Милицейская машина остановилась у края дороги. Якуб Калас видел ее издалека. Заметил, как она приближается, и его охватило беспокойство. Везет как утопленнику, подумал старшина. Закон подлости. Честно говоря, у него не было никакого желания встречаться с бывшими коллегами. Еще нет. Вчерашний разговор с Игором Лакатошем вымотал и расстроил его. Если бы хоть этот парень не был таким циником! Отпираться – пожалуйста, отпирайся, совершил глупость и теперь трусит, но какой цинизм! Кабы в нем заговорила совесть, кабы он хоть намеком дал понять, что сожалеет о содеянном, что случившееся огорчает его. Вовсе нет! Гоношится! Треплется, точно речь идет не о смерти человека. Похваляется своей сексарней! Ничего себе компания, черт возьми! Шайка извращенцев! Он не был уверен, что Игор прямо и непосредственно связан с фотографом Любомиром Фляшкой, но в существовании между ними коммерческих контактов ни секунды не сомневался. И кто ведает, какие люди собираются у Лакатоша? Кто принадлежит к этому избранному обществу? В конце концов, его это уже не должно интересовать. Свою задачу он выполнил. Знает, как спровадили на тот свет Бене Крча. Только одного не мог взять в толк: зачем во все это впуталась Алиса Селецкая? Интеллигентная и разумная девушка! Да какая там девушка! Зрелая красивая женщина! Неужели ей было непонятно, в какой она компании? Возможно, и понимала, но ее устраивало. Что попишешь: у каждого свой вкус. Да и что он о ней знает, что ему о ней известно? Один раз поговорили, и если даже сложить вместе все слышанное о ней, по-настоящему ее не поймешь. Лакатош вскружил этой тщеславной девчонке голову – только и всего!

– Живее, дядя Калас, живее! – крикнул кто-то из служебной машины.

Якуб Калас прибавил шагу, хотя усталость одолевала его пуще прежнего. Во рту пересохло, сейчас бы стакан воды. Доброй студеной воды. Не из водопровода, из артезианского колодца. А тут как раз принесла их нелегкая! Вообще-то он собирался зайти в окружное отделение к лейтенанту Вране. Но когда именно – хотел бы решить сам. Как-то еще не тянуло говорить о Лакатоше. Якуб не был готов. Все представлял себе иначе. Собирался сесть в автобус и ехать в окружной центр, прочувствовать до конца прелесть самой езды, полюбоваться пейзажем, дружными озимыми, а потом зайти в угрозыск и подать рапорт. Да, рапорт! Мол, мне удалось установить, коллеги, что Якуба Каласа от работы не оторвет даже диабет! А они взяли и прикатили, словно для того, чтобы отнять и ту каплю радости, которой он хотел насладиться. Это его злило.

Когда Калас доплелся до дома, из машины выскочил лейтенант Врана.

– Небось вы не ждали меня, дядюшка Калас, – засмеялся молодой человек в элегантном коричневом костюме.

– Чудеса в решете, да и только, – хмуро ответил хозяин дома. – Таких высокопоставленных гостей тут еще не было.

– Дядюшка, что это вы ощетинились? – успокаивал его лейтенант. – Или не с той ноги встали?

– Да я к вам, коллега, собирался только завтра. Хотел денек передохнуть.

– Похоже, не очень преуспели у молодого Лакатоша?

Якуб Калас испытующе, недоверчиво посмотрел на лейтенанта. Значит, для того я возился с этим поганым делом, чтобы ты надо мной насмехался? Это не по правилам, браток!

– Не сердитесь, дядюшка, что я задал такой вопрос, – сказал лейтенант Врана, словно прочтя его мысли. – В свое время вы мне сказали, мол, с этим Крчем не все в порядке. Вот я и подумал: пожалуй, вас заинтересует, что нам удалось выяснить.

– То же самое я могу повторить вам и сегодня, коллега. – Старшина вдруг снова почувствовал, насколько пенсия отдаляет его от этих людей. Очень захотелось доказать, что он ни в чем от них не отстал. – Могу также подбросить и несколько уточнений.

– А не лучше ли будет, если начну рассказывать я? – предложил лейтенант.

– Вы? Мне? Пожалуйста, рассказывайте сколько угодно! – Якуб Калас отпер калитку и проводил гостя в дом.

В залитой солнцем горнице было приятно, намного приятнее, чем под капризным, то обдающим жаркими лучами, то затягивающимся облачностью весенним небом.

– Я бы хотел, товарищ Калас, серьезно с вами поговорить, – начал лейтенант Врана.

– Слушаю, – поощрил его Калас.

– Очевидно, сейчас уже поздно говорить вам, что насчет Крча вы были правы. Наверняка догадываетесь, что с самого начала над расследованием этого дела работали и мы. Я бы преувеличил, если бы сказал: только по вашей инициативе. Конечно, ваши действия нас немного подгоняли, вы ведь чуть не спугнули Лакатоша, однако не думайте, будто сами мы тем временем били баклуши.

– Молодой человек, – прервал лейтенанта Якуб Калас, – если вы собираетесь объяснять мне, что сделали вы и что я, не утруждайте себя понапрасну. Вы профессионал, я любитель, на сей раз в этой истории – любитель чистейшей воды. Я знаю это и сам, не стоит напоминать. А если вы случаем собираетесь отдать должное моей самоотверженности, заранее вас благодарю. Я всегда считал работу естественной обязанностью каждого здорового мужчины. На том стою и ныне, хоть меня и мучает сахарная болезнь. Прошу при этом учесть, что я не вел никакого расследования. Просто ходил среди односельчан и расспрашивал о том, что мне хотелось знать. Относитесь к этому именно так, а не иначе.

Лейтенант Врана покачал головой. Слова Каласа его огорчили, выбили из седла. Или этому старшине одиночество так ударило в голову? Мелет всякую чепуху и не желает понять, что я просто собираюсь с ним поговорить. Я, лейтенант Врана, хочу довериться ему, немного похвастать и, может, даже поблагодарить за сотрудничество. Эх-ма!

– Дядюшка, неужто вы могли подумать, будто мы относились к вам несерьезно? Тут другое… Одним словом, вы уже пенсионер и мне в первый момент не понравилось, что вы нас поучаете. Это же так понятно. В работе мы равны. Все равны. Трудимся по мере сил. Не удивляйтесь, что я хотел взяться за дело сам, со своими людьми. Правда, следовало вас выслушать, использовать вашу информацию, посоветоваться с вами. Как всякий гражданин, вы имеете право и даже обязаны помогать милиции. Я недооценил вас как профессионала и совершил ошибку, потому что вы настоящий ас! Можете корить и ругать меня как хотите, я проявил мелочность, это правда!

– Нечего мне вас корить, но и вы не посыпайте голову пеплом. Нынче это уже не в моде, – миролюбиво заметил Якуб Калас. Он видел, что лейтенант перед ним заискивает, и это ему льстило. – Я тоже немного разбираюсь в правилах соперничества. Вы молоды, имеете право на успех. На полный успех, коллега! Для меня важна только истина. Чтобы эти мерзавцы не думали, будто каждый встанет перед ними на задние лапки! Я принадлежу к старой школе, защиту нашего общества считаю своей непреложной обязанностью. И тут ничего не изменит мнение какого-нибудь Игора Лакатоша, который причисляет меня к людям второго сорта. Я, видите ли, не владею светскими манерами, не строю из себя важную птицу и не стараюсь затесаться в избранное общество.

– В этом мы с вами одного поля ягода, дядюшка, – вставил лейтенант.

– Так что мы закрываем наше дело. Расскажите-ка мне лучше какую-нибудь новенькую сплетню. Или новый анекдот про милиционеров. Слыхали, какую для нас с вами изобрели новую игру? На обеих сторонах бумажки пишется «смотри на обороте» – и рисуется стрелка. Переворачивай хоть до утра… Сварить вам кофе? Или чаю?

– Дядюшка, вы относитесь ко мне несерьезно!

– Отчего же, просто я устал, а к вам собирался только завтра. Неужели так трудно понять, что сегодня я не настроен дискутировать и мне необходимо время, чтобы все улеглось в голове? Сегодня я, как говорится… не в форме. Значит, чай. Отлично утоляет жажду и освежает лучше, чем кофе.

– А все-таки, дядюшка, мне кажется, я знаю кое-какие подробности, которые бы вас заинтересовали. Которые вы еще не выяснили.

Лейтенант замолчал. Неожиданно, демонстративно. Бросить приманку и ждать – старый охотничий маневр. Пустил он его в ход не из зловредности, просто верил, что его слова подействуют на Каласа, старый угрюмый домосед сбросит наконец маску безразличия и найдет хоть какое-нибудь доброе словечко, поощряющее младшего коллегу. Где там! Якуб Калас держался высокомерно, крутился вокруг плитки, доставал из буфета чашки, чай в пакетиках… точно дело Бене Крча для него вообще не существовало.

А я-то думал, что порадую его, злился лейтенант Врана, я-то был уверен, что он обалдеет от счастья! В мире царит неблагодарность! Но не отступил. Раз уж Калас впутался в эту историю, пускай знает все, что хоть в какой-то мере связано со смертью Бене Крча. И лейтенант стал говорить, не обращая внимания на равнодушие Каласа, поди наигранное.

– За молодым Лакатошем числится не только то, что он помог Крчу отправиться на тот свет! Здесь и торговля порнографией, и наркотики, последнее особенно важно! Ваш Фляшка – маленькая, крошечная рыбешка в его коммерческой сети. Помимо роскошных картин мы обнаружили у него и короткометражные любительские порнофильмы, даже отрывок из какого-то художественного фильма такого же пошиба. Копия изношена донельзя, но кое-как ею пользовались. Молодой человек держал в своей фильмотеке множество пикантных сценок. Вполне мог устроить сексологический кабинет. Еще одна вещь, о которой вы, дядюшка, не знаете, – это различные допинги и наркотики. Должен вам признаться, именно поэтому мы за Игором Лакатошем давно следили. У нас есть сведения, что во время своих заграничных поездок – туристских или когда он был шофером на дальних перевозках – он употреблял наркотики. Мескалин, гашиш, марихуану, ЛСД – что придется. Это были небольшие, можно сказать, пробные дозы, но вскоре молодой человек понял, что нюхать всякую «химию» по сравнению с этим пустое дело. У нас есть точная информация и о том, что Лакатош пробовал производить опий, впрочем, пока безуспешно, потому что количество опия-сырца, которое при его технических возможностях можно добыть из зеленых головок мака, ничтожно. Быть может, дядюшка, вы заметили: в его огороде растет и индийская конопля.

– Случайно заметил, – буркнул Якуб Калас.

– Вот видите! Игор Лакатош и конопля! Очевидно, собирался изготовлять марихуану. Изобретательный юноша. А чтобы его деятельность не осталась на уровне любительства, он вошел в контакт с доктором Карницким-младшим, Збышеком, сыном вашего приятеля. Вполне доказано, что доктор снабжал его морфием и другими не менее сильными наркотическими веществами, правда, в виде различных лекарств. Заглянули бы вы в его аптечку! Выставка, пан Калас! Так что не удивляйтесь, что ваш приятель, доктор Карницкий-старший, не пришел в восторг от расследования, которым вы занялись. Он знает о занятиях сына, несколько раз они даже схватились из-за этого, потом старик отступил: что поделаешь – сыночку нужны деньги. По предварительным данным, дядюшка Калас, роль Алисы Селецкой во всем этом деле самая невинная, кроме тех фотографий ей и предъявить нечего, как вы считаете? Жаль, что она водит дружбу с эдакими типами. Да еще и с Фляшкой! Ведь он нужен был Лакатошу только для знакомств.

Лейтенант Врана отхлебнул чаю.

– А знаете, дядюшка, ведь и хороший крепкий чай – тоже своего рода наркотик! Возбуждает сердечную деятельность, снимает усталость… Я насчет этого за последнее время столько всего начитался!

– В таком случае я наркоман, – уже более дружелюбно заметил Якуб Калас. Подробности, с которыми знакомил его лейтенант Врана, его поражали, но их ценность в его глазах снижалась тем, что непосредственно со смертью Бене Крча они не были связаны.

– Обнаружить торговлю разными там порошками дело стоящее, – сказал Калас, – и все же, думаю, нельзя забывать о главном, первоочередном. О том, что Игор Лакатош помог человеку отправиться на тот свет!

– Дядюшка, ведь вы меня не слушаете! Или слушаете вполуха! Даже не хотите понять, почему я вам все это говорю. Я же объясняю, что, не будь истории с Беньямином Крчем, мы бы схватили молодого Лакатоша за руку гораздо позже. Эта трагедия по-своему нам помогла. Я не виноват, что одни факты цепляются за другие. Жизнь, дядюшка Калас, штука ужасно сложная. Прилепился к красивой женщине, ни на кого вокруг не глядишь, а потом вдруг обнаруживаешь, что на свете тысячи иных, да еще краше. Хочешь сесть в поезд – и в последний момент соображаешь, что доехать до твоей станции автобусом куда быстрее. Идешь за хлебом, а в магазине прекрасные свежие рогалики… Лакатоша мы бы уличили и без этого несчастья с Крчем. Но так все пошло быстрее. Чистая работа, дядюшка! Плюс закономерность. Ведь Крч обслуживал Игора, обеспечивал его вином, да и клиентами тоже, «участниками заседаний клуба», говоря словами Лакатоша-младшего. Обслуживала его и Юлия Крчева. Этого я еще не успел вам рассказать. Более того, Юлия Крчева видела, как молодой Лакатош перетаскивал Бене Крча через забор. Видела, как Игор бросил его на дворе. Знаете, что она сказала? Пускай, мол, лежит, пьяная свинья, дождь приведет его в чувство! Да вот не привел! Умер Крч! Его смерть открыла много грязных делишек, дядюшка Калас!

Лейтенант Врана говорил долго, с азартом, посвящая Якуба Каласа в подробности, которых старшина на пенсии не мог знать. Тот внимательно слушал, ловил каждое слово. А это было нелегко. Волнение, постепенно охватывавшее его, было настолько сильно, что порой ему не терпелось обратиться к гостю с просьбой, чтобы тот замолчал, чтобы хоть на миг, хоть на секунду прервал свой рассказ, дал бы ему немного успокоиться и перевести дух. Но не хватило сил даже на то, чтобы остановить лейтенанта, движением руки прервать поток его слов, жестокую речь из тщательно подобранных фактов, подробностей, которые в корне меняли всю эту историю. Из обыкновенного несчастного случая, которым мог бы заниматься не один «любитель» вроде Каласа, она превращалась в большое уголовное расследование, достойное внимания бравых ребят из угрозыска, не только ловких и сведущих, но и самоотверженно доводящих каждое дело до конца.

Лейтенант наверняка многое бы еще порассказал и с основательностью спеца растолковал бы Якубу Каласу, где тот допустил ошибку, где был непоследователен, но в милицейскую машину, продолжавшую стоять перед домом, по рации поступило донесение. Один из патрульных сообщал, что перед «резиденцией» Лакатошей остановилась машина, молодой Лакатош сел в нее и разговаривает с водителем. Говорят они спокойно, явно не замечая, что за ними ведется наблюдение, милиционера не видят да и не могут видеть – он хорошо укрыт, по сторонам не оглядываются, чувствуют себя уверенно, кажется, о чем-то договариваются. Лейтенант Врана велел задержать машину, но в этот момент наблюдатель встревоженно доложил, что машина быстро отъехала и помчалась к шоссе, ведущему в окружной центр. Лейтенант чертыхнулся, Якуб Калас с интересом за ним следил: ага, милый, теперь и ты весь в работе, ругайся-ругайся, хороший милиционер на деле закаляется, только тут проверишь, чему тебя обучили в школе! Но Враны рядом уже не было, он вскочил в милицейскую машину и помчался к выезду из села. Прошуршали шины, и постепенно выветрилась бензинная вонь.

– Сообщите номер, марку и цвет автомобиля, – потребовал лейтенант и тут же связался с окружным отделением. Им овладело предчувствие, что дело, черт побери, вот-вот выскользнет из его рук, а ведь все шло так гладко, кто бы мог предположить, что этот мерзавец Лакатош отважится на риск. Гонок ему, видите ли, захотелось! Ну-ну, попользуйся свободой, голубок! Сбежать тебе захотелось – побегай! В эту минуту лейтенант Врана, пожалуй, даже ненавидел Игора Лакатоша, этого живучего паразита, жалкого эротомана, самозваного эксперта по психофармакологии и наркотикам, устроителя журфиксов, фрайера, перечеркнувшего все его планы! Лейтенант не заносился в мечтах, но на этот раз хотел отличиться. Быть может, потому, что в деле обнаружилось немало пикантностей, а значит, вокруг него будет много разговоров. Теперь же возникала опасность, что все волнующее и интересное потонет в самой обыкновенной, банальной погоне. А старый невежа Калас над ним еще и посмеется!

В то беспокойное утро в голове лейтенанта роилось множество мыслей. Якуб Калас, естественно, о них уже не знал. Он остался один. Слабость не покидала его, наоборот, одолевала все ощутимей, он нервно ходил по горнице – единственное укрытие, где он чувствовал себя сносно… В конце концов протянул руку к бутылке и отпил. Можжевеловка подействовала мгновенно, разлилась по желудку и нежно, приятно согрела. Какое-то время он ни о чем не думал, только наслаждался сладостной безмятежностью, напомнившей ему о молодых годах, когда он пил редко и тайком от отца. Старшина немного приободрился, и, хотя рассказ лейтенанта не выходил из головы, тягостное состояние больше не возвращалось.

Калас вновь хладнокровно раскладывал по полочкам полученную информацию, все, что успел рассказать лейтенант. Отпил еще глоток, дал себе волю… и тут же стал размышлять о том, как губит алкоголь человека, как дурно влияет на его поведение и умственные способности. Пусть, однако, моего любезного читателя не смущают недавние ощущения Каласа, вызванные можжевеловкой. Сделать глоток, доставить себе удовольствие – что тут плохого? Пагубным спиртное становится, лишь когда в нем стараются утопить разум, – вот какие мысли посетили в ту минуту нашего старшину. Ведь кабы не проклятое пьянство, Бене Крч был бы жив, а может, не было бы и сексарни, была бы в общем-то обыденная жизнь, как у тысяч, у миллионов людей, у миллионов обыкновенных, рядовых, дисциплинированных работников этого гигантского, мечущегося в противоречиях человеческого муравейника. Но все обстоит иначе: люди бражничают, пьянствуют, пьют беспробудно, теряют человеческий облик, превращаются в моральных и физических уродов, данные статистики свидетельствуют, что почти половина преступлений совершается под воздействием винных паров. Тот, кто напьется, становится смелее, сильнее, развязнее, самоувереннее, агрессивнее, забывает, что он человек. И Беньямин Крч, ей-же-ей, про это забыл, забывал каждый раз, когда набирался и шел к Лакатошам, чтобы за бутыль вина, которое Игор потом ловко превратит в денежки, насладиться неживыми изображениями женских прелестей, скопированными с недостижимых образцов красоты, которой в Юлии он уже не находил, да и вряд ли обрел бы у любой из женщин, еще способных лечь с ним в постель. А ведь Юлия тоже пила! Это известие больше всего поразило Якуба. Он-то, наивный, думал, что Юлия страдает, что ее губит, снедает одиночество, а она… Все не так, все и всегда не так, как ты себе представляешь, раздумывал старшина. Голова у него была ясная, холодная – все бывает так, как положено, у всего своя внутренняя логика. Юлия была из их компании, это он должен был понять сам. Сперва изменяла Бене с Филиппом Лакатошем, а когда у того подрос сын, заполучила и его, с ней он учился быть мужчиной, а ей доставляло удовольствие его молодое тело, его неопытность, ей нравилось забавляться с ним, видеть, как он беспомощен и неумел, побуждать его ко все новым наслаждениям и радоваться податливости этого юного, сильного и такого страстного юноши. А когда он привык к ней, когда стал слишком требователен, она оттолкнула его, он стал ей не нужен, ей уже никто не был нужен, с нее хватало пьяницы Беньямина Крча, вешать себе на шею другого такого же пьяницу она не захотела. Юлия была уверена, что молодой Лакатош развратится, все такие самоуверенные подростки со временем развращаются, а их «ученические» годы остаются лишь в памяти разумных женщин. Выгоды, которые для молодых людей вытекают из такого опыта, скорее идут им во вред, чем на пользу, но они этого не понимают, да и зачем понимать, главное – молодые женщины, которые позже достанутся им, в особенности женщины неопытные, уже не столкнутся с их неловкостью, а наоборот – будут удивляться искушенности своих партнеров. Вот оно как, Якуб Калас, вот чего ты никогда не знал, все отдав одной-единственной, которая в конце концов на тебя наплевала.

После еще одного большого глотка можжевеловки Якуб Калас сел к столу. Он сидел, свесив голову, ощущая невыносимую усталость, но мысль работала четко. Взвешивая положение Юлии Крчевой, старого Карницкого, взбалмошного Любомира Фляшки, Збышека, Алисы, председателя Джапалика, о котором лейтенант Врана тоже кое-что рассказал, да и остальных пока незнакомых ему завсегдатаев дома Лакатошей, он думал, сопоставлял факты, на первый взгляд не связанные, и они постепенно укладывались в мозаику, которая порой казалась безупречной. Ведь все эти малозначительные, ничтожные фигурки, затерявшиеся в утробе общества, имели особые приметы, которые их роднили, которые и позволяли сложить из них один мозаичный узор, одноцветный или хотя бы представляющий собой смесь близких цветов. Все они отдавались страстям, жестокие страсти владели их телами и душами, и они дружно им покорялись, можно сказать – сами их жаждали, с их помощью стремились избежать скуки повседневной жизни, внушали себе, что они живут более богатой, полной и свободной жизнью, чем другие, а может быть, и вообще ничего не думали – просто жили, подчиняясь инстинктам, отдаваясь на волю случая, как делали многие вокруг них. Не имели внутренних тормозов, поскольку никто им не привил соответствующих нравственных принципов.

Подобные рассуждения как-то объясняли Якубу Каласу действия людей, с которыми он сталкивался в последнее время; пожалуй, он даже смог бы их понять, но от ответственности за преступление это их не избавляло. И все же обычная железная логика ответственности человека за свои поступки, логика абстрактной справедливости его не удовлетворяла. Возможно, если бы он прочел Достоевского, ему было бы легче размышлять на эти темы. Но Каласу надо было додумываться до всего самому, а в собственных мыслях он не находил удовлетворительного ответа. «Я даже, кажется, полюбил кое-кого из этих людей, – пытался он разобраться в себе, – и еще буду жалеть, что им предстоит идти под суд. Поди, буду жалеть „артиста“ Фляшку и Алису… Но уж никак не Джапалика, это я знаю точно, в этом я уверен, ни Джапалика, ни Игора я бы не пожалел, они хитрые, дурные люди».

Так, сидя у стола, он и задремал.