Я стою на каменистом утёсе, над долиной, испещрённой паутиной трещин. Ветер воет между расселинами. Все пропало. Все деревья, животные, растения превратились в пыль, унесённую прочь.

Я одна. Но не совсем. Не совсем одна.

… Он приподнимается на руках, покрываясь потом, читая её, всматриваясь в её глаза, пока доводит её до предела. Я вижу надпись-татуировку на его руке. Пот заставляет его черные волосы липнуть к шее и лбу, пока он двигается над ней. Его руки напрягаются, когда он изменяет угол проникновения. Он удерживает её на месте, сжимая пальцы в светлых волосах, и проникает глубже… настолько глубоко, что при её вскрике он медлит, сдерживая какую-то часть себя, проникая своим разумом, чтобы почувствовать, когда…

Она кончает, стискивая его руки. Боль исходит от него рябью, пока он наблюдает за этим.

Затем становится только хуже.

Красный свет солнца полыхает перед моими глазами, но то бледное, лишённое птиц небо меркнет.

Я чувствую, как он борется. С собой, со мной. Он теряет контроль, и затем он уже стонет вслух, прося меня, вплетая какую-то часть себя глубже в мой свет.

Он притягивает меня в себя, даже когда она лежит между нами.

«Бл*дь. Элли. Бл*дь…»

Он пытается остановить себя, пытается отстраниться.

«Иди сюда, — его голос резче дёргает меня в этом пространстве. Этот голос требователен, резок, но он также потерянный, лишённый контроля. — Иди сюда… gaos, иди сюда. Впусти меня. Позволь мне сделать это, проклятье…»

… и вот он уже внутри нас обоих. Я чувствую его раздражение, смешанное с облегчением, своего рода ужасом от того, что он делает, пока вдалбливается в неё ещё жёстче, пытаясь дотянуться до меня. Он хочет меня. Я чувствую это, чувствую это желание, хотя он не сознается в этом мне даже сейчас. Он хочет меня сильнее, чем я могу вынести, сильнее, чем я могу позволить себе чувствовать. Это желание причиняет боль, но я затерялась внутри его противоречивости. Над желанием нависает страх, маскируемый злостью на меня за то, что я заставляю его вновь посетить это место, вновь вспомнить.

Я заставлю его повернуть назад. Я превращу его в то, что он ненавидит.

Он в этом уверен. Он чувствует это каждой фиброй своего существа.

Я заставлю его повернуть назад, если он мне позволит.

Вверху вращается Пирамида. Предстоит увидеть ещё больше.

Пока что, для начала… глубже назад, вниз.

Он вспомнит.

***

— Эй, — женщина постаралась перевести дыхание. Она осознала, что так и не спросила его имени. — Эй… с тобой все хорошо?

Его бледная кожа поблёскивала от пота, от которого её светлые волосы липли к шее и волосам, а хлопковая простынь льнула к ногам. Она цеплялась за него, будучи не в состоянии ничего с собой поделать. Все её тело все ещё вибрировало от того, что он с ней проделывал — кажется, снова, и снова, и снова.

Он оставался пугающе спокойным, пока доводил её до оргазма, но в конце он удивил её, тоже разразившись словами — куда большим количеством слов, чем она ожидала по их краткому разговору в баре.

Он предостерёг её, что все будет быстро, и все же было в нем что-то уязвимое, как только он позволил себе забыться. Эта уязвимость временами превращалась почти в жестокость, но он не причинил ей боли. Он снял с неё одежду ещё до того, как они полностью вошли в комнату, и она понимала, что он сдерживался даже тогда — используя свой рот, чтобы выиграть им время, заставляя её говорить с ним.

Как только он начал действовать по-настоящему, она засомневалась в том, что он вообще осознавал её присутствие.

Когда он наконец кончил, он едва не умолял её.

Или умолял кого-то другого, возможно, сделать… нечто.

Теперь он просто лежал там как труп.

Она гадала, как вообще позволила ему уговорить себя и пришла сюда.

Её муж взял им раздельные каюты — его идея, конечно, чтобы дать им «больше пространства», и потому что он утверждал, что не может спать из-за её храпа — но он ничуть не стеснялся заходить к ней, если был в настроении для этого, или если опять поссорился с инструкторшей по танцам. Она вздрогнула при мысли, что ей, возможно, придётся объяснять, что делает в её постели голый мужчина-видящий.

Хотя, на самом деле, поделом ему.

— Эй, — она положила руку на его грудь. Его кожа ощущалась холодной. Она сохраняла лёгкий тон, стараясь улыбнуться. — Кто такая Элли?

Она видела, как изменилось выражение его лица прямо перед тем, как он закрыл глаза. Однако она невольно задавалась вопросами. Его девушка? Они вообще встречались?

Отвернувшись, он переместил свой вес на матрасе.

Она приласкала его волосы.

— Тебе нехорошо?

Он поднял руку, отталкивая её ладонь. Она в неверии наблюдала, как он вытирает лицо, и сомневалась в увиденном. Затем его ритм дыхания изменился, и она не могла отрицать то, что слышала. Он плакал. Он вытер глаза тыльной стороной руки.

— Эй, — произнесла она, слегка встревожившись. — Что происходит?

Когда он заговорил, его голос заставил её подпрыгнуть. Она совсем забыла про акцент.

— Я женат, — сказал он.

Удивлённый смешок застрял в её горле. Она постаралась скрыть его в своём голосе.

— Я тоже, — сказала она. — Я думала, в этом и есть весь смысл.

Он посмотрел на неё. Его бледные глаза отражали свет, лившийся из-под двери — почти как кошачьи глаза. Она вновь вспомнила, что он не человек. Он смотрел на неё так, словно она была для него такой же чужой. Затем он сел. Она наблюдала, как он нашаривает свои брюки на полу, натягивает их на ноги, продевает ремень в шлёвки и застёгивает. Встав, он нашёл рубашку и натянул её через голову, и теперь она ощутила исходившую от него эмоцию, ясную как день — это была ненависть к самому себе.

Она крепче закуталась во влажную простыню.

— Прости, — сказала она.

Он покачал головой.

— Это не твоя вина.

— Ты хочешь денег? — она невольно отпрянула, испугавшись его, как только увидела взгляд его глаз.

— Нет, — ровно ответил он, и больше на неё не смотрел.

Прежде чем она успела придумать, что ещё сказать, он нагнулся, поднимая наплечные ремни для кобуры, которая так шокировала её при первом взгляде.

Он надел ремни как жилет, туго затянув их и проверив пистолет перед тем, как надеть пиджак обратно. Она все ещё смотрела на него, когда он повернулся к ней спиной, направившись к двери.

Свет ослепил её, когда он вышел в коридор.

Это продлилось недолго.

Когда последовал щелчок замка, она со вздохом откинулась обратно на кровать. Все, что она могла чувствовать — это облегчение, потому что он ушёл, и она скорее всего никогда больше его не увидит.

***

Когда Элайя закончил говорить, Чандрэ продолжила хранить молчание.

Элайя делил с ней конструкцию, так что он знал — она думала про себя о том, насколько все это нелепо. Более того, в её рабочие обязанности разведчицы Охраны Семёрки не входил пункт «нянчить двух взрослых видящих», которые, по её мнению, должны находиться где-нибудь в хижине наедине, знакомясь друг с другом в плотском смысле минимум месяц до того, как им разрешат поговорить об их отношениях в чем-то замысловатее односложных слов.

По традиции все делалось именно так. Старинные обычаи существовали не на пустом месте.

Элайя с трудом сдерживал улыбку в своём свете.

Эти двухсотлетние видящие всегда брюзжали о прошлом.

«С ней все хорошо?» — наконец, послала Чандрэ.

«Вполне нормально, да, — он позволил ей ощутить свою хмурость. — Блеванула, когда пришла в себя, и отказывается об этом говорить. Физически она в норме. Она на балконе…»

«Заведи её внутрь. Сейчас же».

«При всем моем уважении, сэр, но нет. Она хочет посмотреть на воду, так черт подери, позвольте ей посмотреть на воду. Сейчас темно. Никто её не увидит, — он помедлил. — Он отметился?»

«Нет, — она испустила Барьерный вздох. — Вэш сказал нам самим решать, что необходимо для поддержания контроля над ситуацией. Ты сказал, что она не станет выдвигать обвинений. Мы привлечём его к дисциплинарной ответственности за нарушение клятвы? Она может ждать его возвращения. Чтобы зарезать его, пытаться причинить боль, или ещё что».

Элайя издал невесёлый смешок.

«Я так не думаю, — послал он. — Она все ещё думает слишком по-человечески, чтобы позволить себе подобное».

Ощутив скептицизм Чандрэ, он добавил:

«…И если под дисциплинарной ответственностью ты имеешь в виду пристрелить его в голову, то я целиком и полностью за, — в его мысли просочилась злость. — Он совершенно её не прикрыл щитами. Если бы мне нужно было предположить, я бы сказал, что он нарочно вовлёк её в это».

«Ещё рекомендации, Элайя? — сухо послала Чандрэ. — Помимо стрелкового отряда для Дигойза за преступление под названием «желать свою жену»?»

«Разделить их, — тут же послал он. — Держать его подальше от неё. Когда она будет готова, я спрошу её, что она думает».

«Ладно. Я оставлю их на тебя, — она раздражённо щёлкнула, скрещивая свои световые руки. — Присматривай за ней, Элайя. И никаких попыток воспользоваться ситуацией, чтобы заманить её в свою постель. Мы все ещё не знаем, почему он так поступил».

Он фыркнул. «Почему он так поступил? Ты серьёзно?»

«Ты прекрасно знаешь, что я серьёзно, — её красные глаза ярче полыхнули в Барьерном пространстве. — Между ними происходит что-то странное, и ты знаешь это. Половина мужчин на корабле заглядывается на Мост, а ты хочешь сказать, что её собственный супруг этого не делает? И все же он не притрагивается к ней, а теперь ещё и открыто пошёл налево. Не говори мне, будто знаешь, почему он это сделал».

«Я бы сказал, что больше половины, — Элайя сверкнул волчьей улыбкой. — И не только мы заглядывались, шеф. Я видел, как ты не раз пялилась на её задницу».

Чан стиснула зубы. «Смысл в том, что даже не начинай. И другим тоже скажи. Если ты вынудишь Дигойза впасть в буйную ярость от ревности, у нас будут настоящие проблемы. Я не собираюсь сегодня разбираться с этим куском дерьма».

«Понял», — послал он.

«Лучше бы понял. Иначе, честное слово, я дам ему пристрелить тебя».

Элайя все ещё посмеивался, когда отключился от Барьера, вновь ощутив под ногами жёсткую обивку каютного кресла.

Он подождал, пока перед глазами прояснится, затем повернулся лицом к окну на балкон, где в последний раз видел её, и поражённо вскочил на ноги.

На балконе — более того, во всей каюте — было пусто.