Отель «Камино Реаль», краса и гордость Акапулько, стекал по склону Мексиканского залива, повторяя рельеф местности. Каждая из трех комнат нашего номера занимала свой уровень и выходила на длинную тенистую террасу. Ветви деревьев создавали подобие шатра, птицы, населявшие кущи, оглашали сад чудными голосами.
В этой анфиладе комнат, залитой мягким рассеянным светом, я осознала, где гнездятся музы.
Первые дни, словно пара тюленей, выброшенных на берег, мы сонно взирали на мир. После обеда, прибитые солнцем, отползали немного вздремнуть, просыпались в три часа ночи и начинали ждать открытия кухни. На рассвете валились на пляж и с трудом высиживали там до полудня, обедали в местном ресторане и, разморенные, возвращались в номер. Просыпались глубокой ночью, ошалело смотрели на часы, потом друг на друга, понимая, что снова проспали все на свете, а к утру начинали терзать кухню мечтами о завтраке. Лишь на третьи сутки нам удалось войти в местный ритм дня и ночи. Мы не только проснулись в положенный час, но и наладили режим питания.
Успех придал нам сил. Еще до ночи мы отыскали агентство, арендовали там автомобиль, покатались по городу и ровно в десять завалились спать.
С первыми мексиканскими петухами мы отправились в горы.
И серебро, порой — молчанье…
Затерянный в горной гряде городок под названием Таско встретил нас тихо и по-домашнему сонно. С трудом верилось, что перед нами город — мечта, ювелирный рай, где все местное население занято производством художественных изделий, посуды и украшений из серебра.
Мы основательно прошлись по местным храмам, с их ясноликими фресками, посетили загадочный собор, пол в котором был выложен так, что казался подвижным, облазили рудники двухсотлетней давности, насладились видом шахт и вагонеток.
Центр города показался нам одной бесконечной витриной. На всех прилавках лоснились кубки, кинжалы, гигантские блюда. Редчайшей красоты подсвечники и статуэтки сверкали в солнечных лучах, играли бликами и уводили в мир пещер и горных королей. При виде несметных сокровищ мы ощутили коммерческий зуд и неодолимую тягу к роскоши. Азарт накрыл нас с головой и, не успев опомниться, мы до верху наполнили багажник. Грудь тут же расперло, щеки надулись, плечи расправились, появился апломб и другие симптомы растления.
— Да здравствует фамильное серебро! — крикнула я, поднимая над головой массивный кубок.
Антон кивнул и бережно погладил ножи по ацтекским рукояткам.
— На Новой Риге будет красивая кухня, — улыбнулась я мечтательно.
— Ты мне это брось! — пригрозил Антон, — У нас уже есть красивая кухня на Новой Рублевке…
В полночь шоры спадают, и эльфы садятся на ресницы.
Не бойся темноты!
Весь следующий день мы колесили по югу Мексики, заглядывали в каньоны, любовались пейзажами, покуда окончательно не потерялись где-то на краю пустыни.
Дело шло к ночи, и следовало срочно разобраться с картой, чтобы до темноты вернуться на дорогу. Стволы могучих кактусов обступили нас со всех сторон, их серые тени расползлись по ржавой закатной земле.
Я царапала карту ногтем, пытаясь определить наше местоположение:
— Мы едем на солнце, а это неправильно, нам нужен юг.
— Дорога выведет нас к трассе, — настойчиво твердил Антон.
— Это ты давно в России не был! — хмыкнула я.
— Похоже, здесь мы уже проезжали, — Антон озадаченно смотрел на пригорок, где исполинские кактусы выстроились наподобие «Стоунхенджа».
— Говорю тебе, мы ездим кругами!
— Надо выбираться, — вздохнул Антон и развернул машину, — Где там юг, говоришь?
Теперь солнце светило справа, и тени от кактусов падали прямо на нас. Мы въехали в расщелину меж скал и тут же оказались в глубокой тени. Нас накрыло так быстро, что мы не успели включить ближний свет. Мгла навалилась, густая и вязкая. Антон щелкнул выключателем, и в свете фар зазмеилась дорожка. Скалы нависли, словно грозные стражи, готовые схлестнуться и раздавить нас как скорлупку. Машина заурчала и поплыла вперед, подрагивая на ухабах. Из темноты нас обступали валуны, похожие на тварей из другого измерения. Воздух сделался плотным, будто все тени каньона слетелись в единый гигантский клубок. Мы вдохнули поглубже и нырнули в тоннель, за которым, казалось, кончается мирозданье. Несколько долгих секунд мы висели в пучине забвенья, потом скалы разъехались, мрак расступился, и мы выкатились на поверхность земли. Картина по ту сторону каньона заставила Антона выжать тормоз.
Солнце, сходившее за горизонт, последним лучом зацепилось за верхушки кактусов, и те, словно свечи, зажглись в темноте. Полыхнули отвесные скалы, зарделись расщелины, запылали кусты. Темная птица поднялась из-за холма и могучим крылом рассекла небосвод. Вслед за солнцем она опустилась во тьму, уводя за собой ускользающий день.
— Ну, где же камера! — Антон нервно шарил рукой по сиденью.
Я покачала головой:
— Не дергайся — не снимешь!
— Это еще почему?
— Через объектив все по-другому. А главное: начнешь снимать и ни за что не станешь частью этого заката.
Антон прищурился и хитро улыбнулся:
— Тогда я камеру отдам тебе!
Как только пустыня погасла, вдали за холмом взорвались огни. Подушка света повисла над трассой. Мы завели машину и легли на курс, и пустыня безмолвно уставилась нам вслед.
Еще несколько дней мы плескались в заливе, а потом переехали в Мехико, под ясны очи персонального гида по имени Мигель. Мигель оказался смышленым парнишкой, типичным потомком Эрнандо Кортеса. Он усердно водил нас по городу, воспевал историю края, а я стрекотала без умолку, традиционно исполняя перевод. На третий день наших странствий, я обнаружила, что Антон и Мигель увлеченно беседует.
— Оказывается, мы ленимся! — возмутилась я, — Оказывается мы умеем говорить по-английски!
Антон состроил виноватое лицо:
— На эту тему говорить умеют все.
Я вскинула брови.
— Да нет, ты не так поняла — мы говорили о текилле. Мигель учил меня, как правильно ее употреблять.
— С огромной пользой ты проводишь время! — хмыкнула я.
— Даже не сомневайся!
С этими словами Антон затащил меня в бар, усадил за стойку и заказал Маргариту со льдом. Пока я пила коктейль, он сидел рядом и молча ждал реакции.
— Что-то не так? — спросила я.
— Вкусно?
— Вкусно.
— Хочешь еще?
— Давай!
Антон заказал еще одну Маргариту и придвинулся ближе. Когда со вторым коктейлем было покончено, Антон разочарованно вздохнул:
— А Мигель обещал, что уже после первой Маргариты женщина бросится к тебе на шею.
— Передай своему Мигелю, что русская женщина с текиллы кидается только на мексиканцев. А со мной вообще история темная — я пьянею только с пива, которое не пью.
— Вот это облом! — протянул Антон, — Ничего-то эти мексиканцы не понимают в собственном самогоне!
На следующий день Мигель отвез нас к пирамидам. Под хмуры очи Кетцалькоатлей мы прошагали дорогой смерти и совершили великий подъем на пирамиду Солнца.
К последней ступени мои плечи превратились в жаровню, а лицо — в маску ритуальной жертвы. Где-то внизу пыхтел Антон, демонстрируя слабость сердечной мышцы. Несколько туристов уже лежало и сидело на священном пятачке. Некоторые умудрились впасть в транс. Я опустилась на камни, замерла в ожидании… Увы, блаженство не спешило сходить на меня в этом благороднейшем из мест. Я жмурилась и напрягала слух, но так и не смогла расслышать зова древних. Солнце нещадно пекло голову, не стимулируя в ней ничего, кроме мыслей об ударе. Я поняла — не суждено мне просочиться за предел. Вокруг сопели просветленные туристы, внизу копошились цветные букашки, карабкались и расползались по окрест. Расплавленный солнцем пейзаж парил в воздухе: чахлые деревца, унылая дорога смерти да пирамида Луны на фоне выжженного неба.
Тугой порыв ветра, взявшийся ниоткуда, ударил меня по лицу. Я снова прикрыла глаза, прислушалась: тотальное безмолвие, только запах пыли да стук крови в ушах, падение в бездонный акустический колодец … и вдруг из темноты из самих недр послышался протяжный ровный гул, взмывая и множась, он прошел пирамиду насквозь и быстро улетучился в зенит. В плену его вибраций я потеряла ощущение собственного веса. Мир вспыхнул мириадами крупиц. Никаких контуров — только мерцание и нега. Одна за другой полопались клеточки, и тело наполнилось пульсирующей радостью, мягкой и теплой. «Экстаз на атомарном уровне» — поняла я, когда воспарив над землей, обнаружила, что мир рассыпался на свет и краски, имени которым нет в языке людском. По обе стороны от меня оторвались от земли и воспарили два существа: девочка и мальчик, такие же пронзительные и лучистые, как сама жизнь.
— Посмотрите, как прекрасен мир! — выдохнула я сноп искр, и они закивали в ответ.
На пирамиду десантировались шумные японцы. Защелкали камеры, задвигались объективы и картина рухнула оземь. Я тряхнула головой, сбрасывая с век остатки неги.
— Пора идти, — сказал Антон, — Ты жутко обгорела.
С грацией скарабеев мы спустились к подножью и укрылись под сводами сувенирной лавки. От меня уже вовсю валил пар.
При нашем появлении прилавки оживились:
— Взгляните на обсидиан! — предложил сухонький древний индеец.
Я замахала Мигелю:
— Спасайте, ничего не смыслю в поделочных камнях!
Мигель подскочил к витрине, с готовностью застрекотал:
— Обсидиан — это материал, который в принципе не поддается обработке. То, что индейцы научились делать из него виртуозные фигурки — загадка всей цивилизации ацтеков. Перед вами золотистый обсидиан в виде обезьяньей головы. На самом деле — это священная чаша, испив из которой, вы зачнете дитя.
Я удивилась:
— Ацтеки страдали бесплодием?
— Да, на закате цивилизации проблема стояла особенно остро. Так что, если хотите ребенка, берите чашу, а не хотите, все равно покупайте — ваш муж, хлебнув из нее, будет всю ночь гоняться за вами вокруг ложа.
— Знаете, Мигель, мой муж и без чаши не дает мне заснуть.
Мигель с восхищением посмотрел на Антона, который увлеченно торговался с продавщицей, потом поговорил с худосочным индейцем и снова вернулся ко мне:
— Хосе говорит, эта чаша должна принадлежать вам. Так звезды встали.
Я громко рассмеялась:
— Ой мне, Кастанеды!
Индеец подмигнул подслеповатым глазом и расплылся в однозубой улыбке.
— Сколько вина в нее можно залить? — я с трудом подняла небольшой с виду сосуд.
— Литр — полтора… мы не измеряли, — Мигель отступил на шаг, прикидывая объем.
— Все нужно выпить за раз?
— Думаю, допивать не обязательно.
— Чего там можно не допивать? — довольный Антон появился с коробкой в руках.
— Вот, спаивают меня мексиканские товарищи, говорят, это чаша зачатия.
— Зачатия, говоришь? — Антон с интересом оглядел обезьяну, — Судя по объему, у ацтеков были проблемы с потенцией.
— Говорят, с бесплодием.
— Эту теорию явно придумали мужики, чтобы запудрить вам мозги. Почем отдаешь, отец?
И Антон принял позу испанского конкистадора.
На местной парковке нас обступили индейцы в национальных костюмах, то есть, местами одетые. Они трясли маракасами, били в бубны, воспроизводя саундтрек к фильмам про Гойко Митича. Поддавшись низменным инстинктам, я ощутила ритмический зуд и жажду свежих скальпов. Самый плечистый из индейцев протянул мне маракасы.
Антон скептически поморщился:
— Ну, и во сколько мне обойдется выступление жены?
— Посетите их ресторан, а за это Ники бесплатно сыграет квартет, — ответил Мигель и равнодушно отошел в сторонку, но я-то знала, что гиды накрепко повязаны процентом со всеми лавками и питейными заведениями своего маршрута.
— Давайте сделаем так: я поиграю в индейцев, а вы, Мигель, пообедаете с нами.
— Спасибо, — ответил Мигель, — почту за честь.
Десять минут я бесплатно била в барабан и трясла маракасами, а наигравшись, заказала себе бифштекс с кровью.
— Мне кажется, я начинаю понимать истоки кровожадности ацтеков, — объявила я, выныривая из тарелки, — Ваши ритмы, похоже, родом из древних ритуалов по загону добычи, а человеческие жертвоприношения — уже их следствие.
Мигель чинно выслушал мою версию и покачал головой:
— Человеческая жизнь у ацтеков не ценилась никогда. Наши дороги умощены костьми, а пирамиды залиты кровью.
— Вам, цивилизованным испанцам, это кажется варварством?
— Я — чистокровный ацтек, — улыбнулся Мигель.