Яков Иванович чувствовал себя нехорошо. В последнее время это стало уже привычным. Если что-то начинало болеть, то теперь надежды, что само рассосется, не было. Теперь все болячки, придя, оставались навечно.

Разболелась спина. Словно чувствовала подвешенное состояние своего хозяина. С одной стороны, Гуровин находился между небом и землей, потому что не знал, выживет ли телеканал, а с другой — между молотом и наковальней, потому что влез в такую опасную игру, что выйти из нее можно и ногами вперед.

Ну с Крахмальниковым он справится — сегодня же покажет ему рейтинги, где передача “Выводы” имеет четыре процента при доле зрителей тридцать два. Рейтинг этот был высчитан верной службой “Vox populi”, которую Гуровин подкармливал, за что она и выдавала ему нужные цифры.

Но вот с Кремлем… Дюков так и не отзвонился. Неужели уже поставил на Гуровине крест? Нет, в тираж его еще рано списывать.

Яков Иванович сел за стол и попытался сосредоточиться на бумагах. Телефон он отключил, потому что из-за питерских событий тот звонил постоянно. “Дайвер” сегодня был самым популярным каналом. Это Гуровин знал и без опросов. Вчерашнюю безобразную сцену с Крахмальниковым он вспоминал со стыдом. Уже по всем каналам трубили об аварии, и питерского Хозяина таскали по всем кочкам, так что ответственность, если что, можно будет и разделить…

В голову почему-то лезли совершенно посторонние вещи. Вдруг вспомнился древнегреческий миф о том, как однажды богиня Гера довела своего всесильного супруга Зевса до бешенства, и он наказал ревнивицу, велев приковать ей руки к земле, а ноги — к небесам. Так она, бедняжка, несколько веков и провисела. А потом Зевсу стало ее жалко, он приказал Геру освободить. Дня три-четыре она была паинькой, потом взялась за прежнее — ссоры, скандалы, битье амфор. Конечно, от такой жены пойдешь по бабам, вон сколько было их у громовержца.

Яков Иванович с большим удовольствием последовал бы примеру Зевса. Не в смысле посторонних представительниц прекрасного пола — тут он может, пожалуй, дать фору древнегреческому богу, — а в отношении жены. Будь его воля, подвесил бы ее навечно, а чтобы не скучала, приковал бы поблизости лучшую подружку — Галю Загребельную. Гуровину вовсе не нужен соглядатай, который следит за каждым его шагом. Он давным-давно избавился бы от заместительницы, но не мог по двум причинам. Во-первых, она действительно знала о нем слишком много. У Якова Ивановича даже было подозрение, что она держит у себя дома целое досье на него. Во-вторых, за многие годы совместной работы он все-таки к ней привык. И теперь Галина Юрьевна для него как чемодан без ручки, который и нести неудобно и бросить жалко.

— Яша, у меня разговор, — сказал по селектору Крахмальников.

Греческо-игривые мысли мигом улетучились. Ну что ж, на ловца и зверь.

— Да, Леня, зайди, — сладко отозвался Гуровин. Он выложил на стол распечатку “Vox populi” и попросил секретаршу сварить кофе.

— Хорошо, Яков Иванович, — ответила Люба. — К вам Харламов.

Господи, ну как же он забыл!

Аркадий Харламов был известный всей России театральный режиссер, постановщик эпатажных спектаклей, в которых были заняты не только профессиональные актеры, но и школьники. Ходили слухи, что он увлекается мальчиками, но Яков Иванович на эти слухи никак не реагировал, потому что жил по принципу: “Пусть увлекается кем угодно, лишь бы не мной”.

— Приглашай, Люба, приглашай, — засуетился Гуровин. — И кофе обязательно.

Яков Иванович горячо пожал руку театральной знаменитости, отметив про себя, что рука у Харламова вялая, прохладная и гладкая, как сосиска. Посетитель пришел не один: с ним был юноша лет семнадцати.

— Володя. Мой самый способный ученик, — представил его режиссер.

Володя протянул руку, словно для поцелуя. Гуровин сделал вид, что не заметил руку мальчика.

Харламов уселся в кресло, закинув ногу на ногу. Володя робко опустился на краешек стула.

— А я к вам, собственно, по делу, — пропел Харламов с мягким украинским акцентом. — Надеюсь, вас не шокирует то, что я вам предложу… — И замолчал, склонив голову набок.

Яков Иванович вспомнил, что представители богемы называли его в кулуарах Попугаем — за блестящие выпуклые глаза, похожий на клюв нос и привычку по-птичьи склонять голову к плечу. Действительно, похож!

Выдержав паузу, Харламов спросил:

— Как вы относитесь к сексуальным меньшинствам?

Гуровин был готов ко всему, но не к такому вопросу в лоб.

— Я к ним не отношусь, — выдавил из себя Яков Иванович где-то услышанную шутку.

Режиссер тонко улыбнулся и переглянулся со своим учеником.

— Я несколько в другом ключе… Гуровин пожал плечами:

— Меня в первую очередь интересуют человеческие качества, интеллект и профессионализм.

— Так я и думал! — обрадованно воскликнул мэтр, двумя пальчиками взяв со стола кофейную чашку. — А как вы посмотрите на то, чтобы сделать передачу…

— И какую же? — поинтересовался Гуровин.

— О сексуальных меньшинствах. Я задумал передачу, ориентированную на определенную категорию зрителей. Там будут подниматься узко специальные вопросы, касающиеся интересов именно этой аудитории. То есть представители сексуальных меньшинств будут делиться тем, что их волнует… — Видя, что Яков Иванович несколько озадачен, Харламов с жаром продолжил:

— Аудитория у подобной передачи будет гораздо больше, чем вы можете предположить. Ее обязательно будут смотреть и традиционалы. Сначала — из любопытства, потом — уверяю вас — из сочувствия. Ведь этот проект несет в себе, так сказать, гуманную идею: нужно учить народ терпимо относиться к тем, кто не похож на большинство… Володя, где наш проект?

Володя порылся в сумке и вытащил красивую розовую папку.

— Вот, — сказал режиссер, доставая несколько листков бумаги. — Здесь расписано все, вплоть до тарифных ставок. Я хотел бы вам кое-что прочесть… — Он принялся перекладывать страницы. — Где же это? А, вот…

Харламов нацепил на нос очки и, отодвинув от себя руку с листками подальше, торжественно продекламировал;

— Примерная тематика передач из цикла “Голубая площадь”. — Тут он снял очки и пояснил:

— Это, конечно, рабочее название. Решать вам, но я бы пригласил в качестве ведущего Моисеева. — Снова надел очки и прочел:

— Передача, посвященная проблемам отношения общества к гомосексуалистам. Далее… Передача, посвященная взаимоотношениям между геями: “Если он полюбил другого”. О лесбиянках:

"Традиции острова Лесбос”. Юмористическая — “Моя мама — папа”… Ну как? Гуровин задумчиво спросил:

— А кто платит?

Харламов снова по-птичьи склонил голову и хитро прищурился:

— А вы возьметесь за производство? Яков Иванович пожал плечами:

— Я в первую очередь деньги считаю…

— А если я вам скажу, что есть договоренность с Международной организацией по защите прав сексуальных меньшинств?

— Уважаемый Аркадий.., э-э-э.., простите?

— Аркадьевич, — подсказал мэтр, явно шокированный тем, что руководитель телеканала не знает его по отчеству.

— Уважаемый Аркадий Аркадьевич, — повторил Яков Иванович, остановившись перед креслом, где сидел режиссер. — К сожалению, я.., мы не верим во всякие там договоренности, потому что не однажды попадали в ситуации, когда устные обещания нас здорово подводили. С некоторых пор мы взяли себе за правило не рассматривать проекты, пока у нас не будет твердой гарантии того, что он будет оплачен. То, что вы предлагаете, очень любопытно, но нам нужны гарантии…

— Значит, в принципе вы заинтересовались? — уточнил Харламов.

— В принципе — да, — соврал Гуровин.

— В таком случае, — обрадовался Аркадий Аркадьевич, — у меня для вас сюрприз! Конечно, Международная организация по защите прав сексуальных меньшинств выделит кое-какие деньги. Но знаете ли вы, кто станет нашим генеральным спонсором? Ни за что не догадаетесь! Давайте так: вы задаете мне вопросы, я отвечаю на них только “да” или “нет”.

Яков Иванович был слишком опытным дипломатом, он неискренне улыбнулся и включился в игру:

— Большой бизнес?

Аркадий Аркадьич задумался.

— Бизнес, — шепотом подсказал ему Володя.

— Ну.., и большой бизнес тоже, — уклончиво произнес мэтр.

— Нет, ну это сложно, Аркадий Аркадьевич, — сказал Гуровин. — Из сферы высокой политики?

— И из этой сферы, — кивнул Харламов.

— Мужчина? — деловито спросил Крахмальников.

— Да.

— Член правительства? Харламов покосился на дверь:

— Только это между нами.

— Добрый день, — вошел в кабинет Крахмальников, но, увидев Харламова, замер на пороге. — Извините, не помешаю?

— Что вы, что вы! Мы уже все обговорили и уже уходим — на репетицию опаздываем. Подумайте, Яков Иванович, и сообщите мне о своем решении. Или я вам перезвоню, скажем, через недельку…

Раскланиваясь и расшаркиваясь, Гуровин проводил гостей до лифта и вернулся в кабинет.

— Маникюр при гангрене, — сказал он брезгливо, кивнув на дверь, за которой только что скрылся Харламов. И чуть не споткнулся.

Крахмальников сидел в его кресле.