Глеб наклонился, разглядывая лежавший как на ладони город. Город жил, светился, мерцал и подмигивал. Манил. Шептал: ну давай, иди сюда, ночь примет тебя в теплые, обтянутые бархатными черными перчатками ладони. А потом тебя приму я. Приму, разобью на множество осколков, их потом не соберет и твоя всесильная Луна. Потому что я сильнее — Луны, человека, волшебства…

Глеб трезво подсчитывал варианты. Он упадет прямо на безлюдный тротуар. Мимо закрытых на ночь офисов народ старается не ходить — держится шумных сияющих магазинов и кафе. Наверное, его и найдут-то только утром. Вернее, то, что от него осталось. Жалеть его некому. Для клиентов он просто пропадет, исчезнет, Кристина его возненавидела. Мать… наверное, уже о нем забыла… Хорошо.

А у Луны появятся другие слуги.

Он взобрался на широкий парапет балкона — город и небо встали перед глазами вертикально, и не поймешь уже — то ли он упадет вниз, то ли взлетит к звездам. Последний раз втянул влажный ночной воздух и закрыл глаза. Всего шаг…

— Молодой человек, может, вы уже прыгнете? А то тут очередь.

* * *

На день раньше.

— Глеб!

Он вскинул голову, махнул рукой и спрыгнул с парапета. Пошел, слегка прихрамывая, навстречу Кристине. Та радостно бросилась в знакомые крепкие объятия. Когда обычного поцелуя не последовало, озабоченно откинула голову, вглядываясь в его лицо.

— Ты… как? Что сказал врач?

— Все нормально. Все на мне заживает, как на собаке, — отозвался Глеб и криво усмехнулся собственным словам. Знала бы она, насколько это сравнение верное!

— А выглядишь ты… — Она хотела сказать «больным», но передумала. Отряхнула его запыленный рукав, окинула одежду хозяйским взглядом. Серые, мешковатые, рваные на коленях джинсы (такие впору подростку, а не взрослому самостоятельному парню), серая невзрачная футболка. Кроссовки, правда, хорошие, дорогие — но для тех, кто в этом толк понимает. Русые волосы как всегда взлохмачены.

— Глеб! — сказала Кристина укоризненно. — Я же просила тебя подстричься!

Тот, поморщившись, придержал ее руку, пытавшуюся справиться с его волосами.

— Они растут быстрее, чем я успеваю стричься, на одной парикмахерской разоришься…

Кристина дала волю своему раздражению: пропадал где-то месяц (вроде как в больнице), ни ответа ни привета, позвонил пару дней назад, она планировала зазвать его сегодня в гости — познакомить с родителями наконец. Но не в таком же виде его вести! Как докажешь, что он успешный компьютерщик, правда, предпочитающий работать фрилансером? Это, конечно, изменится — наличие семьи предполагает постоянный заработок. Да и пропадание в командировку на целую неделю в месяц Кристиной не приветствовалось.

— Глеб, ну мы же договаривались — приходишь ко мне на свидание в приличном виде!

Он медленно оглядел себя. Вообще он сегодня какой-то заторможенный. Темные круги вокруг глаз, осунувшийся, бледный… Может, рано вышел из больницы? Да и вообще…

— Да и вообще, почему ты мне не позвонил, когда попал в больницу? Я бы тебе передачки носила.

— Передачки… — Он посмаковал это слово с какой-то издевкой даже. — Передачки. Да, они мне там были просто необходимы…

А если он… наркоман и лежал в клинике? На этой, как ее… реабилитации?

— А ты с чем… Глеб, что с тобой случилось?

— Я… подрался.

— Подрался? С кем?

— Их… было много.

Слишком много. Но он не считал. Он тогда не умел считать. Но зато умел рвать, грызть, ломать… и даже то, что в некоторых противниках вообще не было крови, его не озадачивало и останавливало. Он дал себе волю впервые за многие-многие годы. И это было так…

— Больно!

Он слишком сильно сжал ее запястье. Кристя вырвала руку, на глазах ее показались слезы.

— Ты что, дурак?! Ненормальный?

Глеб кивнул, отступил и снова присел на парапет.

— Да, Кристь, уж извини — такой я есть. И дурак. И уж ненормальный — точно.

Наркоман? Или… что? Может, он правда псих, и регулярно лечится в клинике? Или сейчас скажет, что «голубой»? У нее полились слезы — самые натуральные, — хотя Кристина могла и сама вызывать их в нужный момент.

— Глебушка, ну ты что… что происходит, скажи! Ты… меня бросаешь?

Вот сейчас сгребет в охапку, прижмет, скажет: «Ты что, сдурела, Кристь, ну ладно, хватит дуться!»

Глеб помолчал. Сказал с тяжелой расстановкой — раньше она не замечала у него такой интонации:

— Я тебя не бросаю. Просто… не могу. Надо, чтобы ты меня бросила.

Псих. Или в драке… может, он кого-то убил в драке? И ему сейчас грозит тюрьма? Или он оттуда сбежал? Или… что?!

Кристина аккуратно вытерла нос. Попыталась улыбнуться.

— У тебя проблемы? Ну расскажи же мне, Глеб! Мы с тобой что-нибудь придумаем.

Только не тюрьма. И не псих. И не…

— Я за тебя боюсь. Понимаешь, бывают дни, когда я… себя не контролирую.

Точно — псих. Или наркоман?

— Почему? Может, надо какое-нибудь лекарство?..

— От моей болезни нет лекарств. — Глеб поднял глаза, отразившие голубое небо. — Их еще не придумали. Понимаешь, Кристь, я…

— Да?

…Глеб проводил взглядом всхлипывающую девушку. Иди-иди, целее будешь.

…Она кричала: «Ну хочешь бросить меня — так и говори! Столько времени на тебя потеряла, все девчонки уже замужем давно, а я вот… слушаю сказки придурка! Даже расстаться не можешь по-человечески!»

Он молча согласился. Не могу по-человечески. Как я могу, если я не… человек.

Хотелось выть, но когда Глеб вскинул голову, на него смотрело Солнце. Не Луна.

Но он все же повыл. Негромко. Чтобы не пугать гулявших по набережной людей.

— Молодой человек, может, вы уже прыгнете? А то тут очередь.

И Глеб чуть не свалился.

Качнулся, замахал руками (город и ночь слились перед глазами в одно мельтешащее светящееся колесо), ухватился за стенку, отделявшую балкон от других окон. Медленно присел, опершись ладонями о парапет, с закрытыми глазами переждал резкое головокружение. Так же осторожно спустил на пол ноги. И только потом оглянулся.

Женщина, вышедшая на балкон с бокалом вина в руке, смотрела на него с благожелательным любопытством.

— Передумали? — пожала плечами. — Ну, дело ваше.

Вечер обещал быть скучным. Мила давно уже не ценила многолюдные сборища и эти «здравствуйте-как-поживаете-век-бы-вас-не-видеть» светские беседы. Она сделала пятый круг по залу, прихватила третий бокал шампанского и решила укрыться на балконе. Поднеся к губам бокал, подняла глаза и поняла, что каким-каким, а скучным вечер уже точно не будет…

На парапете балкона спиной к ней стоял парень.

Миле приходилось иметь дело с самоубийцами. С самоубийцами-неудачниками, потому что заботу о более… хм, удачливых брал на себя городской морг. Но вот с самим процессом она сталкивалась впервые и теперь застыла, не зная, что предпринять: позвать на помощь, крикнуть «парень, одумайся», ухватить за ноги?

Или просто дать пинка под зад, чтобы одним несчастным на Земле стало меньше?

А язык — как часто бывает у нее в стрессовых ситуациях — сработал сам по себе:

— Молодой человек, прыгайте уже! А то тут очередь.

Длинное мгновение ей казалось, что она все-таки ускорила его падение. Но парень выровнялся — как заправский гимнаст, — отдышался и обернулся. О, если бы взглядом можно было убивать…

Мила безмятежно улыбнулась ему в лицо:

— Передумали? Ну как хотите.

Стресс только сейчас ударил ей в голову, затряслись пальцы. Пришлось сделать большой глоток шампанского.

Парень прислонился задом к парапету и так хмуро уставился на ее ноги, что Мила всерьез засомневалась в их привлекательности. Она не думала, что после ее ухода он немедленно повторит попытку, но следовало все-таки провести какую-нибудь душеспасительную беседу.

Мила подошла и поглядела вниз. Сказала с одобрением:

— Высота подходящая, отличный выбор!

Глеб ощутил абсурдное желание рассмеяться, но спросил грубо:

— Чего вам надо?

Женщина пощелкала пальцами по бокалу — хрусталь запел. Произнесла с легкой укоризной:

— Себя не жалко, пожалели бы…

Он приготовился к тому, что она скажет: «родителей» и заранее ощетинился, но женщина закончила неожиданно:

— …дворников.

— Кого?

— Дворников. Думаете, приятно соскребать с асфальта ваши ошметки? Вы не обдумывали более привлекательные способы самоубийства?

— Повеситься, что ли?

Она наморщила нос.

— Ф-фу… и распухший язык на плечо! Кстати, очень рекомендую заранее сделать клизму: сфинктеры расслабляются и…

— Да пошли вы!..

Глеб метнулся к двери — вернее, хотел метнуться — получилось лишь шагнуть на дрожащих ногах. Оглянулся. Ему показалось, что женщина затаенно улыбается. И потому он буркнул (как и сам понял) с дурацким детским упрямством:

— Думаете, что? Думаете, я теперь передумаю?!

— Да что вы, что вы! И в мыслях не держала. Но все-таки, может, обсудим еще способы, которые вы не опробовали? Вот, например, покажите-ка руки!

— Что?

— Вы решили сигануть с шестнадцатого этажа из-за того, что страдаете глухотой? Что вы меня переспрашиваете все время? — неожиданно сварливо спросила женщина. — Руки, говорю, покажите!

— Зачем?

Глеб нехотя, но все же развел в сторону руки. Женщина поставила бокал на парапет и шагнула поближе.

Сильные, загорелые, шрамов от порезов на запястьях и сгибах локтей нет — значит, по крайней мере не истероид… следов от иглы, «дорожек» тоже не видно… хотя это ничего не значит, наркоманы — они такие, хоть за уши сумеют поставить…

— Ну вот, — констатировала с сожалением, — вижу, вы не опробовали еще одну классику жанра!

— Какую?

— Не вскрывали вены. Кстати, а вы знаете, почему это делается в ванной, заполненной горячей водой?

Она вышла с балкона и пошла вдоль стены мимо медленно варившейся тусовки. Против воли увлеченный абсурдной и какой-то… больной темой разговора, Глеб плелся следом. Войдя в лифт, сказал угрюмо:

— Чтобы тело распарить? Ну, чтоб не больно было резать?

— Учите матчасть, дилетант! — презрительно заметила женщина. — Чтобы кровь не сворачивалась — то есть не остановилась прежде, чем клиент отдаст концы!

Они вышли в душную и влажную ночь. Грозило грозой. Женщина посмотрела в обе стороны пустынной улицы.

— Вам куда?

— Да мне… — сказал Глеб, запихивая кулаки в просторные карманы джинсов и пожимая плечами. Он как-то потерялся — словно все-таки спрыгнул и даже слегка разбился, и пока не мог собрать осколки себя прежнего.

— Ну раз вам все равно, проводите меня! — поняла и велела ему женщина. Не попросила, а именно велела. — Мы ведь не обсудили все неиспользованные вами способы!

Глеб фыркнул:

— А вы что, их все на себе опробовали? Или вы состоите в каком-нибудь… клубе самоубийц?

Женщина широко зевнула и прикрыла рот ладонью.

— He-а. Я просто хирург и навидалась вашего брата. Да и вашей сестры — тоже.

Она почувствовала, как он вдруг ощетинился — чуть не отшатнулся, — и, покосившись, добавила:

— Если вы боитесь уколов или клизмы — даже не надейтесь, не поставлю. Да и вообще, я уже ушла из медицины.

Через пару десятков шагов парень спросил:

— А вы маг?

— He-а. А вы?

Первый, второй, третий шаг…

— Нет.

Интересно, откуда вдруг этакая пауза? Сам в первый раз в жизни задумался, не маг ли он на самом деле?

— А кем вы работаете? — рассеянно спросила Мила. До дому было уже рукой подать, и она вдруг внезапно и резко устала. Сегодняшний план по спасению одной души и одного тела она уже выполнила, достаточно.

— Ремонтирую компьютеры.

Женщина остановилась, глаза ее хищно сверкнули.

— А мой можете посмотреть?

— А что с ним? Я больше по железу…

— А мне и надо по железу! Пойдемте, вы же никуда пока не торопитесь? Ну, на тот свет?

— Что, прямо сейчас? Первый час ночи!

Женщина нетерпеливо отмахнулась.

— Если опасаетесь, что я вас «снимаю», даже и не мечтайте! Мне сейчас еще работать, а там… ну идемте уже, идемте!

Она даже ухватила его за рукав, настойчиво увлекая за собой. Это прикосновение — первое за бесконечный день — вдруг включило все остальные органы его чувств. Не то чтобы включило — шарахнуло на все двести двадцать! Глеб почувствовал, какие тонкие и одновременно сильные у нее пальцы, ощутил под ароматами духов и дезодоранта ее собственный запах, разглядел в полумраке двора ее лицо — до самой последней веснушки на скулах…

— Если вы, — сказал он, непроизвольно напрягая руку, — меня отпустите, я погляжу ваш комп.

Она тут же разжала пальцы, продемонстрировала раскрытые ладони.

— Вот! Видите, не пристаю и не держу! Идете?

— Иду.

— Это вы вирус хапнули, — сказал Глеб час спустя, — вот он и глючит. Остальное вроде в норме. Счас полечим…

Скрестив по-турецки ноги, он сидел в кресле перед компьютером и допивал уже третью чашку сладкого чая, который хозяйка ему вместе с бутербродами подсовывала. Принял бы и яд, не заметил — весь в работе. Мила понимала, расспросами и беседами не донимала. Сидела потихоньку на диване, шелестела блокнотами: надо было записать мысль, пока не ускользнула. Да и не только мысль — блик луны на воде, далекое пение… настроение ускользало быстрее, чем сама идея. А без настроения текст становился просто набором слов и штампов.

— Что вы там пишете?

— Ой! — Мила аж подпрыгнула: так бесшумно он оказался рядом.

Парень тут же отступил на шаг. Кривовато улыбнулся.

— С компом все в порядке, можете работать.

— Да? Сколько я вам должна?

— Нисколько.

— Да? — рассеянно повторила она, хищно нависая над клавиатурой. — Ну спасибо!

Глеб помялся. Хозяйка, похоже, уже о нем забыла. Молотила по клавишам, изредка заглядывая в распахнутый блокнот. Длинная светлая челка то и дело падала ей на глаза, и женщина ее машинально поправляла.

— Ну, я пошел?

— Угу, — отозвалась она, не отрываясь от монитора. — До свидания. Дверью как следует хлопните.

Глеб добрел до двери. Постоял, разглядывая ее гладкую металлическую поверхность и представляя, что за ней ожидает. Ночь. Пустота. Сегодня утром он уже все для себя решил, но теперь утро казалось далеким-далеким, а впереди лежала жизнь, с которой Глеб не знал, что и делать.

Глеб опустился на диванчик, стоявший в коридоре, вытянул ноги и уставился в потолок.

…Она наткнулась на него через час, когда брела на кухню за допингом трудоголиков и студентов во время сессии — за кофе. Парень спал на кушетке, свернувшись, словно бродячая собака на холоде. Мила постояла над ним, задумчиво выпятив губы; решила не будить, не трогать. Лишь выключила свет и пледом укрыла.

Он не проснулся и когда началась гроза — Мила специально выглянула в коридор. Хотя она и сама прозевала начало: очнулась, лишь когда дом затрясся от особенно раскатистого близкого грома. Распахнув балконную дверь, полюбовалась ревущей ночью — брызги летели на лицо и открытую шею, словно дождь лил не только сверху, а еще и поперек. Мила вспомнила о своем нечаянном ночном постояльце: не сидит ли тот, обалдевший, в темноте, не понимая, что происходит и где он вообще находится?

Несостоявшийся самоубийца спал сном праведника — или младенца — она не знала, который крепче, ибо не была ни тем, ни другим. Все-таки в грозе есть нечто жутко-мистическое, потому что при вспышке молний Милиному богатому воображению чудилось то страшное, вытянутое, оскаленное лицо из фильмов ужасов, сменявшееся лицом мирно спящего молодого человека, то жуткая лапа с длинными когтями, превращавшаяся в расслабленно свесившуюся руку. А шевелящаяся черная шкура оказывалась сбившимся на пол пледом…

В нос лез раздражающий запах сигаретного дыма. Душил. Глеб сел, перхая, как старик. Огляделся, приучая себя к реальности — то есть к пробуждению в чужой квартире.

— С добрым утром! — донеслось из кухни.

Когда Глеб добрел до кухни, хозяйка полуобернулась от раскрытого окна.

— Кофе на плите. Мясо, сыр, хлеб — вон нарезано. Ешьте.

— Спасибо…

Он снова закашлялся — не нарочно, но женщина с иронией подняла брови.

— Мы не курим?

— Как можно дышать этой… гадостью! Вы же врач! Хоть и бывший.

Она пожала плечами.

— Ну, у каждого свой способ самоубийства… — все же затушила сигарету. Села напротив, без стеснения разглядывая его в упор. Подвела итог: — Сегодня выглядите лучше!

Про нее Глеб так бы не сказал. Вчера она показалась ему моложе: утренний свет подчеркнул морщинки на бледной коже и мешки под глазами, свободными от косметики. Женщина безошибочно истолковала его взгляд. Пожаловалась:

— Я обычно к полудню только просыпаюсь, встала исключительно из-за вас!

— Извините, — буркнул Глеб в чашку с кофе. — Уснул как-то. Не заметил.

Хорошо, что она не спросила, почему он не ушел домой. Глеб не смог бы объяснить. Маленький мальчик в здоровом двадцатишестилетнем парне очень боится темноты… прежде всего в самом себе.

Женщина, позевывая, лениво намазывала хлеб маслом, резала на маленькие кубики и кидала в рот.

— А вы кем теперь работаете, раз из медицины ушли? — спросил он, когда молчание сгустилось над столом, точно хмурое сонное облако.

— Не работаю я, — сообщила хозяйка. — Книжки пишу. Кто же это за работу считает?

— А, — сказал он вежливо. — Любовные романы?

— Угу, порнуху. Как звездолет трахается со сверхновой.

— Фантастику, что ли? А как ваша фамилия?

— Эл Тимошина. Читали что-нибудь?

— Вроде нет, — неуверенно сказал Глеб. Книжек он давно в руки не брал. — А Эл — это?..

— Людмила. Мила. Люся, — отчеканила хозяйка. — Кто уж как извратится.

— А я Глеб. А про… магов вы тоже пишете?

— Производственные романы, что ли? Где же ты тут фантастику видишь? He-а. Неинтересно. А ты имеешь что рассказать?

Рассказать? Как он обратился за помощью к волшебникам, и те радостно и жадно вцепились в занятную новую игрушку, магический феномен, с какого-то перепугу свалившийся прямо к ним в руки? Помнится, он тогда еще собирался жениться на Кристине. А ведь жена не то что девушка, с которой встречаешься, — ее не устроит ежемесячное недельное отсутствие благоверного под семейной кровлей без каких-либо веских оснований. В принципе он мог бы ей врать, и достаточно убедительно (напрактиковался за половину жизни) — но долго продержался бы?

А ведь если подумать, ему в ИМФ, Институте магических феноменов, ничего не обещали. Обследуем. Сумеем понять — конечно, поможем! Ты не против, если к тебе будут применять умеренные меры воздействия? И сами же наворотили таких дел (наверное, меры воздействия кому-то из подопытных показались не слишком умеренными), что он сумел выбраться из запертой лаборатории и потом…

Глеба передернуло.

— Нет, — сказал он и залпом допил остывший кофе. — Нечего мне рассказывать.

Людмила смотрела на него вприщур из-под светлой челки. Не поверила, конечно, но привязываться не стала. Хорошая тетка. Понимающая.

— Ну, Глеб, и чем же вы намерены заняться сегодня?

Выпроваживает. Давно пора.

— Спасибо. Пошел я.

Хозяйка последовала за ним в коридор, встала, зацепив пальцы за хлястики мешковатых джинсов. Наблюдала, как он натягивает кроссовки.

— Какой способ самоубийства, говорю, выберете сегодня?

— Отвалите, а?

Людмила засмеялась.

— Ну пока! Спасибо за компьютер.

— До свидания.

Глеб почти прочел ее мысли: «Нет уж, лучше прощайте!» И то верно.

Она все же не удержалась, глянула из окна вслед. Глеб брел через двор медленно, слегка прихрамывая, засунув руки в карманы. То ли его никто нигде не ждал, то ли он просто не знал, куда идти. Парень обернулся, окидывая взглядом окна: похоже, почувствовал ее взгляд. Чувствительный какой: взгляды в спину чувствует, сигаретный дым его раздражает, а прикосновения выводят из себя… Невротик несчастный.

Мила, как обычно, запоздало обругала себя: да и она не лучше — привела в дом незнакомого, явно сдвинутого парня, он ведь вполне мог порешить ее для компании, а потом закончить начатое… Ладно, все окончилось благополучно, все живы, комп здоров, и она сейчас может с чистой совестью залечь на часок-другой.

— Мне кажется, или я вас все-таки преследую?!

Глеб обернулся на этот веселый возглас. Перед ним стояла Людмила-писательница.

Стыдно сказать, но он забыл ее фамилию сразу. Тимофеева? Тимошенко? Вот встретил по пути книжный и зашел. Может, увидит знакомую фамилию, вспомнит… Полистает. Не верил Глеб, что женщина пишет про звездолеты и всякие там звездные войны. Наверняка в книжке розовые сопли про красавцев-капитанов и роковых красоток. С кучей ужасающих технических ляпов.

Людмила смотрела на него насмешливо. Глаза голубые, кругло-веселые. Челка стоит дыбом, как у Незнайки из старого мультика.

— Решили проверить, точно ли я писатель?

Глеб отдернул руку от стенда с фантастическими книгами, словно его уличили в чем-то неприличном. Неопределенно повел плечом.

— Ну…

Людмила кивнула. Челка и хохолок на ее голове кивнули еще пару раз.

— Не поверили, не поверили, неверующий вы Фома!

Протиснулась мимо Глеба к книгам (его ноздри шевельнулись, ощутив ее знакомый запах), вытянула одну и победно потрясла у него перед лицом.

— Вот, видите?!

Тимошина. Ну да. Теперь он вспомнил. На обложке — некто в военной форме, видимо, главный герой… во всех отношениях герой, вон и медали, и плечи, и профиль… и красотка тут же присутствует, а как же! И конечно, звезды и звездные корабли на заднем плане.

— Да я вовсе не вашу книжку искал! — попытался он оправдаться. Неловко, потому что авторша снова кивнула и, не глядя, кинула книгу обратно на полку.

— Да и на фиг вам всякую хрень читать!

Глеб торопливо всунул книжку между других томов, на всякий случай запоминая ее расположение (потом посмотрит), и выскочил из магазина вслед за Тимошиной.

Та стояла у дверей. Курила. Глебу не нравилось, когда женщины курят. Впрочем, как и мужчины. Не потому что он так уж за здоровый образ жизни, а потому что табачного дыма не переносит. Нюх теряется, уточнил зверь.

Глеб встал поодаль. Подумал и спросил:

— Как там ваш комп?

— Жив-здоров, шлет вам нежные приветы. — Мила покосилась. Глеб смотрел на нее исподлобья. Глаза зеленоватого бутылочного цвета. Защитного. Гы. — А вы как, нашли какой-нибудь свеженький способ самоубийства? Нестандартненький?

Скривился — то ли она его достала, то ли дым… Мила сделала последнюю затяжку и помахала ладонью у парня перед носом, символически разгоняя сигаретный дымок.

— Не искал.

— Тоже правильно, куда торопиться? Все там будем.

Ну да. Время у него еще вагон и маленькая тележка — аж до следующего полнолуния.

— А хотите кофе? — неожиданно спросила писательница. Так неожиданно, что он даже малость протупил. Людмила рассмеялась: — «Молодой человек, танцевать — не целовать!» Я еще не завтракала, живот подвело.

Не завтракала? Уже третий час дня.

— Опять допоздна работали? — спросил Глеб, идя вместе с ней к кофейне через дорогу.

— Ага. Меня припирает как раз к ночи. Понимаю, что надо дисциплинировать ум и дрессировать вдохновение, но целыми днями болтаюсь туда-сюда, балду пинаю… Давайте сядем здесь, у окна.

Глеб сел. Огляделся. Коричневатые тона, мягкие подушки на диванах. Окно завешано дымчатой занавеской. Кристя любила шумные клубы: гремящая музыка, вспышки света, куча бестолково движущихся тел… Почему любила? И продолжает любить.

Людмила заказала, почти не глядя в меню: бывает здесь регулярно. Глеб выбрал кофе наугад. Он и знает-то только что бывает растворимый, а бывает тот, что варят. Остановил Тимошину, склонившую молочник над чашкой.

— Не лейте. Сливки прокисли.

— Да? — Людмила принюхалась к посудине и с сомнением взглянула на официантку. Девушка закатила глаза, но пререкаться не стала — видно, была о том в курсе. Безмолвно и быстро заменила молочник.

— Ого! — сказала женщина с восхищением. — Ну у тебя и нюх! Запросто можешь работать контролером-дегустатором продуктов. Или вообще в парфюмерной промышленности.

Глеб молча пил кофе. К полной Луне обоняние настолько обострялось, что он мог бы трудиться даже собакой-ищейкой. Если б кто сумел на него набросить поводок, понятно.

— А… можно спросить? — спросил он, ставя пустую чашку.

— Вопрос за вопрос! — мгновенно отреагировала женщина.

— Вы только космическую фантастику пишете?

— Пыталась и детективы, но закрутить сюжет пока не удается.

— А вот про… мифических существ? Типа там леших… домовых… оборотней? — Глеб надеялся, что интонация у него не изменилась — ну, типа сидим болтаем ни о чем…

— Сказочную фантастику? Подумывала как-то.

— И что?

— Надо все-таки определиться, какое существо сказочное, а какое просто очень редкое. Для большинства людей вампиры — миф. А вот был у меня знакомый вампир… — Женщина так улыбнулась, что стало понятно — насколько знакомый вампир. Глеб некстати подумал, что улыбка у нее красивая. — Как его веселит вся наша литературно-киношная мистика, ты бы только знал! Опять же домовой — я знаю, что он существует, он даже таскает меня за чуб ночью, когда дома грязно, а мне лень убираться — но ведь я его никогда не видела. Это точь-в-точь как с Богом… Ух, верующие меня бы сейчас за такое сравнение просто запинали!

— А оборотней вы тоже встречали?

— Не довелось, — с непонятным ему сожалением сообщила женщина (радоваться надо!). — И даже не знаю людей, которые бы с ними общались. Но тема интересная.

Глеб пожалел, что постеснялся и не заказал спиртного. Хотя хотелось. По этой «интересной» теме у него куча книг, фильмов и закладок в «Избранном». Он по молодости собирал инфу про оборотней, все надеялся, отыщет в этой белиберде хоть что-то, что поможет ему… излечиться. Теперь бросил. Перепевы одного и того же. Может, укусить ее, мрачно подумал он, чтобы она вплотную изучила тему? Так сказать, на личном опыте?

Или это уже не он, а его зверь веселился?

Людмила заглянула в счет и выложила несколько купюр.

— Сколько с меня? — спросил Глеб, вытаскивая кошелек.

Женщина беспечно отмахнулась.

— Да ладно, один кофе! Ты же наверняка студент, я тебя сама пригласила, сама и угощаю!

Она его что, совсем за пацана держит?

— Какой студент, мне уже двадцать шесть! И деньги у меня есть.

То есть на добрый десяток лет ее моложе. А деньги у него действительно есть — в раскрытом кошельке кроме крупных бумажных еще и пара карт. Значит, проблема не в деньгах…

— Ну раз не студент, может, перейдем на «ты»?

— Легко.

— А теперь — вопрос за вопрос! — напомнила Мила уже на улице.

— Ну?

— С чего ты решил сигануть с балкона? Из-за девушки?

Конечно, женщины уверены, что если и стоит кончать жизнь самоубийством, то только из-за несчастной любви. Нет, она его точно за придурочного подростка принимает!

— А из-за чего обычно сигают? Вы же нас… таких много повидали?

— Дурь. Алкоголь. Ссора с родителями. Несчастная любовь. Травля одноклассниками или учителями. Плохая оценка, да-да, и такое бывает, не смотри так на меня…

Мила рассказала ему про шестнадцатилетнюю девчонку, отравившуюся из-за несчастной любви. Едва откачали, девушка тут же прыгнула с моста. Пока собирали по костям, травматологи рекомендовали неудачливой самоубийце выбрать в следующий раз здание повыше — в столице таких много. Чтоб уже врачам не создавать лишнюю работу…

— И что она? Прыгнула?

Мила пожала плечами:

— В реанимации мы с ней больше не встречались. Или девчонка все-таки передумала или в следующий раз попала прямиком в морг. А ты так и не ответил!

Глеб молчал. Мила поглядела на него сбоку. Между прочим, симпатичный парень, лобастый, глазастый, не очень высокий, крепкий. Жалко, если пропадет сдуру.

— Я… — начал симпатичный. — У меня… Ничего, если я ничего не скажу? — наконец выпалил Глеб.

Мила кивнула.

— Ничего. А я пришла.

И Глеб обнаружил, что они уже у знакомого подъезда. Он вдруг понял, что второй день кружит в этом районе, словно бездомная собака, которую раз подкормили и которая надеется на новую подачку. Сравнение с собакой зверю не понравилось. Тем более что дом у них есть.

— Заходи в гости как-нибудь.

— А сейчас можно? — выпалил он — сам для себя неожиданно. И даже на шаг отступил. И вправду дурак! Теперь она начнет отнекиваться и придумывать вежливые отговорки…

— Да пожалуйста, — просто сказала Людмила. — Но учти, у меня всего второй этаж, тебе не подойдет.

— Для чего не подойдет?

— Для сигания!

— Оба-на! — удивилась Мила.

Третий час ночи. Руки гудят и припухли подушечки пальцев. Перед глазами мерцают буквы. А на диване с подушкой в обнимку сидит Глеб и смотрит в наушниках телевизор.

Увидев, что Мила уставилась на него, стянул одно «ухо».

— Что ты сказала?

— «Оба-на» я сказала! Ты уверен, что я приглашала тебя ночевать?

Теперь стянул оба. Криво улыбнулся. Ух ты, ямочка на щеке!

— Не приглашала. Но когда я спросил, можно я еще посижу, сказала: «Сиди, пока не надоешь!»

Надоесть он ей действительно не успел, потому что она о нем практически забыла. Мила виновато развела руками:

— Ну, это меня Муз навестил!

Встав, потянулась (задралась майка, обнажив белый живот, солярий она, видать, не посещает), подрыгала занемевшими ногами.

— Пошли что-нибудь перекусим?

— Кто-кто тебя навестил? Муж? — спросил Глеб — уже у ее спины.

— У нормальных поэтов-писателей имеется Муза, а у меня — Муз! — крикнула Мила из коридора. — Гуляка, пьяница и лентяй. Но когда он меня наконец посещает — это все равно что пришел настоящий мужик, забываешь обо всем на свете! Знаешь, в моем холодильнике в точности, как в моей жизни — то пусто, то…

Мила распахнула дверцу и закончила через паузу:

— …густо.

— Я жрать… в смысле есть захотел, — объяснил он изобилие, от которого хозяйка дар речи потеряла. — Вот, сгонял в магазин.

— Это ты удачно сгонял! — восхитилась Людмила и принялась метать на стол баночки, сверточки и брикеты.

Похоже, никакой диеты она не соблюдает. Да и трудно соблюсти-то при таком странном режиме. Вгрызлась, не отрезая, в кусок ветчины, сверкнула глазами.

— Ух, вкуснотища!

Зверь заворчал. Зверю женщина нравилась. Она вкусно ела. Азартно работала. Весело оттаскивала Глеба от края балкона.

И пахла — тоже очень вкусно.

У-у-у, нет! Вот этого не надо. Она нам с тобой не по зубам. Во всех смыслах.

— Я… пойду, наверное, — пробормотал Глеб, уставившись на стол, заваленный продуктами, чтобы не смотреть на женщину голодными глазами. Опять же во всех смыслах голодными… Как много, оказывается, подтекста в обычных фразах!

Хозяйка перестала жевать. Удивилась.

— Куда это?

— Ну… домой.

— Ночь на дворе, куда ты пойдешь?

— Ничего страшного.

— Да за такой холодильник можешь и у меня на диване поспать! Ох, боже ты мой, красна девица, не бойся, не собираюсь я покушаться на твою невинность!

Кому тут еще кого надо бояться — это большо-ой вопрос.

Тяжелый час — с трех до четырех. Час Быка… Нет, Быка вроде раньше. Он сказал бы, скорее Волка. Глеб весь извертелся, то переворачивая подушку прохладной стороной, то подбивая ее выше, то уминая площе… Кончилось тем, что вообще зашвырнул куда-то и мрачно уселся на диване. За облаками — он чувствовал — плывет насмешливая Луна. Таится до поры до времени. Знает, сука, что никуда он от нее не денется.

В полнолуние ее власть была абсолютной. Но и сейчас временами — то ли в дремоте, то ли в кошмарах — ему казалось… или все же не казалось? — что он становится… А если это происходит на самом деле? Какого черта он здесь остался?!

Он знал — какого. Он зацепился. Он почти год цеплялся за Институт магических феноменов, за туманное обещание — может быть, получится, может быть, он вернется нормальным к нормальной жизни с Кристей. А теперь вот зацепился за эту женщину, одной фразой стянувшую его с перил балкона. Как будто она может что-то изменить!

Он просто боится умирать — вот и все.

Глеб все-таки заснул. И пожалел об этом.

…Руки и ноги выламывало, выкручивало. Само тело изгибалось под немыслимыми углами, словно стремилось вывернуться наизнанку, показать свое нутро, состоящее из клыков, когтей, черной шерсти… Зверь полувстал, полусполз с дивана, бесшумно скользнул к двери в спальню. Сомкнулись на круглой металлической ручке твердые когти, сжались, царапая филенку…

Дверь открылась беззвучно. Ветер из раскрытого окна полоскал легкую полупрозрачную занавеску. Женщина лежала на кровати на животе, уткнувшись лицом в подушку. Простыня сбилась ей в ноги. На женщине не было даже ночнушки — одни узкие трусики в веселенькую зеленую полоску. Зверь замер в проеме двери, жадно втягивая подвижными ноздрями запах комнаты и запах женщины. Так близко. Горячая. Вкусная. Живая.

Глеб задушенно вскрикнул и зверь, подстегнутый этим криком, бросился вперед…

Мила некоторое время тупо созерцала раскинувшееся на диване тело. Судя по некоторым анатомическим деталям, тело было мужским. Из ее заспанного сознания постепенно всплывало: забитый холодильник… ямочка на щеке…

А, Глеб.

Мила кивнула себе и направилась было в ванную, но опять приостановилась. Как и на «постояльце», из одежды на ней наличествовали лишь трусы; наверное, следует все-таки одеться, не смущать мальчика. Он же, поди, не геронтофил…

Глеб сквозь ресницы наблюдал за задумчиво топчущейся на месте хозяйкой. Он, конечно, мог бы вообразить, что при виде его мужественного тела та впала в восхищенный ступор. Но Людмила наверняка просто забыла о его существовании. Как вчера: отвернулась к компу — и нет ее.

Зато из-за этой забывчивости он мог вдоволь ее сейчас рассматривать. Настолько вдоволь, что…

Что ему пришлось в конце концов перевернуться на живот. Вспугнутая его движением хозяйка упорхнула в спальню. И правильно. Целее будет.

Но… черт, на ней были трусики в зеленую веселую полоску!

Дежа-вю, подумала Мила. Они опять завтракают вместе. Правда, завтрак сегодня пообильнее — из глебовских продуктов. Да и она не пытает парня сигаретным дымом. Мила поднапряглась, соображая, когда же она завтракала с мужчиной последний раз. Да-а-а, даже если сделать скидку на ее плохую память — уже очень давно. Ее мужчины, даже холостые, предпочитали ночевать у себя дома. Будем надеяться не из-за того, что она так оглушительно храпит… Во времена ее молодости это называлось «кинуть палку»: прибежать, трахнуть, перекусить, выпить — и снова в бега. Интересно, как это теперь называется у них? Мила открыла рот — и закрыла. Напугаю парня, еще решит, что тетка его домогается…

— Как спала? — спросил Глеб, глядя в чашку с кофе.

— Как убитая!

Глеба аж передернуло. Входил он к ней в комнату или не входил? А если все-таки просто заглянул… как же этот длинный прыжок, укус в затылок, бьющееся под ним горячее гладкое тело? Глеб быстро заглотил кофе. Это был кошмар, просто кошмар… Простой кошмар — его жизнь.

Оба вздрогнули от длинного звонка в дверь.

— Ни свет ни заря несет же кого-то… — проворчала Людмила и пошлепала босыми ногами по коридору. Глеб машинально взглянул на часы, висевшие над плитой: первый час «ни света ни зари». Быстро он перенял ее режим!

— Привет! — донесся до него бодрый мужской голос.

…И вам здрасьте, кисло подумала Мила.

Олег. Вроде бы все уже обговорили пару месяцев назад, но вот он, как ни в чем не бывало: цветы, улыбка во весь рот, распахнутые руки. Мила отступила, чтобы избежать объятий, Олег принял это как приглашение войти.

— Знаю, что явился для тебя рановато, но вижу, ты уже встала…

— Зачем пришел?

— Соскучился, — просто объяснил Олег, помахивая у нее перед лицом букетом. — Может, возьмешь уже цветы? Завянут.

— Верни назад в цветочный, скажешь — девушка забраковала!

Он великодушно простил ей этот выпад.

— Ну, Люсь, иди сюда, я так по тебе соскучился… Ну хватит уже психовать! Подулась и будет. Я дал тебе время перебеситься. Понимаю, ты натура тонкая, творческая, но всему же есть предел…

— Олег, — устало сказала она, — мы давно все обсудили и обговорили. Не начинай снова.

Гость, как обычно, не слыша то, что он слышать не хочет, принюхался:

— Ох, как кофе-то пахнет! Напоишь?

— Нет.

— Почему? — удивился он, норовя разуться.

— Кофе кончился.

Оба обернулись на этот низкий голос.

Глеб стоял, упершись рукой в косяк кухонной двери. Мила мысленно ему зааплодировала: смотрелся парень агрессивно-хозяйски. Да и вообще… смотрелся. Рукава майки не скрывают крепких мышц, тело обманчиво расслаблено, взгляд исподлобья. Надо будет такую позу вставить куда-нибудь…

— Люся, это что еще за явление?!

— Мила, это кто?

Она оскалилась.

— Это Олег, мой бывший… хм… Бывший. А это — Глеб.

«Настоящий» не прозвучало, но подразумевалось. Мила не смогла расшифровать взгляды мужчин, но, похоже, те друг друга распрекрасно поняли. Олег демонстративно повернулся к предполагаемому сопернику спиной, сказал вполголоса:

— Люсь, у тебя явно ранний климакс. Только в определенном возрасте женщины начинают интересоваться мальчишками. Ну да бог тебе в помощь!

Мила молча и широко распахнула перед ним дверь — Олег перешагнул порог, повернулся, намереваясь напоследок добить чем-нибудь эдаким, Мила не дала:

— И тебе попутного ветра. И перышка — в зад!

И громко хлопнула дверью.

— Очень… поэтично, — оценил Глеб.

Мила злобно фыркнула:

— Пусть зайдет через пару часиков, сочиню целую поэму!

Подхватила забытый букет и пронеслась мимо него на кухню. Глеб едва успел посторониться. Думал, она эффектно выбросит цветы в окошко, но практичная Мила уже наливала воду в хрустальную вазу. И то верно, с паршивой овцы — то есть с паршивого любовника — хоть шерсти клок.

Зверь неудовлетворенно шевелился в нем: не дали разобраться с соперником, посягнувшим на его территорию! Хотя сам Глеб не сразу решился выйти в коридор — лишь когда услышал безнадежные нотки в голосе хозяйки. Так говорят, когда уже все сказано-пересказано и все впустую, и разговорами тут уже не поможешь…

Глеб посмотрел в ее независимо прямую спину. Думает, он будет ее расспрашивать. Еще чего не хватало! У него своих проблем выше крыши, подумал он и тут же спросил:

— Что, часто надоедает?

— Случается, — неопределенно отозвалась Мила. Воткнула цветы в вазу и повернулась к Глебу. — А ты женат? Нет? Девушка есть?

Ну начинается… хотя он сам же и начал.

— Была, — кратко сказал он. Мила молчала, склонив голову набок, — как-то поощрительно. Глеб добавил: — Мы расстались.

И заторопился:

— Но я вовсе не из-за этого собирался…

Заткнись! Ты не обязан ей ничего объяснять и оправдываться! Глеб заткнулся. Хозяйка кивнула, словно что-то поняла, хотя что она там могла понять?

— Цветы нравятся?

Глеб моргнул, озадаченный.

— Цветы? Ну… цветы как цветы. Нормальные.

Мила поправила толстые стебли.

— Каллы. А ведь прекрасно знает, что я их терпеть не могу!

— И поэтому вы разбежались? — спросил Глеб, тщетно пытаясь вспомнить, какие цветы не любит Кристя. — А какие тебе нравятся?

— Хризантемы, например. Да, в том числе и поэтому… А почему, говоришь, вы расстались?

— Ничего я не говорю, — пробормотал он, идя за ней следом в комнату. Взгляд скользнул по прикрытой двери в спальню и вернулся. Зацепился.

— Ну так скажи, — легко предложила Мила.

И увидела, что парень, остановившись, склонился к ручке двери. Потом еще и на корточки присел.

— Что там? — Мила подошла. Вокруг ручки лучами расходились глубокие царапины. — О, и когда я умудрилась дверь ободрать?

Глеб поднял на нее глаза — невидящие, обращенные в себя. Словно он пытался что-то вспомнить или понять. Он даже в лице изменился. Резко и легко поднялся.

— Мила, я пойду.

— Куда так внезапно?

— Я… мне надо. Извини.

Вылетел в коридор, словно боялся, что она в него вцепится и не отпустит. Резкий взмах на прощание.

— Пока!

— Пока, — кивнула Мила хлопнувшей двери. Покорябала ногтем царапины. Вот так всегда — одного мужика прогнала, другого тут же как ветром сдуло. Чего это он вдруг?

Видно, придется возвращаться к своему звездному капитану…

…Значит, так. Значит, он и от Луны уже не зависит. Вернее, зависит, но перекидывается теперь уже не только в полнолуние… ч-черт, как она уцелела-то? Вернее, почему он ее не… загрыз? Дверь в спальню он все-таки открывал. Как выяснилось. Но вторая половина сна была все же… сном? До чего же реальный сон: женщина бьется под ним, точно сильная гладкая рыбина; ее запах просто сводит с ума; зубы смыкаются на выгнутой белой шее…

Глеб тряхнул головой, с трудом вытягивая себя из водоворота повторяющегося кошмара. И почувствовал, как он возбужден. Это что же, убийцы-маньяки… тоже так?

Он не маньяк! Хоть и убийца.

И что ж ему теперь, запирать себя каждую ночь в своей квартире с металлической дверью и бронированными стеклами?

Или опять встать на перила шестнадцатого этажа?

Или — Глеб вдруг вспомнил рассказ Людмилы о девочке-самоубийце — прямо сейчас кинуться с моста? Он как раз стоит на Королевском мосту через Сень. Глеб даже перегнулся через широкие узорчатые чугунные перила, прикидывая, достаточно ли будет с такой высоты войти головой в воду. Если он не будет оглушен, то просто выплывет. Он отлично плавает. Просто на уровне рефлексов.

…Обернись-ка, посоветовал зверь, только очень осторожно. Глеб выпрямился, задумчиво поглядел вдаль, прислушиваясь к зверю и собственным ощущениям (те молчали), и только после этого неспешно повернулся.

Двое мужчин. Третий — чуть поодаль, у дороги. Все — настороженно-подобранные.

— Глеб Панфилов? — спросил тот, что постарше. Кряжистый, лысо-коротко стриженный.

Глеб молча кивнул. Ладони сжали нагретый солнцем чугун перил.

Мужчина небрежно взмахнул в воздухе удостоверением. Можно подумать, кто-то успеет хоть что-нибудь прочитать! Глеб успел. И фамилию и должность. И еще буквы, от которого все мышцы тела завязались в тугой звенящий узел. СКМ. Служба контроля над магией.

— Магическая полиция, — подтвердил лейтенант Рева. — Пройдемте с нами.

Глеб не стал спрашивать — зачем? За сны, кажется, еще никого не арестовывали, ну может, он будет первым? Мимолетно пожалев, что так и не спрыгнул с моста, Глеб оттолкнулся спиной от перил.

— Говорю вам, — повторил Глеб уже в который раз, — она здесь ни при чем. Она ведь даже не маг!

— Разберемся, — успокоил его Рева и нажал кнопку звонка.

Глеб представил, как Людмила шлепает по коридору, ворча: «Кого там черт принес ни свет ни заря в семь вечера!» И почти улыбнулся.

— Ну вот, теперь он еще и с друзьями явился!

Хозяйка обвела взглядом сопровождающих и перестала улыбаться. Приподняв брови, с холодным вопросом взглянула на Глеба.

— Мила… — начал он.

Рева перебил:

— Лейтенант Рева, магическая полиция. Извините, что мы без приглашения и предупреждения, Людмила! Добрый вечер.

— Был добрый, — сухо согласилась та. — Но раз вы все-таки пришли без приглашения, пусть ваши… бойцы подождут снаружи.

Рева смотрел на нее особенным, знакомым Глебу, взглядом: искал магию. Не нашел, успокоился и продолжил — уже другим тоном. Так говорят со слегка недоразвитым, но в общем-то безобидным ребенком.

— Извините, это для вашей же безопасности…

— Для моей безопасности в моей квартире должны находиться трое посторонних мужчин?! В таком случае лучше вызовите меня в ваше отделение: вот там я действительно буду в полной безопасности.

— Ну хорошо, хорошо. Подождете в подъезде!

Глеб по указанию полицейского сел на диван.

— Вы знаете этого человека?

— Глеб Панфилов, инженер-электронщик. Сотрудничает с издательством «Дом книги» по договору.

Глеб чуть не открыл рот. И откуда, интересно, она все это знает?

— Когда и где вы познакомились?

— Боже, как давно это было! Три дня назад, да, Глеб?.. На корпоративной вечеринке нашего издательства.

— И сразу привели его к себе домой?

Губы женщины изогнулись в насмешливой улыбке.

— Конечно, чего зря время терять?

— И все это время он находился у вас?

— Не все. Иногда ходил в магазин.

— А сегодняшние ночь и утро он провел здесь?

— Да.

— И с трех до четырех утра тоже?

Мила больше не улыбалась.

— К чему вы это?

— Отвечайте на вопрос.

— Да.

— Вы можете с уверенностью подтвердить, что, пока вы спали, у него не было возможности незаметно выйти из квартиры?

Мила округлила и без того круглые глаза.

— Кто вам сказал, что мы в это время спали? Мы занимались сексом.

Пауза. Глеб, все это время сидевший в напряженной позе, медленно отвалился на спинку дивана.

— Так поздно?

— Вернее — рано, — сладким голосом поправила Мила. — Я веду ночной образ жизни, так что… А почему вы вообще интересуетесь моей личной жизнью?

— Извините. — Лейтенант сокрушенно вздохнул. — Не вашей, а этого… молодого человека. С трех до четырех утра в вашем микрорайоне была убита женщина. Это в пяти минутах ходьбы от вашего дома, возле заброшенной стройки.

Мила внимательно поглядела на одного, потом на другого.

— И вы сразу решили, что это сделал именно мой бойфренд? Он что, этим регулярно занимается? Вместо утренней физзарядки?

— Нет, но вы понимаете, — лейтенант развел руками, — розыскные мероприятия… Ну что ж, Людмила, извините за беспокойство. Глеб, а вы всегда будьте в зоне доступа.

Тот молча кивнул.

— А что случилось… с женщиной? — поколебавшись, спросила Мила.

— Как именно ее убили? — легко подхватил Рева. — Ей разорвали горло.

Глеб видел, как рука Милы взметнулась к шее — словно пытаясь защитить.

— Чем?

— Возможно, клыками…

— Глебушка! — сдавленно позвала Мила. — Иди-ка предъяви дяде свои зубки!

Рева охотно посмеялся.

— …или другим острым предметом. Всего хорошего, Людмила.

— И вам не болеть.

Мила некоторое время смотрела на закрывшуюся дверь. Потом повернулась, сложив на груди руки, и уставилась на Глеба.

— Я сейчас уйду, — устало сказал он.

— Уйдешь-то ты уйдешь, конечно, только сначала ответишь на мои вопросы.

— Мил, я полдня пробыл в СКМ, из меня всю душу вымотали! Какие еще вопросы?!

— Там были эскаэмовские вопросы, а теперь будут мои. Очень простые и конкретные. Первый: ты поэтому спрашивал, как я спала ночью? Хотел проверить, не проснулась ли я, когда ты выходил?

— Я никуда не выходил. Мне приснился… кошмар, я кричал, возможно. Вот и подумал — может, тебе спать мешал…

— Допустим, — кивнула Мила. Вместе со своей челкой. — Ты говорил, что не маг. Почему же тебя задерживает именно магическая полиция? Ты уже имел с ними дело? Тебя привлекали?

— Просто я… у меня есть некоторые способности. В СКМ их и исследовали.

— И?

— И развели руками. — Глеб сам развел руками, словно демонстрируя, как это было.

— Они приехали к тебе домой?

— Я не ходил домой. По городу болтался.

— А как тогда тебя нашли, да еще так быстро?

— Я думаю, в ИМФ… ну в институте, где меня обследовали, замаркировали. Это маячок, вроде… электронного чипа. По нему можно определить мое местонахождение.

— А снять маркер…

— Может только маг. Я его даже обнаружить на себе не могу. А законопослушный маг обязан сообщить, если кто обратится к нему с такой просьбой.

— Думаешь, тебя за это привлекут? Но ведь тебя же не предупреждали о маркере! Это нарушение закона и ты вправе подать встречный иск или жалобу!

Да. Конечно. Легко!

— Остается последний и очень простой вопрос. Почему все-таки в убийстве женщины подозревают именно тебя?

Хороший вопросец. Про-остенький такой. И как он должен на него отвечать?

— Спроси у Ревы.

— Он мне не ответит.

— Я тоже.

Людмила смотрела на него вприщур: похоже, изыскивала способ добыть из него правду. Не нашла и с досадой мотнула головой.

— Нет, я теперь так и буду мучиться и строить всяческие версии?!

— Ну, на то ты и писательница. А зачем ты сказала Реве, что с трех до четырех мы… не спали?

Людмила пожала плечами.

— Давай уже и ты помучайся. Партизан.

— Так я пойду?

— Проваливай.

Глеб вышел в прихожую, поколебался и засунул голову в комнату.

— А можно, я тебе как-нибудь позвоню?

— Зачем это? — вредным голосом спросила Людмила, и он сразу стушевался.

— Да, извини, я тебе одни неприятности…

— Что ты, что ты, — тем же тоном продолжала Людмила. — Я ведь так скучно жила! А тут — и живого самоубийцу лицезрела, и симпатичный парняга у меня дома ночевал (давненько такого не случалось), да еще в первый раз в жизни столкнулась со Службой контроля над магией! Я тебя просто благодарить должна! Столько новых впечатлений!

— Извини, — пробормотал Глеб, — пока.

И — вылетел за дверь.

Ну не дурак ли?

Итак, что мы имеем для рассказа? Жил-был инженер-электронщик, симпатичный парень с серо-зелеными глазами. Не маг, но имеющий некоторые способности — видимо, довольно сильные или загадочные, раз их взялись исследовать в таком известном закрытом учреждении, как Институт магических феноменов. Исследовали, значит, исследовали — не доисследовали и руками развели: то ли не поняли, что это за способности, то ли не сообразили, куда и как их применить. Отпустили парня подобру-поздорову, впрочем, напоследок тайком прицепив к нему маячок. Для чего? Боялись, что он сбежит со своими недоизученными талантами… или что применит их не по назначению?

А потом однажды ночью убивают женщину, и полиция первым делом кидается к этому самому парню: а не ты ли, дружочек, разорвал или перерезал ей горло? Нет, что вы, как можно, отвечает парень, и его поддерживает некая излишне впечатлительная писательница. Алиби ему создает.

Мила, сложив за спиной руки, кружила по комнате. Она всегда бродит как сомнамбула, когда выстраивает сюжет. Да и для здоровья, говорят, полезно двигаться.

Ну ладно, маг он там или не маг, нам в принципе все равно, пусть в этом волшебники разбираются. А вот почему его подозревают в убийстве — вопрос. Поговорить, что ли, с Ревой, на самом-то деле?

Телефонный разговор с лейтенантом магической полиции был практически безрезультатным: нет, не судим, не привлекался, информация закрытая, но советую вам все-таки держаться от Панфилова подальше.

Уже-уже… Держусь. Или он от меня держится.

Продержался недолго.

Через день Мила увидела в окошко, что он сидит на качелях у ее дома. Лениво и медленно раскачивается, глядя в землю. Сразу вскинул глаза на ее окна — опять почувствовал взгляд. Мила посмотрела-посмотрела на него сверху, подумала, оделась и вышла.

— Хочешь пригласить меня на чашечку кофе?

Глеб оттолкнулся в последний раз и спрыгнул с качелей. Взъерошил и без того взлохмаченные волосы. Кажется, или он за пару дней оброс еще больше? Такой шевелюре просто позавидуешь!

— А ты согласишься выпить со мной кофе?

— А то! Если ты угощаешь, конечно.

— Угощаю… Покажешь, где эта незаконченная стройка? Я тут прошелся — в вашем районе их просто навалом.

— Что, на место преступления потянуло?

— Ну вот, — пробурчал Глеб, отворачиваясь. — Я поэтому и к Реве обращаться не хочу. Тоже так же по мне… проедется.

— Да пошли прогуляемся, подозреваемый ты наш! Тут минут десять неспешным ходом…

Они остановились перед длинным бетонным забором.

— Вот оно.

Глеб подтянулся на руках, заглядывая за забор. Мила тоже приникла глазом к щели между плитой и штырем.

— Пацаны какие-то прыгают…

— Это трейсеры. Они всегда по развалинам шарятся.

— Эй, ты куда? А я?

— Тоже полезешь через забор? — не поверил Глеб.

— Ни фига себе! Я тебя сюда привела, а самое интересное ты себе оставляешь?

— Да нет тут ничего интересного, стройка и стройка… Ну, давай руку.

Мила воровато оглянулась, мимолетно посмеявшись над собой: взрослая тетка сигает через забор в центре города! Точь-в-точь как в детстве за яблоками. Упершись кроссовками в выступы плиты, вцепилась в протянутую руку Глеба. Статуэткой Мила не была, и потому оценила легкость, с которой парень ее поднял на забор. А ведь не скажешь, что особо мускулистый. Так же легко принял внизу, сразу отпустил. Пошел, не обращая никакого внимания на поглядывающих сверху трейсеров.

Глеб до сих пор успешно избегал прикасаться к ней — помнил, как тряхнуло его в ночь несостоявшегося самоубийства. Он даже невольно задержал дыхание, опасаясь вновь ощутить ее запах — и правильно, а то зверюга еще, чего доброго, проснется. Однако в этот раз обошлось. Наверно, просто тогда он был здорово наадреналиненный…

Мила наблюдала за головокружительными прыжками и кульбитами парней в куртках с капюшонами: будь она чьей-нибудь родительницей, тут же слегла бы с сердечным приступом… вон, кое-кто уже и с гипсом на конечностях, а все равно неймется! Попыталась представить себя на их месте и не сумела: была она в детстве малоподвижным и послушным ребенком. Ага, зато сейчас наверстывает — шастает по заброшенным стройкам с парнем, подозреваемым в убийстве!

Подозреваемый меж тем шел вдоль забора, разглядывая фундаменты, открытые пролеты зданий, вознесенные вверх колонны с обвалившимися кое-где плитами перекрытия. Да уж, тут только фильмы про постядер снимать да боевики-детективы…

— И что она здесь делала ночью-то? — подумала Мила вслух.

Глеб отозвался, не оборачиваясь:

— Не здесь. Она поссорилась с сожителем и пошла к матери — следующий за стройкой дом. Рева говорит, ее утащили с тротуара за забор…

И там разделали на куски. Хорошо, что Рева не дошел до того, чтобы показать эти снимки Людмиле…

— Все равно не понимаю, — упрямо сказала та ему в спину, — почему этим делом занимаются маги, а не обычная полиция?

— На месте преступления нашли следы магии, вот и передали дело в СКМ.

— То есть это какой-нибудь маньяк-волшебник?

— Почему сразу маньяк? Может, просто грабитель.

— Ага, и сидел грабитель всю ночь на стройке, ожидая, когда мимо кто-нибудь промарширует! Почему маньяк? Потому что убийца всегда ненормален, а значит — маньяк.

Много ты понимаешь в убийцах…

— Ее изнасиловали?

Глеб не выдержал:

— Нет, только разорвали в клочья!

Людмила вскинула руку к горлу знакомым движением — то ли защищаясь, то ли ужасаясь. Глеб глядел на нее, жалея, что сорвался.

— В клочья? — повторила она слабым голосом.

Глеб отвел глаза.

— Да.

— Но кто… кто это мог сделать? Зачем? Может, какое-нибудь животное из зоопарка сбежало или из частного зверинца?

— Может.

— Или у магов убежало какое-то чудовище… ну… из их лаборатории? Мало ли они чем у себя занимаются!

Одно чудовище из такой лаборатории уже шастает сейчас по этой стройке…

Людмила оглянулась озабоченно.

— А пацаны ведь здесь паркурят, и никто их взашей не гонит!

— Он не будет охотиться днем, — успокоил Глеб.

Женщина, наверное, незаметно для самой себя придвинулась к нему поближе. С опаской оглядела нависающее над ними распотрошенное здание. Спросила вполголоса:

— Думаешь, он где-то здесь? До сих пор?

— Стройку обыскали, — повторил Глеб слова Ревы. Полицейский уверял, очень тщательно, но Глебу почему-то казалось, что тот все еще здесь.

Вот теперь Миле стало страшно. А ведь поначалу было так… забавно, слегка боязно… точно они играют в игру под названием «осмотр места происшествия». Здание таращилось на них проемами с выбитыми кирпичами, наблюдало темными провалами фундаментов, множеством почти неразличимых в крошеве камней и плит ям. Поглядывая по сторонам, Мила старалась держаться поближе к Глебу и потому просто наткнулась на него, когда тот резко остановился.

— Ой! Ты что?

Глеб стоял неподвижно, смотрел себе под ноги: лицо напряженное, ноздри раздуваются. Сказал негромко:

— Здесь.

Мила поняла его сразу, окинула быстрым взглядом ничем не отличающийся от других пригорок, заросший упрямой жесткой травой, пробивавшейся сквозь цементный мусор. Взгляд упорно цеплялся за ржавые пятна — но с таким же успехом это могли быть искрошившиеся кирпичи.

— Ты уверен?

Глеб еле заметно кивнул. Запах. Запах ужаса и крови… После полиции здесь потолклось немало народу, да вон хотя б те же паркуровцы. Местная достопримечательность, а как же! А потом еще пару раз прошел дождь.

Но запах черного ужаса остался… И остался еще один. Глеб медленно повернул голову. Сквозь закрытые веки след горел редкими кляксами: словно пятна пролитых чернил. Нюхач взял его и потерял в развалинах. Интересно, получится ли у него самого? Глеб повернулся, шагнул с по-прежнему закрытыми глазами. И вздрогнул от прикосновения.

Людмила встревоженно заглядывала ему в лицо.

— Глеб, с тобой все в порядке?

Да, правильно, не сейчас. И уж точно не с ней. Глеб неопределенно повел рукой.

— Ее нашел бомж. Услышал за забором звонок сотового, полез… Он, кстати, говорил, что они сюда избегают ходить — уж больно место нехорошее. Почему, не смог объяснить.

Оба почти синхронно повернулись и смерили глазами забор. Здесь он был еще выше.

— Зверь — ну, или человек — должен быть очень сильным! Перетащить сопротивляющуюся женщину через такой заборище… — Мила качнула головой.

— Он мог ее оглушить.

Или убить сразу на тротуаре, а на стройке не спеша продолжить «разделку».

— Проведем следственный эксперимент? — предложила Мила. — Ну-ка, перекинь меня через забор.

— Сдурела?

— Ну, Гле-е-еб, что тебе, жалко, что ли? Гляди. Вот я валяюсь оглушенная… — Мила в самом деле, не выбирая места, улеглась на землю и раскинула руки. — Давай тащи.

— Мила, ну что за детский сад? Вставай!

Та приоткрыла один глаз, закрытый для убедительности.

— Только прошу — ак-ку-ратно!

И вновь сомкнула веки. Не зная, то ли плакать, то ли смеяться — вот угораздило же его! — Глеб присел рядом с ней на корточки. Вряд ли тот действительно швырял женщину через забор, как волейбольный мяч. Значит, либо на плечах, либо сначала перевесил через забор, потом сам подтянулся…

Женщина не сопротивлялась, но, полностью расслабленная, просто вытекала, выскальзывала у него из рук, как будто ее маслом намазали. Запыхавшийся Глеб, наплевав на все приличия, хватался уже за что ни попадя. В конце концов, уцепившись за пояс джинсов и за куртку, взгромоздил ее на забор. С этой стороны остались только ноги. Мила «очнулась» и поболтала ими. Глеб, не раздумывая, шлепнул ее по запыленной круглой попе.

— Довольна?

Людмила сверзилась с забора, измятая и чумазая: девчонка девчонкой! Отряхиваясь, заявила важно:

— Следственный эксперимент показал, что это может сделать и среднестатистический человек безо всякой магии!

Глеб криво усмехнулся.

— Вот и Рева так же считает.

А в полнолуние он бы действительно мог просто перекинуть ее через забор. Безо всякой магии.

Людмила повернулась, уперла руки в боки и уставилась на развалины таким хозяйским взглядом, что Глеб понял — пора ее уводить. А то ведь отправится немедленно на поиски того.

— Пошли, я тебе кофе обещал.

— А вообще странно, что такая большая территория в центре района пустует. Земля же в городе дорогая!

Мила ела пирожное и жмурилась от удовольствия: она себе их редко позволяла, боялась растолстеть со своим сидячим образом жизни. Но ведь столько переживаний, нужно же себя хоть как-то вознаградить?

— Начали строить еще до войны. А после… — Она пожала плечами и облизнула с губ крем. — Не знаю, почему участок до сих пор никто у муниципалитета не оттяпал. Так что там все время бомжи и молодежь ошивались, да еще собаки, когда у здания сторож имелся. Мимо идешь, а они так и норовят тебе каблуки оторвать вместе с ногами.

— Не видел собак.

— Я тоже давно что-то не вижу. Наверно, когда сторожа убрали, их перестали подкармливать, вот они и перебрались в другое место.

Или попросту съели их самих, подумал Глеб. Где б найти статистику, не сократилась ли резко популяция бродячих собак в Майском районе — в санэпидстанции, что ли? А может, сократилась и популяция бомжей? Этих тоже искать никто не будет…

Мила ела и поглядывала на Глеба. К кофе даже не притронулся, смотрит в окно, хмурится. Интересно, как он обнаружил место… ну, то место? Может, он экстрасенс, и эти его способности и исследовали в институте? Хм, будто магам своих талантов не хватает! Самый простой способ узнать правду — задать вопрос. Мила и задала:

— Глеб, а что именно изучали у тебя в ИМФ?

Продолжая смотреть в окно, Глеб подобрался. Придумай что-нибудь! Ну, что ты, например, освоил левитацию… или телепортацию, какая, в жопу, разница! Он повернулся, раскрыл рот — и сказал не то, что собирался:

— Тебя это совершенно не касается!

Мила быстро улыбнулась и встала.

— Конечно! Ты же сегодня у нас платишь за кофе?

— Мила, я не имел в виду… я в том смысле, что…

Она уже не слушала.

— Конечно. Пока. Как-нибудь свидимся.

— Мила…

Она не обернулась. Вышла из кофейни и пожала плечами: самый простой способ оказался не самым действенным.

Хотя Глеб прав — ее это действительно не касается.

Глеб сидел на кровати — мокрый, тяжело дышащий, будто пробежал на время хорошую дистанцию. Он теперь знал, как тот утаскивает за забор свою жертву.

Как его зубы смыкаются на горле жертвы, как резким, отточенным движением он встряхивает и подбрасывает свою добычу — и тело летит через забор, точно невесомая тряпичная кукла.

Он только что это видел во сне…

Во сне?

Глеб повернул голову и встретился взглядом с Луной, наполовину выглядывающей из-за не до конца задернутой шторы. Или Луна просто уже доросла до половины? Что, развлечения ждешь, да? Будет тебе скоро…

Глеб поднялся и закружил по комнате. Отлично, теперь он знает, как выглядят зубы и какова силища того. И что? Реве это рассказать, что ли? Естественный вопрос — Глеб сам задал бы его в первую очередь: а откуда ты это знаешь? Да и на что оно Реве? Полицейский и сам представляет, каким смертоносными способностями обладает убийца…

Глеб наткнулся взглядом на свое отражение в зеркале: запавшие глаза с лихорадочным блеском, щеки тоже ввалились, щетина — хоть брейся каждые два часа, Кристя все отчитывала его, что он приходит на свидания небритым… через недельку будет выглядеть вообще как нарк со стажем. Неловко видеться с Милой…

Стоп! А зачем вообще ему с ней видеться?

Ни К Чему!

Мила рассудила иначе. Она позвонила ему на следующее же утро. Глеб еще валялся в постели, медленно выплывая из рваных сновидений — слава богу, кровь и всяческие зубы в них отсутствовали. Доложила деловито:

— Узнала по своим каналам: никаких милых лабораторных зверюшек маги не упускали. Из зоопарка и прочих офисно-домашних зверинцев зубастая тварюга тоже не сбегала: так, удав, какаду да парочка южноамериканских тараканов. Тараканы, правда, питаются сырым мясом, но клыков у них таких нет… да, кстати, а вообще есть у тараканов зубы, ты не знаешь?

— Мила, здравствуй, — перебил он.

— Что? А, привет! Хотя, конечно, существует вероятность, что владелец просто побоялся заявить о пропаже — а вдруг накажут за содержание в городе опасного животного?

— Я не думаю, что это…

— Вот и я все-таки склоняюсь к собаке. Ты в курсе, что городские бродячие собаки очень умные? Они теперь даже дорогу переходят по пешеходному переходу и на зеленый свет светофора! А если скрещиваются с каким-нибудь бойцовым псом, к их осторожности, хитрости, выносливости прибавляются агрессивность, стойкость к боли и бесстрашие. Смесь убийственная! И отловить их очень трудно. Таким метисам ничего не стоит разорвать человека, оказавшегося на их территории, или просто потому что они на тот момент очень-очень голодные. Собаки-людоеды, я думаю, вовсе не вымысел.

— Мила, спасибо, конечно…

— Не за что.

— …но лучше пусть всем этим занимается полиция.

— Она этим и занимается! Я просто сделала несколько звонков и собрала некоторые статистические данные. А мы не могли бы еще раз сходить на стройку?

Глеб придержал пальцем дергавшееся веко.

— Зачем?

— Ну как тебе сказать… писатель нуждается в новых впечатлениях.

— Задумала написать какой-нибудь триллер? Про собак-людоедов?

— Почему бы и нет? Но если тебе некогда или неохота, я могу сходить сама.

Глеб резко сел — аж пружины в диване крякнули. Рявкнул:

— Ни в коем случае!

Пауза.

— Это значит, ты пойдешь со мной? — невинным голосом осведомилась писательница.

Глеб сдержал рычание — хотя она бы приняла его просто за телефонные шумы. Выдавил:

— Пойду.

* * *

Глеб был мрачен. Брел по стройке — по случаю раннего утра охотники ломать себе шеи и конечности еще отсутствовали, — засунув руки в карманы, и даже не пытался поддержать под локоть, когда Мила теряла равновесие или оскальзывалась на россыпи битых кирпичей и плит. Выглядел он бледным и осунувшимся. Не выспался, наверное.

Мила нагулялась по стройке вдоволь, правда, избегая мест, казавшихся ей опасными — не в смысле наличия зверюги, а там, где попросту грозило обрушение. Присутствие за спиной молчащего спутника мало-помалу начало ее раздражать.

— Ну что, — спросил тот наконец, — насладилась прогулкой? Достаточно впечатлений?

— Достаточно — на сегодня, — с вызовом сказала Мила. Втайне она надеялась, что Глеб, как в прошлый раз, вдруг остановится и заявит: а вот здесь находится логово… Если уж у него такая исключительная интуиция. Но нет.

Его интуиция не сработала и тогда, когда, оступившись, Мила судорожно взмахнула руками и съехала в какую-то расщелину между покосившихся и вставших на ребро плит. Глеб только смиренно вздохнул и наклонился, увидев ее макушку.

— Мила, ты как там?

— Нормально, — мрачно отозвалась та.

— Руку давай.

— Сама выберусь!

Глеб пожал плечами. Чем больше она испытает сегодня трудностей, тем дольше ее сюда не потянет.

А еще лучше было столкнуть ее откуда-нибудь, чтоб она сломала ногу! Или сразу две. Для надежности.

Снизу послышалось сопение и шорох трущихся о плиты одежды и кроссовок — Мила пыталась выбраться. Глеб философски ждал, когда его попросят о помощи. Вышло по-иному. Мила затихла, потом сказала:

— Погоди-ка…

Он вновь посмотрел на нее сверху. Скособочившись и вытянув шею, Мила заглядывала куда-то вниз.

— Тут дыра какая-то… между плитами.

— И что?

— Что-то вижу…

Его внезапно обдало ледяным по том.

— Мила!

— Подожди…

Глеб сверзился вниз, но, изогнувшись, она уже влезала в проломленную в плите дыру.

— Стой!

— Ага, сейчас… да-а уж…

Глеб пригнулся, чтобы нырнуть за этой… самое мягкое было — идиоткой… Наружу появилась рука, сжимающая какой-то продолговатый предмет, потом вылезла и сама Мила. Протянула ему найденное двумя руками — словно меч или ключ от сдающегося города.

— Что это? — спросил Глеб. Хотя зрение и обоняние ему и сказали уже — что, разум пока признавать отказывался.

— Большая берцовая кость человека, — сказала Мила, серьезно глядя ему в глаза. — Там еще и малая есть. И других… много.

Привалившись к забору, Глеб наблюдал за снующими по стройке полицейскими. И на Милу поглядывал. Та сидела на плите и курила. Но не нервно, быстро заглатывая дым, или глубоко и прерывисто вдыхая, чтобы успокоиться, — так, как будто наслаждалась заслуженным перерывом в работе. Она даже некоторое время помогала эксперту в сортировке останков, пока прибывший Рева всех не построил: полицейских — на место происшествия, свидетелей — к стенке. Мила еще посмеялась: и расстрелять без суда и следствия! Рева буркнул, что обдумает ее предложение.

Наконец подошедший к ним лейтенант оглядел обоих с явным отвращением.

— Какого черта вы тут шлялись?!

— Вышли на прогулку. — Мила неспешно и красиво выдохнула дым. — Очень романтичное место, не находите?

— С нас уже сняли показания, — напомнил Глеб. — А много там… нашли?

— Пока я там работала, набрали троих, — сообщила ему Мила. — Но еще скелеты оставались, кажется, собак. Не свежие, похоже, где-то трехмесячной давности.

Рева, как и Глеб, смотрел на писательницу во все глаза. Спросил грубовато:

— А вы-то с чего это знаете?

— У меня имеется темное медицинское прошлое, — охотно пояснила Мила. — Помощь не нужна? Тогда мы пойдем?

— Идите. И держитесь от этого места подальше. И друг от друга — тоже.

— Вы уже предупреждали, но так и не сказали — а почему все-таки? — вкрадчиво поинтересовалась Мила.

Рева ткнул в Глеба пальцем — тот испытал резкое желание ухватить и сломать его.

— Вот он знает! А ты, Панфилов, за фазами-то, — он неопределенно повел рукой в воздухе, точно рисуя у себя над головой нимб, — следи, не забывай!

Глеб беззвучно оскалил зубы — все разом — и повернулся к нему спиной.

— Пошли отсюда!

— Ага. — Мила оттолкнулась от плиты, на которой сидела. Рука оставила отпечаток. Красный отпечаток.

— Что у тебя…

Мила проследила его взгляд и сморщилась:

— Ну, опять растревожила!

Показала перехваченную носовым платком ладонь — на платке проступало свежее пятно.

— Содрала, когда скатилась в его нору. Что ты так смотришь? Не беспокойся, я от столбняка прививалась… Глеб, ты куда?

Его остановили перед огороженной площадкой; двое полицейских трудились, раскладывая извлекаемые кости на расстеленный полиэтилен.

— Там моя девушка обронила… заколку, — пояснил Глеб, поглядывая на останки.

— Заколку? Не находили вроде.

— Дай я быстренько гляну, а? Заколка дорогущая!

— Но только быстро, пока начальство не видит!

Глеб оперся обеими руками о плиты, легко кидая тело вниз. Как он и думал, след остался четкий — точно от пятерни первобытного человека на стене пещеры. И вот еще один — смазанный, наверное, когда она пыталась отсюда выбраться. А может, накапала еще и в самой норе… Глеб едва не заскулил от отчаяния, пытаясь стереть следы подолом майки.

— Э, э, э! Ты что делаешь?!

Вынырнувший из норы человек уставился на него. На шевроне форменной эскаэмовской рубашки — красный треугольник. Нюхач. Поймет.

— Девушка, что нору нашла… тут… наследила.

Мужчина склонился к плите, ноздри его затрепетали. Заключением было:

— Да-а-а, хреново!

— А можно как-то… свести?

— Хлоркой, что ли? Нельзя, парень, здесь же все улики!

Глеб оскалился:

— Улики! Что ж вы эти улики сразу не нашли, еще Нюхачи называется!

Эскаэмовец развел руками.

— Тут в подвалах остаточная магия, она все перекрывает, зараза! Да и лежку он давно не навещал.

— И что, — Глеб вновь показал на отпечаток ладони, — теперь?

— Да ты и сам, похоже, все понимаешь, — медленно сказал Нюхач, все пристальнее вглядываясь в Глеба. — А ты не?..

Глеб не дал ему времени поставить себе диагноз — рывком выбрался наверх, бросив напоследок:

— Реве скажи!

— Нашел заколку?

— А, нет, не нашел, — ответил Глеб скучавшему полицейскому. — Наверное, в другом месте потерялась…

Хорошо, никто не вспомнил, что у Людмилы короткая стрижка.

Если с утра Глеб был просто мрачен, то теперь выглядел так, словно только что похоронил своего любимого дедушку. Людмила тоже помалкивала. Итак, зверюга часто бывает на стройке, хотя не обитает здесь постоянно (одна из дежурных нор? место охоты?). Его жертвами стали как минимум трое взрослых людей и несколько собак, возможно, кошек. Люди, наверное, из объявлений разряда «ушел из дома и не вернулся». Опять же бомж говорил, что место тут нехорошее: возможно, там пропадали и его приятели…

Да-а, никакой особой ценности и свежести ее умозаключения не представляют. Ни для кого.

Словно в ответ на ее мысли, заговорил Глеб. Он говорил, не глядя на нее, резко и неприязненно:

— Рева прав. Держись от стройки и от… всего подальше. Это не книжки и не кино. Дилетантам здесь делать нечего.

Мила в принципе была с ним согласна, просто в ней взыграл дух противоречия — как всегда, когда ей что-то необоснованно запрещали. Фыркнула:

— Только почему-то именно дилетанты, а не твои профессионалы нашли логово!

— Случайность.

— Удача!

Глеб сверкнул на нее злобным взглядом и отвернулся. Кончилась твоя удача! Он костерил себя на чем свет стоит: ведь можно было отговорить, предупредить полицию, самому не пустить! Ага, не пустишь ее, как же! Вон как… напружинилась, губы сжала, не пустишь днем, чего доброго ночью попрется! Что же с ней делать-то, а, что же делать теперь?

— Глеб, а что там Рева сказал про фазы… смотри на фазы? Это что значит?

— Ничего это не значит.

— У нас говорили «сдвиг по фазе», — задумчиво продолжала Мила, — когда у кого-то крыша поехала. Глеб, ты ненормальный, да?

— Конечно, — согласился он. — Что, разве не заметно?

— А почему от тебя нужно держаться подальше?

— Потому что от ненормальных нормальные люди подальше и держатся.

— А тебе тогда почему от меня нужно держаться подальше?

— Потому что… чтобы я тебе не причинил вреда.

Он уже причинил ей вред. Это из-за него она поперлась на стройку — и в первый раз, и сегодня. А не только из-за своего писательского любопытства. Если б она с ним не познакомилась, об убийстве скорее всего бы даже не узнала: мало ли в столице каждый день гибнет людей! Не обо всех же трубят в СМИ.

Глеб обнаружил, что они стоят в конечной — или начальной — точке их встреч. Возле ее дома. И Мила, сложив молитвенно руки, таращит на него свои голубые глазищи.

— Глеб, у меня к тебе очень большая просьба, просто огромная!

— Ну? — настороженно спросил он. Что ей надо? Чтобы он вместе с ней посидел в засаде возле логова? Чтобы рассказал ей про свои… фазы?

— Глебушка! — задушевно сказала писательница. — У меня в холодильнике кончились продукты!

Он моргнул, не сразу переключаясь.

— Что кончилось?

— Все кончилось! Не поверишь, я их все сожрала! Я ненавижу супермаркеты, Глеб! У меня на них идиосинкразия! Слушай, будь добр, сгоняй туда снова? Я тебе деньги все до копейки…

— Ну ты и жрать… в смысле, есть здорова !

Мила истово закивала.

— Да-да-да! Мое счастье, что я магазины ненавижу, а то разнесло бы меня…

Глеб машинально окинул ее оценивающим взглядом: Мила была не худой и не толстой — справненькой. Аппетитной, подсказал зверь. О, заткнись!

Ну ладно, сейчас он накупит ей продуктов — чтобы она подольше не выходила из дому, проведет душе- и телоспасительную беседу — и уберется из ее жизни.

Навсегда.

Мила, мурлыча, разбирала пакеты. В этот раз Глеб запасся на целый полк: наверное, боялся, что она, голодная, вскорости вновь бросится к нему в ноги. Вынула бутылку красного вина, с интересом изучила этикетку. Крикнула:

— Глеб, у нас сегодня намечается вечер при свечах?

Глеб пришел из ванной, приглаживая мокрой пятерней волосы. Озадаченно взглянул на бутылку, на улыбавшуюся Милу. Пробормотал:

— При свечах? Не знаю, как хочешь. Это чтоб расслабиться, нервы поправить… после сегодняшнего.

Он явно считал ее чувствительной девушкой, забывая про закалку реанимацией. Она бы предпочла водку. Хотя, может, он говорит о своих нервах?

В эту фазу Глеб то ел безудержно, то испытывал к пище отвращение — до тошноты. Сегодня было как раз второе — в него лезло только вино. Он грел им рот и желудок, наблюдая, как Мила поглощает всякие вкусности из супермаркета.

— Как там твоя книга?

— Движется. Хотя не так быстро, как хотелось бы. — Мила улыбнулась. — Появились отвлекающие факторы!

Он молча показал бокалом на себя.

— Ну да, изменяю с тобой своему звездному капитану!

— Надеюсь, он тебя все-таки простит.

— А куда ему деваться? Авторша у него одна. Вот, блин! — Мила вытерла руку о кухонное полотенце и опять растревожила ссадины. Притащив аптечку, скомандовала: — Помогай давай! Буквально из-за тебя пострадала!

Вообще-то, строго говоря, она могла справиться с пластырями и с повязкой сама. Но хотелось кое-что проверить — кажется, или он специально избегает прикасаться к ней? Однако Глеб сосредоточенно и старательно делал все, что ему велели, точно ответственный медбрат на первой практике.

Он и не думал, что запах крови может быть таким притягательным. Он же не вампир, в конце-то концов! Но сейчас ему хотелось вдыхать и вдыхать, прижимать к лицу горячую ладонь, слушать, как пульсирует в ней хрупкая жизнь… Жизнь, которую он может так легко, так быстро остановить… Он чувствовал, как пульс женщины передается ему, становится громче, громче, заполняет голову колокольным звоном, красным колокольным звоном, а сознание ускользает, падает вниз, проваливается в темный колодец…

И зверь радостно идет ему навстречу.

— Глеб, что с тобой? Глеб?

Глеб обнаружил, что сидит на кухонном диванчике, низко склонив голову. Лицо мокрое от пота, в ушах затихающий звон… Напротив на корточки присела Мила, озабоченно вглядывается ему в лицо.

— Ты как? Нашатырь не нужен? Сказал бы, что боишься крови, что тут такого?

— Я не… — Глеб откинулся на спинку диван. — Не знал.

Не знал, что у него такие сложные отношения с кровью. Наверное, это появилось после прошлого полнолуния, когда зверь наконец-то вырвался на свободу…

— На-ка, выпей!

Глеб послушно выпил вина и сморщился, как от микстуры. Лицо и кончики пальцев у него покалывало — отходняк. Мила и сама осушила бокал, проворчала:

— Пугаешь меня!

Он усмехнулся. Ты меня еще страшным не видела! Поставил пустой бокал, сказал хрипло:

— Знаешь, Мил, у тебя теперь тоже проблемы. С кровью.

— Эффектное начало! — оценила писательница.

— Ты наследила рядом с… норой.

— Ну да. И ты тоже. И еще куча народу.

— Но только ты там оставила свою кровь.

Ее глаза сузились и в тени ресниц потемнели, стали почти синими.

— И что?

Она сразу все поняла. Только пока не верила. Глеб отвел взгляд и набулькал в бокал еще вина.

— Если это тот, о ком мы думаем… он будет тебя искать.

Пауза.

— По запаху? — уточнила Мила деловито. — Это возможно — найти в миллионном мегаполисе одного-единственного человека лишь по запаху крови?

Возможно. Если это твоя кровь. Она будет гореть на кончике языка жгучей каплей, покалывать компасной стрелкой, неизменно и верно выводящей на цель. На тебя.

— Да, — кратко ответил Глеб.

Она усмехнулась через силу:

— Медикам бы такую точность анализов! Что я должна делать?

— Ты можешь некоторое время просто не выходить из дома?

— Некоторое — это которое? Пока людоеда не поймают?

— Да.

— А когда его поймают?

— Не знаю.

— Миленько!

— Я мог бы приносить тебе продукты. — Он вспомнил, что с ним самим будет на следующей неделе, и выругался про себя: как все не вовремя!

— Работать с редакцией я, конечно, могу и по инету-телефону, — размышляла Мила. — Кое-какие встречи отложить… Но, Глеб, я же не могу неделями не выходить из дома! Я сама озверею!

— Давай думать о ближних перспективах. И еще не забывай запирать окна и балкон на ночь.

Мила смотрела на него, как на чокнутого.

— Это что же за собачка, которая может замахнуть ко мне на второй этаж? Или это вообще горилла какая-нибудь? Или со зверем поработали маги, крылышки ему приделали?

— Ну… магия там присутствует, Рева же говорил.

— И еще, — решительно заявила Мила. — Глеб, я боюсь оставаться одна!

Глеб пригляделся. Не похоже.

— Если Рева в курсе, он ведь может дать мне охрану — хотя бы на ночь?

Он помолчал, прикидывая. Полицейскому еще нужны люди в засаде, и возможно, даже не в одном месте. Навряд ли. Степень реальной опасности по-настоящему может оценить лишь Нюхач, сам Глеб… да еще вампиры, наверное.

— Давай попробуем, — сказал он все же, и Мила притащила на кухню телефон.

Рева выдал емкую и точную характеристику Глеба (тот согласился целиком и полностью), ситуации (Глеб и прислушивающаяся Мила опять не возражали), сообщил, что на всех идиотов столицы охраны не напасешься, но он подумает. И отключился не прощаясь.

Мила выглянула в окно — там цвел и таял закат, — вздохнула:

— Ну что, покурю, да пора запираться? Зря я Олега прогнала, сейчас бы пригодился.

— Много бы он тебе помог! — буркнул Глеб. Тут помогла бы только парочка боевых магов высшей категории. Или один оборотень.

Один необученный, не контролирующий себя оборотень…

— Мила, — сказал он, глядя в стол. — Я могу у тебя поночевать. Но только до конца этой недели. Потом мне надо… меня не будет в городе.

Насколько она помнила, Глеб обещал Реве никуда не уезжать… Не вынимая сигареты изо рта, Мила звонко похлопала в ладоши.

— Ну и отлично, спасибо! Я надеялась, что ты предложишь. Тебе не надо позвонить, предупредить, что ты не придешь?

— Нет. Сейчас смотаюсь за кое-какими шмотками. И, знаешь, не открывай дверь незнакомым людям.

Мила поперхнулась дымом.

— Меня этому еще мама в детстве научила!

— Повторяю — никому! Ни слесарям, ни полиции, ни курьерам из издательства. Мила, я серьезно!

— Вижу, что серьезно. А почему?

— Я быстро. — И Глеб умчался, как всегда не ответив.

Мила немедленно прикурила следующую сигарету — пока не вернулся ярый сторонник здорового образа жизни и не пришла пора запирать окна. Курила, глядя, как садится солнце за супермаркет напротив: закат горел и плавился в многочисленных стеклах.

Если подумать, все происходящее с ней — большой штамп, давно растиражированный многочисленными фильмами и книгами. Юная девушка (в ее случае, зрелая тетка) выручает из беды симпатичного незнакомца (с перил балкона его стаскивает), за которым гонится мафия (госбезопасность, маньяк-убийца, теща с поварешкой), и самым естественным образом преследователи переключаются и открывают безжалостную охоту теперь уже на невинную овечку. Говорила же мама — никогда не разговаривай с незнакомцами! А, да, и симпатичный незнакомец считает своим долгом защитить овцу — ну хотя бы провести пару ночей в ее квартире.

Хм, последнее как раз звучит очень привлекательно!

Мила сидела, тупо пялясь на абзац, который она терзала уже пару часов. Ни туда, ни сюда… Намеченный сегодняшний объем уже явно не выполнит. Пойти, что ли, спать завалиться? Мила глянула через плечо. Вон, как ее… охранник.

Верный страж лежал на диване, закинув руку за голову, и тихонько похрапывал. В этот раз он спал не раздеваясь — то ли стеснялся, то ли готовился к военным действиям, в которых, как известно, участвовать в одних трусах не то чтоб неприлично — смешно. Между прочим, по всем канонам жанра защитнику сейчас следует заниматься утешением дрожащей овечки. Вплотную.

А, да, овечка забыла проблеять жалобно: «ОЙ, ОБНИМИ МЕНЯ, МНЕ ТАК СТРАШНО!»

…Мила проснулась от глухого вскрика в соседней комнате; впрочем, сразу вспомнила, кто у нее в гостях. Слышала, как Глеб вскочил и рыщет по комнате, потом — пиликанье телефонной трубки.

— Вы видели его?! Да какой четвертый час ночи! Ваши наблюдатели видели его? Что значит — не мое дело? Он был там, я знаю! Ну так позвоните им!.. Да, прямо сейчас позвоните! Или дайте мне их номер… ну сами! Так я перезвоню?

Мила закуталась в простыню и осторожно подошла к двери. В наступившей тишине было слышно, как громко и быстро Глеб дышит. Снова пиликанье клавиш:

— Ну? Как не видели? Что значит — не было? Говорю, он там был! Ну так вызовите Нюхача! Слушай, я знаю, что говорю! Это правда! Ну…

Собеседник, видимо, бросил трубку, потому что Глеб нецензурно выругался и со всей силы рухнул на диван. Между прочим, диван старенький, Мила все собиралась его сменить; если каждый псих будет так на него падать, ей все же придется скоро раскошелиться… Мила сунула нос в гостиную.

— Разбудил тебя? — спросил Глеб, не оглядываясь. — Извини.

Он сидел на диване спиной к ней и перекидывал из руки в руку телефонную трубку. Подошедшая Мила поймала трубку в воздухе — опять ее имущество в опасности! — и села рядом.

— Что случилось?

— Я звонил Реве.

— Зачем?

— Я знаю, что тот был на стройке. Только что.

— Откуда?

Глеб покосился на нее.

— Ты не поверишь.

— Ну не поверю и не поверю. Откуда?

— Я видел сон…

…как он проник в свою разграбленную нору — люди утащили всю его старую добычу, его игрушки, наследили так, что он не скоро сюда еще вернется, пока не пройдет их вонь… а вот этот запах — он даже заурчал от наслаждения — этот запах, эта кровь… он лизнул след на стене, ощутив вкус крови вместе со вкусом несъедобного цемента… и взвыл торжествующе и беззвучно…

— Ты ничего не слышал? — встрепенулся наблюдатель, залегший на втором этаже недостроя.

— Нет. — Напарник, привстав, закрутил головой. Зевнул. — Утро уже.

А прямо под ними, неслышный и невидимый, скользил тот…

— И часто ты видишь такие сны?

— Нет.

Только когда познакомился с тобой. Ведь тот убивал и прежде, но Глеб никогда не просыпался в поту от таких реальных сновидений. Что-то послужило катализатором…

Кажется, мысли у них текли параллельно, потому что Мила спросила:

— А когда ты у меня заночевал… э-э-э, кажется, во второй раз, со счету уже сбилась… ты говорил, у тебя кошмар; тоже снилось что-нибудь подобное?

— Да.

— Про… меня?

— Да.

И про него самого. Но эти ощущения — как трепещет и поддается под зубами горячая плоть — его, или того, терзавшего женщину?

— Как меня убивают? — уточнила дотошная Мила.

Глеб молча кивнул.

— Вот эти твои способности — видеть провидческие сны — и исследовали в ИМФ?

— Нет. Не эти.

— А какие?

Глеб дернул плечом:

— Не важно. Важнее, что тот обладает какими-то аномальными способностями. Раз его не смогли засечь опытные наблюдатели. Отводить глаз или… что еще?

Мила сидела рядом с ним — плечо к плечу — и сосредоточенно размышляла.

— Мимикрировать, — предположила она. — Сливаться с окружающей обстановкой. Как хамелеон, например. Глеб, это ведь не собака?

— Н-нет. Думаю, нет.

Мила кивнула, словно что-то поняла. Или правда поняла?

— А почему ты во сне видишь… его? У тебя есть догадки?

— Есть, — произнес он через паузу так, что Мила безошибочно перевела — но тебе не скажу.

Потому что тот наверняка оборотень. Как я. Первый оборотень, которого я вижу. Хотя бы во сне. И Рева тоже так считает, хотя на всякий случай думает, что все вытворяю я. Раз никого другого под рукой.

Глеб иногда подумывал: а если б он встретил своих? В подростковом возрасте ему очень этого хотелось. Чтобы было, наконец, с кем поговорить об этом. Сравнить, спросить, узнать — как они справляются? Представлял — вот кто-то подойдет однажды, тронет за плечо, скажет: «Привет, мы такие же!». Никто его не искал. Никому он не был нужен. И став взрослым, Глеб решил, что это и к лучшему. Ни к чему зверям сбиваться в стаю…

Но как оказалось, и один зверь может много чего натворить.

— Глебушка, — спросила Мила, заглядывая ему в лицо. — А кто это все-таки?

Интересно, она сразу поверит? Или начнет думать, как Кристя, что он ее обманывает? Или — того хуже — заподозрит, что он настоящий псих?

— Ну… — буркнул Глеб. — Ты же писатель. Фантаст. Придумай что-нибудь.

— А-атлично! — пропела писательница. — Придумай, детка, кто там в ночи рыщет и крови твоей ищет! Великолепный способ развеяться и спасти себе жизнь! Спасибо за помощь, добрый человек!

Встав, издевательски поклонилась ему в пояс (едва не уронив при этом намотанную простыню) и собралась гордо удалиться в спальню.

— Мил, извини, но я правда… я не могу сказать!

Зато он может теперь даже хватать ее за руку, отметила Мила. Забыл, что шарахаться надо. Пальцы сильные, горячие, по предплечью, плечу — темная поросль волос. Такие же на груди, волосатый какой, а какой пресс, бли-и-ин…

Э-э-э, отвлеклась от сути разговора!

— Почему? — спросила Мила.

— Что — почему?

— Почему сказать не можешь? Что тебе мешает?

— Я… — Глеб разжал пальцы, засунул руки себе под мышки и пожал плечами. Широкими. — Просто…

Он может до бесконечности отделываться междометиями-многоточиями и пожиманием плеч, поняла Мила.

— Хорошо, а если я все-таки придумаю, ты хотя бы скажешь — права я или нет?

— Может быть.

Мила, потрясая воздетыми руками, послала потолку несколько энергичных слов. Ушла в спальню, от души хлопнув дверью.

Глеб проснулся раньше, побрел варить кофе — себе и не выспавшейся хозяйке.

Мила приближалась, точно маленький квартирный тайфун: хлопанье дверей, недовольное ворчание, шлепанье босых ног, шум воды. Явилась на кухню, уставилась на него неприязненно, пальцами укрощая вставшую дыбом челку.

— Привет, — пробормотал Глеб.

— Это не вампир! — с вызовом заявила Мила.

Глеб не ожидал, что она сразу возьмет быка за рога. Неужели вместо того чтобы спать, она еще и варианты прокручивала?

— Да? Почему?

Мила села на диванчик, привычно подбирая под себя ноги. Глеб пожалел, что халатик у нее не длиннее. Да и сверху тоже прикрыть не мешает. Чтоб откровенно на нее не пялиться, оставалось только отвернуться к плите.

— Хотя вампир, конечно, не… хм, нечеловечески силен, насколько я понимаю, специализация у них другая. Выпьют кровь, на фиг им еще косточки обгладывать? На закуску, что ли?

Глеб невольно фыркнул. Да уж.

— Хотя если у него поехала крыша… — рассуждала Мила.

— Крыша у него поехала определенно, — эхом откликнулся Глеб.

Мила прищурилась:

— Но это не вампир?

— Нет.

— Едем дальше! — азартно сказала Мила. Потерла руки. — Сыр будешь? Тогда режу.

Глеб перелил кофе в чашку и поставил варить себе. Джезвы у Милы баловство одно — крохотные, на одного человека. Сразу видно, не привыкла готовить завтраки еще кому-то. Вот у него дома нормальная кофеварка, сразу на литр. А он тут выделывается, кофе варит мизерными порциями… чтобы Мила побыстрее проснулась и со свежими силами насела на него с вопросами!

— Просто людей я отметаю. Не видела таких аномально развитых зубов, которые запросто бы дробили берцовую кость. Переходим к магам.

— Переходи, — пробормотал Глеб.

— Насколько мне удалось выяснить, процент магов, умеющих превращаться, ничтожно мал. Да и Рева наверняка их всех пробил. Некоторые еще способны создавать иллюзии превращения, но иллюзии все-таки не могут загрызть людей.

— А может, маги умеют отращивать себе такие зубки? — не удержался Глеб. — Если уж ты отталкиваешься от наличия-отсутствия зубов…

Мила взмахом руки отмела его реплику как внимания не заслуживающую.

— И тогда кто у нас остается?

— Кто? — отозвался Глеб, не спуская взгляда с кофе. Вот-вот снимать…

Услышал, как Мила хлопнула ладонями о стол.

— Оборотень!

Глеб остановившимся взглядом смотрел, как стекают по узорчатым металлическим бокам джезвы коричневые потоки. Очнулся, схватил за ручку, закрутился на месте, не соображая, что делать дальше. Мила выбралась из-за стола, выключила тумблер и принялась вытирать плиту, рассуждая при этом:

— Почему оборотень? Зубаст, силен, кровожаден — во всяком случае, по фольклору. Так что вполне может справиться с взрослым человеком. Далее. Опять же согласно фольклору оборотень не владеет собой лишь в полнолуние, а до полнолуния еще почти неделя. Все остальное время он такой же, как мы, плюс-минус всяческие способности и странности. Если оборотень… э-э-э… показывает зубы и в остальное время, значит, у него действительно, как ты говоришь, съехала крыша, или, — Мила обернулась к Глебу, торжествующе подняв палец, — или он вполне собой владеет и отдает отчет в своих действиях, а значит, контролирует и свои превращения! Тогда ты правильно предупреждал меня, чтоб я не открывала дверь незнакомцам! А я-то еще думала — при чем тут люди, не появился же у этой милой зверюшки помощник среди людей?

Глеб вспомнил о кофе. Надо налить себе. Хоть остаток.

— Ну как? — спросила Мила у его спины. — Я права? Это оборотень?

— Да, — сказал Глеб, не оборачиваясь. — Оборотень.

Довольная писательница вернулась на свое место. Подытожила:

— Ну вот так вот.

Завтракала (обедала?) с аппетитом, поглядывая на молчащего Глеба. Мог бы и похвалить ее за догадливость! Сидит, сгорбившись, глядит в чашку, вокруг глаз — темные круги, на ввалившихся щеках — щетина. Бритву забыл дома, наверное. Между прочим, несколько дней назад он выглядел куда здоровее: болеет или не выспался… Ой, кто бы говорил, на себя в зеркало посмотри!

— Ну, что будем делать с оборотнем? — доев, спросила Мила.

С каким из, едва не переспросил он. Глянул исподлобья. Глаза Милы были по-прежнему насмешливо задорными. Развлекуха ей!

— Мила, ты ничего делать не будешь, — с нажимом сказал Глеб. — Хватит уже, влезла по самое не хочу! Сиди дома, книжки пиши.

— Кирхе, киндер, кюхе, бух! — продекламировала писательница. — А отважные мужчины в это время будут охотиться на оборотня? И что сделают, если поймают?

А что делают с бешеной собакой? Глеб потер лоб.

— Смотря в каком… обличье. Когда перекидываешься… уже не задерешь руки… лапы, если тебе прикажут их поднять. Или не захочешь, или просто не поймешь, что тебе говорят. Теоретические наработки, как справиться с оборотнем, у СКМ наверняка имеются. Практические… не уверен.

— Ты будешь им помогать?

— Нет. Если только… Навряд ли. И тебе не дам.

Мила засмеялась.

— Люблю решительных мужчин!

— Мила, я серьезно.

— А я-то как серьезно!

У Милы имелся один большой недостаток (кроме миллиона маленьких): она не выносила чувства страха и беспомощности и, стараясь быстрее от этих чувств избавиться, шла напролом. Глеб, как и позвонивший Рева, обеспечили ее этими эмоциями с избытком. Лейтенант СКМ сообщил, что охрану выделить не может, одобрил совет Глеба не выходить из дома и велел передать ему трубку («Панфилов же все еще наверняка у вас отирается?»). Мила старательно подслушивала, но услышала от повернувшегося к ней спиной Глеба только: «Да. Нет. Помню… А то я без вас не знаю, что мне делать!»

Глеб вновь отшвырнул трубку — хорошо, в этот раз на мягкий диван, а не на пол. Прорычал:

— Ч-чертов Рева!

— Что он тебе такого сказал?

— Пойду прогуляюсь!

Да уж, подыши свежим воздухом, моя техника и мебель целее будут…

Как ни странно, Миле хорошо в этот день работалось. Она печатала практически не задумываясь, словно кто-то стоял у нее за спиной и надиктовывал в самое ухо. Наверное, пресловутый Муз нагулялся, усовестился-таки и решил наверстать упущенное за предыдущие странные дни. Больше всего она любила в писательстве вот это состояние — несущей волны. Потом и текст править практически не приходится…

Мила даже не заметила, как за окном стемнело.

О чем ее не замедлил оповестить явившийся Глеб. Она пошла открывать ему дверь — расслабленная, довольная, встряхивая на ходу гудящими запястьями. В самый последний момент даже вспомнила, что нужно заглянуть в «глазок».

— Ты что, совсем сдурела?! — рявкнул с порога Глеб.

Мила удивилась:

— Да нет, вроде не больше обычного…

— Ночь на дворе, а у тебя все нараспашку! Сколько можно говорить?

Пролетел мимо нее, Мила услышала, как он с лязгом и грохотом захлопывает окна и балконную дверь. Выскочил на кухню, блеснув по дороге злобным взглядом:

— Как можно быть такой… кретинкой!

Снова грохот оконных рам.

Мила подумала и пошла за ним следом. Глеб, запрокинув голову, громко и жадно пил воду прямо из чайника.

— А на каком основании ты так со мной разговариваешь?

— Да потому что ты элементарных вещей не понимаешь! — бросил через плечо Глеб и вновь припал к чайнику.

— Я много чего в жизни не понимаю, — холодно сказала Мила, — но самое главное не понимаю — почему я в своем собственном доме должна терпеть твои вопли?

Глеб грохнул чайником и круто повернулся к ней. Белки его глаз налились кровью.

— Потому что я хочу тебя защитить, идиотка! А ты… ты только лезешь, куда тебя не просят! И никогда не делаешь того, что тебе говорят!

Мила прижмурилась и сказала — еще отчетливей и выразительней:

— Молодой человек (точка, призыв к вниманию), я никогда (восклицательный знак) не просила вас (два восклицательных знака) меня защищать! Так что можете быть свободны! (пауза) И причем — немедленно!

Глеб смотрел на нее, странно ссутулившись, — точно подобрался перед прыжком. Глаза его стали просто бешеными.

— Что? — спросил отрывисто.

Мила поежилась — но мысленно.

— Я сказала: отправляйся к себе домой или… куда хочешь. Выживу и без тебя.

Глеб стоял неподвижно. Мила просто физически ощущала, как злость плавится в его теле, скручивая мышцы в тугой узел; почти видела, как она обволакивает его, струится, словно раскаленный воздух над нагретым пригорком…

Он так стремительно метнулся из кухни, что Миле на миг показалось — ее просто снесут с дороги. Разминулись на миллиметр. Через миг Глеб уже вылетел из комнаты со своей сумкой, наспех застегнутый ее замок прищемил торчащий край какой-то одежды. Резко повернул ручку и от души грохнул дверью. Металлический звон пошел по всему подъезду.

— Ну и проваливай, — напутствовала Мила негромко. Подумала и закрыла дверь еще на один замок. Потом проверила окна — слава богу, стекла этот псих не разбил.

Да, недолго же ее поохраняли!

Мила проснулась практически в тот же час, что и Глеб прошлой ночью. Собственно, она и задремала-то незадолго до этого — сегодня как никогда чувствовалось, что она в квартире совершенно одна: странные шорохи, стук тополиных веток по стеклу, рычание водопроводных труб (и какой сволочи приспичило принимать ванну перед рассветом!). Пожалуй, пора заводить какого-нибудь домашнего любимца, раз домашняя скотина в виде мужика у нее никак не приживается…

Нет, Миле не приснился кошмар, который преследовал Глеба. Или новая идея для книги — она специально держала возле кровати блокнот с ручкой для записи снов, пока те еще не растаяли в трезвом воздухе утра.

Просто в ее недолгом сне наконец сложился паззл, кусочек от которого никак не находился наяву. Встал на место, и картинка получилась яркая, полная. Понятная. Мила нашарила телефон, стоявший у кровати. Ей даже в голову не пришло, что Глеб может отсутствовать или просто элементарно спать.

Он не произнес ни слова, просто прервались длинные гудки, и Мила, ничтоже сумняшеся, выпалила:

— Глеб! Ты оборотень?

Пауза была длинной — ни шороха, ни дыхания, ни обычного потрескивания или гудения телефонной линии, сложной паутиной опутавшей город.

— Да, — тихо сказал Глеб.

— Придешь днем?

Хриплый выдох — казалось, Глеб хотел засмеяться, но запер смех в горле.

— Да.

Он сидел напротив: настороженный, сжатый, как пружина. Взгляд запавших глаз — как обычно, исподлобья, — напряженный. Казалось, он боялся ее. Мысль об этом Милу позабавила: это она должна его опасаться! Но вот не боялась, наоборот, неожиданный поворот знакомства, и так начавшегося достаточно необычно, заинтриговал и взбодрил ее.

— Есть хочешь?

— Я уже.

К полнолунию его все больше тянуло к полусырому, а то и вовсе сырому мясу. Хорош бы он был, жадно поглощая при ней сочащийся кровью кусок!

Мила нетерпеливо вздохнула. Он видел, что ее переполняют вопросы. Эти вопросы светились даже в ее поблескивающих глазах. Точно в детских комиксах. Но писательница, на удивление, придержала свой нетерпеливый язык. Сказала неожиданно:

— Глеб, если ты не хочешь говорить об этом…

То что? То она лопнет от любопытства, но честно не задаст ему ни единого вопроса? Глеб не верил этому — не мытьем, так катаньем, но Мила выдавит из него все, что ее интересует.

И тут он с удивлением понял, что хочет ей рассказать. Все.

…Мила прикончила уже пятую чашку кофе. Глеб пил только воду — жадными крупными глотками: от долгого рассказа у него постоянно пересыхало горло. Он говорил, говорил и говорил. Хозяйка не перебивала его уточняющими вопросами, не ахала, не охала, зачастую даже на него не смотрела. Зато Глеб неотрывно смотрел на нее — цеплялся взглядом, как якорем, точно боялся, что его унесет мутным потоком воспоминаний.

Часть из этого он рассказывал и раньше. В ИМФ. Но тогда он выкладывал факты. Отвечал на вопросы, как на анкету. Никого из «феноменщиков» не интересовало, что чувствовал тринадцатилетний пацан, впервые обернувшись. Как тогда смотрела на него мать… Из-за этого взгляда он надолго исчезал из дома. Но все же возвращался, потому что даже у зверя должен быть свой дом. Нора. А перед полнолунием уходил в подлесок за широкой трассой (они жили тогда на самой окраине города). Мало ли бродячих собак там обитает, пугая грибников и любителей пикников на природе!

Он почти перестал общаться со сверстниками, да и те его не задирали — Глеб вспыхивал мгновенно и дрался молча и беспощадно. Клеймо психа охлаждало даже самых безбашенных во дворе. Компьютер стал его спасением и его заработком. В шестнадцать лет он предложил разменять матери квартиру. Та согласилась сразу и без вопросов. Он до сих пор живет в той первой купленной им квартире. И ни разу с тех пор не видел матери.

— Она сказала, не знает, кто мой отец — так, случайный кавалер. Поняла, что забеременела, и решила родить для себя. Возраст поджимал…

Мила качнула головой.

— Не верю.

Чуть ли не первый раз за время рассказа она подала голос.

— Чему?

— Не верю, что она так легко от тебя отказалась. Что она не хотела тебя видеть. Тем более, как ты говоришь, рожала для себя… Таким мамам, наоборот, присущи совершенно неадекватная любовь и некритичность к поздним детям.

— За эти десять лет она ни разу даже не попыталась встретиться со мной!

Мила обводила пальцем пустую кружку и просто кивнула на ярость, прозвучавшую в его голосе: детская обида на единственного родного человека в жизни, которому он доверял и который не захотел или не смог ничем помочь ему. В подростковом возрасте открытие, что взрослые тоже не всесильны, зачастую вызывает презрение или злобу к этим самым взрослым… Ей вдруг представилась картина, подходящая для слезодавильной мелодрамы: старенькая мать прячется, чтобы хоть украдкой увидеть своего взрослого, красивого, так и не простившего ее сына.

Да уж, профессиональная деформация налицо — в любой жизненной ситуации она пытается найти сюжетец для рассказа. Вот и теперь, слушая, Мила автоматически прикидывала, сумеет ли описать, как и что происходит в полнолуние с Глебом.

— Знаешь, все-таки я думаю, она знала — кто мой отец, — неожиданно сказал Глеб.

— Почему?

— По ее реакции. Это для меня был шок, а она… Как будто ожидала, понимаешь?

— Да. Жаль, что она не сказала. Если бы ты был… э-э-э… чистокровным оборотнем, наверное, перекидывался бы еще с самого младенчества, да и в семье бы тебя обучали, и не пришлось осваивать все методом проб и ошибок… Ты до сих пор уходишь в леса?

— Нет. — Глеб дернул уголком рта. — Прогресс. Сам придумал. Хорошая звукоизоляция квартиры, металлические жалюзи на окнах, запас мяса и воды. Пальцы оборотня, — как бы демонстрируя, он поднял широкую, совершенно обычную мужскую ладонь, — не такие ловкие, как у людей. Я не могу вставить ключ в замочную скважину, чтобы открыть дверь… Хотя все равно каждый раз пытаюсь.

Мила нахмурилась, неожиданно вспомнив царапины на собственной двери.

— Глеб! Ты что, оборачивался у меня?

Глеб уткнулся лбом в сжатые на столе кулаки, сказал невнятно, в пол:

— Не знаю. Кажется — да. А было ли это на самом деле… Мил, да это же просто смешно: оборотень внутри защищает от оборотня снаружи!

Судорога прошла по его напряженным плечам, по вздувшимся буграм мышц. Никогда до этого он не казался ей таким сильным…

Чтобы не испугаться, Мила задала вопрос суховато-любопытствующим тоном:

— Но ведь тогда еще было не полнолуние?

Ее интонация оказала требуемое действие: прекратила начинавшуюся истерику — ее или Глеба. Он выпрямился, потер лицо.

— Раньше я считал, что это возможно лишь в полнолуние. Потом… в ИМФ… они расшатали мой цикл. Теперь я могу перекинуться… в любое время.

— И этот процесс ты не можешь контролировать? — подсказала писательница.

Глеб отвел взгляд, но врать не стал.

— Наверное, нет.

— Миленько, — сухо констатировала хозяйка.

— Мне уйти?

— Успеешь еще. В кого ты превращаешься? Или термин неправильный? Оборачиваешься, перекидываешься?

Хоть горшком назови…

— Мне показывали записи. Вервольф. Волколак. От… — Глеб хрипло вздохнул. — Отвратительно.

На самом деле он смотрел на забившегося в угол или мечущегося по комнате зверя и не мог поверить до конца, что эта тварь…

Мила внимательно наблюдала за ним. В ее лице не было и тени сочувствия, когда она сказала:

— Это — тоже ты. Или твоя часть. Совсем немаленькая часть, давай-ка прикинем по времени: лунный цикл составляет, кажется, двадцать девять дней? Полнолуние длится один, ну, на наш невооруженный глаз — три… Девятая? Это все равно что ненавидеть свою собственную руку или ногу.

Глеб оскалился. Как она могла понять?!

— Рука или нога не убивает людей!

Мила взяла чашку, встала и прошла мимо него к плите. Глеб отшатнулся, словно боясь, что она к нему прикоснется. Налила пустого кипятка, забыв про кофе, и вернулась обратно. Спросила ровно:

— Ты убивал людей?

Глеб снова потер лицо — не чтобы взбодриться или потянуть время — прятался от ее прямого взгляда.

— Животных — в детстве. Насколько я помню, людей… (рука, заслоняющая разорванный живот, огромные глаза на белом лице) нет. Убивал… других. В ИМФ до… доэкспериментировались, а я случайно… в другом обличье выбрался на свободу. Мила, я не хочу… не буду об этом рассказывать.

Женщина отпила воды из своей чашки; поморщилась, не осознавая, почему так изменился привычный вкус кофе.

— Но ты боишься, что все-таки будешь охотиться на людей. То есть в том… облике ты себя никак не контролируешь? Ни проблеска разума, никаких воспоминаний?

Воспоминания были. Мощь. Скорость. Свобода. Хруст добычи на зубах — добыча сильна и увертлива, но он — сильнее! А человеческое отвращение отступает и отступает под напором растущей Луны…

— Глеб, а в обычное время ты чем-то отличаешься от нас?

А вот Милой правит не Луна, но сила не менее могущественная — любопытство.

— Слух. Зрение. Нюх. — Парень по очереди касался уха, глаз, носа, словно она была глухой и нуждалась в демонстрации, в дополнительных жестах. Мила мельком подумала, что, пожалуй, и впрямь глуховата — особенно в части предупреждений о возможной опасности со стороны Глеба.

— Особенно запахи достают. Ты не представляешь, какую роль для нас играют запахи! Некоторые к полнолунию меня просто с ума сводят. Или пугают, или… Я, например, могу издалека унюхать, каким одеколоном пользовался тот парень неделю назад, что у вот этой проходящей мимо женщины сейчас менструация, а вон у того старик ацидоз…

— А курящие тебя просто убивают, — пробормотала Мила. — Но если я сейчас не покурю, то сдохну сама. Иди, — она неопределенно помахала рукой, — посиди где-нибудь пока… со своим сверхчувствительным носом.

Он ушел в гостиную и, пока мерил комнату шагами, с удивлением понял, что готов говорить и говорить: точно сорвало вентиль у крана и слова, как вода, хлестали непрерывным потоком. Он, наверное, ее уже достал! Но вопросы у Милы не кончились и когда он вернулся на кухню.

— А ты можешь рассказать о своих ощущениях при перекидывании?

— Для тебя специально заведу дневник, — буркнул он. — Что, хочешь написать роман про оборотня?

— А ты против? Кстати, дневник — не такая уж плохая идея, можешь прославиться! «Дневники оборотня»! Звучит! Готова обеспечить литобработку!

Странно, но рядом с ней ему постоянно хочется смеяться. А Кристя говорила, что у него совсем нет чувства юмора.

— Я вот хотел сказать: извини, что я вчера на тебя рявкнул… я перед полнолунием слегка не в себе…

Мила понимающе кивнула:

— Знакомо-знакомо! Ставлю тебе диагноз — ПОС!

— Что?

— Предоборотнический синдром! По аналогии с предменструальным.

У него дернулся рот — слабый отблеск его обычной кривоватой улыбки.

— Такого сравнения я еще не слыхал!

Мила пожала плечами.

— Ну видишь ли, мы, женщины, тоже во власти цикла. Во власти Луны, в некотором роде… Глеб, ну попробуй, опиши свои ощущения! Пожалуйста!

А перекинуться посередь кухни вам не нужно?

Обычно Глеб избегал воспоминаний об этом. Ничего приятного в них нет: дикая боль, ощущение, что тебя пропускают через гигантскую мясорубку, и ты, искалеченный, с перекрученными костями, измочаленными мышцами и ободранной кожей, пытаешься снова научиться дышать, двигаться. Жить. Но самое мерзкое — ты не можешь сопротивляться, не можешь остановить это… не можешь не быть.

— Я… попробую.

Он прикрыл глаза, тщательно, с хрустом в суставах и напряжением мышц потянулся. Снова полуприлег на стол, уткнулся лбом в скрещенные руки, пытаясь вспомнить, представить… Резко обострились слух и обоняние. Он услышал быстрый стук сердца женщины. Ни черта она не была такой спокойной и хладнокровной, какой казалась. Но вот запаха… запаха страха не было. Скверно. Она не принимает ни его, ни ситуацию всерьез. Наверное, не верит ему до конца. Просто играется в темные истории, рассказанные на ночь. А ведь он совсем не хочет ее пугать. Только не ее…

Глеб так мало спал сегодняшней ночью, что мгновенно провалился в черный колодец сна.

И очутился на стройке.

Он видел свои лапы — черные, сильные лапы, ступающие так неслышно… почти не оставляющие следов. Когти — мощные, жесткие, острые, он на пробу выпустил их, любуясь — почти такие же опасные, как его клыки. Он поднял взгляд, увидел человека напротив и радостно оскалил зубы…

Глеб так резко отпрянул-оттолкнулся от стола, что чуть не упал вместе с табуретом. Услышал испуганный возглас:

— Что такое?!

Он готов был поклясться, что его левая рука медленно, неохотно превращается, возвращается из мощной звериной лапы в обычную человеческую кисть. Глеб вскинул глаза на прижавшуюся к стене Милу. Она была испугана, но не потому, что видела — просто испугалась его неожиданного резкого движения.

Глеб мотнул головой и поднялся. Сказал хрипло:

— Плохая идея. Плохая… я чуть…

— Что случилось, Глеб?

— Когда я представил все… да я ведь могу запросто сейчас перекинуться, прямо сейчас!

Мила вглядывалась в его лицо с сочувствием. Кивнула понимающе.

— Это, наверное, как с сексом? Начинаешь вспоминать, представляешь, фантазируешь и обязательно возбуждаешься…

И Глеб наконец расхохотался.

Они решили, что спать будут по очереди. Глеб — днем. Оба как по договоренности не упоминали о том ближайшем времени, когда Луна возьмет над ним полную власть.

Волчок — так Мила теперь называла его про себя — уснул сразу. Рухнул как подкошенный на диван и только проворчал что-то, когда она укрывала его пледом.

Мила вымыла посуду: две каких-то жалких чашки, ни рукам занятия, ни уму отвлечения! Честно уселась за компьютер. Даже некоторое время посражалась с текстом, пока не поймала себя на том, что механически исправляет «е» на «и» и обратно. Сдалась, крутнулась на стуле и стала смотреть на спящего оборотня.

Парень как парень. Ну лохмат, волосат, кого это в мужчине удивляет… Как бы она смогла опознать в нем вервольфа? Может, точно такие же живут рядом с ней по соседству, каждый день здороваются… Мила от души повеселилась, представляя, в кого бы могли обратиться ее соседи по лестничной площадке. Склочница Анна Ивановна — точно в какую-нибудь гиену. Пятнистую и плешивую. Падалью питающуюся…

Итак, она попала в зону особого внимания двух оборотней. Один — вот он, собственной персоной продавливает ее диван. Пошел в добровольные охранники, считает себя виноватым в том, что другой хочет ее скушать. А почему, собственно, второго так на ней перемкнуло? В столице десяток миллионов человек, есть и поупитаннее. Поаппетитнее. Может, это все домыслы нервного оборотня и не менее нервного офицера магической полиции? Никто ей двери пока не выбивает, в окна не лезет, клыками над ее лилейной шеей не щелкает…

В кухне хлопнула форточка, Мила подпрыгнула от неожиданности и испуга. Глеб уже сидел, упершись обеими руками в диван, и тупо смотрел на нее мутными глазами. Мотнул головой, спросил хрипло:

— Что?..

— Ничего. Спи.

Точно ему требовалась только ее команда — рухнул обратно и засопел. Охр-р-ранничек…

Он проснулся сам, когда на небе появилась пока еще прозрачная Луна. Тело выламывало, выкручивало — как всегда перед обращением. Но сегодня он хотя бы выспался. Мила что-то готовила на кухне и напевала. Намеренно шлепая ногами, он пришел на кухню. Хозяйка, даже не повернув головы, тут же спросила:

— Глеб, а он запал на меня из-за запаха? Запаха моей крови?

Все это время она продолжала формулировать вопросы!

— Да.

Глеб оседлал табурет.

— И пока его… этого не поймают, он так и будет меня искать?

— Да. Это как… болезнь. Мания. В этом смысле можно нас считать… маньяками.

Мила отбросила ложку, повернулась к нему.

— Глеб, а ты?

— Что — я? — спросил он агрессивно.

Она что, хочет узнать, не околдован ли и он ее запахом? И как прикажете на такой вопрос отвечать? Скажешь «да» — испугается, скажешь «нет» — обидится. Женщины, они такие… неадекватные.

К счастью, Мила спрашивала про другое.

— Ты тоже можешь найти меня по запаху?

— Да.

— Везде?

— Ну, если ты не улетишь на самолете прямо из окна, думаю, да.

— Хорошо. — Мила вновь повернулась к плите. — Сейчас поужинаем, потом мне надо работать.

— Он вам и об этом рассказал? — задумчиво спросил Рева. — Ну и… как?

— Что — как? — не поняла Мила.

— Как вы к этому относитесь?

— Крайне нервно! Меня, например, очень волнует, как и когда вы собираетесь поймать того, со стройки?

— Вам рассказать все свои планы?

— А почему бы и нет? У дилетантов всегда можно услышать свежие советы.

Рева выразил гмыканьем все, что он думает о дилетантах и об их советах. Мила слушала его сопение. Если сразу не бросил трубку, значит, разговор — такой или сякой, — но состоится.

— Засада, это я понимаю! — Мила все-таки не выдержала первой. — А если он сюда не вернется, раз тут так наследили? Ну знаете, как птица не возвращается в гнездо, если трогали ее птенцов или яйца…

И тут же прикусила язык, вспомнив, как наследила сама.

— Вы обсуждали это с Панфиловым?

— Да. Он сказал, не уверен, что вы, маги, справитесь с оборотнем. Что тут справились бы оборотни… правда, не в период полнолуния.

— Хм… а свою помощь он вам не предлагал?

Какую помощь — биться за нее, чужого человека, с другим оборотнем? С чего бы это, он что, ненормальный?

Хотя разве нормальный?

— Нет, мне не предлагал. А вам?

— Нет.

Снова молчание.

— Мы тут подумали, не согласитесь ли вы…

Заминка во всегда уверенном голосе Ревы — есть отчего насторожиться.

— Не соглашусь — на что?

— Ну раз он все равно как бы… взял ваш след…

— Нет!

— Я же еще не досказал…

— Можете и не трудиться! Не собираюсь я быть вашей подсадной уткой! Я что, похожа на сумасшедшую?

— Да, — честно сказал Рева. — Очень.

Мила отмахнулась от выглянувшего на повышенный голос из ванной Глеба. Бритва в руках. А чего это он бреется на ночь? В гости собрался или… что?

— Ну, до такой степени мое сумасшествие еще не дошло! Так что придумывайте какой-нибудь другой способ! До свидания!

— Рева?

— Угадал.

— Предложил быть приманкой?

— Подслушиваешь?

Глеб нецензурно охарактеризовал магическую полицию и лейтенанта Реву в частности. Раздраженно стер пену с недобритой половины лица.

— Не вздумай!

— А то я без тебя не знаю! — огрызнулась Мила. Между прочим, почему этот парень разгуливает по ее квартире полуголым? Как бы он сам прореагировал, если б она прогарцевала перед ним топлес? Как на прямое приглашение! А мужчинам, значит, все можно?.. О господи, девушка, да вы сексуально озабочены! И это в то время, когда по уверениям офицера магической полиции и лояльно настроенного оборотня вашей жизни угрожает страшная опасность…

Ну, одно другому не помеха, философски решила Мила, созерцая крепкий торс Глеба. Что уж — и не помечтать теперь?

— А ты чего это бреешься? На свидание собрался?

— На свидание? — Глеб посмотрел на бритву в своей руке. — Кристя, моя девушка… бывшая… не любила, когда я небритый к ней вечером…

Брови — полумесяцами, в округлившихся глазах — веселый вопрос. Да она из его лепета решит еще, что он к ней…

— Ну, просто привычка! — буркнул Глеб, скрываясь в ванной.

Это похоже на игру алкоголика с самим собой. Дома стоит бутылка, и он вовсе не собирается… да он даже не вспоминает о ней! До поры до времени. Потом думает и одергивает себя — он же зарекался… еще вчера зарекался… он же помнит, он же сильный… Но мало-помалу все мысли начинают кружить вокруг вожделенной бутылки. Он уже знает, что не справится с собой, но все еще кокетничает, все еще пытается… А тело, а мысли, а чувства уже там, предвкушают, как он наливает, как торопливо проглатывает первую рюмку… а вторую можно и неторопливо, смакуя… и так далее, далее. Трусливую серую мысль — а что же будет завтра? — отодвигаем в сторону. Будущее — это будущее, когда оно еще наступит, самое главное — цветное кружащееся настоящее…

Это сравнение преследовало Глеба не первый год. После выхода из запоя (полнолуния) — озлобленность, отвращение к себе, серость, усталость, равнодушие… Потом мало-помалу возвращается интерес к жизни, радость, трудоспособность. Он и не вспоминает о своем зелье (оборотничестве), а если и вспоминает, то только с отвращением. А потом тяга-искушение начинают вновь являться: сны, воспоминания, картинки. О том коротком времени, когда запахи острее, цвета ярче, звуки — громче, а сам ты — сильнее, быстрее, страшнее всех этих слабых, мягких одноликих людей…

Или это больше похоже на наркоманию? Но вроде бы алкоголизм и наркоманию можно вылечить…

Однако теперь к предвкушению примешивалось еще одно чувство, сводившее на нет все ожидание не единожды про клятой радости.

Глеб принимал разумные меры обеспечения безопасности себя и окружающих от себя. Он всегда боялся только себя самого, поэтому даже не сразу смог понять, что его сейчас беспокоит.

Страх.

Страх за Милу.

Глеб заметил, что Мила тоже то и дело поглядывает на вечернее небо. Контролирует лунные фазы. Не доверяет ему!

Он снова и снова твердил, как она должна себя вести во время его… отсутствия. Писательница несколько раз по его требованию повторяла: не открывать, не выходить, не… Потом вспылила:

— Ну все, хватит, Глеб! Сколько можно! Тебя не будет-то всего дня три!

— Да ты и за три можешь что угодно натворить! — огрызнулся он и ушел на кухню от греха подальше. За последние дни у них не раз вспыхивали такие короткие перепалки, и Глеб все с большим усилием подавлял в себе ярость. Обычно перед полнолунием он вообще сводил свои контакты до минимума. Если это действительно то, что испытывают некоторые женщины… как они еще не перебили своих мужей и сотрудников! Да еще в такие периоды злость нередко перерастала у него в сексуальное возбуждение, Кристя иногда говорила, что он прямо зверь в постели…

Но то Кристя. А это — женщина, которой он должен свою жизнь и жизнь которой подставил. Оставалось еще только трахнуть ее — до кучи!

Решение пришло к нему в последний вечер, оставшийся до полнолуния. Такое простое, что он даже поразился, как сразу до него не додумался. Хотя эта мысль, наверное, постоянно маячила на периферии сознания, просто он от нее отмахивался. Он должен встретиться с оборотнем. Попробовать пообщаться или хотя бы просто посмотреть на него. Маги говорят, что оборотни ведут более скрытный образ жизни, чем вампиры. Их в столице просто наперечет. Не может же быть, чтобы тот не хотел встретиться со своим же!

Ему даже в голову не пришло, что может быть и такое. Что тот воспримет Глеба как соперника, посягнувшего на его охотничью территорию. Что, в конце концов, у того так сорвало крышу, что ему плевать — кто перед ним. Все казалось Глебу сейчас таким элементарным и разумным, просто провал логики и ощущения реальности. Точь-в-точь как у алкоголика, хитроумно обманывающего себя перед принятием вожделенного напитка.

А главное желание — встретиться, увидеть, пообщаться с таким же, как он, пусть и свихнувшимся — Глеб старательно прятал на самое дно… рюмки.

— Ты куда? — спросила Мила, выглядывая из комнаты. Глеб был таким взъерошенным и сосредоточенным, что было понятно — что-то задумал. Глеб смотрел сквозь нее. В последнее время в его глазах зелень стала куда ярче.

— Мне… пора.

— Как? Уже? Но ведь полнолуние же только завтра…

Он косо боднул лбом воздух, отбрасывая вместе с прядью волос все Милины вопросы и возражения.

— Мне лучше уйти сегодня.

— Ну раз лучше…

Ну почему бы ей не держаться от него подальше? Вот зачем она крепко обнимает его, говорит негромко:

— Береги себя.

Он не удержался — втянул ее запах.

Глеб не ответил на объятие, Мила почувствовала, как по его телу прошла судорога, и парень словно окаменел. Мила отстранилась, утешая себя тем, что прикосновение нужно прежде всего ей. Глеб повернулся, глядя в пол, сказал:

— Пока.

И сбежал вниз по лестнице.

Она провожала его традиционным взглядом из окна. Глеб шел быстро, чуть сутулясь, заложив руки в карманы. Торопился. Наверное, правда почувствовал близость перекидывания… Но свернул он не к себе домой, направо, — налево, наискось через двор. Мила сузила глаза, мысленно пролагая его дальнейший маршрут.

И сказала:

— Гадский волк!

…Мила медленно шла вдоль забора. Нельзя сказать, чтоб она так уж рисковала — время детское, лето в разгаре, народу на улице до фига…

И почти полная Луна на небосклоне.

Она вышла уже на второй круг почета; оглядевшись, нерешительно подергала цепи с замком на металлических воротах. Если здесь и были предупрежденные ею боевые маги, она их не видела. Наверняка сидят в засаде, ожидают, пока глупая жирная утка (или овца?) прокрякает (проблеет) свою предсмертную песню. Еще поди и посмеиваются, наблюдая, как она неловко преодолевает нехилый забор.

Между прочим, а с чего она решила, что Глеб все еще здесь? Может, он и был, да давно ушел домой — запираться от Луны, людей, оборотня и одной надоедливой писательницы. Ну, ничего не случится, если она еще немножко прогуляется по стройке. Променад перед сном, так сказать… Чтобы крепче спалось.

Или приснились кошмары, ага! Как она идет вдоль забора, замирая при каждом шорохе, и Луна светит, точно ледяной прожектор, а тени жирные, густые, глубокие… А разговоров, звука шагов людей и шума проезжающих машин по ту сторону забора все меньше и меньше… Кажется, что этот самый проклятый забор являет собой непреодолимую преграду между ней и окружающим миром. Между мистикой и реальностью.

Между смертью и жизнью.

…Ну-ну, зачем так уж? В вас говорит неиссякаемая фантазия, госпожа писательница, в которую вы до того готовы поверить, что просто описаетесь от любого лишнего шороха со стороны четко обрисованного Луной недостроя. Кстати, почему в книгах не пишут и в фильмах не говорят о намоченных или обгаженных штанах главных героев? Или они само собой разумеются? Или у них, наоборот, попросту отсутствует эта физиологическая реакция, потому что они именно герои?

Так, подбадривая себя размышлениями на тему правды жизни в творчестве, Мила пошла на третий — законно окончательный круг. Во всех сказках (да и в религии, впрочем) говорится о том, что три — число священное. Завершающее. Домой, домой. В теплую безопасную постельку… под все замки и запоры…

Да. Три — число решающее, поняла Мила, медленно поворачивая голову навстречу выскользнувшей из тени глыбе мрака.

Этого запаха просто не могло здесь быть.

Он, конечно, сумасшедший, но не настолько же! И запахи его преследуют, да, перед полнолунием — особенно. Хотя на этот он запал до полнолуния… ну и запал, но это ж не повод, чтобы чувствовать его даже на стройке!

Глеб явился сюда уже второй раз. Первый — как только ушел от Милы. Тогда еще только начало смеркаться. Облазил почти всю стройку, все обнюхал. Теперь если появится новый запах — учует. Ни того, ни магов в засаде не обнаружил. Или их просто не было?

В ИМФ ему объясняли, что оборотни магическими способностями не обладают. Способность к «смене облика», которую люди издревле приравнивают к колдовству, таковым не является — это нечто вроде мутации. Последнее сравнение, помнится, вогнало Глеба в длительную депрессию — здра-асьте пожалуйста, он еще и выродок к тому же! С каким-нибудь нарушенным генетическим кодом…

Но как же тогда тот отвел глаза боевым магам, сидевшим в засаде? Глеб наблюдал таких магов в действии… и искренне желал себе не то чтобы с ними не сталкиваться, но даже никогда их больше не видеть. Или все-таки волшебники чего-то не договаривают?

Или попросту недопонимают?

Глеб вновь вернулся на стройку, когда совсем стемнело. Выбрал стратегически выгодную с его точки зрения позицию — верхний этаж, весь недострой как на ладони. Уселся и стал ждать. Не то чтоб он был уверен, что тот непременно сегодня сюда заявится. Просто это последняя ночь, когда Глеб себя мало-мальски контролировал. Последняя, когда он мог хоть что-то сделать. Он сидел на виду у ночи, полностью открытый лунному свету — тот жарил кожу сильнее южного полуденного солнца, быстрее гнал в венах кровь, ускорял, торопил время… Вдох-выдох… врешь, сука, сегодня я еще не твой… Вдох-выдох… Вдох…

И Глеб ощутил запах, которого просто не могло здесь быть.

А через несколько мгновений он увидел ее.

Еще пару минут Глеб мог только материть ее, себя, Луну и весь этот гребаный свет. Эта… она, значит, сказала, будет сидеть дома и ждать окончания полнолуния. Ждать… его! А сама… обходит дозором эту… стройку, выманивает этого… того… Рева… чтоб ты… сдох! Твоих… рук дело! Да чтоб вы… все… сдохли!.. …и!..

Глеб наверху медленно, как минутная стрелка, поворачивался, наблюдая за Милой. Та шла вдоль забора, ведя по нему рукой, иногда приостанавливалась, словно прислушиваясь. Глеб искусал себе все губы. Уже не обращая внимания, что зубы у него ненормально острые… для человека… и что руки его стремительно покрываются черной лоснящейся шерстью; что пальцы, сжимаясь-разжимаясь, оставляют глубокие царапины в плите перекрытия. Сейчас он спустится, схватит и утащит ее домой. И пошли они все — тот, Рева, боевые маги!..

Глеб бесшумно скользнул по полуобрушенному пролету лестницы. Двигался он уже практически на четвереньках.

Зверь был огромен, красив.

Ужасен.

Огромная тяжелая голова, опущенная к земле, из-за чего казалось, что он горбится. Мощные лапы с когтями как у кошки — зверь выпустил их, то ли демонстрируя, то ли… разминаясь? Черная шкура, казалось, усыпана инеем — так искрилась и переливалась она при свете Луны. Почти полной Луны…

С чего она взяла, что это именно тот?

А вдруг они с Глебом пропустили один день (одну ночь), просчитались? А вдруг Глеб сорвался — перекинулся раньше — и ушел-то сегодня, потому что этого и боялся. А она за ним поперлась… идиотка, как он и говорил…

Зверь смотрел на нее неотрывно, маленьких темных глаз почти не было видно под выпуклыми надбровьями. Гипнотизировал? Прикидывал, с какой части лучше начинать ее обгладывать?

Или ждал с ее стороны хоть каких-то действий — крика, бега, падения в обморок?

Мила стояла неподвижно. Только шевельнула сухими губами — или просто подумала:

— Глеб, ты?..

Зверь двинул прижатыми ушами. Поднял голову, точно собираясь выть на Луну. Но на вой это совершенно не походило — казалось, дунули в неслышные трубы, и звук, не улавливаемый слухом, пробрал все ее тело насквозь. Передернувшись, Мила обхватила себя за плечи, словно защищаясь. Да где же эти чертовы маги?!

Зверь качнул головой туда-сюда, точно маятником — чисто медведь в зоопарке, — и вдруг замер.

Второй появился так же бесшумно, выскользнул — тень из тени. Поменьше, полегче, но все равно ростом с хорошего теленка. Тоже черный, но просто черный — безо всякой флуоресценции. Мила попятилась, переводя взгляд с одного на другого. Ну, по крайней мере Глеб теперь точно здесь…

И что, это тебя очень утешает?!

Оборотни не обращали на нее никакого внимания. Смотрели друг на друга. Осталось ли у них сейчас хоть что-то человеческое — от чувства, разума, памяти? Глеб так и не ответил ей тогда. И уж тем более не скажет теперь…

Звери медленно двинулись по кругу, бесшумно скаля зубы, пригибаясь — для прыжка? Мила оказалась внутри этого круга. Она старалась не шевелиться, лишь краем глаза наблюдая за исчезающей за ее спиной черной светящейся фигурой. Где же маги…

Рычание. Мила сгорбилась, всем своим недюжинным воображением представляя, что вот сейчас… Первый зверюга никакого рычания не издал — просто оскалил клыки — но Милу вновь пробрало до самых костей. Инфразвуки он издает, что ли? Кажется, и второй проникся — рычание сделалось громче. Ну пусть побеседуют между собой, может, так и про ужин забудут? «Ужин» очень медленно, очень осторожно начал опускаться на корточки.

И зря.

Глаза «светящегося» вновь сфокусировались на Миле.

Он взвился в гигантском прыжке, и время словно остановилось — Мила видела, как распрямляются мощные лапы, как шевелится шерсть на загривке и хвосте, как обнажаются острые белые зубы…

Второй успел быстрее. Сбитая с ног Мила выбросила вперед руку, услышала хруст в запястье, машинально поставила себе диагноз: перелом в типичном месте… Боль пришла позже — вместе с соприкосновением с твердой землей, выбитым из грудной клетки воздухом, то ли рычанием, то ли громом в ушах…

Кажется, она на миг потеряла сознание. Когда открыла глаза, увидела на фоне гигантской Луны черные мечущиеся тени. Звери взвивались в воздух так высоко, что казалось, они просто умеют летать. Гравий летел во все стороны. Рычание, визг, беззвучный, но яростный рык… Да они сшибаются с таким звуком, что из человека давно бы дух вон!

Меньший, видимо, понял, что с таким крупным противником в лобовой схватке ему не справиться, и поменял тактику — теперь он рвал и отскакивал, рвал и отскакивал, уворачиваясь от своего менее подвижного собрата. Кажется, так поступают волки, загоняя оленя…

…Один убивал другого. Навалился всей массой, душил и рвал. Визг умирающего все больше походил на плач человека. Ах ты ж… гад… Не понимая, кому сочувствует — то ли Глебу, то ли наоборот, — да и вообще плохо соображая, что делает, Мила нашарила здоровенный камень. Бросок получился неожиданно метким — камень прилетел в сияющую башку, зверь мотнул головой, на мгновение ослабляя хватку…

Этого было достаточно. Нижний полоснул его по горлу клыками и откатился в сторону.

Вопль был по-прежнему беззвучным, но Мила все же зажала уши руками — слабенькое препятствие против всепроникающего воя: тот, казалось, попросту дробит ее кости…

Зверь вертел высоко поднятой головой, нюхал воздух: кажется, он не видел ее, но чуял; продолжал двигаться к Миле, волоча задние лапы. То и дело принимался громко скулить, скуление прорастало в вой, зверь вздрагивал, точно сам пугался своего воя, и умолкал — до следующего преодоленного метра.

— Глеб… — выдохнула она, прижимая к животу сломанную руку.

Уши оборотня дрогнули, он на мгновение замер и вновь двинулся вперед — ничуть не быстрее, но все с той же ожесточенной целеустремленностью. Идти навстречу? Или надо уже улепетывать? Миле казалось, что у нее выдернули все кости, да и мышцы размякли, как кисель. Так вот почему эти идиотские героини-овечки бегут-бегут и никак не могут убежать от своего кошмара — их просто парализует от страха.

Вот только страха у Милы не было.

Она наблюдала со стороны, да чуть ли не сверху даже, как женщина, сидевшая на земле, зашевелилась; с трудом подбирая под себя ноги, опираясь на одну руку, поднялась на колени. Потом — старушка-старушкой — встала с кряхтеньем, качнулась, ударившись плечом о забор, и шагнула навстречу оборотню.

Ну шагнула — это сильно сказано. Если не паралич, то истерические парезы она себе сегодня точно заработала…

Со стороны, наверное, это смешно смотрится, почти полусонно думала Мила — по ночной стройке навстречу друг другу движутся два калеки… Из пункта А вышел пешеход со сломанной рукой… из пункта Б выполз оборотень с перебитым, кажется, позвоночником… Через какое время они встретятся, если скорость их движения…

Оборотень сдался первым. Каждый следующий сантиметр давался ему все труднее и настала минута, когда он мог только беспомощно скрести лапами по щебню. Заскулил, попробовал еще — и опустил голову на лапы, следя за женщиной.

— Сейчас, волчок, — бездумно бормотала Мила, пытаясь управлять своим собственным продвижением. — Сейчас… ты только не вздумай мне… у меня в отношении тебя эротические фантазии… а ты тут… лапы откидываешь…

Осталось совсем немного, когда, чтобы не упасть, ей пришлось быстренько осесть на колени… ну и подумаешь… мы и на коленках… ты давай не спи, волчок… я уже рядом…

Оборотень не заскулил — засвистел, — вытягивая шею навстречу ее протянутой руке. Коснулся. Ноздри черного носа жадно раздувались, трепетали… трепет пошел по морде, нарастающей волной судороги по шее, по туловищу…

Мила, отшатнувшись, осела на пятки. Черное тело зверя начало сотрясаться дрожью; его выкручивало, выламывало, изгибало под немыслимыми углами — точно прокручивало в невидимой гигантской мясорубке. Под черной шкурой мелькали белые пятна гладкой человеческой кожи, они сливались и сливались в единое пятно… тело… человеческое тело.

Мужчину, лежавшего на боку, било крупной дрожью, чуть ли не подкидывало, но рваные глубокие раны, ужасавшие Милу, когда тот был оборотнем, казались сейчас сглаженными, старыми. Зажившими.

Мила осторожно накрыла ладонью протянутую к ней руку — рука была влажной. Холодной. Пальцы сомкнулись с ее пальцами в прочный замок. Словно уцепившись, закрепившись за нее, как за якорь, Глеб постепенно успокаивался, утихал, проваливаясь то ли в сон, то ли в обморок. Мила, осторожно высвободив пальцы, гладила его по руке и все смотрела с ожиданием на второе тело, бесформенной грудой лежавшее поодаль.

Второй зверь так и не превратился.

— Собака?!

— Собака, — подтвердил Рева. — Мутировала от скопившейся в подвалах стройки магии. Поэтому строительство там и не продолжают — ждут, пока пройдет период распада. Дезактиваторы недоглядели, наша вина, конечно…

Расскажите это погибшей женщине. И тем, чьи останки все еще не установлены.

— И что, просто собака может обладать какими-то магическими способностями?

— Какими-то? Кроме размера, зубов и когтей? — Рева закряхтел, потирая затылок рукой. — Если б какими-то… Главная его способность — абсолютная мимикрия. Вполне возможно, он на стройке постоянно находился, за нами наблюдал. Мы ведь так и не видели, кто там из Панфилова душу вытрясает! Собака стала видимой, только когда умерла.

— А почему же тогда я…

— Ну, вы… — Рева отвел взгляд. — Вы — жертва. Чего вас опасаться? Он от вас и не прятался.

— То есть это все-таки не оборотень? — все же уточнила Мила. — Бедная собачка!

Рева покосился на нее с опаской.

— Да. Собачка. И мы вашего… приятеля уже успокоили на этот счет.

Ее пустили к Глебу сразу, как Луна пошла на спад.

Глеб метался по палате, как… зверь — по клетке. Банальное сравнение, но ему как нельзя кстати подходит. Остановился, уставившись на Милу исподлобья настороженным взглядом.

— Зачем пришла?

— Какое нежное приветствие! — безмятежно сказала Мила. — Передачку тебе принесла. Сейчас выложу и пойду себе.

Уселась на кровать (Глеб, забившись в угол, угрюмо следил за ней), приговаривая, как добрая бабушка, выкладывала свертки на тумбочку:

— Так, это пирожки, сама пекла, с печенью. Это гранаты — для восстановления крови полезно. Сок. Не в курсе, какой ты любишь, поэтому принесла три. Ветчина… знаю я, как в наших больницах кормят, ешь.

— Больно? — перебил Глеб, показав на ее руку в лангете. Мила покрутила ею.

— Да нет. Эскаэмовцы сразу ее обезболили… когда соизволили заявиться, конечно. Да еще и добавили своей лечебной… как это у вас, магов, называется? Праны? Травматолог просто не нарадуется.

— Я не маг!

Мила кивнула, с удовольствием оглядывая продуктовый натюрморт на тумбочке.

— Ну все. Цветов тебе решила не вручать. Счастливо. Выздоравливай.

— Мила! — окликнул уже на пороге. Она и надеяться перестала.

Глеб смотрел в пол.

— Ты меня не… боишься?

Мила смерила его взглядом. Сказала с великолепным презрением:

— Если уж я там тебя не боялась, то теперь-то с какой стати? Ты же пока еле ноги волочишь. Извини, волчок, но нет.

— Я… помню… ты меня там так называла…

— Угу.

Глеб помолчал, провел рукой по шершавой крашеной больничной стене. Сказал неуверенно:

— А вот я еще помню…

— Ну-ну?

— Ты говорила про сексуальные фантазии… про меня… Да?

И отвернулся, разглядывая стену. Боже, какие мы стеснительные! А она-то думала, Глеб хочет обсудить случившееся на стройке… Да уж, основной инстинкт срабатывает у мужчин прежде всего!

Мила еще раз окинула его оценивающим взглядом.

— Ну это мы обсудим попозже, когда ты будешь поздоровей. И поприветливей.

И, посмеиваясь, шагнула за дверь.

Глеб так и не начал отличать магов от обычных людей — ни на взгляд, ни на запах. Разве что их кристаллизаторы научился распознавать. Если те их держали на виду, понятно.

Этот своего криса не прятал. Стоял, привалившись к косяку, барабаня по бедру пальцами с массивным — под старое серебро — кольцом. И разглядывал Глеба. Тот, который день валявшийся в прострации на больничной койке в одиночной палате, медленно сел; пригнулся, как бы готовясь прыгнуть на незваного посетителя.

— Чего тебе?

Его неожиданно затрясло. Пальцы на руках и ногах скрючились: вот-вот полезут, вспарывая кожу и мясо, черные изогнутые когти…

Парень шагнул вперед, взял стул, поставил напротив кровати и оседлал его. Сказал сухо:

— Тебе привет от Агаты.

— Чего?

— Меня послала Агата, — переиначил парень для понятности.

— Слушай, давай я тебя тоже пошлю? — безнадежно предложил Глеб. — И ты пойдешь и пойдешь…

Парень неожиданно усмехнулся.

— Ничего не помнишь, а?

Глеб помнил. Даже слишком много помнил. Без некоторых воспоминаний он вообще мог свободно обойтись.

— Девушка в коридоре, — подсказал наблюдавший за ним посетитель. — В ИМФ.

Глеб закрыл глаза. Тошнота подперла горло — вместе с воспоминанием. Красный широкий след на полу. Тонкие руки, прикрывающие разорванный живот. Крик: «Гле-е-еб!»

— Она что… жива? — спросил он, не открывая глаз.

— Конечно, — сказал парень с легким удивлением. — Жива и даже уже здорова. Шлет тебе привет и спасибо.

Глеб вздрогнул и распахнул глаза. Этот чертов маг что, пришел сюда издеваться над ним?

— Спасибо?! За… что?

— Ну, ты ее в некотором роде спас.

Глеб только молча смотрел на посетителя. Тот тоже помолчал и решил пояснить:

— Отвлек тех, кто прорвался за ней в ИМФ из Кобуци.

— Так… — Глеб сухо кашлянул, точно каркнул. — Так что… это не я… ее?..

Посетитель расширил серые глаза. Сказал медленно и зловеще:

— Та-ак…

Глеб втянул голову в плечи, точно боясь, что его сейчас ударят: не то чтоб он, понятно, позволил, но слова иной раз бьют куда больнее… и от них уже никак не защитишься.

— Узнаю свою родную Службу в действии! — Маг вцепился в спинку стула, подаваясь вперед. — Они тебе ничего не сказали? Ты что вообще помнишь?

— Помню: тряхнуло, привязь упала… ну, действовать перестала… Увидел щель — дверь с петель сорвало, перекосило… Я вышел, ослеп от ламп дневного света… Потом, — Глеб коротко вздохнул, — гляжу — уже сижу над окровавленной девчонкой… она кричит… А потом почуял этих и… забыл про нее. Так это правда не я?

Парень крепко зажмурился, без звука пошевелил губами. Очень похоже, что выматерился.

— Что?

Маг открыл глаза. Сказал почти спокойно:

— Глеб. Слушай сюда и запоминай. Ты ее спас. Ты спас Агату. Когда ты ее увидел в коридоре, она уже была тяжело ранена, а ты отвлек нападавших и продержался до нашего прихода. Уяснил?

Глеб сгорбился еще больше. В голове гудело. Его били и били сверху гигантским деревянным молотом — не чтобы размозжить голову, а чтобы вбить в землю. До конца. Но сейчас молот завис над ним в воздухе.

— Не знаю, почему тебе не сказали.

Зато он знал. Он просто не спрашивал — ему показали картинки, на которых были останки тех… и этого было больше чем достаточно. Девчонка точно умерла. Никто не выживает после таких ран. Он даже не мог представить, что это с ней сделал не он…

Глеб прижал руки к лицу — не разрыдаться от облегчения, нет, — почти впился пальцами в кожу, точно пытался сорвать лицо, как маску. Сказал себе в ладони:

— Ты… как будто я герой. Я их просто убивал. Просто потому что мне хотелось, понял? А не потому что я хотел кого-то там защитить!

— Понял, — спокойно ответил маг. — А мне плевать. Для меня главное, что ты не тронул Агату. А почему ты ее все-таки не тронул — подумай на досуге.

Глеб опустил руки и откинулся на стену. Сказал потолку:

— Мне говорит… одна: ты все ищешь в себе зверя. И забываешь, что в звере тоже есть человек.

— Хорошо сказано.

Глеб опустил глаза на звук сдвигаемого стула: маг поднялся.

— Ты только не дергайся, потерпи секунду.

— Что? — Глеб с большим трудом удержался, чтобы не отбить скользнувшую над его головой руку. Запахло озоном.

— Маячок с тебя убрал, — объяснил парень буднично. — Ты же, я так понимаю, согласия на наблюдение не давал? Ну, теперь могу с чистой совестью доложиться Агате, что тебя видел и все тебе передал. А то у моей девушки мания спасать всех больных и несчастных на своем пути.

— А я… я могу с ней поговорить?

— Зачем это? — жестко спросил маг.

Глеб и сам не знал — да не поговорить даже, взглянуть, убедиться, что ему опять не наврали… Но от тона и взгляда парня мгновенно ощетинился:

— А ты что, боишься?!

— Боюсь, — кивнул тот. — Думаешь, ты знаешь, что такое страх, Глеб? Вот когда начнешь бояться не себя и не за себя — поймешь… Но если договоришься со своим зверем — милости прошу. Только когда я буду рядом.

Странно, но признание, что его боятся, сейчас Глеба не резануло.

— Ну тогда что… привет ей?

— Добрый день.

Парень быстро обернулся.

— Здравствуйте.

— Я помешала? Не знала, что у тебя посетители.

— Нет-нет, я уже ухожу.

Глебу не понравился оценивающий взгляд парня. Как, впрочем, и чисто женский интерес в глазах Милы. Ну и что, что красавчик?! Наверно, поэтому, когда она наклонилась, чтобы быстро поцеловать Глеба в щеку, удержал и поцеловал ее крепко. По-настоящему.

— Ого, — сказала та весело, выпрямляясь, — какая теплая встреча!

Оба оглянулись. Посетитель задержался на пороге, теребя мочку уха и наблюдая за пальцами женщины, медленно поглаживающими локоть оборотня.

— Да, еще, — сказал неожиданно. — Когда немного отойдешь от общения с нами, с магами, могу предложить тебе работу Нюхача в полиции. У нас был один такой же, сейчас на пенсию собирается, познакомишься с ним, все обсудишь…

— Вы что, берете в полицию оборотней?!

Мила похлопала Глеба по руке.

— Ты чем слушаешь? Тебе только что предложили то, что ты давно должен был сделать — познакомиться с таким же, как ты!

Парень повел бровью, сверкнул улыбкой.

— Спасибо. Глеб, у тебя просто отличная девушка!

— А то я без тебя не знал… — проворчал тот. — Подумаю я.

— Ну, как надумаешь, спросишь в СКМ Келдыша. До встречи.

— И я не прощаюсь, — промурлыкала Мила.

Дверь закрылась, и они поглядели друг на друга.

— Какой хорошенький!

Глеб невразумительно пробормотал что-то. Ну да. Лощеный. Не то что он сам, валяющийся на больничной койке в дурацкой несвежей пижаме, хромоногий, заросший, как… оборотень.

— А я не знала, что ты водишь дружбу с магами!

— Это они со мной водятся, — буркнул Глеб. — Уже год.

Значит, оборотни служат в магической полиции! А в ИМФ эти… сволочи уклонялись от его вопросов — знают ли таких же, как он. Просто говорили, что оборотни предпочитают селиться не в городах, а в отдаленных поселках… Ну да, конечно, боялись, что он встретится с сородичами и уйдет из института — остальные-то не валяют дурака, пытаясь отделаться от своей сути, а уживаются с ней среди обычных людей!

— Выглядишь бодрее! То есть злее.

Ему стало досадно, что Мила убрала руку.

— А где мои пироги? — спросил он.

— Собиралась принести, но сказали, тебя завтра выписывают.

Мила стрельнула в него взглядом.

— Вот и подумала, сам придешь за ними, не развалишься.

Пауза. Глеб моргал: в ушах у него зашумело, горло сдавило… Значит, можно, значит, она правда не боится… Значит?..

— Ну? — В ее голосе — нетерпение пополам со смехом. И еще чуть заметная неуверенность.

Глеб кашлянул.

— Не… развалюсь.

Мила открыла дверь и уставилась на букет. Букет был великолепен. Особенно в первой части слова — велик.

И состоял он из одних калл.

— Оба-на! — только и сказала Мила.

Глеб с сомнением оглядел букет в своих руках.

— Я что-то не помню: они тебе нравятся или наоборот?

Еще чего доброго развернется сейчас и уйдет за новым букетом. Ищи его потом на всех… стройках.

— Да я от них просто с ума схожу! — быстро сказала Мила, нисколько не покривив при этом душой. — Заходи.

Он одним вздохом вобрал в себя строгий цветочный аромат, аппетитный дух пирогов, не обманула… И еще — собственный Милин запах. Оглушающий, оглупляющий; да ему просто по щенячьи хочется тыкаться лбом в ее ладонь и вилять хвостом.

Этот запах вернул его в самом начале полнолуния…

Глеб шагнул через порог, обхватывая ее вместе с букетом; цветы хрустнули между ними, женщина пискнула, но и не подумала вырываться, наоборот, прильнула к нему, горячо выдохнула ему в ухо — аж дрожь по спине:

— Волчо-ок…

Через некоторое время — невинное напоминание:

— Пироги стынут.

— К черту… пироги…

— Ага! — охотно согласилась Мила. — К черту!

Глеб ненавидел лунный свет и всегда задергивал плотные портьеры, чтобы ни один предательский луч не проскользнул в комнату. Сейчас он лежал, таращась на убывающую Луну — взгляд во взгляд, — и не испытывал ни малейшего желания встать и задвинуть штору. Или просто для этого у него не было никаких сил?

Но для только что вышедшего из больницы… и оборотня… он, кажется, справился. Женщина сонно и довольно мурлыкала ему в шею.

— А ведь никто не спросил и не объяснил — а почему я видел эти сны? — сказал Глеб, точно продолжал начатый разговор.

— Я со своей фантазией могу выдать тебе сотню и еще одну версий. Может быть, какая-то даже окажется правдой. Хочешь?

— Мил…

— М-м?

— А как ты поняла там, на стройке… кто из нас двоих я?

— Ну, это же элементарно, волчок!

— И как?

— Ты не хотел его убивать.

Он ел сырое мясо. Отрывал клыками, глотал, практически не жуя. Женщина, сидевшая у костра, тихо напевала, поворачивая свою нанизанную на шампуры порцию. Глеб принюхался. Жареное мясо тоже пахло… вкусно. Он подобрался поближе к костру. Странно, что огонь его не пугал. Никогда. Глеб уткнулся подбородком в плечо Милы, одним глазом присматривая за шипящим мясом, другим разглядывая близкое лицо женщины. Прикусил сережку, болтавшуюся в ухе. Вместе с мочкой уха. Мила легонько шлепнула его по лбу.

— Не балуйся!

Глеб тихо и влажно зарычал ей в ухо. Повалился спиной в траву, глядя на сосредоточенное, освещенное костром лицо женщины, темные силуэты деревьев, выхваченные из темноты искрами, летящими к небу. За деревьями поднималась Луна. Он чувствовал знакомое томление близкого перекидывания, но пока держался, пока еще держался…

— Нервничаешь? — спросила Мила, косясь на него.

Он едва не засмеялся. Нервничаешь? Это могла спросить только она. Его упрямая, безрассудно храбрая… любимая женщина.

— А… ты?

Получалось хрипло, но все еще внятно.

— Конечно, — просто сказала Мила.

— Может… уйдешь?

— Все у нас получится, ты что, зря учился? Да и поздно уже. — Она подняла глаза — их заливал свет медленно выкатывающейся на верхушки деревьев Луны.

Глеб рывком поднялся. Заметил движение Милы.

— Не ходи… за мной.

— Но я…

— Не хочу… чтоб видела. Не в этот… раз.

Она провожала глазами его бредущую в темноту фигуру. Глеб держался до последнего. И даже сейчас старался не показать ей, как ему больно и трудно: противный, упрямый, бестолковый… за что она его только любит? Мила вздохнула и уселась поудобнее, готовая ждать его возвращения. Женщина всегда дождется своего мужчину.

Даже если он волк.