Уже несколько недель не было дождя. Земля высохла и потрескалась, превратившись в серую пыль. Горячий ветер поднимал ее и носил клубами. Пыль садилась на поблекшие листья деревьев, на хилые, поникшие цветы. В полдень жара в городе становилась почти невыносимой. Люди, потные и нервозные, передвигались по улицам как тени, без конца хотелось пить и укрыться где-нибудь в холодке. С утра до вечера загоревшие купальщики осаждали озера и пруды. Вода в них постепенно высыхала. Мелел Дунай, превращаясь в речку; обнажившиеся на дне русла камни напоминали оскаленные зубы сдохшего зверя, от которых разило гнилью. Воду экономили и в открытых бассейнах меняли редко. Она была грязной, мутной, на поверхности плавали листья, травинки, кусочки древесины, на дне слоем осел хлор. Солнце палило нещадно, высушивая все вокруг. Скрыться от него было невозможно. Облегчение наступало только вечером, когда на город опускалась прохлада, хотя от асфальта и нагретой земли все еще исходило накопившееся за день тепло. В загородных кафе в потной испарине мужчины опрокидывали одну кружку пива за другой. Иногда по вечерам небо затягивалось густыми, темными тучами, и казалось, что ночью или под утро разразится наконец гроза. Но с рассветом тучи разгонял ветер, и ни одна капля дождя не проливалась на высохшую землю.
Городской парк раскинулся на возвышенности; вода туда не поступала, и старому садовнику приходилось самому таскать ее в гору. В одной руке у него была лейка, в другой — ведро. Отвернув кран, он терпеливо ждал, пока тонкая струйка воды наполнит их до краев. Затем поднимал. Мышцы рук сводила усталость, ладони потрескались, ныла поясница. Путь его лежал наверх, в ту часть парка, где росли цветы. С усилием поднимая ноги, он тяжело ступал по сухой, пыльной тропинке. Солнце мало-помалу клонилось к закату, и все застыло в душном, тяжелом мареве. Садовник был без рубашки, но все равно взмок от пота. Кругом стояла тишина. Шум города сюда не долетал, но не было слышно и птиц. Старику казалось, будто он под стеклянным колпаком, а уши ему заткнули ватой. По лбу стекал пот, во рту и в горле пересохло. На полпути он остановился, опустил на землю ведро с лейкой. Глубоко вздохнул и медленно распрямился. В глазах потемнело, потом зарябило. По телу пробежала дрожь, зашумело в голове. Зачерпнув ладонью воды, отхлебнул из нее, чуток проглотил, остальную выплюнул. Затем, набрав воды снова, смочил ею лоб, затылок и седую грудь. Малость полегчало.
Поднявшись повыше, увидел за забором на лавочке своего соседа. Тот сидел не двигаясь, положив руки на рукоятку мотыги и устремив взгляд на сухие грядки. Оба взглянули друг на друга и обменялись приветствиями.
— Опять тащите? — буркнул сосед. — Да земле этой воды — что пьянице глоток водки. Стоит ли так надрываться? Понять вас не могу!
Садовник сплюнул горячую слюну.
— Стоит, — ответил он. — Не полью цветы, они погибнут.
Сосед заерзал на скамейке.
— Тащи́те, коли силы есть, — буркнул он. — У меня уже нет. Жара всего меня иссушила. И меня, и грядки. Вот, полюбуйтесь!
Помидоры и перец завяли: солнце опалило им листья. Земля потрескалась.
— Черт его знает, когда будет дождь, — продолжал сосед, — черт его знает… — И, внезапно отшвырнув мотыгу в сторону, смолк и насупился.
Садовник нагнулся, поднял ведро и лейку, медленно выпрямился и продолжил свой путь.
— Ну и несите, — крикнул ему вслед сосед. — Все равно выдохнетесь, как и я. Да разве под силу человеку тягаться с такой жарищей, а?
Садовник шел, следя, чтобы ни одна капля не выплеснулась из ведра. Еще несколько таких дней — и он тоже сдастся. «Долго это не выдержишь, схватит усталость — и конец», — думал он на ходу, сгибаясь под тяжестью ноши. Толкнув ногой скрипнувшую калитку, вошел в парк; вид у него за эти дни стал совсем жалкий: трава поредела и пожухла, местами проглядывала серая земля и пыль. Вначале садовник поливал даже траву, но парк был большой, и на такую работу не хватило бы целого дня. Теперь он поливал только розы. Кусты роз были посажены вдоль дорожек, и садовник обходил один ряд за другим. Он наклонял лейку и смотрел, как тоненькая струйка воды, стекая по стеблям, тотчас же впитывалась в потрескавшуюся землю, и у корней оставалось едва заметное влажное пятно. Он понимал, что надо бы пройтись лейкой еще раз, но воды было мало, и потому переходил от одного кустика к другому, не задерживаясь. Розы пока еще переносили жару. Бутоны раскрывались, и по вечерам парк чудесно благоухал. Садовник любил розы больше всего. Между тем вода убывала. Лейка опустела, а он не полил и половины. Выпрямившись, садовник потер спину. Все тело ломило, колени дрожали, и руки, казалось, оттянулись до самой земли. Оглянулся назад, на пройденный участок. Земля под кустами была почти сухой, будто он ее и не поливал, а только прошел мимо с пустыми ведрами. На мгновение он подумал, что лучше бы все бросить, спрятаться куда-нибудь в тень, ведь никому и в голову не придет упрекнуть его в том, что он не заботится о парке. Да и людям уж не до того, чтобы только и делать, что принюхиваться к аромату роз. Но он знал, самое главное сейчас — не сдаться, не отступить, победить усталость. С минуту он отдыхал, потом, подняв ведро и лейку, спустился вниз тем же путем, по которому пришел. Ступал под гору, ведро раскачивалось в руке и временами ударяло его по ноге. Он чувствовал себя намного лучше, да и мускулы, казалось, стали крепче.
— Обещали грозу! — закричал сосед, едва завидев садовника. — По радио передавали — наверняка будет дождь. Кончайте поливать! Слышите? Будет гроза!
Замедлив шаг, садовник повернулся к соседу и взглянул на него. Тот сидел на скамейке, рядом лежал транзистор.
— Говорю вам, бросьте это дело, — снова крикнул сосед.
Но садовник продолжал спускаться вниз и, только пройдя какой-то путь, взглянул на небо: с запада оно затянулось тучами, но так случалось каждый вечер. А солнце палило все по-прежнему. Садовник приблизился к водопроводному крану, подставил под него ведро и лейку и пустил воду. На тучи он не надеялся. Напился, вымыл лицо, Грудь, руки. Наполнив ведро и лейку, поднял их, выпрямился и зашагал. Вначале он не почувствовал тяжести, но, как только пошел в гору, мышцы его напряглись, тело обдало жаром; снова одолевала слабость. Ноги стали подламываться, шагалось труднее, чем раньше. Сделав с десяток шагов, он вдруг опустил ношу на землю.
— Удивляюсь, зачем вы так надрываетесь? — услышал он издалека голос соседа. — К чему себя изнурять? Ведь это же не труд — каторга. Погодите! Обещали грозу!
Садовник с трудом повернул голову, но не увидел соседа: воздух дрожал и переливался всеми цветами радуги. Да, для такой работы он, пожалуй, и в самом деле уже слишком стар, но тотчас же ощутил радость, какую доставляет по весне земля — черная, влажная, плодородная, ароматная! Ее рыхлят и разравнивают граблями, делают посадки, и в благодарность человеку все живое буйствует, растет, жадно тянется к солнцу. Сад полнится ароматами. Пахнут цветы и земля. И человек чувствует себя творцом, работая и созидая.
Садовник глубоко вздохнул и взглянул на тучи: они словно застыли на небе. «Лучше надеяться на себя», — подумал он, наклонился, напряг мышцы, поднял ведро и лейку и двинулся в гору. За спиной услышал, как, орудуя мотыгой, злобствует и не унимается сосед:
— А потом, как свалитесь у этих своих роз, лучше не зовите на помощь… Слышите? Не зовите!
Садовник обернулся на голос, но, ничего не сказав, пожал плечами и продолжил свой путь. Он подымался вверх, как альпинист: ставил ногу, нащупывал твердую основу, наклонялся, переносил тяжесть тела… и каждая его клеточка трепетала от слабости. Земля ходила под ногами, ладони покрылись испариной. В голове шумело, жилы напряглись, пальцы свело, но он знал, что стоит их немного расправить, как ведро и лейка плюхнутся на землю, и он будет не в силах их поднять. И ему уже казалось, что они летят вниз, а вместе с ними — и он. Наконец садовник миновал калитку, остановился, опустил на землю свою ношу. Потом присел на корточки и напился прямо из ведра. Когда поднялся, с лица закапала вода, но он почувствовал себя сильным и уверенным. Усталости как не бывало. Подняв лейку, он начал поливать с того места, где остановился. Приходилось экономить воду, а та, едва касаясь земли, мгновенно впитывалась в нее. Когда лейка опустела, он перелил в нее воду из ведра и продолжил свою работу. Он ни о чем уже не думал, только заботливо поливал цветы, шаг за шагом приближаясь к концу посадок. Остатки воды вылил на последний куст. Потом убрал ведро и лейку в деревянный ящик, достал оттуда садовые ножницы и начал обстригать сухие веточки и пожухлые листья. Закончив работу, убрал в ящик и ножницы, сам сел на скамейку, оперся о деревянную спинку, закурил, вытянул перед собой ноги и сложил на животе руки. Он отдыхал.
Начало темнеть. Парк был пуст и в наступающих сумерках выглядел забытым миром, убогим и ненужным. Садовник курил, медленно выпуская клубы дыма. Им овладевало спокойствие. Докурив сигарету, он бросил ее на землю. Последние лучи солнца, пробиваясь сквозь листву, отбрасывали на его лицо желтую тень. Они уже не были такими горячими, но он почувствовал вдруг какое-то отупение и безразличие ко всему. Прищурив глаза, смотрел на парк, на кустики роз и ощущал себя маленьким, никчемным, нелепым с этим своим тасканием воды для поливки, бессильным против круглой раскаленной бестии, передвигавшейся по небу. Ему вдруг захотелось плюнуть на солнце, да в горле пересохло. На мгновение им завладела апатия — все усилия его бесплодны, любой протест ничтожен, да и сам он — старый, ни на что не годный человек, жизнь которого коротка, в то время как все вокруг: солнце, деревья, трава, вода — вечны и бесконечны в своих таинственных превращениях. Теперь он никуда не спешил. Нечего было делать, не о чем было думать.
Стемнело. За холмами еще виднелись розоватые облака и кусочек ярко-голубого неба, а с противоположной стороны потянулись тяжелые черные тучи. Подул ветер, воздух наполнился дыханием приближающейся грозы. Но садовник не верил ни тучам, ни ветру. Заложив руки за спину, он медленно прохаживался по дорожкам вдоль рядов роз, иногда наклонялся, трогал траву и землю, вырывал два-три стебелька и растирал их на пальцах. Потом следовал дальше. Сумрак уже окутывал предметы, размазывал контуры деревьев, ложился на траву. Садовник обошел парк и снова почувствовал себя уставшим и обессиленным. Тяжело дыша, он опустился на траву возле роз и стал пристально разглядывать бутоны, высыхающие листочки, тонкие с шипами стебельки. Они увядали, погибали, ничтожная толика воды им мало что дала. Ветер усиливался. Он разбрасывал и крутил в воздухе опавшую листву, сухие сучья, сгибал ветки, срывал лепестки с бутонов роз. На западе еще проглядывала узкая светлая полоска неба, а вокруг уже нависли густые черные тучи. Садовник обхватил руками колени и широко раскрытыми глазами уставился в землю. Чувствовал, что именно сейчас его по-настоящему одолела усталость. Попытался встать, но ноги не слушались, и он остался сидеть. Никогда до этого он не ощущал себя таким бессильным, беспомощным, безразличным ко всему. Да, он проиграл. Ветер меж тем усилился и стал холодным, он склонял розы почти до самой земли, подымал пыль и танцевал с ней в порывистых вихрях. Иногда на землю срывались первые несмелые капли дождя, но садовник не замечал этих редких капель. Он сидел и клонился старым телом, словно и его покачивали порывы ветра. Но ему было все равно. Вдруг блеснула молния, и вслед за ней прогремел гром; тучи разверзлись, словно пасть сказочного чудовища; хлынул дождь, внезапно и сильно; большие теплые капли забарабанили по земле.
«Надо поставить бочку для воды», — вспомнил садовник. Он поднялся и нетвердой походкой побрел к садовому ящику, за которым была укрыта железная ржавая бочка для дождевой воды. Бочка уже давно не использовалась по назначению и была забита всяким хламом. Садовник принялся быстро выбрасывать из нее куски дерева, старые тряпки, потом наклонил бочку и выкатил ее под дождь. «Наконец-то! — бормотал он. — Вот и разразился этот проклятый дождь». Он подложил под бочку камешки, чтобы она стояла прямо. Капли тотчас же застучали по дну, и через минуту он услышал, как они уже бьют по поверхности воды. Дождь все усиливался, хлестал по земле; ветер гнул розы и срывал с них лепестки. Садовник стоял недвижимо. Не замечая холода и не чувствуя усталости, он вытянул вперед руки и подставил дождю лицо; он глотал воду и широко раскрывал глаза. Ему казалось, что все вокруг кружится вместе с ним и что тучи низвергаются прямо на него. Он шире расставил ноги, чтобы удержать равновесие, но земля кружилась все быстрей и быстрей. Не в силах устоять на ногах, он медленно опустился на колени. «Ладно, — бормотал упрямо, — пусть так… Зато я показал им, как надо работать!» Потом он тяжело запрокинулся на спину и остался лежать среди поломанных роз, чувствуя себя и дождем, и стихией, которая поила страждущую землю, и всем, что рождалось в ней и олицетворяло жизнь.
Перевод со словацкого Н. Осецкой.