В Аксу я Бакана не нашел. Плутая по занесенным снегом улицам, стучась в двери землянок и вполне приличных домов, я узнал, что «такого здесь нет». Мне посоветовали, поискать в «пятиэтажках Заводского» — в поселке по другую сторону трассы из Аксу.

Прототипом для первых «хрущёвок» стали блочные здания (Plattenbau), строившиеся в Берлине и Дрездене с 1920-x годов. Строительство «хрущёвок» продолжалось с 1959 по 1985 год. В 1956–1965 годы в СССР было построено больше тринадцать тысяч жилых домов, и почти все — пятиэтажки.

В одной такой панельной пятиэтажке, с выбитыми на лестничных пролетах окнами (зимой!), вывороченной подъездной дверью, я нашел Бакана. Поиски заняли минут сорок, из них большая половина времени ушла на вежливое общение с прохожими, уточнение несуществующего адреса, полученного мной из сомнительного источника. В последние пять минут своего поиска, я подъехал к местному магазину, пристроенному к панельной пятиэтажке. У входа тусовался какой-то бродяга. Пара вопросов, оплата информационных услуг по заявленному тарифу и я уже имел полную информацию о Бакане — даже номер его сотового телефона!..

Я стоял на площадке пятого этажа, перед обшарпанной дверью однокомнатной квартиры. На мой стук дверь ответила гулким эхом пустой квартиры. Я еще раз ударил в «барабан» — послышался какой-то шорох. Я набрал номер сотового Бакана — за дверью громко зазвонил телефон.

— Привет, — поздоровался я, с ответившим на мой звонок, человеком.

— Привет, — устало ответили мне.

— Бакан ты? — проверил я сам себя.

— Я, — ответил человек на том конце радиоканала.

— Ты где? — спросили меня.

— Я перед дверью, которую ты мне не открываешь, — в доказательство своих слов я ударил ногой по двери.

Связь прервалась. За дверью началось движение — деревянное дверное полотно с одинаковым качеством транслировало звуки в обе стороны. Наконец дверь открылась и я вошел в маленькую прихожую типовой однокомнатной хрущевки. Это был классический притон. Обуви в прихожей не было — никто не разувался. Запахи, грязь, сломанная старая мебель, грязные окна без солнечного света — так выглядят берлоги «трефовых тварей»?

«Поэта далеко заводит речь» — Цветаева сказала. Этих утырков в эту дыру тоже чьи-то слова привели. Если верить Шасу и слово это «дыхание твари», тогда язык — это вирус, оккупировавший мозг и заставивший мозг развиваться, чтобы этот вирус обслуживать. Язык адаптировался к мозгу в гораздо большей мере, нежели мозг эволюционировал в сторону языка. Шизофрения — плата человечества за умение говорить.

Одни виртуозно играют механизмом речи, получая недоступный для посторонних товар. Другие говорят немыслимо, это вообще не язык. Я не слышал речь людей, впустивших меня в квартиру, и думал: у этих людей может вообще не быть никакого мозга. С какой стати этим людям долго жить? У них нет никакой цели существования, нет никакой идеи, нет картины мира, она распалась на молекулы, одна называется «водка» или «косяк», другая — «колбаса». Речь это показатель уровня сознания. Было жуткое чувство, что происходит некая мутация — обитатели притона разговаривали жестами….

Язык дельфинов никогда не будет расшифрован — уверен. Язык — не словарь. Язык — это набор единиц плюс правила. У нас в голове есть списки чего-то и многочисленные списки правил, по которым с этими единицами нечто происходит. Эти списки выглядят не так, как в словарях, а правила не так, как в учебниках. Здесь у нас нет никакого ключа, нет отмычки. Это не вопрос техники. Это вопрос какого-то другого хода — не количества фактов, а того, что с ними делать. Здесь должен произойти некий философский или методологический прорыв. Про людей мы, по крайней мере, знаем, что в их языке есть слова, морфемы, фонемы, синтаксис, что есть тексты.

Есть, условно, стили языка — «низкий», «заборный», «средний». И есть «высокий» — виртуозные игры с языком. Сейчас эти границы фактически исчезли. Будто перевернули банку, и поднялась вся муть со дна. То, что было «низом», стало «средним», что было «средним», стало «высшим».

Почему?

Из детей, которые на вопрос, кто такой Гитлер, отвечают — джазовый музыкант, вырастет не просто быдло. У них все реперные точки не просто смещены — заменены. Посмотрите на рекламу: на экране женщина — зашлась прямо, будто Данте прочла, а это все про пятновыводитель — ковер почистить. Безумие. Если дитя неразумное окружить слоганами вроде «ведь ты этого достойна», откуда взяться пониманию, что жизнь дана один раз и надо стать максимально лучшим из того, на что человек годится?

Я, например, послушав самого себя на диктофонной записи, сделанной в момент переговоров, решил, что говорит какой-то шизофреник. На записи я говорит очень много, очень сложно и гиперправильно. В фразах было много оборотов, масса редких слов, странных ассоциаций. При этом в речи почти не было смысла. Казалось, что мозг говорящего, словно вхолостую работающий компьютер, безошибочно воспроизводящий алгоритмы построения фраз, сам себя съедал. Возможно — я так же пишу. Слава, Богу, читаю правильно.

А вот у Шаса, например, при его стабильном маниакальном состоянии, очень быстрая речь; он захлебывается, не делает пауз, слишком спешит, чтобы следить за правильностью построений. Часто его речь — обрывки фраз, этакая пулеметная лента.

Ладно, мы с Шасом — контуженные. А помните у Гарбачева: «Ей нужно поэтому такое так сказать»? У нас в городе был случай. У ребенка не было слуха от рождения, а родители ухитрились не замечать этого пять лет! Вот куда эти ушлепки смотрели?! Обратились к врачу, только когда насторожились, что ребенок не разговаривает. Конечно, не разговаривает — потому, что ничего не слышит! Это реальный факт. Какие дети вырастут в таких притонах? То, что добывание одежды и еды для миллионов людей перестало быть проблемой, не привело их к изучению Монтеня.

Говорю вам — сначало будет слово, оно будет как пропуск в будущее! Люди будут жить в резервациях: за забором ЗАТО, с охраной — город богатых и образованных, а вокруг — огромная масса других людей…

В квартире стоял настоящий «кумар» — запах анаши превращал непроветриваемую квартиру в пепельницу, полную непотушенных окурков. Запах — могучий генератор подсознания, мощный гипнотический ключ. В башке каждого есть гиппокамп, «морской конёк» по-гречески, — часть лимбической системы обонятельного мозга. Он ведает памятью — прошлым. Судя по всему у Шаса с этим «морским коньком» были проблемы. Люди, у которых нарушен гиппокамп, не способны к воображению. Я вспоминаю, что только мы не представляли себе в армии по обкурке! Впервые попав в Испанию, я вспомнил, как мы с Баканом представляли, жарясь под солнцем на песке Регистана, что мы на Багамах — океанская волна, горячий песок пляжа, прекрасная погода, нам несут Martini. Мы даже делились своими ощущениями — обменивались деталями, конструируя воображаемый мир. Гиппокамп не только держит прошлое, он обеспечивает то, чего нет — виртуальные миры. Говорят, что научились записывать галлюцинации — объективно исследовать, что происходит в мозгу в такой ситуации. Человек якобы слышит голоса, чувствует запахи. Полно, батенька, — говорят ему, — сочинять. Сейчас снимем картину деятельности мозга, и она покажет, что там нет никаких сигналов. Снимают. А они есть! Прибор показывает — сигнал пришел. Мозг сам себе его придумал и создал — запах, звук…

В каком виртуальном мире жили сейчас эти «говнокуры», забывшие как правильно дышать?

Я вообще не курю. Курил в армии — «замальцованную» пыльцу индийской конопли. А кто там ее не курил? Все курили — пусть не врут! Жизнь там так, порой, давала прикурить, что дым из ушей шел и без курева! Экспертом себя в этом вопросе не считаю, но как «накуриться», чтобы с космосом поговорить, представление имею.

По единственной большой комнате двигалось, лежало около десятка тел. Я обратил внимание, что при появлении постороннего, никто не «кипишевал» — на столах и полу я не видел явных улик их наркоманского образа жизни. Толпа укуренных, обломанных, пьяных и с похмелья, но ни одного «неадеквата» или «космонавта». Правовую грань своего существования эти зомби соблюдали четко. Это следовало признать — правила игры с участковым они не нарушали.

Никто практически не разговаривал. Кто-то легким пинком поднял лежащего. Один толкнул другого рукой в плечо, сунул пустой стакан и показал в направлении кухни. Какая-то тварь, похожая на женщину без возраста, пытаясь вспомнить собственную стыдливость, одевалась, путая нижнее белье с верхней одеждой. Никто из них, не говорил — все обменивались жестами, взглядами, мимикой добавляя отсутствующие интонации и подробности. В полной тишине, наполненной смрадом духовно разложившихся людей, шел плотный обмен информацией. Единственным условием для ее передачи был визуальный контакт. Чтобы его вызвать, тела прикасались к друг другу, кидали в других вещи, предметы.

Представьте тараканов, размером с человека. Они ходят вокруг вас, общаются с помощью движений своих усов, трутся друг о друга своим хитиновым покровом, но вы их языка жестов не понимаете — так, примерно, чувствовал я себя в том притоне…

Первым был жестовый язык, не звуковой — стопудово. У приматов голос не подчиняется коре. Я сам помню, как мне Боб (он тогда работал после войны на «Прогрессе» и они с Сухумского обезьяньего питомника получали обезьянок) рассказывал, как один обезьяненок нашел еду, которую ему подбросили сердобольные рабочие. У него хватило мозгов понять, что орать об этом не надо, потому что сбегутся и отнимут, но не кричать он не мог — так устроены их мозги, непроизвольные звуки они не способны регулировать. И этот обезьяний малыш лапой зажимал себе рот, чтобы не так громко орать, пытаясь спасти еду! Так вот, думаю, наш язык — не наследник звуковой коммуникации предыдущих видов, а появился из жестов. Я вспомнил, как мы «семафорили» на проческе и засадах. Рассказ Боба про обезьянку меня тогда сильно торкнул.

— Где Боб? — Спросил я Бакана, освобождая мозг от образа сообразительной обезьянки.

— А ты хотел, чтобы я в твое отсутствие с братишкой посидел? — спросил меня нагло Бакан. Я оценил его юмор и предложил поговорить на улице. Мы вышли, сели в машину. Я привез с собой ноутбук — показать Бакану фотки пацанов с нашей встречи 22.04.08 (25 лет нашему призыву было), фотки комбата. Бакан как-то вяло смотрел на фотки, словно «Мурзилку» разглядывал. Слушал меня невнимательно, все время крутил головой, словно кого-то высматривал. Его трясло и он откровенно предложил съездить в магазин. Магазин был в пристроенном к соседней пятиэтажке помещением. Мы подъехали к магазину. Я дал Бакану денег на пару пузырей водки. Хотел еще дать денег «на жизнь», но он, выбежав радостно с «пузырями» из магазина, крикнул мне — спасибо и… убежал!

Полезность благ обратно пропорциональна их наличному количеству. В рациональном мире мы все хотели бы быть не бедными, а богатыми, но сила нашего желания разбогатеть определяется тем, насколько мы богаты в данный момент. Состояние наслаждения от предстоящей выпивки служило Бакану подтверждением эффективности его действий. Стремясь к получению удовольствия от купленной водки, он таким образом утверждал факт своего контроля над реальностью.

Надежность и порядочность складываются не из верности к личным прихотям, а из верности принципам. «Как-нибудь» Бакана рано или поздно должно было свестись к «кому-нибудь» — его смирение перед обстоятельствами, в психологическом плане уже можно было смело называть паразитизмом.

Бакана я так и не дождался. Просидев минут пять, я увидел как мимо меня пролетел полицейский УАЗик. Я подождал немного и стал понимать происходящее — по ходу, там, на пятом этаже, шел «прием» по полной. Звонить Бакану на сотовый я не стал — чем позже начнут изучать список входящих и исходящих на его «трубе», тем больше времени у меня для свободы. Все еще не веря, что Бакан не придёт, я медленно отъехал от магазина. На выезде из поселка на трассу, меня остановил передвижной пост полиции — четверо вооруженных полицейских, тоже на УАЗике. Тщательно проверив мои документы, меня обыскали. Я с пониманием своего положения, с легким пререканием перенес эту унизительную процедуру ощупывания и похлопывания. Расспросив про протезы и выяснив цель моего приезда в поселок (…искал однополчанина, не видел 25 лет…), перевернув верх дном весь салон с багажником, меня отпустили, попросив довести в город полицейского.

По дороге я разговорил лейтенанта местной полиции. Молодой, крепкий казах, рассказал, что наибольший рост количества преступлений по всем линиям отмечен в прошедшем году — на двадцать два процента! На мой вопрос про местные зоны, он мне рассказал, что в августе была попытка побега — застрелили ночью заключенного. Трое заключенных предприняли попутку бегства из колонии, но их заметили военнослужащие охраны. После того, как были предприняты меры по возвращению заключенных и их предупреждению, двое из них вернулись, но третий не откликнулся. После нескольких предупредительных выстрелов, на которые не последовало реакции, был открыт огонь на поражение. Парню было двадцать пять лет — 1985 год рождения.

За охрану правопорядка несет ответственность поселковое отделение полиции из восьми человек. Сегодня они только что взяли курьера и тут же накрыли притон! Курьер, молодая женщина, везла в спортивной сумке, плотно упакованными, несколько килограмм анаши и маковой «соломки».

Я вдруг четко увидел реальность происходящего — с ужасающей резкостью картинки, до боли в глазах! Я слушал рассказ полицейского и не верил своим ушам. Свершаемое всегда свершается независимо от тех, кто зависим в свершаемом.

…Стояла у магазина с сумкой. Малахольная какая-то. Мы ее ждали, но в Макинке на вокзале, когда она сошла с поезда, потеряли — она самовывозом с Чу везла всю эту дрянь. Представляешь? Муж ее недавно освободился, но успел жену в карты проиграть — они все продали из ее дома, на эти деньги и отправили за анашой. Как она смогла контроль в поезде пройти, не понимаю? Зачем было ехать в Чу, если можно было легко закупиться на месте — взяв пусть меньше, но без хлопот и риска?

Про нее узнали, когда мужа взяли при попытке переправить на зону наркотики. Он свою жену и сдал — выторговывал себе срок, тварь! Женщина честно выполнила задание — они ее запугали, малолетнюю дочь папаша держал в заложниках. Когда мы ее взяли у магазина, удивились тому, как много она смогла провезти поездом? Адрес притона она назвала сразу — очень за девочку боялась. Мы про притон уже давно знали, но не прикрывали — ждали «гонца»…

Люди, несущие убытки, предпочитают продолжать рискованную игру, только чтобы не мириться с гарантированными потерями. Избыточная фиксация на настоящем искажает действительность и ведет к ошибочным оценкам и неразумным решениям. История по мужа-зека, проигравшего жену в карты, была не менее фантастична, чем «печальная» история про «Даригу».

Чтобы удалась любая хитрость нужно предварительно усыпить подозрения обманываемого. И наоборот, пока есть хоть искра недоверия, еще сохраняется шанс устоять против хитрецов и обманщиков. Ведь, как только мы чувствуем, что можем оказаться обманутыми, то сразу замыкаемся и настороженно ждем, каким именно образом нас попытаются обхитрить. В этом случае мы взвешиваем в уме чуть ли не каждое слово собеседника и логически «просчитываем» все возможные последствия. И наоборот, с людьми, которых мы хорошо знаем и которым привыкли доверять, мы ведем себя свободно и раскованно, не опасаясь какого-то подвоха с их стороны. Как технично нас с Шасом «стукнули» лбами! Как грамотно она просчитала меня и технично избавилась от Шаса. Если это было результатом ее обдуманных и просчитанных действий, то насколько тогда реальна история про «проигранную жену»? Почему она «попала» у магазина? Что вообще произошло с нами?

Я довез полицейского до города. Долго потом сидел в машине, раздумывая, как мне поступить. Людей, переоценивающих вероятность собственной ошибки, чаще других сносит в сторону. Думал про Шаса, про женщину с сумкой, про Бакана с Бобом. Непредсказуемость случайных событий позволяла быть уверенным в том, что неправильно, а не в том, что с моей точки зрения, казалось правильным. Вечером я выехал в Астану. В Астане погостил у человека, давшего мне кровь в Кандагаре, потом вернулся домой.

Под Курганом, на объездной, остановившись пообедать в избушке придорожной харчевни, я встретился с Шасом. Он был в компании двух крепких парней. Они обедали, так же как и я возвращались из Казахстана. Их «сарай», черную затонированную «Tahoe» с тюменскими номерами, я видел еще паркуясь на стоянке. Мы поздоровались, я подсел к их столику, Шас делал вид, что ничего не произошло. Он точно, по ходу, помнил только то, что желал помнить. Они молча доели, попрощались со мной и уехали.

Я так и не определился со своим поступком — прав был я или нет? Мучил себя раздумьями — но не каялся. У меня была еще целая куча решений, ждущих своих задач.

И если уж верить тому, что твари, о которых говорил Шас, существуют, я все же предпочту считать себя свободным от них и, продолжив аллегорию работы мозга, как «джейм-сейшен нейронных ансамблей, приезжающих с разных адресов в конкретное место», приму нашу историю, как материальную проекцию, сыгранной нашими «нейронными оркестрами», импровизации. Хочу признать — сыграли хорошо. Сыграли и разъехались…

Да, про борщ из моего сна.

Когда один из парней Шаса вставал, он опрокинул тарелку с борщом, которую мне принесла официантка. Тарелка опрокинулась, щедро залив мне матню брюк и обе штанины. Я обтерся салфетками, доел обед. Умывшись из бутылки с минеральной водой у машины, достал из багажника чистые джинсы, переоделся в машине и поехал домой. Запах борща преследовал меня всю оставшуюся дорогу, напоминая мне о Шасе и увиденном мною сне.

Сон — точно!

Сон Шаса! Я поэтому-то и вспомнил историю Куаныша!

Сука!..

Я прокручиваю «пленку» назад…