Когда Андрей пришел в себя, то обнаружил, что на нем надета смирительная рубашка, а вокруг лишь голые стены, обитые мягкой прокладкой. И ничего больше — ни стола, ни стульев — голое пространство без окон и дверей. Андрей не знал, сколько прошло времени с тех пор, как его сюда привезли, и как вообще он здесь оказался. А главное, зачем? Чего хотят люди, похитившие его, каких целей добиваются?

Поднявшись на ноги, Андрей принялся мерить помещение шагами, а когда ему это наскучило, начал звать на помощь. Но удары по стенам и крики не привели к результатам — про него словно забыли, будто бы решили запереть здесь навсегда… А может, правда, навсегда? Может, ему больше не суждено увидеть белый свет? От этой мысли стало не по себе, и тогда Андрей начал кричать еще громче, до хрипоты, надеясь, что его услышат и вызволят из этого ада… Увы, все оказалось напрасным.

Когда он окончательно охрип и обессилел, щелкнул ключ в потайной двери, и на пороге показались санитары. Собрав в кулак последние силы, Андрей захотел броситься на них и выместить свою ненависть, но куда там! Он лишь получил дубинкой по голове, а затем, бесчувственного, его протащили прямо по полу в медицинский кабинет и стали колоть какие–то лекарства…

Когда спустя несколько дней, его, одурманенного от таблеток и обессилевшего от неистовой ярости, схватили за руки и силком потащили на свидание с Наташей, которая почему–то решила заглянуть «в гости», Андрей понял, что это его единственный шанс вырваться отсюда. Да, она предатель и обманщица, но ведь она любила его когда–то, а значит, может помочь. Должна помочь… Потому что больше некому… Потому что если он пробудет здесь еще немного, то окончательно сойдет с ума…

Наташа в ужасе отшатнулась, когда увидела Андрея… Он и правда представлял из себя весьма жалкое зрелище. Избитый, не выспавшийся, с синяками под глазами и трясущимися руками… Он смотрел на нее глазами преданной собачонки и молил любыми путями выпустить его отсюда, обещал быть верным и заботливым мужем, говорил, что возьмет на себя всю работу по дому, только бы его выпустили отсюда, только бы позволили уйти. Потому что здесь невыносимо… Его все время чем–то колют, он сходит с ума… Не может больше так жить…

— Пожалуйста, Наташенька, миленькая, сделай что–нибудь, родная… Меня насильно засунули в это адское логово, обманом заманили, Наташенька. Ради нашей любви, помоги, умоляю тебя…

— Андрюша, успокойся, — ответила она, с трудом сдерживая слезы. — Про какой обман ты говоришь? Ты сам отправился сюда, по доброй воле.

— Что?!

— Ты разве не помнишь? Ты много пил и однажды избил меня до полусмерти, а затем мы вместе приняли решение, что тебе лучше пройти курс лечения…

— Что за бред? Ты хочешь, чтобы я поверил в эту чушь! Да мы последние месяцы даже не жили вместе!

— Мы все время были вместе, Андрюша, как жаль, что ты ничего не помнишь…

— Нет…нет… Этого не может быть! Ты все врешь, гадина! Ты предатель! Ты враг! Вытащи меня отсюда, вытащи, сволочь!

На крики тут же сбежались санитары и уволокли Андрея обратно в палату, несмотря на его протесты и мольбы.

— Держись, Андрей! — закричала Наташа. — Ты поправишься! Я буду приходить каждый день! Я люблю тебя, миленький мой!..

Все дни слились для Андрея в один. Иногда он проваливался в забытье, не понимал, где находится, и что вообще происходит вокруг. Его постоянно пичкали таблетками и уколами, после которых он становился вялым и пассивным. Хотелось просто лежать и наблюдать за кругами перед глазами, иногда считать их количество… Когда кругов было слишком много, Андрей раздражался. Его мозг не успевал производить расчеты, и в такие минуты Андрей плакал и до боли сжимал зубы… Он больше не бросался на персонал с кулаками, с легкостью подчиняясь чужой воле и заведенным порядкам. Если раньше он требовал представить ему ручку и блокнот для стихов и рассказов, то сейчас вполне довольствовался подсчетом кругов перед глазами. Какое там творчество — не хотелось даже вставать на ноги, не то что писать…

Иногда до него доносились обрывочные воспоминания из прошлой жизни, но вместо радости и ностальгии они вызывали лишь страх. В такие минуты, Андрей звал на помощь медицинский персонал, утверждая, что ему привиделись демоны… Врачи внимательно выслушивали пациента, гладили его по голове и успокаивали, а затем вкалывали успокоительное, и Андрей погружался в дрему.

Шло время… Андрей испытывал полнейшую апатию ко всему, его ничто не радовало и ничто не огорчало… Казалось, он провел в этом заведении всю жизнь и никогда не покидал его стен. Да и зачем куда–то идти? Что ждет его за массивной стеной прогулочного двора? Какой там мир, как он устроен, по каким законам живет? Медленно бродя вдоль деревьев, Андрей иногда останавливался и разговаривал с ними. Порой он садился на траву и с умилением наблюдал, как спешат куда–то по своим делам муравьи или другие насекомые. Андрей желал им счастливого пути и брел дальше, с неестественно кривой улыбкой и потухшим взором…

Эпилог

Выйдя из лечебницы, Наташа смахнула рукой набежавшие слезы и села в машину, которая жала ее на выходе. За рулем сидел интеллигентного вида мужчина лет шестидесяти пяти, который при виде Наташи закрыл свой черный дипломат и небрежно бросил на заднее сиденье…

— Ну что? — спросил он. — Как там наш пациент?

— Плохо, Олег Степанович… Он ужасно выглядит, непохож сам на себя… Это так ужасно. Я больше не могу обманывать и смотреть ему в глаза. Это… это невыносимо.

— Ну что вы, голубушка. А вспомните, как он вас обманывал. Вы ведь видели записи заседаний их клуба и творившуюся там вакханалию. Наркотики, алкоголь, распутные женщины — кошмар, да и только! Вы же наоборот действуете на благо и нам, и Андрею. Если он поймет, что нуждается в помощи, это лишь ускорит процесс.

— Да, но… Он сходит с ума… Пребывание в лечебнице идет только во вред.

— Сходит с ума? Милочка, о чем это вы? Он уже давно лишился рассудка. Вы жили с ним вместе, неужели не замечали? Все эти странные разговоры, мысли, образ жизни. Разве нормальный человек станет так себя вести? Кому взбредет в голову нападать на сберегательный банк или приставать к людям на улицах, устраивать оргию на прогулочном теплоходе?

— Но не обязательно же класть его в клинику…

— А как иначе, скажите мне? Как иначе? Антидепрессанты, которые вы добавляли ему в пищу, не помогли. Он как безумствовал, так и продолжал это делать, даже с еще большей агрессией. Андрей стал просто опасен для окружающих, да и для вас тоже. К тому же, эта его идея издать роман… Он не отказался от нее после нескольких неудачных попыток, как мы предполагали, тщательно изучив его психологический портрет. Андрей продолжил отправлять роман в издательства, и это уже становилось опасным. Кстати, вы не читали его книгу?

— Нет.

— А я читал. Это бред сумасшедшего. Но, надо признать, бред очень убедительный, а потому опасный. С вашей помощью мы внимательно следили за всем его творчеством, и уж поверьте мне, бывалому человеку, чем дальше он писал, тем большую опасность представлял его труд … Лишь в самый последний момент нам удалось вмешаться и остановить сумасбродных издателей, которые были готовы преподнести ему контракт. Случись такое — в обществе грянул бы гром! Поверьте мне на слово, такие вещи не должны выходить в свет. Призывы к бунту, к свержению системы недопустимы. Это как раковая опухоль, которую нужно устранить, как только она обнаружилась.

— А вы что вообще за всеми следите?

— Стареемся милочка, уж такова наша работа — стоять на страже общества и государства. Наши люди есть практически во всех молодежных течениях, а там, где их нету, есть стукачи. Видите, я с вами предельно откровенен и ничего не скрываю. Я действую исключительно во благо вам, Андрею и всем окружающим. Ведь если государство не будет контролировать то, что творится вокруг, мы придем к хаосу. Молодежь ведь так легко внушаема, и если мы не будем следить за ней, то можем легко прозевать бунт. А кому он нужен? Встанет производство, рухнет экономика, люди будут бояться выйти на улицы. Разве вы этого хотите?

— Нет, но… вы ведь позволяете существовать оппозиционным партиям, каким–то течениям, идущими вразрез с интересами государства…

— Конечно, Наталья, иначе, Запад нас заклюет. Но есть правила игры, которые все обязаны соблюдать. Мы позволяем лай, он не должен перерасти в вой. Иначе воцарится хаос… Поймите, один — два несанкционированных выпада, какая–нибудь передача или роман, как у вашего мужа, и все — мы выпустим ситуацию из под контроля. Люди придумали демократию и думают, что свобода — панацея от всех бед. Но демократия делает общество уязвимым, люди ведь так легко поддаются панике и истерикам. А наша задача — этого не допустить.

— Скажите, но вы ведь выпустите Андрея из этой психушки?

— Наталья, это не психушка. Обычное лечебное учреждение. Там он восстановит силы, одумается и, надеюсь, откажется от сочинительства таких грязных, провокационных, но, черт подери, талантливых пасквилей. Его бы гений, да государству во благо! Ан нет! Ну или Бог с ним, с государством. Пусть пишет фантастику какую–нибудь или детективы. Как все. Что его на мерзость–то всякую тянет? Строй ему, видите ли, не тот, общество прогнившее… А ведь раньше людей подобных Андрею просто устраняли.

— Что вы… Не надо…

— Да будет вам, Наталья. Мы же и пошли на сотрудничество с вами, чтобы не доводить до греха. Да и времена на дворе нынче не те. Мы контролируем многое, но увы, не все. Нам не нужны слухи, домысли, сплетни о новом 37-ом. К тому же, есть более гуманные пути. Например, убеждение. В этом вы можете нам помочь. Не сейчас, так со временем убедите его заняться чем–то еще.

— Я пыталась…

— Значит, плохо пытались, Наталья, плохо. Нужно еще. И как можно убедительнее. Пусть обратит свой талант на благие цели, пересмотрит свою позицию. Поймите, мы не можем допустить разрушение общества, пусть даже ради одного безумно талантливого человека…

— А я думала, он просто мечтатель с больным воображением …

— Нет, милочка, в том–то и беда. Он гений, но главное, чтоб никто кроме нас об этом никогда не узнал…