Темные рваные облака стремительно уносились по низкому небу к горизонту. Смеркалось, и потому где-то совсем близко они неразличимо сливались с Сивашом, по-ноябрьски недобрым и мрачным. Едва белели в густой лиловой мгле мазанки на плоском берегу. Нигде ни огонька, ни голоса. Замерла крохотная рыбацкая деревушка Строгановка, замерло, притаилось все северное побережье, но молчит и Крым — ни случайного стука, ни колесного скрипа, ни человеческого шевеления не доносится с врангелевской стороны, только воображение угадывает притаившихся, настороженных — там, за свинцовыми водами, да ветер свистит, да «гнилое море» Сиваш, угоняемое злым западным ветром, сердито и неровно плещет.

Хлопнула о стенку выхваченная сильным порывом дверь, Фрунзе и Гусев вышли из глинобитной мазанки, поплотнее запахнули шинели, двинулись вдоль берега.

— Итак, дед Оленчук и дед Ткаченко подтвердили существование бродов, дали их точную схему при каждом ветре и предложили провести войска по обнажившемуся дну. Геройские деды! — сказал Фрунзе. — Один солевар, другой пастух, а от их советов, смело скажу, судьбы тысяч и тысяч бойцов зависят.

— Значит?..

— Да. Это было последнее звено. Значит, по бродам через Сиваш в тыл Перекопу мы и бросим большие силы.

Они остановились, глядя туда, где в снежной тьме, невидимые и злобные, готовые отразить любой штурм с суши, зарылись в землю, спрятались за Турецким валом, окутались колючей проволокой, заслонились танками, напряглись в ожидании белые.

— Двадцатый год на исходе. Пора кончать, — жестко сказал Фрунзе.

— Да, появление Красной Армии из моря, в тылу укреплений, несомненно ошеломит противника, но…

— Но?

— Я не могу не думать: не утопим ли мы свои войска? Пройдут ли они по воде?

Фрунзе двинулся дальше, Гусев, несколько поотстав, за ним. Через некоторое время Фрунзе заговорил:

— Я все время думал об этом. Ах, как я думал! И вот что я надумал: дать Врангелю прийти в себя после разгрома на Каховском плацдарме, отсидеться, отдохнуть до весны, чтобы он с помощью Антанты перешел в новое наступление? Не имеем права! Брать укрепления в лоб? Положим всю армию. И даже если возьмем перешеек при таком условии, страна нам этого не простит: каждый человек сейчас позарез нужен новой России. Остается лишь комбинированное наступление — с суши и моря. И вот теперь встает этот мучительный вопрос: пройдут ли войска по воде? — Он размеренно шагал, беседуя как бы сам с собой. Гусев шел рядом, подняв воротник, не перебивая его. — Пройдут ли? Оказывается, уже проходили, причем не однажды!

— То есть? Что ты имеешь в виду?

— Когда стало ясно, что штурм должен быть комбинированным — с моря и суши, я поднял все материалы, все документы и узнал, что в 1737 году русский фельдмаршал Ласси, обойдя по Арбатской стрелке войска крымского хана, которые ждали его у Перекопа, отогнал и разгромил их. Повторить этот маневр нам нельзя. Врангель перекрыл Арбатскую стрелку, а наш флот из-за ранних морозов пробиться не может. А вот в 1738 году маршал Ласси повторно подошел к Крыму. Хан ждал его опять у Перекопа. Тогда Ласси воспользовался тем, что Сиваш обмелел, и прошел с войском через броды Сиваша, ворвался в Крым и разбил войска крымского хана. Задумал и я повторить его маневр.

— Ясно.

— Да, конечно. Но знаешь, среди многих звеньев, которое помогли сложиться решению, — от фельдмаршала Ласси до пастуха Ткаченко — есть и такое, которое держат на себе всю цепь.

— Михаил Васильевич, объясни. Всегда я понимал тебя, а тут…

— Ты помнишь, что нам писал Ленин шестнадцатого октября?

— Сердитое было послание! — усмехнулся Гусев.

— Может быть. Но меня как током ударило, когда прочел: «Готовьтесь обстоятельнее, проверьте — изучены ли все переходы вброд для взятия Крыма». Ведь я тогда как раз об этом же начал думать, еще ни с кем этой мыслью не делился, еще очень сомневался — и вдруг: Ленин думает о том же! Для меня это значило очень многое…

— Понимаю.

— Товарищ командующий Южным фронтом! Вас просит к прямому проводу начдив товарищ Блюхер! — Запыхавшийся молоденький связной стоял навытяжку, рука у козырька.

— Иду. — Фрунзе повернулся и на мгновение глянул туда, где в густом сумраке, за снежным ветром, прятался Крым.

Наглядно до иллюзии он увидал колонны красноармейцев, вступающие в море, чтобы подобно призракам появиться из ночи на Крымском берегу. Появиться и свершить суд! Командарм зашагал, упрямо наклонив лицо против ветра — тоскливо завывающего ледяного ветра, который он заставил служить победе.