В пять часов было всё ещё темно. Небо по-прежнему оставалось наглухо затянуто тучами, и ни намёка на утро. Они вечером так и не нашли лучшего места для сна и завалились посреди степи в небольшой яме, защищавшей только от ветра.
— Пора идти, через три часа начало, — начал будить всех Рэндэл.
— Ну и погодка, — проснулась Линцей. — Я думала за ночь хоть дождь прекратится.
Они скоро встали, собрались и пошли дальше, вперёд по пустому полю коричневой травы, которому не было конца. Начало светлеть и небо становилось серо-синим, появлялись очертания тяжелых туч.
В семь утра откуда-то с линии горизонта начали долетать слабые отголоски очень громкой музыки, ещё через двадцать минут, когда компания перевалила холм, они увидели в нескольких километрах от себя временный город и сотни тысяч протов, толпившихся в нём и около него. Дорожки для бега были размечены.
Проты вообще любят спорт и два раза в год проводят «Большой Кубок» — самые престижные соревнования по бегу, стрельбе и футболу. Это может быть в любой части государства, и на Колыме, и в африканской пустыне, даже на глухом острове в тёплом океане. Практически каждый прот хоть раз в жизни приходил смотреть «Большой Кубок», а некоторые посещают его каждый год, и он часто набирает больше миллиона зрителей.
— Видишь это поле? — спросил Чип свою подругу, прыгая на мокрой гнилой траве. Они стояли в толпе посреди города. — Ещё десять дней назад тут ничего не было, ни этих временных домиков, даже ни одной живой души, а теперь кругом магазины, бары, клубы, тиры… на улице продают что хочешь.
— А вечером мы пойдём на концерт!
— Какой именно?
— Я ещё не решила.
— Конечно пойдём, мне как участнику билет бесплатно, то есть тебе билет бесплатно.
— А тут как вообще на участие регистрируются? — спросил Дэвид.
— Ты что, побегать хочешь? — с насмешкой спросил Рэндэл. Дэвид отрицательно покачал головой. — Чип давно записался, тут ведь кого попало не берут, здесь сотня лучших во всех видах бега и стрельбы, а в футболе шестнадцать лучших команд. Я пару лет назад на двадцати километрах восемнадцатым был.
— Результат также зависит от породы участников и места проведения, — дополнила Линцей.
— Понятное дело. Лесные, например, никогда не будут хорошо бегать в пустыне, и наоборот. А проты из саванны вообще ленивые, они больше километра никогда в жизни не бегали. Сидят, играют на компе, потом пошли, рванули пятьсот метров, завалили газель Томпсона и опять несколько дней без дела.
Чип бежал в первой десятке. Дорожка была специально расположена под холмом, чтобы на него могло забраться как можно больше народу и наблюдать сверху. Но места всё равно не хватало — тут было не меньше пятидесяти тысяч. На старте спокойно разминались проты, причём только степные, и из саванны. Все остальные виды такую короткую дистанцию как 500 метров бегают намного медленней. Чип стоял на девятой дорожке и смотрел вперёд.
— Это его родная степь, лучше он нигде не пробежит, — сказал Рэндэл, начиная немного нервничать, будто ему самому надо было бежать.
— Значит это, получается, самые быстрые проты в мире?
— Да, могут даже поставить рекорд, правда это скорее будет в финале. Выходят по трое из каждого десятка — обычно те, кто пробежит быстрее двадцати пяти секунд. Потом бежит три оставшихся десятка, из них всех уже выходит только семеро, каждый из них получит медаль, кроме первого — ему достаётся кубок.
— На старт… — судья поднял пистолет. Дэвид думал, что он выстрелит, но судья начал считать. — Три, два, один…
— Ведь побегут же! — вырвалось у кого-то из толпы.
— Марш! — и он выстрелил.
Все сорвались с места и понеслись набирать скорость. У Чипа ускорение не было сильным местом, хотя в этом степные — абсолютные лидеры. Все тропические проты сначала сильно отстали, метров на двадцать. Чип бежал пятым, и после седьмой секунды стал обходить остальных, разогнавшихся до предела, степных протов.
— Однако они здоровенные, — Дэвид показал на саванных, которые, наверное, были крупнее даже лесных.
— Они сейчас мёрзнут, поэтому ускоряются медленно. Летом или у себя на родине для них это было бы другое дело, но сейчас будет хорошо, если хоть один из них попадёт в семёрку.
— А Чип неплохо идёт!
— Да, есть! Второй! Время — 24.87. Максимальная скорость — 78.5 км/ч на отрезке 250–300 метрах, средняя скорость — 72.3 км/ч. Хорошо. Для степных очень хороший максимум.
— А для тех?
— Не буду гнать, но абсолютный мировой рекорд скорости для протов — 85.09 км/ч установил сто сорок лет назад Инвер Тер-Хаар.
— Не слабо.
— Да, — ответил Рэндэл, — это притом, что обычный лесной протосс, как я, например, бежит максимум 55–60 км/ч, а то и меньше. А Чип… он догоняет средний электромобиль.
Через четыре дня они были в аэропорту, показывали свои поддельные визы и паспорта. Чип одел свою малую золотую медаль за пятое место, и с гордостью прохаживался по мраморному полу. Ноги были обуты в дорогие кроссовки, поверх шерсти он даже надел короткие носки — условие полёта к людям. Но с шортами Чип всё-таки не расстался, хотя футболку и кожаную куртку долго подбирал под свой размер. Рэндэл выглядел попроще, Дэвид тоже, но они были в штанах. Через сорок минут все вместе вылетели прямым рейсом в Чикаго.
Рэндэл с Дэвидом в самолёте начали разговор об агрессии некоторых культур. Они сначала спорили, но скоро пришли к тому, что в основном их взгляды совпадают и начали пояснять друг другу правильность своей идеи.
— Это точно ты подметил, Дэйв. Европейцы ещё чёрт знает когда установили свои законы, свои нормы демократии и строили все остальные страны по своему образцу. Неправильную страну бомбили, давили экономическими санкциями и прочей фигнёй, это был век террора. Тогда считали, что террор идёт из стран третьего мира, теперь же в каждом учебнике написано, что он исходил от обеих сторон.
— А если бы случайно пришла другая культура, не европейская, всё было бы по-другому.
— Только не случайно! — запротестовал Рэндэл. — История не поворачиваются случайно, и просто так глобальные события не происходят. Никогда один человек, какими бы гениальными он ни был, не сможет по своему желанию переделать мир. Тот же Наполеон, Ленин или Гитлер пришли к власти не случайно, а просто в виде лидеров больших народных движений. Они гениальные люди, но если бы они родились на сто лет раньше, вряд ли бы сейчас о них кто-то вспомнил.
— Фашизм и коммунизм не прижились.
— Потому что и не могли прижиться. Тут дело в другом… Нельзя одним махом сломать сложившиеся столетиями традиции и нравственность народа — они уходят очень тяжело. Это внутри нас, оно цепляется за гены и перестраивается долго, поколениями.
— Но постепенно можно изменить всё.
— Не всё, ты рассматриваешь проблему только со стороны психологии, а есть ещё и элементарная биология. Есть свойства всего живого, которые общие и у человека, и у собаки, даже у растений. Их искоренить нельзя. Они появились вместе с жизнью.
— А ты прав! Человека по-разному можно воспитать, но главное останется, биология перемешивается с психологией и всем прочим… Ну и бред выходит!
— Точно, но то, что ты говорил мне о теперешних законах людей, мне очень не нравится. Я не хочу, чтобы меня на каждом углу пасла скрытая камера, хочу орать во весь голос, где захочу, выходить за город и стрелять из автомата.
— Это будет почти беспредел.
— У людей нет естественного отбора, почти никакого, — Рэндэл перешёл на другую тему. — Много интересного можно узнать, лишь покопавшись в документах, где записаны моральные ценности и нормы разных времён. На них отражается история и эволюция. С момента появления протоссов мораль двух рас шла в противоположном направлении. Человек отдалялся от природы, протосс — наоборот, сближался. До ледникового периода, если бы ты спросил среднего человека, чья жизнь дороже, старого или молодого, больного или здорового, он выбрал бы второй вариант. После ледникового периода — наоборот, слабый кажется лишённым, вызывает жалость, а у нас её нет. Ведь у нас с такой моралью все скоро передохнут, не будет естественного отбора, будет куча нежизнеспособных протов, которые не смогут убивать, подохнут от голода, холода, хищников и болезней. У вас ведь каждый второй ребёнок инвалид, и только благодаря отличной современной медицине его делают более-менее нормальных и он живёт 120 или 130 лет, причём последние годы лучше вообще не жить… Это отсутствие естественного отбора.
— А у вас он хороший?
— Тоже не лучший. Впрочем, неплохой. У каждого прота в жизни в среднем три-четыре ребёнка, выживает два — вот и отбор.
— В каком смысле выживает?
— Доживает до сорока лет, а после этого возраста не своей смертью умирают очень редко.
— Кстати, впереди война.
На заднем кресле проснулся Чип:
— Ура! Война, вперёд, родимая!
— Дурак! Ты хоть думаешь о чём говоришь? — разозлился на него сосед слева, солидный молодой человек. — Война — это смерть, страдания, горе, и ты себе не представляешь какое это горе.
— Ты дебил, ты этого не понимаешь, — выпалил в ответ Чип, который что-то слишком быстро проснулся. — Я больше года спецназовцем воевал в африканских пустынях, и понял одно: Война — это самое яркое проявление жизни, а тихий мир…
— Подобен смерти, — досказал Дэвид известное высказывание.
— А ты молчи!
— Что?
— Корова, рот закрой! Я может и не это хотел сказать, — Чип хотел сказать именно это.
— Какая разница, всё равно идут перемены.
Локальная война уже давно шла. Рипстеры обучали и вооружали повстанцев в Анголе, и те вели успешные боевые действия против объединившихся NUR и Европы. Рипстеры подтягивали к Земле военные космические корабли, оснащённые ядерным оружием. Земля приводила в боеготовность свою оборону и также подтягивала свои корабли к планетам рипстеров. Экономические отношения почти прекратились. Президент NUR не сходил с экранов телевизоров и выступал на всех каналах. Большинство граждан его поддерживали. Они были уверены, что война пройдёт где-то там, в космосе, и скоро они будут праздновать победу. Ведь любой фильм заканчивался хэппи-эндом, а разве может в жизни произойти иначе? Теперь всё решало то, чью сторону займут протоссы, а они, похоже, не хотели ничего менять. Только на границах поставили приборы, не попускающие радиацию и отходы войны на их земли.
В Нью-Йорке, на крыше одного из самых высоких зданий, как по площадке для гольфа, с автоматами за плечами прохаживались двадцать головорезов людей и рипстеров. Двое спокойно стояли у выхода на крышу, ещё двое, рипстер и человек, негромко разговаривали в стороне от остальных. Это были Хэнк и Макс, они давно знали друг друга.
— Ты отдашь нам документы, и это будет лучшим решением, — говорил Макс, внимательно следя за реакцией Хэнка. — Я тебе доверяю, и поэтому столько говорю. Президента Шремана необходимо убрать, и это, даже если полностью не остановит войну, наверняка помешает людям начать её в ближайшие пол года.
— А если президентом сразу же станет Пол Лэйтон? — спросил Хэнк. Он знал, РипП за войну, и думал зачем Макс хочет отложить её на пол года. В голову приходили и такие мысли, что РипП использует эти документы таким образом, что они приведут не к миру, а к войне. «А может быть Макс уже в сговоре с Лэйтоном? Не похоже… Наверное, они всё-таки хотят отложить войну, чтобы за это время получить союз с протами».
— Документы для того нам и нужны, чтобы после убийства Шремана президентом не стал Лэйтон. И тогда всё будет в порядке.
— Не знаю, Макс, у нас есть своя бригада. Ты ведь понимаешь, какое это непростое дело.
— Согласен. Когда ты решишь?
Хэнк подошел к краю дома и долго смотрел вниз, на заполненные мелькающими авто улицы. Потом он повернулся к Максу и сказал:
— Я уже решил. Если вы гарантируете безопасность, мне остаётся только позвонить одному человеку и он скоро будет здесь со всеми дисками и бумагами.
— Отлично!
Хэнк набрал номер Дэйла.
Всё прошло нормально, и только никто не подозревал о небольшой микросхеме, прилетевшей ещё с Ингрэда, и находившейся где-то среди документов. Но теперь сигнал шёл недалеко. Не пройдя и двухсот метров, его ловил компьютер, находящийся в таком же соседнем небоскрёбе.
— Звонил Рэй, мистер Лэйтон, — сообщил ему человек в сером костюме.
— Подожди, а где мои секретарши, они обе ещё не пришли?
— Так они вчера вечером попали в аварию, сейчас в больнице, а вам ещё не сообщили?
— Нет, — как так и надо ответил Лэйтон. — Позови тогда Джил, сегодня она будет работать при мне, а на завтра подыщи двоих новых, уже проверенных. Так… а что там срочного?
— Наш датчик продолжает посылать сигналы. Сначала он был у этих с Ингрэда, но недолго. Когда мы думали взять их, документы попали к более серьезным людям. Это движение РипП, оно в основном действует на планетах рипстеров, но и на Земле у них тоже есть пара десятков человек. Ещё столько же прилетело два дня назад с Альтера и Ингрэда.
— Что на них есть у спецслужб, ты встречался с Зарелли?
— Спецназ с этим РипП покончит. Несколько преступлений уже висит на этой организации, так что всё будет законно. Но есть и другой вопрос, стоит ли их брать? — Лэйтон непонимающе смотрел на него. — Я бы посоветовал действовать другими методами. РипП может очень расстроиться и начать войну против Клана.
— Плевать. Весь NUR в данный момент под нашим контролем, а вот если они используют документы, может случиться иначе.
— Хорошо, я передам это Зарелли.
После некоторого молчания он продолжил доклад:
— И вот ещё, сэр. Нас волнует один журналист, Марти, он слишком увлёкся нашими делами.
— Так в чём вопрос, уберите его.
— Сначала стоит узнать, не мог ли он кому-то передать опасную информацию, а есть подозрения что он связан с бригадой из Аланова. Вчера мы установили у него дома и в квартире жучки, и двое ребят постоянно его слушают.
— Не слишком ли круто? — спросил Лэйтон, а потом ему захотелось кофе, и сказал. — Позови Джил, а с остальным сам разберёшься. Это всё?
— Нет, ещё есть…
— Подожди, — прервал его Лэйтон, — ты ничем не отличаешься от Андрея. Тот тоже вот это… ну, постоянно что-то хотел добавить. Сначала он говорил чушь, а потом важные новости. Знаешь, что с ним случилось?
— Его сварили в общем котле, — он склонил голову. — Я понял, сэр, Джил сейчас принесёт кофе.
Через пять минут молодая женщина принесла кофе.
Джил уже пять лет работала на клан Лэйтона, и немного знала о его незаконной деятельности, поэтому об её уходе не могло быть и речи. До реального криминала её ещё не допускали, и могли вообще никогда не допустить, но многое она уже знала и на всякий случай кое-что собрала. Джил не нравилась политика клана, поэтому после того, как четыре месяца назад хороший друг Рэндэла, журналист Марти, от имени всей бригады предложил сотрудничать, она согласилась. Её пару раз проверили, убедились, что Джил не ведёт двойной игры, и сейчас она стала основным источником информации для бригады Рэндэла.
Джил до этого ещё ни разу не общалась со своим шефом, Полом Лэйтоном, и была второй секретаршей одного его помощника, поэтому Лэйтон неправильно понял причину её нервного состояния. На самом деле Джил всего час назад разговаривала по телефону с Рэндэлом, и они договорились о встрече. Можно было сомневаться в таком совпадении, что в этот же день Лэйтону зачем-то понадобилась её помощь. Но всё оказалось проще, и когда она, спустя восемь часов, всё ещё напуганная, рассказывала об этом Чипу (вместо Рэндэла с ней говорил он), Чип ей ответил:
— Я давно убедился, что в этой жизни случайности и совпадения встречаются намного чаще, чем закономерности.
Джил немного успокоилась.
— Ну что? — спросил Рэндэл Чипа после разговора. Пока они вдвоём общались у Джил в авто, Дэвид с Рэндэлом стояли в двух кварталах от них. — И как она?
— Нормальная, тебе сойдёт, если выдержит. Ноги классные, зад ничего…
— Идиот, я о другом!
— И так тоже нормально, если что, она будет звонить нам. Пока у них всё тихо, — Чип решил, что рассказывать о встрече больше нечего, и решил сменить тему. — Я первый день в этом городе, а от шума у меня уже башка трещит.
— А я тут надолго и не останусь, иначе можно убить слух, или вообще крыша поедет.
— Но к громкой музыке вы привыкли? — спросил Дэвид. — У вас в городах тоже нормальные ночные клубы, неплохие кафе там… рестораны, бары.
— Да, немного привыкли.
— Тогда идём искать Дэйла. Если он действительно в Чикаго, то обязательно зайдёт в «Аляску».
21:50. Пошли искать Дэйла. Район плохой, но пока что на улицах не совсем опасно. Слава богу, клуб «Аляска» недалеко, а то тут и такси не дождёшься.
22:05. Пришли в клуб, Рэндэла и Чипа сначала не впустили, но вышел Дэйл. Он убедил людей на входе, что это его друзья, и что они простые туристы.
В Чикаго постоянно находится тысяч пять приезжих протов, и в клубы они тоже ходят, так что ничего особенного.
22:20. Дэйл протам не понравился, как и большинство людей. Дэвид не мог понять почему.
23:00. Чип, сморкаясь в скатерть, сказал Дэвиду:
— Я его больше не выдержу!
— Почему? Он просто молча сидел около тебя, и всё.
— Ты ещё не понял почему ты нравишься протам? — в нос говорил Чип. А Дэвид много думал об этом. — От тебя не воняет духами. Почти все мужики, а о бабах я вообще не говорю, меня выворачивает когда я мимо них прохожу, в общем, все они покрыты всякой дрянью. У протов нюх чувствительный, как, например, у собак. Ты пшикни собаке духами, даже не под нос, она тебя на куски порвёт.
23:50. Чип искупал Дэйла в соседнем ставке. Потом они хорошо подружились.
0:10. Теперь всё в норме, Дэйл сидит со всеми за одним столиком, высыхает.
2:15. Все одурели от водки и громкого звука. Чип глушит третью бутылку. Человек так пить не умеет, но он уже весёлый.
3:00. Дэйла пол часа не было, он стоял с какими-то дальними знакомыми у входа, и теперь подлетел к столу:
— На выход, скорее!
Такое быстрое мочилово Дэвид видел в первый раз. Просто выходит толпа, и сразу же начинается драка, почти в самом клубе. Ситуация была такая, когда бьют наших, примерно десять против двадцати, и тут Дэвид с Дэйлом ничего не могли сделать. Их били, и били хорошо.
— Чип, мы их убьём, не стоит! — Рэндэл хотел остановить друга, но после четвёртой бутылки говорить это Чипу было бесполезно.
3:05. Два здоровых охранника шириной со взрослый тополь вбегают внутрь. Как пробки, они вылетают и падают на асфальт. Поднялись, отряхнулись, подобрали дубинки и снова побежали к двери. Опять вылетели.
3:10. Дэйл, испуганный, уже на ходу кричит:
— Валим, валим отсюда, давайте скорее, сейчас их тут столько будет. — Дэвид, Чип и Рэндэл идут за ним, скрываются в темноте. — О господи, куда я вас веду! Ночью в этом районе нас наркоманы порежут. Дэвид, это не наш город, меня тут не знают!
— Ну и что? — спросил Чип, допивая бутылку шампанского, которую он вырвал из рук у обычного прохожего.
Они прошли ещё двести метров. Холодный ветер продувал насквозь, лужи покрылись льдом. Это был пустырь, застроенный огромными небоскрёбами. Мимо не проезжала ни одна машина. Людей, кроме редких, спящих по мусоркам бомжей, тоже не было.
— Сзади, — беспокойно сказал Дэйл. Он оглянулся, но все ещё продолжали идти.
— Сколько?
— Много. Сейчас свернём направо. Если они пойдут за нами, нам кронты.
— А как у вас с полицией? — спросил Рэндэл. Дэйл понял вопрос неправильно, и ответил:
— Какая тут рядом полиция? Это паршивый район, тут каждую ночь кого-то убивают, а после больших разборок бывают десятки трупов. Это закоренелые бандюги и наркоманы.
— Стойте, отморозки, сюда подойдите! — крикнул кто-то из толпы.
— Бежим, — Дэйл нервно дёргал Чипа и Дэвида за руки. Проты не обращали на него внимания, они только остановились и положили свою спортивную сумку на землю.
Дэвид оглянулся назад, осмотрел подходящую толпу, потом сказал:
— У шестерых стволы, уверен, что оружие все, у кого оно есть, уже достали.
— Чип, стрелять можешь? — спросил Рэндэл на всякий случай, хотя и знал, что тот, если может стоять на ногах, будет стрелять не хуже, чем трезвый. — Многовато ты выпил.
Оба порта резко развернулись, и каждый пустил быструю очередь в десять патронов. Всех, у кого были пушки, ранили или убили. Спирт всё-таки ударил Чипу по зрению, и он при плохом освещении спутал нож с пистолетом, и прострелил ногу человеку без ствола.
— Вы что, вы убиваете людей! — орал Дэйл, пятясь назад.
— А они на нас напали, — Чип бросил оружие. Нужно было спокойно уходить, но он осмотрел стоящих в растерянности людей, и, как бешенный, заорал:
— Жратва!
Чип бросился на толпу, и по привычке отбил крайнего, свернул ему шею, и унёс с собой. Потом он всё-таки выбросил труп, засунув вниз головой в попавшийся по дороге мусорный бак. Отношение протов к человеку, как к добыче типа оленя или кролика, очень не понравилось Дэйлу. Дэвид тоже задумался.