Утром 19 апреля Фрунзе внешне спокойно сообщил Куйбышеву и Новицкому, что командование фронта только что потребовало от него решительно и немедленно остановить отступление Пятой армии, для чего перебросить ей на помощь самую боеспособную — 25-ю дивизию Чапаева, то есть ту именно дивизию, которая должна была составить ядро комплектуемой ударной группы для нанесения решающего контрудара.

— Так это значит, — не дал ему даже договорить Куйбышев, — полностью, вот так, — он размашисто начертал в воздухе косой крест, — уничтожить наш план!

— Ну и что же вы ответили? — со сдержанным гневом спросил Новицкий.

— Ответил, что подумаю и сделаю все возможное. Вот для совета я и пригласил вас.

Воцарилось молчание. Куйбышев яростно шагал по кабинету, Новицкий в недоброй задумчивости стучал ногтем по столу. Действительно, что же делать, чтобы в конце концов остановить Пятую армию, которая подкатилась уже к Самаре чуть ли не на одни конный переход, и в то же время не сорвать планируемый контрудар?

— Так что же вы все-таки думаете, Михаил Васильевич? — Куйбышев остановился перед Фрунзе.

— У меня есть такое предложение… — медленно начал Фрунзе.

Он взял со стола длинную линейку, не торопясь подошел к карте и стал говорить. В речи его фигурировали лишь номера дивизий, бригад, полков и маршруты их передвижения, это был сугубо военный, профессиональный способ изложения. А суть мысли Фрунзе сводилась к тому, чтобы две из трех бригад дивизии Чапаева выдвинуть на фланг отступающей Пятой армии, но выдвинуть так, чтобы они не теряли тактической связи друг с другом и с руководством дивизии, а тем временем в Бузулуке уже окажется 31-я дивизия, которая срочно перебрасывается туда из Туркестанской армии. Подобное выдвижение двух бригад, по мысли Фрунзе, во-первых, действительно помогало остановить наконец Пятую армию с помощью боеспособных чапаевских частей, во-вторых же, когда фланговый контрудар начнет осуществляться, позволяло все бригады дивизии Чапаева объединить вместе уже в тылу противника, на его коммуникациях.

— Разрешите? — Куйбышев, все так же волнуясь, начал излагать свои соображения. — Изменения плана, конечно, вынужденные. Толкает вас на них нервозность руководства фронта и слабость Пятой армии. Но не очень ли вы поддаетесь обстоятельствам? Я боюсь, я очень боюсь, — подчеркнул он, — как бы эти непрестанные изменения не ликвидировали в конце концов саму идею контрудара. Я просил бы вас проявить больше твердости и бороться за свой план с тою же решительностью, что и вначале, когда вы, вопреки Главкому и Реввоенсовету, все же сумели получить его утверждение!

— Вот это по-большевистски прямо, — оживился Фрунзе, — это я люблю! Федор Федорович, прошу и вас со всей откровенностью высказать свое мнение.

Новицкий снял пенсне, близоруко и в то же время остро посмотрел на Фрунзе, снова надел блестящие стеклышки:

— Сейчас решается судьба плана, выношенного нами, плана, за который мы сами бились, с которым связывали столько надежд. И вот мы сами, своими руками, разрушаем его, а вместе с ним надежды на скорейший разгром врага… — Новицкий прямо посмотрел в лицо Фрунзе, помолчал. — Честно говоря, сегодня первый раз вы неприятно удивили меня. Как же можно так легко отказаться от своего детища, от вашего, Михаил Васильевич, детища? Распустить по ниточкам дивизию Чапаева — разве это не значит похоронить план?

Фрунзе сидел, опустив голову. Резкая критика двух его ближайших друзей и сподвижников поразила его и заставила вновь и вновь перебирать возможные варианты. Да, но ведь они ничего не предложили взамен! Эмоциональный взрыв? Этого мало… Чувство уверенности в своей правоте вновь стало устойчивым, прочным.

— Я внимательно слушаю вас, продолжайте, — мягко сказал он.

— Вы посмотрите, из каких замечательных частей состоит семьдесят четвертая бригада Авилова! Вот хотя бы двести двадцать второй полк, интернациональный: чехи, немцы, татары, калмыки, русские, китайцы — все сплошь храбрые, опытные солдаты! А ваш любимый Иваново-Вознесенский полк! А старая чапаевская семьдесят третья бригада под командованием Кутякова? А другие части? И вот этот-то приготовленный стальной кулак разжать. Нет, прежний план надо оставить в силе. Ничего с Пятой армией не случится.

— Ясно. — Фрунзе улыбнулся и так же, как Куйбышев, зашагал по кабинету. Затем круто остановился и, опершись на кресло, оглядел соратников:

— Я очень внимательно выслушал вас, товарищи. Ваша прямая, без околичностей критика помогла мне еще и еще раз взвесить все обстоятельства. Не от хорошей жизни пришел я к изменениям нашего плана. Вы думаете, мне легко изъять из Бузулукской ударной группы две бригады лучшей дивизии? Вы думаете, я не понимаю, что ослабляю наши шансы? Все прекрасно понимаю! Но поглядите сюда: с отходом Пятой армии от Бугуруслана на запад у нас образовался разрыв между армиями более чем в сто верст! На весь этот промежуток на фланге армий имеется сейчас всего лишь одна семьдесят третья бригада. Вы можете игнорировать этот факт, которого не было тогда, когда мы задумали контрудар? Думаю, что не можете. Если умный противник повернет сюда, то все наличные силы нам тоже придется бросить именно сюда, сковать их, и тогда вообще прощай фланговый контрудар! Следовательно, выдвигая вперед две бригады Чапаева, мы прикрываем эту брешь, отвлекаем часть противника от армии Тухачевского и тем самым позволяем Пятой армии прекратить отступление. В то же время с нашим переходом в контрнаступление все бригады Чапаева будут действовать на направлении главного удара и все вместе, не говоря уже о тридцать первой дивизии и Оренбургской кавбригаде, которые сейчас на подходе. А пока я всячески стремлюсь сохранить идею контрудара, но вынужден, я это подчеркиваю, — вынужден силы ударной группы растягивать и дробить.

Вместе с тем я вижу, что и противник свои силы растягивает все больше, растягивает настолько, что у него образуются, вероятно, значительные разрывы на стыках наступающих колонн. Таким образом, уменьшение концентрации наших сил в какой-то степени — и в немалой! — будет компенсировано брешами во фронте белых…

Громкий и частый стук в дверь раздался тогда, когда в кабинете командующего завершалось детальное обсуждение вынужденных изменений в плане контрудара. Новицкий поспешил отпереть, за дверью стояли Сокольский и Тронин — ответственные самарские партийные работники, — запыхавшиеся, взбудораженные.

— Михаил Васильевич, неприятные вести! — торопливо, не поздоровавшись, сказал Сокольский.

— Рассказывайте, что стряслось, только не в приемной. Входите, входите.

Сокольский и Тронин проследовали в кабинет, сняли фуражки.

— А стряслось то, — возбужденно заговорил Сокольский, — что кулацкое восстание, которое началось недавно в Сенгилеевском уезде Симбирской губернии, перекинулось в Ставропольский уезд Самарской губернии. Восставшие захватили сегодня город Ставрополь, что в пятидесяти верстах северо-западнее Самары, и выбросили лозунг «За советскую власть без коммунистов». Все советские и партийные работники зверски вырезаны. По агентурным данным, восстанием руководят бывший офицер царской армии Долин и активная эсерка Галина Нелидова.

— Вот как. Картина проясняется. Цель здесь очевидна — отвлечь наши силы перед решающим броском армии Ханжина на Самару… Что вами предпринято?

— Образован военно-революционный комитет по борьбе с восстанием: Милонов, Гинтер, Левитин, Сокольский, Руцкий. Мелекесский уезд, Ставропольский уезд, участок железной дороги Кинель — Батраки объявлены на осадном положении. Только что принято решение о мобилизации всех коммунистов Самары и создании молодежного коммунистического отряда. Первый рабочий полк находится под ружьем.

— Хорошо! За принятые меры от всей души спасибо. Друзья, поймите, что очень неглупые люди, которые руководят развитием событий против нас и дергают то одну ниточку, то другую, с нетерпением ждут сейчас депешу: «В Самаре паника, приказано красные войска снимать с линии фронта и перебрасывать в тыл». Этой радости мы им не доставим. Красноармейцев с фронта брать не будем. Прошу вас дополнительно издать приказ о мобилизации каждого второго рабочего Самары и Самарской губернии. Опытных командиров мы вам дадим. Кроме того, не будем сбрасывать со счетов и части Самарского укрепрайона. Таким образом, товарищи, очень многое зависит от того, сумеете ли вы подавить восстание в кратчайший срок и, самое главное, своими силами, не отвлекая ни одного красноармейца из боевых частей!

Резко, требовательно, раз за разом зазвонил телефон. Фрунзе снял трубку:

— Да, товарищ Валентинов, это я. Сокольский и Тронин? Да, у меня. Что случилось? Так… Так… Так… Ах умные головы! Нет, это я о контрреволюционных руководителях. Ладно, сейчас. — Он положил трубку. — Итак, товарищи, все разыгрывается, как по нотам. Начальник особого отдела сообщил мне и просил передать вам для принятия срочных мер, что сейчас на митинге в запасном полку убит комиссар. Командир полка — из бывших офицеров — возглавил восстание. Сейчас они громят цейхгауз, разбирают оружие.

— Срочно объявляем Самару на осадном положении! — воскликнул Сокольский.

— Нет, я думаю, панику раздувать не будем, — вмешался Куйбышев, — но действовать будем энергично.

Фрунзе поднял трубку:

— Командира рабочего полка. Да. Товарищ Шевардин, Фрунзе говорит. Немедленно поднять полк по тревоге со всем вооружением. Да, обе батареи и пулеметную роту. Восстал запасный полк. Срочно окружить и обезоружить восставших. Сейчас к вам прибудет товарищ Тронин. Поднимаю также отряд особистов и инженерный батальон. Действуйте! — Фрунзе положил трубку. — Товарищ Тронин, докладывайте мне обстановку каждый час. Действуйте со всей решительностью!

— Разрешите и мне выехать с товарищем Трониным? — встал Новицкий.

— Не разрешаю! Прошу вас, Федор Федорович, заняться конкретно реализацией принятых нами сегодня решений. Важнее подготовки контрудара нет ничего. Да, выход из здания штаба запретить. — Кому бы то ни было без вашего разрешения. Поднимите «в ружье» комендантскую роту. Товарищи! Контрреволюция делает ставку на наши слабые нервы, на то, что мы в этой суматохе растеряемся, упустим главное. Не упустим! Валерьян Владимирович, у вас большой опыт работы в самых сложных условиях, голова ясная. Возлагаю на вас организацию послезавтра утром на городской площади смотра-парада бригад, отправляющихся на фронт…

— Гм, смотр-парад?.. — От удивления Куйбышев несколько растерялся.

— Вот именно: смотр-парад! — твердо ответил Фрунзе. — И прошу вас позаботиться о надлежащем виде бойцов. Мы должны продемонстрировать и своим, и чужим крепость наших сил и наших нервов: это чрезвычайно важно. Да и бригады этот смотр подтянет.

Невдалеке послышалась беспорядочная стрельба, крики, разорвалась граната.

— Итак, товарищи, каждый приступает к своему делу, и прошу вас держать меня в курсе всех событий. А на эту удочку, — он кивнул в направлении шума, — мы не клюнем, не надейтесь, господин Ханжин или кто там у вас всеми этими делами заправляет! Войска с фронта сняты не будут! Желаю удачи, отправляйтесь, товарищи!

Фрунзе задернул плотные шторы на окне: вполне возможно и логично, что среди планомерных действий противника значится и такой пункт, как покушение на командующего. Он зажег настольную лампу, сел на диван, закинул руки за голову. «Все ли правильно? Все ли учтено? Действительно ли можно подавить все эти провокационные восстания внутренними силами, не отвлекая ни одного бойца с фронта?..» Мысль его молниеносно обежала огромное многообразие фактов, сведений, сообщений. «Нет, при ослабленной ударной группе снимать с передовой красноармейцев больше невозможно, тогда Колчака не разгромить, тогда все затягивается безмерно. Выход одни: только внутренними силами, только за счет нового напряжения сил партийцев и рабочих!..»

В кабинет быстро вошел Сиротинский с длинной телеграфной лентой в руках:

— Товарищ командующий! Приятная весть от Чапаева, — радостно сообщил он.

— Что за весть? Ну-ка, скорее, а то сегодня были одна другой хуже.

— Одна из разведгрупп, высланных Чапаевым в тыл противника, захватила офицера связи с двумя секретными приказами. Чапаев передал по телефону их содержание. Он просил немедленно доложить вам, что по его оценке между наступающими третьим и шестым корпусами белых имеется разрыв в шестьдесят — восемьдесят верст. Кроме того, как он понял из этих приказов и особенно из допроса захваченного офицера, шестой корпус разворачивается фронтом на юг, к Бузулуку. Он просит ускорить сосредоточение ударной группы, чтобы упредить противника.

— Ах молодец! Ну молодец! Не зевает Чапаев! Мы ведь ждали, что будет у них разрыв. Ну, теперь генерал Ханжин… Сергей Аркадьевич, передай разведчикам благодарность Реввоенсовета, пусть Чапаев представляет их к награждению. Новость стоит этого! Ох как стоит! Ну-ка, читай вслух перехваченные приказы, а я буду размечать карту… — И не обращая внимания на беспорядочную стрельбу в городе, он стал тонким карандашом наносить на большую карту новейшие данные. — Значит, шестая Уральская дивизия — к северу от реки Кинель, так; должна двигаться на Чепурновку, так; Оренбургская казачья дивизия идет на станцию Толкай, так…

Методически переспрашивая Сиротинского, он нанес все данные и отошел от карты на шаг, вдумываясь в намерения противника: все говорило о том, что жало его удара поворачивается как раз туда, куда утром решено было перебросить чапаевские бригады!

— Сергей Аркадьевич, еще раз прошу ко мне Новицкого и Куйбышева!.. — Когда вошли Куйбышев и Новицкий, Фрунзе быстро встал. — Прошу вас, Федор Федорович, ознакомьтесь с захваченными Чапаевым документами противника и тем, как это выглядит на карте. Валерьян Владимирович, смотр назначаю не послезавтра, а завтра на Соборной площади в девять ноль-ноль!

— А это? — Куйбышев указал в сторону выстрелов.

— Это глубоких корней не имеет. К вечеру Шевардин и Тронин должны полностью ликвидировать восстание. Во что бы то ни стало! Тем более что вы, Валерьян Владимирович, им сейчас поможете. Но события на фронте нас торопят. Смотрите. — Он провел линейкой по вновь нанесенным значкам.

— Да, — только и произнес Новицкий. — Который раз «да», Михаил Васильевич…

— Товарищи! За десять — двенадцать дней мы должны полностью закончить переброску и развертывание всех бригад и дивизий. Переход в контрнаступление ориентировочно назначаем на первое мая. Федор Федорович, я диктую: «Приказ № 022». Обстановку вы сформулируете согласно перехваченным приказам. Далее: «Принимая во внимание выяснившуюся обстановку, считаю необходимым с возможно большей энергией продолжать выполнение указанного мной оперативного плана, центр тяжести коего лежит в разгроме Бугурусланской группы противника, пока она не находится еще в тактической связи с 6-м корпусом, наступающим из района Стерлитамака…» — Голос его звучал уверенно, мысль разворачивалась с предельной четкостью. — Надеюсь, часа через два, Федор Федорович, вы отработаете приказ полностью и принесете на подпись.

— Разрешите исполнять? — Новицкий энергично встал.

— Пожалуйста. А вы, Валерьян Владимирович, позаботьтесь о том, чтобы сегодня же началось следствие по поводу мятежа. Постарайтесь сами присутствовать на допросах главарей, побеспокойтесь, чтобы и Валентинов, и прокурор Реввоентрибунала работали оперативней, находчивей…

Так прошли день и вечер этого дня. В губернии пожаром гудел спровоцированный эсерами мятеж, в самой Самаре восстал запасной полк, в городе рвались гранаты, оголтелые заговорщики ставили к стенке командиров, не отрекшихся от советской власти, и всего лишь в восьмидесяти верстах от Самары проходила колеблющаяся линия фронта: опьяненный успехом противник гнал уставшую от поражений Пятую армию красных. И в этой обстановке командующий Фрунзе с непреклонной последовательностью готовил гибель белому движению. Он мог реально планировать свой удар не потому только, что его мышление было по-настоящему всеохватывающим, но и потому, что огромное число людей — от члена Реввоенсовета Куйбышева до рядового разведчика Далматова — хотели именно того же, что и он, и вкладывали все свои силы, всю свою находчивость в общее дело. Впрочем, этот революционный порыв, эту инициативу командиров и бойцов народной армии Фрунзе тоже учитывал в качестве одного из определяющих моментов противоборства с армией белых.

К трем часам ночи стрельба прекратилась. Улицы усиленно патрулировались отрядами вооруженных рабочих. В расположении восставшего полка заканчивалось разоружение обманутых своими главарями бойцов. В три пятнадцать начался допрос этих главарей, и Куйбышев доложил Фрунзе, что мятеж запасного полка полностью ликвидирован. Чекисты продолжают обыски и облавы по разработанному плану, в городе все спокойно.

— Спасибо, Валерьян Владимирович. А как с парадом?

— Состоится в назначенное время. А теперь я как член Реввоенсовета приказываю вам немедленно прекратить работу и лечь!

— Немедленно?

— Вот именно: немедленно. — Куйбышев улыбнулся. — Подумайте сами, бойцы выйдут на смотр и увидят своего командующего — зеленого, опухшего, с мешками под глазами. Как это будет выглядеть с моральной точки зрения?

— Да, с моральной точки зрения это будет выглядеть совсем плохо, — тоже улыбнулся Фрунзе. — А ее не учитывать нельзя, это уж точно. Разрешите выполнять ваше приказание, товарищ член Реввоенсовета?

— Выполняйте, товарищ командующий!

— Слушаюсь, Валерьян Владимирович…

— Спи спокойно, Михаил Васильевич…

Они помолчали и осторожно положили трубки.