Патрон 7,62 х 25 мм ТТ. ШУРУП.

Сентябрь 1999 года.

Тем, кто не стоял на страже каждого сантиметра и не испытывал неудобств от излишества вещей, понять то, что я увидел, достаточно сложно. Уставшему от узеньких коридоров и вечных перегородок хозяину квартиры хотелось простора и свободы. Минимум распашных дверей, все элементы мебели выдвигаются. При этом движение по горизонтали обуславливается строгой геометрией линий и графичностью по-спартански голых стен.

Несмотря на ограниченную площадь в квартире была достигнута необходимая изолированность помещений. Пустые чистые комнаты смотрели черными дырами незанавешенных окон на типичную улицу плотной городской застройки. Чистое, прозрачное стекло не занавешенных окон, делало опустевшую квартиру не консервативной крепостью хозяина, а микрокосмосом его внутреннего мира — пространственным и свободным, не боящимся чуждых вторжений. Сдержанность, лаконичность пустых комнат были полны внутренней энергии. Поддавшись общему настроению пустой квартиры, меня самого с головой накрыло искушение обойтись минимумом мебели и выбросить максимум ненужных вещей.

Зеркало во весь рост на пустой стене прихожей было осознанной необходимостью. Оно значительно «увеличивало» пустую прихожую и добавляло света. Грязные лужи и следы жестких подошв уличной обуви предъявляли свои требования к покрытию пола в прихожей. Таким издевательствам не подвергается пол ни одного другого помещения в квартире. Хозяин схитрил, подбирая ламинат, точно имитирующий рисунок паркета, постеленного в других комнатах. Сейчас это только подчеркивало общий стиль опустевшей квартиры. Отсутствие следов мебели на полу и обоях создавало иллюзию первозданности этой пустоты.

Единственной мебелью был диван с модным торшером в гостиной. Пронзительная чистота линий и ясность пространства, уравновешенный, гармоничный интерьер из двух предметов — альтернатива безумному темпу современной жизни, когда так естественно возникает желание расширить границы собственного мира. Задача дивана была понятна — обеспечить удобное спальное место, причем не только случайному гостю на одну ночь, но и хозяину дома. Поэтому, после несложной манипуляции с диваном, гостиная легко превращалась в спальню. Присутствие модного торшера, в тон дивану укрытому цветастым пледом, видимо было последствием сложного «мебельного конфликта» в прошлом интерьере комнаты. Сейчас этот «компромиссный» вариант смотрелся даже выигрышно.

Все просто, четко, и в то же время — ясно выражало требование хозяина к жизни в настоящий момент — мобильность и способность трансформироваться. Избавляясь от лишних вещей, освобождая себе жизненное пространство, он одновременно раскрепощал свой внутренний мир. Строя семейный дворец, он, в итоге, построил вокзал для двоих, в просторном и светлом зале ожидания которого сейчас одиноко стоял диван с модным торшером.

— Не страшно было все продавать и начинать опять с начала? Что-нибудь ценное себе оставил? — Мы сидим с Сергеем на его пустой кухне и пьем водку.

— Все ценное лежит в голове. — Он поправляет рукой волосы, прикрывающие то, что осталось от его левого уха.

— Я сегодня был на Шиловском кладбище — посещал могилу друга. Вспомнил о тебе. Нашел твой адрес и вот я здесь. Знаешь, что я узнал на Шиловском кладбище — кладовка, это место, где раньше стояла снесенная церковь!

— Я не верю в Бога. У меня своя кладовка. — Он встает и приносит старый рюкзак десантника, с дембельским альбомом внутри.

— Где ты прячешь такую реликвию в этой пустыне?

— У дивана есть ящик для белья — там и держу.

Изготовленный из авизента, с крышкой и тремя клапанами: двумя боковыми и одним передним, РД имеет форму школьного ранца. Внутри расстегнутых боковых карманов видны карманы поменьше. Вшитая с внутренней стороны в переднюю стенку проволочная рама сломана в нескольких местах и с трудом держит форму. Пластины, с этой же целью вшитые в крышку РД, только усугубляют эффект помятого чемодана. В нижних углах задней стенки ранца и на его дне видны залатанные дыры. Там, где с внешней стороны нашиты угловые тесьмы с изогнутыми пряжками и карабинами для пристегивания ранца к плечевым ремням, заплатки порвались. Их разорванные края украсились густой короткой бахромой. Плечевые ремни, изготовленные из хлопчатобумажной тесьмы, имеют два ватника. Предназначенные для предохранения плеч от натирания, они сами стерты до дыр. На правом плечевом ремне виден разрыв, скрепленный скобами из двух колец от ракетниц.

— У меня было две возможности умереть — обе я упустил. Чего мне еще бояться в этой жизни? — Сергей открывает дембельский альбом и протягивает мне пожелтевший от времени листок, исписанный неразборчивым докторским почерком.

— Что это?

— Мой последний приговор: меня сожгли в БТРе — гранатомет, прямое попадание. Читай.

«…Раненый поступил с осколочным проникающим ранением черепа. Тяжелые повреждения конечностей и головы сочетались с повреждениями головного мозга. Была острая опасность инфекционных осложнений, которые удалось локализовать в пределах дна раны, образованного поврежденной костью — что говорит о рикошетирующем характере ранения. В момент поступления раненого в ране находились костные, металлические осколки, волосы.

Начальный период растянулся до пяти суток — раненый был ошибочно помещен в морг, и лишь спустя несколько часов после эвакуации был доставлен в реанимационное отделение со значительными изменениями в мозговой ране, которые непосредственно были связаны с некрозами, кровоизлиянием, нарушением ликворообращения и отеком. У раненого отмечается утрата сознания, рвота, нарушения дыхания и сердечной деятельности. Морфологически выявлена зона реактивного отека…»

Я прерываю чтение и возвращая эту реликвию Сергею. Мне искренне жаль его — человека, дважды лишенного возможности умереть.

— Жалеешь меня? Ты думаешь, я тогда в Дамаске тебе помог из сострадания? — Он в упор смотрит на меня. — Мое сострадание вовсе не является недостатком. Если не ценить людей, не терзаться их бедствиями, то можно легко ошибиться в самооценке, в контексте собственной жизни. Чтобы иметь право распоряжаться чужими ресурсами — осознанно, намеренно, порой даже жестоко — необходимо понимать, что меньшие затраты обходятся дороже. Если вдруг начинают мучить мысли о потерях, которые вынуждены нести из-за моих поступков люди, я заставляю себя не останавливаться на полпути — иначе начатое дело растягивается во времени, и цена потерь возрастет. Сострадание — это мера характера. Когда все сказано и сделано, непростительно искать оправдание для потерь, которых можно было избежать. Если ожидаемые потери не оправдывают предполагаемые результаты — не стоит в этом участвовать. Это не значит, что можно жить без потерь — придерживаясь этого правила, обрекаешь себя на бездействие. Поверь, это очень отрезвляющий опыт.

Его история про то, как его раненного поместили в морг, как он долгое время находился в коме, как воскрес, как лечился в госпитале, конечно поражает. Его рассказ о переживаниях и ощущениях поневоле относится к тому, что уже было. Вспоминая, он понимает, что тогда не мог ничем повлиять на ход событий, швырнувших его по ту сторону жизни.

— Мне за примером ходить далеко не надо. Вспоминаю, как началась моя новая жизнь в реанимации Кабульского госпиталя или как «башню снесло» у соседа по палате в Подольском госпитале от стакана водки, и все — каждый день солнце восходит только для меня, каждый день радует своей первозданностью. — Нервная судорога пробегает по телу Сергея. — Я никогда не был трусом. И если я принимаю решения, я начинаю действовать! Прекращаю тратить время на то, что для меня не важно, и начинаю делать то, что нужно.

Его сгорбленная, худая спина отражается в черном окне пустой кухни. Нелепо торчащие острые лопатки делают отражение похожим на кусок развороченной взрывом брони. Я невольно закрываю лицо руками и, терпеливо слушая, жду, чем закончится его история. Я запоминаю его прошлое, чтобы понять свое настоящее.

ЧИРИК

Патрон 7,62 х 54R с бронебойно-зажигательной пулей БС-40 — пуля с цилиндрической задней частью массой 12,1 грамм имеет сердечник из карбида вольфрама. Пуля и верхняя часть гильзы окрашена в красный цвет, черная полоса на шейке гильзы, головная часть оболочки окрашена в черный цвет.

Афганистан. 1985 год.

Я долго искал более-менее удачное сравнение для того, чтобы выразить через знакомые мне образы то, что видел и пережил. Все увиденное мной напоминает круговорот воды в природе — ее переход из газового состояния в жидкое, из жидкого в кристаллическое и наоборот.

В совершенно однородной среде округов и армий образуется пространственно-временная структура воинских частей — бригады, полки, дивизии. По такому принципу возникают правильные узоры на крыльях бабочек или регулярные полосы на тигриной шкуре. Если брать схему взаимодействия подразделений, то пятьдесят шестая бригада — это классический «кристалл», у которого все связи между элементами сохраняются постоянными. Но стоит только оперативной обстановке вокруг «кристалла» нагреться, как «кристалл» начинает «таить» и превращаться в «жидкость», у которой все связи между элементами рвутся, и следы прошлых воздействий не сохраняются. «Кристалл» бригады вклинивается в зеленку, при его передвижении по пересеченной местности возникает «трение», и «температура» оперативной обстановки повышается. «Молекулы» мобильных групп образуют «капли» — самостоятельные части кристалла, сохраняющие при этом, практически, все его свойства. Эти «капли» тактического десанта «капают с кристалла», взаимодействуя, они образуют тонкую пленку «жидкости», обладающую собственной силой «натяжения». Духи, пытаясь сохранить свою потенциальную энергию, тоже «тают» и «растекаются». «Капли» их мобильных групп потом опять собираются в «лужу» и «кристаллизуются» в безопасном месте. В точках контакта двух этих «жидкостей» с разными физическими свойствами протекает «реакция» — вооруженное столкновение, бой. Какая из «жидкостей» при этом «испарится», а какая «кристаллизуется», зависит от характеристик их реакции друг на друга.

Если в состоянии «жидкой пленки» подразделение теряет все связи между элементами «кристаллической решетки» и следы прошлых взаимодействий не сохраняются, то подразделение, «нагретое до газообразного состояния», полностью теряет способность приспосабливаться к изменчивым условиям оперативной обстановки и просто «испаряется» под огнем противника. «Кристалл» — это открытая, но консервативная система, имеющая связи с прошлым, настоящим и будущим своим состоянием. «Жидкость» — характеризуется потерей связей с прошлым своим состоянием, и жестким связями в настоящем. «Газообразное состояние» — отсутствие всех связей, не только с прошлым и настоящим, но и с будущим. Люди, прошедшие плавку войной, редко сохраняют полный цикл фаз этого круговорота. Потеряв «кристаллическую» форму, они, чаще всего, пребывают в переходном состоянии — между «жидкой» и «газообразной» фазами. Те, кто закалился в боях до «кристаллического» состояния, приобретают алмазную твердость духа и стеклянную хрупкость здоровья. Жить — значит приспосабливаться. Война — самая жестокая форма обострения свойств приспосабливаемости.

Момент огневого прикрытия — закон на этой войне. Естественное стремление в минуты опасности держаться группой может сыграть роковую роль. Здесь главное — не сбиваться в кучу — «лужу». Рота разбита на мобильные группы — «капли» по восемь человек. Две такие группы, поддерживая друг друга огнем, образуют «тонкую жидкую пленку». Это позволяет достигать большего эффекта с меньшими потерями, чем группа-«капля», действующая в отрыве от основных сил — она одна, ее никто не прикрывает и не поддерживает. Постоянная радиосвязь с бригадой, готовой поддержать нас всей мощью своих подразделений, словно радуга — дарит надежду, но не может служить спасительным мостом в случае опасности. «Испарившиеся» в ходе боя и доставленные по воздушному мосту к «кристаллу» «молекулы» уже никогда не «кристаллизуются»! Целое может обладать свойствами, которыми не обладает ни одна из его частей.

Тот день был не лучшим днем в моей жизни. С самого утра все шло не так.

Нас восемь человек. При проческе мы наткнулись на перепуганного дехканина. Он и привел нас в виноградник. Мы даже не успели толком втянуться в этот «карман», набитый виноградом, как наш «проводник» технично перемахнул через дувал. Когда мы поняли, что оказались в «бутылке», было уже поздно. Узкое горлышко пролома духи плотно заткнули свинцом из ДШК. В общей сумме огневого контакта доля упреждающего и заградительного огня стремительно возрастала. Следствием этого обычно является значительное увеличение расхода боеприпасов. Не понимая, что являемся удобной мишенью для обычного минометного обстрела, мы мгновенно огрызнулись со всех стволов. В считанные секунды на врага выплеснулось море огня.

Мы стреляли в невидимого противника в надежде заставить его выдать себя, сменить позицию и укрыться от наших пуль. Видимость такой контратаки есть всегда гарантия атаки скрытой. Опасность всегда представляется в перспективе, как событие, уже происшедшее, она реализуется через последствия — увечья, болезни и смерть. Мы были уверены, что плотный огонь крупнокалиберного пулемета заполнял паузу перед атакой духов.

Первое о чем думаешь в такие минуты — надо сначала защитить самого себя, и только потом начинаешь думать о противнике. Именно в эти минуты рождаются аксиомы типа «чтобы победить завтра, надо выжить сегодня». Это все так и не так одновременно. «Носороги», обычно, в первые секунды опасности делают вид, что они, спрятавшись, сидят в засаде. При этом от них нет никакого толка. Они ни черта не видят — ни общей картины боя, ни самого противника. Более ушлые «сайгаки» ломятся в атаку, прижимаются к противнику, попадают под его шквальный огонь и остаются под его стволами, спрятавшись под первое попавшее укрытие. Впадая в ступор от плотности вражеского огня, они не могут даже стрелять в ответ, чтобы хоть как-то улучшить свое положение. Оцепенев от страха, они одинаково боятся как огня противника, так и нашей огневой поддержки. Обычно они начинают кричать, взывая о помощи. В результате, как правило, первыми погибают «сайгаки», затем наступает очередь «носорогов».

Главная ошибка всегда в том, что люди не двигаются и не смотрят по сторонам. Это только кажется, что все пули летят в тебя! Тебя заметили — первая секунда, прицелились — вторая секунда, третья секунда — выстрел. Если позиция плохая — смени ее. Перебежал, упал, откатился и занял выбранную позицию, сделал прицельный выстрел, второй, третий. Стрелять по обнаруженному противнику надо короткой очередью или серией одиночных выстрелов. Упертость в этом случае не похвальна. Когда первый раз видишь живую враждебную тебе цель, про все сразу забываешь — внимание приковано к вспышкам чужих выстрелов. Тщательно прицелившись, ждешь очередного выстрела врага, чтобы одним выстрелом остановить его сердце. Не дождавшись вспышки его выстрела, по неопытности своей не сразу понимаешь, что у твоего противника такое же оружие, как и у тебя, и он, так же как и ты, старается хитрить и чаще менять позицию. Не жди, пока тебя засекут и начнут вокруг тебя «выкашивать поляну» — сваливай! Если сможешь — незаметно.

Уже пятнадцать минут, как мы держим круговую оборону, укрывшись в винограднике. Ситуация медленно нагревается, как кипяток в стакане — в любой момент все может лопнуть. Кашель ДШК неожиданно прекращается. Воздух наполняется шелестом и свистом падающих сверху мин. Шепелявя словно беззубая старуха, смерть плюет нам на головы из миномета. Мины, как капли дождя, шлепаются в сухую пыль, разбрызгивая осколки. Белый дым и хлопки разрывов, визг осколков превращают лабиринт виноградника в смертельную ловушку. Паника разрывает группу на части. Ни один приказ взводного не удостаивается должного внимания, каждый печется только о себе, не считаясь с другими. Гигантский, бессмысленный страх возрастает до такой степени, что оказывается сильнее всех отношений и забот о других. Оставшись с опасностью один на один, конечно, оцениваешь ее выше. Впадая в панику, всегда чувствуешь, что погибнешь, если сейчас же не покинешь опасное место. Поэтому, не имея возможности видеть, откуда исходит опасность, все невольно поворачиваются в направлении, по которому пришли. Паника всегда разворачивает спиной к опасности.

В проломе дувала мелькают силуэты духов. Я от страха приседаю на корточки и посылаю в пролом короткую очередь из своего ПК. Время пересечения пролома шириной в два метра для здорового человека составляет менее двух секунд. Для поражения такой цели на такой дистанции, требуется навык стрельбы с упреждением. Ограниченная видимость и малая дистанция требовали от моих испуганных мозгов более быстрой реакции. Вероятность поражения мелькающих в проломе силуэтов была крайне низка и безразлична к увеличивающейся плотности моего огня. Упражнения в стрельбе из положения «с колена» по «всплывающим мишеням» оборвала минометная мина, с шелестом упавшая у меня за спиной.

Хлопок разрыва и облако дыма, подбросив, разворачивает и роняет меня спиной на землю. Оглушенный взрывом мозг медленно глохнет, порождая неустранимую сеть знаков, замещающих знакомые мне звуки боя. Беспорядочная стрельба разбрасывает во все стороны горячие гильзы. Срезанная осколками виноградная лоза истекает сладким сиропом раздавленных ягод. Дымовые фонтаны разрывов, испуганно бегающие глаза пацанов, перекошенный в крике рот взводного — все эти знаки словно немые слова мертвого языка тех, за кем смерть будто тень с утра ходит по пятам. Я пытаюсь перевести эти знаки в обычные слова, чтобы сделать их снова слышимыми. Я кричу, но мой собственный крик не похож на мой страх перед смертью, а протянутая в направлении пролома — на просьбу о помощи. Мимо бегают люди, не замечая меня, словно я стал призраком! Взрыв мины стер все доказательства жизни на моем теле.

Я помню, как лежал на спине и ощущал, как мое сознание, в буквальном смысле, вытекает из меня и, смешиваясь с пылью, превращается в грязь. Осколки мины вспороли дно РД, россыпью разбросав мой боекомплект по винограднику. Я неожиданно представил, что рассыпанные патроны из моего РД — это мы. Патроны в лентах — это было все, что осталось от БК. Все бегали вокруг, суетились, а я понимал, что если я сейчас не остановлю всю эту бестолковую суету, они все будут лежать среди расстрелянных гильз и рассыпанного боекомплекта.

Я перевернулся на живот, подтянул пулемет к себе и, взяв на прицел пролом в дувале, продолжил дуэль с собственным страхом. Я расстрелял все три свои ленты. Когда пулемет, закипая, замолчал, я стал собирать в пыли патроны, разбросанные взрывом. Я так усердно протирал их, вручную забивая в ленту пулемета, что даже не заметил, как прекратился минометный обстрел. Смерть, нависшая над нами, застыла и остолбенела, столкнувшись с бессмысленностью моего сопротивления. Кристаллизуясь, она превратилась в прошлое — прошедшее совершенного вида.

Я продолжал лежа расстреливать из пулемета собранную мною рассыпуху, когда подошедший взводный взял меня за шкирку и рывком поставил на ноги. Я стоял контуженный в тишине, среди растерянных парней, так похожих на рассыпуху, не собранную еще мной. Тогда я понял, что даже если в свободе воли будет отказано, надо так определять мотив своих поступков, чтобы можно было стать таким, каким желаешь быть. В моем случае — живым и твердым, как кристалл! Ради этого стоит бросать в атаку все свои ресурсы — все до единого! Выпасть из обоймы и стать непригодным к повторному использованию легче всего — для этого достаточно однажды оказаться неспособным. Быть холостым и незаряженным — все равно, что быть использованной гильзой. Трудно оставаться заряженным и готовым к повторному выстрелу. Быть труднее, чем казаться. Я на всю жизнь запомнил ту свою беспомощность под минометным обстрелом.

Через десять дней, когда мы возвращались из этого рейда, нас четверых сожгли из гранатомета в подорвавшемся на мине БТРе. Я один остался в живых. Жизнь каждый раз давала мне множество шансов для выживания и лишь один шанс умереть. И я сделал правильный выбор. Наше мнение о жизни и смерти зависит не столько от реальных фактов, сколько от того, как кто-то воспринимает кого-то. Возможно, тебе не следует, после сегодняшнего посещения кладбища, говорить: «мой друг умер», если ты знаешь об этом только со слов других людей. На самом деле ты можешь утверждать только то, что смерть произошла между твоим другом и теми, кто видел его безжизненное тело. Я сам умер для тех, кто доставал мое окровавленное тело из сожженного БТРа.

Люди, внезапно получившие повреждения от ран, болезней или даже отсечения головы, в действительности не мертвы, а просто находятся в состоянии, несовместимом с продолжением жизни. Это элегантное и важное различие между смертью и «состоянием, несовместимым с продолжением жизни» я прочитал в старинном учебнике по медицине. Смерть не является несовместимой с продолжением жизни. Возможность вернуть различные виды смерти к жизни ограничена только уровнем нашей техники, наших собственных возможностей. Это возможно сделать, но мы не можем — не хватает способностей. Поэтому смерть — это всегда собственное решение, продиктованное нашей неподготовленностью. Это решение не всегда своевременное и верное. Есть три фактора, позволяющие избежать ошибки при принятии такого решения: тщательная подготовка, готовность идти до конца, и смелость, чтобы закрыть нерентабельный проект под названием «собственная жизнь».

Чтобы быть мертвым для других — не обязательно умирать! Смерть отнимает веру и заставляет всю жизнь работать на собственные похороны. Этот страх превращает наши дома в кладовки. Мы окружаем себя тем, что боимся потерять. Я с тобой, наверное, соглашусь в том, что кладовка — это место, откуда ушла вера и куда пришел страх. Разве набитая вещами кладовая гарантирует безопасность, благополучие и удачу? Поэтому, если ты считаешь, что мое сегодняшнее состояние можно назвать крахом, ты глубоко ошибаешься.

Ни один человек не может сделать вдвое больше, чем он делает обычно, но любой сможет сделать столько же, даже если в два раза ухудшит обычные условия своего существования. Несколько дней за пределом нагрузки и очищенная от балласта ненужных удовольствий жизнь рождает экстаз, недоступный сытости и спокойствию. Пить таблетки бесполезно, от них только дуреешь. Лучше дуреть от естественных причин — от собственной головы. То, что ты хочешь иметь для себя, обычно совсем не то, что ты должен иметь в действительности.

С годами багаж событий в моей жизни и связанных с ними вещей, которые моментально становились чужеродными, только накапливался. В бардаке накопившихся вещей я начал терять из виду единство собственной жизни. И лишь воспоминания прошивали ее насквозь, скрепляя, связывая и объясняя прошлое на абсолютно достоверном языке брошенных и забытых мной вещей. Квартира стала как альбомом с фотографиями, напоминающими о том, что могло бы быть, но случившись, так и не получило продолжения.

То, чем не я мог воспользоваться, я не стал хранить. Продал квартиру, не потому что, влез в долги. Продал ее для того, что бы вложиться в новое дело, заработать денег, купить новую квартиру и вернуть долги. Я слез с дохлой лошади, чтобы пересесть на здоровую. Найду какую-нибудь компанию-«кладовку» и оживлю ее, выкинув из нее все старое и отжившее. Для одних кладовка — это склад упущенных возможностей — ящик с рассыпухой! Для других — это клад новых возможностей. Парочка идей у меня уже есть.

После его историй смерть Паши и последующие события моей жизни начинают казаться мне чем-то неокончательным и все более напоминать временный недуг. Действительно, бывает, что некоторые мотивы, порожденные в прошлом, оказываются столь мощными, что изменить их невозможно никакими усилиями воли, и они продолжают действовать, пока полностью не исчерпается их сила. Но усилием собственной воли можно управлять своей реакцией на эти мотивы. Надо самому решать — выйти из испытаний сломленным или очищенным, быть ли вознесенным к вершинам удачно использованной возможностью, или опрокинутым в прах, злоупотребив ею. Мало кто терпеливо пережидает циклы падения, и только единицы способны добавлять к своему капиталу тогда, когда это наиболее выгодно — после потерь.

Я оставил Чирику денег. Надо уметь получать то, что получаешь и отдавать то, что отдаешь.