Маленький Федор Алексеевич важно сидел в коляске известной английской фирмы и сосал два пальца. Это не мешало ребенку улыбаться прохожим и показывать рукой на птиц и собак. Панамка то и дело сползала малышу на глаза, и тот протяжно давал сигнал о помощи отцу. Алексей Павлович, останавливая коляску, приводил в порядок своего сына: убирал пальцы изо рта, сажал малыша ровно, одергивал ему штанишки. Так увлекался аккуратностью, что забывал поправить панамку и снова слушал протяжный сигнал. Малыш то и дело вертел головой, отчего первая часть прогулки заполнилась частыми остановками.

В итоге Алексей Павлович не выдержал, сняв панамку с голову ребенка, засунул ее в секцию на капюшоне. Теперь важно было выбирать теневую сторону улицы. Алексей чувствовал, что Анна следит за ним с начала прогулки. Ему казалось, что она сидит в коробе за спиной, как Маша из русской народной сказки. Только если для Маши было важно, чтобы медведь не сел на пенек и не съел пирожок, дабы не обнаружил ее саму, то для Анны имело значение абсолютно все. До выхода на улицу Алексей получил столько наставлений, что последние начали выталкивать из головы первые, а те сопротивлялись, хватались руками и зубами за последних, и в итоге вместе с ними вывалились прямо на пороге квартиры.

В тени деревьев, под еще неказистой кроной тополей, Алексей все же обрел надежду, что оторвался от преследования, но по-прежнему вел себя скованно и чувствовал неловко.

В кармане задребезжал телефон. Алексей вздрогнул. Быстро надел панамку на Федора и выдохнув, самым спокойным голосом ответил:

— Да, дорогая.

— Алексей, — это была жена. — Федору нехолодно? Проверь его ручки! Нос не холодный?

— Сегодня тепло, как летом. Отличная погода. Нос и ручки теплые!

— Хорошо тогда… Вы до парка дошли?

Алексей прищурил глаза: «Типа не видит, где мы! Вот, молодец! Шпионка! Елки-палки!»

— Мы перешли дорогу. Почти у входа уже, — четно ответил Алексей, не находя никакого подвоха. Но спохватился, решив, что лучшего способа проверить продолжается ли слежка не найти, добавил:

— Так, тут все перерыто! Какие-то работы. Трубы ищут! Мы поедем к центральному входу.

— Ну что ж. Хорошо! Аккуратнее там!

— Ой, Нюра! Если что, я позвоню. Давай!

Алексей убрал телефон и облегченно вздохнул. При въезде в парк Федор Алексеевич снова включил долгий звук «э», обозначающий: «Опять эта дурацкая панамка сползла мне на глаза. Можешь ты уже быть мужиком и снять ее с меня?»

— Все, сынок! Мы на свободе! — панамка ушла в капюшон. Коляска поехала медленнее, Алексей достал из кармана листок, сложенный вчетверо и, открыв его, погрузился в чтение.

То, что было написано в письме, которое Алексей бережно хранил во внутреннем кармане льняного пиджака, слишком много значило для него, чтобы болтать об этом, слишком много, чтобы показывать кому-то, слишком много, чтобы читать шепотом вслух или просто шевелить губами. На всякий случай Алексей поднял голову и оглядел верхушки ближайших деревьев — не увидит ли кто случайно его листка? Деревья спугнули с ветвей птиц. Все чисто! Алексей снова ушел в письмо. Он задумчиво отпустил коляску и взял листок двумя руками. Глаза Алексея блуждали по строчкам и абзацем, как Тисей по лабиринту Минотавра, не боясь заблудиться, точно зная, что клубок ниток у него в руках. Опасность была только с одной стороны — Минотавр. Минотавром для Алексея уже была нечасто приходящая депрессия, и даже не низкая самооценка, которая то и дело отрывала его от работы, а отсутствие свободного времени, ведь сделать нужно было еще не так и мало. Сейчас, когда его мечта практически сбылась, она вдруг повисла на волоске. Успеет ли он до конца августа завершить свою работу, сможет ли организовать доставку эпизодов на Набережную и главное — будет ли его работа принята обычными людьми. Администрация, которая предварительно одобрила его предложение — это не его целевая аудитория. Все старания, которые он приложил и будет прикладывать, направлены на обычных прохожих, на тех, кто неспешно прогуливается по променаду или отдыхает на пляжах. Он хотел, чтобы годы его работы окупились чудом. Именно во столько он оценивал сейчас свой труд. Его труд стоял ровно одно чудо, он сам стоил ровно одно чудо и не чудом больше. Чудо, которое должно и может произойти.

Алексей остановился. Потом сделал пару шагов вперед. Федор Алексеевич подал сигнал отцу, чтобы тот не забывал про него. Алексей также задумчиво вернулся на исходную точку. Не отрывая глаз от письма, рукой потянулся к коляске. Машинально достал детскую панамку и надел на сына.

Федор не выдержал и сам стащил ее с головы, бросил на асфальт. Алексей углублялся дальше и дальше в парк, толкая коляску и не замечая ничего вокруг. Буквы прыгали на листке, складываясь не в те слова, которые были напечатаны на принтере. Они создавали другие фразы, совсем другие предложения и заставляли Алексея думать, суетиться, теряться и находиться одновременно. Даже с клубком ниток, Алексей запаниковал. Мечта — это такое дело, что стоит ей начать сбываться, голова идет кругом. Даже радость куда-то девается, и начинаются сплошные беспробудные переживания. Мечту же надо встретить, как положено: с хлебом и солью. А если что-то пойдет не так? Другого шанса не будет.

Можно сколько угодно говорить о счастье, которое накрывает с головой, как только долгожданное событие приближается вплотную. Но все это, верно, ерунда. Счастье существует только тогда, когда ждешь, надеешься, желаешь. А как только получаешь все то, что хотел, ну или спустя день-два или месяц, максимум год — счастье не то, чтобы уходит, оно исчезает, оставляя только тень воспоминаний и все. Это подтвердил и сын Алексея, когда ему станет около семи. В тот год, он собирал карточки, прилагающиеся к журналу про супергероя. Целый год отец покупал ему в киосках пачки с красочными картинками: обычными, с золотым тиснением и «переливающиеся». Мальчик менял повторные у друзей, прилагая для этого не мало смекалки и хитрости. Были собраны все карточки кроме одной, самой редкой. И вот Алексей купил Федору очередной набор. Мальчик разорвал упаковку и увидел ту самую карточку. Что же произошло с счастьем, которое уже полгода ожидало его? Никто не знает. Мальчик чуть не расплакался, как девчонка. Ужасная ситуация — все карточки собраны. Что с ними теперь делать? Как жить без цели, без мечты?

Алексей хорошо знал, что поднявшийся на гору, обречен на спуск. Но хотел как можно медленнее дойти за самой вершины, застрять там, пусть даже без питья и еды, а уж потом, как самая неторопливая черепаха, сползти вниз, останавливаясь на каждом уступе якобы для отдыха.

Он знал, что для подъема в гору нужно минимум три точки опоры. Рука и две ноги или две руки и нога. В случае потери одной из точек опоры альпинисту легче сохранить равновесие: быстро изменив положение тела и найдя другой захват. При лазании с двумя точками опоры и потери одной из них, сохранить равновесие практически невозможно. Продавец пуговиц впрочем бывало висел лишь на одной руке и только чудом не сваливался вниз, в пропасть, о которой любила говорить Анна.

Федор заерзал в коляске и захныкал. Почти сразу заплакал, а через несколько секунд заорал. Проходящие мимо мамочки и нянечки с колясками и разновозрастными детьми качали головой и возмущенно пристально смотрели на неопытного отца. Будто бы их дети и подопечные никогда не плакали и уж тем более не орали.

Алексей вышел из письма и взял Федора на руки. Тот сразу замолчал. Малыш хватал папу за волосы и весело смеялся, когда Алексей вертел головой, чтобы высвободить волнистые светлые пряди из ручек сынка. Письмо пришлось убрать, но оно продолжало греть сердце и затуманивать голову. Так и дошли до детской площадки.

Свежий весенний воздух, наполненный ароматом первых цветущих деревьев, нежного молодого газона и проснувшейся земли приправился запахом краски. Такой микс сравним с салатом из огурцов, помидоров и редиски с мелко порезанным зеленым лучком, укропом и петрушкой, заправленным ароматным горчичным маслом и выложенным на тарелку, недостаточно прополосканную от средства для мытья посуды. Родители, выгуливающие детей на площадке, то и дело принюхивались и смотрели по сторонам в поисках покрашенных объектов. А они тихо прятались от глаз за кустами сирени — на пяти скамейках, стоящих вдоль соседней аллеи, рядом с длинной клумбой, красовались таблички, предупреждающие об опасности всех, кто захочет присесть на них.

В нежном возрасте Федора самое разумное и адекватное занятие на детской площадке было катание на качелях. Качели были сделаны специально для малышей — удобное сидение хорошо защищало ребенка со всех сторон. Выпасть из него было невозможно. Матери давно оценили преимущества этого развлечения и постоянно стояли мыслями в очереди, хватая детей в охапку, всякий раз, как освобождались качели. Алексей не мог сосредоточиться на прыгающих в качели и выпрыгивающих оттуда не без помощи матерей, бабушек и нянь детей. Он быстро понял, что Федору сегодня не суждено испытать радость от одурманивания вестибулярного аппарата. Делать три дела продавцу пуговиц, как впрочем и любому нормальному мужчине, было довольно сложно. Алексей планировал свою работу, веселил, сидящего у него на руках Федора и этого было вполне достаточно. Но Федор так не считал. Алексею пришлось придумать для него другое, не менее интересное занятие. Он посадил малыша в песочницу.

Для ребенка важно общение и с мамой и с папой. Важно, кроме всех понятных причин, и потому, что самой природой продумано гармоничное развитие малыша под пристальным присмотром мамы, которая, по идеи глаз не отрывает от любимого дитятки, и под мужским прищуром, когда можно и немного упасть и залезть в грязь и слегка поесть песка. Такое оригинальное сочетание дает возможность ребенку что-то поделать самостоятельно и при этом выжить.

Федор запустил ладошки в песок и вроде бы ничего такого эдакого не замышлял. Он поднимал руки и снова зарывал их в песке. Алексей понаблюдал за однообразной игрой сына и тут же утомился. Недалеко от скамейки, на которой он сидел, стояла большая тумба на одной ножке. Тумба была со стеклянной дверкой, которая легко открывалась поворотом маленького ключа, торчавшего из скважины. Внутри лежали книги. Их приносили сюда люди, меняясь, освобождая свои полки от ненужной литературы или желая поделиться с другими радостью от чтения понравившихся им произведений.

Алексей подошел к тумбе, взял первые попавшиеся три книжки и поспешил снова наблюдать за сыном.

Игра Федора сменилась. Он ел песок. Чужие мамочки хором сообщили об этом Алексею.

— Папаша, вы что ж за сыном не смотрите? Он ел песок!

— Хм. И много песка он съел? Вы не заметили сколько килограмм примерно?

— Вам что все равно? Да это же прямой путь к кишечным инфекциям, к глистам! Да у него песок во рту! Вы что не слышите, как он скрипит?

Алексей взял ребенка на руки, достал из коляски салфетки и бутылочку с водой. Началась гигиеническая процедура очищения полости рта.

— Ну что? Понравился песок? Гадость, да? Фу, как скрипит на зубах! Гадость! Нельзя этого делать!

Мамочки продолжали возмущаться и рассуждать о мужской природе, об отцах и о сильной половине человечества в целом.

— Дорогие женщины! Без паники! Ответьте мне на один вопрос! Кто из вас не знает, какой на вкус песок? А кроме песка, какие на вкус волосы, земля, бумага и пластмасса, дерево, металл и стекло, ткани, меха, губная помада, крем для лица и лосьон для тела, смола, воск, резины, батарейки? Каким образом вы знаете вкус всех этих совсем не съедобных вещей?

Федор опять оправился в песочницу, а Алексей уже в тишине сел на скамейку, полистать книги. Тихое шуршание, с помощью которого женщины обсуждали Алексея, было почти не слышно и оно не обязывало обращать на себя внимание.

Продавец пуговиц снял тонкий пиджак и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Пиджак повис на коляске, предварительно выложив из себя листок Алексея. Рубашка села свободнее, перестала давить на горло. Так было гораздо удобнее гулять с ребенком. Хорошо еще, что правило Алексея всегда ходить в галстуках наполнилось таким большим количеством исключений, что само правило стало исключением.

На всех многочисленных рубашках Алексея было ровно десять пуговиц: (не в смысле что их могло быть девять с половиной или пять с четвертью, а в смысле, что десять — это круглое, как и большинство пуговиц, число) две на манжетах и восемь спереди. Причем восьмую он пришивал сам. На всех рубашках, как известно, традиционно их семь. Вот Алексею и приходилось, каждый раз пришивать еще одну, потайную пуговицу. Зачем он это делал, едва ли сам мог объяснить. Восьмая пуговица просто была ему нужна. Причем она должна была ничем не отличатся от остальных. Сначала Алексей находил в своем магазине близняшку, но потом понял, что восьмая пуговица все равно была, как чужая, приемная дочка. Выходило, что самая главная пуговица — не соответствует своему статусу. Пришлось изменить тактику. Алексей отпарывал седьмую пуговицу, пришивал ее на место восьмой, а седьмую заменял практически первой попавшейся на глаза. Да. Седьмая пуговица на всех рубашках была белой вороной. А почему бы и нет? Алексей любил и ее, потому что сам не сильно отличался от этой птицы-изгоя.

— Чей это ребенок? У него уже все волосы в песке! Хоть панамку ему наденьте. Голову же напечет.

— Чей-чей? Вон папаша сидит, обложившись литературой! Умный видать.

Продавец пуговиц открыл первую книгу.

Это был сборник детских загадок и ребусов. Красочное, приятно иллюстрированное в русском фольклорном стиле издание. Книга оказалась на улице только по одной причине — ее поменяли на другую. Алексей уже видел этот сборник и даже вырвал страницы с тремя загадками. На их месте торчали неаккуратные бумажные лохмотья. Он посмотрел на них, как кот на лужу, сделанную им на хозяйском ковре, и закрыл книгу. Интересное ощущение нашкодившего котенка. Каждому известно желание плюнуть вниз, когда стоишь на балконе или лучше крыше дома. Каждому хоть раз в жизни хочется сделать что-нибудь такое, что автоматически причтет его к обществу хулиганов или мошенников. Просто дописать в меню дорогого ресторана новое блюдо: «Слоновьи ножки», например. Или обмануть систему безопасности банка ради самого обмана и перевести деньги с первого попавшегося счета на второй попавшийся. Но дело было не в этом, Алексей вырвал страницы вовсе не для того, чтобы сотворить мелкую гадость. Ему они очень были нужны.

Вторая книга сегодня больше заинтересовала Алексея. С ней можно было скоротать вечерок другой и потом обсудить ее содержание с друзьями, которых собственно у Алексея и не осталось. Книга была изрядно потрепана. Видимо прошла и огонь и воду. Ее, как говорится, зачитали. На первой же странице аккуратным почерком была написана просьба не забирать книгу домой или возвращать ее в тумбу сразу после прочтения. То ли первый хозяин оставлял себе надежду еще раз увидится с книгой, то ли кто-то читал ее по главам во время прогулки и боялся, что потеряет роман, то ли сама книга чувствовала себя лучше именно в парке и не желала жить в квартире.

Третья — та, от которой хотели избавиться, но выкинуть рука не поднялась. Любая книга — это плод чьих то трудов, стараний и, возможно, бессонных ночей. Вот она и лежала в парке ожидая своего читателя, который несомненно искал ее, но где-то совсем в другом месте. Вряд ли кто-то из отдыхающих тут, кроме Алексея, взял бы полистать книгу Михайловой Л.М. «Трёхмерные проекции гиперкубов в любых измерениях».

— Как можно вообще такого ребенка в песочницу сажать? Ему же еще видимо и года нет!

— Может и есть! Он стоит хорошо на ногах. Может и ходит уже. Крепкий малыш.

— Это уже слишком! Ваш малыш кидает песком в моего, а вам и дела нет! Сидит читает! Вы будете за ребенком смотреть? Бедный, несчастный малыш!

Алексей отложил книги в сторону, письмо засунул между страничек. Почему сейчас секретность с этого секретного документа особой важности была снята? Так бывает. Одна не важная вещь вдруг становится важной, а важное перестает им быть. Важное — не важно. Неважное — важно. Все просто. Алексей встал и залез в песочницу. Федя привстал, чтобы снова подергать папу за кудри. Алексей отряхнул песок с головы, одежды и ручек малыша, прижал его к себе. Мамы, сидящие на скамейках затаили дыхание. Отец поцеловал сына. Посадил на колени.

В следующие полчаса в песочнице вырос большой замок с башнями и туннелями. По дорожкам поехали машинки, которые все это время лежали в корзине коляски. Вдоль дорог выросли деревья из веток. И все это не запрещалось топтать, ломать и рушить. Федор с отцом просеивали песок через сито, делали куличики. Малыш за ручку ходил по краю песочницы. Алексей прятал от крохи камушки в кулаках и тот со смехом находил их. Алексей пел песни, читал детские стишки, жонглировал формочками.

Он поднимал Федора вверх на вытянутых руках, потом опускал вниз и сопровождал этот аттракцион, придуманным им стихотворением:

Малыш так задорно хохотал, что очень скоро множество детей сердобольных родителей оказалось в песочнице. Даже качели освободились.

И так далее и тому подобное.

Когда стихотворение закончилось, началась новая игра. Волосы Алексея закрывали ему лицо, потом разлетались в разные стороны и обнажали смешную рожицу. Все смеялись. Федор хлопал в ладоши и демонстрировал белые первые зубки. «Бонифаций» не унимался. Его грива снова спрятала морду. Затем лев резко запрокинул голову и замяукал. Дети подхватили идею и стали изображать котят. Представление завершалось. Алексей собрал игрушки и увез Федора в сторону покрашенных скамеек, чем опять вызвал нарекание оставшихся на площадке мам, которым, пришлось встать и уже не просто присматривать за детьми, а лепить куличики, водить их по краю песочницы и даже жонглировать формочками.