— Ладно, — сказала Энджел, сворачиваясь клубочком рядом со мной на диване и подпирая подбородок рукой. — Теперь ты мне скажешь настоящую причину?

— Настоящую причину? — я подняла голову со спинки дивана, слегка зевнув, хоть и понимала, что с моей стороны это было тактикой избегания — или хотя бы тактикой откладывания. — Настоящую причину чего? — переспросила я.

Энджел закатила глаза, фыркнув.

— Тебе это отстойно удаётся, знаешь, да?

— Мне отстойно удаётся что?

— Дурой прикидываться.

Пришла моя очередь фыркнуть, затем улыбнуться.

— Возможно, это не притворство.

Энджел выдохнула с преувеличенным раздражением. Я понимала, что хотя бы часть этого раздражения была настоящей. Отпив глоток вина из бокала, который она держала в свободной руке, она вернулась к изучению моих глаз откровенно пытливым взглядом.

Это была её идея — открыть бутылку мерло после того, как Ник подвёз нас из ресторана. Мы выпили по бокалу за ужином, но в тот момент я лишь чувствовала сонливость. Учитывая, сколько я съела в любимом тайском ресторанчике Энджел в Марина — ела буквально до тех пор, пока не могла больше ничего впихнуть в себя — изумительно, что я все ещё была в сознании.

Когда нам наконец принесли еду, я была настолько голодна, что это меня шокировало. Хоть я в основном избегала тайской еды из-за поездки в Бангкок, я все равно не могла перестать есть, когда нам принесли еду. Конечно, я не смогла доесть все, поскольку порции в «Пурпурной Орхидее» были огромными, а мой живот за неопределённо-много-недель в пентхаусе Блэка сжался до размеров горошинки, но я все равно набила его так плотно, что задремала на заднем сиденье машины Ника по дороге к квартире Энджел.

Блэк все ещё не звонил.

Ну, он не звонил мне.

За ужином Ник упомянул, что Блэк отзвонился. Он махнул палочками над гигантской порцией пад тай, которую он поедал, набив рот рисовой лапшой.

— Твой мальчик сказал тебе, что его не будет в городе несколько дней?

Я опустила свои палочки и уставилась на Ника.

— Что?

Его слова сумели отвлечь меня от запаха пад тай, который вызывал у меня физическую тошноту до тех пор, пока Ник между делом не обронил информацию о последнем исчезновении Блэка. Я раньше любила пад тай, но моя первая и единственная поездка в Бангкок практически навсегда испоганила для меня это блюдо. Теперь одного лишь взгляда на лапшу, арахис, лайм и креветки на тарелке Ника — хоть мы находились в первоклассном ресторане, и это не уличная еда, которую я ела в Бангкоке — хватало, чтобы меня начало подташнивать. Этого также оказалось достаточно, чтобы вызвать воспоминания, которые я едва-едва забыла.

Эти воспоминания не очень-то хорошо смешивались с новостями Ника о Блэке.

— Что ты имеешь в виду — его не будет в городе? — повторила я, когда Ник вернулся к еде.

Он поднял взгляд, прожёвывая креветку, которую он только что высосал из панциря. Он проглотил то, что оставалось у него во рту перед тем, как ответить. В этот раз его голос прозвучал более деловито — вероятно, потому что он увидел в моих глазах раздражение.

— Полагаю, он говорил серьёзно насчёт проверки улик, — сказал он, пожимая плечами. — Сказал, что вернётся через несколько дней и возможно, достанет нам информацию на «Архангела». Сказал, что никаких обещаний, но у него есть несколько идей, которые он проверит.

Я почувствовала, как моё лицо заливает жаром, пока я обдумывала слова Ника.

— Он тебе не сказал? — поинтересовался Ник.

Я наградила его жёстким взглядом. По его голосу я понимала, что он чуточку чрезмерно этому радуется.

— Нет, — ответила я. — Он сказал, куда отправился?

Ник неопределённо махнул рукой.

— Куда-то на юг. В Калифорнийскую долину, возможно? Сказал, что возможно, ему понадобится добраться до самого Лос-Анджелеса, но у него есть кое-кто поближе, чтобы для начала навести справки, — Ник фыркнул. — Весьма иронично, учитывая, что наш любимый пробивной детектив Мозер только что приехал оттуда.

Я кивнула, но не заговорила.

Я знала, что и Энджел, и Ник, вероятно, понимают, что я не в восторге.

От моего внимания также не ускользнула резкая нотка в голосе Ника, когда он упомянул Мозера.

Я знала, что это также может быть связано не только с делом об убийстве.

Одним из самых неловких моментов моей профессиональной карьеры с тех пор, как я начала выполнять контракты для полиции Сан-Франциско, стал момент, когда Мозер позвал меня на свидание — более-менее публично, и пока мы все ещё находились на работе. Он сделал это спустя считанные минуты после того, как Блэк оставил нас на том пирсе и забрался на новенький с виду мотоцикл Дукати, о наличии которого у него я даже не подозревала.

Я смотрела, как он уезжает, когда Мозер подошёл ко мне сзади и спросил меня — слишком громко, по моему мнению — не возражаю ли я присоединиться к нему за ужином тем вечером.

К счастью, отговорка у меня уже была. Мне даже не пришлось долго раздумывать, потому что я буквально недавно пригласила Энджел и Ника выпить и поужинать.

Однако Мозер был настойчив.

И да, громок.

— Как насчёт завтрашнего вечера? — спросил он, не моргнув глазом.

— Я встречаюсь кое с кем, — сказала я ему так вежливо, как только могла. — Но спасибо. Мило с вашей стороны пригласить.

— Встречаетесь кое с кем? — Мозер нахмурился. — В смысле завтра? Или вы в отношениях с кем-то?

— У меня есть бойфренд.

— И что? Вы же не женаты, верно? — Мозер улыбнулся, произнося эти слова, но я понимала, что это не совсем шутка. — Или мистер Бойфренд бесится, когда вы пропускаете несколько дружелюбных бокальчиков с кем-то помимо него?

— Мы не встречаемся ни с кем другим, — сказала я ему, не улыбаясь в ответ. — Так что да. Он бесится.

Мозер не утратил улыбки, но взглянув вправо и увидев стоящих там Глена и Ника, я почувствовала, как моё настроение существенно скисло. Ник и Глен смотрели на нас, буквально разинув рот — они даже не пытались скрыть тот факт, что они подслушивали. Ник открыто наградил Мозера сердитым взглядом, как только, казалось, осознал этот обмен репликами, его мощные руки скрестились на груди, как это было при споре с Блэком.

Глен просто продолжал мерить меня взглядом с озадаченным выражением лица, как будто он не мог понять, почему продолжает смотреть на меня.

Вероятно, не мог.

Понять, имею в виду.

В любом случае, из-за этой небольшой сцены Ник весь вечер постоянно отпускал уколы в адрес Мозера, практически с тех самых пор, как мы оставили его у Северного участка.

— Этот парень не очень хорошо понимает слово «нет», не так ли? — крякнул Ник, как будто прочёл часть моих мыслей по лицу. — Ты можешь поверить в наглость этого говнюка? Мы же работали, ради всего святого. Он как-то упустил этот момент? И что происходит с его сфинксоподобным напарником? Мне кажется, этот парень за весь день сказал два слова.

— Он нашёл другой символ, — напомнила я ему.

Ник пожал плечами, выражение лица чуть смягчилось.

— Верно.

Хокинг был тем, кто нашёл другой алхимический символ, предположительно оставленный убийцей. Ни один из криминалистов его не заметил, поскольку он был вырезан на внутренней стороне двери павильона, прямо по другую сторону того места, где убийца оставил тело.

Ник фыркнул, отправляя в рот ещё одну порцию пад тай.

— У него хорошая репутация на юге, — признал он. — У Хокинга, имею в виду. Тихий, но свою работу делает хорошо. Я разговаривал с Джоанной… помнишь её? — когда я кивнула, он вновь сосредоточился на еде, все ещё рассказывая. — Она сказала, что Хокинг и Мозер работали над этим делом с самого начала… что Мозер берет на себя всю прессу, но Хокинг много занимается беготней.

Он поднял глаза, бросая на меня ровный взгляд.

— Он также нашёл связь с наёмниками, док. Хокинг. Судя по словам Мозера, он уже после первого убийства начал называть парня бывшим военным. Что-то в том, как он преследует своих жертв. Хокинг служил в то же время, что и мы, плюс-минус. Он был рейнджером. Снайпером. Так что ему, вероятно, стоит поговорить с Блэком, когда он вернётся.

Я кивнула, обдумывая все это.

Все логично, учитывая то немногое, что я ощутила от Хокинга за несколько раз, что я его читала. У него был тип личности снайпера. Один из типов, во всяком случае.

По правде говоря, я проверила его отчасти из-за того, что мельком подумала, а не может ли он быть нашим убийцей. Парень, которого я почувствовала на лестнице, тоже был пустым, напоминая отсутствие присутствия, и именно таким казался мне Хокинг. Совпадение казалось мне слишком сильным, чтобы не сделать быстрой проверки, пусть даже ради подтверждения, что их отголоски не были одинаковыми.

Они не были одинаковыми. Возможно, в спецслужбах больше таких парней, чем я осознавала. Большинство моих знакомых могли трепать языком как никто другой, хотя я знала, что это также может быть формой маскировки.

Ничего из этого я не сказала за ужином. В конце концов, я поймала себя на мысли, что требуется тихий парень-охотник, чтобы поймать такого же.

Энджел лишь широко улыбалась словам Ника за ужином, слегка качая головой. И все же я видела, как она смотрит на меня с этой пристальной пытливостью во взгляде.

Практически с той же пытливостью, которую она нацелилась на меня прямо сейчас.

Я выдохнула.

— Ты имеешь в виду, почему я здесь? Почему я спросила, могу ли остаться у тебя? — я также подпёрла рукой подбородок, поворачиваясь к ней лицом. — Ты слышала Ника. Блэка нет в городе.

— Ты попросила остаться у меня ещё до того, как узнала об этом, — сказала Энджел, качая головой и показывая мне, что не поведётся на это. — И между вами двоими… все было… холодно. И я имею в виду не только на пирсе, когда он ушёл, даже не попрощавшись.

Я слегка закатила глаза, но почувствовала, как лицо заливает румянцем. Задумавшись, я отпила из своего бокала с вином. В конце концов, я смогла лишь пожать плечами.

— Я не знаю, — честно ответила я.

— Ты не знаешь?

Я один раз качнула головой.

— Я думаю, он злится на меня. Но честно, я не знаю.

— Ты думаешь, он злится на тебя, — повторила Энджел. — Блэк.

Я кивнула, встречаясь с ней взглядом.

— Он сказал мне спросить у тебя, могу ли я остаться с тобой. Он не хотел, чтобы я оставалась одна, но сказал, что я не могу остаться с ним. Это было до того, как он решил уехать… — помедлив, я нахмурилась. — Ну, я думаю, что до того. Если только он не решил уехать и просто не сказал мне об этом, — я нахмурилась ещё сильнее, обдумывая эту вероятность. — В любом случае. Он ясно дал понять, что не хочет, чтобы я оставалась с ним. Он просил дать ему передышку. Тут он высказался предельно ясно.

Чувствуя, как лицо снова заливает жаром, я покачала головой.

— Честно говоря, это сбивает с толку. Я первой сказала, что нам надо поговорить. А потом он отвечает мне, что если я хочу, чтобы он со мной поговорил, то сначала ему нужна передышка.

— О чем ты хотела с ним поговорить? — спросила Энджел, иначе устраивая руку и задницу на диване. Она тоже хмурилась, как будто с трудом следила за всем этим.

Я пожала плечами, отпивая ещё глоток вина.

— О видящих, полагаю. Он продолжал сердиться на меня из-за разных вещей… вещей, которые я на самом деле не понимаю. Начинало казаться, что у нас, возможно, культурная проблема.

Энджел вздёрнула бровь, улыбаясь.

— Культурная проблема.

И вновь она произнесла это не совсем как вопрос.

— Ага, ну ты понимаешь, — я сделала неопределённый жест рукой, держащий бокал вина. — То есть, отсутствие взаимопонимания. Как будто мы не совсем стыкуемся в одном и том же месте.

Когда я в этот раз подняла взгляд, Энджел расхохоталась.

— Что? — раздражённо спросила я. — Для тебя это смешно?

— Вы двое… вау. Вы как маленькие дети. Я честно не могу решить, это мило или беспокоит до глубины души, учитывая, что вам обоим за тридцать.

Я почувствовала, как мой подбородок ещё сильнее напрягается.

— В смысле?

— В смысле, — сказала Энджел, пододвигаясь ко мне по дивану и награждая меня шутливо-суровым взглядом. — Этот мальчик влюблён в тебя до беспамятства, Мириам. Если ты этого не видишь, ты слепа как летучая мышь. И какая бы «культурная проблема» у вас там не происходила, я сильно подозреваю, что он выходит из себя потому, что ты проделываешь с ним свою странную «докторскую» фигню, и воздвигаешь стены, — она пожала плечами и отпила глоток вина прежде, чем добавить: — Ты проделываешь это с ним практически всякий раз, когда я вижу вас двоих вместе, Мири. Я не могу ручаться за время, когда вы наедине. Но даже тем утром в его квартире, ты делала это…

— Я не… — начала я, в этот раз подавляя настоящее раздражение.

Но она не дала мне закончить.

— …Возможно, в этот раз ты делаешь это ещё сильнее, после Йена или после случившегося в Бангкоке. Или, возможно, это все из-за того дерьма, что произошло в Париже, и того, что он в итоге на месяцы оставил тебя одну. В любом случае, у него чрезмерная паранойя, или же он чрезмерно напуган — или же чрезмерно мужик, чтобы понимать, почему ты так поступаешь. Он лишь знает, что ты от него отгораживаешься, и это его пугает. Очевидно, он знает тебя недостаточно хорошо, чтобы понимать, что ты тоже с ума по нему сходишь… и он в ужасе из-за всего этого именно по данной причине.

Я чувствовала, как все крепче стискиваю зубы, пока она говорила. Я заставила себя выслушать все, но в конце концов поймала себя на том, что качаю головой.

— Это не все, Эндж.

— А что остальное? — она сделала ещё глоток вина, все ещё изумлённо улыбаясь мне. — Ещё больше этого инопланетного дерьма видящих?

Я наградила её недоверчивым взглядом.

— Теперь, когда ты упомянула об этом, да. Тут чертовски много этого «инопланетного дерьма видящих», как ты выразилась. И большую часть этого я совершенно не понимаю… а Блэк, похоже, думает, что я должна, даже если он не потрудился объяснить.

— Например? — спросила Энджел. — Или об этом ты тоже не можешь со мной говорить?

Раздражённо вздохнув, я попыталась сообразить.

— Например… я не знаю. Вместе мы ведём себя реально странно, Эндж. То есть, иррационально странно. Однажды вечером мы вышли поужинать, и я думала, что он выбьет дерьмо из своего старого друга, владевшего тем местом, просто потому, что он нашёл меня привлекательной. То есть, мы оба ведём себя как собственники…

Энджел саркастически фыркнула, но я также проигнорировала это.

— …Нездоровые собственники, — добавила я, сердито покосившись на неё. — И он несколько раз говорил мне, что возможно, все это станет только хуже перед тем, как ситуация улучшится… но он все ещё не объяснил, что такое «это», и что это значит. Мой дядя так говорил, будто вся эта история со связью… — я раздражённо махнула рукой. — …Типа большая штука. Типа это нечто ненормальное. Этого определённо не случается всякий раз, когда два видящих встречаются или начинают спать вместе. Дядя Чарльз говорил так, будто это изменит нас обоих. Навсегда, имею в виду.

— То есть ты попросила Блэка объяснить все это? Историю со связью?

— Я сказала ему, что нам надо поговорить, — сказала я. — О нас.

— Ты имеешь в виду сегодня? — уточнила она. Когда я кивнула, она нахмурилась ещё сильнее. — Ладно, но что вы обсуждали на эту тему ранее? До сегодняшнего дня?

— Ничего, — я покачала головой, делая глоток вина. Затем я пожала плечами. — Ну, он просил меня не спать ни с кем. Когда он был в Париже. Но это было месяцы назад. Прямо после того, как я напилась и поцеловала Ника… так что да, это была практически прямая реакция, потому что он решил, что я пересплю с Ником, если он не попросит меня этого не делать, — покачав головой, я запустила пальцы в волосы, бормоча: — Вероятно, он будет без конца припоминать это мне.

— Подожди, — Энджел подняла руку. — Вы спали вместе с самого Парижа, и вы даже ни разу не поговорили об этом? О том, что происходит между вами?

Я покачала головой.

— Нет.

— Прошло… три недели? У вас не было ни одного разговора на эту тему?

— Нет. Мы не говорили об этом, ясно? — я вновь позволила раздражению проступить в голосе. — И да, ладно, возможно это моя вина. Он пытался несколько раз, но полагаю, я не была готова, — ощутив очередной импульс недоверия от Энджел, я наградила её жёстким взглядом. — Я знаю, что нам надо об этом поговорить… ладно? Я понимаю. И я признаю свою вину. Но когда я наконец настояла на своём и сказала, что нам надо об этом поговорить, сейчас же, и что это не может больше ждать, его ответ — что ему нужно пространство… а потом он уезжает. Видимо.

Подавив злобу при осознании, что я опять слишком остро реагирую, я отпила глоток вина, чтобы отвлечься, и уставилась на ковёр Энджел, напоминавший персидский.

— Так что да, — я намеренно пожала плечами. — Возможно, я ждала слишком долго. Или, возможно, он злится на что-то другое. Честно, я понятия не имею. Кажется, он думал, что я нарочно трахаю ему мозг или типа того… даже когда я сказала ему, что не понимаю.

Я покачала головой, все ещё размышляя и не поднимая взгляда от сине-зелёного узора ковра.

— Ты действительно не понимаешь, каким странным это становится, Эндж, — сказала я потом, серьёзно посмотрев на неё. — Особенно когда мы только вдвоём. Это реально охереть как странно.

Энджел фыркнула, откидываясь на спинку.

— Я видела это в квартире.

— Однако ты не видела его, Эндж. Он ведёт себя… иначе, — прикусив губу, я задумалась, стоит ли ей говорить. В итоге, вероятно, я выпила достаточно вина, или мне отчаянно нужно было с кем-то поговорить, и в итоге я услышала собственные слова:

— Он сказал своему другу, тому старому армейскому приятелю, что мы женаты. Он назвал меня женой, Эндж. То есть… во всеуслышание. Он буквально угрожал парню.

Энджел расхохоталась.

— Парню в ресторане?

— Ага, — я не улыбнулась в ответ. — Это не смешно, Эндж. Он позволил мне отмахнуться от этого, будто он сделал это только для того, чтобы отпугнуть друга, но если честно, я не знаю…

— Чего ты не знаешь? — Энджел нахмурилась, наливая себе в бокал больше мерло из бутылки на журнальном столике. — С чего бы ещё ему это делать?

Я покачала головой.

— Я не знаю. Но по ощущениям не похоже на то.

Сглотнув, я повернула голову, глядя в окно. Низкое, прямоугольное, расположенное прямо напротив удобного зелёного дивана, оно обеспечивало почти ничем не нарушаемый вид с холма в сторону Кастро Стрит. Сколько я знаю Энджел, а это уже более десяти лет, у неё всегда была одна и та же квартира с контролируемой арендной платой. Она шутила, что снимает её ещё с колледжа, и скорее всего это правда.

Вероятно, это единственная причина, по которой она все ещё могла себе её позволить, учитывая расположение. На несколько кварталов выше по холму от Дивисадеро Стрит, её квартира с двумя спальнями, на верхних этажах, выходила на оживлённый перекрёсток Маркет и Кастро, который стал главным участком, поскольку большинство парадов и безумных вечеринок на Хэллоуин проходили там. Её спальня имела такой же поразительный вид на Дивисадеро в другую сторону, и находилась достаточно высоко, чтобы оттуда виднелся почти весь путь до Гири Стрит.

И квартира не была маленькой. Тут должно быть свыше девяноста квадратных метров.

— На что это было похоже, док? — мягче спросила Энджел. — Когда он сказал, что вы женаты?

Я посмотрела на неё и осознала, что все ещё избегала этого, даже с ней. Правда в том, что до тех пор я никогда не сознавалась в этом даже самой себе. Однако я все равно осознала, что говорю ей правду — вероятно, чтобы она сказала мне, что я чокнулась.

— Похоже, что он говорил серьёзно, — сказала я, заглатывая ещё больше вина. — Как будто он говорил правду.

Энджел нахмурилась.

— Как будто он намеревается жениться на тебе?

Я покачала головой, нервно взглянув на неё.

— Нет, — ответила я. — Как будто он думает, что мы уже женаты.

* * *

Через несколько часов я все ещё лежала на её диване, только теперь мы разложили его как кровать. Я не могла уснуть. К тому моменту я уже отказалась от попыток. Вместо этого я таращилась на узор из оранжевых отсветов уличных огней на потолке и старалась не думать о Блэке.

Я также старалась не думать об убийце Тамплиере.

Конечно, как бы интенсивно я ни думала об убийце, скорее всего, он не узнает, что я думала о нем. С Блэком велик шанс, что он узнает.

Однако, вероятно, мне не стоило об этом беспокоиться.

Блэк ощущался странно отстранённым, как будто в этот раз он предпринял нечто иное, чтобы отгородиться от меня. Как будто он действительно не хотел, чтобы я нашла его, в отличие от тех раз, когда он лишь наполовину отталкивал меня, чтобы затемнить определённые детали своего местонахождения или занятий. В этот раз он закрылся по-настоящему.

Я действительно не хотела думать о том, что послужило причиной.

Вместо этого я осознала, что размышляю над тем, что сказала Энджел после того, как я призналась в своих страхах насчёт Блэка и его странной вспышки с Кэлом, его другом, владевшим итальянским ресторанчиком, который мы посетили на Норд Бич. В отличие от старых военных друзей Блэка, Кэл был не намного старше меня, возможно, чуть моложе сорока, так что, вероятно, служил он после того, как Блэк уже обзавёлся охранной фирмой. Скорее всего, они встретились, пока Блэк работал с армией как частный подрядчик.

В любом случае, я понимала, что он нравится Блэку. Вероятно, именно поэтому меня так сильно шокировало, что он вышел из себя перед Кэлом из-за меня.

Энджел думала, что мне надо поговорить с другим видящим о Блэке.

Когда я рассмеялась, спрашивая, где мне, по её мнению, найти такого, она лишь многозначительно приподняла брови, поднося к губам бокал с вином. Моё веселье умерло, как только я осознала, что она имела в виду. Она говорила о моем дяде Чарльзе.

Осознав это, я снова рассмеялась, но в этот раз веселья там не было.

Вместо этого я сопроводила смех ругательством.

И все же, лёжа там, прислушиваясь к движению на Маркет Стрит и случайному завыванию сирены, я поймала себя на мысли о том, что она права.

Мне нужно поговорить об этих вещах с кем-то знающим.

Желательно с кем-нибудь достаточно объективным.

Конечно, я знала, что мой дядя Чарльз не подходил под второй критерий, но он определённо соответствовал первому. Он терпеть не мог Блэка, не выносил тот факт, что мы с ним вместе, так что я не могла доверять ничему из того, что он может сказать о самом Блэке или конкретно о наших отношениях. Но возможно, я все равно могу получить от него какую-то базовую информацию о том, что происходит с нами.

К тому времени, когда я наконец заснула, прямо перед тем, как ясное ночное небо начало затягивать облаками, скрывая фонари и слабые звезды, светившие через окна Энджел, я более-менее приняла решение так и поступить.

* * *

Страж наблюдал.

Он смотрел в окно квартиры на верхнем этаже, неподвижно разместившись на тяжёлой ветке дерева прямо снаружи того самого оконного стекла.

Человек внутри не знал, что он там.

Никто не ожидал наблюдения с дерева, не в этом городе.

Однако те, за кем он наблюдал, все ещё не спали. Время от времени страж видел слабый блеск их глаз через окна — теперь, когда свет выключен. Он знал, что они не спали, а смотрели на город, бухту и оранжевые уличные огни.

Он гадал, о чем они думали. Что двигало ими сейчас, в эти последние часы.

В конце концов, мужчина в квартире, должно быть, устал от попыток уснуть.

Страж смотрел, как он откидывает красные шёлковые покрывала и садится, потирая лицо руками после того, как включил лампу, пристроившуюся на низком столике у кровати. Легкие царапины покрывали одну руку. Более глубокие царапины от тех же ногтей украшали шею и верхнюю часть груди. Синяк выделялся на подбородке даже в приглушенном освещении.

Эта отбивалась.

И все же мужчина выглядел довольным собой.

Лампа на прикроватном столике выглядела дорогой. Разноцветное стекло переплеталось художественными формами и не выглядело машинной работой. Что-то в лампе казалось смутно неприличным. Учитывая, где жил этот мужчина и как он жил, страж подозревал, что другой такой лампы не существовало в мире — что она была оригинальной, ручной работы, как и картина на стене над кроватью, и металлическая скульптура на балконе с видом на городские огни.

Кроваво-красные простыни покрывали королевских размеров кровать — подходящий цвет, скорее всего, покрытый пятнами, которых страж не видел. На мужчине не было рубашки, лишь красные боксёры-брифы и золотая цепь на шее.

Он был тяжелоатлетом. Гордился выточенной работой.

Его мышцы не были особенно функциональными, хоть он и использовал их в своих сторонних занятиях. Для стража они выглядели преимущественно декоративными.

Этот мужчина был хвастлив. Хвастался своим телом. Хвастался своей жизнью.

Сегодня он не привёл девушку в свою квартиру.

Он никогда не приводил их в свой дом. Он никогда не приводил их туда, где его могут найти и потом идентифицировать. Это было его святилище. Его логово.

Ранее той же ночью он проследовал за ней до её собственного святилища с единственной целью сделать это место небезопасным. В отличие от него она жила скромно, в маленькой одиночной комнате общежития в кампусе государственного университета Сан-Франциско. Этот мужчина там её и оставил примерно пять часов назад. Страж наблюдал за его уходом, и видя его состояние, царапины на его руках и шее, синяк на лице, которого ранее не было, он предположил, что случилось внутри.

Как и прежде, когда его любовь ещё была ребёнком — страж добрался туда слишком поздно.

Когда он вошёл в ту комнату общежития, мужчина уже закончил свою работу.

Страж ощутил сожаление по этому поводу. Сожаление, но в то же время решительность.

Теперь он наблюдал за мужчиной.

Не спит. Вероятно, все ещё на взводе из-за своего поступка ранее.

Он оставил девушку с обоими подбитыми глазами, пятью выбитыми зубами, сотрясением, несколькими сломанными рёбрами. Порезами. Синяками. Ногой, которая вероятно сломана. Возможно, с трещиной таза.

Страж ощупал её, но не мог точно определить все переломы и ушибы. Она была без сознания. Он вызвал скорую помощь, но не стал дожидаться их прибытия.

Он подумал, что она выживет, но также не мог быть уверен.

Для этого мужчины это не сделает разницы. Даже вне зависимости от того, каким путём будет развиваться судьба мужчины этой ночью, страж это знал. Он оставил девушку умирать. Он наслаждался собой. Он также сделает это вновь.

От этого не будет признания. Ни притворного раскаяния, ни мольбы, ни слез. Он не скажет, что сожалеет, как это сделал вампир накануне.

Он не станет молиться со стражем.

Это животное. Животные не просят отпущения грехов. Животные не ощущают раскаяния — и они не молятся. Как только они становятся опасны для человека, их нужно устранить.

Страж не сомневался, что этот мужчина делал это ранее. Он и ранее причинял боль. Снова и снова, охотясь и выслеживания, причиняя боль, питаясь и трахаясь как бешеный пёс. Он не остановится. Пока страж не придёт из леса и не заберёт его шкуру.

Не сломает заострённые зубы. Не вырвет преступное сердце.

Все изменилось с тех пор, как страж пришёл себя, в это новое место… в этот новый город.

Они нуждались в нем, сильнее, чем он думал.

Она нуждалась в нем.

Теперь он понимал, почему к нему подошла пожилая женщина.

Он оставил город, в котором родился — Город Ангелов — только для того, чтобы ему даровали нового ангела по прибытию сюда, который покажет ему направление его нового пути. Возможно, в этот раз не ангел — святой. Его собственный Святой Франциск, который вёл его за руку через леса, указывая на участки разрухи, места, где он мог сотворить наибольшее благо, очистив земли для нового роста.

Теперь она шептала ему, говоря, что этот мужчина вырезал её сердце.

Это беспокоило стража.

Это безмерно его беспокоило.

Она простила стража за то, что он позволил этому случиться. Она простила стража за то, что он пришёл слишком поздно. Она бормотала ему, успокаивала его, прощала его, отпустила его грехи. Она напомнила ему, что до сих пор он нужен был в другом месте.

Но это беспокоило стража. Это безмерно его беспокоило.

Он наблюдал, как мужчина в красных боксёрах-брифах ходит по деревянным полам.

Страж неподвижно сидел там, наблюдая, как тот же мужчина хватает дорогой мобильный телефон с кухонного прилавка, набирает номер и бродит по почти темным комнатам. Страж наблюдал за лицом мужчины, пока тот смотрел из окна на город.

Он наблюдал за ним, когда кто-то на другом конце линии ответил на звонок.

Он смотрел, как он разговаривает. Смеётся.

Он смеялся несколько раз, запрокидывая голову, то злобное свечение все ещё виднелось в его глазах, пока он смотрел на улицы города, вероятно, думая о своей следующей жертве. Он смеялся, расхаживал и говорил, а когда наконец положил телефон, он включил широкоэкранный телевизор, уселся напротив на красном кожаном диване, скрестив ноги и улыбаясь про себя как волк.

Волк, который только что поел. Который все ещё смакует кормёжку.

Страж не шевелился.

Он наблюдал за мужчиной, который причинил боль его прекрасной святой, думая, как он это сделал. Он изменил её своей болью, не сломил её, но согнул, превратил её в Святыню Войны — прекрасную саму по себе вещь, с силой Света за ней. Но она оставила своё сердце позади. Она вырезала своё сердце и убрала его в коробку, и это безмерно ранило стража.

Она сильнее большинства. Большинство не вышло бы из этого более прекрасными, чем они были до боли.

Девушка в общежитии не смогла бы.

А его прекрасная святая, его святая воительница — она вырезала собственное сердце.

Она сделала это из-за этого мужчины в красных боксёрах, с тупой пошлой лампой и уродливыми картинами.

Мужчины, который этим вечером провёл несколько часов в комнате общежития колледжа на другом конце города, под громкую, заглушающую звуки музыку до полусмерти избивая молодую женщину, студентку по специальности в теоретической математике.

Страж наблюдал за ним, думая об этих вещах.

Этот мужчина не создаст больше ни одного ангела войны, какими бы прекрасными они ни были.

Мужчина в красных боксёрах-брифах прохаживался по всей четырёхкомнатной квартире.

Страж наблюдал за движениями единственного обитателя квартиры с изучающей отчуждённостью. Он мог подождать… дни. Недели, если понадобится. Он был терпелив. Он готов был ждать сколько угодно, чтобы убедиться, что он достигнет цели.

Однако сегодня в этом нет необходимости.

И все же уверенность, что ему нет нужды торопиться, как всегда успокаивала стража.

Как и вампир в баре, этот вполне добровольно открыл себя стражу. Или так, или страж стал более искусным в смотрении… в слушании… в открытии этих надтреснутых дверей, чтобы впустить Свет.

Он надеялся на это.

Жизнь сводилась к нахождению той самой вещи.

Нахождению, затем сгибанию всей жизни, всей души вокруг того, чем являлась эта вещь. Становлению единым с ней. Сплавлению разума и тела, пока эта одна вещь не становилась совершенной в чистейшем биении одного-единственного человеческого сердца. Пока эта вещь не становилась не только тем, кто он есть — но и тем, кто он есть.

Это — его та самая вещь.

Он — страж.

Он защитит свою святыню, чего бы это ни стоило.