Я стою в поле.
Я узнаю это место. Я рисовала его прежде.
Более чем узнаю - его знаю. Оно каким-то образом является частью меня.
Находясь в больнице и умирая, мой отец попросил нарисовать это. Я сделала это, конечно же, и повесила над его больничной койкой, чтобы он мог видеть её лёжа.
В очередном приступе бреда от лекарств он сказал мне, что это Поля Умиротворения, место рая в египетской мифологии.
Мой отец, инженер и антрополог-любитель.
После похорон я убрала картину в гараж моей матери. Я не могла смотреть на неё, даже представлять его после того, как он умер.
Однако это место продолжает жить. Я не могу сбежать из него.
Травы переливаются под моими ногами, прокатываясь по холму как океанские волны. Холодный ветер колышет их рябью, покачивающиеся дикие цветы создают мозаику из пыльно-розовых и пурпурных тонов в резком, чистом воздухе, и я осознаю все ясно, так ясно, как никогда в жизни. Укрытые снегом горы маячат над тем местом, где я стою - зазубренные и неотёсанные, и невероятно неподвижные.
Те горы обладают собственным присутствием, даже отдельным от неба и возвышающихся облаков. Я чувствую себя иначе просто при взгляде на них, как будто моё сознание здесь движется быстрее.
Он тянет меня, поворачивает мою голову.
Он стоит там, одинокий, смотрящий на те же самые горы.
Его высокий силуэт абсолютно неподвижен.
Он тоже принадлежит этому месту. Как принадлежал мой отец, как принадлежу я. Эти горы - его горы, в той же степени, в которой они мои.
Кажется, он меня не видит, но я чувствую его всюду вокруг себя, словно я смотрю на него через него, как будто я и внутри него тоже.
Это место каким-то образом является частью него.
Мы - тоже часть него.
***
... Я иду по коридору с высокими потолками. Место сменилось так плавно, так совершенно без огласки, что я поначалу даже не задаюсь вопросом, где я.
Я не задаюсь вопросом, как я сюда попала.
Коридор выстелен коврами, отделан темными деревянными панелями, которые кажутся антикварными и отполированы до лоснящегося блеска. Лампы свешиваются с потолка через регулярные интервалы, они сделаны из хрусталя и железа. Они моргают, когда я прохожу мимо, но я здесь призрак; мои руки скользят сквозь стены.
Яркие цветные картины украшают стены из тёмного дерева. Я слежу за ними глазами - белые мужчины на мускулистых конях, в духе Вагнера с лёгким намёком на Вальхаллу. Выражения лиц всадников зеркально вторят друг другу - суровые, но мудрые, непреднамеренно карикатурные.
Через открытый дверной проем резкий, эмоциональный голос говорит поверх треска древнего радиоприёмника.
Слуги стоят вокруг него. Они меня не замечают, но я узнаю голос, даже понимаю слова, хотя в реальном мире я не знаю немецкого.
«Бог знает, что я воистину хотел мира...»
Впереди приглушенные звуки вечеринки манят к себе.
Скрипучие слова мужчины необъяснимо тянут меня.
«... Мы были вынуждены сражаться. Перед лицом столь злобного умысла я не могу сделать ничего, кроме как защищать интересы Рейха теми средствами, которые, слава Богу, имеются в нашем распоряжении...»
Голоса из комнаты в конце коридора становятся громче. Я слышу смех, перемежающийся бормотанием разговоров, некоторые из них дребезжащие и невнятные, кажущиеся по звучанию пьяными.
Дверь распахивается.
Звуки на мгновение становятся громче, затем глохнут, когда дверь медленно захлопывается.
В мою сторону шагает группа мужчин, одетых в униформу.
Радио все ещё слышится в моих ушах.
«... Они вынуждены были расценить эти действия как провокацию, исходящую от страны, которая некогда подожгла всю Европу и виновна в неописуемых страданиях. Но те дни использования видящих и евреев для сражения в битвах вместо мужчин теперь миновали. Ошибка, о которой мы сожалеем и которую не повторим...»
Четверо мужчин приближаются ко мне. Солдаты. Я узнаю цвет и пошив их униформы и то, что это означает. В моем мире они символизируют почти карикатурное зло, худшие побуждения человечества, но здесь одежда кажется обыденной, обычной.
Они говорят на немецком, как и радио.
- Речь Фюрера не закончена, - говорит светловолосый паренёк лет семнадцати. Он сдвигает фуражку на затылок, потирает лоб. - Нам не стоило уходить.
Мужчина рядом с ним закидывает руку ему на плечо.
- О, прочтёшь текст в газетах. Мне нужно выпить кое-что покрепче... и посмотреть на что-нибудь покрасивее. В этой конуре одни собаки, - будучи уже пьяным, он улыбается, его глаза смотрят осоловело. - ...Ну хотя бы я могу гавкать без риска быть подстреленным! - он смеётся и хлопает светловолосого по затылку. - Собаки! Ха!
Третий косится - гигант с темными волосами и полными губами. Его рука, подносящая флягу к губам, размером с моё бедро.
- Бог мой! У тебя не было того вида, который получил я. Ты видел жену Рольфа? Господи Иисусе.
- Какая у неё задница! - произносит светловолосый, улыбаясь. - И эти титьки!
- И у неё такой взгляд... - невнятно бормочет пьяный.
- ...Что ты хочешь её удивить, - говорит гигант. - Да, я видел. Везучий ублюдок.
Четвёртый напряжённо слушает. Из всех них его глаза сияют яснее всего - синим, который кажется сталью на его подвижном как у хорька лице. Его униформа меньше всего помялась, на ней меньше всего пятен от пота. Он также носит немного другой значок на воротнике.
- Ему не стоило приводить её сюда, - только и говорит он в тишине.
Светловолосый берет флягу от своего гигантского друга.
- Он влюблён. Это романтично, не так ли?
Немецкий говор мужчины с лицом хорька продолжает звучать отрывисто.
- Это не оправдание для глупости. Бловелт не деликатничал со знаками внимания. Не хотел бы я получить задания, которые Рольф раздаст после этого собрания, - он бормочет, но уже тише. - ... Особенно с его происхождением.
- Что? - спрашивает гигант. - Что ты сказал?
- Оо, да какая разница? - говорит пьяный. - Он нам яйца отрежет, если мы на неё хоть подышим. Давайте найдём себе другую «дырку». Ту, к которой не приставлен Люгер[5]Самозарядный пистолет Люгера.
.
Они проходят через меня и мимо меня по коридору, из которого я пришла - словно я клуб дыма. Я смотрю, как они выходят за другую дверь, но мои ноги тянет в другом направлении.
Звуки вечеринки становятся громче. Я следую на звон бокалов, тихое бормотание голосов, но поверх всего этого доминирует нарастающая и стихающая эмоциональная речь. Время от времени слова прерываются безумными аплодисментами - и от тех, кто в комнате передо мной, и от куда большей толпы, доносящейся через громкоговорители.
«-... Выучка наших солдат - превосходна и несравнима. Высокие стандарты эффективности наших солдат, превосходство нашего снаряжения, качество наших боеприпасов и непоколебимая храбрость наших рядов соединились, чтобы такими малыми жертвами привести к успеху поистине исторической важности. К чему нам нужны homo fervens? К чему нам Сайримн? Стоит ли нам и дальше ослаблять наше человечество зависимостью от чужаков и полукровок...?»
Очередной всплеск громовых аплодисментов заглушает его слова.
Я вхожу в комнату, потолки которой в два или три раза выше, чем в коридоре. Гигантское знамя свисает над камином из шлифованных речных камней. Я смотрю на чёрную свастику, занимающую центр белого круга на кроваво-красном фоне.
Её вид должен шокировать меня, но здесь это тоже почему-то обычное дело.
В стороне от толпы, собравшейся под металлическими динамиками, мужчины в униформе разговаривают небольшими группами, едят и пьют с женщинами в вечерней одежде, которая заставляет их походить на костлявых длинношеих птиц. Моё внимание привлекает группа, стоящая в стороне.
Пожилой мужчина в увешанной медалями униформе улыбается, слушая красивую женщину с густыми темными волосами и широко раскрытыми глазами. Она кажется смущённой, когда тихим голосом отвечает на его вопрос. Её фигуристое тело облачено в блестящее синее платье и прижимается к жёсткому телу рядом с ней. Её почти черные волосы собраны в искусные кудри на макушке, заколоты похожими на бриллианты шпильками, которые сочетаются с висячими серёжками и камушками на темно-синих туфлях.
Она стискивает руку мужчины, стоящего рядом с ней - он высокий, одет в униформу немецкой пехоты, которая свидетельствует, что он поднялся как минимум на несколько чинов.
Сосредотачиваясь на этих троих, я слышу их слова.
- ...Мы в два счета обратим этих английских мерзавцев в бегство, разве ты не согласен, Рольф? - пожилой мужчина отводит глаза от темноволосой женщины, глядя на высокого мужчину рядом с ней. - Что ты можешь доложить с фронта из последнего?
Высокий мужчина отпивает глоток из стакана, наполовину наполненного льдом и янтарной жидкостью.
В этом пространстве я не могу нормально вздрогнуть или ощутить настоящее удивление.
И все ещё я останавливаюсь, когда вижу профиль Ревика. За исключением одежды и стрижки, нюансов в выражении лица и позе, он выглядит точно так же, как при нашей последней встрече - за минусом синяков, и его длинное тело чуть менее худое.
Он косится на женщину, его светлые глаза неподвижны как стекло. Он крепче привлекает её к себе перед тем, как посмотреть на хмурящегося мужчину перед ними.
Голос Ревика звучит тихо, знакомо во всем, кроме тона, который не совсем высокомерен, но близок к скуке. Хоть он выглядит точно так же, он почему-то кажется моложе.
- При всем уважении, капитан Бловелт, - говорит он. - Эти британцы упрямы. Пройдут месяцы, прежде чем они падут. А если вмешаются американцы...
Мужчина раздражённо взмахивает рукой.
- Они этого не сделают.
- Ладно, - невозмутимо отзывается Ревик на немецком. - Но Черчилль прозорливо завязал дружбу с американским президентом. Было бы глупо с нашей стороны принижать его очарование, - он улыбается, качнув стаканом в сторону динамиков. - Особенно когда наш Фюрер этого не делает.
Бловелт хмурится в неверии.
Взгляд Ревика окидывает остальную комнату, светлые глаза прищуриваются.
- Пристрастие американцев к изоляционистской политике может закончиться, - говорит он задумчиво. - Или закончится способность их оружейных предприятий подавлять протесты из-за бедственного положения в Европе. Если они почувствуют угрозу из-за нашего вторжения на море, или если мы позволим нашим взглядам зайти слишком далеко на восток...
Он умолкает, когда темноволосая женщина резко дёргает его за руку. Её глаза выражают предупреждение, когда встречаются с его взглядом. Пожав плечами, Ревик останавливается, но я вижу суровость в его поджавшихся губах.
Бловелт не замечает ничего из этого.
Он взмахивает рукой в перчатке, решив отбросить альтернативный взгляд и не удостаивать его злостью.
- Ты говоришь, что я должен дрожать в страхе из-за жирного старика на крошечном острове и его друга-калеки? Вот ещё! Они также предупреждали нас о могучих французских армиях! И легионе видящих, предположительно под командованием англичан.
Бловелт улыбается темноволосой женщине, которая обеспокоенно косится на Ревика.
- А в следующий раз ваш муж заставит нас страшиться цыган, фрау Шенк! Что вы думаете об этой жалкой демонстрации? Или вы просто поражаетесь, как мы с ним можем быть такими кошмарно скучными в вашем очаровательном обществе... когда вы одеты в такое милое платье?
Фрау Шенк улыбается, все ещё стискивая руку Ревика. В одно мгновение муж и жена смотрят друг на друга, и я невольно вижу интенсивность, которая мельком проступает в его светлых глазах, и то, как смягчается выражение её лица.
Бловелт, глядя, как они смотрят друг на друга, хмурится.
***
... И я моргаю, сильно вздрагивая от порыва ледяного ветра.
Я стискиваю своё тело, дрожа и глядя на суровый ландшафт из темной и изрытой земли и извилистых земляных колей, прорытых в оледенелом снегу.
Горизонт, кажется, тянется бесконечно. Он прерывается лишь тяжёлыми обозами, которые тянут косматые лошади, топающие и бьющие копытами по обледенелой земле, теснящиеся к людям для тепла. Их ребра торчат через толстые зимние попоны.
Недалеко от меня в снегу лежит мужчина, его черты размыты из-за тонкого слоя воды, замёрзшего на его лице. Обледеневшие волосы торчат как сухая трава. Темные пятна цвета ржавчины выделяются на его груди и одной поднятой руке, пропитывают шерстяное пальто, которое покрывает исхудавшее тело. Его глаза застыли в выражении агонии.
Я смотрю на бескрайнюю бело-чёрную равнину. Я вижу ещё больше тел, линию, которая тянется к месту, где земля встречается с тяжёлым, темно-серым небом. Колонны дыма, раздуваемые ветром, ползут под облаками. Как будто звук внезапно возвращается, взрыв разрывает тишину.
Он громкий, но я понимаю, что он происходит на некотором удалении.
Приближается солдат, обходит тела.
Позади него ещё больше повозок застряли в грязи. Мужчины прислоняются к ним, чтобы защититься от холода. Некоторые из них кутаются в тяжёлые пальто, потирают ладони и дуют на пальцы, лица темнеют за серыми шарфами, но у большинства их нет. Один на моих глазах возится с телом, пытаясь содрать шерстяное пальто закоченелыми руками, топая и ломая лёд и кости своим сапогом.
Приближающийся солдат заговаривает с расстояния нескольких футов до места, где я стою.
- Хайль Гитлер, - говорит он, поднимая руку.
Я оборачиваюсь и вздрагиваю, увидев, как близко ко мне он стоит.
Ревик опускает руку после ответного салюта, одетый в зимнее пальто и фуражку немецкого вермахта. Дыхание срывается из его тонких губ густыми клубами пара. У него отросла борода, а его глаза отражают тёмные тона неба. Он одним сапогом поддевает застывшее тело в снегу перед ним.
- Они нашли ещё больше, верно? - говорит он по-немецки.
- Что? Нашли что, сэр?
- Светящихся глаз, - Ревик переводит взгляд. - Евреев. Коммунистов. Они хватают их живыми или просто расстреливают? - он слегка улыбается, в голосе звучит горечь. - Потому что нам бы не помешали пули.
Я таращусь на него, больше шокированная его глазами, чем словами.
Я никогда не видела такого выражения - ни у кого.
- Сэр, - солдат переводит дыхание. - Сэр, мы не можем оставаться здесь. Русская пехота идёт на юг от Ростова, двигается быстро. Бронетанковые войска застряли в нескольких милях отсюда...
- Отзовите их обратно, - говорит Ревик. - Тех, что в городе - тоже. Я так понимаю, их веселье исчерпалось. Или хотя бы их терпимость к запаху горящей плоти, - горечь граничит с тем, что кроется под ней - нечто более неукротимое, почти болезненно реальное. Скорбь исходит от него густым облаком, наряду с тяжёлым отчаянием, которое пересиливает все остальное.
- Делайте, как я сказал, лейтенант, - говорит он, когда другой колеблется. Однако когда солдат поворачивается, чтобы уйти, голос Ревика останавливает его.
- Есть новости от фон Рундштедта?
Я не могу оторвать глаз от лица Ревика, потерявшись в несчастье, которое там вижу.
- Сэр, - мужчина вновь колеблется, поворачиваясь. - Передовые дивизии были вынуждены повернуть назад. Фон Рундштедта, ну... заменили, сэр. Штаб заявляет, что по состоянию здоровья.
Лицо солдата краснеет под суровым взглядом Ревика.
- При следующей попытке нас возглавит генерал фон Рейхенау. Вы во главе Одиннадцатой, пока фон Рейхенау не получит возможности оценить наш статус.
Ревик кивает. Потопав, чтобы отряхнуть снег с сапог, он поворачивается, глядя на усеянное телами поле. Чувства исчезают из его глаз к тому времени, когда он завершает движение. Он стискивает руки в черных перчатках за спиной.
- А мои рекомендации Берлину? - произносит он. - Мы могли бы помочь им на Западе.
- Отклонены, сэр. Бловелт посчитал...
- Бловелт? - глаза Ревика превращаются в пепел. - Наш Фюрер больше не определяет стратегию восточного фронта? Это поручено его свинье?
Другой колеблется. Шагнув ближе, он понижает голос.
- Сэр, когда я говорил с этим мужчиной, у него были новости, сэр. Сообщение. Он утверждал, что знает вас, и рекомендовал мне помочь ему в этом... - голос мужчины умолкает, когда он видит, как прищурились глаза Ревика.
- Ну?
Мужчина делает вдох.
- Это по поводу вашей жены, сэр.
Лицо Ревика становится белее снега, падавшего вокруг них сухими хлопьями. Теперь он читает разум мужчины. Он больше не слышит слов, слетавших с его губ.
Мир блекнет вокруг обветренного лица безымянного солдата, ревностно рассказывающего что-то ему. Детали на мгновение остаются со мной - запах гниющих трупов и грязной одежды, горелой плоти, навеки отпечатавшейся в его разуме, знании, что друзья и даже родственники сгорели в тех печах, что люди делают это уже не только друг с другом.
Затем все это исчезло.
***
... Я резко дёргаюсь. Я в каком-то другом месте. Теперь уже в помещении, согретом огнём, который пылает в камине. Языки пламени отбрасывают танцующие тени на устаревшую комнату, которая здесь не кажется устаревшей.
Над камином висит зеркало. Свежие цветы благоухают в цветастой вазе с ручками-крыльями. Я смотрю в зеркальное стекло, вижу комнату, омытую тонами пыльной розы с украшениями из розового дерева. Свет лампы согревает витражный абажур возле тяжёлого гардеробного шкафа.
На мгновение звуки трещащего влажного дерева отвлекают меня.
Затем я слышу дыхание - тяжёлое, поверхностное дыхание в ритме, который я узнаю.
Я смотрю в сторону кровати. Пучки серых волос беспорядочно торчат на голых плечах мужчины и кое-где вдоль боков его широкой спины. Он испускает тихий хрип.
Женщину под ним я узнаю. Её густые тёмные кудри в художественном беспорядке разметались по постели. Она улыбается ему, но улыбка искусственная, отработанная. Дрожь отвращения доходит до меня, когда она смотрит в его лицо; но чувство пропадает прежде, чем я осознаю, что оно не моё.
Женщина устала. Я ощущаю её недовольство как саван.
Дверь распахивается.
Звук громкий, но я могу лишь смотреть, вовсе не удивляясь тому, что вижу его - хотя теперь он выглядит иначе, старше, чем он когда-либо мне казался. Его глаза сияют, кажутся почти черными, когда он стоит в тени у двери. Мой взгляд опускается к его белым рукам с длинными пальцами.
Я вижу, что они стискивают деревянный черенок топора.
Женщина тоже видит его. Её голос полон ужаса, но не за себя. Её слова вырываются почти воплем.
- Рольф! Рольф, нет! Дорогой, нет!
Он идёт к ним по прямой линии, его длинные ноги движутся с бесшумной грацией, которую я узнаю.
- Рольф! Они знают, кто ты!
Он смотрит не на свою жену, а на белую кожу и всклокоченные седые волосы. Бловелт повернул голову, широко раскрыв глаза от шока, но он не вышел из жены Ревика.
Ревик замахивается топором прежде, чем закончил последний шаг, и вгоняет топор прямо между лопаток мужчины. Он впивается до самой толстой части лезвия.
Бловелт кричит.
Ревик толкает деревянное топорище вперёд, выдёргивает его со смачным влажным звуком, а Бловелт кричит и кричит и кричит...
Жена Ревика кричит вместе с ним.
Его лицо сохраняет недрогнувшую маску пустоты. Ревик поднимает лезвие и замахивается снова.
***
... Я потеряна. Я потеряна.
Я снова с ним - внутри него, возможно.
Фермерский дом погребён под снегом. Я лежу с ним и Элизой, двумя телами, съёжившимися под ветхими одеялами. Мужчина и женщина. Женщина беременна, как минимум на седьмом месяце, и она спит, но мужчина бодрствует.
Ревик лежит на спине в темноте, смотрит на падающий снег через квадратное окно в другом конце сеновала. Его лицо теперь кажется мне почти мёртвым.
Его глаза резко полыхают внезапной вспышкой света, и он поднимает голову.
Его кожа белее, тело похудело. Его борода короче и неровно подстрижена.
Он слушает. Его глаза выражают покорность, когда он смотрит на свою жену. Она тоже потеряла вес, и её тёмные волосы покрыты грязью, как солома висят вокруг впалых щёк. Под глазами синяки от усталости. Когда внизу распахиваются двери, он колеблется, затем бережно встряхивает её, будит. Услышав звуки в амбаре, она напрягается, стискивает его руку.
- Мы попались, - тихо говорит он. - Они знают, что мы здесь.
Её глаза широко распахиваются, как у напуганного животного.
- Нет...
- Тебе нужен доктор, Элли.
Она начинает спорить, но он прижимает палец к её губам. Он просто сидит там, когда капитан СС поднимает голову над краем сеновала, держа Лугар. Прежде чем мужчина успевает заговорить, Ревик привстаёт и поднимает руки, чтобы они были на виду.
- Рольф Шенк?
Ревик кивает.
- Это я.
- Вы арестованы.
Его жена, все ещё полулежащая рядом с ним, разражается рыданиями.
***
... Темнота наполняет меня, холод. Я слышу её последние слова к нему. Она думает, что он позволил поймать себя. Она думает, что это какая-то плохо прикрытая месть, оправдание, маскирующееся под поддельное благородство.
Он знает, что в её словах есть некоторая правда.
И все же он сделал это не по тем причинам, о которых думает она.
У него больше не было места, куда он мог бы отвести её.
«Ты так сильно хочешь умереть? Надеюсь, они будут тебя пытать! Надеюсь, они изобьют тебя до полусмерти...»
Она разражается слезами, цепляясь за него.
«Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя! Ты меня не любишь!»
... затем она тоже пропадает.
Не с чем бороться, и нечем бороться. Тихо доносится слабый шёпот голосов, покалывание тепла, которое он не совсем чувствует. Он знает, что это тоже его вина. Он не позволит голосам приблизиться настолько, чтобы почувствовать их. Он не хочет их фальшивых заверений. Он не хочет, чтобы они говорили ему вещи, которые он пока не может вынести.
Солдаты приходят и говорят, что его жена мертва, что ребёнок Бловелта убил её.
Когда он нападает на них, они смеются. Он нападает снова и снова, пока не причиняет кому-то урон, пока они не избивают его полностью. Он продолжает бороться, пока его тело не перестаёт функционировать. Свет пропал.
Он пропал.
***
... Я просыпаюсь одна во тьме.
Я гадаю, пробудилась ли я ото сна или просто пришла из другого места. Места онемения, темноты, бесконечной тишины. Я не чувствую себя живой. Я не помню, каково это - быть живой. Единственный признак того, что я все ещё продолжаю существовать, живёт в эмоциях слишком болезненных, слишком сокрушительных, чтобы их игнорировать.
Здесь также живёт злость, желание... чего-то.
Это что-то - смерть, но одна лишь смерть кажется пустой, неудовлетворительной. Его мышцы болят от неиспользования, и из всех имеющихся у него вещей он сейчас хотел бы использовать именно их.
Однако вместо этого он забавляется с их умами, если им хватает дурости остаться с ним наедине. Он напрягает единственную мышцу, которую может. Он игнорирует голоса, которые становятся все слабее и слабее по мере того, как он узнает новые следы в свете.
Они знают, что он такое.
Его брак признан недействительным. Он никогда не был женат.
У него также появляются последователи. Они оставляют ему записки, посылают рукописи. Некоторые считают его ангелом, а другие думают, что он дьявол. Он не дискриминирует; он ненавидит их всех.
Желание его жены тоже исполняется. Они избивают его от скуки, но этого никогда не достаточно - для них или для него.
Он забыл причину, которая привела его сюда - единственную вещь, которая некогда казалась такой важной.
Для него это теперь история. Она кажется ему незрелой, ребяческой.
В любом случае, его собственные люди не придут за ним. Больше нет. Возможно, не пришли бы и до того, как он стал убийцей.
Все это скоро закончится.
Он знает достаточно, чтобы позволить этому случиться. Он садится, прислоняясь к каменной стене. Его руки съёживаются на коленях, запястья закованы в железные цепи. Его лицо покрыто синяками. Его кожа дёргается, когда на порез садится муха, но он её не прогоняет.
Это происходит снова. И снова.
Снаружи раздаётся лязганье.
Дверь открывается, и Ревик щурится, глядя на двух вошедших мужчин. Удивление касается его света; его внутренние часы говорят ему, что слишком рано. Но это не священник и охранник. Первый мужчина - среднего телосложения, одет в дорогую одежду. Там, где должно находиться его лицо, я вижу лишь размытое пятно, словно на экран кинотеатра проецируют несколько фильмов разом.
Второго мужчину я знаю из закусочной в Сан-Франциско.
Как и Ревик, Териан, кажется, не постарел. Он одет в чёрную униформу гестапо. На нем она выглядит почти как костюм для вечеринки.
- Рольф Шенк? - произносит тот мужчина, который не Териан.
Ревик окидывает взглядом обоих мужчин. Он не знает ни одного из них.
- Я ответил на все ваши... вопросы, - говорит он. - Или вам хочется ещё поколотить меня? - он поднимает свои скованные руки. - Может, вы могли бы снять их? Мне бы не помешала тренировка.
Териан смеётся, пихнув мужчину без лица.
- Я его ударю, сэр, - говорит он. - Кажется, он так сильно этого хочет.
- Нет, - внимание нового мужчины остаётся сосредоточенным на Ревике. - Нет. Думаю, мы можем получше провести время. Возможно, как считает Териан, мы могли бы быть честны друг с другом, да?
Ревик награждает Териана пренебрежительным взглядом, глядя на мужчину без лица.
- Он даёт тебе чувство безопасности, червяк? - только и говорит он.
Безликий мужчина улыбается своими изменяющимися лицами.
- Вы действуете на основании ошибочного предположения, Рольф. Я не говорю от лица Рейха или любого другого человеческого правительства. Я бы хотел предложить вам работу. Думаю, вы найдёте её интересной, даже невзирая на нынешнюю скудность ваших вариантов.
Ревик использует свой разум, чтобы просканировать человека в дорогой одежде. Он не может прочесть безликого мужчину. Он предполагает, что видящий прикрывает их обоих.
Он позволяет рукам упасть на колени, пожимает плечами.
- Я буду занят другим. Или они вам не сказали, что планируют отрубить мне голову?
Териан смеётся, и взгляд Ревика мельком возвращается к нему.
- Я же говорил вам, сэр, - Териан улыбается, глядя на Ревика, будто тот был его новой любимой игрушкой. - Он стоит нашего времени. Как только мы немного отточим это рычание.
Безликий мужчина ведёт себя так, точно ничего не слышал.
- Думаю, мы можем помочь с вашей маленькой проблемой, Рольф, - говорит он. - Или мне стоит называть вас Ревик? Надеюсь, жизнь среди нас не заставила вас полностью забыть ваше истинное имя?
Взгляд Ревика возвращается к Териану, в этот раз с чистым неверием.
- Да, - говорит безликий мужчина. - Я знаю, кто вы. Не только Рольф Шенк, патриот Германии, но и Дигойз Ревик, видящий клана Арентис.
Ревик продолжает смотреть только на Териана. Затем он говорит на том другом языке, полном ритмичных щелчков и перекатывающегося мурлыканья.
Только в этот раз я его понимаю.
- Что это за игра? - говорит Ревик другому видящему. - Ты выдал сведения о нашем клане человеку? Старейшины повесят тебя за это.
Однако отвечает ему безликий мужчина, говоря на том же языке.
- Правила нарушены, верно, - говорит он, делая плавный жест в манере видящих. Ревик с ошеломлённым выражением лица следит за этим жестом. - Но ты тоже можешь быть избирателен по отношению к правилам, Рольф. Например, к тому, которое запрещает выбирать пару из женщин моего вида.
Он прискорбно щелкает языком.
- Такие вещи случаются с людьми, верно? К сожалению, мой вид не питает того же уважения к верности своим партнёрам. Большинство членов моей расы не понимает истинных последствий преданности.
Он раскрывает руки, словно в молитве.
Я вижу на его пальце кольцо, похожее на Железный Крест.
- Она была очаровательной, кузен, - добавляет он. - Я сожалею, что ты потерял её из-за столь гнусного представителя моего вида. Поистине сожалею.
Глаза Ревика изменяются. Впервые они принадлежат Ревику, которого я знаю. Из них сочится злость и молодость.
- Чего ты хочешь? - произносит он.
Я кошусь на Териана, который улыбается. Его взгляд хищный, как будто он видит что-то в Ревике и хочет это себе.
- Моё имя - Галейт, - говорит безликий мужчина. - Возможно, ты его слышал?
Воцаряется тишина. Затем Ревик усмехается.
- Ты - бич мира видящих? - говорит он. - Тот, который одолел Сайримна одной рукой? Ты лжёшь.
Териан делает шаг вперёд, его веселье уже не так заметно.
Галейт поднимает руку перед каждым из них, как учитель, разнимающий школьную драку.
- То, кем я был, пожалуй, не так важно, как то, кем я стал, - дипломатично отвечает он и спрашивает Ревика: - Почему ты просто не вышел из этой клетки, кузен? Если бы ты захотел, они бы не сумели тебя удержать.
Ревик позволяет своим плечам расслабиться. Все ещё не отводя глаз от Териана, он пожимает плечами, крепче стискивая руки.
- Возможно, я заслуживаю смерти, - говорит он.
Галейт кивает.
- То есть, ты так устал от этой жизни? Ты слишком молод, чтобы чувствовать себя так. Для твоего вида, имею в виду.
Ревик смотрит на Териана.
- Возможно, так и есть. Я устал.
Безликий мужчина и Териан обмениваются лёгкими улыбками, затем голос Галейта начинает звучать более тепло.
- Я понимаю, кузен. Лучше, чем ты думаешь. Но видишь ли, Рольф, таких как ты и я - много. Уставших от бессмысленных смертей и войн. Уставших от мира, которым правят лжецы и старики, мечтатели и фанатики. Тех, которые чувствуют, что Кодексы, законы, библии и предрассудки обоих видов больше не отражают настоящей действительности. Мы бы хотели, чтобы эти Кодексы... - он улыбается. - Модернизировали, скажем так.
Ревик закрывает глаза, прислонившись головой к камню.
- Обратись к моему брату, Уэлену.
- Ты ещё не слышал моего предложения...
- ...И все же я не дурак, - перебивает Ревик, открывая глаза. - Какую бы игру ты и твой питомец Сарк не вели, ты хочешь имя моей семьи. Ты выбрал не того сына. Ничто из сказанного мной не будет услышано в Памире, и уж тем более моей собственной семьёй. А люди у меня уже в печёнках сидят... вместе с вашей «модернизацией».
Безликий мужчина поднимает руку в очередном жесте мольбы.
- Я знаю, что твоя жизнь была тяжёлой, Ревик. Я знаю о смерти твоих родителей. Я также знаю, что ты был усыновлён семьёй, которая тебя не хотела.
Когда подбородок Ревика напрягается, тон Галейта становится осторожным.
- Мне также известно о твоих нынешних проблемах, как я и сказал. Но женщины умирают в родах, кузен. Даже среди вашего вида. Бессмысленно выбрасывать столь многообещающую, молодую жизнь из-за такого относительно нормального события. Она не была видящей. Этот твой суицид не может быть неизбежным.
Он медлит, наблюдая за лицом Ревика.
- Ребёнок был от Бловелта? Или от кого-то другого?
Ревик поначалу не отвечает. Он издаёт отрывистый смешок.
- Ты действительно хочешь, чтобы я тебя убил. Возможно, мне стоит исполнить это твоё желание.
Галейт вновь поднимает руку.
- Ты ошибаешься на мой счёт. Моё сожаление к твоим бедам искренне, кузен, - он медлит, все ещё наблюдая за лицом Ревика. - И я уже поговорил с твоим кровным кузеном, Уэленом, - добавляет он. - Я рассказал ему, где ты. Я поведал ему о твоём затруднительном положении. Твоя семья понимает больше, чем ты думаешь, вопреки твоему желанию отдалиться, жить среди моих людей и участвовать в этой омерзительной войне от её лица.
- Это было не для неё, - говорит Ревик.
- Это было для неё. Ты чувствовал себя обязанным...
- Я имею в виду, это была не её вина, - Ревик вновь смотрит в тёмные углы камеры. - Прошу, уходите.
- Ревик, твой кузен, Уэлен, меня не интересует, - в словах Галейта звучит бережная тяга. - Мы не испытываем необходимости в семейных именах. Этот клановый бред в прошлом. Я хочу твой талант, Ревик. Я полагаю, что ты можешь стать самым ценным из наших активов.
Териан наклоняется ближе. Он поднимает два пальца в форме V, играя ими перед лицом Ревика.
- Вторым по ценности, - говорит он, подмигивая.
Галейт посмеивается, похлопывая Териана по спине одной рукой.
- Да, - говорит он. - Это Териан сильнее всего ходатайствовал за твою вербовку, Рольф. Брату Териану сильнее всего не терпится увидеть, на что ты способен. Боюсь, он досрочно создал тебе некую репутацию. Которую тебе, возможно, придётся защищать в ближайшем будущем.
Его улыбка становится более видимой, когда он видит невольную реакцию Ревика на его слова.
- Я тоже страстно желаю стать свидетелем этих талантов, кузен, - говорит он. - Воистину, так и есть. Больше всего желаю.
Прилив тепла нарастает в какой-то части Ревика, которая больше не нуждается в ощущениях.
Он все ещё размышляет, обдумывает эту искру в своём сознании, когда стены вокруг меня вновь погружаются во тьму.