10 мая 1923 года, Нахичевань
«Я, Алиев Гейдар Али Рза оглы, — писал он в автобиографии, — родился 10 мая 1923 года в Нахичевани…» Сколько бы раз ни выводил эти строки — в Баку, Ленинграде, Москве, — всегда вставал перед глазами тихий и добрый город над Араксом. Майские дни в этом городе, пережившем века и тысячелетия, чисты и высоки, как небо над весенней мечетью. И светлы, словно надежда, которую дарит своим родителям новый Человек на Земле.
В один из таких весенних дней в семье Али и Иззет Алиевых родился четвертый ребенок. Назвали его Гейдаром. В память о брате Иззет-ханум, погибшем во время исхода азербайджанцев из Зангезура. Тому Гейдару навсегда осталось двадцать три… Спустя годы в семье Алиевых из рук в руки переходил роман Эюба Абасова «Зангезур». Прочитав два толстых тома, Шафига сказала старшим братьям, что о том же рассказывала мама.
— Ты не ошибаешься, Шафига, — отозвался Гасан. — Человек, написавший эту книгу, очень точно передал боль изгнания.
«Солдаты Андроника Узуняна вошли в село с его нижней стороны. У подножия склона запылало несколько домов. Джомард требовал, чтобы люди, забрав, что можно, с собой, уходили в горы.
Крики ужаса, рыдания женщин, плач детей заполнили село. Казалось, и скалы не могли оставаться равнодушными к трагедии, которая разыгралась на зангезурской земле. Всадники, навьюченные ослы, испуганно мычавшие быки и коровы — все смешалось воедино. В селе остались только обезумевшие от горя старики, не мыслящие своей жизни вне дома».
Пережитое навсегда оставило горький след в душе Иззет-ханум. И хотя она старательно скрывала свою печаль от детей, дочки (они обычно внимательнее сыновей) не раз замечали, как мама украдкой плачет.
Если бы в Нахичевани проводили конкурсы красоты, Иззет, бесспорно, поднялась бы на пьедестал. Но строгие правила женского благочестия, принятые в том краю, таких вольностей не позволяли. Иззет-ханум, как и ее родители Джафаргулу и Сарабеим, и родители их родителей, жила по Корану. Даже сыновья никогда не видели ее с непокрытой головой.
Как-то Шафига в комнате расчесывала маме волосы. В дверь постучали. «Должно быть, Гейдар вернулся», — сказала Иззет и торопливо накинула на голову свой любимый келагай, платок.
По дому, как водится в большой семье, хоть в Азербайджане, хоть на Руси или Украине, больше всех хлопотала мама. Отец, вернувшись с бакинских нефтепромыслов, работал на железной дороге. По случаю рождения Гейдара старый товарищ Алирзы Алиева, паровозный машинист, дал оглушительный гудок из своей железной машины. Тихие овечки чуть не попадали со страха в Аракс, над которым щипали траву. По давней традиции самых близких позвали на плов и шербет.
У маленького крикуна, чей крепкий голосок разносился на весь двор, уже было двое братьев — Гасан и Гусейн — и сестренка Сура. Потом по воле Аллаха появилось еще четверо: Агиль, Джалал, Шафига и Рафига. Пять мальчиков и три девочки.
День в истории
Десятое мая 1923 года… Каким он был, тот такой уже далекий день в мире, в Союзе Советских Республик, в Азербайджане? Перелистаем бакинские и нахичеванские газеты — о чем они писали тогда?
В Германии гремят рабочие демонстрации. Американцы протестуют против въезда в США русских белогвардейцев. В Москве «чествуют память профессора Тимирязева». По всему Союзу собирают деньги «на усиление воздушного флота». Рабочие частных швейных мастерских в Баку сдали 22 миллиона 280 тысяч рублей дензнаками (в ходу были миллионы, «лимоны». Из кармана обычного гражданина Алексея Марковича стибрили 16 миллиардов рублей в купюрах, а из квартиры некой Зейба Мамед кызы — домашних вещей на 45 миллиардов рублей). Еще о воздушном флоте — спасибо товарищам Цыбельману, Эйдельштейну и Станезову за три облигации пятирублевого достоинства; одну такую же облигацию внесла ячейка больницы имени Азизбекова. И уже к концу года Азербайджан передал авиаторам два самолета, построенных на собранные всей республикой средства. Один назвали «Красным Баку», другой — «26», в память о бакинских комиссарах, расстрелянных англичанами.
Сто десять курсантов Бакинской совпартшколы штудировали основы марксизма, чтобы «двинуться в гущу пролетариата и крестьянства, для захвата в плен классового разума и просвещения тысячи тысяч трудового люда».
Фабрично-заводской райком партии (Компартии Азербайджана, других уже не было) публиковал список товарищей, которых принимали в партию, и просил всех, у кого есть какие-либо отводы против нижепоименованных, материал направлять в райком. Список небольшой, его интересно привести:
«Принимаются в кандидаты: т. Казаков Г. П., ячейка завода Шмидта, Красноярская Л. Г., ячейка мехмастерской, Захаров И. О., строительный отдел Азнефти, Федотов М. Ф., Фафонов С. И., Залин В. Т., ячейка «Пролетарий», Акопов А. А., Филатов Д. Т., Хачиянц С. Г., Степин К. И., ячейка черногородского отделения Азнефти, Каспаров И. Г., Муратов А. А., канатная фабрика № 2, Джафар Газанфар Абульфаз, ячейка села Ахмедлы…»
Нарком просвещения Азербайджана, заместитель наркома внутренних дел и нарком юстиции подписали инструкцию, подготовленную на основании постановления Совнаркома от 22 апреля 1923 года: «Ни одно произведение не может быть допущено к публичному исполнению или демонстрированию без разрешения репертуарного комитета при Азлите».
Афиши приглашали бакинцев в театр Военморов (бывший Пель-Мюль) на «Гусарскую любовь»; в Государственный Свободный театр «Сатир-Агит», где «ростовский коллектив армянских артистов» давал «Сильву»; на концерт артиста Петербургского академического театра (бывшего Мариинского) И. В. Ершова…
А еще газеты звали на торжественное открытие базара в селе Сураханах — «плата за торговлю и место на базаре взиматься не будет»; приглашали во вновь открытый первоклассный семейный ресторан «Театрал», извещали о торгах и «соревновании на сдачу в аренду буфета, биллиардной, парикмахерской…».
Представительство Уральского горнозаводского синдиката в городе Баку закрылось, а взамен была открыта областная контора, «в район деятельности коей входят весь Кавказ, Закавказье, Туркестан, область быв. Букеевской орды и Персия».
С мая 1923 года управление уполномоченного Закнаркомтруда в Азербайджане начало публиковать «стоимость по местным рыночным ценам набора продуктов и предметов первой необходимости». Сводки выходили четыре раза в месяц — 1, 8, 15 и 22…
Али Рза (или Алирза) Алиев, бывало, приносил из депо эти газеты, уже побывавшие во многих руках, говорил жене: «Ну-ка, хозяйка, давай сравним».
Родительский дом
Ударнику железных дорог Алирзе Алиеву выделили участок земли. На огороде и в саду работали дружно и весело. Каждый в меру своих силенок трудился на грядках, пас овец. Хлеб насущный с ранних лет зарабатывался в поте лица. Лентяев Нахичевань не жаловала.
Иззет-ханум знала, казалось, все о цветах, деревьях, травах. Соседки приходили к ней за рецептами фирменного варенья.
Во дворе на вишни и яблони со своей почти десятиметровой высоты снисходительно посматривала красавица гекча. Она зацветала в марте, а уже в июле-начале августа манила своими розово-зелеными и светло-красными плодами, похожими на алычу, но не такими кислыми. Гасан привил к гекче ветку сливы. Еще много лет нахичеванская гекча радовала пацанву.
Первый хозяин алиевского дома в начале прошлого века привез из Персии черенок груши.
— Плоды она дарила дивные, — вспоминает Шафига-ханум. — До первого снега мы их не трогали. А потом срывали и подвешивали в доме. — Каждая груша тянула на 300–500 граммов и сохранялась всю зиму.
И еще одно детское воспоминание Шафиги освещает теплым светом их нахичеванский двор.
…Раннее утро, чешт, как говорят аксакалы, ревнители местных традиций. Иззет, взяв ножницы и сито, идет к розам, окаймлявшим их двор. Подобраться к ним непросто: шипы! Лепестки нежнейшие. Иззет, подставив сито, срезает их. Лепестки бросает в противень, куда налит сахарный сироп — иначе могут засохнуть. В лепестки, перетертые с сахарной пудрой, Иззет добавляла корицу и белый имбирь. Это варево считалось незаменимым снадобьем при простудах и желудочных хворях, которые не минуют ни одну семью.
Часть лепестков хозяйка сушила в тени, а потом прокладывала ими платья, юбки, чадры. Шафиге запомнилась белая мамина юбка и такая же ослепительно белая кофта с розовыми блестящими цветочками.
— Когда мама стирала эту пару и потом гладила, нагрев утюг угольями, я стояла рядом и глазела. Отутюжив каждую складку, мама укладывала юбку с кофточкой в сундук, а сверху усыпала розовыми лепестками. Надевая чадру, окропляла ее розовой водой. Осенью мама клала в сундук плоды айвы и их тонкий аромат пропитывал одежду, как доброта пронизывала ее натуру. От нее никогда не слышали резких слов; с торговкой, которая бросила напарнице проклятие: «Сэни герюм очагын сенсун!» («Чтобы твой очаг потух!»), она перестала разговаривать.
Конечно, первыми перенимали мамины таинства дочки. Но и ребята мотали на ус. Легкое изящество одежды Гейдара Алиевича, вкус и опрятность — тоже из родительского дома.
На третьем году советской власти — в Азербайджан она пришла позднее, чем в другие республики Союза, — в Нахичевани появились приметы нового быта. Рядом с мавзолеем Момине-хатун («Высокопоставленная госпожа») разместился детский сад, куда Гасан водил Гейдара, а потом Гейдар, в свою очередь, провожал Джалала и сестренок. Семь с половиной веков минули с тех пор, как великий зодчий Аджеми Нахичевани поставил свое творение над усыпальницей жены атабека Мухаммеда Джахана Пехливана. Его стены столько видели и помнили, что ничему уже не удивлялись.
Подрастая, Гейдар с одноклассниками любил возвращаться к мавзолею, рисовать его устремленные в небо контуры. Вся Нахичевань — как живая книга истории. И другой знаменитый мавзолей — Юсуфа ибн Кусейира, созданный Аджеми. И мосты через Аракс, за которыми лежал Иран, и остатки караван-сараев, и Тельмановский клуб — вождь германского пролетариата, конечно, и не подозревал, что табличка с его именем красуется у входа в перестроенный молельный дом. (Вот куда докатилось эхо демонстраций в Мюнхене и Гамбурге, вот как отозвался жест со вскинутым кулаком: «Рот фронт!») А еще в Нахичевани открылся Дом пионеров — о нем и сейчас тепло вспоминает брат Гейдара Алиева, Агиль Алиевич, известный ученый-экономист, член-корреспондент Национальной академии наук:
— Там очень хорошо все было организовано. После уроков пришли домой, поели и — айда в Дом пионеров, в нем для всех находилось интересное дело.
Бесспорно, глубокий интерес Гейдара Алиева к родной культуре, архитектуре, театру родился под благотворным влиянием среды, в которой он рос.
Самый старший из братьев и сестер Алиевых, Гасан, смолоду любил природу, часами бродил по живописным окрестностям. «Очарованный странник» — так можно было бы сказать о нем. Но романтическая душа старшего из Алиевых была в ладу со строгой музой науки. Позже он окончил сельхозакадемию, стал ученым, партийным работником — секретарем ЦК по сельскому хозяйству. Его с большой теплотой вспоминают в Азербайджане.
В семье Алиевых гуманитарии и технари разделились поровну. Гусейн с малых лет возился с кистями, краской, карандашом. Детская мечта привела его в Ленинградскую академию живописи. До конца своих дней он не расставался с мольбертом. Сура выбрала журналистику, Агиль — экономику — он снискал признание и в ученой сфере, и в деловых кругах. Джалал — известный биолог, академик Национальной академии наук Азербайджана. Он вывел новые сорта пшеницы. Шафига и Рафига стали педагогами.
Гейдар, как и Гусейн, мечтал об искусстве. По воспоминаниям сверстников, он много и хорошо рисовал, оформлял школьные спектакли, любил театр.
Вся родная Нахичевань открывалась Гейдару и его братьям, как большой музей под открытым небом. Детское любопытство влекло их в магары, — так называли здесь древние пещеры, — и к холмам, где можно было отыскать черепки, пережившие века. Наконечник копья напоминал о мужественных воинах, которые защищали отчий край от чужеземцев. Где-то далеко-далеко, в темной глубине времен скрывалась Мидия — Атропатена, самое древнее из известных науке названий Азербайджана. Позже, в техникуме, учитель истории объяснял будущим педагогам, как оно изменялось:
— У древних персов бытовало выражение «Адер-бада-ган», арабы говорили «Адербайджан» и «Азербайджан», что означает «Страна огня».
А вот это азербайджанские мальчишки знали и без учителя, потому что тот огонь был в каждом доме: нефть горела в очаге. Застывшей нефтью-киром — покрывали крыши. Керосином заправляли лампы и пуще глаза берегли пузатые стеклянные колбы.
…Тусклый свет керосиновой лампы выхватывал из полутьмы фигурки детей, занятых своими делами. Шафига возилась с куклой, Гусейн и Гейдар рисовали. Старший брат больше увлекался пейзажами, любил переносить на холст близкие горы, подернутые сизой дымкой… Гейдара же воображение «водило в далекие века, где храбрые воины преграждали дорогу чужеземцам. Под его карандашом оживали образы героев вождь освободительной войны IX века Бабек — он завещал сыну «лучше хоть один день прожить свободным, чем сорок лет жалким рабом»; вожак повстанцев, выступивших в начале XVII века против османских завоевателей, Кероглу, легендарные персонажи «Шахнаме» — богатырь Рустам-Зал, Сиявуш… И в школьном драмкружке Гейдар чаще всего играл роли любимых героев. Школьники, студенты ставили пьесы из национальной и мировой классики — Мамедкулизаде, Шекспира, Грибоедова… В клубе имени Тельмана крутили кино. Важнейшее из искусств еще было немым, но это не мешало мальчишкам по три-четыре раза смотреть любимые картины. А потом гонять на самокатах, очень популярных в Нахичевани. Была такая быстрая самодельная «машина» на подшипниках и у Гейдара с Агилем и Джалалом.
Поколение Гейдара Алиева вошло в жизнь в эпоху исторических потрясений. Только что рухнула царская империя. Следом за ней сошла со сцены, едва успев заявить о себе, Азербайджанская Демократическая Республика. Азербайджан стал Советской Социалистической Республикой и в составе Закавказской Федерации (Азербайджан, Армения, Грузия) наряду с Украиной, Белоруссией, Россией образовал новое государство — Советский Союз. Его создали мечтатели и творцы, которые верили в лучшую долю и собирались осчастливить весь мир.
Почему одни встречи остаются в памяти на всю жизнь, а другие смываются, как талая вода весной?
— Смотря какие встречи, — отвечает мудрый Довлат Гейдарович, как называют его русские друзья-фронтовики, ветераны Великой Отечественной. Довлат Гейдар оглы Мамедов, заслуженный учитель Азербайджана, всю свою жизнь отдал детям. Только одна большая «переменка» была в его жизни — на четыре года Великой Отечественной войны, с которой не вернулись триста тысяч его земляков-азербайджанцев.
Жарким августом 1936 года Довлат отправился в соседнее село Гейдере, к другу отца Зейналабдину. Там как раз был гость из Нахичевани — молодой, симпатичный парнишка.
— Гейдар, — протянул он руку. А хозяин добавил:
— Это мой племянник, сынок Алирзы, брата из Нахичевани.
Так они познакомились, а вскоре и подружились, когда в том же августе поступали в Нахичеванский педагогический техникум.
Чуть позже нам посчастливилось встретиться еще с одним человеком, в памяти которого живы те далекие годы. Это старый учитель Лятиф Гусейнзаде. Он учил Гейдара, Довлата, их сверстников родному языку. Встреча с ним казалась невероятной до той самой минуты, пока мы не позвонили в дверь его квартиры в обычной бакинской пятиэтажке, в доме без лифта, с грязноватым подъездом, раскуроченными почтовыми ящиками. Но за дверью была аккуратная прихожая, в рабочем кабинете — книги до потолка на азербайджанском, русском, фарси, турецком — и компьютер. У нашего собеседника прекрасная память, вот только слух порой подводит, и тогда на помощь приходит Руфат, его сын, профессор.
К столетию своего учителя — это было в 2003 году — Гейдар Алиевич прислал Лятифу-муаллиму, старейшему педагогу страны, теплое поздравительное письмо и наградил его, первым среди учительства, орденом Независимости («Истиглал»).
— Гейдара, ему в ту пору было тринадцать лет, а в педтехникум принимали с четырнадцати, привел отец. Сынишка, мол, мечтает быть учителем, — вспоминает Лятиф Гусейнзаде. — Я в ту пору работал завучем. «Что же, давай побеседуем», — сказал я подростку.
Гейдар уверенно ответил на все вопросы, и завуч повел его к директору техникума Казыму Талыблы: «Этот паренек хорошо знает азербайджанскую литературу, историю, любит читать, владеет речью, думаю, из него получится хороший учитель». Директор предложил провести еще собеседование по математике. Преподаватель математики Тофик Бекташи, кстати, выпускник Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова (после Нахичевани преподавал теоретическую механику в Баку), тоже остался доволен абитуриентом.
— Гейдар с первых же дней стал одним из самых лучших наших студентов, — продолжает Лятиф Гусейнзаде. — К нему с большим уважением относились даже горделивые старшекурсники и в глаза и за глаза называли «Генералом», словно предугадывая его будущее звание.
В техникуме, как вспоминают многие выпускники, были хорошие кабинеты и лаборатории, военно-спортивный комплекс, киноустановка. Студенты все свободное время отдавали спорту — прыжки, бег, турник, волейбол, тир. Ребята гордились, когда им перед строем вручали значки «Ворошиловский стрелок». Тогда и Гейдар Алиев получил первую в его жизни награду. Он успевал заниматься и военным делом, и спортом, и рисованием в кружке у Шамиля Казиева. Работы молодых художников показывали на городских выставках.
Одной из самых популярных тем была армейская. «Все мы в то время готовились защищать СССР, — вспоминает Довлат Мамедов. — На наших рисунках летели самолеты с красными звездами, наступали советские танки».
Далекая окраина жила одними заботами со всей большой страной. В Нахичеванской республике, в Джульфе строили горно-металлургический комбинат. Ребята считали его таким же важным для Советской страны, как Днепрогэс Магнитка или Уралмаш. Гордились успехами хлопкоробов республики и бакинских нефтяников. И ждали с нетерпением, когда свет придет в Нахичевань, где еще не знали электрических лампочек и где на весь город был десяток телефонов.
Но клуб имени Тельмана жарко аплодировал Ибрагиму и Зарош Гамзаевым — будущим народным артистам республики. Движок киноустановки раздвигал перед ними горизонт, и они видели и Баку, и Москву, и Ленинград, и немыслимо далекий Комсомольск-на-Амуре… Часто в техникум приходили пограничники — русские, азербайджанцы, украинцы, армяне… Ребята завидовали им, гурьбой провожали до заставы. Именно тогда у Гейдара зародилось и сохранилось на всю жизнь особое уважение к пограничникам. Государственная граница Союза Советских Социалистических Республик проходила совсем рядом. Рукой подать, как говорят в таких случаях.
Мосты через Аракс в ту пору не объединяли, а разделяли разные берега. Но задумались об этом — и на одном, и на другом берегу — только через много-много лет. Для того должен был измениться сам окружающий мир. Или — точнее — люди должны были изменить его.
Пройдут десятки лет, сменятся эпохи — и Гейдар Алиевич Алиев скажет ретивым «обновителям» истории: «Нельзя перечеркивать прожитые годы ради кого-то, чего-то. Ибо они, хорошие ли, плохие ли — история, а перечеркивать историю никому не дано». Это был и ответ оппонентам, и совет умудренного жизнью человека. Ему и его поколению нечего стыдиться своей молодости — студенческой, комсомольской, военной…
1939 году он с отличием окончил педагогическое училище — так теперь называли их техникум. «Гражданин Алиев Гейдар Алирза оглы как выполнивший все установленные учебным планом 1938/39 г. требования, — говорится в дипломе, — пользуется правом преподавания в начальной школе, 1–4 классы неполной средней и средней школы».
Документ написан на двух языках — азербайджанском и русском и бережно хранится сейчас в Нахичеванском музее Гейдара Алиева.
Рядышком на стенде коллективный снимок: студенты и преподаватели. Сначала, конечно, профили Ленина-Сталина, а потом, в традиционных овалах, педагоги. Иманов, Гусейнов, Земанов, Аббасов, Исрафилов, Бекташи, Искендер (погиб в Великую Отечественную), Ахундов, Григорьев, Мкртычян, Газиев… Даже по фамилиям под тусклыми снимками видно, что учили ребят люди разных национальностей, а больше всего среди них было, понятно, азербайджанцев.
Заканчивались тридцатые годы, славные и горькие. Ударные стройки и ночные «воронки»… Исчезли с газетных страниц строки Гусейна Джавида. Целые полосы занимали теперь отчеты с исступленных митингов: «Трудящиеся Баку единодушно приветствуют приговор Военной коллегии Верховного суда СССР над фашистской бандой троцкистских ублюдков. Над головами демонстранты несут тысячи портретов товарища Сталина и его ближайших соратников, знамена, транспаранты. Отвратительные рожи бандита Троцкого и осужденных глядят с карикатур, где подлые псы изображены со своими фашистскими хозяевами» (газета «Молодой рабочий», орган ЦК и Бакинского горкома ЛКСМ Азербайджана. 1937, 2 февраля). Самед Вургун написал первые главы «Комсомольской поэмы», представил привлекательный образ Герай-бека, хотя это и был по идеологическим меркам представитель «враждебного класса». Только через годы придут к читателям романы «Мы» Замятина, «Котлован» и «Чевенгур» Платонова. Естественно, наш герой еще не мог осознавать всех тонкостей тотального нивелирования мысли. Но юный Гейдар Алиев не мог не знать о кампании, направленной против национального музыкального инструмента — тара (в России пытались даже ополчиться против скрипки); он читал стихи вдохновенного Мушфика «Звени, тар!». Черный тридцать седьмой оборвал и эти струны.
Спустя десятилетия Гейдар Алиев, первый секретарь ЦК КП Азербайджана, защитит Бахтияра Вагабзаде и его поэму «Гюлистан», в которой, вопреки запретам, говорилось о расчленении Азербайджана.
В те же годы Халил Рза написал «крамольные» строки:
Когда Азербайджан стал независимой республикой, Президент Гейдар Алиев вручил одну из самых высоких премий страны Бахтияру Вагабзаде, Халилу Рзе Улутюрку, Мамеду Аразу, поэту пронзительно — искреннего таланта.
Но пока идут тридцатые годы. Гейдар Алиев окончил с отличием педагогическое училище, получил похвальную грамоту и аттестацию школьного учителя. Однако в школе поработать ему не довелось…
Довлата Мамедова призвали в армию. В школу-восьмилетку села Бананияр Джульфинского района он вернулся после демобилизации, позвякивая боевыми наградами. В этой школе начал учительствовать младший брат Гейдара Алиева, Джалал.
А у Гейдара был свой фронт. О нем до поры до времени полагалось помалкивать.