Прошёл месяц. Не скрою, за это время мы прочно вросли в общество станицы. Мы делись информацией. С нами делились. Мы ходили на посиделки, к нам тоже ходили. Я здорово вот продвинулся во вспоминании моего французского. Николаич, правда, подкалывал, что я работаю в третью смену с этой Жаннет, преподавателем Ростовской гимназии. А что, я ж просто совмещал полезное с приятным. И остальные дела у меня шли хо-ро-шо. Таможня работала на самообеспечении. Вот. А ещё я с Ромкой в «солдатики» играл. На компьютере и так, его наборами. Прошли почти все великие битвы прошлого. И пацан выдавал такие нестандартные решения, как победить, что поражался его уму и смекалке. И режим дня у нас устаканился. После работы у нас были водные процедуру на берегу залива.

Лежали мы с Борисовым на песочке, после трудового дня, и загорали. А я вспоминал, какие события ещё происходили в Донском краю. Это название подкинул нам Николай ll, царство ему небесное, и оно прижилось. А вот семья его уехала в Новую Прагу на ПМЖ. После трёхдневного траура собрались выборные от хуторов, станиц и городов, решали, как жить краю дальше. Избрали Временное правительство — Совет управляющих, и затормозили на рабочем вопросе. Рабочие Главных мастерских Владикавказской железной дороги начали бессрочную забастовку и выступили с экономическими требованиями. Главное требование было дать им 8-часовой рабочий день. А потом начались беспорядки. Ростовские и одесские кореша постарались. Решительный Зворыкин в толпу не стрелял, но задавил этот хаос быстро, установив комендантский час и проведя точечные аресты. Уголовный элемент «проехал» в каталажки, а рабочим дали 8-часовой рабочий день. Потом стала заседать Краевая Дума, с оглядкой на Прагу. Пражские министры тактично попросили царские законы подкорректировать. И пошёл обвал нововведений. Керенский за голову бы схватился, а у нас запросто — за три дня — отменили титулы, табель о рангах, грегорианский календарь, старое правописание, отменили черту осёдлости для евреев, разрешили функционировать всем партиям. Правда по ультраправым и ультралевым, как метла прошлась, бессрочная каторга учреждалась для непокорных граждан. И с Прагой после всего этого крепко задружили. — Ну, вот будем строить гражданское общество, господа. Уря! Особо умные яростно спорили о путях движения вперёд, но после работы, грея в «мозолистой» руке заработанный «тугрик».

В Ясной начался строительный бум. Офицеры Ястребова захотели поселиться в благодатном краю. Рублёв со товарищи отозвались на горячий призыв господ офицеров. Первоначальный капитал они получили оригинально. Провели боксёрские поединки. Красная Армия против Белой Армии. Разгромили два раза с сухим счётом офицеров, и деньги пошли на строительный бизнес. Набрали строителей и стали копать фундаменты будущих офицерских особняков.

— Борисов, как эту улицу назвать? Офицерской?

— Рублевским шоссе! Название прижилось. Веня Чесноков перебрался в Одессу, организовал там ЧОП «Гладиатор» и конную фирму, на паях с Будённым, само собой. Гена Холодов устроился старшим мастером в холодильный цех Валдиса Пельша.

Я сагитировал Зосю работать секретарём на таможне. Вообще таможенное поприще в первую неделю меня чуть не доконало. Первый день с шестью добровольно-принудительными помощниками заставляли мебелью кабинеты таможни. Мебель взял на почте, привезли ещё и два сейфа. Во время перекуров надавал казакам много бесплатных советов, как им жить дальше: — «Станичники, сажайте клубнику, овощи, все, что найдёте из цветов-фруктов; и готовьте комнаты для приёма отдыхающих». И на следующий день получил больше тридцати добросовеснейших работников. Они, правда, во все глаза смотрели, как мы с Борисовым рыли траншею, «отсюда и до обеда». Это я решил устроить уличную колонку для нужд прибывающих. Кинули 30-ть метров пластиковой трубы, и вуаля. Трубу мы на складе на почте нашли. В обед к нам заглянул Парамонов, осмотрел стройку, и выделил несколько ковров, низких диванчиков и шторы с занавесками. Их повесили с участием Зоси. К вечеру приехал архитектор Изварин Пётр Леопольдович, разметил фундаменты под строительство караван-сарая и построек пограничной стражи, потом занялся проектированием яхт-клуба. А вечером рыли ещё траншею от кухни до колодца у Шатрова.

— У вас это просто замечательно получается, господа, — подкалывал атаман.

На третье утро, я встал с внутренним мандражём. Попил только кофе, Эльза положила нам в машину бутерброды. Стал открывать ворота, подошёл какой-то рыжеватый, кучерявый, загорелый парень в студенческой тужурке.

— Вы, господин Богн?

— Я. А что?

— Я Фима Файбишович, студент Лазагевского института восточных языков, габоту пегеводчика ищу.

— И?

— Агабский, пегсидский, тугецко-татагский, — его картавость мне приглянулась.

— Ладно, студент, залезай в машину, разберёмся.

— Пгемного благодаген.

— Слышь, студент, есть хочешь? — поинтересовался Борисов. Студент сглотнул.

— Есть немножко.

— На, жуй бутерброды.

— Пгемного благодаген. Борисов посмотрел, как уплетает бутерброды Фима, и выдал: Слышь, Борн, дай студенту десятку. Дал парню десятку. — Пгемного благодаген. Зося всю дорогу хихикала. Подъехали к таможне.

— Мамма мия! С полтысячи людей, тысячи верблюдов, лошадей, ослов и мулов, столпились перед зданием. Крик, рёв, злые, восточных людей, лица. На этом фоне совершенно утерялись пять конных калмыков.

— Бачка, орда. Мал мала скотина, — младший урядник Ока Городовиков был растерянным, но злым на определения. У меня в голове все инструкции смешались.

— Фима давай толмачь! — прогудел Борисов. У Фимы и картавость пропала, когда он стал «разруливать» проблему.

— Роман-паша, приказал, Роман-паша, сказал, то, сё. Толпу смирили, разделили и чуть по ранжиру не построили. Фима выяснил, что купцы были арабами, персами и турками. Этих было, где то ¾. Остальные были курдами. При этом часть из них, увидев меня, упали ниц.

— Это чё они так, Борн? Это чё, ты — царь? — Борисов, чуть не заикался от изумления.

— Царь, царь, Иоанн Васильевич, мы.

— Они говорят, что вы на их князя Рустама очень похожи. И у них 1851-й год, это если по-нашему, — Фима и тут оказался на высоте. А у остальных — 1900-й, ровно.

— Так, Ефим, э, Ромуальдович, берём тебя переводчиком. А это кто приехал?

С северов прибыли чиновники с Ростовской таможни, молодые ребята, которых отправили в моё подчинение. И в щеголеватой пролётке подкатил мой заместитель. Вот, я потом с Николаичем оборжался. Мамма мия! Звали этого худого высокого господина — Воробьянинов Ипполит Матвеевич! Да и остальные приехавшие — Бендер Остап Сулейманович, Крамаров Савелий Викторович, Полесов Виктор Михайлович, молодые Андрей Брунс, Эрнест Щукин, Никифор Ляпис-Трубецкой и Гайдай Леонид Иович. Каково, а? За ними приехал жандармский ротмистр Пуговкин Михаил Иванович и есаул Никулин Юрий Владимирович, командир погранстражи. Стервец Борисов тут же привёз книгу «12 стульев», и «забыл» её на неделю в кабинете Фимы. Три дня я метался как оглашённый, разбираясь с восточными купцами. А потом предприимчивые одесситы, после трёхдневного карантина, переправили всех купцов в Одессу.

— Фима, твоих рук дело?

— Что вы, Гоман Михайлович.

— А костюм-троечка, с неба упали? Пиши объяснительную. Зося в кассу положила триста рублей. От Фимы, рукоделистого. На четвёртый день зашёл в кабинет Борисова.

— А ты, что не работаешь? Борисов, не отрываясь от игры в нарды с Зосей, положил передо мной файлик с приказом об его назначении. Прочитал, по диагонали.

— А где дата выхода на работу?

— Забыли.

— Они забыли, а ты — забил на службу? У тебя, вон кедры уже пилить начали. И мог бы лесхоз организовать.

— Зачем? — чуть не по буквам вымолвил Борисов.

— Затем. Побочный заработок, дубина! Борисов вмиг исчез из кабинета. И меня прихватил. Нашли место под посадки, а Борисов из кустов принёс двух крупных индеек. Руками поймал. Потом Николаич набрал штаты, с егерями постарше водку пьянствовал, а молодых гонял.

А Киса Воробьянинов взъелся на Зосю. То это ни так, то другое. Началась у них манёвренная война.

В первый выходной съездили с утра на рыбалку на красивое озеро (казаки его Цацей назвали). Я весь такой крутой рыбак, с навороченными удочками, вообще ничего не поймал. Зато Борисов стал голыми руками сазанов одного за другим выкидывать на берег.

— Ты, Иван Николаич, подальше зайди, исподнее приспусти, может русалку, поймаешь, — ему Ромка так посоветовал.

— И этот переопылился, как и папаша. Поржали, собрали рыбу и вернулись домой. И не кому даже в голову не пришло, что Ромка знает больше, чем ему лет.

— Дядя Рома, а давайте мультики посмотрим. Это уже дома, когда рыбу почистили. — У вас.

— Есть идея покруче. Друзей на велосипеде объедь и скажи, что будут мультики, э, на танцплощадке у ДК, для всех, и бесплатно.

— Культуру в массы, да, дядя Рома? Кивнул дельному ответу.

И в пять пополудни, человек двести детишек станицы смотрели «Ну, погоди», все серии. Образовался даже родительский комитет во главе с отцом Владимиром. А чтобы не было драк, посадили на входе звероватого, но добродушного казака Гошу Большого. Эта фамилия у него такая, и вес девять пудов. Мультики посмотрели, а через неделю парк Ясной был забит до отказа. Культурно отдыхали жители: мультики для детей, фильмы в ДК, на улице караоке, карусели, ресторан Парамонова, шашлыки, чешское пиво, колесо обозрения, танцы. Культурная революция на лицо. Меня, правда, один тип здорово вывел из себя.

— Господин Борн, у меня от крайне высокопоставленных людей просьбица к вам.

— Чел, видишь, я занят. Смотрел я «Приключения капитана Врунгеля».

— Я уверен, у вас есть другие фильмы, для настоящих мужчин, ну вы….

— Пошёл вон!

— Вы не понимаете, бла, бла, это же тысячи рублей!

— Гоша, выкинь это. Добропорядочный семьянин Гоша Большой так и сделал. Настроение у меня упало, вышел с танцплощадки. — Во, чудо наглое. Типик, помятый, стоял перед входом и, увидев меня, стал грозиться.

— Борн, я на тебя найду управу! Бла, бла, бла… Когда слюна этого типка попала мне на туфли, вытащил Глок. Типик унёсся от меня как ветер. — А если! Мысль мелькнула интересная.

— Атаман, а давай в Ясной Олимпиаду замутим, — напряг Шатрова.

— Не потянем.

— Тогда пятиборье. Пятиборье замутили. Победил Семён Будённый.