять Нака выставила ногу, присела на одно колено, как спринтер перед забегом.

Молчанов вскочил и помчался на нее. Она успела отшагнуть в сторону. Он задел ее по касательной и рухнул, покатился против течения потока.

Нака обернулась и направила на него пистолет. Лицо у нее было искривлено от ненависти. В этот момент она шагнула на крупный осколок от фотоаппарата, поскользнулась, и упала в центр потока. Ее понесло по течению к одному из озер в низине. Вода отбросила ее на камни в нескольких метрах от термобомбы.

Молчанов удержался за подвернувшийся выступ и откатился в сторону от потока. Поднявшись, он побежал к Покровскому, который лежал в груде камней. Молчанов помог ему подняться. Покровский застонал. Молчанов забросил его руку к себе на плечо и направился вглубь пещеры, огибая гейзер, туда где наткнулся на Покровского еще недавно и принял его за мертвеца.

Яркая беззвучная вспышка заполнила пещеру. Поток воздуха ударил им в спины. Молчанов и Покровский упали и покатились кубарем. Пещера задрожала, словно через нее пропустили миллионы вольт электричества. А потом снова стало темно.

Молчанов понял, что жив. Во рту горчило. Датчик углекислого газа показывал превышение допустимого в несколько раз.

Покровский сидел, облокотившись на валун, держась за грудь. Он с трудом поднялся и осмотрелся. Никаких видимых свидетельств, что произошло нечто неординарное не осталось. Поток воды все так же извергался из земли, только, кажется, звук его стал насыщенней.

— Это все? — спросил Покровский.

— Да.

— Нас спас гейзер. Слой воды задержал радиацию.

Покровский подошел к Молчанову.

— Черт, да ты задыхаешься. Я, черт… Да чтоб тебя, летописец, я принесу баллон, — Покровский, скрючившись направился к выходу. — Потерпи, я скоро вернусь. Не смей подыхать.

Молчанов понимал, что, когда Покровский вернется он уже подохнет. Через пять минут он будет не в состоянии выполнять даже простые действия. Еще через две наступит отравление углекислым газом, еще через минуту смерть.

Он думал о Свете и представлял, как может выглядеть их дочка. Это определенно будет девочка, он не сомневался. Она обязательно должна быть похожа на маму. Иметь такие же рыжие волосы. Молчанов представил как возвращается домой. Остановившись на деревянном пороге их нового дома, он берет крошку дочку на руки. Она обнимает папу за шею, прижимается своей щечкой к его небритой щеке. Он говорит ей, как любит ее, обнимает жену, слезы текут из его глаз. Теперь они будут счастливы. Потом хх улыбки вдруг замирают, вспыхивают пламенем и сгорают, как картина, брошенная в костер.

Гул воды вновь вернул сознание Молчанова в пещеру. На глаза опустилась пелена. Он не чувствовал, что задыхается. Он умирал. Немного раньше, чем рассчитывал, но все же. Он нашел ее, нашел жизнь.

Молчанов перевалился на бок, провел рукой по поверхности, заросшей карцикулами. Жаль, что земляне никогда не узнают об его открытии. Никогда…

Грибки на его ладони погибли. Карцикулы умерли везде куда дотягивался взор Молчанова. Он уже видел такую реакцию. Смертельным ядом для них являлся только один элемент – кислород.

Молчанов взглянул на датчик состава атмосферы. В иной раз он бы решил, что сходит с ума. Или это всего-навсего галлюцинации вследствие кислородного голодания? Эксперимент «Террос» сработал. Молчанов стянул с себя шлем. Лицо окатило моросью теплой воды. Легкие расправились. Он вдохнул. В груди потеплело. В пещере стоял кислый аромат с нотками серы.

Он чувствует запахи Марса! Вы слышите это, люди Земли!

Молчанов рассмеялся. Он лежал на спине, хватал ртом воздух, ловил языком капли соленой воды и не мог остановить хохот. Молчанов делал один вдох за другим, наслаждаясь необычным чувством свободы и жизни, которая как-никогда ранее струилась по его телу. Постепенно вода снова начала закипать, как и кровь в его венах. По телу пробегали разряды тока. Молчанов продолжал дышать, и улыбка не сходила с его лица. Страх куда-то запропастился. Вместо него в нем поселилось смирение.

— Летописец, ты совсем с катушек съехал!

Покровский натянул на Молчанова шлем и подключил новый баллон с кислородом. Когда Молчанов надышался, у него вновь появились силы подняться.

На обратном пути они остановились у тела Ричарда Патела.

— Док спас меня, — сказал Покровский. — Вытащил из ямы там внизу. Сам бы я не выбрался.

Молчанов отыскал взглядом Наку.

— Ты уверен, что она мертва? — спросил Покровский.

— Уверен, — ответил Молчанов.

— Она никогда мне не нравилась.

Они вернулись к челноку. Молчанов наложил Покровскому повязку на грудь. Командир сломал несколько ребер и получил сотрясение мозга.

Молчанов отправил сообщение в ЦУП, в котором рассказал все в мельчайших подробностях. Игорь Павлов прислал ответное сообщение с новостями последних часов. Его рассказ звучал, как нечто из фильма ужасов. Толпа людей прорвалась в ЦУП и устроила погром. Много ценного оборудования уничтожено. Ворошилов погиб. Его сын арестован. Военные подавили беспорядки, в ЦУП прибыла правительственная комиссия. До общественности дошли слухи о выживших членах экипажа, застрявших на поверхности Марса. Новое руководство попросило Молчанова записать обращение к людям и попросить их успокоиться. Молчанов выполнил просьбу. Официальной версией решено признать Ричарда Патела и Наку Миуру героически погибшими при посадке челнока. Взрыв реактора списали на неполадки в связи с прошедшей магнитной бурей. Молчанов поблагодарил людей за поддержку, сказал, что не жалеет о случившемся и надеется, что их неудачная миссия не станет причиной прекращения исследований космоса. Он попросил не нападать на космические агентства, а наоборот оказать им повсеместную поддержку, в том числе финансовую. Послание он закончил фразой из книги Ричарда Патела: – «Космос – это путь к истине, ответы на вопросы бытия».

Его послание просмотрел каждый второй житель Земли, рейтинг одобрения превысил девяносто семь процентов.

Молчанов потребовал, чтобы деньги по его контракту получила Света. Их развод был официально признан недействительным. Молчанов записал аудиосообщение для жены в котором попросил вырастить дочку в любви и заботе. Это была девочка. Еще одно сообщение он записал для дочки и наказал прослушать его не ранее ее седьмого дня рождения.

Молчанов и Покровский перекусили консервами, решив в первый марсианский ужин на еде не экономить.

Через несколько часов состоялся еще один сеанс связи. На этот раз он касался Покровского лично. Молчанов оставил командира наедине, а сам провел остаток ночи снаружи, наблюдая за марсианскими дюнами, пересекаемые воздушными вихрями и восходящим над ними солнцем.

На следующий день они собрали в одном месте все баллоны с кислородом. Их насчитывалось сорок восемь штук. Можно дышать вдвоем целых шесть дней.

— Не беспокойся, летописец. Я не удавлю тебя ради лишнего баллона, — сказал Покровский.

— Это отличные новости.

— Смерть на Марсе, конечно, не то, о чем я мечтал, — с грустью сказал Покровский и посмотрел в небо. — Мы давно сгнием, когда они прилетят.

— У нас есть солнечные батареи и аппарат для электролиза воды, — говорил Молчанов. — Мы знаем где достать воду, а значит у нас будет и кислород.

— А как быть с жратвой? — Покровский осмотрел Молчанова с головы до ног. — Даже если я решу тебя сожрать, то навряд ли дождусь спасения.

— Ты умрешь от несварения.

Покровский задумался.

— В детстве я читал книжку, где один мужик выращивал на Марсе картошку. Между прочим, он так пару лет протянул.

— На то это и художественная литература. Ты скорее вырастишь себе третью руку, чем картошку в этой земле.

— Тогда выход только один? — с неохотой спросил Покровский.

— Да.

У входа в пещеру они стояли долго. Из обшивки челнока соорудили нечто похожее на сани, на которые водрузили все запасы и оборудование.

— Ты уверен, что другого пути нет? — переспросил Покровский. — Я видел там спуск вниз. Наверное, он ведет прямо в центр планеты. Жуть, как не хочется туда возвращаться.

— На поверхности у нас шансов еще меньше, командир, — ответил Молчанов.

— Теперь ты командир, летописец. Корабля больше нет, а на Марсе ты более сведущ чем я.

Молчанов одобряюще кивнул.

— Да и обещаю называть тебя отныне Андрей Степанович. Не положено фамильярничать со старшими все-таки.

— Летописец мне нравится больше.

Покровский кивнул и вздохнул.

— Оказывается у меня есть внук. Вот что значит сын, как отец.

— Я рад за тебя. Правда.

Покровский сморкнулся. Его глаза покраснели.

— Тебе долго еще осталось? Не хочу оставаться один.

— Месяц протяну, — ответил Молчанов.

— Мне этого хватит.

Они подняли руки к небу.

— Пока мы не вошли, может расскажешь, что все-таки случилось десять лет назад на МКС? — спросил Молчанов.

Покровский надул щеки.

— Ты уверен, что после захочешь войти туда со мной? Я отнюдь не ангел, летописец. В жизни много делал всего, о чем сильно жалею. Я живу с этим внутри десять лет. Боюсь, если расскажу…

Покровский прервался.

— С душой нужно примириться при жизни.

Покровский улыбнулся.

— Тогда обещаю рассказать при первом привале.

— Идет.

 

ЭПИЛОГ

Прямое включение.

Количество пользователей онлайн: 5 509 474 311

Ведущий: Бальтазар.

— Дорогие мои друзья. Сегодня Международное космическое агентство (МКА) сообщило о подготовке Миссии «Террос-2». В течение года планируется закончить строительство пилотируемого корабля нового поколения. Нам обещают поистине грандиозную миссию. Поиск жизни не только она Марсе, но и на спутниках Юпитера и Сатурна. Отбор в космонавты уже начался. Мне сообщают, что конкурс на место в экипаже будет беспрецедентным. Командиром уже назначен Максим Ворошилов. Он успешно защитил себя в суде и, как говорят знающие люди, является одним из главных вдохновителей новой миссии. Признаемся, что его кандидатура не может не внушать доверия. Итак, мои дорогие вы готовы к новым нервишкам и переживаниям? Вы готовы к новым героям? О, да. Я говорю это не потому что борюсь за рейтинг. Я говорю потому что мне не все равно. Нам не все равно. Планета погрязла в нищете и безразличии. Миссия «Прайма-1479» показала нам, что мы все еще можем объединиться, главное это мы – люди. И мы сказали свое слово. Мы изменились. Мы почувствовали себя одной семьей. А семья не убивает друг друга ради места за обеденным столом. И политики вынуждены нас слушать. Теперь мы диктуем правила. Мы больше не хотим воевать. Мы хотим жить. И мы будем защищать жизнь не только на Земле, но и за ее пределами. Мы старшие братья в Солнечной. Мы обязаны, наконец, взять на себя ответственность, показать пример. Недавний закон, запрещающий любые ядерные испытания на Земле и в космосе, доказывает серьезность наших намерений и ценность достижений миссии «Прайма-1479».

Каждый день я получаю тысячи писем и вопросы в них одни и те же. Где они сейчас? Живы ли? Все мы помним эту фотографию, снятую спутником с орбиты. Андрей и Иван машут нам на прощание. Такой трогательный момент. Больше их никто не видел и не слышал. Ученые уверяют, что они мертвы. Они полагаются на факты, но давайте вспомним сколько раз факты подводили их. Мы – простые люди, все еще хотим верить в чудеса. Вдруг каким-то невероятным образом наши парни смогли выжить? И как мне сообщили только что, нас услышали наверху. Максим Ворошилов сказал: «Где бы они ни были и как бы глубоко ни ушли, мы найдем их» – Вот это слова настоящего Землянина. Мы желаем ему удачи и с нетерпением ждем старта миссии и новой эры в истории человечества.

Из заявления МКА:

Мы вынуждены дать развернутый комментарий в связи с распространившимися в Сети слухами.

Вчера, спутниковая система орбитального базирования ГЛАЗ зафиксировала возможное движение у подножия пещеры Купола Юпитера. На фотографии запечатлен силуэт объекта, по форме напоминающий человека. На последующих снимках силуэт перемещается, а затем пропадает из области видимости. Большинство пользователей Сети посчитали, что это может быть изображение одного из пропавших космонавтов. Специалисты МКА в очередной раз повторяют, что отсутствие еды и питьевой воды у экипажа делает невозможным выживание человеческого организма на такой длительный срок. Напомним, что после высадки прошло одиннадцать месяцев. Специалисты проверили снимок и уверенно утверждают, что силуэт является ничем иным, как тенью естественного марсианского объекта – горного выступа. Иллюзия движения совпадает со скоростью движения солнца по небосводу Марса. МКА просит пользователей проявить благоразумие, сдержанность и здравый смысл, не демонизировать МКА и критически относиться ко всем конспирологическим теориям.