Мирта появилась на сто седьмой день около десяти часов утра. Зашелестели опавшие листья, скрипнули переброшенные через канаву мостки. Я знал, что это она, но все равно вышел из укрытия и, прячась в тени разросшегося за лето дикого винограда, следил за ее приближением.
Я ждал.
Я ждал этого момента так долго, что иногда считал его свершившимся. Слова, которые я должен был сказать, давно выросли, вызрели во мне, они нетерпеливыми горошинами перекатывались под языком, тревожа, мешая.
Я должен объяснить все: где я пропадал эти месяцы, почему не мог появиться раньше. Рассказать, как надеялся, как искал ее.
Мирта.
Мир-та. Мир. Та. Имя-придыхание.
Она не изменилась: те же черные, стриженные короткой щеточкой, волосы, подростковые неуклюжие движения, беспокойные глаза. В пальцах тлела сигарета.
— Ты так и не бросила, — пробормотал я. Странно, что я подумал именно об этом, хотя никогда ничего не имел против курения.
На ее левой руке, на тыльной стороне ладони, был шрам — тонкий, четкий, как от пореза стеклом.
Возле забора Мирта остановилась. Я подался ей навстречу.
«Сейчас, — грохотало в висках. — Сейчас, сейчас…»
Тень виноградных листьев падала мне на лицо, холодила щеки и лоб. Я не дышал, ловя каждое ее движение, впитывая горьковатый табачный запах. Сердце не билось. Его просто не было — только пустой, ожидающий могильный провал.
Стоявшая на дороге Мирта — уже такая близкая — оглянулась, посмотрела на часы и пошла дальше — к видневшим-
ся за деревьями кирпичным пятиэтажкам. Ее силуэт в темной аллее все удалялся и удалялся, пока не скрылся совсем.
До последнего мгновения я был уверен, что она меня заметит. Почувствует, что наблюдаю за ней, поднимет голову и заглянет мне в глаза. Я твердо знал, что связывавшие нас нити не дадут ей пройти мимо.
Всем нам свойственно ошибаться.
Я не знаю точно, что случилось потом. Угольный смерч окружил меня, подхватил и понес за собой — вниз, в беспамятство. Я что-то кричал, но слова растворялись и утекали прочь — прозрачные, беззвучные. Я падал.
Падал…
…Когти царапнули ладонь — раз, еще раз. Острые зубы коснулись шеи, мочки уха. Боль была ощутимой, она вцепилась в меня колючей лентой, обхватила и вытянула на поверхность.
Когда черный рой немного рассеялся, я выбрался на ступеньки беседки. Солнце еще висело низко, едва просвечивая сквозь сосновые стволы. На выложенной красноватой плиткой дорожке лежали полосы теней. Влажно пахло землей. Я встал и облокотился на перила, любуясь своим воинством.
Кошки сидели ровным полукругом и, не мигая, смотрели на меня. Зет, Генри, Булка, Шарлотта и Петька — не слишком многочисленная армия. Пока не слишком.
Из-за угла выглянула трусиха Маша, настороженно повела носом.
— Что? — спросил Зет.
Он был рыжим, тощим и всегда казался встрепанным. Булка метанула хвостом по асфальту.
— Что?
Генри чихнул. Шарлотта и Петька не осмелились даже пошевелиться.
— Следить. — Я был самим спокойствием — холодным, непоколебимым, бездонным.
Сидевший у меня на руках Бормот согласно заурчал. Глаза Зета заискрились азартом.
— Кто?
Маша нерешительно приблизилась. Села возле Шарлотты.
— Кто? — повторила Булка.
Она была старой, но продолжала цепко держать власть над Ветвью. Зет недовольно дернул ухом, но не посмел отвести взгляд.
— Вот. — Я показал им Мирту, дохнул ее запахом. Раздалось шипение.
— Тихо. — Краем глаза я заметил еще несколько кошачьих спин: Дру, Киля, Асик и кто-то безымянный.
Прихрамывая, подбежал Мышур. Фыркнул на шарахнувшегося в сторону Петьку. Глянул на меня, спрашивая, Я подождал, пока соберется дюжина, и повторил приказ:
— Следить. Мирта. Показывать. — Моя рука скользила по шерсти Бормота. — Вперед.
Они сорвались с места — белые, черные, пестрые, коричнево-серые. Волной заполнили узкую дорожку, обогнули поваленный бурей клен и распались на несколько стаек, Я смотрел им вслед, думая о Мирте.
Все могло бы быть по-другому, если бы она не прошла мимо меня, как мимо пустого места.
Все могло бы быть по-другому.
Все могло бы быть…
…Мирта резко сбросила скорость, повернула направо и притормозила у обочины. Опелёк наш — ветеран многочисленных походов и дальних поездок — жалобно всхлипнул, звякнул чем-то и неохотно остановился.
— Что такое? — спросил я. Мирта хитро улыбнулась.
— Сейчас увидишь, — сказала она. В ее тоне я различил знакомые хулиганские нотки и мысленно застонал.
— Может, поехали?
— Нет. Ты должен это видеть.
— Мы ведь и так опаздываем…
— Вот именно, что «и так». Три минуты! Всего три минуты!
Я вздохнул.
— Ладно.
Мирта покосилась в зеркало заднего вида.
— Идет, идет!
Я снова вздохнул и обернулся.
— Видишь? — Голос Мирты звенел сдерживаемым смехом. — Вот бывают же…
Через дорогу, кряхтя и что-то бормоча, брела всклокоченная, невероятно толстая женщина в вязаном, едва сходившемся на ней халате. Еe босые ноги сочно шлепали но асфальту.
— Человек-копна, — выдала Мирта и саркастически поджала губы.
Я пожал плечами. «Хоть копна, хоть сугроб — если мы задержимся здесь еще минут на пятнадцать, на концерт можно будет уже не ехать».
— Все? Посмотрели? Двигаемся дальше?
Рот Мирты округлился правильной буквой «о». Она выключила радио, и в машину вкрался шум протекавшей за деревьями реки.
— Давай ее напугаем!
— А давай не будем? — я старался говорить мягко.
— Может…
— По-моему, не стоит.
— Будем! Очень быстро! — решила Мирта. — Просто сиди тихо! Ну пожалуйста…
Я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Перечит: не было смысла — это только отдалило бы отъезд.
Женщина в халате приближалась. Она шла широкой тяжелой походкой, уверенно переставляя ноги, вдавливая, впечатывая каждый шаг в землю. В ее похожих на бревна руках был матерчатый сверток, показавшийся мне очень маленьким.
— Ну и туша! — восхищенно прошептала Мирта. Толстуха по краю обошла высыхающую лужу и оказалась за машиной.
— Глаз, глаз, — услышал я. — Дурной глаз. Рябой.
— Еще и сумасшедшая.
— Не надо ее трогать, а?
— Тихо!
— Глаз… Проклятый глаз. — Женщина то ли всхлипнула, то ли рассмеялась. — Подвела меня твоя мамка. Ох подвела.
Шлепанье ног раздавалось совсем близко.
— Ничего… Вода все смоет. Все унесет. Проточная вода. Мирта нашла мою руку и предупреждающе сжала. Ее пальцы были горячими, влажными.
— Заберет в себя…
На стекло упала тень, и одновременно с этим я услышал тоненький, едва различимый писк. Сверток в руках женщины зашевелился, завозился, из складок ткани выскользнул куцый хвостик.
— Господи, — вырвалось у меня, — котенка топить несет.
— Очень хорошо, — выдохнула Мирта. — Чудесно.
Ее губы были жестко нетерпеливо сжаты. Выбившаяся из-под косынки прядь волос черным штрихом рассекала лоб.
Когда странная толстуха поравнялась с бампером, Мирта повернула ключ зажигания, втопила педаль газа и резко крутанула руль. Опелёк засипел и дернулся с места. Я с трудом подавил желание зажмуриться.
Водителем Мирта была прекрасным, и то, что ни одна из ее дурацких шуточек не закончилась печально, лишь подтверждало этот факт. Несмотря на рев и визг колес, бок машины едва толкнул шедшую по обочине женщину. Она испуганно обернулась, нелепо изогнулась, словно желая встать на мостик, и упала.
Сверток вывалился из ее рук и покатился по дороге. Я распахнул дверцу и подхватил его. Он был легким и очень мягким.
— Урра! Животное вне опасности! — завопила Мирта, делая петлю за петлей вокруг поверженной толстухи.
Та медленно села. Помотала встрепанной головой и принялась шарить ладонями по асфальту. Лежавший у меня на коленях тючок заерзал, удерживавшая его тесемка развязалась, и наружу вылезла пятнистая кошачья мордочка.
— Мы его спасли! — продолжала выкрикивать Мирта. Женщина встала на корточки. Огромные руки-подушки продолжали механически искать сверток, но глаза колюче следили за машиной.
— Поехали, — прошептал я.
Мирта не слышала. Она с упоением крутила руль, заставляя опелёк выделывать немыслимые восьмерки.
— Поехали, — повторил я чуть громче, наблюдая, как пальцы толстухи нащупывают осколок булыжника.
Ее взгляд встретился с моим, и я прочел в нем безумие. Сжимавшая камень рука взлетела вверх. Губы шептали что-то тягучее, похожее на сложное вычурное ругательство.
— Поехали! — заорал я.
Булыжник с грохотом упал в шаге от левого колеса, и Мирта наконец послушалась. Машина развернулась на месте и рванула вперед. Прижимая к себе испуганно пищавшего котенка, я обернулся. Страшная женщина бежала следом. С широких губ продолжали срываться неслышные за шумом мотора слова. В ее руке снова был камень, и почему-то я был уверен, что на этот раз он попадет в цель.
— Быстрее! Ты можешь быстрее? — зло рявкнул я.
Мирта засмеялась, рывками увеличивая скорость. В приоткрытых окнах запел ветер, и на ее лице возникло хищное ликующее выражение.
Она была сумасшедшей. В такие моменты я в этом не сомневался.
Первым вернулись Петька и Шарлотта. Виновато уставились на меня.
— Что?
— Не пустили, — объяснил Петька.
— Местные, — добавила Шарлотта.
— Прогнали.
— Сами ушли.
На морде Петьки виднелась царапина, Шарлотта берегла правую переднюю лапу.
Я кивнул. То, что из всего воинства назад отправили только двоих, было неплохо. Я ожидал худшего.
— Они?
Петька моргнул.
— Внимают.
— Хорошо. — Я отвернулся и неслышно вздохнул. Солнце стояло в зените, и падавшие на дорожку тени были совсем короткими, антрацитовыми.
«Пойдет назад или нет? — вертелось у меня в голове. — Неужели не пойдет? И что тогда?»
Я сделал несколько шагов вниз по усыпанным рыжими иголками ступеням. На нижней остановился и повернул назад.
Бормот конечно сидел у меня на руках. Он вообще не отходил от меня ни на минуту. Его невозможно было поставить на землю, он тут же снова запрыгивал мне на руки. Иногда мне начинало казаться, что он намертво пришит, приклеен к моему телу и сидит не на руках, а в руках, под кожей ладоней, или что это я незаметной блохой припал к его лапе.
— Говорящий. — Булка приблизилась неслышно, о ее появлении мне оказало только чувство присутствия.
— Да?
— Следи по Ветви.
Золотисто-зеленые глаза Булки были широко распахнуты и светились — ярко, остро, В них, как в паре стоящих друг перед другом зеркал, отражалась череда глаз — Генри, Дру, Мышура, Киля, Асика — детей смежной Ветви… В конце этой цепочки, на далеком темном дне, сидел Зет и щурился на стеклянную, увенчанную латунной табличкой дверь.
«Железнодорожные и авиабилеты», — прочитал я.
Билеты…
Билеты!
Отражение дрогнуло, заколебалось и едва не исчезло.
— Черт!
Бормот недовольно ударил меня лапой и фыркнул. Я прижал пальцы к вискам, лихорадочно соображая: «По работе? Случайность?»
Она уезжала. Уезжала навсегда. Я знал это.
Вывеска матово светилась. Выведенные на ней буквы казались далекими и непонятными, как марсианские каналы.
— Дальше? — Взгляд Булки был зеленым и нетерпеливым.
Я только отмахнулся, продолжая наблюдать. Дверь открылась, и в отражении на стекле мелькнула полупустая улица — дома, каменные тумбы, скамейки, аккуратные мусорные контейнеры, на крышках которых сидели коты.
— Приятного путешествия — произнес масляный голос.
— Спасибо, — ответила Мирта. — Спасибо за помощь. До свидания.
Она вышла на улицу, закурила и пошла по ступенькам вниз, рассеянно обогнув Зета — высокая человеческая фигура на фоне светлого неба.
Я эамер, боясь даже вздохнуть. «Как она пойдет назад? Тем же путем? Или выберет другую дорогу?» Мои пальцы впились в шерсть Бормотa, и он снова недовольно заворчал.
Мирта затянулась в последний раз и достала еще одну сигарету. Помедлила, щелкая зажигалкой, и повернула направо.
— Не туда! — воскликнул я. — Господи, только не туда! Взгляд метнулся по улице, скакнул по деревьям, по тротуару…
— Ты! — Мой возглас заставил длинношерстную черную кошку испуганно подскочить. Жёлтые глаза загорелись ожиданием.
— Ария. — Ее имя само юркнуло мне в ладонь. — Давай.
Кошка легко спрыгнула с тумбы и перебежала дорогу у самых ног Мирты, едва не коснувшись хвостом ее туфель. Она вздрогнула и остановилась. Беспомощно пожала плечами, затушила окурок об асфальт и пошла в обратную сторону.
Я почесал Бормота за ухом и улыбнулся. Мирта всегда была суеверной. Прията» осознавать, что некоторые вещи не меняются.
Стремительно темнеющее небо било ясным, но в воздухе пахло дождем. Дорога тянулась, вырастала перед машиной, и разгорающиеся фонари отмечали ее края, заслоняли от полей и перелесков:
Я расстелил на коленях платок и осторожно переложил на него котенка. Осмотрел шерсть, лапы.
— Ну и стерва, — возмущенно заявила Мирта, искоса наблюдая за моими манипуляциями. — Багажник нам поцарапала.
— Ты ее толкнула, — заметил я.
— Подумаешь. Совсем легонько. Я пожал плечами.
— Что там с животинкой?
— Ничего страшного. Слабенький он, сыпь на морде, царапины… Глаз действительно какой-то странный. — Я поморщился.
Котенок по-комариному пискнул, и Мирта расхохоталась.
— Об-бормот, — сказала она, слегка заикаясь от смеха.
— Точно — Бормот. — Я легонько щелкнул котенка по носу и прижал к себе.
На ветровое стекло упали первые капли дождя. Заработали дворники, размазывая их в водяную пленку. Я включил радио и откинулся на кресле, поглаживая котенка по голове кончиками пальцев. Мирта задумчиво вела машину, ее левая рука с дымящейся сигаретой покоилась на полуспущенном оконном стекле. Дождь усиливался.
Все произошедшее следом слилось для меня в черно-алый калейдоскоп ужаса и боли. Из-за поворота выскочила машина, помчалась к нам, слепя дальним светом. Мирта выругалась, лежавшая на руле рука дрогнула, и опелек понесло в сторону, завертело на мокром асфальте. Взвыли тормоза, нас снова дернуло, закрутило, и сквозь шум ливня мне послышалось громовое неразборчивое бормотание.
Удара я не помню — только холодную пустую тишину, установившуюся после него. Я падал в струях водопада, переворачивался, летел все ниже и ниже, тугие потоки били меня по спине, осколки резали грудь, голову…
Потом я ударился о дно и открыл глаза. Тишина постепенно обрастала звуками — в нее вплетался шелест капель, гудение ветра, какой-то металлический скрип. Мое сиденье было сдавлено, сплющено, покореженная боковая дверца — наполовину прогнута, пепельница — полна крови. Прямо перед лицом болтались пластмассовые ошметки. Сквозь разбитое ветровое стекло лилась вода. Под пальцами я почувствовал что-то теплое, живое.
«Бормот», — подумал я, и это было моей первой мыслью после аварии.
Котенок пошевелился и еле слышно мяукнул. Я хотел на него посмотреть, но побоялся. Мне было страшно опустить глаза, увидеть, что с ним произошло.
— Мирта, — позвал я. — Мирта? Она не ответила.
— Мирта! Мирта!
Я слышал только дождь. «А если она погибла?»
— Мирта!
Тихий звук донесся до меня, и я напрягся, прислушиваясь. Звук повторился — это было шлепанье босых ног по асфальту.
«Господи, неужели та старуха?»
Я потянулся вперед и вверх. Я был готов ко всему: просить, плакать, умолять ее о помощи…
Передо мной текла дорога — пустая, темная, с редкими пятнами фонарей. Под одним из таких пятен лежало что-то бесформенное, мертвое — искалеченный до неузнаваемости остов столкнувшейся с нами машины. Я отвел взгляд.
По полосе разметки шел человек. Невысокий, стройный — не давешняя толстуха.
Мирта.
— Вернись! — Собственный голос показался мне нестер пимо, болезненно оглушительным. — Мирта! Я жив, вернись! Помоги мне! Мирта!
Она не остановилась, не обернулась. С ее левой руки стекали капли крови, падали на мокрый асфальт. В правой руке она несла порванную босоножку.
— Мирта. Мирта! — я шептал, я кричал в удаляющуюся спину.
Когда ее силуэт исчез, Бормот забрался мне на плечо, ткнулся носом в шею, словно говоря: не бойся, ты не один. Но я был один. Я лежал, зажатый, замурованный в разбитой машине, и мне было так страшно, что мир вокруг плыл.
Я был один.
Ночь наступила сразу, как только солнце скрылось за горизонтом. В темноте сосны казались выше, они источали холод и угрозу. По вившейся между ними тропинке сновали тени.
Мирта приближалась. Я готовился.
Я бежал, плыл по Ветвям, созывая всех, до кого мог дотянуться. С каждым ее шагом мое войско становилось все больше. Кошки сидели везде: на камнях, на ветках деревьев, на клумбах. Я уже не был один, и мне нечего было бояться. Только не мне.
Когда она появилась, сидевший у меня на руках Бормот зашипел и мазнул лапой по воздуху.
— Погоди, — прошептал я. — Надо ее подальше заманить.
Я видел Мирту множеством глаз с самых разных точек — ее лицо, ее профиль, ее затылок. Ее запах был чужим, отвратительным, вызывающим агрессию. Как только она оказалась у ограды, я приказал нападать.
Коты сорвались с мест разом — широкой, стремительной волной. Мирта сперва не поняла, что происходит — замерла на месте, заозиралась, потом вскрикнула, метнулась в сторону, попыталась вернуться назад.
Коты стелились, коты скользили, летели по дорожке. Первым подбежал к Мирте Зет, прыгнул на грудь, выбросил вперед лапу, целясь в глаза. Булка, Мышур н Дру отстали всего па шаг. Следом за ними неслись Ария, Петька и Маша. Мирта снова вскрикнула, потянулась к лежавшей на траве суковатой палке, но было уже поздно.
Я на секунду отвернулся, переводя дух. Все было правильно. Мохнатый шипящий ком катился по дорожке, а с деревьев, со скульптур спрыгивали все новые кошки.
Я не винил ее за аварию, ие винил за боль, за режущий, ломающий тело водопад, не винил за полную крови пепельницу.
Я не мог ей оросить того, что она ушла и оставила меня там, бросила наедине с темнотой и шорохом дождя.
Когда-то я, наверное, любил ее — я не помнил этого точно, — но теперь жил только одним чувством, только оно заставляло меня думать и ощущать. Криком разогнав вцепившихся в нее кошек, я прыгнул к Мирте.
Утром на центральной дорожке городского кладбища было очень много следов — отпечатков кошачьих дал, клочьев шерсти, лоскутов ткани, пучков травы. Наваленная у забора куча веток казалась слишком большой, неестественной. В ворохе опавших листьев виднелась женская рука с длинным четким шрамом на тыльной стороне ладони.
У ступенек склепа лежал мертвый котенок. Его левый глаз был открыт. Он был рябой, нехороший.