У Ричарда были важные дела, требующие его внимания, но вместо того чтобы углубиться в гроссбухи и контракты, он мерил шагами библиотеку, преследуемый образами Ли и жеманного молодого хлыща, уютно сидящих вместе на диване.

Пальцы сжались при этом воспоминании, руки вздулись от напряжения. Ричард не расслышал их слов, но нежное выражение на ее лице зажгло в душе ярость, которую можно было описать лишь как неразумная ревность.

Он не мог придумать никакого другого оправдания тем дурным мыслям, которые теснились у него в голове. Неужели Ли не лучше всех остальных представительниц своего пола? Неужели думает наставить ему рога в его собственном доме?

Холодная логика говорила, что это крайние мысли. Ли не сделала ничего, что бы подтверждало его подозрения. Мальчишка узнал, что женщина, которую он любит, вышла за другого. Разумеется, он расстроен. Разумеется, она старается утешить его, но холодная логика не останавливала желания Ричарда ворваться туда и разорвать щенка на куски.

Только сознание, что у него нет оправдания за шпионство, наконец, заставило Ричарда уйти. Он не шпионил. Дверь была открыта. Он просто повернул голову, проходя по коридору, и волей-неволей увидел их вместе. Он не виноват.

Ричард потер руками лицо, чтобы заглушить стон. Он и вправду тронулся умом, ибо теперь рассуждает, как Джеффри. Нужен свежий воздух, чтобы проветрить голову.

Открыв окно, Ричард краем глаза уловил на террасе какое-то движение. Он отодвинул в сторону тонкую муслиновую занавеску и вытянул шею, чтобы лучше видеть.

Ли и Элисон, держась за руки, не спеша шли к дому, каждая держала в руке по букету цветов. Букет Элисон больше походил на пучок поломанных стеблей и придушенных цветочных головок, чем на что-то хоть отдаленно напоминающее цветы. Они подошли достаточно близко, чтобы Ричард мог слышать их голоса. Элисон болтала без умолку. Ли взъерошила ей волосы.

Обе засмеялись. Нежный, женственный голос Ли, сливающийся с детским хихиканьем, застиг Ричарда врасплох, перехватив дыхание, выпуская опасно соблазнительные мысли из их темницы. Ли опустилась на колени и заключила девочку в объятия, а Элисон прижалась к ней так крепко, что цветы выпали у нее из руки.

Ричард затаил дыхание. Эта материнская сцена породила такую волну желания, которой он никогда еще не знал. Не физического желания, а тоскливой жажды присоединиться к этой счастливой группе.

Мать, отец, ребенок… семья.

Глупые, глупые мысли.

Счастливых семей не существует, за исключением тех выдуманных историй, которые Ричард сочиняет дня Элисон, когда укладывает ее в постель.

И все же насколько иной была бы жизнь Элисон, если б ее матерью была Ли. Он видел искреннюю любовь, которую Ли изливала на Элисон, видел в этом объятии, видел в улыбке.

В этот момент Ричард понял, что его дети будут осчастливлены редким и особенным даром: материнской любовью. Вслед за этой мыслью пришел образ Ли с большим животом, в котором растет его ребенок. Эта картинка наполнила Ричарда чисто мужским удовлетворением и первобытным, примитивным порывом идти создавать этого ребенка – немедленно!

Силы небесные, прилив желания застиг его врасплох, бросив в пот. Это плохо, очень плохо. Они женаты не более двадцати четырех часов, а она уже тревожит его мысли, мешает работать и заставляет тосковать о таком будущем, которого, он знал, никогда не будет, потому что оно не существует.

Здравый смысл велел ему держаться на расстоянии. Ни к чему воскрешать давно забытые мечты.

То, что мертво, лучше оставить похороненным.

Ричард прошагал назад к столу, схватил приходно-расходную книгу и попытался заняться подсчетами. По мере того как минута тикала за минутой, порыв найти ее становился невыносимым. Ричард хотел…

Хватит думать о ней! Ему нужно сосредоточиться на этих цифрах. Он перевернул несколько страниц, вернулся к началу, затем вскочил на ноги и зашагал прямо к ее комнате.

Вот и вся его решимость держаться на расстоянии. Он желает ее. Она нужна ему. И, видит Бог, он ее получит.

Отведя Элисон в детскую, Ли направилась к своим покоям. Повернув за угол, она увидела Ричарда, который стучал в ее дверь, и эхо его стука отскакивало от обшитых дубовыми панелями стен.

Горячая краска залила щеки, когда Ли подошла к нему. Она ничего не сказала. Он тоже. Воздух вокруг них, казалось, сделался неподвижным, безмолвным, заряженным напряжением, пронзительный взгляд Ричарда медленно продвигался по ее лицу.

Ричард не пошевелился, даже не притронулся к ней, но она чувствовала себя опаленной, будто стояла слишком близко к огню.

Когда он поднял руку и провел костяшками пальцев вдоль скулы, у Ли из горла вырвался стон. С ответным стоном он притянул ее к себе, сильными руками обхватив за бедра, прижимаясь неистово, ртом находя ее рот и на ощупь отыскивая ручку.

Ли льнула к нему с тем же пылом, когда он втащил ее в комнату и ногой захлопнул дверь. Он держал ее лицо в ладонях, и, зажатая между его грудью и стеной, Ли оказалась окружена его жаром, его запахом, его властным присутствием.

Стремясь поскорее почувствовать жар его тела, прижимающегося к ней, она стащила сюртук с его плеч, развязала шейный платок. Ричард улыбнулся, и она засмеялась, а потом затрепетала, когда он быстро избавил ее от платья и корсета. Ладони скользнули вниз по ногам, и он наклонился, чтобы снять с нее туфли. Он присел перед ней на корточках, обхватив одной рукой за лодыжку, и замер не шевелясь на долгое, ужасно долгое мгновение. Дыхание толчками вырывалось из горла, пока Ли ждала его прикосновений, изнывая от желания.

Сжав руками край рубашки, он потянул ее вверх, своим горячим дыханием опаляя кожу. Ли ахнула, ноги задрожали. Он втиснул плечо ей между ног, раздвигая колени, давая место своим рукам, губам и языку. Судорожные всхлипы вырывались из ее горла.

Мягкие волосы Ричарда щекотали бедра. Он продвинулся выше, рассылая невыносимую дрожь по ногам. Судорожно вздыхая, чувствуя, как нестерпимо нарастает жар внутри, Ли потянула его рубашку, побуждая заключить ее в объятия.

Успокаивающее бормотание было его единственным ответом. Он продолжал свое медленное мучительное путешествие вверх по ее телу.

Наконец он добрался до груди, неторопливо обведя соски и с рыком, терзая ее каждым втягивающим движением губ, рассылая ответное напряжение к низу живота и в лоно. Его рубашка тоже исчезла, и он увлек Ли к кровати.

Живот его был тугим и узким, бронзово-золотистым в угасающем свете. Волосы, такие же черные, как и на голове, покрывали грудь, стрелой сужаясь книзу и уходя под бриджи.

Когда он завозился с пуговицами, Ли подняла взгляд, захваченная шаловливой улыбкой на его губах и дьявольским блеском глаз.

А потом уже не осталось места ни для сомнений, ни для мыслей, ни для страхов. Был только Ричард, двигающийся над ней, скользящий в нее, нашептывающий греховно-порочные слова ей на ухо.

Это было горячее, дерзкое, отчаянное желание. Быстрое утверждение прав, страстный жар.

Она пылко прильнула к нему, вонзаясь пальцами ему и руки, ее губы двигались по его плечам, шее. Мышцы живота сжимались, груди ныли, а ноги дрожали, она обвила их вокруг Ричарда, принимая его в свое тело. Напряжение росло, поднималось до немыслимых высот, и он задрожал и прижал ее к своей груди, зарывшись лицом ей в волосы.

– Я люблю тебя! – вскрикнула она ему в шею.

Он застыл, одеревенел над, ней. Даже шелест дыхания не достигал ее ушей. Единственными звуками, которые она еще слышала, были бешеный стук ее сердца и эхо слов, повисших в знойном, тяжелом воздухе.

Когда, наконец, он приподнялся на руках и взглянул на нее своими невыносимо черными и холодными, как гранит, глазами, даже звук ее собственного сердцебиения стих, не осталось ничего.

Желваки заходили у него на шее. Он стиснул челюсти с такой силой, что зубы просто чудом не треснули.

– Никогда больше не говори этого. Ты меня слышишь?

Ли не могла вымолвить ни слова, иначе дрожащий голос выдал бы ее растущее страдание. Губы покалывало.

Она сжала их. Она не заплачет. Она не станет позориться еще больше.

Их глаза встретились. Черты его смягчились.

– Ли, прости. Я не хотел обидеть тебя. – Его голос звучал странно, отдаленно, словно он вырывал его из своей груди. – Я постараюсь быть тебе хорошим мужем, но больше этого я не могу предложить.

Его руки вонзились ей в плечи.

– Проклятие, не смотри на меня так. Ты молода. Ты еще не знаешь, что любовь – это миф, фантазия, выдуманная поэтами для романтических девушек.

Ли обнаружила, что ее голос может преодолеть ком в горле.

– Пожалуйста, не трудись. Ты выразился более чем ясно. А теперь, когда нам больше нечего сказать, не мог бы ты уйти?

Что-то вспыхнуло в его глазах, что-то дикое и опасное, как в глазах тигра, запертого в клетке.

– Есть еще кое-что, – сказал он голосом низким и холодным, царапающим ей кожу. – Ты больше не будешь принимать джентльменов в этом доме. Ясно?

Он рывком встал с кровати и вышел через соединяющую их комнаты дверь.

Ли закрыла глаза и свернулась калачиком на постели. Вот и конец мечтам о любви.

Утром он уехал. Был вызван в Йоркшир по срочным делам имения, если верить коротенькой записке, оставленной на прикроватной тумбочке. Он подписался просто «Сент-Остин».

И все. Ничего больше. Такая холодная, такая безличная записка. Когда же он заходил к ней в комнату? Как она не услышала? Ли могла бы поклясться, что за всю ночь не сомкнула глаз, не в силах забыть его резкие слова.

Как ни странно, но она не плакала, наверное, слишком оцепенела.

Слишком была ошеломлена. Слишком снедаема горем.

Утром она даже умудрилась заняться своими обязанностями: встретилась с домоправительницей, чтобы просмотреть опись белья и посуды, с поваром, чтобы составить меню на неделю, с Харрисом, чтобы организовать переделку своих комнат. Она организовала доставку в приют миссис Бристолл, выпила с Элисон чаю на воздухе, что, похоже, являлось ежедневным развлечением. Ужасно хотелось навестить тетю, но Ли боялась, что Эмма разглядит за напускной веселостью ее истинные чувства и начнет беспокоиться за нее.

Единственная свеча на письменном столе не спасала от туч, быстро закрывающих солнце. Внезапный порыв ветра ударил дождем по окнам и загрохотал ставнями. Резкий, неистовый и непредсказуемый, точно как Ричард.

Ли была рада, что он уехал. Ей не хотелось видеть его, не хотелось говорить с ним. И больше всего ей не хотелось, что бы он дотрагивался до нее. Ибо, окажись он в этот момент здесь, она вряд ли сумела бы устоять против неодолимого влечения, которое горело между ними. Теперь она хорошо понимала, что такое желание.

Как оно заставило ее сестру даже за пределами брачных уз отдаться мужчине, которого она любила. Как заставило Ли любить мужчину, желать мужчину, нуждаться в мужчине, который считает себя неспособным на ответную любовь.

Что же произошло, что сделало Ричарда таким циничным? Что стало причиной угрюмых складок, залегших вокруг рта? Отчаяния, которое пронизывало голос? Холодной пустоты глаз, говорящей о такой сильной боли? Кто причинил ему эту боль в прошлом? Боль настолько невыносимую, что он закрыл свое сердце, похоронил все чувства и эмоции, отверг надежду, поклявшись никогда больше не любить?

По крайней мере, так думает он.

Ли же считает иначе. Она любит его. Она знает это так же верно, как то, что сердце бьется у нее в груди, но она не будет обременять Ричарда словами. Он прав. Он ведь на самом деле не хотел жениться на ней, не просил ее любви. Ее презренный отец каким-то образом принудил его к этому браку. Когда-нибудь она непременно узнает, как отцу это удалось. Но не сейчас. Сейчас она должна найти средства вернуть своего мужа к жизни и исцелить его душу. Она пока еще не знает, как сделает это, но битву проигрывать не собирается.