Иди, говорю я себе. Не бойся. Ничего ужасного в темноте нет.

И не могу сделать и шага, потому что боюсь. С того вечера, когда погиб Хаук, во мне проснулась новая фобия. С приходом сумерек сердце начинает биться быстрее, и руки дрожат. Потеют ладони. Дышать тяжело, и я невольно тянусь к горлу, будто могу облегчить свою участь, освободиться прикосновением.

Это состояние длится до момента, пока я не включу все светильники в комнате и не задерну шторы. Пока не изгоню тьму из каждого угла, закоулка спальни. Тогда у меня получается успокоиться и уснуть.

А во сне тьма настигает меня. Снова.

Иди!

Узкий коридор с горящими на стенах факелами напоминает тайное место охотников, куда приводил меня Альрик после ритуала изгнания Девяти. Стены из серого камня покрыты липкой влагой подземелий. От земляного пола поднимается холод, сквозняки обвивают лодыжки змеями.

Давай же! Один шаг. Всего один — и каждый следующий будет даваться быстрее.

Глубоко вздыхаю и, наконец, перебарываю себя.

Тусклый свет в конце коридора манит. Только из-за него я здесь. Я просто знаю это. Потому выдавливаю из себя каждый шаг, медленно приближаясь к цели.

Комната тонет в полумраке. Низкий потолок, из которого висит одинокий провод. Лампочка льет теплый свет в центр пола, он растекается там лужицей, и только это место в комнате кажется мне безопасным. Это и метр у подоконника, где стоит Эрик. Спиной ко мне. Он даже не оборачивается, когда я вхожу. Приходится кричать — в комнате внезапно оказывается очень шумно. Звенят стекла о метких капель, капли стекают по нему, заслоняя вид из окна — серую мглу, затянувшую мир, — барабанят по отливу. Ветер гудит в стенах, и сами стены стонут, будто жалуясь на судьбу.

На мой крик Эрик тоже не реагирует, и я вдруг понимаю, что больше не могу сдвинуться с места. Будто у входа стоит барьер, не впускающий в комнату живых…

Взгляд скользит по родной фигуре, оглаживает очертания. В груди болит от того, что я вижу его — такого близкого и далеко одновременно. Жжется ненавистный амулет. Я не сняла его только потому, что обещала… Нельзя нарушать обещаний погибшим — плохой знак. Вот и ношу.

— Эрик! — выкрикиваю последний раз, почти потеряв надежду. В конце концов, можно просто приходить и смотреть, если он не пускает. Просто смотреть — тоже своего рода счастье. Радость извращенца.

Но он вздрагивает. Впервые за все это время. Оборачивается и смотрит куда-то сквозь меня.

— Мама…

«Это я», — хочется сказать мне. Но голос тоже исчезает. И сама я исчезаю. Растворяюсь, выпадаю из сна в липкую от собственного пота реальность.

И так каждую ночь.

— Мама!

Алан хмурил брови и дергал меня за руку. Сквозь сомкнутые шторы пробивался яркий луч июльского солнца. Мокрая майка противно липла к спине, и я села, поправляя одеяло и морщась от тупой боли в правом виске.

— Что, зайчик?

— Мозно я с Дасей в голод поеду?

Странно, что он у меня еще спрашивает. Что вообще помнит, что у него есть мама…

— Конечно, можно, милый.

— А молозеное мозно?

— Можно, — улыбнулась я и погладила его по голове, наклонилась и поцеловала в макушку. Мягкие волосы пахли клубникой — видимо, новый шампунь. Предыдущий был медовый, и я от него чихала.

Складочка на лбу у Алана разгладилась, и он лучезарно улыбнулся.

— Клуто!

И убежал, оставляя меня наедине с осколками памяти, которые я судорожно собирала и воссоздавала в воображении, стараясь не забыть ни единой детали, ни единой черточки в образе, которым болела. Для этого пришлось закрыть глаза. Откинуться на подушку. Подтянуть колени к животу, обхватить озябшие ступни.

Холодно. Каждое утро так холодно, что я невольно дрожу. Даже несмотря на жару. Холод приходит из снов, цепляясь за меня в мрачных коридорах. Будто пытается выбраться. Будто ему тоже неуютно там. Глупый. Могла бы, осталась там навсегда. И мне почему-то кажется, если войду в комнату, получится остаться.

Но у меня не получалось.

На похоронах я присутствовала не больше получаса. Не могла смотреть на него, на влажную от дождя почву, которая падала на темный гроб. На цветы. На табличку, где было выбито его имя. Я бы не смогла искать его, если бы похоронила.

Потому уехала. И пролежала целый день, укрывшись одеялом с головой, зарываясь лицом в его рубашку. Пока меня не выдернул из кровати Влад. Велел умыться, одеваться и идти за ним.

С тех пор мы уже больше года ищем возможность вернуть Эрика. Сумасшедший год, за который я похудела на три килограмма, стала кофеманкой и убила двух колдунов. Я убила бы и третьего, да Влад удержал. Наверное, к лучшему. От них никакой пользы, но за это вроде как не убивают.

Веры в то, что колдун, пусть даже самый сильный, вернет Эрика, почти не осталось. Хищного можно отыскать только по остаткам кена, а наследование кена скади лишало нас шанса. Так мне сказал первый колдун, которого мы просили о помощи. Поэтому я его убила.

Второй пытался убить меня.

Третий…

Я поморщилась. Наверное, стоило передохнуть и собраться с мыслями. Но я не могла позволить себе ждать. Сны сводили с ума. А еще темнота. Каждый чертов вечер.

Мы были в хельзе, обыскали, кажется, каждый сантиметр Востока и западные поселения, которые в последнее время выглядели разгромленными и заброшенными. Мы пошли туда на всякий случай. Ведь хищный, убитый охотником, не попадает в хельзу…

Мы спускались на нижние слои и брали кен без усилий — черпали его горстями из воздуха, впитывали кожей, глотали с водой из красных, будто кровь, рек. Приходилось драться, но драки те я помнила смутно, будто кадры из скучного фильма. На нижних слоях мне я чувствовала себя лучше, чем дома. Дома приходила серая липкая тоска. И не отпускала до следующего приключения.

После ухода Эрика, племя возглавила Даша. Без лишних слов и возражений, скади присягнули ей на верность. Я тоже присягнула. Мне было все равно. Алан — единственное, что выводило меня из оцепенения, и тогда холод отступал. Ненадолго.

Я ненавидела ужинать в кругу племени. Устала от соболезнований, а еще больше — от жалости, которая, как ржавчина, изъедала внутренности. Мне никак не подходил образ несчастной вдовы. Ведь Эрик не умер. Для меня нет. И плевать на кен! Хищный — это не то, что дает ему жила. И Эрика я люблю не за это. За другое…

Он сильно уставал в последнее время. До Того Самого Дня, которым я окрестила день неудавшейся попытки исполнить пожелание Барта. Эрик не спал ночами, выматывался, но никогда, ни на минуту не забывал о тех, кто жил с ним под одной крышей. И к каждому находил подход.

Он пил сладкий кофе, оттого поцелуи поутру были терпко-сладкими. Теплыми. Рядом с ним было… иначе. Просто. Спокойно. Надежность, которую он дарил, обволакивала и защищала от мира.

Тогда. Сейчас меня защищает память о нем. И вера в то, что однажды я смогу его вернуть.

Отчаяние накатывало волнами безысходности, и с каждой утекающей в никуда минутой эти волны становились все мощнее, и все сложнее становилось им противостоять.

До того самого дня, когда я познакомилась с Эгилем.

Влада не было около трех недель. Я уже начала волноваться и даже, признаться, немного скучать. Но, скорее всего, это была тоска по единственному человеку, кто меня понимал и не смотрел на меня, как на сумасшедшую. По человеку, который все еще поддерживал во мне огонь.

Промозглые, липкие от пота утра сводили с ума, но Влад умел прогнать зачатки безумия своей уверенностью. И они отступали. На время. Наверное, тогда Влад жил за нас обоих.

В тот день он позвонил после обеда. Велел собирать вещи и сообщил, что мы едем в Украину, в Полтавскую область, где в старом заброшенном хуторе живет еще один колдун. Сильный. И если повезет…

В колдунов веру я утратила, но вещи послушно собрала. Крохи надежды в сто раз лучше отчаяния. К тому же, активность прогоняла сны, а с ними и холод.

Хутор действительно выглядел заброшенным. Два десятка домов, прохудившиеся крыши, заваленные во двор заборчики из прогнившего дерева. Запустевшие сады, цветущие маки, над которыми жужжали пчелы и толстобокие, мохнатые шмели. Запах чабреца и разбитые дороги. Сорванные с петель двери и рваные, выцветшие занавески, покачивающиеся от легкого ветра. Колодцы с валяющимися поблизости ржавыми ведрами.

Машина Влада, поблескивающая чистыми, холеными боками, смотрелась тут нелепо. Нас проводил удивленными взглядом дед с косой, медленно бредущий по проселочной дороге с мешком сена наперевес.

Тишина. Запустение. И покой. Что делать сильному колдуну в таком месте?

Влад резко вывернул руль и припарковался у наполовину вросшего в землю домика.

— Готова?

Стандартный вопрос, на который у меня заготовлен стандартный ответ. Но на этот ответ у меня не хватило терпения.

— К чему? Все равно он ничего нового нам не скажет?

— Ты не должна сдаваться. Напомнить, зачем мы это делаем?

— Я помню! Только вот от колдунов толка нет все равно.

Я отвернулась и посмотрела через стекло на окна с облупившейся краской на рамах и зависшими над самой землей подоконниками.

— От этого будет, — уверил меня Влад. — Ходят слухи, он общается с мертвыми Первозданными. Умеет призывать их из ниоткуда. — Я вскинулась и посмотрела на него, хотела выявить, не врет ли он. Не врал.

— Альрик… — вырвалось у меня невольно. Влад кивнул.

— Именно.

Неожиданно скончавшись, Альрик унес в могилу много знаний. Возможно, среди них были те, которые позволяли вернуть того, кто не привязан к кевейну кеном. Возможно, лазейка есть. Возможно…

Влад сжал мою трясущуюся ладонь.

— Нельзя сдаваться, Полина.

Удивительная способность находить выход там, где его, казалось, и нет вовсе. Всегда искать пути. Придумывать способы достижения нереальных целей.

Умела ли я когда-нибудь так? Если и умела, то давно забыла, каково это: просто жить. Бороться. Внутри все вымерзло, покрылось коркой инея. И тогда взгляд Влада — пылающий, уверенный — делился огнем. Зажигал меня тоже.

И если кто-то из нас двоих все еще горит, значит, не все потеряно. Верно?

Ржавые петли скрипнули, впуская нас в заросший лопухами дворик. Узкая тропинка, извиваясь, вела к полуоткрытой входной двери утонувшего в земле дома.

Щелкнул замок — хозяин явно ждал нас, — и из дома вышел худощавый, горбатый мужчина. Небольшие, глубоко посаженные глаза бегали, взгляд нагло ощупывал меня, будто я была диковинкой, заветным призом, которым удостоили его за некие неизвестные заслуги.

— Мммм, сольвейг, — промурлыкал он и плотоядно улыбнулся, обнажая черные, изъеденные чернотой зубы.

Я невольно попятилась и уперлась спиной в грудь Влада.

— Привет, Эгиль, — спокойно отреагировал он и подтолкнул меня вперед. К колдуну, который радостно всплеснул руками и, казалось, мысленно уже поедал меня, приготовленную в духовом шкафу, с румяной корочкой с гарниром из запеченной картошки в чесночном соусе. Я сглотнула.

— Подарочек, — потер руками Эгиль.

— Смотря как на это посмотреть, — уклончиво ответил Влад. — И смотря что можешь предложить ты.

— Пусть она сначала сделает, что договорено!

— Что ты ему обещал? — Я повернулась к Владу, но он не смутился.

— Эгиль хочет, чтобы ты ему пророчила.

— Я хочу, чтобы она все исправила! — выкрикнул колдун, враз теряя радость от нашего прихода. — Пусть вернет все. Ты обещал!

— Сначала проведи нас к Альрику.

Влад блефовал. Продавал товар, которого у нас нет. Чего бы ни хотел от меня Эгиль, я этого не умела. Я не предсказывала будущее по указке и, тем более, ничего никогда не возвращала. Если бы Влад озвучил свой план в Липецке, я, наверное, не согласилась бы на эту авантюру. А может, и согласилась бы… Тогда я была готова на все, чтобы вернуть Эрика.

Эгиль ухмыльнулся, и мысли заволокло серым туманом. Тело будто враз оставили силы, колени хрустнули и подогнулись, перед глазами поплыло. Влад подхватил меня за талию, выставляя впереди нас защитный пасс. Слабость схлынула, и я вцепилась в руку Влада, ища в нем поддержки.

— Мы так не договаривались, — сказал он спокойно, но спиной я чувствовала, как он напряжен. Напуган? Нет, не думаю, что Эгиль смог напугать его, но Влад всегда умел быть осторожным. Особенно с колдунами.

— Пусть исправит, — настойчиво повторил Эгиль.

— Что? Что я должна исправить?

Ответ растворился в жарком июльском воздухе, пахнущем полевыми цветами.

— Меня. Исправь меня. Прошлое… Они приходят и мучают меня… Пусть прекратят…

Он запнулся. Взгляд подернулся поволокой, и он его отвел куда-то в сторону, будто там на невидимом нам экране ему прокручивали его долгую жизнь. Мучительную и сложную, судя по выражению лица.

— Она все исправит, — нагло соврал Влад. — После встречи с Альриком. — И добавил почти с насмешкой: — Это твой единственный шанс. Где еще ты найдешь сольвейга?

Эгиль молчал. Будто оценивал ситуацию, выгоду, которую он может получить — весьма призрачную и сомнительную выгоду, к слову, — и усилия, которые потратит. И я уже тогда поняла: мы зря приехали. А потом он произнес отчетливо и громко:

— Нет. Пусть сначала сделает, что обещано. Или уходите.

Темная сущность колдуна поднялась вокруг него, закружилась воронкой над головой. Наверное, когда-то он был силен. Возможно, даже сильнее Тана. Но сейчас эта сила растерялась, истратилась, и колдун выглядел жалко.

Я вздохнула, чувствуя привычный прилив кена к ладоням. Поднимающуюся злость. На задворках сознания мелькнула мысль, что мне не очень-то и хочется его убивать. Что лучше было бы сейчас развернуться и уйти, уехать домой и искать другие пути.

Белая ярость была сильней меня. Она ослепляла. Сбивала с ног. Подчиняла волю. Рвала меня изнутри.

Вспышка. Удар. Тьма, поглощающая мой свет, сомкнулась вокруг меня кольцом. Влада отбросило в сторону, и он упал прямо в траву. Рубашка белая, испачкается…

Небо синее…

И больно. Тупая боль у сердца. Тьма вползает внутрь, просачивается сквозь поры, я вдыхаю тьму. В противовес ей у меня есть белая ярость. Она выжигает тьму, и я снова бью. Кричу, кажется…

— Тише, — говорит кто-то ласково, и мне чудится в его голосе отголоски тембра Эрика.

Я открыла глаза. Колдун на коленях, голова опущена, длинные пальцы вцепились в траву. Волосы космами на лице.

Влад в стороне — встал уже и потирал ушибленный локоть. И, как я и предполагала, измазался в траве. Только в тот момент его это мало волновало. Как и меня перестало волновать через мгновение.

Я повернула голову и увидела.

Он стоял у калитки — темноволосый юноша лет семнадцати. Обычный подросток — широкая майка, потертые джинсы с нашивками, кеды, кепка набекрень. Из-под нее рваными клочками торчали волосы. Полуулыбка на лице, а во взгляде — целый мир. Глубокое море, бесконечное небо. Вселенная, которую не объять.

Я уже когда-то видела такой взгляд. Ощущала такое тепло, такую сопричастность. Единство.

Ярость схлынула, в груди защемило, и я не сдержала слез. Горячие — они жгли щеки, осыпались жемчугом в траву, питая землю моей болью, моим разочарованием. Злостью.

Подросток на меня не смотрел. Казалось, Эгиль — единственное, что интересует его в этот момент.

— Ты молился мне так долго, а как только увидел, пал ниц, — сказал он тихо, и горбатая спина Эгиля вздрогнула. Он поднял к мальчику лицо, на котором читалась мольба.

— Спаси меня. Только ты можешь спасти!

— Тебя никто не спасет, — все так же улыбаясь, ответил мальчик. — Ты скормил свое племя вампиру, и много лет тьма ела тебя изнутри. Посмотри, от тебя ничего не осталось.

Он взмахнул рукой, вокруг Эгиля сгустилась его же тьма, накрыла колдуна плотным покрывалом, а когда рассеялась, колдуна больше не было. Лишь тьма оседала на лопухи черной сажей.

Когда Эгиля не стало, мальчик, наконец, посмотрел на меня. И улыбнулся. Его улыбка грела. Тепло обволакивало, терлось о мерзлую кожу мягкими боками. Ластилось гибкой кошкой к ладоням.

— Идем.

Он протянут мне руку, и я, не задумываясь, шагнула к нему.

— Полина, — возмутился было Влад, но тут же замолчал.

— Поезжай домой, — бросил мальчик ему через плечо, и мы вышли за калитку. Мир завертелся красками, плеснул через края, выбрасывая нас в реальность, которой я не знала.

Вокруг был туман. Вязкий, серый — он жался к ногам, опутывал щиколотки. Голые ветви деревьев по обе стороны от уходящей в молочный воздух дороги тянулись к сизому небу в рваным, стальных облаках. Мы ступили на эту дорогу, и мальчик повел меня вперед. Куда, я спрашивать не стала. Не потому, что растерялась — желания не было. Все происходящее виделось правильным, и слова казались ненужными, пустыми.

Мелькнула одна-единственная мысль: как там Влад. Но мальчик успокоил меня.

— Все с ним нормально. Домой поедет. А ты скоро найдешь, что ищешь.

Я поверила. Мне просто нужно было в это верить. Когда долго идешь к чему-то, достаточно мелочи, чтобы цель показалась близкой, только руку протяни — ухватишь. Но чем чаще ты протягиваешь и не получаешь желаемого, тем недостижимее кажется цель.

Свое желаемое я нашла у огромного серого камня на обочине. Бурая трава жалась к подножию глыбы, будто искала в ней защиты. В этой траве сидел тот, кого я мысленно похоронила. Такой же, как был — пестрая рубаха с широкими рукавами, блуждающая полуулыбка безумца и острый взгляд.

— Такой яркий был при жизни, а мирок создал тусклый, — сказал мальчик и остановился напротив Альрика. Первозданный поднял на него усталые глаза.

— Чего пришел? — спросил резко. — Нравится играть?

— Мне тут не рады, — с улыбкой сообщил мальчик и выпустил мою ладонь, отступил на шаг.

Наверное, туман скрыл его, потому что Альрик, наконец, заметил меня. Нахмурился. А потом тень узнавания скользнула по его лицу.

— Вот так сюрприз! — обрадовался он и даже подался вперед, наверное, чтобы лучше меня рассмотреть и удостовериться, что ему не привиделось. — Гуди привел ко мне маленького сольвейга.

— Здравствуй, Альрик.

Слова вышли шорохом, сухой прошлогодней листвой, высохшей на солнце — ломкими, колючими.

— Жаль, здесь от тебя мало прока, — посетовал он и снова откинулся спиной на камень, запустил пальцы в жухлую траву. — Ничего тут нет. Скука ест изнутри, как паразит. — Он посидел немного в задумчивости, а потом снова поднял на меня глаза. — Зачем пришла?

— Хочу вернуть умершего.

Я услышала себя будто со стороны и тут же захотелось врезать себе. Эрик не умер. Он жив! Жив…

— Вот как, — оживился Альрик. — И кого же?

— Эрика.

— А он… да? — жалостливо уточнил Первозданный и покачал головой. — Какая потеря. Но, похоже, тут намечается нечто интересное.

— Мне не до игр! — Белая ярость резанула по нервам, выбелила мир Альрика. Ветер рванул корявые ветви, и низкие облака понеслись по небу, будто запоздалые беглецы.

Теплая рука Гуди легла на плечо, успокаивая. Альрик покачал головой.

— Сильна…

— Я хочу вернуть Эрика, — процедила я сквозь зубы, сдерживая рвущуюся наружу злость. Зря Барт поделился со мной. Я не настолько мудра, чтобы контролировать его мощь.

Альрик усмехнулся и одним ловким движением встал. Подошел ко мне — плавно, крадучись. Так охотники подходят к добыче. И я уже знала: он придумал новую игру. Игру, в которой мне не выиграть…

— Что ж, смотри.

Прохладная ладонь бережно, ласково даже, легла мне на лоб.

И я снова была в доме скади. В темной, лишенной защиты гостиной. В цепких объятиях Влада, мешающего мне осуществить задуманное. Фигура Эрика в объятиях полутьмы. Светящееся оружие Хаука.

Только в этот раз я видела скрытое. Видела, как порванная жила тонкой струйкой выпускала кен, а ниточка, связывающая Эрика с кевейном, истончалась. Пока не порвалась окончательно…

Я закричала. Громко, как тогда, до звона стекол, до боли в горле. Отшатнулась от Альрика и буквально упала в руки Гуди. От боли свело мышцы, сперло дыхание. Я присела, упираясь ладонями в сухую, колкую траву. Старалась отдышаться, забыть навязанное видение. Стереть из всех ячеек памяти, отформатировать диски… Навсегда…

— Он не вернется, — сказала сама себе, чтобы поверить, чтобы осознать.

Верить не хотелось. Понимать — еще меньше.

Потому я призвала на помощь то, что всегда помогало не сломаться. Злость.

— Зачем? — обернулась к Гуди. — Зачем ты привел меня сюда? К нему… Чтобы он играл? Чтоб издевался?!

Гуди покачал головой, даже не взглянув в сторону ухмыляющегося Альрика. На лице Первого сольвейга не было и тени издевки — лишь сочувствие.

— Иначе бы ты не поняла, — сказал он тихо.

— Мне так больно, — прошептала я и облизала губы, мокрые от слез. — Как же теперь… что…

Гуди поднял меня на ноги, обнял. Туман вокруг нас побелел, вздыбился, поднимаясь, скрывая нас от Альрика, от мира, который, как и его хозяин, нещадно ранил. Сольвейг погладил меня по голове, затылок окутало тепло, проникло внутрь спасительной инъекцией. Боль вспухала во мне нарывом, пульсировала, готова была излиться наружу белесым гноем.

А потом внутри будто что-то щелкнуло. Порвалось. И хлынуло. Плечи затряслись в рыданиях, туман вокруг заплясал, закружился, делясь на клочковатые сгустки и собираясь обратно. А я захлебывалась собственной болью, которую копила столько месяцев, не давая ей возможность выплеснуться.

Я была ничем. Пустотой. Небытием.

Пылью на сапогах прохожих.

Криком, полным отчаяния.

Туманом, окружавшим нас. Дымкой.

Миром без смысла.

Ничем.

Пока Гуди обнимал меня, я исчезала. Таяла. Кем стану я, когда вылью свое отчаяние? Ведь кроме него, у меня ничего не осталось…

— Зачем тогда было все это? — всхлипнула. — Я не смогу без него… не готова…

— Попробуй, — ответили тихо. — А если не получится, я приду снова.

Это обещание я схватила, как драгоценность. И спрятала так глубоко, что никто не найдет. Никогда.