— Готова?

Мы стояли в просторном зале, заваленном матами и занимающем первый и минус первый этажи. Точнее наши ноги стояли на минус первом, тогда как потолок и часть закрытой зоны принадлежал первому и освещались мутными матовыми шарами красного цвета. Как раз под цвет солнца.

С двух сторон по стене наверх шла лестница, окаймленная металлическими перилами и заканчивающаяся площадкой, отгороженной толстым стеклом. Предполагалось, что я останусь внизу и покажу всю мощь своих легких вкупе с вокальными данными, а Дариус оценит мои возможности находясь наверху, как раз на этой площадке и замерит все возможные показатели аппаратурой.

Парни из охраны как раз проверяли ее подключение и делали последние настройки. Они как Ваньки — встаньки то ныряли вниз, почти прячась под столом, то подпрыгивали вверх, с серьезным видом сравнивая показатели с необходимыми.

С занимаемой нами позиции они на удивление были хорошо видны, а потому мы сразу заметили, как они один за другим покинули помещение, оставив нас вдвоем.

— Я поднимаюсь и даю отмашку. Хорошо?

— Да!

Я уже сама себе стала напоминать попугайчика, знающего одно единственное слово "да". По моим скромным подсчетам оно было сказано раз двенадцать, поэтому последнее "да" я буквально прошипела сквозь зубы, стараясь при этом вежливо улыбаться. Зачем? Сама не знаю, но ссориться пока не хотелось.

Получив последний долгий взгляд жениха, проследила, как он быстро поднялся наверх, тяжелыми ботинками отбивая некий ритм, гулко и четко прозвучавший в давящей тишине.

— Готова? — усиленный динамиками голос раздался буквально из ниоткуда, и тут же пропал, поглощаемый стенами.

Сглотнув, быстро облизала пересохшие губы и осмотрелась в последний раз. Зеркала. Напротив меня была зеркальная стена. Вспомнив, чем закончился для стекла мой последний "писк", отошла на пару шагов подальше. Мне совсем не хотелось получить отколовшимся кусочком меж ребер.

Вот теперь все.

Резко кивнув, опустила голову вниз.

— Давай милая, я тебя внимательно слушаю.

Шутник!

Вдох, выдох. Поехали. Почти как Гагарин. Проглотив смешок, запела.

Прикрыв глаза, вспомнила простенькую распевку на низких нотах. Контральто вышло без проблем, хотя я вначале и переживала, что из-за долгого перерыва чистых нот не получится. Зря. Четырнадцать нот от "фа" малой октавы до "соль" второй октавы звучали на удивление правильно. Густые, полнокровные, такие, какими они и должны быть, по крайней мере именно такими я их помнила, такими я их пела.

Переход до "ля" второй октавы дался так же без проблем, а вот сопрано — "до" третьей октавы прозвучало уже странно. Замерев, прислушалась к утихающему звуку и снова протянула "до", не забывая вслушиваться в окружающую тишину.

Вот, я успела уловить этот звук. Легкое позвякивание на грани слышимости.

Распахнув глаза, уставилась на свое отражение, огромными глазами рассматривающее меня в ответ.

"До" плавно перетекло в "ре", заставляя зеркало отчетливо звякнуть.

— Милая?

Не откликаясь, махнула рукой. Сейчас меня ничего не интересовало кроме результата. Я хотела знать, что будет, если "ре" сменится "ми", а потом и "фа". Я хотела видеть, когда зеркало начнет трескаться. Здесь и сейчас.

Странное ощущение открытия и принадлежности к чему то неизвестному поселилось в душе. Нечто теплое и жаждущее продолжения торопило и искало выход. Почти такое же чувство накатывало во время концертов перед большим количеством публики. Предвкушение. Победа. Вот она, протяни руку и возьми ее. И я протянула. "Ми".

Легкое подвижное "ми" заставило зеркало зазвенеть, громко, на весь зал, а когда я взяла "фа", оно пошло огромной трещиной, расчертивший зеркальное полотно на несколько больших осколков.

— Эли?

Я не слышала, когда меня звали, и упивалась звуком в надежде на большее. Мне нравилось видеть себя в отражениях, там я ловила отблески многих маленьких Лил, идеально открывающих рот и выводящих красивое чистое "фа". Эти Лил хотели большего, они жаждали попробовать взять "соль". Осознав эту простую истину, я позволила себе маленькую радость. "Соль" зазвучала легко и весело. Так же весело зазвучали осколки зеркала, брызнувшие во все стороны.

— Элинария? Хватит!

Интересно, на сколько сейчас хватит силы моих легких?

Соль плавно перетекло в долгое "о", пока от зеркальной стены напротив не осталось ни единого кусочка зеркала.

А мне было весело и хотелось петь еще. Я прекрасно помнила, что звуки никогда не закончатся, и что я уже не ограничена начальными нотами четвертой октавы. Если так подумать, то джати это тоже должен был помнить, если бы конечно остался жив. Ведь он единственный, кто присутствовал на эксперименте. Сейчас же я все могу повторить. И я повторила, методично поднимая ноту за нотой, проверяя свой предел.

Я пела в полнейшей тишине. Возможно, если бы кто-то смотрел на меня со стороны, то он бы удивился. Что, скажите, что здесь делает эта таурианка с открытым ртом? Скорее всего это выглядело очень смешно, но я действительно пела. Я чувствовала, как звук идет из груди, высокий и совершенно неслышимый, и расходится кругами по залу, заполняя весь его огромный обьем. Именно поэтому я смогла отчетливо услышать, как сверху что-то щелкнуло и взорвалось, падая вниз миллионами капелек дождя.

Замолчав, медленно подняла голову, стараясь не думать, как толстое закаленное стекло, выдерживающее вес и удар взрослого воина прекратило свое существование. Что я надеялась там разглядеть? Не знаю, но скорее всего не то, что увидела.

Маленькая комнатка совсем недавно выглядевшая как вытянутый, сверкающий боками эллипс, состоящий полностью из стекла и поддерживающей его арматуры, сейчас напоминала пережившего бомбежку скелет дома, с торчащими из него кусками железа и стекла. Благодаря металлической подставке и соединительным крепежам аппаратура осталась на месте, а вот пара стульев сейчас опасно болталась в воздухе, покачиваясь на ножках и готовая в любой момент упасть. Мне вдруг показалось, что если я хотя бы на секунду отведу взгляд, то они в последний раз качнутся и рухнут вниз, прямо на тонкий слой мелкого стекла.

— Элинария, я просил, хватит! — прозвучавший голос звучал немного зло и устало.

Заставив себя оторвать взгляд от ножек одного из стульев, поискала глазами Дариуса. Только сейчас, когда он подал голос, я вдруг поняла, что не видела его фигуру. А ведь он там, наверху.

— Дариус?

Взгляд метался по покореженной комнате, пока не зацепился за шевельнувшееся темное пятно. Мужская фигура нашлась возле одного из скоплений арматуры.

— Дар? Ты там в порядке?

Не то чтобы я сильно переживала, нет, ведь он сам говорил, что быстрее и сильнее, и вообще супермен в отличии от рядовых воинов, но было слегка не по себе. Скорее всего его подчиненные будут злиться — своего эфенди они просто боготворили, а Рауш начнет хмуриться, и бубнить под нос разную ерунду, что не очень приятно, но… он сам виноват.

Я предупреждала? Да! К тому же мозг свербела подленькая мыслишка, в чем то детская и недостойная "Так тебе и надо!". Почему она вдруг завладела мной? Все просто. Я не простила Дариуса, а все мои заумные заключения и выводы ничего не могли поделать против элементарного чувства чуть притихшей злости и неудовлетворенности прошлыми разговорами.

Глупо, все это глупо. Я опять возвращаюсь к той ситуации на острове, хотя надеялась забыть ее как страшный сон. А между тем желание уязвить, причинить боль или хотя бы попытаться это сделать, не утихло.

Несколько секунд спустя темное пятно стало больше — это Дар медленно выпрямился во весь рост. С трудом разглядев его фигуру, только сейчас поняла, что стало темнее. Если раньше я отчетливо могла рассмотреть не только любое его малейшее движение, но и выражение лица, и звенья цепочек, пересекающих рукав кителя, то сейчас виднелись лишь очертания силуэта. Резко задрав голову вверх, туда, где совсем недавно сияли маленькие красные солнца, ничего не нашла. Только серебрившийся потолок, укутанный мазками тьмы.

— Дар? — прошептав, сразу же замолчала. Показалось, что голос прозвучал неуверенно, жалко, я же в этой роли видеть себя совершенно не хотела. Подумаешь, нет света, ничего ведь не произошло. Скорее всего лопнули стеклянные светильники, всего лишь. А то, что жених не отзывается, так вроде сама мечтала о маленькой гадости. Ведь мечтала же? Совсем о небольшой.

— Не двигайся, — мужчина наконец отозвался, — Сейчас включу дополнительно освещение.

И словно вторя ему ярко вспыхнул свет, неприятно резанув по глазам.

Зажмурившись, закрыла лицо ладонями, отгораживаясь от проникающих сквозь кожу лучей и расходящихся перед глазами черных кругов. Слегка надавив на веки, дождалась равномерно черного цвета и только тогда осторожно открыла глаза.

Зал освещался мертвенно-бледным светом, казалось исходящим из стен и показывающем всю невзрачность и убогость открывающейся картины, все, без прикрас и полутонов. Медленно поворачиваясь по кругу, стараясь не двигаться лишний раз и не наступить на валяющиеся кругом осколки, оглядела помещение. Совсем недавно чистый и аккуратный зал был покрыт слоем мелкой стеклянной крошки. От стеклянной стены, расположенной напротив меня, не осталось и следа, а от комнаты наверху, в которой находился Дариус, остался лишь каркас. Все верно, это я смогла разглядеть и раньше, а вот самого Дара увидела только сейчас.

В бледно голубоватом свете его лицо казалась мертвенно-черным, с сероватым отливом, а глаза на этом фоне превратились в темные провалы. На миг мне померещилось, что через них на меня смотрит сама вечность, ухмыляясь беззубой улыбкой.

Моргнув, опустила взгляд ниже: на шею, на грудь, на руки. И застопорилась, потому как такого украшения его китель раньше не имел. Вся правая рука и часть левой отражали голубоватый свет, преломляющийся в торчащих из плоти осколках.

— Космос! — ошарашено выдохнув, облизнула пересохшие губы.

Принимай подарочек, Лил, кажется твое желание исполнилось. Довольна?

Мысль мелькнула и пропала, а я опустила глаза вниз, выискивая среди стекла наиболее быстрый и безопасный путь. Знала бы, что нам предстоит экспериментировать, натянула бы сапоги, а сейчас лишь остается внимательно разглядывать пол, чтобы особо крупные осколки не смогли задеть ноги.

Сделав несколько медленных шагов вперед, примерилась для следующего, но была остановлена резким выкриком:

— Эли, назад!

Не задумываясь, автоматически отступила назад два шага, и почувствовала, как под подошвами тонких сандалий хрустнуло стекло, и как что-то острое кольнуло ногу, чуть повыше стопы. Непонимающе остановилась, и пока выискивала взглядом жениха, краем глаза заметила, как что-то быстро промелькнуло мимо, упав сверху вниз. Отыскав темную, немного скрюченную фигуру, удерживающуюся руками за металлические балки, нашла глазами его глаза, а потом нехотя посмотрела туда, где я только что была. И почувствовала, как по спине пробежал неприятный колючий холодок.

Большой осколок красного стекла гордо поблескивал ровно на том месте, где я была.

— Мамочки…

— Ты в порядке? Прости, кажется я не смогу спуститься.

Задрав голову вверх, нашла глазами остатки освещения и прикинув их расположение, чуть ли не бегом побежала к лестнице. Добежав, одной рукой вцепилась в металлический поручень, а второй провела по лицу, убирая мешающие пряди волос, показавшиеся на голове неприятно мокрыми и липкими. Неужели от страха вспотела. Какой ужас. Надо заканчивать с этими экспериментами. Больше на такое он меня не подобьет.

Взобравшись по лестнице, остановилась напротив жениха и сглотнула, потрясенная увиденным. Он действительно был ранен, причем сильно. И то, что я смогла рассмотреть снизу не шло в никакое сравнение с тем, что я увидела сейчас.

Его руки были буквально искромсаны толстым стеклом, застрявшем в изодранной в лохмотья ткани и виднеющихся мышцах. Но он стоял, почти прямо, одной рукой держась за бывший проем двери, второй упираясь в стену, и по этим рукам стекали тоненькие ручейки ярко-синей крови.

— Космос, — прошептав, сквозь ладонь, закрывшую рот, смогла лишь выдавить, — Нужен врач. Срочно…

— Ты ранена?

— Что? — оторвав взгляд от его руки, непонимающе всмотрелась в черные глаза.

— Эли? У тебя кровь! — он попытался отпустить руку, которой держался за железную перекладину, но покачнувшись, но снова вцепился в нее.

— Милая? Ты сможешь нажать на кнопку вызова на моем браслете?

— Да.

— Давай, дорогая. Вот так. А теперь выбери второй пункт. Молодец.

Я следовала его инструкциям и никак не могла понять, где он увидел у меня кровь? И когда я оказалась ранена? Может у него что-то со зрением? Галлюцинации? Надеюсь нет, я хоть и хотела немного напакостить, но не до такой же степени, да и само желание причинить боль куда-то ушло.

— Вот так, умничка. Сейчас все будет, потерпи.

По лицу снова поползла капля пота.

Как неприятно то.

Машинально вытерев ее ладонью, растерла влагу на пальцах и зачем-то поднесла к глазам. Но вместо чистой, чуть влажной кожи на подушечках пальцев заметила окрашенную синим руку.

Кажется я все-таки умудрилась пораниться.

— Быстрее я сказал!

— Что?

— Сейчас, маленькая, они будут буквально через минуту, потерпи, — на меня смотрели встревоженные черные глаза, которые внезапно качнулись мне навстречу и увеличились до огромных, в которых при желании можно было и утонуть.

— Смотри на меня! Эли? Смотри в глаза, сейчас, моя хорошая. Чуть-чуть, потерпи.

Глаза уменьшились и внезапно стали расходиться кругами.

— Эли? Наконец-то! Где вас носит?

Чернота заполнила собой абсолютно все, и я все же в ней утонула.

— Шок…

— Повышение уровня кортазола в крови…

— Полная проверка всех сосудов… Какое любопытное строение…

— Давление, следите за давлением…

— Эфенди, я вам настоятельно рекомендую!

Сон? Странный какой-то.

Я вздохнула и попыталась повернуться на живот. Всегда любила спать на животе. Уютнее так, что ли? Но почему то не получилось.

— Она двигается, фиксируйте руки.

— Аккуратнее!

— Эфенди, я вас умоляю, ради Космоса, не мешайте!

Эфенди? Неужели Дариус? Ужас, даже во сне от него покою нет, и когда он угомонится?

Видимо вняв моим мольбам, сон стал спокойнее, раздражающие голоса исчезли и вместо серости стали проступать детали. Цирк. Круглый. Не большой, как во многих столицах, а палаточный, передвижное шапито, с растянутыми поверху канатами, со свисающими огромными кольцами и бегущими по кругу лошадьми, украшенными разноцветными флажками и перьями.

Кем я была в этом цирке? Наверное лошадью, иначе почему меня несло по кругу, все быстрее и быстрее, пока отдельные цветные пятна не превратились в одну сплошную полосу без начала и конца. А я все неслась и неслась вперед, не задумываясь, не присматриваясь, пока в сон не ворвался знакомый голос, и краски снова не стали размытыми, превращаясь в скучную серость.

— Я тебя предупреждал!

А вот кричать не надо, хотя нет, лучше так, хоть какое-то разнообразие, а то бесконечный бег по кругу слегка утомил.

— Рауш не кричи.

Рауш? Рауш… Он мне вроде уже снился. А совет хороший, не кричи, нянь, не надо.

— Не кричи?

Ой, а я даже не знала что он умеет так шипеть. Почти как Катраэла, она помнится была мастерицей в свое время.

— Я дал тебе последний шанс.

— И я тебе благодарен.

— Засунь свою благодарность знаешь куда?

— Рауш!

— Не рычи, я не твой подчиненный.

Какой интересный сон, к чему бы это? Никогда не умела их толковать.

Вздохнув, поелозила на матрасе, удобнее устраиваясь, засовывая руку под подушку.

Мягко, тепло, хорошо. Чего еще желать? А толкование снов, кому оно надо? Подсознание решило очередной раз пошутить, все смешав в кучу, а я потом думай. Нет уж, мне и в реальности хватало проблем, чтобы еще и во сне задумываться о забавных вывертах своего подсознания.

Голоса удалялись, становились глуше, смешно растягивались, пока окончательно не умолкли, растворяясь в серой дымке, а она в свою очередь не трансформировалась в бескрайнее небо с кроваво-фиолетовым закатом. В этом сне сбылась моя мечта — я находилась за рулем авто и не торопясь летела к горизонту, напевая под нос какой-то старый английский шлягер.

Подумать только, как мало, оказывается, надо человеку для счастья!

Утро встретило меня приглушенным светом одинокого светильника, болью в голове и слабостью во всем теле.

Кто там говорил — "утро добрым не бывает"? Он был гением!

Вытащив затекшую руку из-под подушки, невольно охнула и поежилась, в комнате было ощутимо прохладно. Естественное желание завернуться в одеяло и отправить все дела на деревню бабушке, задушила на корню. Мне нельзя манкировать своими обязанностями, дел невпроворот. А то, что по видимому слегка заболела, так кого это волнует? Обворовывающих меня негодяев или любимую тетушку? Так что нечего, Лил, поднимай свое замечательное тельце с кровати и вперед на подвиги. Но сначала за таблеточкой. Да, она точно не помешает.

— Эли?

Уже приподнимаясь с кровати, резко опустилась обратно и, вцепившись в одеяло, повернула голову на звук.

— Дариус?

Взгляд отыскал сидевшую в кресле фигуру и заметался по скрытому в тени лицу, пытаясь понять, а что собственно забыл жених в моей комнате? Раньше так любил делать Рауш, но ему вроде как можно было. Он и за старшего брата, и за отца, и за няньку мне… был… до недавнего времени.

Не сумев прочитать выражение лица, тусклого света оказалось недостаточно для этого без сомнения важного дела, решила все же поинтересоваться непосредственно у мужчины:

— Ты что тут де…, - но не смогла задать вопрос до конца, замолчав, когда взгляд опустился на руки и торс, облаченные в темно-синий, наглухо застегнутый китель с рядом тонких цепочек на рукаве, призывно поблескивающих в рассеянном свете. Совсем как вчера, в зале. Только там еще, помнится, было дополнительное украшение.

— Голова болит?

— Что? — моргнув, подняла взгляд на лицо, наклонившееся ко мне и попавшее в световую полосу, отчего четко стали видны кривая морщинка меж бровей и серые круги под глазами.

Выглядел женишок просто отлично, для свежего покойника, а вот для супермена не очень. Видимо и я тоже, иначе почему он, внимательно осмотрев мое лицо, протянул стакан с непонятной жидкостью.

— Пей.

— Это?

— Для сосудов и какие-то витамины. А вот это, — он протянул второй стаканчик, больше похожий на маленькую колбочку, — От головы.

Молча выпив предложенное, легла обратно в кровать, здраво рассудив, раз меня никуда не торопят, то и сама не буду. А тетка? А что тетка, она подождет.

Посверлив взглядом потолок и не дождавшись закономерных вопросов по вчерашнему эксперименту и законных объяснений по моему сегодняшнему состоянию, повернулась на бок, лицом к Дариусу. Так было намного удобнее его рассматривать и мысленно подталкивать к разговору. Но Дар оказался кремнем и молчал как партизан.

Он расслаблено сидел в кресле, откинув голову на подголовник и закрыв глаза. Длинные ноги были вытянуты, ладони лежали свободно, пальцами вниз, слегка касаясь удлиненными когтями обивки подлокотников. Мне даже показалось, что Дариус заснул, пока он не открыл глаза и устало не спросил:

— Голова все еще болит?

Положив под щеку ладонь, задумалась и прислушалась к ощущениям:

— Нет.

— Вот и хорошо, — сев прямо, он подался ко мне и, опустив голову на переплетенные пальцы, всмотрелся в мое лицо, как будто был уверен, что я сказала не правду, а потому решил проверить: соврала я или нет. Видимо удостоверившись, что "нет",неожиданно произнес:

— Ты больше не будешь "петь"!

— Что? — я резко села и развернулась к нему всем корпусом, — Почему? Мне показалось, что вплоть до "до" третьей октавы все было замечательно.

— Я не понимаю о чем ты, дорогая, но петь ты не будешь!

— Но почему? — сжав кулаки, я непонимающе смотрела на Дара, — У меня хороший голос.

— Милая, — мужчина поморщился и страдальчески вздохнул, — Помнишь, мы договаривались быть честными друг с другом? Помнишь?

Не спуская глаз с жениха, я медленно кивнула, судорожно пытаясь понять, к чему этот весь разговор. Согласна, конечно, верхние ноты лучше не брать, во избежание, так сказать, но контральто у меня выходит изумительно.

— Ты ужасно поешь.

— Что? — распахнув глаза от такого заявления, решила переспросить, вдруг мне показалось и он имел в виду что-то другое, — Как я пою?

— Прости, милая, — он скривился словно от зубной боли и, вздохнув, с силой потер лицо ладонями, а потом решительно на меня посмотрел и отрезал, — Отвратительно.

— Но…, - открыв рот, закрыла и мотнула головой, отгоняя от себя это слово.

"Отвратительно"? Я? Я не могу петь отвратительно! Я столько лет жила музыкой, заработала на ней имя! Да я годами вытачивала и пестовала каждую ноту и ее звучание. Я не могу петь "отвратительно"! Он шутит.

— Ты серьезно?

— Эли, маленькая моя, давай ты не будешь нервничать, может быть тебе просто раньше об этом не хотели говорить? Пока ты спала, я спросил у Рауша насчет твоих музыкальных талантов, но он отмолчался.

— Он никогда не слышал, как я пою, — закусив губу, бессмысленно пялилась в точку над головой Дариуса и пыталась понять и принять его слова.

"Отвратительно!" Так не бывает! Столько лет и… Может он просто ничего не понимает в музыке?

— Ты занималась раньше?

— Да.

— И-и-и?

— Все было отлично! Я замечательно пою!

Всхлипнув, прикрыла рот ладонью, а потом почувствовала, как кожа стала влажной.

Я плачу? Нет! Не может быть… Я просто..

И снова всхлипнула.

— Эли?

— Ты соврал! Зачем ты так сказал?

Да он наверняка ничего не смыслит в музыке! Он военный. Чем там увлекаются военные? Маршами, построениями, тренировками, чем? Явно не оперной музыкой. Да и не пела я толком, обычная распевка.

Проморгавшись, села ровнее.

— Эли, я не врал.

— Ты ничего не понял, это была обычная распевка. Давай попробуем еще раз. Сопрано брать не буду, от него почему-то неприятности, но остальное давай попробуем.

— Эли! — Дариус поднялся и сделал пару шагов ко мне.

— Стой! — останавливая, вытянула ладони вперед и уперлась пальцами в твердое горячее тело.

— Эли, милая, давай не будем рисковать.

— Не будем, не переживай, я слегка.

— Маленькая моя..

— Подожди, не мешай!

Закрыв глаза, сделала пару вздохов и выдохов и запела старинную колыбельную, медленную и тягучую как патока. Сладкую и уютную. Давно, когда я еще была никем, когда мое имя произносила лишь мать, да одноклассники, когда мне было плохо и больно, мне всегда хотелось слышать именно ее. Эти звуки успокаивали и убаюкивали, оплетая душу нежностью и любовью. Именно ее я буду петь своим детям.

Выводя голосом знакомые слова, я вкладывала свое сердце в каждый звук, пытаясь донести до стоящего напротив мужчины всю красоту музыки. Это не местный театр с его отвратительной пародией на прекрасное. Скажите, разве можно принять за вокал тот вой и скрежетание, напоминающее крепкую дружбу наждачной бумаги со стеклянной поверхностью? Нет, и еще раз нет! Даже современный рэп со своим речитативом, далекий от музыки как луна от солнца, и тот намного музыкальнее, чем слышанное мною выступление.

Пальцы соскользнули с кителя и опустились на кровать, цепляясь когтями о тонкую ткань простыни. А я выводила последние строчки, вслушиваясь в себя и в незаметное дыхание Дариуса, разбивающее тишину комнаты. Практически прошептав последнее слово колыбельной, опустила голову, спрятавшись за завесой распущенных волос, и уставилась на сцепленные руки, нервно мнущие ткань.

Дариус молчал. Стоял и молчал, пока моя самооценка падала все ниже и ниже, а душу затапливала паника и непонимание. Неужели все так плохо? Но почему? Ведь ничего не изменилось, я же слышу!

— О чем ты пела?

Сглотнув, подняла голову вверх, всматриваясь в наклоненное ко мне лицо, внезапно ставшее ниже и повернувшееся в профиль, это Дар решил сесть рядом, на пол, и облокотиться о кровать спиной.

— Не понравилось? — выдохнув, затаила дыхание в ожидании ответа. Я чувствовала себя пловцом, в миллионный раз нырнувшим в уже знакомое место, но внезапно оказавшимся не в исследованном "от" и "до" бассейне, и даже не в соседнем озере, а неизвестно где, посреди штурмующего океана.

Если он скажет "нет". То… что?

Руки сжались в кулаки.

Даже если он скажет "нет" я ведь не перестану петь, я буду пробовать снова и снова, но уже не с ним, потому что… это больно, когда уверенность в себе разбивает близкий человек. Удивительно, но Дариус за последние дни действительно стал близким, не любимым, еще нет, но близким.

Когда это случилось? И зачем я подпустила этого мужчину так близко!?

— Дариус! — дверь с размаху хлопнула о стену впуская разъяренного Рауша, — Я же просил ничего не предпринимать!