Глава первая

Он полюбил Кению, эту маленькую страну, изумрудный лоскуток плато на обширном континенте Африки. Полюбил любовью, отпущенной ему временем, обстоятельствами, людьми, природой; но это была не любовь к Родине…

Сын Бхарата-Индии, страны тысячелетней культуры, он затуманенным взором посмотрел на полки с деловыми папками, на полированный стол с бумагами и ненавистным ему перекидным календарем — и его потянуло домой, в библиотеку, где он мог погладить корешки восемнадцати томов «Махабхараты», «Рамаяны» и самых любимых книг писателей мира…

Крупная муха жужжала над его головой. Джавар был в плохом настроении, что не соответствовало ни его воспитанию, ни его национальным устоям. Где там! Бизнес, производство, рынок! Сей трехглавый дракон, несмотря на то, что человечество якобы отошло от язычества, заставляет поклоняться себе так, что не жаль лба, а жаль жизни и суеты в ней…

Почему так? И почему этот человек, по имени Джавар, пребывает в плохом настроении? Отвечать на эти вопросы — дело социологов, психологов и философов. Но люди означенных профессий, которых он содержит на свои налоги, никогда в его краткой жизни толком не смогут сделать этого.

Он знал, что как капиталист он — ничтожный человек, и ничтожный человек как капиталист… Ибо здесь, в Найроби, и там, в Бомбее, тысячи людей ночуют на тротуарах.

Муха перестала жужжать. Наконец в нем победил рационализм. Джавар просмотрел принесенный ему отчет о прибылях и, выудив из сигарного ящика сигару, начал мерить шагами квадратный, немного неудачный по своему расположению кабинет… Он с трудом сдерживал гнев, который накатывался на него всесокрушающий волной.

Кондиционер мерно шумел. В приемной было тихо. И это его беспокоило. Он четко знал: кашмирская козья шерсть «пашми» гораздо качественнее и дешевле местной, но, памятуя о том, что «за морем телушка — полушка, да рубль перевоз», был в растерянности.

«Бомбейская коррупция меня по миру пустит!» — мысленно подосадовал он и вызвал по селектору секретаря.

«Хотя зачем раздражаться? Еще несколько лет, а мне уже за пятьдесят, — и прости-прощай тысячелетний национальный индийский характер — форпост спокойствия и терпения! Я стану плоским, как поднос: бей, ломай, дроби!..» — думал он, теряя самообладание.

Открылась дверь, и в кабинет вошла секретарша, приглашенная им из Кашмира. Немолодая женщина была одета в сари, а сей факт для шефа означал даже больше, чем простите, девственность… Кто из людей коренных наций был на чужбине, тот простит и поймет Джавара…

— Вы меня вызывали? — задала секретарша глупый вопрос.

— Кажется, да, — ответил он.

В общем-то Джавахарлал был человеком необычайно доброжелательным. За это его любили в деловом мире. Жесткость, глубокомысленный лиризм и нежность сочетались в нем столь же гармонично, как вспыльчивость и благоразумие…

В Бомбее он владел двумя текстильными фабриками. Это не так уж много. Он знал, что «лапа» Таты лежит на них. Но пусть лучше она, чем чья-либо другая. Он, как говорят, — парс. Они понимают друг друга, а это очень много значит. Тата никогда не отказывал ему в кредите, не откажет и в будущем. В этом Джавар был уверен.

— Я слушаю вас! — произнесла секретарша привычную фразу.

— Попросите шофера… хотя нет… Джавар, раскурив сигару, посмотрел на секретаршу большими серыми глазами кашмирца и вдруг спросил на кашмири:

— Я очень постарел, Сита?

— Что вы, господин Джавахарлал! Вы молоды и бесконечны, как боги Индии! — ответила Сита на хинди, улыбнувшись ему, как легкая волна озера Дал.

Джавар оценил ее ответ по достоинству, тем более что он был произнесен на хинди, так как она знала, что родился он в Кашмире, а годы его учебы, работы и семейной жизни прошли в Бомбее.

«Да, умеют индийские женщины заплести венок настроения», — подумал он, и гнев его поутих.

Резко дернув за шнур, он поднял латунные жалюзи, и предзакатные лучи солнца хлынули в помещение. Ровные квадратные застройки Найроби — столицы Республики Кения — белизной и зеленью наполнили глаза. Стало веселее. Но Джавар не поверил внешней реальности. Что-то внутри ломало, бушевало и тревожно натягивало невидимую струну сознания, выводя его из равновесия.

Вдали, справа, в легком мареве заката виднелся район «Матора вэлли» — поселок лачуг с глиняными полами, без электричества и воды, тысячи обитателей которых не имели постоянной работы.

Слева виднелось здание аэропорта Эмбакаси. Это вдохновляло.

«Разве можно восторгаться кольцом, рассматривая лишь вынутый из него драгоценный камень?» — говорят кушиты.

— Статс-секретаря и экономиста — ко мне, живо! — распорядился он и резко сел в кресло.

Секретарша исчезла.

Включенный кондиционер создавал нормальную атмосферу, хотя со стороны саванны несло жаром, как от раскаленного мангала.

«Кению европейцы называют самой прекрасной страной в мире», — почему-то пришло ему в голову, хотя в данный момент это было ни к чему.

Джавар тряхнул головой и пробежал пальцами по бороде, как по струнам ситары.

«В чем причина моего гнева, раздражения? А как можно быть спокойным, сам же себе отвечал, он, когда, может быть, две трети твоих братьев трудятся от зари до зари за кусок хлеба? Когда мои земляки, кашмирцы, горцы, переносят неимоверно тяжелые грузы на спине, упираясь горячим, потным лбом в ремень, и умирают, не дожив до сорока лет?! Мы не имеем права быть счастливыми! Мы не достигли еще этого, да и не получится из нас счастливых, пока рядом нищета, голод и преждевременная смерть. Счастлив только тот, кто забылся в работе, в любви или отрешении… пока…».

Сквозняк пробежал по столу, перелистав бумаги, лежавшие на нем.

Джавар вспомнил о своем племяннике Ананде, в котором не чаял души. Ананд — его опора и надежда в Бомбее. Именно ему он полностью доверил дела производства и управления кредитами, частью прибылей и внедрение их в расширение производства. Но почему его любимец молчит и не звонит?..

Итак, две причины гнева, кажется, выяснились…

Джавар вдовец. У него нет детей. Может пресечься род. А его любимый Ананд не женится! «Развратится, подлец, как последний наваб!» — подумал он, и на его лбу выступил холодный пот.

Но вот его взгляд остановился на двух вошедших фигурах, и он пришел в себя. Это были статс-секретарь и инженер-экономист.

— Я недоволен делами, — сказал, как в пустоту, Джавар и встал с кресла, предложив вошедшим сесть на диван.

— Зря беспокоитесь! — внушительно и тихо сказал тощий экономист и поправил ненужный галстук, давящий на шею.

— Сорвите эту змею! — рявкнул Джавар и подошел к нему.

Тот мигом сдернул с себя галстук.

— Выбросьте его! И больше не входите ко мне с петлей на шее! — строго бросил он.

— Все идет по плану, господин, и ваши волнения напрасны, — мягко продолжал, заполняя паузу, инженер-экономист.

— По какому «плану»? Я потерял миллион долларов за неделю! А вы говорите «план»!

— Это произошло из-за недопоставки шерсти. Но это временно. Все окупится и наверстается. Ведь вы сами спланировали запасной вариант, — настойчиво твердил экономист. По его виду можно было понять, что он даже очень «в курсе».

Блеснув белками глаз, экономист добавил:

— Шерсть из Сринагара — в порту. За простой мы не платим. За разгрузку отвечает поставщик.

— Я недоволен делами! — еще раз раздраженно повторил Джавар, хотя резон в словах экономиста его «достал» и успокоил.

— Вы все уволены с сегодняшнего дня. Все! — и Джавар резким движением раздавил в пепельнице сигару, как ящерицу.

— Скажите секретарше, что вы все уволены! И она тоже! — в гневе взвизгнул он и слегка покачнулся.

— Что с вами, хозяин? — спохватился статс-секретарь, искренне озабоченный.

— Ерунда. Где технолог? Ко мне его! — более спокойно, однако с нотой раздражения проговорил Джавар.

Инженер-экономист позвонил по внутреннему телефону.

— Он на производстве, господин Джавахарлал. Может быть, я смогу ответить? — спросил экономист.

— Меня интересует качество продукции… вернее, что выше на сегодняшний день ценится: кашмирское или кенийское сырье?

— Когда как. Но доминирует всегда кашмирское. И, я думаю, манипулировать излишне нет смысла. Надо сохранять постоянство, иногда обходя острые углы.

Раздался продолжительный отрывистый зуммер.

— Господин Джавахарлал! Вас спрашивает Бомбей! — раздался в приемнике мягкий голос секретарши.

Джавар встрепенулся и схватил телефонную трубку, словно седой беркут бедного зайца.

— Да, да! Ананд, мой дорогой! Я у телефона. Да, да… мальчик! Хороший процент прибыли?.. Так… неплохо. Завтра я тебе позвоню. У меня люди. Поклон. Целуй за меня землю Бхарата! Да будет она под твоими стопами благословенна!.. — С этими словами он положил трубку.

Несколько минут он легко, как олень, ходил по кабинету, сияя серыми с голубизной глазами.

— Так!.. А! Вы еще здесь? — удивленно уставился он на служащих. — Идите, идите, работайте, не забирайте мое драгоценное время! Кстати, в конце недели — всем премия. Процент вы определите в пределах разумного сами. Я благодарю вас за информацию. Господи! Что бы я делал без вас!? Господа! В следующий раз вам придется увольнять меня с работы.

Служащие улыбнулись. Джавар погладил бороду. Этот жест означал, что хозяин понял их и остался доволен.

Сотрудники направились к выходу.

— Постойте! — воскликнул промышленник. — Вы не возражаете, если я уеду по делам в Бомбей дней… на десять?

— О чем речь, хозяин?! — ответил статс-секретарь.

— Это только на пользу дела, — добавил инженер-экономист, сняв галстук и промокнув платком испарину ни лице. — Правда, без вас будет грустно, — добавил он с улыбкой.

Разговор происходил на английском языке. Джавар улыбнулся, посмотрел на своих подчиненных, из карманов пиджаков которых свисали пестрые концы галстуков, как сброшенные шкуры кобр.

— Вяжите узлы, вяжите! Это я так. Галстук есть галстук. Мои сотрудники должны быть элегантны и собранны. Но только никаких «гордиевых узлов»! — пошутил он.

Подойдя к столу он сел и закурил сигару.

— Во время моего отсутствия моя яхта на озере Виктория в вашем распоряжении, друзья!

Затем Джавар встал, поклонился служащим, сложив ладони у лица.

— Итак, может быть, через неделю, если ничто не помешает, я отбуду в Индию. Скажите шоферу, что я спускаюсь!

Служащие откланялись, как истые индийцы.

— Сита! — позвал Джавар секретаршу.

Вошла Сита и, прикрыв за собой дверь, внимательно взглянула на шефа. В ее глазах застыла готовность исполнить приказание.

— Передайте куратору магазинов, чтобы утром был здесь, в конторе.

Сита утвердительно кивнула и вышла из кабинета.

Сюда, в Найроби, Джавар пригласил из Кашмира, этой «крыши Индии», ремесленников-ткачей, вышивальщиков, гранильщиков камней, резчиков по слоновой кости, кожевников, горшечников. Они неплохо здесь зарабатывали по сравнению с Индией. Некоторые изделия он закупал в Сринагаре и Пенджабе. Для закупок у него были агенты и друзья в Кашмире. Здесь же он держал два магазина для сбыта этих товаров.

По своей натуре Джавар был жестким и в то же время лирически настроенным человеком, решительным и быстрым. Он воспламенялся так же быстро, как и остывал. Гнева и зла не держал. Рационализм и высокая духовная работа мысли сочетались в нем на редкость гармонично. В духовном смысле как социум он не был рабом, потребителем, был человеком талантливым, на уровне интуиции. Он вдовец. Свято хранит память о своей прекрасной Индире. Ее портрет, украшенный цветочными гирляндами, висит в холле его дома.

Тоска по Родине порою так наваливалась на него, что он был готов вплавь переплыть океан. В Африку он «сбежал» вскоре после смерти жены. Детей у них не было. Он воспитывал племянника, Ананда, сына своего старшего брата.

Кроме работы, его непреходящей страстью была охота. Благо для этого Кения была как нельзя лучшим местом. Это, пожалуй, единственная страна в Африке, где сказочное разнообразие и богатство животного мира еще сохранились в ее лесах, саваннах и буше, представляющем собой огромную территорию, поросшую дикорастущим кустарником с небольшим количеством деревьев, возвышающихся над ним.

Одних только диких животных — от карликовых антилоп размером с кролика до огромных канн весом до тонны — здесь свыше тридцати видов. Более тысячи видов птиц. Львы, леопарды, гепарды, шакалы, гиены и другие хищники. Можно увидеть своими глазами даже без бинокля пасущиеся стада антилоп, газелей, зебр, сотни буйволов, десятки слонов, носорогов, жирафов, страусов, резвящихся в воде бегемотов, греющихся на солнце крокодилов, парящих в небе грифов. Глядя на желтое травянистое море саванны, можно заметить и определить по рогам вытянувшееся в линейку и стремительно удаляющееся стадо антилоп или газелей.

Запыленный «фиат», бесшумно сорвавшись с места, выехал на широкую и прямую дорогу.

Водитель, сверкнув «слоновой костью» зубов, краем глаза уловил настроение шефа и, как бы невзначай, кинул:

— Хозяин, домой или…

— Разумеется, домой и побыстрее, — сказал Джавар и прикрыл глаза.

Машина пересекла центр, обогнула университет и здание парламента и повернула на восток. Миновав отели «Нью-Стенли» и «Найроби-Хилтон», шофер притормозил у светофора.

Джавар открыл глаза и, повернув голову, посмотрел на пешеходный переход. Его внимание привлекла женщина, с ног до головы закутанная в черную паранджу, и девушка в набедренной повязке из племени рендилле — вся в ожерельях, ниспадающих на груди, до блеска натертые верблюжьим жиром.

— Кого здесь только не увидишь! Смешение племен и лиц! — воскликнул он. Воистину, этнический Вавилон!

— Да, хозяин. Я вот, как вы знаете, кикуйю, потомок исконных земледельцев, сказал водитель на языке суахили и вздохнул.

— Мвеня-Ньяга из ничего сотворил мир. Это — ваш Бог, создавший вначале гору Кения, а затем все видимое и вас.

— Спасибо, хозяин, что вы знаете нашего Бога! Только теперь я шофер, а не земледелец, — с сожалением проговорил водитель.

— Важно, что ты хороший человек! — подбодрил его Джавар.

Машина остановилась у ворот небольшого двухэтажного кирпичного коттеджа с широкими террасами. Все окна выходили только на террасы. Уютный сад, обсаженный стройными изящными пальмами, представлял значительную часть флоры Индии. По саду расхаживали несколько великолепных павлинов, считающихся в Индии священными птицами.

Дверь машины открыл «черный Аполлон» — масай, рослый красавец с удлиненным лицом, тонким носом и мягко очерченным ртом.

Джавар окинул привычным взглядом плотного и черного, как эбеновая древесина, слугу и друга по охоте, который неподвижно застыл перед ним, слегка склонив голову. Его прическа представляла собой множество тонких, туго заплетенных косичек. В руках он держал копье.

— Мумба! Ты что, палку проглотил? Веди себя проще! — весело сказал ему хозяин, выходя из машины. — И зачем ты постоянно ходишь с этим копьем?

Масай одернул ярко-красную тунику, закрепленную на одном плече, и на его лице вспыхнула улыбка. Две золотые серьги в форме полумесяца дрогнули, а ожерелье из когтей льва — символ храбрости — слегка качнулось на плотной, как постамент, груди.

— Надо, бвана, мой господин! — серьезно ответил на суахили Мумба. — А щит из кожи буйвола я оставил в прихожей.

— Зачем? — смеясь, спросил хозяин, поднимаясь по ступенькам к парадной двери, у которой его встречал слуга, садовник, повар и домоправитель — его земляк и друг, сикх из Пенджаба Дараян. Его густая черная борода лежала на широкой груди, обтянутой белой хлопчатобумажной рубахой.

— Я не взял щит, потому что вы не любите его, бвана.

— Я люблю щит больше, чем копье.

— Нет, вы любите эти два оружия в совокупности!

Джавар улыбнулся. Ему стало весело.

— Мумба! — сказал водитель, обнажая ровные зубы. — Моя бабка пугала нас в детстве масаями. И мы читали молитву: «Господи, сделай так, чтобы ни один из нас не встретился с масаями, львами и слонами».

— Видит твой Бог, что ты встретился со мной на счастье! — захохотал Мумба.

— Наконец-то! — облегченно вздохнул Джавар, входя в прохладный холл. Он быстро разделся. Оставшись в одних плавках, вышел во двор, где с разбегу, как торпеда, нырнул в изумрудную воду бассейна. Немного поплавав, он, не дыша, полежал на поверхности воды с полминуты, и сразу же вышел из бассейна. Насухо вытеревшись мохнатым полотенцем, он облачился в шелковый халат, принесенный ему Дараяном, и прошел в свою спальню, которая служила ему помимо этого и библиотекой, и столовой. Он сел на шкуру черной пантеры — аджину — символ брахманизма, его предков ариев.

Мумба, словно Хануман — обезьяний бог, телохранитель бога Рамы, последовал за ним.

Джавар, скрестив ноги, посидел минут пятнадцать в позе «лотос», предавшись медитации… Напротив него, на стене, был закреплена огромная голова винторогой антилопы куду. Справа, над бархатной оттоманкой, висел ковер прекрасной работы, подаренный ему в Сринагаре его другом и однокашником, ныне владельцем ковровой и меховой фабрик. На ковре был изображен павлин, сидящий на дереве, склонившемся над голубым озером, берега которого заросли камышом и крупными лиловыми цветами. С двух сторон ковер обрамлял бордюр из зеленых блестящих листьев и прекрасных цветов. На оттоманке лежали большие овальные подушки, вышитые его женой.

Настроение Джавара пришло в норму. Он успокоился, стал уравновешенным и остро ощущал жизнь во времени.

«Старость не страшна, страшна немощность», — думал он, прохаживаясь по кабинету и разглядывая корешки книг: И. Тургенев — «Записки охотника», Э. Хемингуэй — «Зеленые холмы Африки», С. Аксаков — «Записки ружейного охотника» и восемнадцать томов «Махабхараты», «Воспоминания» Д. Неру…

Вот уже более десятка лет он в Кении, владеет двумя фабриками по изготовлению кашмирских шалей, трикотажа, шелка… Наиболее ценны шали ручной работы — амли. В такую шаль, которая легко пропускается сквозь кольцо, человек может закутаться с головы до ног. Они очень хорошо расходятся, и проблем их сбыта не существует.

В такие минуты он мысленным взором видел Малабарское побережье, Матхуру, Пуну, Бомбей с изящными и необыкновенно высокими арековыми пальмами на желтом песке… Затем — Кашмир, его Сринагар, Симлу, стада горных коз пашли шоколадного цвета, спускающихся в Кашмирскую долину, самую прекрасную в мире, со склонами Пир-Панджала — горного хребта, части Гималаев. Сринагар! Город красоты…

— Господин! — вежливо окликнул его Дараян, приложив руку к голубой чалме. — Пожалуйста, чай или каву?

— Дараян, дорогой, лучше каву! Эту таинственную смесь чая с орехами я люблю с детства. Ты же знаешь, это — любимый напиток кашмирцев, ответил он слуге и другу на пенджаби.

Дараян широко улыбнулся, и улыбка блеснула, словно молодой месяц среди темных туч, в его курчавой бороде. Он принес Джавару каву, а затем Мумба разжег хукку и подал своему господину.

Джавару представлялся Сринагар — город его детства и отрочества, озеро Дал, на берегу которого стоят, раскинув ветви, четыре грациозные чинары; белоснежная мечеть с тонким минаретом вдали; древний форт на холме, окруженный домами, гигантские террасы садов, разбитые могольскими правителями — навабами. Затем Нишат-Багх — сад удовольствий, поднимающийся от озера в гору десятью огромными партерами-ступенями, каскад водопадов, уложенных в каменные русла, сбегающие по террасам в озеро Дал. Поляны алых цветов… Там «на заре туманной юности» он познакомился с Индирой, своей будущей женой… Он вздрогнул и, спустившись с небес на землю, увидел Мумбу и Дараяна, сидящих в стороне от него. Они пили чай и тихо беседовали о чем-то на ломаном английском языке.

Мумбу он нанял еще в Момбасе, где когда-то останавливался жестокий Васко да Гама, — Мумба работал там портовым грузчиком. Их объединяли любовь к природе, страсть к охоте, храбрость и острое чувство справедливости.

— Мои соплеменники работают поденщиками на кофейных и чайных плантациях за гроши! — донесся до уха Джавара угрюмый гортанный голос Мумбы — Что осталось от воинственного народа!

— А ты отточи свое копье получше! — крикнул Джавар в сторону своих слуг.

— Буйвола нельзя ранить, говорят у нас охотники, господин, его необходимо убить, иначе он убьет тебя.

— Верно говорят охотники! — бросил ему в ответ хозяин. Идите сюда, садитесь, пейте чай, а я покурю. Ты прав, Мумба, многие знатоки охоты считают, что из «великолепной африканской пятерки» — слон, носорог, буйвол, лев и леопард, — буйвол — самый яростный и опасный. Это животное природа наделила, — Джавар сделал затяжку и выпустил дым в потолок, — огромными, раскинутыми на метр рогами, которые, утолщаясь и расплющиваясь на лбу, образуют сплошную «броню». Действуя ею, как тараном, буйвол в случае опасности, сметает не только охотника, а если тот сидит в «лендровере», то и машину.

— Да, господин, это очень коварное и сильное животное, — согласился Мумба. — Однажды мы первой пулей не уложили одного из этих гигантов весом около полутора тонн, и он устремился в заросли. Затаившись неподалеку от того места, где был подстрелен, он ждал нас. Мы шли по его следу. И вдруг, ломая кусты, на нас, словно снаряд, вылетел буйвол и поддел на рога моего друга. Я отскочил в сторону и упал. Друга нельзя было спасти. Буйвол стал топтать его. Я кое-как добрался до ружья и выстрелил три раза подряд.

— Сочетание неукротимой мощи с тупостью — суть этого животного. У него на редкость тупой взгляд, вы заметили? — добавил Джавар, оживившись.

— Еще бы! — подтвердил Мумба.

— Мумба! Возьми этот чертов кальян и почисти его. И вообще, убери его с глаз долой! — Джавар поднялся, подошел к оттоманке и прилег.

Слуга взял мудреную снасть для курения: щипцы, угли, кочергу, — и направился к двери.

— Подожди минутку, великий охотник и потомок египтян! — крикнул Джавар вслед Мумбе. — Завтра я хотел бы поохотиться, порыбачить.

— Если завтра, то сегодня надо готовиться, — ответил уроженец Африки, и его массивное гибко тело, выросшее на молоке с кровью, заслонило закатное солнце.

— Знаю. Через час все обсудим, потолкуем.

— А на кого будем охотиться?

— На дьявола! — пошутил хозяин.

— Хорошо! — в тон ему ответил слуга с улыбкой и, мягко ступая босыми ногами, удалился, освещаемый последними лучами уходящего дня. В комнате стало свободно и пусто.

Мумба наполнил вином бурдюк из шкуры жирафа, натерся верблюжьим жиром.

— Итак, завтра — сафари! — восторженно сказал он на суахили.

— Касадьян, Мумба! — поприветствовал его Дараян, что означало: как поживает ваш скот?

— Мой скот пасется мирно в саванне, — с достоинством ответил масай из нилотских племен.

Раннее тихое утро. Лучи солнца, словно красные стрелы, позолотили небо.

Джавар поднялся и сообщил Мумбе, что на охоту лучше выехать на ночь.

— Постарайся, дорогой Мумба, все подготовить к вечеру. «Джип-лендровер» я заказал. Просмотри три ружья и рыболовные снасти.

— Обижаете, господин! — проворчал слуга и оруженосец, друг и телохранитель Джавара и, сев в «фиат», тут же умчался.

Дня три назад Джавар послал Ананду в Бомбей письмо и приложил к нему фотографию юной девушки, дочери его коллеги, деды которого, приехав из Индии, работали на прокладке железной дороги из Момбасы в Кисуму, в результате чего и был основан город Найроби.

Джавар панически боялся, что его род может пресечься, поэтому жаждал скорей женить Ананда. С другой стороны, он обеспокоился, что племянник, не дай бог, предастся разврату и цинизму, как иные нувориши или могольский наваб. Или же, наоборот, закоснеет в делах, станет закоренелым бизнесменом, «компьютером».

Он заехал в «Маунт-Кения сафари клаб», который находился недалеко от города. Джавар не любил обстановку снобизма, царящего в сафари-клубе, где богатые туристы и местные нувориши коротают время, купаясь в бассейне с подогретой водой, играя в гольф и теннис и гуляя среди прудов с экзотическими рыбками. Здесь у него были назначены две деловые встречи, а третья — дружеская, с «будущим тестем» Ананда. После этого он завтракал в ресторане отеля «Нью-Стенли», куда еще с 1950 года был запрещен вход «собакам, неграм и азиатам». Но сейчас не 50-е годы! Кения — независимая республика, но «душок» сохранился. Джавар ходил туда, когда было время, «специально», чтобы показать, что он «азиат».

Встретившись в офисе с куратором магазинов, он сразу же отправился домой.

Больше всего Джавар любил Кению за то, что здесь можно остаться наедине с природой, сохранившейся в ее первозданном виде.

«Джип-лендровер» медленно ехал по грунтовой дороге, слегка поднимая коричневую пыль. Дорогу перешли два огромных слона, покрытые красной пылью. Саванна утопала в желто-зеленой траве. Редкие баобабы создавали причудливо-экзотический пейзаж этой местности. Слоновая трава, высотой в два метра, полностью скрывала «джип» зеленого цвета.

Джавар испытывал необычайный подъем. Глаза его жили в этой природе помимо его сознания, словно сами по себе.

Мумба сидел на заднем сидении и внимательно следил за аккуратно уложенной охотничьей амуницией и оружием. Копье и щит, два острых ножа были, как всегда, при нем. Большие глаза блестели в предчувствии охоты.

— Сколько травы здесь можно накосить! — протяжно и мечтательно произнес Джавар.

— Кочевники не привыкли, господин, запасать корм для скота, — в тон ему сказал Мумба на суахили.

На желтом травянистом поле показался вытянутый клин ветвистых рогов удаляющегося стада антилоп.

Джавар, Мумба и водитель обменялись понимающими взглядами. В данный момент они были не на природе, а в природе, которая пребывала в них.

— Это и есть одна из форм человеческого счастья! — безадресно, словно самому себе, промолвил Джавар и погладил свою небольшую пепельную бороду.

Он, как и многие — сыны гор Индии, был от природы рослым. Волосы — русые с проседью, серые большие глаза с длинными ресницами. Его можно было принять за европейца, но мягкие черты лица, тяжеловатые веки, да само осознание себя в мире, вековые религиозно-философские воззрения индийца отражались в его манере держаться, разговаривать и совершать поступки.

— Счастье — это когда хорошо? Да, господин? — спросил Мумба, пригнув голову под набегавшую на него ветку медоносной акации.

Водитель усмехнулся, не отрывая спокойного и довольного взгляда от узкой дороги.

— Верно, дорогой Мумба. Но счастье никогда не бывает всеобъемлющим. Как бы тебе это сказать… — Джавар вздрогнул от неожиданности: машина вильнула, пропуская стадо буйволов, которое галопом пронеслось мимо них с оглушительным топотом, расталкивая и сминая попадающихся им на пути газелей.

— Недалеко находится илистое озерцо. Видимо, там они и отлеживаются, — заметил водитель.

— Да, шерсти у буйволов маловато, и, чтобы уберечься хоть немного от слепней и оводов, они старательно вымазываются грязью, — дополнил замечание водителя Джавар. Вообще-то он сочувствовал любой живой твари на земле. Трудно всем жить и выживать, давать потомство и растить его. И снова ему вспомнился Ананд.

«Завтра же позвоню! Письмо и фотографию он уже, видимо, получил», — думал Джавар.

— Хозяин, так почему оно не бывает полным, это счастье? — возобновил прерванный буйволами разговор африканский Аполлон по имени Мумба.

— Видишь ли, счастье не может быть всеобъемлющим… пока. В будущем — не знаю. Оно предусматривает обязательное самоограничение. Например, как ты можешь быть счастлив, если кто-то из твоего племени страдает, болеет, умирает в нищете? Поэтому всеобщее счастье — это пока мечта человечества.

— А когда наши племена: скотоводы, кочевники и охотники, — жили своими законами, у нас было «всеобщее», как вы выразились, полное счастье. Пока не было европейцев.

— Да, никто не заставлял Адама есть яблоко добра и зла. Съел он это яблоко — и потерял рай. Счастье — это когда твое сознание, твои дела и обстоятельства согласованны, но обязательно в определенном круге, замкнутом, не выходящим за мир локальный. Стоит выйти в мир, «лежащий во зле», — и прощай твое счастье, Мумба! Вот пока мы здесь втроем в природе, среди нее, и она, ожившая в нас, соединилась с окружающим, мы счастливы все трое и любим друг друга, отсюда счастье — любовь, брат мой Мумба!

— Я — твой «брат»? — мягко улыбнулся Мумба.

— Конечно. Все люди братья перед Богом. И тогда, когда они счастливы, они чувствуют Бога в себе и любят друг друга, ибо Бог един, Мумба.

Вдали, пылая в закатных лучах солнца, высилась гора Кения, или Белая гора. Ее снежная вершина ослепительно сияла на фоне голубого неба.

— Останови, пожалуйста, на минуту, Джойс, — попросил шофера Джавар, — полюбуемся!

— Километров сто будет до горы? — спросил Мумба, задрав голову.

— Конечно, — ответил Джойс и почесал затылок, — красота-то какая!

Несколько минут охотники молчали.

— Когда человек человеку — враг, он никогда не бывает счастлив. Я это знаю, — сказал Мумба.

По нему было видно, что слова его хозяина, его брата и друга, глубоко затронули то потаенное, чего не может осознать и выразить человек.

Машина снова тронулась в путь. Солнце уже закатилось, и лишь Белая гора сияла в его уходящих на другую сторону планеты лучах, только она видела сейчас солнце.

«Джип» с ревом въехал в густую прохладу леса, наполненного криками зверей и птиц. Широкая река Тана неподвижно застыла среди могучих зарослей. На красноватом зеркале воды расходились круги от всплесков бегемотов и крупных рыб.

Охотники разбили брезентовое бунгало и вынесли из машины необходимые для ночлега вещи, ружья и продукты.

Протяжно ухали и фырчали бегемоты, разевая свои огромные пасти. На эти звуки откликались обезьяны, и лес, медленно тонущий в надвигающейся ночи, оглашался их недовольными криками.

Бесшумными тенями вышли из зарослей слоны. Они попили, облили друг друга водой из хоботов, полюбовались собственными отражениями в реке и снова бесшумно скрылись в лесу.

Джавар бросил огромную шкуру зебры на траву и сел на нее, довольно покрякивая.

Мумба приволок огромный бурдюк из шкуры жирафа.

— Да здравствует сафари! Даст Бог удачу!

— У нас три лицензии на отстрел крупных животных: газелей или антилоп, — напомнил Джавар, — смотрите у меня! Не нарушайте правил охоты, — и растянулся на полосатой, мягкой словно ковер, шкуре.

Сумерки мгновенно сменились кромешной тьмой, и над рекой воцарилась тишина. На темном бархате неба появились звезды. Ясно обозначилось созвездие Южного Креста. Сквозь ажурные ветви пальм и баобабов звезды казались яркими елочными украшениями.

Джавар раскурил трубку.

Джойс и Мумба расстелили дастархан и выложили съестные припасы, затем наполнили кружки вином, и все дружно принялись ужинать.

— Джойс и Мумба! — обратился к своим коллегам слегка повеселевший, но все еще задумчивый Джавар. — Что бы вы хотели увидеть здесь, скажем условно, через сотню лет? Лабиринты бетонных строений, ничем не отличающихся от американских «городских джунглей», или…

— Я бы хотел, господин, чтобы в Африке не было нищеты и чтобы наша страна сохранила свое богатство, свою природу, — начал Мумба.

— И чтобы природа вечно была вот такой хотя бы, как сейчас, для наших детей и внуков. Чтобы были слоны, бегемоты, обезьяны, буйволы, тигры, все, все, кому Бог дал жизнь! — вдохновенно подхватил разгоряченный Джойс.

— Все верно! — поддержал их Джавар. А теперь выпьем за это, и давайте ставить сеть. Я хочу ухи, прекрасной африканской похлебки!

С правого берега доносилась песня рыбаков. Горячий ветер из пустыни уносил ее вдаль. Мумба подхватил слова песни, и они вместе с Джойсом спели ее протяжно и с таким проникновением и любовью, словно каждый из них был и певцом, и композитором, и поэтом.

«О Тана! Великая наша река Тана!» — приглушенно доносилось с противоположного берега.

А здесь, рядом, Джойс из племени кикуйю и Мумба из племени масаев — подлинные сыны Африки — пели эту песню так самозабвенно, что у Джавара выступили на глаза слезы от этой песни, похожей на молитву:

Джойс и Мумба дотянули медленно песню и смолкли.

— Пойду, посмотрю сеть, — как ни в чем не бывало сказал Мумба.

 

Глава вторая

Голубое небо Бомбея прорезали высокие белые небоскребы, роскошные беломраморные храмы с яркими стягами наверху.

Недалеко от Красного форта, «Ворот Индии», рядом с прямоугольной высокой гостиницей «Тадж-Махал» с фигурными окнами в мусульманском стиле шла веселая, почти что праздничная торговля товарами на передвижных лотках. Эти пестро украшенные лотки с матерчатыми тентами-навесами были установлены на велосипедных колесах. Высокие худые парни катали их в ритме звучания дюжины барабанов, которое разносилось далеко вокруг. Головы этих парней и барабанщиков были повязаны вместо тюрбанов разноцветными хлопчатобумажными ангочхами — своеобразными шарфами размером с полотенце.

Лотки с подвешенными к ним бумажными фонариками, гирляндами цветов и разноцветными лентами из фольги, двигались пестрым прямоугольником. Флейты и ситары разносили чарующие звуки мелодий, барабанная дробь и синкопированный бой основных барабанов «держателей ритма» — все это вместе взятое вовлекало исполнителей и покупателей в радостные движения танца.

В центре этого оживленного, пестрого и движущегося прямоугольника — молодая девушка в цветастой, широкой и длинной, по щиколотку, юбке, босая, в переливающейся на солнце зеркальными блестками курти — кофточке-лифчике, с огромными янтарными серьгами в ушах, с серебряными браслетами на руках. Ее длинная черная и тугая коса с вплетенными в нее белыми розами, извивалась по спине, как змея. Юное овальное лицо озаряли большие искристые глаза. На мраморном лбу красавицы, между бровей, сияла знаменитая красно-коричневая тика — кастовый знак и украшение каждой индийской женщины, фокусируя собой все прекрасные черты ее лица. Девушка пела и танцевала, определяя ритм и смысл всего происходящего. Она была как бы мотором этой миниярмарки, похожей на праздник, ее сердце, ее цвет…

На лотках в изобилии были развешаны блузки, сари, платья, юбки, свитеры… Стопками лежали шали, платки, полотенца, белье. Здесь были недорогие украшения в коробках, деревянные и бронзовые фигурки Кришны, Шивы, резиновые куклы и хвосты бурундучков, которыми бомбейские водители любят украшать свои автомобили, а также всевозможные пряности, которыми так богата Индия.

Торговля шла довольно бойко. Собравшаяся толпа зрителей любовалась танцовщицей, не отрывая от нее глаз. Некоторые из них время от времени, подхваченные водоворотом мелодии, уснащенной барабанным сердцебиением, пускались в пляс.

Жители Бомбея, да и вообще индийцы — народ доверчивый, с душой ребенка и философа — легко увлекаются любым истинным проявлением жизни, если в нем проглядывает главное: добро, любовь и красота.

Барабаны в форме узких бочонков, висящие на шеях бойких и подвижных музыкантов, гремели под хлесткими ударами узких смуглых кистей.

У лотков, подняв руки, пританцовывал полный седовласый мужчина в гандистской шапочке и длинном белом муслиновом ширвани доверху застегнутом сюртуке. Он то и дело улыбается и от наслаждения прикрывает тяжелые, похожие на верблюжьи веки.

Танцовщица, изгибаясь в танце и обходя зрителей, пела:

К ней подходят покупатели и с улыбкой вручают ей деньги. Она же грациозным движением взамен выдает им товар. Молодой сикх с длинными волосами с улыбкой юного месяца среди курчавой черной бороды, получив великолепную шаль из Кашмира, кланяется ей и мягкими движениями, танцуя в ритме музыки, отходит в ряды зрителей. Тибетская девушка, небольшого росточка, в красочном монисто, купила шелковую блузку и вместе с танцовщицей несколько минут танцевала катхак, и браслеты ее звенели в такт движениям.

Танцовщица, вновь обходя зрителей, припевала:

Эти припевки танцовщица вплетала в свои изящные и необыкновенно гибкие и ритмичные движения.

Между двумя высокими башнями из стекла и бетона в туманной дымке синело Аравийское море. Три арековые пальмы, стройные и высокие, создавали своеобразный урбанистический пейзаж тропиков.

На двадцать третьем этаже одной из этих башен располагался офис управления «Текстильэкспорт». Кондиционер слегка журчал, как горный ручей. Сквозь жалюзи мягко процеживались солнечные лучи.

Ананд, в светлом серо-голубом костюме, с шелковым пестрым галстуком, сидел за столом, углубившись в бумаги.

Рядом, спиной к нему, за большим длинным столом, на котором стоял компьютер, трудился его генеральный директор и друг Раджа. Раджа нервно снял с себя пиджак и бросил его в кресло.

Стены кабинета были оклеены фотообоями, на которых были изображены Гималаи, деодаровые, кедровые, леса Кашмира и озеро Дал. Так хотел сам Ананд и так посоветовал ему дядюшка Джавахарлал. Бывая в Кашмире, Ананд каждый раз поражался красотой этого прекрасного озера. И если дома эти обои были вроде бы ни к чему, то в конторе они были очень даже кстати.

Раджа встал, выключил компьютер и размял плечи, а затем пальцы. Он был невысокого роста, худощав и кудряв, как барашек, подвижен, быстр и сообразителен, но временами не в меру болтлив, что раздражало Ананда. Но точность, четкость в работе, умение сходиться с людьми, выуживать необходимую информацию и прогнозировать с лихвой искупали этот безобразный, с точки зрения Ананда, недостаток.

Раджа дернул за шнур, подняв жалюзи. Взор его упал на площадь, где проходила красочная ярмарка-распродажа. Ему была отчетливо видна яркая танцовщица и более десятка музыкантов. Все двигалось, плясало и веселилось.

— Ананд, подойди сюда! — позвал он. Посмотри, какое чудесное зрелище!

— Что там еще? Тебе бы только хлеба и зрелищ! Больше ничего тебя в этой жизни, «ходячий компьютер», не интересует! — проворчал Ананд, однако поднялся со стула. Развернувшись широким торсом, он пригладил волосы и подошел к окну.

Несколько минут друзья стояли, как завороженные, не в силах оторвать глаз от увиденного.

Наконец Ананд отошел от окна, окинул взором помещение своеобразную клетку для работы и на какой-то момент почувствовал себя галерником, прикованным к веслам.

— Вот так, наверное, всю жизнь, Раджа, мы с тобой будем прикованы к этому какофоническому буйству стекла и бетона… Он нервно повел бровями, оттянул галстук, поглядывая в окно за площадь, где шла жизнь… простая, какой и должна она быть.

— Раджа! Ты знаешь, я завидую дяде. Он в Кении, в Найроби. А Найроби называют городом вечной весны. Прекрасное горное плато. Воздух, экзотический животный мир. Еще немецкий путешественник Ганс Шомбур сказал: «Кения — самая прекрасная страна в мире. Природа щедро наградила Кению яркими и разнообразными ландшафтами…»

— Да будет тебе, Ананд! Лучше нашего Бхарата нет страны в мире, — вдохновенно произнес Раджа, подняв палец кверху.

— Это правда. Вот, скажем, Сринагар, Кашмирская долина, Дели, да и Малабарское побережье! Мне не нравится, Раджа, что так плотно, тесно и высоко застроен Бомбей, а ведь здесь раньше был прекрасный пальмовый лес… Да… без Индии я бы не смог жить. Дядя часто звонит и жалуется на тоску по Родине.

— Понятно! Каково ему там, среди черных, львов и бегемотов! — смеясь, заметил Раджа.

— Кстати, он прислал мне письмо и фотографию.

— Какую фотографию, чью?

— Фотографию девушки, которую я не знаю и ни разу в своей жизни не видел.

— Странно! Зачем ему присылать фотографии девушек? Их что, мало здесь, у нас? Хотя бы вон, погляди, как танцует! Какова! Таваиф! Апсара!

— Да перестань ты, я серьезно! — оборвал его Ананд.

— И я серьезно.

— В письме дядя Джавар пишет, что эту девушку он прочит мне в невесты.

— Какой кошмар! Ананд! Это же катастрофа! Она кто? Нилотка из Сомали или людоедка из Танзании?

— Хватит паясничать! Вот, взгляни.

Ананд подал ему фотографию, которую Раджа долго рассматривал и наконец сказал дипломатично:

— Видишь ли, дружище, фотография — это мертвый плоский слепок, — который не выявляет объемно ни плоть, ни душу, ни духовность.

— Ведь я не знаю этой девушки! А когда я не знаю человека, как я могу жениться. Это абсурд!

Ананд взглянул в окно, подошел к столу и сложил бумаги в папку.

— На сегодня все! Я поехал домой, — сказал он решительно.

— А я еще поработаю, — ответил ему озадаченный Раджа.

Ананд вызвал лифт. Спустившись в холл, он покинул здание. Глубоко вдохнув морской воздух, он зашагал по направлению к площади, где был припаркован его автомобиль «премьер», по внешнему виду напоминающий «фиат».

Торговля ша успешно. Девушка танцевала и пела, выдавала товар и получала деньги. Вот она поднялась на высокий гранитный парапет, окаймляющий площадь, и стала легко передвигаться по нему, извиваясь в танце. И вдруг, потеряв равновесие, упала с парапета, но, к своему счастью, на стоявшую внизу с противоположной стороны машину. Причиной ее падения, вероятно, послужила усталость, ведь представление длилось около двух часов. А может быть, она настолько вошла в свою роль, что забыла, где находится…

От неожиданности девушка вскрикнула, но поняв, что «приземление» могло бы быть более драматичным, не впала в отчаяние.

К ней подбежали музыканты и зрители. Со всех сторон слышались сочувственные возгласы.

Старый флейтист обратился к полулежавшей на крыше машины танцовщице:

— Стекло выбила! Вот беда! Эй, дочка! Ты не порезалась?

— Ах! — испуганно воскликнула девушка. — Со мной-то ничего, все в порядке. Но вот… — она оглядела машину голубого цвета с некоторым испугом, — но вот с машиной не все в порядке!

— Убегай побыстрее, Деваки! Появится хозяин автомобиля, станет кричать. А там, глядишь, чего доброго, полицию вызовет! — советовал ей длинноволосый барабанщик в клетчатой повязке.

Подошел хозяин товара и вручил девушке ее заработок. Деваки поблагодарила его и спрятала деньги за корсаж.

— Беги быстрее! — раздавались крики из толпы.

Девушка повернулась, чтобы уйти, но вдруг столкнулась с высоким молодым господином.

— Простите, — сказала она, — я спешу! И прошу прощения! Я разбила стекло совершенно случайно. Мне надо уходить, а то, сами понимаете, еще вызовут полицию, — и она собралась уйти, но молодой господин окликнул ее:

— Извините, но я — владелец этой машины!

— Вы?! — она испуганно посмотрела на него. — Вы владелец этой машины? — повторила она в замешательстве. — Ну ладно… я пойду.

— Девушка, постойте! — серьезно сказал Ананд и схватил ее за руку. Рука ее была теплая и нежная. Это прикосновение взволновало его. Он растерялся и не знал, как поступить, но продолжал сохранять строгий вид. Ему не хотелось отпускать девушку, но и как удержать ее, он не знал. Единственное, что пришло ему в голову, это воспользоваться ситуацией, изображая высокомерного пострадавшего. Ананд с сожалением посмотрел на разбитое стекло и слегка помятый верх кузова.

— Да-а! Вы, как видно, перышко из вашего прекрасного веера! — и он посмотрел на сильную, гибкую танцовщицу.

«Опасна сия прекраснобедрая», — сказал он сам себе. От нее веяло каким-то необъяснимым очарованием, хотя она и была в замешательстве.

Деваки действительно было стыдно перед этим красивым молодым господином.

— Что мне теперь прикажете делать, красавица? А? Вы хотите убежать, оставив меня с разбитой машиной «у разбитого корыта».

— Какого «корыта»? Разве ваша машина корыто? — наивно спросила Деваки.

Ананд, едва сдерживая улыбку, в нескольких словах объяснил ей смысл высказанного им образа.

— А вы зря сердитесь, господин! — оправдывалась она своим певучим голосом. — Просто я шла, ну… как все идут, — лукавила она, не зная того, что Ананд из окна своей конторы наблюдал за ее выступлением.

Он продолжал держать ее теплую и гибкую ладонь и смотрел на нее. А она, опустив свои прекрасные черные глаза с бархатными ресницами, продолжала оправдываться:

— Мне очень жаль, конечно, что это стекло… она не посмела выговорить до конца «я разбила» и замолчала. — Но в жизни всякое случается, — добавила она, спустя минуту. Пустите меня, мне домой пора! — умоляюще произнесла она.

Ананд отпустил ее руку, но преградил дорогу.

— Постойте, постойте, юная Апсара! А кто мне будет платить за стекло? Придется вам отвечать! Вздумали бежать? Я все видел. Придется вызвать полицию! — сказал он и тут же пожалел о своих словах, но слово не воробей…

— Полицию?! — всполошилась Деваки. — Что вы! Нет! Прошу вас! — она взяла Ананда, который стоял неподвижно, за руку. Ему нравилась его роль, но «кажется, я переигрываю», — подумалось ему.

«Вы, Александр Македонский, неправы!» — мелькнуло у него в голове.

— Я случайно упала, я не хотела! Просто у меня нога подвернулась! — Девушка говорила с таким искренним сожалением, что казалось, вот-вот заплачет.

Ей никак нельзя было встречаться с полицией, поскольку за эти выступления придется платить налог, это во-первых; во-вторых, дома лежит тяжело больной отец. Злая мачеха не работает. А ей, бедной, приходится наниматься на любую работу, где требуется пение и танец. Она одна содержит семью.

И все же Деваки решилась отдать этому господину весь сегодняшний заработок.

Она поспешно извлекла из-за корсажа деньги и протянула их Ананду.

— Вот, возьмите!

Ананд спокойно взял деньги и медленно пересчитал их.

— Двадцать пять рупий за день? — спросил он с грустью и изумлением.

— Да! — тихо ответила она.

Ананд, видя, что девушка порывается уйти, вздохнул.

— Ладно, иди! Но улица — не место для плясок, запомни! — нравоучительно заметил он.

«Что делать? Бизнес и производство съедают во мне человека», — устыдился он про себя. Ему стало больно и грустно. Он протянул девушке ее дневной заработок, посмотрел в ее опечаленные глаза и произнес:

— Возьми!

— Благодарю, — ответила она и спрятала деньги на прежнее место.

Она повернулась к нему спиной и, прихрамывая, медленно побрела по площади, но вдруг остановилась, вскрикнув от резкой боли. Посмотрев вниз, она увидела, что по левой ноге струйкой стекает кровь.

Ананд, намеревавшийся сесть в машину, встревоженно оглянулся на внезапное восклицание девушки и увидел, что она прихрамывает.

— Девушка! — позвал он. — Девушка! Вернитесь!

Деваки испуганно оглянулась.

«Неужто он передумал и решил взять деньги Обратно?»— подумала она.

— Иди сюда! — миролюбиво позвал он ее, но увидев, что она не трогается с места, быстро подошел к ней.

— Ты почему хромаешь?

— Я не хромаю!

— А ну-ка, подними юбку! — строго скомандовал он.

— Что вы! Нет, нет! — панически запротестовала она.

— Покажи, что у тебя с ногой! — настаивал Ананд.

Резко наклонившись, он взял ее за ступню и приподнял подол юбки.

— Нет! Нет! — повторяла девушка, зардевшись.

На икре ее левой ноги Ананд увидел порез, из которого сочилась кровь. Было видно, что вена не задета, а повреждены лишь мелкие сосуды.

— Здорово порезалась? — почему-то спросил он. — Подожди минутку!

Ананд пошел к машине, вынул из аптечки аэрозольную упаковку с медицинским клеем и вернулся к «пострадавшей».

— Нет! Нет! Не надо! — отказывалась она.

— Почему? — возмущенно спросил молодой господин.

— Я не хочу! Я лучше дома перевяжу.

Но Ананд, присев на корточки, снова взял одной рукой ее ступню, а другой нацеливался аэрозолью на рану.

— Нет! Не надо! Будет щипать! — тоном капризного ребенка произнесла она.

— Что вы, девушка! Это лучшее средство! Оно и дезинфицирует и одновременно заклеивает рану, прекращая кровотечение. Уверяю вас!

Ананд переходил с «ты» на «вы», сочувствуя ей, и вместе с тем ему показалось, что он давно знаком с этой прекрасной незнакомкой.

— Не надо! Я боюсь! — панически закричала она.

Ананд, не обращая на это внимания, стал брызгать на рану из баллончика, слегка приподняв краешек юбки.

Деваки завизжала, как малолетний ребенок.

— Ну-ка, замолчи! — строго потребовал Ананд, прикрикнув на нее, как на непослушную малышку.

— Ой! Ай! — продолжала повизгивать она потихоньку.

— Подумаешь, как страшно! — подшучивал Ананд.

А Деваки продолжала хныкать.

— Ладно, все в порядке. Можешь идти, — наконец сказал Ананд и направился к своей пострадавшей машине.

— Безжалостный! — донеслось до его слуха слова бедной девушки. — Все вы такие, богачи! — И она побрела домой.

Ананд завел мотор и неспеша поехал домой.

«Все вы такие, богачи», — проносилось в его голове.

Кровь, действительно, сразу перестала течь, а боль вскоре утихла. Деваки ускорила шаг. Через несколько минут, уже после того, как зашла по дороге в аптеку, она была у дверей своего дома. Дом был небольшой, одноэтажный, оштукатуренный.

Она тихонько отомкнула дверь и вошла. В комнате было прохладно и чисто. Лишних вещей, на которых собирается пыль, не было.

Деваки прошла в боковую комнатку, где лежал ее больной отец. У него была астма и больное сердце, и оттуда поминутно слышался глухой кашель.

— Папа! — позвала она.

— Ну, наконец-то! — проговорил отец задыхающимся голосом и попытался улыбнуться.

Он лежал на деревянной кровати — чарпаи, на которой вместо матраца лежали толстые и широкие доски, накрытые клетчатым пледом. Лицо его было бледным, а на впалых щеках — желтоватые пятна. Под заострившимся носом — седые усы.

В нише над его кроватью стояла масляная лампа, в стекле которой билась бабочка, безуспешно стараясь выбраться оттуда. Дочь легко шагнула к нему на кровать и села, скрестив ноги.

— Я принесла тебе новые лекарства! Вот таблетки и микстура, — и она положила лекарства на тумбочку, стоявшую у изголовья кровати.

— Дочка! У тебя столько хлопот из-за меня и из-за моей болезни, — хриплым голосом печально сказал отец и посмотрел на ее ступни в порезах и мозолях.

— Какие хлопоты? Я танцую и пою. Разве это хлопоты! — беззаботно ответила ему Деваки.

Она извлекла из пестрого узелка яблоко, и вырезав плодоножку, вытерла его и положила на тумбочку.

— Это тебе для пищеварения и аппетита.

— Я все вижу, дочка. Спасибо. Ты опять до крови разбила ноги, бедная моя девочка! — дрогнувшим голосом тихо проговорил больной отец, и его глаза затуманились слезами.

Он понимал, что, если бы была жива ее родная мать, все было бы иначе.

Деваки прикрыла ступни подолом юбки.

— Подумаешь, какая ерунда, папа! Я сделаю примочки на ночь, и до утра все заживет.

— Да, к утру-то заживет, а к вечеру опять трещины, — не унимался отец, полный жалости, любви и сочувствия к своей любимой дочери. — Если бы мне подняться, я бы не позволил тебе до изнурения работать. Ведь ты молодая! Тебе бы погулять, развлечься…

— А я и так гуляю целыми днями по городу.

— Бедная моя, теперь ты должна зарабатывать на всю семью.

Отец еще раз оглядел свою взрослую дочь.

«Красивая она у меня, вылитая мать», — подумал он.

— Мне страшно подумать, какими глазами смотрят на тебя зеваки!

Деваки улыбнулась, отбросила тяжелую косу на спину и серьезно ответила:

— Если у человека чистые помыслы, то его не могут испачкать дурные взгляды, отец!

Прищурив глаза в улыбке, он благодарно и с нежностью дотронулся до загорелой руки дочери.

— Это правда! — вздохнул отец.

Его больное сердце радовала мысль, что они с его покойной женой дали достойное воспитание дочери: в лучших традициях индийского народа, мировоззрение которого формировалось тысячелетиями и запечатлено в множестве мудрых книг, начиная с «Вед».

«Не совершай ничего, что будет мучать тебя на смертном одре. Ибо жизнь мгновенна!» — вспомнил он.

Его же мучало одно: не давал покоя душе поступок, совершенный им, казалось бы, во благо, но обернувшийся злом. Этот поступок — вторая женитьба. Думалось ему, что новая супруга заменит Деваки мать, однако вышло так, как происходит во многих сказках всех народов: злая мачеха и падчерица, немощный и безвольный отец. Эти мысли добивали старика. Он взглянул сквозь слезный туман на дочь. Боль и радость, столкнувшись, чуть было не лишили его чувств.

— Ты, дочка, у меня достойная! Скажу тебе откровенно, что супруга моя теперешняя — недостойная… — он помолчал и добавил:

— Разница между достойным и недостойным та же, что между коровой и змеей: первая превращает траву в молоко, а вторая превращает молоко в яд!

— Что вы, отец! Вот скоро вы поправитесь — и все наладится. А на твои слова я могу ответить так. Я читала в «Махабхарате», что не было и нет человека, достойного лишь осуждения или одной лишь хвалы. И ты напрасно мучишь себя пустым раскаянием! Ведь ты не бог, ты человек, которому свойственно ошибаться. Если бы человек не ошибался, он был бы богом…

Глаза Деваки, затененные густыми ресницами, сияли чистым светом. Конечно же в эти мгновения она вспомнила свою родную мать и сердце ее было полно любви и сострадания.

— Доченька, — сказал отец, — наклонись ко мне, дай я тебя поцелую, золотко ты мое, жемчужина драгоценная в моей серой закатывающейся жизни.

«Во всех делах будь чист помыслами. Возлюбленную целуют по-одному, дочь — по-другому», — пронеслось у него в голове.

— Папа! Ты же сам знаешь, всюду требуют рекомендации, без них работы не получишь. А ведь кормиться чем-то надо. Вот и приходится петь и танцевать! — просто сказала она, поднимаясь с кровати.

Деваки поправила плед и подушку под головой отца.

— Ну, ничего, папа! Как только выздоровеешь, все пойдет иначе! — мечтательно и с оптимизмом сказала она.

— Я все время переживаю, — снова начал отец негромко, — постоянно волнуюсь за тебя. Ты совсем измучилась, похудела! Дочка! Прости меня, я виноват! Из-за моей болезни у тебя столько бед! Доченька… Деваки моя родная… — простонал он.

В это время в дом внезапно не вошла, а мощно ворвалась, как порыв муссона, мачеха.

— Хватит! Расхныкался! Мне тоже все надоело! — прокричала она, прервав беседу дочери с отцом, внеся в атмосферу любви, чистоты и исповедальности смуту, беспокойство, страх и тревогу, словно нечистый дух.

Широкоплечая, высокая с округлым полным лицом и круглыми глазами, мачеха, уперев руки в бока, подошла к больному и исхудавшему супругу. Ее коричневое ситцевое сари обдало беднягу волной кухонных запахов и разгоряченного женского тела.

Родом она была из Бенгалии. В народе считалось, что бенгальцы отличаются экспансивным, неуравновешенным характером. Есть даже пословица: «Горячилась, подобно бенгалке…» И это был тот самый случай.

— Даже рису купить не на что! — принялась она укорять супруга и Деваки. — Живем из-за тебя впроголодь! Ты принесла деньги? — резко, со злобой спросила она, повернувшись к падчерице.

— Вот двадцать пять рупий! — тихо и покорно ответила Деваки и протянула ей деньги.

Мачеха схватила их широкой мясистой ладонью и стала пересчитывать.

«В который раз их сегодня пересчитывают!» — с горечью в сердце подумала Деваки.

— Двадцать пять рупий! Нечего сказать! Много! — с иронией заметила хозяйка дома и, покосившись на тумбочку, бросила с завистью и упреком:

— Своему отцу она лекарств накупит, фруктов! На, угощайся, мой дорогой папочка!.. А мне?..

Она, округлив и без того круглые, как блюдца, глаза, придвинулась к Деваки и, размахивая руками, продолжала свою никчемную тираду:

— А мне что? Что придется? Выкручивайся, мол, как хочешь? Ходи на рынок, готовь, убирай в комнате! Все я, везде я?! Нет покоя ни днем, ни ночью. А тут суют какие-то двадцать пять рупий!..

Красное и без того, хитрое и недоброжелательное лицо мачехи от злости покраснело еще сильнее.

«Нет преграды, равной преграде невежества», — подумала Деваки.

— Хватит сидеть! — рявкнула мачеха на падчерицу. — Я за тебя пол мыть не буду, не думай, я лучше твоего отца наведу порядок в доме!

— Мама! Не волнуйтесь! Вам вредно волноваться. Я вымою пол, — с достоинством и спокойно ответила Деваки.

— Давай, давай! — повелительно и самодовольно повторила мачеха и добавила вслед уходящей падчерице:

— И постирай все белье!

Она стремительно подошла к тумбочке, схватила яблоко и стала с жадностью есть его.

По бледности лица старика и выступившим на нем красным пятнам, частому миганию век было видно, что он страшно переживает несправедливость, ханжество и алчность своей супруги. Но что делать? Он прикован к постели. Избавить его от этого кошмара может только смерть.

«Не радует луна мучимого холодом, не радует солнце мучимого зноем, не радует жену муж, иссушенный старостью или болезнью».

— Это не жизнь, а каторга! — ворчала супруга, пережевывая яблоко и брызгая соком во все стороны. — Сколько работы! С ума сойти! — заключила она голосом Мегеры.

Слова жены язвили и без того больное сердце старика. Она не могла простить ему болезнь, словно это была его прихоть. Упрекала его за дочь, которую он любит. Животная ревность мучила ее. Причиной всех своих трудностей она считала своего мужа — больного и ненужного теперь ей человека.

«Нет в ней главного: сострадания и понимания… А где нет понимания и справедливости, там нет и счастья!»— с горечью подумал супруг и попытался приподняться. Но, едва оторвав голову от подушки, потерял сознание.

На следующий день утром, как обычно, Ананд и Раджа трудились в офисе. Они отвечали на непрерывные звонки. Давали сводки.

— Наконец-то шерсть отправлена. Она в Момбасе, в порту, — сказал Ананд, — иначе бы дядя, не моргнув глазом, снял с меня шкуру, как с антилопы.

— Ананд, — расслабившись, обратился к нему Раджа, — что это? — Он вынул из кармана светлого пиджака серебряный браслет и, лукаво улыбаясь, представил его пред ясные очи своего друга.

Ананд рассеянно посмотрел на браслет. Встал из-за стола и сел на диван.

— Это не что иное, как любовная улика, мой дорогой дружище. Я отогнал в мастерскую твою машину и вдруг вижу, что рядом с сиденьем, в уголке, лежит эта прелестная вещица, кем-то потерянная! — Раджа сделал акцент на слове «кем-то». — Ты меня знаешь, я соображаю мгновенно!

— Нет, нет, Раджа, ты ошибаешься! — озабоченно возразил Ананд.

Но было видно, что думает он о другом. Эта фотография и намерение дядюшки женить его, как говорится, «с места в карьер», не давали ему покоя. Случайная встреча с девушкой, которая невзначай повредила лобовое стекло его машины, подсказала ему, что выбрать себе в жены девушку он должен сам. Чувства, заросшие сорняком будней, забытые в каждодневной суете, дали о себе знать благодаря именно этой встрече. И если день назад он еще колебался, разумеется, из боязни перед дядей, то сейчас он искал предлог, как «обойти» дядю на этом крутом повороте его судьбы, его жизни. И он решил посоветоваться с Раджем, который продолжал начатую тему:

— Мы же с тобой друзья с детства. Вместе пошли в школу, потом вместе учились в колледже. Я знаю тебя не хуже, чем самого себя, понятно?

— Да, я тебе доверяю полностью! — машинально ответил ему Ананд и поднялся с дивана.

С минуту походив по кабинету, застланному толстым зеленым ковром, он внимательно посмотрел на Раджу и неуверенно произнес:

— Мне нужен твой совет.

— Нет ничего легче, чем давать советы. Валяй!

— Я показывал тебе фотографию?

— Да.

— Взгляни еще раз.

— Что смотреть, Ананд! Слава Богу, она ведь не масайка с бритой головой и в юбке из шкуры столь любимой тобой антилопы.

— Опять ты за свое! Твоя болтливость когда-нибудь сведет меня с ума!

— Ну, ладно, ладно. Уж и пошутить нельзя! Сухарь ты, Ананд. Хотя нет! Этот браслет проливает свет на таинственные резервы чувств, которыми ты обладаешь! — снова не удержался Раджа.

Он взял фотографию, протянутую ему другом, и вновь посмотрел на нее.

— Боже! Ананд! Прелестная пташка! Браслет ее?

— Да отвяжись ты со своим браслетом! Речь идет о моей судьбе. Жизнь моя, можно сказать, решается, а ты…

Друзья уселись на диван.

— Она в Найроби. Дядя выбрал ее мне в жены. Я ведь тебе уже говорил.

— А!.. Так это та фотография! — воскликнул Раджа. — А я-то думал, что это обладательница потерянного браслета!

Ананд терял терпение. Он взглянул угрожающе на друга и, отвернувшись от него, уставился на озеро Дал, изображенное на фотообоях. Спустя минуту он успокоился и продолжил тему:

— Представляешь, он уже и к свадьбе готовится!

— Вот это ход! Поздравляю!

— Но с чем? Мне это не по душе! Повторяю: я первый раз вижу ее — и сразу свадьба! — Ананд заметался по кабинету, как лев в клетке. — Разве так делают?! — искренне возмущался он и, словно разговаривая сам с собой, анализировал обстоятельства, которые незаметно загнали его в тупик:

— Верно! Дяде я обязан многим: он меня вырастил, обеспечил мне карьеру, заботился обо мне… Но тут он неправ! — твердо заявил Ананд и посмотрел на Раджу так, словно впервые увидел его. — Представь себе на минуту: тебя неизвестно на ком женят, а потом ты будешь мучиться всю жизнь. Разве так можно?!

Раджа сочувственно посмотрел на друга, и ему стало искренне жаль его. Он тоже встал и прошелся.

— Да, я с тобой полностью согласен… Но положись на мою дружбу. Я знаю, что надо сказать дяде! Позвоню ему и все объясню! — твердо заявил он, решительно направляясь к телефону цвета слоновой кости, стоявшему на невысокой тумбе красного сандала.

— Постой! — всполошился Ананд. — Что ты хочешь делать? Безумец!

— Звонить! — спокойно ответил друг и сослуживец.

— С ума сошел!

— А что? — в недоумении спросил тот.

— Ты не знаешь нрава моего дяди! Да он тебя, как муху, раздавит! — сообщил Ананд, и ему на мгновение показалось, что дверь вот-вот откроется и войдет дядя Джавахарлал собственной персоной.

— Зачем же меня давить? — не унимался Раджа.

— Снесет голову! — тоном, не допускающим возражений, известил друга Ананд.

— Уж так и снесет?! Он в самом деле такой? — Раджа наконец-то внял убеждениям Ананда.

— Да! — отрезал племянник грозного дяди из Найроби.

— Ну, я что-нибудь да придумаю! У твоего друга не мозг, а компьютер! Все проблемы решу. Вот увидишь! — уверенно заявил Раджа и глаза его блеснули.

Ананд посмотрел на него с надеждой. Резкие звонки телефона разорвали тишину, на минуту воцарившуюся в кабинете. Друзья вздрогнули от неожиданности, как ужаленные.

— Междугородная! — со страхом произнес. Ананд, оттягивая узел галстука. — Одну минуту, — кивнул он Раджу, подошел к телефону и нерешительно снял трубку, которая показалась ему налитой свинцом.

— Здравствуй, Ананд! — ясно услышал он в трубке до боли родной и знакомый голос дяди.

Ананд, как простреленный в грудь, опустился в кресло, издавая междометия типа женского «Ах!», и положил трубку на стол.

— Что случилось?! — вскочил с дивана встревоженно Раджа.

— Это звонит дядя! — в панике сообщил ему Ананд, и в его глазах отразились фотообои с прямыми стволами деодаров.

— Дядя? — переспросил его друг.

— Я лучше пойду! — сказал Ананд, медленно поднимаясь с кресла и намереваясь уйти.

Раджа легко, как котенка, взял трубку и веселым голосом произнес традиционное французское «Алло!».

Немного придя в себя, Ананд сообразил, что в разговоре с дядей Раджа, как пить дать, наломает дров. Он стремительно бросился к телефону и вырвал трубку из его рук.

— Алло? Дядя? Мы как раз о вас говорили, — медленно начал Ананд, — будете, значит жить сто лет! — сказал он банальность, так как на что-то оригинальное его сейчас не хватило.

Если пересечь Аравийское море и часть Индийского океана, причалить в Момбасе, затем вечером сесть в поезд, то к утру вы будете в Найроби. На окраине этого прекрасного города, столицы Кении, в кирпичном особняке после удачной охоты отдохнувший и веселый Джавар, терзаемый врачом — крупным черным малым с мясистыми, как у бегемота, ноздрями, разговаривал с Бомбеем. Доктор долго и нудно прослушивал сердце своего постоянного пациента со старанием истинного Эскулапа, верного клятве Гиппократа. Он сопел от напряжения, слушая большое сердце предпринимателя из Страны чудес, а Джавар сжимал в руке трубку телефона, словно противотанковую гранату, сидя на диване между ним и Мумбой.

Наконец-то он явственно расслышал голос племянника, прилетевший с противоположного берега моря, и ответил:

— Сто лет или больше того, еще посмотрим, дорогой Ананд! А вот до твоей свадьбы я уже дожил! — радостно закончил он.

Ананда словно накрыло волной, набежавшей от берегов экзотического Африканского материка.

— Почти все готово! — раздалось в трубке. — Даже свадебные приглашения! — весело сообщил дядя, и его раскатистый смех заполнил офис, в котором, казалось, вот-вот появятся крокодилы.

— Почти все готово? — отупев от неожиданности, переспросил Ананд. — Даже приглашения?.. — и он посмотрел на Раджу взглядом утопающего. — Быстро как-то! Я даже… — тянул он, подыскивая спасительную мысль, но та не приходила. — Я даже боюсь… вас огорчить. Все так сложно. Мне даже неловко, но… — опять поискал он спасительный «брод», но «дна» не нащупал.

— Но…? — недоумевал дядя на другом берегу. — Чего ты боишься?

— Как чего я боюсь?

— Да что с тобой, Ананд? Я тебя не пойму! — и он подал знак Мумбе, чтобы тот принес трубку.

— Я боюсь, что… Как вам сказать… ну… — продолжал тянуть Ананд.

Раджа напряженно слушал их разговор.

— Постой! — воскликнул «живой компьютер». — Скажи ему, что ты уже женат! Потом что-нибудь придумаем.

Ананд с минуту колебался, но другого выхода не было, и он подхватил этот «спасательный круг», брошенный ему другом, не подозревая, что тот заминирован.

— Дядюшка, мне очень жаль огорчать вас, но я…

— Что «но я»?! — гневно воскликнул Джавар на другом конце провода. — Ты, видимо, хочешь сказать, что не знаком с невестой лично? Но фотографию ты видел. Девушка прекрасна, так сказать, лотосоока и луннолика. И ты должен знать, мой дорогой племянник, что у нас вначале женятся, а потом любят. И ты брось эти свои западные штуки!

Ананду показалось, что его поддели мощные рога буйвола.

— Простите, дядя, но… я уже женился! — наконец-то выпалил он и прикрыл микрофон трубки рукой.

— Говори, утверждай, а там что-нибудь придумаем! — воодушевлял его преданный друг Раджа.

На Африканском континенте «закатилось солнце». Джавар заерзал на диване, махнул рукой доктору и Мумбе. Те поспешно покинули помещение.

— Как женился? Да я пристрелю тебя!..

На двадцать четвертом этаже небоскреба в Бомбее двое молодых людей, пытавшихся употребить ложь во благо, представили вороненый «кольт» Джавахарлала. Раджа нервно расхохотался. Ему стало весело. Спектакль шел по его режиссуре, но он не ожидал такого поворота.

Ананд снова прикрыл микрофон ладонью.

— Ну что?! Все ты, компьютерное отродье! — с упреком набросился он на однокашника. — Спасибо за совет! Я погиб! Что теперь делать?!

Ананд был вне себя. Если он «женился», то почему не предупредил дядю? Почему не позвал на «свадьбу»? Боже, какая нелепая ложь! — стучало в его разгоряченном мозгу.

— Скажи, что разведешься, скажи! — суфлировал друг.

— Дядюшка, алло, я виноват, конечно! Но ваше слово для меня закон. Если вы хотите, я разведусь! Хоть сейчас разведусь! — изображая смирение, твердил племянник, чувствуя, что попал в западню.

— Что? — раздалось в трубке. — Нашу семью опозорить захотел? Опорочить мое имя? Где твоя жена? — выходя из себя, закричал Джавахарлал.

— Где моя жена? — переспросил Ананд тоном дегенерата, но в ответ раздались короткие и увесистые, как пули для слонов, гудки. Он бросил трубку и вытер платком пот, выступивший на лбу.

— Ну все… — многозначительно произнес он и посмотрел на смущенного Раджу.

Джавар, совершенно расстроенный сообщением племянника, пребывал в дурном расположении духа. Он вызвал секретаршу и сухо сказал:

— Сита, я улетаю в Бомбей. Завтра же. Прошу вас, закажите билет на утренний рейс. Позвоните в аэропорт Эмбакаси от моего имени, разумеется.

— Хорошо, хозяин, — вежливо ответила та.

— И вечером сообщите мне домой, на какой рейс примут заказ. Время-то суетное. — Он встал и с трудом улыбнулся ей.

— Скажите шоферу — я спускаюсь. Сегодня уйма дел. Заеду к концу рабочего дня. Все. Сита, благодарю!

— Это я должна вас благодарить.

— За что?

— С вами приятно работать.

— А мне — с вами. Некоторые этого не понимают. Но мне необходимо установить истину, и потому я срочно улетаю в Бомбей! — С этими словами Джавар надел пиджак и вышел из кабинета, пропустив вперед секретаршу.

 

Глава третья

По широкой улице с одноэтажными домами, утопающими в прохладной зелени садов с деревьями манго, бананов, гуаявы, ашоки и окаймленными рядами финиковых и арековых пальм, легкой пружинистой походкой шла Деваки, напевая незатейливую песенку.

Безоблачное синее небо и солнце как бы благословляли жизнь на земле и все сущее на ней.

Эта улица была знакома Деваки с детства. Здесь она играла со своими сверстниками. Здесь гуляла с матерью. А теперь каждое утро шла по родной улице, чтобы заработать на жизнь танцами и пением.

Сегодняшний день выдался удачным: сборы были хорошие. В ее пестром узелке завязаны аккуратно сложенные тридцать пять рупий. На плече Деваки несла длинный шест-штангу, обернутый цветной бумагой, который обычно применяется для сохранения равновесия танцорами на канатах. Оба конца шеста завершали ярко-желтые набалдашники.

Она шла, поглядывая на проезжающих мимо велосипедистов, на ребятишек, играющих в камешки. Мальчишки здоровались с ней, выкрикивая:

— Большая госпожа, облачная дева Апсара, рам, рам!

Деваки извлекла из-за корсажа небольшой кошелек и дала нескольким чумазым мальчишкам, которые подбежали к ней, по пайсе — мелкой монете. Те радостно улыбались, благодарили ее и низко кланялись, сложив грязные ладошки у подбородка:

— Спасибо, старшая сестра!

Деваки погладила одного из них по вихрастой головке и снова продолжила свой путь домой. Но вдруг случайно уронила кошелек, который раскрылся, и мелочь высыпалась из него на дорогу. Три или четыре анны со звоном раскатились по сторонам. Она присела на корточки, правой рукой придерживая штангу.

Пока она собирала рассыпанную мелочь, на дорогу из-за поворота выехал светло-голубой «премьер».

— Куда она закатилась? — вслух приговаривала Деваки, на корточках передвигаясь по дороге.

Водитель попытался спокойно объехать ее. Но она, услышав шум автомобиля, выпрямилась, и шест, пестрый, как жираф, словно шлагбаум, преградил машине путь. Автомобиль, затормозив, вильнул в сторону, врезался в жесткий ствол зонтичной акации и заглох. Расколовшись на несколько частей, ветровое стекло ударилось о капот, и осколки мелкими брызгами посыпались на дорогу и руки водителя, сжимающие баранку.

Деваки испуганно бросилась в сторону.

За рулем был Ананд. Он, конечно, понимал: в том, что произошло, есть и его вина. Сегодня он чувствовал себя утомленным, так как ночью плохо спал после разговора с дядей. Ему снились крокодилы, выползающие из ванной комнаты, а в ушах всю ночь звенела жуткая какофония голосов африканских джунглей.

Он вышел из машины, и сердце его радостно ёкнуло. Перед ним стояла та же прекрасная Апсара, которая третьего дня разбила лобовое стекло его машины. А сегодня произошло то же самое, правда, не совсем по ее вине.

— Еще раз! — буркнул он.

— Нет, нет, что вы! — промолвила совершенно смущенная Деваки, не зная, как ей поступить.

Вновь встретившись с этим господином, она уже не впала в испуг, как это было в прошлый раз, так как почувствовала, что теперь их что-то связывает. Ведь они уже знакомы и почти друзья.

— Что тебе надо от меня, а? — задал Ананд глупый вопрос, сам не понимая, почему сделал это.

Может быть, он подсознательно обращался к своей судьбе или же к Его Величеству Господину Случаю. Кто знает?

— Ты посмотри! — он указал жестом на разбитое стекло машины. — Не успел я вставить стекло — ты опять его разбила! — возмущался он, зная, что неправ. Но ему почему-то хотелось сказать ей именно это.

«К тому же она, — думал он, — совершенно не разбирается в правилах уличного движения».

— Авария произошла по вине пешехода, должен вам сказать, прекраснобедрая и лотосоокая танцовщица, учтите это! — сказал Ананд, очарованный чистотой, молодостью и красотой девушки.

— Я сама не понимаю, как это получилось! Извините! — опустив глаза, тихо сказала Деваки. — Я по этой улице вообще больше никогда не пойду! Просто монета закатилась! — улыбнулась она — и добавила, сама не зная почему: — Это моя родная улица. Здесь недалеко дом, где я родилась.

«Какое ему дело до того, где я родилась? Ну и дура же я!» — подумала она.

Она взглянула на Ананда. Он был выше ее на голову, широкоплеч и немного сутуловат. На кисти его правой руки она увидела кровь. Подойдя к нему, она взяла его за руку и, улыбаясь, спросила:

— А это что? Кровь? Ну конечно!

— Ничего, заживет! — небрежно бросил Ананд, словно отмахнувшись от мухи.

— Нет, нет! Воспаление может начаться! — запротестовала она. — Одну минутку! — и она направилась к машине. Через открытое окошко она извлекла из аптечки аэрозоль с медицинским клеем и подошла к молодому человеку.

Деваки нежно взяла его руку и брызнула на нее из баллончика. Вскрикнув, Ананд резко отдернул руку и сказал:

— Отойди, пожалуйста!

Деваки залилась веселым смехом.

— Разве больно? — лукаво спросила она.

— Что? — не понял он, но, вспомнив, что то же самое произошло и с ней три дня назад, улыбнулся и сказал:

— Ну ладно, я пойду к машине.

Ананд сел в машину, включил зажигание, дал задний ход, выехал на дорогу и на большой скорости исчез из поля зрения девушки, которая, стоя на дороге, смотрела вслед удалявшейся машине.

Раздался сигнал клаксона. Деваки вздрогнула. Ойкнув, она отбежала в сторону, на тротуар. Водитель «джипа» одарил ее ослепительной улыбкой и помахал рукой. Она улыбнулась ему в ответ. Деваки подняла свою штангу и узелок, намереваясь продолжить свой путь, как вдруг увидела на дороге большой кожаный бумажник, туго набитый ассигнациями. Она подошла поближе и подняла его.

Она хотела крикнуть:

— Остановитесь, вы уронили кошелек!

Но было уже поздно, «пострадавшая» машина с Анандом за рулем уехала неизвестно куда.

«Как его разыскать, чтобы вернуть бумажник?» — думала она, подходя к своему дому.

Деваки вошла в комнату отца, справилась о его здоровье и достала из узелка три плода манго и таблетки.

— Спасибо, дочка! Ты что-то рано сегодня!

— Да, папа, сегодняшний день принес мне удачу, я заработала тридцать пять рупий.

— Ах, какая ты у меня молодец. Оставь часть себе, а остальные отдай матери. Все не отдавай. Тебе ведь тоже нужны деньги.

— Хорошо, папа! Я еще заработаю! Я везучая!

Напевая, она выпорхнула из комнаты отца. Оказавшись в своей маленькой комнатке, она присела к небольшому туалетному столику и стала приводить себя в порядок. Ее лицо, шея и руки были покрыты ровным, золотистым загаром, но под одеждой кожа сохраняла свою природную белизну. Она, как и многие дочери Раджпутаны, была светлокожей.

Деваки нарядилась в новую широкую, с многочисленными складками юбку — канджли и короткий жилет — чоли. На плечи накинула большой ярко-желтый шарф — орхни, обулась в сандалии — чапли и вышла из дома. По пути в полицию она решила разузнать у музыкантов или у торговцев номер автомобиля, в котором она дважды разбила лобовое стекло. Она помнила несколько цифр, но и только. Сейчас она также вспомнила, что кто-то из ее «коллег» записал или запомнил номер машины, когда все это произошло на площади.

Узнав номер автомобиля от одного из торговцев, Деваки направилась в полицейский участок. Там она подошла к столу, за которым сидел высокий сержант в яркой форменной фуражке, с черными и густыми, как щетка, усами. Она положила перед ним записку с номером автомобиля и робко попросила дать ей адрес владельца.

— Зачем вам адрес? — спросил, как отрезал, блюститель порядка.

— Я… я, вернее, он забыл у меня вещи, и я хочу вернуть их ему, — запинаясь, ответила Она.

— А кем вы доводитесь владельцу? — грубо спросил сержант, окинув девушку бесцеремонным взглядом.

— Я его двоюродная племянница! — неудачно солгала она.

— Племянница?! И не знаете, где живет ваш дядя? — с иронией спросил инспектор.

— Я не могу найти его дом. Помню, что в центре, вернее, на западном побережье, но где именно… запамятовала! — уже смелее сочиняла она.

— Хорошо! Посидите здесь. Минут через пять вам скажут адрес, но вы обязаны зарегистрироваться у нас в книге! — С этими словами он вытащил из обшарпанного стола большую тетрадь и приготовился записывать:

— Ваше имя и адрес, пожалуйста, госпожа.

Деваки назвала свое имя и адрес.

Минут через десять ей вручили маленькую картонную карточку, на которой было отпечатано имя владельца автомобиля и его домашний адрес. Она прочитала имя хозяина голубого «премьера». Его звали Ананд. Сердце девушки застучало сильнее. Она приложила руку к груди и поспешно отняла — сердце глухо ударяло в ребра, — поспешив удалиться из полицейского участка. Быстрой походкой, лавируя в толпе прохожих, Деваки дошла до автобусной остановки и уехала домой.

На другой день Деваки проснулась очень рано, с первым лучом солнца. Но вставать с постели ей не хотелось. Она повернулась на левый бок, лицом к стене, собираясь понежиться еще минут пять. Она решила, что на работу сегодня не пойдет, а разыщет Ананда, чтобы вручить ему пропажу. Бумажник она положила под свою подушку, никому в доме не сказав о своей находке.

Вдруг дверь приоткрылась, и в комнату заглянула мачеха, проверяя, не встала ли Деваки. Неожиданно ее внимание привлек большой туго набитый кожаный бумажник, видневшийся из-под подушки падчерицы, поскольку Деваки, склонив голову к стене, придавила подушку таким образом, что тот угол подушки, под которым она хранила свою находку, приподнялся. Мачеха с вожделением и алчностью с минуту наслаждалась увиденным. Затем изящной походкой слона она подошла к кровати и выхватила кошелек. Круто повернувшись, она направилась к выходу, унося добычу.

Деваки, почувствовав неладное, быстро вскочила с постели и сунула руку под подушку: бумажника на месте не оказалось.

— Мама! Стойте! Верните кошелек! — повелительно произнесла она.

Мачеха дернула плечами и остановилась, удивленная такой дерзостью.

— Боже мой! — простонала она. — Глазам не верю! Полно денег!

Она уже прикинула, куда их «пристроить».

— Ты молодец! — похвалила она Деваки.

— А они не мои! Их нужно вернуть! — сухо и четко ответила та. — Просто один господин случайно обронил свой кошелек, а я подобрала! Это было на улице! — искренне и чистосердечно призналась она мачехе. — Я найду этого господина и верну ему бумажник с деньгами. Я должна это сделать!

— Ишь, богачка нашлась! Подумайте только! Она вернет деньги?! — с сарказмом и издевкой проговорила мачеха. — Забудь о них! И нечего хныкать!

— Отдайте кошелек! Умоляю вас! — со слезами просила ее Деваки.

— Дурочка, пойми, эти деньги сами пришли в наш дом! — пыталась вразумить падчерицу мачеха.

— Отдайте! — вдруг резко сказала Деваки и бросилась к толстухе, схватив ее за жирную руку, которой та сжимала бумажник.

После короткой борьбы, в которой Деваки применила всю свою ловкость, ей все-таки удалось вырвать кошелек, после чего она стремглав выбежала из комнаты.

— Ах! — воскликнула мачеха и в бешенстве закричала:

— Ты такая же глупая, как твой отец! Остановись! Вернись!

Но Деваки и след простыл.

— Ну, подлая тварь, ладно! Я тебе покажу, когда вернешься домой. Только вернись! Пожалеешь, что родилась на свет! — металась мачеха, как раненая львица.

А Деваки, спрятавшись в зарослях кустарника в саду, ждала, когда мачеха уйдет на рынок. Тогда она сможет прилично одеться и привести себя в порядок.

Ждать долго ей не пришлось. Минут через сорок мачеха в широкой пестрой юбке и белой блузке, с корзиной на изогнутой жирной руке шумно вышла из дома и, хлопнув дверью, отправилась на рынок.

Покинув свое убежище, Деваки вернулась в комнату. Она облачилась в сари из тонкого ситца, подкрасила тику и сделала все, что нужно для того, чтобы выглядеть скромно и вместе с тем строго и красиво. Положив заветный кошелек в небольшую сумочку, она легко выпорхнула из дома.

Из аэропорта Джавар направился в гостиницу и снял номер на сутки.

«Сегодня выходной, и Ананд с женой наверняка дома», — думал он.

Ему хотелось «накрыть» племянника внезапно. Что-то здесь было не так! Не верилось, чтобы Ананд без его разрешения женился. Хотя он понимал, что в современной жизни всякое бывает, и племяннику, видимо, было неудобно ему сообщать, чтобы не расстраивать «старика».

Он вышел из парикмахерской аккуратно подстриженным, с расчесанной и надушенной бородкой, в голубом костюме и рубашке цвета свежевыпавшего гималайского снега. В руках он держал короткий стек. Он свободно шагал по улицам, наслаждаясь Бомбеем — городом его юности, его студенческой жизни.

За десять лет, которые он прожил в Кении, Бомбей расстроился, и в основном вверх. Он подошел и полюбовался памятником, где на мраморном пьедестале красовался на бронзовом коне легендарный Шиваджи, всю жизнь возглавлявший борьбу маратхов против мусульманских завоевателей.

«Кстати, Шиваджи родился недалеко отсюда, в городе Пуна», — вспомнил Джавар лекции по истории Индии.

Он посмотрел на высокое здание, где на двадцать четвертом этаже находилась контора Ананда. Вдалеке, на фоне лазурного неба, упрямо и прочно стоял Форт, видны «Ворота Индии». На противоположном здании висел огромный плакат с крупно написанным и перечеркнутым словом «Бомбей», рядом с которым красовалось другое: «Мумбай». Идея переименовать мегаполис давно будоражила умы жителей города и, как всякая идея, вызывала ожесточенные споры. С одной стороны — логично: в независимой Индии вернуть городу его настоящее имя, переиначенное англичанами. С другой… Можно ли отождествлять с ним названную по имени маратхской богини Мумба-Деви деревеньку «Мумбай», захваченную в XVI веке португальцами?

«Да… — подумал Джавахарлал, — если бы имя оставалось постоянно таким, каким оно было, то и город был бы Другим, да и мы тоже…»

Он подозвал такси и велел водителю, молодому красивому сикху, ехать на западное побережье, в свой старый дом, к племяннику.

Дом Ананда… В прохладном холле, развалясь в кресле, сидит Раджа, его друг, и разговаривает по телефону.

— Его нет! Звоните позднее! Ничего не знаю, пока! — отрывисто сообщил он кому-то в трубку.

Джавар отворил калитку рядом с широкими воротами и вошел во двор. Справа, в гараже, дверь которого была распахнута, он увидел светло-голубой «премьер».

«Значит, Ананд дома», — подумал Джавар.

У входа его встретил старый слуга в белом ширвани и дхоти. Увидев прежнего хозяина, слуга Раму лишился дара речи. Сложив ладони у подбородка, он подбежал к Джавахарлалу и совершил глубокий пронам — низкий поклон, выражающий почтение, и прикоснулся правой рукой к блестящей кожаной туфле хозяина.

— Бог вам навстречу, господин Джавахарлал! Вот неожиданность-то какая! То-то рад будет Ананд! Он вас уже заждался. По нескольку раз на дню спрашивает, звонили ли вы! — и у слуги увлажнились глаза.

Джавар был тронут таким приемом и подарил ему сто одну рупию, так как четное число считается в Индии несчастливым. Раму поклонился и приложил деньги к сердцу, а затем — ко лбу.

Старый хозяин свободной походкой вошел в холл с видом завоевателя-колонизатора, небрежно помахивая стеком. Его широкие плечи, рост выше среднего и весь его вид внушали почтение.

Раджа, роясь в папке с бумагами, раздраженно бросил:

— А вы? Вам что? То звонят, то приходят!..

— Ты с кем так разговариваешь, сукин сын! Прикуси свой язык или я велю вырвать его и бросить собакам! — надменно проговорил Джавар, не глядя на молодого «барашка».

Раджа только и смог произнести известное всему миру междометие:

— А?..

— А где Ананд? — грозно прозвучал вопрос.

— Разве я могу, то есть разве я должен знать, где этот Ананд? — попытался увильнуть Раджа.

— Я подожду.

— Извините, господин, а с кем имею честь? — уже соблюдая этикет, спросил друг и компаньон Ананда.

— Я дядя Ананда.

— Его дядя в Африке, в Кении!

— Я приехал.

Ананд, услышав шум, появился у балюстрады второго этажа.

— Дядя?! — вскрикнул он и мгновенно спустился с лестницы. Он остановился перед ним и совершил пронам. Затем дядя и племянник пожали друг другу руки.

— Если бы я знал, что вы приехали, я бы прислал машину!

— Оставь, Ананд! Полно тебе! — лукаво улыбнулся Джавар. — Я на тебя немного сердит. Я пришел к выводу, что ты очень плохой муж, — сходу, «взяв быка за рога», начал дядя.

— Почему я плохой муж, дядя? — усмехнулся племянник, умело скрывая свою растерянность.

— Конечно, плохой, — настаивал Джавар, — во-первых, где твоя жена?

— О чем вы, дядя? — спросил озадаченный Ананд, и страх понемногу начал овладевать им.

— Боже мой! Разговор идет о жене, о твоей жене! — членораздельно и терпеливо повторил дядя.

— Ах, да! О моей! А-а! Она, понимаете, тут недавно уехала к маме, — спохватился Ананд, слегка заикаясь; глаза его забегали.

Джавар посмотрел на него серо-голубыми глазами твердо и настойчиво, и сердце Ананда затрепетало в груди, запрыгало, как щенок на веревке.

«Господи! Что сейчас будет-то? — подумал он — Готов броситься в священные воды Ганга, чтобы смыть с себя грех! Еще немного — и мне, наверное, надо будет признаться, а потом на коленях просить прощения!»

Ананд подошел к Раджу, который стоял, как изваяние, ни жив, ни мертв. У него подкашивались ноги. По этикету младшему по возрасту не положено садиться, пока старший стоит. Нечто подобное творилось и с Анандом. Ему казалось, что еще немного — и начнется всеобщая паника.

— Что теперь делать? Давай, придумывай! — тихо сказал он Радже. — Ты не представляешь его в гневе! Он меня пристрелит или зароет в землю живьем! — прерывисто дыша, обрисовал он другу дядюшкин характер.

— Да, одно из двух, вместе не получится, — с юмором висельника пробормотал Раджа.

— А все из-за тебя! — упрекнул Ананд друга в который раз. — Я снова соврал ему!

Дядя подошел к ним, раскуривая трубку.

— Ананд! Позвони жене и скажи, что твой дядя хочет с ней встретиться! — сказал он твердым и спокойным тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

— Скажи, что она будет к вечеру, — просуфлировал наконец-то Раджа, — а к тому времени «компьютер» что-нибудь да выдаст стоящее.

«Итак, пан или пропал!» — мысленно сказал себе Ананд, выпрямился и тихо сказал:

— Дядя, она будет в шесть часов.

— Хорошо! Будем ждать! — ответил Джавар и только после этого сел в кресло. Левая пола его пиджака слегка оттопыривалась, и на спине, чуть заметно, проступал ремешок кобуры.

— Ананд!

— Да, дядя?

— Вели, чтобы мои вещи из гостиницы «Тадж-Махал» доставили сюда.

— А разве, дядя, вещи не здесь? — удивился племянник.

— Нет.

Ананд побоялся задавать лишние вопросы и взялся за телефон.

— Простите меня, дядя. — Обратился к Джавару Раджа, — что в суете дел я позволил себе говорить с вами таким тоном! — и он совершил перед ним пронам.

— Ничего, сынок, ты еще молод, — смягчаясь, ответил Джавар.

— Слуга сказал, что ваша комната уже прибрана и готова, — сообщил ему Раджа.

— Благодарю! — сказал дядя и удалился на второй этаж, в свою просторную, светлую комнату, где они с женой прожили двадцать счастливых лет.

В половине шестого вечера Джавар в синем халате из китайского шелка спустился в холл, где сидели Ананд и Раджа, перебирая деловые бумаги на большом круглом столе из красного сандала.

— Ее еще нет? — спокойно спросил дядя.

— Еще нет, но скоро… будет, — промямлил Ананд.

Тучи над его головой сгущались.

Джавар полистал «Таймс оф Индиа» и, отложив ее в сторону, взял еженедельник «Блиц». Его внимание привлек отрывок из воспоминаний признанного мастера кино Ходжи Ахмад Аббаса. Взглянув на фотографии Раджа Капура и молодой, еще тогда Наргис, он вспомнил свое отрочество и фильм Аббаса «Авара» — «Бродяга». Более всего его поразили слова знаменитого режиссера и сценариста, которые полностью совпадали с его мыслями.

«Когда на пороге независимости я задумал фильм „Город и мечта“,  — писал Аббас, — меня волновала судьба бездомных бомбейцев. Через два десятилетия я сделал этот фильм, а люди продолжали спать на панелях. Они продолжают делать это и сейчас, спустя еще два десятилетия, несмотря на то, что выросли новые дома и улицы, и общий рисунок города резко изменился. Я по-прежнему в вечном долгу перед обездоленными…»

Джавар встал.

— Хороший еженедельник этот «Блиц», толковый, — сказал он.

— Да, дядя, там бывают интересные материалы, а в этом есть выдержки из воспоминаний Аббаса.

— Да, я посмотрел. А книга полностью вышла?

— Должна быть месяца через два.

— Хорошо. Как только она появится на прилавках, вышли мне в Найроби.

— Естественно, дядя.

Часы пробили шесть часов.

— Ну? Так где же твоя жена, дорогой племянничек? — спокойно, с иронией спросил дядя, подозревая, что Ананд что-то темнит. — Так где же моя невестка? — уже угрожающим тоном повторил он вопрос.

Приближался кульминационный момент. Стояла гробовая тишина. Ананд, бледный, как и его сорочка, поглядывал на Раджа, который не поднимал глаз.

Джавахарлал медленно встал с кресла и вплотную подошел к Ананду. Он схватил его за лацканы пиджака и резко притянул к себе, ударив его грудь о свою. Племянник был потрясен. Раджа вскочил, словно ужаленный коброй. Джавар молниеносным движением извлек небольшой «кольт» и наставил его на племянника. Тот взвыл.

— Так где моя невестка, сукин ты сын, а?

— Я, дядя, я… — хотел повиниться Ананд и приготовился рухнуть на колени, но не смог этого сделать, ибо тот держал его «за грудки» мертвой хваткой охотника, в пять минут разделывающего барана или антилопу.

И тут Ананд увидел, как во сне, что в холл вошла девушка с длинной черной косой, в голубом ситцевом сари и мягкой походкой, как идущая по волнам, приблизилась к драматической мизансцене. Он узнал ее — эта девушка один раз нечаянно разбила лобовое стекло в его машине, а в другой раз он разбил его сам, но опять по ее вине. Ананд захлопал глазами и громко произнес:

— Дядя! Вот она, ваша невестка! — он выбросил указующую руку вперед, как внезапно раненый военачальник на поле боя.

Джавар отпустил измятые лацканы пиджака своего племянника и оглянулся.

— А-а! Появилась! — недовольно бросил он в ее сторону. — Вот теперь я увидел свою невестку! — несколько повеселевшим тоном сказал он и, сменив гнев на милость, одобрительно посмотрел на Ананда.

Раджа пришел в себя и вновь был готов на подвиги.

— Невестку? — переспросила удивленная Деваки.

— Конечно же, невестку! — довольно пробасил Джавар.

Необыкновенная стройность и гибкость фигуры, молодость, красота и чистота больших черных глаз, тяжелая черная коса Деваки… напомнили Джавару дни его далекой молодости и его жену. Эта девушка сразу понравилась ему. В манере держаться, в ее осанке и посадке головы — во всем чувствовалась порода.

— Ваши предки, простите, из Раджпутов?

— Да, а что?

— Хорошо! Да… я одобряю, Ананд, твой выбор! — обратился он к племяннику и посмотрел на него теплым взглядом, наполненным любовью и добротой.

Таким Ананд очень любил дядю и преклонялся перед ним.

— А это мой дядюшка! — скромно проговорил Ананд, посмотрев на Деваки, которая держала в руках его бумажник.

— Это его дядя, он приехал из Африки, из Найроби… — заполнил Раджа образовавшуюся было неловкую паузу.

Ананд и Раджа изо всех сил старались создать приветливую и непринужденную обстановку, но вместе с тем им надо было как-то сделать так, чтобы девушка догадалась подыграть им. Ананд знал опыт и чутье дяди и потому очень волновался, думая, как бы выйти из этого со стороны казавшегося комичным, но для него приобретающего самый драматический оборот положения.

Джавар, засунув руки в карманы халата, расхаживал по холлу довольный, словно павлин в период свадебных игр.

— Честно говоря, я волновался, конечно. Но твоя жена — просто прелесть! — искренне и с гордостью за племянника и за себя, естественно, признался дядя.

Ананд, с трудом подавляя скованность, излишне суетился, поглядывая на дядю.

— Какая невестка? — снова удивленно спросила Деваки. — Простите меня, но я ничего не понимаю! — обратилась она к Ананду, уставившись на него серьезным взглядом.

— Слышите, рассердилась! — фальшиво хохотал племянник. — Чуть что не так, она мне сразу: «Я тебе больше не жена!» — сказал он и сам удивился, как это он смог придумать такую психологически точно соответствующую обстановке фразу. Видимо, сказалась его начитанность. После этой фразы Деваки уловила сложность обстановки и рассмеялась в ответ на слова Ананда. Раджа, как мог, подкреплял правдоподобие происходившего действа своим смехом, похожим на блеяние барашка, и всевозможными междометиями, увиваясь вокруг Деваки. Он, как и дядя, был потрясен красотой девушки, которая так внезапно и так кстати появилась в этом доме.

Джавар, вволю находившись и накурившись, подошел к молодым и проникновенным голосом заявил:

— Мне хочется порадовать невестку. Я кое-что привез для нее: мой свадебный подарок! — его серые большие глаза искрились, как роса на лепестке лотоса.

— Но… но, — пыталась возразить Деваки.

Ананд и Раджа из-за спины дяди подавали ей знаки, чтобы она соглашалась.

— А где мой бумажник? — спохватился дядя, забыв, что на нем халат.

— Этот? — спросила Деваки, протянув ему бумажник Ананда, который она принесла с собой, отвоевав его в физической и нравственной борьбе с мачехой.

— Нет, нет, невестушка, у меня был свой, — озабоченно ответил дядя, шаря по карманам халата. — Наверное, вынул его и забыл. Я сейчас вернусь! Ананд, мы вместе с невестушкой пойдем наверх, я хочу вручить ей подарок! Пойдем, милая! — пригласил Джавар и пошел вверх по лестнице.

Деваки растерянно посмотрела на Ананда. Ни она, ни два лживых заговорщика не знали, что делать и говорить.

— Постойте! — наконец сказал Ананд.

— А что здесь происходит? — спросила Деваки, чтобы уяснить окончательно смысл происходящего. — Путаница какая-то. Я принесла вам кошелек. Вы его потеряли на дороге, когда врезались в акацию… и…

Раджа слушал, раскрыв рот от удивления.

— Сейчас все это неважно, — перебил ее Ананд, машинально положив бумажник в карман пиджака. Понизив голос до шепота, он принялся, как мог, излагать суть:

— Я прошу тебя, помоги мне. Тебя как будто сам Бог послал! Иначе я пропал бы!

— Это он говорит серьезно! — добавил Раджа.

— В чем дело? — все еще не понимая, о чем идет речь, снова спросила девушка.

— Сейчас! — ответил Ананд и, глубоко вздохнув, продолжал:

— Мой дядя решил меня женить. И невесту уже выбрал. И чтобы отвертеться, мне пришлось сказать, что я уже успел жениться, — он сделал небольшую паузу. — Разве я знал, что он сразу приедет сюда, познакомиться… — он оглянулся: дядя стоял на лестнице и ждал.

— Сейчас, сейчас, дядя! Она поднимется, прошу прощения, мне надо…

— Хорошо, я принесу сюда! — и дядя удалился к себе.

— Я ведь не думал, что дядя из Кении так быстро прилетит, чтобы познакомиться с моей «женой», мнимой, конечно.

— И он принял меня за невестку? — сообразила Деваки.

Друзья облегченно вздохнули.

— А почему вы не объяснили ему, что это не так? — спросила она.

Голосом этой девушки говорил голос совести и разума. Ананд и Раджа, переглянувшись, несколько сникли.

— Нельзя было! Уже поздно все объяснять! Я слишком далеко зашел в своей лжи! — и он с укором посмотрел на своего друга. — Если я признаюсь, это разобьет сердце дяди. Я не могу. Помоги мне. Прошу тебя! — хриплым шепотом умолял он ее.

— Проще говоря, я должна вместе с вами обманывать его? Я так понимаю? Да? — строго спросила девушка.

— Да, пусть так! — Ананд сжал губы. На его бледных щеках горели красные пятна. — Сыграйте роль… Я сразу понял, что ты ему очень понравилась. А потому тебе будет легко…

— Благодарю вас, но обманывать его я не стану! — решительно отвергла она странную для нее просьбу молодого человека. — Мне даже противно! Как вы можете разыгрывать такого прекрасного и великодушного человека, как ваш дядя! — Деваки посмотрела на Ананда огромными черными глазами, в которых светилась укоризна и снисходительное удивление.

Она повернулась и легкой походкой направилась к дверям. Ананд бросился вслед за ней и схватил ее за руку.

— Постой! Не уходи! Я прошу! — умолял он, с трудом подбирая слова. — Выслушай меня сначала. Дядя просто-напросто не переживет, если узнает, что я лгал. А у меня, кроме него, нет ни одного близкого человека… на всем белом свете. Я одинок, как и он… прошу вас…

Ананду стало тяжело дышать, к горлу подступил комок. Он держался за руку Деваки, как неумеющий плавать держится за спасательный круг. В голову ему больше ничего не приходило. Он знал лить то, что должен смягчить удар любым способом.

— Но… — снова попыталась возразить Деваки.

Однако Ананд перебил ее и упорно продолжал:

— Я не могу его терять. Он не переживет этого. Ведь он меня с детства воспитывал, прививал мне доброту, честность, а я вот… солгал, казалось, во благо себе, а вот как все обернулось. Я понимаю, что виноват, но выручи меня! — Ананд смотрел в глаза девушки так искренне и с такой мольбой о помощи, которые не выразить никакими словами. — Я буду так благодарен тебе…

— Мы не помешаем вашей беседе? — игриво спросил Джавар, подходя к ним и, улыбаясь, оглядел молодую пару. Его сердце окунулось в счастливый поток нежности.

Ананд, уловив настроение и счастливое состояние дяди, еще тверже решил играть роль до конца.

«Не дай бог, он узнает правду!» — пронеслось в его голове.

Теперь племянник боялся уже не за себя, а за дядю.

— Ну что вы, дядюшка! Я просто рассказывал жене о вас, — удачно слукавил Ананд.

— Очень хорошо! Я рад. Спасибо, Ананд, — ответил польщенный дядя.

Он взял лежавшие на кресле две коробки: в небольшой были драгоценности и украшения, а в той, что побольше, — сари.

— Это тебе, невестушка, от меня! — торжественно произнес Джавар, и его серые глаза поголубели.

Раджа и Ананд стояли рядом с ним, как лакеи, не произнося ни единого слова.

Деваки в знак благодарности и признательности накрыла голову краем сари и совершила глубокий пронам: сложив ладони у лица, она низко поклонилась и коснулась рукой ступни Джавара.

Дядя ликовал. Его сердце, его душа пели… Он полностью созрел для того, чтобы самому благословить детей. Все произошло, как нельзя лучше — в духе и в русле лучших традиций его народа.

Ананд, несмотря на нелепейшее положение и отвратительную ситуацию, причиной которых стал он сам, был очень тронут древним ритуалом, совершенным Деваки. И ему на мгновение представилось, что эта молодая и красивая девушка, такая умная, рассудительная и воспитанная, — его супруга. Он вздрогнул и махнул рукой, словно хотел отогнать прекрасное видение.

Раджа торжествовал. Джавар уселся в кресло и, откинувшись на спинку, ясными глазами озирал молодое поколение.

— Хорошая жена, дорогие мои, — обратился Джавар к молодежи, как истинный мудрец и брахман, — трудится на мужа, как слуга; дает советы, как советник; прекрасна, как богиня красоты; спокойна и вынослива, как земля; кормит тебя, как мать, и услаждает тебя, как гетера. — Джавар поднялся с кресла и торжественно подытожил: — Хорошая жена — шесть лиц в одном.

Затем он подошел к Деваки, с отцовской нежностью посмотрел на нее и сказал:

— Долгих лет жизни тебе! Если лицо — зеркало души, как издревле говорят люди, то и душа у тебя прекрасна!

Джавар дважды пересек холл, поглаживая бороду. Все трое следили за ним, особенно Ананд. Он ждал, что еще «выкинет» дядя.

— А теперь, — наконец сказал дядя, — я хочу узнать, умеет ли готовить моя невестка? — Он лукаво прищурил глаза и окинул взглядом присутствующих. — Кюфты сделаешь? — спросил он Деваки.

— Хорошо, дядя, — неожиданно ответила она.

Ананд почесал затылок. Раджа недоверчиво хмыкнул.

— А вдруг она плохо готовит?! — встревоженно прошептал другу Ананд. — Боже! Опять проблемы!

Джавар поднялся к себе наверх, а Деваки отправилась на кухню. За ней поплелись Ананд и Раджа.

— Ты и правда будешь готовить? — удивился Ананд, обращаясь к Деваки.

— Да, конечно! Ведь вы сами просили меня помочь вам, выручить вас. Чему же вы удивляетесь?

— Но тебе совсем не обязательно готовить. Лучше возьмем обед из ресторана, а дяде скажем, что ты готовила, — предложил Ананд, не надеясь, что она может приготовить такое сложное блюдо, как кюфты.

«Да и зачем мучить девушку, ведь она и так, можно сказать, спасла и меня, и дядю», — подумал Ананд.

— Конечно, надо взять обед из ресторана, — поддержал предложение Ананда его неразлучный друг и однокашник. — Кюфты очень трудно готовить. Жуткий экзамен устроил дядя, надо же!

— Вы лучше скажите, есть ли мясо и какое? — спокойно спросила Деваки.

— Мясо? Ах, мясо! Наверное, в холодильнике, — и Ананд открыл холодильник.

— Одну минуту! — вмешался Раджа. — Ты в этом не разбираешься. Вот говядина. Так! А вот свинина и баранина. Прошу вас! — он выложил все на стол и, довольный, отошел в сторону. — Все специи перед вами, в буфете. На коробочках есть надписи, — добавил он.

— Не люблю обманывать, — грустно сказала Деваки. — Вы мне не мешайте, ладно? И я быстро приготовлю то, что он хочет.

— Ты сможешь сделать кюфты? — снова удивился Раджа.

— Думаю, что смогу, — уверенно ответила она.

Деваки взяла два камня — плоский и цилиндрический, чтобы растереть кардамон и кориандр.

— А для чего ты взяла эти камни? — спросил Ананд.

— Чтобы растирать специи.

— А миксер на что?

— Да, миксер! Можно размолоть, — посоветовал Раджа. Они суетились около Деваки, словно мальчишки.

— Я не знаю, как этим миксером пользоваться.

— О Боже! Послушай, я дам тебе совет… — начал было Ананд, но Деваки прервала его:

— Вы мне мешаете, а время идет. Я обойдусь без ваших советов. Стряпня:—не мужское дело.

— Да, конечно, — согласился Ананд. — Идем! — обратился он Радже.

Когда они вышли из кухни, Раджа заныл:

— Она ничего не умеет, Ананд. Это же ясно, как божий день! А кюфты готовить — это тебе не яичницу с ветчиной по-английски. Тут и соус надо уметь сделать… А твой дядя ведь избалованный гурман старой закалки.

— Ладно тебе! Уже ничего не изменишь, голова-компьютер! — с отчаянием в голосе ответил ему Ананд. — Я только надеюсь, что дядя будет снисходителен! А если нет, то пусть он запустит тарелкой в твою сторону, ладно? — раздраженно закончил он.

— Ага! — беспечно засмеялся Раджа.

Он вернулся назад, приоткрыл дверь кухни и шепотом попросил Деваки:

— Ты уж постарайся! — и закрыл дверь.

Деваки, охваченная творческим вдохновением, священнодействовала на кухне. Она быстро растерла в порошок зерна кориандра, кардамона, фенугрека; затем гвоздику, корицу, черный и жгучий красный перцы, мускатный орех, тмин и горчичные зерна. Все эти пряности она смешала в пропорции, которой ее научила еще в юности покойная мать. Потом пропустила через мясорубку три сорта мяса и приготовила фарш, смешав его с луком, чесноком и небольшим количеством растертых пряностей и добавив сырое яйцо. Из этого фарша она скатала небольшие шарики, которые обжарила в кипящем жире.

Деваки настолько увлеклась приготовлением блюда, что позабыла обо всем на свете.

Когда кюфты прожарились, она опустила их в соус карри, который приготовила из пряностей, растертых ею, и поставила кастрюлю на медленный огонь. Через некоторое время, по запаху, она поняла, что блюдо готово. Она выключила газ, сняла кастрюлю с плиты и плотно прикрыла ее крышкой и полотенцем сложенным вчетверо.

«Через полчаса можно будет подавать», — подумала она.

Через полчаса Деваки вышла к мужчинам, ожидавшим ее в холле, и объявила, что блюдо готово и можно накрывать на стол.

— Ананд, вели прислуге помочь молодой хозяйке, — предусмотрительно напомнил дядя племяннику.

Старый слуга Раму, получивший распоряжение от молодого хозяина, с удовольствием принялся помогать Деваки. Он сразу почувствовал какое-то особенное расположение к этой милой девушке. На большом, сверкающем полировкой подносе он принес всю необходимую посуду. Затем показал Деваки, где лежит столовое серебро и скатерти с салфетками.

Вдвоем они быстро справились с делом, и через пятнадцать минут стол, сервированный по всем правилам, празднично сиял белизной накрахмаленной скатерти, фарфоровой и хрустальной посудой и серебром.

Когда все расселись по местам, Деваки, взяв глубокие тарелки, принялась раскладывать в них кюфты. Первую она подала, разумеется, дяде.

— Дядя, я впервые угощаю вас, — сказала она, — и немного волнуюсь. А вдруг невкусно?

— Ну, я человек прямой. Если вкусно, то скажу вкусно, — развел он руками, — а невкусно, так невкусно! — ответил он и весело рассмеялся.

Ананд и Раджа настороженно следили, как Деваки передает дяде глубокую тарелку с кюфтами, расписанную голубыми розами.

— Я лукавить не умею, невестушка! Верно, Ананд?

— А? Да, да…. — прошептал тот еле слышно, — совершенно верно, дядя! Стол вроде неплохо накрыт, а? — заполнил он, как мог, мучительную паузу.

— И кюфты на вид такие аппетитные! — подставил Раджа свое дружеское плечо и засмеялся.

— Да! Вот сейчас мы их и попробуем! — сказал Джавар, потирая руки. — Принимайтесь! Чего вы ждете? — прикрикнул он на молодых людей.

— Что-то не хочется! Мы перекусили уже. Я и вам советую: не ешьте много! — пошутил Ананд.

— Молчать, глупцы! — скомандовал дядя.

Деваки стояла у небольшого стола, где она раскладывала кюфты, и с замиранием сердца наблюдала за поведением Джавара.

Дядя, наклонившись к тарелке, осторожно попробовал блюдо, и на его лице отразилось блаженство.

— Ты сама приготовила? — спросил он для порядка, на всякий случай, серьезно посмотрев на «невестку».

— Да, — робко, как первоклашка, ответила Деваки.

Ананд и Раджа не дотрагивались до произведения поварского искусства Деваки, ожидая оценки дяди. Они наблюдали за ним, глядя ему буквально в рот.

Дядя медленно жевал.

— Не очень, наверное, — прошептал Раджа, наклонившись к Ананду.

— Да, пожалуй… — также шепотом ответил ему горе-«муж».

Дядя с довольным выражением лица отложил вилку и нож, откинулся на спинку стула и произнес:

— Ничего вкуснее не ел! — и весело рассмеялся.

— Что, вкусно? — опешил от радости Ананд.

— Да! — с восторгом подтвердил дядя.

— Я очень рад, дядя, я очень рад, спасибо! — зачастил племянник. — Что же ты стоишь!? — вспомнил он о Деваки. — Пожалуйста, садись вот сюда! — и он отодвинул стул рядом с собой. — Я тебе положу, — облегченно сказал он девушке.

Все стали угощать друг друга.

— Я уже положил себе, спасибо! — отбивался разгоряченный Раджа, и тут же набросился на кюфты, стремительно поглощая их одну за другой.

В столовой стоял аппетитный аромат всех пряностей Индии.

— Да, готовишь ты замечательно! — похвалил Деваки Ананд, съев солидную порцию.

Деваки смутилась, но была явно польщена.

— Спасибо, — зардевшись, ответила она.

— Ах! Как вкусно! Век бы ел! — снова восклицал Джавар, орудуя вилкой и ножом. — Молодец! Такая жена! Тебе очень повезло! — Он посмотрел на племянника. — Так! Спасибо, невестушка! Накормила досыта! Попотчевала старика на славу! Ты владеешь истинным искусством приготовления пищи. Не зря говорили мудрецы: «Лишь три вещи дороги в этом мире: еда, питье и доброе слово». Итак, я говорю вам доброе слово еще раз: будьте счастливы и живите долго! — Джавар, сложив руки у лица, поклонился Деваки и Ананду.

— А сейчас — подарки! — с душевным подъемом объявил дядя. — Возьми их и переоденься, пожалуйста. Я хочу видеть тебя в них.

Деваки взяла подарки дяди и поднялась наверх. Ананд последовал за ней с тем, чтобы показать ей комнаты.

Раджа был человеком с корнем, в духовном смысле, конечно. Однако эти корни не шли глубоко, они расходились по поверхности.

Ананд, напротив, в отличие от своего друга был натурой глубокой и цельной. Тысячелетняя нравственная, религиозно-духовная культура Индии впиталась в него с молоком матери и с той атмосферой, которая царила в их семье. Кастовые уложения, обычаи, уклады, отношения между людьми, природой, обществом, Богом и космосом определялись и контролировались ее основным законом — дхармой. Дхарма определяет нормы поведения членов каждой касты, регулирует их поступки и даже чувства. Ее законам учили его мать, отец, а потом дядя. Говорили об этом и в школе. Эти законы повторял брахман наставник и духовный руководитель. Ананд вобрал всю духовную и формальную сущность философии поведения человека необыкновенно глубоко, они выросли в нем естественно, так же, как скелет тела и его плоть.

Но работа в сфере производства и бизнеса заставляла нарушать многие законы. Вот и в этом случае, с женитьбой.

По легкомыслию, неожиданно обрушившемуся на него, Ананд пошел дорогой лжи, чтобы уйти от традиции, когда родители выбирают тебе невесту. Конечно, если бы не «совет» Раджа, он бы поговорил с дядей напрямую. Но о чем говорить и махать кулаками после драки? В тот момент он был просто в растерянности, поэтому и поступил так.

На душе у Ананда было неспокойно. Проводив Деваки, он спустился вниз, к дяде и Радже, которые оживленно разговаривали о производственных делах.

Ананд сел рядом с ними на оттоманку и расслабился, кажется, первый раз за последние часы.

Услышав имя Таты, крупнейшего индийского капиталиста после Гханьяма Датта Бирлы, Ананд с интересом принял участие в разговоре.

— Да, семейство Тата контролирует многие производства. Особенно здесь, в Бомбее, — вставил Ананд, уловив паузу в разговоре. — Кстати, дядя, вы знаете, что Тата — парс.

— Я слышал об этой этнически-религиозной группе, но как-то не вникал в суть и не придавал этому значения.

— Их в Индии всего тысяч восемьдесят, дядя, причем, семьдесят тысяч живет в Бомбее. У них разрешены браки между двоюродными братьями и сестрами…

— Да, это плохо. Отсутствие притока свежей крови пагубно сказывается на потомстве, — вздохнул Джавар.

— Совершенно верно, дядя.

— Ананд, а какую религию они исповедуют? — спросил Раджа.

— Около тысячи трехсот лет назад парсы бежали из Ирана в Индию, к нам, не пожелав принять ислам. Их древняя религия — зороастризм. От имени пророка Заратуштра, по-древнегречески — Зороастр. Суть этой религии сводится к пословице: «На бога надейся, а сам не плошай», — улыбнувшись, закончил Ананд.

— Спасибо, просветил! — поблагодарил друга Раджа.

— Может, потому среди них нет нищих и обездоленных? — предположил дядя.

— На грани бедности живут многие из них, — вставил Раджа.

— Да… так вот, не имея прямых потомков, Тата передал свое дело племяннику Ратану Тата, — сказал Ананд, вновь возвращаясь к главному.

— Когда-нибудь и я тоже передам тебе все дело, но пока, как мне кажется, ты поглощен своими заботами, — заметил Джавар. — Я бы хотел, чтобы ты, Ананд, более четко и тщательно контактировал с владельцами ковровых и меховых фабрик Кашмира, с моим другом и главой одноименной ассоциации «Али Шах и Ко». Ты знаешь, что мы все, включая Раджа, — акционеры этого концерна?

Деловой мужской разговор был внезапно прерван: на ступенях лестницы, спускающейся в холл со второго этажа, появилась Деваки. Пораженные ее видом, мужчины смотрели на нее, как завороженные, не в силах отвести глаз.

Ее сильную стройную и гибкую фигуру облегало сари нежных лазурных тонов, переходящих в лунное сияние, затканное нежнейшими золотистыми и серебряными цветами. В тон этому одеянию блистали, подрагивая, серьги и украшения, приспособленные к ее фигуре самой природой Индии. Ее иссиня-черные волосы были расчесаны на пробор, подкрашенный красной краской, синдуром — символом замужней женщины.

Деваки медленно подошла к ним. Все встали. Казалось, неземное создание спустилось с небес. Джавар был полностью сражен. Все в ней было в его духе, в его вкусе, все в его миропонимании и характере. Деваки держалась сдержанно и вместе с тем естественно и непринужденно. Этому искусству девушек учат с детства.

— Вот теперь другое дело! — вырвалось у дяди. — Давно я не видел такой красавицы! Невестушка! — растроганно восклицал он. — Будь счастлива в браке! А ты что скажешь?! — обратился он к племяннику. — Я думаю, твоей жене к лицу этот наряд! Моды меняются, но для женщин лучше красивого сари ничего нет! — торжественно заключил он.

Ананд потупил взор. «В какую бурю ощущений теперь он сердцем погружен!». Он вновь поднял глаза на Деваки, и ему показалось, что она его невеста. Он находился между сном и явью, словно присутствуя на сеансе гипноза.

Раджа тоже, почти лишившись своего компьютерного ума, не отрываясь, смотрел на Деваки — олицетворение женственности, красоты и жизни, вечной, как солнце и луна.

Остаток этого дня прошел оживленно и весело.

Рано утром следующего дня Деваки возилась на кухне, занятая приготовлением завтрака и чая.

Джавар, облаченный в свой великолепный шелковый халат, был в холле.

— Раму, я хочу, чтобы чай подала мне невестка! Я прошу тебя, скажи ей об этом! — попросил он слугу.

Когда Деваки принесла Джавару чай, Ананд уже спускался вниз с папкой в руках. После обычного приветствия он выпил чашку чая и поднялся со словами:

— Ну, мне пора на службу. Раджа уже, видимо, заждался! Масса работы, дядя. Мне надо идти.

— А… а… — Немного замялась Деваки, но, вспомнив о своей роли, сказала: — Но сначала позавтракай!

— Я… я позавтракаю в конторе, — смутившись, ответил Ананд.

— Твоя жена так готовит! — возмутился дядя, выпустив в потолок струю дыма. — Поешь и пойдешь! — приказным тоном сказал он. — С холостяцкими привычками пора уже кончать, дорогой племянничек! — и он обратился к Деваки:

— Накрывай на стол, невестушка!

Дядя встал и подошел к Ананду.

— Это же чудо, что такой осел, как ты, отыскал себе такую прекрасную жену! — со своей обычной прямотой констатировал Джавар.

От этих «справедливых» слов в душе племянника столкнулись разноречивые чувства. И он покорился доводам дяди и логике событий, виновником которых являлся сам.

Третий день находилась Деваки в «чужом» для нее доме. Она настолько «вжилась в роль», которую играла по просьбе Ананда, что порой забывала обо всем на свете.

Доброта, надежность и глубокое понимание жизни, исходившие от Джавара, цельность его натуры, жизнерадостность, жизнестойкость и искренность очаровали Деваки. И то, что она понравилась ему как «супруга» его, племянника, очень льстило ей.

Каждое утро она выходила в сад, чтобы поухаживать за цветником. Она поливала розы, рыхлила почву вокруг кустов. Затем срезала цветы и нанизывала их на нити, делая гирлянды, которыми украшала светло-синюю статую бога Кришны, стоявшую под навесом из четырех резных столбов в левом углу террасы.

Со стороны пологих вершин Западных Гат поднималось круглое, как огненный раджпутовский щит, солнце. Легкий морской туман и мягкая вуаль облачности смягчали знойный и вечный путь светила. Ветер оттеснял туман, и море начинало искриться.

Веерные листья арековых пальм шурша, царственно колебались. Над беломраморным храмом реял трехцветный стяг. В саду было уютно и свежо.

Деваки в светлом сари, с гирляндой белых цветов на затылке, сидя на корточках, поливала из лейки цветы и напевала:

Услышав ее чистый и мелодичный голос, Джавар, который только что проснулся, вышел на балкон. Как зачарованный, он слушал и любовался Деваки. Довольный, он улыбнулся. Перед ним была жизнь природы и человека среди нее, полная гармонии.

Ему нравилась эта девушка, жена его племянника. Он чувствовал, что Деваки очень подходит Ананду. Она подкупила Джавара не только своей красотой, но и своим глубоким, до мельчайших нюансов пониманием и исполнением дхармы. И она удивительно гармонично соединила их разорванный и увядший венок домашнего очага…

«Дом без хозяйки подобен лесу… Женщина сияет — весь дом сияет, женщина мрачна — весь дом погружен во мрак», — вспомнились ему слова из «Махабхараты».

Ананд проснулся и посмотрел на часы. Стрелки показывали четыре часа тридцать минут. Он открыл дверь и вышел на балкон, потянулся. Затем, опершись на балюстраду, стал прислушиваться к пению Деваки, беззаботно и легко работающей в саду, словно истинная хозяйка. Он уже начинал привыкать к ее присутствию.

«Неужели я влюблен? — подумал он. — А, впрочем, что здесь такого страшного? Не я первый, не я последний! Его Величество Господин Случай! Дядя — человек умный, опытный и знающий. И то, что эта девушка понравилась ему, не поверхностное умозаключение, а его основательное убеждение, в этом нет сомнения!»

Ананд любовался Деваки, восходом солнца, наслаждаясь пением птиц и девичьим голосом. Слова ее песни затронули давно уснувшие в его душе струны. Он вспомнил мать, ее колыбельные и обрядовые песни… Справа Ананд увидел поблескивающие серебром волосы дяди.

— Сурья, намаскар! «Здравствуй, солнце!» — сказал Ананд.

— Сурья, намаскар! — повторил Джавар.

Спустя полчаса Джавар, Ананд и Раджа собрались на террасе первого этажа.

В калитку постучался нищий — авара, и Деваки насыпала ему рису. Нищий, кланяясь и шепча благодарные слова, довольный, удалился.

Джавар опустился на аджину — шкуру черной антилопы и, приняв позу «лотос», предался медитации.

Ананд и Радж поспешили удалиться.

Деваки совершала утреннюю пунджу — богослужение, посвященное Вишну перед шестым воплощением его Богом Кришной. Она осыпала статую Бога, играющего на флейте, лепестками роз, напевая санскритские молитвы — мантры. Затем зажгла благовонные палочки — агарбатти и поставила на пьедестал сосуды с рисом и цветными порошками.

Мужчины смиренно стояли поодаль, молча участвуя в пундже, сложив ладони рук у лица. На небольшом подносе, где были насыпаны зерна пшеницы, Деваки зажгла жертвенный огонь и три раза обошла вокруг алтаря, а затем поочередно подошла с огнем к Джавару, Ананду и Радже. Те, как и положено по правилам богослужения, обнимали ладонями пламя жертвенного огня — символа вечного Разума, света Бога Истины, и прикладывали ко лбу ладони, напитавшиеся этим вечным Светом Разума, как бы перенося его в свое сознание.

Когда пунджа закончилась, Джавар, глядя на Деваки сквозь облако благовонного дыма затуманенными глазами, сказал, слегка откашлявшись:

— Ты подарила этому дому радость и свет. Он озарился солнцем, как в твоей песне, дочка! — Джавар посмотрел на Ананда и Раджа, которые застыли, как изваяния, и продолжал, с трудом подбирая слова — подступившие слезы сжимали ему горло: Ты вошла сюда и превратила наш дом в храм, и сама ты похожа на богиню… — Джавар достал из кармана батистовый носовой платок и промокнул глаза.

Ананд был потрясен до глубины души. Раджа молчал, что случалось с ним крайне редко.

Деваки, смущенная так искренне сказанными высокими словами и растроганная глубоким пониманием и такой оценкой ее этой особенной и большой личностью — Джаваром, опустила голову; на широких крыльях ее бархатных ресниц, как утренняя роса на лепестке лотоса, заискрились крупные слезы и, сорвавшись, обожгли ей руку.

— Спасибо вам за доброту, дядя! — тихо сказала она. — Но я… не заслужила ее, — виновато добавила она с расстановкой, вспомнив о своей «роли». Ей было стыдно. Но вместе с тем, среди этой лжи существовала правда, правда мгновения, правда быстротекущей жизни, сущность настоящего…

— Ты себе цены не знаешь! — возразил ей Джавар. — И это счастье, что ты вошла в нашу семью! Я бы не смог найти Ананду лучшей жены, чем ты!

Воцарилось неловкое молчание. Ананд, сраженный словами дяди, поглядывал на сникшего и уничтоженного Раджа.

Джавар пошагал туда-сюда по террасе и, сверкнув глазами, воскликнул:

— Да благословит Бог вас обоих, дети! Будьте счастливы! — он отвернулся и смахнул слезу.

После завтрака, который обслуживал слуга Раму, Джавар поднялся со стула, раскурил сигару и сказал, обращаясь к Ананду и Деваки:

— Я прожил у вас три дня, и мне было очень хорошо! Я убедился в том, — он стряхнул пепел с сигары и, немного поколебавшись, резко раздавил ее в хрустальной пепельнице, — я убедился в том, что вы очень счастливы! — Деваки и Ананд переглянулись и опустили глаза. — И я надеюсь, что в будущую нашу встречу, — Джавар прищурился, — вы порадуете меня потомством, — подчеркнул он, сделав ударение на последнем слове.

Блеск больших, стыдливо опущенных глаз Деваки прятался в тени длинных ресниц, но эта тень не могла скрыть печали во взгляде.

— Раджа пусть проводит меня до аэропорта.

— Конечно, с радостью! — отозвался тот.

— Дядюшка! И я вас провожу! — растерянно предложил Ананд.

— Не нужно, Ананд! — строго и деловито запротестовал дядя. — Я не люблю этих прощальных минут и всего такого! — грустно промолвил он и направился к выходу.

Слуга вынес чемодан и кейс к машине. Мотор «премьера» заурчал, и машина, управляемая Раджой, помчалась, унося Джавахарлала в аэропорт.

Деваки поднялась в отведенную ей комнату. Переоделась в свое сари, сложила в коробки украшения, сари, подаренные Джаваром ей, как жене Ананда, а в действительности, совершенно постороннему и чужому человеку, и, грустная, спустилась в холл. Ее душу заполнили уныние и пустота. Она упала с небес на землю. Только сейчас она поняла, насколько безнравственно поступила, с одной стороны, по отношению к Джавару, а с другой — к своему отцу, больному и беспомощному.

«Как я позволила себе так забыться!» — подумала она. Досада и раскаяние начинали угнетать ее.

Ананд, опустошенный, неподвижно стоял у окна. Ему было тяжело, словно с похмелья. Деваки подошла к нему, бледная и тихая, как зимняя луна, держа в руках две коробки.

— Я вам возвращаю, — тихо произнесла она, — вот эти украшения и все, что дядя привез вашей жене в подарок. Пожалуйста! — и отдала ему коробки. — Я ухожу! — растерянно бросила она и направилась к двери.

Ананд, сбитый с толку внезапным отъездом дяди, сраженный резким прекращением «спектакля», который перерос в действительность, в реальную жизнь, был на грани нервного срыва.

— Постой! — остановил он Деваки.

— Что? — спросила она, глядя на него грустными глазами.

— Э… э, — заикаясь, начал он, — ты не вернешься?..

— Нет! — резко ответила Деваки. — Я свою «роль» сыграла, — больно уколола она Ананда его же словом. — Ваш дядя был доволен.

— Конечно! Ты меня просто спасла! — затараторил Ананд, хотя на самом деле ему хотелось сказать ей совсем другие слова. — Я бесконечно благодарен тебе! — произнес он банальность, но в ней звучала искренняя нежность, боль и отчаяние…

— Благодарить не за что, — отрешенно ответила девушка и взялась за ручку двери.

От растерянности Ананд полностью отупел. Он не знал, как поступить. Но знал только одно — он не может и не хочет потерять ее. Его чувства не находили слов. И чтобы удержать Деваки, он сказал:

— Стой! Вернее, — опомнился он, — я хочу сказать, выпьем чаю? — и улыбнулся, обрадовавшись своей находке.

Деваки грустно усмехнулась:

— Мы пили уже.

— Верно! Я забыл, — смутился Ананд.

— До свидания! — ласково сказала она и посмотрела ему в глаза. Ананд, не выдержав ее взгляда, отвел свои в сторону.

— А… постой! Машина вернется из аэропорта, и я тебя отвезу, — уговаривал ее Ананд, изыскивая возможность удержать ее хотя бы ненадолго, чтобы высказать ей хотя бы частицу того, что он чувствовал к ней и что с такой силой овладело всем его существом, повергая в ужас при одной мысли о том, что пути их разойдутся.

— Спасибо, мне здесь недалеко. Быстрее пешком дойти! — отказалась она.

— Возьми, в таком случае, хотя бы… деньги! — предложил Ананд, в душе ругая себя за то, что не сумел по-хорошему поговорить с ней.

— Деньги? — удивленно переспросила Деваки. — За что?

Ананд смутился, поняв, что совершил ошибку, предложив деньги, и поспешил оправдаться, искренне заверив ее, что очень хотел бы каким-то образом отблагодарить за такой благородный по отношению к нему поступок…

— Мне хочется сделать для тебя что-нибудь хорошее за твою доброту, — упавшим голосом проговорил он.

— Мне ничего не надо, я получила сполна, — решительно отказалась Деваки от его намерений, — даже сверх меры! Ведь для меня отношение вашего дяди, его участие — лучший подарок! — сквозь набегающие слезы промолвила она и, немного помедлив, вышла за дверь…

Ананд стоял, как пораженный громом. Когда затихли ее шаги, он встрепенулся, намереваясь догнать ее, но ноги не повиновались ему. Обессиленный, он опустился в кресло и, сжав голову руками, долго сидел неподвижно.

«Какое благородство духа, ум и высокое чувство достоинства, глубочайшее понимание сути жизни», — думал он о ней.

Вспомнив слова Конфуция «жизнь это распространение света, который для блага людей сошел в них с неба», он впервые в жизни почувствовал свою ущербность как человека.

 

Глава четвертая

Солнце высоко стояло над островом Бомбей, разливая свой жар по всему Малабарскому побережью. Оно уже начало клониться к острову Солсетт, когда Деваки пришла домой после трехдневного отсутствия.

Отец полулежал на высокой подушке на своем неизменном в последнее время ложе-чарпаи и очень обрадовался ее возвращению.

— Дочка, ты ездила на гастроли в Пуну, да? — спросил он.

Нет, папа, я потом тебе все расскажу.

— Ладно, — сказал отец, — иди, поешь, небось, проголодалась.

Деваки вошла в свою прохладную комнату. Не успела она прийти в себя, как ворвалась мачеха и набросилась на нее.

— Явилась, подлая! Ты где была? — грубо и развязно выкрикнула она. Нашла себе какого-нибудь мерзавца, да? Отвечай!

Мачеха не могла простить падчерице того, что она не отдала ей найденный кошелек с деньгами. А деньги эти, по ее убеждению, она использовала по своему усмотрению, на развлечения.

— Ты где, негодяйка, таскалась?! — брызгая слюной, завопила мачеха и вцепилась Деваки в волосы, как дикая кошка.

— Не надо, мама! Я ни в чем не виновата! — защищалась та.

— Девка продажная! Опозорить нас хочешь! Я тебе покажу! — И она стала наносить Деваки удары по голове. — Вот тебе! Получай! Будешь знать, как позорить меня! — не унималась разгневанная фурия.

Деваки закричала, вырвалась из ее рук и попыталась выскочить из комнаты, но мачеха своей огромной тушей загородила выход. Озверев, она схватила падчерицу левой рукой за косу, а правой нанесла сильный удар ей в грудь. Деваки отлетела, стукнулась о платяной шкаф и зарыдала.

Услышав такой страшный шум, отец, с трудом оторвавшись от ложа, хромая, вошел в комнату. Его седая голова тряслась от волнения.

— Что ты! Она ведь вернулась! Не бей ее! — умолял он взбесившуюся супругу. — Не смей ее трогать! — строго добавил он, помутневшими глазами глядя на пылающее лицо воительницы.

— Она не работала целых три дня, ленивая тварь! — закричала мачеха. — Она, наверное, развлекалась с дружками, а ты ее защищаешь! — упрекнула она мужа, сверкая круглыми глазами.

Деваки неподвижно стояла у шкафа. Слезы обиды ручьями бежали по ее щекам.

— Ты позоришь меня! Вот тебе! — вновь принялась избивать ее мачеха.

— Я ничего плохого не сделала, выслушайте меня! — вся в слезах просила девушка, заслоняя лицо руками.

— Не бей мою дочь! — попытался приказать мачехе отец, но та не слушала его. — Я умоляю тебя, пожалей ее, не бей! — хрипло взывал он к взбесившейся бенгалке, которая продолжала бить его беззащитную дочь.

Дрожащими руками отец хотел было удержать супругу, но она резко оттолкнула его, и больной упал, ударившись головой о шкаф.

Моментально сообразив, что хватила через край, мачеха вихрем выбежала из комнаты со словами: «Разбирайтесь сами!».

Деваки склонилась над отцом, который лишился чувств. Приподняв ему голову, она отчаянно причитала:

— Папа! Папа! Папа! Что с тобой?..

Но отец не подавал никаких признаков жизни. Глаза его закрылись. Сердце не билось.

— Он умирает! — закричала Деваки, тщетно призывая на помощь мачеху, и слезы ручьями хлынули из ее глаз.

Оставив отца на полу, Деваки опрометью выскочила из дома: она бежала за врачом, еще не зная о том, что ему уже ничто не поможет.

Врач констатировал смерть.

Убитая горем, Деваки стояла около тела умершего отца. Мачеха хранила злобное молчание, зная, что не без ее помощи отец Деваки отправился на тот свет.

Умершего, обернутого пеленой и привязанного к носилкам, на плечах внесли в ворота шмашана — места сожжения мертвых. Деваки с ужасом поняла, что это последний этап и что через несколько минут уже ничего не останется от этого дорогого ей тела, тела ее отца, несчастного и любимого ею, хранящего в ее воображении свой неповторимый облик, особенный и единственный, свои черты лица, тело — все то, в чем билась его жизнь, что знала и любила она, ее мать, его родные и знакомые.

Тело отнесли к реке и окунули вместе с носилками в воду — последнее омовение. Затем отвязали от носилок, сбросили пелену и переложили на длинные поленья на одну из платформ. Отбросив с его лица саван, положили к губам кусочек дерева, смоченный водой, снова закрыли лицо, присыпали тело землей и поспешно возвели над телом двухскатное сооружение из толстых сухих дров и обложили дрова щепками и соломой.

Двоюродный брат отца Деваки, самый близкий родственник по мужской линии, как главный плакальщик, держа в руке длинную палку с пучком горящей соломы на конце, со всех сторон поджег дрова, обойдя пирамиду вокруг. Дрова вспыхнули, как спичка, и сгорели очень быстро. Все кончилось.

Читрагупта — писец в царстве мертвых, ведущий запись всех греховных и добрых поступков людей, дописал последнюю страницу его «книги жизни».

Каких дел было больше у бедного, старого и больного отца Деваки — ведает один Бог.

Прошло три дня после погребения.

Деваки не ходила на работу. Потрясения, выпавшие на ее долю в последние дни, подточили ее жизнелюбивую натуру. Она стала часто посещать храм, где подолгу молилась. Однажды, вернувшись из храма домой, она увидела у порога узлы. Развязав один из них, она поняла, что это ее пожитки. С тревогой и ужасом Деваки толкнула дверь, но та оказалась запертой. Девушка попыталась вставить ключ в замочную скважину, но не тут-то было: замок был заменен. И она поняла, что мачеха выгнала ее из родного дома.

Пригорюнившись, Деваки села на пороге, обдумывая, что ей предпринять.

На улице, у колонок, прохожие обмывали потные бронзовые тела. Под своей двухколесной тележкой спал извозчик — тонга-вала. Мальчишки галдели, играя во дворе. Было душно и жарко.

Деваки пересчитала деньги, которые лежали у нее в кошельке. Всего несколько рупий и три анны. Она не стала дожидаться мачехи. Ей было неприятно встречаться с ней, а тем более разговаривать.

«Когда-нибудь, если будут деньги и надобность, — подумала она, — я отсужу у нее свою часть наследства».

Она взяла свои узлы и подошла к тонга-вала. Тот встрепенулся, вскочил и, хлопая глазами, быстро помог ей погрузить нехитрую поклажу в тележку.

— Куда едем, дочка? — спросил он, шлепая разбитыми босыми ногами по раскаленным камням мостовой.

— Недалеко, — ответила ему девушка.

— Хорошо, я мигом доставлю твои вещи. — И тонга-вала, кашлянув, наклонился вперед, чтобы увеличить скорость, его ребра выпирали, как у заезженной клячи.

Деваки постучала в дверь дома двоюродного брата отца. Объяснив ему ситуацию, она попросила у него позволения временно оставить вещи, пока не подыщет себе жилье.

— Что ты, дочка! Поживи у нас некоторое время! — приветливо сказал дядя.

— Сестра! Сестра! — подбежали две его дочурки. — Оставайся у нас! Живи у нас! Никуда не ходи!

Деваки вошла в дом, положила на пол свои узлы и в полном изнеможении опустилась на табурет.

* * *

Ананд не спал две ночи подряд. Дела по службе он поручил Радже. Он сидел в своей комнате, погруженный в раздумья, и держал в руке браслет Деваки. Эти три дня, которые она провела в его доме, ясно представились ему.

«Она красива, молода, воспитанна, с глубоким нравственным корнем, истинная дочь Индии», — думал он. Лучшей жены для себя он не представлял.

Положение, в которое он поставил себя по отношению к дяде своей ложью, вносило в его душу смятение.

Через некоторое время Ананд спустился вниз. В саду работал слуга. Но сад казался ему пустым и сиротливым. Он прошел на кухню и впервые за многие годы сам приготовил себе завтрак и заварил крепкого чаю.

После этого он поднялся на верхнюю террасу и оглядел окрестности. Слева маячили белые небоскребы шумного города и развевалось трехцветное полотнище флага над храмом Вишну.

«Я бы не смог найти Ананду лучшей жены, чем ты», — звучали в его ушах слова дяди, обращенные к Деваки. Он вновь и вновь прокручивал в памяти события тех трех дней, словно кассету видеомагнитофона: останавливал «пленку», возвращал ее обратно, вновь и вновь до мельчайших подробностей просматривая ее в своем воспаленном воображении.

«Такая незаурядная личность, как мой дядя, был полностью покорен моей „супругой“, и это не случайно», — думал он.

«Ты вошла сюда и превратила наш дом в храм, и сама ты похожа на богиню…» — эти слова дяди, вновь пришедшие Ананду на ум, повергли его в религиозный восторг и вызвали невыразимую досаду оттого, что все это было игрой, представлением, ложью во спасение. Он остро осознал свое ничтожество и глубочайшую вину перед дядей, Богом, своим родом, совестью и всей своей жизнью. Ему было стыдно перед Деваки, которой, как сказал дядя, он не достоин. Она выше его по всем человеческим качествам…

Все обстоятельства складывались в пользу Деваки. Дядя уже ждет потомства, наследника… Да и сам Ананд всем своим существом чувствовал, что эта прекрасная богиня — его судьба, что жить без нее он не сможет, что любит ее всем сердцем.

«Остается только одно: разыскать ее, на коленях просить у нее прощения и умолять стать моей женой. Другого не дано!» к такому заключению пришел молодой человек после мучительных раздумий, борьбы со своей совестью и своими чувствами.

Приняв решение, Ананд повеселел. Он быстро поднялся к себе в комнату, побрился, принял душ, облачился в светло-голубой костюм, повязал пестрый шелковый галстук, вложил в нагрудный карман белый платочек и вышел из дома.

«Она говорила, что живет недалеко отсюда», — вспомнил Ананд и быстрой походкой направился на ту улицу, где он врезался в акацию.

Он подошел к ватаге мальчишек, шумно играющих на дороге, и справился о Деваки. Все оказалось гораздо проще, чем он предполагал. Мальчишки прекрасно знали ее.

— Она всегда дает нам деньги! — ломающимся фальцетом сообщил один из них.

— Она живет вон в том доме, справа, под черепичной крышей и с голубыми воротами, господин, — сказал другой мальчик с черными, как агат, волосами.

Ананд поблагодарил их и дал каждому по монете. Те, шумные и радостные, прикладывая деньги ко лбу, кланялись вслед доброму господину.

Ананд вошел в незапертые ворота и постучал в крепкую дощатую дверь. Но ему никто не ответил. Он повторил стук, но безрезультатно.

Подойдя к соседнему дому, Ананд намеревался постучать в дверь, но она вдруг открылась и на пороге появился старик. Его голова была выбрита, и только на макушке торчал пучок седых волос — чоти, что свидетельствовало о его принадлежности к ортодоксальному индуизму. На нем был свободный сюртук из грубой домотканой хлопчатобумажной ткани — кхаддар и такие же штаны. Такую одежду обычно носят патриотически настроенные индийцы.

— Рам, рам! — поприветствовал его Ананд.

Старик улыбнулся, и на его щеках собрались глубокие морщины.

— Рам, рам! — ответил он и поклонился Ананду.

— Простите, отец, я ищу девушку вон из того, соседнего дома. Не знаете ли вы, где она?

— Сын мой! Бедную Деваки после смерти ее отца мачеха выгнала из дома! — откашлявшись, ответил старик, рассматривая пришельца проницательным взглядом.

От такого неожиданного сообщения Ананд вздрогнул. Им вновь овладели беспокойство и растерянность.

— Она здесь больше не живет? — переспросил он.

— Да. Бедняжка, она зарабатывала деньги на всю семью. Отец ее был прикован к постели, почитай на смертном орде. А она ходила танцевать и петь, чтобы хоть как-то прокормиться и заработать отцу на лекарства. И красивая такая! — старик грустно улыбнулся. — Добрым и красивым не везет в этой жизни, юноша! — тоном мудреца закончил он.

— Спасибо вам, отец, на добром слове! — сказал Ананд и повернулся, чтобы уйти.

— Постой, сынок! — окликнул его правоверный индуист. — Она часто ходит в храм Вишну. Может быть, там вы сможете ее найти.

Ананд еще раз поблагодарил доброго старца и снова отправился на поиски Деваки.

Солнце уже клонилось к закату. Синее море ослепительно искрилось в его последних лучах. Отовсюду слышались крики продавцов прохладительных напитков, фруктов, сладостей…

Ананд подъехал на такси к Крофордскому рынку и вышел, расплатившись с водителем — бородатым сикхом в синей чалме. Путь ему преградил бесконечный поток велосипедистов и велорикш. Улыбающийся молодой отец с легкостью нажимал на педали, и его мощные икры отливали на солнце, как полированные кувшины. Спереди к рулю была приделана полукруглая корзина, в которой, поджав ножки, сидел один из младших детей. На багажнике, как на стуле, ехала жена, держа на руках самого маленького. У них был веселый и беспечный вид. Ананд даже позавидовал велосипедисту, который, встретившись с ним взглядом, ответил ему вспышкой белозубой улыбки.

«Простота и непосредственность индийского народа отличает его от всех остальных. Сидящий за обеденным столом смахнет муравья со стола, постаравшись не повредить его. В этом — Индия. Здесь нельзя увидеть, как дети мучают животных, как не однажды видел я в европейских странах. Животно-насекомо-птичий мир живет своей полнокровной жизнью рядом с людьми и вокруг людей, не испытывая перед ними страха. И это очень украшает жизнь…» — так думал Ананд, глядя на улицы оживленного города, на площади и рынки. Давно он не бродил по Бомбею пешком.

«Деваки, простая и непосредственная дочь Индии, так легко согласилась исполнять „тяжелую роль“ ради него и дяди. И это тогда, когда ее отец был болен… — размышлял Ананд. — Деваки! Где она? И все-таки, я, наверное, ей понравился, если она согласилась на такую жертву!» — и он быстро зашагал к автобусной остановке.

Он сошел недалеко от своей конторы и пошел пешком по направлению к дому, стараясь пройти по той улице, по которой ходила Деваки. А вот и храм Вишну. Ананд решил зайти, надеясь увидеть ее там.

В храме шла Вишну-пуджа, богослужение, посвященное главному Богу Индии Вишну. Верующие прихожане сидели кто на полу, вокруг алтаря, кто на стульях. Алтарем служила низкая скамеечка, к ножкам которой были привязаны зеленые побеги банана, здесь же стояла медная чаша со светильником, рисом и чем-то еще, лежали кокосовый орех и цветы. Рядом, на полу, стояли крохотные сосудики с цветными порошками, с жидкостями, сладким прошадом — жертвенной пищей. Перед алтарем на еще более низкой скамеечке сидел брахман, главный пуджари. Священный шнур был переброшен через его левое плечо. За его спиной, на полу, сидел молодой брахман — его ученик, младший жрец, перебирая листки санскритских молитв. Он читал их нараспев, растягивая слоги в конце абзацев.

Ананд огляделся по сторонам. Прямо перед ним, сквозь облако благовонного дыма от агарбатти, проступали очертания скульптур Рамы, воплощения Вишну, его жены Ситы и обезьяньего бога, верного слуги Рамы — Ханумана.

И вдруг Ананд увидел девушку, которая стояла к нему спиной. Это была она, он почувствовал это совершенно определенно. Вся ее фигура в белом ситцевом сари выдавала страдание. Он подошел поближе. Сердце громко стучало, и Ананд прикрыл его рукой, словно хотел приглушить его стук.

Деваки опустилась на колени перед богиней и тихим голосом исповедовалась перед ней, просила ее, умоляла…

Ананд сжал в кармане ее браслет, словно некий талисман, который приносит счастье. По лицу текли крупные слезы. До Ананда донеслись исповедальные слова Деваки:

— С самого рождения мне достались лишь мучения и слезы. И я не знаю, сколько я еще смогу выдержать, — вытирая слезы платком, со скорбью в голосе говорила бедная девушка. — Ты видишь, о Богиня, мать матерей, что мои силы… — она подавила рыдания и продолжала, — что мои силы уже на исходе. Я прошу твоей защиты. Я хочу жить чистой, честной жизнью! Помоги мне или убей меня! — она поднялась с колен и принялась вытирать слезы.

Ананд, который больше не мог сохранять молчание, тихо позвал ее:

— Деваки!

Девушка, вздрогнув, оглянулась и сразу узнала Ананда.

— А! Это вы? — устало и измученно проговорила она. Ее глаза были полны горя и отчаяния. Она винила и корила себя за то, что оставила больного отца, чтобы помочь другому человеку. Из-за этого отец умер прежде времени. Если бы не это, он, может быть, выздоровел бы и их жизнь снова наладилась.

— Деваки! Я пришел за тобой! — более решительно сказал Ананд.

— Нет! Я не могу и не хочу больше притворяться вашей женой! Так что поищите другую! Если бы вы знали, как это унизительно и больно! — сквозь слезы проговорила она. — С меня хватит!

Ананд смотрел на нее широко открытыми глазами, на эту богиню, на свою Деваки, смотрел на нее всею своею душой и всем сердцем. Но в нем взял верх истинный Ананд — сын индийского народа, и он решительно и смело заявил:

— Я пришел, Деваки, чтобы сказать о другом: прошу тебя, будь моей женой! Хорошо? — и он заглянул в ее огромные черные и очень грустные глаза.

— Что? — удивилась она, еще не веря его словам.

— И пусть великая Богиня будет свидетельницей обета! — торжественно подтвердил Ананд свое предложение.

В ответ Деваки попыталась совершить глубокий пронам — поклон, но Ананд удержал ее и осторожно обнял.

Пуджа к этому времени уже закончилась, и Ананд, взяв свою невесту за руку, подошел к брахману.

Они вышли из храма, и Ананд сказал, обнимая Деваки:

— Завтра к нам домой придет брахман и совершит обряд бракосочетания. Но это уже формальности. Мы с тобой уже дали обет перед ликом великой Богини.

Растроганная Деваки плакала счастливыми слезами. Ананд подозвал такси.

— Ананд, извини, но сегодня я не могу с тобой поехать. Мои вещи у дяди, — тихо сказала она.

— Господи! Какие мелочи! Где живет твой дядя?

— Здесь недалеко.

— Так скажи, куда ехать.

Минут через сорок молодые подъехали к дому, в котором они были так счастливы три дня.

На следующее утро, после завтрака, Ананд поехал за брахманом. К обеду он вернулся со священнослужителем, захватив по пути и Раджа.

Друг полностью одобрил решение Ананда.

Войдя в дом, они сразу приступили к совершению обряда бракосочетания.

Деваки уже ждала их.

По указанию брахмана, Раджа, произнося мантры у статуи Кришны, омыл ноги жениху и невесте, окрасил их красной краской. Он надел Деваки на пальцы ног серебряные обручальные кольца и дал жениху и невесте испить топленого, очищенного масла — гхи, как символ плодородия и преуспеяния.

После этого Раджа связал их шнуром, надел на них пышные гирлянды из цветов, приготовленные Деваки, и красной краской поставил каждому из них на лоб точки — символ счастья.

Ананд семь раз обвел свою невесту вокруг священного огня, у которого сидел, скрестив ноги, брахман и высоким тенором пел мантры.

На этом краткий обряд был закончен.

Деваки навсегда вошла в семью мужа. Теперь она должна хранить мир и счастье в доме.

— Речь жены, обращенная к мужу, должна быть сладостна и благоприятна! — сказал ей, улыбаясь одними глазами, Ананд.

Деваки, сложив руки у лица, поклонилась ему в знак покорности.

Раджа был «на подъеме».

Когда за брахманом закрылась дверь, он с нетерпением сказал:

— Ананд, давай-ка выпьем за ваше счастье!

— Деваки, давай отпразднуем, хорошо? Раму уже все приготовил, тебе остается только накрыть на стол.

Деваки с радостью принялась за дело.

В это время Ананд снял телефонную трубку и позвонил в Найроби по автомату.

В трубке послышался голос дяди.

— Дядя? Это Ананд!

— А, племянник! Дорогой мой! — отозвался густой родной баритон Джавара. — Ананд! Как поживаешь? Как Деваки?

— О дядя! Все прекрасно! Мы собираемся в свадебное путешествие.

— Замечательно! Я вам завидую, Ананд. Могу дать массу советов. Первое: обязательно посетите мою родину — Кашмир, побывайте там в Сринагаре и Симле. Ты же знаешь, у нас там родственники, коллеги, друзья. А потом вас ждет Африка, Кения!

— Спасибо, дядя! Мы обязательно побываем в Кашмире. Я влюблен в этот край, в Гималаи, в озеро Дал.

Ананд был воодушевлен. Теперь он — муж Деваки, а она его жена. Он чист перед дядей, как перед Господом Богом.

— Дядя! Я тебя очень люблю!

— Спасибо, Ананд, но не вводи меня в слезу.

— Привет тебе и поклон от Деваки и Раджа.

— Счастья вам, дорогие мои! До встречи, и приятного свадебного путешествия! — Джавар положил трубку, послышались отрывистые гудки.

Ананд, довольный, ходил по холлу, похожий на молодого античного бога. Посмотрев на сияющий праздничный стол, он пришел в восторг.

— Прошу всех к столу! — пригласила Деваки.

 

Глава первая

Вертолет летел из Тибета в Сринагар. Эту насекомообразную машину Викас именовал сарангой, то есть стрекозой. Вести вертолет было хлопотно: машину то и дело раскачивало порывами ветра.

Викас, молодой и крепкий пенджабец, поглядывал через иллюминатор вниз на проплывающие внизу клубящиеся пеной потоки, глыбы камней, валуны и леса деодаров — гималайских кедров. В глубоких ущельях вертолет раскачивало, его обступали грозные стены и осыпи утесов, угрожая разбить хрупкое человеческое изобретение о скалы.

Через некоторое время Викас, подмигнув помощнику, посадил вертолет в аэропорту у хребта Пир-Панджал в шести милях от Сринагара.

Кашмирская долина расположена между Большими Гималаями и хребром Пир-Панджал. На языке урду «пир» — старшина, в переносном смысле — пустынник, святой, отшельник; «панджал» — горы. Исполинские серебристые ели, высотой до семидесяти метров, стройные, как свечи, стояли здесь в прозрачном воздухе наедине с небосводом.

Викас вылез из кабины и вразвалку направился в диспетчерскую. Заполнив журнал вылета и прилета и сдав соответствующие документы, накладные и счета на груз, он сел в машину и укатил в город.

Прошел всего лишь месяц с тех пор, как Викас женился, и потому торопился домой, к молодой жене.

Машина легко шла по прямой неширокой улице. На тротуарах, присев на корточки, располагались парикмахеры, которые тут же брили и стригли своих клиентов.

Мимо проходили красивые молодые женщины в длинных блузах и сборчатых юбках до щиколоток. Их головы были покрыты прямыми платками. Шею и грудь украшали вороха ярких бус, куски бирюзы величиной с грецкий орех, оправленной в старое темное серебро, сердолики дивного рисунка, агаты и неровно блестевшие аметисты. А в ушах — серьги, серебряные и золотые, в несколько ярусов. И в носу круглая большая серьга — булак.

От вида этих украшений на душе у Викаса стало весело.

Наконец он выехал на тихую и зеленую улицу, застроенную двухэтажными кирпичными коттеджами. А вот и его дом, где ждет его не дождется молодая жена. Еще бы: он не был дома целую вечность — неделю. Отворив ворота, он въехал во двор. На пороге стояла улыбающаяся Ешода. Теплая волна нежности и счастья разлилась в груди Викаса. Он быстро загнал машину в гараж. Ешода спешила ему навстречу. Викас обнял ее гибкое и упругое тело, прильнувшее к нему, как лиана к стволу расамала.

— Да, верно говорят кашмирцы, — весело воскликнул он, входя в дом вслед за женой, — пусть мы и бедны, но у нас есть чистая вода, чистый, воздух и красивые женщины!

— Это уже богатство! — в тон ему, мило улыбаясь, сказала Ешода на кашмири.

Ешода была уроженкой этих мест. Кашмирская долина — ее родина.

— Наконец-то я дома! — со вздохом произнес Викас.

— Ванна уже готова, дорогой! — ласково сообщила жена.

— Благодарю, милая, я пошел принимать водные процедуры! — и он, высокий и широкоплечий, тряхнув прекрасными русыми кудрявыми волосами, прошел в ванную комнату.

В большой гостиной было уютно. На стенах чудесные кашмирские ковры. Посередине круглый стол, над которым висела ажурная люстра. На полу — круглый узорчатый ковер с длинным ворсом, похожий на подстриженный гульмарг — цветочный луг. В углу на стене была распята тигровая шкура. Здесь любил отдыхать Викас. Рядом со шкурой висел пенджабский щит, лук и колчан со стрелами, двуствольное ружье, и крест-накрест, два кинжала изящной работы кашмирских мастеров. Все выдавало вкус и пристрастия хозяина дома.

— У меня, Ешода, как ты знаешь, потрясающая интуиция.

— Знаю, — ответила она. А что она тебе подсказывает на сей раз?

— Во-первых, то, что ты меня любишь.

Ешода зарделась и склонила голову на плечо мужа.

— А во-вторых, то, что к обеду ты приготовила мои любимые кюфты.

— У тебя удивительная интуиция, любимый! Можно подавать? Ты готов после принятия водных процедур принимать пищу?

— Не только. Готов даже выпить и… еще кое-что… — и он, потирая руки, сел в кресло в своем любимом углу, осеняемый древним и современным оружием. Он взял из вазы яблоко, и сочный плод захрустел под крепкими зубами Викаса.

Ешода накрыла на стол, и они сели обедать. Муж налил себе виски и залпом выпил.

— Ешода, — спросил он, немного помолчав, — как ты думаешь, кто у нас с тобой будет?

— У нас с тобой? — переспросила она, непонимающе глядя на супруга.

— Да, у нас с тобой!

— Гости, что ли?

— Ну, дорогая, слаба у тебя интуиция! У нас с тобой будет сын, мальчик! — радостно пояснил Викас.

— Ах вот ты о чем! Все в руках божьих, милый, — резонно заметила Ешода.

— Но у меня…

— Интуиция? — перебила она.

Молодожены дружно расхохотались.

Кюфты были необыкновенно вкусны, ароматны, сочны и питательны.

* * *

Первая неделя после бракосочетания пролетела незаметно и счастливо для Ананда и его ненаглядной Деваки. Они никак не могли наглядеться и нарадоваться друг на друга. В этом большом и светлом доме они жили одни. Слуга не докучал им. Он работал в саду, ходил на рынок и следил за домом. Еду готовила Деваки. Ей нравилось заниматься этим, нравилось угождать мужу, радовать его. Для него она красиво одевалась, ухаживала за кожей, окрашивала красной краской — синдуром пробор в волосах, надевала украшения. Для него она пела и танцевала.

Сдержанность в чувствах, манерах, разговоре очень характерны для индийцев. Так же, как характерна их удивительная естественность. Индия это страна, где женщины естественны, как цветы. Никаких кривляний и никакого кокетства.

С первых дней знакомства с Анандом Деваки, даже «играя роль» жены, настолько прочно замкнула кольцо своего внутреннего мира вокруг него, его жизни, его интересов, что для нее просто не существовало других мужчин.

Традиция говорит, что муж — это все, это — вся жизнь, это — бог на земле, это — та половина женщины, без которой она не человек, не личность, ничто.

Пусть нет у женщины украшений, муж — лучшее ее украшение.

Если прекрасная лишена мужа — нет у нее красоты.

В спальне, отделанной в мягких пастельных тонах, Деваки пела и аккомпанировала себе на сладкозвучной ситаре. Стояла осень, был месяц куар — самое чудесное в Индии время. Лазурное небо и море, казалось, составляют одно и то же естество, одну и ту же майю. И светло-зеленые леса туна и тика ясно видны на склонах Западных Гат. И мягкий ветер с берегов Годавари, смешиваясь с дыханием океана, томительно овевал все живое на Земле.

Ананд, обнаженный до пояса, в тонком хлопчатобумажном дхоти — набедренной повязке полулежал в плетеном бамбуковом кресле.

Деваки, в прозрачной юбке до щиколоток и такой же куфти — свободном лифе, с расплетенной косой, спадающей на округлые точеные плечи, словно водопад Герсоппа на реке Шаравати, держала в руках ситару, струны которой дрожали под ее пальцами, как золотистые, разбивающиеся в неосязаемую пыль солнечные лучи.

Она пела проникновенно, светлым, чистым голосом, полным откровения, чувства, неиссякаемой силы и благодарности жизни, любви, красоты и совершенства:

Ананд был опьянен любовью, прекрасной погодой. Он испытывал истинное счастье и, боясь, что оно вот-вот может кончиться, даже иногда вздрагивал. Пение очаровательной супруги и мягкие переборы струн действовали на него, как хмельной напиток чарас, и ему казалось, что он парит в небе, словно облако. Из его груди вышла и полилась ответная песня, растворяясь в густом баритоне его голоса:

И тончайшие нити любви обволакивали молодую пару, свивая вокруг них невидимый человеческому глазу таинственный кокон, ведомый одному Творцу.

Старый слуга Раму принес в холл два кожаных чемодана и с поклоном сообщил молодой хозяйке, что звонил Раджа и что он заедет за ними, чтобы отвезти их в аэропорт через два часа.

— Благодарю, добрый Раму, ответила Деваки, отбросив тяжелую косу за спину.

Спустился сияющий Ананд, приветствуя слугу:

— Рам, рам!

Раму улыбнулся и с живостью ответил тем же приветствием молодому хозяину.

— Я рад, хозяин, что вы отправляетесь в путешествие. Мне будет недоставать вас и вашей жены. Но я привык к одиночеству, — сказал он и принялся укладывать принесенные Деваки вещи: три легких мужских костюма и один спортивный, несколько брюк и рубашек.

Свою одежду и украшения Деваки укладывала сама.

Через полчаса все было готово. Два больших чемодана на маленьких колесиках стояли у входной двери.

— Так! Все прекрасно! — воскликнул Ананд.

На его слегка похудевшем лице светились живые, полные счастья глаза.

— Теперь легкий завтрак и чай! — Он с нежностью взглянул на супругу.

— Раму сказал мне, что скоро должен подъехать Раджа, — сообщила ему Деваки, подкатывая небольшой столик с завтраком.

— А вот и он! — сказал Ананд, увидев Раджа, который стремительно влетел в холл.

На нем была голубая спортивная куртка, синие холщовые брюки и новые сандалии из оленьей кожи. Он весь искрился радостью.

— Ананд! Ты себе представить не можешь, какую мы получили прибыль от продажи муслина и шалей из кашмирской шерсти! — воскликнул он.

— Меня, Раджа, не интересуют прибыли. Я в отпуске. Уезжаю в свадебное путешествие — вот моя прибыль, — с напускной серьезностью ответил он на сообщение друга.

— Как я тебе завидую, Ананд! — сказал тот, продемонстрировав свою способность быстро переключаться на другие темы и проблемы. — Везет тебе! С такой прекрасной женой, в путешествие! Свадебное! — подчеркнул он и сел за стол, приглашенный Деваки.

— А кто же, мой дорогой однокашник, друг и коллега, мешает вам испытать нечто подобное? — лукаво спросил Ананд и посмотрел на Раджа.

От этого вопроса тот сразу сник. Несколько минут все молчали. В душе Ананд упрекнул себя за эти слова. Погруженный в блаженное состояние, он совсем забыл, что у Раджа есть зазноба, неразделенная любовь. По своей натуре он был однолюбом, оттого все свое свободное время и переживания старался утопить в работе, которой отдавался со страстью.

После чая все вышли из-за стола.

Деваки и Ананд пошли переодеваться в дорожное платье.

Минут через сорок все тот же «премьер», на баранке которого лежали смугловатые тонкие руки Раджа, уносил их в аэропорт.

— Ананд! А сколько вы пробудете в Дели, прежде чем отправиться на север, в благословенный Кашмир? — спросил Раджа.

— Думаю, не более недели, брат, — спокойно и мечтательно ответил Ананд.

— Да… Кашмирская долина, говорят, лучшая в мире. Я был там всего один раз, — сказал Раджа, объезжая поток велосипедистов.

У Деваки сжалось сердце, когда они проезжали по ее родной улице. Она вспомнила об отце… Ананд уловил изменение в ее настроении и все понял.

— Раджа! Что ты так медленно и неумело ведешь машину?! — накинулся он на Раджа, чтобы отвлечь жену и себя от грустных мыслей.

— Он ведет машину уверенно и легко, — мягко возразила Деваки.

— Вот, слышишь, что говорит жена? Прислушивайся, мой дорогой, к жене и станешь человеком. А машина под моими руками плывет легко, как золотая рыбка! — понесло Раджа. И Ананд, довольный, замолчал, позволив другу открыть шлюзы словоохотливости.

Гул реактивных двигателей, наполненный свистом, визжащая детонация воздуха в соплах самолета создавали торжественно-тревожное ощущение предстоящего полета. Деваки никогда в жизни не летала на самолете. Сердце ее учащенно билось, а глаза изумленно и с некоторым испугом рассматривали вытянутые, похожие на акул, фюзеляжи воздушных кораблей.

Через полчаса они с Анандом поднялись на борт. Ей очень понравились предупредительность и вежливость бортпроводниц.

Корпус самолета и сиденье, на котором, пристегнувшись ремнем не без помощи Ананда и стюардессы, сидела Деваки, задрожали. Небесный корабль покатил с такой скоростью, что ей стало не по себе. Она прижалась к плечу мужа и сжала его руку. В иллюминаторе мелькала бетонная полоса, вытянувшись в жгут.

Деваки не успела заметить, как самолет, оторвавшись от земли, словно воздушный шар, повис в воздухе, и стало мягко и легко. Через минуту она почувствовала, что плохо слышит.

— Ананд! Я плохо слышу! Мне почему-то заложило уши.

— Ничего, милая, — успокоил ее супруг, — это всегда бывает при взлете и наборе высоты. Скоро пройдет.

В это время к ним подошла стюардесса с подносом и предложила мятные леденцы и минеральную воду. Ананд взял две конфеты. Одну он протянул Деваки.

— Пожуй конфету, и тебе станет лучше, — посоветовал он.

Потом принесли легкий завтрак.

Спустя полчаса самолет стал снижаться.

Авиапассажиры вновь пристегнули ремни. Деваки очень понравилось табло, на котором загорались слова: «Не курить» и «Пристегните ремни».

По радио молодой женский голос сообщил:

— Наш воздушный корабль прибыл в аэропорт столицы нашей страны, город Дели. Температура за бортом — тридцать градусов по Цельсию.

— Вот мы и прилетели! — облегченно вздохнул Ананд.

Они с Деваки направились к выходу, влившись в медленный поток пассажиров.

Индрапрастха, древнее название Дели — столицы семи империй, а ныне Республики Индия, расположенной по берегам священной реки Джамны. По свидетельству великого исторического и литературно-религиозного эпоса «Махабхарата», столицу первой империи, Пандавы, основали пять братьев-героев, сыновей царя Панду. Об этом Деваки и Ананд знали с детства, но увидеть предметно многое из «Махабхараты» и «Рамаяны», что в каждой семье поют и рассказывают бабки и матери по любому поводу, — дело иное. Океаном мудрости, красоты и сильных человеческих чувств называют в Индии эти книги. «Харе Кришна, Харе Рам!» — произносят в храме магическое заклинание двум воплощениям бога Вишну на земле — Раме и Кришне.

— Ты носишь великое имя, — сказал Ананд супруге.

— Да, я знаю, дорогой. Это имя матери Кришны, сестры Канса — правителя Матхуры, который находится недалеко от Дели, по пути в Агру.

— Мы обязательно туда съездим. Туристические автобусы ходят часто.

— Я с удовольствием, милый!

Молодые супруги остановились в дорогом отеле «Ашока» — красивом и современном здании в центре города.

Месяц куар лучшая пора для туристов. Жара в Дели спадает до тридцати градусов по Цельсию. Толпы путешественников заполняют улицы и парки, особенно Будда-парк, храмы и исторические памятники.

На следующее утро молодожены, легко позавтракав в кафе, вышли на шумные и зеленые улицы Дели.

— По сравнению с Бомбеем здесь курорт, — заметил Ананд.

— Да, мне не очень нравится скученность небоскребов в центре Бомбея, — согласилась Деваки.

— Пойдем пешком, Деваки? — предложил Ананд.

— Конечно, так мы сумеем подробнее рассмотреть эту столицу семи империй.

Тарахтели гонги, запряженные маленькими лошадками, мусульманские двухколесные экипажи — икки, стрекотали скутеры — небольшие мотоциклы с кабинками.

Деваки с восторгом любовалась разноцветной гаммой красок движущихся потоков, когда они вышли из отеля на широкую улицу.

Оглушительно сигналя, автомобили всех марок проталкивались в густом потоке, заполнившем улицу. В тени дерева мирно стояла корова, спокойно пережевывая кожуру от банана. Деваки дала ей яблоко. Ананд обратил внимание на многоцветные росписи колясок велорикш и кабин грузовиков.

— Ананд! — сказала Деваки. — Я никогда не видела ничего подобного! Посмотри вон на тот фургон, который стоит у светофора!

На фургоне была изображена в ярких и выразительных красках битва богов с демонами — подлинный шедевр изобразительного искусства.

Все было пестро, и все притягивало глаз. Каких только языков здесь не было слышно: основной язык — хинди, с присыпкой персидского — урду, смесь арабского, хинди и персидского — пенджаби, кашмири, тамили — южный язык, но все они были понятны.

— Кашмири — несколько гортанный в произношении, — сказал Ананд, уловив в толпе родной язык его дяди Джавахарлала. — Надо будет позвонить ему из отеля! — вспомнил он.

— Да, это было бы очень хорошо! — поддержала его жена. — Он такой добрый, но великий человек! Ты им гордишься? — спросила она.

— Еще бы! Я бесконечно благодарен ему. Если бы не он, — Ананд лукаво посмотрел на жену, — я бы не женился на тебе.

— Как?

— Но ведь все же он — причина того, что я узнал тебя поближе.

Деваки успокоилась и с улыбкой на счастливом лице крепко сжала руку мужа.

Мимо них проехала тонга, лошадь которой была украшена ярким орнаментом, и арба с флегматичными волами, у которых блестели позолоченные рога и вышитые шапочки, яркие бусы на шеях и красные пятнышки на лбу.

— Такое можно увидеть только в Индии! — весело засмеялся Ананд.

Они перешли улицу и направились к Будда-парку.

— Я покажу тебе замечательный зоопарк. Деваки.

Она с детским восхищением поблагодарила его, и они, ускорив шаг, пошли по тротуару, мощеному разноцветными мраморными плитами. Воздух был сухим. Дышать было легко. Вокруг было празднично, красиво, а главное, все дышало добротой, приветливостью и гостеприимством. Как говорится, воздух был «любовью растворен».

— Деваки, а ты знаешь, почему мы в Дели именно в это время? — хитро улыбаясь спросил Ананд.

— Потому что не жарко, — простодушно ответила она.

— Не только.

— А почему еще?

— Завтра начинается девятидневный праздник Дурга-пуджа. Он, как тебе известно, славит победу Бога-героя Рамы над коварным предводителем демонов-ракшасов Раваной.

— А почему же тогда Дурга-пуджа, а не Рама-пуджа? — спросила Деваки, поправляя мужу ворот рубашки. — Ведь богиня Дурга только помогла Раме победить Равану.

Когда они уселись за круглым столиком небольшого кафе под большим раскидистым манговым деревом, Ананд сказал:

— Деваки! Я буду твоим экскурсоводом и гидом в стратегическом плане, а потом мы примкнем к серьезным экскурсиям.

— Хорошо, милый, — ответила она.

Ей очень хотелось назвать его по имени и обнять, но традиция запрещает без нужды называть мужа по имени и тем более обнимать на улице. Но она набралась смелости и, когда официант в красном фраке, приняв заказ, ушел, сказала:

— Ананд, я люблю тебя!

С минуту он был несколько растерян, но, поглядев в большие и чистые глаза жены, ответил просто, сам себе удивившись:

— И я очень люблю тебя, Деваки. И буду любить всю жизнь и даже после жизни.

Официант принес шампанское в серебряном ведерке со льдом, соки и сладости.

Ананд наполнил бокалы. Молодая счастливая пара среди многих таких же, как они, людей с разными судьбами пила за свое счастье, за жизнь на земле, за своих родителей, которые дали им жизнь, родив их на свет божий…

* * *

Дели состоит из трех городов: Старый Дели — зеленый и тихий, где раньше жили англичане; Сити — шумный и грязный, где сосредоточено индийское население, и Новый Дели — специально построенный колониальной администрацией для себя, для «белых сагибов», управляющих страной, с круглыми площадями и радиально расходящимися от них улицами.

Ананд и Деваки долго ходили по улицам Нью-Дели, переполненные разноречивыми чувствами: восхищением и ощущением текучести времени, жизни и ее переменчивости. Некоторые особняки-коттеджи были построены из красного песчаника, который шел на Красный форт и мечеть Джама Масджид. Здесь не было ни магазинов, ни кинотеатров, ни ночных клубов, ни ресторанов, ни кафе — ОНИ любили тишину. Все было сосредоточено на площади Конноут-плейс, куда и добрели молодожены.

— Улицы здесь — скорее аллеи парка, чем улицы, — отметила Деваки, поглядывая по сторонам.

— Да. И дома роскошные. Но сады слишком строгие, — добавил Ананд в раздумье.

— Ананд, поехали в Старый город.

— Хорошо. Я и сам хотел предложить. Я думаю, — добавил он деловито, — нам следует взять такси, а то мы можем устать и тогда не хватит сил побродить по Старому городу. В автобусе жуткая теснота.

— Конечно, — покорно ответила она.

Они сели в такси. Водитель, живой, разговорчивый парень, быстро доставил их в Старый город по запруженным транспортом улицам, лихо обогнув круглую площадь Конноут-плейс, застроенную домами с белыми оштукатуренными колоннами.

— Здесь все очень дорого. Это мощная торговая держава, — как бы между прочим сказал водитель, окинув площадь блестящими глазами. — Публика, как видите, степенная, холеная… А вот вам — наша родная, индийская улица — Чадни-чоук.

Ананд поблагодарил водителя и щедро ему заплатил. Тот был настолько благодарен, что предложил подождать их, чтобы затем бесплатно доставить, куда они захотят.

— Спасибо, спасибо, — повторял он, выходя из машины и кланяясь.

Ананд с благодарностью отклонил его предложение, и они с Деваки окунулись в шумный и пестрый людской поток Чадни-чоук. Улица кричала, размахивала какими-то тряпками, гудела, тренькала, звонила в колокола, пестрела ярко разрисованными велоколясками, которых никогда не встретишь в Нью-Дели. Она дымила, шипела жареными пирожками, пахла свежей рыбой и сложной гаммой специй и была заполнена всевозможной босоногой, яростной и жизнерадостной толпой.

Ананду почему-то вспомнилось детство. Это соединение времен создало дивную майю объемности и глубины мировосприятия. Деваки сразу превратилась в наивную девчонку. Она, как ребенок, обращала внимание на любую мелочь и восторгалась ею.

По соседству с Гурудварой — сикхским храмом, на который Ананд смотрел с особенным чувством, любуясь сверкающей на солнце позолотой куполов, теснились сотни харчевен и лавок. Пряный аромат, исходивший от изысканных овощных блюд, возбуждал аппетит. Ананд увлек Деваки в одну из харчевен. Там он заказал две порции залитых кипящим сыром шампиньонов с жареной лапшой и набросился на блюдо так, словно не ел три дня. Деваки не отстала от мужа…

— Молодец, Деваки! Ты не посрамила меня! — пошутил он и добавил: — На здоровье!

— На здоровье! — ответила ему супруга.

Покончив с едой, они вышли из харчевни и отправились дальше.

Рядом с джайнским храмом расположен единственный в мире госпиталь для птиц. Он настолько растрогал Деваки, что у нее на глазах выступили слезы. Как объяснил молодой джайн, его создала группа меценатов, и они охотно принимают любые пожертвования. Деваки многозначительно посмотрела на Ананда, но тот уже успел пожертвовать сто одну рупию.

— Птиц здесь лечат бесплатно, — продолжал объяснять молодой человек, тряхнув голубой повязкой на голове, ангочхой, — но с условием, что после выздоровления им предоставляется возможность обрести полную свободу. И лишь те их них, которые предпочитают голодной свободе сытое существование в клетке, возвращаются к хозяину.

При его словах «голодная свобода» и «сытое существование в клетке» Ананд многозначительно улыбнулся и посмотрел на Деваки. Та сразу поняла его.

— А каким образом вы определяете «желание» птицы? — спросила Деваки.

— Для выяснения желания птицы, госпожа, — отвечал джайн, — выздоровевших пациентов по субботам приглашают на крышу, где они в присутствии хозяина должны сделать выбор.

— Изумительно и справедливо! — с восторгом согласилась она.

Они поблагодарили молодого человека и отправились дальше. Всего, конечно, было не охватить. Каждая мелочь несла в себе настолько глубокий смысл, что приходилось только диву даваться.

Восхищенные, полные энергии, которой их заряжала атмосфера улицы, молодые вышли к Красному форту, построенному могольским императором Шах-Джаханом. За его стенами и башнями возвышались сооружения из белого мрамора, когда-то инкрустированного драгоценными камнями. Деваки осторожно погладила оспины в мраморе, оставшиеся после того, как драгоценные камни были выщерблены и увезены английскими грабителями.

Делийская мечеть Джама Масджид по своей красоте и размерам не уступает другим, не менее величественным мусульманским храмам. Стройные минареты прекрасно гармонируют с серыми куполами, похожими на временно приземлившиеся воздушные шары.

Здесь официально заканчивается улица Чадни-чоук.

Вокруг великолепного Джама Масджид витали неприятные запахи от помоев. Многочисленные нищие в рубищах, расположившись вокруг мечети, просили подаяние. Чад от примусов и мангалов, которые топятся навозными лепешками, заполнял окрестности, щекоча ноздри. Здесь были лавки, торгующие сушеной рыбой, слоновой костью, сандаловым деревом, бронзой, каленым орехом и вязким, приторным сиропом.

Ананда удивил пожилой сикх с длинной густой бородой в синем тюрбане, который весело торговал на вес фигурками индусских богов. Бронзовые — по шестьдесят пять рупий за килограмм, а латунные — по сорок пять. Здессь были: Ганеша — слоноголовый сын Бога Шивы, задравший хобот; восхитительная Сарасвати Богиня красноречия, покровительница наук и искусств, играющая на лютне; темпераментная Апсара — небесная дева, танцовщица, нимфа.

Тонкие же отливки, обработанные напильником и резцом, а затем покрытые патиной, и старая работа продавались поштучно.

— Деваки, — обратился Ананд к жене, — ты извини, но давай совместим приятное с полезным. Для нашей фирмы меня интересует резьба по слоновой кости. Мне надо бы прицениться. Может быть, мы откроем заказ.

— Мне это интересно и нужно так же, как и тебе, — ответила она.

Они вошли в дом, примыкающий к мечети.

Ананд дружелюбно вступил с мастером в деловой разговор, предварительно познакомив его с Деваки. Художника звали Хар Даял.

— Вот этот бивень, господин Ананд, я режу более года, получая при этом ежемесячно около двух тысяч рупий, а хозяин продает бивень тысяч за сорок-пятьдесят.

А где у них основное производство? — поинтересовался Ананд.

— В большом эмпориуме, недалеко от минарета Кутб Минар в Нью-Дели.

Ананд поблагодарил мастера, и они с Деваки покинули мастерскую, взяли такси и спустя несколько минут подъезжали к эмпориуму.

У Деваки разбежались глаза. В больших залах было выставлено множество образцов резьбы и по слоновой кости, и по сандаловому дереву. Здесь были сандаловые скульптуры, уникальные фигурки из бронзы, серебра, драгоценных камней; женские украшения; мебель, инкрустированная слоновой костью, рогом, металлом. Вход в эмпориум, торговый центр, охранял огромный белокаменный слон. Во дворе разместились уменьшенная копия мавзолея в Агре, — Тадж Махал, и изваяние Будды «озаренного».

В мастерских сидели, поджав босые ноги, кудесники чеканки, горячей эмали, резьбы по камню…

Ананда познакомили с хозяином — Омом Пракашем.

— У меня работают и индусы, и мусульмане. Сейчас грань между мусульманским и индусским искусством постепенно стирается, — пояснил он.

Ананда заинтересовали некоторые работы, и они с хозяином обменялись визитными карточками и реквизитами фирм.

Когда они вышли из мастерских, Ананд сказал притихшей жене:

— На сегодня, я думаю, нам хватит? Как ты думаешь? А?

— По-моему, да. Столько впечатлений. Их надо осмыслить, — с улыбкой ответила Деваки.

Они отправились в отель. По дороге их такси обогнала пожилая женщина в золотистом сари, ехавшая на мотоцикле. Деваки от удивления вскрикнула. Мотоцикл резко повернул и помчал по прямой, как взлетно-посадочная полоса, улице Нью-Дели. У мусорного ящика старушка со священной коровой крюком разгребала отбросы. И тут же рядом — леди в модном сафари, садилась в шикарную белую японскую «тойоту».

— Завтра праздник, — улыбаясь, сказал водитель.

— Дурга-пуджа! Рам, Рам! — ответил ему Ананд.

Водитель, вспыхнув белозубой улыбкой, ответил ему тем же приветствием.

Ананд и Деваки ужинали в ресторане отеля. Они сидели в мраморных креслах за небольшим овальным столиком у бассейна с голубой водой. Официанты в малиновых фраках передвигались совершенно бесшумно.

Любопытные взгляды мужчин то и дело останавливались на Деваки. Она поражала их своей молодостью, красотой и всей сущностью индийской женщины.

Иногда до них доносились негромкие восклицания на английском языке:

— Блестящая молодая индийская пара! Это супруги!

Им подали ледяное шотландское виски, шампанское и воду. Затем фрукты и соки. Столики располагались друг от друга на почтительном расстоянии. Сосед слева, крупный мужчина с квадратным лицом и оттопыренными ушами, жевал бетель и смотрел на посетителей осоловевшим взглядом. Но чаще всего он поглядывал на Деваки. Это несколько раздражало Ананда. Толстый улыбался, обнажая крупные зубы, красные от бетеля. Перед ним на низкой мраморной подставке стояла латунная, с инкрустацией, плевательница.

Раздавалась легкая мелодичная музыка. Солнце, касаясь вершины огромного храма, клонилось к закату. Было удивительно спокойно, мирно, и тихая радость разливалась в душе Ананда.

Виски, охотно разделяя настроение молодого супруга, обретя вторую жизнь, мягкой хмельной волной будоражило чакры.

— Деваки, милая, — произнес Ананд, упиваясь музыкой ее имени, — я заказал кюфты, — и в его глазах блеснул загадочный огонек.

— Мне приятно, что ты в свое время оценил мой кулинарный подвиг. Но я не думаю, чтобы кюфты были здесь настоящими. Скорее всего, это европейские фрикадельки, — ответила она.

— Может быть. Вероятно, они стараются угодить европейским и американским вкусам, — согласился Ананд. — Но попробуем.

Ананд наполнил ее бокал шампанским. Себе он налил виски.

Принесли овощное блюдо из кабачков, помидоров, перца и моркови, зажаренных на подсолнечном масле, изрядно сдобренное пряностями и густо посыпанное порубленной зеленью.

После кюфт, которые оказались вполне сносными, специально для Деваки подали панди — изысканные индийские сладости и свежий сок манго.

Деваки, румяная, с сияющими глазами, все время говорила Ананду нежные и ласковые слова. Подозвав официанта, он расплатился и, нежно взяв супругу под руку, повел ее из роскошного ресторана к лифту. Они поднялись на восьмой этаж, в свой номер.

Ананд нажал кнопку, и через минуту, постучав, вошел слуга.

— Чего изволите, господин? — спросил он, почтительно поклонившись.

— Пожалуйста, шампанского и фруктов.

Через пять минут его заказ был выполнен. Получив на чай, слуга, не переставая кланяться и бормоча слова благодарности, удалился.

Ананд был весел: шутил, смеялся.

Деваки включила музыку и исполнила небольшой фрагмент катхака — религиозного танца, модернизированного во время правления наваба Ваджида Алишаха, жившего в роскоши и имевшего триста пятьдесят жен.

— Мой дядя Джавахарлал, — сказал Ананд, разоблачаясь и бросая одежды на тахту, — очень боялся, что моя холостяцкая жизнь развратит меня. И часто повторял это мне, ссылаясь на навабов.

Деваки, сняв сари, обернулась тонким дхоти и погрузилась в кресло.

— И что же? — спросила она.

— А то, что разврат меня не коснулся. Я не так воспитан. Да и натура не та. «Ничто нам так не сокращает жизнь, как сожительство с чужой женой». Человек, Деваки, тогда человек, когда соединяется с женщиной в основном в целях деторождения, а не культивируя этот богом данный инстинкт, не эксплуатируя его, не делая из него цель и примат наслаждения. Ведь все живое живет, как правило, за счет другого. И если человек предается этому, прямо скажем, половому разврату, организм, отдавая энергию сверх меры, очень и очень скоро изнашивается.

— Ты умный, Ананд. Но только не говори такие слова, как «половой разврат», ладно? — наивно и вместе с тем серьезно попросила она.

Ананда подмывало немножко подразнить ее. Он наполнил бокалы шампанским. Но она отказалась.

— Наваб рос во дворцах, среди очаровательных куртизанок в Лакхнау, недалеко от Пенджаба. Они его воспитывали и, как он пишет в своих воспоминаниях, лишили его девственности в десять лет.

— Перестань, Ананд! Тебе не стыдно? — улыбаясь, сказала Деваки.

— Ну, хорошо, не буду. Но дело в том, что наваб придавал большое значение искусствам вообще, а искусству танца — особенно. Он построил дворец Перихана — Дворец фей, где лучшие учителя обучали девушек танцу, музыке, пению. И вот именно на основе народного индийского фольклора они создали особый вид танца «катхак».

— Вот это интересно! А вначале — не очень! — сказала Деваки и добавила: — Я хочу быть с тобой гетерой, но только говорить об этом, мне кажется, нехорошо.

Ананд рассмеялся. Деваки опустила свои маленькие ножки в атласные комнатные туфельки и отправилась в ванную.

Когда она сушила волосы, Ананд спросил ее:

— Скажи, а почему самого популярного из всех богов, Кришну, так любят женщины?

— Кришну называют иногда богом женщин, — ответила Деваки, — потому что все рассказы и песни о его детстве, а также фигурки Кришны в виде маленького голого ребенка-ползунка вызывают в сердцах индийских женщин прилив нежности и материнской любви. Поэтому и любят женщины Кришну.

— Да… он любил свою пастушку Радху. Отсюда возникла особая ветвь литературы, известная под названием религиозно-эротической.

— Ананд!

— Да, Деваки?!

— А виски вкусное? Дай мне попробовать!

— С удовольствием! — и он налил ей немного иностранного напитка.

— Ты читала книгу «Кама-сутра» древнего индийского мудреца?

— Нет. А там про любовь?

— Да. Это эротический трактат.

— Хорошо, Ананд. Мы с тобой где находимся?

— В отеле.

— Нет. Мы находимся в свадебном путешествии. И читать книги мне сейчас что-то не хочется, а особенно трактаты. Я хочу читать реальную книгу жизни, и тебя, и твою любовь. Ты лучше расскажи мне об этом трактате.

Ананд нежно сжал в своих объятьях упругое и гибкое тело Деваки. Ее кожа была гладкой, словно бамбук. Она закрыла его уста долгим и страстным поцелуем, от которого он едва не лишился чувств.

«При любовном наслаждении уста женщины всегда чисты» — вспомнились ему слова из «Махабхараты». Бессмыслен круговорот бытия, и единственная отрада в нем — газелеокие женщины. Ради них стремятся люди к богатству. Ведь если нет женщины, то и богатство ни к чему.

— О, моя лотосоокая, иди ко мне! — позвал Ананд, расположившись на широкой постели, покрытой голубоватым покрывалом. — Погиб я, Деваки!

— Почему?

— Потому, что я люблю тебя! — И он счастливо рассмеялся. — Кого не погубит женщина с тонкой талией, пышными бедрами, алыми губами, черными глазами, глубоким пупом и высокой грудью?

— Ну так ведь это всякие женщины, а я — твоя супруга, — серьезно сказала Деваки.

На следующий день Деваки встала с восходом солнца. Ананд еще отлеживался, нежась в постели.

— Где мы находимся, штурман? — смеясь, спросил он жену по-английски.

— В свадебном путешествии, шеф! — весело ответила она и, как пантера, бросилась ему на грудь…

День прошел также весело и увлекательно. Они побывали на площади Тин Мурти, где стоит старый дом, к которому по вечерам тянутся горожане. Много лет прожил в нем первый премьер-министр независимой Индии Джавахарлал Неру. Люди усаживаются на скамейках во дворе, и невидимый динамик рассказывает им о жизни патриота. Звучит голос Неру…

По дороге Ананд просвещал Деваки:

— Неру высказывался за сохранение каст.

Она очень внимательно слушала супруга, и он, вдохновленный этим, продолжал:

— Касту в течение многих веков определяла профессия, которая переходила от отца к сыну и не менялась зачастую на протяжении жизни десятков поколений. Профессиональное мастерство входило в плоть и кровь, всасывалось с молоком матери, становилось неотъемлемой частью каждой личности в среде подавляющего большинства членов кастового общества. Если деревня маленькая, то и горшечник там был один. И один кузнец, и ювелир, и ткач. А в больших селах и городах горшечники селятся целой улицей. И плотники, и красильщики тканей, и мусорщики, и брадобреи… Все те, без чьего ремесла не проживут ни брахманы, ни торговцы, ни учителя, ни воины, ни вайшьи — земледельцы, ни шудры, ни кшатрии — каста воинов, — остановил наконец Ананд свою лекцию. — Тебе не скучно?

— Что ты, дорогой, это так интересно! Я знаю об этом мало.

— Так вот, капитализм помаленьку разрушает эту основу жизни индийского общества. Капиталистический рынок не может считаться с кастовой принадлежностью поставщиков товаров. И ремесленники сел и городов получили возможность сбывать свою продукцию в обход древних, традиционных связей.

Ананд и Деваки сели на скамью под широким раскидистым банановым деревом.

— А вот мое мнение о кастах такое: когда-то философ Сенека сказал, что «беден не тот, кто мало имеет, а тот, кто хочет большего».

Деваки прижалась к Ананду.

— Любимый! Каждый новый день все больше открывает мне богатство твоей души и твои знания! Ты настоящий мужчина, сын Индии, ты — мой супруг. Ну когда бы мы еще смогли так поговорить, как в этом путешествии? — и ее глаза увлажнились.

После этой паузы Ананд продолжал:

— Психологически дхарма касты, ее уложение, успокаивает ум, не делает его разрушительным и революционным. Нет мятежности духа. Все предопределено отцами. Каждый знает свое, именно свое, место в обществе. Трудись честно и качественно — и ты уважаем и обеспечен. Член касты имеет ряд прав. Если кто-нибудь ущемляет его права, он может обратиться к кастовому панчаяту — и члены панчаята вступятся за него. Это своего рода древнейшие тред-юнионы — английские профсоюзы. Даже ислам — религия суровая и негибкая, даже он не одолел каст. Сикхи боролись против каст, но вновь вернулись к ним.

Ананд на минуту умолк.

— Кроме того, возьмем нашего Кришну. Чем он знаменит и за что почитаем?.. А тем, что, как тебе известно… — и он дотронулся до золотой серьги в мочке уха своей жены и улыбнулся. — Что, моя Радха, призадумалась?

— Я слушаю тебя. Говори, говори…

— Во время великой битвы братьев Пандавов с кауравами Кришна добровольно стал колесничим у Арджуны. И тут-то автор-народ вкладывает в его уста одну из главных мыслей великого эпоса. Наставляя Арджуну, который растерян, ибо в числе его противников оказываются его родственники, учителя, Кришна открывает ему «тайну тайн». Он призывает воина освободиться от колебаний, отрешиться от жизненных привязанностей и действовать, ибо только таким путем он сможет выполнить свой моральный долг. Зрение человека, как и все его ощущения, неполно. Человек не способен предвидеть все последствия своих деяний и потому должен быть предан идее, которая выведет его на верный путь. Полемизируя с педантами и начетчиками тех времен, которые в любой ситуации обращались к ведам, Кришна восклицает:

— Это ли не смелость? Это не то, что играть на дуде и смущать бедных пастушек. И прятать их сари, когда они купаются! — засмеялся Ананд. — Иисус Христос тоже сказал: «Я пришел не нарушить закон, а я пришел возродить дух закона».

— Ты знаешь, не скрыта ли в рассказах о любовных похождениях Кришны вечная жажда женщины говорить о любви? — спросила Деваки. — В условиях индийской семьи о любви не поговоришь ни до брака, ни тем более после него. Вот и возник образ юного бога, возлюбленного каждой женщины, властно призывающего ее страстной мелодией флейты и безотказно стремящегося на зов любви.

— Да, в этом есть сермяжная правда, моя дорогая, но мы-то с тобой говорим о любви.

— Это сейчас. Ведь у нас с тобой медовый месяц. А вернемся домой опять работа, суета…

— Ничего, милая, мы молоды… все будет хорошо. Впереди вечность…

— А не пора ли нам пообедать, дорогой? — спросила Деваки.

— Конечно! Пойдем в ресторан?

— Нет. Мне бы хотелось в харчевню.

— Хорошо. В харчевню, так в харчевню! — согласился Ананд.

— И на автобусе.

— Я и на это согласен.

Они направились к остановке автобуса.

— А почему Кришну изображают синим? Ведь «кришна» — означает черный? — спросила Деваки.

— Кришна действительно был черным богом. Он появился в эпоху нашествия ариев, светлокожих кочевников — скифов, но они уже ему поклонялись. Они встретились с культом этого бога здесь. В пантеоне ариев он есть под именем Кришна… А посинел он после того, как его укусила кобра, от которой он спас людей.

— Интересно! — вздохнула Деваки.

Подъехал автобус, и они вошли в салон. Там было шумно и весело. Многие ехали на представление «Рамлилы».

После обеда они отправились на празднество. Во дворах и около домов на земле были нанесены цветными порошками особенные, традиционные узоры. Эти узоры широко известны под названием «ранголи» или «альпона».

— Меня тоже учили этому искусству. Я умею! — похвасталась Деваки.

— Как-нибудь раскрась у входа в наш дом, ладно? — попросил ее Ананд.

— Непременно, если тебе так хочется! Это магические рисунки.

На временных подмостках, возникших чуть ли не на каждом углу, разыгрывались «Рамлилы» — представления, повествующие о событиях, описанных «Рамаяной». Огромные толпы людей, собравшиеся у подмостков, наслаждались победой добра над силами зла.

Молодые, отдыхая в своем уютном номере отеля, слышали, что празднество продолжалось до самого утра. Заканчивалось оно торжественным сожжением чучел демона Раваны, его сына Мегхнада и брата Кумбхакарны.

В последующие дни Деваки и Ананд посетили исторические места, побывали в храмах Вишну и Шивы, были у Раджгхата — места кремации Махатмы Ганди и осмотрели новый памятник Ганди, где он в полный рост, в дхоти и с посохом в правой руке как бы шествует по постаменту.

Потом они съездили на экскурсионном автобусе в город-легенду Матхуру, который до такой степени насыщен легендами, что кажется, что их слова материализовались и образовали стены его домов и храмов. Матхура — город Кришны. Здесь он родился в темнице, куда была заточена его мать — Деваки. Но ее муж, Васудева, выкрал его, когда стража спала. Затем они поехали в Бриндабан, то есть «густой лес», где бродят павлины — птицы Кришны. Здесь и еще в деревне Варсаве, которая находится недалеко, проходят великолепные празднества в честь веселого бога. Там родилась его возлюбленная — Радха.

Неделя заканчивалась, и молодые супруги готовились продолжать путешествие дальше, на север, в Кашмир — родину Джавахарлала — дяди Ананда.

— Итак, Деваки, великий бог Вишну успел поселиться в умном, добром и смелом человеке — Кришне. То же самое Вишну проделал и с героем «Рамаяны» Рамой. И стали Кришна с Рамой его воплощением, сохранив при этом и удаль, и остроту восприятия жизни, и трезвый ум, и маленькие слабости, — закончил Ананд и сам удивился своим речам, произнесенным за последние дни.

«А все она, Деваки! Это она раскрыла во мне дремлющие знания и жажду знаний, отворила духовные кладовые моей души, и мне хочется отдать их ей, себе, Богу…»

Впереди их ждала «крыша» Индии — Кашмир.

Экспресс Дели — Калка мчался сквозь травянистое море саванны. Мелькали зонтичные акации, развалины храмов, озера, реки, блестевшие под солнцем, как сабли. И вот уже позади Матхура, где родился Кришна.

— Хорошо, что мы побывали в Матхуре! — глядя в окно, сказал Ананд.

— Да, можно прожить всю жизнь и не побывать там. Я очень довольна. Я просто счастлива, что судьба свела меня с тобой, — ответила Деваки, сжимая теплую руку мужа.

Ананду передалось ее полное нервной энергии пожатие, и он ответил ей тем же, нежно улыбаясь; затем наклонился и поцеловал выше запястья ее руку, на которой в такт колесному стуку позванивал серебряный браслет.

Их медовый месяц еще только начался. Деваки была счастлива, как никогда в жизни. Оставшись после смерти отца совсем одинокой, она внезапно обрела прекрасного заботливого спутника жизни — мужа, полюбила его и привязывалась к нему все сильнее и глубже.

То, что они видели, чем жили, они делили на двоих. Мир был общим, единым для них обоих. Эта неделя пронеслась незаметно, но ощущение себя в мире и мира в себе намного обогатило их души.

В минуты близости с Анандом страх и стыд покидали Деваки, не сковывая ее. От нежных ласк мужа она распускалась, словно бутон под солнцем, и, охваченная страстью, была готова к любовной игре. Все ее существо трепетало в высшем блаженстве, соски напрягались и жадно искали прикосновения.

Для Ананда она была подобна то виноградному соку, то — сахару, а чаще всего упоительно-утоляющей, словно сок манго. Она услаждала его, как гетера. Ананд в интимной обстановке с супругой отбрасывал прочь «суховатый стыд» и погружался в море наслаждений, пока не достигал желанного берега…

Небольшая станция Калка расположена у подножия гор.

— Деваки! Вот мы и приехали к подножию Гималаев! — радостно сообщил Ананд. — Отсюда нужно ехать по узкоколейке, которая пересекает горные реки и пропасти и преодолевает сто три туннеля. Представляешь?!

— Ах! Это страшно! Но, несомненно, красиво и интересно!

— Да. Но нам лучше взять напрокат автомобиль или же такси. Доедем до Симлы, побудем там денька два, а затем махнем в Сринагар — город красоты, прекрасную столицу Кашмира.

Шофер такси, сикх из Пенджаба, оказался очень общительным. Он вел машину легко и уверенно. Говорил на пенджаби. На его правой руке поблескивал стальной браслет.

— Здесь, говорят, есть тигры-людоеды? — с нотками тревоги в голосе спросила у него Деваки.

— Попадаются, но очень редко, — серьезно ответил тот. — Мой друг из нашей деревни в Пенджабе недавно случайно встретил тигра в тростниках и убил его кирпаном, ударив в живот. Когда тигр прыгает, живот его не защищен.

— А что такое кирпан?

— Это наше оружие. Мы, пенджабцы, всегда ходим с кирпаном, — и он вытащил из-за пояса небольшой меч, похожий на кинжал. — Сикхи всегда вооружены, таков у нас закон.

— Отличная вещь! — оживленно заметил Ананд.

— Да, неплохая, а главное — очень надежная. У нас было десять гуру. Одним из первых был Кабир.

— Да, я знаю, — сказала Деваки. — Он посадил баньян, самый древний в Индии. Но Кабир — все же в какой-то мере предтеча, а основоположником был Нанак — гуру и поэт. Он родился в Пенджабе в 1469 году.

— Вы хорошо осведомлены. Спасибо, — ответил водитель.

— Баньян размножается, как земляника, — заметил Ананд, — все его стволы принадлежат одному, главному.

— Этот баньян называется Кабирбар. Он растет на берегу Нарбады около деревни Сукал. Я там был, — с улыбкой знатока, сверкнув глазами, поведал сикх.

Машина шла на подъем. Крутые зигзаги серпантина вынуждали пассажиров крепко держаться за ручки, вделанные в спинки сидений. Им открылось потрясающее зрелище: огромные гималайские ели возвышались рядом с пальмами — смешение севера и тропиков.

— Удивительно! — изумлялась Деваки. — Кактусы растут рядом с соснами! Какое чудо, — не унималась она, раскрасневшись от восторга.

— Так вот, — продолжал водитель, очередной раз круто повернув руль. — Последний наш учитель, десятый гуру — Говинд Сингх предписал сикхам не стричь волосы, не брить бороды, чтобы отличаться от других, и носить на себе пять предметов, название которых начинается на «к» на пенджаби, то есть так называемые, «пять к» — тюрбан-чаита, закрывающая связанные в пучок волосы; круглый металлический гребень под чалмой; штаны особого покроя, заменяющие дхоти, которые были очень удобны в походах, но сейчас почему-то превратились, извините, в какие-то подштанники; меч — кирпан и стальной браслет на правой руке.

— А почему на правой? — поинтересовалась Деваки.

— Чтобы сикх, протянув руку к чужому, увидев его браслет, мог вовремя спохватиться, — закончил водитель свою небольшую справку о религии сикхов.

— А кому вы поклоняетесь? — робко спросила Деваки.

— Анонимному, так сказать, Богу, единому творцу, Создателю…

— Да, сикхизм — религия простая, четкая и общедоступная, — вставил Ананд.

— Благодарю вас, господин, — ответил шофер, — она, действительно, очень земная, реальная. Человек угоден Богу тогда, когда он, находясь среди людей, живет для людей, для их процветания и счастья.

Внезапно их беседу прервала редкая и не менее странная картина: по шоссе неспеша шел совершенно нагой мужчина. На его плечи падали седые, не совсем чистые космы. Он шел, что-то бормоча, возможно, молитвы…

— Это садху — отшельник, идущий на богомолье, — спокойно, как бы между прочим, объяснил сикх своим пассажирам.

— Да… это можно увидеть только в Индии, — вздохнул Ананд. — Человек неустанно ищет смысл жизни. Вот этот садху — одет в пространство. Это — его принцип, его миропонимание. Естество — и все тут.

Чем выше поднималась дорога в горы, тем холоднее становился воздух. Облака, которые еще недавно плыли над головой, теперь уже бежали внизу. Еще один поворот — и водитель произнес:

— Вот, перед нами Симла.

Внимательным и очарованным взорам путешественников представились взбегающие вверх зеленые улицы, обсаженные платанами, или, как их здесь называют, чинарами, завезенными в Кашмир могольскими правителями — навабами. Каждый дом располагался выше и ниже предыдущего.

— Вам в гостиницу, или… — начал водитель.

— В гостиницу, — прервал его Ананд.

— Дальше ехать нельзя. Проезд по улицам Симлы на автомобилях запрещен, — сказал таксист.

Ананд расплатился с ним и поблагодарил за услугу и интересную беседу.

Водитель, приложив ассигнацию ко лбу, ослепительно улыбнулся. Затем вышел из машины и выгрузил багаж пассажиров — два чемодана.

Ананд подозвал велорикшу и, погрузив в его тележку чемоданы, пошел пешком вместе с супругой, чем немало удивил его.

В отеле Ананд без всяких проблем заказал двухместный номер. Из окон большой угловой комнаты, обитой великолепными коврами, был виден весь город, отроги и вершины гор. Отдыхающие катались верхом на лошадях, играли в гольф и теннис. Из ресторана доносилась звучная ритмичная музыка…

Вдоль гималайской гряды, на высоте двух тысяч метров, расположены индийские курорты, или «горные станции», как их здесь называют. Они были созданы англичанами во времена их владычества. Это были прохладные убежища, куда удалялись на лето, прячась от сорокаградусной жары, чиновники, бизнесмены, офицеры… «Прохладно» в Индии считается тридцать-тридцать пять градусов по Цельсию. И до сих пор самым популярным местом отдыха является город Симла — бывшая летняя столица Индии.

Ананд и Деваки, прекрасно поужинав в ресторане, поднялись в свой номер. Над Симлой стояла полная луна. Деваки вышла на лоджию, чтобы полюбоваться полнолунием — лунный свет завораживал ее.

— Ананд, — негромко позвала она, — выйди на балкон! Посмотри на чудо! Здесь такой лунный свет, что можно, как в сказке, ткать из него сари.

— Да, я читал в сказках, — выходя на лоджию, произнес он, — что мать Луны из одной нитки лунного света делает сразу несколько сари. Сари из тонкого шелка самой природой прилажено к женскому телу. И ткать люди научились у природы, у Луны…

Они стояли, обнявшись. Весь город и его окрестности были залиты лунным светом. Ночь — огромная тень от земного шара. Лунный свет — это жидкий огонь, потерявший золото жара и возвращаемый Луной на землю в виде своеобразной «сдачи» — серебром. Оказывая таинственное влияние, остывший свет взвешен во мраке, в тени. И только здесь, в Индии, в сердце Востока, можно созерцать такой лунный свет, который бывает настолько густым, что кажется, будто его можно резать ножницами и кроить из него шали и сари. Все вокруг было насыщено им, этим белым светом, материальным в полном смысле этого слова. Даже тени от деревьев, людей, домов были видны сквозь слой лунного света, как сквозь мягкую белую пыль. Косяк журавлей показался под лунным диском. Деваки теснее прижалась к Ананду, а он обнял ее и глубоко вздохнул:

— Как жаль, что я не художник! А то нарисовал бы потрясающую картину «Лунная ночь в Симле».

— А ее можно спеть, — тихо сказала Деваки. — Или сыграть на ситаре, — добавила она.

Треугольник крупных птиц медленно перерезал ослепительный диск Луны и уплыл в океан лунного света, перемешанного со звездами. Картина была настолько впечатляющей, что Ананд и Деваки потом часто вспоминали эту ночь в Симле.

Утром молодые супруги отправились в ресторан, чтобы позавтракать и выпить кофе. Они уже привыкли к тому, что их появление в общественном месте или на улице вызывало любопытство и восхищение окружающих.

Ананд был одет в легкое шелковое ширвани, Деваки — в белое сари из тончайшей хлопчатобумажной ткани из деревни Чандери.

Прежде чем отправиться в Сринагар — восточную Венецию, — молодая пара решила совершить прогулку по Симле.

Излюбленное место прогулок в Симле — Джаку-хилл, гора, возвышающаяся над городом. По тропинкам, проложенным по лесистому склону, они вместе с многочисленными туристами наконец-то добрались до вершины. Прошло не больше часа. На вершине горы расположен храм, в котором стоит изображение бога Ханумана-священной обезьяны.

— По преданию, — начал экскурсовод, когда его окружили путешественники, — бог Рама, как написано в «Рамаяне», сражаясь на Цейлоне против короля демонов Раваны, послал верного Ханумана в Гималаи за целебными травами, которые были нужны для лечения брата Рамы — Лакшмана. Хануман не знал, какие именно травы нужны лекарю, и, схватив всю гору, водрузил ее на плечи и пустился в обратный путь. Вскоре он утомился, поставил гору на землю и сел отдохнуть. Место его отдыха и есть Джаку-хилл, где построен храм Ханумана.

Воздух был хрустально чист и напоен свежестью, исходящей от окружающего леса — слегка разогретая хвоя придавала ему целебный запах хвойной смолы. Лазурное небо сияло над заснеженными вершинами Гималаев.

По совету администратора отеля, узнавшего о намерении молодой четы отправиться на Джаку-хилл, Деваки предусмотрительно запаслась орешками. Внезапно ее окружили обезьяны, спрыгнувшие с развесистых ветвей платанов и кустарников. Деваки, отступая, бросала им пригоршни орехов. Обезьяны хватали их, кричали, дрались и вновь мчались к ней. Один крупный самец повис на корзинке, отгоняя остальное стадо мохнатой лапой и гортанно вскрикивая. С испугу Деваки бросила корзинку в кусты, и там началась настоящая свалка и драка. Молодой парень с пучком длинных волос на макушке обритой головы — чоти бросил на дорогу пригоршню орехов, в надежде отвлечь часть обезьян от пожертвованной корзинки. Но с деревьев, как чудовищные плоды, посыпались в большом количестве другие потомки Ханумана.

— Ты не ранена? — спросил Ананд, прижимая испуганную жену.

— Да нет! Они только на вид нахальные и дерзкие, а на самом деле они очень острожные и…

— Хитрые, — смеясь, добавил Ананд.

— Хитрость у них на грани простоты.

— Да, насколько может быть хитра природа, — задумчиво подчеркнул Ананд. — Хитрость как таковая в природе не существует. Существует лишь защита. Самая простая защита уйти, сбежать, скрыться от опасности…

Они стали медленно спускаться вниз, где был виден раскинувшийся ярусами город. По склонам гор сбегали плоскими ступенями террасные поля.

— Каким же трудолюбием нужно обладать, — заметила Деваки, — чтобы вручную превратить склон горы в систему взаимосвязанных террас и террасок и укрепить их стенки камнями, чтобы дождевые потоки не размыли и не унесли урожай.

Она умолкла. Ананд не ответил. Он смотрел на проходивших по дороге носильщиков — данди и местных кули. Незанятые носильщики сидели на земле, играли в карты и курили, смеялись. Их нехитрое снаряжение — клеенчатые кресла да глубокие полуцилиндрические корзины для переноски грузов — лежало около них на земле. Но вот два невысоких парня, коренастых и смуглых, взвалили на спины по корзине, полной каменного угля, а третий — огромный тюк весом килограммов в сто двадцать.

Привязав к грузу широкую ременную петлю, они надели ее на лоб и, согнувшись под углом почти девяносто градусов, начали мерно, ровным шагом подниматься в гору.

— Это главный заработок горцев, — негромко заметил Ананд.

— Они веселые и выносливые, — сказала Деваки.

— Да, им надо зарабатывать на жизнь, на богов, на жрецов, на налоги, на свадьбы подросших детей… — Обрати внимание на икры их ног, — кивнув головой в сторону носильщиков, сказал Ананд, — они так сильно развиты, что диву даешься…

— А мы с тобой пока наслаждаемся жизнью, — тихо, с виноватыми нотками в голосе произнесла Деваки.

— Что ж, всему свое время! — спокойно ответил на ее слова Ананд. — Счастье, милая, не бывает продолжительным, но об этом не стоит говорить. Зачем добавлять в бочку меда ложку дегтя? — с этими словами он взял жену за руку и они направились к утопающему в зелени белому зданию отеля.

— Во всей Индии так, Деваки, — сказал Ананд, чтобы закрыть «социальную тему», — труд, так труд, радость, так радость. Века смирения, тысячелетняя покорность судьбе, вера в бога создали в народе спокойное отношение к происходящему с ним в частной жизни. Европейцы этому удивляются. А спокойствие и жизнерадостность есть как бы новое детство, вернувшееся к народу, пройдя витки мудрости, страданий и бесконечной борьбы.

— В этом случае человек всегда ближе к Богу! — сказала Деваки.

— Разумеется, ведь во всех религиях мира порицается уныние, отчаяние, зависть, гордыня. Все это отдаляет от Бога, неугодно ни природе, ни жизни… Хотя рассуждать легко, а практически порой трудно справляться с собой, — добавил он.

Швейцар отеля в ливрее открыл перед прекрасной парой широкие стеклянные двери. Ананд дал ему на чай. Тот поклонился, поглаживая себя по густой бороде.

Рано утром следующего дня Ананд и Деваки покинули Симлу. Легкая «тойота» с открытым верхом несла их в город красоты — Сринагар…

Император Акбар был маленьким толстяком, но имя свое, в переводе с арабского означающее «великий», стремился оправдать каждым поступком. Он построил пятиэтажный дворец Пандж-Махал для своих многочисленных жен, которые рожали ему одних девочек. Печалило Великого Могола, что не было у него сыновей. Но однажды у двух деревень Фатехпур и Сикри, недалеко от Дели, поведал он об этой печали мулле Салиму. Он сотворил великую многочасовую молитву. Аллах услышал его; красавица Джодх Бан, индусская жена Акбара, понесла, и у императора родился сын. Назвал он его в честь шейха-провидца Салимом. Он согнал тысячи рабов, дабы построили они ему новую столицу в том месте, откуда дошла до Господа страстная молитва. Через несколько лет возникло чудо: дворцы из розово-красного песчаника, кружевная резьба, стройные колонны, арки, купола. В новой столице Фатехпур-Сикри император прожил около десяти лет.

Завоевав Кашмир, Великие Моголы высоко оценили Кашмирскую долину, раскинувшуюся между хребтом Пир-Панджал и Главным Гималайским хребтом. Река Джелам, когда-то вытекавшая из огромного озера, настолько углубила свое русло, что вода из озера вышла, в результате чего в русле этой реки образовалась Кашмирская долина. Остались только три прекрасных озера: Вулар, Анчар и Дал. На берегах этих озер навабы разбили сады, которые и ныне, спустя более чем три века, поражают своим великолепием.

Первый из них заложил император Акбар на западном берегу. Он называется Насим-Багх — Сад утренней свежести.

На восточном берегу, у подножия горы, по указу императора Джахангира в семнадцатом веке был разбит красивейший сад, поднимающийся рт воды в гору террасами, с фонтанами, мраморными павильонами, с поэтическим названием Шалимар-Багх — Сад любви.

Одни только эти названия говорят о красоте, роскоши и необыкновенном чувстве гармонии их создателей.

Столь же прекрасен и расположенный ближе к Сринагару сад Нишат-Багх — Сад удовольствия.

У каскада фонтанов, на лужайке рядом с белокаменной воздушной колоннадой, Викас и Ешода сели на широкую мраморную скамью.

— Я получил величайшее отдохновение и удовольствие в этом Саду удовольствий, — сказал Викас.

— Да, Великие Моголы обладали тончайшим вкусом, — заметила Ешода.

— Возможно, — сказал Викас, закуривая сигарету, — но, мне кажется, от них исходили только стратегические планы, — он закинул ногу за ногу и продолжил — а строили великие умельцы: архитекторы, строители, каменотесы, садовники… словом, народ.

— Так было, есть и будет, — резюмировала Ешода.

— Вот какая у меня умная жена, просто кладезь знаний! — пошутил Викас и рассмеялся так громко, что прохожие оглянулись на них.

Заметив, что жена была уже готова одернуть его, как школьника, он успокоил ее:

— Ничего, я у себя дома! Ешода, едем домой, я хочу есть.

— А что тебе приготовить? Твой любимые кюфты?

— Нет. На этот раз мне хотелось бы куриного плова «Между двух огней».

— Хорошо, милый, но предупреждаю: это блюдо готовится не за пять минут.

— Ну что ж, я пока отдохну и почитаю немного.

Они встали и пешком направились к своему дому. По дороге Викас напевал полюбившуюся ему песню времен войны.

Завтра в аэропорту у меня немного работы. Полет пока отменяется, — сообщил он жене, — поэтому можно будет и выпить.

Викас ускорил шаг. Ешода едва поспевала за ним, но не перечила мужу, зная его характер.

«Покорность — неплохая черта у женщины», — думал он, шагая уверенной походкой.

— А к нам никто не придет сегодня? — спросил он, прервав свой излюбленный напев.

— Возможно, приедут отец и мать, — тихо ответила Ешода.

— Тем более! Обед нужен основательный!

Немолодой слуга с козьей бородкой, сильно смахивающий на Хо Ши Мина, церемонно поливал на руки Викаса воду.

— Я, хозяин, приготовил божественный пан, бетель! — сказал слуга, сощурив глаза так, что они исчезли с его лица, а на их месте остались только две дополнительные морщины. — Я знаю, вы небольшой любитель этого освежающего, в какой-то мере, наркотика, но вдруг гости… И я подумал, что…

— Очень хорошо, что ты такой предусмотрительный. Спасибо, — ответил Викас. — И если у тебя больше нет дел, можешь идти домой. Или оставайся у нас, выпей…

— Что вы, господин, мне выпить? Да я отродясь кроме соков и воды ничего не пил.

— А молоко? — усмехнувшись, спросил Викас.

— Да, молоко пил, козье, в детстве.

— Козье молоко надо пить и сейчас, в твоем возрасте. Махатма Ганди питался в основном козьим молоком.

— Куда мне до Великого и божественного гуру! Я пожевал бы бетеля.

— Так в чем вопрос? Где он? Пойдем!

Они вошли в столовую. На столе, покрытом белоснежной скатертью, в фарфоровом кувшине благоухали розы. На низкой табуреточке блестел начищенный пандан — серебряная коробочка для листьев бетеля и компонентов для приготовления пана: мелких колотых орешков арековой пальмы, табака, кардамона с гвоздикой и белой липкой извести. Для сплевывания бетелевой жвачки были приготовлены чеканные тхукданы — серебряные и медные плевательницы в форме больших чаш.

Викас зажег сандаловую ароматную палочку. На пышном кашмирском ковре с мягкими подушками — посеребренная хукка.

— Это все осталось мне от отца, — кивнул Викас в сторону восточных вещей. — Возьми себе несколько штук бетеля.

Слуга взял две скрутки и, поклонившись, хотел удалиться, но остановился: в столовую вошла Ешода и сообщила, что обед скоро будет готов.

— У тебя здесь, как у наваба, — сказала она, лукаво глядя на мужа.

— Да, как у наваба, это уж точно! Вот, — указал он на слугу, — ответственный за приготовление бетеля. Для полноты нужен еще и ответственный за хукку, за расстилание ковров, за… Викас захохотал, — и старший евнух в гареме.

Ешода, смущенная, но с улыбкой, вышла на кухню. За ней направился слуга, вновь поклонившись хозяину и поблагодарив его за доброту и внимание к нему.

Викас вошел в кухню. Раскрасневшаяся Ешода была увлечена приготовлением плова. В глиняном горшке варилось мясо барана с луком, имбирем, корицей и душистым перцем. В кастрюле варился цыпленок. В медной кастрюле, в растопленном масле жарился лук. В нее Ешода положила цыпленка, когда он сварился.

— Какой божественный запах, мой великий мастер поварского искусства! — воскликнул Викас, вдыхая ароматы, исходящие от приготовляемой пищи.

— Ты уже видел, как я готовлю. Можешь теперь приготовить и сам.

— С удовольствием, — сказал Викас, подходя поближе к плите.

— Ну уж нет, я тебе не доверяю. В следующий раз приготовишь все сам, от начала до конца. Кстати, мужчины стряпают лучше женщин.

— Мясо и огонь — дело мужчины, — пошутил в ответ супруг. — Рис у тебя уже, по-моему, готов.

— А сколько зубков чеснока положить? — спросила Ешода.

— Как всегда — двенадцать.

Спустя полчаса обед был готов. Пока Ешода накрывала на стол, Викас «опрокинул» рюмку виски и в прекрасном настроении стал ожидать, когда будет подан изысканный обед.

Граница Гималаев в Индии обозначена на севере ущельем реки Инд, а на юге — ущельем Брахмапутры. В Кашмире Гималаи к юго-востоку образуют форму кривой сабли.

«Тойота», развернувшись у скалистой горы, въехала в Сринагар. Сердце Ананда учащенно забилось и заныло в сладкой истоме.

«Надо будет позвонить дяде, обязательно, сегодня же, как только устроимся в гостиницу», — подумал он.

Могучие гималайские кедры величественно возвышались по обеим сторонам дороги вперемежку с платанами, создавая удивительную прохладу, возвышая душу и очищая мысли от дурных помыслов.

Гималайский кедр — деодар, искаженные индийские слова «дева дару» — божье дерево.

Склоны гор были покрыты вечнозелеными дубами и македонскими голубыми соснами, тополем, осиной, кленом, ясенем, каштаном, березой, жимолостью, шиповником, боярышником, барбарисом и облепихой. В подлесках — олеандры. Во влажных местах — бамбук.

— Лесное царство! — восхищенно сказал Ананд. Деваки молчала, завороженная великолепием и разнообразием лесного мира.

— Велики твои дела, Господи! — наконец промолвила она и посмотрела на мужа.

Они остановились в гостинице «Королева Кашмира», представляющей собой большую нарядную барку на озере Дал. Таких гостиниц на причале было множество. К гостинице была причалена шикхара — лодка с плотным пологом над головой. Сидения и пол лодки покрыты ковром.

Ананд и Деваки вошли в уютный номер.

В гостинице оказалась хорошая кухня.

— Здесь такое изобилие и разнообразие фруктов! — удивилась Деваки.

— Кашмир — основной поставщик фруктов, здесь море садов, — объяснил Ананд.

— Да! В этом благословенном краю только бы жить да жить и умирать не надо! — изрекла она. — Я впервые в Кашмире и много слышала о нем. Но то, что здесь так красиво, так великолепно, словно в раю, я и представить себе не могла…

— Ты еще не видела всю долину, сады, водопады, — сказал Ананд. — Все озера соединены каналами, и можно плыть и плыть целыми днями, любуясь красотой Кашмира.

— Ананд, надеюсь, мы останемся здесь до конца нашего месяца?

— Да, милая. Но мы сможем и отлучаться, путешествовать. Здесь недалеко есть прекрасный курорт Найни-Тал. Словом, будет видно. Но в принципе лучшего места для отдыха нам не найти. Здесь много всяких развлечений и воздух необычайно целебен.

— Ты замечательно выглядишь, Ананд. Плечи у тебя, кажется стали еще шире. А волосы такие шелковистые и густые!

— О тебе я помолчу, ладно? — улыбаясь, сказал в ответ супруг. И добавил, как бы между прочим: — Если Бог даст, дядя дождется крепкого потомства.

Деваки прижалась к нему и взор ее затуманился.

— А я заказал телефонный разговор с Найроби.

— Мы услышим голос дяди Джавара! Какое счастье! — обрадовалась она.

Зазвонил телефон. Ананд снял трубку и услышал женский голос, который сообщил на английском языке, что Найроби дадут через два часа.

— Спасибо, — ответил Ананд на кашмири, — да, запишите еще номер офиса!

Телефонистка записала номер и, видимо поняв, с кем имеет дело, поблагодарила его на кашмири.

После обеда вновь раздался телефонный звонок.

— Алло! — произнес Ананд в трубку. — Дядя, это ты?

— Рад тебя слышать, мой дорогой! — послышался в ответ бархатный баритон Джавара из далекого Найроби. — А где моя невестка Деваки?

— Она рядом! Я потом дам ей трубку, и ты с ней поговоришь.

— Хорошо! Как отдыхается и путешествуется? Я понял, что вы в Сринагаре. Молодцы! Лучшего места не придумаешь! Я завидую вам. Там, наверное, прохладно, а здесь, в Найроби, почему-то слишком жарко. Из саванны дует раскаленный ветер. Алло!

— Да, дядя! — ответил Ананд. — Как твое здоровье?

— Здоровье у меня хорошее. Вчера были с Мумбой на охоте. Подстрелил тебе в подарок великолепную антилопу.

— Спасибо, дядя!

— Что «спасибо»? Вы ко мне приедете или нет?

— Наверное нет, дядя. Это будет очень хлопотно. Путешествие все же свадебное. Я думаю, для Деваки будет трудновато в Африке.

— Ну ладно, вам виднее. А я жду от вас подарка!

— Это как Господь Бог даст!

— Это верно, — пробасил Джавар и добавил: — Но на Бога надейся, а сам не плошай!

— Постараюсь! — в тон ему ответил Ананд, не придумав ничего другого. Он знал, что дядя с нетерпением ждет внука, и ему было не совсем ловко говорить об этом в присутствии супруги.

— Ананд! Дай, пожалуйста, трубку Деваки.

Она взяла трубку и плотно прижала ее к уху.

— Я слушаю вас, дядя! — радостно сказала она.

— Какой у тебя певучий голос, Деваки! — донеслось с другого конца провода. — Ну как тебе твой муж? Еще не разонравился? А? Алло!

На мгновение Деваки опешила от такого прямого вопроса, хотя и сказанного шутливым тоном.

— Наоборот! Нравится еще больше! — наконец выпалила она и осталась довольна своим ответом.

Джавару он, видимо, тоже понравился. В трубке раздался гомерический хохот.

— Деваки! Я желаю вам счастья! Будьте с Анандом всегда здоровы и красивы! Все! До свидания! Звоните еще! Обещаешь?

— Да, конечно, обязательно! — почти что прокричала Деваки. — До свидания. Спасибо вам за все!

— Алло, Деваки, не клади трубку! — беспокойно воскликнул Джавар.

— Да, да, дядя, я слушаю!

— Передай, пожалуйста трубку своему горячо любимому супругу.

Деваки еще раз попрощалась с Джаваром и с раскрасневшимся, довольным лицом передала трубку Ананду.

— Слушаю вас внимательно, дядя!

— Мне звонил Раджа. Все в порядке. Ты не думай о работе! Да! Зайди обязательно к Али Шаху, ладно? Твой Раджа сказал: пусть Ананд путешествует, сколько хочет, хоть еще один медовый месяц! — в трубке раздался оглушительный смех дяди.

— Это было бы очень неплохо, дядя! Но, я думаю, не хватит меда! — образно ответил племянник.

— Да! Молодец, правильно! Все хорошо в меру! Когда слишком сладко, может стать горько. Ну, все! Поклон тебе и нижайший Деваки! До свидания!

Ананд положил трубку, в которой раздались отрывистые гудки, на рычаг аппарата.

— Отлично! Наконец-то поговорили с дядей. Если бы я не позвонил, он бы обиделся, я его знаю…

Едва солнце вышло из-за гор и залило Кашмирскую долину своим благодатным светом, Деваки и Ананд поднялись с постели.

Некоторые туристы и отдыхающие целыми семьями уже отчаливали на шикхарах. Было шумно, весело и празднично. Шутки, смех, плеск воды, покрикивание владельцев шикхар. Новоиндийские языки, английский, французский, немецкий, китайский, японский — каких только языков не услышит здесь ухо, понимающее толк в них.

«Прекрасное настроение приходило само по себе, по одной и очень важной и основательной причине: праздник плоти и духа человека, как частицы природы, с необычайной жизненной силой соединяется со всей природой, созданной Богом и по Его внушению — человеком», — думал Ананд, надевая легкую светло-голубую тенниску. Деваки надела легкое платье и минимум украшений. Косу она уложила на затылке в три ниспадающие гирлянды, украсив их серебряными филигранной работы подвесками.

На веранду подали чай, заказанный Анандом еще с вечера.

Быстро позавтракав, путешественники шагнули с помоста своего номера в стоявшую на приколе лодку-шикхару. Поздоровавшись с водителем, Ананд попросил:

— Будьте любезны, к Чашма Шахи!

— С удовольствием, господин! Приятного вам и вашей супруге путешествия! Отчаливаем!

Лодка плавно пошла вдоль живописного берега к небольшому саду Чашма Шахи, что означает Королевская струя.

Молодая чета, осмотрев чудесный сад, долго гуляла по ботаническому саду имени Джавахарлала Неру, который разбит здесь же, у подножия Чашма-Шахи.

Деваки зачерпнула серебряной кружечкой из родника и отпила немного вкусной ледяной воды.

— Эта вода чудодейственна, лучше не найдете! — сказал ей мужчина лет сорока с приятным лицом и густыми усами.

Деваки зачерпнула еще и подала кружку мужу. Выпив воды из источника, они долго гуляли, пили соки, ели мороженое.

— Мы побывали во всех садах, да, Ананд? — весело спросила Деваки.

— Еще бы! Быть в лучшем месте земного шара и не осмотреть все, не насладиться, не впитать в себя — это великий грех, Деваки, — поддерживая жену под руку, ответил Ананд.

Сады террасами спускаются со склонов гор к озеру. С террасы на террасу по белому мрамору каскадами падает вода; ее потоки пробегают через ажурные павильоны, где когда-то отдыхали обитательницы императорских гаремов. В садах — вековые платаны, каштаны, ореховые деревья. Пышные цветы обрамляют дорожки и фонтаны…

Ананд и Деваки целыми днями, проплывая на лодке по тихим протокам, соединяющим озера в единую систему, любовались незабываемыми пейзажами.

Поднимались они и в горы: дорога вела их лесом, могучим и густым, все вверх и вверх. Оглянешься — внизу виден Сринагар, кусочек дороги, а на ней — караван носильщиков, как цепочка муравьев, склоны, отроги, скалы, облака, в которых увязли деревья.

Однажды они отправились в Гульмарг, за пятьдесят километров от Сринагара. Города связывает прекрасное шоссе, вдоль которого стеной стоят пирамидальные тополя. В красном сосновом лесу лежал снег.

— Боже мой! Как удивительно! Я даже не верю, что мы находимся в Индии! Ананд, смотри, снег! — по-детски удивлялась Деваки. В эти минуты она была очень хороша. Ананд с трудом отрывал от нее взгляд. Но вот в ложбинке открылся Гульмарг, окруженный со всех сторон холмами, поросшими сосновым лесом. Картина была великолепная.

— Ни в сказке сказать, ни пером описать! Это надо видеть, это надо созерцать и молчать… — тихо сказал Ананд жене.

Она кивнула ему, не отводя глаза от раскинувшейся перед ними картины. Пологие склоны, покрытые белоснежным одеялом, искрились и сияли на солнце. В долине были разбросаны редкие гостиницы красивой архитектуры, ярко окрашенные коттеджи. С гор неслись санки и лыжники, которые время от времени падали. Раздавался их смех. Рядом, на катке, под веселую музыку на коньках скользили пары. У Деваки в буквальном смысле этого слова захватило дух. Ананд тоже был поражен. Здесь он был впервые.

— А в Бомбее сейчас около сорока градусов по Цельсию!

— Да, а по Фаренгейту — сто градусов! — с восторгом подхватила она.

— Слава Богу, — громко и заливисто смеясь, воскликнула девушка в красном купальнике, — со стариком Фаренгейтом разделались в 1957 году!

— Удивительно, что она в купальнике! — закутываясь в шаль, сказала Деваки.

— А воздух не только чистый, но и теплый, градусов двадцать пять будет, — ответил Ананд. — Давай покатаемся на санях! — предложил он.

— Конечно, обязательно, — обрадовалась она.

Вот уже десять дней Ананд и Деваки жили в Кашмире. Жили жизнью природы, цивилизации, культуры, вечности и любви.

Как и обещал дяде, Ананд побывал на ковровой фабрике «Али Шах и Ко». Хозяин, Али Шах, толстенький и лысый человек с ниткой усов над верхней губой, очень обрадовался этому посещению. Ведь Джавар был его давним другом и школьным товарищем. Когда они ходили по цехам, Али Шах все время суетился вокруг статного и широкоплечего Ананда, как пчела вокруг большого цветка. На складе готовой продукции ему показали ковры. Это были подлинные произведения искусства. Ни один узор на каждом из них не повторялся дважды, хотя часто в их основе лежали традиционные мотивы.

— У меня сейчас свадебное путешествие, поэтому не хотелось бы заниматься делами. Но я прилечу к вам еще раз, специально, чтобы заключить контракт, или пришлю коллегу. А сейчас, если можно, я приобрету у вас вот этот ковер с великолепным павлином — в подарок моей жене, — и он вынул из кармана чековую книжку.

— Что вы, господин Ананд! Я вам его дарю! — возразил Али Шах.

— Нет, нет! Этот я хочу подарить жене! — настоял Ананд и выписал чек на сумму, указанную в прейскуранте.

— Ну, хорошо. Тогда я вам пришлю этот ковер и еще один, который выберу сам, — серьезно согласился Али Шах.

«Не обиделся ли он?» — подумал Ананд.

— Я приглашаю вас с супругой посетить мой скромный дом, — вежливо пригласил хозяин, когда они расставались, и Ананду ничего не оставалось, как принять предложение, имея в виду, что отказ будет сразу же известен дяде Джавару.

Он откланялся и пешком отправился в гостиницу. Деваки только что вернулась из кино.

— Разве можно здесь ходить в кино и читать книги, Деваки? — спросил Ананд. — Вокруг — живое кино и живые книги, музыка в архитектуре и логос, реализованный в природе, — философски заметил он ей.

— Не обижайся, Ананд. Это для контраста, как пауза, — спокойно ответила она.

— Логично, милая!

Они обнялись, а потом поделились впечатлениями, полученными в прошедшие дни и часы.

Когда человек счастлив, такое понятие, категория, как Время, перестает существовать. Счастливый человек, или же человек, находящийся в состоянии счастья, сам в себе содержит Время, а человек, «изгнанный из рая счастья», то есть локальный, находится в потоке Времени. Разница немалая. А потому Ананд и Деваки частично были опутаны сетью могучего божества Природы, изолированы от Добра и Зла. А где-то там, за семнадцатью вершинами Гималаев, может быть рядом, есть сказочная страна Шамбала, где нет ни зла, ни насилия, ни лишений, ни нищеты, ни богатых, ни бедных, ни болезней, ни смерти, где царят благоденствие и любовь, мудрость и истина…

После плотного обеда у Али Шаха, в гостях у которого они побывали, Ананд и Деваки шли пешком. Под широкими платанами было уютно и прохладно. Глубокая и плотная тень от высокой, густой и широкой кроны была не просто тенью, а объемным оазисом.

— Да, мусульманская кухня положительно повлияла на чисто индийскую, — заметил Ананд, гладя на гибкую фигуру Деваки.

«Наливное яблоко, — подумал он. — Да и я вроде бы ничего», — и, довольный, улыбнулся.

— Для пищеварения вредно так питаться и для сердца тоже, — ответила ему жена.

— Но это же не так часто: когда гости или праздники.

Они шли по тихой широкой улице. По одной ее стороне росли яблони, празднично унизанные плодами — золотистыми, румяными, краснобокими, темно-красными и белыми.

— Какие крупные яблоки! — восхищалась Деваки.

— А вон на той стороне — груши, крупные, как колокола.

Упавшие спелые плоды источали сладкий аромат, привлекая к себе множество пчел.

Подул легкий ветерок, и стал накрапывать косой дождь. Но потом еще одно темное облако заслонило солнце и пошел уже сильный дождь. Ананд и Деваки ускорил шаг. Дождь еще более усилился. Блеснула молния, и загремел гром. До гостиницы оставалось ходьбы минут десять, а назад, до Али Шаха, тоже.

— Мы намокнем, Деваки, а это нежелательно, мне кажется, — сказал он, прижимая ее к себе. — Давай где-нибудь спрячемся?

— Но где? Под деревом? — засмеялась она и побежала под высокую грушу.

— Нет, давай зайдем в любой дом и переждем дождь, — предложил Ананд, следуя за женой. — Что творится!

Не долго думая, он толкнул первую попавшуюся калитку, и они вошли во двор небольшого двухэтажного коттеджа. Ананд постучал.

Викас, услышав стук, крикнул жене:

— Ешода! Там кто-то пришел! Открой!

Та открыла дверь. Перед ней стояла прекрасная молодая пара. Они были без зонтов и плащей.

— Входите, входите, прошу вас! — пригласила молодая хозяйка. — Не дай Бог, промокнете! Скорее, проходите.

Ананд и Деваки пошли в просторную гостиную, стены которой были увешаны коврами.

Навстречу молодой чете, слегка сутулясь, как боксер на ринге, вышел Викас.

— Очень рад вас видеть! — воскликнул он, обращаясь к Деваки.

— Но я вас не знаю! — смутилась та.

— А я, по-моему, знаю! — торжественно произнес хозяин и улыбнулся своей добродушной и ослепительной улыбкой. Он откинул со лба кудрявые волосы, поглядел на гостей серыми приветливыми глазами и предложил присесть в глубокие мягкие кресла.

— Но разве мы знакомы? — озадаченно спросил Ананд.

— А я все знаю: вы попали под дождь, увидели наш дом, он вам понравился, и вы решили переждать здесь. И правильно сделали. Так? Я не ошибся? У меня удивительная интуиция! Викас сел в кресло напротив, широко расставив ноги.

— Да, вы угадали! — ответила Деваки.

— Так прошу вас, чувствуйте себя, как дома.

— Да, да! — подтвердила его жена.

— Я люблю принимать неожиданных гостей, — уже серьезно объявил хозяин. — Незваный гость — лучший гость! — произнес он с восторгом, подняв вверх указательный палец.

— Благодарим вас, — поклонившись, сказал Ананд.

— Прошу вас! Это моя жена — Ешода, — Викас взял за руку свою супругу и засмеялся. — А меня зовут Викас. Жена, правда, предпочитает называть меня Вики, но я уже смирился с этим.

— Да, — мило улыбнулась Ешода.

Она была одного возраста с Деваки. Так же стройна и изящна, однако линии ее фигуры были не совсем плавными. В ее больших, открытых глазах светился ум, но не было в них «изюминки». Словом, во всем ее облике не было того обаяния, которое сразу захватывает, накрывает, как легкая волна, не было того, чем обладала Деваки — внутренним энергетическим и духовным соучастием с миром, магнетизма. Но ее манеры в некоторой степени восполняли этот пробел, хотя это всего лишь иллюзия, как одежда и украшения.

Зато Викас был само обаяние — весь на виду, от него исходила добрая энергия. Его глаза светились мужеством, прямотой и смелостью. По всему было видно, что его любят в обществе.

Ананд сразу обратил внимание на висевшие на ковре пенджабский лук и щит, двустволку и кинжалы прекрасной работы. Ему сразу же вспомнились привычки дяди — заядлого охотника, мужественного, прямого и необыкновенно доброго человека. Викас чем-то напоминал его.

— Меня зовут Ананд, а это — моя жена, Деваки, — вежливо сказал Ананд и тут же спросил: — Вы охотник?

— Нет, любитель. Охочусь иногда, время от времени.

— Я это и имел в виду.

— Родился я в Пенджабе, когда мой отец там работал. Он-то и приучил меня с детства к этому занятию, — пояснил Викас.

— Простите, а где сейчас ваши родители, Викас? — спросил Ананд.

— В Бомбее. У них там дом. А здесь я живу всего лет десять. Я сразу понял, что вы недавно поженились и совершаете свадебное путешествие, верно? И живете в Бомбее! Я все угадал? У меня блестящая интуиция! — сыпал словами Викас.

— Вики, можно мне вставить слово? — мягко, но настойчиво вмешалась супруга.

— Пожалуйста! — ответил тот.

— Я согрею обед? — обратилась Ешода к гостям.

— Нет! Что вы! Мы только что обедали, — отказалась Деваки.

— О, Боже! Причем тут обед? — вскакивая с места, воскликнул Викас. — Люди попали под дождь, им согреться нужно! — и он открыл резной бар из красного сандала.

Батареи бутылок с пестрыми наклейками и латинскими буквами как бы приглашали: «Возьми меня и выпей!».

«Хорошим винам не нужны этикетки!» — вспомнилось Ананду слова Шекспира.

— Что вам угодно? — обратился хозяин к Ананду. — Ром, виски, водка, ликер?

— Нет, нет! — отказался Ананд, приложив ладонь к груди в знак благодарности. — Мы переждем дождь и все.

— А по-моему, вам спешить некуда! Посидим, выпьем чуть-чуть, — медленно, с расстановкой говорил Викас, словно изображал голосом процесс выпивки.

— Ну хорошо, — не устояв, согласился Ананд, — бренди.

— Бренди? — запротестовала Деваки. — Нет, нет! Нам еще возвращаться!

— Здесь переночуете! — просто ответил Вики, вызывая море симпатии своей улыбкой.

Все засмеялись. Непосредственность и простота хозяина дома явно импонировали гостям. Ананд и Деваки почувствовали себя посвободнее.

— А вам? Чай? Кофе? — спросила хозяйка Деваки, слегка склонившись над ней.

— Кофе, пожалуйста, — ответила та.

— Хорошо! — кивнула Ешода.

— Спасибо! — поблагодарила Деваки.

Ешода отправилась на кухню.

— Господин Ананд! — сказал Викас, и его мягкий голос заполнил гостиную, угасая в коврах Кашмира. — Все-таки женщины очень упрямы. Врачи говорят, что чай и кофе очень вредны. Но нет же, они все чай да кофе пьют. Как их убедить?! — и он, подняв бокал, чокнулся с Анандом со словами: — За здоровье!

— За здоровье! — повторил Ананд и залпом выпил содержимое бокала. — А бренди — лучшее из спиртного, особенно в плохую погоду, не правда ли? — обратился он к Викасу.

— Безусловно! — ответил тот, посасывая дольку лимона.

Вошла Ешода с голубым подносом, на котором были кофе и панди — восточные сладости в круглых коробочках.

— Не слушайте их, Деваки, мужья всегда критикуют жен! — пошутила она.

— Моя главная слабость в том, что я люблю свою жену больше жизни, — сказал Викас, ликующе глядя на Ешоду влюбленными глазами.

Та в это время угощала Деваки и мило улыбнулась ему.

— Мне понятно, о чем вы говорите, — ответил ему Ананд, — и какое это счастье!

Деваки потупила взор, и сердце ее сладко заныло.

«Я люблю и любима! Чего еще может желать женщина?» — подумала она.

— Она мне ближе всех в мире! — продолжал Викас свою тему.

На его щеках выступил румянец.

— Благодарю! — тихо произнесла супруга, опустив глаза.

— И с нею я буду строить дом, дом нашего счастья! У нас впереди такая большая жизнь! — утопая в мечтах, проговорил Викас.

Ешода влюбленно посмотрела на мужа, и губы ее дрогнули. Потом она засмеялась.

— А теперь я спрошу, ладно? Вы из Бомбея, да? — обратилась она к Деваки.

— Да, — улыбнулась ей в ответ гостья.

— Родители Викаса тоже живут в Бомбее! — оживилась Ешода.

— Неужели? — удивилась Деваки. — А вы там часто бываете?

— Не очень. Мой муж летчик, и свободного времени у нас почти нет, — ответила та.

Викас взял из вазы огромное румяное яблоко и, подбросив его, ловко поймал.

— Яблоко упало на голову ученого из туманного Альбиона, и он познал закон земного тяготения, — смеясь, изрек Викас и, надрезав яблоко, протянул его Деваки.

— Надеюсь, это яблоко согласия, а не раздора, — сказала она, приняв от Викаса прекрасный плод садов Кашмира.

— Разумеется, согласия! — спохватился Викас. — Вы меня просто поражаете своей эрудицией.

— Но если бы такое яблоко упало на голову Ньютона, то вряд ли он смог бы «открыть» вообще какой-либо закон.

Ананд засмеялся. Женщины улыбнулись.

— А почему упало яблоко? Он этого не знал и не мог знать. И до сих пор никто не знает. — Викас налил немного себе и предложил Ананду, который бросив на жену вопросительный взгляд и получив одобрение, позволил себе еще немного бренди. — Почему упал с дерева плод? Я спрашиваю. Значит, была причина! — не унимался летчик.

— Мой Викас любит философствовать, — вставила Ешода.

— А это интересно! — улыбнулся Ананд.

Викас, вдохновленный «аудиторией», развивал свою мысль:

— Яблоко упало потому, что на ветку села птица. Все в мире имеет причину, и мир возник, поскольку была причина. Одни говорят, что яблоко упало потому, что созрело и настало время ему упасть. Другие утверждают, что плодоножка подсохла, и плод упал, встретив на пути голову ученого. Но никто и никогда так и не нашел истины: почему упало яблоко, — и Викас, глубоко вздохнув, откинулся на спинку кресла, допивая виски.

Ананд пил сок манго. Деваки с трудом осилила лишь четверть яблока, несмотря на то, что вкус его показался ей восхитительным.

— Сегодня мы были в гостях у моего друга, — сказал Ананд, — и я должен отметить, что здесь, в Кашмире, едят довольно много мясных блюд.

— Да! Это точно! И пьют кофе! Много кофе! — поддержал его Викас.

— Здесь несколько иной климат, чем в центральной Индии, — объяснила Ешода, — вероятно, этим и объясняется то, что в рацион местных жителей входит довольно много мяса.

— Да, да! Все это занесли сюда арабы, персы, испанцы. И очень хорошо сделали. Я люблю кюфты, правда, Ешода?

— Да, дорогой, да!

— Дорогой господин Ананд! Когда Юрий Гагарин впервые летел на космическом корабле, он видел Индию. По его словам, Индия, если смотреть оттуда, из космоса, имеет форму человеческого сердца, опоясанного белой кромкой океанского прибоя и переплетенного венами рек… Как сказано! Ради этого стоит жить, и за это стоит выпить! — Викас еще раз поднял бокал и опять чокнулся с Анандом.

— Да, пожалуй, за это стоит! За Индию, за жизнь и за любовь! — произнес Ананд тост.

Новые друзья выпили с большим воодушевлением. Их жены одобрительно переглянулись, разделяя тост.

— А вы не слышали об одном из моих почетных и печальных полетов? — серьезно спросил Викас.

— Нет, — ответил Ананд и вопросительно посмотрел на него.

— Это было после смерти Джавахарлала Неру. Я взлетел очень высоко над Индией и, согласно его завещанию, высыпал часть праха на всю ширь лесов, рисовых полей, рек и озер его прекрасной Родины — Индии, которой он беззаветно служил.

Викас умолк. И только настенные часы нарушали тишину своим глуховато-тупым тиканием.

Небо прояснилось, и солнце внезапно озарило окрестности ослепительным светом и теплом. На листьях деревьев радужно светились дождевые капли.

Ешода открыла окно. Птичий гомон и свежесть ворвались в комнату.

— Мы очень рады, что познакомились с вами, Викас и Ешода! — сказал Ананд, вставая с кресла. — Что ж, нам пора!

— Может быть, еще по одной? — предложил Викас.

— Я не знаю, но… — заикнулся Ананд и посмотрел на жену.

— Нет, нет! — решительно возразила она, не дав мужу договорить. — У него может закружиться голова, и мне придется вести его.

Все дружно рассмеялись.

— Нам пора! — тоже сказала Деваки. — Дождь кончился. Все было очень хорошо. Спасибо вам, Ешода, за прием, за крышу над головой и за ваш чудесный кофе! — поблагодарила она хозяйку.

— Приходите завтра! Ждем вас к обеду! — от души пригласила Ешода молодую чету.

— К сожалению, мы не сможем. Нам надо возвращаться домой. Но я не забуду нашей встречи! — при этих словах в душе Ананда что-то дрогнуло.

— Все понятно! Но моя интуиция говорит, что мы еще встретимся, — погрустневшим голосом на прощание сказал Викас.

— До свидания! — сказала Ешода, одарив Ананда ласковым взглядом.

— До свидания! — ответила Деваки хозяйке, посмотрев ей в глаза.

Ананд и Викас крепко пожали друг другу руки.

По широкой и зеленой улице, сверкающей от дождя, Ананд и Деваки зашагали к «Королеве Кашмира».

Когда за молодыми захлопнулась калитка, Викас со вздохом произнес:

— Замечательная пара!.. Мы с ними обязательно должны встретиться…

 

Глава вторая

Великолепный месяц куар — самое чудесное время в Индии, быстро прошел.

Для Ананда и Деваки он был вдвойне чудесным: он был еще и медовым. Но увы, все в мире имеет свое начало и свой конец. Закончилось их свадебное путешествие, заполнившее память животворными и глубокими впечатлениями. И если, по Сократу, знание — это воспоминание души, то впечатления эти, знание это реализуются либо при этой жизни, либо в последующих воплощениях.

Ананд, после возвращения из Сринагара в Бомбей, как говорится, с головой ушел в работу.

Раджа представил ему подробнейший отчет о состоянии дел и выдал компьютерный прогноз на будущее.

С дядей Джавахарлалом Ананд часто перезванивался, в основном по производственным делам, решая проблемы сбыта и закупки сырья.

— Ты знаешь, Раджа, — сказал Ананд другу, оторвавшись от бумаг, — дядя прислал мне чудесный слоновый бивень, и я отослал его в Дели. Там есть отличный художник, мастер резьбы по слоновой кости. Его хозяин пообещал, что через месяц заказ будет готов.

— Надеюсь, вещица будет стоить немало! — пробурчал Раджа, бегая пальцами по клавишам компьютера.

Ананд с тоской посмотрел на фотообои с изображением высоких деодаров и озера Дал, вздохнул и снова углубился в работу.

Все дни после приезда Деваки была занята тем, что меняла убранство спальни.

Али Шах из Сринагара прислал им два ковра.

Один ковер, с изображением великолепного красочного павлина, Раму помог ей повесить на стену.

— Это, Раму, подарок мужа. Лично мне, — сказала Деваки, любуясь ковром.

— Это настоящее искусство, госпожа! — ответил слуга. — Дай Бог вам счастья в этом доме, который вы превратили, как сказал господин Джавахарлал, в храм. А я бы добавил, что вы придали этому дому уют и очарование.

Растроганная такими речами, Деваки поблагодарила старика.

— Господин Ананд, видимо, не будет к обеду? — спросил Раму.

— Нет, не будет. Он звонил. Будет к ужину, — ответила Деваки. — Я просто диву даюсь, как можно сразу после отпуска так глубоко погружаться в работу, как в реку, с головой?! — возмутилась она.

Господин Ананд привык работать и любит работать. Так его приучил дядя, спокойно ответил Раму.

— Теперь все хорошо. Правда? — обратилась Деваки к слуге, любуясь убранством спальни. — А вот этот дивный ковер мы постелим на пол в гостиной. На террасе не следует. Там много пыли.

— Будет исполнено, госпожа. Но только вы потом спуститесь и посмотрите, так ли я сделал.

— Хорошо. А сейчас — бегу на кухню. Буду сочинять для супруга ужин! — И она отправилась на кухню.

Становилось душно. Предзакатное солнце смотрело прямо в широкое окно конторы.

Ананд наконец оторвался от работы и опустил жалюзи. За окном шумел деловой Бомбей. Кусок Аравийского моря переливался голубым и синим. Ананд подошел к Радже и взял его за плечо.

— Ну что, брат, как твоя жизнь?

— Спасибо, брат, как видишь!

— Я имею в виду, — засмеялся Ананд, — твои личные дела. Как тебе в твоей новой квартире? Уже обставился?

Всю необходимую мебель я привез, но еще не расставлял. Поможешь?

— С удовольствием.

— На той неделе.

На той, так на той. А как она?

— Да вроде бы наметилось потепление.

— Ты будь понастойчивее. На дворе месяц картик, не хуже куара, — наставлял Ананд друга, меряя помещение по диагонали широкими шагами. — Возьми отпуск и съезди куда-нибудь. Я бы на твоем месте вместе с твоей зазнобой поехал в это время в край кокосовых пальм — в штат Кералу.

— Может быть, я и последую твоему совету. И в отпуск надо бы.

— Конечно! Расставим мебель, отметим это, и давай вперед, Раджа! Ведь ты властелин. Не зря же ты носишь такое имя.

Раджа засмеялся.

— Спасибо, Ананд, ты настоящий друг, брат и товарищ.

— А сейчас пора ехать по домам, — сказал Ананд.

— Конечно, тебя ждет молодая жена!

— Я тебе, Раджа, только что о чем-то сказал. Ты что, не понял меня?

— Ладно, ладно, пошли! — и Раджа выдернул вилку компьютера из розетки, выключил кондиционер.

Деловые люди спустились на лифте в холл.

Ананд сел за руль своего любимого и «счастливого» «премьера», подвез Раджу к его дому на Марин-драйв и тронулся по направлению к своему дому. Он ехал в левом ряду, пристроившись за джипом «махинда энд махиндра», по бокам которого, образовав каре, ехали трехколесные мотороллеры. На тротуаре под густой зеленой ашокой мальчишка накачивал шины велосипеда, принадлежавшего пожилому мужчине. Наконец впереди загорелся зеленый свет, и можно было увеличить скорость… Минут через пятнадцать Ананд уже загонял машину в гараж.

У входа в дом его встречала Деваки в розовом, затканном золотом сари, в великолепных украшениях с и очаровательной улыбкой.

— Наконец-то вы вернулись домой! Господин Ананд, я ждала вас и приготовила сюрприз, — играя глазами, сказала она.

— Сюрприз? Это интересно! Показывай!

Деваки взяла мужа за руку и повела его в спальню. Новое убранство комнаты приятно поразило Ананда.

— У тебя отличный вкус, любимая! — сказал он и нежно обнял жену.

— У тебя тоже! Этот ковер — просто чудо! Какие мастера в Кашмире! Золотые руки!

— Да, Деваки. Но не всегда мы ценим эти руки. Я выбрал для тебя ковер с таким рисунком, чтобы ты всегда видела перед собой Кашмирскую долину. Ковер, подобный этому, есть у дяди, в его доме в Найроби. Мне он еще тогда очень понравился…

— Да? И у дяди такой же?

— Не точно такой. Но очень похожий.

— А теперь пойдем ужинать. Сегодня я приготовила все овощное. Хватит, мяса, тем более на ночь.

— Разумно.

Однажды поздно вечером Ананд сидел в спальне за небольшим столиком, перебирая деловые бумаги.

Деваки лежала в постели и никак не могла уснуть.

В спальне было прохладно, уютно. Мерно тикали настенные часы.

— Ананд! — тихо позвала она мужа. — Послушай!

— Не мешай мне, я работаю! — серьезно ответил Ананд.

— Ну ладно! — и она перевернулась на бок, притворившись, что собирается уснуть…

Через несколько минут, изогнувшись, она, села на колени и внимательно посмотрела на мужа, склонившегося под розовым абажуром торшера. Затем легла на живот, прислушиваясь. Минут пять она меняла позы. Ананд изредка поглядывал на Деваки. Ее гибкое и нежное тело, которое просвечивало сквозь тонкий и прозрачный сиреневый пеньюар, притягивало его, как магнит.

— Что ты делаешь, прекраснобедрая? — спросил он, понемногу теряя самообладание.

— Жду тебя! — лукаво ответила она, поводя большими глазами, обрамленными бархатом ресниц.

— Нет, Деваки, я лягу позднее. У меня много работы. Раджа уехал в отпуск. Сама понимаешь! — Он попытался снова углубиться в работу, не отрываясь глядя на цифры. — Спи, спи, Деваки! Пусть тебе приснится озеро Дал и прекрасные сады Кашмира.

— Ананд! — снова позвала она, взяла с ночного столика стакан с соком и отпила из него несколько глотков.

Ананду показалось, что в ее голосе звучат радостные нотки, но тем не менее он снова сказал:

— Спи! Я же все понимаю! Но свадебное путешествие закончилось. Разве не так?

— Ну и пусть! — капризно ответила она.

— Глупышка! — Ананд встал с кресла, совершенно выбитый из колеи ее вопросами и тонкими намеками.

Он снова посмотрел на жену. Она сидела на постели, подогнув ноги в коленях и изящно изогнувшись в талии. Ему был виден ее округлый живот, изумительная высокая грудь, мягкие отроги бедер и ложбинка на спине, пропадающая у соединения полушарий ягодиц. В его глазах потемнело от страсти, которая горячей волной постепенно заполняла все его существо. Он быстро подошел к постели и нежно обняв Деваки, сильно прижал к себе.

— Что ты делаешь? Отпусти! — пытаясь изобразить возмущение, сказала она и попыталась высвободиться из его объятий.

— Нет уж, глупышка, теперь не отпущу! — произнес он, теряя терпение и принимаясь ласкать жену.

— Я тебя не поняла! — смеялась Деваки, пытаясь бороться с мужем, охваченным страстью.

— Да неужели? А кто же тогда отвлекал меня? — и он дал волю своим чувствам. — Кто не давал мне работать? — спросил он, приподнявшись на руках и сжав ее бедра своими коленями.

— О! Ты меня не понял! — многозначительно засмеялась она, забавляясь простотой мужа.

— Ты решила меня прогнать? Ничего не получится! — уверенно сказал Ананд, решив сломить артистическое сопротивление супруги.

— А кто тебя звал? — лукаво спросила она и вдруг вскрикнула, когда рука мужа нежно погладила ее шелковый, словно бархат, живот. — Нет! — тихим и тонким голосом сопротивлялась она.

Ананд, прерывисто дыша, не выпускал ее из своих объятий. Еще немного и самообладание покинет его, уступив место древнему и хаотичному, как джунгли, инстинкту. Деваки почувствовала, что игра закончилась, и реальность, ломая все искусственное, скоро возьмет свое. Она ловко выскользнула из рук мужа и села рядом, бережно обняв ладонями свой живот. Перехватив взгляд Ананда, она заставила его снова взглянуть на свои руки, сложенные на животе. Потом наклонилась к нему и сказала на ухо:

— К нам пришел вестник, Ананд!

Ананд мгновенно отрезвел, словно облитый холодной водой.

— Ребенок?! — воскликнул он с нотками неуверенности.

Деваки кивнула и опустила глаза.

— Вот как?

Несколько мгновений он молчал, потом встал с постели и принялся ходить по комнате. Споткнувшись о низкую тумбочку, на которой лежали панди, он чуть было не упал.

«Надо же! Вот так Деваки! Превратила меня в подлинного дурака!» — подумал он и, чтобы скрыть свое смущение и стыд перед супругой, стал возмущаться, не переставая ходить в полумраке спальни: — И ты молчишь? Не спешишь порадовать мужа? Как тебе не стыдно! Я тебя за это накажу! — с улыбкой добавил он и уже радостно воскликнул: — Я буду отцом! Деваки! Ты у меня молодчина! Ты настоящая жена! Ты родишь мне меня! Господи, помоги нам!

Ананд сел на край постели и посмотрел на жену увлажнившимися глазами. Ему хотелось смеяться и плакать. Хотелось всем сообщить о своей радости, о том, что скоро он станет отцом. Его грудь теснили неведомые ему доселе чувства. Он обнял Деваки, и они еще долго лежали молча, уснув перед самым рассветом.

Два дня спустя, лишь только первый луч солнца вспыхнул из-за синих и пологих ступеней Западных Гат, Деваки осторожно, чтобы не разбудить мужа, встала с постели и вышла в сад. Шум города едва проникал сквозь густую листву деревьев. Щебетание птиц, успокаивающий голос кукушки и мягкая теплынь заполнили все ее существо. Деваки взяла небольшую садовую лопатку и, разрыхлив землю на газоне, выкопала небольшую ямку, в которую посадила небольшой кустик розы. Затем полила его, подсыпала вокруг рыхлой почвы и вновь полила из лейки, чтобы корешки свободно расправились в земле.

— Что ты сажаешь? — неожиданно услышала она голос Ананда, доносившийся с террасы второго этажа.

Она выпрямилась, поглядела на мужа и, подняв руки вверх, а затем сложив ладони у подбородка, с поклоном произнесла:

— Сурья, намаскар!

— Сурья, намаскар! — ответил Ананд и добавил: — Рам, рам, Деваки!

Затем он быстро спустился к ней.

— Загадочное у тебя выражение лица! Что ты все-таки посадила?..

— Это розовый куст, — с улыбкой ответила она, — разве ты не видишь? Пусть он растет вместе с нашим ребенком!

— Прекрасная мысль! — оценил ее начинание супруг и будущий отец, расправил плечи и глубоко вздохнул.

Деваки поставила лейку на дорожку, посыпанную песком и гравием, а затем долгим взглядом посмотрела сначала на супруга, а затем на розовый кустик, на темно-зеленых листочках которого, отороченных изящной мелкой резьбой-зубчиками, подрагивали капли воды, искрясь на солнце, словно перламутр. На ресницах Деваки вспыхнула такая же капля — чистая жемчужина слезы, слезы радости и будущего страдания, неведомого никому на свете, кроме Творца.

Деваки очнулась от задумчивости и сказала Ананду, который стоял рядом с ней.

— Ведь я мать и забочусь о ребенке заранее! — и, лукаво сверкнув глазами, добавила: — В отличие от отца.

Ананд взял ее за руку, провел пальцами по ее теплой щеке и с нескрываемым торжеством произнес:

— Но я позаботился, мне кажется, не хуже! — и он за руку притянул жену к себе. — Пойдем, увидишь!

— Куда? — удивилась она.

Ананд осторожно, но настойчиво тянул ее за руку. Деваки нерешительно сделала несколько шагов и остановилась. Ей хотелось удовлетворить свое любопытство тут же. Но Ананд, настаивал, приговаривая:

— Пойдем! Пойдем!

Он привел ее в комнату, расположенную между холлом и террасой.

— Что такое? Ананд? — спросила Деваки, глядя на него светящимися от любопытства глазами.

— Ну как? — воскликнул он и жестом руки указал на обстановку комнаты.

Деваки, пораженная, ахнула, всплеснув руками.

— Боже, Ананд! И ты все это устраивал в тайне от меня?!

— Да! Это мое наказание за то, что ты скрывала от меня.

— Какой же ты мстительный! — весело играя глазами, проговорила она и стала рассматривать детскую, в которой был расставлен комплект детской мебели, на днях купленный Анандом в магазине «Все для детей». Чудесная мебель в пастельных тонах была выполнена с высочайшим дизайном в расчете на изменяющийся возраст ребенка. Многочисленные полки с картинками и детскими книжками с прекрасными иллюстрациями, колыбель, коляска, миниатюрный столик с таким же стульчиком и табуретками. На стене, разрисованной волшебными героями индийских сказок: чудо-богатырями индийских сказаний, небесными нимфами, всевозможными животными и птицами, висели полки, на которых стояли игрушки. Словом, это был волшебный, сказочный мир детской души, явившейся на свет божий.

Ананд, расхаживая по комнате, ликующе произнес:

— Видишь? Разве я не прав? Кто больше заботится о нем? — Помолчав некоторое время, он посмотрел жене в глаза и добавил с искренней гордостью: — Именно я!

Он важно, словно павлин в брачный период, расхаживал по комнате и приговаривал:

— Все продумано!

Затем, взяв с полки миниатюрного белого слона, на котором восседал изящно выточенный махараджа, Ананд повертел его в руках и осторожно поставил на место.

— Конечно! — согласилась Деваки, с трудом скрывая восторг. — Продумано все, кроме одного!

— Не понял? Как? Тебе что-то здесь не нравится? — насторожился будущий отец.

— Замечательные игрушки. Но они же все для мальчика! А вдруг у нас будет дочь? — неожиданно для Ананда сказала Деваки, глядя на пестрые автомобили, велорикши, экскаваторы.

— Э… э! Нет, дорогая! Я абсолютно точно знаю, что у нас будет мальчик! — категорично заявил Ананд.

— А я уверена, дорогой, что это девочка!

— Нет, мальчик! Я знаю! — Ананд встал на колени перед женой, обнял ее пониже талии и приложил ухо к ее животу. — Я же слышу, что мальчик.

Деваки засмеялась. Ананд встал с колен и, довольный, улыбнулся.

— Пойдем пить чай! — сказала она.

— А ты помнишь слова Вики, который сетовал на женщин, что они пьют чай и кофе. Ведь врачи говорят, что это вредно.

— Чай будешь пить ты, а я выпью немного соку.

— Хорошо.

Деваки пила сок манго и наслаждалась панди.

— Меня почему-то тянет на сладкое, — тихо сказала она.

— Значит, он требует. Кстати, в манго есть все элементы для роста и жизни, задумчиво ответил ей муж.

Допив сок, Деваки раскрыла книгу.

— Вот в санскарах сказано: «О прекрасная! Беременная женщина не должна принимать пищу в сумерках. Должна избегать тени дерева».

— Мудро! Нашему сыну необходимо солнце и первичная пища, а не вторичная.

— Ты прав, Ананд! Вот «Вараха-смрита» как раз запрещает мясную пищу.

— Надо возвращаться к истинной индийской кухне, — продолжал Ананд, — овощи, плоды, рис, саго, молоко и пшеничные лепешки. Словом, милая, делай все в соответствии с дхармой и советами врача, — сказал он, допивая чай, и встал из-за стола.

— Итак, я должен часа на три отлучиться по делам. Спасибо за чай. Деваки, береги себя. Слуге я скажу, чтобы он следил за тобой. Не поднимай ничего тяжелого. Ясно? Ну, все! Я ушел, — он осторожно обнял жену и вышел из столовой, прикрыв за собой дверь.

На этот раз полет был мягким. Ветра не было. Облачности тоже. Викас вернулся домой радостный. Его, как обычно, встречала Ешода. В столовой они разговорились. Викас налегал на мясные блюда и, заметив, что жена в последние дни не разделяет с ним высококалорийную пищу, спросил ее, отчего она не ест мяса.

— Женщине вообще вредно есть мясо, — улыбаясь, ответила она и, как бы в подтверждение своих слов, принялась разрезать «купол» огромной груши, желтый, как только что созревшие медовые соты.

В комнату влетела оса. Пронзительно жужжа, она покружилась вокруг благословенного плода и села на лезвие ножа, с которого, словно амрита, стекал сок.

— Да, конечно все плоды: груши, яблоки, персики, бананы и так далее, — самой природой заряжены необычайной энергетикой, — сказал Викас, тщательно пережевывая баранину.

— Вот слон, например, огромное животное, — смеясь, продолжила его мысль Ешода, — а питается травой и листьями.

— Он так создан. Попробуй, покорми леопарда соломой! — Викас тоже засмеялся. — На протяжении веков на всей земле идет спор между вегетарианцами и мясоедами. И те и другие правы по-своему.

— Викас! — торжественно произнесла вдруг Ешода.

— Да? Что случилось? — и он с интересом посмотрел на жену, оторвавшись от тарелки. — Что с тобой, дорогая? Отчего ты так загадочно на меня смотришь?

— Ничего! Просто я счастлива, что ты у меня есть. Что ты мой муж. Мне так хорошо с тобой!

Викас улыбнулся. Вытер салфеткой губы и отпил немного виски из хрустальной рюмки.

— Мне тоже хорошо с тобой. И у нас впереди вечность.

— Чай будешь?

— Да. Для расщепления жира нужен чай. Только, пожалуйста, зеленого, Ешода.

— Хорошо.

Через несколько минут она принесла чай и чашку молока с пшеничной лепешкой.

— Я смотрю, мои слова обрели плоть, реализовались! — воскликнул Викас. — Ты не пьешь чай. Правильно. Врачи…

— Викас! — вновь тем же тоном, что и несколько минут назад, произнесла Ешода, прервав его.

Супруг вновь удивился.

— Ты уже несколько раз называешь меня Викасом, а не Вики! — удивился супруг. — Произошли какие-то изменения… — он внимательно посмотрел на жену. — Ты что-то от меня скрываешь. У меня интуиция.

— Викас… — кротко сказала Ешода, — у нас будет… ребенок.

— Что?! — из уст супруга вырвался оглушительный вопрос. — Ребенок?

Он встал, подошел к ней и нежно обнял. Они присели на оттоманку и с минуту молчали. Первым заговорил Викас.

— У нас будет сын, мальчик, я знаю. — Он встал, взял чашку и допил остывший чай.

— А если девочка? — робко спросила Ешода.

— Девочка это хорошо, но дело в том, что будет-то мальчик! — убежденно ответил ей Викас и стал шарить по карманам. — Слушай, Ешода, где-то у нас были сигареты!

— Ты уже два года как не куришь, но я сейчас посмотрю на твоем столе.

Она вернулась с пачкой сигарет.

— Этим сигаретам уже два года. Я закурю одну, хорошо?

— Кури, — спокойно ответила ему жена.

— Ты молодец, Ешода, что родишь мне мальчика, я всегда считал тебя образцовой женой.

— А если будет девочка? — настаивала она.

— Не надо спорить, я все сейчас же выясню! — глупея от радости, остановил ее Викас и вскочил.

— Как ты выяснишь? — удивилась она.

— Подожди минуточку! — Викас вышел в гостиную и сиял телефонную трубку. Минуты две он стоял и слушал длинные гудки. Затем три раза произнес традиционное французское «Алло!». — Я его слышу! — сказал он жене.

Ей стало весело.

— Мальчик! — нежно кричал в трубку Викас. — Я жду тебя и очень люблю! Все будет хорошо. Будет мальчик, — заключил он и посмотрел на прекрасные ковры, словно увидев их впервые. — А у нас хорошие, добротные, истинно кашмирские ковры, Ешода! Нужен еще один. Для детской, чтобы он расстилался, как гульмарг, цветочный луг. Мальчик будет гулять по нему сначала, конечно, на четвереньках! — и он счастливо рассмеялся.

Ешода тоже была счастлива. Никто не мог так разделять ее чувства, как Викас.

— Викас, ты талантливый человек! Настоящий мужчина и экстрасенс! Но все же будет девочка! — дразнила она мужа, в то же время морально подготавливая его на тот случай, если родится дочь.

— Поверь! — убеждал он, впадая в детство. — Это мальчик, точно! У меня интуиция.

Ешода отвернулась, скрывая улыбку, и продолжала настаивать на своем:

— А я знаю, что девочка! Не спорь! Кому лучше знать! — она ликующе посмотрела на мужа.

Викас подошел к ней, снова обнял ее за плечи и тихо сообщил:

— Я же разговаривал с ним. «Папочка! — прошептал он мне. — Я вырасту и стану летчиком, как ты. Я буду, папочка, во всем подражать тебе», — так он сказал.

Вики отошел от супруги и сел в кресло.

— Да, и еще он добавил: «Но кроме одного: я обещаю не быть таким болтуном, как ты, папочка!»

Счастливые, Викас и Ешода смеялись до слез, глядя друг другу в глаза.

…Шли дни за днями, текло время. Все, как у Экклезиаста: все реки текут в море, но море не переполняется; к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь…

…На квадратах рисовых полей словно сошлись все сезоны: одни поля только еще распахивались, другие сверкали изумрудом влажных молодых побегов, третьи же отливали золотом созревшего риса. Среди полей были видны островки кокосовых пальм, которые размашисто размахивали под ветром своими веерными кронами, словно ветряные мельницы…

…Вайшьи — каста земледельцев с утра до ночи в полях. Земля кормилица, но вместе с тем и космос. И общение человека с Землей, с ее вечностью — основа его нравственности…

…Вертолет легко месит винтом горный воздух, преодолевая расстояние, управляемый летчиком по имени Викас, который взлетел бы на седьмое небо, но маршрут есть маршрут, и он, сжимая рычаг твердой рукой в кожаной перчатке, улыбался при воспоминании о том, что там внизу, на земле, его жена Ешода ждет ребенка. Она скоро родит ему, наверное, сына…

Время летело незаметно. Ананд целыми днями пропадал на работе. Забот прибавилось: началось строительство нового корпуса фабрики, а на днях пойдут первые поставки технологического оборудования. И он, так же, как и Викас — его случайный знакомый и прекрасный человек, ждал того времени, когда станет отцом.

Каждый день Деваки навещал врач — полная, средних лет женщина, очень добрая, внимательная, спокойная и вежливая. Она наблюдала за развитием ребенка в организме матери.

Раджа должен был скоро возвратиться из отпуска.

«Все же он послушался моего совета. Поехал, и не один, в штат Керала — край кокосовых пальм», — подумал Ананд и улыбнулся.

Солнце зашло за параллелепипед небоскреба, от которого упала тень, тяжелая, как чугунная плита. В изломах острых и прямых углов небоскребов, в их вертикалях и горизонталях, казалось, блуждало разочарованное лицо Ле Корбюзье. Троица высоких и стройных арековых пальм, словно гордые аборигены, ловили своими кронами искристую зыбь океана и ветер странствий.

Ананд задвинул ящики стола и стал поспешно собираться домой. В его сердце закрадывалось легкое волнение. Приближалось время родов. Надо побольше находиться рядом с женой.

Ананд, нажав на кнопку, вызвал лифт, двери которого легко распахнулись перед ним. Ананд спустился на первый этаж, вышел на улицу, сел в машину и поехал домой. Его мысли были сосредоточены на одном: лишь бы все прошло благополучно, а мальчик или девочка не столь уж и важно!..

На террасе Ананда встретил слуга и сообщил, что в доме все в порядке, а к госпоже пришел врач. Поблагодарив его, он быстро поднялся наверх. На его стук ответил приятный женский голос: — Можно войти!

Деваки сидела на оттоманке, откинувшись на ворох подушек. На ее лице при виде мужа расцвела улыбка, в которой угадывалась легкая тревога.

Он поздоровался и справился у доктора о здоровье матери и ребенка.

— Все очень хорошо, господин Ананд. Никаких отклонений. Развитие подходит к завершению, и на днях, видимо, ребенок войдет в наш суетный и прекрасный мир.

Ананд облегченно вздохнул и нежно посмотрел на округлившуюся Деваки, на ее большие глаза, в которых смешались радость и настороженность. Она смотрела на него, как бы прося защиты.

— Деваки, я рад, что вы чувствуете себя хорошо. Не бойся, я с тобой. Скоро нас будет трое! — Он подошел к ней и дотронулся до ее руки.

Она сильно сжала его руку своей горячей ладонью и немного задержала ее. Затем взяла веер из павлиньих перьев и принялась обмахивать им свое лицо…

Врач, облаченная в белый халат, с фонендоскопом на высокой груди, встала со стула.

— Я думаю, господин Ананд, что, для подстраховки и чтобы все было под рукой, как говорится, и надежно, вашу жену следует на эти предродовые дни поместить в больницу, — спокойно и рассудительно произнесла она.

— Я с вами согласен, — ответил он. — Конечно, ей не хочется туда, но лучше поехать. Это разумно и вполне надежно.

— Хорошо, — ответила Деваки, — только вот соберусь и…

— Возьмите необходимое из привычного туалета и два халата, — сказала врач, — лишнего не берите ничего. Когда родится малыш, я сообщу, что нужно привезти.

— Для новорожденного у нас все готово, доктор, — сказала Деваки.

— Даже с избытком, — вставил супруг.

Ананд и доктор вышли из комнаты, предоставив возможность Деваки собраться в больницу.

— Раму, будь любезен, принеси доктору чаю.

— Сию минуту, господин.

Когда Ананд и врач устроились на террасе за небольшим мраморным чайным столиком, Ананд еще раз спросил:

— Простите, доктор, но действительно все хорошо?

— Да, да, господин Ананд, вы можете быть абсолютно спокойны. Вам повезло. Все идет хорошо, и венец будет легким и прекрасным.

— Спасибо, доктор! — облегченно вздохнул Ананд и отпил глоток чаю из изящной фарфоровой чашки, расписанной голубыми розами.

Минут через двадцать спустилась Деваки, поддерживаемая Раму. Ананд подошел к жене.

Он уложил ее вещи в машину, и они вместе с доктором медленно поехали в сторону больницы, которая находилась в пятнадцати минутах езды от их дома. Это было трехэтажное белое здание, утопавшее в огромном саду с ухоженными цветниками и аллеями.

Деваки поместили в предродовое отделение, куда Ананду вход был воспрещен. Некоторое время он сидел в приемной на жестком кресле, поджидая врача Деваки.

Минут через десять появилась врач и сообщила Ананду номер палаты, имя дежурного врача и номер телефона. Затем, посмотрев на Ананда взглядом, выражавшим полное внутреннее спокойствие и доброжелательность, сказала:

— Мне нравится, господин Ананд, ваше отношение к жене, как к будущей матери. Вы создали для нее благотворную обстановку. Будьте также внимательны, предупредительны и после родов относитесь к ней с лаской и пониманием. Уравновешенный ум и хорошее расположение духа, вера в благополучный исход создают для пациента прекрасную атмосферу и основу для успешного лечения вообще… Вы, конечно, знаете, что женщине Богом предназначено в муках рожать детей…

— Да, а нам, мужчинам, в поте лица своего добывать хлеб, — с улыбкой ответил Ананд.

— Так вот, — повеселев, продолжала врач, — при благополучном исходе, а я в этом уверена, родится ли мальчик или девочка, вы должны воспринять это, как дар Божий. Я говорю вам это и заостряю на этом ваше внимание потому, что многие мужчины хотят иметь только мальчика, сына, как свое второе я. Этот эгоизм понятен, на протяжении веков он поддерживался обществом в социальном смысле, поскольку наследником становился сын. Но времена меняются. Кроме того, вы молоды, и у вас еще будут дети. — Она перевела дыхание и подытожила:

— Вы ни в коем случае не должны ни одним движением, ни выражением лица, ни тем более словом показать своего, может быть, подсознательного недовольства, если ваши сугубо мужские «надежды» не исполнятся. Роженица, то есть ваша супруга, после принятых мук должна встретить благорасположение, радость и соучастие, граничащее с благодарностью, чтобы ее внутренний мир не был травмирован. Я надеюсь, вы меня понимаете, господин Ананд. — С этими словами она встала.

За ней поднялся и он.

— До завтра, господин Ананд, — сказала она и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж, — я вам позвоню. Спите спокойно!

— До свидания, доктор, — ответил успокоенный и проинструктированный врачом будущий отец.

Немного постояв, он подошел к двери, осторожно открыл ее и по неширокой дорожке, выложенной мраморными плитами, направился к стоянке машин.

В машине он несколько минут посидел, опершись на баранку, затем включил зажигание и медленно выехал на шоссе…

Ананд разделся и лег на их широкую кровать. Впервые со времени своей женитьбы он был в одиночестве. Он думал о Деваки. Ему стало очень тоскливо и тревожно. Целый час он безуспешно пытался уснуть, ворочаясь с боку на бок. В голову лезли всякие мысли: и хорошие, и такие, от которых его бросало в холодный пот. Порой он утопал в розовых мечтах: ему казалось, что он держит на руках младенца, который, поводя глазками, улыбался ему, пытаясь сказать какие-то таинственные слова.

«А вдруг? Нет, нет! Все будет хорошо. Ведь я же родился нормально. Деваки сильная и здоровая женщина. Беременность проходила естественно и хорошо. Расположение плода, по словам доктора, правильное…», — думал он, мысленно успокаивая себя.

Однако уснуть не мог. Молодой в голубом ореоле месяц сиял в темном небе. Крупные звезды ярко горели. Ананд встал и подошел к бару. Откупорил бутылку бренди, налил рюмку, выпил и снова лег.

Проснулся он перед рассветом. Ему снились кошмары. Поплавав в бассейне и немного полежав на воде, он вышел и вытерся насухо полотенцем. Выпив кофе, он спустился в сад, где уже работал Раму.

— Рам, рам, господин Ананд! — поздоровался слуга и поклонился, сложив ладони у подбородка.

Ананд, ответив на приветствие слуги, быстро отомкнул гараж и вывел свой «премьер».

Слуга не задавал никаких вопросов. Он все прекрасно понимал.

Вспыхнул луч солнца и пробежал по лобовому стеклу.

— Лобовое стекло, счастливое стекло, помоги мне! Господи, сделай так, чтобы все было благополучно! — проговорил он про себя и, затем прошептав несколько мантр, завел мотор и выехал на зеленую, широкую и пока еще свободную улицу…

Припарковав автомобиль на стоянке у больницы, он почти бегом направился в приемную. Назвав себя и имя своей жены, он стал ждать ответа у дежурной — молодой девушки в белом халате с быстрыми глазами, которая набирала номер внутреннего телефона.

— Ее зовут Деваки, да, да, — коротко подтвердила она в трубку.

Сердце Ананда колотилось, как никогда в жизни. У него ослабли ноги, и он вынужден был присесть в кресло.

— Господин Ананд! — обратилась к нему дежурная.

Ананд вздрогнул от неожиданности и, поднявшись, словно в полусне, подошел к стеклянной перегородке с овальным окошечком.

— У вас все в порядке. Сейчас спустится врач.

— Благодарю, — пробормотал Ананд, но волнение его не уменьшалось. Минуты тянулись бесконечно. Он то и дело поглядывал на большие круглые часы, висевшие высоко на стене. Казалось, их стрелки застыли на месте.

— У вас часы идут? — спросил он у дежурной и посмотрел на ее такое же круглое, как циферблат часов, лицо.

— Да, господин Ананд, у нас все четко.

— Спасибо, — ответил он и встал.

Заложив руки за спину, словно арестант, он ходил по приемной. Дежурная, заметив волнение молодого отца, успокоила его:

— Не волнуйтесь, господин Ананд! Я же сказала, что у вас все в порядке.

— Все в порядке?! Хорошо, хорошо… Да я и не волнуюсь, просто плохо спал эту ночь. Я чувствовал, что он должен родиться.

— А он и родился, ваш сын! — услышал он вдруг густой женский голос.

Он оглянулся и увидел высокую женщину в белом халате и такой же шапочке — дежурного врача. Это была женщина средних лет. Она спускалась по лестнице в сопровождении медсестры или санитарки — этого он не понял.

— Поздравляю! У вас мальчик! — громко произнесла она.

На некоторое время Ананд лишился дара речи.

— Мальчик?! — наконец выговорил он и не узнал своего голоса. Ему показалось, что кто-то другой произнес за него это желанное для него слово.

— Спасибо, доктор, наконец-то! Боже, мне даже не верится!

Женщины в белых халатах заулыбались.

— Будьте любезны, сестра, — сказала доктор, — мужчины не поверят, пока не увидят собственными глазами, подкатите колыбель к двери, и мы позволим счастливому отцу посмотреть на своего сына. А с вашей женой все хорошо. Роды прошли легко, разумеется, с медицинской точки зрения.

— А что с Деваки? — все же спросил Ананд.

— Ваша жена сейчас отдыхает, она только что уснула.

— Она спит?

— Да. И это очень хорошо, — заверила его врач.

Через минуту в дверях второго этажа появилась медсестра и подошла к балюстраде.

Ананд поднялся на площадку второго этажа, подошел к двери и увидел в колыбели тугой сверток, из которого торчала покрытая редкими черными волосиками маленькая головка с розовым личиком. Он во все глаза смотрел на это живое существо, которое было его ребенком, его произведением, его сыном.

— Это мой сын? — глупо спросил Ананд.

— Да, конечно, ваш сын! — смеясь, подтвердила врач. — Все, свидание окончено. До свидания, господин Ананд, через несколько дней вашу жену выпишут вместе с новорожденным. Ее врач позвонит вам и скажет, когда можно будет их забрать. Я желаю вам всего доброго и счастья в семейной жизни. Еще раз поздравляю вас, господин Ананд, с рождением сына. Ваша радость — наша радость! — и она, мягко ступая, пошла по длинному белому коридору.

— Спасибо, — пролепетал Ананд и спустился вниз. — Скажите, — обратился он к дежурной, — а что делают в таких случаях?

— В случае рождения ребенка? Я так вас поняла?

— Да.

— Отец, разумеется, должен выразить свою благодарность и поздравления жене через образ.

— Какой образ? — уставился на нее Ананд.

Девушка искренне засмеялась.

— Ну, символ, что ли. Ну, скажем, цветы или что и как у вас принято.

— А-а! Я понял. Спасибо, спасибо! — и Ананд выбежал из больницы так быстро, что чуть не сбил с ног входившую женщину, видимо, врача… Извинившись, он в мгновение ока очутился за баранкой «премьера» и на большой скорости помчался, сам не зная куда.

«Куда я еду? — вдруг опомнился он. — Сначала надо заехать в офис и рассказать обо всем Радже». — Он развернулся и поехал в контору.

Спустя четыре дня Ананд и Раджа стояли в приемном покое больницы с букетами цветов, ожидая выписки Деваки с новорожденным.

Через несколько минут тишину нарушил резкий писк младенца, а потом прерывистый плач.

По лестнице к ним спускалась Деваки в белом сари, край которого был наброшен на голову. Она прижимала к груди младенца, завернутого в пеленки. Ее сопровождали две медицинские сестры. За ними спускалась врач, наблюдавшая Деваки во время беременности.

Ананд бросился навстречу жене и осторожно взял у нее ребенка. Медсестры неусыпно следили за ним и объяснили, как правильно держать младенца. Раджа быстро вручил Деваки цветы, восклицая:

— Поздравляю с рождением сына! Да будь же ты благословенна, о мать! — и он отвесил низкий поклон.

Деваки, необыкновенно спокойная и торжественная, со слегка осунувшимся лицом, поклонилась мужу.

Ананд передал младенца медсестре, стоявшей рядом, и совершил глубокий пронам, коснувшись правой рукой ноги супруги.

— Благодарю тебя, жена моя! Спасибо тебе за твои материнские муки. Спасибо за сына! Будь благословенна!

— Ананд! Поздравляю с сыном! — Раджа, попирая все условности, бросился на шею другу. — Дружище! Это так здорово! — восклицал он.

Медицинский персонал, окруживший счастливую семью, тоже поздравлял их.

Все улыбались. Раджа раздавал цветы и подарки.

Затем Ананду снова передали ребенка, и он, в сопровождении медсестер, подошел к машине. Раму предупредительно открыл все дверцы машины. Ананд и Деваки сели на заднее сидение. Раджа положил свои мускулистые руки на баранку, включил мотор и медленно выехал за ворота больницы.

— Человек родился! Он едет к себе домой! — с восторгом приговаривал Раджа.

Ананд и Деваки молчали. Бывают такие минуты, когда слова излишни.

Было сухо и солнечно. Вдали белела сахарная голова горы Найроби. Джавар, набегавшись за день по делам, мирно отдыхал дома под величественной головой винторогой антилопы. Рядом с ним стоял Дараян. Джавар посмотрел на него и ничего не сказал.

— Хозяин, вам что-нибудь нужно? — спросил предупредительно слуга.

— Нет, Дараян, спасибо. Надо бы позвонить в Бомбей племяннику, узнать, как у него дела.

— Я могу заказать разговор.

— Пока не надо, — отклонил Джавар рвение слуги.

— Сейчас должен прийти доктор, господин.

— Хорошо. Слетать, что ли в Бомбей, да дел по горло, — промолвил он задумчиво. — Выключи кондиционер, Дараян.

Дараян подошел к кондиционеру и выключил его.

— Спасибо.

— Идет доктор, хозяин!

Массивный, широкоплечий доктор с приплюснутым носом, в белом халате имел внушительный вид. Он поздоровался с Джаваром и, сверкнув красноватыми белками глаз, кивнул Дараяну.

— Как себя чувствуете, господин Джавар? — поинтересовался он, и не дожидаясь ответа, извлек из кейса фонендоскоп и профессионально произнес:

— Прошу, господин, снять халат.

Он медленно переставлял фонендоскоп по волосатой и широкой, как саванна, груди Джавара, прослушивая сердце.

— Дышите! Не дышите! — подавал команды врач, сопя, как бегемот.

Затем, не снимая фонендоскопа, извлек из кейса еще одну медицинскую снасть — тонометр. Туго обернув манжетой левую руку Джавара выше локтя, он принялся накачивать ее воздухом, безжалостно нажимая на пневматический нагнетатель.

— Господин Джавар, — сказал доктор, спуская воздух из манжеты и засекая на манометре показания давления, — мне сдается, что сегодня вы излишне взволнованны, у вас подскочило давление. Никаких треволнений, покой и воля, — пробасил черный великан в белом халате и плюхнулся в кресло.

Если бы человек обладал микроскопическим зрением, то наверняка увидел бы в воздухе вокруг кресла, как на поверхности воды, расходящиеся круги.

— Немного посидим и снова измерим давление. А вы успокойтесь и не думайте о работе.

— Да я спокоен, доктор. И здоров, — весело ответил добродушному великану Джавар. — Мне вот надо позвонить в Бомбей.

В этот момент резкий телефонный звонок прервал разговор пациента с доктором.

Дараян взял трубку радиотелефона и поднес хозяину. Джавар ловко взял трубку и приложил к уху.

В это время доктор вновь принялся прослушивать Джавара, в надежде определить причину повышения давления, но пациент воспротивился.

— Алло! Ананд? Я слушаю! — Джавар встал, но услышав радостный голос племянника, тут же сел и кивнул доктору — мол, меряй давление. — Да!

— Дядя! — услышал он голос Ананда. — У нас с Деваки родился сын!

— Господи! Молитвы мои услышаны тобой! — воскликнул Джавар и резко встал, но натолкнулся на глыбу доктора и вновь сел, покоряясь черному эскулапу.

— Я тебя поздравляю, Ананд, от всей души! Здоровья тебе, Деваки и сыну! — Джавар озирал свой кабинет, порываясь встать, но тяжелая черная рука лежала на его плече.

— Господин Джавар, не следует слишком волноваться! Правда, он положительный, но тем не менее… — шептал доктор, но это бесполезно.

Джавар весь искрился, он был безумно рад. Доктору ничего не оставалось, как сложить свои «снасти» и убрать их в импортный дипломат.

— Пригласи Деваки к телефону, — попросил племянника дядя.

— Я слушаю вас, дядя! — послышался звонкий и немного грудной голос Деваки.

— Дорогая моя невестка! Ваш сын — это надежда всего нашего рода! Береги его пуще глаза! — Он кашлянул и продолжал: — Скоро я его увижу! А сейчас хотел бы услышать!

— Да, я вас понимаю. Но может быть, потом? — неуверенно ответила невестка.

— Мне нужно сейчас! — настаивал Джавар.

Его баритон раскатывался по кабинету, словно горные обвалы. Дараян с беспокойной веселостью поглядывал на чайный прибор. Доктор посапывал в стороне, потел и посматривал огромными глазами на лицо Джавара.

— Хорошо, дядя, даю, — прозвучало в трубке.

Джавар переложил трубку от одного уха к другому и стал прислушиваться. Глаза его бегали, словно маятник часов, из стороны в сторону. Но вот взгляд его остановился, сосредоточившись. Он услышал продолжительный крик младенца. Его сердце окатила ласковая волна умиления, надежды, ощущения жизни, вечности. Его сердце, сердце старого мужественного человека, неутомимого борца в этой жестокой жизни, сердце седого воина, все в рубцах от ударов судьбы, билось ровно и легко, да он его и не слушал, он слушал свое начало, он видел себя завершенным. Это длилось мгновение, но это мгновение было наполнено сущностью жизни, и он молодцевато воскликнул:

— Да он просто умница! — и, смеясь, добавил: — Понял, что с ним говорит дедушка! Здравствуй! — закричал Джавар в трубку. — Твой дедушка скоро приедет и привезет подарки, а пока… поцелуй! А где папа?

— Да, дядя? — раздался в трубке голос Ананда.

— Поздравляю еще раз, мой дорогой племянник! Как говорил классик французской литературы Анри Бейль, если ваш дом до сорока лет не огласится криком ребенка, то в нем заводятся привидения. Это истина, Ананд, поверь мне. И слава Богу, тебе это не угрожает! А сколько он весит?

— Три с половиной килограмма, рост пятьдесят два сантиметра, — донеслось до уха Джавара.

— Норма! — отчеканил дед. — Прости, Ананд, хотел прилететь, да врач запрещает.

Доктор заерзал в кресле, которое жалобно заскулило.

— А пока до встречи! — голосом, полным радости, громко прокричал Джавар в трубку, словно в джунглях на охоте, и, немного помедлив, положил чудо техники на стол.

— У меня внук! — торжественно сказал он, повернувшись к врачу в белом халате, который показался ему черным гималайским медведем в сибирском сугробе.

— Хорошо! Это замечательно! — прорычал, возвышаясь над ним, доктор, оскалив в улыбке прекрасные ровные зубы. — Но у вас повысилось давление!

— У меня повысился тонус и точка воззрения на этот мир и отсчета… — уже более спокойно проговорил Джавар, и его рука хищно выхватила сигару из ящичка.

Прошла неделя. В доме Ананда царило оживление. Малыш уже довольно осмысленно останавливал глазки на различных предметах. Особенно его привлекал пестрый набор шариков, натянутый над кроваткой на тонком шелковом шнуре на уровне его взгляда.

Деваки и Ананд купали его в небольшой ванночке. Отец суетился, как неумелый слуга. Деваки ловко пеленала младенца и, придерживая головку, бережно укладывала его в кроватку. Ребенок хорошо сосал грудь, благо у матери молока было в изобилии. Соску-пустышку он упорно выплевывал, не желая ее признавать, и родители с радостью от нее отказались.

— Сразу видно, настоящий мужчина! — с гордостью отметил Ананд. — Не терпит фальши.

— Прошло семь дней, Ананд. Мальчика нужно постричь, — озабоченно сказала Деваки.

— Да, я совсем забыл. Сейчас же пригласим брахмана, — виновато ответил тот.

В это время раздался стук в дверь. Вошел слуга и доложил, что прибыл брахман. Ананд велел просить священнослужителя.

Родители, взяв сына на руки, спустились в холл.

Брахман и хозяева дома поприветствовали друг друга, после чего начался ритуальный обряд мундан — первой стрижки мальчиков через семь дней после рождения.

Деваки положила младенца у ног священнослужителя, который сидел, скрестив ноги на шкуре черной антилопы, распевая мантры. Затем он остриг мальчика маленькими ножницами настолько умело и быстро, что младенец даже не пикнул. Был возжен священный огонь в плошках.

— Мир и счастье вашему дому! — произнес брахман, встав и молитвенно сложив руки. Он поклонился и сказал, обращаясь к Ананду:

— Твой сын, господин, — это ты сам, рожденный тобой, так говорили испокон веков великие мудрецы Индии. Так почитай же, ты, господин, свою жену, родившую тебе сына, как свою мать.

Брахман, обойдя вокруг младенца и прошептав молитвы, удалился со словами:

— Да пошлет вам господь благодатное чадородие! — и ароматный легкий дым от агарбатти потянулся за ним.

Потом Деваки стала кормить сына, который жадно припав к груди, через пять минут уже спал у нее на руках, отпав от соска, как лепесток розы от развернувшегося бутона.

Между тем розовый куст, посаженный Деваки в его честь, расцвел и по утрам источал тончайшее благоухание.

Мать уложила младенца в кроватку и, взглянув на тихого Ананда, улыбнулась:

— Пойдем обедать, дорогой муж и отец! — Ананд живо поднялся, и они направились в столовую.

Все последующие дни Ананд наслаждался семейной идиллией. С работы он сразу спешил домой. Часто заходил в магазины игрушек и обязательно что-нибудь покупал для сына, сознавая, что это излишне, но, видимо, отчасти он это делал и для себя.

Любовь имеет эгоистическую сторону. Словом, если исключить беспокойства, связанные со службой, то жизнь Ананда и Деваки проходила счастливо, спокойно, словно этот мир был для них, детей Божьих, своеобразной колыбелью…

Полдень был мягким и золотистым. Тепло лилось с небес тихим дремлющим потоком. Ворковали горлицы, сухо трещали цикады. Павлины мирно грезили о чем-то под густой тенью манго.

Деваки с малышом сидела на террасе первого этажа и дремала, то и дело вздрагивая от малейшего движения или звука ребенка. Подходило время кормления. Она взяла младенца на руки. Тот, на мгновение флегматично приоткрыв один глаз, довольно уверенно присосался к пышной и мягкой материнской груди, видимо, утопая в неописуемом блаженстве от столь, казалось бы, органичной и нужной потребности, имеющей в данный момент глобальное значение для его жизни.

Через несколько минут пришла врач, чтобы осмотреть малыша и мать. Когда она уже собиралась уходить, послышался шум автомобиля. Это приехал к обеду Ананд. Он вошел легкой походкой, красивый, стройный, но несколько взволнованный. Это было видно по его глазам.

— Добрый день, — поприветствовал он супругу и поклонился доктору.

Затем подошел к малышу, который, открыв глазки, посмотрел на отца, затем то ли прищурился, то ли улыбнулся. Но Ананду показалось, что он его приветствует, улыбаясь.

— Деваки, мне необходимо уехать по делам фирмы, именно мне, — сообщил он. — Как нам быть? По дороге домой я все время думал об этом, но ничего не смог придумать! Не могу же я оставить тебя одну с малышом! — и Ананд сел на низкий табурет.

— Не волнуйтесь, — поправив очки, сказала врач, — ваш ребенок здоров, вы можете ехать.

— Да, но мне надо ехать на месяц в горный Кашмир, — пояснил Ананд.

В глубине души он чувствовал, что провести месяц без сына и жены ему будет, мягко выражаясь, нелегко.

— А что, если взять сына? — нерешительно спросил он.

— А знаете, это совсем неплохая идея, господин Ананд, — одобрила намерение отца врач. — Я думаю, вы правы. Там климат для него лучше. Ему будет полезен чистый горный воздух. Рекомендую: поезжайте всей семьей! — улыбаясь, подытожила она.

— Видимо, так будет лучше для всех нас, — сказал Ананд. — Кашмирская долина, озера, чудесные горы, хвойные деревья… Это верх блаженства. Прожить там месяц — это большое счастье.

На этом и порешили. Доктор попрощалась, дав матери дополнительно несколько советов по уходу за ребенком в пути.

Горный воздух, чистый, как хрусталь, заполнил легкие Викаса, когда он, слегка покачиваясь, шел по бетону аэродрома.

Войдя в просторное помещение, где находилась раздевалка, душевые и буфет, он услышал приветствия коллег:

— Викас! С благополучным возвращением!

Дружная компания летчиков, «приземлившаяся» за столом, услаждала свою плоть и кровь едой и питьем.

— Викас, дружище! — воскликнул «крутой» парень в куртке с черными густыми усами. — Выпей с нами!

— Нет, нет, господа! Не могу! В другой раз, — смеясь, ответил он. — У меня жена в положении. Я должен отвезти ее к своим родителям в Бомбей. Ведь через неделю мне предстоит продолжительный рейс.

Викас, поклонившись друзьям, зашагал к своей машине. Он завел мотор и, резко сорвавшись с места, покатил в Сринагар, оставляя за собой легкий кудрявый дымок из выхлопной трубы, отравлявший чистый горный воздух Кашмирской долины.

Когда он вошел в дом, Ешода встала с плетеного кресла и подошла к нему. Викас нежно обнял ее.

— Доктор приходил? — спросил он.

— Да, Вики. Он сказал, что все идет хорошо.

— Слава Богу! Ты собралась?

— Да.

— Отлично.

После плотного обеда Викас прилег отдохнуть.

Минут через сорок подъехало заказанное такси, и молодые супруги, погрузив два чемодана в багажник, сели в машину, которая повезла их в Калку, где они должны были сесть на поезд, идущий через Дели в Бомбей.

Ешода находилась на девятом месяце беременности.

— Это произойдет недели через три! — сказала она Викасу на ухо.

— К этому времени я прилечу в Бомбей, а может быть, и раньше, — тихо ответил он и пожал руку жены, лежавшую у него на колене…

Через несколько часов Ешода и Викас, мерно покачиваясь в двухместном купе мягкого вагона, ехали в Бомбей. За окном проплывали рисовые поля, чайные плантации на склонах холмов. Между кустами хлопчатника проглядывали архар и грэм. Чайные плантации пестрели красочными накидками сборщиков чая.

— А почему мы не полетели самолетом? — поправив за спиной подушку, спросила Ешода.

— Летчики, передвигаясь в пространстве по своим личным делам, предпочитают наземный транспорт воздушному, — улыбнувшись, ответил ей муж.

— Конечно, поездом спокойнее. И ощущение времени более полное, — ответила она.

— Это точно, — коротко подытожил Викас.

Ешода встала и попыталась снять с верхней боковой полки одеяло.

— Что ты делаешь, Ешода? — весело спросил Викас.

— Снимаю одеяло, — спокойно ответила беременная супруга.

— Я сам его сниму, — он встал и без труда снял два одеяла. — Я всегда к твоим услугам, Ешода! Твой поклонник и верный раб, ты только приказывай, и я исполню все, что надо.

— Что ж! Очень хорошо! — игриво ответила жена. — А какой платы требует раб?

— Ты сама понимаешь: рабу нужен здоровый, крепкий малыш. Я забочусь о своем будущем сыне. Вот поэтому я везу тебя из Кашмира в Бомбей, там мои отец и мать, они будут присматривать и ухаживать за тобой. Там я поставлю тебя на учет и наблюдение в новую клинику, где очень хорошие врачи.

Ешода благодарно посмотрела на мужа и, постелив постель, легла.

Викас накрыл ее одеялом и стал рассказывать ей о своем будущем рейсе в Таиланд и Китай…

Бомбейский железнодорожный вокзал «Виктория» гудел, как улей. На перроне кипела толпа народа. Все языки мира были слышны вокруг. Было пестро, разноцветно и разнообразно. Мужчины в белом, цветастом, клетчатом, полосатом; их головы увенчаны чалмами или обнажены и блестят на солнце. Женщины одеты в сари таких оттенков, которым трудно подобрать название. Повсюду снуют носильщики в больших красных тюрбанах. Один из них, крепкий коренастый парень, и подвез тележку с чемоданами Деваки и Ананда к вагону.

— Внимание! Поезд «Бомбей — Калка» через Дели отправляется через десять минут! — донеслось из репродуктора сквозь крики торговцев прохладительными напитками, фруктами и сладостями.

Носильщик внес вещи в вагон и поставил около купе, номер которого ему сообщил Ананд. Затем он погрузил их в багажный отсек и удалился, поблагодарив за щедрую плату.

Перрон медленно поплыл. Замелькали цветастые одежды и прощальные взмахи целого леса рук.

В двухместном купе было уютно. Кондиционер работал хорошо. Деваки уложила ребенка на застеленную постель, предварительно постелив антисептические пеленки. Ананд принялся выставлять на квадратный столик напитки и фрукты.

Поезд пересек высокий мост, соединяющий остров Бомбей с материком и, словно почувствовав под собой надежную почву, набрал скорость. Он мчался легко и быстро. Младенец, мирно посапывая, спал. Деваки развернула его, заметив, что на лобике появилась испарина.

— Ананд! Ведь самолетом куда быстрее, чем поездом. Я волнуюсь, что малыш может утомиться.

— Ну что ты, Деваки! Здесь прекрасные условия, довольно прохладно. Ребенку хорошо. Видишь, как сладко он спит?

После этих слов Деваки успокоилась. Предпосадочное волнение улеглось.

Ананд наполнил ее стакан соком манго.

— Спасибо, милый! — поблагодарила она и с удовольствием отпила из стакана.

— Кроме того, Деваки, в самолете часто укачивает, особенно перед Гималаями. Его бросает, как щепку… Зачем нашему сыну испытывать в дороге неудобства? — рассудительно и спокойно дополнил свой ответ Ананд и выложил из сумки все пакеты, необходимые для ребенка.

Деваки допила сок и с улыбкой сказала:

— Ты очень любишь сына! Больше, чем меня, да? — и она с притворной обидчивостью посмотрела на него.

— Я люблю тебя, Деваки, как и раньше! — успокоил ее Ананд и нежно взял жену за руку. — Но в сыне — наши с тобой радость и счастье. И для меня он сейчас в жизни — самое дорогое.

Утром поезд пересек реку Бетву, мчась по направлению к знаменитому городу Агра, где они уже бывали, находясь в Дели.

— Ананд, — предложила Деваки, — неплохо было бы остановиться в той же плавучей гостинице в Сринагаре, где мы с тобой провели столько прекрасных дней.

— Да, это было бы очень хорошо. Если там будет свободный номер, то так и сделаем. В этом есть смысл, хотя там все гостиницы одна лучше другой.

Деваки покормила малыша, и он снова уснул.

Ананд взял сына на руки и поднялся с сидения.

Колеса вагона громко застучали — поезд въехал на мост через реку Чамбал. И вдруг раздались жуткий скрежет и грохот, сильнейший удар потряс вагон. Все исчезло и провалилось. Ананд, ничего не соображая, инстинктивно прижал малыша к своему животу, загородив его, насколько мог руками. Очнувшись через несколько мгновений, Ананд увидел, что лежит на полу изуродованного вагона, в разбитое окно которого хлещет вода… Он, как раненый зверь, выскочил из окна и поплыл, прижимая ребенка к груди. Берег был близко, река в этом месте была неглубокой. С минуту он стоял с ребенком на руках, ничего не соображая.

— Деваки! — вдруг закричал он. — Деваки!!!

Он еще крепче прижал младенца к себе и коснулся губами его лица. Малыш был теплым. Было слышно его ровное дыхание.

«Слава Богу!» мелькнула мысль.

— Деваки! — кричал Ананд, казалось, на весь мир, на всю вселенную.

Он бегал у берега по колено в воде. Волосы его растрепались. Вода текла по рубашке. Мокрые брюки прилипли к ногам и мешали ходить и плыть.

— Деваки! — взывал он снова и снова, пугаясь стука своего сердца и звука своего изменившегося голоса.

Поперек реки, как огромная кобра, вместо провалившегося моста висел изуродованный состав поезда. Ананду он показался необыкновенно длинным. Как он узнал позднее, поперек реки лежали два трагически столкнувшихся лоб в лоб состава «Калка — Бомбей» и «Бомбей — Калка».

Оглушительный вой сирен пожарных и санитарных машин разрывал воздух. Множество людей в белых халатах с носилками мелькали перед его глазами. Все существо Ананда кричало. Мозг ему отказывал, но все инстинкты и рефлексы заговорили в каждой клетке тела, словно сознание, покинув центр головного мозга, раздробилось и перешло в каждую часть тела по отдельности. Ему казалось, что его рука кричала, дымились ногти, а сердце, расплавившись, утонуло в крови.

— Деваки! — снова закричал он что есть мочи.

К нему подошел кто-то из санитаров.

— Господин! Успокойтесь, давайте мне ребенка, его необходимо госпитализировать.

Ананд пошел за санитаром, сжимая руками голову. Их встретил врач — высокий, изящный мужчина в очках с массивной роговой оправой.

Ананд с трудом назвал свое имя и место, куда он ехал.

— Доктор, спасенных больше нет? Моя жена! Моя Деваки!.. — и он побежал к реке.

Он плыл среди плотов, лодок и носилок. Над рекой слышались стоны, плач и истерические вопли. Искры от огня газорезок сыпались ему на голову. Он выплыл на берег, упал на четвереньки и ползал вдоль берега, ощупывая все прибрежные камни. Опомнившись, он выпрямился и посмотрел безумными глазами на ужасную, трагическую картину аварии.

— Деваки! — снова закричал он, и ему показалось, что его тело сейчас разорвется на куски, разбежится в поисках любимого человека.

Бедный Ананд, обезумев от горя, помчался, сам не зная куда, шепча молитвы и слова, непонятные ему самому. Потом настал момент, когда его страдание, страх и отчаяние уже не могли больше выражаться словами, и он, словно зверь, застонал. Его рубашка изодралась в клочья. Было тяжело дышать. Соленый пот, перемешанный с илом и водой, застилал глаза, а он снова плыл, еще не совсем потеряв надежду отыскать любимую Деваки. Добравшись до поросшей зеленым мхом бетонной опоры моста, он вдруг увидел зацепившуюся ангочху Деваки, которую он недавно подарил ей вместе с чем-то еще, с чем, он не помнил…

— Деваки, Деваки! Где ты?! — уже прошептал Ананд и погрузился в воду. Он плыл с открытыми глазами, но вокруг был полный мрак. Лодки и водолазы, газорезчики и спасатели кричали ему, чтобы он не мешал им работать и выходил на берег. Ананд сжал в руках ангочху и засунул ее за брючный ремень.

— Деваки! — воскликнул он. — Нет, я не смогу без тебя, я иду к тебе!

Ананд погрузился в воду, но его ноги уперлись в дно. Воды было по грудь. И вдруг он вспомнил о сыне.

«Сын! Мой сын! Где он?» — И, выскочив из воды, несчастный муж и отец стремглав бросился бежать. Вдруг у самой воды он увидел женщину, которая лежала на спине. Он приблизился к ней. Женщина была беременна. Она держалась за живот и глухо стонала. Ананд посмотрел на ее лицо.

— Ешода! — вскрикнул он от неожиданности. И ему показалось, что кричит не он, а его тень.

В этот момент подбежали два санитара и положили Ешоду на носилки. Обезумевший от горя Ананд поплелся за ними.

— Сын мой, сын! Деваки! — повторял он без конца.

Глаза его увлажнились, но слезы не текли. Грудь давило так, словно ее залили свинцом. Через несколько мгновений нервная дрожь сотрясла все существо человека по имени Ананд, еще недавно сладко дрейфовавшего на легкой зыби счастья в прекрасной семейной гавани.

Ананд вошел в больницу, держась за белые стены.

— Доктор, больше спасенных нет? — снова спросил он.

— Нет, — спокойно ответил ему тот.

— Деваки! Деваки! — закричал Ананд, все еще дрожа.

Кто-то подставил ему стул, и он опустился на него, глядя в одну точку. Губы его шевелились, видимо, произнося любимое имя — имя жены, которую он больше не увидит.

Словно в тумане он расслышал плач младенца.

— Сын! Это мой сын!

— Да! Это ваш сын, господин Ананд, — спокойно сказал доктор, — ребенок не травмирован, но немного простужен. Я выпишу лекарства. Подождите немного, — и он удалился.

— Спасибо, доктор! — сказал Ананд ему вслед, поднялся со стула и стал ходить по коридору. Рядом с операционной на жестком клеенчатом диване без спинки сидела Ешода. Она плакала.

— Ешода?! — удивился Ананд. — Это ты?

— Да. Ананд, это вы? — подняла она на него отрешенные глаза. — Его больше нет!

— Кого больше нет? — переспросил он.

— Викаса больше нет! — повторила она и разрыдалась. — Зачем мне жить, зачем я живу?! Я все потеряла, я все потеряла! — причитала бедная женщина.

— И моей Деваки, — со слезами в голосе проговорил Ананд, и тяжелый комок сдавил его горло.

Он вышел из больницы. Внизу, на месте аварии, бензорезами разрезали вагоны, вытаскивали трупы и раненых. Ананд долго ходил по берегу, вглядываясь в лица умерших и раненых. Несколько раз он побывал и в морге. Но Деваки нигде не было.

Вернувшись в больницу, он сел на стул и потерял сознание или уснул.

Утренний луч солнца скользнул по щеке Ананда. Он вздрогнул, проснулся и увидел, что сидит на стуле в узком белом коридоре.

— Это больница! — вспомнил он. — Я все вспомнил! О ужас! О горе! Деваки! Любовь моя! Жена моя! Зачем я проснулся?! — и горячий кошмар охватил его мозг. Перед ним мелькали люди, слышался топот ног, крики, стоны, рыдания. И вновь в его разгоряченном сознании раздался крик младенца.

«Сын! Мой сын!» — снова вспомнил он.

Ананд попытался подняться. Это ему удалось. Ноги передвигались неизвестно по чьей команде. Защитные силы организма делали свое дело, и острое осознание горя, подлинное и глубокое, которое не выдерживает ни один человеческий мозг притупилось. Это пришли на помощь защитные силы — майя, покрывая его сознание иллюзией, притупляя память, консервируя на время душу и чувства. И Ананд, словно в полусне, побрел к кабинету врача.

— Ваш сын спит, — сказал тот, — как только он проснется, сестра его покормит, искусственное питание я выписал.

— Хорошо, доктор, хорошо, издержки…

— Нет, нет, — прервал его врач, — это авария, и все идет за счет железнодорожной компании. Ваши билеты действительны. Вам дадут справку, вы получите все необходимое: пищу, кров и так далее… Не волнуйтесь, господин Ананд. В жизни все бывает. Все мы под Богом ходим.

Впервые за все это время Ананд, посмотрев на доктора, ненадолго почувствовал реальность существующего мира. Он посмотрел на спящего сынишку, и из его глаз хлынули горькие слезы. Ананд выбежал из больницы и побрел к реке, сел на прибрежный камень и стал смотреть на мутную, поблескивающую на солнце воду.

В такие минуты человек очень верит в чудо, вспоминает слова отца и матери, которые он когда-то пропускал мимо ушей, понимает горе ближнего, такого же человека, как и он, а главное бренность всего земного.

«Вот и моя жизнь кончилась!» — подумал Ананд, и слезы вновь потекли по его щекам, радужно сверкая на солнце. Он вспоминал себя мальчишкой. В его ушах звучал голос матери, рассказывающей ему сказки и сюжеты из «Махабхараты».

«Я был счастлив, но не бывает бесконечного счастья! Горе мне, горе! Дядя, прости меня!» — думал он.

Ананд медленно побрел назад, к зданию больницы. Там он снова увидел Ешоду. Она сидела на диване, осунувшаяся, с темными кругами вокруг глаз.

— Ешода! — окликнул ее Ананд.

— Да? Это вы, Ананд? — спросила она, повернув голову на его голос.

Рядом с ней стоял мрачный седовласый мужчина высокого роста, в ширвани, слегка сутуловатый.

— Вы ее знаете? — негромко спросил мужчина.

— Знаком немного. Мы встречались в Кашмире, в Сринагаре, с ней и Вики, — тихо ответил Ананд и закашлялся. — Мы были там с женой. Ее уже нет… — и он отвернулся.

— Эта катастрофа сделала несчастными многих, — печально проговорил мужчина в ширвани. — Погиб мой сын, мой Викас!.. Ешода теперь овдовела… Они были счастливы! Вот… — отец Викаса не договорил, рыдания сдавили ему горло, и он присел на краешек дивана.

— Я не хочу жить! Зачем мне жить?! — вскрикнула Ешода отчаянным голосом. — Я хочу умереть!..

— Ешода! — кинулся к ней Ананд. — Успокойся! Тебе же нельзя волноваться! Подумай о своем ребенке!

Ешода стала медленно сползать с дивана, хватая воздух открытым ртом. Из ее груди вырывались нечленораздельные звуки.

— Доктор! — закричал Ананд. — Доктор! Скорее!..

На его призывы подбежал врач, который, бегло осмотрев Ешоду, скомандовал:

— Немедленно подготовьте операционную, медсестра! Быстрее! Преждевременные роды. Ребенок может погибнуть.

— О доктор! Спасите мне его! — запричитала Ешода. — Заклинаю! Мне без ребенка и жить незачем! А-а! — пронзительно закричала она. — Он — единственное, что у меня осталось! Я не переживу, если потеряю его! — повторяла она, надрывая сердце Ананду и свекру.

Еще несколько минут она вскрикивала от болей, вновь и вновь произнося одни и те же слова.

— Госпожа, все будет хорошо, вот увидите, — успокаивал ее доктор.

Появились двое санитаров с каталкой и уложили на нее Ешоду.

— Быстро! — негромко сказал доктор. — Везите ее в третью операционную.

Санитары, не мешкая ни секунды, быстро повезли каталку со стонущей пациенткой.

— Не волнуйтесь! — приговаривал доктор, идя рядом с каталкой.

Прошло сорок томительных минут, прежде чем доктор снова появился в коридоре. Он движением руки подозвал Ананда.

Ананд смотрел на него, не смея произнести ни слова.

Наконец, Ананд подошел к доктору и спросил:

— Доктор, ну как там дела?

Увидев, что доктор отвел глаза, он опустил голову, посмотрел на свекра Ешоды и вновь тихо спросил:

— Что произошло? Почему вы молчите, доктор?

Врач, прервав молчание, ответил негромко:

— Ребенка… спасти не удалось… и добавил: — А она жива.

— Бедная Ешода! — с горечью промолвил Ананд.

Отец Викаса сидел на диване неподвижно, как изваяние.

В голове Ананда закружился вихрь мыслей.

Через несколько минут отец Викаса, очнувшись от оцепенения, предложил Ананду зайти к Ешоде.

Спросив разрешения у доктора, мужчины вошли в палату, где в горячке бредила Ешода.

— Мой ребенок! Где мой ребенок?! — металась она в постели.

У ее кровати сидела медсестра. Рядом с изголовьем стояла небольшая передвижная колыбель на роликах. Минут через пятнадцать Ешода пришла в себя. Она сразу же посмотрела на колыбель, которая, увы, была пуста.

— Где мой ребенок, сестра?! — прошептала она. — Что с ним произошло?

— Лежите спокойно, вам нельзя волноваться и вставать, — ответила ей та.

— Нет, ну прошу вас! Скажите, где мой ребенок?! — и бедная женщина, потерявшая мужа и ребенка, попыталась встать.

— Я сейчас позову доктора, и он вам поможет, — спокойно ответила ей сестра и направилась к двери.

Мужчины расступились.

Медсестра подошла к доктору и сообщила, что больная возбуждена и отказывается принимать лекарства.

— Я не знаю, что с ней делать, — заключила она.

— Я иду. Приготовьте шприц! — отрывисто произнес врач.

— Хорошо.

Ананд, чье потрясенное сердце и ум полностью отключились из-за свалившегося на него горя, смотрел на Ешоду, на пустую колыбель и в его разгоряченном мозгу родилась совершенно бредовая мысль:

«Отдать своего ребенка Ешоде! Пусть она думает, что это ее сын!»

От этой мысли, заряженной энергией необычайной силы, Ананд слегка покачнулся. Его больной ум не мог мыслить реально. Только чистое спокойное озеро может отражать небеса. Только спокойная, уравновешенная душа человека может видеть вещи в их истинной сущности. Ананд уже не мог выкинуть эту идею из своей головы. Она, словно вековой дуб, упав, придавила его сознание и отключила здравомыслие.

Ананд быстро вошел в палату, где спал его сын, его радость, его надежда, сын, мать которого умерла.

«У него будет мать», — сказал сам себе Ананд, как сумасшедший, а может быть, действительно, потеряв ясность ума в эту минуту, схватил младенца и, дико вращая глазами, подошел к палате, где лежала Ешода.

— Доктор, можно вас? — спросил он, открыв дверь.

Доктор вышел к нему в коридор, и они прошли в кабинет.

— Доктор, прошу вас, отдайте моего ребенка ей! — и он протянул доктору своего сына, завернутого в пеленку.

— То есть как? — опешил доктор и поправил очки.

— Да, доктор! — Ананд опустил голову.

Доктор стоял в нерешительности, держа на руках младенца.

— Хватит уже смертей! Его мать умерла… А Ешода… — он вытер рукой слезы, — она потеряла и мужа, и ребенка… Пусть он спасет ей жизнь. Нельзя медлить, доктор! — Ананд откашлялся, повел глазами и, ссутулившись, направился было к двери, но остановился и с горечью в голосе добавил:

— Я смогу перенести эту потерю… Думаю, что смогу… Главное, Ешода не умрет! У нее появился сын! Сын! И пусть это будет тайной! — сверкнув глазами, твердо сказал Ананд. — Впрочем, вам понятно.

Доктор еще немного помедлил и решительным шагом с ребенком на руках вышел из кабинета.

Ананд на мгновение застыл, затем, встрепенувшись, быстро побежал вслед за доктором, но тот уже прикрыл за собой дверь в палату Ешоды. Ананд заглянул туда и увидел, что Ешода нежно гладит «своего» сына.

— Все! — безнадежным тоном произнес он и выбежал из узкого и тесного коридора больницы.

Он брел по кривым и пыльным улицам Агры, и в его голове звучали слова старой песни:

Ананд шел и шел, не разбирая дороги. Потная рубашка прилипла к спине. Солнце жгло беспощадно. Пыльный ветер забивал его легкие. Время от времени он вытирал пот, а потемневшее лицо вновь и вновь покрывалось ручьями пота и слез.

Прохожие оборачивались на странного авару, мальчишки испуганно смотрели ему вслед.

Несколько дней Ананд бродил по окрестностям Агры, ночуя под деревьями на траве, питаясь, чем Бог пошлет. В кармане брюк он отыскал несколько засохших бумажек, посмотрел на них и вздрогнул:

«Двадцать пять рупий — это мой заработок за день!» — послышался ему голос Деваки.

Тихие, беззвучные слезы потекли по небритым щекам Ананда. Он побрел по пыльной улице. У играющих мальчишек он узнал, где находится телеграф. Это было небольшое здание. Войдя внутрь, он сел за низкий столик и заполнил бланк телеграммы с адресом офиса: «Раджа, дорогой, срочно вышли тысячу рупий „до востребования“. Ананд». Расплатившись за телеграмму, он пошел дальше и решил зайти в харчевню. Там он выпил две чашки чаю и съел два пирожка. Когда закатилось солнце, он вновь вернулся под развесистое манговое дерево, где провел предыдущую ночь. Сев под ним, он скрестил ноги, словно Гаутама Будда, вспоминая свою жизнь. Перед ним сияло лицо Деваки, словно неугасимая свеча. «Не желай смерти, не желай жизни. Жди своего срока, как слуга ждет приказания» — возникли в его памяти слова из «Махабхараты». Эти слова он повторял, твердил словно молитву. «Всякое страдание коренится в сознании. Уничтожь сознание, и ты уничтожишь источник страдания». «Око, ученики, — это море. И кто переплывет море видимых вещей, тот воистину станет Брахманом, достигнув берега», — много веков назад говорил Будда. Все эти изречения держали разум Ананда на плаву. Его исковерканная психика крепла день ото дня и мало-помалу он обретал здравый ум, несмотря на то, что прошел круги ада.

Через два дня он зашел на телеграф узнать, не пришли ли деньги. Связываться с местными властями ему не хотелось. Он открыл дверь, подошел к окошечку и спросил, есть ли на его имя денежный перевод.

— Да, есть! — ответил служащий.

Ананд показал ему справку пострадавшего в катастрофе.

— Распишитесь!

Ананд расписался в получении тысячи рупий. Взял деньги, положил их в карман и направился было к выходу, но его догнал молодой человек в темных очках, сидевший в кресле, который окликнул его по имени. Ананд, услышав очень знакомый голос, резко оглянулся. Молодой человек снял очки.

— Раджа! Бог мой! Это ты?!

— Да, я! — тихо сказал Раджа, с трудом узнавая Ананда. Перед ним стоял его друг, постаревший лет на десять, заросший, оборванный и грязный. Но это было полбеды. На Раджу был устремлен тяжелый взгляд глаз, видевших смерть, пугающий своей пустотой и странным блеском.

— Ананд! — хрипло произнес Раджа и упал перед ним на колени. — Я уже слышал о твоем горе! Читал в газетах. Деваки и твоего сына нет… Я искал тебя, оборвал все телефоны. Дядя Джавахарлал прилетел, привез подарки внуку…

— Что ты! Что ты, Раджа! Не говори так! — в смятении запротестовал Ананд и закашлялся.

— Дружище! Как я рад, что нашел тебя! — обрадованно приговаривал Раджа.

Они вышли на улицу. На тротуаре сидел цирюльник. По просьбе и настоянию Раджи, он побрил и постриг Ананда.

— Ананд, давай зайдем куда-нибудь, поедим и выпьем по старой дружбе! — сказал Раджа как можно веселее, что давалось ему нелегко, хотя он, безусловно, был рад, найдя друга живым.

Ананд беспрекословно согласился с Раджой, и они зашли в небольшой кабачок.

Раджа заказал бренди, два мясных блюда и два кофе. Друзья выпили и закусили. Ананд совершенно не пьянел, но несколько пришел в себя. Они провели за столом почти два часа, обмениваясь фразами, не касающимися катастрофы и личной жизни друг друга. Расплатившись, друзья вышли из кабачка. Раджа остановил такси. Они сели в машину, которая обогнув мавзолей Тадж-Махал, вырулила на шоссе, ведущее в аэропорт…

Самолет приземлился в бомбейском аэропорту перед восходом солнца. Такси, повизгивая на виражах, мчалось по еще не загруженному транспортом шоссе Марин-драйв.

Ананд испытывал страх и непонятное ощущение стыда, когда входил в свой дом. Ему не хотелось переступать его порог. Знакомый запах ударил ему в ноздри. Его обостренное обоняние ловило малейшие нюансы запахов: запах роз, грудного молока, легкого и сладкого пота младенца. Ему стало страшно, и он, опустив глаза, сел, уставившись в одну точку.

Раджа с беспокойством смотрел на своего друга и однокашника и готов был заплакать. Он так понимал Ананда! Раджа подсел к нему.

Подошел Раму и, не сказав ни слова, красноречиво посмотрел на Раджу.

— Чаю, пожалуйста, Раму, и… выпить.

Слуга поклонился и тут же исчез.

Над головой Ананда, глядя в пространство стеклянными глазами, висело чучело винторогой антилопы — подарок дяди.

Через несколько минут Раму подкатил к ним столик с чаем, легкой закуской, бутылкой бренди и минеральной водой.

— Ананд, надо бы выпить с дороги, — осторожно сказал Раджа.

— Пожалуй.

Друзья молча пили чай.

Ананд обвел глазами холл, и в поле его зрения попала застывшая фигура старого Раму.

— Рам, Рам, Раму! — тихо сказал Ананд.

Слуга подошел к Ананду и совершил глубокий пронам.

— Рад видеть вас, господин, живым и здоровым! — с почтением сказал слуга.

— Ананд! — раздался густой баритон. — Ты приехал, дорогой мой племянник!

Джавар торопливо спустился с лестницы. Ананд рухнул перед ним на колени и уткнулся лицом в его живот. Плечи Ананда содрогались.

— Ананд, поднимись. Я все знаю. Не будем пока об этом.

Убитый горем племянник поднялся.

Джавар готовил себя к встрече с Анандом с вечера.

Раджа дал ему телеграмму из аэропорта Агры, сообщив, что Ананд нашелся и что они вылетают ночным рейсом.

Раму принес третью рюмку.

— Принеси и четвертую, — сказал ему Джавар.

Тот повиновался.

— Садись, выпей с нами, Раму, — сказал дядя.

— За встречу. Какая бы они ни была, но встреча есть встреча. Что может быть лучше встречи между людьми! — И Джавар, тряхнув головой, залпом выпил обжигающий напиток. — Хороша огненная водичка! — сказал он и взял кусочек сыру, сбрызнув его лимонным соком.

— Итак, о делах, — взял на себя инициативу Джавар. — Раджа, Ананд поедет со мной в Найроби. Я так решил. И никаких возражений быть не должно, — сказал он строго.

Слуга поднялся, поблагодарив кивком головы, и отошел к столу, на котором стояло приготовленное для них горячее блюдо.

— А ты, Раджа, пока будешь возглавлять фирму. Помощника найди себе сам. Или, может быть, тебе подобрать?

— У меня есть прекрасный человек и специалист. Он хоть завтра готов работать со мной.

— Вот и отлично! — отметил Джавар. — Ананд поработает со мной. Связь будем держать регулярно. Это все. Мне нечего добавить. Сейчас, после завтрака, немного отдохнем, а потом съездим в офис. Оттуда и закажем два билета в Кению на завтрашнее утро. Итак, еще по одной. Раму, подавай, пожалуйста, горячее!

«Да, хорошие, прекрасные были кюфты», — с грустью вспомнилось ему. Джавар быстро поднялся, но молодые люди успели уловить глухое рыдание, вырвавшееся из глубины души Джавара, которого очень любила и ценила Деваки, его незабвенная невестка.

Дядя подошел к столу.

— Раму, сигару, пожалуйста!

Он закурил и выпустил струю дыма в потолок.

До горячего никто не дотронулся.

— Через сорок минут встречаемся в холле, — сказал дядя и медленно поднялся наверх.

Ананд задремал, не вставая с кресла, он боялся подниматься в спальню, а тем более заходить в детскую.

Раджа дремал рядом с ним.

Большие часы в футляре из красного дерева стучали, отмеряя ход времени. В саду сухо трещали цикады. Ущербная луна тихо освещала спящий город.

Уверенно ступая по лестнице, Джавар спустился в холл в легком синем костюме и белой рубашке без галстука. Его седые волосы были гладко причесаны. Борода, отливая серебром, обрамляла широкий подбородок. Он кашлянул. Молодые люди при виде старшего, поспешно встали.

— Раджа, будь любезен, закажи такси, — сказал дядя спокойным деловым тоном.

— Хорошо, — ответил тот.

— «Премьер» пусть отдохнет, — добавил Джавар.

Пока Раджа набирал номер телефона, он подошел к Ананду и положил ему на плечо руку.

— Дорогой мой племянник! Я вижу тебя живым и здоровым. Судьба есть судьба. Ты почитал счастье, выпавшее на твою долю. Вращение колеса подобно смене радостей и горестей, — дядя закурил сигару и сел в кресло напротив Ананда. — Мне нужен заместитель, и, я думаю, ты смог бы взвалить на себя часть моей ноши. Дел невпроворот. Ты согласен?

— Да, дядя, — глухо ответил Ананд.

Через полчаса подъехало такси, и все трое отправились в офис.

Джавар внимательно рассматривал помещение.

— О, Ананд! Какие прекрасные фотообои! Деодары! Озеро Дал! Когда же я там побываю?! Вот жизнь, ничего не успеваю, — он сел в кресло. — Ну, рассказывай, Раджа, о своих прогнозах. Да, и на какой же стадии строительство цеха?

— Уже монтируется технологическое оборудование. Помощник, которого я хочу взять, сейчас подъедет, и я вас познакомлю.

После ознакомления с делами и финансами фирмы, Джавар остался доволен валютными накоплениями.

— Да, хорош процент! Раджа, ты молодец! — сказал он, впервые улыбнувшись за последнее время, и погладил свою бороду.

«Доволен», — отметил про себя Ананд.

Раджа торжествовал.

Спустя полчаса появился молодой человек невысокого роста крепкого телосложения. Сквозь редкие черные прядки на его голове просвечивала лысина.

Раджа представил его Джавахарлалу и Ананду.

— С сегодняшнего дня, молодой человек, вы впрягаетесь в одну упряжку с Раджой и тянете наш общий воз, только в одном направлении с нами, я имею в виду себя и Ананда. С оплатой решит Раджа. Он ваш начальник. Это все, — он оглядел молодых людей спокойными серыми глазами, в которых притаилась безмерная печаль, и с неохотой поднялся с кресла.

— Да! Я совсем забыл! Надо заказать билеты на самолет.

— Одну минуту! — отозвался новый служащий и подошел к телефону. — Господин Джавар, куда, сколько и на какой день и час?

— Завтра утром, два, в Найроби, в Кению.

— Хорошо.

«Крепыш» мгновенно дозвонился и сделал заказ.

— Завтра в десять утра.

— О, это мой любимый рейс! — обрадовался Джавар. — Благодарю за службу, молодой человек.

— Не за что! — ответил тот и поклонился Джавару, сложив руки у подбородка.

Тот подавил улыбку.

— Итак, проводите меня до такси.

— Дядя! — обратился к нему Ананд глухим голосом. — Позволь мне не ехать сейчас домой.

— В чем дело, Ананд? Ты хочешь поработать?

— Нет, я хочу попрощаться с Бомбеем. Может быть, я никогда уже не вернусь сюда.

— Хорошо! — согласился дядя.

Все спустились вниз.

В холле Джавар, поравнявшись с Раджой, тихо сказал ему:

— Вероятно, Ананд возьмет такси. Сядь ему на хвост. Ты меня понял? — сверкнул глазами дядя.

— Еще бы, мало ли чего! — так же тихо ответил Раджа.

— То-то и оно! — многозначительно согласился Джавар.

Через несколько минут дядя сел в такси и уехал домой.

Ананд пошел пешком. Зашел в храм Вишну. Он постоял у изваяния богини Ситы и положил на жертвенник ассигнацию. Через несколько минут он покинул храм и медленно пошел по той улице, где жила Деваки. Он приблизился к ее дому. Сосед-старик в дхоти поклонился ему. Ананд ответил на его приветствие:

— Рам, рам!

Он дошел до перекрестка и остановил такси. Когда машина тронулась, ему показалось, что она не едет, а плывет, как и его сознание, плывшее в каком-то одном туманном русле, зажатом стенами молчаливых беспросветных берегов.

Таксист, живой парень с отличной реакцией, легко вел машину. Его смуглые руки с белеющими костяшками пальцев крепко сжимали баранку.

— Куда прикажете, господин? — спросил он, обернувшись к пассажиру.

— Куда-нибудь, пока… — безразлично ответил Ананд.

Он тупо смотрел на мохнатые блестящие хвостики бурундучков, подвешенные наподобие редкой бахромы у верхней линии ветрового стекла, которые медленно покачивались у него перед глазами.

«Ветровое стекло!» — при этой предметной мысли сердце Ананда так застучало, что ему стало страшно. Боль, возникшая между ребер, затрудняла дыхание.

«Если что случится со мной, не так страшно, я в машине. Этот веселый парень сообразит отвезти меня в больницу. И если я умру, то хотя бы не на улице. Но ведь и великие иногда умирают на улице. Вот, например, Анри Бейль (Стендаль) упал на тротуар и умер… умер на улице. Все люди умирают. И какая разница, в каком месте? — думал он. — Лучше, конечно, умереть в своей собственной постели, в окружении детей, жены и родственников. Это классическая смерть». Он хотел выйти из машины, но не знал, где и зачем. И вдруг ему захотелось к морю. Он попросил водителя отвезти его к набережной.

— А куда конкретно желает господин? — оживленно и с улыбкой попытался уточнить парень.

— Лучше, наверное, к острову Солсетт, — глупо проговорил Ананд.

— Хорошо! — и водитель сразу же под зеленую стрелку повернул вправо и, дав газу, помчался на юго-запад. Таксист заметил, что голубой «фиат» почему-то постоянно следует за ними.

Машина подъехала к набережной, где не было плотной застройки. Метрах в двухстах от шоссе шла, изгибаясь на юг, песчаная коса с бурыми валунами у самой кромки воды.

— Я выйду здесь. Спасибо, — и Ананд щедро расплатился с водителем.

Тот, поглядев на купюру, отсчитал сдачу, но пассажир уже вышел. Водитель крикнул ему, но Ананд отрицательно махнул рукой. Тогда водитель вышел из машины и поклонился вслед своему теперь уже бывшему клиенту. Он поцеловал купюру и приложил ее ко лбу. Затем сел в машину и уехал…

Сняв сандалии, Ананд бродил по берегу… Легкий бриз обдувал его лицо. Он присел на камень и погрузился в раздумья. Легкая волна омывала его ноги. Со стороны порта были слышны гудки теплоходов. Вдали, в голубоватой дымке, таял белый теплоход. Йодистый запах водорослей успокаивал дыхание.

вспомнились ему стихи, знакомые со студенческих лет по спецкурсу русского языка.

вслух продекламировал он Ситаканте — бенгальского поэта.

Щека его сильно нагрелась от закатного солнца, и он повернулся лицом к востоку. Вдали гудело шоссе. Автомобили неслись нескончаемым потоком.

«Обречены все, как и эти, в визжащих машинах…» — подумал он.

Ананд встал с камня и побрел кромкой моря вслед заходящему солнцу. Вся его прежняя жизнь казалась ему прекрасным сном.

«Сын мой жив; я отдал его чужой женщине. Зачем? Спасти ее? Не слишком ли велика жертва?» — мысленно спрашивал он себя и, не останавливаясь, долго брел вдоль берега. Потом наступил момент, когда его мозг отказался мыслить. Он надел сандалии и быстро направился в сторону шоссе.

У бордюра стоял «фиат» — такси. Он подошел к машине и увидел на заднем сидении Раджу.

— Раджа, ты? Почему ты здесь? — спросил Ананд, словно проснувшись.

— Я ехал от Бирлы, смотрю ты идешь сюда, к шоссе. Я решил тебя подождать, — невинным голосом ответил Раджа.

— У тебя зрение, как у орла. Мне надо бы домой. Дядя, наверное, волнуется.

— Поехали, — сказал Раджа.

Ананд сел рядом с ним.

Спустя десять минут Ананд уже сидел в гостиной и пил кофе вместе с дядей.

— Итак, завтра — в дорогу, мой любимый племянник. Так что ты соберись. Возьми все необходимое и дорогое для тебя, — Джавар загасил сигару и посмотрел на Ананда. — Дорогой! Возьми себя в руки! Ты молод. У тебя все еще впереди. Деваки в своем следующем воплощении будет иметь еще более счастливую судьбу, ибо она была добра, чиста и полна любви к миру и к людям…

Дядя встал.

— Пойдем, посмотрим детскую, — сказал он.

Ананд повиновался.

— Да… — протяжно произнес дядя, глядя на великолепную мебель и игрушки. — Здесь воистину детский рай и мир…

На столике стояли подарки внуку от деда. Слезы выступили на глазах Джавара.

Затем они поднялись в спальню Ананда и Деваки и несколько минут посидели там и поговорили по душам. Джавар умышленно привел сюда племянника, ибо знал по себе, как в таком положении трудно и страшно заходить в святая святых, где нет того, кто был твоей судьбой, жизнью, любовью…

— Ананд, повторяй про себя всю жизнь, что бы ни случилось, и это не эгоизм, а щедрость природы: «На черный день береги деньги, пуще денег береги жену, пуще жены и пуще денег береги самого себя».

— А вот я не сберег жену, — сказал Ананд и отвел глаза.

— Это не твоя вина. Погибли сотни людей в этой катастрофе. А сколько мрут от болезней и голода?! Ты знаешь?! — перешел Джавар на крик.

Ананд встрепенулся.

— Да, да, конечно, дядя. Я веду себя не совсем нормально. Но это, я надеюсь, пройдет.

— Пройдет, конечно, пройдет! Нужно время. И первое лекарство от несчастья — это не думать о нем. Ясно? Все! Я пошел к себе в комнату. Как все упакуешь, выходи в сад — погуляем, хорошо?

— Да, дядя, — ответил Ананд.

Джавар вышел. Ананд остался один. Посидев минут пять на постели, вдыхая ароматный запах подушки Деваки, он заплакал, как ребенок, слезы просто душили его. Через полчаса, немного успокоившись, он позвал слугу, чтобы тот помог ему начать сборы в дорогу.

«Самое трудное и важное — это начать, взять чемодан и открыть его», — сказал он себе и принялся искать чемодан. Наконец обнаружив и раскрыв, он бросил его на пол. Вошел слуга, и они неспеша стали укладывать вещи. Ананд взял два костюма, несколько хлопчатобумажных и трикотажных рубашек, свитер и обувь, несессер и всевозможные принадлежности туалета и, конечно же, фотографию Деваки и ее серебряный браслет, тот, который она уронила, когда в первый раз «упала» на его машину.

Вошел Джавар.

— Ты готов, Ананд?

— Почти что, дядя!

— Возьми шкуру антилопы, — напомнил тот, — хотя не надо! Лишний груз. Ты же будешь приезжать в отпуск. Там мы добудем еще одну.

— В Агре стоит прекрасный мавзолей Тадж-Махал. Какие памятники строили императоры, Великие Моголы, и их навабы своим женам! — сказал Ананд.

— Да, они строили памятники женам, а на поверку выходит, что это памятники искусства нашего народа, памятники нашим предкам. Ты и твоя душа — лучший памятник твоей жене, дорогой Ананд, — со вздохом закончил Джавар.

Когда вещи были собраны и уложены, Джавар с племянником долго гуляли по саду. Гудели пчелы и всевозможные насекомые. Джавар бросал зерна павлинам — птицам бога Кришны.

— Попьем чаю, Ананд, — и спать. Завтра рано утром за нами заедет Раджа, чтобы отвезти в аэропорт.

После чая они отправились спать. Впервые после жуткой трагедии Ананд уснул в своей постели, вторая половина которой была пуста…

Вещи быстро погрузили в машину. Ананд обнял слугу. Старик прослезился.

— Я буду звонить, Раму. Следи за домом. Пригласи автомеханика, пусть смажет автомобиль и поставит на колодки.

— А почему ты ее не продашь? — спросил дядя.

— Нет, нет, я мог бы подарить ее Радже, но с этой машиной у меня связано слишком много воспоминаний.

— Все понятно! — воскликнул Джавар.

— Раджа, купи себе новую машину, — обратился к другу Ананд. — «Премьер» пусть ждет хозяина, а не дождется…

— Некогда разговоры разговаривать! — прервал дядя племянника. — Садимся и едем!

Джавар тоже попрощался со слугой. Раджа сел за руль нового «джипа», взятого им напрокат, разумеется, за счет фирмы. Мотор заработал, и машина быстро скрылась за поворотом.

Добрый Раму еще долго стоял один у раскрытых ворот и смотрел перед собой невидящими от слез глазами…

Зарегистрировав билеты и сдав багаж, Ананд с дядей оставили при себе лишь ручную кладь. До отлета оставалось всего несколько минут, и они стали прощаться с Раджой.

— Я надеюсь на тебя, молодой человек! — серьезно сказал Джавар.

— Раджа! Можно тебя на одну минуточку? — спросил Ананд. — Извини, дядя.

Молодые люди отошли в сторону.

— Раджа!.. — начал Ананд и помолчал.

— Да, Ананд, я тебя слушаю!

— Ты мне друг?!

— О чем ты, Ананд?! Ты просто обижаешь меня.

— Так вот, друг мой Раджа, я открою тебе одну тайну. Но ты, надеюсь, понимаешь, что не должен говорить об этом никому ни слова.

— Клянусь!

— Мой сын жив! — резко сказал Ананд, оглянувшись. — Я не буду сейчас рассказывать все подробности, на это у меня не хватит душевных сил и времени.

— Как жив!? — явно оторопев, воскликнул Раджа.

— Да тихо, ты! — прикрикнул на него Ананд. — Я отдал его женщине, у которой ребенок умер от этой же катастрофы. Она родила мертвого ребенка преждевременно. Мужа она потеряла, как и я Деваки. Для нее ребенок был последним шансом, чтобы выжить. И я отдал ей своего. Она ничего не заподозрила. Из газет ты знаешь, что это случилось под Агрой, в большом поселке строителей. — Ананд перевел дыхание. — Это все, что я могу тебе сказать. Ты меня не осуждай, все это очень сложно. Пройдет время, и мы с тобой поговорим обо всем. Но у меня к тебе просьба. Родители погибшего мужа Ешоды живут здесь, в Бомбее. Я не знаю, где именно. Ее мужа звали Викас, он был пилотом вертолета, служил в аэропорту в Сринагаре, что в восьми милях от города. Ты, пожалуйста, позвони Али Шаху. Пусть он найдет адрес родителей погибшего летчика Викаса. Запомнил?

— Да, Ананд!

— Когда ты узнаешь адрес, выбери время и понаблюдай. Это, я думаю, несложно. Ее родители имеют собственный дом, значит, есть и сад, веранды, террасы… Посмотри, как воспитывается мой сын. Короче говоря, мне нужно будет знать все обстоятельства, связанные с ним. Мало ли что может случиться!

— Мне более, чем понятно, Ананд. Я сделаю все, о чем ты просишь и даже больше.

— Спасибо, дружище. Только — никому! Ясно?

— Могила.

На лице Ананда появилась гримаса, напоминающая улыбку.

Подошел дядя.

— Ананд, нам уже пора. Объявили Посадку.

— Ананд! — воскликнул Раджа. — А ты вернешься?

— Не знаю, друг, — сухо ответил Ананд.

Раджа бросился ему на шею.

— Прощай, Ананд. Пиши, звони. Мне будет очень плохо без тебя. Я… я… я люблю тебя, Ананд. Крепись и будь здоров! Все еще образуется! Ты не переживай! — отрывисто говорил Раджа, его руки дрожали от волнения. Затем он попрощался с Джаваром.

Миновав таможню, Ананд и его дядя прошли на посадку.

Раджа впервые на собственном опыте ощутил, что означает фраза, так часто встречающаяся в художественной литературе: «он ощутил слабость в коленях».

«Тоже мне, писатели! Слишком мягко сказано!» — подумал Раджа, так как ему показалось, что он вообще без ног, что он отделился от тела и что душа его, как невинное облако, стоит посреди огромного зала аэропорта.

Прошло несколько минут, прежде чем душа Раджа вернулась в свое временное, бренное тело. Он оглянулся вокруг себя и увидел пеструю, шумящую, движущуюся толпу людей, услышал крики носильщиков, продавцов прохладительных напитков и фруктов, словно кто-то внезапно включил телевизор и на полную мощность врубил звук. Вдруг он ощутил себя совершенно одиноким в этом мире, где жил уже тридцать три года, и медленно побрел к стоянке автомашин, где припарковал «джип-лендровер». Включив зажигание, он увидел, как в небо взмывает белый реактивный лайнер. Из его черных, продолговатых, как ракеты, сопел винтообразно вырывались дорожки дыма. Рев турбин со свистом наконец медленно угас, и небо за аэропортом «облегченно вздохнуло».

Раджа тоже вздохнул и осмотрелся. Затем отпустил сцепление и нажал на газ.

Через сорок минут он был уже в офисе. Его помощник — «крепыш» сидел за рабочим столом.

 

Глава третья

Самолет из Бомбея мягко приземлился в аэропорту Эмбакаси.

Туристы шумно направились к выходу. Было утро, а для туристов это время «сафари» — этим суахилийским словом в Восточной Африке называют любую поездку. Если турист поедет на запад, в глубь горной Кении, он увидит наиболее экономически развитые районы. Изумрудные чайные плантации чередуются здесь с бархатистой зеленью кофейных ферм, огромные животноводческие ранчо — с пестрыми коврами огородов. Мимо них тянутся прекрасные дороги, вдоль которых расположены уютные чистые городки, где африканцы к воскресной заутрене надевают галстук и шляпу.

Джавар и Ананд взяли свои чемоданы и вышли из здания аэропорта, миновав таможенный досмотр. Воздух был прозрачным и синим. Видно было далеко вокруг. Перед зданием аэропорта под огромнейшим баобабом пестрели шумные закусочные.

Дядя и племянник сели в такси, и через полчаса их уже встречал Дараян. За его спиной возвышался с неизменным острым копьем в руке сын Африки — Мумба.

Встреча была шумной. Мумба был чрезвычайно обрадован тем обстоятельством, что сюда, в Найроби, приехал племянник его хозяина.

— Он будет моим заместителем, — громко сообщил Джавар, представляя слугам племянника, — по всем вопросам. Вам ясно?

— Как этот день, господин, — ответил Дараян на пенджаби и, погладив бороду, поклонился Ананду.

— Добрый день! Здравствуйте! — сказал Ананд, сразу определив, что Дараян — сикх.

Мумба, восторженно сверкая глазами, пожал руку, протянутую ему племянником Джавара.

— Будем ходить на охоту, сафари, — сказал он, блеснув белозубой улыбкой и ударяя копьем по щиту.

Потом племянник и дядя поплавали в бассейне, отдохнули немного и расположились на террасе пить кофе.

— Завтра, я думаю, съездим в контору, и я познакомлю тебя со служащими, а потом покажу Найроби, заедем в несколько знаменитых клубов и так далее, — отпивая кофе, сказал Джавар.

— От тебя, дядя, я давно уже слышал о клубе «Маунт-Кения сафари клаб» — клубе для богатых туристов и местных бизнесменов.

— Посетим и это заведение! А потом мы с тобой будем охотиться. Это главное. Через охоту ты мгновенно постигнешь африканскую природу, — вдохновенно заговорил дядя, зажигая сигару. — Это постижение почему-то происходит в состоянии полной мобилизации нервов, психики, душевных и физических сил. — Он выпустил дым в потолок и закончил, подчеркнув свои слова жестом левой руки: А это бывает только на охоте.

Когда, гуляя по саду, они остались вдвоем, Ананд спросил:

— Дядя, откуда у тебя великан Мумба? Кто он?

— Это масай! Нилоты и масаи — самые свободолюбивые племена. Они скотоводы. А при наличии такого животного мира поневоле станешь охотником и воином. Защищаться от хищного зверя всегда было необходимостью и обязанностью мужчин масаев. — Джавар взглянул на притихшего и внимательно слушающего племянника и продолжал: — Их основная пища — молоко, смешанное с кровью. Натренированной рукой они вонзают в вену коровы или быка стрелу или нож и нацеживают в сосуд из тыквы строго определенное, как у донора, количество крови, чтобы животное не ослабло. Ранку замазывают глиной. Масаи подолгу кочуют в безводных районах, и такая своеобразная смесь служит им напитком, утоляющим жажду и восстанавливающим физические силы.

— А откуда они? — с интересом спросил Ананд.

— Этнографы говорят, что их предки пришли то ли из Саудовской Аравии, то ли из Египта. Это самые высокие люди на Земле. Постепенно, дорогой Ананд, ты все узнаешь и увидишь сам.

Джавар выделил для племянника самую большую комнату на втором этаже с видом на город и саванну с белеющей вдали горой Найроби.

И Ананд удобно расположился в ней. Портрет Деваки он повесил у изголовья своей кровати, на стене.

Красный луч солнца упал на портрет, задрожав на красивом лице Деваки.

«В нашем сыне ее красота, натура, характер и моя память», — подумалось ему, и он снова ощутил тяжесть на душе. О жене у него остались только светлые мысли и воспоминания. И как только хотя бы на мгновение его мятущееся сознание представляло, что ее нет и никогда не будет рядом с ним, что ее нет на Земле, в этом мире, Ананд вновь погружался в ту же самую «реку» — поток, обреченный на движение в одном направлении, в направлении отрешения от жизни, ухода от нее, отказа от сознания, ибо в нем — вся беда. Да и если бы только в нем, сознании. Беда в создании человеческом, в его развитии, как особи, в его общении с окружающим миром и себе подобными.

Ананду пришли на ум строки поэта, имя которого он не запомнил. Когда-то давно он читал его в переводе на хинди:

Отказаться от сознания — обычного, такого, какое вложили в него мать, дядя, люди, книги… Это трудно. Это подобно полному отказу от себя нынешнего во имя другого человека.

Стукнули в дверь. Ананд вздрогнул и резко обернулся. Никого не было. Он вышел из комнаты. Никого. Спустился вниз, вышел в сад. Джавар, смеясь, играл с Мумбой в гольф.

— Ну и ловок же ты, сукин сын! Но я тебе сейчас задам! — приговаривал вспотевший Джавар.

Мумба, слегка ссутулившись, ухмыльнулся.

— Дядя! — позвал Ананд.

— А! Племянник! Дорогой, иди к нам!

— Дядя, в мою дверь кто-то постучал, — сообщил бледный Ананд, — а когда я вышел посмотреть, никого не было.

— Значит, скоро кто-то к тебе придет! — весело отозвался дядя. — Ладно, Мумба, сегодня победа твоя! Пойдем, получишь деньги. А пока я схожу за ними, скажи Дараяну — пусть накрывает на стол.

— Сегодня прекрасная дичь, бвана, то есть господин, — вкрадчиво сообщил Мумба.

— Это прекрасно! Я хочу, чтобы так было всегда! Мой племянник любит все свежее, и с кровью, — смеясь сказал Джавар. — Дараян! Слушай, дорогой друг, мой племянник любит все свежее. Когда мы не ходим на охоту, покупай у охотников свежее мясо птицы и животных, кроме слонов и буйволов. Верно, Ананд? — обратился он к племяннику и похлопал его по плечу. — Не откажется он и от яиц фламинго, черепах и страусов! — добавил он, улыбаясь и поглаживая бороду.

Ананд попробовал улыбнуться.

Время, остававшееся до обеда, Ананд провел среди этих смелых, простодушных в обращении, живых и оптимистичных мужчин. Это отвлекло его от горестных размышлений. Его душа понемногу начинала находить потерянную опору.

После очень необычного для Ананда обеда, который состоял из просто приготовленного мяса на вертеле, печеной рыбы, фруктов и зелени, прекрасного белого вина, кислого молока буйволиц, которым особенно любил запивать мясо Джавар, он поднялся к себе и впервые после жуткой трагедии, которая произошла с ним, крепко уснул, свалившись на постель, как подкошенный.

Проснулся он от стука в дверь. Ананд поспешно встал и вышел из комнаты. Никого не было.

«Значит, кто-то придет», — повторил он про себя слова дяди и вернулся в комнату. Вершина горы Найроби прекрасно фокусировала дальнее зрение, позволяя мыслям таять и парить безмятежно у самой ее вершины. Ананду захотелось поехать к этой горе, захотелось посмотреть город, поближе познакомиться с этой замечательной страной, о которой он много читал и слышал. Ведь когда-то он завидовал тому, что дядя живет здесь.

Он спустился вниз. В холле, на аджине сидел Джавар и пробовал курить хукку.

— Добрый вечер, Ананд! — воскликнул он, завидев племянника.

— Добрый вечер, дядя! Вы, как истый наваб! А где же ваш человек, отвечающий за хукку? — несколько оживившись, спросил Ананд.

Джавар заметил это и ласково посмотрел на племянника.

— Дядя, — сказал Ананд, не дождавшись ответа на свой вопрос, — я хочу познакомиться с городом и хочу посмотреть Кению.

— О, это прекрасно, Ананд! Тебе хочется! У тебя появились желания! Значит, ты хочешь жить! — обрадовался он, вскочил и, схватив Ананда за плечи, почти закричал:

— Завтра же, мой друг, завтра же! — Он легкими шагами пересек холл и крикнул: — Дараян! Мумба!

Тотчас же две фигуры: одна с бородой, а другая — с копьем выросли в дверях.

— Черный Аполлон! — обратился он к Мумбе. — Послезавтра едем на охоту!

От радости Мумба высоко подпрыгнул на месте. Ожерелье из когтей льва глухо звякнуло, ударившись о его крепкую грудь. Туника отливала багрецом в ярком закатном солнце.

— Я сегодня же начинаю готовиться, бвана! Все будет как обычно? А на кого будем охотиться?

— Завтра я тебе скажу точнее. Нас пятеро. Несколько лицензий на крупных животных у меня будет. Дараян! Скажи Джойсу, чтобы готовил «джип». Это все! Вы свободны до ужина! — и Джавар буквально рухнул в кресло. — Да, Дараян! Забери эту снасть! — он указал на хукку. — И принеси из моего стола сигары…

Поблескивающий под утренними лучами солнца «форд» легко нес Ананда и Джавара по чистому и словно умытому Найроби.

— Климат в Кении необычайно разнообразен, как и ее ландшафт, но микроклимат в Найроби очень благоприятный, редкий для экваториальных широт, — заговорил Джавар после недолгого молчания, — температура обычно не поднимается выше плюс двадцати семи и не опускается ниже плюс семи градусов по Цельсию в любое время года. Правда, иногда бывает жарко. Но стоит отъехать десять-пятнадцать километров, и ты попадаешь в такой зной, что сразу вспоминаешь Мадрас.

В офисе Ананд был представлен секретарше Сите, статс-секретарю и двум инженерам.

— Твой кабинет, дорогой Ананд, будет здесь, — сказал Джавар и открыл небольшую комнату, которая находилась рядом с его кабинетом. — Если тебе не нравится эта мебель, ты можешь поменять ее!

— Нет! Зачем же? Здесь вполне удобно.

— Итак, господа! Ананд, мой племянник, будет моим заместителем по всем вопросам. Бомбейское производство находится под его контролем. Вопросы — к нему! — и Джавар зашагал по приемной, раздумывая. — Все! — вдруг сказал он коротко. — Через неделю или дней через десять он приступит к своим обязанностям. А эти дни уйдут на знакомство с деловым миром Кении, посольствами, ее народом и, конечно, природой!

Сита заулыбалась.

— Сита! Я надеюсь, что Ананд, как человек дела, тебе понравится.

— Он мне уже понравился! — зардевшись, ответила она.

— Ну и ну! Ананд! Я и не думал, что ты можешь производить такое положительное впечатление на людей! — Он погладил бороду.

Служащие, дотронувшись до тугих узлов галстуков, улыбнулись.

— Вот и отлично! Мы ушли! Если что, вечером я дома. Можете звонить! — и Джавар с легким поклоном направился к двери.

Ананд пожал руки двум европейского вида африканским интеллигентам, поклонился Сите и вышел вслед за своим шефом — дядей Джавахарлалом.

Потом они посетили «Маунт-Кения сафари клаб», располагавшийся недалеко от Найроби. Там они пообедали, погуляли среди прудов. Джавар представил своего племянника «белым» и «черным» влиятельным людям и торговцам.

— Вон тот толстяк в костюме в крупную клетку, — указал глазами Джавар, — в прошлом году сбыл в Америку и Европу двести тысяч зебровых шкур.

— Еще несколько лет, и в Африке не останется зебр, — заметил Ананд.

— Вполне возможно. Хищничество здесь процветает.

— Это и понятно. Чужое не жалко. Лишь бы обогатиться. Вообще, как я понял, здесь не так уж трудно сколотить первоначальный капитал.

— Ты правильно понял Ананд! Сможет любой тупица. А если еще и совесть отсутствует, а присутствует умение лавировать, «играть» в жизнь по неписаным законам, то тогда вообще — раз плюнуть. Это богатейшая страна!

В это время к ним «подплыл», пыхтя сигарой, толстяк, которому Джавар представил своего племянника.

— У тебя прекрасный помощник и, как я знаю, наследник! Что ж, это отлично! Надолго к нам?

— Пока не надоест, — дежурным тоном ответил Ананд.

— Здесь не может надоесть! Простор для бизнеса широк. Твой дядя, надеюсь, ввел тебя в курс. Берите пример с меня! — и он уплыл под синим облаком сигарного дыма по направлению к трем джентльменам, стоявшим у мраморной арки, по-видимому, это были англичане — туристы.

Они были бледны, худы и туго затянуты в смокинги. Каждый держал в руке стек.

Сидя за чаем на веранде кафе, Джавар сказал:

— Ананд, я хочу совместить охоту с небольшим путешествием. Страна невелика, но необыкновенно контрастна и создает впечатление бесконечности и величия. Здесь есть места, где природа существует в первозданном виде. Такие места остались, конечно, и в нашем отечестве, но мало. Африка — континент еще дикий. Словом, что говорить! Надо увидеть самому! — и Джавар поднялся, заметив, что Ананд допил чай.

Он расплатился с официантом и, взяв племянника под руку, богатый, уверенный в себе, вышел из кафе. Никто никогда не знал, что творится у него на душе. А на душе у индийского промышленника была бесконечная тоска от сознания неудачно сложившейся личной жизни, к которой прибавилась трагедия Ананда. Он прекрасно понимал, что у племянника, как и у него самого, личная жизнь разрушена. Но Джавар был из тех натур, которые не сгибаются под ударами судьбы. И происходило это не оттого, что он был упрям, а оттого, что умел верить, надеяться и ждать.

— Пока я жив, — сказал он Ананду, когда они сели в машину, направляясь домой, — я надеюсь, а значит, работаю во внешнем мире и в себе, над собой. Ананд! Ты же из брахманов. Мне ли тебя учить? — он взял племянника за руку. — У тебя трагедия, но ты жив, молод и здоров. Я надеюсь, что здесь, в Кении, ты получишь «мертвую воду», залечишь тело, а потом силы природы принесут тебе «живой воды» — и ты вновь обретешь живую душу.

Когда племянник и дядя расходились по своим комнатам, Джавар сказал:

— Ананд! Завтра собираемся, и после полудня выезжаем. Желаю крепко выспаться!

— Спасибо, дядя! Что бы я делал без тебя? — начал было Ананд, но Джавар прервал его:

— Никаких сантиментов, ты же знаешь, я этого не люблю. Мы мужчины. И должны делать мужское дело. У тебя все впереди, Ананд. Так значит, вперед!

— Спокойной ночи, дядя! — повеселев сказал племянник.

— План у меня не гигантский, но широкоохватный, — обратился Джавар к окружившим его друзьям. — Едем на север, через земли племени кикуйю к озеру Баринго, где, — он посмотрел на Мумбу, — обитают племена иджемпс — земледельцы, отделившиеся от скотоводов масаев. Затем посетим теперь уже малочисленных пещерных людей — охотников ндробо, — он улыбнулся. — А там — к озеру Рудольф. Все остальное будет прилагаться. Таков стратегический план.

Мумба, блеснув синеватыми, похожими на вареный яичный белок, белками глаз, сказал:

— Мзури сана! Бвана, вы великий человек!

Джавар захохотал.

— Кстати, Ананд! На суахили «мзури сана» означает: очень хорошо.

— Да, господин, бвана Ананд! Хозяин знает мой язык.

— И нашу религию! — вставил Джойс, водитель из племени кикуйю. — Бвана! Мой брат женат на девушке из племени ндробо, он сможет стать нашим проводником туда.

— А мой племянник женат на девушке из племени рендилле, — с горячностью проинформировал Мумба, и серьги его вспыхнули огнем саванны.

— Это там, где озеро Рудольф?! — спросил Джавар.

— Да, бвана, да, — подтвердил черный Аполлон.

— Но добираться туда придется через сущий ад, должен сразу предупредить всех. Сейчас там, по крайней мере, градусов пятьдесят по Цельсию. Это раскаленное плато.

— Ну и пусть! Это хорошо! — воскликнул Ананд.

— Барагон, дорогой Мумба, — предпоследний населенный пункт перед пустыней, прилегающей к озеру Рудольф, — Джавар прошелся босиком по мягкому ковру и продолжал: — Всем должна быть понятна трудность и радость поездки.

— Да, да, бвана! — в один голос воскликнули два сына Африки.

Ананд весело посмотрел на них и улыбнулся Дараяну, который подошел к нему.

— Господин, — сказал Дараян, — мне бы тоже хотелось поехать с вами, а то мой кирпан совсем заржавел, да и я сам что-то стал полнеть.

Джавар метнул на него проницательный взгляд и сказал:

— Хорошо, только найди сторожа, чтобы следил за домом.

— Бвана! Я могу привести троих прекрасных воинов, — предложил Мумба, — за небольшую плату.

— А я их знаю? — спросил хозяин.

— Да, бвана. Они поочередно охраняют военный аэродром Истли.

— Хорошо. Я знаю начальника аэродрома, могу позвонить.

— Не надо, бвана. Я сейчас схожу к ним, они живут здесь недалеко.

— Ладно! — согласился Джавар.

Мумба направился к выходу и, уже стоя в дверях, бросил:

— Через полчаса я приведу одного из них или двоих. Третий, конечно, дежурит.

— Итак, Дараян, можешь собираться и чистить свой благословенный кирпан. А я должен заехать в управление за лицензиями.

Джавар вместе с Джоем вышли на улицу. Послышался удаляющийся гул мотора.

Ананд спустился в сад. Павлин смотрел на него мерцающими бусинками глаз, распустив широчайший веер хвоста. Маленькая его голова, увенчанная короной, придавала всему величественному виду птицы нечто таинственное, сказочное и неземное…

«Павлин — птица бога Кришны, священная птица для любого индийца», — подумалось Ананду в который раз. Легкая, щемящая тоска по родине исподволь проникала в душу. Он резко повернулся, вошел в холл и взял со стола только что принесенный пакет с индийской корреспонденцией, извлек журнал «Блиц» и стал с интересом листать пахнущие типографской краской страницы. Затем он набрал номер телефона офиса в Бомбее. Послышался бодрый голос Раджа:

— О! Ананд! Ты? Очень рад! Рам, рам!

— Как дела Раджа?

— Все в порядке, шеф! Дела идут, контора пишет! Адрес узнал. Это недалеко от Форта. ОН развивается хорошо. За ним прекрасно ухаживают.

— Спасибо, Раджа! — закричал в трубку Ананд. — Я позвоню еще! До свидания!

К сафари все было готово так же, как и все его участники.

— Итак, сколько же нас в наличии? — смеясь, спросил Джавар.

— Нас пятеро, бвана, — отрапортовал Мумба.

Двое его друзей — высоких красавцев в красивых туниках, с копьями и щитами, расположились по углам террасы — сторожили на совесть. Страусиные султаны на остриях копий мерцали в сиянии дня. Дараян все объяснил им: где находится еда, вода, телефон и все домашнее хозяйство. Но это было, кажется, излишне. Ребята были вполне знакомы с элементами цивилизации и хорошо изъяснялись на английском.

Мумба подготовил небольшой лук, несколько десятков стрел, и яд к ним. Все это он тщательно уложил в небольшой ящик, который хранил, как зеницу ока.

— Бвана, — обратился он к Джавару, — пива надо много.

— Да, да, пивом я запасся. Я знаю, что африканцы очень любят пиво «Пилзер» и «Слоновый бивень».

— Это лучшее угощение! «Слоновый бивень» — это «Таскер»! Да, да! — Мумба, пританцовывая, подмигнул землякам, которые получили в подарок от хозяина по три бутылки «Таскера» и, сидя на террасе, потягивали из горлышка древний напиток «общения».

Джойс укрепил груз на автомобильном четырехколесном прицепе дополнительным шпагатом, проверил скаты, запасы горючего и произнес:

— Мзури сана! Можно ехать, бвана!

Все расселись по местам. «Джип-лендровер» взревел, вырулил на дорогу и, обогнув город, взял «курс» на север Кении — этой «самой прекрасной страны в мире».

Рыхлые канделябровые молочаи рассыпались в труху под колесами. Вековой слой сухих листьев, колючек и трав покрывал камни. Лишь красные соцветия алоэ оживляли серо-черное однообразие рифтовой долины. Ананд никогда не видел столь пустынной и унылой местности.

— Из-за длительного зноя ничто не разлагается. Все живет лишь от дождя до дождя, — спокойным голосом пояснил Джавар.

Над озером Ханнингтон — птичьим озером — появилась крылатая туча фламинго. Чуть ли не из-за каждого куста выглядывали антилопы дик-дик. Маленькие зверьки, величиной с зайца, провожали машину любопытными глазами.

Ночевали на западном берегу озера Баринго, недалеко от палаточного кемпинга «Фиш Игл».

— Забавная история с этим кемпингом! — сказал Джавар. — В 1952 году здесь поселились супруги Робертс. Дэвид зарабатывал тем, что истреблял крокодилов. В кемпинг он завлекал туристов — любителей дикой природы. Это приносило ему неплохие доходы. Но вот что примечательно… — страшный и громкий крик какого-то животного нарушил тишину, не дав Джавару договорить.

Мумба вскочил, как пантера, затем лег на землю и прислушался.

— По-моему, слон придушил льва, бвана… — медленно изрек он.

— Может быть, — безразлично ответил Джавар.

— Так что примечательно, дядя? — спросил Ананд.

— Примечательно то… — продолжил было Джавар, раскуривая сигару, но оглушительнее хлопки и треск крыльев раскололи темный и густой, как смола, воздух.

— Кто-то спугнул колонию цапель-голиафов, бвана, — спокойно сообщил Мумба.

— …что один из недобитых крокодилов отправил в мир иной хозяина кемпинга, — наконец-то закончил дядя свою мысль.

— Это он отомстил за своих собратьев, — с пристрастием заметил Джойс.

— Верно, Джойс! — поддержал догадку кикуйя масай.

— Так вот, вдова, Бетти — не знаю, жива она или нет, а их потомки сейчас здесь, — она, эта Бетти, на деньги мужа основала компанию по отлову диких зверей для зоопарков. И каких только здесь кино- и телережиссеров не перебывало. Все они снимали фильмы об Африке. Здесь я как-то побывал и с нашим Аббасом. У меня где-то даже есть фотография, на которой он, я, а по бокам — Джина Лолобриджида и Софи Лорен.

Джавар умолк. Несколько минут все хранили молчание. Ананд допил пиво, завернулся в кашмирскую шаль и попытался уснуть.

«Он развивается хорошо, — вспомнились ему слова Раджа. — Уход хороший».

Уже не однажды Ананда терзала мысль: зачем он отдал своего ребенка в чужие руки, чужой женщине? Никто не поймет этого. Да он и сам вряд ли понимал это. Кто-то другой в нем все это совершил. Тот, «кто-то другой», хотел спасти Ешоду, не дать ей умереть. Она потеряла мужа — прекрасного Викаса, а он потерял жену… Да, он обманул дядю во второй раз. Первый его обман увенчался счастьем. Чем же обернется этот? Ананд не находил четких, справедливых и определенных ответов на свои вопросы… Не находил он и четких мотивов своего поступка. Они были настолько сложны, настолько опутаны сонмом чувств и ощущений в период случившейся трагедии, что разобраться во всем этом можно будет только спустя годы. Может быть, он поступил неправильно, неверно… Бог знает…

* * *

Рано утром следующего дня путешественники сворачивали свой небольшой лагерь, готовясь продолжить путь. Послышался шум шагов. Мумба, словно пружина, с копьем и щитом, выскочил из палатки. Четверка иджепмс в роскошных львиных шапках подошли к нему. Они воткнули свои копья в землю и уселись рядом. Мумба сел напротив них. Разговор шел на суахили. Джавар все понял и велел Дараяну, пока Мумба соображал, принести четыре бутылки пива.

Джавар поставил у ног пришельцев свое угощение.

— О, богатый бвана! Чем будем платить вам за столь благословенный подарок? — спросил один из старейшин.

— Хорошим, дружественным отношением, — ответил им сын Бхарата.

— Нет, нет! — отвечали хозяева края. — Ты у нас в гостях. Проси, что тебе нужно, бвана!

Мумба уловил огонек в глазах Джавара и сразу же сообразил, что шапки из грив львов тронули душу старого охотника.

На размышления Мумбе потребовалось полсекунды.

— Бвана желают две львиные шапки в подарок! — сказал он и метнул взгляд на Джавара.

Убедившись, что попал в цель, Мумба успокоился.

Один из старейшин, отхлебнув пива из горлышка бутылки, воскликнул:

— Хана мзури сана! — что означало «здесь очень хорошо!».

Через минуту к нему подбежал мальчик, который словно вынырнул из кустов. Старейшина произнес ему на ухо какие-то слова. Тот мгновенно исчез в зарослях. И пока все оживленно беседовали, потягивая пиво, мальчик вернулся с двумя львиными шапками. Старейшина встал, взял в руки одну из шапок, подошел к Джавару и надел ее на седую голову «бваны». Зрелище было бесподобным, достойным кинокамеры великого оператора или кисти великого художника. Сероглазый Джавар выглядел настоящим львом. Его борода и нос очень сочетались с ниспадающими хищными прядями гривы.

Мумба выразил свое восхищение:

— Вы, бвана, истинный лев! Я всегда видел в вас могучего человека! Вы — царь человеков, как лев — царь зверей!

Все весело рассмеялись.

Вторая шапка, по подсказке Мумбы, была преподнесена Ананду, так как Мумба объяснил старейшинам, что это родной племянник бваны — хозяина сафари.

Джойс разговорился с земледельцами. Они рассказали ему о том, что осушили болото и возделывают на этой ниве лук — этот жутко горький плод, который они сами не едят, но его у них хорошо скупают прямо на корню белые люди. Также они сеют кукурузу и просо.

Старейшины пригласили путешественников, своих гостей, порыбачить. Джавар, перекинувшись взглядами со своим «племенем», получал одобрение.

Сначала они плыли по озеру на лодках, напоминающих папирусные лодки жителей эфиопского озера Тана, ставшие известными благодаря Туру Хейердалу. Потом пересели в широкую и плоскую лодку, сработанную из стволов дерева амбач, которое растет вдоль южного берега озера. Древесина этого дерева легче пробки. Двое высоких аборигенов гребли ладонями. Через час на лодке уже лежала горка жирных барбелей, рыб-котов и телапии. Они причалили к берегу, развели костер и стали печь рыбу, завертывая ее в плотные листья деревьев. Ананду показалось, что вкуснее рыбы, чем эта, он в своей жизни не пробовал. Об этом ощущении он поведал дяде.

— Ты прав, племянник, рыба здесь удивительно вкусна. Вода в реке экологически чистая, да и приготовление, сам видишь, естественное. Воздух, окружение, природа — все в совокупности и дает такое ощущение. В философском смысле плохой еды не бывает в природе, — закончил свою речь Джавар, широко улыбнувшись.

— Поздравляю вас, молодой лев, — сказал Мумба, — что вы на нашей земле. Теперь вы — наш. Вы — африканец! — подняв палец вверх, изрек он и пожал Ананду руку.

— Однако нам пора ехать, господа! — объявил Джавар, и все стали прощаться.

Через час «джип», пыхтя, медленно пылил по саванне…

Жара становилась нестерпимой. Запасы содовой, фруктов и пива заметно оскудели. После часа езды накатанная дорога закончилась. Пыль и пот покрывали красные лица охотников. А солнце жгло беспощадно. Казалось, что Земля застыла на месте, прекратив вращение, как и это раскаленное одинокое Солнце.

— Может быть, вернемся? — робко предложил Дараян, искоса поглядев на хозяина. — А утром возьмем проводника.

— Нет, Дараян, еще немного, где-то поблизости должна быть деревня.

И действительно, минут через десять Мумба почувствовал запах дыма.

— Джойс! Бери левее! Там жилье! — воскликнул масай, выкинув длинную и тонкую, как плеть, руку.

Джойс послушно повел машину в направлении, указанном Мумбой. Ананду, несмотря на зной, пыль, укусы насекомых, все нравилось. Сейчас он жил жизнью этой природы.

— Дядя! Это похлеще Раджпутаны!

— Да, Ананд! Я уже вспоминал и Мадрас, и Малабар в засушливый сезон. Скоро у нас на Родине начинается барсат — сезон дождей. Живительная, но унылая пора! А сейчас — раби. Убирают рис, хлопок, бобовые. Страда, одним словом… — произнес Джавар на кашмири и, взглянув на Ананда, подмигнул ему. «Выше голову, племянничек! Живы будем — не помрем» — говорил его взгляд.

Вскоре показалась бома — огороженный сухими кустами участок, по краям которого расположились две хижины — енканчи, обмазанные глиной с навозом. Рядом — небольшой сарай для скота. В центре — двор, видимо, загон, усеянный козьей дробью и верблюжьими лепешками, похожими на гнезда фламинго.

— Это, бвана, африканские, как их… — запнулся Мумба, показывая пальцем на лепешки, — …вспомнил! Африканские торты.

Джавар развеселился.

— Мумба! Да ты, оказывается, не только хороший человек и охотник, ты еще и прекрасный юморист! — шутливо оценил он остроумие масая.

Мумба принял гордый вид. Звякнув копьем, он вышел из машины. Вслед за ним все остальные буквально «выпали» из нее.

Из хижины вышла женщина с ребенком на руках и плотный мужчина. Джойс поговорил с ней и выяснил, что это семья из племени сук. У мужчины — две жены и семеро детей. Старшая жена и двое сыновей отправились на верблюдах за водой, а третий сын пасет коз. У семьи пять верблюдов и сорок коз. Они выращивают маниоку. А если бывают дожди — то кукурузу и сорго.

Малыш был курчавым. Он водил из стороны в сторону крупными вишневыми глазками, вокруг которых вились мухи, и улыбался. Ананд смотрел на малыша с умилением. Сердце его больно сжалось. Он подошел поближе и увидел, что в уголках его глаз копошатся белые червячки. Бросившись к машине, Ананд вытащил свою дорожную сумку с походной «африканской» аптечкой.

— Что у него в глазах?! — с испугом спросил Джойс.

— Это личинки, отложенные мухами, — ответил Джавар.

— Какой ужас! — произнес Мумба.

Ананд извлек из аптечки пакет с борной кислотой и подал его матери. Через Джойса ему удалось растолковать ей, что надо чаще промывать ребенку глаза, и он тут же продемонстрировал ей, как надо производить эту процедуру.

— Ананд у нас настоящий фельдшер, вайдья! — гордо и важно заметил Джавар, явно довольный поведением племянника.

Хозяин объяснил им, как проехать к озеру Рудольф. Джойс все понял и сел за баранку. Ананд с состраданием поглядел на умытого малыша, улыбнулся и сел в машину.

Джавар подарил хозяину бутылку «Пилзер» и пластмассового слоненка малышу.

Когда машина миновала несколько поворотов, все увидели перед собой бирюзовую полосу озера. Дорога пошла под уклон. Навстречу «джипу», вытянувшись примерно на километр, не спеша, под глухой звук деревянных колокольчиков, двигался караван верблюдов, нагруженный огромными колебасами и бурдюками с водой.

Караван возглавлял поджарый и мускулистый абориген средних лет, в сандалиях из автомобильной покрышки и набедренной повязке из вылинявшего красного лоскута. На его голове держалась непонятно какой силой глиняная шапочка, увенчанная роскошным страусовым пером.

Преградив Джойсу путь копьем, он объяснил, что тот должен подождать, пока верблюдов не выведут на обочину. Вместе с подростком, который, прыгая с камня на камень, подбежал к вожаку, они осторожно «вытягивали» верблюдов с дороги. Эта «операция» заняла более часа.

— Объехать караван мы не сможем из-за камней! — горячился Джойс, отбиваясь, как от оводов, от нападок Мумбы, который упрекал его в недальновидности и плохом зрении, назвав его «кротом». Между ними чуть было не вспыхнула ссора. Но Джавар, со свойственной ему жесткостью, резко «прихлопнул», словно муху, разгоревшийся спор.

Освободив дорогу, африканцы, большой и малый, поздоровались с каждым из путешественников за руку и поинтересовались, откуда они и кто такие.

Джавар кратко объяснил.

— А! Индия! Да, да! Страна чудес! Слышал, слышал! — восклицал на суахили вожатый. — А мы из племени рендилле. В сухой сезон раз в неделю мы приводим караван к озеру. И так круглый год.

— Да! Вам приходится очень ценить воду!

— Еще бы, бвана! Наша жизнь без воды — ничто…

Распрощавшись с рендилле, Джавар дал знак, и все быстро сели в машину.

Поросшие пальмами дум окрестности Лакваканголе, как и все западное побережье озера Рудольф до угандийского горного массива Рувензори, — исконные земли племен туркана.

Мужчины-туркана почти не носят одежды. Это очень удивило Ананда.

— Почему вы носите глиняные шапочки? — спросил он у молодого человека с бусами на шее и копьем в правой руке.

— Если не носить такие шапочки, солнце выгонит из головы все, что в нее вложил Нк-хайй, — перевел Мумба ответ африканца.

На улице деревни, между длинных дворов для скота, сидел дряхлый старец, превративший свою голову в нечто, напоминающее дикобраза: из его глиняной шапки во все стороны торчали длинные рыбьи кости, к концам которых были прикреплены разноцветные бисеринки. У старика, сидевшего рядом с ним, на голове красовалось сооружение из перьев страуса и кусочков скорлупы от яиц. Мимо них прошагал величественный старик, спину которого прикрывала целая львиная шкура. Голова его была выбрита на макушке и залита глиной. В глину были воткнуты разноцветные перья. Шарик из белого страусового пуха покачивался на копье, которое старик нес на плече.

— Что означает этот шарик? — спросил Ананд у Мумбы.

— Это символ мира. Когда туркана идет по чужой земле, этот шарик, алокет, как бы говорит, что воины не хотят применять оружия.

— Туркана — один из нилотских народов, Ананд, — вставил Джавар.

Когда жара спала, путешественники принялись разбивать лагерь на живописном берегу озера. Мумба заметил подошедшую на водопой стайку антилоп. Опустившись на колено, он беззвучно выпустил из маленького лука стрелу, которая тенькнув, вонзилась в прекрасный глаз антилопы, и та резко опустилась на передние ноги. Поняв, в чем дело, ее сородичи быстро исчезли. Мумба молниеносно перерезал антилопе горло и разделал ее так быстро, что все не успели и глазом моргнуть. Уже через полчаса На вертеле жарились лучшие куски мяса.

Джавар многозначительно улыбнулся Мумбе. Тот понял смысл улыбки хозяина и тихо бросил:

— Сердце охотника не выдержало, бвана!

— А я ничего, Мумба, что ты, все нормально! — успокоил его Джавар.

Дараян расстелил дастархан, выставил напитки — все предусмотрел, ничего не забыв.

— Что будем пить, господин? — спросил он.

— Я бы выпил рюмку виски, — спокойно ответил Джавар.

— Я тоже, — поддержал желание дяди племянник.

— Хорошо. Итак, прошу, господа! — пригласил Дараян.

Перед каждым на широкие листья Мумба положил куски мяса.

Джавар, как старший, произнес тост:

— За жизнь, дружбу и счастье на этой земле! — промолвил он и осушил свой походный пластмассовый стаканчик.

Виски показалось Ананду настолько душистым и приятным, что он налил себе и Джавару еще.

Дараян посмотрел на хозяина.

— Я понял тебя, Дараян! — сказал ему тот. — Пей, здесь ты можешь пить.

Дараян налил себе и Мумбе. Мумба не любил спиртного, но, чтобы не обижать всех остальных, он с отвращением проглотил «огненную смесь» и принялся жадно жевать мясо, запивая его пивом.

— Ананд! — обратился Джавар к племяннику. — Вот поживешь в Африке и сможешь написать прекрасную книгу об этой стране. Может быть, даже получше, чем Хемингуэй свою «Зеленые холмы Африки». Прежде чем писать, все надо пропустить через себя, почувствовать изнутри. Если бы у меня был хоть какой-нибудь к этому талант, я бы обязательно написал. Но на старости лет я, наверное, все-таки напишу «Записки охотника», — и, смеясь, он машинально взял наполненный стаканчик.

Свежее и сочное мясо, умело приготовленное, было съедено очень быстро.

— Мумба большой специалист! — воскликнул Джойс, вытирая жирные руки травой.

Еда и питье всем понравились. Насытившись, все улеглись спать. Ананд еще долго лежал с открытыми глазами, глядя на Южный Крест и слушая африканскую ночь, полную жизни.

Длинноногие и статные женщины туркана привлекли внимание Ананда, но не только его. Джавар тоже не мог оторвать взгляда своих серых, слегка помутневших глаз от этих темнокожих Ев. Девушки носили короткий передник — единственную одежду, которая прикрывала стыд.

— Это усовершенствованный рукотворный фиговый листок, — пошутил Джавар.

Мумба хохотал и причмокивал своими мясистыми губами. Головы женщин были обриты или острижены с обеих сторон. Оставленные посередине пряди заплетены в десятки тонких косичек, на конце каждой из которых красовалась бусинка или оловянный шарик; у многих их заменяли пластинки, выточенные из скорлупы страусиных яиц.

Их длинные шеи утопали в ожерельях и бусах, образующих огромные жабо, верхняя часть которых упиралась в подбородки, а нижняя — слегка прикрывала обнаженные груди.

— В условиях африканской жары и скитальческого образа жизни, — сказал Ананд дяде, — это настоящий подвиг во имя красоты.

— Ты прекрасно сказал, мой мальчик! Запиши это. И вообще, записывай свои мысли, я имею в виду хорошие, — смеясь, посоветовал дядя.

Ананд слегка смутился.

— Дядя, я читал, что браки и разводы у них свободны. Допускается многоженство. А настоящие жены, не наложницы, это те, которые в приданое отдают мужу около сорока коров. Они вставляют в нижнюю губу акванга — небольшой цилиндрик из металла или слоновой кости.

— Удивительно! — сказал Джавар. — Впервые слышу. Да, действительно, посмотрите, вот идет красавица с ребенком на руках и со связкой вяленой рыбы. У нее в нижней губе — акванга.

— Это же, наверное, очень мучительно, дядя! Дикий языческий обычай! — возмутился Ананд. — Чтобы укрепить его, дядя, знаешь, что делают знахари?

— Нет, а что?

— Они протыкают губу насквозь и изнутри расщепляют цилиндрик, нечто вроде заклепки.

— А как же целоваться? — пошутил Джавар.

— Это надо будет узнать у Мумбы, он все знает.

— А в случае развода как они поступают с этой штукой?

— В случае развода женщина обязана снять акванга. Операция весьма болезненная, если прошло несколько лет.

Мимо прошла «настоящая жена». Приглядевшись, сыны Страны чудес поняли, что «целоваться» можно: акванга свисала у нее из-под нижней губы и изогнута по подбородку, словно тонкая бородка.

— Можно, но только с мужем, — заметил Дараян, — поскольку он наловчился.

— А мы поохотились на славу! — сообщил Джойс, который подошел к ним.

И действительно, они с Мумбой притащили зебру, дикую козу и двух живых страусов.

— Молодцы! — одобрил Джавар. — Вы лучше, чем охотники ндробо!

Он посмотрел на великолепную зебру Гранта с широкими черными полосами.

— Сколько таких погибает ежедневно и ежечасно в Кении! Мода на шкуры и изделия из них! Раньше их убивали для пищи, теперь — из-за денег. Шкуры зебр прекрасно вписываются в современный интерьер. Ты помнишь, Ананд, того человека, с которым я познакомил тебя в «Сафари клаб»?

— Да.

— Так он мне сказал: «Хоть ты и азиат, Джавар, и вашу страну грабили тоже, но так, как грабят Африку, еще не грабили ни одну страну!» И это сказал бизнесмен! Европеец! Еще он сказал: «Хорошо то, что теперь у них независимость, самостоятельность, республика. Но экономическая несвобода все еще существует. Если раньше их грабили, то теперь они все отдают сами. Сами себя грабят и награбленное отдают». Вот так! А традиционная охота, охота для поддержания жизни, а не для прихотей цивилизации, не для бизнеса, она учтена природой в экологической цепи. И то, что Мумба застрелил вчера антилопу, это его право, как сына Африки. Он ее убил, чтобы прокормить себя и своих ближних. Ведь он же не торгует зебрами, как тот толстяк! — Джавар умолк.

— Вам нельзя раздражаться, бвана! Доктор мне сказал, чтобы я за вами следил, — вежливо сказал на ломаном английском языке Мумба.

— Спасибо, Мумба, асантене сана! — ответил ему Джавар, улыбаясь.

— Вообще-то, дядя, решить цивилизованно, с учетом всех нюансов человеческой жизни проблемы примирения рынка потребления, купли-продажи, спроса и предложения с нравственными постулатами, с культурой и духовностью, увязав все это со смыслом и целью человеческого существования, сейчас невозможно! Человечество еще не созрело!

— Сколько же веков и тысячелетий ему еще зреть? — раздраженно спросил Джавар.

— Да, прошли тысячелетия, а человечество так и не может никак вознести свой духовный камень оттого, что развитие его постоянно прерывается, и оно, словно Сизиф, едва донесет свой камень к вершине духовности и понимания Бога, как он вновь вырывается из его рук и падает вниз, до сей поры так и оставшись камнем преткновения. И когда это кончится? Бог ведает… — тихо закончил Ананд свою речь.

— Но стремиться к этому надо все время, всю жизнь, — добавил Джавар.

— Да, бвана, надо жить и работать так, как нам велели боги, — включился в их разговор Мумба.

Дараян, поглаживая бороду, понимающе усмехался. Джойс хлопал глазами.

— Зачем же мы живем, бвана, ответь? — спросил он.

— Чтобы нести огонь жизни. Поддерживать его. Передавать. И кто-нибудь донесет его к цели… Смысл жизни, Джойс, в ней самой. Великие махатмы Индии учат этому. Чтобы это постичь, слушай свое сердце и люби людей. И ты поймешь сам, зачем живешь. Это понятие дается через сердце, а не через ум.

— Но как, бвана, я могу любить злодея? — спросил Мумба.

— Злодея не надо любить. Не надо создавать для него обстоятельств, засевать для него нив, чтобы он там произрастал и развивался. Он, злодей, идет от нас. Пока в нас есть что-то от злодея, эти семена падают в благодатную почву, и в итоге рождаются подлинные злодеи. «Злодея не сделаешь добрым», — говорили древние мудрецы Индии. «Как не мой, не чисть задний проход, он не станет глазом».

Все одобрительно захохотали. Эхо их смеха подхватили горы и несколько раз повторили на все лады…

На рассвете охотники, вооружившись и захватив запас продовольствия и воды, спустились в оазис Эль-Геран.

Из зарослей пальм вышли около двух десятков слонов и медленно направились к реке. Завидев их, стадо буйволов сгрудилось в кучу.

— Как только наступает новолуние, — шепотом произнес Ананд на ухо Джавару, — слоны идут к реке, чистятся там и торжественно купаются.

— Кто сказал, что в новолуние? — с удивлением спросил его дядя.

— Плиний. Две тысячи лет тому назад.

— А-а! Плиний! Младший… Старший… проходили в университете… Молодец этот Плиний, действительно, в новолуние.

Один из слонов решил пройти к глубокой воде именно там, где расположились буйволы, и те послушно расступились.

Берег был скользким, и один буйвол, поскользнувшись, упал на бок и съехал к воде, увлекая за собой попавшегося на пути слоненка.

К воде они катились вместе. Две слонихи тут же ринулись вниз и почти у самой воды бивнями подхватили свое чадо. Поставив его на ноги, они слегка поддали его своими хоботами под зад. Тот, словно Ганеша — сын бога Шивы, сел и, подняв маленький хоботок, проскрипел, словно несмазанная телега.

Ночью Мумба подстрелил из двустволки льва и быстро снял с него шкуру. К утру стая шакалов растерзала останки царя зверей. Стаи грифов уже кружили над этим местом.

Джавар долго выслеживал антилоп канн и наконец одним выстрелом уложил крупного самца.

— Завтра, — сказал Джавар, — надо отстрелить двух зебр. Сделает это Мумба. Яд есть?

— Да, — коротко ответил масай.

— Шкуру ни в коем случае не портить!

— Понятно, бвана.

«Джип» несся по широкой выжженной дороге. Красная пыль шлейфом тянулась за машиной. За три с небольшим часа путешественники пересекли владения племен покот и иджемпс.

— Сейчас, бвана, мы находимся между ндробо и кикуйю, — сказал Джойс — истинный сын земледельческих племен кикуйю.

— Да? Хорошо! Где-то надо присмотреть подходящее место в долине реки, недалеко от саванны. Там зебры, — сказал Джавар.

Через час «джип» припарковался к могучему баобабу, который рос около реки.

Стая антилоп с топотом пролетела мимо, скрывшись в высокой траве.

Как только стало светать, Джавар разбудил Ананда. Все пятеро позавтракали медовой кашей. Дикий мед Мумба выменял за бутылку пива у молодого ндробо.

— Мзури сана! — воскликнул Джойс. — Давно не ел такой вкусной каши.

— А кто готовил? — поинтересовался Джавар.

Джойс указал на улыбающегося Мумбу. Джавар сделал ему знак. Масай в мгновение ока был рядом.

— Мумба, сын Африки, ты же знаешь, что дикая лошадь с узкими полосами и самая крупная это зебра Грэви?

— Да, бвана!

— А зебра Гранта — это та, которую ты подстрелил вчера. У нее широкие полосы. И на крупе нет полос. — Джавар вытер пот батистовым платком и продолжал:

— Когда ветер подует нам в лицо…

— Бвана! — прервал его плачущим голосом Мумба.

— Ладно, ладно! Извини, великий охотник. Короче, выбирай зебру с хорошей шкурой, понятно?

— Понятно.

Пятеро охотников вышли из-за скалы и направились к небольшому табуну полосатых лошадей.

— Табун нас заметил, — сказал Ананд.

— Это ничего, — успокоил его дядя.

Мумба спокойно шел впереди, пригнувшись и всем своим видом выказывая безразличие. Он как бы «пасся» в саванне, как и зебры. Животные всегда чувствуют охотника. Крикливая цесарка, выпорхнув из-под ног Дараяна, чуть было не врезалась в голову Джойса, и тот от неожиданности рухнул в густую траву.

Мумба осторожным движением передвинул колчан со спины на грудь и достал из него стрелу. Наконечник стрелы был смазан ядом. Он обернулся и встретился взглядом с Джаваром, который глазами показал ему на роскошного жеребца. Мумба, чуть заметным движением головы кивнул в ответ. В стороне возвышались около дюжины жирафьих голов на длинных шеях. И вдруг жирафы, ни с того, ни с сего, пустились в галоп, неся свои маленькие головы с торчащими ушами. Лошади, подняв головы, вскинулись и пустились в противоположную сторону. Оглушительный топот копыт животных отдавался в ушах. Мимо, визжа, стрелой пронесся шакал. Со скалы снялись два могучих грифа, и, словно обломки кораблекрушения, поплыли в знойном океане небосвода. Мумба исчез. Через полчаса он появился.

— В двух километрах отсюда пасется великолепный табун, бвана! — сообщил он, отдышавшись.

По его удлиненному лицу ручейками стекал пот, надоедливая муха пыталась вонзиться ему в уголок глаза. Разозленный Мумба так хлопнул себя ладонью по лицу, что бедное насекомое тут же превратилось в прах, из которого оно вышло.

Все пятеро быстро двинулись в направлении, указанном охотником, и скоро увидели стадо зебр, которые мирно паслись, фыркая в знойном воздухе.

Мумба подошел к стаду довольно близко. Метров двадцать разделяли охотника и его жертву. Он молниеносно выпрямился и одновременно натянул тетиву лука. Почти не целясь, он выпустил ядовитую стрелу. Она, тонко просвистев над спинами кобылиц, впилась в глаз стройного и красивого жеребца. Раненое животное бежало последним, как положено по «уставу» табуна.

— Наквиша! — громко сказал Мумба, что на суахили означает «дело кончено».

Находясь в прекрасном расположении духа, Мумба говорил только на родном языке.

— Нгоджа кидого — малость подождем, — добавил он.

Через несколько минут в небе появились марабу и грифы. Несколько мужчин из племени ндробо мелькнули вдали. Опытные охотники поняли по появлению этих птиц, что где-то упало крупное животное.

Спустя некоторое время все пятеро путешественников были около туши. Мумба осторожно снял с зебры шкуру и вырезал лучшие куски мяса. Остаток туши он, с разрешения Джавара, отдал ндробо. Те с благодарностью приняли подарок, отдарив охотников туесами с диким медом.

— Мумба, — сказал Джавар, — эта шкура — твоя. Ты ее заработал.

— Хорошо, бвана, а первая — ваша, — весело ответил масай.

— Завтра я подстрелю из ружья зебру для племянника! А вы, Джойс и Дараян, сами себе добывайте. На зебру у меня осталась всего одна лицензия. Поэтому думайте сами.

— Не беспокойся, хозяин! — ответил Дараян. — Сегодня же у нас будут две шкуры.

После этих слов Дараян и Джойс исчезли. Уже в лагере до ушей Джавара донеслись два глухих выстрела. Мумба сразу же вскочил и побежал на звук.

— Я сейчас, бвана! — донеслось из зарослей сомкнувшейся за ним травы.

В полдень следующего дня запыленный «джип» подкатил к дому Джавара. Пятеро охотников, красные от солнца и пыли, разгрузив машину, направились в дом. Их приветствовали двое молодых масаев-сторожей, протеже Мумбы.

— Все в порядке, бвана. Павлины чувствуют себя прекрасно. Вода у них в изобилии, еда тоже.

— Молодцы, спасибо вам. Вы свободны. Вот, это вам! — Джавар вынул из кармана бумажник и щедро расплатился со сторожами. Масаи шумно поблагодарили его и пожали руку. Потом они кинулись обнимать Мумбу.

— Господин Джавахарлал, если еще понадобится, мы к вашим услугам, — сказал один из них, блеснув глазами.

— Еще раз спасибо, асантене сана! — ответил им Джавар. — Скоро мне, может быть, понадобится вертолет, слетать в Момбасу. Я позвоню вашему начальству. Это все! До свидания!

— До свидания, бвана! Мир и счастье вашему дому, здоровья вам!

Африканские воины удалились. Мумба сиял.

— Так! Распаковывайтесь! Мумба, завтра же отдай выделывать шкуры.

— Зачем, бвана? Я сделаю сам.

— Хорошо. Дараян! Часть меда залей ключевой водой, будет прекрасная русская медовуха. Она очень хорошо утоляет жажду и укрепляет сердце.

Джавар был счастлив, что все прошло так удачно.

— Ананд! Пойдем мыться — и в бассейн.

— Хорошо, дядя! Через пять минут.

Только сейчас Ананд почувствовал, что немного пришел в себя, во всяком случае, обрел под ногами почву.

«Завтра же позвоню Радже. И надо не забыть сказать дяде, что звонил в Бомбей, а то, не дай Бог, что-нибудь заподозрит, когда придет счет с телефонной станции», — подумал он.

Когда они плавали в бассейне, Ананд сказал дяде, что звонил в Бомбей накануне их поездки на охоту.

— Ну и как там дела? — добродушно спросил Джавар.

— Раджа сказал, что все идет хорошо.

— Отлично. Ты почаще звони туда, — посоветовал дядя.

— Хорошо.

— И вообще, я передаю инициативу в твои руки. Я тебя, Ананд, контролировать не собираюсь. Единственное, что надо решать сообща — это проценты, прибыли, вложения, акции и т. д. Но тактика — на твое усмотрение. Стратегические отклонения мне обязательно докладывай, хорошо?

— Да, дядя, — улыбнулся племянник.

— Мы отлично поохотились и попутешествовали, не правда ли?

— Да, это запомнится мне на всю жизнь! — ответил Ананд.

— Но это еще что! Вот после дождей поедем на охоту — это будет охота. Она более суетная, но поэзии — хоть отбавляй.

Джавар лег на траву, вытянулся, полежал минут пятнадцать. Ананд тем временем отправился к себе.

— В Найроби, я бы сказал, свежо, — улыбнулся Ананд, отпивая из чашки каву.

— Да, здесь очень здоровый климат. Город вечной весны. Так европейцы называют Найроби. Обрати внимание, сколько здесь иностранных туристов, миллионеров, толстосумов — и молодых, и старых, сколько богатых бездельников. Здесь есть все для тех, у кого деньги, да и для тех, у кого их нет, а есть здоровье и здравый ум.

Наша многострадальная Родина, Ананд, имеет тысячелетнюю культуру. Здесь же народ еще дикий, простой и доверчивый, как ребенок. Возьми хотя бы такой факт. Чтобы попасть в края к ндробо, надо показать им, что ты идешь с мирными целями, а для этого ты должен положить на тропе специально связанные веники. Через день, если увидишь мед в скорлупе страусового яйца, — иди смело. Они тебя встретят, накормят, напоят и будут защищать от всяких опасностей. Но они не могут заниматься делами, бизнесом, как европейцы. Ибо веками им это было не нужно. А вот англичанам всегда было нужно, потому что им всегда было тесно, холодно, голодно и бедно. Они строили сильный флот и завоевывали колонии. Сам знаешь. В следующий раз мы заедем на ферму, где разводят змей. Это на западном берегу озера Баринго. Мы были рядом. В 1865 году старший сын знаменитого антрополога Лики Джонстон создал эту ферму. Агенты со всего материка поставляют туда самых ядовитых змей. Там есть кобры, гадюки, мамбы… Кроме того, ферма Лики — крупнейший в Африке, а может быть, и в мире, экспортер скорпионов, тарантулов, черепах, ящериц и другого «экзотического» товара в зоопарки и террариумы всего мира. У него работают больше ста аборигенов. Это я говорю к тому, Ананд… — Джавар раскурил сигару и посмотрел, нет ли кого поблизости.

Мумба и Дараян играли в гольф в саду, на площадке. Дядя и племянник были одни.

— Так вот, африканцы ведь не занялись этим. Почему? Потому что мир бизнеса чужд им. Эти люди просты. На таких простых, иными словами, «дураках», мир стоит. Послушай, Ананд, принеси мне и себе по рюмочке, выпьем слегка!

— С удовольствием, — ответил Ананд и принес бутылку бренди и две рюмки.

Они молча выпили.

— Ты помнишь рендилле, которых мы встретили? Мужичонка в глиняной шапочке! Боже ты мой! Везет воду в селение караваном верблюдов! Воду! Обычную воду H2O, так необходимую для существования всего живого. А некий европеец везет такой же караван со шкурами зебр или же с бивнями слонов. Есть разница? Разница великая!

— И социальная, и моральная, и мировоззренческая! — подхватил Ананд дядину речь.

Молодец, племянничек! В каждой европейской семье, да и у нас, в Индии, море необходимых вещей: мясорубки, скороварки, кофейники, холодильники, пылесосы, стиральные машины, видео- и аудиоаппаратура, миксеры и еще масса нужных и ненужных вещей, которыми обрастает человек, которыми он связан по рукам и ногам, ибо без них — он не человек. У кочевых племен, да и у оседлых африканцев ничего этого нет. Они живут «налегке», не обремененные вещами.

— Да, дядя, помнишь, что сказал Сократ, проходя по рядам рынка: «Как я счастлив, что в мире так много вещей, в которых я не нуждаюсь».

— Вот, вот! — обрадовался Джавар. — Только Сократ пришел к этому через сознание. А эти люди таковы от природы, от земли, от Бога, Творца.

— Выходит, дядя, что в представлении многих народов Африки — даже тех, которых я видел за эту прекрасную неделю, — о жизни, о бедности и богатстве, о счастье и несчастье вещи играют ничтожно малую роль? Получается, их психология, моральные и нравственные критерии свободны от культа вещей, бытовых удобств, от всех богов и дьяволов?

— Конечно! Тебе бы рассказать, как здесь скупали земли, леса, озера, горы и долины за бесценок. За одну корову можно было купить все озеро Баринго. Люди здесь, словно дети. Их обманывают и обманывают. Поэтому они очень злы на белых, особенно европейцев. Да что и говорить, Ананд! Приезжает какой-нибудь ничтожный щелкопер с парой долларов в кармане, смотришь, через год у него — виллы, «мерседес». Здесь обогащались и будут обогащаться! А возьми наш народ. Ты видел в Сринагаре и в Симле горных носильщиков? Работают с утра до вечера за бесценок, упираясь лбом в жесткий ремень корзины. А какие умельцы на ковровых фабриках! Да что там! И все — за бесценок. Здесь я хотя бы плачу своим раза в три больше, чем вы там, в Бомбее.

— А там нам больше не позволяют, — сказал Ананд.

— Само собой!

Джавар встал, пошел на кухню и вернулся с двумя чашками кофе.

— Так вот, Ананд, мой тебе совет: здесь ты можешь разбогатеть. Попробуй, хотя бы для интереса. Вкладывай деньги или в какое-нибудь производство, или покупай участок земли под кофе. Сдай ее в аренду. Или же, на первых порах, найми рабочих. Пусть засевают и снимают урожай. Твое дело — договориться с купцами, и все. Дальше пойдет чистая валюта. Вот поработаешь немного — сам сообразишь, что к чему. Кстати, я не люблю эти снобовские «клабы», но ты ходи туда иногда, это нужно для дела. Итак, Ананд, завтра утром ты приступаешь к своим обязанностям. Познакомишься с документацией, затем — с производством. Проверишь приход — расход, стоимость сырья, выход продукции, накладные расходы и соответствуют ли фабрики своей проектной мощности. Еще сравни фактическую себестоимость с проектной за последние три года. После этого мы решим, как и что дальше делать. Может быть, как и в Бомбее, построим еще один цех, а старый закроем на модернизацию.

Джавар встал, потянулся, запахнул поплотнее халат.

— Я пошел отдыхать. До завтра.

— До завтра, дядя.

Ананд еще посидел несколько минут в холле, допил кофе. Затем спустился в сад, к Дараяну и Мумбе. Было свежо, дышалось легко. Ананд вернулся в дом и накинул куртку.

Бренди было отличным. Он вспомнил Викаса, который так хотел еще выпить с ним бренди. Ананд тряхнул головой, словно отгоняя эти мысли.

«Ведь и мысли материальны, как мухи», — подумал он и пошел к азартным игрокам…

В последующие дни Ананд с головой ушел в работу и производство.

В один из ясных и теплых дней все собрались в кабинете Джавахарлала. Ананд сделал доклад, из которого явствовало, что себестоимость высока, а прибыли невелики — занижены на три-пять процентов.

— В чем же дело, по-твоему? Где корень зла, Ананд? — серьезным, довольным тоном спросил Джавар.

— Я полагаю, что накладные расходы и большое количество отходов сырья тормозят ход экономического развития. Следует проверить все в Момбасе — основном пункте доставки сырья из Кашмира. Это во-первых. Во-вторых, отходы используются неэффективно, да и сама масса отходов имеет сомнительный источник. Думаю, господин Джавахарлал, что надо поручить специалистам проверить это. Затем, надо строить новый цех, а цех номер два закрыть — там износилось и устарело оборудование. Условия труда оставляют желать лучшего: плохая вентиляция, низкие потолки. Вообще я — сторонник легких конструкций. Для здешнего климата можно купить готовый цех.

— Так! Спасибо, Ананд! — произнес Джавар.

Совещание длилось еще полтора часа. Каждому было поручено определенное дело и время исполнения. Сита отпечатала протокол, размножила его на ксероксе и раздала сотрудникам.

— Итак, господа, пока мы все уточним, кто будет договариваться о закупке новых конструкций для постройки цеха и заниматься оформлением документов на участок земли?

Вызвался Ананд, поскольку у него был опыт в этом деле.

— Хорошо, а технологическое оборудование придется заказать в Момбасе.

— Господин, — обратился к Джавару инженер, — технологическое оборудование можно действительно недорого купить в Момбасе, и я знаю, в каком порту. Старое же оборудование после демонтажа я берусь, с вашего разрешения, продать.

— Согласен. Тогда доложите, какой у него процент износа.

— Дело не только в этом, дядя. Дело в том, что оборудование морально устарело. И если найдется покупатель, надо, не раздумывая, продавать, иначе его удел один — в металлолом, утиль…

— Спасибо, господа! До завтра. Все свободны! — объявил Джавар и выхватил из ящика стола сигару.

Ананд поднес ему огонь, щелкнув зажигалкой.

— Молодец, Ананд! — сказал Джавахарлал, когда все ушли. — Ты настоящий специалист. Я горжусь тобой.

— Кстати, дядя, твои магазины требуют рекламы, вернее, твои изделия.

— Да, да! Сита!

Вошла секретарша.

— Свяжитесь с рекламной фирмой, телевидением и газетами. Заплатите за пять-шесть реклам о наших изделиях из Индии. Текст будет завтра. Строк немного. Скажите — пятнадцать-шестнадцать, хорошо?

— Да, господин! — и она, обдав мужчин легким ветерком от великолепного бенаресского сари, удалилась, закрыв за собой дверь.

— Дядя!

— Да?

— Я договорился с одним деловым человеком, и он подыскал для меня недалеко от Найроби участок под кофе.

— Отлично.

— Через сезон он себя окупит.

— Построй себе здесь хороший дом и купи автомобиль.

— Так и сделаю, дядя.

— А потом, я думаю, и в личном плане у тебя все наладится, — подмигнул ему Джавар и отвернулся.

На следующей неделе Ананд снова говорил с Раджой по телефону. Тот сообщил ему, что мальчик чувствует себя хорошо, растет, набирает вес. Ешода в нем души не чает, дед с бабкой, естественно, тоже. Сердце Ананда сладко заныло. Он посмотрел на портрет Деваки, и его глаза затуманили слезы. В этот раз в его комнату никто не постучал, и он спустился в сад.

Прошло четыре года с тех пор, как судьба Ананда была исковеркана в тот страшный день, когда он, счастливый, со своей женой и сыном ехал в поезде. Все эти годы он проработал у дяди, в Кении. Он стал солидным и уважаемым, прослыв прекрасным предпринимателем. Последовав советам дяди, он действительно разбогател, построил для себя прекрасный коттедж, в гараже которого стоял новый «мерседес». Но жил он по-прежнему у дяди.

Плантация кофе оказалась неплохим подспорьем, приносившим хороший доход. На днях он сдал ее в аренду, в душе лелея надежду вернуться в Индию. Ведь там рос его сын, там была его душа, там были те святые места, где он встретил свою Деваки.

Кения действительно стала для него «мертвой водой», она поставила его на ноги, закалила, отвлекла от горя, как бы отремонтировала его организм. Но «живую воду» для лечения своей души он мог получить только на Родине, так ему казалось. Скоро его сыну, которого Ешода назвала Кишеном, будет четыре года, и Ананд боялся, что, повзрослев, он может не признать его. Эти мысли все больше и больше одолевали его.

И вот, как говорится, в один прекрасный день, играя с дядей в гольф, он начал разговор:

— Дядя, дорогой мой!

Это прозвучало так искренно и нежно, что Джавар выронил молоток.

— Что, Ананд? — удивленно мигая своими серыми выразительными глазами, сказал Джавахарлал.

— Я думал, дядя, что останусь здесь навсегда. Однако теперь чувствую, что мое место на Родине, в Индии.

Последовало продолжительное молчание.

— Пошли в дом, — пробормотал Джавар.

Они вошли в холл и сели на оттоманку.

— Дараян!

— Да, хозяин! — отозвался выросший словно из-под земли сикх.

— Коньяк, содовую и… фрукты.

— Сию минуту.

Действительно, буквально через минуту Дараян выставил на стол изящную бутылку французского коньяка «Наполеон», наполнил рюмки и, спросив, не надо ли еще чего, тихо удалился, почувствовав, что дяде и племяннику предстоит очень интимный разговор.

После выпитой рюмки Джавар спросил:

— Ты все обдумал?

— Да, дядя.

— Значит, покидаешь меня.

— А ты тоже можешь поехать. Купим там, ну, скажем, в Сринагаре, или построим такие же фабрики. Или вложим капитал в любое другое производство. Ты, дядя, богат. Я тоже. Чего еще желать?

— Вот именно, Ананд, чего еще желать? — задумчиво повторил Джавар.

— Значит, поедем вместе?

— Не так-то это просто. Но то, что ты обязан быть счастливым, я знаю совершенно точно…

Наступила глубокая и тяжелая тишина. Джавар не находил нужных слов. Он безуспешно пытался раскурить сигару и, наконец, оставил ее в пепельнице.

— Ананд, и когда ты собираешься?

— Месяца через два. Ведь здесь надо все довести до ума.

— А что доводить? Фабрики работают прекрасно. Ты мне очень здорово помог, очень. Сейчас за такие технологии дадут баснословные деньги.

— Еще бы! — согласился Ананд. — Дом продавать я не думаю. Может быть, еще придется приехать и поохотиться. Будет где останавливаться друзьям.

— Да, иметь здесь дом — это очень хорошо. Земля дорожает с каждым днем. Недвижимость — штука надежная.

В глубине души Джавар не мог согласиться на расставание с племянником.

— Один поэт сказал, что разлука — это смерть в миниатюре, — произнес дядя, с трудом сдерживая слезы. — Роза, которую посадила Деваки, небось уже разрослась там, — впервые за эти годы произнес он имя своей невестки, так как почувствовал, что и сам и племянник уже смогут выдержать это воспоминание.

— Да… — протянул Ананд и нараспев процитировал:

— Боже мой! — воскликнул Джавар. — Кто же написал такие изысканные стихи? Северные арии?

— Да, ты угадал, это стихи какого-то русского поэта, но не помню, какого.

— Может быть, Пушкина?

— Может быть, дядя…

— Как изящно! Каков язык! Какая органичная образность! Нет нарочитой орнаментальности, как это обычно бывает у персов. Да, Ананд, здесь, кроме личного счастья, мне очень не хватает истинной, изысканной духовной красоты в людях. Простоты здесь — хоть отбавляй. Простоты и хищности здесь в изобилии. А вот этой тонкости чувств, как в этих стихах, мне и не хватает в жизни.

— А в жизни это растворено. И лишь поэт может извлечь этот нектар. Хотя ты, конечно, прав, дядя…

— Выпьем, дорогой племянник, за нашу с тобой жизнь, — произнес Джавахарлал, и крупные мужские слезы выкатились из его глаз.

Он смахнул их рукой и выпил коньяк.

— Выпей, Ананд, за нас, таких одиноких на этом свете!

— Да, дядя, за нас, но не одиноких.

— Что ты имеешь в виду? — уставился на него Джавар.

— А то, что нас двое! — отшутился Ананд, хотя на самом деле в его фразе таилась надежда, что когда-нибудь он вновь обретет самое дорогое, что у него осталось на этом свете, — своего сына.

— А-а, понимаю! — ответил дядя. — Тогда порешим вот как. Ты поезжай в Бомбей. И если в твоей личной жизни будут перемены, тогда и поговорим о моем возвращении. Сам понимаешь, на старости лет одному мне оставаться здесь совсем ни к чему. Ну а пока еще силенки есть, буду барахтаться.

— Ну, уж вы скажете, дядя!

— Ладно, ладно, прости, дорогой мой, мой единственный, за мою стариковскую слабость и любовь к тебе, — и Джавар обнял Ананда. Плечи его вздрагивали.

 

Глава четвертая

В Бомбее было свежо, ясно и прохладно. Недавно закончился барсат — сезон дождей. Голубое небо нежилось в теплыни. Несмотря на бесконечные потоки машин, запрудившие улицы, дышать было легко.

Ешода вышла в сад и позвала:

— Кишен!

Малыш, лет четырех в коротких голубых штанишках и белой рубашечке с короткими рукавами, аккуратно подстриженный и причесанный, весело играл с обезьянкой. Пестрый попугай выкрикивал какие-то непонятные слова, сидя на стебле широкого и длинного бананового листа.

— Кишен! — повторила Ешода.

Наконец малыш подбежал к парадной двери, разгоряченный, с сияющими глазами.

— Пойдем, Кишен! Время пить молоко.

— Я не хочу молоко! — смеясь воскликнул мальчик и вырвался из рук Ешоды.

Она пошла вслед за ним. Спустя несколько минут ей удалось урезонить озорника и усадить за стол, на котором стоял тонкий стакан с молоком.

— Выпей молоко! — ласково попросила она.

— Я не хочу.

— Не надо капризничать, сынок! Мамочку надо слушаться, — уговаривала Ешода.

— Хорошо! — наконец согласился малыш. — Ты только зажмурься.

— Для чего? — озадаченно спросила мать.

— Зажмурься, мама! — настаивал сын. — И я сразу выпью все молоко!

Ешода закрыла глаза, но открыв их через несколько секунд, обнаружила, что Кишена за столом нет. Молоко осталось нетронутым.

— Вот озорник! Обвел-таки меня вокруг пальца! — и она отправилась на поиски обманщика.

А Кишен тем временем подбежал к деду, который на диване читал газету. На его крупном носу красовались огромные очки.

— Дедушка! — прошептал мальчик. — Спрячь меня, — и он уселся к деду на колени, который, развернув газету, загородил его.

— Где ты, Кишен? — звала его Ешода, входя в комнату. — Убежал! Вот негодный мальчишка! — сообщила она свекру и снова позвала:

— Кишен! Вы не видели Кишена? — спросила она у деда, старательно уткнувшегося в газету. — Где он спрятался?

— Нет, не видел, — спокойно ответил свекор Ешоды, седовласый, стареющий мужчина с благородным лицом.

— Куда он делся? — недоумевающе спрашивала Ешода и направилась в другую комнату.

— Дедушка, я убежал, чтобы не пить молоко, — признался малыш.

— Слушайся маму, а то нам попадет! — с напускной строгостью ответил тот.

Но Кишен засмеялся, довольный своей игрой.

В это время вернулась Ешода и увидела Кишена, который уже сидел рядом с дедушкой на диване.

— Ах, вот он где! И опять от меня убегает! — и кинулась догонять Кишена, который, звонко смеясь, бегал по комнате.

Изловчившись, она поймала сына за руку и повела его пить молоко. Она опять усадила Кишена за стол и сказала:

— Выпей молоко!

Но тот, продолжая смеяться, вскочил, подбежал к деду и сел к нему на колени. Ешода последовала за ним.

— Ну что с ним делать?! — спросила она и добавила: — Вы его балуете!

Тот усмехнулся в седые усы и снял очки.

— Кишен, маму надо слушаться. А то из-за тебя и мне попадает.

Но мальчишки и след простыл.

— Кишен! Кишен! — слышались тщетные призывы матери, а малыш уже был на ветке дерева и поглощал недозрелый банан.

Раджа еще несколько минут сидел в открытом «джине», наблюдая за Кишеном. Потом, включив мотор, двинулся в офис.

«А мальчик уже большой! — подумал он. — Ананд приезжает завтра. Уж скорее бы. Все же туговато приходится без него».

Найроби сиял под лучами яркого солнца. Джойс вывел «мерседес» из гаража, вышел из машины и поклонился Ананду.

— Не беспокойтесь, бвана! Джойс все сделает, как вы велели. Документы у меня, — он сел за руль, включил мотор и мягко выехал со двора. Машина, со слегка приподнятым радиатором, похожая на мопса с расставленными лапами, который жадно обнюхивает встречный ветер, помчалась на восток в порт Момбаса.

Ананд еще раз обошел молодой сад, посаженный вокруг коттеджа. За два года он успел разрастись и даже плодоносил. В это время подъехал на «джипе» Джавар. За рулем был новый водитель.

— Готовишься к отъезду? — пробасил он.

— Да, уже пора.

— Садись, поедем собираться. А я нашел тебе хорошего домоправителя, сторожа и садовника в одном лице. Прекрасный старик. Его предки из Калькутты. Знает толк в домашнем хозяйстве, а главное — чувствует природу. А вот и он! — Джавар повернулся и показал на худого человека, который приближался к ним на велорикше, в багажнике которого стоял небольшой фибровый чемодан.

— Знакомьтесь, — сказал Джавар, взяв бенгальца за руку. — Это хозяин дома, мой племянник Ананд.

Ананд пожал узкую, сухую и сильную ладонь старика.

— Его зовут Салман.

— Очень приятно, — ответил Ананд и, сложив ладони у подбородка, поклонился Салману — своему новому слуге и стражу дома.

Старик совершил глубокий пронам и поблагодарил Джавара и Ананда за оказанное ему доверие и приглашение на столь высокую и ответственную службу.

Спустя четверть часа дядя и племянник, оставив дом на попечении Салмана, отправились в «крепость» Джавара, где Мумба подстригал газон. Завидев подъехавший «джин», Мумба моментально очутился около машины и легким движением рук открыл сразу две дверцы. Джавар, улыбнувшись ему, мягко ступил на землю и пружинистой походкой охотника и человека, уверенного в себя, направился к входной двери.

Вещей собралось множество. Одних сувениров полный чемодан: две шкуры антилоп, одна — зебры, слоновый бивень и еще много всякого добра, которым так богата Кения. Мумба подарил Ананду бурдюк из шкуры жирафа и великолепное опахало из хвоста этого же животного.

— Дядя, Джойс уже погнал машину в Момбасу.

— Отлично. Через неделю ты уже будешь кататься на ней по индийской земле. Уезжаешь! Как жаль расставаться, Ананд, если бы ты только знал! Ну да ладно. Обойдемся без сентиментальностей. Раз уж ты твердо решил, уговаривать не стану. Лети навстречу своему счастью. И повторяю, когда твоя судьба изменится к лучшему, я начну думать о возвращении на Родину. Грядет старость…

— Спасибо тебе, дядя, за все. Здесь, с тобой и твоими друзьями, я действительно обрел «мертвую воду», обрел заново свое тело. А душу — «живую воду», может быть, найду на Родине, а если нет…

— Ладно, ладно… — замахал руками Джавар. — Спасибо, мой дорогой, за сердечные слова.

Джавар подошел к секретеру и вынул из него коробку, открыл ее и извлек ожерелье. Солнечный свет рассыпался в гранях бусин.

— Вот это ожерелье я когда-то получил в подарок от одного мудреца. Оно приносит удачу и счастье. Я думал передать его внуку. Но внук мой погиб, — Джавар перевел дыхание, тряхнул головой, словно отмахнувшись от назойливой мухи, и продолжал:

— Пусть это ожерелье будет у тебя. Повесь его в детской. Ведь ты хранишь его игрушки? — грустно спросил он и резко расстегнул ворот рубашки…

Ананд взял ожерелье, положил его в коробку и, помедлив, с трудом выговорил простое и святое для всякого человека на земле слово:

— Спасибо…

Через два часа они были в аэропорту Эмбакаси.

«Прощай, Кения! Прощай, Африка! Прощайте, горы и скалы, прощайте, прекрасные и простые люди», — мелькало в сознании Ананда. Теплая, почти что счастливая грусть заполнила все его существо. Он не мог оторвать глаз от высокого «черного Аполлона» Мумбы, не мог разжать пальцы прощального рукопожатия дяди Джавара. Его душили слезы. Он ничего не мог сказать толком, а только бормотал слова, наподобие: «приеду, позвоню».

Самолет рейсом «Нейроби — Бомбей» взмыл в воздух… Мумба, запрокинув голову, долго следил за «железной птицей», тающей в далекой синеве…

Трое носильщиков молниеносно подхватили чемоданы и тюки с тележки и, скрывшись в пестрой и шумной толпе, направились к стоянке такси.

Сердце Ананда стучало так сильно, что он приложил руку к груди, словно боясь, что оно вырвется, как птица из клетки, и улетит в голубое и чистое небо над его родной землей, над его Бомбеем, над его Махараштрой, над Раджастаном, Уттар-Прадешем, Кашмиром…

Индия настолько мощно и сильно владеет сознанием любого человека, который хотя бы раз посетил эту землю, а тем более, сознанием своего сына, что забыть ее невозможно.

Бедные человеческие глаза! Бедная человеческая плоть! Великая и прекрасная бессмертная душа человека! Вы, только вы — пятерица чувств — сможете отразить то, что чувствуете и ощущаете! Ананд, потрясенный, брел среди веселой, красивой, живой и улыбающейся толпы. Нет! Не толпы! Среди людей — прекрасных и добрых, таких родных и до боли знакомых. И он снова и снова спрашивал себя: как мог он несколько лет жить без всего этого? Как? Понять он не мог. Бедное человеческое сознание!

Все здесь было ему знакомо. В такси, у лобового стекла плясала гирлянда из хвостиков бурундучков. Голубая чалма водителя сияла. Браслет на его правой руке сверкал. Улыбка шофера была ослепительна. Беломраморные храмы горели на солнце, точно свечи.

— Сегодня Сомавар — понедельник, господин, — весело сообщил ему водитель.

Ананду, как мед, на сердце тепло и сладко полилась родная речь, великолепный хинди наследник санскрита и всех наречий народов Индии.

— Это день Бога Шивы. Все истинные шиваиты в этот день посещают храмы, чтобы поклониться священному фаллосу — символу созидательной энергии Бога, — вспомнил Ананд.

На площади стояла огромная фигура бычка Нанди, высотой с одноэтажный дом, украшенная цветами и расписанная во все цвета радуги. Толпы народа с песнями и плясками возносили молитвы и приносили жертвы богу Шиве.

Ананд весь превратился в зрение и ощущение. Но ни зрение, ни слух так объемно не составляют полного осознания себя в мире, как обоняние и осязание. Запах! Вот чего ему не хватало. Не хватало запаха Индии. Только он, единственный и неповторимый, может разбудить потайные уголки памяти, и, когда эти уголки разбужены, они, соединяясь с настоящим и слегка заглядывая в будущее, создают полное, объемное осознание себя в мире, реально и в настоящий момент. И это происходит так, словно человек жил вечно. Это есть радость, это счастье, это — высшая мудрость жизни.

Ананд чуть не проехал свой дом. Он машинально расплатился с водителем, кажется, дав ему доллары, поскольку водитель сказал ему:

— Господин, я не знаю, наверное, это очень много? Вы не ошиблись?

— Нет, нет, дорогой, я не ошибся!

Водитель вышел из машины и стал помогать ему вносить вещи во двор.

Раму, словно древняя птица, вылетел из подъезда. Он упал в ноги Ананду и целовал его башмаки, пахнущие Африкой.

— Раму! Встань, прошу тебя! — сказал ему Ананд, едва сдерживая слезы.

— Господин Ананд! Мой молодой господин! Радость моя! Вернулся! Сынок!.. — и слезы ручьями текли по старому, морщинистому лицу слуги.

Втроем они внесли багаж на террасу. Водитель поклонился, поблагодарил и быстро уехал. По его лицу было видно, что эта сцена, сцена встречи, — лучшее из того, что есть на земле, растрогала его.

В тихой гостиной мерно тикали большие напольные часы. Раздался телефонный звонок. Кишен подбежал к аппарату и снял трубку.

— Алло! Что? — громко проговорил он. — А его дома нет! — и положил трубку.

Снова раздался звонок, но теперь уже в дверь.

— Как?! Еще звонок?! — удивился мальчик и побежал открывать дверь.

— Что такое, сынок? — послышался голос Ешоды, которая тоже подошла к двери.

Она открыла ее. На пороге стоял Ананд в голубом костюме и шелковом галстуке, заслонив своей фигурой весь дверной проем.

Мальчик с интересом смотрел на «дядю» своими большими черными глазами, в которых Ананд сразу же узнал глаза Деваки. Слегка пошатнувшись, он схватился за косяк.

— Ах! Это вы! — воскликнула Ешода, и глаза ее расширились. Она почувствовала слабость в ногах. Легкая дрожь пробежала по ее телу.

— Входите, пожалуйста! — с радостью и волнением произнесла она.

Ананд вошел в гостиную. Мальчик, прижавшись к матери, не отрываясь, смотрел на гостя.

— Я вернулся в Индию на днях, — сказал он, когда Ешода предложила ему кресло.

Ананд смотрел на мальчика, не в силах отвести глаз, в которых поплыл туман.

«Ведь это мой сын! О Боже! Где я был все это время?!» — пронеслось у него в голове.

— А где же вы были? — спросила Ешода и улыбнулась.

На ней было розовое сари; великолепные украшения подчеркивали неброскую красоту еще молодой женщины. Тика на ее лбу оттеняла правильные пропорции лица.

Ананд поправил галстук и сказал, что он прожил четыре года в Африке, в Кении, после того, как потерял жену и ребенка. Произнести это последнее слово ему было очень трудно, но делать нечего — так распорядилась судьба…

— Я думал уехать навсегда… — добавил Ананд с грустью в голосе.

— Мне понятны ваши слова, — тихо сказала Ешода, — боюсь, я не пережила бы своего горя, если бы не Кишен.

— Да, конечно. Но стоит посмотреть на этого малыша — и сразу забудешь все несчастья! — подтвердил Ананд, все еще глядя на мальчика, который прислонился к матери и внимательно слушал разговор взрослых.

— Вы правы! И очень хорошо, что вы зашли. Удивительно, как вы нашли наш дом? — оживилась Ешода.

— Ничего удивительного нет! — вмешался Кишен в разговор. — Ведь наш дом не прятался!

Хозяйка засмеялась.

— Это только ты прячешься от мамы, когда не хочешь пить молоко. Прошу вас, подождите полминуты, я принесу вам чай, — обратилась она к Ананду.

— Спасибо! Я не пью чай, — ответил тот.

— И я его не люблю и молоко — тоже! — обрадовался мальчуган, затем подошел к гостю и тронул его за колено.

— Кишен у нас любит только сок, — донеслось до Ананда. — Я принесу вам соку, — и хозяйка удалилась.

Ананд взял маленькую руку сына в свои ладони и поцеловал ее. Кишен прижался к нему, а он обнял его со всей нежностью, которая накопилась в нем, и нежно поцеловал в обе щеки.

Мальчик, видимо, удивленный таким приливом нежности, несколько отстранился от отца.

— Дядя! Я, наверное, вам очень нравлюсь? — спросил малыш, сев на валик кресла.

— По-моему, ты славный и умный мальчик! — воскликнул Ананд, почувствовав себя более раскованно.

— А дедушка, когда я слушаюсь, меня верхом катает! — решил воспользоваться добротой «дяди» четырехлетний отпрыск раджпутов и брахманов.

Ананд от души рассмеялся.

— Верхом, говоришь?

— Да! — победоносно подтвердил Кишен, внутренне уже готовый оседлать гостя.

— Ну, тогда садись мне на спину, — и, сняв пиджак, Ананд встал на четвереньки, изобразив коня.

— Полезай! Так! Хорошо сел? — приговаривал счастливый отец, пытаясь периферийным зрением увидеть седока.

— Я хочу скакать на лошадке! Я хочу скакать на лошадке! — восклицал радостно Кишен. — Вперед, лошадка! — скомандовал он, мягко ударив пятками в ребра «лошадки».

Ананд, повинуясь требованию седока, легко понес его рысцой по холлу: благо ковер был мягок, но колени все-таки ощущали твердость мрамора и через него. Но он был доволен, весел и счастливо глуп.

Ешода, увидев сцену «выезда» Кишена, чуть не выронила поднос.

— Слушай, проказник, а ну-ка, слезай! — строго приказала она.

Кишена как ветром сдуло со спины отца. Он опустил голову и замер на месте.

— Ну что вы! — шумно дыша, успокоил ее Ананд. — Мы так хорошо играли!

— Больше не надо! — внушительно сказала Ешода и строго посмотрела на «сына». — Он у меня такой озорник. Удивляюсь, как вы могли подружиться с ним так скоро!

— Этот дядя был моей лошадкой, — сообщал ей мальчик.

— Я был твоей лошадкой, — с улыбкой подтвердил Ананд, — а кем будешь ты, когда вырастешь?

— Наверное, летчиком! — ответила за него Ешода.

— А я думал бизнесменом! — погасив досаду, сказал Ананд.

Он прекрасно понимал Ешоду. Ведь она считала отцом Кишена Викаса, а Викас был летчиком. Вот ей и хотелось видеть в сыне своего мужа.

— Нет! Он будет летчиком, как его отец! Вики об этом мечтал, — возразила мать, больно ранив сердце Ананда этими словами.

«Успокойся, сам виноват», — мысленно приказал он себе.

— Мама! Я лучше бизнесменом буду! — решил мальчик, и у Ананда отлегло от сердца.

— Ты вырасти, а потом посмотрим! — мудро подвела резюме Ешода.

— А я все равно… не буду летчиком, — настаивал малыш.

Ешода и гость рассмеялись.

В прихожей послышались шаги.

— Это мои свекор и свекровь, — тихо сообщила Ешода и пошла встречать родителей Викаса.

— Ананд?! — воскликнул широкоплечий старик.

— Да, это я, — отозвался тот и встал.

— Добрый день, — с улыбкой произнес хозяин в белом ширвани. Только теперь Ананд увидел, как они похожи с Викасом.

— Добрый день! — оживленно ответил Ананд, но тень тревоги, словно ящерица, мелькнула в его мозгу.

Рядом с величественным стариком стояла полная дама в белом сари, ее волосы были белыми, а лицо — бледным и круглым; казалось, что оно слегка припухло. Серые глаза светились холодом.

— Я очень рада познакомиться с вами, — изрекла она дежурным тоном.

— Добрый день! — с поклоном сказал ей Ананд.

— Странно, что мы не виделись с тех пор! — удивился свекор Ешоды.

— Я тогда покинул Индию и четыре года был в Африке, в Кении.

Мужчины уселись в кресла. Кишен вертелся рядом. Он то взбирался на колени к деду, то слезал с них, подходил к Ананду и трогал его за руку.

— Это понятно! — произнес отец Викаса. — Вы потеряли семью, а мы Викаса, нашего единственного сына… — он опустил голову и некоторое время молчал, глядя в пустоту.

— После смерти сына для нас единственное утешение — этот малыш, господин Ананд! — улыбнулся он.

— Вам можно позавидовать! — сказал Ананд, глядя на сына. — У вас есть радость в жизни.

Немного помолчав, Ананд поднялся с кресла со словами:

— Мне пора! Я был очень рад нашей встрече!

— Вы приходите к нам почаще, — поощрительно сказал свекор Ешоды.

— Обязательно, — с улыбкой пообещал гость. — До свиданья, малыш Кишен! — не отрывая от него пристальных глаз и с нотками грусти в голосе обратился Ананд к своему сыну, сыну его и Деваки, прекрасной и нежно любимой им жены, о которой он не забывал ни минуты. И если ум его был занят работой, игрой, охотой, то она все равно жила, дышала в его подсознании, в душе, во сне.

Глаза Кишена — это глаза Деваки. И Ананду было радостно сознавать это, радостно, что он увидел сына, но радость эта была тяжелой… Тяжелая радость…

— А вы придете еще раз, да? — весело спросил мальчик, подняв аккуратно причесанную головку.

Короткие штанишки, белая рубашечка очень шли ему.

«Какой статный мальчик» — подумал Ананд и вслух сказал:

— Конечно, конечно!

— До свиданья, дядя!

— До свиданья, Кишен…

Ананд быстро вышел из дома, сел в свой новый «мерседес» и поехал в офис.

Три дня Ананд потратил на то, чтобы изучить состояние дел на фабриках, хотя в общем он знал и контролировал ситуацию. Но одно дело информация, и совершенно другое — реальное производство.

Раджа не находил себе места от радости, что вернулся его друг детства, вернулась его юность и молодость.

— Ананд, вот ты подарил мне шкуру антилопы… как ее…

— Антилопа Гранта! — просветил тот друга.

— Да… А их там очень много?

— Много. Но их безжалостно истребляют. Бизнес везде губит все живое.

— А эти, длинноногие, в одном фартуке?..

Ананд рассмеялся от души.

— Поезжай к дяде, он тебя живо женит на женщине из племени туркана. Они очень статные.

— И бреют головы?

— Не совсем, а только по бокам. А посередине — тонкие косички. На шее — целая бухта бус. А фигуры, надо признать честно, просто великолепны, изящны; походка — грациозна. Они очень сильны и выносливы.

— Как земля?.. — сострил Раджа.

— Да, мой друг, да… Но не мешай мне работать.

Раджа уткнулся в компьютер.

— Звонил дядя, тебе привет! — буркнул Ананд.

— Спасибо.

— Спасибо тебе, Раджа, что ты помог мне найти Кишена.

— Да брось ты! Все — о’кей! Мне самому было интересно. Кстати, я поменял квартиру. Теперь у меня четыре комнаты. Пришлось, правда доплатить, но это чепуха. Я уже разбогател.

— Машину купил?

— Не хочется. Потом как-нибудь. Нашего «джипа» мне хватает. Вот женюсь, тогда…

— Ты — женишься?

— Может быть.

— Давай, давай, сын мой, давно пора… — и Ананд снова уткнулся в бумаги.

На следующий день Ананд взял выходной и утром сразу же поехал к сыну. Но ни его, ни Ешоды дома не оказалось. Свекровь сообщила, что они уехали в парк на детскую площадку, и он тоже поехал в район Малабар-Хилл к парку «Висячий сад».

На детской площадке было красочно, шумно и весело. Кружились карусели. Огромные синусоиды русских горок гремели, играла музыка. Ананд вышел из машины с большим пакетом игрушек. Увидев среди детей, которые были одинаково одеты, воспитательницу, он подошел к ней и попросил разрешения раздать детям подарки. Та с радостью согласилась. Дети окружили его шумной стайкой. Ананд роздал игрушки и пошел дальше, ища глазами Кишена и Ешоду.

Вдруг он услышал голос Ешоды.

— Ну и Кишен! Молодец! — хвалила она сына, удачно попавшего из лука в мишень и выигравшего небольшого пластмассового попугая.

— Здравствуй, Кишен! — радостно воскликнул Ананд, быстро подойдя к сияющему мальчугану.

— Здравствуйте! — восторженно ответил тот.

— Как вы здесь оказались? — удивилась Ешода.

— Да просто так, гуляю.

— Один? — удивился мальчик, вертя в руках попугая, в лапах которого болталось белое кольцо.

— Как видишь, один, — невесело улыбнулся Ананд.

— А мама без меня никогда не гуляет! Только вместе со мной!

— Мне не с кем гулять, Кишен, — и Ананд посмотрел на Ешоду. — У меня есть к вам просьба.

— Да, — с готовностью отозвалась она.

— Вот ожерелье. Я получил его в подарок. Его благословил один мудрец.

Дорогое ожерелье тонкой работы очаровало ее.

— Мне захотелось подарить его Кишену. Оно приносит счастье его владельцу. Пусть он его наденет! — искренне попросил он ее.

Ешода посмотрела в глаза Ананда и увидела в них глубокое страдание. Она смутилась и не знала, как поступить.

— Зачем же? — спросила она.

— Но у меня никого нет! — горько сказал Ананд. — И я подумал о Кишене. Я очень привязался к нему.

— Такой дорогой подарок! Просто не знаю, — она совсем растерялась и казалась смущенной.

— Кишен, возьми это, — отец протянул сыну ожерелье, которое переливалось всеми цветами радуги.

Мальчик с готовностью принял подарок и сразу же надел его на шейку.

— Спасибо, дядя! — тихо сказал он, его глазки заблестели, и он, опустив головку, стал разглядывать подарок.

— Пожалуйста! — просто ответил Ананд.

Ешода была удивлена переменой в Кишене.

— Удивительно! Он у меня непослушный, а с вами ведет себя идеально.

— Да? Ведь мы же с ним друзья! — изображая веселость, сказал Ананд, с грустью сознавая, что мальчику не хватает отца, не хватает мужского начала для гармоничного формирования личности.

— Дядя, я хочу немножко покататься!

— Замечательно! — обрадовался Ананд.

Он снял пиджак, и Кишен молниеносно вскочил ему на спину и ударил в бока. Ананд галопом понесся по траве, делая крутые повороты так, что мальчишка едва не свалился у него со спины. От радости он и сам смеялся до слез. Восторгу Кишена не было предела.

Напрасно Ешода призывала сына:

— Кишен, Кишен! Остановись! — все было бесполезно.

Минут через пять и «лошадка» и «всадник», порядком утомленные, свалились на траву, весело смеясь. Звонкий смех сына колокольчиком отзывался в сердце Ананда.

Приведя себя в порядок, Ананд предложил Ешоде и Кишену подвезти их домой.

Они с удовольствием согласились.

— Дядя, у вас мягкая и тихая машина! — с восторгом заметил Кишен.

— Да, малыш, пока новая, — ответил Ананд.

Он подрулил прямо к подъезду.

— Зайдите к нам, — предложила Ешода, — выпейте чашку кофе.

— Спасибо. Сегодня не могу, — вежливо отказался Ананд, хотя ему очень хотелось побыть в обществе этого обворожительного мальчугана, его драгоценного сына и наследника.

«Боже мой, Боже мой! Что я наделал?! Хотя так, видимо, было угодно судьбе. Ешода жива, здорова, и родители Викаса тоже», — думал он, глядя в глаза Кишену и на ожерелье с золотым медальоном, блестевшее у него на груди.

— До свидания, дядя! — весело произнес Кишен.

— До свидания, малыш!

Он нажал на газ и отпустил сцепление.

Шли дни за днями. Ананд вновь привык к Бомбею. Африка понемногу уходила в глубь памяти, в прошлое. Но ее могучее дыхание, сила часто вспоминались ему. Это она дала ему опору в тяжкий час, это она подставила ему свое плечо. Она и дядя… Милый, добрый, жесткий и умный Джавахарлал, которым Ананд очень гордился и которого любил без памяти.

Ананд настолько привязался к Кишену, что не мог жить, не видя его. Ему казалось, что и мальчик тоже привязан к нему. И как только выпадала свободная минутка днем или утром, Ананд всегда заезжал к сыну.

Однажды по пути с работы домой Ананд зашел в книжный магазин и купил «Воспоминания» режиссера Ахмада Аббаса, два экземпляра, один из которых сразу же отослал дяде в Найроби, как и обещал когда-то. Поужинав, он развернул газету «Таймс оф Индиа» и нашел статью о Кении. Внизу была помещена фотография Джавахарлал а и еще какого-то мужчины с усами. Под фотографией стояла подпись: «Наши соотечественники принимают активное участие во внедрении передовых технологий в текстильной промышленности на континенте Африки. На снимке: известный промышленник Индии Джавахарлал Натх — слева и Шанта Сваруп — справа. Найроби, Республика Кения».

«Боже! Как же я сразу не поглядел! Срочно надо добыть второй экземпляр и выслать дяде», — подумал Ананд.

Затем он снял трубку и попытался дозвониться до Найроби по автоматической связи, но не тут-то было. Пришлось заказать.

Через час он услышал в трубке бархатный голос дяди.

— Ананд! Рам, рам!

— Дядя?

— Да!

— Я купил тебе книгу Аббаса и выслал.

— Спасибо, племянник. Держишь слово. Люблю тебя за это.

— Еще я купил газету «Таймс оф Индиа», в которой о тебе статья и фото.

— Неужели?

— Конечно! Это великолепная реклама.

— Прекрасно! — послышался веселый голос Джавара.

— Я вышлю тебе несколько экземпляров.

— Да, да, Ананд, пожалуйста. Здесь можно достать только в посольстве. Так что ты пришли с десяток экземпляров, я раздам своим друзьям.

— Хорошо, дядя.

— Как дела?

— Неплохо. Даже, можно сказать, хорошо. Привет тебе от Раджа. А ты передавай поклоны всем: Мумбе, Дараяну, Джойсу и всем, кто меня знает и помнит.

— Хорошо, Ананд, до свидания! Спасибо за звонок! — и дядя положил трубку.

Вошел Раму.

— Чай будете, господин?

— Обязательно, — ответил Ананд, — и даже выпью бренди.

— Хорошо, — ответил слуга.

Ананд перечитал статью и остался доволен.

Утром он купил газеты и выслал в Найроби, как и обещал.

Развернувшись у почты, он поехал к форту — повидаться с Кишеном.

Луч солнца лежал на кухонном столе. Ешода стряпала.

— Ешода! — раздался голос свекрови.

— Я вас слушаю, — ответила та, подойдя к суровой старухе.

— Нам с тобой надо поговорить о серьезном деле. Я не вмешиваюсь в твою жизнь, но это нехорошо! — возмущенно сказала она.

— А что произошло? — не поняла сноха.

— Ты тайно от нас встречаешься с Анандом, — ледяным голосом проговорила свекровь, остановив на Ешоде круглые и тусклые глаза, — и соседи уже заметили, как ты и Кишен стояли около его машины. Не позорь нашу семью. Не омрачай нашей старости, — строго закончила она свою краткую, но весьма обидную для снохи речь.

Ешода, ничего не ответив, ушла на кухню и там тихо заплакала.

«Мерседес» медленно подъехал к воротам особняка, где жил маленький Кишен. Ананд, выйдя из машины, легко взбежал по лестнице, преодолев несколько ступенек, и позвонил.

Дверь открыла свекровь, холодно окатив его взглядом серых глаз.

— Добрый день! — вежливо сказал Ананд.

— Добрый день! — ответила старая хозяйка недовольным тоном.

— А где Кишен?

— Его сейчас нет! — солгала та.

— А Ешода?

— Их обоих нет, — раздраженно ответила свекровь.

— Вот как! Жаль! — Ананд потупил взор. — А я случайно здесь проезжал. Вот… и зашел, — словно оправдываясь, проговорил он, не зная, что сказать дальше.

— Вы слишком часто у нас бываете, — решительно констатировала старуха, — поправ все правила приличия.

— Что? — опешил Ананд.

И пока он оценивал ситуацию, она задала бестактный вопрос:

— А можно узнать, зачем вы пришли?!

— Я хотел увидеться с Кишеном, — не переставая удивляться, просто ответил Ананд.

— Нет, не затем вы приходите сюда! — оборвала его блюстительница нравственности своей снохи. — Мне известно о ваших встречах с Ешодой! Я не желаю такого позора! Оставьте ее в покое! И забудьте наш дом! — почти что прокричала она.

— Но… но вы ошибаетесь! — сухо сказал Ананд.

— Я ни в чем не ошибаюсь! — парировала хозяйка дома. — Для меня важна репутация моей невестки! — И она с силой хлопнула дверью перед самым носом Ананда, который, пораженный, неподвижно стоял на пороге еще несколько минут.

Вернувшись в машину, он стал обдумывать свое положение.

«Вот откуда берутся злые мачехи и свекрови», — решил он.

В жизни никогда невозможно все учесть наперед. Везде подстерегают ошибки, просчеты и неудачи. Не ошибаются и абсолютно все учитывают только мудрецы-отшельники, отказавшиеся от мира сего.

Ананд ехал домой, лихорадочно соображая, что ему предпринять.

«Какие все-таки бывают люди! Никогда не скажешь, что эта фурия — мать Викаса, такого прекрасного парня. Жаль его. И мачеха Деваки — тоже сущая ведьма. Именно о таких злых женщинах существует много пословиц и крылатых выражений. Ну почему нельзя поговорить спокойно, по-человечески? Ведь я… поступил так, чтобы спасти их невестку», — размышлял Ананд, медленно двигаясь по крайнему ряду. Дорога была забита. Он поднял стекло, включил кондиционер. Стало легче дышать. Проехав еще немного, он увидел, что пробка образовалась на дороге из-за аварии: грузовик налетел на легковой «ауди», у которого был смят радиатор. Его водитель, зная, что виноват, растерянный, стоял около исковерканной машины.

«Да, дорого ему придется заплатить за ремонт», — подумал Ананд.

Наконец, он попал в объездной ручеек, и ему удалось выбраться на свободную полосу. Через десять минут он уже загонял машину в свой гараж. Сегодня ему не хотелось больше ни о чем думать, хотелось только сразу же лечь спать.

Утро следующего дня было солнечным, но в полдень небо нахмурилось. Ананд вышел из ворот фабрики, оставив Раджа одного разбираться в сетевом графике. Как только он сел в машину, по крыше забарабанил дождь.

«Что делать? Съездить к Кишену и объясниться с отцом Викаса? Но ведь меня, собственно, выставили за дверь. Нужно искать выход. Может быть, поговорить с Ешодой? Но она может не понять», — размышлял он по дороге домой.

У светофора он затормозил. Вода уже катилась по дороге, и брызги от проезжающих мимо машин крыльями расходились по сторонам. Ананд старался держаться ближе к тротуару. Блеснула молния, осветив величественный храм Вишну и прилегающие к нему дома, построенные в Викторианском стиле.

«Да, Бомбей все-таки не такой уж плохой город в архитектурном плане», — подумал Ананд.

Дорога стала свободной, но он не увеличивал скорости, боясь, что машину может занести: было очень скользко.

Когда он сбавлял скорость перед светофором, который через секунду-другую должен был дать зеленый свет, то случайно поглядел на тротуар, и его глаза встретились с глазами сына.

— Дядя! — радостно закричал Кишен.

Ананд нажал на тормоз. Посмотрев, нет ли сзади машин, он дал задний ход и поравнялся с Ешодой и Кишеном. Дождь лил, не переставая. Новый разряд потряс улицу. Ананд вышел из машины.

— Откуда вы?

— Мы покупали игрушки, — смущенно ответила Ешода.

— А теперь не можем поймать такси! — сообщил мальчик.

— Вам придется очень долго ждать! Улицы залиты водой. А мой дом недалеко отсюда. Вызовем такси от меня, — предложил Ананд разумный вариант.

— Нет, нам лучше постоять здесь! — отказалась Ешода.

Ананд догадался, почему она поступает так.

«Наверное, свекровь отчитала и ее тоже», — решил он.

— Но ведь вы совсем промокли! И мальчик тоже, — искренне забеспокоился Ананд.

— Мамочка! Поедем, — просил Кишен. Его сандалии промокли, а майка прилипла к телу. Правда, было не холодно.

— Нет, милый! — отрезала Ешода.

— Он может простудиться, — взволнованно сказал Ананд, решительно взял Кишена за руку и усадил его на переднее сидение. Затем открыл заднюю дверь и помог сесть Ешоде.

— Быстрей, быстрей, мама! А то совсем промокнешь! — весело кричал Кишен, явно довольный, что «дядя» настоял на своем, а маме ничего не оставалось, как согласиться.

Минут через пять Ананд подрулил к подъезду своего дома.

На пороге сразу же появился Раму с зонтом в руках. Увидев гостей, он раскрыл зонт и подошел к даме.

— Раму, проводи даму и мальчика в холл, а я пока загоню машину в гараж.

Ананд вернулся быстро. По его лицу скатывались бусинки дождя.

— Они насквозь промокли! — сказал он. — Раму, отнеси мальчика в ванную и вытри голову досуха.

— Хорошо, — ответил Раму, схватив в охапку Кишена, который был чрезвычайно доволен всем происходящим, и скрылся за дверью.

Послышался страшный удар грома, сопровождаемый треском. За окнами, окруженными деревьями, висела густая зеленоватая кисея дождя. Было уютно и тепло. Ананд принес горячий чай и кофе. Он суетился вокруг гостей. В его глазах светилась радость: его сын, его Кишен — у него в доме, в своем родном доме!

Вошел Раму с Кишеном на руках, который покорно прижался к старому слуге.

— Вот хорошо. А теперь заверни его в одеяло. Пусть согреется, — приговаривал Ананд.

— Все понятно, господин, не беспокойтесь.

От нового удара грома слегка задребезжали стекла и еще больше потемнело.

— О! — воскликнул Ананд, посмотрев на Ешоду.

Тонкое сари прилипло к ее округлой, но все еще изящной фигуре. Ее грудь была невелика. Соски, темнея, выделялись сквозь тонкую ткань.

— И вы промокли насквозь?

— Нет, не очень, — смущенно улыбнулась ему в ответ Ешода и отвела глаза в сторону.

— Минутку! — сказал хозяин дома. — Я что-нибудь придумаю.

— Не нужно, ничего не нужно! — запротестовала она.

— Ну как же? Подождите! — настоял на своем Ананд и вышел.

Дождь усиливался. Кишен сидел на диване, укрытый одеялом и вертел в руках игрушки. Вошел Ананд со свертком в руках и протянул его гостье.

— Вот, вы можете переодеться, — вежливо предложил он.

— Зачем? — окончательно смутилась Ешода.

— Пока ваше сари высушится. А то вы можете заболеть, — он посмотрел Ешоде в глаза и затем взглянул на сына, весь вид которого говорил, что он доволен. Ему было тепло и уютно. Над его головкой нависала огромная голова винторогой антилопы, и Кишен с любопытством и восхищением разглядывал ее.

— Это сари любила Деваки, — задумчиво и грустно сказал Ананд и отпил немного кофе, сев в кресло. — Его подарил ей я…

Ешода, посмотрев на роскошное, золотистое сари тонкой работы, ахнула, и ее женское сердце не выдержало. Она встала с кресла и вопросительно посмотрела на хозяина дома.

— Туда, прошу вас! — и он открыл дверь в комнату, прилегающую к холлу, где гостья могла переодеться.

— Ну как, согрелся? — весело спросил он мальчика.

— Да.

Блеснула молния, за ней последовал громовой удар. Ананд подошел к сыну, взял за руку и повел его в детскую комнату.

— Ты можешь здесь играть, а я скоро вернусь, ладно?

— Хорошо, дядя! Сколько здесь игрушек! Все так красиво, и все для маленького?

— Да, да, Кишен, для тебя… — Ананд поспешно вышел, прикрыв за собой дверь, и вернулся в холл.

Раму принес соки, фрукты и сладости.

— А вот и я! — услышал он голос Ешоды.

— Это сари вам очень идет! — сказал Ананд, и в его глазах возник образ Деваки. Он взглянул на ее портрет.

«Деваки — это море обаяния и необыкновенной красоты, присущей именно ей…» — подумал он.

— Садитесь, выпейте чаю! — и Ананд сделал попытку налить ей в чашку, но она кротко остановила его:

— Я налью… сама, — и с благодарностью посмотрела на Ананда.

Обстановка была уютной, словно на волшебном острове или ковчеге среди ливней и гроз. За окнами проливной дождь, а здесь — тепло и уютно, свободно и экзотично. Ешода посмотрела на шкуру зебры и на несколько секунд забыла, кто она и где находится. Ей было хорошо. Ананд — сама деликатность, человечность, воспитанность и галантность. «Такой необыкновенный человек», — подумала она и посмотрела ему в глаза.

— А вы сейчас вспомнили о Деваки? — тихо спросила Ешода.

— Да! — со вздохом ответил Ананд. — Вы угадали.

Ешода налила себе чаю.

— Берите сладости, фрукты и все, что есть на столе, прошу вас…

Гостья неспеша разрезала яблоко.

— А можно мне… — она сделала паузу, взглянув на хозяина, — можно мне задать вам один вопрос?

— Конечно! — с готовностью ответил тот.

— А почему вы не женитесь во второй раз?

— Что?! — недоумевающе переспросил он и вздрогнул.

— Я имею в виду, почему вы совсем одиноки? У вас нет детей… — попыталась Ешода «зайти» с другой стороны.

Ананд минуту помолчал, допил кофе, резко отодвинул чашку и посмотрел на женщину, которой он, может быть, спас жизнь.

— Хорошо. Я вам отвечу. Да, я действительно одинок по воле судьбы… И в том, что я потерял все, что у меня было, винить могу только себя… — он откинулся на спинку кресла и посмотрел в окно на струи дождя, застилавшие свет.

Гроза не унималась.

— Теперь моя жизнь пуста!

Ешода допила чай и сложила руки на коленях.

— Я вас понимаю, — тихо сказала она, — вы глубоко страдаете! — и добавила: — Но разве невозможно утешение?..

— Нет! — твердо и решительно отрезал Ананд. — Свой удел я избрал сознательно, — с горечью сказал он. — Единственное, что меня радовало — встречи с Кишеном! Но теперь я потерял и это! Мне запрещено бывать у вас.

Ешода посмотрела на него недоумевающе, и Ананд объяснил:

— Мне запретила ваша свекровь! Но это несправедливо! — почти закричал он и встал с кресла. Сделав несколько шагов, Ананд подошел к Ешоде и, наклонившись к ней, негромко сказал умоляющим тоном:

— Позвольте мне хоть иногда видеться с ним, Ешода! Неужели это так трудно? Я знаю ваше доброе сердце и умоляю… — он отвернулся и произнес, словно в пустоту: — У меня ведь действительно больше совсем никого нет.

Ешода настолько разволновалась, что у нее на глазах появились слезы.

— Я сама не понимаю, почему, но я боюсь, боюсь за Кишена! — и она заплакала; слезы ручьями покатились по ее лицу.

Ананд хорошо понимал ее. Он знал, какие устои царят в индийских семьях и каково положение снохи в доме мужа, тем более покойного.

Из детской выбежал Кишен.

— Мама! — кричал он в восторге, захлебываясь словами, — у дяди много игрушек, целая большая комната! Можно я еще поиграю?

— Кишен, — всхлипывая, сказала Ешода, — нам пора ехать! Нам пора домой! — твердила она, глядя в одну точку.

— Мама! — стал успокаивать ее мальчик. — Ты не бойся грозы, не плачь! Дождемся такси и сразу поедем домой!

— Ах, Кишен! — воскликнула она, не переставая плакать.

Раздался удар грома. Молния осветила лица Ананда и Ешоды.

Вошел Раму, держа в руках высушенное сари гостьи и положил его на свободное кресло.

Ешода поблагодарила его, встала и пошла переодеваться. А Кишен в это время играл в детской. Ананд сидел в оцепенении.

— Господин! — раздался негромкий голос слуги.

— Да?

— Такси у подъезда.

— Спасибо, добрый Раму.

* * *

Такси, рассекая бегущие потоки дождя, медленно «причалило» к подъезду дома.

Ешода и Кишен вошли в гостиную, где, словно белое изваяние, стояла свекровь.

— Почему вы так поздно? — строго спросила она.

— Мы попали под дождь, и нам пришлось его переждать, — попыталась Ешода отделаться от нее, дав минимум информации.

Однако святая простота младенца, устами которого глаголет, как известно, истина, информацию расширила.

— Но нам повезло! — весело прозвенел он своим детским голоском. — Дядя посадил нас в свою машину и привез к себе.

— Вы были у дяди, Кишен? — кашляя, уточнила свекровь.

Ешода, поняв, куда может зайти разговор, и чтобы ее молчание не было истолковано превратно, сказала:

— Господин Ананд увидел нас на улице, и мы переждали у него дождь.

Но Кишен, не долго думая, присовокупил к ее объяснению довольно ассоциативное дополнение, которое потрясло самолюбие его «бабушки»:

— А то я замерз! А мама… — он посмотрел на грустное лицо матери, — мама совсем промокла! А дядя дал ей такое красивое сари! И мама переоделась!

Чистый и ясный голос Кишена еще долго дрожал в большом холле.

Свекровь, круто развернувшись и хлопнув дверью, вышла из комнаты. Ешода упала на оттоманку и зарыдала. Ее плечи вздрагивали. Кишен бросился к ней.

Утро было солнечное, жаркое и влажное после прошедшего дождя. Деревья благоухали. От мостовых шел пар.

По дороге на службу Ананд решил заехать к Ешоде и Кишену, чтобы вернуть забытые ими игрушки. У него была уважительная причина.

Миновав дорожку, выложенную смесью песка и гравия, он поднялся по белым мраморным ступеням и вошел в гостиную, где убиралась Ешода. В этот момент она протирала большое овальное зеркало в резной оправе из красного сандала.

— Добрый день! — негромко сказал он, слегка заикаясь. Когда Ешода обернулась и ответила на приветствие, он сказал:

— Здесь… игрушки Кишена. Вы их забыли… — В его руках был большой целлофановый пакет.

— Вам не следует ходить сюда! — негромко ответила Ешода и тревожно посмотрела на дверь.

«Видимо, вечером состоялось невеселое объяснение со свекровью», — догадался Ананд.

— Я же вас просила.

— Понятно! — с обидой в голосе произнес он и поставил пакет на низкий, обтянутый бархатом табурет. — А я и не знал, что и вы меня гоните!

— Я не могу объяснить! — отвечала она, чуть не плача. — Но сейчас я…

Ананд, не дав ей договорить, выпалил:

— Объяснять не надо. Вы меня ненавидите, как… и все в этом доме. Разве я давал повод подозревать меня в подлых намерениях? — в отчаянии спросил он.

Ананд был обижен до глубины души.

«Неужели добро бывает наказуемо? — пронеслось у него в голове. — Дядя, милый, дорогой, умный мой и жесткий дядя? Почему я не такой, как ты?!»

Ешода тихо плакала.

— Разве я хоть однажды вел себя недостойно?

— Вы правы, все так! — сквозь слезы проговорила она. — Но пожалейте меня и Кишена! — В ее голосе звучала тревога и мольба.

Сдержанность в чувствах, присущая распространенному в Индии воспитанию, не давала возможность Ешоде сказать Ананду все откровенно. Но он понимал: она может оказаться на улице и без сына.

— В нашем доме был покой! — продолжала она, всхлипывая. — А сейчас все меня осуждают! Я боюсь позора! Пощадите меня! — и она подняла на него большие глаза, полные страха и страдания. — Не приходите сюда больше никогда!

Грозы не было. Синева неба сияла в проеме окна, но Ананду показалось, что ударил гром. В глазах у него потемнело.

«Получил! Спасибо!» — подумал он и, медленно повернувшись, вышел из дома, где жил его родной сын.

«Деваки! Где ты?» — закричал в нем какой-то внутренний голос, и он испугался.

— Умоляю вас! — слышался голос Ешоды.

Но Ананду было уже все равно.

«Я всем мешаю. Я отвержен. За что, Господи?!» — мысленно спрашивал он.

Он сел в машину. В его душе звучала песня:

Подъехав к набережной, он спустился к морю. Долго бродил по берегу, слушая говор волн, который вторил его разбитому сердцу…

«Деваки, где ты?» — звучало из глубины его души, словно из морской пучины.

 

Глава первая

Пуна. Золотой город. Его невозможно забыть. В далеком прошлом здесь побывал русский негоциант Афанасий Никитин и восторженно отозвался о нем. Это столица маратхов. Стоит он на горах и в окружении гор. От Бомбея, от побережья, дорога идет в глубь штата Махараштра пересекая рощи и поля, к городу Пуна, чистому, зеленому, городу чудесной погоды.

Цыганский табор расположился в небольшой живописной долине. Седовласый цыган, старый мудрец, сидел у остывших углей костра. Он поправил сбившуюся набок хлопчатобумажную ангочху, которой была повязана его седая голова, и в это время услышал знакомый и певучий голос.

— Добрый день, дядя Чопра! — поприветствовала его молодая и красивая цыганка.

— О, моя милая плясунья и певунья! Садись рядком, поговорим ладком. Поешь рису. Небось, изголодалась за длинную дорогу!

— Спасибо, дядя Чопра! — весело ответила та, мигнув бархатными ресницами. — Я только что поела.

— Поела, вот и хорошо, дитятко мое. Сейчас, наверное, тебя позовут. Город Пуна богат. Здесь любят танцы и песни. Заработаете хорошо. Удачи тебе, дочка! — Девушка легкой походкой пошла на зов своих подруг.

На небольшой площади собрались толпы местных жителей, туристов, прохожих, дервишей, богомольцев, бездомных, безработных, детей, стариков, молодежи и подростков.

Исполнялся танец катхакали. Барабанная дробь, стуча, сыпалась на мостовую. «Цыганка плясала, и монисто бренчало…» Но к этому следует добавить ритмично позванивающие браслеты. Картина была завораживающей на фоне светлой зелени бананов, темных листьев кокосовых и стройных арековых пальм. Вокруг дома, выстроенные в итальянском стиле, горный воздух благоухал, напоенный тропической растительностью, солнцем и музыкой.

Песни цыганки были так плачевны и дики, грустны и игривы, движения ее были так сладострастны, плавны и живы, что передать словами это вряд ли возможно. Публика, внутренне сопереживая, хранила глубокое молчание.

Танец окончился. Посыпались деньги. Молодые сикхи бросали внушительные банкноты в плавающую в толпе корзину. Шум, смех, шутки… Вокруг группы цыган образовались толчея…

Вечером, за ужином у костра, Чопра сказал своей любимице:

— Завтра утром, чуть свет, пойдем в Бомбей, — он улыбнулся. Молодая цыганка опустила большие черные глаза. По ее щекам покатились слезы. В небе мерцали крупные звезды. Темная теплая ночь держала в своих объятиях великолепные горы и уютный город.

Луч солнца, словно стрела, влетел в плохо опущенные жалюзи и задрожал на щеке Ананда. Он проснулся. Послышался стук в дверь. «Неужели снова началось? — в испуге подумал он. — Почти пять лет, как оставило меня наваждение! Господи!» Ананд встал. Спустился вниз. Раму нес на небольшом подносе два стакана сока.

— Раму! Ты разве не слышишь, что стучат в дверь?

— Что вы, господин, все тихо и спокойно.

Резко зазвонил звонок. Ананд вздрогнул, словно его задел диск бензопилы. Он открыл дверь.

Перед ним стояла Деваки… Большие черные глаза, не мигая, смотрели на него.

Если бы Ананд был христианином, то наверняка осенил бы себя честным и животворящим крестом.

— Деваки! — услышал он свой изменившийся голос.

И если бы слуга не поддержал его, то он лишился бы чувств.

— Госпожа?! — хрипло воскликнул Раму. — С того света?!. — Он упал на колени.

Ананд на мгновение оцепенел.

— Деваки! — повторил он и задохнулся.

Она упала ему на грудь и зашлась в рыданиях. Слезы ручьями текли на его белую рубашку.

— Ананд! Ананд! — повторяла Деваки. — Ты жив и здоров! Где ты был все это время? Почему не искал меня?..

— Я искал тебя все эти долгие годы, моя любимая! Я искал… Ты была со мной! Ты стучала мне! И вот… достучалась… — Ананд почувствовал, что слезы, желанные слезы облегчения, потекли по его лицу, потекла «живая вода»… Он смотрел на свою жену и не верил глазам, но сердце его чувствовало ее, дух его видел ее и осязал. Птицы кружились в небе. Кружилась голова Ананда.

— Боже мой, Боже мой! — причитал он. — Входи же, Деваки! Входи, моя госпожа! Твой дом ждет тебя! Здесь все ждет тебя!..

Вдруг он заметил седого старца с клетчатой ангочхой на голове, с густой серебряной бородой. Ананд поклонился ему, сложив руки у лица. Старец совершил пронам.

Раму без приказа хозяина ставил на стол еду и напитки…

— Садитесь, госпожа! Какая радость, госпожа… — приговаривал он. — То-то будет рад господин Джавахарлал!..

Ананд разлил по рюмкам виски.

— Давайте выпьем! Раму, садись с нами! — пригласил он.

Все выпили и немного помолчали. Потом заговорил старец.

— Никто не может избежать того, что ему предназначено судьбой.

Старый цыган очистил банан и тщательно разжевал его. Это была единственная закуска, которую он употребил. Обведя присутствующих проницательным взглядом, он продолжал:

— Наш табор, в тот день катастрофы под Агрой, прошел довольно много, и мы устали. Мы разбили палатку у самого берега реки. Вдруг кто-то увидел в воде женщину без всяких признаков жизни. Но кому суждено жить, тот не умрет! — многозначительно изрек мудрец и поднял вверх палец. — И нам удалось спасти ее… Но Всевышний лишил ее, несчастную, памяти. Она забыла, кто она и откуда… Ничего не помогало: никакие молитвы, никакие заклинания, ни врачи, ни вайдьи. Бедная женщина блуждала между нами, словно тень, безмолвная, бесчувственная…

Ананд так глубоко понимал и чувствовал эти слова! Он с горечью смотрел на свою драгоценную жену, которая пережила еще более жуткую трагедию, чем он сам. Ее мозг блокировал память, что произошло от сильного потрясения, и ключ был потерян.

Деваки пила сок. Ее глаза были сухими. Вообще она не выглядела подавленной, а наоборот, в ней было много жизни, она светилась огнем. Ананд снова наполнил рюмки и, не дожидаясь остальных, выпил свою.

Цыган пригубил виски и улыбнулся Ананду. Раму тут же вновь наполнил его рюмку.

— И вдруг однажды она увидела проходящий поезд, и закричала: «Нет, нет! Сынок!» — и все вспомнила. Бедняжка долго приходила в себя от потрясения, нанесенного вернувшейся памятью. Потом она понемногу, видимо, из благодарности к нам, стала принимать участие в нашей общей работе — зарабатывать деньги песнями и танцами. Это у нее хорошо получалось.

Ананд внутренне, хоть и с грустью, улыбнулся при этих словах старика.

— Мне очень жаль расставаться с ней, — добавил цыган. Он встал и поклонился. — Я исполнил свой долг и удаляюсь, господин, — сказал он Ананду. — Спасибо за угощение. Любите свою супругу! И дай вам Бог счастья, которого вы заслуживаете на этом жизненном пути… Да, чуть не забыл! — спохватился цыган. — Возьмите газету. Она нам очень помогла.

Ананд взял протянутую ему «Таймс оф Индиа» и узнал тот номер, в котором была статья о его дяде.

Цыган направился к двери.

Ананд окликнул Раму.

— Слушаю, господин!

— Сумей как-нибудь вручить ему деньги, — он вытащил бумажник и протянул его Раму. — И заверни ему бутылку виски.

— Хорошо, хозяин!

Раму быстро догнал старца и исполнил поручение своего молодого господина.

После ухода цыгана Деваки овладел страх. Ей казалось, что все случившееся произошло совсем недавно. И она почему-то была уверена, что ее ребенок жив. Это до крайности осложнило ситуацию, и Ананд снова впал в то беспокойное состояние, которое лишь недавно покинуло его.

— Ананд! А где наш сыночек? Извини, — сказала она, и, не дождавшись ответа, поднялась с кресла.

Ананд понял, что она направляется в детскую.

— Деваки! — остановил он ее и взял за руку. В этот момент он особенно сильно ощутил жестокую реальность.

Она вскрикнула:

— Где он?.. Мой сын? Он большой уже? — и она повела слегка обезумевшим взглядом. — Да? — с глубокой надеждой и болезненным нетерпением продолжала она. — Позови же его! Ну ответь, где… где мой сын? Ананд! Почему ты медлишь?

Собрав все свои духовные силы, все свое умение сосредотачиваться, Ананд ответил:

— Его… судьбе не было угодно… чтобы я сохранил его! Я потерял его. У нас с тобой, Деваки, нет больше сына, — сказал он, словно опустил топор на шею приговоренного.

Деваки снова залилась слезами. Потом подошла к дивану и села на валик.

— Нет, нет! Это неправда! — истерично восклицала она.

Ее травмированная психика, видимо, обладала вторым зрением. Она чувствовала, что ее сын жив. Но вместе с тем, следуя логике и реальным доводам, ее сознание должно было подчиниться той правде, которую ей сообщил муж.

В этой борьбе Деваки изнемогала. Ананду эти обстоятельства тоже причиняли тяжелейшие страдания.

— Верни мне моего мальчика! — закричала она, глядя на Ананда и не узнавая его. — Верни мне моего сына! — словно обезумев, требовала она. — Он же с тобой оставался! Ты держал его на руках!

Ананду стало плохо от напора материнского прозорливого инстинкта. Он был почти что сокрушен.

«Если я признаюсь, может возникнуть трагедия, победителей в ней не будет, а пострадают все, и в первую очередь Кишен. Что же делать?» — лихорадочно думал он, задавая себе этот древний, как мир, вопрос.

— Деваки! Успокойся! У нас еще будут дети. Мы молоды!

— Верни, верни мне сына! — молила она, ломая руки.

Ананд обнял ее, повторяя ее имя и не зная, что делать и как быть.

Раму стоял за дверью и по его старческой щеке бежала слеза.

— Деваки! Приляг на диван! Вот так… — Ананд уложил ее и накрыл пледом. Потом подошел к столу и отхлебнул бренди прямо из горлышка — по-европейски…

На следующий день Деваки пошла в храм Вишну. Она вновь, как несколько лет назад после смерти отца, молилась, стоя на коленях перед Богиней, на том самом месте, где Ананд нашел ее, чтобы назвать своей невестой. Тот же брахман, который совершал их свадебный обряд — вивадху, тенором распевал мантры.

— О Великая Мать! Где мой сын? — громко молилась Деваки. — О Сита и Рама, аватара Вишну! Скажите, где мой сын? — она положила горсть риса и розовых лепестков. Зажгла агарбатти и молилась искренно, истово, самозабвенно. — Он умер! Ты подарила мне его, а потом отняла… — слезы, тихие, святые и чистые, струились из ее глаз, словно со дна души. Как мне жить? Я не могу забыть его!.. Верни мне моего сына или отними память о нем… — с глухим рыданием вырвалось из груди матери, этого вечного корня жизни, дающего жизнь…

Она поднялась с колен и вышла на паперть, где, как обычно, оставляют обувь перед входом в храм. Мальчик лет пяти примерял ее сандалии. Она остановилась и с изумлением стала следить за ним. Мальчик надел их и попытался пройтись. На шейке у него блистало дорогое ожерелье тонкой работы с медальоном.

— Мальчик! — нежно и ласково обратилась она к нему. — Ты ошибся! Это мои сандалии.

— Они правда ваши? — звонко спросил он и поглядел на Деваки внимательными черными глазами.

— Конечно! — ответила она. — Они ведь велики тебе, сам видишь.

— Они на каблуках, я в них сразу вырасту! — ответил он.

— Ну, хорошо, — усмехнулась Деваки. — А что же мне теперь делать?

— Как это что? — удивился мальчик. — Взять мои сандалеты.

— Я возьму свои, ладно? — мягко попросила она его.

— Ладно! — согласился малыш, снимая ее сандалии. — Поменяемся!

— Ты добрый мальчик! Как тебя зовут? — поинтересовалась Деваки и, присев перед ним на корточки, взяла его за подбородок.

Мальчик не успел ей ответить. Подошла его мать — молодая женщина и позвала его:

— Кишен!

Деваки удивленно взглянула на молодую даму и тотчас же узнала ее.

— Ешода! Ты?

— Деваки? — в свою очередь поразилась Ешода. — Неужели?! Деваки!

— Да. Я. Деваки.

— Ты жива? — спросила она, и круглое металлическое блюдце дрогнуло в ее руке.

— Да!.. Меня спасло чудо.

— Послушай! Ты очень изменилась! — сказала Ешода. — А мой Вики погиб, так что… сейчас у меня в жизни остался только мой Кишен, — горестно сообщила она и опустила голову, с нежностью заглянув в глаза сыну.

— Очень милый мальчик! — заметила Деваки. — Тебе можно только позавидовать! Ты мать… — с грустью в голосе произнесла Деваки это светлое слово.

— Ах, Деваки! Я думаю, у вас с Анандом еще будут дети… — сказала Ешода. — Кишен! Пора в школу.

— До встречи, хорошо? Ты зайдешь?

— Да, непременно, — ответила ей Деваки, — и в ближайшее время.

— Попрощайся с тетей, Кишен!

— До свидания! — сказал тот.

— До свидания! — ответила ему «тетя» и посмотрела им вслед. Она завязала в узелок круглую тарелочку для жертвоприношений и медленно направилась домой.

В саду было прохладно и свежо. Пели птицы. На ветвях манго прыгала обезьянка, трещал пестрый попугай. Павлин важно прохаживался по аллее, слегка распустив хвост.

Ананд и Деваки сидели на террасе.

— Как разросся мой розовый куст! — тихо сказала Деваки. — Я видела Ешоду! У нее такой милый сын! — И заплакала. — Наш сыночек был бы сейчас в таком же возрасте.

Ананду стало не по себе…

«Теперь у меня, вроде бы, все хорошо. Жива Деваки — моя любовь. Столько перенесла, бедняжка! Мученица! Сын наш жив, но он чужой. Чужой ребенок! Но ведь он наш… Что ж, пусть растет. Изменить ничего нельзя. Когда-нибудь…» — громкие рыдания жены прервали его мысли. Ананд вздрогнул.

— Теперь слезами ничему не поможешь и ничего не вернешь! Не мучай себя, милая, успокойся! — умолял он супругу.

— Я не могу, Ананд! И днем и ночью он передо мной! — причитала Деваки. — Я не могу забыть!

— Не плачь! — пытался успокоить ее Ананд. — Я тебя очень люблю, и ты еще будешь самой счастливой матерью! Вот увидишь!

Но Деваки была безутешна.

«Да, мать чувствует, что ее ребенок где-то рядом, оттого и не может, видимо, смириться… Господи, что я наделал?!» — корил себя Ананд.

Жизнь в доме, где воспитывался Кишен, вернулась в свое привычное русло. Свекор и свекровь Ешоды узнав, что супруга Ананда нашлась живой и невредимой, успокоились и теперь позволяли снохе приглашать их к себе, как старых друзей погибшего сына.

Однажды Ешода читала сказку Кишену перед сном. Мальчик очень любил сказки и готов был слушать их часами. У Ешоды уже пересохло в горле, она закашлялась, но сын просил еще и еще:

— Мама, читай!

Вскоре послышалось его ровное дыхание. Кишен спал. На его лице блуждала улыбка. Счастливое детство! Счастливый сон! Мать запела ему колыбельную:

Кишену снились высокие Гималаи, снег на вершинах и чудесные зверьки на лыжах, солнце, цветы, снег, зеленые лужайки и волки — добрые и улыбающиеся. Медвежата в коротких штанишках пили чай за столиками, которые он видел у дяди Ананда… сказочная волшебная страна Шамбала, о которой рассказывают в Индии детям из поколения в поколение через песни, сказки и притчи…

Прошло два месяца с тех пор, как Деваки вернулась наконец-то с Божьей помощью домой, к мужу. Ананд уже несколько раз звонил дяде. Джавар был вне себя от радости. Он порывался приехать, но врач запретил ему частые перелеты.

— Я обязательно приеду, Деваки! — говорил он ей по телефону. — Невестушка моя! Счастья тебе!

И каждый раз после разговора с дядей Деваки заливалась слезами. А в общем, она уже пришла в себя. Они с Анандом, как прежде, любили друг друга без памяти. Надежда окрыляла их.

Однажды утром, когда все анализы были готовы, доктор осмотрел Деваки и спустился в гостиную, чтобы поговорить с ее мужем.

— Господин Ананд! — начал доктор официально. — Мне придется вас огорчить! Ваша жена, судя по всему, не сможет иметь детей.

— Как?! — опешил Ананд.

— Да. Мне очень жаль, то травма во время катастрофы, потом болезнь — амнезия подорвали ее здоровье.

— Но, может быть, есть… хоть капля надежды?! — Ананд посмотрел на доктора, как на Бога.

— Видите ли, как врач, я не имею права вас обнадеживать, но в жизни бывает множество чудес… Хотя бы спасение вашей жены!

— Верно, доктор! — подтвердил Ананд.

— Но здесь нам трудно рассчитывать на чудо.

Деваки в это время сидела в детской и до нее долетали слова доктора. Она плакала от безнадежности.

— Вам все понятно? — спросил доктор, поднимаясь с кресла.

— Все понятно! Счастливым отцом мне быть не суждено! — с отчаянием сказал Ананд. — Но, доктор, очень вас прошу, ничего не говорите об этом Деваки! Я очень боюсь за нее! Она не вынесет нового удара.

Они распрощались. Ананд проводил доктора до машины. Вернувшись, он застал плачущую жену.

— Деваки, что случилось? — встревоженно спросил он.

— У меня… у меня не может быть детей!

— Что ты выдумываешь! — возмутился супруг.

— Можешь не скрывать, — сквозь слезы ответила она. — Я все знаю! Мне незачем жить! — И она снова зарыдала.

— Я больше уже не буду матерью, Ананд! Мне не суждено заботиться о своем ребенке! У меня все отнято. Почему я не умерла вместе с ним…

Кишен и Ешода сидели за широким столом. Они были заняты серьезным делом: мальчик вырезал из цветной бумаги фигурки и при помощи Ешоды склеивал их. Попутно она писала приглашения на день рождения Кишена.

— А дядю Ананда мы пригласим? — спросил мальчик.

— Конечно, пригласим, — сказала свекровь, подходя к ним. — Мы с дедушкой сейчас заедем к нему и пригласим, — и она удалилась.

Мать и отец Викаса поднялись на лифте в его офис.

— Добрый день, господин Ананд!

— Добрый день, входите, пожалуйста.

Свекровь Ешоды сразу же объяснила причину их визита следующими словами:

— Мы просим вас прийти к нам сегодня! Забудем прошлое! — улыбнулась она. — У Кишена день рождения.

— Конечно! — согласился Ананд. — Я буду очень рад увидеть Кишена и поздравить его.

— Мы приглашаем вас с супругой! — дополнил дед.

— Да! — подтвердила его супруга.

— Хорошо! — опустив глаза, сказал он. — Мы с Деваки придем вместе.

— Отлично, — обрадовался свекор Ешоды. — До свиданья!

— Всего хорошего!

Они откланялись.

Спустя минуту после их ухода Ананд позвонил домой.

— Алло! Коммутатор? Соедините меня с домом!

«Лучше, если Деваки будет реже видеться с Кишеном», — подумал он.

— Алло! — прозвучал в трубке голос жены.

— Деваки, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — несколько настороженно ответила супруга.

— Слушай, сегодня я вернусь позже, ладно? Я попробую не очень задерживаться, но у меня… у меня небольшое дело, — солгал он.

— Хорошо, — грустно согласилась Деваки.

Ананд положил трубку.

«Его день рождения был значительно раньше», — горестно подумал он.

После работы он поехал к Кишену, предварительно купив подарок.

Спустя три дня после дня рождения, Ешода с Кишеном нанесли Деваки визит.

Они вошли в просторный и красивый холл.

— Я уже был здесь с мамой! — сказал мальчик Деваки.

— Как твое здоровье? — спросила Ешода.

— Хорошо, — ответила хозяйка. — А твой Кишен, по-моему, еще немного подрос! Прошу! — пригласила она гостей сесть.

— Тетя!

— Да?

— Жаль, что вы не пришли на мой день рождения, на мой праздник!

— На твой праздник? — переспросила Деваки.

— Просто тетя болела, — поспешила объяснить Ешода. — Ананд нам сказал, что тебе нездоровилось.

— Вот как! — удивленно воскликнула та, но спохватившись, тут же поправилась. — Ах, да! Верно! Я как раз, кажется, болела.

— Тетя, а вот здесь фотографии! Дедушка сделал! — и Кишен показал пакет фотографий, подготовленный им и Ешодой для Ананда и Деваки. На снимках везде присутствовали Ананд и Кишен.

— Очень красивые фотографии! Твой дедушка обладает истинно художественным вкусом. Пойдемте, я покажу вам наш сад.

Все трое вышли. Деваки остановилась у большого розового куста.

— Мама! Ты любишь розы? Посмотри, какой здесь цветок! — с восхищением воскликнул мальчик. — Тетя, скажите, а почему здесь только один цветок?

— Не знаю, — грустно ответила она. — На этом розовом кусте почему-то расцветает всегда один… — она посмотрела на милое мальчишеское лицо и сказала: — Он тебе нравится? — и потянулась к цветку, намереваясь сорвать его.

— Не надо! — звонко закричал Кишен. — Не срывайте его! Он у меня быстро завянет, тетя. Пусть он будет на ветке, ладно?

— Верно, малыш, — согласилась хозяйка. — Пусть он растет вместе с тобой! — и посмотрела на него глазами, полными материнской нежности, а затем добавила: — Ты тоже похож на цветок.

— Слышишь, мама! — сказал Кишен, подбегая к Ешоде. — Я похож на цветок!

— А теперь пойдемте, съедим чего-нибудь вкусненького! — пригласила хозяйка гостей после небольшой прогулки по саду.

Все сели за стол, накрытый белоснежной скатертью. В вазах благоухали зрелые плоды благословенной Индии. Их аромат заполнял прохладное помещение гостиной.

— Ты сегодня был в школе? — поинтересовалась Деваки.

— Конечно, был.

— В нашей стране, по сравнению с другими, детей слишком рано отдают в школу, не кажется ли вам? — спросила Ешода.

— Но ведь этот класс считается подготовительным. Нет, нет, не рано. Вспомните историю, дорогая Ешода. Мальчику десять лет, а он уже раджа и управляет уделом, решает сложные вопросы. В Индии так было всегда.

— Пожалуйста, чай! — сказал Раму и поставил на стол приборы.

— Дядюшка Раму, вы нам разольете? — ласково спросила Деваки.

— Да, госпожа. И в первую очередь этому молодому человеку!

— Не надо! — запротестовал Кишен. — Терпеть не могу молока и чая! Я пью только сок!

— Он любит только сок, — подтвердила Ешода.

— Вот как?! — улыбнулась Деваки. — Ну что тогда тебе дать? Вот, возьми печенье.

— Возьми, Кишен! — разрешила мать, когда он вопросительно посмотрел на нее.

— Спасибо, — поблагодарил мальчик и взял печенье.

Раму разлил чай по чашкам и с поклоном удалился.

Деваки не могла оторвать глаз от чудесного ожерелья с медальоном, которое украшало шею мальчугана.

— Какой у тебя красивый медальон! — сказала она и посмотрела на Ешоду.

— Это дядя дал! Тетя, а можно я пойду в комнату, где игрушки?

— Нет, милый, — возразила Ешода, — останься здесь. Нам уже пора.

— Куда вы спешите? Пусть поиграет, — стала уговаривать ее хозяйка и спросила мальчика: — А разве ты был уже в той комнате, где всякие игрушки?

— Да, когда заходил в гости к дяде вместе с мамой! — Кишен смотрел на нее чистыми огромными глазами. И они показались ей почему-то очень знакомыми и родными. Ничего от Викаса в них не было.

«Да и срок дня рождения странен», — подумала она.

— Дядюшка Раму, — негромко позвала Деваки. — Пусть Кишен поиграет в детской. И приготовьте ему, пожалуйста, сок.

— Слушаюсь, госпожа, — со смиренным поклоном ответил старый слуга.

— Пожалуйста чай, Ешода.

Гостья взяла чашку.

— Вот сладости, панди. Это мои любимые. Я помню, мы лакомились ими у вас в Сринагаре.

Ешода опустила глаза.

— А теперь поворот! — слышался из детской голос Раму. — Крути руль! Так! Поехали!..

— Что мне с ним делать, — сокрушенно сказала Ешода, усмехнувшись, — не минуты не посидит на месте.

После чая Ешода поблагодарила хозяйку за прием и угощение.

— Ну что же, Деваки, мы уходим. Ты, может быть, зайдешь к нам? Я была бы очень рада. Приходи в любое время.

— Хорошо, — коротко ответила Деваки.

— Кишен! — позвала мальчика Ешода. — Нам пора уже.

— Мама, мама! Посмотри, что я нашел! — восторженно и звонко восклицал тот. — Машина на батарейках!

— Хорошо, милый. Положи ее на место, и пойдем.

— Тетя, а можно я возьму ее? — обратился он к Деваки.

— Да, малыш, — ответила хозяйка.

— Нет! Что с тобой? — строго сказала Ешода. — Ты не умеешь вести себя в гостях.

— Это всего лишь игрушка! — грустно успокоила ее Деваки. — Пусть возьмет. Ведь у нас с ней некому играть!

— Хорошо, — согласилась гостья. — Ты ничего не забыл сказать? — напомнила она мальчику, который крепко вцепился в машинку обеими руками.

— Спасибо! — сказал он, благодарно поглядев на Деваки.

— До свидания! — попрощалась Ешода и вышла с Кишеном из дома.

— До встречи! — вслед им грустно промолвила Деваки и вернулась к столу.

К ней тихо подошел Раму, посмотрел на задумчивую госпожу и, собравшись с духом, сказал:

— Я, наверное, схожу с ума, но этот малыш мне все время напоминает господина Ананда. Ведь я знаю его с самого детства.

— Как это?! — вздрогнула Деваки.

— А медальон его даже вы сегодня заметили! — мудро сказал старый слуга.

— Да! Это необыкновенный медальон.

— Старый хозяин давно приготовил его для своего будущего внука! — торжественно сообщил Раму. — А потом передал господину Ананду. А когда я увидел этот медальон у Кишена, то сразу подумал: «Господин очень любит этого мальчика».

— Спасибо, Раму. Может быть. Возможно, вы и не сходите с ума, — с намеком, но неуверенно произнесла она и грустно посмотрела на старика.

Взвизгнули тормоза. Ананд, чуть не задел крылом машины за угол дома, когда поворачивал к гаражу. Он чувствовал недомогание. Когда он вошел в гостиную, его встретила супруга, которая сразу же огорошила его вопросом:

— Ананд, ты можешь мне ответить на вопрос?

— Что-нибудь случилось? — спросил он. — Я что-то плохо себя чувствую! Голова болит, и, кажется, температура поднялась. Надеюсь, что это не грипп.

— Температура? — встревожилась Деваки и губами прикоснулась ко лбу мужа. — Да, у тебя температура, и высокая! — убежденно сказала она. — Я вызову врача. — И она стала набирать номер.

— Тебе принести что-нибудь поесть, Ананд?

— Нет, спасибо, милая Деваки, пока не надо!

— Ты иди, ложись, а я побуду здесь, подожду доктора.

— Хорошо, — сказал Ананд и пошел вверх по лестнице.

Через несколько минут к дому подъехала машина, хлопнула дверца. Доктор, в очках, с кейсом в правой руке, вошел в дом.

— Добрый день, доктор!

— Добрый день, госпожа! Где больной?

— Наверху. Идемте, я вас провожу, — вежливо пригласила Деваки.

Доктор поставил свой кейс на стул, открыл его и извлек тонометр и фонендоскоп.

— Что с вами? Какая у вас температура? — обратился он к Ананду.

— Да так доктор, ничего, пустяки! — ответил тот.

— Пустяки! — воскликнула Деваки. — Да он горит!

— А мы сейчас проверим! — сказал доктор. — Прокипятите пока шприц! — попросил он.

— Хорошо! — и Деваки отправилась на кухню.

Доктор внимательно прослушал больного.

— Все понятно! — бодро проговорил он, вынимая из ушей трубки фонендоскопа. — Я выпишу вам лекарства. Но главное — постельный режим. По меньшей мере пять дней. С гриппом не шутят. Я только что был в доме господина Саксены, — сказал он, одновременно выписывая рецепт, — у его внука Кишена грипп в тяжелой форме, — сообщил он и подал Ананду рецепт.

— Кишен болен, вы говорите? — встревоженно переспросил Ананд.

— Да, — подтвердил тот, укладывая приборы обратно в кейс, — очень высокая температура. У него тоже грипп. Мальчика пришлось отправить в больницу.

— Кишен в больнице?! — Ананд вскочил с постели.

— Что с вами, господин Ананд? — удивился доктор. — Куда вы идете? Вам нужно лежать в постели, — взывал потомок Гиппократа, но увы!.. Ананд тут же спустился вниз, вывел машину и укатил в окружную больницу.

Деваки, встретив Ананда, который, как стрела, летел к выходу, ничего не поняла.

— Что с ним, доктор? Куда он пошел?

— Не понимаю! — развел тот руками. — Я сказал, что заболел Кишен, внук господина Саксены. Это почему-то взволновало господина Ананда! Вероятно, он поспешил в больницу, — предположил доктор.

Длинный больничный коридор. Ананд быстро отыскал приемную и встретил там господина Саксену с супругой и Ешодой.

— Как он? — позабыв поздороваться, спросил Ананд. — И как все началось?

— Вдруг поднялась температура, — начала объяснять Ешода. — Я думала, что все обойдется, но, как видите, пришлось отправить его в больницу.

— Надо было сразу ехать сюда, — встревоженно и резко сказал Ананд. — А где доктор?

— Он только что был здесь, — растерянно ответила Ешода, — двадцать минут назад.

В это время появился доктор.

— Опасность миновала, но если температура поднимется, вызывайте меня сразу же, — предупредил он.

Кишен, бледный и вялый, Ешода и ее свекор со свекровью сели в машину Ананда, и он отвез их домой.

Мальчика сразу же уложили в постель, и он вскоре уснул.

Ананд попрощался со всеми и поехал домой.

* * *

Оставшись одна, Деваки глубоко задумалась, анализируя поступки мужа. Она вспоминала фотографии, сделанные на дне рождения Кишена, пресловутое ожерелье с медальоном. И чем больше она думала обо всем этом, тем больше ее одолевали сомнения.

«Тетя, а почему на этом кусте только один цветок? — слышался ей голос мальчика. — Мама!» — словно звал ее Кишен.

Деваки ходила по спальне, не в силах успокоиться.

«Господин Ананд очень любит этого мальчика», — вспомнила она слова Раму.

«Мама, ты любишь цветы? Я похож на цветок!» — звенели в ее ушах слова Кишена, и что-то очень родное слышалось в его голосе.

«Он похож не на Викаса, а на Ананда!» — пришла она к убеждению.

Хлопнула дверца автомашины. Вошел Ананд.

— Деваки! Я думал, ты спишь! — виновато сказал он. — Ты ждала всю ночь?

— Мне надо знать! — твердо заявила она.

— Что? — мягко спросил супруг.

Она повела его на улицу, к гаражу.

— Деваки! Куда ты меня ведешь?

— Садись в машину. Поедем!

— Куда? — недоумевал Ананд.

— В храм.

— Какой?

— Ты знаешь, в какой.

Ананд завел мотор и медленно повел машину к храму Вишну.

Они вошли в храм. Народу было много. Богослужение только началось. Ананд с содроганием сердца подошел к внушительному изваянию Великой Богини.

— Эта Богиня благословила наш с тобой брак! — глухим голосом проговорила Деваки, но Ананду показалось, что все вокруг слышат ее. — Это у нее мы просили даровать нам потомство. Это она ведет нас путем жизни! Великая Мать! — благоговейно обратилась к ней Деваки. — Я умоляю мужа сказать здесь, сказать лишь одно слово, — было заметно, что ее душат слезы. Она повернулась к Ананду и внимательно посмотрела на него огромными, полными отчаяния глазами. — Кишен ведь твой сын? Да?

— О чем ты? — попробовал притворяться он, выигрывая время, чтобы обдумать ответ.

— Мне очень тяжело, Ананд! — с мольбой в голосе сказала Деваки. — Если ты сейчас же не ответишь, я не знаю, как жить дальше.

«Не знаю, как жить дальше», — эти слова, словно молния, пронзили все существо Ананда, и он решился.

По лицу жены потекли слезы.

— Коснись ее рукой, — попросила она, — и скажи, Кишен ведь твой сын, да?

Ананд протянул руку и коснулся изваяния Великой Богини.

— Кишен действительно мой сын! — с трудом выговорил он.

— Ешода… Ешода — не мать?

— Нет, — ответил Ананд.

— Ах! — со слезами вскрикнула Деваки. — Мой мальчик жив! Богиня! Я снова мать! — Она упала на колени, сложила ладони и усердно поклонилась. — Ты слышишь? Ты вернула мне свет! Благодарю! Мой мальчик жив! — Слезы радости текли из ее светящихся радостью глаз.

— Но подумай! — печально сказал Ананд. — Мы не можем взять Кишена!

— Почему? — резко спросила Деваки. — Разве он не мой сын? Это все ты! Зачем ты обманул меня? — Она снова заплакала. — Разве ты имел право? Отвечай. Посмотри мне в глаза! Почему? Почему? Почему? — твердила она, прижав руки к груди.

— Хорошо, слушай: в день крушения я и Ешода оказались в больнице. Я отдал ей Кишена. Иначе она тоже умерла бы. А сейчас уже поздно! — с отчаянием сказал он. — Она родила мертвого ребенка и не перенесла бы сразу две потери.

— Верни мне сына! — закричала Деваки со слезами, и ее голос, слившись с распевом мантр, гулко рассыпался под куполом храма.

— Это мой ребенок! — не успокаивалась она. — Я его мать!

— Да, верно! Это ты его родила, — как можно спокойнее произнес Ананд. — Но матерью он считает Ешоду.

— Нет! Нет и нет! — плакала Деваки.

— Как ты не понимаешь? Ешода была с ним с первых его дней. Она так его любит! И у мальчика судьба тоже будет сломана… Он так привязан к Ешоде! — объяснял ей Ананд, прекрасно понимая, что назревает расплата за тот безумный поступок, который он совершил пять лет назад.

— А мне без него нет жизни! — возразила Деваки. Ее била нервная дрожь.

— Сначала надо все обдумать! — попробовал увильнуть Ананд. — Не надо спешить.

— Не могу, Ананд! Умоляю, пожалей меня, а не Ешоду! — Она повернулась и пошла к выходу.

Ананд догнал ее.

— Деваки, ты можешь совершить непоправимую ошибку!

— Это твоя ошибка! А я ее исправлю! — решительно заявила она, и ее шаги гулко отозвались под сводами храма.

— Деваки! — кричал он. — Остановись! Заклинаю тебя Богиней!

Но она даже не оглянулась. Ананд посмотрел вокруг. На улице было много народу. Все шумело и двигалось. Сияло солнце. Под колонками плескались обнаженные до пояса парни. Слышались их смех и шутки. Но он не обращал внимания ни на что.

«Да… Мать — это природа. Против нее идти опасно, — подумал он. — Что ж, пойдем навстречу судьбе».

На следующий день Ананд лишь ненадолго заехал на службу: дела валились из рук. Он спустился вниз, сел в машину и отправился к морю, где долго бродил по берегу. К вечеру он вернулся домой.

— Госпожа у себя, — сообщил слуга.

— Спасибо, — ответил Ананд, и у него отлегло от сердца.

После ужина он просмотрел газеты и стал готовиться ко сну.

Они молча лежали в постели. Сон не шел к ним. Деваки казалось, что ее зовет сын.

«Мама! Мама!» — звенело в ее ушах.

Смешивая реальное с воображаемым, она вскрикивала:

— Нет! Нет! У меня нет никого! Никакого сына! У меня не было сына! Нет и никогда не было сына! — словно внушала она себе, но лишь все более и более впадала в неистовство.

— Успокойся, Деваки! Усни! Утро вечера мудренее!

Она встала с постели и вышла из спальни. Открыв дверь детской, она вошла в нее и включила свет.

— Моего ребенка похитили, вы слышите? — И она принялась сбрасывать игрушки с полок, приговаривая: — Зачем, для чего вы здесь? Зачем вы нужны? Вон отсюда!

В изнеможении она опустилась на детский стульчик. Во рту у нее пересохло от крика.

— Убирайтесь! Я хочу все забыть! Я не хочу! Вон! — кричала она.

— Деваки! Что ты делаешь? Что с тобой, Деваки? — мягко и сочувственно приговаривал Ананд, и ему показалось, что он и сам вот-вот не выдержит этих мучений.

— Ананд! Как мне жить?! Что мне делать? Скажи! — плакала она.

— Успокойся! — нежно повторял он, вытирая ее слезы и гладя черные рассыпавшиеся волосы. Истерика постепенно прекратилась. Тихие слезы текли по ее лицу.

Шасси воздушного лайнера, оторвавшись от бетонной полосы в Эмбакаси через несколько часов коснулось посадочной площадки Бомбейского аэропорта.

Джавахарлал, веселый и собранный, сидел в такси, попыхивая сигарой в открытое окно.

Через полчаса, одетый в элегантный костюм голубого цвета, он расхаживал по гостиной своего дома, размахивая стеком.

Раму внес два огромных чемодана.

— Невестушка! — позвал Джавар, сотрясая стены старого дома.

Он подошел к слуге.

— А где моя невестка?

— Дома, конечно, — смущенно ответил Раму.

— Де-ва-ки! — позвал он еще громче.

— Я здесь, дядя! — грустно отозвалась она, спускаясь вниз.

— Невестушка! — воскликнул Джавар, радостно раскрыв объятья. — Дочка! Я узнал, что ты жива, и подумал, что теперь смерть будет обходить нас стороной! А ты, по-моему, еще больше похорошела! Верно! — И он засмеялся так искренне, как смеются добрые, честные и открытые люди.

Он взглянул на невестку еще раз. Она стояла, понурив голову. По ее лицу катились слезы.

— Слезы? — удивился Джавар. — Что такое? Время слез уже прошло! — Он подошел к ней поближе и взял за руку.

— Извините! — произнесла она. — Это я просто… от радости!

— Эй, невестушка, что с тобой?! Мне не нравятся эти слезы. Я часто вспоминал твою веселую улыбку и смех! — мечтательно сказал он.

— Все уходит, дядя! — все так же грустно ответила она.

— Ну, хватит! Стыдно плакать! Возьми пример с меня! — хорохорился Джавар. — Я постоянно бодр и вечно весел, поэтому я не постарел. Да! А к тебе у меня большая просьба, невестушка… — ласково сказал он. — Ты еще не разучилась делать кюфты?

— Нет! — улыбнулась Деваки. — А пока что… я приготовлю чай! — Хлопнула дверца автомобиля. И сияющий Ананд вбежал в холл.

— Дядя! Наконец-то! — обрадовался Ананд. — Как ваше здоровье?

Они оба совершили глубокий пронам.

Джавар обнял племянника, пожимая его руку выше локтя.

— Пока неплохо мое здоровье! — ответил дядя.

— Я очень рад.

— Спасибо, дорогой! Но что происходит с моей невесткой?! Ее невозможно узнать. Почему она такая печальная? В чем дело, Ананд? — настойчиво спрашивал Джавар, и глаза его блестели.

— Я боюсь за нее. Она никак не может забыть о сыне. Особенно теперь. До последнего времени мы думали, мечтали, что у нас будет ребенок. Но это невозможно!

— Что невозможно, Ананд? Говори прямо и честно! — проговорил Джавахарлал, теряя терпение.

Ананд почувствовал, что дядю обмануть будет трудно, да и делать это было теперь уже совсем ни к чему.

— Она не сможет иметь ребенка, так сказал доктор.

— Бедняжка! Ужасно, конечно, но теперь я ее понимаю! Смотреть больно! Ах, как она переживает! — воскликнул мудрый Джавар.

— Ума не приложу, что делать! Поговорите с ней, дядя. — И Ананд уехал в офис.

— Пожалуйста, чай! — сказала, входя, Деваки.

— Спасибо, невестушка.

За чаем Джавар спросил Деваки:

— Чего тебе не хватает в жизни, дочка?

— Вроде бы все есть. Но ничто меня не радует. Я живу, словно во сне. И зачем, сама не знаю.

— Дочка! Потерпи, — с участием говорил дядя. — Время залечит любое горе. И ты снова станешь улыбаться. Я скучаю без твоей улыбки.

Отворилась дверь, и вбежал Кишен.

— Тетя! — прозвенел он.

— Кишен! — обрадовалась Деваки. — Ты совсем забыл нас! А я так ждала тебя!

— Он собирает деньги, — сказала Ешода. — В школе решили построить стадион.

— Да? Молодцы! — похвалила Деваки мальчика. — Проходите.

— Дядя, это — Ешода, — представила она ему молодую женщину.

— Добрый день! — поклонилась та.

— Добрый день! — ответил Джавар, привставая.

— А это Кишен! — нежно сказал Деваки, взяв мальчика за маленькие плечики.

— Кишен! Поздоровайся с дядей! — подсказала ему Ешода.

— Он для всех дядя, а для меня просто дедушка, — сказал мальчуган.

— Какой умный ребенок! — громко смеясь, восхитился Джавар.

— Дедушка, спасибо! А деньги ты мне дашь? — обратился Кишен к Деваки.

— Конечно. Идем наверх. Ешода, посиди минуточку, хорошо? Идем, Кишен, — и они пошли вверх по лестнице.

— Садитесь, прошу вас, — пригласил Джавар Ешоду. — Принесите-ка нам чаю и сладкого печенья! — попросил он слугу.

Деваки привела Кишена в свою комнату и дала ему денег.

— Ой! — удивился он. — Так много? Тетя, у меня копилка уже наполовину наполнена. Я очень много собрал! — поделился он с ней своим успехом.

— Ты всегда заходи сюда, — сказала Деваки. — Я буду рада. Мне одной бывает очень скучно. Не с кем даже поговорить. Приходи почаще! — Теперь Деваки смотрела на Кишена материнскими глазами. Перед ней был ее сын. Человек, которого она родила, но… не воспитывала…

— Со мной тебе весело? — спросил мальчик, хитро прищурившись. — Получается, ты меня любишь, тетя?

— Да, малыш! Люблю! Люблю очень! — отводила Деваки душу в этих словах, и ей хотелось сказать ему: «Ведь я носила тебя во чреве своем».

— Тетя, а почему ты меня так любишь?

— А… я же твоя… — она осеклась, опомнившись, и сказала: — Возьми, это тебе! — она протянула ему машинку на батарейках, совсем не похожую на ту, которую он взял в прошлый раз.

— Тетя, а кто отломал ей колеса? — спросил Кишен, осмотрев подарок.

— Одна… глупая женщина, — в замешательстве объяснила она.

Ешода встала со своего места и, извинившись, сказала, что ей пора уходить.

— Деваки! — громко позвал Джавар. — Вы куда исчезли? — Но на его зов никто не появился.

— Я сейчас позову их, — сказал он гостье, вставая.

— Хорошо, — ответила та.

Джавар постучал в комнату Деваки и вошел.

— Давно я не помню тебя такой веселой, невестушка! Но Ешоде пора уходить.

Кишен засмеялся.

— Кишен, идем, не заставляй маму ждать! — сказал ему Джавар.

— Кишен! — послышался снизу голос Ешоды.

Все спустились вниз.

— Мама! А тетя такая добрая и веселая! Мы с ней играли.

Ешода заулыбалась.

— И мне она нравится! Ну, поехали, а то опоздаем!

— Куда вы спешите? — пыталась остановить их Деваки. — Только пришли. Кишену хотелось еще поиграть. Посидите еще, Ешода.

— Нет, нет, спасибо! Нам уже пора.

— В другой раз, хорошо, Кишен? — улыбнулась Деваки.

— А копилка полная, мама!

— Тем более пора ехать! — пошутила она.

— Большое спасибо, что зашли, — сказал Джавар. — Деваки будет очень приятно снова увидеть вас. Приходите к нам почаще.

— О да! Конечно! — пообещала Ешода. — Идем, сынок!

— До свиданья, дедушка!

* * *

Весь следующий день Джавар не находил себе места. Мерцание ожерелья на шее Кишена возмутило его. Причитания, доносившиеся из комнаты Деваки, переворачивали его душу.

«Что происходит в этом доме? — спросил себя и небо Джавар. — Я должен положить этому конец». Характер борца и охотника в этих обстоятельствах заговорил в нем с необычайной силой. Он потрогал свой пистолет.

«Перестреляю всех и застрелю себя, если не разберусь», — промелькнула в его голове бредовая мысль.

Деваки стояла на коленях у небольшого столика перед изваянием Великой Богини.

— Как жестоко! Как страшно! Невозможно терпеть эту боль! Мое сердце разорвется от боли! Я же его мать, а не Ешода! Почему я должна отдать ей своего ребенка? Почему? — причитала она.

До слуха Джавара доносились эти странные слова. Раму, проходя мимо старого хозяина, беспокойно поглядывал на его нахмуренное лицо.

«Будет буря!» — подумал старый слуга.

— Почему я должна отдать своего ребенка ей? Разве это справедливо? — снова и снова спрашивала Деваки, обращаясь к Богине и подняв к ней свое лицо, залитое слезами. — Чем я провинилась перед тобой? За что страдаю? Как это жестоко! Верни мне сына! Сжалься надо мной!

Слезы струились из глаз молодой несчастной матери. Но всему есть предел. И страданиям и слезам тоже. Венец им — смерть. Она и подумала о ней, о смерти. И успокоилась. Она поднялась с колен. Легла на тахту и забылась сном.

Джавар сидел в кресле, облаченный в свой любимый китайский халат. Выпуская клубы дыма из разгоревшейся сигары, он ждал племянника. Предстоял крупный разговор. С утра он ничего не ел и не пил, что вызвало недоумение и беспокойство со стороны Раму. Деваки не выходила из своей комнаты.

Солнце, коснувшись легкой волны Индийского океана, медленно погрузилось в лиловую дымку горизонта.

Лицо Джавара было неподвижным. «Мерседес» медленно прополз к гаражу.

Вошел Ананд.

— О, дядя! Здравствуй! Рад видеть тебя в форме.

— Нам с тобой надо поговорить, — сухо сказал дядя.

— Хорошо, — покорно ответил племянник.

Они поднялись в комнату Джавахарлала. Он предложил Ананду сесть. Тот сел в кресло. Джавар устроился напротив. Несколько минут стояла тяжелая тишина.

— Я куда приехал? — тихо спросил Джавар.

— Как куда? — недоуменно спросил Ананд хриплым голосом, подняв на него испуганные глаза.

— Я спрашиваю, — повторил дядя, — куда я приехал?

— Дядя!

— Что «дядя»?! Я уже скоро шесть десятков лет, как дядя! — громко воскликнул Джавар и резко поднялся.

Ананд сник и втянул голову в плечи, глядя на узкий носок своего ботинка.

— Ты ответь мне, дорогой племянничек, где я нахожусь?! — повторил дядя, расхаживая по мягкому ковру.

Ананд молчал.

— Молчишь?! Так я тебе скажу, где я нахожусь! — В глазах Джавара блеснула кашмирская сталь. — Я нахожусь в доме, где страдает женщина. Я нахожусь в доме лжеца! — перешел он на тенор. Ладонь, воздетая кверху, описав полукруг, с силой опустилась на стол, сжавшись в кулак. Ножки стола поколебались, но выдержали. Могучее дерево красного сандала обладало не только сопротивлением на сжатие, но и на растяжение.

— Почему на Кишене ожерелье, которое я передал тебе как драгоценную реликвию моего рода? Отвечать не надо. Я вижу, что он похож на тебя, как две капли воды. Это мой внук? Так ведь?!

— Да! — глухо буркнул Ананд и отвел глаза.

— Мой внук и твой сын должен быть здесь.

— Что вы говорите, дядя?! Нет! Это невозможно! Мы… мы же лишим Ешоду последней радости! — с надеждой на понимание воскликнул он.

— Значит, в минуту помешательства, ты отдал своего сына чужой женщине во имя ее спасения?!

— Да!

— А что, разве мало детей, брошенных в родильных домах, разве мало младенцев, которые становятся сиротами, едва появившись на свет? И уж если так случилось, то почему нельзя было сразу сказать мне об этом? Мы что, не смогли бы что-нибудь придумать. И Ешоде можно было бы все объяснить, когда у нее прошел бы кризис.

— У меня не было сил!

— Чушь! Абсурд! Жидкое состояние, идущее во вред всей вселенной! Тем более большой грех было повторять, что твой сын погиб! Эта отрицательная энергия слова может вернуться к тебе с сокрушающей силой. Ты что, совсем поглупел? — возмущался потрясенный Джавар. — Я думал, что наряду с твоим великодушием ты умен, разумен! Ан, нет! Что же ты устроил пытку для своей жены?! Что это за психологический фашизм?

Джавар извлек из внутреннего кармана пистолет и сухо произнес, наставляя его на Ананда:

— Или ты сейчас же пойдешь к этим господам и выложишь им все, как есть, и приведешь сюда моего внука, или я пристрелю тебя, как шакала! Почему ты не думаешь о Деваки?

— Нет, дядя! — покачал головой Ананд, взяв себя за уши, как символ признания своей вины.

— Я понимаю муки ее материнского сердца! Деваки погибнет, как пить дать! Она просто умрет с горя или повесится! Неужели мы допустим это?! — Джавар кипел, но кульминационный момент уже миновал. Он водворил огнестрельное оружие на место и плюхнулся в кресло.

— Ты любишь супругу! И в том, что случилось в основном виноват ты! — продолжал Джавар уже более спокойно.

— Как вы не понимаете? Мы не имеем прав на Кишена! — наконец, сказал Ананд главное.

— Кишен мой внук! Он наш! — закричал дядя.

— А что будет с Ешодой? Однажды я ее спас, и вот теперь мы нанесем ей этот удар, — трагическим голосом произнес Ананд, сверкнув глазами, — подумайте о ней!

— А Деваки? — словно удар грома, взорвалось в комнате, и Ананду даже показалось, что повалил дым. У него потемнело в глазах.

— Ты все время говоришь о Ешоде… Конечно, и ее жаль, но горе моей невестки я видеть не могу. Знать, что твой ребенок жив, но он уже не твой?.. — Джавар схватил сигару и принялся раскуривать ее.

Выпустив струю дыма, он сказал:

— Порою мне кажется, Ананд, что ей было бы даже легче примириться с мыслью о его смерти, чем видеть его и страдать!

— Но дядя! Ничего уже не изменишь! — чуть не плача, снова стал убеждать его Ананд.

Чуткий Джавар видел страдания племянника, честного и доброго человека. Он понимал, что та катастрофа, конечно же, повлияла на его психику. Один раз сделав ошибку из гуманных побуждений, далее он продолжал совершать уже цепь ошибок.

— Совершая тот поступок, ты не подумал и обо мне. Я говорю тебе это как дядя. Не обижайся. Порой дети, сами того не подозревая, бывают неблагодарными. Я все изменю и исправлю! Кишен — мой внук! В нем течет наша кровь, в нем — будущее нашего рода! — решительно сказал Джавар и вышел.

Через час Джавар, надев свой лучший костюм, белую рубашку и коричневый цветастый, как саванны Кении, галстук, вышел из дома со своими неизменным стеком с золотым набалдашником.

Он остановил такси и быстро доехал до дома господина Саксены.

Джавара встретила Ешода.

Они поприветствовали друг друга.

— Ешода! — обратился он к молодой женщине. — У меня к вам очень серьезный разговор.

— Разговор?

— Да.

— Слушаю вас, господин Джавар, — сказала Ешода, когда они сели.

— Дело в следующем. Когда случилась катастрофа, вы были на девятом месяце беременности. Извините, но я буду говорить только факты.

— Да, господин.

— Вашего ребенка, мягко говоря, спасти не удалось. Увидев ваши страдания, которые могли привести вас к летальному исходу, мой племянник Ананд, думая, что навсегда потерял жену, отдал вам своего ребенка, находясь в не совсем нормальном состоянии. Он отдал моего внука, а сам уехал со мной в Кению, не сказав мне правды.

Ешоде показалось, что это сон.

— Что вы такое говорите?

— А то, что Кишен — не ваш сын, а сын Ананда и Деваки, то есть мой внук. Ожерелье на нем — мое. Я велел Ананду вручить его внуку, когда тот родится. Это семейная реликвия. К тому же, разве вы не видите, как он похож на Ананда? А его глаза? Это глаза его матери — Деваки! Вы что, никогда не обращали на это внимания?

В такие минуты логика покидает любую женщину. Не была исключением и Ешода, которая закричала:

— Нет! Нет! Все это ложь! Кишен, он мой, понимаете?!

На ее крик прибежал Кишен.

— Кишен! Иди сюда! — испуганно призывала она. — У меня его никто не отнимет! — И, словно тигрица, сверкнув безумными глазами, она прижала мальчика к себе и стала гладить его по голове.

Вошли свекор и свекровь.

Джавар встал и спокойным железным тоном сказал старой чете:

— Мне жаль, что я принес горе в ваш дом, но для меня важна истина! Я знаю, что Кишен — мой внук!

Свекровь, удивленно раскрыв глаза и поправив край сари пухлой рукой, грубо сказала:

— Вы с ума сошли, любезный!

— Что же получается! Кишен ваш внук, да? — недоумевал господин Саксена. — А мы кто такие? Если я не дедушка, то кто я? — он акцентировал свое возмущение на последней фразе.

— Я только что объяснил Ешоде: Ананд отдал Кишена Ешоде ради спасения ее жизни, а ваш внук умер при родах, — жестко констатировал Джавахарлал.

— Своего ребенка никто не отдаст! — резонно заметила свекровь. — Это любой скажет.

— Но в жизни бывает всякое! — мудро возразил Джавар, окинув взглядом ее седину. — Но теперь нам надо вернуть ребенка матери.

— Я не желаю больше слушать вас! — грубо оборвала его Ешода, что нанесло удар самолюбию Джавара. Кровь ариев вскипела в нем, но жизненный опыт держал его в надежных берегах.

— Я уйду отсюда, — сказал он, глядя на Ешоду тяжелым взглядом, похожим на непробиваемую броню.

Ешода опустила глаза.

— Но прежде вы вернете мне ребенка!

Наступила короткая пауза.

Наконец, господин Саксена нашелся:

— Никакой вы не дедушка! Кишен — мой внук!

— Видно, вы и вправду сумасшедший! — вновь повторила свое свекровь. — А больше вы ничего не собираетесь от нас требовать?

— Что-о? — грозно придвинулся к ней Джавар.

Она дрогнула и перешла на более мягкие выражения:

— Ведь это же бесчеловечно! Как же так? Мы не сможем без Кишена жить!

— Я все понимаю, — строго сказал Джавар, — но его мать тоже не может без него жить!

Господин Саксена почувствовал, что разговор пошел в пользу истца и, собравшись с духом, закричал:

— Вон отсюда! Я вызову полицию, если вы не уберетесь из моего дома! — Его лицо побелело, изо рта брызнула слюна.

— Ах, так! — воскликнул старый охотник Африканского континента. — Ну, вы еще раскаетесь в своей грубости! Я передам дело в суд, и, поверьте мне, выиграю я, а не вы! — С этими словами он круто повернулся и покинул дом господина Саксены.

 

Глава вторая

Здание окружного суда из красного кирпича выглядело неприветливо. У его подъезда в два ряда стояли несколько десятков автомобилей разных марок.

«Мерседес» остановился, шумно шурша толстыми протекторами, и из него вышли Джавар и Деваки. Ананд припарковал машину в крайнем ряду и вышел из нее.

Небольшой зал заседаний, стены которого были облицованы гималайским дубом, был полон. Шум вентиляторов смешивался с возбужденными голосами людей.

— Встать, суд идет! — послышался голос секретаря.

Судья в темной длинной тоге и двое присяжных заняли свои места. Судья стукнул деревянным молотком, объявляя, что заседание суда открыто. Прокурор зачитал заявление Джавахарлала Натха о родительских правах его племянника с супругой на Кишена Саксена. Адвокаты, представляющие интересы обеих сторон, произнесли короткие речи.

Еще накануне суда по инициативе и под жестким контролем Джавара Ананд пригласил на суд доктора из Агры, который принимал у Ешоды роды. До этого дядя сам побывал в Агре и на месте катастрофы и лично разговаривал с этим доктором.

После адвокатов слово предоставили Джавару, как главному истцу по делу. Он тоже кратно изложил содержание своего заявления и главные, существенные претензии к семье Саксена.

— То есть вы утверждаете, господин Натх, что Кишен не родной сын Ешоды? — подчеркнул судья главную мысль истца, чтобы было ясно и прокурору, и присяжным заседателям, и вообще суду…

— Да, — коротко ответил Джавахарлал.

— И то, что он сын господина Ананда? — уточнил судья.

— Да, — так же кратко ответил истец.

— Ваша честь! — обратился к судье адвокат противной стороны. — Позвольте спросить уважаемого господина Натха, почему же он столько лет молчал о том, что Кишен является сыном господина Ананда? Это, ваша честь, не совсем понятно.

— Спасибо, садитесь! — сухо поблагодарил судья и повернул голову к Джавару.

— Ваша честь, поверьте, раньше я не знал этого. Здесь уже говорилось, что Деваки, попав в ту катастрофу, исчезла. Но спустя несколько лет она вдруг вернулась домой, к своему мужу, ваша честь! И первый ее вопрос был: «Где наш сын?». А что мог сказать ей мой племянник? Он давно отдал ребенка Ешоде.

— Это все, ваша честь! У меня пока нет вопросов к истцу, — сказал защитник семьи Саксены.

— А чем вы можете, господин Натх, это подтвердить? Может быть, у вас есть свидетели? — спросил судья.

— Есть у меня свидетель, ваша честь! — громко сказал Джавар и погладил бороду смуглой рукой. — Это доктор Рамеш Чандер. Он подтвердит мои слова. Он мне все и рассказал. Я ездил в больницу и на место событий.

— Свидетель Рамеш Чандер! — пригласил секретарь.

В зал вошел высокий мужчина средних лет в очках. Он дал клятву говорить только правду и был готов к вопросам.

— Итак, доктор Рамеш Чандер, что вы скажете по существу дела? — спросил судья, аккуратно промокнув росинки пота на лбу белоснежным платком.

— Я знаю и помню эту трагическую историю! — решительно заявил доктор. — Роды принимал я.

— И вы можете свидетельствовать, что мальчик — не сын Ешоды? — иллюстрируя повтором мысль доктора, спросил судья. — Что вы скажете?

— Нет!.. В общем, он сын господина Ананда! — уверенно ответил доктор, но с расстановкой. По-человечески его можно было понять, ибо от его слов зависели судьбы людей.

— А что произошло с ребенком госпожи Ешоды? — подключился защитник Джавара.

Доктор поправил очки указательным пальцем, посмотрел на адвоката и произнес грустно:

— Ребенок родился мертвым!

— Это все, ваша честь, — сказал адвокат Джавара, выудив из свидетеля то, что ему было нужно в данной мизансцене, как говорят режиссеры.

— Отдать чужого ребенка Ешоде, не сказав ей об этом, — преступно! — густым басом, негромко, но внушительно произнес судья.

На несколько мгновений в зале воцарилась тишина, и только шум лопастей вентиляторов нарушал ее.

— Я не совершил преступления, — с твердой уверенностью ответил доктор. — Я просто выполнил свой долг долг врача, который заключается в том, чтобы спасти пациента любой ценой. Ваша честь, мне, как медицинскому работнику, сразу стало ясно, что госпожу Ешоду может спасти лишь чувство материнской привязанности.

— Есть свидетели, готовые подтвердить ваши показания? — бесстрастно спросил судья.

— Да! Вы можете, ваша честь, спросить об этом господина Ананда!

— Господин Ананд! — обратился к нему судья. — Прошу! — и указал пальцем на освободившееся свидетельское место.

Ананд положил руку на толстый том Гражданского кодекса и произнес:

— Я клянусь говорить правду и ничего, кроме правды.

— Господин Ананд! — начал судья. — Прежде всего ответьте суду на один вопрос: вы являетесь отцом Кишена или… госпожа Ешода действительно является его матерью?

— Да! — ответил Ананд, попав в нехитрую юридическую ловушку.

— То есть доктор дал суду ложные показания? — ловко уточнил судья.

— Нет! — очень тихо ответил Ананд.

— Ваши слова непонятны! — артистично воскликнул судья. — Хорошо, я повторю свой вопрос: ответьте, кто является матерью Кишена?

— Матерью?.. А кого ребенок называет своей матерью? Да, безусловно, ту женщину, которая выносила его во чреве своем и родила в муках… Но разве не мать та, которая посвятила ему свою жизнь, согрев силой своей любви? Женщина, которую ребенок любит? — пустился в нравственные философствования Ананд. — Ваша честь, вы должны понять… Да, Кишен — мой сын. Он мне дорог, поэтому я не могу ломать его судьбу!

Адвокат Джавара, учуяв помутнение юридической волны, вскочил с места, подняв правую руку.

Судья кивнул.

— Ваша честь! Господин Ананд совершенно прав. То, что госпожа Ешода воспитывала Кишена, бесспорно. Но так же бесспорно и то, что она не является матерью Кишена. Не только господин доктор Чандер, но и господин Ананд подтвердили этот факт! Кишен является сыном господина Ананда, ваша честь! — вбил надежный процессуальный «гвоздь» адвокат.

— Нет! — раздался из зала истошный крик. — Это ложь! Это неправда!

— Госпожа Ешода, пожалуйста! — обратился к ней судья.

Ешода, обливаясь слезами, подошла к кафедре свидетелей.

— Как мне убедить вас, ваша честь?! — начала она, вытирая платком слезы. — У меня нет свидетелей. Но Кишен мой сын. Да, ваша честь, материнское сердце говорит мне это! А в нем, в Кишене, вся моя жизнь. Не отнимайте его у меня! Я без него умру!.. — она прервала свою речь — речь страдающего и любящего материнского сердца, и рыдания сдавили ей горло. Она едва не лишилась чувств. Секретарь поставил перед ней тонкий стакан с водой. Ешода отпила глоток.

Зал был тронут. Стояла мертвая тишина.

— Пожалейте бедную мать! — протянув обе руки к судьям, умоляла она снова. — Не отнимайте Кишена! Пощадите меня, Ваша честь. Не отнимайте сына у матери! Это слишком жестоко! — закончила она трагическим голосом и зарыдала.

— Суд удаляется на совещание, — произнес судья традиционную фразу, вставая со стула.

Через несколько минут голос секретаря возвестил:

— Встать! Суд идет!

Грохот откидных кресел заполнил зал заседания.

Судьи стукнули молотком. Шум улегся.

— Рассмотрев все факты данного дела, — начал судья, — суд постановил: «Передать ребенка отцу — господину Ананду!» А госпоже Ешоде суд выражает глубокое соболезнование.

С северо-востока дул сухой и горячий ветер плоскогорий. Джавар был доволен исходом дела, но его мрачный вид пугал Ананда. Выкурив сигару, дядя поднялся с дивана и сказал:

— Поедем!

Вместе с Анандом они сели в машину и через десять минут подъехали к дому господина Саксены. Их встретила хозяйка, свекровь Ешоды.

— Иди, и будь твердым! — строго приказал Джавар племяннику.

Ананд подошел к седой и грозной на вид женщине и, поприветствовав ее, сообщил, что он приехал забрать своего сына.

— Надеюсь, никаких эксцессов не будет? Мы ждем Кишена.

Свекровь молча вошла в дом и сообщила Ешоде, что за Кишеном приехали.

Ешода стала складывать в чемодан вещи и любимые игрушки Кишена.

Мальчик стоял, опустив голову, и хныкал.

— Будь счастлив! — тихо говорила ему Ешода. — И меня не забывай! — Она взяла его за руку.

Но мальчик, схватившись за спинку кресла, упирался.

— Ну все, все, пора идти!

— А куда, мама? — жалобно спросил он, и его глаза заполнились слезами.

— К твоему отцу, малыш! — со скорбью едва выговорила она.

— Ты ведь говорила, что он уехал далеко, мама!

— Но теперь он вернулся. Я потом тебе все объясню, милый! Твой отец ждет тебя! И твоя мама ждет тебя! — нежно и тихо уговаривала она ребенка.

— А разве мама не ты? — сквозь слезы спросил он.

— Пойдем, Кишен, ну! — Она взяла чемодан в руку. — Пойдем вниз, малыш!

Но мальчик сопротивлялся. По его лицу катились слезы.

— Кишен! Сынок! Не нужно плакать! — стала успокаивать его Ешода. Она поцеловала его и погладила по головке.

— Я тебя очень люблю! Вырастешь, сынок, и все сам поймешь, радость моя! — Она поглядела в его глаза с такой нежностью и любовью, что Кишен бросился ей на шею.

— Ты у меня хороший мальчик. Не надо так! Хватит плакать! Пойдем. Я навещу тебя, Кишен! — и она сама разрыдалась. Однако, взяв себя в руки, она тихо продолжала — Я часто буду… я буду часто к тебе приходить! Мне позволят, Кишен! — И они оба заплакали навзрыд.

— Мамочка! Я никуда не пойду, не пойду! — кричал Кишен, весь в слезах.

— Успокойся, мы ведь будем встречаться!

— Я не уйду от тебя! — решительно крикнул мальчик.

— Кишен, как мне жить без тебя? — потеряв последние силы, она опустилась на стул, не переставая плакать.

Ананд терял терпение. Процедура была не из приятных, и он, естественно, нервничал. Тем более, что в машине их ждал дядя. Не медля ни минуты, он вошел в холл. В кресле сидела свекровь, подперев рукой подбородок.

— А где мальчик? — тихо спросил он.

— Я посмотрела: он уже одет, — холодно ответила та. — Пусть попрощаются. Он плачет, а Ешода пытается его успокоить, — у нее на глазах появились слезы.

— Идем, Кишен! — наконец, едва справившись со своими чувствами, сказала Ешода и решительно взяла мальчика за руку.

Они стали медленно спускаться по лестнице.

Свекровь поднялась с кресла.

— Ешода, видишь, вас уже ждут! — она взглядом указала на Ананда, стоявшего у дверей.

— Простите, мы заставили вас ждать. Но ведь это в последний раз! Иди, Кишен, тебя уже ждет твой отец! Будь умницей! Хорошо? — говорила она, с трудом сдерживая слезы. — Я навещу тебя. До свиданья, милый!

— Вы можете ехать! До свидания! — резко сказала Ананду свекровь и быстро скрылась в глубине дома.

Ананд подошел к Кишену, взял чемодан из рук Ешоды и нежно сказал:

— Идем, сынок!

— Нет, нет! — мальчик отпрянул от него, как затравленный зверек. — Не поеду!

— Идем, Кишен! — повторил отец и взял его за руку.

— Не поеду! — снова угрюмо ответил тот.

— Кишен, пойми, — пыталась урезонить его Ешода, вытирая бегущие слезы, — ведь тебя ждут! Ждут!

— Нет! Не хочу! — настаивал он и потом закричал: — Мама!

— Кишен! Кишен! — причитала Ешода. — Пожалуйста, уезжайте быстрее, иначе я не смогу этого выдержать! — просила она Ананда сквозь слезы.

— Я не хочу! — продолжал упираться малыш.

Ананду пришлось применить небольшое усилие, чтобы заставить его передвигаться по направлению к машине.

Джавар открыл дверцу. Кишен с обреченным видом сел рядом с Анандом, который захлопнул дверцу и закрыл замок.

«Мерседес» мягко покатил по гравию. Выехав на дорогу, Ананд развернулся и медленно поехал к дому.

Ешода долго смотрела вслед машине и махала рукой. К ней подошла свекровь и увела ее в дом. Ешода заперлась у себя в комнате, вдоволь наплакалась и тихо запела:

Она смотрела в сад, на залитые солнцем дорожки, где остались следы Кишена…

Джавар, Ананд и Кишен поднялись по мраморным теплым ступеням и вошли в прохладу просторного холла. Сияющая Деваки смотрела на них глазами, полными слез.

— Кишен! — воскликнула она. — Мой мальчик! Сынок! — и присев на корточки, она крепко прижала его к груди. Потом встала, взяв его на руки.

Кишен заплакал.

— Тетя, я хочу вернуться к маме!

Ананд и Джавар вышли в сад.

— Я твоя мама! Ты вернулся домой. Я люблю тебя больше всех на свете! Тебе здесь будет хорошо. Дома тебе будет хорошо, — уговаривала она Кишена, но он плакал навзрыд.

— Ну что ты, не плачь, сыночек мой, — нежно целуя сына, приговаривала Деваки.

На следующий день Джавар, собрав свои вещи, позвонил в аэропорт.

— Один билет до Найроби! Хорошо, — и положил трубку.

«Самолет через четыре часа. Успеваю нормально», — сказал он сам себе, взял чемодан и спустился вниз.

Ананд сидел в кресле, просматривая газету. Увидев чемодан в руке дяди, он поспешно встал.

— Дядя! Вы уезжаете? — удивился он.

— Да! — сухо ответил Джавар.

— Но вы хотели побыть еще неделю!

— Мой долг уже выполнен. Я вернул матери ребенка, без которого она не может жить, — он сел в кресло. — Очень странно… но вдруг мне показалось, что я совершил ошибку! — Он встал, взял чемодан, но затем вновь поставил его на ковер. — Впрочем, это теперь неважно! — и он направился к двери.

Ананд взял чемодан и пошел вслед за ним.

— Я подвезу вас?

— Не надо, Ананд. Я заказал такси. Извинись за меня перед Деваки, что я не попрощался с ней. Ей сейчас не до меня.

Подъехало такси. Племянник распрощался с дядей. Джавар сел рядом с шофером и махнул Ананду рукой. Взревел мотор, и машина унеслась в аэропорт, оставив после себя клубы пыли и синего дыма.

Из детской комнаты, где Деваки играла с Кишеном, читала ему сказки, она повела его в столовую.

— Сейчас надо поесть, Кишен, — и она поставила перед ним тарелку с едой. — Кушай, сынок. Это очень вкусное блюдо. Мама сама готовила.

— Нет! Я не буду! — заупрямился Кишен и рукой отстранил ложку, которую подала ему мать.

— Но ведь мама просит тебя! Надо поесть! — уговаривала она мальчика. Поешь, пожалуйста.

— Я есть не буду! И ты мне не мама! — настойчиво заявлял он, глядя на Деваки исподлобья.

— Но я… твоя мама! — в замешательстве только и могла сказать она, чуть не плача!

— Я тебе не верю! Не верю! — воскликнул он.

— И все-таки поешь хоть немного, а потом пойдем гулять, ладно? — грустно сказала ему мать.

— Нет! Лучше отвези меня к маме! — настаивал Кишен.

* * *

Уже больше недели жил Кишен в родном доме. Но все попытки Деваки и Ананда «привить» его к себе были тщетными. Он постоянно твердил о «своей» маме Ешоде и о доме, где воспитывался пять лет. Он тосковал по дедушке и бабушке, плохо ел и отказывался ходить в школу.

Деваки была полна отчаяния. Она все больше убеждалась в том, что жизнь — реальная, а не жизнь чувств — штука жестокая. И как бы она ни желала, но завоевать любовь сына она не сможет, именно любовь ребенка этого возраста. Когда-нибудь, может быть, став взрослее, он осознает все и полюбит ее, но сейчас — нет. В этом Ананд был совершенно прав. Перекроить душу ребенка при не совсем нормальных обстоятельствах — дело трудное.

Однажды, подойдя к Деваки, Кишен сказал:

— Тетя!

— Да?

— А мы с тобой поедем к маме? Ведь ты обещала.

— Ну конечно, сынок!

— Сегодня, ладно?

Ананд подошел к ним, услышав их разговор.

— Я тебя отвезу, Кишен! — с улыбкой сказал он и поцеловал сына. — Нам ведь надо заехать в магазин игрушек!

— Нет. Мне не нужно игрушек, — грустно сказал мальчик, — мне нужно к маме.

Ананд и Деваки переглянулись. Отец, пожав плечами, взял мальчика за руку и повел к машине. Деваки проводила их.

Когда машина тронулась, она помахала Кишену рукой.

Несмотря ни на что, Деваки стала намного спокойнее. Муки, которые она испытывала сейчас, были уже из разряда житейских, вытекавших из логического сцепления обстоятельств. Об этом они подолгу говорили с Анандом.

«Что ж, — думала Деваки, — может быть, со временем он привыкнет! Важно одно: мы все живы!» — успокоила она себя.

В доме Саксена было тихо, уныло и пусто. Дед захирел и слег. Ешода плакала по ночам и плохо спала. Во сне она видела Кишена и звала его. И даже наяву он постоянно стоял перед ее глазами. Его ручонки тянулись к ней.

Она сидела со свекровью в столовой.

— Поешь! Нельзя же так! На тебя тяжело смотреть! Ты себя измучила… — говорила ей мать Викаса.

— Что мне делать? Все время кажется, что Кишен зовет меня! — с трудом произнесла та. Глаза ее лихорадочно блестели.

Свекровь стала бояться за ее душевное состояние.

— Мне теперь незачем жить! — заплакала она. — А он? Бедный мальчик! Ему без меня плохо, я чувствую! Матушка! — и она в изнеможении, склонила голову на плечо свекрови. Ее плечи вздрагивали, но глаза уже были сухими.

— Успокойся! — грустно сказала свекровь. — И поешь, ну хоть немного.

Послышался шум подъехавшей машины.

«Мерседес», сверкая на солнце, подкатил к подъезду. Открылась дверца, Кишен выпорхнул из него, словно птица из клетки. С криком «Мама!» он влетел в гостиную. Ешода выбежала ему навстречу. Она принялась целовать и обнимать его, потеряв над собой контроль.

— Кишен, мой сынок! Как я рада, что ты приехал в гости ко мне!

— Мама! — повторял Кишен, обнимая Ешоду.

Ананд спокойно наблюдал эту сцену, в которой не видел ничего противоестественного. Вообще теперь, после суда, Ананд, как и Деваки, несмотря на очень сложную ситуацию, в которой оказались участники этой драмы, был спокоен и уверен в себе.

«Теперь все решит сама жизнь», — думал он.

Прошло полчаса, как Ананд привез сына в дом Саксена. Появился дедушка, и Кишен сразу подбежал к нему. Тот поцеловал ребенка, и глаза его радостно заблестели.

А через полчаса в гостиную вошла Деваки.

— Тетя! — обратился к ней Кишен. — Можно я останусь у мамы?

— Она будет приходить к нам. Хочешь, она придет к нам завтра? — ласково спросила у него Деваки.

— Мама, ты завтра придешь?

— Обязательно, Кишен.

— Я приду из школы — и ты уже будешь там?

— Да, Кишен, милый, я буду тебя ждать.

— Ладно, мы поехали, — сказал он и взял Ананда за руку.

Попрощавшись, гости уехали.

Ешода горестно вздохнула. За последнее время она очень исхудала. На ее осунувшемся лице выделялись одни глаза, полные скорби. Она быстро ушла к себе и заперлась.

Саксена переглянулся с супругой и, покачав головой и кашляя, пошел к себе.

В доме снова стало пусто.

Распахнулись двери школы, и шумная ватага ребятишек со смехом и криками высыпала во двор.

Деваки стояла в стороне и ждала появления Кишена. А вот и он. Мальчик медленно вышел из двери и побрел, опустив голову.

— Как дела, Кишен? — спросила его Деваки и поцеловала в щеку.

— Хорошо, — буркнул он.

Она взяла его за руку, и они неспеша пошли домой.

— А моя мама уже пришла? — спросил он.

— Наверное, пришла. Она звонила мне, что собирается.

— Тогда пойдем быстрее, а то она может уйти.

Они ускорили шаг.

Когда они вошли в дом, Ешода действительно уже поджидала их в холле. На столике перед ней стояли чай и сок, принесенные Раму.

— Мама! — обрадовался Кишен и бросился к ней.

Ешода, вне себя от радости, обняла и поцеловала его.

— А ты держишь свое слово, мама!

— Я же обещала тебе!

— Кишен, мой руки! Сейчас будем обедать, — весело сказала Деваки и повела его в ванную.

Когда они вернулись, Раму спросил, что подавать.

— Спасибо, дядюшка, я сама, — ответила Деваки.

— Ешода, ты пообедаешь с нами?

— Нет, нет! У меня плохой аппетит. А вот соку я выпью, если можно.

— Мне тоже соку! — радостно воскликнул Кишен.

— А после сока, Кишен, нужно обязательно съесть горячей пищи, — сказала Деваки.

— Да, да, Кишен, обязательно поешь! — поддержала ее Ешода.

Вняв ее словам, Кишен съел несколько ложек плова. Потом еще выпил соку и взобрался к Ешоде на колени. Та нежно прижала его к себе.

— Мама, расскажи нам с тетей сказку! — попросил он.

— Да нет, милый. В следующий раз, когда вы придете к нам, я обещаю тебе рассказать.

Появился Ананд. Он, улыбаясь, подошел к ним и поздоровался со всеми. Затем поцеловал Кишена.

— Как дела в школе, сынок?

— Хорошо! — насупившись, ответил мальчик.

— Мне, наверное, пора, — невесело сказала Ешода.

— Ну что ты, Ешода, посиди еще, поиграй с Кишеном, — сказал Ананд.

— Мама, поиграй со мной!

— Ну, хорошо, — согласилась она.

— Пойдем в сад, — сказал мальчик, и они вдвоем вышли в сад.

Ананд был в хорошем настроении, и это проявилось в его прекрасном аппетите. Он съел солидную порцию плова и плод манго.

— Деваки, как настроение?

— Хорошо, милый, только вот Кишен никак не желает признавать меня.

— Ничего, потерпи немного, он ведь тоже должен привыкнуть. Все решит сама жизнь. Спасибо за прекрасный обед, — и он поцеловал жену.

— Ананд, мне кажется, что ты был прав в отношении Кишена, — сказала Деваки.

— Да, может быть. Но дело в том, что сейчас нам стало лучше. Все знают, что он наш сын. Он теперь носит мою фамилию. Он наш наследник. Ты — его мать, а я — отец. Он повзрослеет и все поймет. А сейчас, так сказать, отпусти вожжи. Пусть все идет своим чередом. Главное то, что мы все вместе, живы и здоровы! Деваки, я снова счастлив!

— Я тоже, Ананд, — и она положила голову на плечо мужа. Глаза ее обрели прежний блеск, блеск той, еще юной Деваки…

— Так! Мне надо ехать! Кишен! До свиданья! Я уезжаю на службу. Ешода, до свиданья!

Кишен с Ешодой подошли к машине.

— Если хотите, я могу вас подвезти.

— Нет, нет! — отказалась она.

— Мама будет со мной! — запротестовал Кишен.

— Как хотите, — и Ананд сел в машину, завел мотор и выехал со двора.

— Красивая машина, — сказал Кишен.

— Вырастешь, и у тебя будет такая! — сказала Деваки, подходя к ним.

Потом все пошли в детскую. Две женщины, две любящих матери и один сын играли и читали сказки.

— Ну, мне, наверное, пора, — сказала Ешода.

— Мама, мамочка, не уходи, я с тобой!

— Ну что ты, Кишен, не надо так волноваться! Ведь ты же завтра придешь ко мне? — и она стала прощаться. Ее уставшее сердце сжималось от боли.

Одинокая Ешода. Ее можно было понять. Как трудно ей оставлять здесь этого маленького человека, который любит ее и не может без нее жить!

Глаза Ешоды вновь затуманились слезами.

— До свиданья, Деваки! Кишен, милый, до завтра!

— Нет! Я с тобой! — не унимался мальчуган.

Ешода медленно пошла к двери.

— Хорошо! — сказала Деваки и взяла Кишена за руку. — Пойдем, проводим маму до такси.

Они втроем вышли на улицу.

На противоположной стороне улицы была остановка автобуса. Поток автомобилей разных марок, велосипедисты и мотоциклы заполняли проезжую часть. Они подошли к переходу.

— Ешода, ты возьмешь такси или поедешь автобусом? — спросила ее Деваки.

— Я даже не знаю. Может быть, пойти пешком? Ну, ладно. До свиданья, Кишен! — с трудом выговорила она.

— Нет, мама, я с тобой! И тетя пойдет с нами!

— Кишен, будь умницей! Завтра мы снова увидимся с тобой, — сказала Ешода, гладя мальчика по голове. И вдруг, зарыдав, она резко отвернулась и пошла к остановке автобуса, даже не обратив внимания на красный сигнал светофора.

— Ешода! Остановись! Красный свет! — закричала Деваки. А Кишен с криком «Мама!» бросился вслед за ней. Ешода оглянулась, и увидев бегущего за ней Кишена, остановилась. Грузовик, визжа тормозами, повернул влево, задев светлую «тойоту». Образовалась пробка. Водитель грузовика выскочил из кабины подбежал к Ешоде, лежавшей на дороге.

— Мама! Где моя мама! Тетя, что с ней? — кричал Кишен, которого Деваки успела выхватить буквально из-под машины.

Они стояли на тротуаре.

— Скорее, Кишен, бежим домой, надо звонить в больницу! Скорее! — и они побежали. Дома Деваки набрала номер больницы и сообщила о дорожном происшествии. Затем, взяв Кишена за руку, снова быстро пошла назад.

Ешода лежала на тротуаре. Полицейский, склонившись над ней, делал искусственное дыхание. Ему помогали двое водителей. Скоро подъехала машина медицинской помощи. Ешоду уложили на носилки и увезли в больницу. Деваки успела спросить у водителя, в какую больницу ее повезут.

— В какую примут, госпожа! — улыбнулся водитель.

Деваки запомнила номер машины. Они вновь пошли с Кишеном домой.

— Мама! — плакал Кишен. — Она не умрет?

— Нет, нет, детка! Травма не очень сильная. Не умрет. Она просто испугалась.

— Правда?

— Правда.

— Алло! Ананд? Это Деваки. Срочно приезжай!

— Что случилось? — раздался в трубке тревожный вопрос.

— Ешода попала под машину, ее увезли в больницу. Я сейчас попытаюсь узнать, в какую.

— Хорошо. Сейчас приеду. А ты сообщи свекрови, хорошо, Деваки? А как там Кишен?

— Он рядом со мной. Плачет и весь дрожит. Приедешь, я все объясню подробнее. До встречи! — и она положила трубку на рычаг.

Ананд нервно расхаживал по больничному коридору. Свекор Ешоды стоял, прислонившись к стене. Деваки и Кишен сидели на жестком диване рядом с госпожой Саксена.

Вышел доктор, и все окружили его.

— Господа, кто родственник пациентки?

— Мы, — ответила свекровь, — то есть я и мой муж, она наша сноха.

— Надежды мало… но наша задача и долг бороться до конца, — сказал доктор. — Кто здесь Кишен? Она все время твердит это имя: «Кишен, Кишен, сынок!».

— Это я Кишен, — прошептал мальчик.

— Да? — произнес доктор и добавил: — Подождем еще немного. Крови она потеряла немного, но очень слаба. Я боюсь за ее сердце. Не теряйте надежды, господа, успокойтесь! — И он вернулся в операционную.

Прошло два часа.

— Может быть, Кишена отправить спать? — предложил Ананд.

— Нет, я буду ждать маму! — твердо ответил малыш. — Вы же слышали, что она меня зовет, значит, я ей нужен.

Снова вышел доктор и сказал:

— Господа и родственники! Ей стало лучше. Она пришла в себя. Опасность, кажется, миновала. Приходите завтра утром, когда все окончательно прояснится. До свидания.

Немного успокоившись, все вышли из больницы и сели в машину. Ананд сначала отвез домой родственников Ешоды, а потом они втроем поехали к себе.

Ананд и Деваки долго не могли уснуть.

— Кишен уснул сразу? — спросил Ананд.

— Да, но немного поплакал. Пришлось его успокаивать.

— Могла бы случиться трагедия! — сказал Ананд.

— Да! И как я сумела выхватить Кишена из-под колес, ума не приложу.

— Молодец. У тебя хорошая реакция.

— Это произошло инстинктивно. Ведь Ешода, чтобы не расстраивать Кишена, хотела резко уйти, но не посмотрела на светофор. Но если бы Кишен не позвал ее, она бы благополучно перешла дорогу. В тот момент, когда она остановилась на его крик, ее и сбила машина.

— Она не сама бросилась? — тихо спросил Ананд.

— Нет, что ты! Может быть, она и собиралась сделать это, но, я думаю, не тогда.

— Ну, хорошо, надо спать, а завтра утром сразу поедем к ней.

— С Кишеном?

— Я думаю, да…

С первыми лучами солнца все уже были в больнице.

— Все врачи на обходе. Подождите! — объяснила дежурная, отметая все вопросы посетителей.

— Тетя? А где мама? — спросил Кишен.

— Она еще спит, Кишен. Скоро придет доктор, и все нам объяснит.

— Мне кажется, Кишена надо отвезти в школу, — сказал Ананд. — Сынок, ведь занятия пропускать нельзя!

— Ну, я жду маму. Она звала меня. Увижусь с ней и пойду в школу.

— Ну хорошо, — согласился отец.

В коридоре появился доктор.

— Кто господин Саксена? — спросил он.

— Это я, господин доктор, — сказал тот, отделившись от стены, где стоял, как и накануне вечером.

— Господин, ваша сноха все время твердит, что она хочет умереть. И зовет Кишена, своего сына. Этот мальчик ее сын?

Никто не ответил. Все были в замешательстве.

— Я ее сын! — выкрикнул Кишен звонко.

— Если можно, господин доктор, пусть Кишен увидится с ней, — тихо попросила Деваки.

Ананд удивленно взглянул на супругу, и на душе у него потеплело.

— Что ж, — сказал доктор, — попробуем. Идем, малыш! — Он взял мальчика за руку, и они скрылись за дверью, ведущей в палату.

Минут через пятнадцать Кишен вернулся в сопровождении доктора.

— Вы знаете, господин Саксена, она даже заулыбалась, когда увидела этого мальчика. А сейчас, господа, до завтра. Кризис у нее пока не миновал, поэтому опасность еще существует. В течение дня справляйтесь у дежурной.

— Спасибо, доктор! — сказал Ананд.

— До свидания! — ответил тот.

Ананд завез Кишена в школу, а жену — домой и умчался на службу.

— Пока, Деваки! До вечера! — весело сказал он ей.

— До вечера, милый! — улыбнулась она.

Стрелки напольных часов стояли на римской цифре двенадцать. Деваки наконец управилась с обедом и позвонила Ананду, попросив его, чтобы он забрал Кишена из школы и приезжал обедать.

Потом она облачилась в сари тусклых тонов и направилась в храм Вишну, захватив немного рису, пшеницы и сандаловых палочек.

Она тихо вошла в храм. Снимая сандалии, она вспомнила тот день, когда впервые встретилась здесь со своим сыном.

Деваки положила купюру в ящик, на котором было написано: «На ремонт храма», и подошла к изваянию Великой Богини.

Каково же было ее изумление, когда она увидела Кишена, стоящего на коленях перед этим изваянием. Он громко произносил слова, сложив ладони у подбородка:

— О Богиня, Великая Богиня! Помоги моей маме! Пусть она выздоровеет. Даруй ей жизнь и верни меня к ней. Исцели мою мамочку! — по его округлым розовым щекам текли слезы.

У Деваки сжалось сердце. Она не могла назвать словами те чувства, которые поднялись в ней. Она с болью осознала, что на коленях перед изваянием Богини стоял человек и просил того, чего от всего сердца желал. В душе у нее все перевернулось. И она многое поняла в эти минуты. Деваки дождалась, пока мальчик поднимается с колен, и спросила:

— Кишен, что ты здесь делаешь?

— Я молился за маму, чтобы она не умерла.

Из глаз Деваки потекли непрошеные слезы.

— Умница, дорогой мой Кишен! Ты хороший человек! Спасибо тебе! Хорошая у тебя душа. Ты весь в папу.

— В папу Ананда?

— Да, сынок.

— А это хорошо?

— Это замечательно.

Деваки постояла, про себя помолилась богине и оставила жертвоприношение.

— Ну что? Пойдем? Папа, наверное, уже ждет нас дома.

— А когда мы пойдем к маме?

— Завтра утром, перед школой.

— Наконец-то! — воскликнул Ананд. — А я всюду искал вас: и в школе, и на рынке, и в парке. Где вы ходите, мои дорогие?

— Мы с тетей были в храме. Я молился за маму.

Ананд посмотрел на Деваки.

— Да, Ананд, Кишен — настоящий человек, очень душевный, честный и преданный. Такой никогда не оставит друга в беде, да, Кишен?

— Конечно, тетя!

— Дядя Ананд, вы действительно мой папа?

— Да, Кишен.

— Сегодня в школе учительница назвала меня по вашей фамилии. А тетя сказала, что я весь в папу, такой же честный. Ты честный, да?

— Да!

— Тогда скажи, когда мы пойдем к маме?

— Завтра перед школой! А теперь, пойдем обедать. Деваки, накрывай на стол! Мы с Кишеном очень проголодались.

— Как волки! — добавил мальчуган.

— Слышишь, Деваки, что сказал сын?

— Нет.

— Что мы проголодались, как волки.

— Тогда вас надо кормить мясом. А пока выпейте сока.

Обед прошел весело. Впервые за последнее время Кишен не капризничал и даже шутил. После обеда Ананд немного поиграл с ним в детской и уехал по делам службы.

Провожая его до машины, Деваки спросила, отчего Раджа не приходит к ним в гости.

— Оттого, что у него звериное чутье. Он знает, когда кстати, а когда нет.

В саду пели птицы. Деваки поливала цветы. И вдруг она увидела, что на ее розовом кусте расцвел второй цветок.

— Боже! Какой красивый! — не удержалась она от восклицания и стала любоваться им. «Страницы любви, которые читает соловей», — вспомнилось ей.

На цветке тускло поблескивала роса. Вдруг луч солнца, вспыхнувший из-за высокого холма, упал на нее, и бусинки росы заиграли всеми цветами радуги.

На террасу, потягиваясь, вышел Ананд.

— Сурья, намаскар, Деваки!

— О, рам, рам, Ананд! Сурья, намаскар! Да здравствует Рама, аватара Вишну!

— Да здравствует Рама — воплощение Вишну! — повторил Ананд.

— Кишен еще спит? — спросила Деваки.

— Да.

К ней подошел Раму и поклонился.

— Госпожа, как вы и просили с господином Анандом, я приготовил каву.

— Спасибо, дядя Раму. Меня приучил к нему Ананд. Это любимый напиток дяди Джавара. Спасибо. Воистину, как в «Махабхарате»: «Хороша новая одежда, новый зонт, новобрачная и новый дом. Но хороши также старый слуга и старый рис».

— Спасибо, госпожа! — и Раму поклонился, сложив ладони у подбородка.

Ананд любовался своей женой. Подведенная тика сияла на ее белом, словно выточенном из мрамора лбу.

— Ананд! Готовься завтракать! А потом поедем к Ешоде, — громко сказала она. — А у меня новость, — добавила Деваки, счастливо улыбаясь, — на моем розовом кусте появился еще один цветок!

— Неужели?!

— Да!

— Хорошо, перед выездом я посмотрю на него. А сейчас пойдем пить каву.

Новости были грустные. Состояние Ешоды не улучшалось. Но доктор повторил, что надежды он не теряет.

Кишен плакал, стоя в больничном коридоре рядом с Деваки, а она беспокойно поглядывала на сына.

— Доктор, — обратилась она к лечащему врачу, — что нужно сделать, чтобы вернуть ее к жизни, чтобы она встала на путь выздоровления?

— Ей нужен только покой. У нее неуравновешенная психика. Пациенты со спокойной натурой выздоравливают намного быстрее.

— А она поправится? — Деваки подняла на доктора огромные глаза. В ее ушах блеснули серьги тонкой работы.

Доктор опустил глаза.

— Надежда покидает человека последней, — сказал он.

— Разрешите мне зайти к ней вместе с сыном!

— Минуточку! — и доктор скрылся за дверью.

— О чем ты говорила с ним, — спросил ее супруг.

— Ешода, как я поняла, может умереть!

— Что ты говоришь, Деваки?! Боже! Что же делать?!

Свекор и свекровь Ешоды поднялись со своих мест и подошли к Деваки.

— Тетя, тетя! Пойдемте к маме! — умолял Кишен, заливаясь слезами. Затем, сложив руки у подбородка, он стал тихо шептать молитвы, которым его научили Ешода и бабушка.

— Госпожа! Вы с ребенком можете пройти к ней. Вот вам халат.

Деваки и Кишен подошли к постели Ешоды. Она лежала, закрыв глаза. Лицо было бледным. Щеки ввалились, а губы совсем побелели.

— Мама! — закричал Кишен и бросился к ней.

Ешода открыла глаза.

— Кишен! Сынок! Ты?! Как я рада. Ты вернулся?

— Да, мама! Я вернулся к тебе насовсем!

Ешода прикрыла глаза, но потом вновь открыла их и попыталась приподняться.

— Вам нельзя, доктор запретил! — воскликнула сестра.

— Конечно, Ешода, лежи! Так тебе будет лучше, — спокойно сказала ей Деваки и, видя, как обнимаются Кишен и Ешода и как ожила больная, увидев Кишена, потихоньку вышла из палаты, оставив их одних.

— Ананд, — обратилась Деваки, — нам пора ехать, а Кишена мы оставим пока здесь, с Ешодой, пусть побудет с ней. И не беда, если он пропустит школу. А дальше — жизнь сама подскажет нам, что делать, — и она опустила глаза.

К ним подошли свекор и свекровь Ешоды.

— Она обнимает и целует Кишена. Видимо, ей без него не выжить, — спокойно продолжала Деваки. — Я думаю, кто-нибудь должен остаться, последить за Кишеном, а я пойду домой.

— То есть, как я понял вас, госпожа Деваки, ей стало лучше? — спросил господин Саксена.

— По-моему, да! Когда Кишен обнял ее, она просто расцвела! — Свекровь облегченно вздохнула.

Ананд и Деваки попрощались со стариками и вышли из больницы.

В машине Ананд молчал.

Когда они подъехали к дому, Деваки сказала:

— Главное то, что Кишен — наш сын. Он умный и добрый мальчик. С годами он все поймет!

— Конечно, милая. Он ведь еще маленький. Пройдет два-три года, и он оторвется от материнского подола… Ведь он же признает, что я его отец. А то, что тебя он пока не считает своей матерью, не его вина. Но это дело возрастное. Не грусти, дорогая. — И он проводил Деваки до дверей дома.

— Ананд, ты слишком много работаешь и совсем не обращаешь внимания на свою жену! — улыбаясь, сказала она ему.

— Сегодня к обеду к нам придет Раджа. Приготовь, Деваки, кюфты!

— Хорошо. Но завтра мне бы хотелось поехать в Пуну.

— Договорились. Встанем чуть свет — и в путь! — весело согласился Ананд и нажал на газ.

 

Глава третья

На чайных плантациях уже девятый раз за сезон собирали чай. Пестрели ангочхи и разноцветные сари. Глиняные кувшины звонко погружались в прохладную ключевую воду…

«Мерседес» медленно спускался по извилистой горной дороге. Позади, в зеленых садах остался прекрасный город Пуна. Под деревьями стояли каменные изваяния кобр-наг. Вот прошла молодая женщина с блюдцем в руке. Она поставила молоко у норы кобры и пошла прочь. Слева был виден беломраморный храм. У его входа на постаменте под огромной коброй возвышался могучий Баларама, брат Бога Кришны. Рядом — изображение бога Шивы, шею, руки и голову которого обвивали каменные кобры.

— Кобра священна, — сказал Ананд, бросив взгляд на Деваки, — под сенью многоголовой кобры сидел Будда во время проповедей, обратив ее перед этим на путь добра силой своего учения. На кобре, воплотившей в себе идею вечности, покоится в волнах мирового океана бог Вишну — покровитель добра и закона.

— Спасибо, дорогой супруг, за лекцию.

Ананд засмеялся.

— Деваки, ты у меня самая добрая, умная и красивая, и я очень тебя люблю.

— А ты очень деловой. Не можешь хотя бы недельку побыть с женой.

— Дней через пять, Деваки. Надо закончить одно важное дело. И тогда… отдохнем.

— Смотри! Я запомнила! — улыбнулась ему жена.

У поворота на шоссе сидели два заклинателя кобр. Их окружала многочисленная толпа. В большой корзине, словно пламя костра, трепетали головы змей…

Когда Ананд и Деваки вошли в холл, они услышали телефонный звонок. Ананд успел взять трубку.

— Алло! Господин Ананд? — послышался с другого конца провода хриплый мужской голос. — Это Саксена.

— Я вас слушаю, господин Саксена.

— Разрешите заехать к вам прямо сейчас?

— Сейчас? — переспросил Ананд и посмотрел на часы. — Пожалуй, да! — ответил он. — Только у меня мало времени! — но в трубке уже пульсировали гудки.

— Кто звонил? — спросила Деваки, подходя к Ананду. Вид ее был весьма экзотичным: кроме шелкового дхоти на ней не было ничего.

— Господин Саксена. Они заедут к нам сейчас.

— Да? Придется надеть сари.

— Да, уж… И я тоже переоденусь.

Через десять минут в просторный холл легкой походкой вошел Саксена в белом ширвани. За ним следовали его супруга, Кишен и Ешода.

— Кишен! — воскликнула Деваки.

— Здравствуйте! — сказал он и посмотрел на нее огромными и чистыми глазами.

— А что надо добавить, Кишен? — напомнила ему Ешода. — Мы же с тобой договорились.

— Проходите! Прошу садиться! — пригласил Ананд, поправляя галстук.

Раму принес чай и поставил на высокий столик.

— Спасибо, дядя Раму! Я разолью сама.

Слуга поклонился и отошел в сторону.

Кишен сел в кресло. К нему подошел Ананд, обнял за плечи и поцеловал.

— Добрый день, сынок!

— Добрый день, папа!

Воцарилась тишина. Деваки уронила чашку, но она не разбилась.

Ананд взял Кишена на колени.

— Мне бабушка и дедушка сказали, чтобы я и тетю называл мамой. Но я ее буду называть так, когда подрасту и пойму. А сейчас — я не знаю, — и его глазки затуманились.

— Кишен! Милый! Ты умница! Все будет хорошо! Что тебе дать? — смахнув слезу, сказала Деваки.

— Соку.

— Соку и печенья?

— Да.

Деваки принесла ему и то, и другое.

— Ешода, а вы прекрасно выглядите, — улыбаясь, сказал Ананд.

— Спасибо! — ответила та и зарделась. — Вот мой доктор! — и она указала глазами на Кишена.

— Что правда, то правда! — подтвердил свекор, отпивая чай.

— Кстати, хотите кавы? — спросила хозяйка.

— Да, да, это прекрасный напиток! — подхватил Ананд. — Его очень любит мой дядя. Это смесь разных сортов чая с молотыми орехами. Хотите попробовать, госпожа? — обратился он к свекрови Ешоды.

— С удовольствием! — ответила та, вытирая глаза платком.

— Дядя Раму! — позвала Деваки.

— Я все понял, госпожа! — донеслось из глубины холла.

— Госпожа Деваки! — начал Саксена. — Позвольте преподнести вам подарок! — и он посмотрел на Ананда.

Тот кивнул.

Саксена встал, подошел к хозяйке и протянул ей небольшой футляр, обтянутый тонкой тисненой кожей.

— За вашу добрую душу и ваши страдания, угодные Всевышнему, — произнес старик.

Деваки открыла футляр. На темном бархате вспыхнули камни. Золотое тонкое колье прекрасной старинной работы очаровало ее взор.

Господин Саксена, сложив руки у подбородка, поклонился Деваки.

— Какой чудесный подарок! Спасибо, господин Саксена! — поблагодарила его растроганная молодая женщина.

— Да, действительно, подарок очень дорогой, он просто бесценный. Работа изумительная! Старинные мастера умели! — с восхищением сказал Ананд, осмотрев колье.

— Да, да, — усмехаясь, произнес старик.

Свекровь несколько порозовела, выпив чашку кавы.

— А этот напиток веселит! — сказала она, обращаясь к Деваки.

— Веселит и бодрит! Вам еще? — спросил Ананд.

— Нет, нет, спасибо! Я и так выпила полную чашку. Это очень вкусно. Ваш дядя — гурман.

— Еще бы! Это — великий Джавахарлал, арий и охотник Африканского континента! — шутливо заметил Ананд.

— Я бы хотел попросить вас, господин Ананд, если вы будете звонить ему, от моего имени принести мои искренние извинения.

— Хорошо, господин Саксена, я обязательно все передам. Дядя у меня — мудрейший и добрейший человек на свете.

— Дедушка Джавар — охотник? Я хочу к нему в Африку!

— Подрастешь, сынок, и поедешь, — нежно сказала Ешода.

— На каникулах! — воскликнул мальчик.

— А ты позвони дедушке и договорись с ним, — посоветовал отец.

— А можно?

— Конечно, — ответил Ананд. — Вот как-нибудь приедешь ко мне в контору, и мы оттуда позвоним. Там связь лучше, чем дома.

— Так поехали звонить! — настаивал Кишен.

— Ну, хорошо, поедем, — сдался отец. — Кстати, господа, меня ждут дела. Я должен вас оставить.

— Поехали, Кишен. Через час я привезу его.

— Хорошо, — согласилась Ешода.

— Пойдемте в сад, — предложила Деваки.

Гости в сопровождении хозяйки вышли в сад, а Ананд с сыном умчались в офис.

На восьмом этаже двери лифта с легким шумом раздвинулись.

— Приехали, Кишен, выходим, — громко сказал мальчику отец.

Они вошли в контору. Раджа и его помощник рассматривали телетайпную ленту.

— О! Какие люди! — воскликнул Раджа, бросив ленту на стол. Та повисла в руках его помощника, плотного лысоватого парня.

— Добрый день! — вежливо поздоровался Кишен.

— Добрый день! Тебя как зовут? — живо спросил Раджа, пополневший за эти годы.

— Кишен.

— Хорошо! Пришел с папой учиться управлять производством?

— Нет, мне еще рано. Я хочу позвонить дедушке в Найроби.

— Вот как!? Минуту, — и Раджа снял трубку. — Наберите, пожалуйста, номер конторы Джавахарлала в Найроби и сразу же соедините. Если там не отвечают, свяжитесь с его домом! — сказал Раджа и положил трубку.

— Через несколько минут, господин Кишен, вы будете иметь удовольствие слышать голос своего дедушки. Но я должен тебя предупредить: с ним шутки плохи — он с одного выстрела убивает слона или буйвола.

У малыша расширились глаза.

— Слона? Буйвола? Из ружья? — удивленно переспрашивал он.

— Да, из ружья.

— А зачем убивать слона?

— Для того… чтобы… как тебе… — мямлил Раджа, обескураженный вопросом молодого отпрыска Джавара.

— Дядя Раджа хотел сказать, сынок, что когда мужчины отправляются на охоту, чтобы добыть себе пищу, то они, с разрешения властей, отстреливают определенный вид животных, — пришел ему на помощь Ананд.

— Как это? — удивился Кишен.

— Видишь ли, в Африке очень много диких, не прирученных животных. И местные племена иногда их едят. Для этого они порой ходят на охоту. Слонов же иногда убивают, чтобы взять у них бивни. Ценная слоновая кость идет на украшения.

— Понятно. И ты, папа, убивал слонов?

— Нет, сынок. И дедушка Джавар не убивал слонов, просто дядя Раджа немного напутал. Но однажды он убил буйвола, который напал на него.

— Он чуть не забодал его? — спросил Кишен.

— Да. Это свирепое животное. Он не только бодает, но и топчет жертву копытами.

Было видно, что Кишену очень нравится этот разговор. Чувствовалось, что мальчику не хватает мужского общества. Этот «маменькин» сынок начинал взрослеть. Ананд внутренне улыбнулся.

Раздался звонок телефона.

Раджа взял трубку.

— Господин Джавар на проводе, — прозвучал голос телефонистки.

— Алло! Дядя? Это Раджа приветствует вас из Великого Бхарата!

— О… о! — послышался в трубке баритон. — Я кланяюсь земле Бхарата! Слушаю тебя, дорогой, внимательно. Как там Ананд, Деваки и мой внук?

— Они чувствуют себя прекрасно! А ваш внук пришел к нам в офис, чтобы поговорить с дедушкой.

— Дай ему трубку!

Раджа передал трубку Кишену, который крепко держался своими ручонками за его колено.

— Алло! Дедушка! Это я, Кишен!

— Кто? — спросил Джавар, притворившись, что не расслышал.

— Это я, Кишен, твой внук! Дедушка, ты что, оглох?!

— Нет, я не оглох, просто связь не совсем хорошая. Но теперь я тебя очень хорошо слышу! Как ты там, внучок?

— Дедушка, я очень хочу приехать к тебе в Африку на каникулы. Можно?

— Это как мама и папа решат.

— Они согласятся.

— Тогда другое дело. Я буду рад видеть тебя здесь. Научу тебя охотиться, стрелять из лука, пистолета, ружья и даже метать копье. Но я скоро приеду, и мы еще поговорим с тобой, малыш, об этом деле. А сейчас дай папе трубку. До свиданья, Кишен, дорогой мой внук! — радостно звенело в трубке.

— Алло, дядя! Как ты себя чувствуешь?

— Отлично, Ананд. А как там у вас? Как моя невестка?

— Хорошо, дядя! Все налаживается. Она обрела спокойствие, и душа у нее в цвету, как и у меня. Пока Кишен живет и у нас, и у Ешоды. Пусть жизнь нас рассудит. Важно то, что мы его родители. Он носит нашу фамилию, он — мой наследник. Я сделаю из него прекрасного инженера…

— Это было бы хорошо. Ананд, месяца через два мне нужно будет лететь в Кашмир. Ты бы не смог сделать это вместо меня? Я вышлю тебе все материалы, и ты слетаешь, хорошо?

— С удовольствием, дядя.

— Ну все! Счастья тебе, Ананд! Привет Деваки. Береги ее и сына.

— Здоровья вам, дядя, и успехов! — ответил Ананд и положил трубку.

— Ну, вот и поговорили с дедушкой! — обратился он к Кишену.

— Да, папа, я обязательно поеду к нему!

— А сейчас нам пора домой, там тебя уже заждались твои мамы.

— Папа, а почему у меня две мамы?

— Так уж получилось Кишен. Но разве это плохо? Ты очень богат: у тебя две мамы, два дедушки, одна бабушка и один отец!

Все весело смеялись.

Ночь была темной и звездной. Ясный молодой месяц сиял на небосводе. Он стоял в широком окне спальни.

Деваки читала, лежа на тахте.

— Что за книга, Деваки? — спросил Ананд, отложив в сторону журнал, подошел к супруге и присел рядом с ней.

— «Атхарваведа», — ответила она и показала ему книгу. — Веды заклинаний. Я читаю главу о гимнах, содержащих молитвы для легких и безопасных родов.

Ананд взял книгу и прочел вслух:

— Потрясающе! — воскликнул Ананд. — Какая магия слова и мысли!

— А вот дальше идет «Нашакарана» — наречение имен. Тебя назвали «Ананд» то есть бесконечный. И еще любопытно, Ананд, что пишется об имени девочки: «Ей не следует давать имя неуклюжее. Оно должно быть легко произносимым, оканчивающимся на долгий гласный звук, содержащий благословение. Имя девочки должно состоять из нечетного количества слогов».

— Ты знаешь, Деваки, меня порой потрясает бездна культуры, накопленная нашим народом. Я надеюсь, что когда-нибудь наш народ станет достойно жить на этой земле, он заслужил это… — и Ананд посмотрел в глаза Деваки.

— Пора спать, дорогой… Не забудь только, что ты обещал мне недельный отпуск.

— Да?

— Конечно. Вспомни, когда мы ехали из Пуны.

— Деваки, милая, завтра же к обеду я освобожусь. Придется запрячь Раджу.

— А почему ты экономишь? Возьми себе администратора.

— Да, надо бы…

— А что ты будешь делать с домом в Кении? — вдруг спросила Деваки.

— Это пусть дядя решает. А вообще-то мы ведь поедем с тобой гуда и поживем с месяц, хорошо? Это удивительная страна, Деваки!

— Я видела твои фотографии. Там красиво и дико! Ананд, ты бы написал о Кении, ведь ты пробыл там целых четыре года! Можно написать о ее природе, о животном мире, об экономике, о людях, племенах…

— Да, хорошо бы. Но, скорее всего, время у меня появится только на старости лет.

— Надо писать дневник. Каждый день по странице, пока все помнится, а когда поедем туда, все систематизируешь.

— Ты у меня просто профессор, Деваки. Хорошо, я попробую.

— Ведь это будет прекрасным подарком твоему потомству.

— Что?

— Потомству.

— А! Да, да…

Вернувшись к обеду домой, Ананд столкнулся в холле с доктором, который шел к выходу, держа в правой руке кейс. Его провожал Раму.

— О, доктор! Добрый день! Рам, рам!

— Рам, рам, господин Ананд! Рад вас видеть. Вы прекрасно выглядите.

— Вы тоже, доктор.

— Только что я осматривал вашу супругу, и должен вас обрадовать…

— Что?!

— Обрадовать, — повторил доктор. — Хотя нет, пусть она скажет вам сама… До свидания, господин Ананд! — откланялся доктор.

Ананд даже не успел ответить ему, как тот скрылся за дверью. Он быстро поднялся наверх и осторожно постучал в комнату Деваки. Никто не отозвался, и Ананд открыл дверь. Но ее там не было. Оказалось, что Деваки была в спальне. Она, напевая, стелила постель.

— Деваки, как самочувствие?

— Хорошо, дорогой супруг. Итак, неделя отпуска, да?

— Да, да! Сейчас, милая, позвоню Радже и сделаю кое-какие распоряжения. Внизу я встретился с доктором. Ты себя хорошо чувствуешь? Ничего не случилось?

— Я же тебе сказала, что хорошо.

Ананд пошел вниз, звонить в контору.

После обеда, отдыхая на тахте, Ананд поглядывал на супругу, которая развешивала новые шторы.

— Ананд, надо приобрести новый пылесос. Раму говорит, что этот перегревается и уже плохо чистит.

— Хорошо. Вот отдохну немного и поеду в магазин.

— Зачем? Ты позвони и закажи. Пусть привезут. Я не хочу из-за пустяков расставаться с тобой.

— Деваки! Принеси мне вина! — попросил он.

— Ладно, принесу, только один бокал.

— Конечно! Мне вполне хватит! И еще грушу, кашмирскую, медовую…

— Будет исполнено, мой господин! — и она, качнувшись в талии, закрыла за собой дверь.

Ананд с удовольствием выпил белого терпкого вина и съел грушу и яблоко.

— Ты очень правильно питаешься! — смеясь, сказала ему жена. — Совсем не ешь мяса. Цвет лица у тебя стал светлым и чистым. А главное — взгляд! — И она засмеялась.

Ананд взял жену за голову обеими руками и поцеловал ее.

— Пойдем в сад, Ананд?

— Пойдем.

— Видишь, на моем розовом кусте — два цветка. И какие они красивые!

— Они просто прекрасные! — согласился с ней супруг. Он наклонился и поочередно понюхал каждый из них.

— Второй цветок расцвел и во мне! — и она положила на живот ладони.

— Неужели, Деваки?! Господи, какое счастье! Ты снова будешь матерью! — Ананд совершил глубокий пронам — наклонился и коснулся ступни жены, а она поцеловала его в голову.

— Ананд, я счастлива. У меня снова выросли крылья. Одно крыло — это Кишен, а второе… будет девочка.

— Наверное! — радостно согласился с ней Ананд и побежал в холл.

— Раму! Неси что-нибудь выпить! У нас радость! У нас снова будет ребенок!

— Я сама принесу! Не надо гонять старого человека, — весело сказала Деваки.

— Что вы, госпожа, подавать вино — это лучшая работа на свете, — и старик тоже улыбнулся. Около глаз у него вспыхнули морщины, собравшись в лучистый пучок…

* * *

Со стороны равнины к воде галопом выбежало стадо буйволов, состоявшее примерно из тридцати голов. Они, расталкивая антилоп и зебр, принялись утолять жажду. Затем плюхнулись в жижу и стали валяться в черной илистой грязи.

Джавар и Мумба сидели в машине. Джойс на всякий случай не выключил зажигание.

— Все! — сказал Джавар, и передал кинокамеру Мумбе. — Я заснял потрясающий фильм для своего внука и… внучки.

— Что, бвана, у вас уже и внучка есть? — спросил Мумба, коверкая английский.

— Да, Мумба! Вчера мне сообщил об этом племянник. Он звонил из Бомбея и сказал, что Деваки родила девочку. Теперь, мои дорогие, мне пора подумывать о возвращении на Родину. Мумба, если хочешь, поедем со мной!

— Нет, нет, бвана, спасибо! Африка — моя жизнь. Здесь — мой народ, мои горы, реки, буйволы. Нет, нет! Здесь я умру!.. — затараторил Мумба на суахили.

— Тогда строй потихоньку себе дом. Денег я дам тебе взаймы под проценты.

— Спасибо, бвана.

— Но это будет не так скоро, Мумба. Я пока еще в силе. Мне и самому жаль покидать эту прекрасную страну. Пока я поживу здесь.

— Да, бвана, именно прекрасную! — восторженно поддержал его Мумба.

«Но Индия все равно прекрасней!» — подумал Джавар и сказал:

— Поехали, Джойс! Мумба! Хорошо закрыл футляр?

— Да, да, бвана! Не беспокойся.

— Завтра улетаю на неделю, Мумба. Как следует упакуй дикий мед, ладно?

— Хорошо, господин.

В аэропорту Джавахарлала встречали все, кроме Деваки. Она была дома с грудным ребенком.

Кишен первым подбежал к Джавару и бросился ему на шею. Тот, просто обомлел от счастья и неожиданности. Он был очень доволен, что его встречает столько людей. Здесь были Ешода, господин Саксена с супругой, Ананд и два новых его сотрудника.

— Вы встречаете меня, будто какую-то знаменитость! Хотя, вы знаете, я оказался неплохим режиссером. Завтра приглашаю всех на просмотр фильма о Кении, об Африке, ее людях, природе и животном мире.

— Невестушка! — раздался густой баритон.

— Я здесь, дядя! — улыбающаяся, светящаяся, как весеннее солнце, Деваки встретила Джавара и низко поклонилась ему.

— Вот теперь я вижу прежнюю Деваки, вечно юную, молодую, счастливую, как и я! — дядя поднял руки кверху и весело расхохотался.

— Дядя! Можете не просить меня приготовить вам кюфты. Пока вы переоденетесь, они уже будут дымиться на столе! — торжественно объявила Деваки.

— Дорогая невестушка! Ты меня просто поражаешь своей предупредительностью, хорошей памятью и добротой… — он отвернулся, вынул платок и промокнул глаза.

— Ананд! — позвал он. — Раджа! Идите все ко мне…

— Слушаюсь, господин полковник! — сказал, подбегая к нему, Раджа.

— Быстрее, все — на стол! — распорядился дядя. — Дикий мед — Кишену! Остальное всем вам!

В столовой собрались: Ананд, Раджа, Деваки и Кишен, которого Ешода оставила до утра, так как ему очень хотелось посмотреть фильм об Африке и пообщаться с сестричкой.

— Деваки! Ты просто очаровала меня. Мне кажется, что я помолодел лет на тридцать! Спасибо тебе! — дядя встал с полным бокалом в руке. — Я пью за мою невестку! — провозгласил он тост, и все дружно поддержали его.

Кюфты были необыкновенно сочны и ароматны. Природа Индии, которая щедро дарит разнообразнейшие пряности и зелень, рассыпалась в воздухе гаммой запахов, входила в кровь и плоть вместе с этим прекрасным кушаньем.

Джавар буквально засыпал всех подарками.

— А у меня бочка дикого меда! — хвастался Кишен. — Дедушка, ну давай смотреть кино об Африке! И о животных!

— Как только стемнеет, внучек, а затемнять комнату слишком хлопотно. Я пока все приготовлю.

— Дядя! — сказала Деваки. — Хотите посмотреть на свою внучку? Она только что проснулась.

— Только на нее нельзя дышать спиртным! — пошутил Ананд.

— Ты очень заботливый отец, Ананд! В этом тебе не откажешь, — ответил дядя и пошел за невесткой.

— Наша порода! — коротко констатировал Джавахарлал, когда Деваки отстранила шелковый полог над кроваткой малышки. — Сто осеней вам, сто осеней ей! — произнес Джавар в лучших традициях своего народа, поклонился снохе и пошел вниз.

— Кишен! — сказал он внуку. — Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?

— Я хочу быть таким, как ты, дедушка, и как папа!

— Но ведь я спросил кем? — не унимался Джавар.

— Мужчиной, охотником и деятелем! — ответил мальчуган.

Все рассмеялись.

— Молодец! — гордо сказал дед и хлопнул но его хрупкому плечику.

Рано утром Деваки пошла в сад, чтобы полить цветы. На террасе второго этажа стояли Ананд и Джавар.

— Сурья, намаскар, Деваки! — почти одновременно произнесли муж и дядя.

— Сурья, намаскар, дядя! Сурья намаскар, Ананд! — сияя, как солнце в капле росы, ответила им Деваки. — Здравствуй, Солнце!..