Трактир был стар. Могучие потолочные балки почернели от времени, а стены, сложенные из толстенных бревен, выглядели настолько древними, что, казалось, были свидетелями сотворения Мира. В воздухе слоями плавал мглистый табачный чад. Крепкие хмельные пары шибали в нос уже на пороге, приятно кружили голову и смягчали мысли, вызывая желание развалиться на скамье, ухватить за ушко пробегающую мимо розовощекую служанку и потребовать себе самого лучшего темного пива, а к нему — ароматной копченой трески с рассыпчатой картошкой, пузатый горшочек с острой тушеной фасолью или цельного молочного поросенка, запеченного с яблоками и душистыми трапами.
Столы ломились от снеди. Веселые бородатые охотники на пушного зверя — основные гости трактира — с аппетитом налегали на кушанья, не забывая смачивать горло пенящимися напитками из глиняных кружек. И лишь за одним столом никто не впивался зубами в сочное мясо, никто не собирал хрустящей коркой луковую подливу со дна тарелки, не желая упустить ни одной лакомой капельки, никто не смаковал пирогов с белыми грибами — гордости трактира. Здесь неторопливо потягивали пиво двое мужчин, мирно беседуя между собой. Один из них — кряжистый краснолицый старец, морщинистый и седовласый, — был уже порядочно навеселе. Его собеседник пил мало, больше интересуясь разговором, чем содержанием своей кружки. Он был совсем молод, среднего роста и сложения самого обыкновенного. Мальчишески гладкое лицо обрамляли недлинные прямые волосы, перехваченные на лбу кожаной тесемкой; щеки были нежными, как у девушки, и только рот казался по-мужски жестким. В зеленовато-серых глазах таились веселые огоньки. Паренек был похож на незлого, немного неуклюжего волчонка, сующего повсюду любопытный нос.
— Дед, а дед? — Голос юноши почти тонул в хмельном гомоне.
— Ну, чего тебе?
— Расскажи еще про колдуна.
— Ну что о нем рассказывать-то? — Старик с трудом сфокусировал мутные глаза и огляделся. — Колдун — он и есть… Колдун.
Паренек нетерпеливо поерзал на жесткой скамье:
— Злой?
— Ну, вестимо, злой, какой же еще, дурень?
— А живет он где?
— Ну уж не в курятнике. — Старик с отвращением сплюнул. — В замке живет. Как есть в замке.
Перевернув опустевшую кружку, он треснул кулаком по столу, призывая служанку.
— А замок — он какой? — подергал его за рукав юноша.
— Да уж не такой, как курятник. Большой?
Старик важно кивнул:
— Ага. С гору. А то и поболе.
— И колдун там живет?
— Чего б не жить? В замке-то?
— А делает он что? Колдун? — Парень глотал пиво, не отрывая глаз от старика.
— Что делает, что делает… Колдунничает, знамо дело. — Дед двумя руками схватил принесенную служанкой кружку и сердито глянул на собеседника.
— А как, скажи, как?
Неторопливо порывшись в карманах, старик достал медную монетку и положил ее на поднос. Девушку как ветром сдуло.
— Ну, порчу на скот наводит. Ну и на людей тоже. Болести всякие. Младенца в колыбели подменить может.
Погоду испортить — засуху наслать или дожди непрестанные, — пояснил он.
— Зачем ему это? Колдуну-то?
— Ну, ты совсем дурной, что ль? Говорю же тебе — злой он. Колдун ведь. Ему от такого колдунничания сплошная польза и довольство. Честным людям слезы — ему радость. Все колдуны такие. Вот давеча коза у меня пропала. Прямо как сквозь землю провалилась. День искал, другой искал, сегодня йот тоже… — Старик неопределенно махнул рукой в сторону кухни. — Целый день ищу…
Юноша задумчиво сморщил нос:
— Дед, а для чего ему твоя коза?
— Как для чего? — Старик обиженно округлил глаза. — Да моя Веточка получше коровы будет. Молока дает — во! Залейся! Старуха сыр делать не успевает. А шерстка, какая., Ве-е-еточка… кормилица…
Старик неожиданно уронил косматую голову на руки и жалобно всхлипнул.
— Я теперь старухе своей на глаза показаться не могу: убьет как муху! — Он доверительно подвинулся поближе к юноше. — Тяжелая рука у нее, у старухи моей. Как вдарит словно поленом! Света белого невзвидишь. Говорит, проворонил козу, лопух старый, ищи теперь… Любит она козочку шибко…
Он потер шею и хмуро зыркнул на паренька:
— Зовут-то тебя как, отрок?
— Хёльвом.
— Хёльв, значит… Небось с деньжатами-то у тебя негусто?
Хёльв смущенно улыбнулся.
— Ты парень молодой, шустрый, может, подсобил бы старикам? Сходил бы к колдуну, попросил бы его отдать голубушку? Я б тебе пару монет подкинул, слово даю… Слово Кукиса-кузнеца, меня, значит. Дело-то пустяшное. Ну не отдаст — что уж поделать… Не судьба, стало быть…
Старик громко шмыгнул носом и привалился к плечу Хёльва.
— Не женись, друг Хёльв, как бы ни прижало — не женись. Верь мне, старику, от этих баб одно зло да морока. Как от колдунов, может, хуже даже. Колдун-то — он один, может, на всю округу, а баб — пруд пруди. Куда ни глянешь — всюду эти бабы, бабы, бабы… Бабоньки… Душеньки… Красавицы…
Кукис громко зевнул и отключился.
Некоторое время Хёльв просидел неподвижно, невольно вслушиваясь в булькающий храп кузнеца. Потом заглянул в опустевшую кружку, перевернул ее, потряс и разочарованно поставил на место. Дома — в университетском городе Гёднинге — его знала каждая мышь, и трактирщики не решались наливать ему хмельного.
— А что скажет ваша мать, госпожа Ханна? Ну как прознает? И вам не поздоровится, и мне.
Госпожа Ханна — управляющая денежными делами Университета — была дамой суровой и властной. Сына она держала на короткой привязи, желая вырастить из него великого ученого. На пятнадцатом году жизни Хёльв сбежал из дому, спрятавшись в купеческой повозке. Он хотел свободы, приключений и славы — всего того, о чем пели на студенческих вечеринках сладкоголосые менестрели.
От выпитого пива голова юноши звенела и гудела, мысли порхали как бабочки, перескакивая с одного предмета на другой, копошились, путались, и ко всему прочему откуда-то из глубины сознания доносились голоса. Один из них — вдумчивый, рассудительный — серьезно вещал: «Работенка и в самом деле непыльная, подумаешь — до колдуна дойти да попросить козу отдать, а то денег и в самом деле почти ни гроша».
«Ага, как же, так он тебе козу и отдаст. И еще золота в придачу отсыплет. С самоцветами. Целый мешок», — язвительно возразил другой голос.
«О чем ты вообще собрался толковать с этим злодеем? — возопил третий голос, — Тебя что, зря из лука стрелять учили? Надо ведь начинать когда-нибудь становиться взрослым. Пришлепнуть его — и дело с концом! Вся округа тебе только спасибо скажет. Спасибо, конечно, в кастрюлю не положишь, но колдун живет в замке, стало быть, богато…»
«Грабеж и убийство», — печально промолвил рассудительный голос.
«Тоже мне моралист выискался. Маменькин сыночек. Правильно тебя дразнили — нюня и девчонка. Да и не убийство это, а справедливое воздаяние! Мало, что ли, слышал о всяких его злодействах? У одного коза пропала, у другого весь урожай вымерз, третий непонятной болезнью заболел. Уж понятно, чьи это проделки…»
Хёльв переложил голову старика на скамейку, неслышно встал и, покачиваясь, направился к стойке, за которой орудовал дородный хозяин трактира.
— Любезный хозяин, — начал юноша, — пироги, поданные мне, были изумительно вкусны, да и пиво — выше всяких похвал. Если бы на то была моя воля, я провел бы в этом трактире остаток жизни, однако обстоятельства складываются так, что я вынужден покинуть вас…
Трактирщик удивленно посмотрел на юношу:
— Приятно в нашей глуши слышать такие речи. Сразу виден человек с образованием. Могу ли я чем тебе помочь, добрый отрок?
Хёльв помялся:
— Не подскажешь ли ты мне, как попасть в замок колдуна?
Колдуна? Парень, а ты уверен, что тебе туда надо? Колдун не любит непрошеных гостей. Да и вообще гостей не любит. Тут недавно проходил один… По виду — студент. К колдуну направлялся.
— И что? — с замиранием спросил Хёлъв.
— И все. — Трактирщик развел руками. — Исчез, И не первый случай уже… В общем, не ходил бы ты туда — пропадешь зазря только…
Хёльв вздохнул:
— Что ж вы его не изведете, раз он вам так докучает? Собрали бы мужиков покрепче…
Ишь ты, умник, какой выискался, — хрипло пробасили с ближнего столика. — Он же колдун, капустная твоя голова, в бараний рог любого богатыря скрутит и глазом не моргнет.
— Пробовали, никак? И что, много богатырей уже полегло? — усмехнулся Хёльв.
— Очень надо было пробовать. Кому ж раньше срока помирать охота? — Хриплый бас явно был настроен скептически.
Не пробовали, а уже убоялись?
— А ты, сопляк, вообще помолчал бы, — вмешался в спор здоровенный детина, попивавший пивко возле стойки, — только от мамкиной юбки отцепился и туда же — над старшими насмехаться да зубоскальничать.
Хёльв нахмурился:
— Я не хотел вас оскорблять, добрые люди, но разве это не естественно — хотя бы попытаться уничтожить колдуна, от которого столько вреда?
— Уничтожишь его, как же. Что мы против него? Тьфу, даже не букашки — пыль под ногами. Короче, парень, не умничай. Хочешь идти к колдуну — иди. Мы с удовольствием выпьем на твоих похоронах. Если будет что хоронить.
Народ вокруг разноголосо захохотал. Местные жители одобрительно переглядывались; парень явно зарвался, и его заслуженно поставили на место.
Стиснув зубы, Хёльв направился к выходу, как вдруг на его плечо опустилась чья-то тяжелая рука.
— А что, парень, — раздался позади него низкий глуховатый голос, — идея твоя хороша, только вот беда, исполнители для нее уже наняты и оплачены.
Хёльв обернулся. Перед ним стоял невысокий широкоплечий человек с веселым загорелым лицом. Его правый глаз смотрел на мир цинично и нагловато. Левый скрывался под засаленной разбойничьей повязкой. Собсгвенно, этот человек и был разбойником — предводителем известной всей округе банды «Мохнатые Тараканы». Главарь носил странную кличку Лукавый Финик, чем почему-то очень гордился.
Толки о разбойничьей ватаге ходили самые невероятные. Говаривали, что с тех пор как ее предводителем стал Лукавый Финик, никто из шайки не погиб, а раненые — даже тяжело — выздоравливали, что везет «Мохнатым Тараканам» так, словно сам Ристаг им верные тропки указывает, да на нужных людей наводит, что каждый из разбойников побывал в Подземельях Мертвых и обрел там необычайную силу.
— Тебя Хёльвом зовут, как мне сказали? — продолжал Финик. — Стоящий ты парень, Хёльв, боевой, как я погляжу. Задал перцу этим откормленным индюкам.
— Кто еще кому задал, — зло буркнул Хёльв, — выпороли меня, как щенка.
И тут же самокритично добавил:
— Впрочем, я и есть щенок.
Главарь разбойников одобрительно рассмеялся:
— На надутого откормленного индюка ты точно не похож. Стрелять-то умеешь? — Финик глазами указал на висящий у Хёлъва за спиной лук.
— Показать? — Юноша с готовностью потянулся за стрелой.
Финик серьезно посмотрел в глаза Хёльву и махнул рукой:
— Не надо, верю. И так вижу, что умеешь. А мы ведь, знаешь, как раз с колдуном воевать идем. Герцог один местный заплатил. Ему колдун этот уже поперек горла стоит, вот он и решил покарать гада. Нашими руками, конечно. Ты, как я вижу, тоже дело к этой жабе имеешь — так что давай пошли с нами. Человек ты грамотный, умный — пригодишься нам, да и тебе будет проще не одному.
Хёльв нерешительно улыбнулся, не смея поверить в такую удачу.
— Дорога недлинная, за пару дней доберемся, а там посмотрим на месте, выработаем план кампании, — Финик подмигнул единственным глазом. — Идешь? Только предупреждаю: времени на сборы нет, как только орлы мои подкрепятся — сразу выступаем.
Он указал рукой в сторону большого стола, за которым расположилась весьма примечательная компания. Орлы — они же Мохнатые Тараканы — оказались низкорослыми крепкими молодцами с самыми что ни на есть бандитскими физиономиями. В сосредоточенном молчании разбойники поглощали небольшого барашка. Вокруг суетился целый выводок служанок, укладывавших в походные сумки разнообразную провизию.
Финик глядел на подопечных с гордостью курицы-наседки, которая никак не может налюбоваться на свое драгоценное потомство, но вечно голодного Хёльва куда больше заинтересовали жареные бараньи ребрышки.
— Да… Не знаю, какой из тебя стрелок, но едок ты, судя по всему, первоклассный. Только что из-за стола, а уже опять покушать не прочь. Даже сомневаться начинаю, прокормим ли мы тебя, — съехидничал Финик. — Ладно, авось с голоду помереть не дадим. Пойдем, отведаем барашка, заодно познакомлю тебя с моими парнями.
— Но сперва барашек, — не удержался Хёльв.
— Даже два барашка, если осилишь. — Разбойник ухватил Хёльва за локоть и потащил за собой вглубь трактира.
На следующее утро Хёльв проснулся от холода. С неба уныло моросило, дул пронизывающий северный ветер. Разбойники спали в самых разнообразных позах, оживляя тишину многоголосым храпом.
Вчера банда во главе с Лукавым Фиником шагала в таком бодром темпе, что прошла весь путь до замка колдуна за один день, и теперь, глядя на запад, Хёльв отчетливо видел выступающие из тумана высокие остроконечные башенки, увенчанные флюгерами. Почему-то это зрелище не внушало ему оптимизма. Судя по угадывающимся в тумане очертаниям, замок был не просто большим — громадным. Хёльв поежился.
— Что, парень, неприятное зрелище? — Лукавый Финик был весел и свеж, как всегда.
— Зрелище, которое заставляет задуматься, — пробормотал Хёльв.
Ничего, ничего, не трусь, сейчас быстренько перекусим, потом осторожно подберемся поближе к замку, исследуем подступы. — Финик аппетитно захрустел соленым огурцом, — Налегай, давай, а то всё расхватают. Огурчики особенно рекомендую, чудесные огурчики.
— Слушай, а ты колдуна сам видел? ~ После вчерашних послепоходных возлияний Хёльв с Фиником стали почти приятелями.
Разбойник задумчиво жевал шмат сала.
— Я — нет. Но герцог рассказывал, что лучше его и не видеть.
— Почему?
— Страшный до жути, лицо под капюшоном скрывает. Вообще-то ходят слухи, что он наполовину орк.
— Ничего себе!
— Да, мальчик. Впрочем, чему тут удивляться? Колдун — он и есть колдун. Впрочем, герцог — наш заказчик — и сам типчик неясный.
Финик потянулся за очередным куском сала, Хёльв глядел на него, ожидая продолжения.
— А как ты думаешь…
— Слушай, хватит болтать, мы, кажется, к колдуну не на обед собрались? Наворачивай, да поплотнее, — пресек дальнейшие разговоры Финик.
Хёльв не заставил себя уговаривать, и через час, когда рассыпавшиеся цепью Мохнатые Тараканы неслышно вошли в поросший лесом овраг, лежавший на пути к замку, жизнь перестала казаться ему сомнительным удовольствием.
Небо постепенно светлело, ветер почти стих. Перелесок встретил глубоким мхом и свежим запахом хвои, разлапистые ели, казалось, протягивали к людям ветви… Неожиданно Хёльв почувствовал, как что-то колючее схватило его за плечи и стало тянуть к себе, Иголки царапали лицо и руки, непонятно как вылезшие из земли корни норовили обвить ноги и повалить на землю…
— Эй, да эта гадина цепляется — заорал кто-то, яростно отбиваясь от ветвей мечом.
Воцарилась полная неразбериха. Разбойники вопили и рубили деревья в щепки, деревья умирали, но не сдавались, погибших сменяли все новые и новые. Натужно вырывая корни из земли, ели целеустремленно ковыляли к разбойникам, заключая их в круг и не давая пройти дальше. Мох норовил запеленать в себя упавших, даже безобидные кусты черники недружелюбно шевелились.
Проклиная все на свете, Хёльв неловко сорвал с пояса небольшой топорик и начал отчаянно прорубать себе дорогу. Топор слушался плохо: то норовил выскочить из рук, то выворачивался и ударял по древесному стволу обухом, не причиняя вреда. Механически работая руками, Хёльв пытался понять, чему можно приписать такое коварное поведение инструмента — собственной неумелости или козням колдуна. И то и другое казалось одинаково вероятным.
Тем временем буквально из-под земли объявилась новая напасть — огромные ядовито-красные мухоморы целыми полками вылезали изо мха, становились на тоненькие белесые ножки и семенили к людям, отращивая на ходу крошечные, но весьма неприятного вида пасти.
— О-о-о! А-а-а!! — многозначительно выкрикнул откуда-то издалека Финик.
Судя по тем частям его тела, которые просматривались сквозь живой еловый забор, он танцевал какой-то замысловатый танец, высоко поднимая колени и судорожно размахивая руками. Вокруг него сплошным ковром виднелись алые грибные шапочки, настойчиво покусывавшие его за пятки и голени.
Заверещав что-то нечленораздельное, Хёльв бросил непокорный топор, схватил огромный крючковатый сук и, щедро одаривая пинками все, что попадалось под ноги, устремился подальше от страшного мухомориого воинства. Вырвавшись на волю, юноша обнаружил, что ему в некотором роде повезло: он стоял в стороне от основной группы разбойников и вся масса деревьев и грибов прошла мимо него. Переведя дыхание, Хёльв отбежал еще дальше и задумался: «Наверняка это проделки колдуна. Натравил против нас лес, а сам сидит где-нибудь спокойненько. Неплохо бы незаметно подкрасться поближе и попытаться проникнуть в замок…»
Хёльв еще топтался на месте, когда до него донесся нестройный перестук копыт. Сметая все на своем пути и противно взмекивая, по склону оврага мчался целый табун диких козлов. Из-под копыт клочьями летела земля, рогатые головы были угрожающе опущены, в глупых желтых глазах мелькал недобрый блеск. В эту минуту небо над лесом потемнело и по стволам и кронам заземлилась уродливая тень.
Не раздумывая больше ни секунды, Хёльв припустил прочь, по направлению к замку. Ветер бил в лицо, ноги путались в жесткой траве, даже любимый лук внезапно показался очень тяжелым, но юноша продолжал бежать, и крепостная стена, сложенная из тяжеленных камней, рывками, вырастала перед ним.
«Добегу до стены, — проносилось в голове у Хёльва, — а там подумаю, как через нее перебраться.»
Он бежал, настолько сосредоточенно вперив невидящий взгляд в высокую узорчатую башенку, что не заметил небольшого рва, опоясывавшего замковую стену. Сделав очередной шаг, юноша споткнулся и кубарем покатился вниз, стремительно приближаясь к каменной кладке фундамента. Не в силах остановить свое движение, он лишь успел сжаться в комочек и зажмуриться в ожидании сокрушительного удара о стену.
Однако удара не последовало. Осторожно открыв глаза, Хёльв осмотрелся. Потом закрыл глаза, потряс головой и снова осмотрелся.
Стены не было.
Ров был на месте. Лес тоже был на месте, оттуда смутно доносились крики, рычание и блеяние. Но стены не было. Хёльв лежал в буроватых пожухлых кустах, среди сена и полуистлевшей травы. Кое-где из кустов выглядывали остатки трухлявого забора. Вместо прекрасного и грозного замка, очертания которого угадывались за крепостными стенами, взору изумленного Хёльва предстала одинокая полуразрушенная башня, когда-то стройная и высокая, но теперь больше всего напоминающая гнилой зуб. Темными пятнами выделялись на сером камне провалы узких окон-бойниц.
Юноше показалось, что в одном из окон мелькнула человеческая фигура.
«Иллюзия, — осенило Хёльва, — это была иллюзия».
Постепенно приходя в себя, он вспомнил цеплявшиеся, тянущие, царапающие по лицу ветви, и растерянность начала уступать место яростной решительности.
Чертов шутник. Лес натравляет… Замки иллюзорные подсовывает… Ну, ничего, посмотрим, у кого шутка смешнее, — шептал он, сбрасывая с плеча лук.
Осторожно разведя руками ветви кустарника, Хёльв всмотрелся в окно, где пару минут назад заметил человека. В провале отчетливо виднелся мужчина, одетый во что-то белое. Мужчина делал странные жесты руками, плавно покачиваясь из стороны в сторону. Лицо скрывал капюшон, но Хёльв почему-то был уверен, что губы колдуна произносят заклинания.
Уверенно подняв лук, юноша прицелился. Пальцы привычно натянули и отпустили тетиву, свистнула освобождаемая стрела, устремляясь вперед и вверх. Мгновение спустя человек в окне пошатнулся, схватился за грудь и упал, Хёльв замер, потом закинул лук за спину и решительно побежал к башне.
Внутри было сыро и мрачно, под потолком копошилось что-то склизкое, по углам громоздились кучи хлама. Но, взбежав по полуразрушенной лестнице наверх, Хёльв оказался в неожиданно просторной и уютной комнате. Дощатый пол покрывали ковры, в углу полыхал камин, простенки между окнами украшали гобелены.
Основное убранство комнаты составляли шкафы, забитые книгами. Раскрытые книги лежали на дубовом столе, на полу, на каминной полке, на покрытой одеялами кровати. Сразу становилось понятно, что золота и драгоценностей здесь нет и никогда не было.
Чувствуя как судорожно сжимается горло, Хёльв подошел к лежащему у окна человеку и нетерпеливо откинул капюшон, закрывавший его лицо. Юноша думал, что готов к любому, даже самому страшному зрелищу. Однако реальность оказалась страшнее всех образов, нарисованных воображением. У колдуна не было ни длинных клыков, ни когтей, ни жуткого крючковатого носа. Его немолодое худое лицо было покрыто морщинками, нижнюю часть, за исключением тонко очерченного рта, скрывала борода. В остекленевших серых глазах не было испуга, только какое-то веселое недоумение. Руки мужчины сжимали торчавшую из груди стрелу, кровь заливала белую рубаху, собиралась медленно впитывающейся лужицей на ковре, растекалась полутонкими ручейками…
С трудом отведя взгляд от мертвого колдуна, Хёльв подошел к оконному проему и прижался к нему пылающим лбом.
За окном виднелся лес, за лесом — пустынное поле, далекая деревня и еще более далекие горы. Мир казался застывшим, как пейзаж на плохой картине, и лишь осторожные маленькие снежинки одна за другой неслышно опускались на землю.