Андрей сидел за компьютером и пытался сосредоточиться на романе, но никакие мысли в голову не шли, а вся депрессивная пустота, что вертелась в сознании, для произведения не подходила, а значит, была бесполезной. В такие минуты Андрею хотелось только одного — выпить и немного расслабиться. Чтобы не терзаться вечными думами о судьбах людей, да и о своей собственной, прогнать накинувшийся из–за угла ступор, каленым железом выжечь его из своей души. Но он не выходил, не выжигался.

Депрессия, словно клубы дыма опутывала разум и нашептывала ему: «ты бесполезен», «от тебя нет никакого толку», «ты никому не нужен», «твои труды никогда не оценят». В эти мгновения Волков вскакивал с кресла и метался по комнате. Он ломал карандаши и ручки, и, наслаждаясь их терском, чувствовал, что к нему возвращаются силы. Но этой подпитки было явно недостаточно… Надо терпеть! Терпеть и не мучаться, не страдать, не позволять депрессии взять над собой верх. Она не одолеет его, не справится. Она пыталась уже много раз, являясь к нему почти каждый день в своем брутальном обличье, говорила с ним, как живая, спорила и даже глумилась…

А может, это была и не депрессия вовсе — а второе «Я» — забитое, запуганное, неуверенное в себе. Это «Я» давило на мозги постоянно, и от его противного писклявого голоса порой не было спасения. Оно грызло, как паразит, и чем больше проходило времени, тем острее становились зубы, вонзающиеся в живую плоть и заставляя ее кровоточить. Вот и сейчас Андрею хотелось бросить все, и самое главное — не думать. Не думать о будущем, о людях, которых он так не ненавидел и так хотел спасти, о мечтах… Да–да. Он не мечтал — он думал о мечтах. Что бы ему хотелось сегодня или завтра? Что бы такое пожелать и о чем таком пофантазировать? Может, о том, чтобы перебраться за границу и поселиться в средневековом замке или сидеть на даче, расположенной среди дремучих лесов, наслаждаясь тишиной и покоем? И, определившись с объектом, он начинал мечтать о нем, уносясь в своих грезах так далеко от реальности, что возвращаться в нее порой было невероятно сложно …

Телефонный звонок отвлек Андрея от раздумий. Сняв трубку, Волков услышал голос школьного приятеля Сергея, который принялся рассказывать ему о своих последних новостях, бесконечных сплетнях и слухах, а между тем обмолвился и о проекте спортивного журнала, который планирует делать вместе с коллегами по работе. Одна беда — на позицию главного редактора у них никого не было, и зная богатую фантазию Андрея, Сергей предложил Волкову попробовать себя в этой роли, составив предварительно список возможных рубрик. Андрей ту же загорелся! Он вообще был довольно увлекающимся малым, и все новое притягивало его, как магнит. Подумать только, свой журнал, штат сотрудников, практически полная самостоятельность в принятии решений. Это и деньги, которыми вечно попрекала Волкова супруга, и отличная сфера для применений его талантов.

Положив трубку, Андрей принялся мечтать. Как он входит в свой кабинет, раздает журналистам задания, утверждает один материал и отбраковывает другой, зачитывая сотрудникам целые лекции о том, как должна выглядеть идеальная заметка. Да, это было безумно интересное предложение, и Волков, отложив на время роман, принялся сочинять рубрики для журнала, как будто его принятие в качестве главного редактора уже утверждено руководством. Впрочем, то, что оно будет утверждено, Андрей и не сомневался — это лишь вопрос времени. С его знаниями, опытом и бесспорным талантом и не взять в новый, никому не известный журнал? Да быть такого не может! Кстати, не мешало бы проверить электронную почту, вдруг из Лукойла или Газпрома уже пришел ответ?

Но ответов не было, и, укорив зажратых боссов мощнейших корпораций в недальновидности и не умении глядеть дальше собственного носа (а как же иначе, раз они спокойно разбрасываются талантами вроде него), Андрей с еще большим интересом обратился к проекту журнала. Он уже представлял, как ЕГО спортивное издание выходит из типографии, как читатели в восхищении цокают языками, наслаждаясь острыми темами и профессионализмом главного редактора, как журнал крепнет и развивается, выигрывая различные премии не только российского, но и международного масштаба. И вот Андрей меняет свой кабинет на апартаменты в центре Москвы, в его руках не издательство, нет, — уже целая корпорация, солидный бренд и не один журнал — а множество специализированных: по боксу, хоккею, теннису, футболу. Он — лидер в свой области, уважаемая личность, недостижимая вершина, а все эти руководители Газпрома и Лукойла кусают локти и сожалеют, что проглядели такую звезду! Вот тогда Андрей укажет на их скудоумие и всласть посмеется. Еще бы! Ведь с его помощью они могли достичь куда больших высот, но все это время были вынуждены топтаться на одном месте, потому что такого таланта, как Андрей Волков больше не сыскать. Он уникален! Он велик! Он гений!

— Опять мечтаешь? — раздался вдруг знакомый голос, и Андрей моментально вышел из прострации, увидев рядом Наташу.

— Ты подкралась так тихо, будто тигра, мечтающая скушать свою дичь.

— Не волнуйся, тебя я есть не собираюсь, все равно нечего — одна кожа да кости. Где ты витал на сей раз? Судя по всему, это было нечто особенное, раз уж ты даже не услышал, как я вошла в квартиру.

— Другие пусть витают в облаках, а я серьезным делом озадачен. Мне путь великий предназначен, и тропку я к нему уже открыл.

— Это уже что–то новенькое… Расскажешь?

— Редактор главный требуется срочно, на его роль и мечу я сейчас. Уже придумал два десятка рубрик — скелет составлен, дело в мелочах.

— Главный редактор? Не смеши меня! Это ничуть не лучше твоих романов — все та же утопия. У тебя нет ни образования, ни знаний для такой работы. Занялся бы лучше делом — устроился на подработку журналистом или еще кем. Хоть бы денег в семью принес, ведь каждую копейку считать приходится. Посмотри на всех остальных мужей, как они жен обеспечивают: и грузчиками работают, и курьерами, и бомбят на дорогах. Или это для тебя тоже ничего не значит?

— От сразу всех рукой не отмахнешься. Хотя что с плебса требовать — для рабства он рожден.

— Вновь старая песня.

— Любую мысль коверкает твой примитивный мозг, и даже гения способна сделать прачкой. Пожалуй, обойдусь я без советов, которые бросаешь, как подачку. А эти грязные вонючие бумажки, что называешь ты деньгами — к ногам твоим я брошу уже скоро. Дай только срок — недели полторы. Тогда твои упреки и издевки я лично отнесу в сортир, нажму на слив и все они исчезнут, отправившись туда, где им пристало быть — в канализацию, с уриной по соседству и зловоньем.

Когда обиженная супруга громко хлопнула дверью, Андрей сел на кровать и глубоко вздохнул. Опять в него не верят. И кто? Самый близкий человек. Ему не оставляют ни единого шанса, считают бездарностью и неудачником. Думают, что он ни на что не годен… Какая преступная недальновидность!

Вместе с утром следующего дня пришла еще одна напасть — Наташа удумала ехать за продуктами в огромный супермаркет, где от гигантских витрин с различными товарами кружилась голова, а от обилия толкающихся людей с громоздкими тележками хотелось лезть на стену. Ну почему именно сейчас, когда роман пишется так легко? Почему нельзя сходить в соседний магазин и нужно непременно переться на машине, стоять в пробках, выстаивать очереди?

— Там цены в два раза ниже, — сказала Наташа, — можно отовариться сразу на две недели.

— Толпа рабов безмозглых мне противна, — иди одна, я труд закончу свой.

— Какой еще труд? Будто я в доме одна ем! Ну а кроме того, нам нужно купить тебе джинсы. Хватит бурчать, поехали.

— Ну где же мне найти хоть чуточку покоя от праздных дум твоих, расчетливой тоски и серости ума? О Боже, дай мне силы, преодолеть людской тупизм, не стать такой же примитивной безделушкой, пылящейся на полках бытия!..

Эта поганая дорога, поганые пробки, водители, нажимающие своими потными ручонками на клаксоны и бросающие машинки, куда ни попадя. Рев двигателей, выбегающие из–за угла прохожие, неработающие светофоры… Ну сколько можно пыток? Как надоело чахнуть в городской пыли, когда его ждут по–настоящему великие дела! Зачем все эти мелочи, отнимающие так много сил и нервов? Когда он освободится от этой пустоты, когда же все эти глупости вроде поездки в магазины и выбора продуктов за него будут делать тупоголовые рабы, не умеющие ничего больше?

Три круга ада. Сегодня надо пройти их все. Поездка туда и обратно, покупка гадких продуктов и одежды. Как много времени отнимет примитив и как мало останется на творчество. Ну зачем ему новые джинсы? Какая разница, во что вырядить телеса, ведь — это лишь оболочка, которая вторична перед его разумом и душой… Он не хочет быть красивым и изящным, и как все эти лизоблюдные лицемеры крутиться перед зеркалом, причесываться, бриться. Зачем все эти глупости? Пусть плебс изображает из себя кукол, а ему плевать. Он все равно будет выше людишек, даже если все вокруг оденут каблуки и встанут на подставку. Он будет красивее даже в драных лохмотьях на фоне их сверкающих пиджаков и галстуков. Он будет умнее, даже если они изучат весь архив Ленинской библиотеки. Скорей бы уже есть в ресторанах, чтобы не ездить за едой, а одежда не нужна — он может ходить в одном и том же хоть каждый день. Разве это что–то меняет? Это плебсу надо качаться в качалках и обрызгивать бренные телеса духами, да забить одеждой шкафы, чтобы завоевать внимание сучек и спариться. За ним по одному щелчку пальцев будет выстраиваться целая очередь из мокрощелок — только выбирай. Но для этого нужно закончить роман, а уж тогда… Тогда у него будет все.

— Пожалуйста, помоги мне припарковаться, — попросила Наташа, когда они подъехали к супермаркету. — Выйди и покажи, где лучше встать.

Господи, ну как в этой суматохе можно сориентироваться? Тут же тысячи машин, которые постоянно куда–то едут, бибикают, копошатся в пробках. А если Наташка случайно кого–то заденет — придется провести тут еще несколько часов, ждать пока гаишники приедут и начнут разбираться. Мизерных часов на творчество останется еще меньше! Как же можно жить в таких условиях? Как можно творить, когда от тебя требуют постоянного напряжения! Наконец Андрей нашел свободное место и стал жестами подсказывать жене, куда надо повернуть руль, но увлекшись этим процессом, он не заметил, как более расторопный водитель направил автомобиль прямиком в полосу и занял место первым.

— Блин, Андрей, ну что ты стоял как столб? С тобой просто невозможно!

— Средь быдла этого мне жить невыносимо! К трем адовым кругам добавился четвертый, твоя парковка — это сущий мрак! За что мне эта пытка и страданье, ну почему я должен проклинать минуту каждую — нет, каждую секунду тлетворного бездарного житья!

— Не сходи с ума и не ной! Лучше ищи новое место для парковки!

— Вот черт! С тобой и ад покажется спасеньем…

Андрей не мог дождаться окончания сегодняшнего дня. Он проходил мимо витрин с равнодушным взглядом, не замечая ни вещей, выставленных на них, ни окружающих людей. Он был где–то далеко отсюда, размышляя о дальнейшей судьбе героев романа или сюжетных линиях, но никак не рядом с супругой, которая клала что–то в тележку, примеряла одежду, бегала по магазинчикам в поисках приличных джинсов. Андрей молча сходил в примерочную раз, другой, третий, и каждый раз, даже не смотря в зеркало, утверждал, что эта вещь чрезвычайно ему нравится и отлично подходит, хотя одни джинсы были явно на размер больше, а другие просто волочились по земле. Но какое это имело значение? Главное — поскорее уйти отсюда и сесть за компьютер, приступив к роману, а чем быстрее они сделают покупки, тем раньше это произойдет. Наташу такое положение вещей крайне раздражало, но зная своего супруга от и до, она уже давно перестала удивляться подобным мелочам…

***

Первое, что сделал Андрей на следующий день — набрал номер Кости и договорился о новой встрече. Когда они увиделись, то крепко пожали друг другу руки и обнялись.

— Я больше не могу так жить, мой друг. Я так устал, я так хочу покоя. Моя душа в багровых полосах от их плетей, от их удушливых гортанных звуков, от их ехидства, блевотных помыслов. От этой массы, что течет по улицам, как гной в прыщах подкожных и нарывах. Но каждый день они передо мной — людишки жалкие. Как можно жить средь них? Питаться их словами и восторгаться рожами неумными на вид и изнутри не краше? Я так устал, мой друг. Я так устал…

— Понимаю тебя прекрасно, — ответил Костя. — Но это наш крест. Это крест всех талантливых людей. Относись к окружающим снисходительно, и они не будут доставлять тебе хлопот. Пойми, люди — это обычный побочный эффект для таких, как мы. Своими законами, идеалами, своим укладом жизни они все время лезут и путаются под ногами. Их не надо критиковать или вступать с ними в споры, а просто обходить стороной, как ты обходишь кучи с коровьим дерьмом.

— Но ведь задача наша им помочь — таланты просто так не выдаются. Должны мы истину до плебса донести, но как? — надежды прахом могут обернуться.

— Не обернутся, во всяком случае, мы этого не допустим. Я много думал после нашей встречи, и… В общем, как насчет того, чтобы организовать клуб? Клуб для таких, как мы? Подобно троянскому коню мы подорвем это общество изнутри, заставим его считаться с нами.

— А что, мой друг, блестящая идея. Мир содрогнется, когда в глаза людские, бесстыжие от самого рождения, вакцину ценностей мы истинных вольем.

— Вот–вот. Клуб, где не будет лжи и лицемерия, серости и убогости, денег и власти. Мы все будем равны и едины. Над нами не будет довлеть это разрушающее общество — у нас будут свои законы, главный из которых — свобода.

— Стихи читать там будем и рассказы, делиться радостью нежданной и бедой, в апологет увянувшему миру — воздвигнем свой.

— Точно! Все так и будет. А как мы назовем наш клуб?

— «Господствующая искренность». Поскольку лишь она над гениями властна, поскольку только ей служить должны, и лишь она поможет нам однажды проклятый плебс под корень извести…

Самой главной проблемой, с которой столкнулись друзья — место для встреч, но ее удалось разрешить довольно быстро. На одном из пустырей они нашли недостроенное здание, которое хотели превратить в магазин. Но деньги на строительство кончились, и теперь помещение пустовало. Поблизости не было жилых строений и дорог — здание находилось вдали от городской суеты и соседствовало с лесным массивом, что как нельзя лучше подходило для целей Андрея и Кости. Друзьям осталось лишь принести туда старую мебель, истертые до дыр и покоящиеся на антресолях ковры, проку от которых нет, а выбрасывать жалко и многие другие вещи, так необходимые для создания уютной обстановки. Они могли гордиться собой — через пару дней все для открытия клуба «Господствующая искренность» было готово.

— Нам имена, пожалуй, стоит поменять — негоже в храм входить в обличье человечьем. Себя я Августином нареку, как будут звать тебя?

— Я выберу Маврикий…