«Бригадир носильщиков, зайдите, пожалуйста, в диспетчерскую. И поторопись, Рамиль, тебя давно ждут».

Где-то на перроне произошло движение, черный здоровый мужик в форме носильщика матернулся, оставил свою тележку коллегам и двинулся в диспетчерскую. Коллеги что-то сказали ему по-татарски, он махнул рукой, дескать, ну вас, сам разберусь. И он действительно хотел разобраться. Но пока было не время, пока еще рано. Завтра…

… Роман Хоменко пожалел, что не надел камуфляж и армейские ботинки.

Сразу, как только спрыгнул в конце перрона и через десяток-другой метров асфальт кончился. Дураки и дороги, в который раз вспомнил он национальную беду России. К бедам Родины, правда, причислял еще и казнокрадов, но когда их было в недостатке и в каком государстве? Наши наглее – это да. Этого не отнимешь. От широты характера, что ли, а может, от всеобщей дремучести и привычки к погонялову.

Так или иначе, но под ногами чавкало. Собственно, он сегодня в отгуле. Но тоже пришел на вокзал. Потому что – Оксана. Вот незадача. Взял два билета.

Думал, она сменится – пригласить. Разговор, в который раз решил он для себя, должен в конце концов состояться. Без недомолвок. Ребром.

Хоменко, как трусливый мальчишка, и хотел и боялся «ребра». Странно, но так бывает, принципиальный, не раз с честью выходивший из безвыходных ситуаций человек вдруг становится податливым, как воск, сговорчивым и робким. О том, что Хоменко когда-то был несгибаем, принципиален и честен, говорит его нынешняя работа.

Год назад был переведен в линейное отделение милиции при вокзале и вроде бы с повышением, но на самом деле в ссылку. А дело простое и ясное, и поступать с ним надо было просто – накрыли подпольный цех. Этикетки, пробки, акцизные марки, готовая продукция, спирт-ректификат. Предельно ясно. Уничтожь спирт или передай его по описи на завод. Пусть стеклоочиститель делают. Остальное под пресс, в огонь. Так и сделали. Вот беда – прихватил опер Хоменко несколько акцизных марок и отнес в обход начальства на экспертизу. И выяснилось – марки настоящие. Не туфта, не ксерокопия. Откуда у воров настоящие акцизные знаки?

Сильно заинтересовал опера Хоменко этот вопрос. По ходу раздумий возникли и другие. Откуда пришла информация по заводику? Говорят, от информатора. Но Роман точно знал, что тот, кто принес информацию, никогда не имел своих информаторов.

Он вообще отвечал за контакты с прессой и клуб МВД. Это уже потом, покопавшись в аналогичных «операциях», Роман вывел закономерность: конкуренция, – накрыли заводик по наводке конкурентов. Не трогали, пока не заплатили, а дали на лапу и устранили с помощью людей в погонах. Правду американцы говорят: меньше знаешь – лучше спишь.

Хоменко решил сократить расстояние по путям. Не шлепать же и дальше по грязи, тем более дорогу преградила необъятная гоголевская лужа. Разве что хряка в ней не было. Консервные банки были, старая покрышка была, битых бутылок предостаточно, а хряка не было. Эта лужа и стала отчасти причиной почти всех последующих событий. В самом деле, не прегради она путь, не заставь пойти неизведанной дорогой, может, еще долго лейтенант Роман Хоменко находился бы в неведении.

Итак, милиционер в парадно-выходном пропустил электричку и зашагал наискосок. Вдали, в тупичке, торцом к нему стояла вереница вагонов. Хоменко заметил человека в дорогом бежевом пальто, который шел к вагонам с противоположной стороны. Ну идет себе и идет. Вот он, Хоменко, тоже при параде и по путям. Хрен с ним. Надо о деле подумать.

Дело было пустяковое. На выходе с территории вокзала стояла старая, красного кирпича будка, где рабочие, наблюдающие пути, держали инвентарь. Так вот, инвентарь стал периодически исчезать. Завезут новые лопаты – нет лопат.

Складируют ледорубы для скалывания льда с тротуаров – нет ледорубов. Последний раз испарились сто пятьдесят скребков металлического ворса. «На дачи прут, сволочи», – решил Хоменко.

Лейтенант нашел домик, открыл дверь. В ноздри ударил старый, застоявшийся дух пьянки и нежилого помещения. Видимо, хозяева частенько пользовали будку не по прямому назначению. На ящике в углу банка с заплесневевшим рассолом и одиноким огурцом. Замок цел. Он осмотрел оконную раму. Шпингалет на месте.

Стекло так заросло грязью, что разглядеть что-либо снаружи невозможно.

Хоменко подобрал обрывок газеты, макнул в рассол и начал протирать стекло.

От нажатия рама подалась и створка распахнулась. Шпингалет присутствовал только как декоративный элемент рамы. Теперь понятно. Роман выглянул в окно. Отсюда открывался вид на подъездные пути, и благодаря тому, что будка стояла на небольшом взгорке, обзор был великолепный. «Вот где поставить пост, – подумал он. – Нет, не ради этих казенных лопат».

После того как повсюду открылись пункты приема цветных металлов, для железных дорог наступили черные дни. Это вам не чеховский «Злоумышленник», отвертывающий гайки на грузила. Нынче с мясом вырывают медную подводку к светофорам и стрелкам. Явно не для того, чтобы «шелешпера» ловить. Правда, так близко к вокзалу пока подобных фактов не зарегистрировано, но докатится и сюда.

В этом Хоменко не сомневался.

Лейтенант стоял у окна, и его внимание привлекли три вагона в тупике. До них было метров триста. Вагоны и вагоны. Сам не видел, но говорили, что где-то здесь стоят вагоны начальника дистанции. Сейчас над одним из них курился дымок.

Хоменко увидел еще одного человека с портфелем. Тот шел от вокзала, повторяя путь лейтенанта. Так же, как милиционер, остановился в раздумье перед лужей, так же, как Роман, поддернув брюки, шагнул на рельсы в обход и так же, как человек в бежевом, направился прямиком к трем вагонам начальника дистанции.

Это уже становилось интересным. Хоменко знал, что такими вагонами пользуются два-три раза в год во время проверок дороги ответственными лицами.

Их цепляют к поездам, и проверяющие колесят по железной дороге день, неделю, месяц. Сколько потребуется. С комфортом. Но основное время вагоны стоят. При них постоянно живет человек, протапливает, следит за сохранностью и порядком.

Есть еще вагоны-гостиницы для командированных. Да, там живут. За жилье платят.

Цена соответствующая. Неужели эти вагоны отдали под гостиницу? Хоменко знал, что шестнадцать гостиничных вагонов стоят на Москве-Товарной. Но эти-то здесь!

И лейтенант решил сходить. Все равно ботинки полировать по новой, что уж теперь… А еще каким-то внутренним чутьем он определил – с вагонами что-то не чисто. Перефразируя Тютчева, нынешняя история России – сплошное уголовное дело, а на уголовщину у него нюх особый.

Хоменко прикрыл дверь, навесил замок, обошел будку с другой стороны и пошел параллельно путям. Не хотелось идти ни дорогой человека в бежевом, ни последнего гражданина. Из вагонов оба подхода великолепно просматривались. А вот вдоль забора да по буеракам и зарослям, по собачьему и человеческому дерьму, в изобилии усеявшему узенькую тропку, в самый раз.

Метров за пятьдесят услышал музыку. Не какой-нибудь вшиво-запотевший рэп или слюнявое диско – Изабеллу Юрьеву. И не поверил своим ушам. Неужели нынче сторожа слушают русскую классику? И еще запах. Запах настоящего жареного мяса.

Шашлыка.

Милиционер осторожно приблизился к хвостовому вагону. Теперь, даже выглянув в окно, увидеть его стало не так просто – вышел из сектора обзора.

Он выглянул. Между вагонами и стеной на вытоптанном пятачке разместился мангал с десятком шампуров. Еще столько же ожидали своей участи в ведре с разбавленным уксусом. У мангала суетился маленький человечек неопределенного возраста и на кривых ногах.

Поверх формы железнодорожника, по-домашнему заменяя фирменный фартук, повязана чистая тряпица, из обувки – тапочки.

«Крепко обосновались», – подумал Хоменко. Он бы еще что-нибудь подумал, но тут сбоку над головой открылась верхняя, секция окна, музыка разом стала слышней, и сквозь шум послышались возбужденные голоса. Слов лейтенант не разобрал. Ясно одно – ругались. Потом, сверкнув на солнце, в камни насыпи брызнула бутылка. Следом еще что-то. Как выяснилось потом – пепельница.

– Да вырубите вы эту чертову шарманку! – перекрывая все остальное, заорал внутри мужик.

Музыка стихла. Хоменко слушал и ждал.