Из роддома Антон привез нас на квартиру к матери. Большая светлая комната, бывшая Лерина спальня, дышала чистотой. Стараньями Антона наш новый интерьер казался милым и интеллигентным. Английский гобелен заменил собой цветастые обои, разившие наповал раскидистыми лопухами. На месте рыжего кислотного паласа лежал добротной выделки ручной ковер. Ядовитая палитра ушла в небытие. Аляповатые шатры, портреты голых девок отшвартовались на помойку, а стены облегченно вздохнули, освободившись от скверны. В квартире появилась красивая мебель, на окнах — шторы деликатных оттенков. Крохотная колыбель, пеленальный столик и стопка отутюженных пеленок смотрелись трогательно и душевно.
С нашим появлением квартира ожила: Алиса обживала свою комнату, где на новеньком письменном столе то в одном, то в другом порядке раскладывала книжки и тетрадки, Зося болталась по комнатам, заглядывала во все углы, вынюхивала запахи. Когда ей наскучило это занятие, она встала на задние лапы, прислушалась, сгруппировалась и мягко спружинила в детскую кроватку. Тут злые люди накинулись на бедное животное и выдворили его из комнаты. Зося страшно удивилась — ведь до сих пор ей дозволялись вылазки любого масштаба. Задрав хвост, она гордо протопала к миске, чтобы закусить этот странный инцидент.
В тот же день явилась патронажная сестра, цепким взглядом окинула наш интерьер и стала сетовать на низкую зарплату.
— Смотрите, беленький! — воскликнула она, увидев Малыша.
— А что такого? — обиделась я.
— Да вы не подумайте, просто сейчас это редкость. Последнее время хожу только к черненьким.
— Совсем черненьким?
— Нет, не совсем, — тут сестра проявила политкорректность и ушла от вопроса, — Как у нас с молоком?
— С молоком, как всегда перебор, — отрапортовала я.
— Придется сцеживаться.
Я тихо вздохнула, определившись с новым хобби:
— Есть молоко — и проблема у мамы, нет молока — и проблема у ребенка!
— Ну раз завели себе такие сиськи, так и майтесь с ними, а нам кушать подавайте, — сестра уже склонилась над Малышом, — Сейчас осмотрим складочки и обработаем пупок.
Она достала пузырек, окунула в него палочку.
— Советую обратить внимание на девочку, — шепнула она доверительно.
— А с ней-то что не так?
— Красные пятнышки на лице и руках. Проверьте ребенка — в районе краснуха.
Врач констатировал краснуху, и заплаканную Алису отправили к бабке. Мое сердце заныло от жалости, когда на пороге она обернулась и горько вздохнула:
— Теперь я вам стала совсем не нужна.
Я крепко прижала Алису к себе.
— Я тебя очень люблю. Ты мне нужна любая: и больная, и здоровая.
— Что ты делаешь! — завыли бабки, — У ребенка краснуха, хочешь заразить Малыша!
Я поцеловала Алису в лоб и прошептала, глядя ей прямо в глаза:
— Ты всегда будешь моей самой любимой девочкой.
— А Малыш?
— А Малыш будет моим самым любимым мальчиком.
— И ты меня не разлюбишь?
— Я буду любить тебя только сильней. Просто первое время мне придется сидеть с Малышом. Сам он ничего не умеет, и без нас пропадет. Ты ведь это понимаешь?
— Понимаю.
— Значит, ты поймешь, если я буду проводить с ним много времени?
— Я на тебя не сержусь, — произнесла Алиса, глядя в пол.
— Вот и молодец! — я взяла ее за руку, — Если я долго вожусь с Малышом — это значит одно — ему нужна помощь.
— А я смогу тебе помогать?
Алиса впервые подняла голову, с надеждой посмотрела мне в лицо.
— Знаешь, я очень рассчитываю на твою помощь. Как только выздоровеешь, вернешься домой, и вместе мы будем воспитывать нашего мальчика. Без тебя я не справлюсь.
— Правда? — улыбнулась она.
— Посмотри мне в глаза! — я наклонилась к самому ее лицу, — Теперь ты видишь, что я не вру?
— Вижу.
В глазах Алисы заиграли лучики, лицо посветлело, и повеселевшая, она побежала вслед за торжествующей бабкой.
Неделя выдалась авральной: уже с утра я погружалась в море дел и выныривала лишь для того, чтобы пообщаться с Алисой. Вечером с работы приходил Антон, валился без сил, но минуту спустя забывал об усталости и бежал к Малышу.
Элла Ильинична дежурила по утрам, давая мне возможность отоспаться, она суетилась на кухне, гуляла с Малышом и гладила пеленки. Когда карантин закончился, и Алиса вернулась домой, в моей душе воцарился покой. Теперь мы вместе готовили ужин, убирали квартиру, развлекали Малыша, подглядывали, как он спит, накрывали на стол и обсуждали события дня.
Будильник возвестил начало трудовой недели. Первым поднялся Антон, а минуту спустя заглянула свекровь.
— Опять не спим? — она склонилась над кроваткой и вынула оттуда Малыша, — Ну что, поехали ко мне?
Вслед за ними я вышла из комнаты, умылась, привела себя в порядок, приготовила завтрак, пошла будить Алису.
— Пора вставать!
Я потрепала ее по кудряшкам и невольно нахмурилась — плоский розовый волдырь на левой щеке странным образом перекосил черты лица. Я расстегнула на Алисе пижаму и сразу поняла: наши беды еще не закончились.
— Крапивница, — объявил педиатр и тут же объяснил, что болезнь эта не заразная, но имеет кучу опасностей и главная из них — отек внутренних органов.
Он наказал нам строгую диету, выписал препараты, велел внимательно наблюдать за девочкой и вызывать скорую при первых признаках удушья.
Весь день Алиса стонала и охала. Ее лицо все больше раздувалось и к вечеру уже напоминало водянистую маску: черты исказились и приняли неестественный вид. Я настрого запретила ей подходить к зеркалам и прикасаться к лицу. Пришлось долго объяснять несчастной девочке, что явление это временное, что через пару дней отек спадет и отражение станет прежним.
Ближе к ночи у Алисы начался жар. Врач скорой помощи сделал укол, послушал легкие, помял живот и наказал:
— Не оставляйте девочку! Следите за дыханием и при малейших изменениях, набирайте 03.
Я посмотрела в серое лицо Антона: нет, не боец — не спал уже неделю. Свекровь вторые сутки держится за печень.
— Переночуй у нас, — попросила я мать, — посиди у Алисы. Ты же слышала: с ней должен кто-то постоянно находиться. Я подежурю с Малышом, а ты посмотришь за Алисой. Я буду заходить к вам каждый час.
— Пусть спит с тобой, — предложила мать, нимало не смутившись.
— Да как же ты не понимаешь: Малыш всю ночь гуляет, когда голодный — плачет! У меня Алиса не заснет, а сон — ее главное лечение! — я заглянула в холодные глаза матери, надеясь разглядеть хоть каплю сострадания, — Послушай, я бы не просила, но на тебя последняя надежда. Антону с утра на работу, а он уже месяц не высыпается, Элла Ильинична дико устала, у нее новый приступ, она еле стоит на ногах, если не выспится — утром не встанет!
— Нет, не могу, — ответила мать, — У меня подскочило давление.
— Я куплю тебе любые лекарства! Всего одна ночь! Я никогда к тебе не обращалась!
— Мне нужно домой, — отрезала мать, — Я плохо себя чувствую, — и не оглядываясь вышла за порог.
Ничего, — улыбнулась я, глядя в вытянутые лица домочадцев, — Прорвемся. Мне все равно не спать, так что возьму Малыша и побуду с Алисой. Малыш на руках не кричит, а значит, все смогут выспаться.
— А ты? — спросил Антон.
— Потом посплю, когда пройдет опасность.
Всю ночь я просидела над Алисой: на время сцеживания относила Малыша в кроватку и тихо качала ее ногой.
К утру Алисе стало лучше: отеки спали, а вслед за ними и температура.
Антон заглянул ровно в семь:
— Ну, как она?
— Еще слабенькая, но дышит ровно.
В дверях появилась свекровь:
— Иди, поспи. Я укачаю Малыша.
Я добралась до постели, с минуту покрутилась в поисках удобного положения, и провалилась в мягкий сон без горечи и грез.
Мать, как ни в чем не бывало, явилась к обеду.
— Ну, как дела? Как Алиса?
Ей никто не ответил: я отвернулась к плите, Элла Ильинична демонстративно вышла с кухни.
— Что это с Эллой? — удивилась мать, — Какая муха ее укусила?
— Этой мухой стал твой вчерашний демарш.
Мать усмехнулась цинично и едко:
— У нее что, никогда не бывает давления?
— Может и бывает, но не тогда, когда ребенку грозит опасность.
Мать пожала плечами:
— Насколько я понимаю, ничего с твоим ребенком не случилось.
— Какой облом! А ты ждала сенсации…
— Ну, раз я больше не нужна, — вздохнула мать, — пойду домой. Вам, я вижу, хорошо и без меня. Думаешь, я не заметила, как вы все тут окрысились? С самого роддома не даете мне ребенка. Элла оттирает меня своим толстым задом, а ты не можешь защитить родную мать. Ладно, живите как хотите! Понадоблюсь — придете! — и тоном партийного работника добавила, — Алиска пусть звонит мне каждый день. Буду жива, схожу с ней погулять.
— Слушаюсь, — я взметнула руку к несуществующему козырьку и вернулась к плите.
Стойкий иммунитет плюс многолетняя практика, привычка утирать плевки, прощать и делать вид, что мне не больно — вот формула, спасавшая от слез, дававшая силы терпеть все мамашины козни и выходки, а рождение Малыша, недосып и усталость сделали меня невосприимчивой к новым укусам. Любовь к детям оказалась важнее комфортных отношений, мира любой ценой, вечных натужных компромиссов и попыток стать для нее, наконец, хорошей дочерью. Теперь приоритеты сместились в сторону семьи, ведь на моих руках росли два маленьких чуда, рядом с которыми было тепло и спокойно, для которых я берегла и силы свои, и чувства.
Антон и свекровь с индульгенцией не торопились. Их настороженность переросла в отчужденность, а следом — во враждебность. Так у моих детей стало одной бабушкой меньше.
Мать, конечно, не исчезла — она просто затаилась, выжидая удобного случая и занимаясь мелкой подрывной деятельностью. Алиса регулярно получала от нее инструкции по выживанию в тылу врага, выслушивала жалобы на подлую мамашу, на ее гадкий характер, непутевое детство и паршивое отношение к такой старенькой и такой немощной бабушке.
После таких бесед, Алиса садилась за стол, деревянными пальцами открывала учебник и до конца дня не реагировала на внешние раздражители.
Дни собирались в недели, сплетались в месяцы. Малыш учился сидеть, Алиса добывала знания, постигала нотную грамоту. Элла Ильинична совершала редкие вылазки в магазин и все больше погружалась в телевизор. Как-то раз она вернулась домой с пустыми руками и странным выражением лица. Загадочно улыбаясь и что-то напевая под нос, она прошла в свою комнату. Ни детский плач, ни вопросительные взгляды — ничто не привлекло ее внимания. Лишь час спустя она заглянула на кухню:
— Вероника, — неожиданно ласково начала она, и сердце мое сжалось от предчувствий, — сегодня я встречалась с Лерой. Мы с ней обо всем поговорили, вспомнили былые времена, всю нашу жизнь… — ее голос дрогнул, — Представляешь, я шла домой и плакала от счастья.
Она смотрела на меня, ожидая то ли поддержки, то ли одобрения. Ее глаза изливали тепло и нежность, о которых я и не мечтала, которыми не жаловали даже Малыша.
— Лера опять будет с нами, она сможет бывать у нас, позволит нам видеться с Женькой.
Свекровь произносила эти слова и, кажется, не верила в свою удачу.
— Заживем по-старому.
— По-старому?
Передо мной проплыл образ влюбленной в себя Леры. Я крепко зажмурилась, но образ не исчез, напротив, проступил еще отчетливей. Он затянул меня в дыру, увел в то далекое страшное прошлое.
— Женись на мне, Антон! — ядовитой струей Лерин голос просочился сквозь время, отравил мою новую жизнь.
Я громко хрустнула костяшками, тряхнула головой, картинка рассыпалась в мелкие брызги, и кровь от вонзившихся в душу осколков горячими струями засочилась по сердцу.
Я прижала к себе Малыша в нелепой попытке закрыть его от собственных воспоминаний. В этот момент я знала точно: никакой Леры здесь больше не будет.
Едва дождавшись Антона с работы, я выкатила ультиматум:
— На горизонте снова Лера! Выбирай: или она, или я!
— Про Леру не думай, — ответил Антон, — А вот с жильем у нас действительно проблемы, — его лицо потемнело, — Трудно делать прогнозы — не те времена. Деньги поступают с перебоями, и дом будет готов не раньше сентября. Так что ехать нам некуда.
— Думаешь, мы дотянем до осени, когда вернется Лера?
— Не вернется! — отрезал Антон, и на этот раз я ему поверила.
Услышав, что Леру здесь больше не ждут, свекровь пришла в ярость. Она обозвала Антона бесхребетным и удалилась, громко хлопнув дверью.
С этого дня наша жизнь изменилась. Теперь наш дом напоминал ристалище в канун сражения. Свекровь открыто восхваляла Леру, глумилась над Антоном, срывалась на Алису. Единственным светлым пятном оставался Малыш, но и с ним она почти не общалась, потому что с утра и до ночи торчала у Леры.
Малыш рос улыбчивым смышленым ребенком, и только благодаря детям моя безрадостная жизнь в доме свекрови окрашивалась в чистые тона. Стоило переступить порог детской, и быт, с его грязью, пороками и людскими страстями отступал на задний план. Мне улыбалось любящее лицо, ко мне тянулись маленькие ручки, а воздух наполнялся перезвоном капели. За окнами начиналась весна, просыпались звуки большого мира, совсем непохожего на затхлый мирок моей свекрови, душа открывалась навстречу порывам и я почти задыхалась от всего этого многообразия чувств. Каждый день, проведенный с сыном, становился для меня маленьким открытием. Я осознала: отношения «мама — сын» иной природы, чем отношения «мама — дочь». Я поняла, что эта связь имеет новую глубину и совершенно иные оттенки. Только родив мальчика, можно стать «матерью сына». Банально и в то же время ново. Впервые я ощутила абсолютную наполненность и завершенность. Благодаря сыну я узнала о себе много нового, мне открылось понятие безусловной любви. Поток, сходивший на нас в моменты общения, равнялся благодати, к которой стремятся самые ретивые гностики, а истинная радость не помнить себя оказалась полноценной заменой чувству собственной значимости. Когда я обнимала Малыша, мои желания реализовывались, как реализовывалась я сама: никаких помыслов, абсолютный покой и магия достигнутого. Наши души сливались в единое целое, и это целое начинало сиять изнутри светом состоявшейся гармонии. Все, чего лишила нас с Алисой моя вездесущая мать, все то, что она умыкнула в угоду своей ненасытной утробе, все доставалось мне одной, в то время, как свирепая хищная морда сидела в засаде, не приближаясь и не отравляя наше с сыном настоящее.
На дачу выехали рано — хотелось воздуха и тишины. Своих детей Лера к нам не пустила, зато доверила бесценную собачку. Собачку мы сдали обратно хозяйке, и разъяренная свекровь укатила в Москву.
Первое время мы наслаждались одиночеством, не опасаясь нашествия драгоценной родни, а в июне началась несусветная жара, и Антон привез на дачу старшего сына. Настороженный и зажатый, Эдик долго к нам приглядывался, держался особняком и совершенно игнорировал Алису. Заигрывать, вилять хвостом и улыбаться я не стала, тем более, искать путей сближения, и уже через пару дней мы вместе с Эдиком варили кашу и хохотали над проделками Малыша.
По утрам Антон уезжал в Москву, возвращался поздно, вымотанный и поникший. В его отсутствие я занималась детьми, коих теперь у меня было трое, по вечерам накрывала на стол и собирала обитателей на кухне. Там под уютным старым абажуром мы пили чай, обсуждали события дня и как могли, развлекали Малыша, который никак не хотел сидеть в детском кресле.
Иногда мы проводили симпозиум на тему «Александр» — искали Малышу достойный позывной, но так и не нашли удачной производной. Эдик пробовал звать его Алькой, но отзывалась только Алиса, а Малыш, как был, Малышом, так и оставался им до лучших времен.
Август полыхнул зарницами, прокатился запоздалыми грозами и канул вслед за летом.
Сентябрь навалился угрюмым дождем, сбил в стаи бездомных собак, поднял с асфальта дорожную грязь, выпачкал стены домов и стволы деревьев.
Хлесткие струи прибили траву и за считанные дни обнажили всю неприглядность газонов, размыли ямы на дорогах.
В размокшей листве зазияли хвойные проплешины. Крысиного цвета небо придавило Москву. Город поник, съежился и стал похож на картинку из депрессивного фильма.
Страну накрыл дефолт.
Что это за монстр я поняла не сразу — Антон всеми силами старался скрыть картину апокалипсиса. Всю мерзость происшедшего я осознала, когда вокруг меня стали ломаться хребты. Нам самим пришлось продать дом на Рублевке и обречь себя на проживание со свекровью — факт трагичный, но не смертельный, учитывая, что большинство наших знакомых за считанные дни лишилось денег, бизнеса, семьи… Антон устоял — он сохранил хладнокровие, увел в Европу все счета. Мы потеряли только дом. Что делать, не знал никто, в глазах у людей стояли страх и растерянность. Вокруг с шумом заваливались крупные фирмы, известные банки. Наш банк, рухнув с огромной высоты, подмял под себя и «Альбатрос», и еще с десяток кампаний. Заскрипел маховик власти и, словно дыба, поднял на себе еще недавно благополучный и плодородный слой российского бизнеса. Люди с перекошенными от боли ртами и вывернутыми суставами с криком проносились на нем куда-то вверх, чтобы на тыльной его стороне быть раздавленными, смолотыми в порошок и сгинуть в месиве из своих предшественников. Сильные, порядочные мужи, в отчаянной попытке прокормить семью, падали ниц, собирая крупицы. Те, кто не успел спасти счета, пускали пулю в лоб.
Моя свекровь из временной попутчицы превратилась в хозяйку дома, что не лучшим образом сказалось на ее характере. Ощутив свою власть, увидев растерянность в наших глазах, она включила командный тон, взяла за правило входить без стука и диктовать нам условия.
— Давай поступим так, — сказал Антон, протягивая мне платок, — дождемся выходных и поедем искать новый дом, — и, немного помолчав, добавил, — Жилье на Новой Риге мы с тобой еще потянем.
После разговора с Антоном я спустилась в киоск, накупила газет и журналов. Той хмурой осенью все полосы пестрели объявлениями о продаже домов и участков. Разорившиеся собственники активно сдавали недвижимость, ставшую слишком накладной. Подобно нам, многие продавали особняки, чтобы подыскать дома поскромнее и в менее престижных местах.
Нам повезло: после недолгих поисков мы выбрали довольно скромный (по Рублевским меркам) дом на Истре. Его владелец, бизнесмен средней руки, к моменту своего крушения успел достроить коробку и подвести коммуникации. Симпатичный фасад, крепкий фундамент, умеренная цена, а главное, полная свобода планировки, сделали объект весьма привлекательным. В считанные дни Антон оформил сделку и нанял команду, готовую сдать дом «под ключ».
Мы тут же ринулись навстречу недоделкам, грунтовым водам, будням новой стройки — всему тому, что держало вдали от свекрови.
Хозяйка строительной фирмы, субтильная блондинка с несвежим лицом и подростковой стрижкой, протянула мне стопку увесистых брошюр.
— Выбирайте образцы, — буркнула она и, как бы вспомнив некую формальность, представилась, — Татьяна.
— Вероника, — отрекомендовалась я.
— Знаю.
На этом поток ее любезностей иссяк, и с прыткостью, достойной верхолаза, она вскарабкалась по шаткой лестнице.
— Здорово забирает! — присвистнул Антон и проводил атаманшу восхищенным взглядом.
Атаманша обследовала крышу, второй этаж, спустилась вниз, прошлась по цоколю, обозначила недоработки, поговорила с электриком, поругалась со стекольщиком.
— Теорию затягивать не будем, — заявила она, — Обговорим детали и начнем работу.
Свое слово Татьяна сдержала — за пару недель коробка превратилась в дом: заработали коммуникации, исчез строительный мусор, комнаты, одна за другой, обрели жилой вид.
Дни напролет мы мотались по выставкам и складам, а так как машину Татьяна водила кошмарно — шофером работала я. С утра мы выезжали на охоту, а к полудню успевали облазить пол-Москвы, которую Татьяна знала еще хуже, чем правила вождения.
В те редкие часы, когда Малыш давал поспать, мне снилась керамическая плитка, баллоны с красками, душевые кабинки и ванны типа «джакузи».
В ноябре у Алисы начались каникулы, и чтобы не торчать на глазах у свекрови, мы выбрали агентство понадежней и оплатили чей-то тур. Татьяну оставили командовать стройкой, а сами вылетели на острова — смывать в океане печаль, греть на солнце озябшие души.
По возвращении в Москву меня ждал неприятный сюрприз: в наше отсутствие свекровь затеяла перестановку. Присутствие Леры уже наблюдалось повсюду, ее дух витал даже в детской, которую она успела тщательно обшарить.
Я убралась в квартире, перестирала белье, перемыла игрушки, а когда стало легче дышать, отнесла Малыша в его комнату, уложила в кровать:.
Спи, мой Малыш, крепко и сладко. Твой сон будет тих и беспечен, ведь я не дам его нарушить. Ты вырастишь большим и сильным, ты станешь мудрым, а я с замиранием сердца буду следить за тем, как ты растешь. Сначала ты научишься ходить, и для меня это станет событием. Потом ты начнешь говорить, и я буду ловить каждый звук, я буду записывать и перечитывать твои забавные словечки. Твои недуги я заберу себе, ушибы нежно поцелую, и они перестанут болеть. Я поведу тебя в школу, и победителем ты вступишь на сцену взрослой жизни. Твои успехи станут мне отрадой, твои потери мы разделим пополам. На выпускном балу ты будешь лучше всех, и самая красивая девочка гордо пойдет танцевать с тобой школьный вальс. Потом в твоей жизни случится весна, ты разглядишь ее и дашь ей имя, и в первый раз ты будешь с нежностью смотреть не на меня. Я порадуюсь за нее, потому что твоя любовь — это великое чудо. А когда гордая и умная женщина уведет тебя из дома, я буду ждать твоего звонка. Я буду страшно гордиться тем, что мой сын стал главой семьи и тихо плакать от счастья, услышав твой голос. Ты пойдешь по жизни с высокой головой, потому что камешки из-под твоих ног уберу я. Ты, конечно, набьешь свои шишки, но они не будут саднить оттого, что достались тебе от матери. В жаркий день я закрою ладонями солнце, в темноте я зажгу ночничок, чтобы ты смог найти дорогу домой. Твоя мама всегда будет рядом. И сколько бы тебе не исполнилось, ты всегда будешь ее Малышом. Спи, мой Малыш, крепко и сладко…
Ноябрь в доме у свекрови сделался месяцем выживания. Имя Леры стало лейтмотивом всех наших разговоров. Я научилась сглатывать его, не морщась, а Антон наловчился с бесстрастным видом выслушивать гимны дивной Лере, не слыша при этом ни слова. Недели напролет свекровь шумно вздыхала и сокрушалась о том, что миновали благостные дни, и наступила эпоха затменья. Она скорбела о былом, пророчила беду, грозила пальчиком и предсказывала, что не забыть Антону ни Леры самой, ни телес ее, прилюдно оголенных в бане. Я долго не могла понять, зачем свекровь все время возвращает нас к тому плачевному стриптизу — фигура Леры слишком далека от совершенства и точно не прельстит капризного Антона. Потом дошло: свекровь не допускает даже мысли, что у Леры может быть отвислый зад и кривые короткие ножки.
В конце концов я не сдержалась:
— Может, хватит про голую Леру! Давайте лучше о книгах или о картинах.
— А ты все ревнуешь! — злорадно сощурилась Элла Ильинична, — Боишься, что Антон сбежит к Лере. Успокойся, он ей не нужен — у нее теперь другая семья, не в пример твоей.
— Ах да, Паша на раздолбанном Мерседесе!
Свекровь вздернула нос:
— Нет, Лера купила ему БМВ.
Я рассмеялась:
— Вот это брак! Похоже, эти двое действительно нашли друг друга!
— Ну почему ты все время язвишь? Тебе обидно, что у Леры все в порядке? Какая же ты все-таки завистливая!
— Мне кажется, о настоящем счастье так громко не кричат.
Свекровь оглядела меня с ног до головы и презрительно выплюнула:
— Тебе-то уж точно похвастаться нечем.
— Вот я и молчу.
— И правильно! — кивнула Элла Ильинична, — Лера — прекрасная мать и жена. Поучилась бы у нее!
— Поучилась чему? — вспыхнула я, — Как детей бросать? Или таскаться по притонам?
Свекровь задохнулась, услышав святотатство. Она силилась что-то сказать и не могла, ведь перед ней был еретик, поправший божество. Ее глаза горели праведным огнем, душа пылала жаждой мести. Мне полагалось гореть на костре, но такая расправа никак не вязалась с устоями нашего века.
«Расстрел через повешенье», — ждала я от нее, но, о едва отдышавшись, она закричала:
— Вот потеряешь мужа или сына, тогда и будешь нас судить!
Я вмиг остолбенела. Женщину, сие изрекшую, нельзя было считать вменяемой.
— Вы себя слышите? Вы понимаете, что говорите? Вы пожелали смерти собственным сыну и внуку, только затем, чтобы наказать меня!
— А ты к словам не цепляйся! Ты лучше думай, как разговариваешь со свекровью!
— А я больше не буду.
— Чего не будешь? — в ее глазах мелькнул победный блеск.
— Со свекровью разговаривать! — и, не дожидаясь ответа, я повернулась спиной.
— Алиса, собирайся, живо! И помоги мне с Малышом!
Пока Алиса одевала брата, я молча укладывала вещи. Первым делом проверила ключ от машины, упаковала банки с детским питанием, учебники, зубные щетки, надела Алисе портфель, одной рукой подхватила дорожную сумку, другой притихшего Малыша.
— Уходим, Алиса! — тут я решительно толкнула дверь ногой, — Пора выбираться из этой трясины!
Мебели в доме еще не было, зато вода и свет имелись в изобилии. Я усадила детей на ковер и набрала телефон нашей амазонки:
— Таня, я въехала в дом, и мне срочно нужна детская кроватка.
— Оперативно! — усмехнулась Татьяна, — Жди, сейчас приеду.
Действительно, не прошло и часа, как Татьяна позвонила в дверь. Она прошла в комнату, уселась на один из двух имевшихся стульев, вынула сигарету, помяла ее в руках, покосилась на Малыша и сунула обратно в пачку:
— Хочешь, чтобы я помогала, рассказывай!
И я рассказала ей все. Татьяна слушала, кивала, время от времени поднимала брови, хмурилась и усмехалась, короче, проявляла все положенные чувства.
— Антону звонила?
— Он недоступен.
— Понятно. Тогда поехали за кроваткой.
— Куда?
— В магазин. Насколько я понимаю, свекровь тебя обратно не пустит.
— Да я и не вернусь!
— Тогда поехали!
— Нужно поймать грузовую машину.
— Уймись, — оборвала она, — Ты со своей свекровью совсем чокнулась. Мы оформим доставку на дом.
— Наивная! Думаешь, они доставят мебель в день покупки?
— Это ты наивная, — огрызнулась Татьяна, — мы не собираемся покупать, что попало. Мы купим такую мебель, которую доставят в тот же день.
— Так ведь это и есть что попало!
— А тебе не все равно, на чем спать? — усмехнулась она.
— Вообще-то нет.
— Вот и оставалась бы у свекрови! — она встала со стула, заходила по комнате, — Купим тебе кушетку, поспишь пока на ней. А когда приедет мебель, отправишь кушетку в баню, выбросишь на помойку или подаришь мне…
Я покачала головой:
— Ох и достанется мне от Антона!
— Не тебе, а нам, — вставила Татьяна, — Грузи детей, поехали за койко-местом!
С этого дня у нас стало еще одной бабушкой меньше. Свекровь предала нас анафеме и погрузилась в торжественное небытие. Татьяна наладила с ней контакт и взвалила на себя роль посредника при перевозке детских вещей.
— Ценный работник наша Татьяна, — поделился Антон, когда закончились все дрязги со свекровью, — Придется взять ее в новую фирму.
Я положила ему руку на плечо:
— Давай обставимся, отметим новоселье, а должности раздашь потом.
— Да, ты права, ребята сдали дом в рекордный срок. Бригаду надо поощрить! — постановил Антон и открыл сайт с адресами ресторанов.
Стены банкетного зала живописали о подвигах усатых горцев, столы ломились от традиционных блюд, эстрада роняла слезу по курортам Кавказа.
Мы выпили тост за достоинства дома, потом за каждую из комнат, поговорили о садах, альпийских горках, саунах и банях.
— Поработали ударно! — похвалил Антон.
— Рады стараться! — отозвалась Татьяна.
Антон подлил ей коньяку:
— К новому году подвезут агрегат, так что, жду тебя на открытие бани!
— Посылаешь в баню, после всего, что я сделала? — рассмеялась Татьяна и запрокинула рюмку.
Черноглазый квартет напрягался недолго — уже к восьми он зачехлил инструмент и затопал на выход. Народ огорчился и начал роптать. Самые подпившие затянули хоровые застольные хиты, но получилось из рук вон плохо. И тогда Антон выдвинул мою кандидатуру.
— Ника здорово поет украинские песни, а еще Есенинские романсы.
— Спой, Ника! — загудел народ.
Я не стала ломаться и запела одну из любимых бабушкиных песен. Народ притих: одни почувствовали зов крови, другие вернулись в далекое прошлое, третьи уныло уставились в рюмку. На последнем куплете я обернулась к Татьяне и тут же дала петуха. Вот это да! Вот это мастер-класс: пока я развлекала публику, они с Антоном целовались! Я дотянула песню до конца и поднялась из-за стола.
— Пойду на воздух. Голова разболелась.
Внутри клокотало и жгло. Было больно, а еще дико. Дико оттого, что при всем своем цинизме Антон не позволял себе подобных выходок! Все это выглядело подло и довольно мерзко. Я вышла на улицу, отыскала скамейку, присела на нее и задумалась. Минут через десять из ресторана повалил народ. Гости стали прощаться и расходиться по домам. Антон усадил Татьяну в такси, увидел меня, подошел:
— Как твоя голова?
— А как целуется Татьяна? — произнесла я сквозь зубы.
— Я перебрал сегодня. Извини.
— Ах, значит, извини! Так вот, не извиняю!
— Послушай, я даже не понял, как это случилось. Ну, поцеловала она меня, что из того?
Я посмотрела в его бесстыжие глаза:
— Ты в самом деле тупой или просто прикидываешься?
— Пойми ты наконец, это была случайность. Ну, выпил лишнего…
— И ты считаешь это аргументом?
— А почему бы нет?
— А в следующий раз ты выпьешь больше и полезешь к ней в постель?
— Не нужно утрировать! — огрызнулся Антон, — Так можно договориться до чего угодно.
— Это с твоей философией можно докатиться до чего угодно! Не смей брать эту сучку на работу!
— А в бизнес ты не лезь! — отрезал Антон.
— Это теперь называется бизнесом?
— Прекрати, я сказал! У меня итак проблем по горло. Не видишь, как мне тяжело?
— Вижу! — рявкнула я, забираясь в машину.
Несколько дней Антон пытался загладить вину: оправдывался, каялся и клялся, что все получилось до крайности глупо, что Татьяна — не женщина, а всего лишь работник. В конце концов он утомился и принял позу оскорбленной добродетели.
Всю неделю мы дулись, как мышь на крупу, а в субботу приехала долгожданная печь. Рабочие установили агрегат, повесили табличку «С легким паром!» и укатили пропивать чаевые.
— Ну что, опробуем? — предложил Антон.
— Зажигай! — скомандовала я.
Пока грелась баня, Антон замачивал веники, я заваривала чай, Алиса делала уроки, Малыш спал в своей комнате.
Я приготовила банные простыни, порезала лимон и громко объявила:
— Можно делать первый заход!
Антон оторвался от экрана:
— Ну, я пошел!
Алиса свесилась с перил:
— А я? Я тоже хочу погреться.
— В порядке общей очереди! — рассмеялся Антон, — Сначала мальчики, потом девочки.
У ворот просигналила машина.
— Ты кого-нибудь ждешь? — спросила я, и Антон покачал головой.
Калитка распахнулась, во двор вошла Татьяна. В свете фонарей она казалась героем черно-белого комикса о вампирах. За спиной вампирши маячил симпатичный брюнет с веником под мышкой.
Антон открыл входную дверь.
— Париться звали? — жизнерадостно осведомилась Татьяна, и брюнет кинулся снимать с нее пальто.
Тут в мою душу закралось сомнение:
— А может это в самом деле был несчастный случай? Уж больно дико смотрится Антон в дуэте с помятой облезлой Татьяной. Вот ведь, пришла с мужиком, ведет себя как ни в чем не бывало, а значит, даже у таких как она имеется личная жизнь.
— Алик, — представился брюнет и протянул бутылку водки.
— Давай, Ника, сообрази чего-нибудь на стол, — вступил Антон энергично.
Он похлопал меня по спине и, довольный, вернулся к гостям:
— Пойдемте, покажу вам дом.
Я распахнула холодильник, а делегация двинулась вверх по ступенькам. При виде гостей Алиса захлопнула учебник и тут же увязалась за экскурсией.
Минут десять гости бродили по дому, заглядывали в комнаты, обсуждали интерьер, а нагулявшись, дружно десантировались в столовую. Я дернула Татьяну за рукав, указала на откровенные ляпы в отделке, как выяснилось, зря — вид у нее был явно отстраненный: она не слушала моих претензий, смотрела только на Антона, вещавшего про свой коммерческий проект.
— Вот, — объявил Антон праздничным тоном, — собираюсь предложить Татьяне ответственную должность, — и шепотом добавил, — Ничего серьезного, просто мне нужен новый зам.
Я ткнула пальцем в отвалившийся бордюр:
— Ты что, не видишь, какой это работник?
— Ладно, разберемся! — буркнул Антон и бодро зашагал к столу.
Застолье было бурным. Алик показал себя бойцом: много пил, шутил и даже танцевал. Я разрывалась между гостями и детской, мусолила бокал и озабоченно смотрела на часы.
Но вот народ засобирался в баню, я поднялась наверх, как оказалось, вовремя. Малыш уже стоял в кроватке, испуганно прислушивался к пьяным голосам.
Я поняла его на руки:
— Пойдем к Алисе, проверим уроки.
У Алисы мы провозились довольно долго — пришлось объяснять ей грамматическую конструкцию, а заодно переделывать задачку по математике.
— Посидишь с Малышом, пока я попарюсь?
— А ты надолго? — заволновалась Алиса.
— Минут пятнадцать, не больше. Зайду в парную и сразу назад. И дай ему сока! — крикнула я на ходу.
В предбаннике было темно. Алик с рюмкой в руках мирно дремал на диване. В углу в тяжелом полумраке белели две фигуры. Татьяна сидела на коленях у Антона, тот обнимал ее за талию и что-то нашептывал в самое ухо. Их простыни валялись тут же на полу, а влажные тела лоснились в свете ламп. Я вынула рюмку из рук разомлевшего Алика, полюбовалась пантомимой в стиле ню и выплеснула водку на Антона. В качестве закуски я влепила ему смачную пощечину.
— Вон отсюда! — зарычала я и запустила в них рюмкой.
Татьяна заохала, вскочила с места. Алик захлопал глазами, не в силах понять, где находится. Еще минуту он натягивал штаны на влажное тело, и все твердил «Не будем суетиться!», когда Татьяна дергала его за локоть. Наконец, расстроенный дуэт покинул баню, а я повернулась к Антону.
— Ну, что опять не так! — бравурно начал он.
— И ты вон отсюда! — произнесла я зловещим шепотом.
Антон вскинул голову, с вызовом произнес:
— А что я, собственно, сделал? — Его язык заплетался, в глазах стояла муть, — Ничего я не сделал! Я никогда и ничего себе не позволял,… заметь, ни разу! — добавил он, явно гордясь собой, — Что ты все время цепляешься?
— Пошел вон! — так же тихо повторила я.
Он поднялся на ноги, накинул простыню и вышел, шатаясь, во двор.
На улице было темно, ветер выл свою заунывную песнь, в доме играла музыка. Я прошла мимо слезящихся окон, открыла калитку и, как была в домашнем платье, побрела вдоль дороги. Мне было неважно, что будет со мной, в тот миг я знала лишь одно — мне некуда больше идти и больше некуда возвращаться.