— Еще? Дать ему еще? — спросил кто-то неизвестный.

— Дай, дай, — ответил знакомый, но совершенно невозможный здесь голос.

Крахмальников открыл глаза, инстинктивно закрываясь руками.

Но бить собирались не его. Здоровые мужики с квадратными челюстями метелили следователя Андрея. Тот молча принимал удары и заискивающе улыбался.

Крахмальников потряс головой. Бред. Он, видно, еще не пришел в себя.

— Еще? — спросил квадратный у кого-то, кто стоял у Крахмальникова за спиной.

Леонид повернул голову и окончательно пришел к выводу, что бредит. Сложив руки на груди, на экзекуцию внимательно смотрел… Дюков.

В нос Крахмальникову ощутимо ударил запах нашатыря. Он дернул головой и только сейчас заметил руку, которая подносила к его носу ватку. Рядом с ним на корточках сидела медсестра.

— Ну как? Голова не кружится? — спросила она.

— Кружится… — пробормотал Крахмальников.

— Леонид Александрович! Ну слава богу, — обрадовался Дюков. — Хватит, — махнул он рукой квадратным. Те прекратили бить следователя. — Иди отсюда! — приказал Дюков.

Следователь исчез за дверью, сказав напоследок:

— До свидания.

— Встать можете? — спросил Дюков.

— Попробую.

— А ему можно?

Медсестра посмотрела Крахмальникову в глаза:

— Можно. Ничего страшного.

Квадратные помогли Крахмальникову подняться.

Подвели к стулу, но у Крахмальникова, похоже, лицо стало таким испуганным, что Дюков скомандовал:

— Ведите его в машину.

Леонида уложили на заднее сиденье “мерседеса”. Дюков еще задержался в отделении. Когда появился на пороге, за ним вышли чуть ли не все милиционеры, включая начальников и постовых.

— Я тебе покажу, если еще раз… — Дюков погрозил пальцем начальнику.

— Виноват.

— А своих архаровцев накажи. Я проверю.

— Не сомневайтесь, сделаем в лучшем виде, — пообещал начальник:

Дюков сел в машину, подал Крахмальникову отнятый милиционерами мобильник.

— Позвонить хотите?

— Нет, — помотал головой Леонид.

— Тогда я позвоню. Как у Гуровина?

С трудом вспомнив, Крахмальников назвал номер.

— Яков Иванович? Дюков беспокоит… Нет, я по другому делу. У вас ведь сегодня собрание коллектива студии?.. Вот и хорошо, не надо отменять. Я хочу поприсутствовать. Да, сейчас будем.

Он отключил телефон:

— Ну, Леонид Александрович, как, сможете?

— Что? — не понял Крахмальников.

— Мы же договорились сегодня. Сейчас будем снимать Гуровина. Вы как?

— Это он меня заказал?

— Да никто вас не заказывал — самодеятельность МВД.

— Их посадят?

— А вы бы хотели?

— Да!

Дюков пожал плечами:

— Вы правда этого хотели бы? Следствие, суд?

— Да! Я бы этого хотел, — поднялся на локте Крахмальников.

— И у вас есть доказательства?

— Можем заехать в больницу. Там зарегистрируют побои.

— Вот что наши менты научились делать, так это бить без следов, — сказал Дюков. — Не советую, Леонид Александрович. Их и так накажут. Подобное подобным. Только бить их будут куда сильнее, чем вас — Вот такое, значит, правовое государство? — еле выговорил Крахмальников.

— Мы его только строим, — улыбнулся Дюков. — Вот построим, “посадим сад и еще в этом саду поживем”… Может быть.

Машина с сиреной неслась к Останкину.

— Ладно, — сказал Крахмальников. — Ладно. Я и сам хотел сегодня все закончить.

— Это вы по поводу собрания?

— По поводу.

— Да уж чего тянуть, — кивнул Дюков. — Президент беспокоится.

На полдороге Дюков остановил машину.

— Придется вам начинать без меня. Я часам к девяти подъеду.

— Да мы раньше и не начнем.

— Вот и отлично. Пересаживайтесь в джип, вас довезут в лучшем виде.

Ну и хорошо, подумал Крахмальников. Ну и отлично. Будет время хоть с мыслями собраться.

Он вошел на студию с продуманным планом, но почему-то пошел не в свой кабинет, не к своим соратникам в информационный отдел, чтобы рассказать самым доверенным людям о том, что готовится, а свернул к гуровинскому кабинету.

Загребельная, которая стояла, прижав голову Якова Ивановича к своему животу, моментально отпрянула, покраснела.

— Ты что, Леня? — спросил Гуровин. — Дюков где?

— Он приедет к девяти.

— Ага, хорошо. — Яков Иванович нажал кнопку на селекторе. — Люба, сообщи всем, что собрание переносится… — Вскинул глаза на Крахмальникова. — На сколько?

— Начнем в восемь, — предложила Загребельная. — Нам надо еще решить кадровые вопросы. Зачем Дюкову наши склоки?

— Люба, в восемь начнем.

— Яша, — сел к столу Крахмальников, — разговор есть.

— Мне выйти? — спросила Загребельная.

— Какая разница, — махнул рукой Крахмальников.

— Выйди, — велел Гуровин. — Слушай из приемной.

Загребельная возмущенно удалилась.

— Да, Лень. Слушаю тебя. Что сказал Дюков?

— Яша, пиши заявление. Ты уходишь из “Дайвера”.

Гуровин наклонился поближе, словно не расслышал.

— Опять? — спросил он.

— Это уже не я решил.

— Я-ясно… — протянул Гуровин. — А почему?

— Ну не нравишься ты им.

— А ты?

— Я поменьше.

— Я-ясно… — повторил Яков Иванович. — Ясненько.

Тихо — Крахмальников даже не заметил — вошла Загребельная.

— Садись, Галь. Давай сочинять заявление вместе. Тебя Леня тоже не оставит здесь, я так понимаю?

— Да, — кивнул Крахмальников.

— Н-нет! — дернула головой Загребельная. — Мы никуда не уйдем! Это вы уйдете, Леонид Александрович. Может быть, те, кто отдал вам эту команду, не в курсе дела, но Яков Иванович Гуровин — владелец контрольного пакета акций студии “Дайвер-ТВ”.

Крахмальников повернулся к Загребельной. У нее был страшный вид. На белом лице одни глаза.

— Владельцем девяноста восьми процентов акций “Дайвера”, — проговорил Крахмальников медленно, — является государство.

— Ха! Ха! — выкрикнула Загребельная. — А почему не двухсот? Что за бред, Леонид Александрович?! Яша, скажи ему! Что ты молчишь?!

— Леня, она права. Уралец отдал акции мне.

— Когда? — улыбнулся Крахмальников.

— Три часа назад. — Гуровин лукавил, но только чуть-чуть. Да, он так и не дозвонился до Тимура. Но ведь тот твердо обещал.

Крахмальников спросил как раз об этом:

— И у тебя есть документы?

— Какие документы? Они в Екатеринбурге. Мы созванивались…

— А у Дюкова есть.

Загребельная ошалело переводила взгляд с Крахмальникова на Гуровина:

— Какие документы? Какие документы?

— Факс. Пришел еще утром. Пинчевский продает свои акции государству.

— Ага) — обрадовалась Загребельная. — “Продает”! Значит, еще не продал! А нам… Якову Ивановичу обещали три часа…

— Погоди, Леня, ты сказал — девяносто восемь. А Казанцев?

— Вот с Казанцевым точно уже все решено. Он отдал акции в управление.

— Яша, срочно звони Пинчевскому. Срочно, — схватила трубку и стала совать ее в руки Гуровина Загребельная.

Тот послушно набрал номер.

— Алле, — ответил сонный голос.

— Тимур? — спросил Гуровин хрипло.

— Да. Это кто?

— Гуровин беспокоит. Я хочу вам сообщить, что… — он покосился на Крахмальникова, — наша договоренность выполнена. С нашей стороны.

— Что? Вы нашли Алика?

— Да! Да, нашли!

— И где он?

— Он… — Гуровин снова посмотрел на Леонида. — Он убит.

В трубке долго молчали.

— Кто убит? — спросил Крахмальников. — Булгаков?

Гуровин кивнул.

— Это правда? Это вы сделали? — спросил Тимур.

— Можно и так сказать, — соврал Гуровин.

— Вы лично?

— Это не телефонный разговор.

— Я проверю.

— Конечно-конечно. Но теперь очередь за вами.

— Что вы имеете в виду?

— Мы говорили об акциях.

— Ах, это… Получите вы свои акции, что вы волнуетесь. Тимур сказал — сделал.

— Извините. Мне очень неловко, но я все-таки спрошу. До меня дошли слухи, что якобы вы вчера отправили факс в администрацию президента…

— Вот суки, — неизвестно кого обругал Тимур. — Это липа.

— Это липа! — озвучил Гуровин, прикрыв мембрану рукой.

— Акции будут ваши.

— Это слова, понимаете? А от этого много зависит.

— Что зависит?

— У нас сейчас будет собрание. Из администрации президента поступил приказ — меня уволить. Если акции у них, то они в полном праве.

— А как же демократия? — хохотнул Тимур. — Что, коллектив проголосует против тебя?

— Я не знаю.

Опять на том конце провода повисла пауза. Гуровин поспешно полез в карман, зачем-то достал ручку, снова спрятал ее.

— Так сделаем. Мы тут на Урале демократы. Если тебя народ не захочет, акции продадим президенту. Если оставит — пакет твой.

И гудки.

Гуровин положил трубку.

— Ну что? — спросила Загребельная.

— Нет, это невозможно, — развел руками Гуровин. — Ведь он твердо обещал, а теперь снова какие-то условия.

— Какие, какие условия?

Гуровин даже не взглянул в ее сторону:

— Леня, ты будешь голосовать против меня?

— Да.

— И ты забыл, что я тебя вывел в люди, что я тебя… — Яков Иванович осекся. — Тогда все. Пинчевский сказал: если против меня будет коллектив, то они отдадут акции государству.

Загребельная тяжело оперлась на стол.

Крахмальников встал.

— Яша, уйди сам, — посоветовал он.