Телеметрия. Прайм-1479
Атмосферное давление: 99 Кпа
Температура внутри: 24,3 С
Температура снаружи (датчик солнечный): 111 С
Температура снаружи (датчик теневой): -185 С
Курс: 1,1
Пройденное расстояние, км: 2 300 524
Задержка связи (сек): 2,3
Скорость км\с — 13,2
* * *
Молчанов летел от модуля к модулю, а по пятам за ним следовал экран. За каждым его словом следило почти полтора миллиарда пар глаз. На линзы виртуальных очков транслировались блоки заготовленной информации: история модулей, их предназначение, описание приборов и советы по поведению. Блоки сменял режиссер трансляции, а Молчанову всего лишь требовалось зачитывать текст с естественным выражением лица.
Бальтазар то и дело отвлекал Молчанов дурацкими вопросами, вроде тех: «каково космонавтам ходить в туалет?», или «где на станции можно уединиться чтобы снять „мужское“ напряжение?». Многие вопросы были заготовлены, как и ответы, импровизация приветствовалась.
Бальтазар лучше других чувствовал публику. Здесь ему помогал не только опыт, но и технические ухищрения. Показатели пульса и давления пользователей передавались в общую базу данных. В реальном времени Бальтазар отслеживал реакцию людей и, если они начинали скучать, вбрасывал очередную провокацию.
— Всего лишь пять человек, полтора года вместе. Никуда не сбежать, не уединиться, — рассуждал Бальтазар. — Как не сойти с ума?
Режиссер подсказывал Молчанову правильный ответ:
«Мы летим на Марс для того чтобы работать, а не строить личные отношения»
— У нас нет времени на личные отношения. График работы расписан по минутам, — ответил Молчанов.
Не обходил режиссер стороной и главную звезду:
«Бальтазару: а как же личное общение?»
— А как же личное общение? — спросил Бальтазар.
«Совет — коротко отшутиться. Требуется увеличить темп».
— На то оно и личное, все останется между нами.
— А ты интриган. Ну же приоткрой нам завесу. Кто из экипажа по-настоящему невыносим?
«Допускается упомянуть — Ричард Пател. В отношении остальных негатив не желателен».
— Таких на борту нет.
Они проследовали через старый российский модуль — самый большой на станции. Заваленный мешками и коробками до небольшой узкой полосы посредине, он не представлял никакого интереса.
— Мы и не заметили, как Андрей привел нас в святая святых, друзья, — Бальтазар вскинул руки. — Реакторный модуль. Посмотрите, какая удача. Командир Скотт Стивенсон здесь. А кто второй? Ммм, единственная девушка на борту, красавица Нака Миура.
Нака улыбнулась и сделала кивок на японский манер. Увидев, виртуальную камеру, она засмущалась.
— Дорогой командир Стивенсон, я все же воспользуюсь возможностью и поздравлю вас лично с успешным стартом.
— Благодарю, Бальтазар.
Бальтазар зааплодировал.
«Втянуть в диалог Наку Миуру».
— Простите, что мы вот так вломились и отвлекли вас, коллеги. У вас должно быть полно работы. Вы заставляете всю эту махину работать, невероятно.
— У нас была лучшая подготовка, — сказал Стивенсон.
— Тогда, если позволите, командир мы отвлечем вас еще на пять минут.
— Не возражаю.
— Нака, девочка моя. Мое сердце разрывается, глядя на тебя. Такая хрупкая, а твои глаза, они наполнены одиночеством. Скажи, ты чувствуешь себя защищенной среди всех этих огромных железных штуковин, и таких горячих мужчин?
Нака перевела неуверенный взгляд на Стивенсона. Тот глядел в камеру, выпрямив шею, как во время строевой подготовки. Следом девушка перевела, ищущий спасения, взгляд на Молчанова.
— Да, — начала она неуверенно. — Я чувствую, будто рождена для этого.
«Требуется мощный эмоциональный отклик. Зритель хочет видеть в ней ранимую женщину».
— Как ты думаешь, папа гордился бы тобой?
Нака застыла, ее руки, оголенные до локтей, покрылись гусиной кожей.
— Я надеюсь, — почти шёпотом произнесла она.
— Когда ты смотришь вокруг, на то, что сделано его руками, ты ощущаешь присутствие его души?
На ее лице появились едва заметная улыбка.
— Папа со мной всегда, здесь, — она положила руку на грудь.
— Я понимаю тебя, моя девочка.
Повисла тишина.
«Переводить тему».
Экран с Бальтазаром отлетел от Молчанова и углубился в модуль. Проследовал мимо генератора, питающего корабль, осмотрел реактор, напоминавший локомотив старого поезда. Сделав круг, экран остановился у топливного блока.
— Ох, а это то, что я думаю? Здесь хранятся эти юркие частицы.
Нака приблизилась и остановилась напротив камеры.
— Нейтральный газ, — сказала она. — Топливный блок — главное наше сокровище после воды.
Топливный блок был похож на большое чугунное яйцо на подставке. Поверхность обвязывали стальные трубки и множество датчиков, отслеживающих почти сотню показателей.
— Я слышал они очень привередливые и сохранять их не просто.
— Нейтрали живут всего несколько микросекунд, но этого достаточно для реакции. Чтобы сохранять их долго мы понижаем температуру внутри блока до минус двухсот семидесяти двух градусов.
Бальтазар нахмурил брови.
— Не так давно, кажется, это было в Италии, произошла авария на электростанции. Их холодильник вышел из строя и пришлось на неделю оставить без света целый город, пока не доставили новое топливо. Кто доставит вам топливо если холодильник сломается?
Командир Стивенсон решительно подлетел и остановился перед Накой, закрыв ее собой.
— У того завода не было резервной системы питания, а у нас таких систем две. В случае выхода реактора из строя, блок батарей будет питать корабль в течении двух недель. А если и этого будет мало, то пленочные солнечные батареи раскроются автоматически за шесть минут и двадцать три секунды, — Командир Стивенсон осмотрелся, будто пытался охватить взглядом все полтора миллиарда человек. — Хочу еще раз попросить тех, кто распространяет слухи, что с кораблем что-то не так. Все это не правда. Экипаж Прайма-1479 продолжит системную работу и выполнит задачу.
«Высказать поддержку словам командира».
— Я присоединяюсь к словам командира, — сказал Бальтазар. — Вы сейчас творите историю, друзья.
Молчанов проследовал в свою лабораторию. Он заранее подготовил Блопа — специальную куклу, напичканную электроникой и датчиками, повторяющих человеческий организм — настоящее произведение инженерного искусства. Молчанов хотел показать его в работе, но Блоп почему-то отказался включаться.
— В последнее время я спрашиваю себя, правильно ли мы поступили, что перестали верить ученым? — рассуждал Бальтазар, заполняя паузу пока Молчанов возился с Блопом. — Десять лет назад это было оправданно. Мир стоял на грани катастрофы, все менялось так быстро, новые открытия могли погубить все то, что нам удалось создать за тысячелетия. Мы решили, что пришло время остановиться.
«Карцикулы лактис — марсиане на земле».
— Мы сами повесили эту ширму, за которой перестали слышать голоса разума. Десять лет назад Андрей Молчанов первым доказал, что на Марсе есть жизнь. Десять лет он знал. Теперь ты можешь сказать вслух. Андрей, каково это победить?
Молчанов поднял голову на экран, из которого Бальтазар смотрел на него, как на мессию. Режиссер транслировал придуманную историю, в которой Молчанов, словно Галилео Галилей с папкой, наполненной сенсационным открытием, бегал по кафедрам, спал на пороге космических агентств под проливным ливнем, прохожие его пинали и толкали, окунали в грязь. Десять лет он ждал и, наконец, его триумф состоялся.
— Заголовки в СМИ сильно преувеличивают мою работу, — сказал Молчанов.
— Но как же? — возмутился Бальтазар. — Вот работа, она прямо передо мной на экране.
— Я всего лишь предположил, что на Марсе могут обитать особые грибковые микроорганизмы — карцикулы лактис. Очень редкие на Земле. Они живут в горячих вулканических водах с высоким содержанием углекислого газа. Подобных гипотез тысячи.
«Не вдаваться в детали работы».
— Мне кажется, ты скромничаешь, Андрей.
Внезапно Блоп включился и просигналил громким противным писком.
— Оу. Вот это да, — затараторил Бальтазар. — Роботы в космосе, мы попали в фантастический фильм прошлого века.
— У Блопа нет движущихся деталей, он не может убить нас или захватить управление кораблем, — объяснил Молчанов. — Скорее это манекен с датчиками.
Они говорили еще сорок минут. Молчанов устал. Эфир выматывал сильнее чем он предполагал.
— Есть! — воскликнул Бальтазар. — Два миллиарда в прямом эфире.
«Поблагодарить пользователей».
— Спасибо всем, что проявляет интерес к нашей миссии. Благодаря вам она и состоялась.
Молчанов говорил без энтузиазма, изредка поглядывая на Блопа и уже представлял, как разместит его на внешней площадке. Ранее он с помощью руки-манипулятора благополучно заполнил внешние контейнеры образцами микроорганизмов и растений.
— Ты кажется заскучал, мой друг?
Молчанов вздрогнул.
— Ты слушал, о чем мы говорили с нашим пользователем #МаксомБорном?
— Да.
— И что скажешь в ответ на его вопрос?
Молчанов сделал вид, что вспоминает.
«Бальтазару: повторить».
- #МаксБорн спрашивает, как ты относишься к появившимся в Сети, так называемым расследованиям. В них утверждается, что на Марсе на самом деле не может быть жизни. Якобы фото марсианина — это подделка НАСА для привлечения к себе внимания.
Молчанов набрал побольше воздуха в легкие и выдохнул.
— Я отношусь к любым мнениям с уважением. Да, условия на Марсе не пригодны для жизни человекоподобного организма. Кислорода там почти нет, как и жидкой воды, очень холодно, и еще много-много причин. Но есть снимок, который сделал марсоход Террос-1. Снимок неоднократно проверялся специалистами. Этот факт невозможно игнорировать.
«Бальтазару: Поддержать».
— Ты умыл их одной левой, мой друг. Скажи, что ты ожидаешь от первой встречи с марсианами?
— Я предпочитаю не гадать, — отмахнулся Молчанов.
Лицо Бальтазара, блестящее, как ограненный бриллиант, слегка перекосилось.
«Сменить тему».
Бальтазар встал, обошел шикарное кожаное кресло и облокотился на спинку. За ним сверкали языки пламени камина, выложенного из белого камня.
— Уже больше ста тысяч человек готовы поддержать иск против доктора Ричарда Патела по обвинению в покушении на убийство марсиан. Готов ли ты присоединиться к ним?
Молчанов не ответил.
— Ну же, Андрей. Это простой вопрос.
— Все эти иски пользы не принесут. Многие открытия, благодаря которым мы живем до ста лет, были бы невозможны без не очень этичных экспериментов. У доктора Ричарда Патела были благие намерения, и я полностью на его стороне в этом вопросе.
Бальтазар призадумался, почесал узкую позолоченную бородку.
— А разве не ты автор этих строк: «Миссия Террос — это отвратительное предприятие невежественных, упитанных деньгами астрофизиков. Ядерную бомбу опять взорвут во имя мира»
Черт дернул Молчанова написать это. В тот день он поругался со Светой, настроение было хреновое, и тут еще эта новость об отправке марсохода с ядерной бомбой, да плюс несколько бокалов красного вина…
— Я критиковал миссию Террос и у меня были на то причины. Как и все, доктор Пател может ошибаться. Только не забудьте, что никто из живущих не сделал больше для исследования космоса чем он. Задумайтесь те, кто подает эти иски. Прошлое не повернуть вспять, но будущее в наших руках. Доктор Пател рискует жизнью чтобы исправить ошибку. Хватит искать врагов, давайте сплотимся, все. Только вместе мы добьемся успеха.
— Великолепные слова, — Бальтазар похлопал. — Пользователи на твоей стороне.
«Я счастлив быть частью этой миссии».
— Я счастлив быть частью этой миссии.
А еще счастливей он бы стал если бы эфир закончился.
— Ты попал в топ-10 людей в Сети. Никто и никогда не делал это так быстро.
— Я об этом не думаю, просто делаю свое дело.
Счетчик пользователей: 2.004.013.022
— А ты стесняшка, — Бальтазар ехидно улыбнулся и подмигнул. — Наши прекрасные зрительницы не простят если я не спрошу. Все знают, как тебе было тяжело во время подготовки. Все навалилось разом: развод с женой, давление популярности… Но ты справился. Мы принимаем миллионы писем от твоих поклонниц ежеминутно. Ты самый завидный холостяк планеты Земля. Не хочешь ли сказать пару слов бывшей жене, чтобы она задумалась над тем как поступила с тобой?
Счетчик пользователей ураганно поскакал вверх.
Молчанов вырубил трансляцию.
В модуле стало непривычно тихо. Молчанова обдало жаром, внутри все сжалось тисками. Он разозлился и швырнул в стену очки виртуальной реальности. Они разломились, осколки разлетелись по модулю. Позже Молчанову пришлось собирать их пылесосом.
— Соглашение с сетевыми СМИ нужно соблюдать — это условие продолжения финансирования, — позже причитал командир Стивенсон.
— Я прошу прощения, сэр.
— Не буду разбираться в причинах, только посоветую тебе еще раз прочитать условия твоего контракта.
— Да, сэр. Такого больше не повториться, — твердо ответил Молчанов.
Вечером он вернулся в виртуальную локацию парка, на то самое место. Света опять не пришла.
* * *
Первую в истории межпланетную шахматную партию Молчанов проиграл в сухую. Он был доволен как ребенок. Соперником стал Фернандо Мартинес из Бразилии, завоевавший титул гроссмейстера еще в 2034. С тех пор семидесяти-четырех летний сеньор Мартинес удерживал почетное звание. Он был бы рад расстаться с ним и отправиться на заслуженный покой, только сражаться было не с кем. Великие шахматисты прошлого почили в иной мир, а современная молодежь выбирала скорость и не интересовалась долговязой игрой старых аристократов.
Молчанова научил играть дед. Он был водителем большегрузных автомобилей всю свою жизнь, объездил страну вдоль и поперек миллион раз. Шахматистом он был мастеровитым, кабина его грузовика, казавшегося для маленького Андрея многоэтажным домом, была выкрашена в черно-белые квадраты шахматной доски. Когда у деда были свободные дни, а таких у него было всего несколько штук в год, он приезжал к ним в гости в Москву. С отцом Андрея они почти не разговаривали, хотя и улыбались друг другу. Ночевал дед в своем грузовике, а Андрей проводил с ним все дни напролет, затаив дыхание, слушал шоферские байки. Однажды он уговорил деда взять его с собой в следующий рейс. Андрей мчался в кабине грузовика, представляя себя на палубе огромного корабля с белоснежными парусами. С капитанской осанкой он прикладывал ладонь ко лбу козырьком и рассматривал окрестности, принадлежавшие только ему.
— Хочешь помочь? — спросил дед на очередной стоянке.
— Я же тоже механик, — с гордостью сказал Андрей.
Дед почесал лоб громадным гаечным ключом и посмотрел на Андрея с неприкрытым удовлетворением. Его округлую бороду заволокло дорожной пылью, под глазами были черные пятна от масла.
— Залезай.
Они вместе улеглись на найденную на дороге картонку и подлезли под машину. Снизу она была похожа на спинку их старого домашнего холодильника, только трубки были толще, некоторые с руку Андрея и намного грязней.
— Видишь гайку?
— Ага.
— Откручивай.
Андрей вприпрыжку дошел до ящика с инструментами. Мальчик был так мал, что мог ходить под большой машиной не пригибаясь. Он нашел нужный ключ и вернулся обратно. Гайка не поддавалась. Сдаться он не мог, он же механик. Упрямая гайка не шевелилась. От обиды он едва не разревелся. Дед на внука внимания не обращал. Андрей подметил, что дед использует секретный баллончик с длинной трубочкой синего цвета. Поверхность гаек начинает пенится, словно вода, в которую бросаешь лимонную шипучку. Андрей уверенно схватил баллончик и побрызгал на гайку. Та тоже запенилась, а после недолгих усилий гайка, наконец, закрутилась. Теперь он настоящий механик, и станет таким, когда вырастет.
Гайка отвинтилась и упала рядом с ним на асфальт, а следом в том самом месте с крепления слетела трубка, и из нее полилась прямо на Андрея черная жидкость. Он закрыл лицо руками, жидкость текла между пальцев, попадала на волосы. Пахло отвратно.
Зажмурив глаза, Андрей выбежал из-под машины. Вся одежда, руки, лицо были черными. Он перепугался. Дед, сухой и невредимый, стоял в сторонке и наблюдал за внуком. Под машиной образовалась лужица, жидкость капала со свисающей сверху трубки, скрюченной, словно змея.
Дед наклонился, потрогал трубку и покачал головой.
— И зачем ты это сделал? — спросил он.
— Я… я откручивал гайку.
— Эту гайку нельзя было откручивать. Посмотри, что ты наделал. Теперь мне придётся купить новое масло, мы застрянем здесь еще на два часа, и я могу не успеть доставить груз к сроку.
Андрей вытер грязным рукавом лоб. Кожа на лице чесалась.
— Ты же сам сказал открутить эту гайку, я открутил ее. Ты сам сказал.
— А почему ты не спросил, зачем нужно откручивать именно эту гайку?
— Я не… Ты же сказал.
Андрей заплакал.
— А что если я ошибся?
— Но ты не можешь ошибаться, — сквозь слезы прокричал он.
Дед протянул руку. Андрей отдал ему ключ. Дед затянул трубку обратно и прикрутил гайку. Закончив, он сказал:
— Все люди ошибаются. Никогда не верь на слово. Сомневайся.
Эту ночь они провели в гостинице. Андрей просидел в ванне почти час, оттирая черноту с лица. Когда он вышел, на столике, на который то и дело наведывались тараканы, стояла шахматная доска. Фигурки располагались по одной линии и смотрели прямо перед собой. Они были с любовью вырезаны из дерева, а на донышке имелся магнит, чтобы можно было играть на неровной поверхности. Ни у одной фигуры не было точной копии, даже пешки имели небольшие, но заметные различия между собой — у одной на круглой головке надета высокая шляпа, как у Скруджа Макдака, у другой теннисная кепка, у третьей копна волос.
— Садись, я научу тебя, — сказал дед.
Андрей сел.
— Это пешка, — указал он. — Многие ошибочно считают ее самой слабой фигурой. С стороны это кажется так, она не видит дальше одной клетки, не может повернуть назад, или шагнуть вбок — это делает ее самой незаметной фигурой и в этом ее сила. Пешка единственная фигура, которая может стать ферзем. Поэтому никогда недооценивай ее. Не повторяй ошибок политиков.
— А кто такие политики?
Дед указал на две центральные фигурки на ближнем к нему ряду — самые высокие и красивые, их так и хотелось подержать в руках. Но больше всего Андрею понравился конь. Он никого не боялся, его не пугали преграды, он просто перешагивал их, оставляя за собой завистливые взгляды других фигур. Никто не мог предугадать его перемещение.
— Когда-то мы также играли с твоим папой. Он был чуть старше тебя.
— Он не говорил, что умеет играть.
— Он так и не научился. Но что не сделал он, сделаешь ты.
— Почему, деда?
— Потому что сын всегда должен сделать больше чем отец. Это закон.
— То есть папа сделал больше чем ты?
Дед улыбнулся, снес слоном ферзя Андрея и остановился в двух клетках от короля.
— Шах и мат.
— Еще, — завопил Андрей.
— Как скажешь.
Черные снова ринулись в бой на белых. Фигурки говорили друг с другом голосом Андрея: пешки обсуждали лобовую атаку, кони ржали, зазывая остальных в бой, слоны напирали сзади, а политики, как полагается отдавали приказы.
Они играли до поздней ночи.
Это был последний раз, когда приезжал дед. Потом Андрей спрашивал отца, почему тот больше не приезжает. Отец отвечал, что у деда слишком много дел. Уже спустя годы он узнал, что дед погиб, когда пьяный подросток, угнавший у отца машину, вылетел на встречную полосу. Уходя от столкновения, дед свернул в кювет, машина перевернулась. Ценой своей жизни он спас пьяного личаха от смерти.
Молчанов настоял, чтобы шахматы включили в обязательную часть эфира. Он был как никогда упрям, и Бальтазар сквозь зубы согласился на одну трансляцию в неделю. Соперников Молчанов не выбирал, они сами обращались к нему, а он никому не отказывал. Одну партию транслировал эфир, остальные он играл перед сном, без зрителей. Первую трансляцию смотрели сорок тысяч человек, вторую уже сто девяносто тысяч, на сто девяносто больше чем было зарегистрировано на последнем шахматном портале в Сети.
Почему Света не приходит на встречу?
Виртуальная локация парка точно соответствовала той в которой он сделал ей предложение. Он тщательно воссоздал погоду: дождевые облака затянули полуденное небо, дул прохладный ветерок с востока, стая грачей рисовала в небе замысловатые фигурки. Тогда она была одета в легкую куртку, он обнял ее и хотел прижать к себе. Она противилась, не любила проявлять чувства в общественных местах, называла это «показушными телячьими нежностями». Они смотрели как дети играют на детской площадке: маленький мальчик лет четырех собирал полные кулачки песка, подходил к пруду и швырял песок в воду, утки, ютившиеся неподалеку отплывали, а потом снова возвращались поклевать хлеба, которым кормили другие дети. А этот мальчик опять подбегал сзади и швырял песок.
— Я тоже так делала, — сказала она. — Портила всем веселье.
Молчанов совершенно не готовился и не планировал, да и кольца у него не было, просто сказал и все, будто спросил прохожего время. Она ничуть не смутилась и спокойно ответила да. Они так и сидели неизвестно сколько времени и молчали, а потом пошли домой. Полил дождь, Молчанов промочил ноги, а потом долго болел, а она посмеивалась над ним.
Молчанов полетел в тренировочный модуль. По дороге он уже по традиции задержался у иллюминатора. Молчанов прижался лбом к стеклу и прикрыл лицо ладонями с боков чтобы изолировать свет от фонарей модуля. Землю он узнал сразу. Родная планета уменьшилась до размера горошины, а совсем скоро она превратиться просто в точку, станет очередной рядовой песчинкой на гигантском пляже вселенной, абсолютно обыденной и не интересной. Будь Молчанов инопланетянином, не обратил бы на захолустную песчинку никакого внимания, а ведь люди считают ее чем-то большим чем просто куском камня вокруг совершенно неприметной звездочки на окраине галактики. Ей богу, каждый считает свой дом чем-то особенным и теперь, вдали от него, Молчанов смог осознать это в полной мере. Сколько еще населенных миров во вселенной, миллионы, миллиарды? И каждый считает себя самым умным и прогрессивным, пока реальность не столкнет с другой цивилизацией, разделенной несколькими тысячелетиями, а то и миллионами лет эволюции. И тогда весь прогресс, все достижения покажутся не существенными, примитивными. Сегодня мы гордимся, что летим от одной планеты к другой, а в масштабе вселенной всего-то движемся к соседней двери на одной лестничной площадке. Возможно есть и такие, кто путешествует меж звезд, пересекает галактики, постигает знания, недоступные нам еще миллионы лет. Для них мы, как марсианин с каменной дубинкой — представляем интерес исключительно анатомический. Нас с легкостью запрут в клетку, будут колоть иголками, заставят вставлять геометрические фигурки в подходящие отверстия. Прав был Покровский.
Его обдало легким дуновением ветра. Кто-то беззвучно пролетел над ним. Он узнал Наку со спины.
— Почему сегодня без песен? — спросил он ей вдогонку.
Нака обернулась. Девушка выглядела расстроенной, синяки под покрасневшими глазами были темнее обычного.
— Привет, — она натянуто улыбнулась.
— В иллюминатор хорошо видно Землю, не хочешь взглянуть?
— В другой раз. Мне нужно… — Она прервалась. — У меня работа…
— Ладно, не буду задерживать. Не забудь у тебя сегодня тренировка.
— Хорошо.
Доктор Пател бежал из последних сил. Он выбрал локацию спортивного стадиона, по которому наматывал круги один за другим. Несмотря на минимальную нагрузку, его показатели здоровья оставляли желать лучшего — артериальное давление скакало, он быстро задыхался.
— Нужно увеличить нагрузку в течение следующего месяца на двадцать пять процентов, иначе мышцы будут не готовы, — говорил Молчанов. — Сделаем постепенно, а раз в три дня я буду проверять реакцию организма.
Доктор Пател размеренно дышал кислородом через маску. На слова Молчанова он только кивал.
— Вы принимаете таблетки, которые я прописал?
(Которые прописал Омар Дюпре)
Доктор Пател моргнул обоими глазами и снял с лица маску. Он выглядел измотанным, кожа на лице еще больше провисла, зачесанная набок шевелюра полная седых прожилок пропиталась потом.
— Вы не важно выглядите, — сказал Молчанов.
— Голова болит.
— Подышите еще.
— Закончу у себя, — сказал доктор Пател и засобирался.
Хотя гравитация в модуле составляла треть земной, ощущение пола ногами доставляло несказанное удовольствие. Молчанов ощущал себя привязанным к воздушному шару, которому никак не удавалось оторвать его от земли.
— Нака была здесь? — спросил Молчанов.
Ричард Пател мельком взглянул на Молчанова, затем отвернулся и сказал сухо:
— Я ее не видел.
Молчанов помог загрузить баллон в сумку доктора Патела, скрутил шланги и обвязал лентой-липучкой.
— Она мне кажется несколько замкнутой. Думаю, она переживает, что оказалась одна среди мужчин и вынуждена доказывать каждый день, что не хуже нас. Я боюсь она может сорваться. Вы работали с ней. Какой она была в команде Террос?
— Со мной работали тысячи таких как она. Всех не упомнишь.
Молчанов попытался улыбнуться по-дружески, но со стороны, кажется, выглядел полным идиотом. Черт возьми, перед ним же сам Ричард Пател, человек ставший легендой при жизни. Его книги стоят столпом в любой научной библиотеке. Разве Молчанов мог мечтать об этом еще несколько месяцев назад? Поработать с таким человеком честь, а задавать дурацкие вопросы — плохой тон.
— Ну что ж, завтра по расписанию. Постарайтесь больше спать. И на сегодня я бы советовал снизить физические нагрузки. Отдохните. Я могу сообщить в ЦУП, если вдруг у них планы на вас.
Молчанов заранее подглядел в его расписание. У доктора Патела запланирован огромный список экспериментов. Они-то его и выматывали. А между прочим Ричарду Пателу уже шестьдесят. Молчанов не раз замечал, как тот возвращался в каюту уже после полуночи. Ему пора задуматься о здоровье, иначе до прилета на Марс он не доживет.
— Ничего не сообщай, — сказал доктор Пател, как учитель школьнику. Затем он поежился, словно осознал поведение. — Лучше залетай помочь.
— Конечно. Обязательно.
Ричард Пател выпрыгнул из вращающегося тренировочного модуля и вновь оказался в невесомости. Молчанов проверил оборудование и настроил все для Покровского, который как всегда запаздывал. Молчанов собирался связаться с ним по рации, но вместо этого решил проверить его личный датчик на карте. Покровский двигался в сторону тренировочного модуля. Молчанов приблизился к переходу, чтобы его встретить.
Доктор Пател так никуда и не улетел. Он взмахнул Молчанову рукой и освободил для него место. Молчанов прыгнул в невесомость. Внутренние органы натянулись, легкий болевой сигнал обошел организм.
— Вы что-то забыли? — спросил Молчанов.
— Твой эфир, — начал доктор Пател. — Ты вступился за меня.
Надо же, он находил время, чтобы следить за этими глупыми передачами.
— Я хотел им сказать, что вся эта травля против вас. Это неправильно. Не достойно всего того, что вы сделали.
Доктор Пател потянулся к Молчанову, чтобы сказать на ухо.
— Больше никогда так не делай, — отрезал он.
— Я просто хотел помочь.
— Мне не нужна твоя помощь. Ты меня понял?
Молчанов кивнул.
* * *
Молчанов не смог починить Блопа. Он делал все по инструкции, но манекен не подавал признаков жизни. Молчанов провозился с ним весь день, но причину отыскать так и не сумел.
Вот он космос, рукой подать, и главный эксперимент на который у него было столько надежд летит в тартарары так и не начавшись. А может Покровский был прав и Молчанова теперь преследует злой рок? Ведь он отказался помочиться на колесо автобуса. Покровский говорил — традиция такая. Еще одна из миллиона этих чертовых традиций. Не мог он этого сделать, ясно? За несколько часов до отправки на космодром он так нервничал, что не сделал и глотка воды. Ему что нужно было постоять для виду, потрясти на холодном ветру хозяйством, а потом лечить себя на борту от простатита? К черту эти традиции! Нет никакого злого рока, проклятья и сглазов, а есть не доведенная до ума техника. И виноваты здесь люди, и только люди.
Или все же, нет?
Командир Стивенсон попросил одолжить Блопа для эксперимента доктору Пателу. Молчанов ответил, что не даст потому что Блоп уже выведен на площадку за бортом. Он сам не понимал зачем соврал. Мог бы сказать, что Блоп сломался и это было бы достойным оправданием. Молчанов никогда не никому не мстил и вообще считал это низким занятием, но в этот раз все случилось как-то машинально, совсем легко, будто он всю жизнь этим занимался. И главное, он ощутил, прилив удовлетворения. Пусть доктор Пател знает, что Молчанов не собирается унижаться перед ним только потому что Он — доктор Ричард Пател!
До позднего вечера Молчанов высаживал семена в заготовленные емкости, а также климатические камеры, плотно запечатанные от атмосферы лабораторного модуля, предназначенные для образцов с особыми условиями по уходу. Например, хвойник эфедра — основной претендент на звание первого марсианского растения из-за ее способности выживать в жестких условиях. Молчанов выбрал для нее самую крупную камеру. Состав грунта он мог получить любой, тщательно смешавая земляные породы по собственной методике, как какой-нибудь алхимик древности. Высушенная галька пустыни Сахара — пожалуйста, плодородные земли лесов Амазонки — без проблем. В его распоряжении почти две тонны пород, аккуратно расфасованных в мешки. Раздобыть их удалось на Ное, где они болтались без дела много лет. Совсем скоро Молчанов рассчитывал вырастить полноценный сад. Для изголодавшихся по работе астробиологов это огромный пласт работы и задел на создание будущих дендрариев на Марсе.
Вечером Молчанов расположился в каюте и связался с ЦУПом чтобы передать дежурные отчеты. Работа в лаборатории утомила его. Он сильно хотел спать.
«ЦУП на связи», — сказал оператор.
— Говорит Андрей Молчанов, примите пакет данных.
«Подтверждаю, Андрей Степаныч. Передача началась. Вам включить музыку во время ожидания?»
Молчанов на секунду забылся. Последнюю неделю он общался с Игорем Павловым и это был точно не он. Но такой знакомый голос.
— Оператор, представьтесь, — командным тоном сказал Молчанов.
«Можно подумать, ты меня не узнал, научник.»
— Макс?
«Так точно».
— Что ты делаешь в нашем ЦУПе?
«Отныне буду твоим оператором».
— Ты же в НАСА.
«Группа НАСА перебралась в Москву. Условия здесь лучше. Так что ЦУП теперь общий».
— А нам, когда собирались сообщить? — с недовольством спросил Молчанов.
«Командер ваш в курсе со вчерашнего дня», — Макс прервался. — «Ах, вот оно. Командер „встали по стойке смирно“ решил не посвящать салаг».
— Попридержи язык.
«Окей, ладно. Господин командир Скотт Стивенсон просто запамятовал, или Прайм превратился в слишком большой корабль».
— Ты не исправим.
Макс рассмеялся. Этот смех был искренним и все еще юношеским.
«А, помнишь, как ты меня по астробиологии натаскивал? Вбил же мне в голову: Гипатея, Фортитьюдо, Аигир, Сафар, Либертал».
— Либертас.
«Либертас, Либертасссс. Язык сломаешь на этих экзопланетах».
— До сих пор считаешь, что это лишняя информация?
«Да, да. Когда-нибудь мы на них полетим и должны будем сказать их обитателям какое имя носит их планета, и тогда они скажут какое имя носит наша».
— И все же ты выучил.
«А как тебе такое: Sk-9827 в системе двойных звезд mns-8772, вероятность обитаемости 15 %, Lmd-7635 на орбите красного карлика MNS-81, вероятность обитаемости 35 %».
— Эти мы не учили.
«Эти я выучил самостоятельно».
— Тогда я рад, что мне удалось донести до тебя желание изучать планеты.
«Эй, много берешь на себя, папаша».
Они рассмеялись. А ведь прошло всего несколько лет с тех пор и так много изменилось. Они сидели тогда в кабинете Молчанова размером чуть больше его каюты на Прайме-1479. Штукатурка с потолка осыпалась, несущие стены покосились, полы проваливались, а вонь стояла такая будто кого-то схоронили подпол. Константин Александрович тогда попросил подтянуть сына по учебе. Молчанов и Макс сидели друг напротив друга за столом, который был старше их обоих и Молчанов рассказывал о потенциальных для жизни планетах, о микроорганизмах экстремофилах, которые могут выживать в жестких условиях, о тех местах где стоит их поискать, как например подледные океаны на спутниках Юпитера Европе и Ио. Макс не проявлял рвения к познанию, и Молчанов решил относиться к занятиям, как к работе. Но было что-то в Максе особенное, какое-то бесстрашие, вечное шило, толкающее его с головой туда, куда Молчанов бы никогда не решился пойти. И это привлекало Молчанова. Они часто беседовали обо всем, и как не удивительно Молчанов задавал больше вопросов чем давал ответов.
«Тогда ты мог представить, что будешь лететь на Марс, а я буду твоим оператором?»
— Я бы сказал: только через мой труп.
«Выхода у тебя нет, Андрей Степаныч Молчанов. Будешь слышать меня каждый день. Теперь я буду спрашивать с тебя по полной программе, никакой слабины, уж прости. Око за око».
— Слышал про Блопа?
Повисла пауза.
«Что ты сделал с моим лучшим другом?»
Молчанов рассказал.
«Познакомь его с Покровским».
— Он не специалист в таких системах.
«Поверь, Покровский специалист во всем где есть железяки и проводки. Если хочешь попрошу я. Ты же меня знаешь, я найду подход».
— Нет, лучше я сам. И каково это снова вернуться домой?
«Оказалось, что моего нового жалования едва хватает на аренду квартиры в Москве».
— Еще заработаешь.
«Директор пилотируемых программ НАСА — в такой должности встречу тебя на трапе».
— Как всегда планы только на максимум.
— Только так и никак иначе.
Передача данных завершилась.
«Принимаю пакеты. Ага, есть. Проверяю целостность. Все в порядке. Я обработаю их и занесу в базу. Дальше пусть Омар Дюпре разбирается. Кстати, этот француз натуральная задница. Упрямый как сам знаешь кто».
— Мне кажется, ты там уже на две отставки наболтал, — сказал Молчанов.
«Говорим по закрытому каналу, я же не враг себе. Да и поверь, здесь никому нет дела слушать чужие переговоры. Работы полно. Еще всякие фрики приезжают, записывают для вас послания. Даже не знаю кто их слушает».
— Мы, — с грустью сказал Молчанов.
«Вчера вот Бальтазар приезжал. Я в серверной был, но говорят орал он так, что стены ходуном ходили. По твою душу, между прочим. Ты отрубил эфир в пик трансляции. Наверняка кучу денег на рекламе потеряли. Я уже на выходе его увидел. Весь светиться будто майонезом намазанный, натуральный фрик».
— Не знаю, что на меня нашло.
«Эй, перестань. Все понимают тебя. Скотина этот Бальтазар. Ему бы только говно чужое месить».
Молчанов взглянул на копию фотографии с марсохода Террос-1. Глаза марсианина были черные, как и кожа на лице. Они глядели на Молчанова и, казалось, через фотографию доносилось громкое дыхание.
— Ты же был там, когда пришла фотография?
«О, да. Это было что-то».
— Вы тщательно перепроверили все? Не было чего-нибудь… странного?
«Оу, я понял, о чем ты. Ты про этих исследователей, которые опровержения строчат? Забей ты на них, они же все ради бабла делают. Ходят с одного шоу на другое, и все чешут языком про заговор НАСА и прочую хрень. Я тебе так скажу, завидуют они что в программу миссии не попали. На вас же сейчас не наживается только ленивый. Скажу тебе по секрету — то, что снимок, якобы случайно попал в СМИ не правда. Мы сами его туда вбросили, чтобы охват аудитории был больше. Но прежде перепроверили все на тысячу раз. Я могу под пистолетом поклясться, что снимок пришел с камеры марсохода».
— Рад это слышать.
«Не забивай голову виртуальщиками. У вас настоящая миссия и работаете вы по-настоящему. Корабль летит. Руководство довольно».
— И Он тоже? — спросил Молчанов.
«Ты же Его знаешь. Раз молчит, значит все хорошо».
Часы показывали за полночь.
— Чуть не забыл, уже дважды просил Павлова программу марсохода достать. Хочу посмотреть, как его стерилизовали от микробов перед запуском. А то некоторые могут быть для марсиан опасней чем термобомба. А я как раз успел бы подготовится.
«Как увижу Игореху, спрошу», — сказал Макс.
— Ты же знаешь Павлова. Он запрос написал и будет ждать, не шевелиться. Ты же в НАСА. У тебя должен быть доступ.
«Ладно, сделаю по старой дружбе».
— Хорошо, а то работы полно, а еще когда информации нет так вообще хоть вешайся.
«В невесомости это будет не просто».
Молчанов рассмеялся, представив, как болтается в воздухе с петлей на шее, а рядом парит табуретка.
Они попрощались. В эту ночь Молчанов спал, как убитый.