— Так я и говорю, что без стрельбы опять не обойдётся. Они — вон, видишь, ходят кругами и морды вверх задирают. Принюхиваются.

— Да эти — что… Вот тушканы, те вообще вездесущие. Снуют по всей поляне. Я за ними с израни наблюдаю. Они уж какую‑то зверюшку разодрали в клочья. То ли заяц был, то ли косуля. Я заметить толком не успел. Быстро всё произошло. Они же после гона голодные до ужаса. Бросаются на всё, что движется. Я раз даже видел, как ветку на дереве сломало порывом ветра, а потом понесло по полю. Так тушкан один, словно она живая была, бросился на неё и рвал зубами до той поры, пока одни ошмётки не остались…

— Это они вокруг гиганта суетятся. Слышь, иногда орать начинает, и земля вздрагивает? Он по опушке бродит, а эта мелюзга его достаёт время от времени. Вот он и топать начинает… Что делать‑то будем? Идти ведь надо. Долго высидеть не сможем. Зверьё вскоре контролёра суетой привлечёт, тогда точно пиши — пропало. С этим вряд ли справимся. Будем потом в его свите первыми скрипками… а, Михалыч?

Разговор двух сталкеров вывел Артёма из состояния сна. Он повернулся на бок, открыл глаза, потянулся и увидел, что Квашня с Сиплым встревоженно разглядывают улицу в слуховое окно чердачного помещения.

— Доброе утро. Что произошло?

— И тебе не хворать, да не кашлять, — Степан на мгновение повернулся к парню и тут же вернул своё внимание происходящему наружи. — Да, видишь ли, проблемы у нас. Пока спали, зверьё понабежало и вокруг дома кружит теперь. А нам в дорогу пора. Вот и думаем, как теперь поступить. Патронов у нас маловато. Можем не отбиться. А до ближайшего схрона ещё добрых пара километров. Кто ж думал, что так всё выйдет? Возле дома только сумасшедший большой склад боезапаса держит. Органы, опять же, шерстят да вынюхивают. Времена‑то неспокойные нынче, всяк защитными средствами пытается обзавестись. Для обороны, значит. Зона же рядом, а Она в любой момент может расширить свои владения. От, как в этот раз… Да чего я тебе всё это рассказываю? Ты и сам уже на своей шкуре испробовал, каково это — без оружия супротив мутантов идти… Вот и делаем схроны подальше от дома, чтобы никто не нашёл. А сейчас нам, кровь из носу, надо до патронов добраться.

Квашня тем временем, взявшись за свисающую верёвку, скользнул по ней вниз. Оттуда сразу же раздался его голос:

— А — а-а! А вы говорите: сказки! Угощение моё друг Везунчиков принял! Нету, значит, ничего. Да и на здоровье, коли хороший человек…

— А может, это мыши? Их здесь должно быть навалом.

— Ты ещё поучи меня старого! От мышей на полу катышки остаются, они же клозеты себе не устраивают… Где поел, там, значит, и сходил по нужде… Зона‑то, Она вниманию к разным мелочам учит. Та — а-ак, а вот и подпол. Я ведь вчера его обследовать не успел с этой трубой…

Внизу послышался скрип и лёгкие стуки.

— Ну, чё там, Михалыч? — Сиплый всё ещё внимательно смотрел на улицу. — Чё творишь‑то?

— Да крышки нет. Просто доски вставлены. Давненько, видать, сюда никто не лазил. Подогнаны плотно, еле выдернул. Ножом пришлось цеплять. А глубоко! И сырости не видать, нету, значит, здесь близких грунтовых вод… Сейчас погляжу, что к чему, — голос Квашни звучал всё приглушённее. Стало ясно, что он постепенно спускается в подземелье. — Ящики какие‑то… О — о-о! Братцы, живём! Тушняк и два цинка патронов! Охренеть! От же счастье привалило! Кто‑то, видать, на чёрный день припас. Ну, а теперь нам в самую тютельку сгодится! Ба! Мужики, ещё гранаты есть! С десяток. Эй! Везунчик! И автомат тебе нашёлся. Коротыш, правда. Ствол, что твоё «хозяйство» между ног. Хе — хе — хе! И даже короче… Так что спускайтесь в дом, примите товар из преисподней на Свет белый… Да и поесть не мешало бы. В животе бормочет так, что революция отдыхает! Только печь больше топить не будем. Нечего зверьё к столу звать. Пусть себе там друг дружкой потихоньку закусывают…

Артём со Степаном спустились вниз и забрали у Квашни передаваемые им из подпола вещи. На полу разместилось четыре самодельно сколоченных ящика. Помимо перечисленных предметов, нашёлся ещё внушительный набор медикаментов, консервированные хлебные галеты немецкого производства и несколько защитных масок. Но больше всего Артёма поразили четыре странных, переливающихся предмета, находящиеся в прозрачных пластиковых упаковках.

— А что это… — начал было он, но был прерван восклицанием Сиплого:

— Глянь‑ка, Михалыч! Да это же целое состояние! Один только «Барбарис» чего стоит… Миллиона на два, этих… как их… евро! А ещё «Золотая рыбка», «Мамины бусы» и «Колобок»!

— Чего говоришь? — в проёме лаза появилось испачканное глиной лицо немолодого сталкера.

— Арты, говорю. И все большой ценности. Не иначе, кто‑то заныкал ненадолго. За таким богатством обычно быстро возвращаются. А тут не меньше месяца прошло, если судить по вчерашнему слою пыли. Должно, с хозяином случилось непредвиденное, иначе вернулся бы уже да забрал.

— Ну, дак сам знаешь: в Зоне сёдня жив, а завтра по тебе уже тризну заочно поют… Не повезло, видать, хозяину‑то…

— А что такое «арты»? — Артём во все глаза глядел на странные предметы.

— Арты, говоришь, что такое? — недоумённо переспросил Квашня, уже вылезший из подпола и отряхивающийся от жёлтых глиняных пятен и паутины. — Разве не слыхал никогда про Зоновский эксклюзив? Ну, ты даёшь, Везунчик. Чем же ты в жизни интересовался, кроме девки своей и работы? Неужто даже новостей никогда не слыхал, да не видал? Об этом же на каждом углу нынче только и талдычат. И про то, что приносят они не только вред, но больше пользы. Вот взять, к примеру, «Барбарис». Он же, порой, организм, которому жизни‑то на вздох осталось, за короткое время может чуть не с того света вернуть обратно. Причём так, что забудешь о болячках своих прошлых, даже как звать их… А ещё он умеет хозяина своего от ударов и пуль сберегать, ежели в ячею на поясе комбеза положить. Выстрелит кто в тебя метров со ста, а он пулю в сторону и отклонит. Поэтому и ценится так сильно. Так что не всё в ней, в Зоне, чернь… Есть и необъяснимая щедрость для живых организмов. Вот тебе ещё одно доказательство того, что не всё в жизни сказки…

От слов Квашни изумление Артёма достигло предела. А ещё его смутила собственная неосведомлённость в элементарных вещах последнего времени. Ведь про Зону и артефакты говорилось почти в каждой информационной передаче, о них рассказывали почти все печатные издания, от газет — до журналов и книг. Как много было им упущено! Решив, что пора заполнить пробелы в знаниях, за завтраком он попросил Квашню и Сиплого вкратце рассказать ему о Зоне.

— Вкратце, говоришь? Тут кратко и не поведаешь… Ну, да ладно, попробую, — в глазах Квашни мелькнула искра заинтересованности. — А что, не сталкером ли решил стать? Хе — хе! Нет, не думаю. Вижу ясно: не твоё это. Ты — человек интеллигентный, для столь чёрной действительности не предназначенный. Но знать положено всё, хотя бы понемногу. Поэтому попробую кратко… Значит, случилось это в 2006 году, аккурат через двадцать лет после аварии на ЧАЭС. Внезапно пронёсся по всей закрытой территории сильный катаклизм. Народу полегло — тьма! Почитай все, кто там в этот момент был. И учёных голов, и зевак толпы на экскурсиях разных, и военных, которые пытались следить за порядком. Кого только не было. В один присест никого и не стало. Наверное, больше погибло, чем во времена самой Аварии. До сих пор никто не знает, отчего это произошло. Кто на ошибки учёных вину валит, кто на неправильные действия военных да руководства. А иные и до инопланетного вмешательства добрались. Якобы, в Саркофаг реактора попал метеорит или корабль зелёных человечков и повлиял на ход событий. Кто сейчас скажет?.. Да только и появилась тогда Зона, а в ней и всё, что на сию минуту вокруг нас происходит. Времени‑то уже много прошло с той поры, почитай — десять лет без малого. Воды утекло — пропасть! Уже и сталкеры не те стали, что поначалу. Мы ж тогда крадучись, да втихомолку. А сейчас — чуть не строем и с песнями ходят. Всё на «ура!» пытаются Её покорить. Крутизну из себя строят. Да только Ей до лампочки вся наша бравада. Она как была злой и неприступной, так и есть. Не жалеет никого. Подкинет сюрпризец сладенький, типа этих вот артов, а потом большую часть охотников за ними — в могилу прямиком. Мало того, ещё и бродить нежитью отправит по своим просторам, оставив душу неупокоённой. Сколь зомбяков по Ней скитается без цели, пугая живых и увеличивая количество незавершённых дел на этой земле… Так что — зло Она. И уничтожить бы Её, да не нашлось ещё такого героя, чтобы справиться мог. Сколь сталкеров уже в самое сердце Её рвалось. И ведь, говорят, доходили иные, да только не видал их более никто. А ежели и видал, то лишь в облике призрачном, вот как Нафаня твой. И чем больше народа к центру стремится, тем больше легенд сталкерских с каждым разом возникает. А легенда — это уже и не жизнь вовсе, а, как ты сказал? Сказки одни…

— Михалыч… — Сиплый сидел рядом с Артёмом. Рот его был раскрыт от удивления не меньше, чем у впервые слышавшего рассказ о Зоне парня, — так тебе же оратором надо было быть! Ты же философом родился на свет. Аж у меня уши в трубочку заворачиваются понемногу…

— Брось, Стёпа, какой там ораторий! Давно уже мысли эти в голове крутятся. Вот хотите честно, мужики? Была б моя воля, я бы так и сделал: пошёл бы к Монолиту да раздолбал его к лешему в пух и прах! — Квашня зло плюнул на пол, но, сразу спохватившись, вскочил и затёр плевок ногой. — Прости, Нафаня, не специально. Нервишки, вишь, как шалят?

— Ты это о чём, Михалыч? — не понял Сиплый.

— Дак сам посуди, у Нафани‑то сейчас своего дома нет. Сгорел, вроде. А мы с вами в доме находимся. Раз ничего плохого не произошло, значит, он с хозяином здешним договорился полюбовно. И это его дом теперь. Хоть и на время. Вишь, как вчера порядок‑то наводил? Пылюку из хаты — прочь, ведро с трубы — нафиг! Хе — хе — хе! А может, здесь у него подруга живёт? Тоже, небось, ночку красиво провёл… Спасибо Везунчику. Щас, поди, отсыпается после бурного романа…

Вся троица весело засмеялась.

— Ну, а дальше‑то что, Михалыч? — спросил заинтересованно Сиплый после полученной дозы юмора.

— Да, — вставил слово Артём. — А что такое Монолит?

— А чё дальше? Дальше — больше… Монолит, говоришь? Вот это и есть самая главная загадка и легенда Зоны. Рассказывают, будто в Саркофаге каменная глыба стоит, да светится вся. Может, и правда — это метеорит какой, а может, и человеческих рук дело. Кто знает?.. Да только сталкеры его ещё «Исполнителем желаний» кличут. Мол, кто до него дойдёт и желание ему своё выложит, у того оно обязательно сбывается. И все считают, что именно он является самой серединкой, на которой жизнь Зоны держится. Это как у Кощея Бессмертного в сказках твоих, смерть — на конце иглы. Так и у Зоны — в Монолите заключена. Вот поэтому и говорю, что разнёс бы его ко всем чертям, будь на то моя воля…Только добраться туда ой как нелегко! И монстров толпы, и аномалий натыкано разных, и военные кордоны. А ещё, засели вблизи Саркофага сектанты одни… Много их там набралось! Они так и зовут себя — «Монолит», поклоняются камню этому, как боженьке, да охраняют его от глаза чужого. Как ни прискорбно, но мне со Стёпой туда не добраться вовек, — Квашня сделал небольшую паузу. Потом лукаво взглянул на Артёма и заключил: — Вот, может, ты бы дошёл со свитой своей? Ну, с Нафаней. Вишь, как он тебя бережёт? Глядишь, и с монстрами он бы договорился полюбовно… Хе — хе — хе! Да не боись, паря, шуткую я. Невозможное это дело — к Монолиту ходить. Даже для Нафани твоего погибельное. Ну, ладно. Хорош демагогию разводить! Хотели сказок? Вот и получили. Поели, что ль? Пора и в дорогу собираться. Давайте, манатки по торбам разместим да в путь.

Для выяснения обстановки Квашня выглянул ненадолго наружу и сразу отпрянул обратно. Перекрестился для порядка и, поманив за собой остальных, смело шагнул на улицу. Вопреки ожидаемому, рядом с домом зверья не оказалось. Только вдалеке, на опушке леса шла какая‑то возня, и были слышны визги и рычание.

— Я иду первым, Везунчик за мной, замыкает Стёпа, — выпалил сталкер скороговоркой и крадущимися шагами двинулся в противоположную от раздающихся звуков сторону.

— Михалыч, вот ты мне скажи: а за каким лядом мы в другую сторону попёрлись? — спросил недоумённо Сиплый.

— Так ведь не в лапы же монстрам прямиком идти! Когда сюда шли, я овражек один видел. Он как раз на юг поворачивает, в нужную для нас сторону. Вот по нему и пойдём. Нам сейчас, чем незаметнее двигаться будем, тем легче. Сам, Стёпа, посуди: коли нахрапом полезем, — голов потом не сносить. Поляжем все, почём зря. Так что, обойти попробуем. Чем чёрт не шутит… Глядишь, и живы останемся. Как‑то не особо хочется на последнем километре пути Богу душу отдавать.

— Резонно, — согласился напарник, — но, по — моему, сейчас куда ни сунься, всюду на зверьё напороться можно…

— А кто спорит? Оно, конечно, так. Только основная масса вперёд убежала — к границе, а те, что ещё по округе бродят, кучковаться начинают. Так, значит, легче добычу искать… Вот мы и попытаемся подальше от скопища быть. Ну, да ладно, не сбивайте меня с правильных мыслей. Лучше о чём‑нибудь отвлечённом и приятном сейчас поговорить. Везунчик, вот ты скажи: а девку твою как звать хоть?

— Олеся.

— О — о-о! Дивное имя в наших краях. Красивое… О — ле — ся… Слыхал песню‑то давнишнюю? Так и называется: «Олеся».

— Это где поётся: «Живёт в Белорусском полесье кудесница леса — Олеся», что ли, Михалыч?

— Ну да, она. Шибко нравилась мне раньше! А голоса какие в ансамбле пели… Это, Везунчик, у вас нынче: группы. Всё бы вам в стаи сбиваться… А были ан — сам — бли! И пели красиво, и музыка приятная была. А сейчас: «фанера». Слышь, Стёпа? Фа — не — ра! Хе — хе — хе! Это как можно так петь? Ставят лист фанеры перед собой и прокричать сквозь его пытаются, что ли?

Сиплый захохотал вполголоса. Артёма тоже насмешила фраза Квашни, и он начал хихикать в воротник комбинезона, низко наклонив голову.

— Чё смеётесь‑то, дурни? — сталкер придал лицу обиженное выражение. — Не, ну я понимаю: бумага, к примеру, или там, картон какой… А зачем через фанеру‑то орать?

— Не, Михалыч, — у Сиплого от смеха на глазах выступили слёзы, — это не та фанера, о которой ты думаешь. Просто сократили слово «фонограмма».

— Час от часу не легче! Чё за «фонограмма» такая? Это ещё через чего им, бедолагам, петь приходится? Поди, фанера потоньше будет? Сильны, заразы…

Артём не мог остановить накатившую смешинку и от напряжения, чтобы не захохотать во весь голос, громко всхлипывал, втягивая воздух через нос. А Сиплый, широко улыбаясь, попытался объяснить сталкеру:

— «Фонограмма», Михалыч, это магнитофонная запись песни. Певцы сначала её на плёнку записывают, а потом по сцене бегают с микрофоном и только рот открывают. Типа, поют. Удобно ведь: спел один раз, и больше напрягаться не надо. Публика рада, а тебе бабло в карман от продажи билетов сыплется. Обманка, словом. Вот и называют: «петь под фанеру».

— А — а-а! Вон оно чё! А я‑то, дурень, грешным делом думал: ничего себе лёгкие у нынешних певцов. Фанеру перешибают голосом… А коли свет погасят, то чё? Магнитофон‑то выключится сразу. Людям же видать будет, пел или не пел…

— Такое уже не раз было, да только всё равно продолжают. Они же помимо песен ещё и танцевать вздумали. А коли ногами дрыгаешь, так и петь неудобно, — голос срывается. А людям лишь бы повеселиться от души. Уже и внимания почти на это не обращают. Вот и называют концерты: «шоу».

— Что — у? Вот, как скажешь чего, хоть стой, хоть падай! И откуда ты, Стёпа, только слов‑то таких нахватался?

— Так ведь дочка занимается. Всё хочет поп — звездой быть. Почитай, каждый день диетой и «аэробикой» организм до истощения доводит…

— Тьфу, Стёпа, что за наклонности у тебя и дочки? Она, значит, будет по сцене скакать — попой вертеть, а мы её звездой называть должны? А петь кто будет, Пушкин?

Новый приступ смеха накатил на напарников.

— Да не «попой», Михалыч! М — м-м… Хотя, где‑то ты и прав. Девки же на сцене другим в умиление нынче задами вертят, хоть и голосов толком не имеют. А все их талантами называют… Хе — хе! Только слово «попса» — тоже сокращение, от «популярная музыка». Сейчас эстраду так называют. Когда для широкого круга, значит, поют…

— Ширпотреб это всё, вот чего я тебе, Стёпа, скажу! А на фермах нынче коров за титьки дёргать некому. У нас в селе доярок всего три осталось, и те уже в возрасте таком, что хоть сейчас на погост сноси… А молодёжь в город рвётся. Чтобы, значит, жизнь полегче была. Ну, да Бог им всем судья. Сами себе такую дорогу выбрали. Всякому своё.

— Михалыч, — робко начал Артём, боясь зацепить сталкера за живое, — скажите, а разве у Вас в селе никто не погиб?

— Это ты про село бабки твоей, что ли? Царство ей… А — а-а! Вот ты о чём. Так это не наше со Стёпой село. Не было там у нас никого родных. При нашем промысле запасной аэродром нужон. Чтобы, значит, поближе к Зоне, да без знакомых. Разговоров меньше и вопросов. Кто, зачем, да откуда… Мы же здесь себе дома старые накупили. Ну, якобы, для дачного участка. От города чтобы, типа, отдыхать… Наши настоящие дома далеко отсюда. А ты, наверное, грешным делом подумал, что мы бессердечные такие, да? Семьи погибли, а нам — хоть бы хны?

— Ну, да…

— Мы, парень, о семьях именно и думаем. Иначе, зачем бы лезли в Зону за товаром? Денег больших стоят Её побрякушки. Сам убедился уже. Вон, у Стёпы в рюкзаке, целое состояние на троих. Так что ты не переживай. У нас принято хабар поровну делить. Среди всех, значит. И тебя не обидим: дойдём до границы, сбагрим ценности, а денежки на троих поделим. Вот, считай теперь себя миллионером! Хе — хе — хе!

— А как Вы их продадите? Разве это не противозаконно? — до Артёма никак не доходило, что запрещённые вещи спокойно продаются и покупаются.

— Слышь‑ка, Везунчик, — не выдержал Сиплый, — ты, я смотрю, от жизни‑то реальной, и правда, шибко отстал! Или ты думаешь, что мы тут браконьерством или контрабандой какой занимаемся?

— Да погодь, Стёпа, — осадил напарника Квашня, — не наезжай на парня. Он, видать, и вправду впервые столкнулся с таким. Дико это ему… А тебе, Везунчик, скажу так. Я на собственном опыте знаю, а не понаслышке. Большинство артефактов людей чуть не с того света вынимает. Лечит, значит. Уж сколько народу с их помощью к жизни вернулось. Почитай, даже от рака, страшнее которого почти нет ничего, иные помогают. А это значит, что польза от них великая! Так чем же наша работа плоха, коли она людям добро несёт? Ты, конечно, скажешь, что это не работа… Тогда давай посмотрим с другой стороны. Вот представь себе: наняли нехорошие люди убийцу, чтобы, значит, мужичка одного со свету изжил. А он свою работу сделал на совесть. Убил «клиента», словом. Деньжищи получил за это. Вот ты мне и скажи: как его действия понимать? Работа или нет? Ты, конечно, скажешь опять, что не работа. Только ведь она разная бывает. С какой стороны посмотреть… А теперь представь, что у мужика того дочка любимая и единственная при смерти была. Махонькая ещё совсем. А мужик этот — ветеран различных действий боевых, герой, да все дела… А ведь государство, которое его в пекло событий отправляло и нуждалось в нём тогда, после того, как он инвалидом стал, да не мог больше свою работу тяжкую выполнять, ни капли совестью не грызлось. Забыло и не хотело вспоминать, когда он на задворках жизни оказался. И никто даже не желал думать, что теперь ребёнок его любимый, выросший без участия отца, в помощи нуждается… Так куда бедолаге податься? Какой выбор принять? Сохранить жизнь заказанному мужику или жизнь собственной дочки, коль неоткуда ему больше было деньги на лечение искать?.. Я, конечно, не оправдываю всех убийц, а особливо садистов или маньяков каких. Но такую ситуацию одобряю со всех сторон. Что молчишь, Везунчик? Растерялся? Вот она, парень, правда — матка. Завсегда своя‑то кровь ближе к телу бывает… Я уверен, ты тоже бы так поступил, когда б в подобной ситуации оказался. И ни о каком законе ты бы тогда совсем не вспомнил, раз государство само эти законы первым нарушает. Так что, работа бывает разной. Убийца, сантехник какой, или сталкер. У каждого своя дорога в жизни, свой выбор. А любую работу необходимо оплачивать, иначе, зачем же её тогда делать? Так что, деньгами этими брезговать брось! Ты их честно заслужил. Стёпу из беды вместе выручали? От собак вместе отбивались? Нафаня твой нам всем помогает? Вот, то‑то и оно!

* * *

Дальнейший путь к оврагу прошёл в почти полном безмолвии. Всех идущих одолевали невесёлые мысли. Каждый думал о своём. Только позади Артёма иногда чертыхался Сиплый, отвлекающийся от дороги на светящийся дисплей прибора. Отчего он часто оступался на небольших впадинах в земле или запинался о торчащие из травы корни деревьев. Чувствовалась близость болотистой местности. Пахло сыростью и тиной. А по земле, до высоты пояса человеческого тела стелилась слабая дымка рассеивающегося утреннего тумана. Артём поёжился, нервное напряжение и прохлада влажного воздуха заставили поднести руки к лицу и погреть ладони тёплым дыханием. Автомат, висящий на ремне, при этом движении соскользнул по руке с плеча до локтя и больно ударил раструбом ствола по коленке. Пришлось остановиться и потереть ушибленное место. Помня, что долгой заминки в движении делать нельзя, чтобы не потерять друг друга из вида, он хотел было пробежаться, пытаясь догнать ведущего. Но впереди уже показался спуск в лощину, а Квашня внезапно остановился и сам. Поэтому Артём, ускоривший шаг, едва опять не налетел ему на спину, но в этот раз успел вовремя среагировать и замер в двух шагах.

Всматриваясь в полупрозрачную пелену тумана, сталкер тихо произнёс:

— Пойдём пока по верху левого склона. Внизу аномалий несколько притаилось, чую я… Стёпа, глянь‑ка на приборчик свой. Чё там кажет?

— Штук восемь, Михалыч. Плотняком сидят. А справа ещё пара «Каруселей» за осинами. Грибочки, блин. Сказал бы я, какие «осиновики»… Сколько с тобой хожу, никак привыкнуть не могу к твоему чутью. Как это у тебя получается так дивно?

— Это, Стёп, не сразу началось. А в аккурат после того злополучного попадания в «Трамплин». Вот, как наваждение, вдруг «бац» по башке, типа — мало что ли поломался весь тогда? Хе — хе! Правильно говорят: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Только не советую никому так пробовать. Мне тогда повезло, а другому жизнь вместе с головой — долой. Ну что, готовы? Пошли помалу. Держитесь строго за мной. Думаю, что к обеду на просеку ЛЭП должны выбраться. Лишь бы какая зараза не помешала…

Квашня вновь смачно сплюнул. Артём сопроводил плевок взглядом, заметил шляпку мухомора в невысокой траве и презрительно пнул её ногой. Гриб разлетелся на части и скрылся в туманной низине оврага. Вдруг раздалось шипение сжатого воздуха, дымная пелена вскипела веретенообразным завихрением, подняв вверх куски дёрна, валяющиеся ветки и палую листву деревьев. А затем произошло некое подобие шумного взрыва, раскидавшего мелкой пылью то, что крутилось внутри воздушного мини — смерча. Парень недоумённо смотрел на происходящее, а резко присевший на корточки Квашня сказал поучительно:

— Вот оно тебе надо было, а? Я же сказал, идти строго за мной. Видал, что делается? Вот тебе наука. А если бы мы край её зацепили? Она тогда и нас бы туда утянула. И оставила ровно столько же запчастей, сколько от всего, что внутри её было…

— А что это такое?

— «Воронка», мать её в коромысло! А ты в неё грибом… Кстати, чем тебе гриб не угодил?

— Так ведь это мухомор…

— Мухомор, — передразнил Квашня. — И что с того?

— Так ведь поганка…

— Кому поганка, а кому лекарство от болезней! Не знаешь, что ли, что мухоморами лоси лечатся? Специально их ищут и едят. Уж не ведаю, что у них там болит, но то, что сохатые используют их как лекарство — факт. А ты — пинать. Тем более, вблизи аномалии. Думай на будущее о последствиях, прежде чем лишнее движение делать. Пошли дальше, только без подобных фокусов более.

— Слушай, Михалыч, — разрядил обстановку Сиплый, — а у меня тёща чем‑то заболела, так тоже мухоморы собирала, делала из них настойку на спирту и потом натиралась ею. Это к чему?

— А к тому, что ты по Зоне много бродишь, Стёп.

— Не понял…

— А чё тут непонятного? Она тебе, «сохатому», специально на болезнь твою головную намекала…

Сиплый поначалу замер в ступоре, не уловив подвоха в словах Квашни. Но когда тот потихоньку засмеялся, присев на корточки, прыснул вслед за ним. Видя, что до Артёма не дошёл смысл сказанного, оба сталкера развеселились ещё сильнее.

— Ой, я не могу, Михалыч! Так ведь он молод ещё и не женат. Где ему нас — рогатых понять!

— Ты ржи, Стёпа, потише. А то и действительно, какого лося брачным кличем призовёшь…

— Ой, Михалыч, не могу! Аж живот разболелся… А я анекдот знаю на эту тему. Мужик один говорит другому: «Я больше „Шолдерсом“ не пользуюсь. Только недавно понял, что не перхоть у меня. Это после развода с женой опилки от спиленных рогов остались»!

Тут и до Артёма дошло, о чём говорят сталкеры, и он включился в очередную паузу для веселья. А Сиплый продолжил:

— А однажды тесть с бодуна был, так в горячке это «лекарство» хряпнул. И, ты знаешь, Михалыч, нифига с ним не стало. Он потом говорил, что даже градусов больше сделалось, чем в спирте.

— Ага, — Квашня опять сидел на корточках и мотал от смеха головой из стороны в сторону. — С бодуна он… Вот, небось, бодался с зелёными чёртиками до той поры, пока градусы до его тридцати шести и шести не опустились! Скажешь тоже: повысились! До ста, что ли, догонял? До кипения?

— Так не знаю. Он же про свои ощущения рассказывал. Ещё мне предлагал…

— Ну, тебя бы не взяло. После Зоновской радиации и тушняка из схронов, которым по нескольку лет… Пил бы спокойно, как водичку дистиЛитрованную… Хе — хе — хе!

— Да я, конечно, попривыкший ко всяким гадостям, но до такого ещё не доходил, чтобы мухоморы жрать…

— Это ты зря… там самая загвоздка в том могла быть, что тесть твой привычный к таким подаркам, а ты ещё нет.

— Как это? Он же в Зоне ни разу не был, чтобы к гадостям привыкать…

— Так ведь я не о том… А вдруг тёща твоя только для виду натиралась этой настойкой? Пока, значит, вы рядом были… А сама в ваше отсутствие ею тоже свой бодун лечила помалу… И ненароком туда слюны напускала. Ну… ядовитой своей… Тесть‑то твой, он привычный к подобному. Сколь уже с ней живёт, да лобызается. Вот и попривык. Этот…как его… иммунитет выработал на выделения её… Хе — хе — хе!

— Что да, то да… А я‑то думал ещё после свадьбы нашей с Вероникой: что у меня на лбу за пятно появилось несмываемое? Так это ж тёща меня, когда благословляла нас на узы брака, в лоб‑то поцеловала! Вот оно чё, Михалыч! Спасибо, надоумил недоросля. Теперь, как выберемся отсюда, ни в жизнь к ней миловаться не полезу! Пусть тесть в одиночку свой тяжкий крест несёт…

— Ну, ладно, братва. Заканчиваем цирк… — Квашня внезапно посерьёзнел и, подняв в предупреждении руку, замер, внимательно вглядываясь вперёд. — Не пойму, что там такое… Ну‑ка, Стёпа, включи свой приборчик да пошарь по округе взглядом механическим. А то мой что‑то никак не желает видеть… Только чую, что опасно там.

Сиплый мгновенно среагировал на команду старшего. От его былой весёлой бесшабашности не осталось и следа. Команда затихла, слышалось только переливчатое пение небольших пичуг в кронах деревьев, почти сплошным куполом закрывающих вид на небосвод. Из‑за этого в лесу казалось, что день близится к закату. Стало заметно сумрачнее, а через стелющийся ковёр туманной дымки едва проглядывали впереди неясные мечущиеся тени. Сталкер направил прибор в нужную сторону и присвистнул:

— Михалыч… Там снорки. Штук восемь, не меньше. Они как раз по низу овражка снуют почти все. Наверху лишь пара. Сейчас учуют и в атаку ломанутся. Давайте назад, мужики…

Артём развернулся в обратную сторону и хотел было бежать, но Квашня остановил его злостным шипением:

— Куда ломишься?! Пригнись, развернись в их сторону и медленно отступай назад, мы прикроем. Только нам в спины в запале не пальни. Аккуратнее. Стёпа, сдавай понемногу к нам. Держи под прицелом левые кусты, а я овражек и прямое направление. Пошли…

Но не успели они сделать и нескольких шагов, как в овраге раздалось громкое рычание, и прямо перед троицей в длинном прыжке на тропу выскочило человекоподобное существо с натянутой до носа маской противогаза на лице. Приземлившись на все четыре конечности, тварь слегка подпрыгнула и приняла почти вертикальное положение, задрав вверх руки, увенчанные острыми когтями. Оскал пасти с отсутствующими губами, словно они вырезаны хирургическим способом в самой грубой форме, оказался страшен, и смотреть на него без содрогания было невозможно. Оборванный хоботок шланга для дыхания смешно болтался из стороны в сторону. Защитные стёкла для глаз отсутствовали напрочь, а через образовавшиеся отверстия на людей смотрели два чёрных глаза, окаймлённые красными воспалёнными веками, без каких‑либо признаков белков вокруг зрачков.

Артём, чуть не начавший стрельбу, опешил:

— Так это же люди!

Но в этот момент тщательно прицелившийся Квашня произвёл несколько выстрелов. Пули, попавшие в голову существа, вылетели с обратной стороны и вырвали из неё значительную часть, вкупе с яркими кровавыми ошмётками. Снорк, успевший пригнуться для следующего прыжка, вяло дёрнулся и упал плашмя в стелющуюся туманную дымку. Больше признаков жизни он не подавал. Но вслед за этим на открытое пространство огромными прыжками начали выскакивать сородичи поверженного противника. Слева от Артёма начал стрельбу уже Сиплый. Трассы от его автомата перечеркнули сразу двух существ, но ощутимого урона им не принесли. А Квашня через грохот выстрелов прокричал:

— Не робей, Везунчик, пали по ним! Это не люди, я тебе точно говорю! Слышишь, как рычат?! Если не отобьёмся, нам всем хана придёт! Вишь, словно кузнечики скачут. Люди так точно не могут. Страшные отродья. Стреляй же, говорю тебе!

Очнувшись и выйдя из ступора, Артём прицелился в ближайшего снорка и открыл огонь. Но, к его изумлению, результат получился нулевым. Снорк, по — звериному стоя на четвереньках, внезапно резко отскочил в сторону и скрылся за кустарником. Вокруг сталкеров поднялся невообразимый гвалт от рычаний, издаваемых монстрами. Огромными скачками передвигались твари в разных направлениях. Казалось, что они не подвластны никакому закону земного тяготения. Больше всего Артёма поразило то, с какой лёгкостью снорки совершали свои пируэты. Обычный человек, падая с такой высоты на землю, уже давно бы сломал себе всё, что только можно, или вообще разбился насмерть.

— Отходим, мужики! — сквозь грохот стрельбы и рыки мутантов прокричал Квашня. — Близко не подпускайте, забьют когтищами, тогда пиши — пропало! Стёпа, ты куда пошёл?! Ближе держись…

Но Сиплый, словно не расслышав слов напарника, имел на этот счёт собственные мысли, показавшиеся ему более правильными. Он отбежал к краю оврага, внимательно вглядываясь в дисплей своего датчика, и начал стрелять по зверям уже оттуда. Один из снорков рванулся к сталкеру. Когда он находился уже в полёте, Степан внезапно пригнулся, и монстр, промазав по цели, скрылся в туманной низине. А затем сработала аномалия, в которую он угодил. По окрестности мелкими кровяными брызгами распылило то, что несколькими мгновениями назад было страшным существом. И тут Квашня понял замысел товарища, решившего прикрыться от нападения тварей аномальными образованиями, и прокричал уже Артёму:

— А ну, давай, Везунчик, за мной! Стёпа дело знает… Вишь, чё выдумал, шельмец! Пошли быстрее! Только иди строго след в след. Не ровен час, туда же угодишь…

Оба рванули к Сиплому, а тот тем временем взялся их прикрывать короткими очередями. В глазах сталкера горели огоньки сатанинского азарта, а на лице, окрашенном красным напылением, сверкала зубами широкая улыбка зловещей насмешки. Скрывшийся от Артёма снорк внезапно выпрыгнул из кустов, решив не упускать желанную добычу. Не ожидающий от твари подобной прыти парень замер на мгновение, растерявшись. Растопыривший в стороны верхние конечности монстр стремительно приближался. Силуэт его быстро рос на глазах. Но, когда до цели оставалось несколько метров, в воздухе опять появилось искажающее пространство облачко, и произошёл электрический разряд. Обугленное тело мёртвого снорка упало на землю, не успев долететь до жертвы, а перед Артёмом ненадолго появилось знакомое очертание улыбающегося Нафани.

— Вишь, чё?! — Квашня успевал во время схватки замечать всё. — Ай, молодца! Прямо завидки берут! Охранник ещё тот!.. Давай, Везунчик, ближе к Сиплому! Слева от него позицию займи! Стёпа, справа летит!

— Вижу, Михалыч.

Автоматная очередь сталкера прошлась по очередному охотнику за свежачком. Тот дёрнулся, выгнув тело дугой от накатившей боли, и, пролетев ещё несколько метров по уже изменённой траектории, зацепил край другой аномалии. Новый веер кровавых брызг окатил собой всё вокруг. Даже листва на деревьях приобрела красноватый оттенок.

— Гля, как на закате! Окрасились пурпуром облака! — прокомментировал увиденное Сиплый. — Живи и радуйся концу дня…

Договорить он не успел. Сразу три снорка неожиданно налетели с разных сторон, яростно рыча и огрызаясь друг на друга, и сбили сталкера с ног.

— От ёп! — успел крикнуть тот, поздно среагировав на случившееся. Клубок борющихся тел, частично скрываемый туманной дымкой, покатился по траве в направлении оврага.

— Стёпа! Куда ты?! — прокричал напарнику Квашня, понимая, что сейчас произойдёт непоправимое. — Там же…

— Простите, мужики… Дальше без меня… Ай, больно то как! У — у-у — у, твари зубастые! Щас я вас обниму! Не поминайте ли…

Оглушительно сработала большая «Воронка». Очередной багровый каскад брызг взметнулся над местом гибели сталкера, и у ног Квашни шлёпнулся переливающийся предмет. Он отрешённо посмотрел вниз и зло ухмыльнулся: — Вишь, как оно, Везунчик? Живое гибнет, а они остаются… — нагнувшись, он поднял артефакт с земли. — «Барбарис» это… На‑ка, вот, положи его себе в поясной контейнер. Да не брезгуй! Глядишь, поможет от напастей. Подарок это от Стёпы…