— We skipped the light fandango? — конечно знаю. Давай листок, напишу слова.

Светлана протянула мне тетрадь:

— Пиши на последней странице, и название не забудь!

— Все как полагается: и текст, и название, — я уже строчила на листке.

Валерия с недовольным видом собирала тетради:

— Ты бы лучше формы глаголов учила! С тобой ни одного диалога не составишь. Чем ты только дома занимаешься?

Светлана смутилась, начала оправдываться и, вконец запутавшись, брякнула:

— После работы я занимаюсь ребенком. У меня нет гувернантки, и служанки тоже нет. Я работаю с утра до вечера, а не сижу на шее у мужа.

Валерия резко выпрямилась, щелкнула застежкой, поднялась со стула:

— Ника! Найди мне другую партнершу! Еще неделя таких совместных занятий, — она ткнула в Светлану пальцем, — и я вообще забуду все, что знала!

— Как скажешь! — Светлана вспыхнула, поправила очки.

— Лера, давай обсудим это позже, — сказала я весомо, — Придешь в четверг на час пораньше.

Валерия была образцовой ученицей: к урокам готовилась, на занятиях работала, материал хватала на лету и каждый раз повторяла: «Этого мало, задай побольше!». Таких учениц у меня еще не было — задание на дом не любит никто. Но такова уж реальность: не выучишь слова — не сможешь их употреблять.

Тот энтузиазм, с которым Валерия требовала все новых и новых нагрузок, вызывал респект, и я решила сделать исключение — вести ее дальше без пары.

Светлана, оставшись одна, быстро сникла и в отсутствии дизеля, тащившего ее по кочкам грамматики, сделалась моей хронической головной болью.

Валерия, наоборот, пошла в зенит. Через месяц занятий, она заявила, что поступила на курсы в МГИМО.

— Ты это серьезно? — я не поверила своим ушам, — Все это крайне неразумно, выбери что-то одно.

— Я справлюсь, — Валерия помолчала, собираясь с мыслями, — Да, будет тяжело — моя группа уже прошла подготовительный курс.

— Так ты пошла на advanced? Зачем тебе это надо? Ты просто не вытянешь: вся твоя группа уже сидит на серьезной грамматической базе, а мы с тобой еще из simpl-ов не вышли.

Лера поджала губы:

— Амина справилась, и я смогу!

— Господи, что еще за Амина?

Тут лицо Валерии приобрело загадочно-упрямое выражение:

— У Шурика есть старший брат, а у него жена — Амина. Прошлым летом Амина записалась на курсы в МГИМО, а мне ни слова не сказала. Вот я всю базу и пропустила! Но ничего, я себя покажу! Поможешь догнать ее курс?

— Бред какой-то! Амина твоя на второй круг пошла, ей есть на что опираться: весь прошлый год она сидела на грамматике и пополняла словарный запас. У нее целый год в запасе. Ну, объясни, зачем тебе все это нужно?

— Не глупее других! — выпалила Лера.

— Твое право, только держись! Чтобы угнаться за группой, придется пахать с утра до ночи.

— Значит, буду пахать. Ты не думай, я знаю, что это такое: я еще в техникуме родила, а потом целый год догоняла свой курс!

— Постой, так у тебя нет высшего образования? — я сидела потрясенная.

— Кому оно сейчас нужно? Мой муж мне купит бизнес без всякого высшего образования.

— Это конечно! Зачем в бизнесе образование? — вздохнула я и открыла учебник в разделе Perfect.

После грамматики мы занялись темой «Семья», и Валерия вполне уверенно описала мне и мужа, и детей, и даже свою загадочную Амину.

— Согласись, — тут Валерия вскинула голову, — смеяться над мужем — последнее дело.

Я молча кивнула.

— А вот Амина над мужем все время смеется. Она так уверена, что он ей все простит! — здесь Валерия сделала паузу, — Антон тоже хорош: сидит и терпит все ее насмешки.

— Амина — необычное имя, — отозвалась я задумчиво, — Твой муж — мусульманин?

— С чего ты взяла?

— Ну, если его брат женат на мусульманке…

— А, вот ты о чем! — скривилась Валерия. — Да нет, мы — русские, а вот Амина — осетинка.

— Смешанный брак — красивые дети, — улыбнулась я.

— Это точно, сын у них — просто красавчик, только, все время торчит перед зеркалом.

— Ваши дети дружат?

— Нет, дружат только Шурик и Антон, — и тут же выдала, минуя переход, — Между прочим, Шурику тоже пора заняться английским — полезно для бизнеса (это слово ей определенно нравилось). Шурик очень способный: всю жизнь учился на отлично. Мама говорит, у него с детства талант к языкам.

«Да, гениальность — это ваша фамильная черта», — подумала я, — «и маменька ваша, не смотря на грозный вид, особа весьма восторженная».

— Так что, возьмешь моего мужа в ученики? — перешла она к делу.

— Ты меня сегодня просто загрузила: и курсы догонять, и мужа обучать. Шурика твоего нужно послушать, чтобы понять, чему он научился в институте, и годится ли он тебе в пару.

— Вот и отлично! Теперь мы с мамой возьмемся за него с двух сторон! Только ходить он никуда не будет, придется учить его дома.

— Ты хочешь сказать, мне придется ходить к вам домой? — моя физиономия заметно удлинилась.

— Ну не на край же света, а в соседний дом! — отозвалась она с энтузиазмом, — Будешь мучить нас по очереди.

— Я сверюсь с расписанием и дам ответ.

— Не сомневайся, дело выгодное! Шурик скупиться не станет, — она собрала учебники и выпорхнула в коридор, преисполненная новых идей.

Я проводила ее взглядом, и лукавая гидра подняла свои зубастые головы:

«Вполне возможно, для тебя оно и выгодно, но только ты, голубушка, уже разбила одну пару. Теперь за те же деньги я работаю в два раза больше — с каждой из вас по отдельности. Но твой гениальный проект на этом не кончается — ты ждешь, что я начну таскаться по чужим домам. Пора тебе поинтересоваться ценами на мой гуманитарный труд. Не век же мне сидеть на шее у Эльфа!».

Когда весна мутными ручьями перекатилась в апрель, а грачи заглотили своих первых московских мух, в мой дом пришла радость — муж Леры стал моим учеником. Мой кислый вид подогрел цену настолько, что в означенный час я оказалась на пороге Лериного дома. Элла Ильинична открыла дверь и любезно предложила мне тапочки. Лера заговорщицки подмигнула нам обеим и звонко крикнула:

— Шурик, выходи, пробил твой час!

Дверь дальней комнаты открылась и в проеме появилась копна волос и два удивленных глаза:

— Что, Лерчик, уже пора?

— Бросай свой фильм, иди учиться! — Лера напустила грозный вид.

Элла Ильинична со смехом распахнула дверь кухни:

— Овладения языком не избежать! Давай Сашка топай на кухню, а то Лера с тобой, необразованным, скоро разговаривать не захочет.

Обладатель шевелюры снова скрылся в комнате.

— Шурик, прекращай! — в голосе Леры послышалась обида.

Из комнаты донесся приглушенный крик:

— Иду, Лерчик, только кассету остановлю!

И действительно, через минуту муж Валерии появился весь: в мягких тапочках и с пультом в руке.

— Пульт-то зачем притащил, горе ты мое! — пропела Валерия, вынимая пульт и мягко подталкивая мужа в спину. — Удачных занятий!

Александр оказался способным учеником. Говорил он свободно, мыслил ясно и помнил все, чему его учили. Язык давался ему без усилий, а грамматику он чувствовал интуитивно. Те редкие занятия в перерывах между бесчисленными командировками и переговорами проходили в бодром темпе и с хорошей отдачей. Валерия продиралась сквозь дебри грамматики, пыхтя и отдуваясь, в то время как ее муж легко брал новые высоты.

Их дети, Женька и Никита, частенько навещали кухню: таскали яблоки и с хитрым видом пили сок. Десятилетний Никита, сын Валерии от первого брака, не был похож ни на сестру, ни на мать. Александра он называл отцом, вел себя почтительно и настороженно. Четырехлетняя Женька была замкнута и нелюдима, что на фоне столь общительной родни казалось странным. Она по большей части жалась к матери и хранила молчание с упорством записного партизана.

В целом семья производила впечатление благополучной, но малость чудной: избалованный, но дикий ребенок, свекровь, поющая гимны невестке, сама невестка, в свои двадцать семь имевшая десятилетнего сына, и, наконец, свекор, безвылазно сидевший в своей комнате.

Я приходила два раза в неделю, и на моих глазах достаток семьи совершал довольно дерзкий скачок: ремонт накрывал комнаты одну за другой, на месте старой мебели появлялась новая, у стен вырастали барханы обоев.

Валерия порхала по квартире и на мотив известной итальянской песенки мурлыкала себе под нос: «А у Амины нет такого!». Александр залетал перед самым уроком, наскоро хватал бутерброд, открывал учебник и начинал каяться, что времени на домашнюю работу как всегда не нашлось.

— В субботу отправляю Лерчика в Испанию, — бодро начал Александр очередное занятие, — так что учебу придется отложить.

Я открыла блокнот с расписанием:

— На сколько едете?

— Жены с детьми — на четырнадцать дней, а мы с братом приедем к ним через неделю.

— Семейный отдых?

— Угадала. Так сказать, клановое мероприятие, — хмыкнул он и уткнулся в учебник.

— Что ж, отдых — дело нужное, — согласилась я.

— Кстати, — он поднял голову и серьезно посмотрел мне в глаза, — у тебя нет на примете толковой девчонки? К тебе ведь ходят ученицы, может кто-то из них знает компьютер?

— Ты ищешь программиста?

— Да нет, секретаршу.

— А что, Светка нашла себе новое место?

— Насчет места — не знаю, но у меня она не тянет.

Не тянет настолько, что ты готов отложить отпуск, лишь бы избавиться от секретарши. Ай да Лера! Перед глазами возник образ вечно замотанной Светки, ползущей ко мне на урок. Светку стало жаль: не смотря на всю свою непутевость, она оставалась единственной добытчицей в семье. И я представила, с каким выражением она объявит мне о том, что больше не может платить за занятия.

— Ко мне приходит одна женщина, зовут ее Нора. Она немолода, но очень энергична. Хочешь, я познакомлю их с Лерой?

Расчет был точным. Во-первых, возраст дамочки, а во-вторых, прослушивание у Леры…

— С кем это меня хотят познакомить? — в дверях стояла Лера с красивым букетом. — Забыла поставить в воду. Жалко, если засохнут. Все время говорю Шурику, чтобы не дарил мне столько, а он приносит каждый день.

— А ты старые выбрасывай, оставляй только новые, — предложил Александр.

— Старые еще не успевают состариться, дурачок. Так с кем меня собирались знакомить?

— Ника предлагает новую секретаршу… — начал было Александр, но я поспешила уточнить:

— Ей за сорок, имеет высшее образование, старательная, замужем.

— Мне кажется, это неплохой вариант, — задумчиво произнесла Валерия, — может, посмотришь ее на неделе?

— Вопрос решим, — отозвался Александр и снова уткнулся в учебник.

Валерия пожала плечами и вышла с кухни, так и не набрав воды.

Она позвонила на следующий день:

— Вези к нам в офис свою претендентку!

Без четверти десять мы с Норой вышли из метро. На Ордынке как всегда толкался народ: из подземки поток распадался надвое, ручейками стекал в переулки и просачивался в ветхие строения, сдаваемые в наем предприимчивым префектом.

Мы быстро нашли нужный дом с гордой вывеской «Альбатрос», согласно инструкциям поднялись на третий этаж и остановились у кабинета с табличкой «Денисов А. Д.». Место секретаря пустовало, и объявить шефу о нашем приходе было некому. Я сунула голову в дверь: Александр сидел за столом и просматривал какие-то бумаги.

— Привет! — чирикнула я, — Секретаршу вызывали?

— Заходи! — произнес он весело.

Я вошла в кабинет, и Нора скромно втиснулась следом.

— Давайте знакомиться! — Александр поднялся из-за стола.

— Давайте, — вежливо отозвалась Нора.

— Денисов, Александр, а вы…

— Я — Нора.

— Прошу! — он жестом указал на два свободных кресла, — Итак, каков ваш опыт работы с компьютером?

Этот вопрос тут же поставил Нору в тупик.

— Я очень быстро научусь, — выпалила она и преданно посмотрела на Александра.

— Ваше предыдущее место работы?

— Институт Связи. Кафедра русского языка.

— Значит, с орфографией проблем не будет, — рассмеялся Александр, — а печатать вы умеете?

Я поняла: пришла пора вмешаться:

— Саша, это не вопрос! Я берусь научить Нору слепому десятипальцевому методу на любой клавиатуре, хоть русской, хоть латинской.

Александр приподнялся, но тут же вернулся на место, повинуясь таинственному ходу своих мыслей.

— И английскому научишь?

— Уже в процессе! — жизнерадостно сообщила я.

Он сцепил руки в замок и откинулся на спинку кресла.

— Нора, расскажите о себе.

Пока Нора застенчиво излагала историю своей жизни, Александр разглядывал картину над ее головой и думал явно о своем. Дверь кабинета распахнулась, и в комнату влетел энергичный мужчина лет сорока. Увидев нас, притормозил.

— «О!» — протянул он многозначительно.

— Чего «О!»? — рассмеялся Александр.

— Я хотел сказать «Доброе утро!».

— Сейчас освобожусь, — бросил Александр.

— Буду я у себя, — изрек мужчина и вышел из комнаты.

Повисла неловкая пауза.

— Ну, что ж, — спохватился Александр, — все это очень интересно. Я подумаю над вашей кандидатурой и сообщу о своем решении. Связь будем держать через Веронику.

Он встал, давая понять, что аудиенция окончена. Мы тоже поднялись с мест.

— Вероника, задержись на минутку, — попросил Александр.

Нора сделала знак, что будет ждать меня на улице, и вышла за дверь.

— Ну, что решил? — спросила я.

— Пошли со мной! Дело есть.

Мы вышли в холл, поднялись по ступенькам, остановились перед массивной дубовой дверью:

— Заходи! — коротко скомандовал Александр.

Я вошла внутрь и оказалась в просторной комнате, залитой утренним светом. В открытые окна долетал гул набережной, шмель с монотонным жужжанием бился в стекло, ветер перебирал забытые кем-то бумаги. Из мебели: лишь два стола, офисная аппаратура, книжный шкаф, набитый файлами, да пара компьютеров с пустыми глазницами экранов.

— Нам сюда! — Александр сделал шаг и нырнул в помещение, которого я даже не заметила.

В небольшой комнатке за компьютером сидел автор нынешнего «О!?» и увлеченно бил по клавишам.

— Знакомься — это Вероника, — бодро пропел Александр, — слепой десятипальцевый латинский шрифт и английский язык с опытом работы переводчиком.

— Возьму с одним условием, — хозяин кабинета оторвался от экрана и хитро прищурился.

— Какие там условия! Бери, пока не увели! — возмутился Александр.

— С одним условием, — повторил хозяин кабинета, — занятия английским языком. Ты учишь, чем я хуже?

— В рабочее время, — машинально ответила я, еще плохо понимая происходящее.

Оба громко рассмеялись.

— Пойдем отсюда, Вероника! Надо кое-что обсудить, — и Александр повел меня на выход.

В приемной он остановился и впервые за утро серьезно спросил:

— Когда ты сможешь выйти на работу?

— Саш, ты чего, на какую работу? — я обалдело уставилась на Александра.

— То место, куда я тебя водил — отделение внешней экономики, а нахал, который выдвигал тебе условия — его начальник. Ему позарез нужен переводчик — референт.

— Что-то у вас сплошной недобор.

Александр хмыкнул, но глаза его оставались серьезными.

— Ты подумай, пока мы будем в Испании, а потом выходи на работу. Оклад небольшой, но есть перспектива роста. Как научишься всему, так и подрастешь.

И он назвал мне сумму, от которой сделалось щекотно в животе. Я шумно выдохнула, представив, каким капиталом ворочает фирма, готовая платить новичку такие деньги.

— Дорогу к метро найдешь?

— Запросто.

— Ну, тогда пока! Не тяни с ответом, я этот момент проконтролирую! — пригрозил он и начал подъем наверх — судя по всему, обсуждать с нахалом мою кандидатуру.

Во дворе нетерпеливо мялась Нора:

— Ну, что он сказал?

— Звал работать переводчиком.

Нора тяжело вздохнула:

— Всегда подозревала, что выбрала не тот язык!

В тот же вечер мы встретились с Эльфом, и я рассказала ему об утреннем визите в «Альбатрос». Он внимательно выслушал мой рассказ и произнес с обидой в голосе:

— Ну почему ты не стала работать со мной и так быстро согласилась работать на этих людей?

— Никакого согласия я не давала.

— Оно читается в твоих глазах.

— Вот и зря! — нахмурилась я, — На самом деле, мне совершенно не хочется ни на кого работать. Я нахлебалась с Лисом и хочу только одного — распоряжаться собственной жизнью, свободным временем, и деньгами, которые сумею заработать.

— И тебя не смутила сумма, которую тебе предложили?

— Наоборот! Меня эта сумма вдохновила.

— Не принимай поспешных решений, — попросил меня Эльф, — а я пока наведу справки, что это за «Альбатрос» появился над Москвой.

Мы выпили кофе и разбежались кто куда: я — на занятия, Эльф — на важную встречу.

Еще в прихожей я услышала ворчанье:

— Явилась наконец! Тебя тут какая-то девица ищет, весь телефон оборвала.

И действительно, не успела я разуться, как раздался звонок.

— Ты, говорят, теперь работаешь с Антоном? — игриво начала Валерия.

— С каким еще Антоном?

— Да ты чего? — голос Валерии слегка осел, — Ты ездила сегодня в «Альбатрос»?

— Как договаривались, привозила Нору.

— Ну, а потом?

— А потом меня Сашка знакомил с каким-то наглым типом.

— Этот тип — и есть Антон, Шуркин брат, — назидательно произнесла Валерия.

— Тот самый, что тебе кассету с Гарри Олдманом не отдает?

— Он самый! — расслабилась Валерия, — Хорошо, что про кассету напомнила.

— Слушай, Лера, я и в самом деле не знала, что это Сашкин брат — он же его не представил!

— Во народ! — поразилась Валерия, — Работать зовет, а куда, не говорит!

— Видать, так сильно зовет, — рассмеялась я.

— Ладно, — вздохнула трубка, — пойду паковать чемоданы.

— Счастливого пути! — пожелала я.

— И тебе удачи!

В дверь позвонили, и я пошла встречать запоздалых учеников.

Мы открыли учебник, и тут же на кухню влетела Алиса. Она забралась ко мне на колени и принялась стучать ладошками по столу.

— Погуляй, котик, я скоро закончу урок и поиграю с тобой.

Я чмокнула ее в макушку и попыталась снять с колен, не тут-то было: Алиса крепко вцепилась ручками в край стола.

— Мам, забери Алису, у нас занятие! — крикнула я.

В ответ мамаша вывернула громкость. Все ясно — решила наказать меня за долгое отсутствие. Я отвела Алису в комнату, прикрыла дверь и начала урок. Не прошло и минуты, как Алиса вернулась обратно. Она юркнула под стол и радостно захлопала в ладоши. Пришлось вести занятие под веселый Алискин аккомпанемент. Десять минут мы пыхтели над текстом и уже собирались начать пересказ, когда послышалось шипение, а следом дикий вой Алисы. Я бросилась под стол и обнаружила там жуткую картину: Тошка шипела, прижавшись к стене, Алиса каталась по полу и била ножками.

— Тошка! — кричала она, размазывая кровь, — Ты плохая, плохая девочка! Тебя нужно отдать в интернат!

Я подхватила Алису на руки, оторвала ладошки от лица и тихо охнула: весь левый глаз был залит кровью.

— Не шевелись, я не сделаю больно, я только осмотрю твою рану! — но Алиса еще яростней замотала головой.

Ученики, бледные и потрясенные жались в углу, бабка недорезанной курицей металась по кухне, крича и пугая ребенка. В конце концов я обездвижила Алису, приподняла ее левое веко и совсем пала духом: белок потемнел и слился со зрачком.

— Неси вещи! — скомандовала я, — Живо!

Бабка, скуля и причитая, затрусила в комнату.

— И обувь неси, да скорее! — меня мутило от тупого выражения, возникавшего на ее лице, всякий раз, когда нужно было действовать.

Еще минуту я одевала Алису, завязывала ей кроссовки, потом подхватила на руки и выскочила из квартиры. Уже на улице Алиса успокоилась и вдалеке от бабкиных стенаний пришла в себя, повеселела. Из ее слов я поняла, что глаз не видит, но болит уже меньше.

Через десять минут, дыша в голос, я ввалилась в травмпункт:

— Спасите… кошка…глаз…

Дежурная подпрыгнула к Алисе, приподняла ее левое веко и покачала головой:

— Везите в Морозовскую, у нас офтальмологов нет.

— А машины у вас есть?

— Все на выезде.

— Так, — констатировала я, — вы мне ничем не поможете и машину не дадите.

— Могу наложить стерильную повязку.

— Тогда накладывайте и поскорей!

Пока сестра колдовала над Алискиным глазом, я шарила по карманам в поисках хоть каких-то денег. Мне повезло: рука нащупала купюру. Я выудила ее на свет и разочарованно вздохнула: «Вернуться домой — упустить драгоценное время!» и, подхватив Алису на руки, я выскочила на бульвар. До проспекта оставалось метров сто, которые я преодолела одним прыжком. На этом скоростной этап нашего марафона закончился.

Машины проносились мимо, обдавая нас грязью из-под колес, а я глотала слезы и махала то левой, то правой рукой. Остановились Жигули цвета дождливой ночи, открылось пассажирское окно:

— Куда?

— В Морозовскую. Предупреждаю сразу, денег мало.

— Садитесь, — буркнуло окно.

В обычной жизни я бы не села в машину с двумя неизвестными, но в этот раз мне было все равно: Алиса страдала, я должна была помочь.

Всю дорогу водитель поглядывал на нас в зеркало заднего вида, но вопросов не задавал, скорее всего, не хотел проникаться — так проще было брать оплату за проезд.

Дежурный у ворот нам задал направление и, закусив губу, я понеслась по территории больницы.

У нужного корпуса притормозила, перехватила Алису, пинком открыла дверь.

— К офтальмологу…острая травма…

Увидев доктора, Алиса приготовилась плакать, но передумала и дала себя осмотреть.

— Пойдем, Алиса, посмотрим картинки, — позвал ее врач, — Нет-нет, вы останьтесь! — сказал он мне и взял Алису за руку.

Дверь за ними закрылась, и я осталась одна. Какое-то время я молча сидела на стуле, потом поднялась, заходила по комнате. В голову полезли поганые мысли, одна страшней другой. Отвлечься получалось плохо — мешала дрожь в руках и яркие вспышки недавних событий: мой утренний визит в «Альбатрос», звонок Валерии, мамашина выходка, лицо Алисы, залитое кровью.

«А теперь я сижу на больничной кушетке, ломаю пальцы и гадаю: ослепнет мой ребенок или нет, будет он видеть или останется инвалидом, по той простой причине, что наглая циничная старуха решила за что-то меня наказать!

Ребенок не может, не должен отвечать за подлость взрослых! Нельзя, чтобы он расплачивался так жестоко!»

Дверь приоткрылась и тут же захлопнулась, голоса по ту сторону стихли. Еще минута мучительного ожидания, и в кабинет вернулся врач. Я поднялась ему навстречу.

— Могу сказать, вам очень повезло, — спокойно начал он, — травмировано только внутреннее веко. Зрение в пределах нормы.

— И глаз будет видеть? — произнесла я с недоверием.

— Молодец, кошка, не задела ни склеру, ни роговицу — аккуратная кошка.

— Спасибо, доктор, — мой голос дрогнул, веки набухли.

— Смотреть надо за ребенком, раз животное в доме! — пожурил меня врач, — Знали бы вы, какие к нам привозят травмы! У вас обошлось без последствий — глазное яблоко не пострадало, — он сел за стол, — Я выпишу рецепт. Закладывайте мазь за веко.

Тут в кабинет вошла Алиса, оглядела меня одним глазом и гордо изрекла:

— Я вздерну несчастную Тошку на рее! Мам, покрасишь мне повязку в черный цвет?

Врач рассмеялся:

— Через три дня к своему окулисту! А кошке — привет! — и он потрепал Алису по золотым кудряшкам.

Только на улице, я поняла, что добраться домой нам решительно не на что — в кармане болталась одинокая двушка. С тоски я набрала домашний номер.

— Митька приехал? — перебила я бабку.

— Когда он приезжал в такое время! Даже не звонил! Как Алиса?

— Все обошлось, правда мы без копейки.

— А что же делать?

— Прорвемся! — рявкнула я и повесила трубку.

У турникетов я взяла Алису на руки, подошла к контролерше:

— Нам не на что ехать, пустите нас в метро!

— Все в порядке? — тетенька сочувственно посмотрела на Алискин пиратский глаз.

— Обошлось, слава Богу!

— Проходите, — улыбнулась она, — Какой разговор!

Мы спустились на станцию, дождались поезда и заняли свободные места. Вагон качнулся, поезд тронулся и весело помчался по тоннелю. Под любопытные взгляды пассажиров Алиса улеглась мне на колени, закрыла глаза и тихонько заснула.

Глаз зажил на удивление быстро, и окулист разрешил снять повязку.

— Теперь я больше не пират! — объявила Алиса, — Теперь я страшный охотник за кошачьими усами!

— Забудь! — оборвала я полет ее мысли, — Любая маленькая драка, и кошка отправится обратно на Арбат.

Алиса насупилась:

— Тогда веди меня гулять! Видеть не могу, как гадкая Тошка сидит под кроватью!

Она нацепила панамку, подошла к окну, поднялась на цыпочки, попрыгала на месте, придвинула стул, взобралась на него:

— Все приходится делать самой! Даже погоду узнавать!

— Давай узнавать вместе, — предложила я и пальцем провела по градуснику.

— Сто градусов! — объявила Алиса, — Придется надевать еще одну панамку!

С приходом лета все мои студенты разбежались, и у меня появились свободные дни. Мне вдруг нестерпимо захотелось увидеть бабушку, рассказать ей про Алису, показать фотографии. Мы редко виделись в последнее время, и только между строк угадывался бабушкин нехитрый быт и почти механическое существование в привычном русле сельской жизни. Я старалась не тревожить ее дурными вестями, а она, в свою очередь, регулярно писала, что здорова, благополучна и вполне довольна жизнью.

— Внуково, шеф, и никаких отговорок! — объявила я спящему Митьке и сунула билет ему под нос.

Был полдень, когда я открыла калитку и медленно вошла во двор. Сад показался мне заброшенным. Пионы повернули свои лохматые мордочки, а калина тряхнула шарами и обдала ароматом заблудившейся росы. Дверь дома оказалась заперта, и на стук мне никто не ответил. Я заглянула в сарай, в огород, на всякий случай стукнула в окно — ни шороха, ни звука…

Оставалось надеяться, что бабушка на почте или в магазине, но царившее повсюду запустение путало мысли. Минут пятнадцать я крутилась во дворе, потом зашагала к соседнему дому.

Во дворе бабы Евы незнакомка кормила цыплят. Я поздоровалась через забор и попросила хозяйку.

— Я хозяйка, — отозвалась женщина и вытерла руки о передник, — сейчас загоню пса и пущу вас во двор.

— Не загоняйте, пес меня не тронет.

— Мой тронет.

И, словно в ответ на ее слова из-за сарая вышел черный мохнатый кобель, опустил голову и грозно зарычал.

— Пошел, Яшка, пошел! — крикнула женщина, и пес послушно отошел в сторонку.

— А где же Рекс? — спросила я.

— Рекс? Там же, где и Ева. Помер сразу вслед за ней.

— А почему же мне…, - и вдруг я поняла причину странного покоя, наполнившего бабушкины письма.

— Не знаете, где Марта?

— Это которая жила напротив?

— Что значит жила?

— Уехала она еще весной.

Я растерялась окончательно:

— Куда уехала?

— А вы ей кто?

— Я — внучка, Вероника, может, слышали?

В селе меня знали, и я знала большинство из соседей, но эту женщину видела впервые.

— Тебя не знаю, я не местная, — вздохнула хозяйка и сильно прищурилась против солнца, — Дом этот купила месяц назад, и Марту твою не застала.

— Выходит, она уже месяц как съехала?

Женщина пожала плечами:

— У тебя здесь еще кто-то есть?

— Да, двоюродный дядька Богдан.

— Тогда иди к нему, он больше подскажет.

Богдана дома не оказалось, зато его жена приняла меня радушно, усадила за стол, налила мне борща и, покопавшись в бумажках, извлекла сложенный вдвое тетрадный листок:

— Марта в городе, в стардоме, вот ее новый адрес.

— В стардоме? — поперхнулась я.

— Ты только не злись! Она последнее время плохо ходила, а с больными ногами не похозяйствуешь. Она оставила нам дом, а мы ее за это похороним.

Я сидела оглушенная, не зная, что сказать. Хозяйка меня не торопила, внимательно следила за выражением моего лица.

— Нет, нет, — спохватилась я, — мне дом не нужен! Раз бабушка так решила…

— В мае, в самом начале, — защебетала тетка, — Да ты не обижайся, она не хотела тебе лишних хлопот, а дом этот сейчас ничего не стоит — у нас хаты не в цене. Вся молодежь в городе, а нам, старикам, с хозяйством тяжело.

Тетка снова засуетилась у полок:

— Где-то тут была сберкнижка. Марта велела отдать ее тебе. Только на книжке деньги старые, ничего теперь на них не купишь. Тут еще письма и фотографии, заберешь?

— Фотографии возьму, а сберкнижку оставьте себе, — я посмотрела на часы, — Не знаете, до которого к ней пускают?

— А тут рядом с адресом время написано, — тетка ткнула пальцем в листок.

Пока я переписывала адрес в записную книжку, она возилась со старыми письмами, доставала из сундука альбомы:

— Ты ночевать-то приезжай. Богдан будет рад тебя видеть. Поговорим, все обсудим.

Я положила в сумку пачку писем, посмотрела на увесистые альбомы и покачала головой:

— Ну, я поехала, а вы меня не ждите, постараюсь сегодня же уехать в Москву. Альбомы не потащу — неизвестно, как сложится с билетом.

— Передавай Марте привет, скажи, что будем у нее в воскресенье. А если не достанешь билет, возвращайся к нам, — тетка проводила меня до калитки, похлопала по спине и заспешила по хозяйству.

Я добрела до остановки, пристроилась на лавочке в тени могучего каштана и от нечего делать раскрыла журнал. Мир заливало жаркое полуденное солнце, оно плавило воздух, стекало по высокой каменной ограде и беспощадно слепило глаза, отражаясь от свежей побелки.

Через проем в стене виднелся сельский магазин. До меня долетал аромат бакалеи, чей-то смех и обрывки чужих разговоров. У входа в магазин суетился народ: мальчишки с мороженым, хозяйки, груженные авоськами, пьянчужки с их вечным Беломором. Заводская труба острым колом торчала в глубокое синее небо, тополя журчали на ветру свою забытую историю, ласточки на проводах, словно записные хохлушки, тарахтели куплеты, которые всегда заканчивались протяжной чуть скрипучей ноткой. Грузовики, пыля и задыхаясь, тащили в своих деревянных чревах мешки и бидоны. Солнце лисьим хвостом мело забор, играло тенями, беспечно ныряло в просвет меж листвой. Вдали отчаянно ревел мотор, а за соседним забором разгоралась куриная потасовка. Пес, спавший у крыльца, поднял морду и тщательно облаял мотоциклиста. Из дверей вышла старушка, обернулась, что-то крикнула вглубь магазина, услышав ответ, рассмеялась и, переваливаясь, словно утка, затопала вниз по ступенькам. Пацаны с грохотом пронеслись на мопеде, и к огорчению пса, не расслышали его грозного лая.

Из-за поворота показался автобус. Он медленно подъехал к остановке, и на меня пахнуло жаром и соляркой. Я бросила прощальный взгляд на село и поднялась со скамейки.

Автобус тронулся в путь, и навстречу нам хлынули белые стены домов, каскады акаций, цветники и заборы, уютные дворики и чисто выметенные дорожки, ровные контуры огородов и длинные картофельные ряды.

За третьим виражом село закончилось, и до самого города потянулись поля. Мир ускользающего детства остался позади.

За окнами омытый солнцем край вершил свой новый день.

С бабушкой я увиделась ближе к вечеру. Она вышла ко мне в опрятном халате и легкой косынке. В этот неурочный час я была здесь единственным посетителем, и нашей беседе никто не мешал.

— Приехала, — улыбнулась бабушка. — Долго искала?

— Тебя — долго, а вот стардом нашла быстро. Его здесь все знают.

— Так будет лучше, — спокойно ответила бабушка, — С хозяйством я уже не справлюсь, а помирать как Ева не хочу.

— Мне кажется, за ней должны были ухаживать наследники.

— Они и ухаживали: уложили в больницу и никого к ней не пускали. Она, говорят, в последние дни сильно за мной посылала.

— А ты бы пошла?

Бабушка отвернулась к окну и долго смотрела, как тополь стучит по стеклу своей мохнатой веткой. В тот миг она показалась мне маленькой, худенькой и немного растерянной. Где-то внутри, в глубине треснул стержень, державший ее у земли, у дома, у могилы сына. Впервые за восемьдесят лет эта гордая женщина покорилась судьбе. Ничто не могло сломить ее духа: ни гибель мужа, ни онкология, ни КГБ, с его звериными ухватками, ни даже смерть единственного сына, которого она любила со всей истинностью, на которую была способна. Ее убивала старость. Ледяными кольцами оплетала она ее хрупкое тело, высасывая из души остатки тепла.

— Не сердись, я поступила правильно. Так будет лучше для всех. Эти люди за мной не ухаживают, а значит, я им не надоем. А дом… пускай делают с ним, что хотят. Богдан обещал похоронить по-людски, а больше мне от них ничего и не надо.

— Я привезла твои любимые конфеты и детский крем, — я протянула бабушке пакет и маленький альбом для снимков «Полароид», — здесь фотографии Алисы.

— Алисы? Дай посмотреть! — и она с облегчением открыла альбом, — Хорошенькая, на кого похожа?

— Так сразу и не скажешь. Родилась в Кораблевых, а сейчас получается что-то среднее.

— Ты эти фотографии оставишь?

— Конечно, бери, я их тебе привезла.

Мы просидели до самого ужина, в мелочах и пустых разговорах спасаясь от прошлого. Когда народ потянулся в столовую, бабушка заволновалась:

— Когда твой поезд?

— Еще не знаю, буду ловить проходящий.

— Тогда беги на станцию. Летом с билетами плохо.

— Ничего, заночую в гостинице, будет повод прийти к тебе завтра. Смотри, тебе какая-то женщина машет.

— Соседка по комнате — хорошая женщина, тихая.

— Ну, все, тебе пора на ужин. Иди, а я поеду на вокзал.

— Пиши, не забывай! — попросила бабушка, обняла меня крепко, поцеловала в лоб.

Я прошла через холл и у самых дверей обернулась: она по-прежнему стояла у окна и смотрела мне вслед своим синим пронзительным взглядом.

Всю дорогу до Москвы я проспала под стук колес и грохот двери о мою боковую полку.

* * *

Москву накрыло, замело, запорошило тополиным пухом. С утра до ночи я чихала и кашляла, проклиная зловредный июнь и бессонные Митькины ночи. С Митькой что-то явно было не так: во сне он заговаривался и отвечал на мнимые звонки, спал целый день, а ближе к ночи просыпался, хватал рюкзак и убегал из дома. Я дождалась выходных, проследила, когда он проснется и задала прямой вопрос:

— Скажи, ты пьешь?

Митька демонстративно дыхнул мне в лицо:

— Решай сама.

— Пахнет сигаретами. Давно курить начал?

— Работа у нас такая! — буркнул он и отвернулся.

— Давай поговорим о твоей работе.

Митька напрягся:

— Это еще зачем?

— Затем, что я тебя почти не вижу. Затем, что у родителей мы не бываем, что каждый вечер ты исчезаешь и возвращаешься только под утро, затем, что у тебя усталый вид и проблемы со сном. Скажи мне, где ты работаешь и чем занимаешься? Почему ты все время торчишь на работе, а семью кормлю я?

Митька вспыхнул, швырнул с досадой пульт:

— Деньги поступают нерегулярно, я тебе тысячу раз объяснял. Моя работа связана с определенным риском, она не совсем легальна. Не нужно на меня давить! И нечего меня допрашивать!

— Если это криминал, я должна знать!

— Если возникнет опасность, ты обо всем узнаешь первой.

— Толку-то, Митя! У нас маленький ребенок. Тебе не понять, что значит для ребенка, когда к тебе в дом врываются с обыском!

— Успокойся, все под контролем, — процедил Митька и сделал жест, означавший, что тема закрыта.

От Митькиных ответов мне стало не по себе, и пару дней спустя я отправила Алису на Урал. Там в закрытом городе на берегу тайги она была в большей безопасности, чем здесь, под крылом непутевого Митьки.

Проводив Алису с бабкой на вокзал, я вернулась домой и начала ревизию вещей. Краснея и казня себя за подлость, я высыпала Митькин гардероб и приступила к шмону. Тут грянул телефон, я вздрогнула и выронила джинсы.

— Я жду ответа, — начал Александр.

— Саш, я еще не готова. Дело тонкое, нужно подумать, — меня еще крупно трясло.

— Прекращай демагогию! Чтобы в понедельник была на работе! Антону сейчас не до уговоров.

— Причем тут уговоры! — обиделась я.

— Вот и ладненько! До понедельника! — и он повесил трубку.

Не успела я собрать Митькины вещи, как явилась Валерия. Она была одета в светлый брючный костюм, выгодно оттенявший загар. На шее красовалась крупная нитка жемчуга, так шедшего к ее новой сумочке. Еще с порога я заметила нездоровый блеск ее глаз и порывистость жестов — Валерию явно распирала какая-то новость. Пока она крутилась у зеркала, я поставила чайник, достала печенье:

— Как отдохнули?

— Да уж, отдохнули…, - протянула Валерия.

— Что-то случилось?

Валерия бросила свой диалог с зеркалом и выпучила глаза:

— Только представь, с какими идиотками приходится общаться!

— Представляю.

Обидчивая Валерия не заметила сарказма — так страстно ей хотелось поделиться.

— Мы улетели на неделю раньше…

— Да, Сашка говорил…

— Так вот, три дня мы прожили нормально, а на четвертый день Амина спуталась с каким-то немцем. Ты не поверишь, бросила меня с детьми, а сама убежала на свидание.

— Ну и дела! И как она все это объяснила?

— Сказала, что никакой это не немец, а родственник из Ганновера. Нашла тоже родственника! Нет, я ее конечно предупреждала, отговаривала, все бесполезно! Ей, видите ли, нужно было с ним поговорить, узнать про тетку, про сестру… Представь себе, какой у них с Антоном был скандал?

— Постой, а кто же рассказал Антону?

Валерия слегка запнулась:

— Я рассказала Шурику. Такие вещи скрыть нельзя!

— Лера, а что, собственно, ты могла рассказать? Тебя же на этом свидании не было, — я смотрела на Леру и пыталась понять, что движет этим человеком.

— Было — не было, пускай теперь сами решают!

— Зачем тебе это?

— Что значит, зачем? Ты что, не понимаешь? Вести себя нужно прилично! — Валерия поджала губки, — Я тоже молчала, пока все само не раскрылось.

— Раскрылось?

— Как только приехали Шурик с Антоном. Ты представляешь, этот наглый немец при всех Амину хлопнул по плечу: «Привет, говорит, как дела?».

Я хмыкнула:

— Нормальная реакция здорового мужчины. Как раз доказывает, что ему нечего скрывать.

— Это тебе доказывает, а у Антона на этот счет другое мнение! — выпалила Валерия и принялась размешивать несуществующий сахар.

— И что теперь?

— Скандал, выяснения, испорченный отпуск… Но Амина хитрая, она выкрутится, — с досадой процедила Валерия. — Я вот чего пришла: ты не тяни с работой, у Антона без тебя проблем хватает, ему сейчас не до уговоров.

«Заботливая», — подумала я, а вслух произнесла:

— Мне дела нет до вашего Антона, а вот с работой придется решать — нужда зовет.

— Ага, — кивнула Валерия, явно не слушая. — Пойду домой, побуду с мамой, поддержу ее, как смогу. Они всю жизнь с Аминой на ножах, ну а теперь — совсем беда!

И смастерив скорбное личико, Валерия выпорхнула из-за стола.

Все выходные я промаялась сомнением, а в понедельник надела костюм и вышла на службу. Антон представил меня своему отделу, проводил до рабочего места.

— Будете трудиться в связке с нашим юристом-международником, — жизнерадостно сообщил он.

Вперед вышел выразительный брюнет, коротко кивнул и занял стол напротив.

Персонал тут же разошелся по комнатам, загудел компьютерами. Я уселась за стол, подергала ручки — некоторые ящики еще хранили следы моей предшественницы, которая на свою беду не знала языка и работала простой секретаршей.

— Теперь, — подумала я, перебирая папки, сваленные в кучу, — ее обязанности лягут на меня. Придется кофе подавать…и чай с печеньем…вот кошмар!».

Антон громко желал кому-то доброго утра, и в приоткрытую дверь я видела закатанный по локоть рукав его рубашки. Фискал за соседним столом бросал на меня строгие взгляды и рылся в бумагах, а я все больше ощущала себя дурой и бездельницей.

Наговорившись по телефону, Антон повесил трубку и вышел из кабинета:

— Работы будет много, — обнадежил он, — Видите шкаф?

— Даже два.

— Ваш — правый. Все делопроизводство — в вашем распоряжении. Левый шкаф Юрия Артамоныча, вам он не понадобится.

— У меня нет опыта работы в офисе, — призналась я, — тем более секретарем.

— Это дело наживное, и я вас не тороплю. Недели хватит? — и не дожидаясь ответа, он бодро зашагал в свой кабинет.

Фискал с усмешкой глянул в мою сторону и застучал клавиатурой. От нечего делать я помучила монитор бестолковыми командами, потом ввела пароль «Тошка» и тут же ощутила прилив сил и приступ беспородного нахальства.

— Ну, Артамоныч, стереги свой шкаф! — пробормотала я и выдвинулась к полкам, — Приступаю к работе!

В тот же миг зазвенел телефон. Я вернулась к столу, подняла трубку:

— Слушаю вас! — произнесла я, как можно любезней, но Артамоныч интенсивно замотал головой.

На том конце провода стальной женский голос потребовал Антона Дмитриевича.

— Соединяю, — прогнусавила я по-киношному и вывела звонок на кабинет начальника. Тот алекнул, помолчал, миролюбиво рассмеялся:

— Новенькая, а что делать? Да знает она… да выучит все… Ты даже не переживай!

— Жена, — прошептал Артамоныч, — А в дальнейшем здесь принята фраза «Альбатрос Трейдинг, добрый день!».

— Таки трейдинг? — не удержалась я.

— И даже альбатрос!

Первая неделя выдалась штормовой: я принимала факсы и с подстрочным переводом таскала их начальству, подшивала, фиксировала и составляла ответ; переводила контракты взад — вперед и снова подшивала, алекала на все лады и вежливо объясняла обиженным женским голосам, почему Антона Дмитрича все время нет на месте.

В конце недели ворох бумаг накрыл меня с головой. Ни пунктуальность, ни азарт, ни расторопность не спасали от той лавины документов, что ежеминутно выплевывали факсы, принтеры и прочие злодеи. Когда последний сотрудник, стукнув дверью, ускакал вниз по лестнице, я разложила бумаги по файлам, выключила компьютер и минут десять просидела, уставившись в одну точку.

— Ничего у меня не получается! — пожаловалась я книжному шкафу.

— Это не так, — услышала я ровный голос, — Я чувствую вашу поддержку. Меня ваша работа вполне устраивает.

В дверях стоял Антон с ключами от машины:

— Опять забыл бумаги!

Он прошел в кабинет и прокричал сквозь шум выдвигаемых ящиков:

— Хорошо, что не успел далеко отъехать! Ну вот и порядок, — он снова появился в дверях с увесистой папкой в руках, — И вообще, давай «на ты», а то уж слишком формально.

— Давай, — удивилась я, — если здесь так принято.

— Вот и отлично! — улыбнулся он, — И не переживай ты так, все у тебя получится!

И он умчался вниз, гулко топая в вечерней тишине.

Все лето фирма набирала обороты, а я отточенным движением приводила в порядок дела и мчалась на новые переговоры. В таком режиме пролетел июль, промелькнул август, и вот однажды, выглянув в окно, я поняла, что лето кончилось, и наступила странная осень.

Да, осень в том году была действительно странной: и погода, и окружающие вели себя чудно. Митька накупил мне кучу дорогих вещей: и деловой костюм, и шубу, и сапожки. В довершение ко всему он приволок флакон духов и поздравил меня «С днем листопада». Обалдев от всего этого изобилия, я нарядилась в обновки, накрасила губы и надушилась Шанелью. Алиса обошла меня, обнюхала и назвала космическим пришельцем. Валерия бросила все свои курсы и от безделья начала хандрить: она рассорила Антона со свекровью и попыталась выписать его из родительской квартиры. Странно вели себя все, включая правительство, расстрелявшее собственное гнездо с горбатого моста над древнею рекой.

Был обеденный перерыв, из кафешки уже тянуло кебабами, а мы с Артамонычем домучивали контракт. Хотелось есть, но в отличие от начальства, мы не могли сорваться на обед. Раз за разом я набирала Женеву и слушала короткие гудки. Открылась дверь, и в комнату вошла высокая худая женщина в затемненных очках. Я нацепила улыбку и приготовилась отвечать на вопросы. Как выяснилось, зря — дама молча прошла в кабинет начальника, покрутилась там с минуту, вернулась обратно и уставилась на наши с Артамонычем взъерошенные лица:

— Где шеф?

— Антон Дмитрич обедают, — ответила я, продолжая глупо улыбаться.

— В кафе его нет, — дама явно не спешила отвечать на мою улыбку.

— Сегодня они с братом обедают в «Серене», — я смутно ощущала право визитерши на информацию о братьях.

— Ах, вот как? — удивилась та, и гордо поплыла из комнаты.

— Жена, — ухмыльнулся Артамоныч.

— Строгая и неприветливая, — буркнула я сквозь гудки.

— Я слышала! — крикнула длинная тетка из самых глубин коридора.

Я ткнула пальцем в сторону двери и прошептала:

— Еще и ушастая!

Артамоныч приложил ладони к ушам, изображая слона, и так же молча произнес:

— А я все видела!

Тут мы оба не удержались и прыснули в голос.

Жена Антона навещала нас часто, и очень скоро я научилась узнавать ее по шагам. Моложавая и эффектная она страстно желала казаться светской, но выглядела простовато из-за своей хронической возбужденности. К нам, рядовым сотрудникам она относилась благосклонно, немного снисходительно и чуточку кокетливо. Со временем конфуз нашей первой встречи стерся из памяти, и мы с Артамонычем перестали корчить рожи за ее спиной.

Октябрь прокатился кровавыми всполохами.

Мятежные гимны накрыли страну. Москва потонула в слезах и дожде.

За окнами лило, ветер ныл и швырялся листвой. Ветки секли запотевшие окна, с набережной долетал протяжный стон машин. Порыв то усиливался, то затихал, давая передышку истерзанным ветвям. Рабочий день давно закончился, умолкли голоса, затихли двери, мир погрузился в шум дождя. При свете настольной лампы я дописывала письмо бабушке, подозревая, что дома этого сделать не удастся, потому что Алиса немедленно усадит меня за книжку или утащит играть. В моменты затишья я вскакивала с места, но тут же представляла себя под дождем в холодном темном переулке, и обреченно вздохнув, возвращалась за стол. Было жаль новых сапог, а от мыслей о мокрой одежде кидало в озноб.

Ветер стенал, распалялся все больше, пока не завыл, словно раненный зверь и не захлебнулся, дойдя до высшей точки. Все шумы разом стихли, и в наступившей тишине я четко расслышала чьи-то шаги. Шаги приблизились и смолкли, а секунду спустя на пороге возник Антон. Он протопал за стол Артамоныча, открыл свой кейс и выудил на свет бутылку коньяка.

— Как жизнь? — последовал мудрый вопрос.

— Жизнь прожита не зря! — ответила я, разглядывая сильно початую бутылку.

— Стаканы неси! — коротко приказал Антон.

— Сколько?

Он оглядел пустую комнату и, совершив математический подвиг, уверенно произнес:

— Два.

Я выставила два бокала и нехотя выложила на блюдце покусанную плитку шоколада.

— Выпьем немедленно! — пригрозил Антон.

— В такую погоду можно и медленно.

Он плеснул в бокалы, и молча опрокинул свой, не тратя времени на тост.

— А знаешь, у меня машину угнали…

— Жалость-то какая! — искренне посочувствовала я, — Это ж теперь пешком да по такой погоде!

Я быстро спохватилась, понимая, что несу чушь, сравнивая бытовые неудобства с потерей боевого коня.

— В Гаи ходил?

— Всех ментов на уши поставил, — устало произнес Антон, — Ты не торопишься? Посиди со мной.

— Посижу. Все равно под дождем мокнуть, так хоть напьюсь и не замерзну.

— Намек понял! — Антон вскочил с места и с готовностью освежил мой бокал.

Глядя в его отрешенное лицо, я уже поверила, что весь шоколад достанется мне, но в этот момент он сгреб его с блюдца, сунул в рот и с хрустом покончил со всеми надеждами.

— Как тебе у меня работается? — спросил он по-отцовски.

— Работы много, зато оклад небольшой.

— Ты молодец, справляешься! А оклад я тебе повышу.

— Отличное решение, главное, не забудь о нем завтра.

— Я о тебе никогда не забуду! — поклялся Антон и вытянул шею в поисках новой плитки.

— Нету больше! — тявкнула я и достала жвачку.

В комнату заглянул Александр. Увидел нас, покачал головой:

— Спаиваем подчиненных?

— Подчиненные спиваются добровольно, — вступилась я за начальника.

— А ты, подчиненная, собирайся домой, — велел Александр.

Антон возмутился:

— Куда это ты моего собутыльника увозишь?

— Собутыльнику к детям пора, а ты давай, вызывай такси! — и Александр решительно придвинул телефон.

— Ребята, возьмите меня с собой, мне одному сидеть скучно, — взмолился Антон.

— Иди домой, а то Амине позвоню! — пригрозил Александр.

— Жене не надо! Жена пусть дома ждет, у меня сегодня большая программа, — и Антон вылил в бокал остатки коньяка.

Александр рассмеялся:

— Какая там программа? Ты на улице был?

— Бывал, — ответил Антон и поежился.

— В такси и домой!

Александр хлопнул брата по плечу и обернулся ко мне:

— Ника, на выход!

Я побросала вещи в сумку и помахала Антону рукой, тот огорченно вздохнул и поднял трубку телефона.

К большому удивлению машину отыскали. Несколько дней Антон вылизывал свою «девятку», а потом вдруг приехал на новом СААБе.

Октябрь прошелестел листвой и тихо, не прощаясь, растворился за первыми ночными заморозками.

Позднее солнце с трудом пробивалось сквозь дымку, его холодные лучи не радовали и не грели. Мороз еще не успел подернуть ржавчиной листву, и она стелилась пестрым лохматым веером, шуршала под колесами машин. Артамоныч увлеченно ваял контракт, я рассматривала прилипший к окну желтый лист, начальство стучало карандашиком по столу, вынашивая планы грандиозной сделки. В создавшейся атмосфере телефонный звонок прозвучал словно выстрел, и Антон, забыв про статус, первым поднял трубку. Какое-то время он молча слушал, потом сорвался с места и выбежал из кабинета. Мы с Артамонычем переглянулись и вернулись каждый к своему занятию.

Первая половина дня прошла без приключений, а ближе к обеду проснулась Европа и тут же дала о себе знать целой серией звонков. Вслед за звонками полезли длинные языки факсов, народ выстроился в очередь за подписью.

С отчаяния я набрала Александра.

— Антона не жди! — отрезал он.

— А что нам делать со всей этой канцелярией? Мы тонем в факсах, Женева обрывает телефон, менеджеры задают вопросы, а мы не знаем, что им отвечать.

— Сейчас поднимусь, помогу разобрать самое срочное, — пообещал Александр.

Артамоныч взял со стола зажигалку и вышел из комнаты, я покопалась в столе и включила компьютерную игру. Александр все не шел, и я успела победить целую дюжину монстров, когда Артамоныч влетел в кабинет, дыша никотином и вестями:

— У Антона ограбили квартиру. Жена ввязалась в драку, теперь лежит в больнице.

Я ошарашено захлопала глазами:

— Кажется, у нашего шефа нелады с мирозданьем. Или черная полоса?

— Сейчас у всех нелады с мирозданьем, — весомо заметил Артамоныч, — но у Антона они какие-то глобальные.

Вошел Александр:

— Самые срочные факсы, договора на подпись!

Мы засуетились, зашуршали бумажками и совершенно выпали из реальности. Опомнились через час, когда за Александром закрылась дверь, а мы так и не задали ему ни одного вопроса о судьбе Антона.

Два дня мы сиротами бились над контрактом. Казалось, все нас бросили на произвол судьбы и факсов, а в пятницу утром явился Антон, привычно бодрый и веселый. Без лишних слов он приступил к делам, и до самого вечера мы заносили хвосты, объяснялись с Женевой, отвечали на письма, принимали посетителей и разгребали текучку. День получился настолько ударным, что не дождавшись шести, Артамоныч сбежал, оставив на столе пустую пачку сигарет да чашку остывшего кофе. Следом за Артамонычем уехал и Антон. Я шумно втянула носом кофейно-табачный букет и придвинула свежую стопку бумаг. Когда последний факс обрел свой перевод, в дверях появился Антон. Он уверенно прошел на место Артамоныча, сдвинул папки на край стола, а на их место водрузил бутылку «Мартеля».

— Не торопишься? — произнес он, скорей, утвердительно.

Я догадалась:

— Опять будем пьянствовать?

— Будем, — обнадежил он и присовокупил к бутылке увесистый пакет.

Пока я протирала бокалы, он извлек из пакета яблоки, лимон и коробку конфет.

— Я помню, как в прошлый раз ты пыталась зажать закуску. Вот, держи, и ни в чем себе не отказывай!

С этими словами он вынул из пакета большую плитку шоколада.

— Спасибо, господин начальник, а теперь, следуя доброй традиции, давайте повышать оклад.

— Не так часто, — возмутился он, — бери пока шоколадом.

— А в прошлый раз повысили, — заныла я.

— В прошлый раз мне машину вернули.

— А в этот раз ничего не вернули?

— Нет, — поставил он точку на всех разговорах.

Я смирилась с судьбой и даже помыла яблоки.

— Сегодня напиваться будем культурно, — пригрозил Антон, — поговорим о книжках, которые ты читаешь, потом объяснишь, зачем обозвала компьютер Тошкой, ну и в конце программы расскажешь, как познакомилась с Сашкой.

— Ух ты! — поразилась я, — Домой не пойдем?

— Это как карта ляжет, — ответил он и налил по первой, — Давай, колись, зачем мое имя на компьютер повесила?

— С чего ты взял, что оно твое?

— Так ведь Тошка…

— Это ты для брата Тошка, для жены, для Эллы своей Ильиничны. А для меня ты — господин начальник Денисов.

— Тогда не понял, — обиделся он.

— Тошкой зовут мою кошку-бандитку, арбатскую нечисть, которая терроризирует мой дом.

— Ну и дела… А зачем кошку моим именем назвала?

— Из лести! — процедила я.

— Тогда рассказывай, чего читаешь, — и он налил по новой.

Следующие пять порций коньяка я докладала про Кастанеду, про измененное сознание, нагваль и тональ. Когда бутылка подошла к середине, Антон начал понимать все про точку сборки и даже чуточку занагвалил.

— По регламенту у нас Сашка, — напомнила я, когда «место без жалости» к спиртному было успешно пройдено обоими.

Антон нахмурился:

— Лерка, подружка твоя, взялась выписывать меня из квартиры. Вот не сидится ей без интриг! Большей стервы в жизни не встречал!

Мне стало обидно за Валерию, которая, как мне казалось, на стерву пока не тянула. Так мелкая пакостница, интриганка, но не стерва. И я решила заступиться, чувствуя, как волна пьяной любви к человечеству подкатывает к горлу.

— Ты хоть знаешь, какая она ученица! Таких учениц и на свете-то не бывает!

— Это точно!

— А как она любит учиться! И вообще — это светлый, добрый человек, — меня уже несло по следам Остапа.

— Стоп, стоп, стоп! Вот с этого места поподробней, — вступил в дискуссию Антон, — Во-первых, никакая она не ученица, а проныра, — и в ответ на мой возмущенный жест, добавил, — У тебя есть соседка по имени Маша, так вот она за Лерку делает уроки. Нашла мне тоже ученицу! На самом деле, английский ты преподаешь доценту МГУ. Кстати, доцент тебе за это благодарен.

Я поразилась:

— Офигеть! Зачем ей это надо? Зачем платить за уроки, которые …, - я силилась найти определение той деятельности, что развернула Лера за моей спиной.

— Не напрягайся, ты не одинока, — усмехнулся Антон, — Она таким образом целое МГИМО дурачила.

В ответ я кисло улыбнулась и небрежно махнула рукой.

— Ну, с этими точно не выйдет!

— Вот тут ты права на все сто, — согласился Антон.

— Что ты имеешь в виду?

— Выпустили девушку твою на вольные хлеба.

— Допрыгалась, бестия! — констатировала я, заталкивая в рот довольно крупный кусок шоколада.

— Светлый человек, гений лингвистики! — скривился Антон.

Мне стало стыдно за свою наивность, я хитро посмотрела на Антона и с вызовом произнесла:

— В отличие от некоторых она знает Past Perfect!

— А это, между прочим, твоя вина, — завелся Антон, — Я тебя с каким условием брал на работу, а ну-ка вспомни!

— С условием совместного распития? — предположила я.

— Вот — вот, а еще обзывается! — прищурился Антон и потянулся за бутылкой.

— Опять закладываете пьянство за воротник! — в дверях стоял Александр и с видом нарколога озирал картину нашего морального падения.

— У нас уик-энд, — сообщил Антон и поднял бокал.

— Уик — чего? — переспросил Александр с поросячьим акцентом, и не дав нам опомниться, перешел в наступление, — Так вот как ты учишь английский язык!

— Ой, только не надо завидовать! Между прочим, у такого способа обучения есть масса преимуществ. Тащи бокал, буду делиться опытом.

Александр покачал головой:

— Нет, я к Лерчику еду — у нас сегодня праздничный ужин.

— По поводу?

— По поводу дня рождения твоей матери, болван!

Антон закрыл глаза и хлопнул себя по лбу.

— Пить надо меньше! — рассмеялся Александр.

— Так я же как раз по этому поводу! — сказал Антон и сунул в рот сразу пару конфет.

— Ника, на выход! — скомандовал Александр, — А тебя, алкаш, ждем завтра к обеду.

Я поднялась со стула, виновато посмотрела на Антона:

— Мне и правда пора. Если не поеду с Сашкой, придется тащиться на метро и отравлять вагон коньячными парами.

— Опять оставил меня без собутыльника! — проворчал Антон, — Ладно, иди и привет передавай.

— Кому? — удивилась я.

— Кому — кому, Тошке своей, — вздохнул Антон и закрыл недопитое зелье.

На выходных Москву накрыл первый снег, а бедный Альбатрос накрыла кучка чокнутых дизайнеров. В припадке авангардизма, эти модельеры от сохи повесили нам траурные шторы и облачили мебель в надгробные тона.

Первым моим желанием было перекреститься и немедленно впасть в уныние, поскольку теперь наш офис напоминал бюро похоронных услуг, а черные банты, внушали скорбь и сопричастность.

Исполненная чувств, я тихо просочилась на рабочее место и приняла позу немого сострадания.

Через минуту в комнату влетел Антон. Он замер на пороге, огляделся и мрачно произнес: «Кого хороним?».

Артамоныч, явившийся следом, напрягся, открыл было рот, но промолчал — как-то бочком протиснулся на место и долго не решался присесть в столь трудный для конторы час.

Когда прибыла делегация из Джакарты, мы уже немного освоились и даже начали шутить на тему пессимизма.

Два мальчикообразных господина и долговязый рыжий переводчик расположились в депрессивных креслах, уставились на черные банты.

Антон при виде гостей сразу сделался важным и повелел дать чаю и конфет.

Визитеры открыли рот, залопотали детскими голосами, а переводчик Кузя начал бойко объяснять нам чаянья гостей, их неукротимое желание осчастливить нас дарами острова Калимантан. Я разливала чай, а сама прислушивалась к их чудному диалекту, но чем дольше я слушала, тем больше удивлялась — то тут, то там выскакивали знакомые созвучия, слова и даже фразы.

«Мать честная!» — дошло до меня, — «Так это же английский!».

Мысль обдала кипятком и неприятно осела внизу живота. Кузя начал переводить Антона и последние сомнения лопнули, как льдинки в жаркий день.

Я тщетно напрягала слух, пытаясь уловить акцент индонезийцев… и понимала только Кузю. Господа из Джакарты шепелявили и подсвистывали в самых неожиданных местах, выдавали бредовые интонации и гарантированно отказывали мне в доступе в свой лингвистический мир.

Дверь тихонько открылась, и в комнату вошел седой красавец с профилем Тюдоров.

— Позвольте представить вам господина Фонтанна, нашего британского партнера, — прокаркал Кузя.

Британец извинился за опоздание, цветасто описал визит в наш дивный кафетерий и даже похвалил напиток под названием «отвертка».

Я за него порадовалась:

«Молодец партнер, не заморачивается переговорами, живет на полную катушку!».

Партнер подкрался ко мне и на ласкающем валлийском пропел о том, что хочет насладиться видом Третьяковки. Я подвела его к окну, ткнула пальцем в реставрационное безобразие и приготовилась к возгласу разочарования, но вместо этого, замечательный валлиец расплылся в улыбке и радостно изрек:

— Please, be my guide and show me every single sight!

Я с тоской посмотрела на теплую компанию переговорщиков и кротко проблеяла:

— If I could…

— Why not?

Пришлось поведать дорогому гостю о том, что с завтрашнего дня сижу на выставке кондитерских изделий и путеводной звездой его быть не могу.

— I am a great authority on sweets! — промурлыкал валлиец.

* * *

Ангар гудел и колыхался. В воздухе витал горьковатый привкус кофе, от прилавков тянулся вязкий шлейф корицы. Участники раскладывали образцы, оформляли стенды, проверяли готовность своих павильонов. Конкуренты шныряли вдоль прилавков, вынюхивали секреты и переманивали клиентов. Покупатели бродили по залу в поисках товара.

Часы летели шоколадным вихрем, аромат ванили надежно впитывался в поры, оседал на одежде, на волосах, и даже вернувшись домой, я продолжала чувствовать себя гигантской плиткой шоколада…

Уже на пороге Алиса обнюхала меня и потребовала пошлину. Я высыпала весь трофей на стол, и бабка с криками про диатез кинулась рассовывать его по тайникам. Алиса быстро набила карманы, юркнула под стол и зашуршала фантиком. Вскоре оттуда вылетела первая бумажка. Тошка погнала ее по коридору, а через мгновение мы услышали глухой удар о стену.

— Не вписалась! — констатировала Алиса и выкинула следующий фантик.

Я залезла в ванну и почувствовала, как воздух вокруг меня наполнился тягучим ароматом миндаля…

Всю ночь мне снились шоколадные пирамиды, ориентированные на западного потребителя, бисквиты и коржи, залитые глазурью, горы конфет и барханы какао, а над всем этим кондитерским Вавилоном кружил вселенский дракон по имени Гидрогенизация и норовил тяпнуть меня за ухо. Постепенно рокот усилился, карамельная глыба осыпалась мне на грудь, а дракон штопором пошел на таран. Я вынырнула из приторного марева и снова очутилась на кровати: Тошка лежала у меня на груди и тарахтела мне в самое ухо. Урча и подрагивая, она, кажется, наблюдала один из самых занимательных кошачьих снов.

Я поднялась, и Тошка выпустила когти, стараясь уцепиться за пижаму. Мягкий прыжок — и она на полу, как ни в чем не бывало, умывает свою заспанную мордочку.

Стукнула входная дверь, и два глухих удара возвестили о том, что Митька скинул ботинки. Он прошлепал на кухню, и вскоре оттуда донесся шум воды, грохот чайника, шипенье капель о плиту и хаотичное движение стульев.

Тошка бросила умываться и затрусила на звук. Митька тут же начал объяснять ей сложные финансовые схемы, а я повернулась на другой бок и провалилась в очередной корично-гвоздичный сюжет.

Утро встретило студеной синевой, узорами на окнах и хрустальным скрипом ветвей.

На остановке в общем ритме толпа выстукивала дробь. Троллейбус, пыхтя и отдуваясь, полз вверх по улице. Заметив транспорт, народ всколыхнулся, подался вперед, сзади насела грудастая тетка: она навалилась всем телом, уперлась подбородком мне в плечо, наддала пышной грудью. Ноги мои опасно заскользили, я покатилась под колеса, хватая рукой пустоту. «Кажется, все!», — пронеслось в голове, но тут чьи-то руки схватили меня за шубу и под дружный «ах!» выдернули на тротуар.

— Держись! — услышала я рядом, а в следующий миг толпа, давясь и охая, хлынула к дверям. Меня внесло в троллейбус и пришлепнуло к чьей-то мохнатой спине. Совершив кишечный спазм, троллейбус дрогнул, ухнул и тронулся с места. Полуживая, с клочком воротника в зубах, я проехала пять остановок. У метро троллейбус вырвало и, разом опустев, он налегке помчался к Соколу. Матерясь и отплевываясь, я опустилась на скамейку. Молодой человек, проскакал мимо меня, размахивая пуговицей:

— Трофейная! — крикнул он и нырнул в переход, и пуговица, спасшая мне жизнь, уехала с веселым незнакомцем.

Пунцовая от холода, я завалилась в павильон:

— Кофеин внутривенно!

— Откуда ты, деточка? — проворковал Ираклий Самуэлевич — любовь российской кондитерки.

— Из троллейбуса!

Я распахнула шубу, демонстрируя вырванный клок и отсутствие пуговицы.

— Жалко шубу! — завздыхали соседние павильоны.

— Жалко не шубу, жалко мужчин, которые позволяют такой девушке ездить общественным транспортом! — нахмурился Ираклий Самуэлевич.

Я чмокнула его в щеку и побежала в буфет.

Вокруг полным ходом шла подготовка к новому дню. Шоколадницы суетились у прилавков:.

Девочки из Самары украшали стенд и игриво поглядывали на Вовку Кулешова, нашего коммерческого директора, записного красавца, альбатроса и человека…

«Красный Октябрь» винтами выкладывал плитки.

«Бабаевка» расставляла шоколадных зайцев, а «Большевик» — мастерил сладкие домики, похожие на теремки.

Ираклий Самуэлевич обошел свой павильон, сделал несколько замечаний, глянул на часы, взял пальто из рук водителя и зашагал на выход.

Я улыбнулась ему вслед, толкнула Вовку в бок:

— Смотри, тебе «Волжанка» машет. Сгоняй, они конфет дадут…

Похоже, Вовка был не в духе:

— Смотреть не могу на конфеты! Они у меня уже во где сидят!

— А ты не ешь — отдай товарищам, — предложила я.

Вовка явно не спешил на зов самарских шоколадниц. Время шло, а вместе с ним таяли надежды на улов. Я наклонилась к Вовкиному уху:

— Ты их грильяж уже видел?

— Нет, а что?

— Нерядовая продукция! Стоит того, чтобы поднять свой зад и сделать несколько шагов.

Вовка нехотя оторвался от стула:

— Сейчас посмотрим, что там за грильяж!

Минут через двадцать хлынули первые гости. Завидев клиента, Вовка оживился, взбодрился и преобразился. Старик Кулешов отлично знал, что сказочно хорош и бессовестно этим пользовался. Он заводил разговор о погоде, незаметно переводил его в нужное русло, и не дав опомниться, завязывал деловые отношения. Под ревнивые взгляды технологов Вовка баюкал доверчивых клиенток и получал от них все, что хотел.

Моя работа начиналась с полудня, когда продрав глаза, заморский десант выползал на охоту. Большая часть ограничивалась простой разведкой, но были и те, кто серьезно изучал возможности рынка. И те и другие бесцеремонно совали нам брошюры и визитки, коих к концу дня скапливалась целая коробка. Начальство визитки просматривало, полюбившиеся оставляло себе.

Все утро Кулешов наводил мосты, а я пополняла запасы конфет, предчувствуя безбедное новогоднее застолье.

Ровно в час в компании своих восточных друзей явился и Дэннис Фонтанна. Он подхватил меня под руку и увлек за собой. И снова я не ошиблась на его счет — никаким товаром он не интересовался, образцов не смотрел и брошюр не читал — он без умолку рассказывал мне анекдоты и нарезал круги с резвостью арабского скакуна. Антон, завидев наш юбилейный дуэт, покачал головой и при первом же случае устроил мне разнос за самоволку.

— Это все он, — заныла я, — неугомонный агент ее Величества! Он все время меня подставляет!

— Сейчас мы заберем этого Бонда обедать, а ты займешься менее восторженными посетителями.

С этими словами он хлопнул Кузю по спине, отчего тот сделался красным и громко закашлялся. Уже через минуту расстроенный Дэннис в составе делегации отбыл на кормежку.

С уходом начальства жизнь снова наладилась. До самого вечера мы с Вовкой пили кофе, охмуряли клиентов, лопали сладости и складывали визитки в коробку из-под какао.

Антон явился на закате.

— В Альбатросе завал, возвращаемся в офисе, — констатировал он.

— Что, факсы заели? — злорадно улыбнулась я.

— Не то слово! Жду тебя завтра на рабочем месте.

Не дойдя до дверей, он обернулся:

— Ираклий говорит, тебя сегодня сильно потрепали.

Совсем не хотелось выглядеть сироткой, и я беззаботно улыбнулась:

— Какая-то тетка столкнула меня под колеса, но бдительная общественность спасла мне жизнь.

— Ну ты даешь! — Антон посмотрел на часы, — Собирайся, отвезу тебя домой.

Я покачала головой:

— Не нужно. Доберусь сама — час пик прошел, троллейбусы идут пустые.

Антон снял с вешалки мою израненную шубу:

— Не обсуждается, на выход!

После густой ванильной атмосферы морозный воздух струился чистым родником. Белая кисея искрилась в свете фонарей, слепила фары, обжигала лица.

Сквозь снежную завесу город казался призрачным и зыбким.

Ветер слагал свою сумеречную сагу, ей вторил вой далеких северных собратьев.

Пока Антон сметал с машины снег, я топталась в снегу и напевала про sweet harmony.

— Поедем домой или еще попоем? — поинтересовался Антон, и я послушно села в машину.

СААБ вздохнул и заскользил по снежным переулкам, свернул на Шмитовский, а там — на Шелепиху. Дома остались позади, с обеих сторон потянулся забор и старые кирпичные постройки. Дорога была совершенно пуста, и лишь однажды навстречу выскочил заблудший агрегат с подбитым левым глазом. Наконец, виражи закончились, и мы выкатились на прямую. Здесь стали попадаться автобусы и подснежники на приколе.

Снег толстым слоем выстилал нам путь, уличные часы из-под тяжелой белой шапки показывали половину чего-то.

Мы остановились на светофоре.

— Уже половина, — усмехнулась я.

— Половина чего? — отозвался Антон.

— Просто половина. Прямо как в поэме: мы дети полдороги.

— Мы дети светофоров и плохих дорог, — вздохнул Антон и включил передачу. Светофор оказался сломанным.

У дома мы остановились. Я подсмотрела на окна — в них горел свет.

— Муж ждет? — догадался Антон.

— Ага, обождался, — скривилась я, — Ну, до свидания. Спасибо, что довез!

— И это все? — протянул он разочарованно.

— Ладно, шеф, сколько с меня?

— Беги домой, — усмехнулся Антон, — и не опаздывай на работу! И береги пуговицы! — крикнул он в окно.

Машина развернулась и зашелестела вдоль улицы. Вдали раздался вой сирены.

Я разувалась в прихожей, когда из кухни вышла Марго:

— Думала, не дождусь. У тебя что, был скользкий выход?

— Не поверишь, тащусь с работы, — улыбнулась я.

— Маньячка! Я уже начала о тебе хорошо думать. А где твой муж?

— Вот у него, похоже, скользкий приход.

— Ты это серьезно?

— Боюсь, что да. Не знаю, что с ним происходит.

— Ну и дела! А я пришла проститься. С Алиской уже поболтала, с Ниночкой Петровной пообщалась, посмотрела, как она твою дочь пинками гонит спать, а та орет, что не заснет без маминых конфет.

— Так вот же он, грильяж! — я вытащила из сумки кулешовский пакет.

— Опомнись, кума, дитя твое спит! Ты же не станешь будить ее ради конфет?

— Что-то я совсем заработалась. Кофе?

— Давай, по маленькой.

Я поставила чайник, Марго села за стол и уставилась в окно на падающий снег:

— Завтра днем улетаю в Канаду. Если все получится, обратно не вернусь.

— Ты что, серьезно?

— Более чем. Документы подготовила, взятки раздала. Вылизала задницы всем бюрократам и шавкам, чтобы не тявкали в мою сторону.

— Ты едешь по работе?

— В первом приближении. Но я буду не я, если не выйду там замуж, — в глазах Марго появились знакомые чертики.

— Времени хватит?

— Лиланд уже разместил мое фото в местном брачном агентстве.

— Погоди, это что, твой канадский любовник разводит там деятельность? Что же он сам на тебе не женится? — удивилась я.

— Допустим, он женат, ну а кто ему мешает помочь боевой подруге?

— Высокие отношения! — вздохнула я.

Чайник уже надрывался, заполняя кухню густым белесым паром.

— Нормальный мужик, со здоровой психикой! — усмехнулась Марго, — Это не русский Васек, готовый бить морду за каждый твой взгляд.

До меня с опозданием дошел смысл ее слов.

— Так что, ты больше не приедешь?

— Я сказала, что не вернусь. Э, кума, ты же лингвист, чувствуй разницу! Приехать мне скорей всего придется. Все равно подготовленных документов не хватит, жопой чувствую, да и родители в Красноярске коммунизм достраивают.

— Тогда увидимся? — в моем голосе прозвучала почти детская надежда.

— А я еще не ухожу! — заржала Марго и достала из сумочки пачку сигарет.

Мы просидели допоздна, и я все норовила оставить Марго ночевать, но ей хотелось провести эту ночь в своей квартире, хоть и съемной, но привычной. Видимо, перед тем как круто развернуть свою жизнь, ей был необходим последний глоток постоянства. А может, она еще раз должна была убедить себя в правильности выбора, до конца вкусив вид обшарпанных стен и беспросветной Ленинградки за окном. Она все твердила про несобранные чемоданы, а сама рвалась в тот мир, где все ужасное и несправедливое уже произошло, где жесткие подушки хранили запах слез, а зеркала немую горечь отражений; в мир, пропитанный болью и страхом и оставшийся, как она верила, в жутком прошлом. Она должна была уехать не от друзей, не из гостей, а именно оттуда, из этого самого прошлого, воплощением которого стала однокомнатная квартирка на Ленинградском проспекте, где ее бросали, обманывали, предавали и продавали друг дружке достойные сыны своего отечества.

— Неужели завтра я увижу свет? — сказала она на прощанье.

— Ты имеешь в виду мир?

— Я имею в виду жизнь.

Утро ознаменовалось болью в голове и синяками вокруг глаз. Сказалась бессонная ночь, отъезд Марго и тревога за Митьку. Его приход я пропустила, но под утро сквозь сон услышала, как он говорит по телефону. Мне стало любопытно, кому он звонит в такую рань, поэтому я высунула руку из-под одеяла и сняла параллельную трубку. И что же я услышала? — Скрипучий Митькин голос и монотонные гудки, которым он усердно возражал.

На работе был полный завал, точь-в-точь как обещал Антон. Я металась от факса к компьютеру, от кабинета к кабинету и отовсюду возвращалась с новой кипой бумаг. Мысленно завидуя писаному Вовке, я вспоминала наш размеренный выставочный быт, добрые глаза Ираклия Самуэлевича и смешливых волжанок с их знаменитым грильяжем.

— Прекращай самодеятельность! — недовольный голос Антона вернул меня на землю.

Я посмотрела на факс, потом на Антона.

— Кто давал указания писать FOB? В порту сама разгружать будешь?

— Виновата, исправлюсь, — вспыхнула я, надулась и села править текст.

Обедать не пошла — аппетит пропал начисто. Когда Артамоныч ушел жевать баранину, я позвонила домой и расстроилась окончательно: Алиса обожглась о плиту и ревела во все горло. Бабка как всегда металась по дому, не зная, что делать. Митька традиционно спал. Я повесила трубку и уставилась в пол.

— Неважно выглядишь, ступай домой, — крикнул Антон из своего кабинета.

Я привела в порядок стол, выключила компьютер и занесла Антону готовые бумаги. Он пробежался по листку, поднял глаза:

— Уходишь?

— Но ты же сам…

— Сижу и думаю, зачем я это сделал? Ты не представляешь, как мне не хочется тебя отпускать.

— Я все доделаю, клянусь!

— Я не об этом, — устало произнес Антон и уткнулся в бумаги.

Я постояла минуту-другую и вышла, не дождавшись объяснений.

У самого подъезда я встретила понуро бредущего Митьку.

— Ты не спишь?

— Поспишь тут, когда все вокруг орут и воют, — проскрипел он, — Вот решил купить елку.

— Это ты здоров придумал! Давай выбирать вместе?

— Давай, будешь консультантом по мохнатым.

Мы прошли метров сто, и тут я вспомнила:

— Как там Алиса?

— Только забудет про палец, бабка тут же про него напоминает, — усмехнулся Митька, явно раздраженный тем, что его подняли в такую рань.

Рабочий день был в самом разгаре, но у елочного базара толпился народ. Гигантские пучки из куцых елок подпирали ограду, повсюду на земле валялись сломанные ветки. Красноносая торговка подсчитала выручку. Не долго думая, мы выбрали ель полохматей и веселенькую веточку в придачу.

— Мить, — вспомнила я, пока он расплачивался, — у нас завтра в «Праге» новогодний ужин, все будут со своими половинами.

— Во сколько?

— В семь. Пойдешь? — спросила я с надеждой.

— Это обязательно? Ты ведь знаешь, я не танцую.

— А мы и не будем, — произнесла я примирительно, — послушаем музыку, на других поглядим.

— Ладно, — сдался Митька, — Погладь мне белую рубашку.

Вечером в нашем доме светилась елочка. Алиса пела, забравшись под самые ветки, а подлая Тошка раскачивала игрушки и с любопытством смотрела, как со звуком «дзинь» они бьются об пол и превращаются в блестящий мусор. На кухне тайком от всех я заворачивала подарки и клеила к ним ярлычки. На «Люсе Николаевне» зазвонил телефон — Эльф поздравил меня с наступающим, а я рассказала ему про выставку, про сегодняшний полу-отгул, про оторванную пуговицу и гнусное поведение домашнего питомца. История с Тошкой его развеселила, он расслабился и даже описал свою поездку в Лондон.

— Привез тебе подарок и уже неделю катаюсь вокруг «Альбатроса», а ты оказывается, сидишь на выставке и давишься в общественном транспорте, — упрекнул меня Эльф.

— Прости, забыла предупредить — ухожу рано, прихожу поздно, падаю замертво. С этой работой совсем потеряла счет времени.

— Поверь, мне тоже неловко надоедать твоей маме звонками, — ответил он миролюбиво, — Так что давай уж как-нибудь договоримся.

— Прости, потом перезвоню! — крикнула я на бегу, потому что из комнаты донесся громкий хохот Алисы, означавший, что Тошка совершила нечто особенно эффектное.

Картина полностью оправдала мои ожидания.

Вся в мишуре с дождем на ушах, Тошка летала по комнате, норовя опрокинуть елку. Алиса лежала под деревом и дрыгала ножками. Бабка пыталась поймать серпантин и все туже затягивала узел на Тошкиной лапе. На новом вираже Тошка влепилась в балконную дверь, коротко хрюкнула и села на хвост. Мне удалось подхватить ее на руки и снять с головы золотое гнездо. Лапу распутывали уже всей семьей под злобное шипенье несостоявшейся снегурки. Освобожденный зверь забился под диван и сидел там до тех пор, пока на кухне не открыли холодильник.

Этой ночью я спала одна — Тошка меня презирала, а с утра пораньше выклянчила кусок колбасы и, довольная, свернулась калачиком на моей еще теплой постели.

Омлет еще не подошел, а в доме уже началась возня.

— Кому чай, кому кофе? — крикнула я с кухни.

Ответа не последовало, и я поняла, что Митька крепко спит, а остальные просто не слышат.

Я заглянула в комнату, но Митьки там не обнаружила, зато обнаружила на кресле красивое черное платье.

Дверь шкафа отворилась, и Митька с Алисой вывалились наружу.

— Не нашла! Не нашла! — закричала Алиса, а Митька павлином прошелся по комнате и замер, ожидая похвалы.

— Это мне?

— Сегодня вечером ты будешь лучше всех, — произнес он гордо.

— Вот это да!

Не отводя от платья восхищенных глаз, я стянула пижаму.

Алиса в предвкушении забралась на диван, поджала ножки и приготовилась хлопать. Митька пристроился рядом.

Я надела платье, сделала несколько светских проходов и маленький изящный реверанс. Митька охотно зааплодировал, Алиса закричала «Браво!».

Мать выползла на шум, презрительно поморщилась:

— Деньги девать некуда! Лучше бы ребенку игрушку купили!

Алиса покосилась на забитый игрушками шкаф и спрыгнула с дивана:

— Мама тоже хорошая девочка, ей тоже полагаются игрушки! — проворчала она и прижалась ко мне.

Ближе к вечеру начались сборы: Митька надел костюм и начал войну с галстуком, Алиса увидела, что я крашу ресницы, залезла ко мне на колени и принялась заглядывать то в один глаз, то в другой, сверяя увиденное с отражением в зеркале.

— Теперь нарисуй мне! — потребовала она.

— Детям глазки не рисуют, — резонно ответила я.

Алиса хитро прищурилась:

— Потому что не могут догнать?

— Потому что краска щиплется.

— Кусается?

— Да нет, у детей от краски щиплет глазки!

— А у взрослых?

— А у взрослых — не щиплет.

— Пап, мы с тобой дети! — гордо констатировала Алиса.

Митька сунул галстук в карман пиджака:

— У меня ничего не выходит.

— Ладно, что-нибудь придумаем. Попросим кого-нибудь из наших.

И мы пошли ловить такси.

В ресторане «Прага» было людно, играла музыка, швейцар пропускал избранных и преграждал путь непрошенным. Митька театральной походкой прошествовал в холл и что-то шепнул гардеробщику. Тот коротко кивнул и увел Митьку вглубь раздевалки. Пока я крутилась у зеркала, Митька преображался в кулисах. Скоро он вышел с завязанным галстуком и гордо поднятой головой. Я улыбнулась, глядя, как он вышагивает среди упитанных дяденек и нарядных тетенек — все тот же Митька, физтех и актер, заплутавший в лабиринте жизненных изломов.

Мы вошли в зал в тот самый момент, когда начальство завершало торжественную речь о сокрушительной победе Нового года над серыми трудовыми буднями. Артамоныч замахал нам рукой, и под любопытные взгляды гостей мы прокрались к столику.

— Я из последних сил отбиваю ваши места, где вас носит? — зашептал он, пожимая Митьке руку.

— Юр, ты как с другой планеты — в Москве снегопад, машину не поймать, а тут еще галстук… — тут я запнулась, увидев, как вспыхнули Митькины щеки.

Артамоныч посмотрел на Митькин галстук, ничего не понял и налил нам шампанского.

После обильных закусок и возлияний народ повеселел, загудел и даже пустился в пляс.

— Тебе, наверное, потанцевать хочется, — грустно заметил Митька.

Я посмотрела в его огорченное лицо и поспешила успокоить:

— Ты, Мить, за меня не беспокойся, здесь народ без комплексов, стесняться не будет.

Так оно и случилось. Стоило Митьке заняться несуществующим шнурком, как Артамоныч утащил меня танцевать. Не успела я присесть, как расписной Вовка удалым галопом подскочил к нашему столику. Антон и Александр кружили своих благоверных с видом завзятых страусов, народ попроще условностями пренебрегал, танцевал охотно и с кем попало.

Постепенно столы опустели, танцевальный марафон затянул всех, и лишь в президиуме две разодетые барышни со свирепыми лицами обсуждали семейные дела своих мужей. Александр разговаривал с важным банкиром и перепалки не замечал. Антон самозабвенно клеил в холле толстую Катьку и тоже не обращал внимания на схватку первых дам. Увидев меня, он отступил от объекта и смущенно кивнул. Похотливое выражение еще не до конца сошло с его лица, и мне сделалось тошно. Извинившись неизвестно за что, я развернулась и сбежала в зал, в тот самый момент, когда динамики ухнули, Киркоров обозвал свою спутницу банькой, а народ, подхватив разудалый напев, стукнул каблучком в горячий пол. Новоиспеченные пестики и тазики продемонстрировали знание текста, отменное настроение и бодрящий эффект алкоголя.

Неожиданно передо мной возникло бледное лицо Амины.

— Вероника, вы случайно не видели моего мужа? — прокричала она сквозь шум и грохот.

«Как же, видела, он сейчас в холле лапает младшего менеджера по торговле» — вертелось у меня на языке, но вслух я произнесла любезное «Увы!» и зашагала к столику.

Подали кофе, и разгоряченные кофеманы потекли к своим местам. Валерия и Александр таинственным образом исчезли, а на лицах Амины и Антона поселилось выражение крайней озабоченности.

Чем закончился скандал в верхах я так и не узнала, потому что сразу после кофе начала прощаться — стало нестерпимо жаль нетусовочного Митьку, заброшенную Алису и остатка вечера.

Новый год традиционно отмечали под пельмени и шанежки Люси Николаевны, а рождественскую неделю провели в бестолковом дуракавалянии.

Праздники неожиданно кончились, как это часто бывает со всем, чего ждешь слишком долго. В первый же день я серьезно опоздала на работу из-за перебоев с транспортом, но этого, кажется, никто не заметил: народ возбужденно гудел и шептался по углам. Ходили слухи о том, что Александр уходит из «Альбатроса» и создает новую фирму на паях со своим старинным другом и однокурсником Беляковым. Новость оглушила — я наотрез отказывалась верить, что жены могут так влиять на деловые отношения мужей, тем паче братьев. Вялотекущий разлад в семье вылился в циничную войну с гнилым душком и суетливой возней избалованных баб.

Весь день, затаив дыхание, мы ждали развязки, однако братьям хватило ума вести себя достойнее своих половин.

Вечером Александр устроил прощальный ужин, на который, помимо Антона, был приглашен лишь узкий круг, а именно: главбух, Артамоныч да я.

Светка, хорошенькая Сашкина секретарша, резала в приемной закуски. При нашем появлении она склонила голову и захлюпала носом.

— Светка, входи к начальству! — позвал Александр, — Нарезку на стол, сама — за стол, и кончай стенать! Ну вот, все в сборе! — возбужденно начал он, увидев наши понурые лица, — Прощаться будем весело и мирно.

Мы дружно сели на диван. Антон открыл «Бифитер», Александр зазывно булькнул «Джонни Уокером». Наступил момент истины. Говоря откровенно, я не пила ни того, ни другого, но тут оказалась перед выбором. Братья замерли с бутылками в руках — каждому хотелось знать, как распределились силы. Стало очевидно, здесь собраны самые ценные кадры, и их необходимо поделить. Светка протянула шефу свой бокал и вторично прослезилась. Артамоныч нахмурился и внутренне заметался.

— «Бифитер», — произнесла я внятно, — и если можно, с тоником — мне еще домой ползти.

Антон еле заметно выдохнул и наполнил стакан. Артамоныч последовал моему примеру, а главбух выступила на стороне виски.

— За нас! — бодро воскликнул Александр, и мы сдвинули бокалы.

Бифитер оказался напитком коварным, и с каждым глотком я все больше убеждалась, что засиживаться опасно. Сашка домой меня не повезет, памятуя мое предательство, Антон будет сидеть до последнего, пока не обсудит с братом все то, что невозможно обсудить на трезвую голову. Оставалось метро или такси. И то и другое требовало ясной головы, поэтому я вежливо простилась и поднялась из-за стола. Приходилось спешить: все вокруг предвещало погоню, а хищное начало побуждало к бегству. Я заскочила в кабинет, собрала свои вещи, набросила шкуру, вернулась к дверям…

Передо мной возник Антон. Он сделал шаг, прижал меня к себе, впился мне в губы с грацией завзятого вампира. Его руки бесстыдно обшарили спину, сбивая без того тревожное дыхание. «Совершенно иная драматургия отношений», — вспомнила я Эльфа, но в этот миг кошачий дух отдался блудному инстинкту, откликнулся на зов природы. Из глубины, из самых недр наружу вылез зверь, сладким языком лизнул наглеца прямо в рот.

Надрывно звякнул телефон, прервав этот слегка затянувшийся эпизод. Антон вздрогнул и разжал объятия. Сон кончился, зверь испарился, я очнулась, отступила на шаг…

Несколько лестничных пролетов и вот я на улице, во мраке тусклых фонарей мягко ступаю по нетоптаному снегу. На повороте Антон ловит меня за руку, сажает в такси, что-то громко кричит мне сквозь снег. Машина трогается с места, и его слова уносит ветер.

Лицо его тает за пеленой, и только пронзительный взгляд преследует меня сквозь снежную завесу.

Этой хмурой студеной зимой в «Альбатрос» пришло единовластие. Все деловые потоки слились в общее русло и покатились через наши головы. Москва погрязла в бандитских перестрелках и шальных деньгах. Наступила эпоха больших перспектив. Порой казалось, что лавина событий подомнет под себя «Альбатрос», но гордая птица стоически парила над землей. Средь мутных вод и шаткого равновесия я все чаще ловила на себе пронзительный Антонов взгляд и тут же прятала глаза. Неловкости не было, была лишь уверенность в том, что нужно выплыть, выжить и подняться над бурей.

Почти месяц ушел на реанимацию крыла и восстановление траектории полета, а к концу января мы воспарили вновь, набирая высоту с каждым взмахом могучих крыльев. Антон снова начал улыбаться.

Был четверг. За окнами мело, и дворники один за другим сдавали позиции. Мы с Артамонычем, подобно тем дворникам, тонули в бумагах и не замечали, как за минутами тают часы.

Артамоныч захлопнул последнюю папку, покачал головой:

— Опять дома влетит!

Я подошла к окну:

— А двор-то замело!

— Не могла сказать чего-нибудь поприятней! — проворчал он, — Обязательно в дорогу настроение испортить!

Он натянул пальто, подцепил портфель, пожелал всем удачи и вышел за дверь.

Антон не ответил — уже несколько минут он молча сидел у себя в кабинете. Я заварила чай, порезала лимон, постучалась, вошла:

— Five o’clock tea!

Антон оторвался от экрана, посмотрел на часы:

— Без четверти восемь? С ума сойти — только начали!

— Артамоныч уже и кончить успел, — сообщила я радостно.

— Везет ему! — грустно заметил Антон, увидев чашку, разом ободрился, — Чаек, весьма кстати! Присаживайся!

Я покачала головой:

— Ты жутко выглядишь- измотан совершенно. Попей чайку, а я пока доделаю контракт.

— Давай оставим все дела до завтра — я еле держусь на ногах.

— Сейчас мы вернем тебя к жизни, — я встала у Антона за спиной и с силой надавила пальцами на плечи.

— Постой! — он сбросил галстук, расстегнул воротник, — Вот теперь продолжай! — и мягко вернул мои руки на место.

Минут пять я усердно мяла Антону затекшие мышцы.

— Ну как, полегчало?

Вместо ответа он схватил меня за руки, рывком усадил к себе на колени.

— Попалась! — его пальцы пробежались по застежкам, после чего с легким шорохом с меня слетел весь гардероб, — Теперь не убежишь! — он поднял меня на руки и опустил на край стола. Плоть тугой тетивой уперлась мне в живот, и вдруг, утратив стать, поникла на глазах.

— Ничего не понимаю! — произнес он, тяжело дыша.

— Ты устал, это с каждым бывает…

— Только не со мной!

— Со всеми, — включила я материнский тон, — отдышись, приди в себя.

— Я не хочу приходить в себя! — в словах Антона поселилась паника.

— У тебя был трудный день…

— Нет, ты не понимаешь, — перебил он, — я в жизни никого так не хотел!

— У всех рано или поздно бывают осечки…

— Да нет же! — он сделал нетерпеливый жест рукой, — У меня проблемы обратного свойства, — он опустил глаза на полностью безвольный агрегат и тихо произнес, — Он уже месяц стоит в твоем присутствии.

— Умаялся! — хмыкнула я.

— Гад! — прошипел Антон и опустился в кресло.

— Не дергайся! Все обойдется. И кончай паниковать! Сейчас попьем чайку и решим все процедурные вопросы.

Я натягивала юбку, а сама думала о том, что мужики народ забавный, ранимый и страшно зависимый. Пускай потешит самолюбие байками о собственной силе, глядишь, придет в себя, чего-нибудь да сможет.

Но Антон так ничего и не смог. Новые подходы к снаряду успеха не имели, попытки остались не засчитанными, моя поддержка оказалась нерезультативной.

Он усадил меня в машину, завел мотор и тронулся с места, не проронив ни слова.

По дороге домой я пыталась шутить, чтобы поднять Антону настроение, но ни один его орган не дрогнул. Слегка озадаченная я простилась с Антоном, не делавшим попыток меня удержать, и вернулась домой, исполненная мыслей о том, что жизнь грешна, но согрешить бывает крайне сложно…

Рабочий день начался со звонка.

— Буду после обеда, — сухо сообщил Антон, — Записывай всех, кто звонил, информацию клади мне на стол.

— Допрыгалась, — вздохнула я, — теперь он меня уволит. Кто станет терпеть перед глазами свидетеля недавнего позора?

Я долго капалась в бумажках и мыслях и с каждой минутой скисала все больше. Расклеиться окончательно не давали звонки да картинки из нашего общего прошлого: теплый взгляд, попытки задержать меня после работы, почти болезненное прикосновение рук, шоколад на столе, разговоры ни о чем и маленькие пустяки, которые делают отношения особенными.

Артамоныч с утра отдувался в налоговой, Кулешов-Делон отбывал командировку в Самаре, а оставшийся без начальства народ активно пил кофе, курил и слонялся без дела. Моржеподобный Витька Баринов, начальник транспортного цеха, в одиночку вел корабль: хмуро поглядывал на бездельников, смачно ругал подчиненных и методично гонял курильщиков из своего отдела.

На обед я сбежала пораньше, спасаясь от собственных пакостных мыслей и нежелательной встречи с Антоном.

В кафе было пусто, и только в дальнем углу две тетки брезгливо копались в гарнире. В зале пахло горелой картошкой и еще какой-то кислятиной.

— Опять Сейфуллин мороженую картошку закупил, — жаловалась главбух своей тощей очкастой соседке.

— А ты проверь, чего гадать? — отвечала та, капризно оттопырив губу.

Я поздоровалась, и женщины приветливо кивнули:

— Давай, присаживайся к нам!

Я заняла свободный стул, взяла из вазочки салфетку и вытерла довольно сальную вилку. Официантка принялась метать передо мной тарелки.

Я замотала головой:

— Суп заберите, я его не буду!

Она вернула тарелку на поднос:

— Опять не то? Ну, и какой же суп ты ешь?

— Домашний, — призналась я.

— Что Юрий Артамонович, уже вернулся из налоговой? — поинтересовалась главбух.

— Нет, даже не звонил.

— Когда появится, пусть сразу же зайдет ко мне.

— Само собой, — кивнула я, дожевывая тертую морковь.

Дверь распахнулась, в зал вошел Антон. Он оглядел кафе, зацепил меня взглядом и направился к стойке.

— Саша! Сейфуллин! — позвал он громко.

Маленький хитроглазый Сашка выскочил из кухни, затанцевал вокруг Антона:

— Что будем кушать? Могу предложить отличный шницель, салат морковный, капустный, солянку…

— Я обедать не буду, — отозвался Антон, — Твоей мороженой картошкой несет на весь этаж.

— Это ты зря, — обиделся Сашка, — Картошка — высший сорт, девочки слегка передержали, вот и пахнет.

— Кончай закупать порченые продукты! Еще раз узнаю, вычту из зарплаты! — пригрозил Антон.

Сашка напрягся, открыл было рот, но сказать ничего не успел, потому что Антон повернулся спиной и зашагал от Сашки прочь.

— Приятного аппетита, девушки! — расцвел он у нашего столика, — Вероника, поехали, у нас встреча с канадцами.

— Дай ей поесть! — возмутилась главбух.

— Отъезд через пять минут! — сказал Антон и вышел из кафе, не дожидаясь возражений.

Я встала с места, поплелась к дверям, и все кафе сочувственно вздохнуло вслед.

СААБ урчал у самого подъезда, в салоне играла музыка: отчетливо слышались басы и чей-то писклявый фальцет. Я села в машину, и она тут же тронулась с места.

— Далеко? — спросила я.

— Тут рядом, — просто ответил Антон.

С Большого Каменного мы спустились на набережную и в плотном транспортном потоке поплыли вдоль реки. Упорное молчание Антона не предвещало ничего хорошего, а от стенаний Юры Шатунова сводило скулы.

Я сделала серьезное лицо:

— Что за фирма? Может, расскажешь, чем они занимаются?

Обронив равнодушное «Скоро узнаешь», Антон убaвил звук и начал лавировать между рядами.

Минут через десять мы припарковались у торгового центра и сквозь анфиладу магазинов прошли к небольшому ресторанчику, где за стеклянной витриной девочки в зеленых сарафанах и деревенских сорочках разносили гигантские пивные кружки.

Нас раздели и проводили к свободному столику.

Я удивилась:

— Встреча в ресторане?

Антон утвердительно кивнул и раскрыл меню. Я пробежала глазами названия блюд:

— Баварская кухня — священные колбаски!

— Это лучший пивняк в Москве, — заверил меня Антон, — Советую начать со свиной ножки.

Он подмигнул официантке и заказал себе пива.

Некоторое время мы молча ждали заказ, потом также молча жевали ножки с квашеной капустой и запивали ледяным бочковым пивом.

Время шло, а канадцы все не появлялись.

— Скажи, твои канадцы будут обедать отдельно?

— Как ты угадала?

— Просто, мы все уже съели.

— Тогда поехали.

— Куда?

— На работу.

— А переговоры?

— А мы с тобой уже поговорили.

— Выходит, мы все это время говорили? А ты, стало быть, и есть тот самый канадец?

— Умная девочка, — похвалил Антон, — пойдем, покажу тебе еще одно классное место.

Мы вышли из ресторана и снова окунулись в мир гламура и витрин.

Антон решительно толкнул большую дверь, я шагнула следом и очутилась в сладком королевстве. Фигурки из фарфора, коробочки разных мастей и размеров, тисненые ленточки, яркие бантики — все население вышло нам навстречу. Я всегда уважала красивые вещи, понимала, что стоящий продукт не упакуют абы как, а дурному товару не станут подбирать роскошный антураж.

— Выбирай! — скомандовал Антон, — Устроим тебе именины сердца.

Я прошлась вдоль прилавка, и мой сытый организм пришел в замешательство. И что же вызвало наибольший трепет? Конечно, трюфели с кокосовой стружкой!

— Теперь коробку!

— Эту, — возвестила я, — со львами.

Антон сиял:

— Ну, кто бы сомневался!

Продавщица упаковала конфеты и смастерила красный бант. Кошки заняли почетное место в центре банта, после чего коробка торжественно поплыла ко мне в руки.

— Алиске отдашь или сама съешь? — поинтересовался Антон.

— А мы с Алиской спрячемся под стол и слопаем все втайне от бабули.

— Тоже вариант, — согласился Антон, — меня не приглашаете?

— Боюсь, втроем под столом не поместимся.

Мы вернулись в офис и до вечера трудились каждый на своем месте. Злой голодный Артамоныч явился около шести, отчитался перед начальством, сгонял в бухгалтерию и тут же усвистел домой. Антон закрыл за ним дверь, повернул ключ в замке и решительно направился ко мне.

— Я все-таки настаиваю на решении процедурных вопросов, — сурово начал он, расстегивая мой жакет.

«Началось!» — в смятении подумала я, — «Теперь точно уволит!».

Однако, на этот раз все вышло удачно, и уровень наших отношений удалось поднять на должный градус. Очнулись уже на полу среди скомканных факсов. На улице было темно и лишь одинокий фонарь таращил в окно любопытный свой глаз. Я пошарила рукой и нащупала пушистый мягкий ворс:

— Шуба? — тревожно спросила я.

— Ага, — откликнулся Антон.

— Моя?

— Нет, это невозможно! — возмутился он, — какая тебе разница?

— Как это какая? С какой это стати моя шуба валяется на грязном полу?

— Во-первых, он не грязный, его каждый день чистят, а во-вторых, это моя дубленка, так что спите спокойно, дорогой товарищ.

— Тогда ладно! — смягчилась я и потянулась за одеждой.

— Ну, где это видано, — воскликнул Антон, поднимаясь вслед за мной, — я ей про чувства, а она мне про грязный пол!

— Может это у тебя такое хобби, — объявила я, застегивая пуговицу, — а у меня напольный секс впервые.

— У меня тоже, что с того?

— Ну, раз у нас двойной дебют — тогда прощается.

— Вообще-то это была твоя идея.

— Да брось, у меня никаких идей не было.

— А кто вчера вещал про неудобные позы, про скованность движений?

— Так я же, глупенький, о тебе заботилась, а ты меня взял и на пол расстелил.

— Ах, так! Не нравится на полу! Тогда пожалуйте в кресло!

На выходные Антон увез меня в симпатичный дом отдыха с видом на реку и застывший в тревоге лес. Не дав опомниться, он утащил меня в кровать и продержал там до обеда. Под этим натиском реальности развеялись последние сомнения насчет его завышенной самооценки. Весь день Антон не выпускал меня из номера и не давал далеко отползать от кровати. Заботливая официантка привозила нам тележку с едой, наливала шампанского и рассказывала о том, что происходит в мире. Ближе к вечеру мне удалось-таки вырваться на прогулку и мстительно обстрелять Антона свежими снежками, за что он повалил меня в сугроб и потребовал полного раскаяния с немедленной и безоговорочной капитуляцией.

— Давай договоримся, — начал он, поднимая меня из сугроба.

— Давай, — беззаботно ответила я.

— Что бы с нами не произошло, наши семьи не пострадают.

Я вскинула голову:

— В каком это смысле?

— Семьи — это святое, — весомо произнес Антон, — и мы их не разрушим.

Я посмотрела Антону в глаза:

— Причем тут семьи? Они и знать-то ничего не должны. Надоем — уволишь, это вопрос времени. Такие связи, как наша, обречены изначально, у меня нет иллюзий на наш счет.

Антон хмыкнул, смерил меня странным взглядом и вторично закинул в сугроб.

Вернувшись домой, я набрала себе ванну, залезла в воду, прикрыла глаза и позволила течению унести себя в другое измерение. Снаружи раздавались телефонные звонки, бабкино брюзжанье и топот Алискиных ног. Сквозь пелену забвенья долетали шумы внешнего мира, отголоски той жизни, что осталась за бортом, по ту сторону моей минутной слабости. Вода гудела и плескалась, тело парило в приятной пустоте, а мысли возвращались на опушку леса, туда, где еще сутки назад мы лежали в снегу и смотрели на звезды.

Открылась дверь, вошла Алиса:

— Эта вредная тетенька снова хочет достать тебя из ванны, — прочирикала она и сунула мне трубку.

Из трубки полился знакомый голос:

— Вероника, привет!

— Здравствуй, Лера, как дела?

Я едва ворочала языком, глаза слипались и меньше всего мне хотелось обсуждать проблемы дружного семейства.

— Как отдохнули? — хихикнула Лера.

Хорошенький вопрос, а главное, тактичный. Я подняла повыше руку, чтобы не утопить телефон.

— Что ты имеешь в виду?

— Брось, я все знаю, — послышалось в трубке, — Антон оплатил путевки через бухгалтерию.

«Бухгалтера надо менять», — пронеслось в голове, — «жаль только родственничков не поменяешь».

Я разлепила глаза и с трудом произнесла:

— Лера, у тебя других дел нет?

— Кстати, о делах, — спохватилась Лера, — ты не могла бы зайти к нам на минутку?

— Нет, не могла. Вообще-то я в ванной.

— Тогда вылезай — у Шурика к тебе серьезный разговор, — настойчивость Леры уже соперничала с ее бестактностью.

— Да какие дела у нас могут быть с Сашкой?

— Придешь — узнаешь! Давай, не тяни и не делай глупостей! — в голосе Леры послышались начальственные нотки.

— Да что в конце концов происходит? — не выдержала я.

— Хочешь новости про «Альбатрос» — суши скорее голову! — изрекла Валерия и победоносно повесила трубку.

«Похоже, расслабиться не удастся. Что-то явно не так. Сашка зря бить тревогу не станет. Информация может пригодиться Антону, но чтобы ее заполучить, придется идти к интриганке-Валерии».

Через час я позвонила в дверь, и Лера провела меня на кухню, усадила за стол, налила мне вина.

— В двух словах, пока мои досматривают фильм, — деловито начала она, выкладывая виноград, — Шурик сейчас работает с Беляковым, их бизнес процветает. Ты даже не представляешь, какие перспективы открываются перед ними! Так вот, ребятам срочно нужен хороший переводчик, и этим переводчиком можешь стать ты. Платить будут много, к тому же существует перспектива роста, — заученно тараторила Валерия, — Со дня на день освобождается место помощника, а это отличный шанс сделать карьеру. Пойми, «Альбатрос» обречен, он в любую минуту развалится — Антон без Шурки не потянет.

— С «Альбатросом» все в порядке, он не развалится, — вступилась я за фирму.

— Слушай ты Антона! Он тебе скажет что угодно, лишь бы удержать на месте, а когда фирма накроется, вы все окажетесь на улице. Себе-то он уже и должность присмотрел и переговоры провел, так что вы для него — лишь разменная карта.

— Зачем ты мне все это говоришь?

— Жалко тебя, — вздохнула Валерия, — Ты даже не представляешь, с кем имеешь дело. Антон — человек ненадежный, ему подставить — раз плюнуть. Думаешь, почему они с Шуриком расстались? Да просто Шурик не стал работать с таким партнером, как Антон. Вот Беляков — мужик порядочный, и уровень там совершенно другой. Хочешь загнивать в своем «Альбатросе», дело твое, только мой тебе добрый совет, беги оттуда, пока не поздно. У Шурки вакансия тоже не вечная. Тебя-то он знает и ценит, поэтому готов это место слегка придержать. Не тяни, решайся! — закончила Валерия и положила в рот крупную ягоду.

— Откуда ты знаешь про «Альбатрос»?

— Глупая, наш бизнес у всех на виду. Все друг про друга все знают, — она сделала глоток вина и тоном оракула произнесла, — Запомни, с Антоном ты все потеряешь!

Сашка показался в дверях, как всегда взъерошенный и немного заспанный:

— Вино пьем, виноград едим, меня не зовем.

— Шурик, объясни ты ей, — без перехода начала Валерия, — что с «Альбатросом» все кончено, с Антоном оставаться глупо.

Сашка сел за стол, налил себе вина:

— Могу предложить повышение и хороший оклад. В моем офисе ты сделаешь карьеру.

— А Беляков не возражает? — поинтересовалась я.

— Беляков — нормальный мужик, он ценит хороших работников. Под ним сейчас завод, перспективы колоссальные. Так что думайте, девушка, но не долго, — предупредил Александр, — «Альбатрос» обречен. Странно, что Антон тебе об этом не сказал.

Мы выпили еще вина, и я поплелась домой, всей душой проклиная человеческую подлость.

Утро выдалось ненастным. «Светлый старт и хмурое пробуждение», — вертелось у меня в голове. На работу идти не хотелось, даже любимый кофе показался скучным и невнятным.

Весь долгий путь до «Альбатроса» я мысленно представляла нашу встречу с Антоном и предстоящий трудный разговор. Меня то и дело толкали прохожие, а я закрывала глаза и вспоминала высокое черное небо да зубья сосен по краям.

Юрка Артамоныч встретил благой вестью: наш новый контракт подлежит доработке. До самого обеда мы правили пункт за пунктом, пока в глазах не замелькали насекомые, а запахи из кафе не возвестили об очередном капустном шедевре господина Сейфуллина. Юрка добил последнюю строчку и отчалил на обед. Я перевела результат его свершений, полюбовалась на готовый вариант, на вьюгу за окном, немного посидела с отсутствующим видом, потом включила автоответчик и поднялась из-за стола.

В дверях появился Антон. Был он свеж и бодр, дышал морозом и уверенностью.

— Ты куда? — беспечно начал он.

— На обед, — ответила я сухо.

Антон внимательно посмотрел мне в лицо и слегка нахмурился:

— Что-то случилось?

Я собралась с духом и выпалила фразу, которую вынашивала все утро:

— Обстоятельства круто изменились, и я ухожу в другую фирму.

— Уходишь? — не понял он, — Почему?

В ответ я выдала первое, что пришло в голову:

— Мне предложили хороший оклад…

— Я буду платить, сколько скажешь. Что еще?

— А еще перспектива карьерного роста, — произнесла я с вызовом.

— Какую должность ты хочешь?

— Дело не в должности и даже не в окладе, — вздохнула я, — дело в том, что я все равно уйду.

— Я тебя не отпущу, — спокойно ответил Антон.

Он взял меня за руку и отвел в кабинет.

— А теперь рассказывай! — потребовал он.

Я уставилась в пол и понуро начала:

— Вчера я встречалась с Сашкой…

— О господи, когда же ты успела? Нас до вечера не было в городе.

— Да, но Лера, кажется, в курсе всех моих передвижений.

— Черт бы ее побрал! — прошипел Антон, — Когда же она оставит меня в покое!

Я переждала первый всплеск и продолжила менее робко:

— Сашка говорит, что «Альбатрос» обречен. Он предлагает мне работу и хочет, чтобы я дала ответ до конца недели.

Все это время Антон напряженно смотрел мне в глаза, стараясь ничего не пропустить.

— Скажи, — произнес он еле слышно, — тебе со мной плохо?

— Причем тут это? — вспылила я, — «Альбатрос» идет ко дну, а ты ни слова не сказал! Почему я обо всем узнаю от Валерии? Оказывается, нас всех скоро выкинут на улицу, оказывается, фирма доживает последние дни! — крикнула я, давясь от обиды.

Антон посмотрел на меня долгим взглядом, открыл свой кейс, вынул пачку бумаг, разложил на столе.

— Бухгалтеру или юристу я бы показал бизнес-план. Но ты переводчик, а значит, считать будем вместе. Смотри!

Он ткнул пальцем в первый листок.

— Это наш последний контракт, ты сама его набирала, помнишь?

Я молча кивнула.

— В этом пункте указан объем поставки.

Я снова кивнула.

— Цена на товар пунктом выше, — продолжил Антон, — Вот тебе калькулятор, считай.

Я послушно произвела расчет и показала результат Антону.

— Вот инвойсы, а вот накладные. И это одна только сделка! А теперь решай сама, — подытожил он, — идем мы ко дну или нет?

— Но ведь Сашка… и весь московский сектор… Все говорят о твоей непорядочности!

— Я, кажется, знаю, кто автор идеи, — щеки Антона вспыхнули, в глазах блеснул недобрый огонек. — Да, я не олигарх и не мафиози, я не торгую энергоресурсом, все, чем я занимаюсь — легально. Пока… — усмехнулся он после короткой паузы, — Нас таких немного и все мы на виду. Подумай сама: если бы я хоть на миг пошатнулся, повел себя паршиво или где-то прокололся — ни одна приличная команда не стала бы со мной работать. А Лера — молодец, рассорила меня с женой, потом с матерью, с братом, теперь вот хочет лишить ценного сотрудника.

Я вскинула брови:

— Сотрудника?

— Мы ведь сейчас о делах? — напомнил Антон, и доверительно шепнул, — Кстати, если я распущу «Альбатрос», заберу тебя в новую фирму.

— Ты все-таки это сделаешь! — ахнула я.

— Не заводись! Я торжественно обещаю, что фирма протянет еще очень долго!

Антон молча собрал бумаги, захлопнул кейс, эффектно щелкнул замком:

— Ну, и какой оклад предлагал тебе этот засранец?