На высоком откосе задержались, не успев сбежать в долину, сосны. Между ними, далеко внизу, лениво изогнулась Москва-река. На том берегу зеленеет поле, за ним лес, сливающийся в синей дали с горизонтом. А на этом состязаются в волшебстве, как писал Пушкин, циркуль зодчего, палитра и резец. Волшебство природы и рук человеческих — это и есть музей-заповедник «Архангельское», некогда парадная резиденция князей Голицыных и Юсуповых.
В 30-е годы минувшего века по соседству с прославленной усадьбой на крутогорье разместили десяток наркомовских дач. Первая от входа досталась Косыгиным. Возвращаясь с работы, Алексей Николаевич обычно выходил из машины километра за три от дачи, там, где сейчас остановка автобуса «Липовая аллея», и дальше шел пешком…
— Если было еще не поздно, мы с братом Лешей выбегали ему навстречу, — тихо говорит Татьяна. Она и сейчас любит заглянуть в «Архангельское», не спеша пройти по аллеям, над которыми дремлют вековые липы. Они помнят быстрые шаги деда Леши, его горделивую радость, когда встречались знакомые: «А это мои внуки!» Впервые без деда Татьяна подходит к их даче, давно уже чужой.
Властно посигналил «мерседес» — мы посторонились, давая дорогу новым хозяевам. Налево и направо от ворот, которые тут же захлопнулись, тянется над забором колючая проволока.
— И в ваше время отгораживались колючкой?
— Что вы?! Алексея Николаевича как члена Политбюро, конечно, охраняли. Но здесь, у въезда на дачу, дежурили бабули.
Деревянные ворота с облупившейся краской и форточкой-«глазком» еще не сменили. Постучали, представились. Крепкий охранник калитку открыл, но попросил «не углубляться на территорию». Что ж, спасибо и на этом…
В самом «Архангельском», в окрестностях Косыгин знал все тропы. Даже в последние годы не изменял своей привычке отмерять километры пешком. Легко спускался-поднимался по лестнице к реке — почти четыреста ступенек. Рыбачил. Летом по воскресеньям переплывал на лодке на тот берег за грибами, ягодами. Зимой опять туда же — с лыжами.
В памяти Татьяны Джерменовны — множество милых деталей, которые позволяют увидеть живого Косыгина с его повседневными привычками, любимыми словечками, увлечениями.
Садом-огородом на даче занималась Клавдия Андреевна. Ей помогал садовник Семен Филиппович; Тане он запомнился глубоким стариком. О цветах, кажется, он знал все. Посадили жасмин, сирень — ее очень любила Людмила Алексеевна. Для внуков разводили клубнику, малину. В большой семье не лишней была и своя картошка. Когда наставала пора ее копать, с корзиной над рядком склонялся и Алексей Николаевич. Ему это было в охотку. Еще он любил собирать яблоки. Клавдия Андреевна колдовала над тазом с вареньем, а Таня с Алешей подбирались к сладкой пенке и спорили, кому больше досталось.
— Деда Леша всегда очень рано вставал, — вспоминает Татьяна Джерменовна. — И по субботам, и по воскресеньям. Мы, бывает, только проснемся, а он уже вернулся с рыбалки. Рыбак он был отменный, гордился уловом. А когда случалось вырваться на охоту, любил попугать нас, малышей: «Я сегодня кабана видел во-от с такими клыками!» — И показывал, какие огромные клыки пронеслись рядом с ним.
Уху Алексей Николаевич всегда варил сам. Никому другому не доверял. Помощники могли только подбросить щепочек в костер. А потом наставала сладостная минута первой пробы, что-то еще в точно отмеренной доле сыпалось в кастрюлю и, наконец, команда: «Готовь тарелки, Татьяна!»
Алексей Николаевич любил называть ее полным именем. Душевно улыбался, когда Алеша, он старше на шесть лет, играл с сестренкой. Вот они все вместе на снимках из семейного альбома — Таня и Алеша, с родными, дедом и бабушкой… По любительским карточкам (чаще всего снимал Джермен Михайлович, но брал аппарат и Алексей Николаевич) видно: это хорошая, дружная семья. «Все мы любим нашу Танечку», — подписывает один из снимков баба Клава и тут же добавляет: «Деда Леша любит по-своему. Он берет ее с собой на рыбалку».
На другом снимке они вдвоем, дед и внучка. Алексей Николаевич держит удочку, Таня — ведерце, наверное, с окуньками.
Рыбалка была страстью Косыгина. Об этом напоминают многие семейные фотографии, об этом рассказывают домашние и знакомые. Он рыбачил там, где отдыхал: в Юрмале и Пицунде, на Волге и Ставрополье, выходил в море в Албании и Финляндии… И, конечно, в Архангельском. Здесь у него были любимые места. Правда, не такие волшебные, как у прежних хозяев знаменитой усадьбы, у которых в пруду, как писал архитектор Сергей Васильевич Безсонов, «водилась прирученная рыба, имевшая у жабр позолоченные сережки и поднимавшаяся по звонку наверх для получения корма».
Золотую голицынскую рыбку, конечно, видал Пушкин. А когда он написал свою «Сказку о рыбаке и рыбке»? 14 октября 1833 года. По утверждениям пушкинистов, поэт взял сюжет из сборника сказок братьев Гримм, из померанской сказки «О рыбаке и его жене». Не спорю со знатоками, а только замечу: раньше Александр Сергеевич не раз бывал у Николая Борисовича Юсупова. Наследник казанских ханов, один из самых богатых людей в России, умерший в долгах, наверное, показывал гостю своих золотых рыбок.
Как-то на совещании в Совмине один из хозяйственников горячо доказывал, как эффективно действуют очистительные системы на Байкале, где построили целлюлозно-бумажный комбинат:
— Вода чистая — я сам пил!
— А рыба как? — спросил Косыгин.
— А рыба дохнет, — под общий хохот зала признался «защитник» Байкала.
Алексею Николаевичу очень хотелось порыбачить на донской зорьке с Шолоховым: для них леска, как заметил один мыслитель, была ниточкой, связывающей человека с природой. Но побывать в Вешенской ему не довелось. Зато приезжала, и не раз, Людмила Алексеевна, однажды судьба забросила на Дон и Татьяну.
Я написал в Вешенскую, Александру Михайловичу Шолохову, сыну писателя, попросил рассказать о встречах его отца с Косыгиным. Таилась надежда: вдруг в дневниках, блокнотах Михаила Александровича сохранились какие-то записи? Через несколько дней пришел ответ, я приведу его полностью — настолько он интересен, дополняя наши представления и о Шолохове, и о Косыгине.
«Уважаемый Виктор Иванович!С уважением С. М. Шолохова».
Александр Михайлович поручил мне ответить вам, так как я была близким другом семьи Людмилы Алексеевны, часто встречались семьями с ними, и, естественно, с Алексеем Николаевичем Косыгиным.
Если Таня передала вам фотографии, то, очевидно, это те же, что есть у меня. Что касается блокнотов и дневников М. А. Шолохова, то могу, к сожалению, сообщить, что он не вел никаких дневников после войны, тем более записей бесед с Алексеем Николаевичем, своим другом и близким по духу человеком. Алексей Николаевич всегда открытками поздравлял Михаила Александровича со всеми праздниками. Он присутствовал на «золотой свадьбе» Михаила Александровича и Марии Петровны Шолоховых в 1974 году, в Москве, в этом же году Михаил Александрович с семьей были гостями на юбилее (70-летии) Алексея Николаевича. Это был очень теплый и дружеский круг людей. Приезжали бывшие сослуживцы Алексея Николаевича из Ленинграда и из Сибири. Встреча их была очень трогательной.
Михаил Александрович иногда обращался за помощью к Алексею Николаевичу по депутатским делам, в частности, не без помощи А. Н. Косыгина был построен в Вешенской красавец-мост через Дон. А вот о чем они беседовали вдвоем — этого никто не знает. У них было много общего в оценке событий, в вопросах государственных, они могли беседовать часами.
Извините, что мало чем могу помочь вам.
P.S. Кстати, Людмила Алексеевна с Джерменом Михайловичем и Таней гостили у отца в Вешенской летом 1973 года.
Людмила Алексеевна не один раз приезжала к дню рождения Михаила Александровича уже после его смерти, на праздники «Шолоховская весна».
Ту поездку очень хорошо помнит Татьяна.
— Мы выехали из Москвы на двух машинах — Светлана Михайловна с мужем на одной, я с родителями на другой. Думали успеть к вечеру, но дорога оказалась труднее, чем мы рассчитали. Добрались только к четырем утра, уже светло, солнышко поднимается. И представьте, нас ждали — никто не расходился, с дороги — сразу за большой стол.
После такой ночи клонило в сон, но так не хотелось вставать из-за этого дружного стола. Михаил Александрович потягивал подаренный «Галуаз», крепчайшие французские сигареты, расспрашивал гостей, сам что-то рассказывал…
Листаешь страницы альбома и видишь, как растет малышка. Вот она уже школьница, вот помогает деду варить уху. А это что? «Дю-баба — лучший друг Танечки, ведь она всегда сыграет в карты». Но к приходу Алексея Николаевича карты убирались — не любил он карточных игр. Домино — другое дело, любил постучать костяшками.
Дом, семья — все это было на Клавдии Андреевне. Она любила хлопотать о всех родных, опекала Марусю, сестру Алексея Николаевича, приглашала в гости его племянницу Лялю — дочь Павла, рано ушедшего из жизни. Болезнь сестры, конечно, сказалась на семейных планах Косыгиных. Они ограничились одним ребенком. («Одна, но какая!» — с гордостью говорила Клавдия Андреевна, когда возникал разговор на эту тему.)
Бабушка запомнилась Татьяне очень общительной, раскованной. Мама была куда сдержаннее. Она больше походила на отца.
— Честно говоря, и нас с братом воспитывали жестковато, — говорит Татьяна Джерменовна. — По большому счету, это даже мешало в жизни. А тогда, наверное, так было надо. Мне с детства вбивали: ты не лучше других. А действительно, чем я лучше?
Теплый ветер несет над склоном белесые пушинки. Динамик приглашает гостей на экскурсию. По музею их проведут. А за колючую проволоку не пустят. Таня смотрит на едва видную из-за деревьев крышу дачи — мысленно она сейчас там.
— Клавдия Андреевна очень любила семечки, просто обожала, покупала кульками на рынке, жарила и ела. И я в детстве любила, и мама. А Алексей Николаевич их не выносил. Говорил: «Клавдия, перестань есть семечки, что ты здоровье себе портишь?!» Она могла днем грызть семечки, но когда ждали его возвращения, тут же все убиралось…
Без Клавдии Андреевны он за стол не садился. Приходим утром на завтрак, а она задерживается. «Татьяна, сбегай к бабе Клаве, мы ждем ее завтракать». Я бегу, она отвечает: «Скажи: пусть садятся, я сейчас иду». Нет, он все равно ждал, пока она придет.
«Дю-баба» — мать Клавдии Андреевны — любила смотреть телевизор. Ее привычку уважали, да и часто выходить в ее годы было тяжеловато. А вот всех остальных Косыгин тормошил:
— Что торчать у телевизора? Пойдемте на каток, погуляем.
На каток они ходили вдвоем.
— Я училась в школе фигурного катания, а он катался с детства. У него были старые коньки, «гаги», с допотопными, черными ботинками. Я их очень хорошо помню. Когда мы приходили на каток военного санатория, шли в вагончик, он обязательно надевал портянки, только портянки, не носки, иначе, говорил, натрешь ногу. То же самое, когда ходил на лыжах. Причем эту портяночку он так виртуозно заворачивал, а носки на лыжах или на коньках не признавал.
После обеда Алексей Николаевич иногда шел отдыхать, а чаще сидел с бумагами, их привозили даже по субботам и воскресеньям. Но, когда он освобождался, опять шли гулять. Он очень любил это время, расспрашивал нас с Алешей о наших делах, что читаем, с кем дружим.
Смерть Клавдии Андреевны многое в доме изменила. Понимаю сейчас, каким тяжелым для Алексея Николаевича был праздник Первого мая. Кругом музыка, флаги, песни, военный парад и демонстрация, Председателю Совмина, члену Политбюро надо быть на трибуне мавзолея, потом на государственном приеме. И только после этого он мог заехать на Новодевичье, постоять у могилы жены, оставить цветы… А вечер провести в кругу семьи, самых близких друзей…
Алексей Николаевич любил, когда его близкие хорошо выглядят, нарядно, красиво одеты. Вот он собирается с внучкой в театр.
— Татьяна, ты готова?
— Готова! — отвечает Татьяна, надевая подаренное дедом японское ожерелье.
— Ну, у тебя сегодня жиганский вид! — не скрывает восхищения Алексей Николаевич.
Откуда у него это словечко? То ли что-то запомнилось из Клавочкиных уроков французского, то ли это было какое-то диалектное словцо: жигачихой, например, называли резвую девушку в тверских краях.
Алексей Николаевич гордился своей внучкой: красавицей, комсомолкой, спортсменкой. А сегодня — хранительницей большого семейного архива Косыгиных. Милые семейные безделушки и редкостные фотографии, подлинные документы, рабочие блокноты и записные книжки деда — все это бережно хранит Татьяна Джерменовна. Каждый ее звонок добавлял в нашем общем поиске какую-то новую деталь.
— Виктор Иванович, нашла трудовую книжку Алексея Николаевича, по-моему, очень интересный документ.
В самом деле интересный. Это трудовая книжка, которую выписали Косыгину — наркому текстильной промышленности 25 января 1939 года. К тому времени его «стаж работы по найму» уже составлял 14 лет. На полях пометка: «Подтверждено документами». Следующая запись: «Служба в РККА — два года». И опять пометка: «Подтверждено документами».
Записи ведутся до июля 1948 года… И продолжаются уже во вкладыше, который заполнял некий кадровик после отставки Косыгина.
«23.10.1980. Освобожден от обязанностей Председателя Совета Министров СССР по его просьбе».
Странички, где делаются записи о награждениях, остались чистыми. Лень было вписать его боевые и трудовые награды!
…В Архангельском, по соседству с дворцами, которыми гордится мировая культура, прозябала разваливающаяся школа, больше похожая на сарай. Алексей Николаевич, проходя к машине, не раз критически поглядывал на очаг просвещения: «Как же можно здесь учить детей?» И однажды принял решение: построить в поселке Архангельское новую школу. Сейчас эта трехэтажная красавица носит имя Косыгина.
Такие «записи» остаются в памяти людей навсегда.
Сколько их в трудовой книжке Алексея Николаевича Косыгина? На этот вопрос не ответят и самые дотошные эксперты. Потому что с его именем связано не только строительство новых школ и вузов, заводов и фабрик, но и становление крупнейших энергетических и транспортных систем, научно-производственных комплексов, определявших будущее экономики страны, которая называлась Союзом Советских Социалистических Республик.