— Привет.
Больница давно погрузилась во тьму, лишь редкие пятна света разгоняли мрак в общем коридоре. Я давно дремала, утомленная насыщенным днем и тысячами мыслей, атакующих пребывающий в прострации мозг, а потому и не заметила появление не мертвого.
— Привет.
Прошелестев в ответ, вгляделась в темные глубины кресла, отмечая прижатые к постели колени, и руки на них опирающиеся.
— Что ты здесь делаешь?
— Не рада? — мужчина придвинулся ближе и я смогла различить лицо, испещренное мазками тени и полутени. Странное зрелище. Скулы казались острее, подбородок жестче, губы тоньше, а вот глаза, утопающие в черных провалах — ярче.
— Не знаю… Скажи, зачем ты это сделал?
— Что? — Марк снова спрятался в тени.
— Показал свою жизнь?
Мужчина хмыкнул и, поднявшись, прошелся по маленькой комнатушке.
— Мне показалось, ты хотела это видеть.
— Это?
Перед глазами пронеслись самые яркие моменты жизни и смерти, чужой жизни и смерти. Тело непроизвольно вздрогнуло, и я замотала головой.
— Нет… Я…
— Я уже понял, что «нет», — в приглушенном голосе мужчины явно слышалась насмешка, вот только над кем? Надо мной? Над собой? Над… нами?
— Марк, я…, - и почему это вдруг я хочу оправдаться? Почему почувствовала себя неловко, как будто бы обидела его? Я? Его? Да что за бред! Это же он сравнивал меня с другими, это же он! Он!
— Я просто хотела тебя обнять!
Ну и поцеловать, что в этом плохого? Но последнего я ему не сказала, хотя по услышанному хмыку можно было догадаться, что он понял, что на «обнять» я не остановилась бы.
Зажмурившись, скрипнула зубами, а потом, мысленно чертыхнувшись, внезапно расслабилась. А гори оно все ясным пламенем! Я была не в себе! Я опять умерла, ну почти! И не могла выбраться оттуда! Да у меня помутнее рассудка! Временное! Надеюсь… Подумаешь якорь! Да зачем он нужен? Мне и Макса хватит за глаза… И вообще я девочка самостоятельная, вон даже оказывается так недостающие мне метры в наличии имеются. Красота!
Пока я накручивала себя и выискивала в действиях Марка второй и третий смысл, он решил меня удивить.
— Кстати, помнишь наш разговор о слиянии? Так это было оно.
— Что? — ошарашенно выдохнув, я даже чуть приподнялась на кровати, в глупой надежде заглянуть в его глаза, но этот паразит стоял вполоборота, почти спиной и как ни в чем не бывало вглядывался в окно.
Вот это было слияние? Это к нему стремился Глеб? Но зачем? Зачем ему знать подробности моей смерти?
«Я стану сильнее… Откроются новые возможности…» Мысленно передразнив временного жениха, так же мысленно взвыла, он что, совсем с головой не дружил? Какие возможности? Какие способности? Что-то я в себе ничего сверхъестественного не нахожу!
Схватившись за голову, неожиданно поймала взгляд Марка, рассматривающего меня через темное стекло.
— Вот это было объединение? Но… Глеб…
Слов не было, и я просто покачала головой.
— Глеб идиот, — мужчина усмехнулся и повернулся ко мне. Казалось, он был расслаблен, но это только казалось. Уголок рта дернулся, а глаза еле заметно прищурились впиваясь в меня. Спрятав руки в карманы, не мертвый наклонил голову на бок. — Он не понимает сути.
— А ты? — я вскинула голову и удовлетворенно кивнула увиденному. — Ты понимаешь? Да? Расскажи!?
— Мариш, ты ведь умная девочка, ты и сама все прекрасно поняла.
Хмыкнув, упала на подушки и обняла себя руками.
Поняла? Наверное, если то, о чем я думаю — правда, то я все поняла. Вот только зачем?
— Значит нет никаких усиливающихся возможностей, нет всей этой непонятной мути, на которую надеялся Глеб. Нету, да?
— Нет, — мужчина отрицательно качнул головой.
Хмыкнув, недоверчиво кивнула, а потом усмехнулась и внезапно для себя расхохоталась, сквозь смех выдавливая похожие на слова мычание:
— А он до сих пор не знает, да? Он думает…
От нового приступа смеха меня согнуло пополам, а я все не оставляла попыток высказаться о парне. Подумать только! Он все надеется на могущество! Ведь и вправду идиот. Но от того, что я потакала этому идиоту, и сама думала о подобном… Сама такая же…
Смех прошел, и я с удивлением заметила на щеках слезы, Марк, и до этого не отличающийся четкостью и вовсе поплыл, растворившись за пеленой слез.
Вот почему у меня все не так как у людей? Ведь я не прошу многого. Просто обычной жизни, просто обычных друзей и нормального парня. Просто… Что со мной не так?
Всхлипнув, заревела навзрыд, некрасиво размазывая бегущие слезы, непрестанно икая и безрезультатно пытаясь что-то сказать обнявшему меня Марку.
— Тш-ш-ш. Все будет хорошо, — подтянув мое тело к себе и прижав к широкой груди, мужчина укачивал меня словно маленькую. — Послезавтра я тебя заберу и…
— Нет, — всхлипнув, забилась в его руках. — Нет!
— Мариш? Мы кажется решили этот вопрос, ты сама решила. Там… Когда попросила…
— Нет!
Вырвавшись, схватила и прижала к себе подушку, отгораживаясь от нависающего надо мной тела.
— Что опять не так?! — со стоном отпустив, он поднялся и взлохматил полосы. — Марина, что? Я понимаю, у тебя стресс, тебе надо успокоиться, но мне показалось…
— Нет, — повторяя одно и то же слово я как китайский болванчик мотала головой.
— Что «нет»? — сложив руки на груди, он посмотрел на меня исподлобья.
Но я плевать хотела на его раздражение. На тот момент я была уверена в своем решении: жить, наконец, как взрослый человек, без оглядок и без страховки. Я не хотела снова плыть по течению, и желание стать самостоятельной показалось единственно верным и правильным.
Закусив губу, упрямо приподняла подбородок в попытках мысленно донести свое состояние. Жаль, что этого я не умею и пришлось обходиться по старинке, судорожно подыскивая слова, объясняющие мою позицию.
— Поня-я-ятно, — протянув и недобро сверкнув глазами на мои потуги, мужчина выдохнул и, на мгновение замерев, хмыкнул: — Значит, так ты это видишь?
— Марк, я просто хотела…
— Я тебя понял. Хорошо. Выздоравливай. Твои вещи и учебники я пришлю, — тихонько прикрыв за собой дверь, он ушел, а я осталась, судорожно хватая воздух широко открытым ртом, пытаясь при этом не разреветься.
Да что ж такое, то? Я просто попросила о самостоятельности, о желании пожить отдельно, о желании обо всем подумать и разобраться! Что в этом плохого? И почему он меня не понял!?
Кулаки сжались и со всей силы ударились по кровати.
И почему я снова должна оправдываться!? Почему? Что плохого в здравом предложении «я хотела бы съехать и пожить отдельно?» и в словах «я не Манечка, и тем более не Мариета, и мне не нравится, что ты видишь их во мне». Что плохого?
Я еще долго лежала в темноте и больными глазами всматривалась в белеющий над головой потолок. Сон не шел, как впрочем и правильные мысли, лишь на душе был раздрай, и я отчетливо ощущала, как рвется цепь моего ржавого якоря.
Следующий день успокоения не принес. На что я надеялась? Что надуманные и реальные проблемы рассосутся сами собой, что кто-то похлопает по плечу, похвалит за самостоятельность или наоборот пожурит? Ничего этого не было. Был лишь короткий звонок от брата явно прибывающего в своих мыслях где-то очень далеко и почти такой же короткий звонок от отца, интересующегося моей выпиской и настроением. И это странно. В прошлый раз такого точно не было, совершенно чужой занятой мужчина. Заверив новоприобретенного отца в своем замечательном состоянии, попрощалась и сбросила вызов, а потом долго рассеянно поглядывала на трубку, обдумывая свои дальнейшие шаги. По всему выходило, что помощь мужчины мне бы не помешала, а потому, больше не раздумывая, решительно перезвонила.
— Пап? А ты завтра не сильно занят? Отвезешь на квартиру? Ко мне? — решив не растягивать разговор, задала волнующий меня вопрос в лоб. Вот сейчас и посмотрим, как он ко мне относится, на словах волнуется или все же поможет.
Мужчина молчал, а я начала волноваться. А если все же он откажется, что тогда? Тогда все мои рассуждения о самостоятельной жизни заходили в тупик, потому как самостоятельности во мне оказывается ни на грош. А ведь правда, где находятся метры я спросить не удосужилась, да и странно бы это выглядело. От помощи Марка отказалась. И что остается? Опять Макс?
— Пап?
— Прости, детка, задумался, — мужской голос в трубке откашлялся. — Давай так, я постараюсь сам, но если не получится, отправлю ребят. Они тебя заберут. Как тебе такой вариант?
— Неплохо, наверное, — задумчиво протянув, привалилась спиной к спинке кровати. — Но я там давно не была, и…
Вообще-то я хотела намекнуть на девичью память и окольными путями сообщить о своей забывчивости и реальной возможности потеряться в трех соснах, но родитель не стал слушать мой лепет.
— Я позвоню Аполинарии Генриховне, можешь не переживать. Квартиру она проветрит, да и холодильником займется.
На что я могла сказать только «ага». А его предложение при необходимости перезвонить часа через три, так как сам он идет на совещание, меня вообще вывело из равновесия, и я снова проблеяла «ага».
Хмуро разглядывая замолкший пластик, пыталась понять, а не попала ли я из огня да в полымя? Потому как в моем идеальном видении мира никакой Аполинарии Генриховны не значилось, да и об отцовской опеке я как-то особо не мечтала. просто подвезти и… И все!
Решив не нагнетать обстановку и не думать об этом вообще, уставилась на приевшийся за время болезней потолок. Самый обычный, белый, скучный. Потом осмотру подверглись стены, кровать, окно. И снова по кругу. А потом я чуть не взывала от скуки и безделья, но была приглашена на ужин, состоявший из гречки с тушенкой, и последующие за ним обычные процедуры проверки здоровья. И уже вечером, так и не дождавшись прихода Марка, закрыла глаза и с трудом заснула, чтобы на следующий день, пряма с утра прислушиваться к молчавшему телефону и неосознанно выглядывать в окно в поисках высокой фигуры с брюнетистой шевелюрой.
К чему бы это?
Время неуловимо близилось к обеду. Уже заходил Кастельский, чтобы, ехидно подмигивая, лично пожелать хорошего здоровья. Уже зашла медсестра и передала выписку, а я все поглядывала в окно, и ни отца, ни его «ребят», ни тем более Марка на горизонте не наблюдалось.
Гипнотизируя телефон, все же решила позвонить первому, с сакраментальными вопросами: «Где он? И что собственно мне делать?» Не на своих же двоих идти в мир? Причем непонятно куда? Родитель меня опередил и позвонил первым, сообщив, что он, к сожалению, на заседании, и меня заберут «ребята», которые в данный момент как раз подъезжают в больнице. И если я выгляну в окно, то должна заметить темно синий седан германского производства с определенными номерами. Не забыв быстро спросить о моем здоровье и получив такой же быстрый ответ «все нормально», родитель отключился, а я во все глаза уставилась на улицу, высматривая потерявшийся седан.
— Добрый день, я от Владимира Марковича…
Седана все не было, а потому я не особо вслушивалась во вкрадчивый голос, сетующий на пробки и невозможность приехать вовремя. Прижимая телефон у уху, взглядом протерла дыру в стеклянной стене холла, а ногами точно протоптала дорожку, и лишь через несколько минут извинений и сетований на ситуации на дорогах, до меня наконец дошло, с кем собственно я разговариваю.
— Еще раз! — остановившись посредине холла, вслушалась в бубнеж. На том конце вздохнули и повторили.
— Я должен был Вас забрать из больницы.
— Должны, — согласилась я и посмотрела на время. Двенадцать пятнадцать. Пятнадцать минут как должны.
— Минуты через две подъедем, тут к сожалению авария и объехать ее никак не получается.
— Хорошо, жду.
Скинув звонок, прижала папку с анализами и выпиской к груди и снова прилипла к окну, с кислым видом поглядывая на готовые разразиться дождем тучи, и на кусты, склоняющиеся к земле от порывов ветра. Мерзость, а не погода.
Наконец на подъездной дороге показался темно-синий немец с большими фарами. Мигнув пару раз, он остановился поодаль и мне волей неволей пришлось все же покинуть здание, чтобы оказаться в объятиях намечающейся непогоды. Задержав дыхание, крепче схватилась за папку и побежала, подгоняемая ветром и первыми каплями дождя. Нырнув в теплое нутро автомобиля, выдохнула и улыбнулась косящемуся на меня водителю.
— Здрасте еще раз. Виктор?
Тот медленно кивнул.
— Вот и замечательно, поехали.
Снова улыбнувшись, вытянула ноги.
Надеюсь он все же знает куда ехать, а то будет очень неприятно звонить родителю и узнавать адрес.
Мужчина, худощавый шатен лет сорока, знал. Скупыми движениями включив радио, он вывернул со стоянки и, ни слова ни говоря, вырулил в общий поток машин. Так мы и доехали, относительно быстро и молча до голубенькой двух подъездной многоэтажки, расположенной возле парка Культуры. И только когда мы выискивали место для стоянки я вдруг задумалась не только об отсутствии ключей, но и знаний об этаже и номере квартиры.
Поглядывая из окна на высившиеся надомной этажи, вздохнула и покосилась на водителя.
— Папа Вам ключи надеюсь передал?
Тот в ответ покосился на меня и успокоил:
— Нет.
Сполна насладившись моей скисшей физиономией, пояснил:
— Нас должны встретить.
И вроде как успокаивающе так сказал «должны встретить», но я почему-то напряглась. И не зря. Встречала нас монументальная женщина пенсионного возраста с уложенными буклями голубыми волосами, замечательно контрастирующими с глухим, темно-зеленым платьем под горло и большой брошью на объемной груди.
— Манечка!
Подхватив меня под руку, женщина, оказавшаяся той самой Аполинарией Генриховной, свысока кивнула водителю и потащила меня, судя по цифрам, мелькающим на панели лифта, на одиннадцатый этаж. Непрестанно охая и ахая над моей горькой судьбинушкой, довела до квартиры с черной металлической дверью, ловко провернула ключом и вплыла в апартаменты. По другому эти метры я назвать не могу, потому как на обычную квартиру они не тянули, больше на студию. Огромная комната, разделенная на зоны, вмещала в себя и спальное место, и кухонный уголок, и обеденный стол, и уголок прихожей. Хорошо хоть душевая с туалетом находились за отдельной дверью, а то судя по настроению в мире дизайна, последними веяниями были совершенно открытые санузлы. А что такого, в конце концов, что естественно, то не безобразно.
Додумать дизайнерскую фантазию на тему ванной комнаты мне не дала бойкая пенсионерка. Снова подхватив меня под руку, она как ледокол в Арктике поплыла в сторону кухонного уголка. Открыв холодильник, отчиталась о купленных продуктах и особо отметила приготовленную еду в судках и коробочках. Дождавшись моего кивка и сиплого «спасибо», пожелала дальнейшего выздоровления пообещала навещать меня почаще, по-соседски так сказать.
Очнулась я только тогда, когда лайнер под названием «Аполинария Генриховна» показала мне корму, исчезающую в дверях. Ринувшись следом, успела догнать и остановить в последний момент.
— Аполинария Генриховна, а ключи?
— Какие ключи? — на меня изумленно смотрели бледно-голубые глаза, окруженные черными подкрашенными ресницами.
— Мои ключи, — протянув руку, уточнила: — От квартиры.
— Но Манечка, — возмутившись, женщина прижала требуемое к груди. — Это мой экземпляр.
— Аполинария Генриховна, — ласково улыбнувшись в ответ, потянулась к заветному кусочку железа. — Это мой экземпляр, а ваш у папы. Может быть.
— Но…
— Вы же не хотите, чтобы я завтра опоздала на учебу? Ну в самом деле!?
Она не хотела. Ключи оказались у меня.
Закрыв за собой дверь, тяжело опустилась на пол и, прижав запрокинутую голову к прохладному дереву, прикрыла глаза.
Сколько я так просидела? Не знаю… Я не обращала внимание на гулкий шум со двора, доносившийся в открытое окно, пропустила настойчиво-вежливый стук в дверь, шаги за нею же и разговор на повышенных тонах. А вот резкий звук рингтона игнорировать не смогла. Он раздался словно выстрел в тишине квартиры, выводя меня из оцепенения.
Вздрогнув, зашарила руками по карманам, пока не извлекла на свет разрывающийся телефон.
— Да?
— Привет. Куда завести твои вещи?
Удивленно моргнув, посмотрела на экран айпада. Марк. Смешно, а я и не узнала… Слишком сухо и далеко. Непривычно.
— Але? Ты там?
— Да…
— Адрес?
Адрес? И все?
Сердце сжалось от горечи и обиды. Сухо, официально, холодно… И это все из-за нескольких слов и невинного желания разобраться в себе?
Закусив губу, сдержала судорожный вздох, а потом быстро продиктовала ориентиры, смешно объясняя расположение голубой многоэтажки возле парка, уточнила подъезд и этаж.
— Сергей подъедет через полчаса.
Сергей? Не сам? Действительно, что это я, конечно же Сергей…
Мужчина сухо попрощался и скинул вызов. Рука, удерживающая телефон, упала, сил, на то, чтобы подняться не было, а потому я осталась и дальше подпирать стену, пялясь на причудливый узор, украшающий половую плитку. Только я его не видела, я не видела ничего из-за слез застилающих глаза.
Вот и все. От меня отделались как от ненужной вещи. Быстро и больно. Хотела независимости? Ешь полной ложкой, Марина, не подавись!
Вот и все…
Всхлипнув, истерично расхохоталась.
Все! Ну и пошел ты лесом! И без тебя будет все нормально!
Следующие несколько дней прошли словно в тумане. Я каждое утро просыпалась, смотрелась в зеркало и через силу улыбалась, убеждая себя в исключительности и диком счастье. А как иначе? Молодая, симпатичная… Живая! Свободная и независимая! Просто блеск! Но каждый раз, когда я растягивала губы в улыбке, глаза стремительно наливались слезами, и я отворачивалась, не переставая убеждать себя в удаче. Конечно же мне повезло! Расстались мы в самый подходящий момент, когда еще толком не узнали и не притерлись друг к другу, ведь потом было бы намного хуже. А так… я привыкну и переживу. Я ко всему привыкаю.
Так и здесь. Я ездила на учебу, мило улыбалась вездесущей соседке, пропуская мимо ушей ее щебет. Не обращала внимания на перешептывание одногруппников, на косые взгляды пижона и его группы поддержки, обходивших меня десятой дорогой. Я даже совершенно забыла о Вадиме! Помер, и замечательно! Мир стал чище и светлее. Выкинула из головы Глеба, а потом и Марка. А то, что каждый вечер меня тянуло погулять, причем во вполне конкретную сторону и посмотреть на жизнь вполне конкретного мужчины, так это блажь! И я ее точно скоро выкину из головы.
— Александрова? — приятный женский голос вывел из задумчивости. Подняв голову, с удивлением заметила перед собой не мертвую.
— Здравствуйте, Анна Васильевна, — окинув меня быстрым взглядом, она приподняла светлую бровь и прокомментировала увиденное.
— Что-то ты бледновата, Александрова. Опять на больничном?
— Уже нет, — скривившись, покосилась на снующих студентов. — Неделю как выписали.
Серые глаза на миг расширились в удивлении, а потом сверкнули огоньком понимания. Быстро взглянув на запястье, на красующиеся там тонкие часики, женщина деловито уточнила:
— У тебя сейчас пары?
— Английский.
— Английский значит, — о чем-то подумав, неожиданно развернулась в сторону своего кабинета. — Пойдем. Кстати, ты больничный занесла? А то что-то я не видела его в деканате. Проходи. Присаживайся.
Удовлетворившись моим «угук», она кивнула на знакомый стул. Усевшись напротив, вытянула ноги и скинула изящные туфли на шпильках.
— Подожди секунду, — с этими словами женщина вытянулась в кресле и закрыла глаза, а через несколько секунд, встряхнувшись, собралась и, прикрывая зевок ладонью, пояснила: — Устала, все из головы вылетело. Чай будешь?
Удивившись резкому переходу, медленно кивнула.
— И что сидим тогда? Наливай, — кивнув в сторону чайничка, попросила: — И мне чашечку. И раз уж встала, там конфеты лежат, достань, будь добра.
Хозяйничая в закутке, поглядывала на Анну. Та снова запрокинула голову на подголовник кресла и расслабилась, закрыв глаза.
Стараясь не шуметь, аккуратно поставила чашечки на стол, положила коробку конфет и буквально сразу же поймала на себе внимательный взгляд умных глаз.
— Рассказывай.
— О чем?
— О чем хочешь. Сама же не подходишь за информацией, а я тут замоталась совсем с этой конференцией, — преподавательница неуловимо поморщилась и сделала маленький глоток.
О чем хочешь?
Скептически посмотрев на женщину поверх чашки, задумалась. Рассказывать ни о чем не хотелось. Я совершенно запуталась в своих мыслях и желаниях, чтобы еще и вываливать их на совершенно постороннего человека. Я и так в последнее время только и делала, что думала. Обдумывала свои реплики, свои действия, реакции. И… не понимала…
Закусив губу, поставила чашечку на стол, отвернулась и посмотрела в окно. Совершенно серый день. Скучный и безликий, как впрочем и моя жизнь в последние дни.
— Как ты в больнице то снова оказалась, чудо?
Вздрогнув, недоуменно посмотрела на женщину.
— Вы не слышали?
— Нет, — та пожала плечами и откусив конфету, блаженно прикрыла глаза. — В Кельн ездила, а как приехала, так сразу и озадачили.
По лицу женщины прошла волна гнева:
— Чтоб им пусто было, и не отнекаться же никак! — съев новую конфету, подтолкнула коробку ко мне. — Не стесняйся. Бери.
— Спасибо, — взяв лакомство, покрутила его в пальцах и, засунув в рот, мрачно зажевала. Вкусно. А рассказать… а почему бы и нет?
Прожевав, опустила глаза вниз, на стол и, заметив маленькую тонкую трещинку на ровной поверхности столешницы, погладила ее пальцем и начала разговор, изредка прерываемый возгласами заинтересованно слушающей не мертвой: «М-м-м»… «А ты?»… «И правильно!»… «А он?» «Да уж…» «Хм-м-м».
— И что решила? — подперев подбородок ладонью, блондинка снова потянулась за конфетой, а я поведала ей о своем решении пожить отдельно. — Логично.
Согласилась в скором времени та.
— А Марк что?
— А ничего! Закончился Марк, — буркнув, присоединилась к поеданию конфет и с горя съела сразу две.
— Что? Совсем? — не поверила та.
— Совсем.
Склонив голову набок, женщина смерила меня взглядом, усмехнулась, а потом звонко расхохоталась:
— Ну и дураки!
Отсмеявшись, она аккуратно вытерла набежавшие слезы. Покосившись на мою непонимающую физиономию, покачала головой:
— Нет, я конечно понимаю — ты. Молоденькая, без опыта… Но Марк!?
Сцепив зубы, исподлобья посмотрела на веселящуюся женщину. И что смешного?
— Мариш, — нагнувшись ко мне, Анна вытерла последнюю слезинку и доверительно начала: — Понимаешь, Марк провел слияние…
— Не до конца ведь! — я откинулась на спинку кресла и отгородилась, сложив руки на груди.
— Какая разница?! Сам факт!
— И что? Глеб тоже пытался и…
— Глеб?! — она фыркнула и пренебрежительно махнула рукой. — Давай забудем об этом недоразумении по ошибке влившемся в наши ряды. Мы говорим о полноценном объединении. У вас начался обмен воспоминаниями. И смертями! Это очень важно!
Ткнув в потолок указательным пальцем с французским маникюром, Анна уверенно качнула головой.
— Так что жди, скоро твой закончившийся появится на горизонте, — оценив мой насупленный вид и в то же время настаивающий на своем взгляд, она вздохнула и спросила: — Не веришь?
Я скривилась.
Чему? Тому, что слияние важно? Или что Марк вскоре покажет свой ясный лик? Что-то как-то не очень верится, а судя по последнему разговору, так вообще проблему веры можно закрыть как неактуальную. Нет и все! Без вариантов.
Мягко улыбнувшись на мой скептицизм, не мертвая отвернулась к окну.
— Смерть — это личное. В нашем кругу не принято делиться личными воспоминаниями. О них знают лишь пары, супруги. И все. Разговоры о смерти — табу для остальных.
— Почему? — проследив за ее взглядом, кроме обнаруженной ранее серости за окном, ничего нового не заметила.
— А тут все просто, — она развернулась и вперила в меня острый взгляд, пытающийся залезть прямо в душу. — Вот ты сама. Как насчет твоей смерти?
Поджав губы, отвернулась. Хоть и казалось в последнее время, что я «забыла», выкинула из головы воспоминания о своем последнем дне Мариной, но на самом деле… Нет… Этот день я не забуду никогда. И делиться с кем-то? Нет!
— Вот видишь. И такое у каждого из нас. Единственно, что я знаю, каждый умер страшно. Каждый!
Анна замолчала и устало потерла лицо руками, а потом посмотрела на меня и, нахмурившись, грозно рыкнула:
— А ну возьми себя в руки! И не порти мне мебель! — подпрыгнув на стуле, отдернула пальцы. Оказывается, я сама того не замечая, самозабвенно раскорябывала трещинку на столешнице.
Виновато улыбнувшись, вцепилась в сумку.
Неловко вышло.
Внимательно проследив за моими суетливыми действиями, не мертвая хмыкнула и подбадривающе улыбнулась.
— Мариш, не знаю, что там в голове Марка, но он тебя не оставит. Можешь конечно подождать и посмотреть на что он там решится, но мой тебе совет, сделай первый шаг сама.
Кивнув, снова посмотрела в окно. Мне никогда не нравились конец октября — начало ноября. Слякоть, дожди, туманы. Вроде уже не осень, но и до зимы далеко. Редкостная гадость, прям как у меня на душе.
— Эй? Ты тут? — звонко щелкнув пальцами и дождавшись моего внимания, Анна выразительно посмотрела на часики. — Не рассиживаемся. Я конечно рада бы с тобой поболтать еще, но работа сама работаться не будет… К сожалению. Так что давай, поднимайся и вперед. И не забудь о нашем разговоре.
Выдав последние наставления, мне вежливо указали на выход и со стоном открыли папки, лежавшие на краю стола. Уже закрывая за собой дверь кабинета, услышала тихое бухтение не мертвой:
— И зачем я приехала из Кельна? Радовалась бы солнцу, колбаскам и пиву. Так нет…
Аккуратно прикрыв створку, оглянулась.
В коридорах было еще тихо, но скоро они наполнятся движением и шумом, спешащих по своим делам студентов и преподов, мне тоже по идее стоило поспешить на следующую пару, но откровенно не хотелось. Потерев лоб, снова рассеянно оглянулась и не спеша пошла на выход. К черту все! История никуда не убежит, а вот моя личная жизнь вполне.
Что там Анна говорила? Явится? Причем стопроцентно? Фантастика.
Выйдя на крыльцо, вдохнула прохладный важный воздух и поежилась. Группка парней курила невдалеке и совершенно не обращала внимания на мою персону. И это у лучшему. Не нужно оно мне, внимание это. Ну почти.
Перед глазами возникла дымная фигура, постоянно меняющая свои очертания.
Возможно Анна и права, надо все же попробовать поговорить с ним. Задушить в себе страх отказа и поговорить, а даже если и не получится… Пусть! Я сама буду знать, что пробовала, что хоть что-то предприняла, и тогда, клянусь, никаких мыслей о нем. Выкину из головы к чертовой матери и буду жить дальше!
До дома я добралась спустя час. Медленно бредя вдоль улиц дороги и парка, я всеми силами оттягивала предполагаемую встречу. Я даже телефон отключила. Исключительно ради подумать! Чтоб никто не отвлекал, хотя и знала, что никто мне звонить не будет. Не в том я положении, и не тот я человек. Манечка, Мария, Мари и всего лишь для одного я Мариша-сестреныш. А этот один с головой ушел в свою новую любовь.
Без приключений добравшись до дома, положила телефон на стол и, быстро налив чашечку чая, уселась на единственный стул, гипнотизируя молчавший гаджет. В принципе способов напомнить о себе Марку у меня было несколько: или позвонить, или приехать, или «привет» передать через кого-нибудь. Но это было все не то!
Запустив согревшиеся пальцы в волосы, уронила голову на столешницу и пару раз постучала ею по дереву в бесплотных попытках вправить себе мозги.
Звонить? Приехать? Передать?
О Боже!
В последний раз уронив голову, в очередной раз вспомнила наш с Анной разговор.
Серьезный шаг. Что-то задумал… Вернется…
А может плюнуть на все и подождать?
Ну да! И вздрагивать от каждого звонка, и прислушиваться, и высматривать! У меня итак нервы ни к черту!
А-а-а!
Тихонечко взвыв, схватила телефон и, включив его, набрала быстрый номер, но как только палец потянулся к зеленой мигающей трубочке вызова, внезапно запустила андроид в стену.
Нет! Все не так! Я хочу видеть его лицо! Хочу видеть его глаза. Напротив. Чтобы понять.
Вскочив и опрокинув стул, побежала к выходу, на ходу хватая куртку и заматывая шарф на шее. Где он может быть? В клубе? Или где?
Рука застыла, а потом безвольно упала.
Да где угодно он может быть!
Сдернув шарф, поморщилась, чуть сама себя не задушила. Потом на пол за шарфом полетела куртка, следом ключи, непонятно как оказавшиеся в другой ладони. Сама же я осела на диван и снова запустила пальцы в волосы. Взгляд безумно метался по квартире, пока не остановился на стекле окна и темноте за ним.
Да. Можно попробовать и так.
Упав на спину, закрыла глаза и чуток поелозила, устраиваясь поудобнее.
Почему об этом способе я сразу не подумала? Так я Марка точно найду и увижу. И поговорю.
Расслабившись, подумала о мужчине, прогнала некстати появившуюся мысль о самостоятельности и независимости, и рванула из тела, про себя повторяя только одно «Марк». Переход дался на удивление легко, и вот уже спустя долгое мгновение я оказалась в клубе на первом этаже. Пошатнувшись, прижалась к стене и оглянулась в поисках одного единственного не мертвого. Мимо проносились официанты, недалеко махала шваброй уборщица. Заведение было пока закрыто, но явно не надолго.
Скользив взглядом по помещению, наконец нашла искомое. Мужчина стоял возле лестницы на второй этаж и, проглядывая какие-то бумаги, которые держал в руках, беседовал с Сергеем. Тощий помощник периодически кивал и что-то отвечал в ответ.
Сглотнув вставший в горле ком, отлепилась от стены и сделала пару шагов к цели. Глупо просто наблюдать, ведь правда?
Еще шаг и еще. Когда до Марка осталось несколько метров, остановилась, недоверчиво разглядывая высокую блондинку, прилипшую к руке мужчины.
Откуда она взялась?
Привлекательная девушка, лет двадцати пяти улыбнулась, ткнула пальцем в бумагу, а потом нахмурилась на слова Марка. Снова улыбнулась и ответила на вопрос Сергея. О чем они говорили? Я не слышала. В ушах шумело, а я будто находилась в вакууме. Я ничего не слышала и не видела кроме ее пальцев с аккуратным маникюром, коснувшихся предплечья мужчины, его губ, отвечающих на вопрос, ее ответной улыбки.
Кажется, Анна была не права. Не вернется, слишком уж собственнически ведет себя незнакомка, слишком непринужденно.
Значит надо поставить точку. И действительно двигаться дальше.
Внезапно Марк поднял голову и посмотрел поверх плеча Сергея прямо на меня. Серые глаза потемнели, брови дернулись в удивлении.
— Привет, — выдохнув, с трудом улыбнулась, уголки губ стремились опуститься вниз, но я держалась. Хотелось уйти достойно. без слез, с улыбкой на лице. Хотя бы так. — Удачи.
Развернувшись, перенеслась в неизвестность.
Ночь медленно вступала в свои права, разгоняемая лишь бледными пятнами огромных светильников стоявших на удалении друг от друга. Добавляя картине странного одиночества. Обычно наполненный людьми сквер сейчас был пуст, и лишь ветер шумел голыми ветвями берез и кленов совершенно не обращая внимания на меня.
Остановившись посреди дорожки, подняла голову вверх и часто заморгала, смаргивая набежавшие слезы. Теперь я точно буду самостоятельной. Буду учиться, буду болтать с Анной и шутить по поводу ее несбывшихся прогнозов. Буду радоваться отношениям брата и может быть начну интересоваться жизнью нового родителя. Он вроде неплохой мужик. И Федор тоже вроде неплох. И если посмотреть с этого ракурса, то так даже и лучше.
— Мариш?
Вздрогнув, опустила взгляд ниже. В паре метров от меня стоял Марк. Засунув руки в карманы брюк, он внимательно разглядывал мою фигуру, вот только о чем он думал, я понять не могла. Почерневшие глаза скрывали все мысли.
— Ты хотела поговорить?
Склонив голову набок, мимолетно отменила его брюки и пиджак. Те же, в которых брюнет был в клубе. Интересно, как у него получается менять вещи на себе, ведь судя по логике, в первый раз он у мер в доспехах, на коне. А нет же, никаких элементов истории, обычный костюм, а я все в том же платье в цветочек.
— Передумала, — отвернувшись, хотела снова переместиться, но была остановлена тихими словами, сказанными на ухо.
— Снова бежишь? Трусишка.
Замерев, резко развернулась:
— Нет! Просто ухожу.
Сердце колотилось, а ледяные ладони вцепились в платье, сминая подол.
— Труси-и-ишка, — твердые мужские губы почти касались моих. Хотелось отступить… Ударить? Стереть напряжение и усмешку. Но я стояла и не шевелилась.
— Зачем пришел?
— А ты? Что хотела ты?
Что я хотела? А не все ли равно сейчас?
— Боишься? — неверно истолковав, он усмехнулся и подался навстречу, прошептав вопрос прямо в губы, касаясь своими горячими моих ледяных.
— Нет!
И уже не раздумывая, поцеловала.
Я поставлю сейчас точку. Раз и навсегда.
«Уверена?»
«Да!»
Уверенно ответив на мысленный вопрос, нырнула в воспоминания, неосознанно открывая свои. Мои мечты, переживания, страхи. Моя боль и потеря. Моя нежность. Мой якорь, почти потерянный и разрушенный.
Вцепившись в плечи мужчины, была подхвачена твердыми ладонями и с силой прижата к груди.
«Смотри. До конца».
И я смотрела, проживала жизни, теряла и находила, умирала и хоронила. Искала тихую гавань и неожиданно нашла.
«Смотри».
Голос сопровождал меня всюду, в каждом воспоминании, в каждой мысли. Это странно смотреть на себя со стороны. Это дико чувствовать к себе привязанность и нежность. Это страшно видеть как дорогое тебе существо забирают холодные воды, чувствовать боль разрывающихся легких и содранных до крови ладоней и ногтей. Ужас от осознания «я опоздал» и огонь ожидания чуда, когда вовремя подъехавшая скорая пыталась запустить остановившееся сердце, которое не смог запустить я сам. Обидно, когда от тебя бегут и отвергают твою помощь. Холодно, когда отступаешь и даешь время в надежде… И радуешься, всего лишь секунду, когда видишь любимые глаза.
«Смотри».
И я смотрела, не силах оторваться. Смотрела до конца, до последней секунды. Анна была права. А я действительно поставила точку, но только не в зарождавшихся отношениях, а в недопонимании и одиночестве.
А самостоятельность? Как-нибудь я вернусь к ней. Потом. Может быть. Когда найду этому слову иное, устраивающее меня определение.