— Видимо, вас хотели убрать как свидетеля, — предположил полковник Кожевников, глядя Баскакову в глаза. — Кстати, познакомьтесь, это журналист Леонид Берестов. У вас с ним схожая судьба. Его тоже, как и вас, хотели взорвать, но спасла его от смерти та же женщина, что и вас.

— Даже так? — удивленно вскинул брови скрипач и протянул Берестову руку.

— Его так же, как и вас, — продолжал полковник, — продали на тот же ликероводочный завод под Рязанью и даже поставили на ту же работу по мытью бутылок. С единственной разницей: ему не успели внедрить микрочип, поскольку мистер Ричард срочно вылетел в Лондон. Но к концу недели он должен вернуться с новой партией лекарств. И там, в лекарствах, должны быть спрятаны микросхемы.

Баскаков достал из кармана маленький целлофановый пакетик и положил перед полковником на стол.

— Вот они, микрочипы. Я их лично вырезал скальпелем.

Полковник, эксперт и журналист склонили головы над пакетиком в котором поблескивали два крошечных золотистых шарика, величиной с жало шариковой ручки.

— Отлично! — воскликнул полковник. — Теперь хоть будем знать, как они выглядят! Такие крохотные, а волю человека поражают намертво…

— Их можно закатать в таблетку хоть десяток, — произнес эксперт, разглядывая микрочипы через увеличительное стекло. — Таможенников нужно серьезно подготовить.

— Подготовим. Время есть, — произнес полковник. — Вы расскажите, Антон Павлович, как вам удалось вырезать эти шарики, а перед этим — выйти из-под их власти. Насколько мне известно, самостоятельно это невозможно.

— Я сразу догадался, что мне под кожу загоняют микросхемы, — пояснил Баскаков. — Кое-что я об этом знал. Я как раз накануне прилетел из Лондона и слышал кое-какие разговоры. После того как мне сделали уколы, мое сознание стало как чистый лист бумаги. Это сейчас я сознаю, а тогда, конечно, не сознавал. Себя я сознавал только моющим бутылки. Знаете, даже в мыслях не было, что у меня до этого была какая-то другая жизнь. Во время мытья бутылок я, естественно, промокал с головы до ног, а, поскольку работа нелегкая, еще и потел. Я часто выходил во двор за ящиками и, видимо, меня прохватывало на сквозняке. И когда я чувствовал, что заболевал, — в мое сознание прорывались фрагменты прошлого. Я сразу сообразил, что это происходит со мной из-за того, что я простужаюсь: чем больше у меня поднималась температура, тем отчетливее я осознавал, что я — это не только тот, кто моет бутылки. Это как во сне — накатывает, оставляет впечатление и уплывает.

— Совершенно верно! — вмешался эксперт. — Температура тела более тридцати восьми и пяти временно выводит микрочип из строя. Но, наверное, трудно заболеть, потому, что в схеме дана установка на здоровую температуру?

— Верно. Мне пришлось постараться, чтобы капитально простудиться. Но после того как я простудился в первый раз, я вдруг вспомнил, кто я на самом деле, и стал понемногу простужать окружающих. Не знаю, сколько прошло времени, но постепенно это стало у всех обязательным ритуалом: чуть-чуть вспотеть и сразу выходить на ветер. Двор, кстати, плохо охранялся. За нами почти не присматривали. В основном нашими действиями руководил голос изнутри, но мы постепенно научились его не бояться. А потом однажды после работы я заметил, что дверь в нашу казарму оставили не запертой. Ее часто оставляли не запертой, но к этому времени во дворе были сильные ветра и болели почти все. Я поднял всю казарму, мы выломали ворота и побежали в лес. Вскоре мы выбежали на железнодорожную станцию, там стоял товарный состав. Мы залезли в него, кто в тамбур, кто на крышу и доехали до Москвы. В Москве нас стала забирать милиция.

— Это было в прошлом году, в феврале? — спросил полковник.

— Кажется, да.

— Так вот откуда в Москве появилось столько пропавших ранее людей, которые ничего не помнят. Продолжайте!

— Меня тоже схватили. Но не милиция. А те же самые ребята, которые меня похитили весной. Мне снова надвинули на глаза шапку, заклеили рот и связали руки. Снова меня куда-то везли, и я всю дорогу повторял про себя как заклинание: «Вспотеть и выйти на ветер». Дальше помню очень смутно. Кажется, я снова видел того же англичанина, который собирался загнать в меня еще два чипа. Но тут мы стали с ним о чем-то спорить. Больше я не помню. Но отложилось в сознании, что он мне не делал укола. И вот через некоторое время я снова осознаю себя. Но уже не в качестве рабочего ликероводочного завода, а в качестве воина какого-то клана. Все было так же, как и в первый раз. Я не помнил своего прошлого, и мне казалось, что я всю жизнь в этой банде. Мы обитали в лесу, в каком-то доме. Спали на нарах. Нас было около двадцати человек. Команды отдавал внутренний голос. Мы целыми днями дрались, изучали приемы, с оружием и без. Драка с подсобными предметами и голыми руками. Мы запоминали болевые точки на теле человека. Сначала били чучел, потом друг друга. Наши хозяева ставили особую задачу: отключать противника одним ударом.

— Вы помните хозяев? — спросил полковник.

— Нет. Все лица их размыты.

— Сколько их было?

— Трое. Но больше всего мы боялись высокого в шляпе и длинном пальто. Лица не помню. В памяти отложились только очки без оправы, шляпа и тонкие черные усики. Итак, я снова не помнил, кто я, но каждый раз, когда я потел, я стремился встать на сквозняк. Меня за это наказывали. Но однажды я заболел. Причем сам не знаю как. Мне измерили температуру, дали выпить аспирин, укутали в три одеяла и оставили одного. Как только я вспотел, я выбежал босиком во двор и вдруг четко вспомнил, как иностранец мне делал укол в ладонь. Я догадался, что он ввел под кожу микрочип, который не дает мне вспомнить прошлое. Я залез в дом через открытую форточку. Сами-то мы жили в подвале и в доме никогда не бывали. Я пробрался в ванную, нашел там лезвие и располосовал себе ладонь. Насколько помню, я без особого труда извлек из ладони микрочип и хотел располосовать себе лоб, но тут услышал, что к дому подъехала машина. Я быстро смыл кровь, сунул лезвие на место и тем же путем через форточку выбрался во двор. Потихоньку пробрался в подвал и лег на свое место. Никто ничего не заметил. На следующий день я внезапно выздоровел и снова про все забыл. Вспомнил некоторое время спустя, когда нас вдвоем послали на какую-то загородную дачу «пришить» хозяина. Мы подъехали к этой даче. Мой напарник зашел в дом, а мне мой внутренний голос приказал следить за улицей. И вдруг, как сейчас помню: опускаю стекло, ветерок обдувает мой потный лоб и вдруг я ясно вижу, как мы идем с мамой мимо фонтана в Большой театр. Сразу же мелькнула мысль, что нужно бежать. Я не долго думая завел машину и поехал знакомой дорогой в город, а когда проехал милицейский пост, завернул на вокзал. Это было нелегко. За все время пути внутренний голос трижды спрашивал, спокойно ли на улице. Я отвечал, что все нормально.

— Вы отвечали вслух? — спросил эксперт.

— Вслух! — кивнул Баскаков. — Насколько я понимаю, микрочип еще не в силах считывать мысли.

— Куда же вы поехали?

— В сторону железнодорожного вокзала. Когда я к нему подъехал, внутренний голос приказал мне зайти в дом и бесшумно вырубить охрану. У напарника что-то не получилось. Мне стало страшно. Во мне боролись два «Я». Один хотел немедленно вернуться и выполнить приказ внутреннего голоса, другой требовал, чтобы я бежал. Последнее, что я помню: это название города над зданием вокзала: «Казань». Как я очутился потом на Казанском вокзале в Москве, не имею представления.

— То есть вы уверены, что все это происходило в Казани? — спросил полковник.

— Уверен.

— И можете показать то место, где вас готовили в боевики?

Баскаков задумался.

— Право, не знаю… — произнес он тихо. — Хотя, пожалуй, если я сяду за руль, то от вокзала запросто найду тот дом, куда нас посылали. А уже от того дома могу найти то место, где мы жили. Оно находится в пятидесяти минутах езды…

— Этим мы займемся завтра. Продолжайте! Итак, вы не помните, как оказались в Москве на Казанском вокзале.

— Совершенно верно. Себя я осознавал, но не очень четко. Единственное, что я знал наверняка: мне нужно опасаться стриженых парней в черных куртках. Три дня я прожил на этом вокзале, а потом увидел женщину. Когда я взглянул в ее глаза, то понял, что в них мое спасение. Не знаю, как я осмелился подойти к ней. Я спросил: что это за город? Она вместо ответа велела идти за ней. Я мало чего понимал. Но знал, что прежде чем что-то вспомнить о себе, я должен капитально простудиться. Как только представился случай, я тут же полез в ванную, распарился и вышел на балкон. Потом я пошел на улицу в одной рубашке, побродил по пустынным местам и вдруг ясно вспомнил, как работал на ликероводочном заводе. Дальше вы знаете: я вернулся в квартиру с твердым намерением избавиться от микрочипа во лбу. Я запланировал вырезать его ночью, но тут неожиданно в квартиру ворвались эти парни. Нам удалось отбиться и убежать. Мы угнали машину, и моя память на автопилоте привезла нас на мою собственную дачу. Там я нашел скальпель и вырезал микрочип, чем очень напугал Маргариту. Ну а дальше вы знаете. Мы вернулись в город и поставили машину на прежнее место.

— При этом на вашу спутницу было совершено еще одно нападение?

— Было. Но нам опять удалось отбиться.

Полковник едва заметно усмехнулся, а эксперт спросил:

— Что же стало с вашей памятью?

— Как только я вырезал микрочип, тут же почувствовал огромное облегчение. Будто пелена спала с глаз. В этот же вечер я вспомнил детство, двор в Сретенском переулке, своих родителей. Вспомнил, как учился в консерватории. Но окончательно все вспомнил, когда увидел жену…

Взгляд Баскакова задумчиво уперся в стол. Эксперт что-то пометил в своей записной книжке. А полковник сказал:

— Ну что ж, Антон Павлович, вы очень многое прояснили. Во-первых, стало ясно, откуда в феврале девяносто девятого появились в Москве пропавшие ранее люди. Во-вторых, теперь мы знаем, что волю пострадавших блокируют внедренные под кожу микрочипы. В-третьих, нам стало понятно, что зомбирование людей в России поставлено на поток. Одних зомбируют для черной работы, других — для убийств. Зомбированный киллер самый дешевый и самый эффективный. Если так пойдет дальше, братков скоро не будет. Их всех отстреляют киллеры с чипами во лбу. Их, видимо, уже достаточно много. При помощи только одной Сверилиной было зомбировано более двухсот человек. Я думаю, со временем мы всех их выявим и разблокируем. Но вся беда в том, что таких, как Сверилина, в России сотни. Они тоже зомбированы. Кстати, — поднял палец полковник, — теперь понятно, что смерть Сверилиной не связана с ограблением. Ей дана была установка покончить жизнь самоубийством — за то, что она выболтала механизм внедрения микросхем. Отсюда понятно, кто и почему заказал Берестова. Но вот что мне по-прежнему неясно, — вздохнул полковник, поднимая глаза на Баскакова, — за что вас хотели убить, Антон Павлович?